Загадки Русского Междуречья

ДЕВЯТЬ СТОЛИЦ И ВЕЧНЫЕ ГРАДЫ

Русские земли вокруг Москвы, нынешней столицы России, подобны лепесткам, окружающим сердцевину цветка. Некогда многие из них претендовали на верховенство. Да и сама Москва обрела силу и величие, первоначально находясь в составе Владимиро-Суздальского княжества. Город, основанный в 1108 году Владимиром Мономахом и названный так в его честь, прежде Москвы стал столицей Древней Руси и лишь спустя несколько поколений уступил будущей Первопрестольной главенство. Но и богоизбранный город на Клязьме, как хорошо известно, не первый среди матерей и отцов городов русских. Сколько же их всего? Историки затрудняются назвать точную цифру. Не вызывают сомнений только пять: Новгород, Киев, Владимир, Москва, Санкт-Петербург. Документально известно также, что царь Иван IV Грозный с 1568 по 1576 год объявил главным городом России Александровскую слободу, но в роли столицы она продержалась всего несколько лет.

Однако перечисленными именами история стольных городов России не исчерпывается. Первым стольным градом, согласно легендарной истории, стал Словенск Великий, построенный праотцем Словеном на берегах Волхова. Неподалеку его брат Рус воздвиг другой древний город – Русу (нынешняя Старая Русса), которая столицей не стала[26]. Про то рассказано в древнерусском сочинении, известном под названием «Сказание о Словене и Русе и городе Словенске» и включенном во многие хронографы русской редакции начиная с XVII века (всего известно около ста списков данного литературного памятника). Здесь рассказывается о праотцах и вождях русского (и всего славянского народа), которые после долгих скитаний по всему миру появились на берегах Волхова и озера Ильмень в середине 3-го тысячелетия до новой эры (!), основали здесь города Словенск и Старую Руссу и начали впечатляющие военные походы: как сказано в первоисточнике, ходили «на египетские и другие варварские страны», где наводили «великий страх».

В «Сказании…» называется и точная дата основания Словенска Великого – 2409 год до новой эры (или 3099 год от Сотворения мира). Сколько простоял процветающий град Словенск на Русской земле, мы теперь не знаем. Известно лишь одно: город погиб в огне пожара, сгорел дотла, и на его месте вскоре построили другой город, названный Новым, Новоградом (нынешний Новгород Великий). Случилось это, скорее всего, уже в новое время, но столицей он сделался, причем очень ненадолго, лишь в 862 году, когда сюда призван князь Рюрик, положивший начало первой царской династии – Рюриковичей.

Однако до Новгорода у Рюрика уже была столица: как сообщает Ипатьевская летопись, князь срубил ее в Старой Ладоге – город, и по сей день сохранившийся на карте России. Таким образом, с именем Рюрика связаны по меньшей мере две столицы. Дальнейшая история известна. После захвата Киева Олегом Вещим столица Древней Руси перенесена с берегов Волхова на берега Днепра, оттуда переместилась во Владимир-на-Клязьме и, наконец, – в Москву. Вот и выходит: в истории России не менее девяти столиц: Словенск Великий; быть может, позже – Руса; Старая Ладога; Новгород; Киев; Владимир-на-Клязьме; Москва; Александровская слобода; Санкт-Петербург. Известна также попытка в Смутное время, когда Москву и Кремль захватили польско-литовские интервенты, сделать столицей России Ярославль. Кроме того, стоит отметить нетривиальную идею перенести столицу Российского государства на Север, в район полуострова Рыбачий, – идея эта принадлежит великому русскому мыслителю-космисту Николаю Федоровичу Федорову. Еще в конце ХIХ века он вдохновенно и провидчески предсказал северную будущность России, неотделимую от геополитического, космософского и эзотерического значения Мурманского края. Кольский полуостров, древняя гиперборейская земля – это край, где прошлое встречается с будущим. Потому-то сегодня как никогда актуально звучат провидческие слова русского философа, сказанные еще в конце прошлого века:

«Для нас, отрезанных от океана, запертых в Балтийском, Черном и Японском морях, – для нас есть только один выход в океан, выход в Студеном море, в никогда не замерзающих заливах Рыбачьего полуострова, в бывших владениях Троицко-Печенгского монастыря, сожженного шведами (1590 г.), основанного св. Трифоном, апостолом лопарей, на границе Западного (Атлантического)(океана) с Северным или, вернее, на первом, чем на последнем, потому что Рыбачий полуостров омывается Гольфстримом. Только временная морская столица-порт, как конечный пункт Владивосточной трансконтинентальной дороги, может нас избавить от англонемецкого господства, надвигающегося на нас.(…) Столица, перенесенная на перешеек или волоки между Мотовскою губою и Варангским заливом, имея передовой пост на мысу под 70° северной широты (на 10° севернее Петербурга и почти на 15° от Москвы), получит многообразное значение: заменит С. – Петербург, освободит Россию от западного влияния.(…) Перемена(в жизни) в перенесении (столицы) находит свое наглядное выражение. Как есть полюсы геометрические, магнитные, термические (наибольшего холода), так будет полюс социальный – полярная столица».

Выбор места для постройки не только стольных, но и вообще большинства исторически значимых городов никогда не определялся случайными факторами. Так, даже при беглом взгляде на современную тектоническую карту становится очевидным, что многие замечательные российские города возникли на месте пересечений водных токов с геологическими разломами (или вблизи таковых). Можно назвать Москву – столицу Российской державы, – а также Смоленск, Тулу, Калугу, Серпухов, Коломну, Тверь, Владимир, Воронеж, Орел, Брянск, Вологду, Мурманск, Нижний Новгород, Самару, Волгоград, Омск и другие, построенные на берегах известных рек. Именно в таких географических «точках» с наибольшей силой проявляется энергетическая (а в конечном счете и ноосферная) активность Земли, имеющая космопланетарную природу.

Естественные энергетические «маяки» имеют самую разнообразную природу: космическую, геофизическую, химическую, биотическую. Причем последняя носит как животворный, так и патогенный (болезнетворный) или угрожающе-аномальный характер и в данном случае предупреждает об опасности. Не все это чувствуют в одинаковой степени. Однако во все времена существовали профессиональные экстрасенсы – ведуны, получившие этот дар от рождения или выработавшие его в процессе длительных тренировок. Они легко воспринимали скрытые силы, энергию тектонических напряжений, а также «позывные» энергоинформационного поля планеты, околопланетного пространства, дальних или ближних звезд и светил, Вселенной в целом.

Нет такого народа, в чьем миросозерцании не запечатлелся бы образ Матери-Земли. В далеком прошлом, в пору матриархата, он тесно сопрягался (а временами и полностью сливался) с культом Великой Богини. Поклонение не носило абстрактного характера, а всегда привязывалось к конкретной местности, связанной с проживанием, возделыванием пашни, пастбищами для выпаса скота, окружающими полями, лесами, горами, реками, озерами, болотами и т. п. Наши древние пращуры владели сакральными знаниями об энергетических токах, биоактивных и геопатогенных зонах земли. Первые в прямом смысле подпитывали древних людей, вселяя в них силу и целеустремленность; последние учили избегать опасности.

Мифологема Матери Сырой Земли (именно в таком словосочетании знает ее русский народ) лишь в концентрированной форме отражает неисчерпаемое разнообразие и неизбывные богатства окружающей географической среды, поверхностного рельефа, изгибов рек и морских берегов, горных хребтов, возвышенностей, равнин и, наконец, недр, включая тектонические плиты, рудные залежи и глубинные разломы. Географическая среда, господствующий ландшафт, водные артерии, сопредельность с морями и океанами всегда выступали тем природным базисом, который обусловливал самое бытие человечества в целом и отдельных его ответвлений в частности.

Наука давно уже выявила естественные аккумуляторы космопланетарной энергии, а также проводники, по которым она, концентрируясь в достаточных количествах, прорывается на поверхность в некоторых геологически предпочтительных зонах, где возникает – временный или относительно постоянный – очаг пассионарности. Наиболее подходящими в данном плане на земной поверхности представляются горные образования, речные русла и долины, контуры морских побережий и озер, где существуют наиболее благоприятные в геологическом и геофизическом планах условия для направленного выхода выработанной в недрах Земли физической энергии и воздействия ее на биотические, психические и этносоциальные процессы. В самих же недрах Земли такими естественными генераторами энергии могут служить тектонические разломы (и особенно их пересечения), месторождения и залежи металлосодержащих руд, раскаленное магматическое ядро планеты, выходы на поверхность застывшей магмы и т. п. С полным основанием можно утверждать, что ландшафтная среда обитания всегда оказывала, оказывает и будет оказывать существенное воздействие не только на характер повседневной деятельности и досуга, но и на сам склад людей, жизнь которых невозможно представить без конкретного ландшафта или отделить от него.

Наиболее показательные геоактивные зоны возникают на месте пересечения тектонических разломов. Именно на таком энергетически проявленном геологически и геофизически «перекрестке» построен в свое время Дельфийский храм в Древней Элладе. Дельфийский храм, как хорошо известно, посвящен солнцебогу Аполлону Гиперборейскому, родом из Заполярья. Построили его пришедшие (мигрировавшие?!) с Севера гиперборейцы же. В их числе и будущий первый дельфийский жрец, у которого по «странному совпадению» славяно-русское имя Олен(ь).

В дальнейшем Олен(ь)-песнопевец передаст искусство стихосложения священных пророчеств в гекзаметрах пифиям – жрицам Аполлона: сидя на треножнике в подземелье под Дельфийским храмом, они предсказывали судьбу в окружении ползающих змей, вдохновленные одурманивающими испарениями или воскурениями.

Ученым-натуралистам давно не давал покоя вопрос, какое химическое соединение приводило древнегреческих прорицательниц – пифий в состояние транса и экстаза. Недавно комплексные геохимические исследования местных пород позволили раскрыть тысячелетнюю загадку. Оказывается, в древние времена из расщелин в подземной Дельфийской пещере сочился один из легких углеводородных газов – этилен, который еще в начале ХХ века использовался в качестве анастезирующего и болеутоляющего средства при хирургических операциях. Многочисленные и частые землетрясения, случающиеся в данной местности, привели к подвижке подземных горных пород; в результате этилен перестал поступать в подземную пещеру, а пифия публично объявила в 361 году до нашей эры, что более вещать божественными устами от имени Аполлона не может. Налицо однозначная и не подлежащая иному толкованию взаимосвязь между природным геохимическим явлением и активизируемыми (или, напротив, заторможенными) с его помощью глубинными потенциями сознания.

Неожиданное подтверждение вышесказанного пришло совершенно из другого источника. Финская журналистка Кристина Лехмус рассказала одному из авторов этих строк, как в 1985 году в качестве переводчицы-практикантки сопровождала делегацию финских промышленников и предпринимателей на газовое месторождение в Уренгое, в Ямало-Ненецком автономном округе. Освоение в полном разгаре, финны поставляют российским газовикам насосное оборудование. Однако в данном случае речь пойдет не о технических деталях, а о другом. После суточного пребывания на буровых и тому подобных установках Кристина так наглоталась газа (все того же этилена), что к вечеру почувствовала: с ней происходит нечто необычное, из ряда вон выходящее. Молодая девушка неожиданно начала испытывать видения, относящиеся к далекому прошлому и связанные главным образом с сюжетами и персонажами карело-финского эпоса «Калевала». Видения столь яркие и впечатляющие, что и сегодня, спустя более чем четверть века, Кристина помнит их детально и может подробно описать. И еще говорит, что одновременно с галлюцинациями почувствовала неодолимое желание немедленно поделиться увиденным со всеми присутствующими. Однако на невозмутимых финнов ее рассказ не произвел никакого впечатления. Вполне возможно, что этилен оказывает галлюциногенное воздействие избирательно, исключительно на женщин, но этот вопрос требует дополнительного изучения. Естественно, галлюциногенное воздействие на человека и животных могут оказывать также газы другого химического состава, образующиеся и скапливающиеся в недрах и пустотах земли. Разного рода таинственные и необъяснимые случаи внезапного «опьянения» в пещерах, несомненно, связаны с подобными явлениями.

Но и это еще не все геофизические тайны, связанные с Дельфийским храмом. Ученым-геологам удалось установить, что святилище Аполлона, воздвигнутое гиперборейцами, располагалась точно на месте пересечения двух мощных подземных разломов: давно известной рифтовой зоны, как бы раскалывающей пополам с запада на восток всю Центральную Грецию, и недавно открытого Кернского разлома, тянущегося с севера на юг. Не приходится сомневаться: древние строители храма совершенно четко соориентированы гиперборейскими жрецами на эту сакральную точку, связывающую пространства, близкие к поверхности Земли, с ее энергетически неисчерпаемыми недрами. Это значит, что жрецы и мудрецы, хранители древнего знания, в совершенстве владели искусством выявления подобных геоактивных зон. Аналогичные примеры можно отыскать повсюду, в том числе и в Центральной России, где пролегали и пересекались пути миграций с Севера на Юг древних индоевропейцев.

Выдающийся ученый и мыслитель ХХ века Лев Николаевич Гумилев (1912 – 1992) обратил внимание на взаимосвязь природного ландшафта и человеческого языка. Он считал, что у оседлых этносов язык более стабилен, чем у мигрирующих. Причина – меняющийся ландшафт, с которым сталкиваются мигранты. И все же природные особенности, как правило, задают лишь общий вектор сакральности, имеющей в этих случаях вполне естественное происхождение. В конечном счете вся округа, так сказать, становится заряженной космопланетарной энергетикой, оказывающей активное воздействие на все живое, включая людей, оказывающихся (в прошлом, настоящем и будущем) в зоне воздействия жизнетворных (или, напротив, геопатогенных) токов Земли.

Сказанное прекрасно видно на примере железорудных месторождений: их мощная ферроэнергетика создает обширный геоактивный очаг, как магнит (а всякое железорудное месторождение и есть само по себе гигантский магнит) притягивающий к себе людей и создающий благоприятные предпосылки для создания здесь очагов культуры и для творческого развития сменяющих друг друга поколений. Показательный пример – Тульский край, издревле славящийся своими железными рудами и ставший очагом отечественной металлургии и кузнечного дела. Люди селились здесь с незапамятных времен: добывали и выплавляли железо, строили города и поселки, придумывали и давали им названия, которые нередко коррелировали с особенностями местности.

Но топоним или гидроним мог нести и воспоминание о местах былого проживания или даже о самой Прародине. Так случилось с рядом гидронимов Окского региона и названием самого города Тулы (о чем уже говорилось выше). Кто не знает, к примеру, реки Протвы, левого притока Оки, что берет свое начало из болотца в Московской области, но протекает в основном по территории Калужской губернии. На реке расположен и старинный город Боровск, с знаменитым Пафнутьевским монастырем, и современный город Протвино, с Институтом физики высоких энергий Российской Академии наук и крупнейшим ускорителем элементарных частиц. В Ипатьевской летописи древнее название реки зафиксировано как Протова. В данной связи высказывалось предположение, что название реки восходит к имени древнеримского бога гаваней и ворот Портуна (Portыnus), откуда происходит и современное интернациональное слово «порт».

Однако, скорее всего, происхождение гидронима восходит к индоевропейской древности и ведическим верованиям. Санскритское слово «pєthivо» означает «земля», а каноническая молитвенная формула «Mata p є thivо iyam» переводится как «Моя Мать – Земля». Поклонение Матери-Земле прошло через всю историю индоевропейцев (а также других, неиндоевропейских народов), зародившись в незапамятные времена. Следовательно, в имени подмосковно-калужской реки Протвы запечатлена эпоха этнолингвистической нерасчлененной индоевропейской общности, те стародавние времена, когда прапредки современных народов мигрировали и проживали на территории Центральной России.

Выше по течению Оки в нее впадает мало кому известная речушка Вашана, – ее имя также вполне сопрягается с сакральным ведийским возгласом «Вашат!»: такое заклинание произносит жрец в «Ригведе» во время ритуального жертвоприношения (например, при обязательном выплескивании в огонь нескольких капель священного напитка сомы). В санскрите имеется целое лексическое гнездо с корнем «vas» (в процессе длительной эволюции и расщепления языков согласный звук «с» вполне мог трансформироваться в «ш». В санскрите «vasu» имеет многозначный смысл: 1) «добрый», «благосклонный»; 2) «добро», «богатство», «клад»; 3) восемь полубогов из «Ригведы», подвластных Индре, которые так и переводятся на русский – несклоняемым теонимом «васу». Созвучно названию окского притока (с учетом, разумеется, превращения «с» в «ш») санскритское слово «vasana» («одежда», «покрывало»). Несомненный интерес представляет также «vasanta» («весна»), из которого образовалось и соответствующее русское понятие, означающее время года, – «весна». В последние годы, однако, приокские места в пойме реки Вашаны получили достаточную известность, связанную с находками здесь удивительных артефактов, имеющих непосредственное отношение к сакральной истории России.

Русская Тула действительно сакрально-потаенный центр на русской карте, что связано с его географическим расположением, геологическими и геофизическими особенностями, ферроэнергетикой железорудных месторождений. В стародавние времена все это стягивало сюда ручейки арийских мигрантов, быстро становившихся благодаря уникальному биосферному и ноосферному влиянию рудознатцами, плавильщиками железа, кузнецами, мастерами и хитроумными умельцами, – слава о них шла по всей Руси. Всякий, кто сегодня живет в Тульском крае, также невольно приобщается к неизбывной тайне Матери-Земли и становится носителем неисчерпаемого энергетического потенциала, сокрытого в ее недрах.

Тульская земля лишь один из показательных примеров эффективной взаимосвязи конкретных ландшафта и социума. Великая Русская равнина – географическое средоточие Отечества, и большинство регионов Центральной России имеют те или иные уникальные природные особенности, которые так или иначе обеспечили здесь уникальный характер исторического процесса. В общем виде это обусловлено геологическими и тектоническими характеристиками данной части Евразийского континента. Ибо окаймленный великими реками Центр России покоится на так называемом Русском щите – геологической плите Восточно-Европейской платформы.

Энергетическая (а в конечном счете и ноосферная) активность естественных «перекрестков» в особенности проявляется в случаях пересечений поверхностных или глубинных тектонических разломов с реками. Уже в первом приближении и при беглом взгляде на карту становится очевидным, что многие замечательные российские города возникли на месте подобных пересечений водных токов с геологическими разломами (или вблизи таковых). Назовем Москву – столицу Российской державы, – а также Смоленск, Тулу, Калугу, Серпухов, Коломну, Тверь, Владимир, Воронеж, Орел, Брянск, Вологду, Мурманск, Нижний Новгород, Самару, Волгоград, Омск; перечень можно продолжить.

Многочисленные этимологические примеры свидетельствуют: после того, как на какой-то конкретной территории поселяются люди, окружающая географическая среда сама как бы оживает, обретая (иной раз и навсегда!) имя и своего рода «лицо». Достаточно взглянуть под данным углом зрения на некоторые знакомые названия рек, озер, городов, сел, местностей. Вот Калуга – сакральный центр пересечения не только геологических (тектонических) и гидрологических (речное русло Оки) энергетических токов, но также мощных потоков космической энергии и целенаправленного ноосферного воздействия. Именно поэтому Калуга стала духовной родиной великих русских мыслителей-космистов – К.Э. Циолковского и А.Л. Чижевского. В Калуге до революции активно действовало широко разветвленное теософское движение.

Происхождение названия Калуги, а по нему и всего края принято связывать с одноименным (но устаревшим) словом, означающим «болото», «топь», хотя впечатляющих болот, таких, к примеру, каковыми славится хотя бы соседняя Брянщина, в окрестностях города не отмечено[27]. Поэтому неудовлетворенные «болотной родословной» этимологи быстро подыскали созвучные лексические эквиваленты. Так, в тюркских языках можно встретить слово «калынга» («выступ», «возвышение»; очень, дескать, подходит к высокому берегу Оки, где, согласно документам, с XIV века красуется Калуга). В финно-угорских языках есть «кулига» («кулижки») («глухое место в лесу»; слово быстро усвоено в северо-западных областях России, обогатив словарный запас русского языка). Крупнейший топонимист В.А. Никонов выводил имя Калуги из древнерусского слова «калыга» («забор», «ограда» или «улица»). В калужском народном диалекте выявлено еще одно значение слова «калуга» – «полуостров». В украинском языке тоже есть слово «калюга», означающее «лужа», «грязь». Как видим, выбор для объяснения предостаточный.

Однако ни один филолог из предлагавших свою этимологическую версию не учитывал возможности влияния на калужскую топонимику стародавних индоевропейских миграций. Между тем представляется, что именно они дали импульс топонимическому процессу (крепость XIV века наверняка построена на месте более древнего поселения). Какие арийские корни просматриваются в русском топониме? Обнаружить их совсем нетрудно. При первом упоминании (кстати, не в русской летописи, а в грамоте 1371 года литовского князя Ольгерда) город назван Колугой. Следовательно, в основе топонима лежит архаичная индоевропейская и доиндоевропейская лексема «кол – кал». Во многих языках слово «кол» означает «круг» и «солнечный круг» (или просто «солнце»); в санскрите лексема «кал» соответствует понятию «время».

Специалисты подчеркивают, что санскритское слово «кала» произошло от более архаичного (и, как мы знаем, доиндоевропейского) «коло»[28]. В санскрите и современных индийских языках имеется еще одно слово для выражения понятия «колесо» – чакра [29]. Соответственно знаменитое философское и религиозное понятие (и одновременно учение) «калачакра» означает «колесо времени». От того же корня образовано имя ужасающей богини смерти Кали и, естественно, обобщенное понятие смерти тоже. По преданию, учение Калачакры передано царю Шамбалы самим Буддой. Но мало кто сомневается, что главные элементы самой философии сформировались задолго до возникновения буддизма и берут свое начало на Севере. В соответствии с философской доктриной Калачакры все в мире – от Вселенной до человека – развивается циклично. Всё рано или поздно повторяется, и если когда-то на смену матриархату пришел патриархат, то нынче они, похоже, вновь сменяют друг друга. И действуют тут не какие-то абстрактные социологические схемы, а глубинные космические закономерности, – мужское и женское начала коренятся в самой структуре Природы и Социума, обусловливая циклические процессы и смену одних явлений другими.

Вот, оказывается, какой скрытый смысл таится в наименовании древнего города. Но и поклонение Коло-Солнцу могло найти отображение в арийском поселении под названием «Калуга». В частности, это касается верований древних кельтов, из мифологии которых известно полярное божество света Луг[30] (русское слово «луг», судя по всему, общего с ним происхождения). Так вот, Коло + Луг = Колуга (именно так первоначально и именовался будущий город). В Калужском крае, кстати, множество и других топонимов, образованных на основе корневой основы «кол»: река Колдобина, деревни и села Кольское, Колодясы, Колышево, Колесниково, Колыхманово, Колесниково, Колюпаново, Колодези. Как уже говорилось, кельты (по-древнегречески киммерийцы, по-древнерусски кимры или колты) проделали длительный миграционный путь от пределов погибшей Гипербореи, прежде чем оказаться в местах нынешего расселения, на северо-западе Европы, оставляя повсюду топонимические следы своего пребывания.

Пойдем дальше. Тула, город русских мастеров (о нем уже говорилось выше): его название напрямую сопрягается с самоназванием древней Гипербореи – Туле (так она обозначена в «Географии» Страбона). Конечно, российская Тула вряд ли имеет прямое отношение (по принадлежности) к древнему материку Туле. Однако налицо самоочевидное свидетельство: прапредки русского (как и саамского) народа вполне могли знать о существовании легендарной страны, название которой означало нечто скрытое и заветное, – оно-то и дало наименование тому месту, где впоследствии возник город Тула (дословно «потаенное место»). Именно такой смысл имеет, согласно Словарю Владимира Даля, понятие «тула»: «скрытое, недоступное место» – «затулье», «притулье» («тулить» – «укрывать», «скрывать», «прятать» и т. п.)[31]. Русская Тула действительно сакрально-потаенный центр на русской карте, что связано с его географическим расположением, геологическими и геофизическими особенностями, ферроэнергетикой железорудных месторождений (об этом уже говорилось выше).

