Заклятие немоты

ГЛАВА 6 ЖИЛЬВАРИС ТАРВ

Старинный заговор Ведуний

Присловье Арисков

По краю почерневшей перекосившейся балки скакал воробей, с любопытством вертя головкой во все стороны. Вот он замер, распушил перья, прихорошился и негромко чирикнул. Затем вспорхнул, облетел комнату и стрелой метнулся через приоткрытые ставни наружу, к солнечному свету. В ящике на окне закачались ромашки. Птичье перышко вместе с золотистой пылью сонно закружилось в косых зеленовато-желтых лучах, опустившись на пол у кровати. С улицы доносились какие-то звуки и незнакомые запахи.

Комната, где пробудилась Имриен, была не слишком большой, с бревенчатыми стенами, обмазанными чем-то белесым вроде глины. Широкая кровать занимала большую часть пространства. У стены пристроилась скрипучая этажерка. На ее полочках стояли подсвечник с огарком свечи, несовпадающие по рисунку глубокая миска и кувшин, березовый гребень и зеркальце с вытянутой ручкой. У окна притулился деревянный стул. Все вокруг пропитывал аромат лаванды. Из-за тонкой перегородки раздавался знакомый громкий храп.

Настоящая постель, свежая, благоухающая лавандой! Могла ли Имриен мечтать о такой роскоши? Ведь если девушке и доводилось когда-нибудь спать в кровати, она об этом не помнила. Счастливая гостья нежилась на кремовых простынях, перебирая в памяти события вчерашнего вечера, рассматривая их так и сяк.

Город — от него остались самые расплывчатые впечатления. Желтые квадраты светящихся окон; беспорядочная мешанина из движений, звуков и запахов; лес, утопающий в собственном подлеске — дремучие дебри из опор, столбов, стропил… Человеческая толпа бурлила и пульсировала, являя взгляду одновременно нежные цветы и трухлявые поганки. Верхние этажи и чердаки нависали над скрюченными тоннелями улочек. На веревках болталось выстиранное белье, хлопая на ветру, точно корабельные знамена. Сточные канавы издавали стойкое зловоние. Расхваливая залежалый товар, коробейники зазывали горожан и ревели при этом, словно буйволы на пастбище. Звенела сбруя, грохотали колеса, щелкали кнуты; отовсюду неслись крики, обрывки песен, лай собак — ничего себе вечер! Воздух пропитался дымом от медных жаровен, к которому мешались ароматы пирожных и духов. В свете фонарей яркими бликами вспыхивали доспехи и оружие. И над всей этой суетой довлел темный силуэт Башни с узкими бойницами горящих окон — Десятый Дом Всадников Бури.

Пробираясь сквозь шум, блеск и смрад города, Имриен следовала за Сианадом вернее самой тени. Девушка старательно прятала лицо под капюшоном и почти не глядела по сторонам, разве что споткнувшись о каменный бордюр или на миг потеряв товарища на неосвещенном участке улицы. Они петляли по извилистым дорогам и глухим переулкам, пока Имриен совершенно не потеряла чувство направления.

— А вот и Бергамотовая улица! — воскликнул эрт.

Свернув за угол, путники оказались в темном узком проезде. Сианад без труда нашел нужный дом и постучал в дверь. Та отворилась. Раздался звон колокольчика, и желтая рама света упала на булыжную мостовую.

Девушка испуганно отпрянула, отворачивая безобразное лицо, но товарищ сгреб ее за плечи и бережно подтолкнул вперед. Сама не зная как, Имриен очутилась внутри. Дверь за спиной захлопнулась; вокруг уже всплескивали руками, обменивались приветствиями и восторженными восклицаниями.

Начиная с этой минуты воспоминания стали совсем нечеткими, как затертый рисунок на древней монете. Кажется, там было трое. Да, в памяти всплыли три лица.

Добрая леди с тихим, проницательным взглядом, на лбу нарисован голубой круг, из-под платка выбивается поседевшая прядь, лишь весьма отдаленно схожая с огненными волосами Сианада.

Улыбчивый юноша с открытым лицом, вопрошающими глазами и пылающей, как угли в камине, шевелюрой.

Ровесница Имриен — должно быть, Муирна: по плечам рассыпаны блестящие медью локоны, ласковая улыбка не касается лазоревых очей, а в них — плохо скрываемое суеверное отвращение к мерзкой пришелице.

— Как ты? Как постранствовал? Расскажи нам! — теребили Сианада все трое в промежутках между объятиями.

— Вам-то какое дело? — шутливо отбивался гость, заливаясь довольным смехом, а потом приподнял юную красавицу за талию и начал кружить по дому. Племянница визжала в упоении.

