Закат северных крестоносцев. «Война коадъюторов» и борьба за Прибалтику в 1550-е гг.

Возникновение Ливонского вопроса

В 1525 г. прекратил существование Тевтонский орден. Его правитель, Альбрехт Гогенцоллерн, на центральной площади Кракова у стен Сукенниц преклонил колени перед польским королем Сигизмундом I Старым и принес ему присягу вассала на верность. Тевтонский орден превратился в вассальное Прусское герцогство, зависимое от Королевства Польского.

Данные события вызвали перекраивание политической карты Прибалтики. Ливония нервно отнеслась к переходу Пруссии под власть Полыни. Магистр Вальтер фон Плеттенберг обратился в Ватикан с просьбой защитить Ливонский орден, если притязания Сигизмунда распространятся и на него. Но папе в 1525 году, в самый разгар борьбы с лютеранством, было явно не до Ливонии. Одно время Плеттенберг даже рассматривал возможность нападения на Пруссию с целью ее освобождения от поляков. Но его остановило то соображение, что тевтонцы сдались добровольно, и поэтому все попытки вернуть их в лоно рыцарских орденов означали бы гражданскую войну. Правда, по мнению В. Урбана, подобная мягкая позиция повредила репутации самого Плеттенберга, поскольку современники видели в его бездействии признак того, что магистр хочет сам секуляризировать Ливонский орден и стать его первым наследственным правителем, основав собственную династию. Это было неправдой, но в дискредитации власти магистра эти слухи сыграли свою роль[29].

Идея аннексии Ливонии начинает активно муссироваться в прусском эстеблишменте уже при формировании принципов внешней политики нового герцогства, то есть в 1525 году. По указанию И. Олевника, в письме Акации Це мы к Альбрехту от 21 июня 1525 г. содержится рекомендация: «не ограничиваться секуляризацией Прусского ордена, но то же сделать и с Ливонией, иначе она станет добычей Москвы»[30]. Ряд историков считает, что позиция Пруссии была вызвана мечтой об огромном Hohenzollernstaates в Прибалтике, а своими силами подчинить Ливонию для Альбрехта оказалось невозможным. Однако датский исследователь К. Расмуссен возразил на эту гипотезу, что она порождена скорей влиянием на умы роли Пруссии в новое время, когда она могла реально доминировать в Европе, а в XVI в. она была слабым государством, и ни о каких «империях Гогенцоллернов» не могла и мечтать. На самом деле Альбрехт хотел усилить позиции Пруссии внутри государства Ягеллонов объединением с ливонской протестантской политической элитой[31]. И. Олейник трактовал возможные намерения Альбрехта несколько иначе: проект Hohenzollernstaates был вызван к жизни не агрессивными намерениями, попыткой реанимации эпохи господства Немецкого ордена в Прибалтике и землях Северной Польши, но наоборот, насущной необходимостью обороны от наступления Польши. Пруссия понимала, что в одиночку она не выстоит против Короны, и хотела усилиться за счет Ливонии[32]. Усилиться она не успела, пала под давлением Польши, но планы Hohenzollernstaates остались…

Эти идеи прусских политиков органично совпадали с давними планами Короны. По В. Станцелису, первые идеи о целесообразности аннексии Ливонии были высказаны в Королевстве Польском еще в 1422 году[33]. Причем этот вопрос изначально связывался с разделом сфер влияния с Русским государством. Э. Тиберг и А. Л. Хорошкевич обратили внимание, что в 1494 г. литовскому посольству в Московию была дана инструкция: Литва готова признать принадлежность России Новгорода, если при этом Ливония будет в договоре официально записана «в стороне» Ягеллонов[34].

Альбрехт хотел быстрее перейти от слов к делу. Но реальными военными силами для аннексии Ливонии Пруссия не располагала. Тогда было решено действовать путем интриг. Оставалось выбрать направление этих интриг. В Ливонии существовало три политических силы: орден, церковь и города. Было очевидно, что орден свои позиции добровольно не сдаст. Охваченные Реформацией города решали свои проблемы и были далеки от проблем прусского герцога. А вот за сферу влияния в церковной среде можно было побороться, тем более что здесь была возможной поддержка короля-католика Сигизмунда.

Альбрехт с помощью Сигизмунда сумел добиться назначения коадъютором (то есть вторым лицом в церковной иерархии) рижского архиепископа своего младшего брата, Вильгельма Бранденбургского, сына Софии Ягеллонки, сестры Сигизмунда I Старого. Мотивы дальнейших действий Вильгельма довольно четко определил историк Г. Форстен: «…стремления Вильгельма, очевидно, клонились к достижению архиепископства и к секуляризации всех орденских земель, с тем, чтобы обратить их в светское герцогство и владеть им в ленной зависимости от Польши. Будущее слияние ливонского герцогства с прусским было лишь вопросом времени. Миссия Вильгельма в Ливонии была такой же, какою миссия его брата в Пруссии…»[35].

