Заговор патриотов

XIII

Разговоры бывают быстрые, как фехтование или пинг-понг. Замедленно-изящные, как теннис. Вдумчивые, как шахматная партия.

А бывают грубые. Как мордобой.

Томас Ребане, даже не подозревавший, какое пристальное внимание самых разных людей приковано к его скромной персоне, всегда предпочитал разговоры свободные и веселые, как игра в шашки в «Чапаева», где выигрыш смешит, а проигрыш не огорчает. Но он понимал, что с Крабом в «Чапаева» не сыграешь. Но и к мордобою прибегать не хотелось. После истории с компьютерами Томас не испытывал к Крабу никаких приятельских чувств, но силовых методов он не одобрял в принципе. Зачем? Интеллигентные люди всегда могут договориться мирно. Назвать Краба интеллигентным человеком было, конечно, преувеличением, но Томас считал, что его собственной интеллигентности вполне хватит на двоих.

И потому, когда снизу позвонил портье и спросил, ждет ли господин Ребане господина Анвельта, Томас ответил, что ждет с нетерпением, радушно встретил Краба у входа и в изысканных выражениях поблагодарил господина Анвельта за то, что тот любезно откликнулся на его приглашение.

Но тут произошел небольшой инцидент, разрушивший атмосферу всеобщей доброжелательности, которую пытался создать Томас. Вместе с Крабом в номер вошел начальник его охраны Лембит Сымер с большим круглым пластырем на лбу, из-под которого ореолом светился предгрозового оттенка синяк, и молча, хмуро, даже не поздоровавшись с Томасом, двинулся в гостиную. На пути его возникло препятствие в виде Мухи, который мирно стоял в дверях в своем сером пиджаке букле, прислонясь плечом к косяку и сложив на груди руки. Лембит отодвинул его в сторону, что было нетрудно, так как он был на голову выше Мухи и гораздо плотней, и шагнул в гостиную. Но тут же стремительно пересек прихожую спиной вперед и вылетел в коридор, весом своего тела распахнув входную дверь, которая, по счастью, не успела за-хлопнуться.

Все произошло так быстро, что Томас, гостеприимно принимавший у Краба макинтош, даже не понял, каким образом это получилось. Сначала он увидел Сымера сидящим на полу у лифта, а потом Муху, который стоял в дверях гостиной в той же позе.

Лембит вскочил на ноги и с угрожающим видом двинулся на Муху. Томас поспешно кинулся между ними и развел руки, как судья на боксерском ринге.

— Господа, господа! — воззвал он. — Муха, ты ведешь себя неприлично. Это Лембит Сымер, начальник охраны нашего гостя господина Стаса Анвельта. Он должен осмотреть номер и убедиться, что безопасности его хозяина ничто не угрожает. — А Сымеру объяснил: — Это мой секьюрити. Господин Олег Мухин. Вы коллеги, господа, так что держите себя соответственно.

— Лембит Сымер? — переспросил Муха. — Где-то я слышал это имя. В этом номере за безопасность всех присутствующих отвечаю я. А коллега Лембит Сымер пусть подежурит в коридоре или отдаст мне пушку на временное хранение.

Но у Сымера были другие представления о своих обязанностях. Он оттолкнул Томаса, выхватил из-под куртки пистолет и приказал Мухе:

— К стене! Руки за голову!

Тут снова произошло что-то настолько быстрое, что Томас не понял что. Сымер почему-то оказался лежащим на ковре в позе эмбриона, а его пистолет каким-то образом перекочевал в руки Мухи. Он зачем-то его понюхал, выщелкнул обойму и пересчитал патроны. Затем загнал обойму на место и сунул пистолет в карман. После этого поднял Сымера, вывел его из холла и усадил на банкетку у лифта. Приказал:

— Вот здесь и сиди. Тихо. А то схлопочешь.

Он вернулся в номер и запер дверь. Посоветовал Крабу:

— Вы бы сказали своему авгуру, что личное оружие нужно чистить сразу после употребления.

— Какому авгуру? — удивился Томас. — Ты все перепутал. Авгуры — это жрецы в Древнем Риме. Они толковали волю богов. Ты, наверно, хотел сказать — аргусу. Это правильно. Аргус — такой великан, которого Гера приставила сторожить возлюбленную Зевса Ио. Сначала она превратила Ио в корову, а потом приставила к ней Аргуса. Так что охранника можно назвать аргусом.