Наконец у Имриен взяли обременительную ношу. Гостья была слишком измучена, чтобы проследить, куда поставили ее ларец; сама она в ту же минуту попала за стол, где уже дымилась тарелка с кашей. Сианад сидел напротив и без умолку тараторил с полным ртом, размахивая ложкой в одной руке и горбушкой хлеба — в другой. В камине весело горел огонь. На столе плавились свечи. Девушке протянули кружку с каким-то теплым напитком, который тут же разбежался по жилам зеленым пламенем, освежая силы и ублажая истомленное сердце. Кто-то из хозяев отвел гостью наверх, в эту самую комнату. Последним, что услышала Имриен, падая на кровать прямо в одежде, были слова Сианада, что проревел внизу:

— Нет, у него нету блох, и вообще это девушка!

Сестра Сианада Этлин уже хлопотала внизу — нагрела воды в котле и теперь таскала ее в деревянную бадью для купания, поставленную в углу за занавеской из плотного сукна. Как и положено ведунье, женщина была одета в серое и голубое. Увидев спускающуюся гостью, Этлин радушно улыбнулась, поставила кувшин на стол и вытерла руки о передник. Ладони хозяйки так и замелькали перед глазами девушки, но та лишь печально помотала головой: это чересчур быстро и слишком сложно, с ее-то скудными познаниями! Ведунья опять улыбнулась, будто все поняла, и просто показала на приготовленную ванну. Обида кольнула сердце Имриен: кто-то вчера спрашивал про блох… Но ведь наверняка не эта добрая женщина! И потом, горячая вода так заманчиво благоухала яблоками!

Окунувшись в душистую пену, девушка припомнила ту единственную ванну, которую принимала за все это время. Длинные локоны, мерцающие золотым глянцем, разметались по влажным плечам Имриен — а когда-то волосы стояли на голове короткой щетинкой.

«В целом Эрисе не может быть места лучше, чем это, — думала гостья. — Так бы и осталась здесь на всю жизнь — наслаждаться лавандовым покоем и яблочными ваннами! Мне бы только найти лицо, самое заурядное, такое, чтобы никто не оборачивался. Сианад говорил, лечение обойдется недешево… Кстати, как там сокровища?!»

Купальщица проворно выбралась из бадьи, насухо вытерлась и потянулась за одежкой, сложенной на стуле. Хозяйка убрала куда-то паучий шелк. Вместо него Имриен получила деревенский наряд, чистенький и аккуратно заштопанный. Принадлежал он, видимо, вчерашней красавице с брезгливым взглядом: только она походила на гостью и ростом, и телосложением. Девушка надела облегающее холщовое платье, застегнув рукава на пуговицы от запястий до локтей, и набросила коленкоровый кафтан с широкими рукавами по локоть. На стуле висел также простенький кушак, лежал теплый шерстяной плащ, длинная баска для локонов Имриен, ее старый капюшон, только выстиранный и залатанный, и прежний надтреснутый амулет в виде петушка. Девичья одежда. Выбора больше нет. Надо смотреть правде в лицо.

К тому времени, когда Имриен решилась показаться из-за суконной занавески, комнату уже заполнили громкие голоса и смех Сианада, добродушно подтрунивающего над племянником. Лиам в долгу не оставался, срезал его насмешки, что называется, на лету.

Муирна, не поднимая огненно-рыжей головки, аккуратно расставляла на столе тарелки с оладьями и блюдца с вареньем из красной смородины. В блестящие пряди цвета сердолика, обрамляющие лицо дочери хозяйки, были наугад вплетены семь тонких косичек, похожих на крысиные хвосты или шнурки от корсета, и ниточки разноцветного бисера.

В комнате было полно места для всевозможных очаровательных вещичек. Каменные плиты пола устилал тростник. С низких потолочных балок, покрытых черной копотью, свисали пучки засушенных цветов и листьев. На стенных крючках держались зубчатые кастрюли. Солнечный свет лился в окно, выходящее во двор. В углу из-за шторы виднелись ножки кровати. Вдоль стены, не занятой очагом и печью, тянулись полки и скамьи, на которых в изобилии были расставлены разнообразные интересные предметы: несколько неодинаковых ступок с пестиками, ложки, ситечки, наборы ножей и щипцов, мотки шпагата, нарезанная квадратами материя, бутылки и кувшины с этикетками и плотно притертыми пробками, маленькие жерновки, горшочки, мерки, графины, воронка, миски, дозировочные весы с гирьками, тигели и тому подобные устройства. Среди этой мешанины попадалось и множество растений или их частей в свежем и сушеном виде, как-то: листья, стебли, корни, ягоды, кора, цветы, семена, орехи, плесень, скорлупки, черенки и зерна.