Удобный случай вскоре подвернулся. В 1530 г. умер Эзельский епископ Георг фон Тизенгаузен, и капитул избрал его преемником Рейнгольда фон Буксгевдена. Но он своевременно не успел получить папской конфирмации. Тогда Вильгельм добился у капитула утверждения своей кандидатуры на пост эзельского епископа. В ноябре 1532 г. викское дворянство присягнуло Вильгельму, а эзельское осталось верным Рейнгольду. В ордене наконец-то вспыхнула настоящая гражданская война: отряды Вильгельма выжгли города и села на о. Даго, а рыцари Рейнгольда напали на Викскую землю. Итак, в 1532 г. на землях ордена начались боевые действия.

1 апреля 1533 г. Вильгельм и магистр Плеттенберг заключили Венденский союз о взаимной поддержке и непротиводействии Реформации. Это только вовлекло в конфликт новые силы: рыцарство Ливонии требует отставки престарелого правителя ордена под предлогом его связей со смутьяном Вильгельмом. Тем более что в том же 1533 г. Альбрехт Гогенцоллерн вступил в переписку с Вильно, обсуждая вопрос об отправке в Ливонию на помощь Вильгельму вооруженных сил Великого княжества Литовского, то есть, по сути дела, по косвенной вине Вильгельма могла начаться интервенция. В феврале 1534 г. Феллинский ландтаг утвердил права Рейнгольда на Эзельское епископство. Вильгельм отказался освобождать свой пост, и война в Ливонии продолжалась. Не помогло и прямое обращение ливонцев к Сигизмунду с просьбой сместить Вильгельма по обвинению в финансовых злоупотреблениях[36]. Не остановила смуту и смерть Плеттенберга 28 февраля 1535 г.

Кратковременную победу над Эзельским епископом удалось удержать только следующему магистру, Герману фон Брюггеней генанту Газенкампу. Вильгельм отказался от претензий на Эзель, хотя и сохранил должность рижского коадъютора. Многие его сторонники подверглись репрессиям. Но фон Брюггеней стал вдобавок бороться с Реформацией, что тут же привело к новому серьезному конфликту ордена и городов.

11 августа 1539 г. скончался рижский архиепископ Томас Шеннинг, и коадъютор Вильгельм стал его преемником. Это сразу породило несколько очагов конфликтов. Рига отказалась признавать полномочия Вильгельма и 19 ноября 1539 г. вступила в Шмалькальденский союз, тем самым обретая большую независимость и от ордена, и от архиепископа. Бывший коадъютор стал готовится к войне, причем ему был готов оказать военную помощь его брат, бывший прусский магистр Альбрехт. А поскольку Альбрехт — вассал польского короля Сигизмунда, то возникла интересная коллизия. Теперь Сигизмунд получил законный повод для вмешательства во внутренние дела Ливонии под предлогом защиты Вильгельма, родственника своего вассала, Альбрехта, да и своего родственника тоже[37].

Сигизмунд I колебался. Сама идея ему нравилась, но ее реализация таила в себе массу сложностей. Тевтонский орден издревле воевал с Польшей, последняя война была как раз накануне его секуляризации и покорения Короне, в 1518–1521 гг.[38] Поэтому победа Польши над тевтонцами в 1525 г. никого не удивила, Польша была, что называется, в своем моральном праве. Ливонская ветвь Немецкого ордена давно уже не вела самостоятельных войн с Великим княжеством Литовским. Исключая пограничные стычки и конфликты, последнее масштабное участие ливонских войск в войнах Тевтонского ордена, Польши, Литвы было в 1435 г. С тех пор военно-политическая роль Ливонии была сугубо региональной и незначительной.

Поэтому, чтобы напасть на Ливонию или иным способом принудить ливонского магистра стать вассалом Польши так же, как им в 1525 г. стал Альбрехт, требовались серьезные основания. Об этом прямо говорилось в переписке того времени: «Если начинают какую-либо войну, все христианские короли должны уважать прежде всего то, что они справедливый повод к этому имеют, им не должно ставиться в вину пролитие христианской крови и желание захватить чужие блага»[39].

Не то чтобы Корона боялась обвинений в агрессии или не хотела выглядеть неблагородно. Надлежит помнить, что в начале XVI в. Ливония была официально включена в состав Священной Римской империи. То есть конфликта с императором и папой было бы не избежать. Понятно, что императору, пытавшемуся как-то потушить полыхавший пожар Реформации, было немного не до Ливонии, но все-таки польский король не мог не считаться с империей (тем более что отношения Габсбургов и Ягеллонов и так были непростыми). И надо было тысячу раз подумать, стоит ли рисковать и ввязываться в спор из-за Прибалтики.