— Пусть аргусу, — согласился Муха. — Но пушку чистить все равно нужно. А то быстро изнашивается ствол. В конце концов его разорвет и выбьет ему глаз. И будет у вас кривой начальник охраны. Он из ментов?

— Да, — подтвердил Томас. — Лембит служил в полиции. Ты определил это по запаху его пистолета?

— Нет, по манерам, — ответил Муха. — Проходите в гостиную, господин Анвельт, — вежливо предложил он гостю. Приказал Томасу: — Говорите по-русски. — А Крабу сказал: — Пушку верну, когда будете уходить.

— Когда из нее стреляли? — спросил Краб, напряженно морщаясь, словно бы пытаясь понять что-то очень важное.

— Это вам объяснит ваш авгур. То есть аргус. Спросите у него.

Краб мрачно оглянулся на входную дверь, потом ощупал Муху своими злыми крабьими глазками и молча проследовал в гостиную.

Томас искренне огорчился. Атмосфера не способствовала. Совсем не способствовала. Но он все же решил не отклоняться от сценария предстоящей встречи, который сам собой сложился у него в голове, пока он ждал гостя и страдал от невозможности выпить. Но разговор предстоял ответственный, а серьезный человек никогда не путает дело с удовольствием. На всякий случай Томас все же подвел Краба к стенному бару и сделал широкий приглашающий жест:

— Выбирай. Твой бар, конечно, богаче, но и этот тоже ничего себе. Рекомендую «Мартель». Но есть и «Камю». Налить «Камю»?

Но Краб решительно отказался:

— Я к тебе приехал не пить. Зачем звал?

— Уверен, что не хочешь? Да ты не стесняйся. Я с тобой тоже за компанию выпью. Капельку «Мартеля». А?

— Хватит болтать, — буркнул Краб. — Грузи.

— Тогда располагайся, — со вздохом разочарования предложил Томас, указывая на белые кожаные кресла, стоявшие посреди гостиной вокруг белого, с позолоченной окантовкой, стола. — В кабинет не приглашаю. Он занят. Там работает мой пресс-секретарь, готовит текст моего интервью для английского информационного агентства «Рейтер». Они попросили срочно. Их интересует мое мнение по широкому кругу вопросов.

— Агентство «Рейтер» интересует твое мнение? — усомнился Краб, погружая увесистое квадратное тело в низкое кресло. — Какое у тебя, блин, может быть мнение?

— Это зависит от проблемы, — разъяснил Томас. — По одной проблеме у меня одно мнение, а по другой совершенно другое.

— Какое? — повторил Краб.

— Я еще точно не знаю. Когда мой пресс-секретарь закончит работу над интервью, скажу. Знаешь, Стас, я решил последовать твоему совету и заняться политикой, — продолжал Томас, расхаживая по гостиной и свободно жестикулируя. — К бизнесу у меня склонности нет, никаким ремеслам я не обучен. Остается интеллектуальная деятельность. То есть политика.

— Ты же художник, — с ухмылкой напомнил Краб, закуривая «гавану».

— Это — святое. Это, Стас, — для души. А хочется быть просто полезным людям. Хочется, знаешь ли, помочь людям пережить эти трудные времена. Поэтому на предстоящих выборах я решил баллотироваться в рийгикогу. Это наш однопалатный парламент, — объяснил он Мухе, который устроился в позе стороннего наблюдателя на широком, во всю торцевую стену гостиной диване.

— Ты что, с бодуна? — удивился Краб.

— Немножко есть, — признался Томас. — А что, заметно? Но это не препятствует. Это даже помогает. Как-то невольно раскрепощаешься мыслью.

— Тебе же было все сказано про парламент. С отсидкой по сто сорок седьмой ты даже во второй тур выборов не пройдешь. Да тебя никто и не выдвинет!

— Я думал об этом. Да, думал. Но это не препятствие. Нет, Стас, не препятствие. Я все объясню. И люди меня поймут.

— Что ты объяснишь? Что ты можешь объяснить, бляха-муха?