Посреди комнаты стоял большой чисто выскобленный стол, добрую половину которого захватили все те же приспособления и травки; на другой половине, видимо, обедали хозяева. Рядом — пара длинных скамей из неструганного дуба. Часть комнаты отделяла перегородка с кожаным занавесом — там находилась крохотная приемная и дверь, которая со звоном колокольчика распахивалась прямо на Бергамотовую улицу.

Ладони Этлин сплетали в воздухе новые знаки-слова.

— Мама приглашает тебя присесть с нами и разговеться после столь долгого поста, — пояснил Лиам и подчеркнуто вежливо кивнул, приветствуя гостью.

В поведении юноши не было и намека на издевку, глаза смотрели с почтительным любопытством — и только. Что же такое рассказал о ней Сианад? А много ли он знает сам?..

— Значит, так, шерна, — обратился эрт. — Сегодня за завтраком, специально для тебя, говорим на общем для всех языке и с помощью рук. Но не раньше, чем упишем львиную долю всего, что наготовили мои милые Эт и Пташка. Всегда обожал их стряпню! К тому же, когда я ем…

Однако молчание продлилось недолго. Нарушил тишину, разумеется, сам Сианад; его так и подмывало попотчевать близких историями о своих похождениях. Рассказывал он со смаком, ничего не опуская, разве что прибавляя от себя. Слушатели хохотали до слез, когда Большой Медведь расписывал мнимую ярмарку и то, как карлики-сьофры нахально обвели его вокруг пальца.

Тут задребезжал дверной колокольчик, и Муирна вскочила:

— Я открою, мама!

Девушка скрылась за шторами и немного погодя вернулась с полным передником слив.

— Ожог, — коротко сказала она. — Я поставила припарки.

«Молодец», — похвалила мать.

— Поставить — дело нехитрое, — прищурился эрт. — А сколько времени вы потратили, чтобы приготовить основу для этих припарок? Можно спросить?

Муирна пожала плечами, высыпая сливы на блюдо.

— Ручаюсь, это стоило часов работы, — продолжал Сианад. — Собрать травки, промыть, просушить, истолочь, заварить, процедить и не знаю, что там еще. А в результате? Тарелка слив, тамба, ладно. Не, Воробушек, я не намерен ссориться. Ты просто послушная дочь своей матери. А Эт совсем не ценит свой тяжелый труд, вот в чем беда… — Он вздохнул. — Теперь все переменится!

Сианад наклонился с видом заговорщика.

— Видите мою спутницу, Имриен? Это девушка со средствами. Она была отравлена ядовитым плющом и прибыла в наш город на лечение. По дороге охранник Имриен попал в беду — хорошо, хоть я оказался поблизости. И вот мы здесь. Нет надобности рассказывать всем и каждому об этой леди. Пышный прием ей ни к чему, излишняя известность тоже. Все, чего она хочет, — это излечиться. Верно?

Имриен кивнула, удивляясь странной манере Сианада излагать события.

Этлин обратилась к дочери с длинным, сложным монологом из жестов.

— Что, прямо сейчас? — спросила та.

Ведунья кивнула. Девушка повесила передник на стул, взяла корзинку и горсть мелочи из глиняного горшка на каминной полке, набросила капюшон и удалилась. Неизменный колокольчик возвестил о ее уходе.

— Мама отправила Муирну в город, по делам, — снова разъяснил гостье Лиам.

— Теперь можем поговорить по-настоящему, — объявил Сианад. — Не в обиду Воробышку, но ведь меньше знаешь — крепче спишь, точно? Пока вы, молодежь, почивали на перинах, мы с Этлин проговорили всю ночь напролет. И вот что решили. Ты, мой мальчик, и только ты один, узнаешь всю правду.

— Ты очень добр ко мне, дядя.

— Ничего подобного. Ты можешь пригодиться, вот и все. А теперь скажу тебе то, что утаил от Пташки и прочих. Я был в Неприступных горах и набрел на затерянные сокровища. Там столько всего, что тебе и не снилось: свечное масло, лунная галька и всяческие побрякушки без счета. Кое-что мы принесли с собой. Половину возьмет Имриен: она, можно сказать, открыла ворота к этому кладу, мало того, в дороге мы встречали уймищу опасностей и всегда выручали друг друга. Но поверь Медведю на слово: не то что половины, а десятой… да что там, тысячной доли сокровищ хватит нам на всю оставшуюся жизнь! Роскошную, безбедную жизнь, Лиам! Отныне чихать мы хотели на любые горести!

— Мать воителей! — вскричал молодой человек. — Это что же, мы богатые, да?

Он не мог усидеть на тахте и принялся танцевать по комнате. Прочие улыбались, глядя на юношу.