Тем не менее соблазн был слишком велик, а Ливония оказывалась чересчур соблазнительным кусочком. Чтобы нейтрализовать империю, была разыграна карга «русской угрозы». Данный прием был для ливонских ландсгерров традиционным: во время новгородско-ганзейского кризиса 1494 года, который наложился на датско-шведский и русско-литовский конфликты, основной темой переписки магистра Плеттенберга с Европой была именно «русская угроза» — муссирование слухов, что Россия строит флот, строит дороги, «по которым в ряд могут пройти 12 лошадей», хочет напасть и т. д. Ссылаясь на нарастание «русской угрозы», орден просил у Европы денег, оружия, солдат и другую помощь[40]. Сторонники инкорпорации, прежде всего Альбрехт и Вильгельм, на переговорах с Сигизмундом II упирали на то, что если Ливонию не захватит Польша — ее захватит Россия. По указанию И. Олевника, уже в письме Акации Цемы к Альбрехту от 21 июня 1525 г. содержится рекомендация: «не ограничиваться секуляризацией Прусского ордена, но то же сделать и с Ливонией, иначе она станет добычей Москвы»[41].

Следующие попытки разработать план аннексии Ливонского ордена польской Короной, по Э. Тибергу, предпринимались еще в 1547–1548 годах[42]. В плоскость практических действий эти попытки были переведены в сентябре 1552 г. на тайной встрече нового польского короля, Сигизмунда II, с Альбрехтом Гогенцоллерном в Крупишках и Брайтенштайне. На переговорах присутствовал мальборский воевода Акаций Цема. Сигизмунд II поручил Альбрехту разработать план инкорпорации Ливонии по образцу присоединения Пруссии 1525 года[43].

Главным мотивом будущей акции было нежелание уступить русским: Ливония должна быть превращена в лен ягеллонской монархии, чтобы «не достаться Московии». И польские, и прусские, и ливонские политики отдавали себе полный отчет, что Ливония не сможет противостоять Московии в случае серьезного военного конфликта[44]. Причем, как и Россия, Польша апеллировала к очень древним, забытым и никогда не исполнявшимся договорам: в 1366 г. император Священной Римской империи Карл IV Люксембургский признал за польским королем Казимиром Великим и его наследниками титул протектора Рижского архиепископства[45]. Теперь Сигизмунд II «вспомнил» об этом ягеллонском наследстве и напомнил, что является протектором и покровителем Вильгельма, рижского архиепископа.

3 октября 1552 г. Вильгельм послал Альбрехту мемориал с характеристикой текущего положения и стоящих перед политиками задач. Обсуждался вопрос о встрече Вильгельма с польским королем. Высказывалось предположение, что Россия не напала на Ливонию в 1551–1552 гг., как хотела, из-за того, что была измотана в войне с татарами. Русские готовы заключить перемирие на 20 или даже 30 лет, если будут удовлетворены их требования по торговле, свободному пропуску военных специалистов из Европы и т. д. Поэтому на переговорах с ними надо соглашаться только на перемирие на 34 года. Угроза войны не снята — Вильгельму стало известно, что Иван IV приказал засыпать 8000 ластов обмолоченной пшеницы в хранилища недалеко от псковской границы. Несомненно, они предназначены для фуража войска в случае войны. Нужно введение новых специальных налогов, урегулирование отношений архиепископа и дворянства и т. д.[46]

Но ни Альбрехт, ни Сигизмунд II не спешили. Как показал И. Олевник, почти три года спустя, в июле 1555 г. прусский герцог писал Сигизмунду II, что с момента тайных переговоров 1552 г. он «…размышлял об этих разговорах и начал искать, но так и не смог найти подходящего пути, чтобы двинуть дело вперед»[47]. Польский историк склонен доверять этому заявлению и делает вывод, что в 1552–1555 гг. к энергичным мерам по инкорпорации Ливонии, с точки зрения прусского герцога, не располагала обстановка. Несколько иначе трактует ситуацию К. Расмуссен: по его мнению, медлительность герцога была связана с его концептуальными разногласиями с королем. Альбрехт считал, что Ливония должна подчиниться польской короне, а Сигизмунд был склонен передать ключевую роль в инкорпорации ордена Великому княжеству Литовскому[48].

Так или иначе, на своей первой фазе план инкорпорации Ливонии в начале 1550-х гг. потонул в переписке политиков. Однако, пока они обсуждали ливонский вопрос, обстановка в Прибалтике накалилась — внезапно и сильно. Для решения ливонского вопроса в Прибалтику явились русские.