— Демонстрирую. Дорогие сограждане! Да, я действительно схлопотал шесть месяцев по статье сто сорок седьмой, часть первая, за мошенничество, выразившееся в так называемой «ломке» чеков Внешторга. Я мог бы сказать вам, дорогие сограждане, что специально подставился, чтобы не попасть под каток памятного всем вам большого политического процесса над молодыми эстонскими националистами и диссидентами. А я вполне мог под него попасть, потому что дома у меня хранился машинописный экземпляр книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», которую я иногда читал перед сном. Но я не скажу вам этого. Нет, не скажу. Я не буду врать. Я считаю, что политик не должен врать своим избирателям без крайней необходимости. Я действительно фарцевал у «Березок» и «ломал» чеки и на этом деле подзалетел. Но что значит фарцевать? Это то, чем занимается сегодня вся Эстония. Это обыкновенная торговля, и сейчас кажется странной нелепостью, что за это человека можно было посадить в тюрьму. А что значит «ломать» чеки, дорогие сограждане? Официальная цена одного чека Внешторга была рубль, я предлагал два, но на самом деле за сто чеков платил только сто рублей, а не двести, как обещал. Да, я обувал. Но кого? Тех, кто сам хотел наварить на чеках. А чеки, как вы знаете, были в основном у советской партноменклатуры, имевшей возможность выезжать за рубеж. Такие чеки были и у наших моряков и рыбаков, но ни одного из них я не кинул. Но не потому, что я их боялся, нет! А потому, что уважал их нелегкий труд! Ну, как? Муха, ты человек посторонний. Ты бы за меня проголосовал?

— Двумя руками.

— Вот видишь, — обратился Томас к Крабу. — Народ меня понимает.

— Про кидалово на авторынке тоже скажешь? — поинтересовался Краб. — Как ты впаривал продавцам «куклы»?

— Во-первых, это было редко. А во-вторых, не я, а мы. Ты меня прикрывал. И на этом деле меня не прихватывали. Однажды били — да, было дело. Да ты сам хорошо помнишь, потому что нас били вместе. Но ментовка ни разу не прицепилась.

— Но люди-то знают. И на предвыборном собрании обязательно спросят.

— Кто? Ты?

— Зачем я? Найдутся желающие. Тут тебе и придут кранты.

— Недооцениваешь ты меня, Стас, — укорил Томас. — И людей недооцениваешь. Это нехорошо. Людей нужно уважать. Любить не обязательно, а уважать нужно.

Он встал в позу трибуна и обратился к Мухе:

— Дорогие сограждане! Тут некоторые намекают на то, что я впаривал так называемые «куклы» продавцам машин на нашем авторынке. Честно признаюсь: было. Но что это означает? Это означает, что человек пригонял на рынок новые «Жигули» и объявлял за него два и даже три номинала. Официальная цена оформлялась через кассу, а «вышку» он получал налом. Вот эту «вышку» я и выдавал ему в виде «кукол». Я обманывал, да. Но кого? Кто в советские времена мог покупать автомобили по госцене? Да все та же партийно-хозяйственная номенклатура. Так кого же я обувал? Партократов и вороватых чиновников! Я не считаю себя безгрешным, дорогие сограждане. Нет, не считаю. Мне часто бывает стыдно за бесцельно прожитые годы, потраченные на выживание. Но чем занимались все вы? Выживали. Кто как мог. И если кто-то из вас ни разу не спер с завода болта или хотя бы канцелярской скрепки со службы, пусть первый бросит в меня камень! И я немедленно сниму свою кандидатуру! А вам придется голосовать за политиканов, которые врали вчера, врут сегодня и будут врать всегда! Выбор за вами, сограждане! Голосуйте душой!

Муха поаплодировал. Томас скромно поклонился и подошел к бару, так как решил, что пятьдесят граммчиков «Мартеля» он заслужил. И даже, пожалуй, сто. Да, сто. И все. Все, пока не будет сделано дело.

Краб покатал во рту сигару и озадаченно проговорил:

— По-моему, Фитиль, ты гонишь пургу. Только никак не въеду зачем.

— Никакой пурги, — возразил Томас, опускаясь в кресло и закуривая «Мальборо». — Скажу тебе больше. Я уже решил, по какому округу выставлю свою кандидатуру. По Вяйке-Ыйсмяэ. Это таллинские «Черемушки», — объяснил он Мухе. — Самый большой район города.