Есть и другие русские слова с архаичным корнем «тул»: «туловище» – тело без учета головы, рук и ног; «тулу» – колчан в виде трубки, где хранятся стрелы (отсюда – «втулка»). Производные от той же корневой основы в русском языке слова «тыл» – затылок и вообще задняя часть чего-либо, «тло» – основание, дно (в современном языке сохранилось устойчивое словосочетание «дотла»); «тлеть» – гнить или чуть заметно гореть и т. д. Тем самым имя города Тулы имеет богатейшее смысловое содержание. Интересно, что из истории известна еще одна Тула – столица древней центральноамериканской империи тольтеков (само название народа – того же корня). А в Западной Сибири есть небольшая река с тем же названием: Тула – приток Оби. Топонимы и гидронимы с корнем «тул» вообще имеют чрезвычайное распространение: города Туль, Тулон и Тулуза во Франции, Тулча – в Румынии, Тульчин – на Украине, Тулымский камень (хребет) – на Северном Урале, река в Мурманской области – Тулома, озеро в Карелии – Тулос. И так далее – вплоть до родового наименования башкирского рода тулвинцев (или тулбуйцев) или самоназвания одного из дравидских народов в Индии – тулу.

В округе сакрального центра края также немало топонимов и гидронимов индоарийского и атлантийско-гиперборейского происхождения. Под Тулой протекает речушка Волоть, напоминающая о древнерусских исполинах («волот» = «великан»). Деревня Карники в Веневском районе наводит на мысль о загадочной языческой богине Карне из «Слова о полку Игореве» или о Карне, предводителе войска Кауравов, в великой индоарийской поэме «Махабхарата». Архаичный корень «кар» сплошь и рядом встречается также и в неиндоевропейских языках: достаточно вспомнить Карское море, названное так по гиперборейской реке Каре; в тюркских языках, как уже говорилось, слово «кара» означает «черный» и входит с этим смыслом в качестве составного элемента во многие евразийские топонимы – Кара-Бугаз (Каспийский залив), Караганда, Карадаг. Каракалпакия, Каракорум (столица Чингисхана), Каракуль, Каракумы (пустыня), Карасу (превеликое множество речек с таким названием) и др.[32].

Упомянутый только что Веневский район и его центр город Венев, что на реке Веневке, свидетельствуют о присутствии здесь славянского племени, известного из истории под названием венеды. Корень «вен» сохранился во многих словах русского языка: вйно (выкуп за невесту, приданое), вена (кровеносный сосуд), венец, венок, веник и др. Данная корневая основа содержится и в персидском названии вступительной (наиболее архаичной) части священной книги древних иранцев Авесты – Вендидате. В местах былого расселения венедов остались названия городов и рек, образованные от родового имени исчезнувшего народа. Среди них – достославные Вена и Венеция, а также города в Латвии в местах, где раньше жили древние славяне, – Вентспилс на реке Вента и Венден (первоначальное название Цесиса). Среди древних богов, коим поклонялись венеды, – знаменитая богиня любви Венера (по-латински Venus): ее культ восходит к самым глубинным корням индоевропейской и доиндоевропейской этнокультурной общности, но соответствующее имя воспринято лишь той частью отпочковавшихся народов, которые, мигрируя с севера и минуя Альпы, оказались в конечном счете на Апеннинском полуострове на территории Древнего Рима и современной Италии.

Переходим к Рязани. Наиболее распространенное этимологическое объяснение имени города Рязань: оно происходит от названия водного растения ряски или мокрого места вообще, которое по-русски именуется ряса. В Окском регионе зафиксировно несколько гидронимов, образованных от этих слов, – Ряса, Рясенка, Рясловка, Рясна, Ряснин, Рясы, Рязма и др., а также город Ряжск, который в прошлом, согласно летописным и писцовым данным, именовался Рясск (или Рязск). Вряд ли стоит сомневаться, что все это фонетические варианты одной и той же наидревнейшей индоевропейской протолексемы.

Сказанное косвенно подтверждается и широким распространением топонимов типа Рязань, Рязанка и т. д. по всей территории Европейской России. В сравнительно недавно освоенных областях такая повальная приверженность к «рязаням» (как говаривал Сергей Есенин) еще как-то (да и то с трудом) можно объяснить ностальгией переселенцев по своей былой (рязанской) отчине. Однако на поверку оказывается, что таких «рязаней» гораздо больше в близлежащих областях, чем в самой Рязани. Например, только на Смоленщине таких топонимов не менее восьми: Рязань, Рязаново (пять раз), Рясино (дважды); на Вологодчине, где тоже есть своя Рязань, не менее пяти и т. д.

Или взять хотя бы реку, на крайнем северо-западе области, с любопытным названием Пра. Этимологи отказываются дать хоть какое-нибудь вразумительное объяснение данному гидрониму. А жаль – в нем явно слышатся отголоски арийского прошлого, ибо в древнеиндийском языке эта лексема-приставка имеет то же значение, что и в современном русском языке. Древними арийскими временами веет и от таких гидронимов, как реки Солотча, Вожа, Проня, Верда, Истья, Раноба, Хупта, Колпь, Пара, Тырница, Унжа, Шача, Цна и др.

Рассмотрим другие города и области Русского Междуречья. Этимологию древнерусского города Твери успели так запутать, что в современных словарях и справочниках уже и не найти его исконного названия. А оно ведь проще не придумаешь: в современном слове «Тверь» в сравнении с давней вокализацией исчезла всего-навсего одна буква. А раньше звучало – Твердь! В «Истории Российской» Василия Никитича Татищева (1686 – 1750) читаем касательно деяний великого князя Всеволода Юрьевича, по прозванию Большое Гнездо, в 1182 году: «На Волге же при устии реки, оставя войско, велел построить Твердь и велел крепко наблюдать, чтоб от новгородцев и Торжка люди от воровства на Волгу не проезжали»[33].

Русское происхождение названия города, конечно же, никак не подходит нашим ученым. И хотя город возведен по велению русского князя на исконно русских землях русскими людьми, что зафиксировано в русских летописях (которые известны Татищеву, но до сего дня, к сожалению, не сохранились), современные этимологи и топонимисты предпочитают обвинить Татищева в фальсификации, а в качестве суррогатной замены предложить, разумеется, финские корни. Спросите: а почему собственно? Да стоит ли удивляться: современные ученые (и не только филологи) – большие мастаки выдавать белое за черное, а черное – за белое. Что касается Твери, то здесь «логика» такова: в одной из новгородских грамот XIV века обнаружили написание Твери (Тверди) как Тьхверь (кстати, в летописях встречается еще один вариант – Тферь), что навело на мысль: а не родствен ли данный топоним названию реки и озеру Тихверы и более известному широкой публике городу Тихвину, что на реке Тихвинке (Тихфине)? Если родствен, все проще простого: последние гидронимы и топонимы, судя по всему, действительно финского происхождения, ибо в финском языке есть слово tihkua, что означает «сочиться». А значит (?!), и название города Тверь финского происхождения[34]. Может, финны его построили? Да и Тверское княжество вовсе не русское, а финское? (Хороша «логика», ничего не скажешь: если пойти этим путем, в финской лексике можно обнаружить вообще что угодно – от древнеегипетского и эскимосского языков до топонимики древнеамериканских государств майя, ацтеков и инков).

Тверской край как исходная верхневолжская территория испокон веков служил плацдармом и перевалочным пунктом для продвижения разных народов. Следы таких миграций по сей день закреплены на карте Тверской области. Город Кимры несет отпечаток пребывания здесь древнего народа киммерийцев (кельтского происхождения), известного еще Гомеру. Город Кашин, расположенный в сердцеобразной излучине реки Кашинки, также свидетельствует о далеком арийском прошлом.

Воистину сакральное и биогенное название – заповедного озера Селигер, издревле привлекавшего массы людей. Здесь, на острове Столбовом, расположен один из самых почитаемых православных монастырей Нилова пустынь: здесь еще до революции официально отмечено самое высокое число выздоровлений среди больных паломников, стекавшихся в тверскую глушь со всего мира. Корни гидронима «Селигер» уходят в недосягаемые глубины праславянской истории и индоевропейской этнолингвистической общности. В сохранившихся документах озеро именуется и Серегень, и Селегерь. Однако мало кто сомневается, что первоначальная огласовка гидронима – Селижар, что созвучно с именем вытекающей из заповедного озера реки, а еще Селижаровки (притока Волги).

Понятно, что современные этимологи всеми правдами и неправдами пытаются втиснуть наименование озера в прокрустово ложе финно-угорской концепции, наивно полагая, что в древности берега Селигера заселяли какие-то мифические и никому не известные финноязычные племена, кои якобы и придумали название озеру[35]. Нашим этимологам лень лишний раз заглянуть в санскритский словарь (если они вообще туда заглядывают), где слово «sel» означает «идти», «двигаться». Но дело даже и не в этом, ибо исходное имя Селигера – Селижар – состоит из двух русских корней: «сел» + «жар». Второй даже в пояснениях не нуждается. Что касается первого, он входит в состав множества слов, среди них – «село» и «селезень».

Остановимся хотя бы на последнем. Селезень (по-древнерусски и по-народному селех) – сакральная птица древних славян и других народов мира. Согласно одной из распространенных мифологических версий, он был первотворцом Вселенной. Вполне возможно, что в сочетании с другим корнем – «жар» – он означал мужскую ипостась того мифологического суцества, которое вошло в русские волшебные сказки под названием Жар-птицы. Так что ничего невероятного нет и в том, что название озера Селигер в своем первоначальном смысле означало Жар-селезень (Селех-жар). Но и это еще не все. Этимологи, в общем-то, недалеки от истины, когда проводят параллели между корнем «сел» и словом «сол», означающим во многих индоевропейских языках (включая русский) солнце!

Заповедный Костромской карай ничем особо не выделяется на общем фоне окружающих его центральных областей России – такой же до мозга костей русский и так же связан историческими корнями с арийским прошлым. Сам город Кострома, воздвигнутый на берегу одноименной реки, носит имя одного из языческих божеств с тем же чисто русским именем – Кострома, что расшифровывается как «Костровая мать» (попытки отдельных этимологов отыскать в данном топониме столь любезный им «финский элемент» более чем несостоятельны).

Кострома считалась воплощением весеннего плодородия и изображалась в виде молодой женщины, облаченной в белые одежды, с дубовой или иной древесной веткой в руках. Повсеместно отмечался праздник проводов Костромы, который связывался с проводами весны и наступлением лета. Непременным атрибутом празднества, сопровождаемого хороводами и песенными процессиями, выступало соломенное чучело женщины, которое сжигали или топили с обязательным наигранным оплакиванием и облегчительным смехом. Кое-где данный обряд сохранился и поныне, – во всяком случае, этнографам неоднократно удавалось наблюдать и даже снимать на кинопленку его архаичные (а не современные театрализованные) версии.

Удивительно, что языческий топоним на протяжении многих веков никого не сподвиг на переименование. Вообще глухие и непроходимые костромские леса испокон веков служили оплотом язычников и убежищем для староверов. Это подтверждает и опубликованное в печати письмо А.В. Барченко к Г.Ц. Цыбикову от 24 марта 1927 года, где сообщается поразительный факт: однажды к Барченко в Москву явился посланец от хранителей древнего Универсального знания, находившихся в тайном убежище именно в труднодоступных местах костромских лесов. Значит, еще в 20-е годы ХХ века в самом сердце России, близ Костромы, сохранялась традиция, берущая свое начало в древней Гиперборее.

Относительно города Иванова естествен вопрос: «А в честь какого Ивана назван главный город области?» Ответ на него может оказаться неожиданным именно в арийском ключе: само название города Иваново, хотя и русское-прерусское, в действительности сравнительно недавнего происхождения. До 1871 года город носил распространенное церковноправославное название – Вознесенск. Затем объединен с близлежащим селом, которое, собственно, и именовалось Иваново. В результате город более чем на полстолетия стал известен как Иваново-Вознесенск, пока в 1932 году вторую часть топонима не упразднили и город превратился просто в Иваново.

Деревень и сел, чьи названия сопряжены с популярным именем Иван, на Руси превеликое множество. Можно предположить, что все они возникли в обозримом (то есть недалеком) прошлом. Да и само имя Иван появилось в русском обиходе вроде бы после принятия христианства, ибо представляет собой русифицированную версию библейского имени Иоанн (от древнееврейского Iohanan, что означает «Яхве-бог смилостивился»). Однако объяснять его происхождение подобным образом – типичное заблуждение. Многие современные русские имена, по видимости христианского (греко-латино-еврейского) происхождения, в действительности имеют более глубокие корни, уходящие в незапамятную арийскую древность. Нелепо утверждать, что до введения христианства, которое произошло чуть более тысячи лет назад, на Руси не существовало никаких самобытных имен. Существовали, и не только «элитарные» Святослав, Владимир, Всеволод и т. п., но и простонародные, такие, как Ваня, Вася, Коля, Юра, Оля, Варя и др. Позже христианская церковь использовала исконно русские имена в собственных интересах, точно так же как приспособилась к многим языческим праздникам: даже Рождество совмещено с древнейшим праздником зимнего солнцестояния и языческими традициями ряжения, карнавальных шествий и колядования в честь зимнего солнца Колы (откуда и архаичное имя Коля).

В Польше до сих пор широко распространено одно из популярных женских имен – Ванда. Древнескандинавский эпос знает целый класс богов – ванов, соперников асов. Наиболее известной представительницей ванов является богиня любви и красоты Фрейя (коррелят античной Афродиты-Венеры), наперсница верховного скандинавского бога Одина. Уместно предположить, что на определенной стадии распада одной из ветвей былой арийской общности ваны представляли собой идеологическую или религиозную доминанту (об этом косвенно свидетельствуют и недолго просуществовавшее Ванское царство, и легендарная земля Вантит, которая, согласно средневековым арабским источникам, располагалась где-то между Окой и верховьями Дона, и связующее слово «ван» в голландских фамилиях). Не лишено также вероятности, что и имя Вандал (так, согласно Татищеву, звали одного из новгородских князей, правивших городом и округой задолго до появления Рюрика с братьями) изначально означало «ван» + «дал», то есть «бог дал» (по аналогии с более поздним Богданом и образованным по той же схеме Валдаем и Дажьбогом).

Северо-восточный край, решающую роль в объединении которой сыграл город Владимир, почти на триста лет отвоевавший первенство у Киева, не только историческая территория Древней Руси, но и свидетель гораздо более древних времен, связанных с арийской историей. Неудивительно, что именно здесь находится река Индрус – эталон индоевропейской гидронимики. Поддаются искомой идентификации и другие топонимы: например, река Има заставляет вспомнить авестийского первопредка Йиму, создателя мировой цивилизации: он спас человечество от потопа, обрушившегося на Землю после жесточайшей зимы (явная арийская корневая основа лежит в основе таких современных русских слов, как «имя», «иметь»). Точно так же река и озеро с одинаковым названием Виша наводят на мысль о ведийском божестве Вишну. Во множестве встречаются во владимирской топонимике и славянские отголоски языческого прошлого. Это и тотемные названия рек Гусь, Ястреб, и река Вольга, заставляющая вспомнить знаменитого былинного героя, и многочисленные упоминания солнцебога Коло – реки Колокша, Колпь, Колочка, – а также созвучные имена ряда деревень и поселков. Освоение данного края, начатое еще Владимиром Мономахом (1053 – 1125), основавшего, собственно, в 1108 году и сам город Владимир, шло практически заново, спустя тысячелетия после арийских миграций. Естественно, что материальных следов той эпохи тут практически не осталось, поэтому топонимика – единственно надежный свидетель древних событий.

Смоленск впервые упомянут в летописи под 863 годом. Но еще задолго до этого, гласит предание, Смоленск посетил апостол Андрей Первозванный, который проследовал через Великую Скуфь к Ладоге, Ильмень-озеру и острову Валааму, дабы заложить на Русской земле первый камень в фундамент будущей православной веры. Великого Новгорода в те времена, относящиеся к началу новой эры, не было и в помине. Зато процветали три других великих славянских города: Киев, мать всех русских городов; Словенск на Волхове, праотец Новгорода, и Смоленск, в верхнем течении Днепра. Самый древний из них – Словенск, основанный, как уже говорилось, еще в середине III тысячелетия до новой эры. Но, быть может, именно здесь и проследовали вверх по течению Днепра к Ильмень-озеру праотцы русского народа князья Словен и Рус, будущие правители Северной Руси, когда жестокая нужда и возникшие распри заставили их двинуться с юга на север. Ведь шли они по традиционным миграционным арийским тропам, где впоследствии проляжет путь «из варяг в греки».

И спустя много веков именно сюда, к Смоленску, прибыл из Новгорода и воевода (будущий князь) Олег, опекун малолетнего Игоря, Рюрикова сына и династического наследника. Смоленск оказался самым первым городом, где они приняли власть («прия град, и посади мужь свои»). По существу, здесь и началось зарождение будущей великой державы – Киевской Руси, ибо именно отсюда началось победоносное шествие русской дружины вниз по Днепру, к Киеву (как про то повествуют «Повесть временных лет» и младший извод Новгородской Первой летописи). Здесь же пролилась и первая кровь, которая впоследствии потекла рекой на пути Рюриковичей к трону: Олег собственноручно убил Аскольда и Дира, законных правителей Киева.

В двадцати километрах от Смоленска находится знаменитый комплекс Гнёздовских курганов. Именно тут, в этих смоленских раздольях, на берегу Днепра, находится один из сакральных мировых центров – перекресток древних эпох и культур. На сегодня гнёздовских курганов осталось около двух тысяч; раньше насчитывалось в два раза больше. За каких-то сто лет множество бесценных свидетелей старины исчезло навсегда. На месте одного из курганных комплексов вообще построен поселок.

Долгое время считалось, что курганный комплекс возник здесь незадолго до введения христианства на Руси. Полагали также, что многие (если не большинство) курганов варяжского (точнее, скандинавского) происхождения: на знаменитом пути «из варяг в греки» хоронили здесь якобы тех, кто не дошел до Царьграда или не вернулся назад домой. Одних сжигали в ладье и над останками возводили курган. Других сразу же погребали в земле, а потом уж делали курганную насыпь. Гипотеза достаточно экстравагантная: получалось, что умерших и погибших на тысячекилометровом пути специально свозили отовсюду для погребения к гнёздовскому некрополю. Нынче от такого нелепого предположения, слава Богу, отказались. Новейшие археологические данные свидетельствуют о другом: первые курганы появились на берегу Днепра еще в III веке нашей эры. Но и это не предел, ибо удобное географическое и, как бы сегодня сказали, геополитическое положение Смоленской земли делало ее во все эпохи объектом пристального внимания друзей и недругов.

Где-то в начале новой эры, во времена Андрея Первозванного, в районе Гнёздова воздвигли крепость; вокруг нее быстро отстроили город, а уже вокруг города раскинулся посад – с мастерскими ремесленников, кузнями, торговыми складами. Однако меньше чем через сто лет все сожжено дотла. Удивляться не приходится: IV век – эпоха первой германской оккупации славянских земель и создания лоскутной империи готского короля Германариха, чья ставка как раз и находилась на берегах Днепра. Затем неведомо откуда накатилась гуннская орда. Она помогла восставшим славянам разгромить жестоких германских захватчиков и навсегда изгнать их с исконно русских земель.

Но и задолго до отмеченных событий, даже в незапамятные времена, Днепр оставался средоточием мировой истории и предыстории. Где-то здесь находилась легендарная Гилея, – там величайший герой Эллады Геракл, возвращаясь из северных краев, повстречал на берегу Борисфена (так прозывалась русская река на языке Гомера) прекрасную деву из змеиного тотема. Очарованный ее красотой, сын Зевса и Алкмены остался зимовать в глубокой днепровской пещере. По весне Геракл двинулся домой, к теплым морям, а его днепровская возлюбленная родила спустя девять месяцев сына, названного Скифом. От него-то и пошел весь скифский род, а скифы повели счет своей достославной истории. Но и пути древних гиперборейцев также пролегали по нынешней Смоленской земле – вплоть до последних, зафиксированных в античных источниках контактов между Гипербореей и Средиземноморьем. Это же касается и древнейших арийских миграций с Севера на Юг.

Происхождение названия Брянска – один из немногих случаев, когда этимологи не ищут каких-то иноземных корней. Спор идет только относительно того, как назывался этот старинный русский город, упомянутый в Ипатьевской летописи под 1146 годом, при своем основании – Добрянск или Дебрянск. Впрочем, известно еще одно архаичное название – Брынь, отчего дремучие леса (дебри – потому-то и Дебрянск) в округе долгое время именовались Брынскими (есть даже роман очень популярного в прошлом писателя Михаила Загоскина под названием «Брынский лес»). О том же говорит и имя речки Брынь, берущей начало в Калужской области.

Брянские краеведы давно уже разложили по полочкам топонимику и гидронимику своего края. Здесь сохранилось множество древних языческих названий: реки Нерусса, Ипуть, Усошка, Беседь, Навля; населенные пункты Радогощ (с мощной энергетикой недр), Вилия, Асовка, Селец (Сели), Вщиж (где некогда руководил археологическими раскопками академик Б.А. Рыбаков), Макча, Укча, Брянов Рог, Хохлов Вир, Красная Гора, Кургановка, Девятидубье под Карачевом с Соловейкиным перевозом (местные краеведы считают, что именно здесь, посреди дремучего брянского леса, обитал былинный Соловей-Разбойник). В свою очередь название деревни Рамасухи может свидетельствовать о еще более древней, арийской эпохе.

Старинный русский город Орел, ныне областной центр, назван так по имени легендарной птицы, издревле считающейся царем всех пернатых, – наименование явно тотемного происхождения. Помимо всего прочего, сие явно свидетельствует, что прапредки славян и русских жили в этих краях испокон веков и город (или древнее поселение на его месте) возник здесь задолго до того, как был впервые отмечен в летописях. За малым исключением, это вообще странная и ничем не обоснованная традиция – считать датой основания города его первое упоминание в летописи. Так, в летописных хрониках четко обозначена дата основания (1566 год) крепости Орел, названной так по одноименной реке (ныне она прозывается Орлик), впадающей в Оку.

Однако из данного факта нельзя делать безапелляционных выводов. Уже одно то, что город возник на реке, давно носящей русское имя, говорит сам за себя. В славянских языках «царя птиц» зовут одинаково. Но подавляющее большинство этимологов и топонимистов смысловую увязку Орла с представителем хищных птиц отвергают. Для них, похоже, важнее не прояснить, а запутать вопрос. Так, в недавнем прошлом достаточной популярностью пользовалось объяснение, выводящее топоним Орел из малоупотребительного слова «орель», что означает «угол». Якобы название Орел в смысле «угол» возникло потому, что крепость первоначально отстроили там, где при впадении Орлика (Орла) в Оку образуется угол (как будто слияние двух рек может образовать какую-то другую геометрическую фигуру!).

Однако в настоящее время, понятно, превалирует точка зрения наших «прибалтийских мюнхгаузенов» от этимологии и топонимики. Как всегда, они открывают либо литовский, либо латышский, либо еще какой-нибудь балтийский словарь и выискивают в нем подходящее слово. В данном конкретном случае они начинают с прусского озера Arle (Orlen) (прусский язык, как известно, превратился в «мертвый» в ходе германской экспансии в Прибалтику и поголовного истребления балтийского племени пруссов, гидронимы же сохранились), а затем с победоносным видом переходят к литовскому «arelis» («орел»). Тем самым все возвращается на круги своя, ибо сходный корень можно отыскать во многих индоевропейских языках, кроме санскрита.

В русской традиции орел играет особую смыслозначимую роль. Достаточно напомнить, что двуглавый орел – главный элемент герба России, хотя к нам он попал из Византии во времена Ивана III в качестве символического приданого византийской царевны Софьи Палеолог, а в Малой Азии известен со времен Хеттского царства (этнолингвистическая принадлежность хеттов индоарийская). Но и без этого образ орла проходит через весь русский фольклор, включая и его наиболее архаичную часть – заговоры и заклинания. В русских волшебных сказках орел наряду с другими тотемными животными и птицами активно действует как положительный персонаж: помогает главному герою выпутаться их сложнейших ситуаций (например, выносит его из подземного царства на волю), подсказывает, как победить Змея-Горыныча, свободно (ударившись о землю) превращается в человека и обратно, сватается к русским красавицам, говорит человечьим голосом и т. п. Еще большую роль играет орел в традициях и верованиях других народов (к примеру, тюркских и монгольских), но рассмотрение этого вопроса не входит в задачи настоящей книги.

