МИМО парохода, справа налево, подвигались жёлтые Крымские горы. В их географически чётком рисунке чудились зазубренные гривки и выпуклые бюсты шахматных коней.
Тёплая голубенькая вода нежно облегала знаменитый полуостров.
В буфете II класса мерно дребезжали стаканы. Пассажиры пили пиво, смотрели, вытянув шеи, в широко раскрытые, обшитые медью иллюминаторы, восхищались природой и делились наблюдениями.
А в это время двое сдружившихся в дороге работников областного масштаба сидели нос к носу в курительной комнате и беседовали на родственные областные темы.
— Значит, вы теперь отдыхать? — мечтательно сказал первый. — Так. Это хорошо. Здоровый, так сказать, отдых необходим. Да. Это здорово. А я, так сказать, в командировку. Да. В командировку я. Да. М-м-да. Значит, сеноуборочную вы перевыполнили? Здорово. Это здорово. А как у вас с культпоходом?
Оказалось, с культпоходом у отпускника тоже всё обстоит благополучно.
Пассажиры затронули ещё ряд волнующих, актуальных тем и перешли к вопросу о живом человеке. Они выискивали общих знакомых, вспоминали любимых начальников и подробно рассказывали о сослуживцах.
— Конечно, разные бывают работники, — молвил командировочный, ловко свёртывая скрутку из папиросной бумаги с лиловыми строчками пишущей машинки, — в особенности в областном масштабе, — он усмехнулся. — Есть у нас один работник. Такой товарищ Дубекин. Не слышали? Да. Товарищ Дубекин. Он, скажу вам, человек необыкновенный. То есть не то, чтобы необыкновенный, а немножко, так сказать, странный. Хотя, скажу вам, в нём нет странностей как таковых. А вот загадочная натура — и всё тут! Конечно, в областном масштабе. Никак не можем найти ему разъяснения.
Командировочный пошевелил пальцами, желая этим подчеркнуть загадочность и неразъяснимость натуры товарища Дубекина.
— Припадочный он, что ли? — спросил отпускник снисходительным басом. — Такие факты иногда встречаются на практике.
— Да вы слушайте! Ничего он не припадочный. Я вам расскажу. Загадочная натура. Слушайте.
Командировочный высоко поднял брови, помедлил самую малость и с удовольствием начал привычный, как видно, рассказ:
— У нас все знают Дубекина. Ещё когда были губернии, он работал в губернском масштабе, а потом, так сказать, механически стал работать в областном. И вот, скажу вам, года три назад, в связи с самокритикой, стали замечать за Дубекиным странные факты. Как сейчас помню, назначили его на мясохладобойню. У нас, скажу вам, отличная была мясохладобойня. Да. Прошло со времени назначения Дубекина месяца два, и все заметили, что процент забойности стал снижаться. Среди работников также стало замечаться разгильдяйство. Да и качество продукции захромало на все три ноги. Что за чорт! Подождали ещё месяца четыре — и, скажу вам, пришли в ужас: хладобойня просто гибла на глазах. Решили принять меры. Дубекина сняли и принялись прощупывать, что он за человек. Щупали, щупали — всё в порядке. Стаж хороший. Ни одного взыскания. Профбилет, как стёклышко. Самокритику не зажимал. Не бюрократ. Одним словом, скажу вам, никаких грехов. Что случилось? Ничего не понятно. Бросили его в кооперацию. Стали смотреть, что будет. Через месяц — стоп, начинаются неполадки. То здесь трещина, то там прорыв. Скоро с прилавка исчез даже наждачный порошок. Взяли Дубекина за машинку. Искали, смотрели, ревизовали, проверяли — всё в порядке. Никаких растрат, никаких злоупотреблений, никаких самоснабжений. Честный, дьявол, как снег!
— Может, он общественность не вовлекал? — спросил отпускник.
— Ещё как вовлекал! — воскликнул командировочный. — Лавочные комиссии все, как одна, заявили, что Дубекин с общественностью постоянно считался. Тогда решили, что он просто лентяй. Проверили. Оказалось, ничего подобного. На службу приходил раньше всех. Уходил ночью. Домой работу брал. Отказался от отпуска. И дисциплину поддерживал на-ять. Постоянно штрафовал опаздывающих.
— Может, склочник?