— Вяйке-Ыйсмяэ? — переспросил Краб. — Да тебя там закидают тухлыми яйцами! Там же половина русских, а вторая половина им сочувствует. А ты, блин, внук эсэсовца, если помнишь.

— И все-таки Вяйке-Ыйсмяэ, — повторил Томас. — Именно потому, что я внук Альфонса Ребане. Я тебе скажу, Стас, в чем тут фишка. Но только между нами. Пока об этом не должен знать никто. Придет время, узнают все. А сейчас — молчок. Дело в том, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле.

— Как?! Что значит — на твоей земле?

— То и значит. Эту землю перед войной купил мой дед. А я его законный наследник.

— Твою мать. А я уши развесил. Ладно, Фитиль, отдыхай. А я пойду, некогда мне разводить ля-ля-тополя со всякими алкашами.

С этими словами Краб бросил в пепельницу недокуренную сигару и выбрался из низкого кресла.

— Не спеши, Стас, я еще не все сказал, — остановил его Томас.

— С меня и этого хватит. Потом как-нибудь доскажешь. Летом, летом.

— Сядьте, господин Анвельт, — посоветовал со своего дивана Муха. — Сидите и слушайте. Когда вам разрешат уйти, тогда и уйдете.

— Это кто мне приказывает, бляха-муха? — взъярился Краб. — Скажи своей шестерке, Фитиль, чтобы придержал язык. Тут ему не Россия, тут его быстро окоротят!

Произошло движение воздуха, и Муха, только что сидевший на диване, уже стоял перед Крабом. В руке у него был пистолет. Он уперся стволом в лоб Крабу и вдавил его в кресло.

— Вот так и сиди. Сиди и кури.

— Почему ты так с ним разговариваешь? — удивился Томас.

— Он знает.

— Что я, блин, знаю?! — возмутился Краб.

— Не знаешь? Даже не догадываешься? — не поверил Муха. — Ладно, потом объясню.

Из кабинета вышла Рита Лоо, на ходу убирая в сумочку стопку листков.

— Что тут происходит? — поинтересовалась она, уловив некоторую напряженность в атмосфере гостиной.

— Мы беседуем, — объяснил Муха.

— А что это у вас в руках?

— Это? А! Это пистолет Макарова. Привык, знаете ли, вертеть что-нибудь в руках. Это помогает мне в разговоре. И очень способствует взаимопониманию.

— Познакомься, Рита. Господин Анвельт, президент компании «Foodline-Balt», — отрекомендовал гостя Томас. — А это мой пресс-секретарь Рита Лоо. Стас не верит, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле. Ты видела купчую — скажи ему об этом.

— Да, видела.

— Ты не просто ее видела. Ты держала ее в руках и читала. Правильно?

— Да, держала в руках и читала. Зачем ты спрашиваешь?

— Чтобы ты ответила.

— Ответила. И что?

— Пока ничего. Ты подготовила текст моего интервью агентству «Рейтер»?

— Да.

— Так покажи.

— Когда выйдет, тогда и посмотришь. Мне нужно его еще перепечатать и успеть сбросить по факсу в Лондон.

— Но там все правильно? — строго спросил Томас.

— Успокойся, все правильно. Ты не видел листка, который оставил Мюйр? Ксерокопия. Ты понимаешь, о чем я.

— Разве его нет в кабинете?

— Нет. Я все обыскала.

Муха извлек из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо листок и показал Рите.

— Вы не о нем говорите? Он лежал на телевизоре, я взял, чтобы не завалялся.

— Как он оказался на телевизоре?

— Понятия не имею. Может, Артист смотрел и оставил?

— Ладно, бегу, — кивнула Рита, убирая ксерокопию в сумочку. — Водитель не вернулся?

— Пастух звонил, он отвез Мюйра домой. Сейчас подъедет, подождите, — предложил Муха.

— Некогда ждать. Возьму такси, — решила Рита.

— А зачем тебе эта ксерокопия? — заинтересовался Томас.

— Пригодится. Бай-бай, господа. Чао, дарлинг.

Она послала Томасу воздушный поцелуй и поспешила к выходу. Муха пошел ее проводить.