Впрочем, не исключено, что славяно-русское тотемное наименование города Орел (первоначально – «крепость») наложено (быть может, совершенно непроизвольно, бессознательно) на более древнее (и теперь уже в буквальном смысле слова арийское) название местности и реки. Дело в том, что на севере Орловской области протекает река Орс, приток Нугри, которая в свою очередь впадает в Оку. Нетрудно заметить, что корень «ор» общий как для Орса, так и для Орла и Орлика. Этимологи сближали гидроним Орс с более известным Орша, считая их синонимичными: как уже говрилось, реки с аналогичным названием протекают в Тверской и Кировской (Вятской) областях России, а также в Украине и Белоруссии). Так вот, высказывалось вполне обоснованное мнение (в частности, академиком А.И. Соболевским), что промежуточная словообразовательная лексема данных гидронимов – древнеславянское слово «орь» (что значит «конь»). Первичной корневой основой в конечном счете оказывается древнеиндийское «arvв («arvan») – «конь», сопряженное, помимо всего прочего, и с древнеиндийским понятием «aryas» (+ древнеиранское «airya»), что как раз и означает «арий»[36].

Экстраполируя свою гипотезу на древнейшую историю, А.И. Соболевский отдавал предпочтение иранскому происхождению подобных гидронимов и топонимов. Но это нисколько не противоречит общему выводу о миграциях протоиндоевропейских племен по просторам Евразии. Как и другие области Черноземья или Нечерноземья, Орловщина богата древней топонимикой и гидронимикой: (до)индоевропейской – реки Нугрь, Олым, Кшень, Ицка, Зуша, Фошня, Тим; Цон; древнеславянской (языческой) – реки Колпенка, Любовша, Неруч, Кунач, Навля, Лубна, Крома, Сосна; города и поселки Колпны, Ливны, Кромы, Кащеево, Болхов, Залегощ, Путимец. Эти и другие воистину сакральные географические точки издревле притягивали к себе людей, включая и арийских мигрантов, по причине присутствия здесь мощных энергетических узлов, обусловленных геологическими особенностями края.

Энергетическую уникальность Орловской земли явственно ощутил и впоследствии прекрасно описал в своих многотомных мемуарах «Повесть о жизни» (часть «Книга странствий») Константин Паустовский, очутившийся волею судеб в конце 20-х годов ХХ века в орловском городе Ливны, что расположен на реке (Быстрая) Сосна и разрезает своим руслом мощные известняковые пласты девонского периода. Вот этот известняк (точнее, определенная структура его залежей в сочетании с пересечением речного потока) и создает энергетический эффект, влияющий на повышенную психическую восприимчивость местного населения. Паустовский обратил внимание на некоторые архаические верования, которые в сочетании с впечатлительностью и непоколебимой верой давали соответствующий эффект. Так, старухи лечили зубную боль тем, что грызли кусочки известняка, но не любые и всякие, а те, что взяты с могилы местного юродивого, расположенной, судя по всему, в некоторой ландшафтной сакральной точке. Очевидцы свидетельствовали: столь экстравагантный способ лечения помогал, и вовсе не потому, что в городе отсутствовали зубные врачи. Сказанное относится и к другому ливенскому феномену. Бесплодные женщины покупали у рыбаков живых щук, словленных в заветном месте, запускали их в корыто и не меньше двух часов смотрели не отрываясь в злые щучьи глаза. Тоже, оказывается, помогало…

Есть все основания полагать, что название древнего русского города Курска возникло в незапамятные языческие времена и ведет свое происхождение (вопреки домыслам этимологов разного калибра) именно от арийского Солнечного Петуха – Кура, о чем подробно уже говорилось выше. Другими словами, топоним «Курск» синонимичен языческому теониму «Кур». Не исключено, что при утверждении названия поселения определенную роль мог сыграть и гидроним – название ручья Кур в черте будущего города Курска, но принципиального значения данный факт не имеет. (Кстати, в русских народных говорах «курья» означает «речной залив», «заводь».) Гораздо большее значение для судеб древних племен имело наличие в недрах края обширного железорудного месторождения – Курской магнитной аномалии. Хотя открыто оно (или переоткрыто?) в ХХ веке, притягательное воздействие мощной природной энергетики, вне всякого сомнения, оказывало положительное воздействие на древних мигрантов и поселенцев.

Ю.А. Шилов рассматривает социогенное и энергетическое воздействие железорудных залежей данного региона в комплексе, распространяя его от Курска до Криворожской магнитно-радиационно-гравитационной аномалии, сопряженной как с древнейшим разломом земной коры, так и с особой концентрацией мантийных каналов – своего рода гравитационных «трубопроводов», соединящих центр планеты с Солнцем и другими участками околосолнечного пространства и Большого Космоса[37]. От себя добавлю, что именно в таких местах усиливается как активность каналов связи между биосферой и ноосферой, так и энергетическая подпитка биотических или социальных процессов.

Вот почему никакой критики не выдерживает попытка вывести имя Курска из балтийских языков, где «kuru» означает «ущелье» и «глубокая борозда». Историческая известность прибалтийского племени куршей на территории исторической области Курляндии (отсюда и Куршский залив, и Куршская коса), как уже отмечалось, свидетельствует всего лишь о былом этнолингвистическом единстве, а вовсе не о расселении будущих латышей и литовцев от Балтики до Урала.

Топоним «Белгород», казалось бы, не должен вызывать каких-либо сомнений. Этимологи напрямую увязывают его с белым цветом грунта и залежами мела в границах старого и современного города. С этим можно вполне согласиться, если бы не одно «но». По всему миру рассеяно множество аналогичных названий; подавляющее большинство их никак не связано с белизной ландшафта: российские гидронимы – Белое море (напомним еще раз, что в древности и сам Северный Ледовитый океан прозывался Белым или Молочным; три крупные реки: Белая (приток Ангары в Иркутской области, приток Кубани в Краснодарском крае и приток Камы в Башкирии), а также Белая Калитва (приток Северского Донца в Ростовской области), Белая Холуница (приток Вятки в Кировской области), Белый Июс (в Хакасии); европейские топонимы Белгород Днестровский, Белград (столица бывшей Югославии, ныне Сербии), Бельцы (в Молдавии), целые государства – Белоруссия и Бельгия; русские города Белёв (в Тульской области), Белый (в Тверской), Белогорск (в Кемеровской), Белозерск на Белом озере (в Вологодской), Беломорск (в Карелии), Белебей (в Башкирии) и др.

Выше уже отмечалось: большинство перечисленных топонимов и гидронимов так или иначе сопряжено с именем древнего божества, которое в славянской интерпретации звался Белбогом или Велесом, а в более ранней (индоевропейской и доиндоевропейской) – Белом (Балом, Балу) – Ваалом. Кроме того, по мнению многих мифографов, славянский Белбог был тождествен солнцебогу Световиду (Свентовиду), которому посвящен главный храм балтийских славян в священном городе Аркона, на острове Руян. По мнению ряда этимологов, от имени Белбога произошло понятие и слово «благо». Действительно, Белбог олицетворял благо, добро и достаток, а также богатство, здоровье и милосердие. В Белоруссии до недавнего времени про разбогатевшего человека говорили, что он подружился с Белбогом.

Вместе с тем это божество, одно из верховных в славянском пантеоне, считалось носителем правосудия. Его деревянные и каменные изваяния густо покрыты запекшейся кровью жертв (включая человеческие – в основном взятые в плен враги) и сплошь облеплены мухами (отовсюду слетавшимися на запах крови). В правой[38] руке Белбог держал кусок железа, который при отправлении правосудия брался и докрасна раскалялся в огне. Его давали в руку подозреваемому и заставляли сделать десять шагов. Если обвиняемый переносил испытание, не выпускал жгущего металла из рук, он считался невиновным и все обвинения в его адрес снимались. В противном случае его ждали наказание или расправа. Не исключено, что и современный областной центр Белгород основан на месте древнего поселения с таким же названием, со святилищем Белбога, для чего и выбрана Белая (Меловая) гора, ланшафтно доминировавшая в округе.

Город Воронеж упомянут в Ипатьевской летописи под 1177 годом. В представлении большинства историков и этимологов русскость названия свидетельствует о его сравнительно недавнем происхождении (поскольку, дескать, сам русский язык возник не так уж и давно). А дальше уже чуть ли не автоматически делается чисто конъюнктурный вывод: следовательно, и славяно-руссы появились в этих местах в не столь отдаленные времена.

В действительности все обстоит далеко не так. Город Воронеж возник на берегу одноименной реки, а гидронимы, как уже неоднократно подчеркивалось, имеют исключительно древнее происхождение. О том же свидетельствует исконно русское происхождение еще одного гидронима Воронежского края – реки Потудань (воспетой в известном рассказе Андрея Платонова). Раньше писалось Потудонь, потому что на самом деле не вполне ясный на первый взгляд гидроним расшифровывается очень просто – «По ту (сторону) Дона». Ясно, что такое название не оставили ни хазары, ни печенеги, ни половцы, ни какие-либо другие тюрки или финно-угры.

В указанном смысле название реки и города Воронежа несет такую же бесспорную тотемическую печать, как топоним «Орел». Другими словами, на обозначенной территории некогда поселились люди, для которых ворон являлся родовым или племенным тотемом. Более того, звался тотем совершенно по-русски (хотя само слово «ворон» наидревнейшего происхождения: соответствующую корневую основу можно обнаружить не только в индоевропейских, но также в финно-угорских и тюркских языках). Уже одно это говорит, что славяно-русское население закрепилось в Черноземье очень давно. О том же свидетельствуют и археологические факты. Именно под Воронежем находится Костёнковско-Боршевский комплекс археологических памятников, – как считается, верхнего палеолита. Здесь, в среднем течении Дона, открыты и исследованы около шестидесяти стоянок древнего человека. Их основная особенность – многослойность, то есть сопряженность в одних и тех же археологических слоях, резко отличающихся друг от друга по уровню развития культур.

Город Липецк назван так, судя по всему, из-за обилия в округе липовых деревьев. Иных объяснений, слава Богу, не предлагалось, хотя первоисточником все же послужил гидроним «Липовка». На этой реке при строительстве металлургических заводов в 1702 году возникло селение с трехэлементным названием Липские (позже – Липецкие) Железные заводы; в конце XVIII века оно преобразовано в город Липецк. Однако в основу названия реки Липовки в любом случае положены древнеславянские слова «липа» (дерево), «липец» (липовый мед), которые в свою очередь связаны с глаголом «лепить» и прилагательным «липкий». В конечном счете, согласно этимологическим изысканиям, славянская лексема «лип» восходит к древнеиндийской (санскритской) протооснове «limpбti», означающей «зажигать».

Любопытно, но на европейской карте есть еще один Липецк, гораздо более древний, чем русский. Это хорошо всем известный немецкий город Лейпциг: и не только потому, что в древнепрусском языке название дерева созвучно славянскому «leip», но и потому, что этот город в древности вообще был славянским и звался Липск (Lipsk). Немецким он стал в результате германской католической экспансии на Восток и вытеснения (а по существу, полного уничтожения) славянских племен, после чего и город стал называться Lei pzig (в русифицированной огласовке – Лейпциг).

Современная Липецкая область не слишком велика по территории. Но это не имеет никакого значения, ибо для мета-исторических и этимологических изысканий какие бы то ни было административные границы вообще не имеют никакого значения. Известную роль играют только естественные рубежи – реки, моря, горы, – которые могли регулировать ход и направление древних миграций или расселения протоэтносов. Возможно, некоторые топонимы Липецкого края свидетельствуют о тех далеких временах. Например, старинный город Елец: в летописных источниках он упоминается начиная с 1146 года. Однако, если говорить об арийском прошлом, город, должно быть, основан на месте древнего поселения с таким же названием. (Кстати, гора и река Елец есть в бассейне Печоры, не говоря уж о многочисленных селах в различных регионах России.)

В народных говорах слово «елец» означает лесную поросль, и вовсе не обязательно еловую, – напротив, в первую очередь имеется в виду поросль лиственных деревьев (например, дубовая). Видимо, слово в данном значении и послужило основой для названия города Ельца (хотя еще один кандидат в топонимические прародители – рыба с тем же названием). Вообще лексема «ель» восходит к самым истокам индоевропейских языков. Например, название тотемного животного евразийских народов «олень»: первоначально оно звучало как «елень» и произошло от другого хорошо всем знакомого слова – «ель» («ёлка»). Отсюда и самоназвание древних греков – эллины (в древнерусских текстах и вплоть до XIХ века греки-эллины именовались «елины»). Имя Елены Прекрасной также примыкает к рассматриваемому лексическому гнезду и, судя по всему, корнями уходит в гиперборейскую древность.

Особый разговор о Москве. Название одноименному городу, вот уже более полутысячелетия являющемуся столицей Российского государства, дал ничем не примечательный приток Оки – Москва-река. Сам город значительно старше. Официальной датой его основания считается 1147 год (случайное событие, зафиксированное летописцем, – появление на берегах Москвы-реки князя Юрия Долгорукого), но факт этот не соответствует исторической действительности. Даже в XIX веке живо устное предание о том, что в конце Х века уже существовавший тогда град Москву посетил князь Олег Вещий. Более того, испокон веков на Москве процветала еще более древняя легенда – об основании Москвы праотцем Моском (Мосохом), упоминаемым в Библии в качестве сына Иафета и внука патриарха Ноя.

Имя Мосоха (Моска) фигурирует в древнееврейском оригинале Ветхого Завета и у Иосифа Флавия в «Иудейских древностях» (в современном переводе Библии он назван Мешехом, а в некоторых случаях, по непонятным и невыясненным до конца причинам, вообще опущен). От него в конечном счете и ведут свое название река и город Москва, а также наименование страны – Московия. Густынская летопись, которую очень не жалуют многие историки, по этому поводу пишет: «Глаголют неции, яко от Мосоха сына шестаго Афетова наш народ Славянский изыйде, и мосхинами си ест Москвою именовася от сея Москвы вси Сарматы, Русь, Ляхи, Чехи, Болгаре, Словени изыйдоша». Развивая эти мысли, русский историк и дипломат Петровского времени Алексей Ильич Манкиев (год рождения неизвестен – ум. 1723), находясь в шведском плену, написал не изданный до сих пор трактат «Ядро истории Российской». В нем Мосох не просто назван патриархом народов московских, русских, польских, чешских, болгарских, сербских и хорватских, но поименован также родоначальником всея России.

Но сначала река Москва, приток Оки, а только потом – город (поначалу, скорее всего, небольшое поселение), на ее берегах возведенный. Это подтверждается и летописными свидетельствами: первоначально (и довольно-таки долго) в народе говорили и документально воспроизводилось – «на Москве» (то есть имелся в виду «город на Москве-реке»). Такая формулировка продержалась до XVI века и встречается еще в сочинениях протопопа Аввакума. Однако что означает гидроним «Москва», однозначно ответить, к сожалению, невозможно. Сопряжение с именем библейского патриарха лишь один из возможных подходов. К тому же он никак не решает вопрос об этимологии имени Москвы, ибо даже по ветхозаветным канонам первоначально все люди вплоть до вавилонского столпотворения не имели никакой этнолингвистической принадлежности и тем более национальности.

Многие ученые в разное время и по-разному обосновывали славянское происхождение гидронима и топонима «Москва». Так, один из первых российских топонимистов, уже упоминавшийся выше З.Я. Доленга-Ходаковский, пытался связать название Москвы со словом «мостки» (в таком случае, по мнению ученого, значение гидронима «Москва» можно понимать как «река с множеством мостков»). Известный в прошлом филолог-славист Григорий Андреевич Ильинский (1876 – 1937) исходил из других фактов: в ряде древнейших документов и летописных источников название «Москва» звучало как Москвы, где с учетом возможности чередования сочетания согласных «ск» и «зг» явно просматривается славяно-русский корень «моск» («мозг») в смысле «(про)-мозглость», то есть «сырость» и «влажность»[39]. Александр Игоревич Асов, опираясь на приведенные аргументы, вообще считает наименование Москвы чисто русским, образованным от слова «мозг» как оно произносится (а не пишется) – (моск). Такая интерпретация представляется весьма привлекательной и вполне соответствует индоарийским корням данного слова: в авестийском (древнеперсидском) языке это слово звучит почти по-русски – «mazga»; в санскрите – maja» (читается как «маджа»).

Индоиранская тема в московской топонимике и гидронимике в наиболее развернутом виде представлена в концепции академика Алексея Ивановича Соболевского (1856 – 1929). В ряде своих работ он всесторонне обосновал и развил иранское происхождение многих российских топонимов и гидронимов, в особенности на Севере (этому вопросу специально посвящена одна из последних прижизненно опубликованных монографий ученого-филолога). Соболевский считал название Москвы (реки и города) скифским (скифский язык по своему происхождению иранский). Вообще считал, что иранское влияние на русскую топонимику и культуру распространялось с Юга на Север, и даже мысли не имел, что направление на самом деле обратное: по мере вынужденной миграции с Севера на Юг уже расчлененные, по всей вероятности, индоиранские этносы (находившиеся к тому времени в непримиримой идеологической вражде) оставляли отнюдь не единичные топонимические следы по мере продвижения в южном направлении.

С тех же позиций следует оценивать и яфетический подход Н.Я. Марра, пытавшегося связать название Москвы с этнонимом «моски» («месхи») – народ, упоминаемый у античных авторов и отождествленный Марром с древними кавказскими месхами[40]. В нашем понимании рассматривать данную концепцию вне контекста Полярной теории происхождения человечества и единого происхождения языков мира вообще не имеет смысла. То же можно сказать и относительно процветающих доныне пышным цветом объяснений происхождения названия Москвы на основе финно-угорских языков. Логика сторонников данного подхода проста, примитивна и несостоятельна. Дескать, славяне появились в центральных областях современной России не ранее середины I тысячелетия новой эры (следовательно, у топонима «Москва» в принципе не может быть славянских корней). До этого на Москве-реке, Оке и других ее притоках, как и на всей Верхней Волге, жили финские племена (следовательно, только они могли дать название реке Москве, на берегах которой впоследствии построен одноименный город)[41].

«Финский подход» имеет право на существование, если его рассматривать в рамках гиперборейской теории. Тогда нет никаких противоречий и нестыковок, связанных с теми неоспоримыми фактами, что топоним и гидроним «Москва», в общем-то, не уникален, то есть присущ исключительно нынешней столице России и реке, где она расположена. Река практически с таким же названием протекает и по территориям Польши и Германии, – правда, огласовка в польском и немецком языках не вполне совпадает – Mozgawa и Mozkawa. В Белоруссии есть река Московица (или Московка), приток Березины. На Украине также зафиксированы сходные топонимы: ручей Московец, овраги (балки) в разных местностях под названием Московки. В словацком языке отмечено нарицательное слово «moskwa», означающее «отсыревшее зерно».

Все вышесказанное позволяет предложить еще одно, гиперборейское объяснение происхождения интересующего нас гидронима (и топонима). Для этого еще раз взглянем на его исходные формы. Помимо привычной Москвы, в прошлом достаточно распространен и ее эквивалент Москова, от которого образовано и старинное название страны, Московия, и современные прилагательные – московский, московская, московское. Кстати, гласная во втором слоге воспринята и сохранилась по сей день в иноязычной огласовке названия столицы России: например, Moskow – в английском, Moscou – во французском, Moskau – в немецком и т. п. Отсюда видно, что чередование гласных «о» и «а» во втором слоге вполне естественно.

С точки зрения современной русской грамматики перед нами (особенно в случае прилагательных) обыкновенный, типичный и весьма распространенный суффикс «ов», соединенный с корнем «моск». Однако в упомянутой архаичной форме Москова последний слог (или его часть) никаким суффиксом не является. Перед нами нечто совершенно иное, целостное и образованное отнюдь не по законам морфологии современного русского языка. Слово «Москова» легко разложить на две части двумя, но различными способами: «Мос» + «кова» или «Моск» + «ова». Исходя из естественного характера чередования «о» и «а» во второй части гидронима (топонима) Моск(о)ва, можно считать обе гласные равнозначными.

Хотя в лексеме «кова» легко узнается славянский корень, от которого образованы русские слова «ковать», «кователь» и т. п., остановимся все же на последнем варианте разложенного на составные части слова «Москова», считая морфему «моск» неделимой смысловой единицей. В таком случае вторая часть слова может выступать в двух фонетических вариантах – «ова» (так пишется) и «ава» (так в большинстве случаев произносится). Слова в такой огласовке встречаются в самых разнообразных языках (вполне естественно, с разными смыслами). С точки зрения теории моногенеза языков здесь все понятно. С точки зрения «гиперборейской теории» тоже множество вполне реальных привязок. Попробуем выявить индоарийские корни искомых понятий. В санскрите слово «в v в имеет двоякое значение: 1) «дуть в сторону»; 2) «втыкать», «вплетать». Вмонтировать его в Москву (Москову) нам не представляется возможным.

Зато вполне допустимо выявить слова со сходной вокализацией в других индоевропейских языках. На ум моментально приходит латынь и «крылатые слова» «ab ovo» – «от яйца», то есть «с самого начала». «Ovum» по-латыни «яйцо». Вполне подходящее слово, ничуть не хуже зырянской «коровы» (не в обиду сказано комякам, которых автор этих строк очень любит и уважает, и Василию Осиповичу Ключевскому, которому так хотелось привязать Москву к «корове»). К тому же «о vum» имеет и глубокий философский смысл, ибо в архаичном миропредставлении древних ариев Космическое яйцо выступает первоосновой всего существующего. Но в латинском языке множество других смыслозначимых слов с тем же корнем.

Латынь – это литературно оформленный язык древних римлян, которые по своему происхождению италийцы, заселившие Апеннинский полуостров, скорее всего, в начале I тысячелетия до новой эры. Пришли они с Севера на волне одной из последних индоевропейских миграций, которая, как нетрудно догадаться, проходила через территорию европейской России (иначе из Гипербореи в Средиземноморье просто не попасть). Мифологические предания в закодированном виде подтверждают сказанное. Латины – самое крупное и активное племя среди италийцев, поселившихся первоначально на Апеннинах вместе с этрусками, которые пришли туда гораздо раньше и постепенно ассимилировались мигрантами. Предводитель латинян – праотец Латин; на его дочери, Лавинии, женился бежавший из разгромленной греками Трои Эней, положив тем самым начало собственно римскому народу. По античной традиции Латин считался сыном Одиссея, которого прижил с Цирцеей (Киркой) во время пребывания у нее в добровольном плену.

Одним словом, нет ничего предосудительного и экстравагантного в том, чтобы искать этимологические корни русских слов в латинской лексике, ибо латынь и русский язык возникли из общего индоевропейского лингвистического источника. Так, с учетом смысловой идентичности корневой основы «ava»/«ovo», привлекают внимание, с одной стороны, такие, к примеру, латинские слова: «ave!» («здравствуй!»), «avus» («дед», «прадед», «предок»), «avis» («птица»; отсюда все разнообразие современных понятий с корнем «авиа»); с другой стороны, такие русские слова, как «авось», «овен» («баран»), «овца», «овод», «овощ», «овраг», «овсень» («авсень») и др.

Другие языки раскрывают не менее впечатляющую картину[42], но мы не станем развивать данную тему, потому что истина, позволяющая приоткрыть завесу тайны над происхождением имени Москвы, на взгляд автора, лежит совершенно в иной плоскости. Для этого придется снова вернуться в лоно родного языка, который, к сожалению, большинство русских людей знает не так глубоко, как бы хотелось, особенно в древней его части. Подходящий пример как раз в нужном нам русле. Среди множества указательных понятий и местоимений[43] русского языка – ныне утраченное слово «овый», имевшее, в общем-то, разные значения. Но главное среди них – «этот» и «тот». В этом же смысле слово употребляется и в современных славянских языках, причем даже в более богатой огласовке: в чешском – «ov», «ova», «ovo»; в польском – «ow», «owa», «owo»; в болгарском – «ови» и т. д. И, что особенно важно, сходные по смыслу и звучанию значения обнаруживаются также и в древних индоевропейских языках: в авестийском и в санскрите.

Вот тут-то, как говорится, все и становится на свои места. Исходя из генеральной направленности проводимого исследования, есть все основания полагать, что при истолковании этимологии гидронима (топонима) «Москва» в первую очередь следует принимать во внимание образующую ее лексическую и смысловую единицу, указывающую на местоположение другого словообразующего элемента: «этот (тот)» … «моск (мозг)», … «мост», … и все что угодно…

Еще в XIX веке ученые-естествоиспытатели Московского университета выдвинули идею, что само географическое положение Москвы, связанное с котловинообразным характером природного ладшафта, сыграло решающую роль в превращении ее в столицу – сначала княжества, а затем царства и империи. Наибольший вклад в обоснование данной концепции, получившей благосклонный прием и со стороны историков, внес известный биолог-эволюционист, еще при жизни прозванный русским Кювье, Карл Францевич Рулье (1814 – 1858). В начале своей блестящей научной и профессорской карьеры он занимался геологическими и палеонтологическими исследованиями Подмосковного бассейна и пришел к выводу, что Московская геологическая котловина, расположенная между Валдайской возвышенностью и началом Черноземной зоны, которая когда-то являлась обширным дном древнейшего моря, по характеру ландшафта, горизонтальных пластов залегающих здесь однородных пород и по иным естественным и социальным причинам обусловила появление именно на этой территории расцвет Московской державы и ее столицы, уже тогда называемой «сердцем России».