— Ничего подобного. Проверяли. Никто не жаловался. Даже, наоборот. Говорят, человек тихий, добрый, покладистый. Ко всему ещё хороший товарищ. Тут, скажу вам, какая-то тайна. То есть не то, чтобы мистика, а просто загадка природы. У нас все в областном масштабе ломали головы над Дубекиным. Ну, не к чему придраться! Да. Бросили его, конечно, в деревню, на яйцезаготовки. Было в районе шестьдесят процентов, надо было подтянуть. Поехал Дубекин в район. Просидел там всего две недели — и что же? Процент с шестидесяти скакнул на сорок. Ну, знаете, скажу вам, тут все руками развели. Вызвали Дубекина молнией. Стали выяснять, в чём же, наконец, дело. Может, загибал? Оказалось, ничего подобного, не загибал. Может, послабления делал? Нет, и послаблений не делал.
— Может, на массовую работу обращал недостаточное внимание? — спросил отпускник, подумав.
— Нет. Обращал. Это было доказано. Вообще никаких дефектов. Начали выяснять, как Дубекин в домашнем быту. Нет ли, мол, какого-нибудь домашнего обрастания, каких-нибудь таких извращений в частной жизни. Не деспот ли, мол, в семейной обстановке. Обследовали. Да. И» скажу вам, оказался, сукин сын, без сучка, без задоринки. Никаких загниваний. Скромный, трезвый, живёт трудовой жизнью. Женат только один раз. Дочь у него — девочка-пионерка. Сынишка — октябрёнок, издаёт собственную стенгазету. Дедушка — пенсионер. Среди семьи Дубекин ведёт воспитательную работу. Скажу вам, так сказать, всем бы нам такое семейное окружение.
— Может быть, какие-нибудь посторонние влияния?
— Эге! Я сам так сначала думал. Оказалось, нету. Напротив. Сам на всех оказывает здоровое влияние. Тут у нас в области только глазами захлопали. Судя по всем фактам, его не то что взгреть, а прямо за образец нужно поставить. Думали, думали — и решили использовать Дубекина на литературной работе. Всё-таки ценный работник, без единого взыскания, ни в чём не был замечен. Так и сделали. Только не проходит и полугода, как писатели начинают жаловаться. Читатели тоже жалуются. Издатели — тоже. «Что же он, — спрашивают, — обидел вас, что ли?» «Да нет, — говорят, — не обидел. Он, — говорят, — парень тёплый». «Что же, он вам причинил что-нибудь или как?» «Да нет, — отвечают, — ничего он нам не причинил». «Может, он невыдержанный?» «Нет, — говорят, — вполне выдержанный товарищ, только мы с ним не можем работать». «Почему же не можете?» «Да какой-то он, — говорят, — такой, одним словом, какой-то не такой, — говорят, — а какой-то он другой».
Кинулись узнавать прошлое. Авось, где-нибудь в биографии что-нибудь такое отыщется. Куда там! Желаю всем такое прошлое? Отец — кустарь-одиночка без мотора. Мать — домашняя хозяйка. Просто хоть памятник ставь человеку. А аккуратный, собака, сил нет! Членские взносы, скажу вам, вперёд платит. Даже в Общество друзей радио вперёд вносит! Ну, что с ним сделаешь? И нагрузки разные несёт. Никогда ни от чего не отказывается. Так у нас, в областном масштабе, и не разгадали этого человека. Загадочный характер. Тайна. Своего рода достопримечательность, вроде публичной библиотеки. Один наш товарищ, горячая голова, решил было, что Дубекин — просто сумасшедший, так сказать, тайный псих. Такие случаи бывали. Что ж! Послали к нему комиссию врачей под видом бытового обследования. Проверили. Нашли, что человек вполне отвечает за свои поступки и находится в полном сознании. Извинились и пошли домой. Сейчас его бросили в городской театр. Налаживать оперную работу.
Командировочный вскочил:
— Ну, не загадочная натура? Не знаю, что дал бы, чтоб разгадать нашего Дубекина. Тайна природы! Неразрешимая задача!
— А может быть, он дурак? — сказал отпускник, морща лоб. — А? Просто обыкновенный дурак. У нас такие факты встречались на практике.
Командировочный медленно сел в кресло:
— К-как вы говорите? Ду-рак?
— Конечно, дурак. Ясное дело. Тут и думать долго нечего. Дурак и есть.
Командировочный начал багроветь.
— Дурак, — бормотал он, — гм… дурак. Да. Как же это я… Как же это мы… Ах ты, чорт! Пожалуй, что и действительно дурак. Ай-яй-яй! Конечно. Дубекин — дурак! Вот тебе раз, не догадались! Так сказать, недоучли. Недооценили.
И командировочный жалобно взглянул на собеседника.
Машина дала задний ход. Корабль задрожал.
Из-под винта, обгоняя друг друга и переворачивая арбузные корки, покатились барашки белой пены. На гранитный дебаркадер Ялтинского порта полетел причальный конец.