— А ты не верил, — укорил Томас Краба. — Это моя невеста. Она держала купчую на Вяйке-Ыйсмяэ в своих руках. Совсем недавно. А с ней было еще семьдесят пять купчих. Теперь ты понял, почему я так уверенно говорю, что меня изберут подавляющим большинством голосов? Я пообещаю в случае моего избрания не брать арендную плату за землю. И я тебе говорю: за меня проголосуют все!

Из холла появился Муха и вернулся на свой диван.

— Все в порядке? — поинтересовался он. — Клиент спокоен?

— Мы близки к взаимопониманию, — заверил Томас.

— На кой ты мне все это рассказываешь? — спросил Краб.

— А ты не понял? Я хочу, Стас, чтобы ты финансировал мою предвыборную кампанию.

— Я? — удивился Краб. — С каких хренов?

— Потому что я тебе доверяю. И не сомневаюсь, что ты оправдаешь мое доверие.

— А мне-то какой с этого навар?

— Здрасьте! Серьезный бизнесмен, а не врубаешься в элементарные вещи. Ты сам говорил, что вам нужен свой депутат в рийгикогу. Я и буду этим депутатом. Я, Стас, очень выгодное вложение капитала. Ты вникни! Я буду лоббировать нужные тебе законопроекты. А иначе не буду. Иначе буду требовать повышения таможенных пошлин на продукты питания, чтобы поддержать отечественных производителей. И твой бизнес накроется медным тазом. Я тебе дело предлагаю. И всего за пятьдесят тысяч баксов.

— За сколько?! — переспросил Краб. — За пятьдесят кусков «зелени»?!

— Ну да, — подтвердил Томас. — Потом, возможно, понадобится еще. Но пока только полтинник. Правда, срочно. Лучше сегодня.

— Сегодня?

— Сегодня.

— А до завтра не подождешь?

— Могу. Но лучше сегодня.

— Ну, хватит! — отрезал Краб. — Пошутили и хватит. И скажи своему аргусу, чтоб не хватался за пушку. У них в России, может, так и ведутся предвыборные кампании, а у нас они так не ведутся. Мы все-таки, блин, Европа. И у нас, блин, демократия!

— Значит, не хочешь быть моим спонсором? — огорчился Томас.

— Не хочу.

— Ты хорошо подумал?

— Хорошо.

— Нет?

— Нет.

Томас разочарованно развел руками.

— Тогда придется зайти с другой стороны. Видит Бог, я этого не хотел. Но ты меня, Краб, вынудил.

— Я тебе не Краб, а Стас Анвельт!

— Нет, — сказал Томас. — Ты был для меня Стасом Анвельтом до того, как сказал «нет». А сейчас Краб. И я буду разговаривать с тобой, как с Крабом. Я не хочу этим тебя унизить. Я просто возвращаю наши отношения на некоторое время назад.

— Кончай финтить! Базарь по делу!

— Это и есть дело. Все мы, Краб, бываем говном. Такова жизнь. Кто больше, кто меньше. Кто чаще, кто реже. Но это, к сожалению, неизбежно.

— Говори за себя, — посоветовал Краб. — За себя я могу сказать сам. Если ты бываешь говном, то это твои дела.

— А ты — нет?

— Нет!

— Ты заставляешь меня говорить вслух неприятные для тебя вещи. Я надеялся, что ты и без слов поймешь. Не хочешь понимать. Придется сказать. Мы оценим ситуацию со стороны. Взглядом незаинтересованного наблюдателя. Вот Муха и будет этим наблюдателем. Представь себе такую картину, — продолжал Томас, обращаясь к Мухе. — Один человек отмазывает другого от тюрьмы. Он бьется со следователем, как гладиатор. И в конце концов побеждает. И идет на зону в гордом одиночестве, но с сознанием исполненного долга. На целых полгода!

— Гонишь понты! — перебил Краб. — Если бы ты меня не отмазал, то получил бы до четырех лет!

— Но и ты получил бы вместе со мной до четырех лет. По статье сто сорок семь, часть вторая, пункт "а": «мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору». И вместо того чтобы налаживать свой бизнес, валил бы лес в Коми АССР, столица Сыктывкар, где конвоиры строги и грубы. И как же за это отблагодарил меня мой напарник? Сначала он дал мне гнилой совет заняться российской недвижимостью, из-за которого я только чудом не налетел на все свои бабки. А потом и того больше. Он кинул меня на мою хату. Кинул самым вульгарным, хотя и по форме изощренным образом. Я говорю про историю с компьютерами, я вам про нее рассказывал, — пояснил Томас. — И как после этого назвать такого человека? Если он не говно, то кто? Я спрашиваю тебя: кто? Оцени беспристрастно, как богиня правосудия Немизида.