В ХХ веке эта мысль была всесторонне углублена и наполнена «энергетическим содержанием». Уже упоминавшийся выше планетолог Г.Г. Кочемасов на основе скрупулезного анализа современных геологических данных и использования метода волновой тектоники показал. что Москва является центром Восточно-Европейской платформы (рис. 23), а также центром противостоящих геофизических полей, неразрывно связанных к тому же с энергетикой Космоса. На языке геологии это звучит следующим образом: «Откройте карты Земли, взгляните на глобус – и вы увидите, что наша планета не есть некое безликое творение. Она – со своей неповторимой изюминкой, явной печатью космических сил. Земля, как впрочем, и другие небесные тела, пребывая в извечном движении, принимает на себя могучую волновую энергетику Космоса. Потому она и деформируется, коробится. На ее поверхности обязательно что-то возвышается, втягивается, опускается… Так и только так формируется геологический, литосферный лик Земли, отсюда симметричное и антисимметричное строение геосфер, неодинаковый вид полушарий, «лоскутный» облик коры. Под мощным воздействием планетарных волн сформировались и другие физические примечательности, к примеру прилегающие друг к другу кольцевые геосуперструктуры диаметром около 500 километров.

Одна из них – Восточно-Европейская, охватывающая территории Европы, Западной Сибири, части Северного Ледовитого океана, Северной Африки и Ближнего Востока, а ядром этой структуры является геологически устойчивая Русская плита, в самом центре которой – Москва. Таким образом, нынешняя столица России оказалась на пересечении двух тектонически ослабленных зон, образующих четыре главных разноподнятых сектора»[44].

Полученных выводов (особенно с учетом других геофизических и геокосмических факторов) вполне достаточно для убедительного объяснения многих феноменов пассионарных вспышек, происходивших когда-либо и происходящих поныне в границах Московского региона, который находится на пересечении различных геофизических полей и тектонических линий, складывающихся к тому же в семь концентрических колец. Любопытно также отметить, что столицы подавляющего большинства древних и современных государств располагаются не на берегах морей и океанов (хотя исключения есть и они общеизвестны), а в глубине суши.

Кроме того, специалисты давно обратили внимание на резкие перепады гравитационого поля в Москве, связанного, по их мнению, с ее центральным положением. В фундаменте Русской плиты, как раз под Москвой, имеется узкая и глубокая (до 25 тысяч метров) впадина. Геофизик Михаил Лоджевский считает, что именно ее очертания и направленность вектора влияют на изменение силы тяжести в столице, что интуитивно учитывали строители церквей в старой Москве и вполне можно расценивать как интуитивный отзвук реализации Божественного космического предначертания (добавим еще – и своевременной ноосферной подсказки).

Геолог Сергей Белов, опираясь на проведенную недавно высокоточную гравитационную и сейсмическую разведку столичных недр, отмечает, что положение Москвы уникально: она располагается в пределах ярко выраженного гравитационного минимума, причем территория Кремля находится в области наибольших перепадов силы тяжести и наивысший из них сконцентрирован как раз там, где взметнулась ввысь колокольня «Иван Великий». Хотя многие древнерусские города – Новгород, Рязань, Смоленск, Калуга, Вологда, Белозерск и другие – тоже располагаются в пределах аномальных участков, измеренные перепады изменений гравитационного поля там несравненно ниже. Таким образом, по геологическим и геофизическим данным Москва объективно занимает первое место среди всех городов Древней и Средневековой Руси.

Геологи не устают подчеркивать, что Москва располагается в пределах широтновытянутого древнего рифта, проходящего через район Теплого Стана. Именно тут нередки провалы грунта и разрушения зданий, и еще в 1841 году здесь отмечались подземные удары, языки багрового пламени над поверхностью, ложные солнца и другие аномальные атмосферные явления. Недаром один из районов данной аномальной территории издавна получил в народе недобрую славу и назван в честь постоянно наблюдаемой чертовщины Чертановым. То же, по-видимому, и с Чертольем, названным так по «гиблому месту» – оврагу Черторыл (то есть «черт рыл») – в центре Москвы, почти у самого Кремля: именно здесь облюбовали себе место опричники Ивана Грозного и устраивал кровавые вакханалии Малюта Скуратов. Не подлежит сомнению, что аномальная эндогенная активность земных недр и повышенные земные энергопотоки непосредственно и опосредованно влияют на активность и духовную энергию отдельных людей и населения в целом, обусловливая в том числе пассионарность выдающихся личностей или всего этноса[45].

Известный исследователь и популяризатор науки Евгений Лазарев увидел в компьютерных расчетах Кочемасова и математических расчетах других ученых глубокий сакральный смысл: если слегка упростить контуры всех описанных разломов в кристаллической платформе Русской равнины, а также кольцевых структур, окружающих нашу столицу, получим священное число «семь»! Москва как бы располагается за семью незримыми (можно добавить – ноосферными) стенами или на вершине символической семиступенчатой горы, – невольно вспоминается вселенская мифическая гора Меру – священный символ дрених ариев и других народов земли.

Некоторые ученые (С. Н. Смирнов и другие) пошли еще дальше, отметив повышенный уровень телурического («земного») излучения в Московском регионе. Это связано в первую очередь с тем, что именно здесь проходят два трансконтинентальных разлома: один ориентирован с юго-запада на северо-восток, другой – с северо-запада на юго-восток; оба пересекаются на северо-западе столицы. Усилению телурического излучения способствует и холмистый рельеф местности (знаменитые семь холмов и другие возвышенности в черте Москвы), а также реки и связанные с ними подземные воды. Особая энергетика Москвы подпитывает и ее жителей, определяя их облик и поведение. Последнее бросается в глаза и сегодня. Московский ритм жизни разительно отличается от любого другого. Даже субъективно: любому приезжему жизнь в столичном мегаполисе представляется как на ускоренной киноленте. Напротив, коренному москвичу, приехавшему в любой другой российский город, тамошний темп жизни кажется замедленным.

Сакральные геомагнитные «точки» Москвы и прилегающей области известны с незапамятных времен и использовались для отправления религиозного культа. В некоторых издревле священных местах (например на Красном холме за Яузой) археологи совершенно закономерно обнаружили останки языческого святилища. Геоактивные точки, связанные с тектонической структурой города, обусловили и его архитектурно-строительный облик. Общеизвестно, что исторический центр российской столицы сформировался на основе кольцевидного принципа. Но это в проекции, если смотреть сверху. В других проекциях, например если смотреть сбоку, кольцеобразные структуры становятся куполообразными. На вершине самого большого холма, к тому же находящегося в центре, построена главная русская святыня – Кремль, со всеми его храмами, дворцами, стенами и башнями. И это отнюдь не случайно!

От себя добавим, что слабовогнутая московская котловина – естественная антенна не только для телурического и геофизического излучения, но и для приема ноосферной информации. Аналогичную роль, по-видимому, играла слабовогнутая степная котловина, в центре которой построен знаменитый спиралеобразный город-крепость Аркаим. Археологи и многочисленные посетители Аркаимского комплекса обычно обращают внимание лишь на останки уникального сооружения (в настоящее время они засыпаны и находятся под землей). Однако стоит оглядеться окрест, и тотчас же становится понятным, почему именно здесь устроили некогда перевалочный пункт индоарии, мигрировавшие в свое время с севера на юг. Аркаим построен почти в самом центре огромного, величественного поля; по окружности его возвышаются холмы и сопки, издали похожие на курганы. Все это вместе создает картину гигантского слабовогнутого блюда или своеобразной ландшафтной антенны, способствующей улавливанию и усилению ноосферной информации. Не это ли предопредилило выбор арийских жрецов и вождей, повелевших много тысяч лет назад: быть здесь городу!

Подсознательная приверженность древних ариев (а славяне и русские – их прямые наследники) к спиралевидным символам генетически обусловлена их северным происхождением (считается, что распространенные по всему Северу спирали и лабиринты, позже они проникли на Юг, – проекция движения некоторых светил на полярном небе). В дальнейшем «спиральные предпочтения» нашли свое отображение и в градостроительной практике, что в конечном счете отразилось и в исторической планировке Москвы. Александр Асов совершенно справедливо усмотрел в схеме расположения укреплений российской столицы (а ныне и расположения ее улиц и застроек) изоморфное воспроизведение все того же Аркаима[46].

Все вышесказанное нашло отражение на разработанной в течение многих лет и вобравшей в себя многолетний опыт карте, подготовленной и изданной в 2001 году большой группой московских и подмосковных ученых в качестве приложения к журналу «Аномалии и чудеса Подмосковья». Здесь представлен уникальный материал, посвященный воздействию геологических и геофизических процессов на природную среду и человека, включая картографический анализ геологических и гравитационных аномалий, геопатогенных явлений, зон повышенной энергетической активности и особого риска.

Кроме того, на территории Подмосковья и близлежащих областей было открыто большое количество глубинных кольцевых структур (ГКС, представляющих собой своего рода «газовые вулканы») и активных тектонических узлов «как каналов длительной разгрузки внутренней энергии Земли. Как показал главный геолог одного из подразделений Всероссийского научно исследовательского института минирального сырья Министерства природных ресурсов РФ, кандидат геолого-минералогических наук А. Пронин, глубинные кольцевые структуры – активные тектонические узлы, в которых неоднократно, в результате флюидных и магматических проявлений, возникали поднятия и опускания земной коры, тектонические дислокации осадочных пород с образованием концентрических разрывов. По существу ГКС представляют собой «трубы глубинной дегазации» и каналы сосредоточенного проникновения энергии из глубинных геосфер. Они не столь уж редки на Русской равнине. Некоторые ГКС (Калужская, Пучеж-Катункская у Нижнего Новгорода) являются древними «магматическими» вулканами. Корневые части Раменской, Коломенской, Рузской и Дороховской ГКС (вы их видите на карте) не изучены глубокими скважинами, и ранние этапы их формирования остаются не выясненными. В Московской ГКС до кристаллического фундамента пробурены лишь единичные скважины.

Естествен вопрос: как выглядят подмосковные вулканы? На поверхности Земли они отмечены холмистым рельефом, а в опущенных центральных блоках – заболоченными низинами. Да, приметы не слишком значительные. Однако в недрах этого внешне обычного пейзажа происходят очень важные процессы. Из глубины поднимаются так называемые флюидные потоки, – это и есть газовое дыхание недр. Среди газов в потоках преобладает азот; есть также гелий, метан, углекислый газ, сероводород, радон и, видимо, аргон. Многочисленные пузырьки восходящих газов в подземных водах наблюдаются, например, в Коломенской и Раменской структурах – из-за этого вода приобретает молочный оттенок. Породы здесь сильно раздроблены, поэтому в этих структурах наблюдается усиление подземного стока, а флюидные потоки создают водонапорные системы с восходящими родниками; минерализованные воды глубоких горизонтов «подтягиваются» к поверхности. Это и есть аномальные зоны с достаточно серьезными, мощными проявлениями различных природных процессов. В сущности, это каналы интенсивного поступления к поверхности из глубин Земли вещества и энергии в самых разнообразных формах. Поэтому районы таких «газовых» вулканов – неподходящее место для строительства крупных инженерных сооружений, транспортных путей, газотрубопроводов, подземных коммуникаций и газохранилищ.

Причина не только в опасности смещения и просадки грунта, но и в химической агрессивности минерализованных и насыщенных газами вод: она приводит к коррозии металлических и железобетонных материалов. С «газовыми вулканами» и активными тектоническими узлами связана преобладающая часть природных аномалий. Прежде всего это касается очагов разгрузки современных глубинных флюидов, водонапорных систем, проявлений полезных ископаемых и скоплений фауны в осадочных породах, аномальных явлений и эффектов в атмосфере.

Имеющиеся данные заставляют считаться с возможностью зарождения смерчей над вулканами Подмосковья. К примеру, разрушительный смерч пронесся над Москвой 24 июня 1904 года. По рассказам очевидцев, в воздухе летали камни, бревна, люди, лошади. Не исключено, что и периодическое возникновение над Подмосковьем озоновых дыр также связано с влиянием глубинных кольцевых структур. Наиболее активны внутренние «кольца» «газовых» вулканов. Примером может служить Центрально-Московское поднятие, выделенное В. Макаровым и другими учеными (1998). Активна также зона взаимодействия Московской и Раменской структур в районе Люберцы, Железнодорожный, Купавна. Во всех кольцевых структурах Подмосковья мощность молодых (мезозой-кайнозойских) осадочных отложений повышенная, что указывает на тектоническое опускание территорий в этот период. Центральная часть Московской ГКС испытывает слабое поднятие, с образованием холмистого рельефа, локальных провалов, карста и деформаций несущих грунтов, возникающих в условиях растяжения.

Сотрудник Центра региональных геофизических и геоэкологических исследований Министерства природных ресурсов РФ («ГЕОН») Михаил Лоджевский[47] выделил на территории современной Москвы девять коренных ландшафтов, большинство из которых простирается далеко за ее пределы. Восемь из них сходятся к центральной части Москвы. Подобного тесного соседства, такого количества отличаемых по своим особенностям ландшафтов не отмечено больше в центральной части Русской равнины.

Москва, находясь в самой середине Русской плиты, оказывается и в центре регионального тектонического узла. Этот удивительный узел образован сопряжением нескольких разнонаправленных, протяженных, относительно узких прогибов в гранитном кристаллическом основании – авлакогенов, то есть желобов, «рожденных во рву», ограниченных разломами и заполненных осадочными породами мощностью до нескольких километров. В результате под Златоглавой образовалась узкая и глубокая (до 2500 метров) впадина, о которой мы еще поговорим.

С этой позицией Москвы связаны прочие аномалии и особенности, в том числе интенсивная расчлененность поверхности Подмосковья. Скажем, средняя высота столицы – 135 метров над уровнем моря; наиболее пониженные участки (110 м) приурочены к прибрежным участкам реки Москвы. Наибольшая высота в пределах города отмечена на Теплостанской возвышенности (240 м). В пределах области максимальные высоты относятся к центральной (298 м) и юго-западной (310 м) части Смоленско-Московской возвышенности…

Повторное (с промежутком в 40 лет) высокоточное определение отметок рельефа, в пределах Москвы и ее лесопарковой зоне, показало, что отдельные соседние геологические блоки испытывают в наше время различные по величине и знаку вертикальные скорости. Итак, расчлененный рельеф, некоторые особенности климата к северу и к югу от Москвы, неодинаковый гидрологический и гидрогеологический режим в соседних тектонических блоках, различная геохимическая обстановка, обусловленная выносом с земных глубин разнообразных газов и веществ по разломам, способствовали формированию широкой гаммы ландшафтов в разных частях Московской области.

С разнообразием ландшафтных зон неразрывно связано и биоразнообразие Московского региона. Следствием его сложного геолого-тектонического строения являются сильно меняющиеся по площади геофизические и геохимические поля, которые в совокупности с микросейсмичностью и постоянным изменением во времени электромагнитных полей, несомненно, оказывают мутационное воздействие на живые организмы. Москва, располагаясь на тектонических блоках древнейших горных пород с различной плотностью, оказалась в поле гравитационных аномалий, где сила тяжести особенно разнится в меридиональном направлении.

Как выяснилось, все ныне действующие (а равно и существовавшие прежде) храмы Москвы «вписаны» в геофизические поля, то есть расположены с учетом гравитационных зон – аномалий. Что мы знаем о Москве? Главная ее примечательность заключается в том, что она находится в региональном тектоническом узле центральной части Восточно-Европейской платформы. Причем в точке пересечения Павлово-Посадского (субширотного направления) и Пачелмско-Баренцовского (трансконтинентального направления – в пределах столичного региона оно совпадает с течением Москвы-реки) разломов располагается историческая часть города! Больше того, столица стоит на контрастных осадочных породах, мощность которых колеблется от 1, 2 км на севере и в центре до 6 км на юге! Таким образом, в московских недрах сформировался узкий, протяженностью в десятки километров, глубоко погруженный в кристаллический фундамент и сложно построенный блок – рифт: заметно опущенный по разломам участок земной коры, который простирается с запада на восток.

Таким образом, Москва, располагаясь на обломках древнейших горных образований с различной плотностью, оказалась в поле гравитационных аномалий, где сила тяжести особенно разнится в меридиональном направлении. Словом, Московский регион – особый, уникальный геофизический случай. Ничего подобного нет на всей Европейской части России! Да и наши древние города, опорные пункты Междуречья, – Новгород, Смоленск, Рязань, Вологда, Белозерск также находятся в напряженных участках гравиметрического поля, но их величины куда меньше московских! Столичные перепады ускорения силы тяжести беспримерны, что, разумеется, не могло не сказываться во все века на жизни москичей.

Растянувшаяся на века миграция арийских племен через территорию нынешней России происходила в условиях необратимого распада былой индоевропейской этнолингвистической общности и непримиримого соперничества индийского и иранского протоэтносов. При этом прапредки индийцев и иранцев демонизировали не только друг друга, но и некогда единый пантеон божеств. Именно по такому шаблону ведийский владыка молний и грома Индра превратился в авестийской культово-религиозной и мифологической системе в злобного и похотливого дэва женского рода Андара.

Естественно, все это накладывало отпечаток и на евразийскую топонимику. Там, где проходили протоиндийские племена, как правило, не ступала нога их иранских антагонистов; и наоборот. Но топонимические следы оставляли и те и другие. Выявить иранский след, отличающийся от индийского, не представляется возможным именно в силу того, что лингвистически (то есть по своим исходным корням) они ничем не отличались друг от друга. Например, священное русское понятие «бог» происходит от общего древнеарийского слова, которое в санскрите звучит как «bhбga», а в авестийском языке – как «baga»[48]. Отсюда, между прочим, видно, что древнеперсидское слово фонетически более близко к русскому (и славянскому), чем древнеиндийское. Сие, помимо всего прочего, означает: славяне находились в тесном этнолингвистическом контакте с протоиранскими племенами дольше, чем с протоиндийскими. Исследователи обращали также внимание на тот, несомненно, поразительный факт, что русское восклицание (или житейское заклинание) «бога ради!» в древнеперсидском языке звучало как «baga radii». Точно так же лексема «сура» первоначально, до распада индоиранского социума, означала «бог». В данном смысле слово употребляется, скажем, в древнеиндийских упанишадах. Затем, после дифференциации языков и этносов, в санскрите путем прибавления отрицательного префикса «а» «боги-суры» превратились в «асуров», то есть «небогов». В Авесте же (а в дальнейшем и в зороастрийской религии) «сура» продолжало означать «бога», как, например, в составе имени богини водной стихии и плодородия Ардви Суры Анахиты. Единственный, кто не подвергся демонизации и смысловой трансформации, – это солнцебог Митра, одинаково почитаемый и индийцами и иранцами, а также другими индоевропейскими народами (достаточно еще раз напомнить, что от имени Митры, которое в свою очередь сопрягается с названием священной полярной горы Меру, произошло русское слово «мир» во всех его значениях – «Вселенная», «народ», «согласие» (а также близкие по огласовке понятия – «мера», «смерть» и др.). (Между прочим, имя Митра очень слабо представлено в мировой и русской топонимике, хотя митраизм одно время претендовал чуть ли не на роль мировой религии. На карте обоих полушарий практически невозможно отыскать названия, образованные от имени этого ведийско-авестийско-эллинистическо-римского солнцебога (за исключением разве что мыса Митра на западе Шпицбергена – вопрос, заслуживающий особого рассмотрения). Можно, однако, предположить, что в снятом, то есть опосредованном, виде имя Митры присутствует в таких популярных именах, как Дмитрий и Митрофан, а также в образованных от них топонимах, но первое происходит от имени древнегреческой богини Деметры, а второе – от греческого слова «mзtзr» («мать») и означает «слава матери» или «имеющий славную мать». Скорее всего, лексема «митр – метр» имеет общее происхождение, скрывающееся в глубинах праязыка, но рассмотрение данного вопроса уведет нас слишком далеко в сторону.)

Поэтому, исходя из сказанного, теперь трудно определить, кто именно – протоиндийцы или протоиранцы – дали, скажем, наименование правому притоку Волги реке Суре, протекающей по территории ряда областей Ульяновская, Пензенская, Нижегородская) и национальных образований Мордовия, Чувашия, Мари-Эл) Поволжья и Приволжья. То же относится и к лексеме «нар», о которой подробно уже говорилось выше. Остается добавить, что слова с данной корневой основой были широко распространены и в древне-иранском языке: из Авесты известен арийский род Нарава или Наравиды (в другой огласовке – Нару).

И все же попытку хотя бы приблизительного этимологического и топонимического анализа во взаимосвязи с древнеиранской спецификой предпринять можно. Наиболее подходящим, чтобы проиллюстрировать трансформацию древне-арийских слов, представляется понятие «маг», связанное в первую очередь с древнеиранскими верованиями (а впоследствии с зороастрийской религией). Маги – в широком смысле слова жрецы огня, а волхвы и чародеи – хранители древнего тайного знания, которым они широко пользовались в своей повседневной практике. Слово «маг» наидревнейшего происхождения, этимологические корни его теряются в глубине веков. Производными от него являются различные понятия в разных языках, и прежде всего связанные со значением «большой», «великий», «могучий».

Собственно, русское слово «могучий» – лучшее тому доказательство: этимологически связанное с глаголом «мочь» (в первом лице – «могу – мог – смогу»), оно наглядно демонстрирует фонетическую трансформацию гласных и согласных звуков в рамках одной-единственной лексемы. Глубиннуя связь между архаичными корневыми основами прекрасно понимали русские офени, носители древнейшего тайного знания и «секретного» языка, которые напрямую связывали понятие «маг» с лексическим гнездом «мог – мочь – может» и утверждали: «Кто может – тот и маг». (В исчезнувшем языке древних готов, принадлежавших к германским народам, выражение «mag» означало «я могу». Современные немцы тоже говорят: «Es mag sein», что означает «может (быть)».) Лишним подтверждением тому, что лексема «маг» имела широчайшее распространение в первичной индоевропейской среде, могут служить некоторые имена героев осетинских нартских сказаний (осетинский язык относится к иранской группе) – Урызмаг (один из центральных персонажей эпоса) и Кара-маг (предводитель подземных тварей – быценатов)[49].

От древнеарийской же общей корневой основы образованы такие хорошо известные «интернациональные» слова, как латинское «magnus» – «большой», «крупный», «мощный», «magister» – «начальник», «глава», «правитель» (отсюда русские понятия «нерусского» происхождения – «магистр», «магнат», «магнит», «магний» и др.). Из индийского языка, древнего и современного, хорошо известны имена, прозвища и названия с корнем «maha» – «великий»: Махавира Вардхамана, основатель религии джайнизма; Махатма («великая душа») Ганди; «Махабхарата» – великая эпическая поэма (дословный перевод названия – «(Сказание) о великих Бхаратах»); Махараштра, штат в современной Индии с административным центром Бомбей, и др. Нельзя не упомянуть еще одного заслуживающего внимания факта: имя одного из властителей северных народов, упомянутых в Библии, обозначено как Магог; другого звали просто Гог.

Как видим, лексема «маг/мах/мог/мох» достаточно распространена в индоевропейских языках (и не только в них). Однако есть все основания считать, что во многих топонимах и гидронимах эта корневая основа сохранилась в своем древнеиранском обличье – маг как жрец и кудесник. Посмотрим под данным углом зрения на карту России: фронтальный анализ здесь ни к чему, но и выброчный вполне показателен. Достаточно взглянуть на карту Окского региона, чтобы понять: случайные совпадения здесь вряд ли имеют место.

Гидронимы бассейна Оки: «маг» – Магиленка, Магиленской, Магина, Маглуша, Магнуша, Магулша; «мах» – Маха, Махаев, Махалка, Махинов, Махнавской, Маховища, Махорка (прежнее название – Махра), Махорский, Махринский; «мог» – Мог, Могорский, Могоща + 6 гидронимов, образованных от слова «могила»[50]; «мох» – Мох, Мохра + около 50 гидронимов, образованных от слова «мох» в смысле хорошо известных примитивных растений, произрастающих повсюду – в лесах (в особенности), по берегам водоемов и рек, в горах, тундре и т. п.