— Сволочь, — оценил Муха.

— Вот! А ты говоришь не «говно», — констатировал Томас. — А человек говорит «сволочь». Но сволочь же включает в себя понятие «говно»?

— Само собой, — подтвердил Муха. — «Говно» — это маленькая сволочь. Хоть и не всегда сволочь. А «сволочь» — это всегда очень большое говно.

— Кончай! — рявкнул Краб. — Это были не мои дела! И ты сам это знаешь!

— Я об этом ничего не знаю и знать не хочу, — парировал Томас. — Я отдал свои бабки человеку, на которого ты мне указал. Я сделал все, как мы договаривались. Как я договаривался с тобой. Если тебя кто-то подставил, разбирайся с ним сам. А меня кинул ты. И должен отвечать. И стоить это будет тебе ровно пятьдесят штук гринов. Не потому, что я жлоб, а потому, что эти бабки мне сейчас нужны.

— А как это ты, блин, считаешь? — заинтересовался Краб. — Поделись.

— Охотно. Десять штук моих кровных зависли у тебя? Зависли.

— Да не видел я твоих бабок!

— Видел! Сам Янсен сказал, что ты мне их вернешь!

— Тебе об этом сказал Янсен? — насторожился Краб. — Когда?

— На презентации кинофильма «Битва на Векше». После пресс-конференции.

— Врешь!

— Проверь.

— И проверю!

Краб достал из кармана мобильник и нащелкал номер. Из чувства врожденной деликатности Томас поднялся из кресла и начал прогуливаться по гостиной. На вопросительный взгляд Мухи переводил:

— Звонит Янсену... Спрашивает про эти десять штук... Говорит, что хочет встретиться и все обговорить лично... Настаивает... Тот, видно, не хочет... Нет, согласился... Краб говорит, что приедет к Янсену через полчаса...

— Понял, — сказал Муха. — Но ты все-таки отошел бы от бара.

— Ты думаешь, что я хочу врезать? — оскорбился Томас.

— А нет?

— Да, хочу, — признался Томас. — Но не буду. Пока.

Краб убрал мобильник и кивнул:

— С этой десяткой разберемся. А откуда взялись остальные?

— Упущенная выгода, — объяснил Томас. — Я должен был наварить на этом деле семнадцать штук чистыми. Плюсуй. Двадцать семь. Так? А все остальное за моральный ущерб.

— Двадцать три штуки «зеленых» за моральный ущерб? — переспросил Краб. — Да это что ж нужно сделать, чтобы причинить тебе такой моральный ущерб? Поиметь на площади раком?

— Я разочаровался в дружбе, — не очень уверенно заявил Томас.

— Не пыли. Мы с тобой никогда не были друзьями. Были напарниками. И все.

— Я разочаровался в человечестве!

— Ты разочаровался во мне. Допустим. За остальное человечество я не отвечаю.

— Я прятался целый месяц! Я опасался за свою жизнь!

— Мало ли за что ты опасался. Мои люди тебя и пальцем не тронули. Может, ты боишься темноты или черных кошек. За это мне тоже платить?

Томас задумался. К такому повороту темы он был не готов. В словах Краба была железобетонная логика, и Томас не знал, что ей противопоставить.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Муха подсел к столу, извлек пистолет, отобранный у Сымера, и сунул ствол Крабу под нос.

— Понюхайте, господин Анвельт.

Крабу пришлось понюхать. Из чистого любопытства понюхал и Томас. Пахло гарью.

— Вы меня спросили, когда из этой пушки стреляли, — продолжал Муха. — Я вам скажу. Позавчера около восьми вечера. И скажу где. На трассе Таллин — Санкт-Петербург. И скажу кто. Ваш начальник охраны Лембит Сымер.

— И все это ты определил по запаху? — удивился Томас.

— Нет. По фингалу. Он сидел в «Ниве» рядом с водителем. И саданулся лбом о правую стойку, когда «Нива» вмазалась в столб.

— Ты хочешь сказать...

— Да, это я и хочу сказать. А теперь я скажу, в кого стрелял ваш охранник, господин Анвельт. Он стрелял по машине, в которой находились Томас Ребане, я и мои друзья. Он стрелял в нас. Что вы на это скажете?

Плоская красная лысина Краба стала зеленовато-серой, как в молодости, когда жизнь еще не сварила его в котле страстей, надежд и разочарований.

— Я ничего про это не знал! — сказал он с таким выражением, что Томас готов был поверить.

А Муха был не готов.

— Странные дела, господин Анвельт, — заметил он. — Вы кидаете Томаса на квартиру — и вроде бы ни при чем. Ваши люди нападают на нас. И вы снова сбоку припеку. Вас самого это не удивляет?

— Я ничего про это не знал! — повторил Краб с отчаянием, и его лысина вновь стала красной, как у краба, которого уже пора подавать на стол. — Я не отдавал Сымеру никаких приказов!

— Кто же отдал? Кто, кроме вас, господин Анвельт, может отдавать приказы вашему начальнику охраны?

— Может, он в самом деле не знал? — из врожденного чувства деликатности вступился за Краба Томас.

— Мне срать, что он знал, а чего не знал. Должен был знать, — заявил Муха и перешел с высокопарного «господин Анвельт» на более стилистически уместное в такого рода разговоре «ты». — Твой начальник охраны стрелял в нас. Он сделал пять выстрелов. И не попал только потому, что стрелок из него, как из дерьма пуля. Но попасть мог. Даже чисто случайно. А за такие развлечения нужно платить. Сколько тебе надо? — обратился он к Томасу.

— Еще двадцать три. А всего полтинник.

— А больше?

— Нет, больше не надо, — сказал Томас. — Вообще-то, конечно, от бабок нельзя отказываться. Но все-таки у каждого человека должно быть чувство меры.

— Фитиль, ты благородный человек. Из тебя получится классный политик. Ты веришь в то, что несешь. Даже если несешь херню. Я бы с него за такие дела содрал стольник. Ладно, двадцать три. Вот столько и стоит моральный ущерб, который ты, Краб, нанес моему клиенту. И вот что я тебе скажу еще. Если ты попробуешь крутить, мы будем считать тебя источником угрозы. Объясню тебе, что это значит. Нас наняли охранять Томаса Ребане...

— Кто? — быстро спросил Краб. — Кто вас нанял?

— Член политсовета Национально-патриотического союза господин Юрген Янсен. Он заплатил нам за это сто тысяч баксов.

— Сколько?! — поразился Томас. — Сто штук за меня?!

— Да.

— И отдал? Или только пообещал?

— Отдал.

— Я начинаю себя ценить.

— Главное, что тебя ценят другие. Как видишь, Краб, контракт серьезный. Как мы можем обеспечить безопасность клиента? Только одним способом: выявлять и ликвидировать любой источник угрозы. Сейчас на эту роль лучше всего подходишь ты. Я достаточно ясно выразил свою мысль?

— Господин Мухин, вы не в России! — попробовал трепыхнуться Краб.

— Только поэтому ты еще жив, — оборвал его Муха. — В России таких, как ты, уже выбили. А твой аргус жив только благодаря Томасу. Я тоже не одобряю его поклонения Бахусу... Я правильно сказал, ничего не перепутал?

— Да, правильно, — подтвердил Томас. — Бахус, он же Вакх, он же Дионисий, — покровитель виноградарства и виноделия.

— Так вот, если бы не его любовь к Бахусу, твой начальник охраны еще позавчера превратился бы в шашлык, — завершил свою мысль Муха. — Я надеюсь, господин Анвельт, вы сделаете правильные выводы из того, что я вам сообщил.

— Я должен посоветоваться, — выдавил из себя Краб. — Я позвоню.

— Конечно, посоветуйся, — одобрил Муха. Он положил на стол пистолет и подтолкнул его к Крабу. — Забирай и вали.

Краб с опаской посмотрел на пистолет, а потом вдруг схватил его и неловкими движениями попытался взвести курок.

Муха засмеялся. Вроде бы весело, но Томаса словно бы вдруг опахнуло какой-то горячей волной.