В современной Ленинградской области (регион южного Приладожья) протекает река с загадочным названием Мга (на ней железнодорожная станция и поселок городского типа, где в годы Великой Отечественной войны шли особо кровопролитные бои). Поскольку и река, и населенный пункт находятся на пути древнеарийских миграций, с большой долей вероятности можно предположить, что первоначально гидротопоним звучал как Мага – от слова «маг». Его опосредованное влияние (через понятие «магнит») несомненно также в орониме Магнитная гора и производном от нее названии города Магнитогорск.

Можно переместиться по географической карте еще дальше. Разве не присутствует искомая лексема «маг» в названии города Магадан? Говорят, корневая основа топонима заимствована из тунгусо-маньчжурских языков – эвенкийского слова «монгодан» («морские наносы», «плавник») или эвенкского (орочского) мужского имени Магда. Но разве северные народы России не гиперборейского происхождения? В христианской традиции, как хорошо известно, также имеется имя Магда, правда не мужское, а женское. Это сокращение более полного имени, Магдалина, – прозвище евангельской блудницы из ближневосточного города Магдалы. В основе его также лексема «маг», как и в названии германского города Магдебург. Примеры можно приводить и дальше, но все понятно и так.

К сожалению, ни одна даже достаточно подробная современная топографическая карта областей России не дает исчерпывающего представления о топонимике, особенно древней. Многие названия утрачены совсем недавно; более того, буквально на наших глазах исчезли с лица земли. Это касается не только мелких водных объектов – ручьев и речушек (а также оврагов), прекративших свое существование естественным или искусственным путем. Сказанное относится и к некоторым крупным рекам и озерам, на месте которых (особенно в ХХ веке) создавались огромные водохранилища, вроде Рыбинского, Цимлянского и прочих «морей», или они включались в систему судоходных каналов. Такое, к примеру, случилось с когда-то знаменитым волжским притоком рекой Шексной, которая полностью прекратила свое существование в результате создания Рыбинского и Шекснинского водохранилищ.

Сказанное легко проиллюстрировать на примере только что упоминавшегося Окского региона, охватывающего несколько современных российских областей – Московскую, Калужскую, Тульскую, Владимирскую, Ивановскую, Рязанскую, Нижегородскую, Орловскую и Тамбовскую. Фронтальный анализ гидронимики Приочья за последние полтысячи лет, проделанный известным ученым-топонимистом Г.П. Смолицкой[51], показал, что начиная с XVI века, когда стали вестись регулярные записи, а землемеры начали производить расчеты и составлять топографические чертежи хозяйственных земель и водных объектов, географическая и топонимическая картина исконно русских территорий разительно изменилась и, главное, сократилась, подобно шагреневой коже в одноименном романе Бальзака.

Если заменить, так сказать, крупноячеистую сеть научного анализа на мелкоячеистую, совокупный исторический и топографический материал только на территории Окского бассейна позволяет, как говорилось выше, выявить не менее 25 тысяч одних только водных объектов (включая овраги), – большую часть их уже не найти на современных картах (исключение составляют разве что локальные изыскания местных краеведов, планы сельскохозяйственных угодий да специальные военные карты, сведения из которых по существующим правилам нельзя вводить в открытый оборот). К счастью, ограничения секретности не распространяются ни на топонимику, ни тем более на палеотопонимику, и достаточно обратиться к достаточно подробному справочнику, учитывающему максимальное количество, скажем, все тех же водных объектов, как моментально появляются факты, относящиеся и к истории древних арийских миграций.

Для примера можно указать на гидронимы с лексемами «инд» и «ганг». Известная вологодская исследовательница древнеарийской проблематики кандидат исторических наук С.В. Жарникова выявила санскритские субстраты в топонимах и гидронимах Русского Севера. Например, здесь во множестве встречаются прямые свидетельства пребывания в далеком прошлом древних индоевропейцев – архаичные названия с корнями «инд» (наиболее известна река Индигирка) и «ганг», которые впоследствии дали имена великим рекам Юго-Восточной Азии Инду и Гангу. (В этом вопросе вологодский историк не первооткрыватель: еще в первой трети XIX века русский историк и этнограф польского происхождения, один из основоположников отечественной топонимики Зориан Яковлевич Доленга-Ходаковский (1784 – 1825) интерпретировал названия Инда и Ганга как славянские).

В дальнейшем С.В. Жарникова (при содействии специалиста-индолога профессора Н.Р. Гусевой) провела фронтальную ревизию гидронимов четырех северных губерний России – Архангельской, Олонецкой (нынешняя Карелия), Вологодской и Новгородской. Цель – выявить санскритский субстрат в исконно русских, а также финно-угорских названиях рек, озер и ручьев в указанном регионе[52].

Чтобы убедиться еще раз в результативности этой ревизии, достаточно открыть «Географический словарь Мурманской области». Индварь (возвышенность), Индель (озеро, река, населенный пункт), Индера (река), Индерка (ручей), Индерские озера, Индичйок (река), Ганга (остров), Гангас (залив, возвышенность), Гангасиха (залив), Гангос (гора, озеро) – вот лишь некоторые топонимы и гидронимы, на которых лежит явная печать далекого индоевропейского прошлого и которые поддаются результативному анализу посредством метода археологии языка и реконструкции смысла[53]. При этом необходимо принять во внимание, что после обособления этносов и возникновения самостоятельных языков (или отдельных языковых групп) первоначальные значения слов могут менять свое конкретное содержание.

Тем более такая трансформация присуща звуковой (фонетической) огласовке протолексем. Хорошо известно, к примеру, что гидроним «Инд» сохранил данную вокализацию только на языке хинди (а также в заимствованиях других языков).

В Пакистане на языке урду (очень близком к хинди) Инд уже звучит как Синд, – это название закрепилось не только за священной рекой, но и за одноименной провинцией, где проживает 10-миллионный народ синдхов. Судя по всему, в древнейшую эпоху использовались обе фонетические формы, так как лексема «синд» встречается на просторах Евразии не менее часто, чем лексема «инд»: например, Синджар – в Иране, Синди – в Эстонии, Синдзё – в Японии, ряд гидронимов на Вологодчине – озеро Синдор, реки Синдош и Синдошка; в Окском регионе – Синделей, Синдровиц и др. Вполне возможно, что именно данная протолексема привела и к появлению слова «синь» (в смысле «синий цвет»).

Слова и топонимы с корневой основой «инд» однозначно связывают с именем древнейшего ведийского божества – громовержца Индры, чей культ после определенной и неизбежной трансформации перешел в религиозный индуизм и дожил до наших дней. Русский народ также сохранил память об арийской эпохе в мифологическом образе Индрик-зверя, который в некоторых вариантах Голубиной книги зовется просто Индрой и по схеме известных гимнов Ригведы отворяет воды, спасая землю от лютой засухи:

Имя Индры впоследствии присвоено мамонту, который прозывался Индриком и считался зверем, принадлежащим Индре. Это позволяет предположить, что мамонты не только широко распространены в гиперборейскую эпоху, но и, скорее всего, одомашнены гиперборейцами[57]. Приручить мамонтенка, отбив его от стада, гораздо проще и безопаснее, чем устраивать трудоемкую и опасную охоту на гигантского зверя, которую так любят изображать иллюстраторы книг по первобытной истории. Одомашненные мамонты представляли собой одновременно и тягловую силу, и практически неиссякаемый запас пищи, который мог перемещаться вместе с мигрантами. Кроме того, как показывают многочисленные археологические раскопки, кости мамонта использовались как остовы древних жилищ типа юрт, а шкура – как теплое и непромокаемое покрытие. Недаром, обладая богатым опытом по одомашниванию мамонтов, гиперборейские мигранты, достигнув Индостана, обратили внимание прежде всего на слонов, которых вскоре одомашнили.

Арийское имя Ганга вначале относилось к женскому божеству, представляющему собой Небесную Реку, которая лишь впоследствии пролилась на землю. В санскрите сопряженным с именем богини Ганги выступает слово «gagana», означающее «воздушное пространство» или «небо». Дальнейшая трансформация древнейших лексем пошла по совершенно непредсказуемому пути. В древнеиндийском языке известно также слово «gaтб», что значит «толпа», «группа» и т. п. От него в конечном счете произошло современное английское понятие «gang», также означающее «группа», но в смысле «бригада» или «банда». Ну, а уж понятие «gang» в последнем значении породило интернациональное слово «гангстер», которое ни в переводе, ни в объяснении не нуждается. В немецком языке (как и английский, относящемся к германской языковой группе) слово «Gang» означает «ходьба», «хождение», «шаг», «ход» и образовано от глагола «gehen» – «ходить».

Не станем анализировать древнегреческие корни, от которых произошли современные медицинские термины «гангрена» и «ганглий». Но вот о русском языке немного скажем, поскольку это имеет непосредственное отношение к теме настоящего исследования. У нас нет слов с корнем «ганг», зато есть слова с корнем «ган»: «ганка» – «балясина», «точеный брусок», «ганить» – «хаять», «позорить» (откуда более известное по украинскому митинговому слогану «ганьба!» – «позор!»). С учетом фонетических, лексических и семантических перипетий вполне возможна былая связь между соответствующими древнеиндийскими и славянскими корневыми основами.

Но не только это: известный географ и топонимист Эдуард Макарович Мурзаев (1908 – 1998) указывает на связь индоевропейского слова «ганг» с тождественными словами из других языковых семей: по корейски «река» – «ган», в тунгусо-маньчжурских языках – «кан», по-вьетнамски – «конг» (откуда самая известная река Юго-Восточной Азии – Меконг). По-бурятски и монгольски «ганг» – «обрыв», «утес», «высокий берег реки», по-японски – «скала». В знаменитом калмыцком эпосе «Джангар» (а калмыкский язык относится к монгольской группе) действие разворачивается не в прикаспийских степях, как можно ожидать, а в далекой, чудесной стране Бумба, где царит Золотой век, живут бессмертные герои, люди не ведают забот и печали. Волшебная страна расположена не где-нибудь, а на берегу северного (ледяного) океана, который калмыки именуют Ганга, что лишний раз свидетельствует об общем полярном происхождении культур и традиций разных народов земли.

В Окском бассейне также немало топонимов и гидронимов с искомыми протокорнями «инд» и «ганг». Имеются здесь, оказывается, и овраг Индиевской, сопряженный с рекой Нара (имеющей, как мы помним, чисто арийское происхождение), и ручей Индриковской, впадающий в речушку Вобля. (А еще говорят, что мифический Индрик-зверь нигде, кроме голубиной книги, не поминается. Поминается, да еще как, – совсем неподалеку от Москвы!)

Сказанное выше во многом относится и к лексеме «рам», которая заслуживает самого пристального внимани по причине тесного ее сопряжения со священным именем царевича Рамы. Так звали благородного царевича из древнеарийской династии Икшваку, ставшего героем величайшего эпоса «Рамаяна», который принадлежит легендарному мудрецу Вальмики. В центре сюжета «Рамаяны» – грандиозная битва. Рама, его сподвижники и помогающий им сверхсовершенный обезьяний народ сражаются с сонмищем ракшасов (кровожадных демонов) и их предводителем десятиглавым Раваной, похитителем Ситы, блистательной жены Рамы. В общих чертах сюжет с похищением чем-то напоминает «Руслана и Людмилу», с той разницей, что у Пушкина нет царственных обезьян, а в «Рамаяне» они играют исключительно важную роль.

Символом Полярной прародины в арийской традиции выступала золотая гора Меру, которая располагалась на Северном полюсе и являлась центром Вселенной. Она упоминается во всех древнеиндийских сказаниях. В окрестностях Полярной горы обитали не одни только могущественные Боги, но и другие удивительные существа. Среди них – целый «обезьяний народ», мудростью своей и могуществом не уступавший самим Небожителям. К нему и принадлежал Сугрива[58] – тот самый Царь обезьян, который помог великому Раме одержать победу над демоном Раваной, дав в помощники царевичу своего главного советника – мудрейшую из мудрейших обезьян Ханумана.

Действие «Рамаяны», как известно, разворачивается на сугубо индийской почве. Но в ней отчетливо прослеживаются многочисленные северные реминисценции, восходящие к арийскому и доарийскому периоду истории индоевропейцев. Сказанное как раз и относится ко всей «обезьяньей линии» древнеиндийской мифологии. Лишнее подтверждение тому и известный эпизод «Рамаяны». Первоначально «обезьяний» царь Сугрива отправляет свое многочисленное войско на поиски похищенной Ситы, жены Рамы, не куда-нибудь, а на Север (!), красочно и довольно точно описывая предстоящий маршрут. Сначала спасителям Ситы предстоит преодолеть область ужасного мрака (читай: область полярной ночи). За ней посреди Вечного океана лежит Счастливая обитель света, с Золотой горой Меру, где повсюду растут чудесные плоды, реки текут в золотых руслах, и царит Золотой век. Любопытно, что здесь временнуе описание заменяется пространственным. Причем эту пространственную последовательность (сначала Царство тьмы, затем Царство света) следует и понимать во временнум плане (сначала полярная ночь, затем полярный день). Таким образом, индо-арийских сверхсовершенных «обезьянолюдей» приходится признать уроженцами Севера. Того же Ханумана (дословно – «Имеющий (разбитую) челюсть», из-за увечья, нанесенного ему Богом Индрой).

Нет также никаких сомнений, что в основе эпоса о подвигах Рамы лежат архаичные представления древних ариев, некогда мигрировавших с севера на юг. Именно поэтому повсюду на территории Евразии встречаются многочисленные топонимы и гидронимы с корнем «рам», сохранившиеся со времен эпохи арийского переселения народов. Есть они и на Крайнем Севере, откуда с периферийных прибрежных районов, окружавших погибшую Гиперборею, началось движение древних ариев на юг в поисках земель, более подходящих для жизни. Александр Васильевич Барченко (1881 – 1938), располагавший какими-то ныне утраченными сведениями и разработавший стройную историософскую концепцию, считал, что арийская миграция под руководством вождя Рамы (будущего героя эпической поэмы «Рамаяна») началась примерно девять тысяч лет назад с Кольского полуострова. Именно здесь, в самом его сердце, сохранились священное Рамозеро и пирамидальная гора Рамы.

Далее, медленно следуя с Севера на Юг и подолгу задерживаясь в местах, казавшихся им подходящими, индоарии оставили множество топонимических и гидронимических следов, в которых навсегда увековечено имя их легендарного предводителя. Действительно, и в Европе и в Азии нетрудно отыскать на карте названия городов, рек и озер с корневой основой «рам»: например, города Рамбуйе во Франции, Рамсгит в Англии, Рамсдорф в Германии, Рамигала в Литве, Рамади в Ираке, Рамла в Марокко и Израиле, Рамаллах на территории Палестинской автономии, Рамо в Кении, остров Рам близ побережья Шотландии и др. С учетом чередования гласных «а», «о», «и» можно и имя города Рима (Roma) интерпретировать как призводное от общеиндоевропейской лексемы «рам». А значит, и большую группу романских языков, в словарном запасе которых особенно много слов с той же корневой основой (взять хотя бы франкоязычные или испаноязычные имена и фамилии – Рамо, Раме, Рамбо, Рамадье, Рамон, Рамос, Рамирес и т. д.)[59].

Но и на русской почве прижилось и получило дальнейшее развитие множество слов с той же самой древнеарийской основой. Особенно характерны на территории России, и конкретно – в традиционных областях расселения русского народа, многочисленные топонимы и гидронимы с корнем «рам».

Это обусловлено тем, что в русском языке в прошлом слово «рама» (а также производные от него понятия) чрезвычайно распространено и многозначно. Это сегодня в обиходе под «рамой» понимается в основном «каркас для окон». В прошлом слова с этим корнем означали нечто совсем другое.

Согласно Словарю Владимира Даля, «рама» помимо «оконной обвязки» означает: «межу, границу, обвод, обход участка владения»; край, предел, конец пашни, которая примыкает к лесу или расчищена среди леса». Отсюда «рамень» (или «раменьё») – «лес, примыкающий к пашне» или «густой, дремучий лес, чернолесье». Соответственно «раменка» означала «лесной клин или остров», а «раменный» – «лесной, боровой»[60]. Есть еще два любопытных значения: «рамо» («рамена») – «плечо – от шеи до локтя» и «рамен» («ромен») – одно из народных наименований цветка ромашки. Это все – по Далю, котрый составлял свой словарь в первой половине XIX века. Смысловой диапазон слов с лексемой «рам» (который к началу XIX века уменьшился) еще более широкий: «рамяно» («рамено») – «сильно», «решительно», «громко», «быстро, стремительно», «строго, сурово», «чрезвычайно, очень»; «рамянство» – «сила, крепость»; «рамянный» – «сильный», «жестокий, тяжкий», «скорый, быстрый», «стремительный, неукротимый», «решительный, настойчивый», «великий, выдающийся, ревностный»[61].

Одним словом, у русского слова «рама» ярко выраженный «лесной смысл», и, судя по всему, именно в этом архаичном оно должно быть сопряжено с санскритом. Не знаю как кому – а автору этих строк видятся в этом вербальные следы движения индоариев через лесные массивы Евразии. Отсюда неудивительно, что топонимы с такой основой чрезвычайно распространены, особенно в лесных и лесостепных областях России. По Тверской области протекает речка Рам (в 12 километрах от сакрального города Кашина). В Брянской области есть поселок Рамасуха, в Смоленской – Рамоны, в Новгородской – Рамушево, в Воронежской – райцентр Рамонь. На карте Вологодской области одноименных топонимов Раменье целых двенадцать, а есть еще Раменниково, Рамешка и Рамешки (дважды). Еще больше аналогичных топонимов в Кировской области (бывшая Вятская губерния) – не менее двадцати. (Не можем также не упомянуть город Ромодан на Полтавщине.) Перечисление можно продолжить. Помимо достаточно распространенных во всех российских регионах топонимов типа «раменье», «раменки» и т. п., в Окском регионе зафиксированы озеро Рама, а также другие гидронимы – Раманза (дважды), Раманка, Раманец, Рамонин, Рамонской и др.

Марина Борисенко, ответственный секретарь научно-поисковой экспедиции «Гиперборея», которая давно интересуется этим вопросом, насчитала только в близлежащих к Москве областях более десятка топонимов с корневой основой «рам», включая Раменки, городской район в самой столице. Только поселков и деревень, поименованных Раменье и Раменское, в центральных областях около десяти (в Подмосковье есть даже целый Раменский район). Безусловно, двенадцать вологодских «рамений», а также их близнецы-братья (или сестры) в других областях России (включая Московский регион) – это не прямое следствие прохождения именно здесь в далеком прошлом индоарийских племен во главе с Рамой (или почитавших его в качестве первопредка), а по большей части результат позднейших наименований. В народе, дававшем подобные названия, конечно, имели в виду месторасположение новопоселений по отношению к лесу или каким-то связанным с лесом особенностей. Никто даже и не подозревал об арийском субстрате в словах с корнем «рам» (практически никто не задумывается об этом и сегодня). Но, как говорится, из песни слова не выкинешь: раз русский язык древнейшего индоевропейского происхождения, значит, в нем неизбежно имеется существенная санскритско-арийская подоплека.

Небезынтересно задаться вопросом: какие еще следы оставили будущие герои «Рамаяны» на древней Российской земле? Оказывается, на карте России можно выявить немало топонимов и гидронимов, имеющих, вполне возможно, арийское происхождение. Для примера возьмем Ситу – возлюбленную и жену царевича Рамы. В санскрите sitб означает «белый», «светлый» или же «освещенную (светлую) половину лунного месяца». В русском языке слова с корнем «сит» имеют совершенно иное значение (ср.: «сито», «сит» – камыш, осока). Тем не менее многие российские топонимы и гидронимы имеют, скорее, древнеарийское происхождение. К несомненным гиперборейским следам можно отнести название реки Сить, протекающей по территории современных Тверской и Ярославской областей. Река с аналогичным названием известна и на Вологодчине. Здесь же зафиксирована река Ситка, озера Ситцкое и Ситково. В других областях то же: река Ситню на Псковщине, Ситные озера на Новгородчине и т. д. В конечном счете все эти гидронимы восходят к санскритскому sitб и, вполне вероятно, к имени Сита.

Имя другого персонажа «Рамаяны», демона Раваны, можно без труда усмотреть в названии реки Равань, что протекает по нынешним Ленинградской и Новгородской областям (на Новгородчине есть еще поселок Рав(а)на). А божественный мудрец Вишвамитра, – разве не обнаруживается первая часть его имени в гидрониме Вишера? (Рек с таким названием на территории России целых четыре, все они притоки: в одном случае Волхова, в другом Камы, в третьем Вычегды, в четвертом Колвы.) Отца царевича Рамы звали Дашаратхи, его имя легко распадается на две составные части – лексемы «даш» и «рат». В русском языке немало слов с этими корнями: Даша (имя) (ср. также «дача»), ратай (пахарь), ратник (воин), рать (войско), ратовать (ходатайствовать). Неудивительно, что в топонимике России множество названий, от них образованных. Нетрудно подобрать подходящие топонимические эквиваленты и к имени царя обезьян Сугривы: достаточно вспомнить Кологрив в Костромской или Гривы в Псковской области (в последней, кстати, несколько деревень с таким названием).

Небезынтересно также проследить сопряженность имен некоторых ведийских богов с реальной российской топонимикой. Первое место в ведийском пантеоне принадлежит громовержцу Индре. Как уже было проиллюстрировано выше, лексема «инд» одна из самых архаичных и устойчивых в топонимике северных регионов России. Южнее ее распространенность заметно снижается, но не полностью. Вот достаточно показательные примеры: река Индикъяха в Ямало-Ненецком автономном округе (приток Мессояхи, впадающей в Тазовскую губу Обского залива); Инда, Индик (река), Индыгойка в Кировской области (бывшей Вятской губернии), Индеево в Псковской, Индычий в Воронежской. Особенно показателен гидроним Индрус, – река с таким названием, образованным при помощи двух древнейших арийских лексем «инд» + «рус», протекает в северо-восточной части Владимирской области (ближайший город – Вязники)[62].

Кроме того, есть все основания предположить, что по мере дифференциации языков и обособления в рамках первичной индоевропейской этнолингвистической общности отдельных языков и народов лексема «инд» могла утратить последнюю фонему, превратившись в «ин». Топонимов и гидронимов с такой корневой основой на российских территориях более чем достаточно: например, реки Инидорка, Иньва, Инья в Пермской области, Ингорь – в Новгородской, Инбожка в Ярославской, Инюха – в Тверской, Ингирь – в Костромской (здесь же деревни Инешка, Ингерь), Иночь в Московской (здесь же поселки Иневка, Иншаково, Иншино, Инюшинская), озеро Инемское – в Ленинградской, Инница (река) в Псковской, поселки Иньково в Смоленской, Иньшино в Тульской и др. (Сказанное в полной мере можно отнести и протолексеме «ганг»: по прошествии многих тысячелетий она вполне могла «укоротиться» и превратиться в «ган»). Так, в Окском регионе она сохранилась в усеченном виде, «ган», в составе таких, к примеру, гидронимов, как Ганапыс, Ганика, Ганка и др.

Аналогичная фонетическая трансформация и инверсия могли произойти и в первичной древнеарийской основе «зiva – «благой», «приносящий счастье», от которого в дальнейшем образовано имя бога Шивы. Верховное божество индуистского пантеона, входящее вместе с Брахмой и Вишну в так называемую божественную триаду тримурти, Шива отсутствует среди богов Ригведы, где его функции выполняет Рудра (ставший позднее в индуизме эпитетом Шивы). Но лексема «шива» («сива») существовала во времена как нерасчлененной индоевропейской этнолингвистической общности, так и после ее дифференциации и распада на отдельные самостоятельные языки и этносы. Точно так же и образ самого Шивы, его истоки уходят в доарийские времена, в том числе и в верования коренных народов Индостана, создавших цивилизацию задолго до вторжения индоарийских племен, которые поглотили культуру своих предшественников и заимствовали из нее множество образов и идей. Впрочем, если исходить из теории общего происхождения языков и культуры народов мира, соприкосновение мифологий и идеологий существовало задолго до того, как протоиндоевропейские народы пришли в движение и распространились по всей Евразии. Так что вопрос о том, что первично и что вторично в мифологии, остается открытым.

Пути топонимии в данном этимологическом процессе воистину неисповедимы. Одна из колоритных достопримечательностей российской Москвы – так называемая Вшивая горка, расположенная над геоактивной излучиной Москвы-реки, при впадении в нее Яузы. Даже уменьшительное «горка» слишком громко сказано. Холм, носивший такое гордое название, срыт и спрофилирован, на его месте давно уже отстроены современные здания, включая и знаменитую «высотку». Да и про «вшивость» вспоминают больше как про этимологический курьез, причем не сообщая самого главного. Дело в том, что «Вшивая» в названии горки – результат позднейшего переиначивания, народного словотворчества так сказать. В стародавние, дохристианские времена горка звалась не Вшивая, а Швивая. Археологи зафиксировали здесь древнее языческое святилище, связанное с каким-то древним культом.

Что это за культ? Вполне возможно (даже более чем вероятно), он связан с интересующими нас баснословно далекими временами арийских миграций. В таком случае ороним Швивая мог тогда звучать как Шивая. Сказанное вполне логично и обосновано: только таким образом можно рационально объяснить, почему Швивая – Шивая в конце концов превратились во Вшивую: не зная (точнее, намертво позабыв через десятки и сотни поколений), что такое Шивая, народ добавил к вычурному слову букву «в», и Шива «овшивел». Но тот Шива, имя которого поддается семантической реконструкции в московском топониме, не имеет ничего общего с многоруким Шивой. Он связан с ним, скорее всего, по смыслу и принадлежит женскому корреляту индуистского божества, известному как древнеславянская богиня Сива. Вот что сообщает о ней один из первых русских мифографов Андрей Сергеевич Кайсаров (1782 – 1813), досконально изучивший все доступные ему сведения: «Сива была богиня плодов (славян), которые почитали ее божеством плодородия и жизни. Изображали ее в виде нагой девицы, у которой голова была украшена венком. Волосы ее висели до колен; в правой руке она держала яблоко, а в левой – виноградную кисть…»[63].

(В)шивой горкой следы времен арийских миграций в московской топонимике не исчерпываются. Знаменитый арбатский переулок Сивцев Вражек в обозримом прошлом также был «вшивым» и прозывался Вшивцевым (о) вражком, но все потому, что давно исчезла с лица земли речушка Сивка (вот она – исходная корневая основа), вдоль которого он до XIV века располагался. Речка, зафиксированная в древнейших московских документах, исчезла, а переиначенный переулок (первоначально улица), названный по ее имени, остался. Нельзя не отметить, что от анализируемого древнеарийского слова «зiva» происходит и имя волшебного коня русских народных сказок – Сивка-Бурка. Но сказки сказками, а российская топонимика также сохранила повсюду следы сакрального древнеарийского слова, В русском языке оно приобрело значение «светлый», и в этом смысле рассеялось в многочисленных топонимах, образованных от слова «сивый».

Выше в связи с упоминанием имени мудреца Вишвамитры уже приводились названия рек в одной и той же огласовке – Вишера. Но та же самая корневая основа, «виш», просматривается и в имени древнеиндийского божества Вишну. Для понимания его глубинной этимологии и общеарийской значимости достаточно более внимательно приглядеться к некоторым словам русского языка. Вот, к примеру, знакомое и всеми любимое слово «весна», – казалось бы, совершенно русское. Однако оно имеет общее основание с другими индоевропейскими языками и восходит к древним общеарийским корням. Достаточно взглянуть на производное от слова «весна» прилагательное «вешний», чтобы увидеть в нем индийского бога Вишну и более общее русское понятие (Все)вышний, обозначающее высшее безначальное Божество, олицетворяющее главного властелина Вселенной (на что указывает его местоположение – в «вышине»). По-болгарски и сербскохорватски «высокий» звучит как «више» (ср. русскую сравнительную степень «выше»). Не случайно также в эпических песнях Эдды верховный Бог древнескандинавского пантеона Удин именуется Высоким.

Одним из первых указал на взаимосвязь слов «вышний», «вечный», «вещий» и «вешний» с именем индоарийского Бога Вишну русский писатель и историк-любитель Александр Фомич Вельтман (1800 – 1870). Он обратил на это внимание в первой же своей исторической монографии – «Индо-Германе, или Сайване» (1856). Кроме этого, плодовитый автор-беллетрист опубликовал еще три собственно исторические книги: «Атилла и Русь IV—V вв.» (1858), «Маги и Мидийские Каганы XIII столетия» (1860), «Первобытное верование и буддизм» (1864), где содержится немало более чем смелых и полуфантастических предположений по истории Древней Руси. Интересно также, что и того же происхождения наименование вишни – прежде всего дерева, а затем уже его ягод. Другими словами, вишня – это дерево Вишну. На юге России и на Украине вишня издавна почитаемое дерево – в одном ряду с дубом, березой, ясенем, липой. Существовал обычай вырезать посошки и палочки из вишневого дерева. Считалось, что вишневая палка наделена особой, волшебной силой, которая к тому же передается от деда к отцу и от отца к сыну.

Тождественность Вишну и Всевышнего однозначно проявляется и в смысловом (семантическом) плане. В переводе с древнеиндийского (ведийского) Вишну означает «проникающий во все», «всеобъемлющий». По индуистским воззрениям, он символизирует энергию, упорядочивающую Космос, и считается «владыкой существования и творения Вселенной»: «Мир возник от Вишну и пребывает в нем. (Вишну) – творец существования и предбытия мира, он – мир»[64]. Именно таким образ Держателя Вселенной, возникший еще в пору индоевропейской общности, рисовался и протославянам. Каменное изваяние Прото-Вишну обнаружено археологами при раскопках курганов в Днепропетровской области. Оно представляет собой низкорослого, лысого, бородатого мужчину (одно из первоначальных воплощений классического Вишну – «лысый карлик»), испещренного со всех сторон петроглифами в виде следов (след – традиционный знак, божественное клеймо Вишну), фигурами людей в сексуальных позах, животных, смыслообразующих орнаментов и информационно насыщенных «черт и резов». В совокупности все это олицетворяет Вселенную[65].

Между тем у Керносовского идола имеются также хвост и звериные уши (или рога?). Данные аксессуары вполне подходят и к древнегреческому Божеству стад, лесов и полей – Пану, имеющему доэллинское и, скорее всего, общеиндоевропейское происхождение. Кстати, и имя Пан родственно имени Вишну, означая «всё». Следовательно, Прото-Вишну тождествен Прото-Пану. Другое дело, что общеиндоевропейское Божество, олицетворяющее Вселенную, постепенно видоизменяло свои первоначальные функции – по мере расщепления первичной этнической общности и миграций праэтносов по всей территории Евразии. Если в индуизме Бог Вишну сохранил и преумножил верховные и властные функции в составе великой триады Тримурти (Брахма – Вишну – Шива), то в других исторических условиях и иной идеологической доминанте – Олимпийской религии, пришедшей на смену старым, доэллинским верованиям, – Бог Пан, ранее олицетворявший «всё», превратился во второстепенное лицо Олимпийского пантеона, хотя никто не отрицал его глубоких корней, уходящих в первозданную природу. Естественно, менялись изображения или изваяния божеств. Прото-Вишну так же мало походит на классические скульптуры вишнуистского канона, как Прото-Пан – на образ скотьего Бога со свирелью в руке на известной картине Михаила Врубеля «Пан». Художественное воплощение нетождественно заложенному в него смыслу.

Нет сомнения, что понятие «(Все)вышний» перешло в христианскую традицию из глубокой древности. Этимологи выводят слово «весна» из древнеиндийского «vasantas», («весна»); «vasar» («рано»), откуда древнеисландское «var» («весна»), латышское и литовское «vasara» («лето»). Фонетические и лексические закономерности в их историческом развитии лишь частично перекрывают закономерность формирования и передачи во времени (от поколения к поколению) смысла понятий, имеющих словесно-знаковую оформленность, но развивающихся по совершенно иным закономерностям. Филолог может и не заметить цепочку взаимосвязанных слов «Вишну» – «вешний» – «весна». Но мимо этого не сможет пройти культуролог, который оперирует не фонетическими, а смысловыми закономерностями, имеющими происхождение более высокого порядка. Что касается топонимики, то опосредованно на имя древнеарийского божества замыкается великое множество топонимов и гидронимов на карте России. От станицы Вешенской на Дону (где родился и умер великий русский писатель Михаил Шолохов) и до бывшего пригорода Москвы – Вешняков.

Корни древнейшей истории в том невообразимо далеком прошлом, когда прапредки современных народов еще не расчленены и не разъединены, а их язык, обычаи и верования во многом совпадали. Память о той невообразимо далекой эпохе запечатлена в современных живых языках (и прежде всего в корневых основах, общих для любых наречий), в мифологии и фольклоре, орнаменте и символике, обрядах и традициях. Носители этого бесценного культурного богатства вызрели и сформировались на территории современной России, впитав в себя ее неисчерпаемый творческий потенциал. Русская земля стала и тем мостом, по которому двигались нерегулируемые миграционные потоки, когда обрушились на ничего не подозревавших людей глобальные климатические и геофизические катаклизмы.

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С ЛАДОГИ?

Все в мире имеет начало, кроме самого мира. Есть начало у русской истории. Есть начало и у русских рек. Истоки великих кормилиц Руси находятся в самом сердце России: Волги – на Валдае, Дона – в Тульской области, Днепра – в смоленско-тверском пограничье (по нынешнему административно-территориальному делению сам Днепр начинается в глухой смоленской украине, однако его приток Днепрец берет начало на территории Тверской губернии). Волхов вытекает из озера Ильмень, именовавшегося в старину Русским озером, и впадает в Ладожское озеро. Напротив, река Нева берет начало в Ладожском озере и завершает свой бурный бег в Балтийское море. Этот, по существу, сток ладожской воды образовался сравнительно недавно, по разным геологическим данным – от 3-го тысячелетия до новой эры до начала 1-го тысячелетия нашей эры. Как увидим дальше, данное обстоятельство, по всей вероятности, сыграло не последнюю роль в начальных шагах русской истории и определении ее исходной точки отсчета.

Именно Приладожье и Приильменье на протяжении более чем пяти тысячи лет выступает мощной точкой притяжения для славянских племен, начиная с той эпохи, когда три с половиной тысячи лет назад русский князь Словен срубил город на Волхове и назвал его в свою честь Словенском Великим, а его брат Рус построил в Южном Приильменье город Русу, где он до сих пор и находится под названием Старая Русса (при слиянии речек Порусья и Полисть). Некоторые филологи пытаются оспорить данный факт, донесенный до наших дней путем передачи от поколения к поколению устных преданий: дескать, не принято называть города, и особенно водные объекты, по именам людей. Странная аргументация, – как раз наоборот, принято, да еще как: и города (Александрия, Ярославль, Владимир, Ленинград, Сталинград, Калининград и пр.), и улицы в них (примеров миллион), и памятные места (Аскольдова могила, Рюриково городище, Владимирская горка). Даже целые страны носят имена выдающихся исторических деятелей, например Колумбия и Боливия. То же с гидронимами: достаточно вспомнить реку Гудзон и Гудзонов залив в Северной Америке, водопады Левингстона в Южной Африке, пролив Лаперуза на Сахалине и далее на Российском Севере – моря Берингово, Лаптевых, Баренцево.

Последующая история Словенска Великого и Русы теряется во мгле веков. Известно только, что Словенск сгорел, а Руса по сей день стоит на прежнем месте. Однако нет сомнения, что жизнь в этих очагах русской народности и государственности не прервалась ни на минуту. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы отмеченный в начальной летописи факт посещения этих земель апостолом Андреем Первозванным, который в 1-м веке новой эры прошел территорию современной России до самой Ладоги, благословил Русскую землю и предрек ей великое будущее. Лаврентьевская летопись повествует:

«Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, он узнал, что недалеко от Корсуни – устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и направился в устье Днепровское и оттуда пошел вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и остановился под горами на берегу. И утром поднялся и сказал бывшим с ним ученикам: «Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божья, будет город великий и воздвигнет Бог много церквей». И поднялся на горы эти, благословил их и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии возник Киев, и пошел по Днепру вверх. И прибыл к словенам, где ныне стоит Новгород, и увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну Варягов, и пришел в Рим, и доложил о том, как учил и что видел, и рассказал: «Удивительное видел я в Словенской земле на пути своем. Видел бани деревянные, и разожгут их сильно, и разденутся догола, и обольются квасом кожевенным, и возьмут молодые прутья, и бьют себя сами, и до того себя добьют, что вылезут еле живые, и обольются водою студеною, и так оживут. И делают это постоянно, никем не мучимые, сами себя мучат, совершая таким образом омовение себе, а не мучение». Слушавшие это – удивлялись. Андрей же, побыв в Риме, пошел в Синоп»[66].

Эту легенду приводят и другие русские летописи; она считается соответствующей реальным событиям и фактам только в рамках истории церкви. Что касается светских историков – «профессионалов», они в один голос признают ее недостоверной, выдуманной и искусственно вставленной из конъюнктурных соображений. Такая точка зрения доминировала и считалась недискуссионной на протяжении всего времени, когда новозаветные легенды (как, впрочем, и ветхозаветные) считались мифологией чистейшей воды. Лично мы так никогда не считали. Все апостолы – такие же исторические личности, как и их Учитель. А потому и путешествие Андрея Первозванного по территории Южной и Северной Руси – вплоть до острова Валаама, древнего русского святилища, – можно считать в высшей степени вероятным.

Во времена пришествия апостола Андрея жизнь на Руси кипела в полную силу. Всюду, где прошел по Русской земле Андрей Первозванный, он видел не живущих по-скотски, «звериньским образом» людей, как рисовалось позднейшим христианским хронографистам и историкам шлёцерско-карамзинской ориентации, а процветающие славяно-русские общины, занятые насыщенным и продуктивным трудом – строительством, хлебопашеством, охотой, рыбной ловлей, обучением ратному делу и т. д. Повсюду высились укрепленные города и крепости, окруженные мощными бревенчатыми стенами. И если не существовало еще Киева (тоже вопрос), то на берегу Волхова жизнь била ключом. При этом слова летописца о месте, где «идеже ныне Новъгородъ», вне всякого сомнения, относятся к первой русской столице – Словенску Великому, куда, собственно, и направлялся любимый ученик Иисуса Христа. Грубо говоря, с этих позиций совершенно неважно, кто именно путешествовал в ту пору по Древней Руси. Важно другое: в летописи сохранились достоверные сведения о жизни наших пращуров в те далекие времена.

В устных преданиях Валаамского монастыря сохранились дополнительные подробности о пребывании апостола Андрея на Ладоге. Валаамская обитель подвергалась неоднократному погрому и разграблению, главным образом со стороны шведов (вплоть до Ништадтского мирного договора), до 1721 года претендовавших на Приладожье. Огню предавались хранилища и архивы. Особенно опустошительным оказался один из последних литовских набегов (еще одни претенденты на Святой остров): переправившись на остров по зимнему льду Ладожского озера, литовцы не только истребили поголовно захваченных в плен монахов, но и сожгли дотла бесценные книги и рукописи. Однако устное слово в огне не горит и в воде не тонет. Священные предания Валаама неистребимы, как и дух этого сакрального острова. В начале XIX века удалось реконструировать и записать древние предания, согласно которым апостол Андрей Первозванный «прошед Голяд, Косог, Роден, Скеф, Скиф и Словен смежных, лугами (степью) достиг Смоленска, и ополчений Скоф, и Словянска Великого и, Ладогу оставя, в лодью сев, в бурное вращающееся (?) озеро на Валаам пошел, крестя повсюду и поставляя по всем местам кресты каменные…» Ныне близ Никоновой бухты, где некогда апостол Андрей причалил к острову, построен Воскресенский скит. Монастырская братия свято чтит память о пребывании здесь почти две тысячи лет назад первого ученика Иисуса.

Судьбоносные события разыгрывались на Ладоге и в последующие времена. Утраченная Иоакимовская летопись, известная только в пересказе Василия Никитича Татищева (1686 – 1750), рассказывает о новгородских князьях, правивших в Дорюрикову эпоху. Их имена – Вандал, Избор, Столпосвят, Владимир (не путать с Владимиром Святым!), Буривой. По сообщению летописца, последний правил на обширной северной территории, именуемой Биармией (от этого слова происходит современное название Пермь). Столь огромные владения он приобрел в результате кровопролитной войны с варягами, которую развязал на свою голову. В конечном счете варяги взяли реванш, наголову разгромили Буривого, принудили его к постыдному бегству, а Новгород обложили тяжелой данью. Отголоски этой войны и ее последствия нашли свое отражение уже на страницах Несторовой «Повести временных лет», где рассказывается о последующем изгнании варягов «за море».

Любопытно и загадочно сообщение о столице Биармии, куда бежал Буривой. Она носит то же название, что и вся страна, и располагалась на острове, в неприступной крепости. Что это за остров, в каком море или озере он находится, какие следы далекого и великого прошлого сохранились там по сей день – можно лишь догадываться. Татищев считал, что упомянутым местом, где скрывался Буривой, можно считать остров между двумя рукавами реки Вуокса, впадающей в Ладожское озеро: здесь, согласно летописям, еще в конце XIII века построена русская крепость Корела, переименованная захватившими ее впоследствии шведами в Кексгольм, которые переиначили таким образом карело-финский топоним Кеккисаари, что переводится как Кукушкин остров. Сейчас это город Приозёрск в Ленинградской области, где и поныне возвышается древняя крепость (рис. 24).

Место сие уникально по всем параметрам – не только историческим, но и геофизическим. Дело в том, что когда-то именно здесь находился сток воды из Ладожского озера в Балтийское море. Затем в результате геологического катаклизма произошло поднятие суши и вода Ладоги оказалась на непродолжительное время запертой. Вскоре она нашла выход, пробив русло и хлынув в Балтику в виде новообразованной реки Невы, коей раньше не было и в помине. Обо всем этом красноречиво свидетельствуют некоторые участки суши в районе нынешнего устья отрезанной от Балтики реки Вуоксы. Поднявшееся дно Ладоги, ставшее берегом, предстает перед глазами в виде идеально отшлифованных скальных пород, по форме напоминающих панцирь гигантской черепахи или окаменевшего кита (рис. 25).

Сакральный участок ладожского побережья испокон веков привлекал людей. По сообщению ряда позднейших летописей, именно здесь родился князь Рюрик (рис. 26), родоначальник первой царской династии на Руси. Более того, согласно устным новгородским преданиям, записанным этнографом-самоучкой Александром Яковлевичем Артыновым (1813 – 1896), именно на острове в Ладожском озере заложил Рюрик и свою первую столицу. Так что к девяти российским столицам, перечисленным в предыдущей главе, можно добавить еще одну – десятую. Судя по всему, первоначально Рюрик никаким князем вовсе и не был. В 70-е годы XIX века известный фольклорист Елпидифор Васильевич Барсов (1836 – 1917) записал от не менее известного онежского сказителя Василия Петровича Щеголенка (1805 – 1886) устное предание о Рюрике, которое сильно отличается от версии «призвания варягов», изложенной в Несторовой «Повести временных лет». Вот это фольклорное свидетельство слово в слово:

«В старину князьки местами жили. Кто где расширился и овладел местом, тут и жил. И приехал Юрик-новосел из северной стороны, из дальней Украины[67], и распоселился жить в Ладоге. Но тут ему место не по люби, и приезжает он в Новгород Великий, и не с голыми рукама, и в союз вступает. И живет он день ко дню, и неделя ко неделе, и год ко году – и залюбили его новгородцы, что человек он веселого нраву и хорошего разуму и повышает себя житьем-богатством, а тут и побаиваться стали. Вот зазвонили на суём – в колокол – и выступает этот Юрик-новосел:

– Что, – говорит, – честное обчество, возьмите меня в совет к себе, и будь я над вами как домовой хозяин. Только можете ли вы за наряд платить мне половину белочьяго хвоста?

Сметили и погадали граждане новгородцы и сказали:

– Можем, и платить будем половину белочьяго хвоста. И мало-помалу уплатили они, и им не в обиду это. Вот опять зазвенел колокол, и на сходе собрались, и говорит Юрик:

– А что, честное обчество новгородцы, можете ли вы платить мне и весь белочий хвост?

Подумали-погадали и опять сказали:

– Можем. И платить стали. Прошло немного, опять в совет собрались:

– А что, честное обчество, можете ли половину белочьей шкуры платить?

И ответ держат:

– Можем. Еще немного прошло – и в совете опять спрашивает Юрик:

– А что, честное обчество, можете ли вы платить мне и всю белочью шкуру?

Порешили платить и всю белочью шкуру, и платили долго. Видит Юрик, что платят, собрал всех на сходку и говорит:

– За белочью шкуру хочу я наложить на вас малые деньги, можете ли вы поднять мне?

И малые деньги они подняли – и поныне помнят этого домового хозяина и в Северной Украине, и в Олонецком крае, и в Новгороде. И после этого Юрика пуще и пуще повышали дань – с алтына на четвертину, а с четвертины на полтину, а с полтины на рубль, и так до Петра Первого, а после Петра платили и с живой души, и с мертвой и рубль, и два, и три, и четыре, и пять».

Варяжское происхождение Рюрика также нуждается в серьезном переосмыслении и уточнении. Нам уже приходилось неоднократно высказывать свою точку зрения. Тем не менее приходится еще раз повторить основные аргументы.

ВАРЯГИ – ПОСЛЕДНИЕ ПАССИОНАРИИ СЕВЕРА

Кто такие варяги? В XVIII—XIX веках возобладала точка зрения, согласно которой варяги – русское название знаменитых скандинавских викингов (норвежцы, шведы, датчане), терроризировавших Западную Европу на протяжении нескольких столетий. Мнение это преобладает и по сей день. Однако ни Начальная русская летопись, ни скандинавские саги и хроники достаточных оснований для подобных выводов не дают. Обратимся к Нестору. Первый раз варяги упоминаются на страницах «Повести временных лет» – на ее первых же страницах: в Лаврентьевской – на 2-м, в Ипатьевской – на обороте 3-го рукописного листа. Более того, они открывают список список из тринадцати народов, продолживших после потопа род Иафета. По-древнерусски это звучит так:

«Афетово бо и то колено: варязи, свеи[68], урмане[69], готе[70], русь, агняне[71], галичане, волхъва[72], римляне, немци, корлязи[73], веньдици[74], фрягове[75] и прочие…»

Какой вывод напрашивается первым из этого хрестоматийного отрывка? Прежде всего: варяги – какой-то совершенно самостоятельный этнос в ряду других народов, перечисленных Нестором. И уж никак не норманны – не шведы и не норвеги, которые были на Руси хорошо известны, но только не под именем варягов. Сами свеи и урмане также никогда себя варягами не называли (а именовались викингами), и в шведском, норвежском и датском языках такого слова вообще нет. Тем не менее на основании в основном косвенных данных в умы россиян внедрена, в общем-то, совершенно необоснованная и по существу нелепая мысль, что варяги – это не кто иные, как германоязычные викинги-скандинавы.

Дальше – больше: поскольку в «Повести временных лет» варяги сближались с Русью («… Зваху тьи варязи русь», – говорит Нестор), постольку и этноним «Русь» первоначально относился к какому-то германоязычному скандинавскому племени, а не к славянскому. Чего-либо более абсурдного за триста лет существования русской историографии трудно придумать. Летописцы до такой глупости не додумались; они вслед за Нестором писали только то, что было на самом деле: варяги – это Русь, и от них пошло название (прозвася) Русская земля. Что сие означает? Только то, что написано: варяги были русскими, и какие бы то ни было скандинавские викинги здесь ни при чем.

И говорили варяги по-русски или почти по-русски. Во всяком случае, переводчика для общения с полянами, древлянами, дреговичами, кривичами, вятичами и прочими им не требовалось. Образец живой варяжской речи сохранила и «Повесть временных лет». В статье под 983 годом рассказывается, как после победы Владимира Святого над литовским племенем ятвигов решено принести в Киеве человеческую жертву языческим богам (дело было за пять лет до принятия христианства). Жребий пал на двух варягов – отца и сына. Но прежде чем пролилась их кровь, состоялась перепалка между пытавшимися защититься варягами и посланниками жрецов. Экспрессивный диалог между обреченными на смерть варягами и их палачами с протокольными подробностями вопроизведен в летописи. Перед нами живая русская речь, вполне достойная того, чтобы найти отражение в Словаре Владимира Даля. И это не поздняя выдумка (как пытаются представить современные толкователи) – в таком случае придется большую часть Несторова труда объявить выдумкой.