— Сначала нужно передернуть затвор, дослать патрон в казенник, — подсказал Муха. — Потом снять с предо-хранителя. Большим пальцем правой руки. Рычажок вниз. Теперь взводи курок. Взвел? Молодец. Отличник боевой и политической подготовки. А теперь жми на спуск. Только плавно, не дергай. А то промахнешься. Давай-давай, жми!

Краб сунул пистолет в карман и встал.

Муха неодобрительно покачал головой.

— А вот так никогда не делай. Ствол на боевом взводе, а ты суешь его в карман. Так можно отстрелить себе яйца.

Краб дико посмотрел на него и быстро, боком, как настоящий краб, выкатился из гостиной.

Муха послушал, как хлопнула входная дверь, и с недоумением проговорил:

— Странный вы, эстонцы, народ. Считаете себя демократической страной, а даже не умеете обращаться с «макаровым».

— Не понимаю, — сказал Томас. — Какая связь между умением обращаться с оружием и демократией?

— Самая прямая. Если у всех есть оружие и все умеют с ним обращаться — это демократия. А если оружие есть только у части населения — это диктатура.

— А если нет ни у кого?

— Это кладбище.

Томас решительно подошел к бару и хлобыстнул «Мартеля» прямо из горла.

— Ты кто? — вернувшись к столу, без обиняков спросил он.

— Я? — удивился Муха. — Как — кто? Твой охранник.

— Нет. Вообще. Ты откуда? Вы все — откуда? У тебя был такой вид, будто ты пришел... Не знаю. С того света. Не сейчас пришел, а как будто там был.

— Ну, мало ли где приходилось бывать.

— И как там?

— Где?

— На том свете. Правда, что там райские кущи?

— Райские кущи? — переспросил Муха. — Что-то не помню. Нет, райских кущей не видел. Мы, наверное, бывали не в той части того света.

— А если бы он выстрелил?

— Кто?

— Краб!

— Успокойся, Фитиль, — примирительно проговорил Муха. — Чтобы выстрелить в человека, мало иметь пистолет и уметь нажимать на курок. Пистолет — это не оружие. Это всего-навсего инструмент.

— А что оружие?

— Фитиль! Ты как будто вчера родился. Марксистско-ленинская идеология!

— По-моему, ты надо мной издеваешься, — заключил Томас. — Ты сказал, что из меня получится классный политик. Ты в самом деле так думаешь?

— Ну да. Только тебе нужно правильно выбрать страну и время.

В прихожей стукнула входная дверь. Томас насторожился.

— Все в порядке, свои, — успокоил его Муха.

Томас посмотрел на него со священным ужасом.

— Все понимаю, телепатия, — негромко сказал он.

— При чем тут телепатия? — удивился Муха. — Ключи есть только у наших.

Вошел Сергей Пастухов, которого и Артист, и Муха признавали за старшего, хотя ни в его внешности, ни в манере поведения не было ничего особенного. Его темные волосы поблескивали от воды.

— Снег? — спросил Муха.

— Дождь. Слегка моросит. У гостиницы полно скинхедов. Появились пикетчики с плакатами «Да здравствует СССР» и «Но пассаран». Как бы не передрались. На всякий случай «линкольн» я оставил у служебного входа. Что у вас?

— Был Краб.

— Знаю.

— Зачем — знаешь?

— Догадываюсь.

— Уехал советоваться к Янсену, обещал позвонить.

— Обязательно позвонит.

— Что у тебя?

— Все в норме.

— Артист?

— На месте.

— Есть новости?

— Есть.

— Какие?

— Странные.

Из всего этого разговора, быстрого, как пинг-понг, в сознании Томаса отложилась лишь фраза Пастухова о том, что Краб обязательно позвонит. И произнесено это было так, будто Пастухов знает, о чем будет этот звонок. И хотя не было сказано ничего больше, Томас вдруг ощутил тот прилив энергии, тот волнующий кровь кураж, который всегда предшествовал удачной комбинации. А комбинация вырисовывалась редкого изящества. Такие комбинации Томас всегда любил. У русских про это есть хорошая поговорка: «На елку влезть и жопу не ободрать». Есть и другая, более точная. Про рыбку съесть. Но она неприличная.

Краб позвонил через сорок минут. А еще через полчаса приехали два его охранника и молча вручили Томасу сверток в коричневой оберточной бумаге.

В нем было пятьдесят тысяч долларов.