Почему до сих пор не выявлено и не зафиксировано ни одного варяжского слова? Ответ более чем прост: какой-то варяжской лексики не было в принципе, ибо варяжский язык мало чем отличался от русского. Впрочем, одно слово имеется: «варежка» (раньше говорилось «варяжка») – типичная часть традиционной зимней варяжской (и русской) одежды. Но данный случай в комментариях не нуждается.

Особый разговор о варяжских именах. В летописи их приведено немало. Они во многом отличаются от традиционных русских имен (о причинах ниже). Но в такой же степени отличаются и от скандинавских имен, где не встретишь ни Рюрика, ни Трувора, ни Синеуса, ни Аскольда, ни Дира. Нет там и Олега с Ольгой, сопряжение последнего русско-варяжского имени с какой-нибудь Хельгой всего лишь искусственная натяжка, когда желаемое выдается за действительное. В договоре 945 года Игоря Старого с греками, заключенном при византийских царях Романе, Константине и Стефане, приводится целый список русских посланцев, присутствовавших при подписании документа. Большинство имен варяжские (нередко с прибавлением чисто русских прозвищ). Судите сами:

«Мы – от рода русского послы и купцы, Ивор, посол Игоря, великого князя русского, и общие послы: Вуефаст от Святослава, сына Игоря; Искусеви от княгини Ольги; Слуды от Игоря, племянник Игорев; Улеб от Володислава; Каницар от Педславы; Шихберн Сфандр от жены Улеба; Прастен Тудоров; Либиар Фастов; Грим Сфирьков, Прастен Акун, племянник Игорев; Кары Тудков; Каршев Тудоров; Егри Евлисков; Воист Войков; Истр Аминодов; Прастен Бернов; Ятвяг Гунарев; Шибрид Алдан; Кол Клеков; Стегги Етонов; Сфирка… Алвал Гудов; Фудри Туадов; Мутур Утин; купцы Адунь, Адульб, Иггивлад, Улеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Туробид, Фуростен, Бруны, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игелд, Турбен, Моне, Руальд, Свень, Стир, Алдан, Тилен, Апубексарь, Вузлев, Синко, Борич, посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли. И им поручено возобновить старый мир, нарушенный уже много лет ненавидящим добро и враждолюбцем дьяволом, и утвердить любовь между греками и русскими»[76].

Обратите внимание, сколько раз в первом абзаце (а всего в договоре их двадцать три) повторено в разных вариантах слово «русский». Сие, надо полагать, точнейшим образом соответствовало реальному положению дел: варяги считали себя такими же русскими, как и днепровские или новгородские славяне. О том же свидетельствует и исходная формула договора: «Мы от рода русского…» Так не без гордости заявляют о себе одновременно люди, носящие как варяжские, так и чисто славянские имена. И надо полагать, сами они прекрасно осознавали свою языковую и этническую тождественность.

А теперь пусть кто-нибудь попробует отыскать вышеперечисленные русско-варяжские имена в скандинавских хрониках или сагах среди их героев и персонажей – шведов, норвегов, датчан, исландцев. Кое-что там, конечно, есть. Но совсем не то, что обычно представляется. Дело в том, что скандинавские викинги тоже общались с варягами, более того, практически не отделяли их от новгородских или киевских славян. Во всяком случае, скандинавы прекрасно знали: у них всех язык общий, этот язык – русский, и сами они – русские. Поэтому многие имена и названия, которые традиционно встречаются в скандинавских хрониках или сагах, являясь русскими по происхождению, относятся прежде всего к варягам. Приглядимся повнимательнее под данным углом зрения к одному из наиболее известных и часто цитируемых фрагментов «Саги об Олаве Трюггвасоне» (ибо, по распространенной версии, здесь речь идет о Киевской Руси во времена правления Владимира Святого):

«(972 – 983 гг.) В то время правил на востоке в Гардарики Вальдамар конунг, и был он славный муж. Мать его была пророчицей и предвидела многое, и исполнялось то, что она говорила. Она была уже слаба от старости, и такой был у нее обычай, что ее приносили в палату каждый вечер Йоля и она должна была говорить, что случится в мире, и сидела она в кресле перед «высоким местом» конунга, и, когда люди сели на свои места и собрались пить, сказал конунг: «Что ты видишь, мать, – нет ли чего-нибудь опасного для моей земли?» Она сказала: «Не вижу я ничего, в чем не было ей чести и славы. Вижу я то, что родился ныне в Норвегии сын конунга со светлыми духами-хранителями и над ним великий свет. Он будет воспитан здесь, в этой стране, и во многом поможет своей стране, а после вернется в свои родные земли и будет там конунгом славным и знаменитым, но скоро его потеряют, а когда он будет призван из мира, будет ему большая слава, чем я могу сказать. А теперь унесите меня – дальше я ничего не скажу». Этот Вальдамар был отцом Ярицлейва, отца Хольти, отца Вальдмара, отца Харальда, отца Ингибьёрг, матери Вальдмара, конунга данов»[77].

В приведенном отрывке масса удивительных подробностей. Но нет ничего такого, что стопроцентно доказывало бы: здесь речь идет о Киевской Руси, а Вальдамар-конунг – князь Владимир Стольнокиевский (достаточно взглянуть на приводимую в конце родословную, чтобы понять: речь может идти о ком угодно, только не о Крестителе Руси). География процитированного фрагмента (как, впрочем, и саги в целом, а также любых других саг) такова, что речь здесь идет не о Новгородско-Киевской Руси, а о Руси другой, Варяжской, в коей и правит конунг Вальдмар. Эта Варяжская Русь (как следует из текста саги) находилась где-то поблизости от Норвегии, но ничего общего (в смысле тождественности территории, языка или культуры) с ней не имела. Отсюда и знаменитая скандинавская Гардарики, – конечно же, Русь, но не только Новгродско-Киевская, а еще и Варяжская, ибо по языку для скандинавов они ничем особо не отличались, территории их сопрягались и пересекались, а сами варяги были «в доску своими» что в Киеве, что в Смоленске, что в Новгороде.

Скандинавы путали не только варягов и славян, но и их поселения. Новгород Великий по скандинавской традиции и в германоязычной вокализации именовался Хольмгард. Но не лишено вероятности, что здесь смешались различные топонимы. Подтверждение обнаруживается в Иоакимовской летописи, где приводится русское название Хольмгарда – Колмогард. Очевидно, раньше название этого древнеславянского города произносилось как Колмоград или Коло-город, а затем произошло переиначивание, – наподобие того как красивые и поэтичные имена древних русских городов Плесков и Твердь превратились в Псков и Тверь (Тферь). Из контекста Иоакимовской летописи совершенно определенно следует нетождественность Колмогарда и Великого Новгорода, так как здесь рассказано о том, как новгородский старейшина (в Ермолинской летописи он, как и полагается, назван посадником) Гостомысл, оказавшийся без сына-наследника, прежде чем выбрать жениха для своей дочери Умилы (выбор, как известно, пал на русского варяга Рюрика), решил принести жертву древним богам и отправился из Новгорода в Колмогард, где находилось языческое святилище. Возможно, ехать не пришлось слишком далеко, но для русских это разные понятия. А вот у скандинавов они смешались и Новгород стал Хольмгардом.

В Лаврентьевской летописи, если читать по оригиналу, а не по «уточненному» (то есть подправленному) тексту, сказано: «И от техъ прозвася Руская земля ноугородьци ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска · преже бо беша словени». Написано, естественно, без пробелов и заглавных букв, только в одном месте «цельнолитая» строка разбита разделительной точкой. Исключительно важное свидетельство, но на него историки почему-то внимания не обращают. А зря – здесь черным по белому прописано: род варяжский изначально славянский, и варяги вместе с новгородцами говорили на русском языке. В противном случае получится, что население Великого Новгорода (оно ведь «от рода варяжского») и до призвания Рюрика, и в дальнейшем, надо полагать, пользовалось одним из скандинавских языков (если, конечно, придерживаться тупиковой формулы «варяги = скандинавы»). Абсурд, другого слова не подберешь.

Почему Нестор-летописец, перечисляя через запятую «потомство Иафетово» (варяги, шведы, норвеги, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, венецианцы и прочие), не объявляет варягов шведами или норвегами (хотя в летописном перечне они названы раньше Руси) и не утверждает, что варяги говорили по-шведски или по-норвежски? Да потому, что для русского летописца, как и для всех русских людей той эпохи, абсолютно ясно: варяги не шведы и не норвеги, а такие же русские, как они сами, – даже переводчиков для общения не требовалось. Но то, что самоочевидно еще в ХII веке для Нестора и его современников, впоследствии оказалось камнем преткновения для большинства читателей и исследователей «Повести временных лет».

Но главный интерес, конечно, представляет смысл вышеприведенной сакраментальной фразы, на которой споткнулась не одна сотня великих и мелких историков и которая сделалась отправным пунктом бесславной норманской теории. Тезис о прозвании Русской земли вмещает очень ёмкую и исключительно важную информацию. Во-первых, «от тех» относится не к варягам вообще, а к братьям Рюрику, Синеусу и Трувору, о которых речь идет в предыдущем предложении (слово «варяг(ов)» добавили позднее, и оно существенно изменило смысл всего сказанного). Во-вторых, Рюрик и его братья назвали Русской землей не всю, так сказать, будущую Россию, а в первую очередь отнесли к ней новгородцев, жителей Новгорода, то есть нового города, построенного на месте старого Словенска, первой русской столицы, находившейся тут же поблизости, на Волхове, и названной так по имени князя Словена. Потому-то и потребовалось уточнить, кем теперь стали новгородцы, которые «прежде бо беша словени», то есть являлись жителями (населением) города Словенска.

В-третьих, ключевое во всей разбираемой фразе упоминание не о прежнем прозвании новгородцев – «словени» (то есть «жители Словенска»), а о том, что они соплеменники варягов («ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска»). Другими словами, если рассуждать, так сказать, от противного, получается, что и сами варяги, и Рюрик с братьями – обыкновенные русские люди (хоть и жили в Заморье) и говорили на обычном русском языке, а не на каком-либо из скандинавском. Иначе получится, что на норвежском, шведском или датском языке говорили новгородцы, так как они, подобно Рюриковой семье, «от рода варяжська»[78].

Почему варяги сыграли столь выдающуюся роль в мировой истории, причем не разрушительную, а созидательную и объединительную? Такая задача под силу только энергонесущей популяции, сплоченному сообществу целеустремленных пассионариев. Наделенные мощным энергетическим потенциалом и повышенной активностью, они по природе своей обречены быть вожатыми, воодушевляя доверившиеся им народные массы на уготовленные подвиги и волею судеб становясь движущей силой исторического прогресса.

Конечно, можно назвать варягов и племенем, но с достаточной долей условности. Скорее всего, они представляли особое воинское братство – прообраз будущих рыцарских орденов. Жили в основном на побережье Балтийского (Варяжского) моря; летопись, однако, говорит о Заморье, а таковым вполне могли быть и арктические территории Ледовитого океана, находящиеся по отношению к Европейской России севернее Балтики и Беломорья[79]. Подтверждения легко отыскать и по сей день. Так, в Баренцевом море сохранились недвусмысленные топонимические следы былого и длительного пребывания здесь варягов. Это Варангский (то есть Варяжский) залив (Варангер-фьорд), омывающий с запада российский полуостров Рыбачий, а с востока – норвежский полуостров Варангер. Кстати, следующий на запад залив именуется Яр-фьордом: первая часть этого составного слова чисто русская и гиперборейская, связанная, скорее всего, с именем языческого солнцебога Ярилы.

Варяги, хорошо организованные, обладали богатым опытом во всех областях хозяйственной жизни, торговли, государственного управления и особенно воинского искусства. Потому-то и обратились в 862 году новгородцы к Рюрику с братьями, как сказали бы сейчас, за организационной помощью. И русские варяги быстро и охотно откликнулись, а затем плодотворно поучаствовали в становлении Руси и российской государственности. Конечно, наивно полагать, что отношения между варягами, с одной стороны, и новгородцами (а также псковичами, киевлянами, смолянами и т. д.) – с другой, всегда идилистические и безоблачные. Варяги бесцеремонно грабили соседей, те не оставались в долгу. Время жестокое, а люди и подавно.

Варяжские общины чем-то напоминали будущую структуру казачества, только в более архаичном и, уж конечно, не южном, а северном варианте. Не исключено, что именно варяги (или какая-то их часть) заложили основу русского казачества, включая и Запорожскую Сечь. По крайней мере потомки варягов наверняка могли стать организаторами и наставниками казачьего воинства. Судя по всему, варяги (как впоследствии и запорожцы) не обременяли себя узами постоянного брака. Женщины, скорее всего, составляли неотъемлемую часть военной добычи, использовались как наложницы, а затем вместе с детьми, рожденными от варягов, расселялись по разным территориям. Заводились семьи (временные и постоянные) и в крупных городах: в летописях говорится о кровавых конфликтах между варягами и новгородцами по поводу женщин. Рассказывая о варяжской дружине Ярослава (Мудрого) перед началом его борьбы за киевский престол, Нестор сокрушается: «…варязи бяху мнози у Ярослава, и насилье творяху новгородцем и женам их». Естественно, новгородские мужики такой обиды не стерпели и подчистую перебили всех Ярославовых варягов – охотников до чужих жен.

В описанном эпизоде интересно еще и другое: несмотря на то, что цвет варяжского рода бесславно погиб в новгородской поножовщине, Ярослав очень быстро набрал новую дружину, тысячу воинов, и вместе с новгородским ополчением повел ее на Святополка Окаянного, убийцу Бориса и Глеба. (Можно представить, сколько на Русской земле варягов, если в одночасье удается собрать тысячу отборных воинов и для этого не нужно даже никуда ездить или плыть!) В этой битве Ярослав победил, но сражение не стало последним и из занятого Киева вскоре пришлось бежать: разгромленный поначалу Святополк вскоре навел на Русь иноземные полчища – польское войско во главе со своим тестем королем Болеславом, – а вслед за тем и печенежскую орду.

Окончательная победа досталась Ярославу, и повсюду его сопровождала варяжская дружина. Называется даже имя ее предводителя – Якун (как видим, ничего общего со скандинавскими германоязычными именами). Нестор сообщает еще одну интересную деталь: Якун носил золотой плащ; он потерял его во время одной неблагоприятной для Ярослава и войска битвы. Описание этой битвы с Мстиславом, при свете молний, в сплошной пелене дождя (после чего на Руси наконец наступил долгожданный мир), – одна из впечатляющих картин «Повести временных лет»: «И бысть сеча сильна, яко посветяше молонья, блещашеться оружье, и бе гроза велика и сеча сильна и страшна…»

В дальнейшем загадочные пассионарии Севера без лишнего шума исчезли с горизонта отечественной истории. Часть их, безусловно, ассимилировалась, растворилась в безбрежном славянском море и окончательно обрусела. Некоторая часть, быть может, сохранила традиции воинского братства и, как уже сказано, стала ядром будущей Запорожской Сечи[80]. Часть перешла на службу к византийским императорам, где составила костяк дворцовой гвардии. Варяжская дружина насчитывала подчас до шести тысяч стойких витязей и отменных рубак. Благодаря им византийское войско одержало немало жизненно важных побед. Показательно и другое: в Царьграде варягов всегда считали русскими, и только русскими. Безусловно, значились в составе русско-варяжского войска и скандинавы, но, как нынче принято выражаться, на контрактной основе. Сами же европейские норманны никогда себя варягами не называли и становились таковыми, только вступая в русскую варяжскую дружину; когда срок контракта истекал, они вновь превращались в викингов.

Так что тесное взаимодействие между варягами и скандинавами безусловно, но кто на кого больше влиял еще вопрос. То же относится и к так называемым скандинавским заимствованиям в русской культуре. Да, в одежде, оружии, культовых предметах, утвари, украшениях, открытых археологами, много варяжской специфики. Вот только почему обязательно ее считать скандинавской. Почему бы не рассмотреть совершенно другой вариант – заимствования скандинавами достижений более развитой варяжской культуры.

Ведь когда дотошные греки спрашивали наших соотечественников, служивших в императорской гвардии: «Откуда вы, варяги?» – те не задумываясь отвечали: «Из Тулы…» Ничего себе ответ, если вдуматься. Впрочем, под Тулой подразумевался вовсе не город в центральной части России, а древняя Гиперборея, иначе Тулй, по имени таинственной полярной страны из знаменитой «Географии» Страбона и сочинений других древних авторов. Византийцы, как и арабы, говорили об «огромном острове Тула», расположенном посреди Ледовитого океана (подробнее см. Приложение 2).

Быть может, в социальной структуре варяжского воинского братства (ордена) отчасти сохранились и архаичные черты древнеарийского кастового сословия. Почему не предположить, что варяги – это трансформированный вариант одной из классических каст – кшатриев? Ведь она как раз и объединяла правителей, воинскую аристократию и дружинников. Корни Руси уходят в недосягаемые глубины индоевропейского прошлого. Оно зародилось, пережило расцвет, катастрофические потрясения и упадок на Севере, где климат в те времена был иным, чем теперь. Постепенно мигрировали на юг из-за неблагоприятных условий жизни многие индоевропейские прапредки современных этносов (индийцев, иранцев, греков, испанцев, итальянцев, армян, осетин и др). Ближе к северным широтам обосновалась часть славян; из них впоследствии вычленилась и русская нация.

Разобравшись более или менее с варяжским происхождением Рюрика, можно переходить к вопросу о его призвании вместе с братьями на княжение. Примечательно, что здесь тексты наиболее древних летописей – Лаврентьевской и Ипатьевской – не совпадают. Вот как звучит, к примеру, знаменитый фрагмент в передаче Ипатьевской летописи (точнее, по Ипатьевскому списку «Повести временных лет»):

«В год 6370. (862). И изгнали варягов дз море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали: «Поищем сами себе князя, который бы владел нами и рядил по ряду и по закону». Пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные – норманны и англы, а еще иные готы – вот так и эти. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли прежде всего к славянам. И подставили город Ладогу. И сел старший, Рюрик, в Ладоге, а другой, Синеус, – на Белом озере, а третий, Трувор, – в Изборске И от тех варягов прозвалась Русская земля. Через два года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик, и пришел к Ильменю, и поставил город над Волховом, и назвал его Новгород, и сел тут княжить, и стал раздавать мужам своим волости и города ставить – тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах – находники, а коренные жители в Новгороде – славяне, в Полоцке – кривичи, в Ростове – меря, в Белоозере – весь, в Муроме – мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик»[81].

К сожалению, переводчик слукавил: перевел слово «наряд» не в соответствии со смыслом оригинала летописи, а следуя дурной традиции, заложенной еще два века назад норманистами-русофобами, для коих важно подчеркнуть одно – на Руси «порядка… нет», подразумевая – «никогда не было и не будет». Чтобы убедиться – перед нами прямая и неуклюжая фальсификация, достаточно заглянуть в десятый том академического «Словаря русского языка XI—XVII вв.» (М., 1983. С. 227 – 230). Оказывается, понятие «нарядъ» в древнерусском языке имеет шестнадцать значений: 1) устройство, правопорядок… 2) руководство, управление, надзор… 3) оснащение, снаряжение, вооружение… 4) артиллерия, пушки… 5) заряд, снаряд… 6) набор вещей, одежды, украшений… 7) парадная, церемониальная, нарядная одежда… 8) уборка, украшение (как действие)… 9) убранство, внутренняя отделка… 10) совокупность вспомогательных деталей для оформления (застежки, пряжки и т. п.)… 11) подкладка (обуви); 12) нашивки и кружево по полам одежды… 13) приказание о посылке людей на работу, службу и т. п. … 14) комплект некоторых предметов… 15) состав, смесь; 16) подлог, сфабрикованное дело…

Большинство отечественных историков (не говоря об иноземных), не сообразили, что подлинный смысл Несторовой фразы связан с управлением и организацией. Их-то и недоставало рассорившимся новгородцам, почему они и обратились за помощью к близким по происхождению и языку варягам. Другими словами, требовался распорядитель, начальник, руководитель, управляющий (по-современному – объявлен конкурс на вакантную должность). Для обозначения данных понятий в древнерусском языке и миропонимании существовало одно-единственное слово, «нарядникъ», образованное от однокоренного «нарядъ». Об этом, собственно, и говорится у Нестора, а вовсе не о каком-то беспорядке-хаосе, извечно присущем безалаберным русским людям.

Что дело обстояло именно так, а не иначе, доказывают и более поздние русские летописи, в которые традиционно, но с некоторыми уточнениями включалась «Повесть временных лет». Так, в Тверской, Львовской, Никифоровской и других летописях (в точном соответствии с действительным смыслом) вместо слова «наряд» поставлено другое – «на-рядник». «Вся земля наша добра есть и велика, изобильна всем, а нарядника в ней несть, поидете к нам княжити и владети нами», – записано, к примеру, в Холмогорской летописи. Еще более удачная формулировка содержится в Густинской летописи, где вместо спорного «наряд» прописана развернутая фраза: «…но строения доброго несть в ней».

Конечно, сам Нестор также освещал вопрос о призвании варягов не по документам, а понаслышке – на основе устных преданий, которые сложились ко времени начала работы над «Повестью временных лет» в дружинной среде. Историю, связанную с Новгородом (тем более предысторию), он знал плохо, фрагментарно и в основном в тех аспектах, которые имели непосредственное отношение к Киевской великокняжеской династии. Это отмечает и В.Н. Татищев, приступая к изложению начальных страниц русской истории в соответствии с Иоакимовской летописью. Точнее, он присоединяется к мнению тверского монаха Вениамина, сделавшего необходимые выписки из утраченной в дальнейшем Новгородской летописи, составленной епископом новгородским Иоакимом в основном во времена Ярослава Мудрого. «О князех руских старобытных Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас славян во Новеграде…» – таков приговор автору «Повести временных лет» в отношении знания им фактов ранней истории собственного Отечества.

К любопытным соображениям могут привести также записки «О государстве Русском» английского посланника Джильса Флетчера. Он посетил Москву в 1588 году, в царствование последнего представителя династии Рюриковичей – Федора Иоанновича. Флетчера интересовала не только политическая ситуация, сложившаяся в России в конце XVI века, накануне Смуты, но также истоки и корни русской истории. Собирая в Москве материалы для будущей книги, он, судя по всему, пользовался какими-то не дошедшими до нас источниками или устной информацией знатоков вопроса. В пользу последнего предположения свидетельствует фраза из трактата Флетчера: «Русские рассказывают…» Оказывается, в то время в Москве начальную историю Руси излагали несколько иначе, чем сегодня можно прочесть в «Повести временных лет». Согласно сведениям, полученным Флетчером от устных информаторов, братьев, призванных на княжение в Новгород, изначально не трое, а четверо и четвертого звали Варяг. Другими словами, Варяг оказывается именем не этноса или социума, не рода или военно-торгового объединения, а верховного вождя, по имени которого прозывались и все остальные.

Но и это еще не все. По Флетчеру, в первоначальном распределении власти участвовало не трое братьев-варягов, как у Нестора, а целых восемь претендентов на управление Русской землей. Помимо Рюрика, Синеуса, Трувора и Варяга, это еще хорошо знакомые нам братья Кий, Щек, Хорив и сестра Лыбедь. Выходит, в Москве, предоставляя англичанину такую информацию, считали всех восьмерых современниками, а акт распределения земель и сфер влияния – единовременным. Из сказанного следует также, что первая русская правительница-женщина была не благоверная княгиня Ольга, а легендарная язычница Лыбедь, к которой восходит фольклорный образ прекрасной царевны Лебеди. Конечно, когда писалась христианизированная история Руси (а процесс непрерывного «редактирования», купюр и подчисток продолжался и в XVI веке, например при составлении Степенной книги и Никоновой летописи), таким деталям уже не придавали серьезного значения – их просто опускали за ненадобностью.

СТАРАЯ ЛАДОГА И ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД – ДРЕВНИЕ СТОЛИЦЫ РУСИ

Итак, прежде чем появиться в Новгороде, Рюрик долго скитался в Приладожье, от устья реки Вуоксы до излучины Волхова, где срубил первый стольный град будущей российской династии – Ладогу (Старую). Позднее крепость достроил Олег Вещий, а в 1114 году новгородский князь Мстислав Великий воздвиг каменные стены, неоднократно перестраиваемые в последующие века (рис. 27). Сейчас здесь реконструирована крепость XVII—XVIII веков; внутри ее сохранилась жемчужина древнерусской архитектуры – Георгиевский собор XII века.

Священное место земли Русской и поныне поражает своей сакральной уникальностью. Порой кажется, что Рюриковы времена совсем рядом. Повсюду древние курганы, среди них – самый большой, под которым, по преданию, похоронен Олег Вещий. Вот что утверждается в Новгородской Первой летописи младшего извода:

«И прозваша и Олга Вещии; и бяху людие погани и невегласи. Иде Олег к Новугороду, и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море, и уклюну[82] змиа в ногу, и с того умре: есть могыла его в Ладозе».

По другому местному преданию, в Ладоге находится и тайная могила Рюрика, похороненного в золотом гробу в одном из подземных убежищ. В самом деле, вокруг города множество неизведанных пещер и подземных ходов, один из них даже проложен под Волховом. Современные гидрогеологи отрицают даже принципиальную возможность сооружения чего-то подобного в далеком прошлом (из-за отсутствия инженерных навыков и соответствующей техники). Но ведь система подземных убежищ и туннелей могла возникнуть гораздо раньше, в гиперборейские времена, когда уровень развития был совершенно иным. А Рюрик и его соплеменники воспользовались уже готовым, созданным задолго до них. Так или иначе, имеются неопровержимые факты, свидетельствующие о наличии разветвленной сети подземных коммникаций и скрытых убежищ. Одно из первых опубликованных свидетельств принадлежит генералу-майору Герарду, которому еще в начале 20-х годов XIX века по потайной каменной лестнице удалось проникнуть в обширный подземный зал, от которого отходило несколько подземных ходов. Однако продолжить исследование не представилось возможным из-за тяжелого, спертого воздуха, в котором невозможно дышать. Аналогичное письменное свидетельство оставила и подземная зкспедиция монахов, состоявшаяся в 1884 году.

А вот «подземный репортаж» журналиста и краеведа Юрия Сякова, попытавшегося проникнуть в Танечкины пещеры (так в народе прозываются рукотворные подземелья) уже в наши дни:

«Было тихое осеннее утро. Ночные заморозки прибили к земле пожелтевшую траву. Над рекой клубился туман и белесой пеленой застилал берега и мирно устраивался в низинах. Мы надели утепленные прорезиненные костюмы, каски, проверили фонари и… полезли в темную дыру под грудой камней. Лаз был настолько узким, что невозможно было поднять головы. Все, что я видел в эти минуты, – это крепкие ботинки ползущего впереди опытного специалиста. Было душно. Пахло погребом, сыростью, могилой… Метров через десять, порядком устав и ударившись несколько раз головой об острые выступы плитняка, мы оказались на распутье: проход разветвлялся. Один лаз вел куда-то вниз, а второй… Мы решили ползти по второму. Через десять минут он вывел нас на поверхность около большого валуна в ольховых зарослях. Мы проползли под землей метров пятьдесят. Выход или вход в лаз был настолько хорошо замаскирован самой природой, что мы даже не предполагали его существования.

Не скажу, что меня охватило полное разочарование от быстро закончившегося путешествия под землей. Скорее, это была радость от увиденного дневного света. Мы молча отряхивались от земли, сняли свои шахтерские каски. Тот, кто полз первым, подозвал всех членов нашей небольшой экспедиции. Он протянул руку и разжал кулак. На его ладони лежали два наконечника стрел и совершенно черный обломок то ли монеты, то ли какого-то украшения. Как-то получилось само собой, что мы посмотрели в одну сторону: за рекой из тумана вырисовывались церковь Святого Георгия и башни Староладожской крепости».

Староладожские краеведы ни на минуту не сомневаются: придет время, и золотой гроб Рюрика обязательно предстанет перед глазами изумленных поисковиков…

Подземная Русь – тема особого разгвора. Испокон веков люди стремились укрыться под землей – от непогоды, лютых зверей, недобрых глаз. Подземные убежища и целые пещерные города существуют повсюду. В России они встречаются от северных до южных границ. Христианские монахи пришли здесь на смену наследникам Гипербореи. Легенды о «подземной чуди» распространены по всему Русскому Северу[83]. Однако и южные регионы дают немало пищи для размышления. Вот уже четверть века исследует древние подземные туннели в районе реки Медведицы (притока Дона), взорванные в годы Великой Отечественной войны, научно-поисковая экспедиция под руководством В.А. Черноброва.

Совсем недавно обнародованы документы из архива Воронежской области (еженедельник «НЛО», 2002. № 28). Весной 1923 года здесь, близ деревни Чигорак Грибановского уезда, при уточнении налогооблагаемых посевных площадей землемеры столкнулись с таинственными подземными обитателями, говорившими на древнем языке и одетыми в архаичные костюмы. Они имели обширные подземные владения, соединенные с поверхностью длинным туннелем.

После Старой Ладоги центр русской истории ненадолго переместился в Великий Новгород (рис. 28), находившийся на перекрестке традиционных миграционных и торговых путей и, кроме того, занимавший удобное стратегическое положение как для обороны от многочисленных недругов, так и для собственной экспансии во всех направлениях. О новгородской деятельности Рюрика летописных сведений сохранилось очень мало. Известно только, что присмотрел его в качестве наиболее достойного жениха и мужа для своей дочери Умилы новгородский старейшина Гостомысл. Перед смертью он посоветовал новгородцам пригласить зятя на княжение. Как известно, это случилось в 862 году.

Не все, однако, приняли совет достопочтимого вождя однозначно: Никоновская и другие летописи времен централизованной Руси скупо сообщают о восстании жителей Новгорода под водительством Вадима Храброго, которое окончилось гибелью смельчака. Княжение Рюрика продолжалось достаточно долго, семнадцать лет, и завершилось в 879 году созданием Новгородской Руси – первого государства новой династии, процарствовавшей в России 719 лет. Несторова «Повесть временных лет», по существу, фиксирует только начало и конец Рюриковой деятельности. В остальном в летописи либо лакуны, либо сообщения о заморских событиях – вступлении на престол нового византийского императора да крещении Болгарской земли. Судя по всему, личной вины Нестора-летописца в том нет: его бессмертный труд подвергся при Владимире Мономахе жесточайшей цензуре в угоду киевским князьям, в результате чего изъятыми оказались целые страницы, а оставшиеся тщательно отредактированы, подчищены или переписаны заново.

Впрочем, по смерти Рюрика ближайшие и отдаленные перспективы нового государственного образования еще достаточно неопределенны. В Киеве властвовали сильные конкуренты, Аскольд и Дир, – настолько сильные, что без труда организовали поход на всесильную Византию и на двухстах кораблях осадили Царьград (только чудо спасло город от захвата и разграбления). Можно представить, что случилось бы, если бы эта армада отправилась не к Константинополю на Босфоре, а к Новгороду на Волхове. По счастью, этого не произошло, а спустя четверть века Олег Вещий, опекун сына Рюрика, Игоря, и регент нового Российского государства, сумел хитростью переломить ситуацию в пользу Новгородской Руси:

«В год 6390 (882). Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей, и пришел к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и посадил в нем своего мужа. Оттуда отправился вниз, и взял Любеч, и также посадил мужа своего. И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, и сам приступил, неся младенца Игоря. И подплыл к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к Аскольду и Диру, говоря им, что-де «мы купцы, идем в Греки от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим». Когда же Аскольд и Днр пришли, выскочили все остальные из ладей, и сказал Олег Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», и показал Игоря: «А это сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской, где теперь Ольмин двор; на той могиле Ольма поставил церковь святого Николы; а Дирова могила – за церковью святой Ирины. И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: «Да будет это мать городам русским». И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью. Тот Олег начал ставить города и установил дани словенам, и кривичам, и мери, и установил варягам давать дань от Новгорода по 300 гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава»[84].

Так возникла Новгородско-Киевская Русь, ибо Великий город на Волхове еще полтора века продолжал играть важнейшую (а подчас решающую) роль в русской истории, за что в конце концов и получил относительную вольность. Даровал ее феодальной республике на Волхове Ярослав Мудрый, сын крестителя Руси – князя Владимира. Заслуга новгородцев, в общем-то, вполне стоила того: они выставили 40 тысяч (!) ратников, кои помогли Ярославу вместе с варягами-наемниками одолеть брата Святополка (убийцу Бориса и Глеба) и занять Киевский престол.

В эти страшные междоусобные времена первой на Руси гражданской войны новгородцы еще именовали себя словенами, то есть насельниками Словенской земли, названной так по имени первой столицы Словенска Великого, на развалинах (точнее, на пепелище) которой был воздвигнут Великий Новгород. Затем наступил «темный век» новгородской истории: более чем на столетие о жизни Новгородской республики, освободившейся от великокняжеского диктата, практически почти ничего не известно. Кто держал в руках Новгородскую Первую летопись старшего извода, знает: начало ее попросту выдрано, а на последующих сохранившихся страницах описываются в основном события в Киеве. Не сохранились даже тексты дарованных Ярославом основополагающих документов, «Правды» и «Устава», где были сформулированы принципы и юридические нормы новгородского народоправства: то ли грамоты надежно спрятаны во времена соперничества с Москвой, то ли их уничтожили опричники Ивана Грозного.

В XIII веке Новгородская республика достигла пика своего расцвета и могущества. Отражение экспансии католической и Запада, разгром шведов в битве на Неве и немцев с ливонцами на льду Чудского озера, блестящая воинская, государственная и дипломатическая деятельность Александра Невского, его мудрая политика в отношении Золотой орды – все это славные страницы не только новгородской, но и общероссийской истории. Однако, как обычно случается, последующие поколения не смогли преумножить или хотя бы закрепить достигнутое. Начался застой, а затем и разложение. Псевдодемократические нормы поведения, искусно регулируемые городской элитой и агентами влияния сопредельных стран и культивируемые в своих собственных интересах, только усугубили ситуацию и привели к тому, что уже в следующем, XIV веке в условиях жесточайшего татаро-монгольского ига и перманентной княжеской междоусобицы идеалом новгородской вольницы вместо общерусского патриотизма стали шкурничество, сепаратизм и разбой.

На передний план выдвигается криминальная личность средневекового бандита – ушкуйника: он изменил христианским заповедям, грабил и сжигал повсюду русские города, вырезал поголовно все мужское население и продавал мусульманским работорговцам молодых женщин и девушек. Деяния сих «рыцарей ножа и топора», перемещавшихся на многовесельных лодьях-ушкуях по русским рекам, мало чем отличались от зверств золотоордынских карателей, а по бессмысленной жестокости нередко их превосходили. В учебниках и исторической литературе эти факты, как правило, старательно замалчиваются. Исключение, пожалуй, составляет известнейший русско-украинский историк Николай Иванович Костомаров (1817 – 1885). Вот как описывается он один из набегов новгородской вольницы на Кострому:

«Ушкуйники приплыли к городу рекою Костромою. Костромичи, зная, чего можно ожидать от таких гостей, вышли против них с оружием; и было их пять тысяч во главе с воеводой Плещеевым. Новгородцы сошли на берег и как только поняли, что костромичи встречают их не добром, то разделились надвое. Одна половина пошла прямо на костромичей, а другая зашла им в тыл и спряталась в кустах можжевельника. Они разом ударили на костромичей – и спереди, и сзади. Воевода Плещеев первый оставил рать и побежал в Кострому; за ним все «защитники» города пустились врассыпную. Новгородцы некоторых вдогонку убили, других повязали; третьи успели скрыться в лесу. Тогда ушкуйники вошли в беззащитную Кострому, простояли там неделю, ограбив подчистую: они брали все, что им попадалось под руки; не оставляли даже того, чего не могли брать с собою; взяли только, что было подороже, а все остальное сожгли. В заключение набрали они сколько хотели пленников, особенно женского пола, и поплыли вниз по Волге. Далее они пристали в Нижнем Новгороде, здесь награбили все, что им приглянулось, и зажгли город. Отсюда они поплыли в Болгары и там распродали бесерменам (мусульманам. – В. Д.) женщин и девиц костромских и нижегородских, а потом проследовали еще ниже. Встретив по пути на судах гостей бесерменских, грабили суда, а людей убивали, христианских же купцов – только грабили и отпускали живыми. Так достигли они Астрахани. Тут-то постигло их воздаяние и за костромичей, и за нижегородцев. Какой-то татарский князь заманил их лестью, и татары перебили всех новгородских ушкуйников без милости, забравши их имущество, приобретенное в русских городах…»

Во все времена и у всех народов подобная вседозволенность и безнаказанность быстро оборачивались бедой для самого существования социума. Так случилось с Римской империей; то же самое в конечном счете грозило Руси. Ушкуйническая идеология и психология проникли во все поры новгородского общества, превратив подлинные свободы в анархию, вольнодумство – в измену православию (ересь жидовствующих), а независимость – в измену общерусским интересам. Конкретные проявления данной тенденции прекрасно показал историк-славянофил Иван Дмитриевич Беляев (1810 – 1873) в своей книге «История Новгорода Великого от древнейших времен до падения» (1866):

«В Новгороде в это время богатые и сильные безнаказанно давили слабых и бедных; там на богачей не было ни суда, ни управы, суды разгонялись буйными приятелями или наемниками подсудимых, в самое вече бросали каменьями и грязью, там только сильный мог найти управу при помощи своей силы и богатства, там уже образовались толпы бездомных голышей, готовых за чарку водки на какое угодно буйство и беззаконие, там уже можно было ограбить и пустить по миру любую вдову и сироту при помощи самого суда. А посему естественно для Новгорода все обеспечение старых прав и вольностей, дарованное Коростынским миром, было только обеспечением своевольства и беззакония, ручательством за быстрое и окончательное разложение Новгородского общества. Новгороду, по его тогдашнему внутреннему состоянию, нужна была новая, крепкая и непреклонная сила для обуздания своеволия и неправды, нужно было стеснение и ограничение старых прав и вольностей, уже отживших свое время, а не их обеспечение и признание».

Понятно, что неуправляемая и бесконтрольная вольница, по непонятным причинам отождествляемая некоторыми историками с превратно понятыми и истолкованными свободой и демократией, нуждалась в немедленном обуздании. Тем более что Новгород, а вслед за ним и Псков, недовольные укреплением Москвы, затеяли опасные политические интриги и возымели серьезное намерение поступиться общероссийскими интересами и присоединиться либо к Литве, либо к Ливонии, либо к Швеции. Чтобы покончить с сепаратистскими настроениями (которые, к чести новгородцев и псковичей, разделяли далеко не все), требовалась бескомпромиссная политическая воля и твердая самовластная рука. Таковая вскоре нашлась: Иван III (Великий) и Иван IV (Грозный) навсегда отбили у новгородских и псковских псевдодемократов охоту торговать интересами Государства Российского.

Какой крови это стоило – хорошо известно из летописей и мемуарных источников. Московские летописцы не пожалели ярких красок и возвышенных слов в похвалу авторитетному и грозному властителю Государства Российского. Они точно прониклись тем общим пассионарным духом, который был присущ самому царю Ивану III, его ближайшим сподвижникам и всему московскому люду, что ковали мощь и величие Российской державы. Особенно наглядно это проявилось во время борьбы с новгородским сепаратизмом, когда независимая и богатая феодальная республика на Волхове в своем соперничестве с Москвой дошла до последнего предела и готова была, поступясь общерусскими интересами, перейти в подданство к польскому королю. Вождем и идейным вдохновителем антимосковской партии волею случая стала вдова новгородского посадника Марфа Борецкая и ее дети. Правда редко бывает на стороне государственных изменников и предателей. Так случилось и с новгородскими самостийниками. Они не вняли даже небесным знамениям и ноосферным предупреждениям, явственно предупреждавшим о плачевном исходе их черных замыслов. Одна из псковских летописей сообщает:

«…И в четверг (30 ноября 1475 года) на ту нощь бысть чюдо дивно и страха исполнено: стряхнувшеся Великои Новъгород против князя великого, и бысть пополох во всю нощь сильне по всему Новуграду. И ту же нощь видеша и слыша мнози вернии, как столп огнян стоящь над Городищем от небеси до земля, тако же и гром небеси, и по сих ко свету не бысть ничто же, вся си Бог укроти своею милостью; яко же рече пророк: не хощет бо Бог смерти грешьничь, но ждеть обращениа».

Во ту же пору случилось страшное видение и у Савватия Соловецкого: оказавшись по делам монастыря в Новгороде и попав на пир в терем Марфы Борецкой, он вдруг увидел бояр, сидевших за столом, безголовыми, и предсказал их скорую гибель. Рядовые новгородцы не желали сражаться за неправое дело и не считали Москву смертельным врагом: их гнали в бой насильно и путем устрашения: «А новгородские посадники, и тысяцкие, и с купцами, и с житьими людьми, и мастера всякие или, проще сказать, плотники и гончары, и прочие, которые отродясь на лошади не сидели и в мыслях у которых того не бывало, чтобы руку поднять на великого князя, – всех их те изменники силой погнали, а кто не желал выходить на бой, тех они сами грабили и убивали, а иных в реку Волхов бросали…»

Именно поэтому в новгородской эпопее явственно видно пассионарное воодушевление москвичей, которое переломило апатию во много раз превосходящего большинства новгородцев. Последние думали прежде всего о своей мошне, первые – об интересах Родины. Во всех летописях с разными подробностями описывается знаменитая битва на реке Шелони 14 июля 1471 года, где немногочисленная московская рать под водительством князя-пассионария Данилы Холмского наголову разгромила многократно превосходящее ее новгородское ополчение. Карамзин суммировал рассказы различных летописей в общую впечатляющую картину (6-й том, целиком посвященный царствованию Иоанна IV, многими признавался лучшим во всей 12-томной «Истории Государства Российского):

«В самое то время, когда Холмский думал переправляться на другую сторону реки, он увидел неприятеля столь многочисленного, что Москвитяне изумились. Их было 5 тысяч, а Новгородцев – от 30 тысяч до 40 тысяч: ибо друзья Борецких еще успели набрать и выслать несколько полков, чтобы усилить свою конную рать.(Июля 14). Но Воеводы Иоанновы, сказав дружине: «Настало время послужить Государю; не убоимся ни трехсот тысяч мятежников; за нас правда и Господь Вседержитель», бросились на конях в Шелонь, с крутого берега, и в глубоком месте; однако ж никто из Москвитян не усомнился следовать их примеру; никто не утонул; и все, благополучно переехав на другую сторону, устремились в бой с восклицанием: «Москва!» Новгородский летописец говорит, что соотечественники его бились мужественно и принудили Москвитян отступить, но что конница татарская (татары были союзниками царя Ивана во время первого похода на Новгород. – В. Д.), быв в засаде, нечаянным нападением расстроила первых и решила дело. Но по другим известиям (в большинстве летописей. – В. Д.) Новгородцы не стояли ни часу: лошади их, язвимые стрелами, начали сбивать с себя всадников; ужас объял Воевод малодушных и войско неопытное; обратили тыл; скакали без памяти и топтали друг друга, гонимые, истребляемые победителем; утомив коней, бросались в воду, в тину болотную; не находили пути в лесах своих, тонули или умирали от ран; иные же проскакали мимо Новагорода, думая, что он уже взят Иоанном. В безумии страха им везде казался неприятель, везде слышался крик: «Москва! Москва!» На пространстве двенадцати верст полки Великокняжеские гнали их, убили 12 тысяч человек, взяли 17 тысяч пленников, и в том числе двух знатнейших Посадников, Василия Казимера с Дмитрием Исаковым Борецким; наконец утомленные возвратились на место битвы…»

Победоносный клич «Москва! Москва!», прозвучавший впервые на Шелони, на долгие десятилетия стал главенствующим на всей необъятной территории новой и разрастающейся вширь России. Усмирение и умиротворение Новгорода сопровождалось жесточайшими репрессиями. Летописцы сообщают о них с леденящими душу подробностями. После Шелоньской битвы на пепелище Старой Руссы Великий князь Московский самолично учинил показательную расправу над приверженцами новгородской самостийности и сторонниками Марфы Посадницы. Для начала у рядовых пленных отрезали носы, губы и уши и в таком виде отпустили по домам для наглядной демонстрации того, чту впредь ожидает любых смутьянов, не согласных с позицией верховной московской власти. Плененных же воевод вывели на старорусскую площадь и, прежде чем отрубить им головы, у каждого предварительно вырезали язык и бросили на съедение голодным псам. Страшно, жестоко, бессмысленно, но, похоже, иного лекарства против воинствующего сепаратизма, кроме применения силы, история просто не знает (о чем, между прочим, свидетельствуют и события нашего времени). Ведь новгородцы не внимали словам разума и убеждения. Увещевательных грамот им отправлено предостаточно. Если бы царь Иван проявил мягкотелость или нерешительность и дальше продолжал слать грамоты и ждать, когда их обсудит вече и примет решение путем голосования, можно без особого усилия мысли предсказать: сегодня Новгород (а вслед за ним и Псков) входил бы в состав Шведского королевства или Великой Польши, а внешняя граница России проходила бы невдалеке от Москвы, где-нибудь под Можайском (как в середине XV века)[85].

Неотъемлемые части Русского Междуречья – Приладожье, Приильменье, седой Волхов, пуповиной связывающий два заветных озера, Ладогу и Ильмень, – сыграли выдающуюся роль в становлении и развитии российской государственности в последние двенадцать с половиной веков. Безусловно, эти судьбоносные процессы немыслимы в отрыве от других земель и краев. Однако «спусковой механизм» на протяжении почти четырех тысяч лет – от легендарных Словена и Руса до вполне исторических Рюрика и Олега Вещего – находился на Северо-Западе, локализованный в совершенно конкретном регионе, со времен Гипербореи связывавший Север и Юг. Впоследствии этот естественный, природный мост (по воде и посуху) получил название «пути из варяг в греки». С равным основанием его можно назвать путем из Гипербореи в Элладу, в Шумер, в Египет, в Иран и т. д. и т. п.

В настоящее время в исторической науке продолжает доминировать точка зрения, согласно которой российская государственность зародилась не на Севере, а на Юге. Даже такой ученый-патриот, как академик Борис Александрович Рыбаков (1908 – 2001), утверждал безапелляционно:

«Обильный материал разнородных источников убеждает нас в том, что восточнославянская государственность вызревала на юге, в богатой и плодородной лесостепной полосе Среднего Поднепровья.(…) Мы обязаны отнестись с большой подозрительностью и недоверием к тем источникам, которые будет преподносить нам Север как место зарождения русской государственности, и должны будем выяснить причины такой явной тенденциозности».

Такая нелюбовь Рыбакова к Северу и подозрительность по отношению к любым намекам на северные очаги и источники российской цивилизации объясняются просто: вот уже два с половиной столетия именно с Севера дует на нас злой ветер норманизма. Рыбаков как мог противостоял норманистской концепции, которой заражены все наиболее крупные историки XIX века – Н.М. Карамзин, В.О. Ключевский, С.М. Соловьев и другие, – но, как видим из процитированного выше пассажа, вместе с водой выплеснул из ванны и ребенка. К тому же и земледелие не может служить критерием развитости или неразвитости социумов. Скотоводство (включая северное оленеводство), овцеводство, коневодство и т. д. не в меньшей степени обеспечивают богатство и процветание, чем оседлое земледелие, заниматься которым в условиях массовых миграций вообще невозможно.

Популярное и поныне представление о генеральном направлении – с Юга на Север – славянской колонизации центральных областей современной России, относящихся к Русскому Междуречью, несостоятельно. Как и миф о норманском происхождении российской государственности, оно построено на песке. Разумеется, в какие-то отрезки времени подобное движние наблюдалось, но в другие можно зафиксировать движение на запад или на восток. Неприемлема никакая односторонность или абсолютизация, так как при них не учитывается былое этнолингвистическое и социокультурное единство всех без исключения народов, населявших когда бы то ни было и населяющих сегодня центральную часть России.

Теорию ведущей роли так называемой Киевской Руси в среневековую эпоху истории России следует существенно скорректировать. Хронологические границы Киевской Руси четко определены четырьмя столетиями (X—XIII века), – она всего лишь отдельное звено в многотысячелетней истории Руси как целого. А колыбелью российской государственности, как показано выше, надо признать Новгород, который, собственно, и делегировал Киеву первых князей и до присоединения в XV веке к Московскому централизованному государству продолжал занимать ведущее место на арене российской и евразийской истории. Вот почему средневековую эпоху Руси правильнее именовать историей Новгородско-Киевской Руси – с учетом, разумеется, того факта, что этому периоду предшествовало не менее впечатляющее многотысячелетнее развитие.