— Ура, мы богачи! — ликовал тот. — Всю жизнь в этой проклятой нищете — а теперь… Наконец-то! Наконец у нас будет все, чего мы заслуживаем!

— Заслуживаем?! — рявкнул вдруг Сианад. — Заслуживаем!.. Мальчик мой, ты, кажется, забыл слова своей бабушки на этот счет?

Лиам перестал прыгать и пытливо посмотрел на дядю.

— В этом мире никто ничего не достоин! Ничего! Ни хорошего, ни дурного. Каждый имеет то, что он имеет, и точка. Кто много рассуждает о том, чего заслуживает, тот кончает дни в канаве со сломанной шеей.

— Да я просто так сказал, — отмахнулся молодой человек, усаживаясь.

Сианад таинственно подмигнул Имриен.

— Тогда прочисть уши и слушай сюда, парень. Я возвращаюсь за оставшейся частью клада. Мы возвращаемся. Ты, я и полдюжины надежных ребят. Без твоей помощи не обойтись. Сперва я хотел позвать старых дружков, но Этлин говорит, в городе почти никого не осталось. Единственный человек, на которого я бы положился, на днях не поладил с купцами в кабаке и лежит с переломанной рукой.

— Постой, ведь если там есть силдрон — это же собственность Короля-Императора!

— Ой, только не становись таким же, как твой братец. Не забывай, с кем разговариваешь. Конечно, Императора, а то чья же? Но досточтимый Король и так не бедствует. Зачем ему еще и наши сокровища? Шучу, Лиам. Разумеется, мы обо всем доложим, только сначала возьмем немного — сколько душа попросит. А потом нам же и доплатят за находку! Это будет по справедливости. Дорогой мой, Медведь тоже не хочет, чтобы драгоценности угодили в лапы кровожадных разбойников. Лучше пусть достанутся нам, доброму Королю и храбрым дайнаннцам. Я прав, шерна?

— В общем, ладно, дядя, — пылко перебил его племянник. — Команду из верных ребят я сколочу, ты и глазом не моргнешь!

— Отлично, мой мальчик, отлично. Запомни: о кладе парням — ни слова. Пусть ни одна душа в городе ни о чем не подозревает. Надежны твои товарищи или нет — все они смертны. А у смертных язык без костей, развязывается в самый неподходящий момент. Скажи: мол, едем в охотничью экспедицию. Дело опасное, но прибыльное. С охотниками встретимся на реке.

— Сианад! Ты, кажется, просишь меня солгать товарищам!

— Да нет, я требую, чтобы ты солгал, или забудем о нашей затее. О Лестнице Водопадов известно только нам четверым. Этого достаточно. Больше никому ни словечка — ни сестре, ни брату. У нас еще будет время рассказать всем. Сперва получим свою долю! Лиам, я хочу, чтобы ты поклялся молчать о том, что сейчас услышал.

Молодой человек посмотрел на мать. Та кивнула.

— Хорошо, ради тебя и сокровищ клянусь. Когда отправляемся?

— Как только наберем команду и достаточно провизии.

— Вот здорово! А леди Имриен едет с нами? Девушка хотела кивнуть, однако Сианад оборвал ее жест.

— Еще чего! Шерна, дикий лес — не место для девиц. Не сомневайся, Медведь привезет твою долю.

Имриен нахмурилась и покачала головой.

— Прошу тебя, останься, — нежно заговорил эрт. — Ты же так хотела вылечиться, вот и лечись на здоровье! Этлин, скажи, ты в силах вернуть ей прежнее обличье?

У девушки перехватило дыхание. Плечи ведуньи поникли, будто Сианад взвалил на них непосильное бремя. Последовало неловкое молчание. Потом Этлин «заговорила» на языке немых. Лиам перевел:

— Мама не может помочь. Ее могущественная Палочка бессильна перед таким запущенным случаем. Могут остаться ужасные шрамы.

«Тебе нужна Дочь Грианана, та, что смотрит одним глазом», — прибавила ведунья.

— Сестра имеет в виду Дочь Зимнего Солнца, — вмешался Сианад. — Наверное, самая великая из всех ведуний, Маэва Одноглазка. Только где ее найти? Она же вечно странствует и нигде подолгу не задерживается?

Ладони женщины заплясали в воздухе.

— Каждую осень, — озвучил ее жесты Лиам, — госпожа Одноглазка проводит в маленькой деревушке под названием Уайт Даун Рори, что в окрестностях Каэрмелора.

Имриен гневно стукнула кулаком по столу и обессилено уронила голову в ладони. Пройти сквозь дремучие леса, достигнуть Эльдарайна — ради чего? Чтобы теперь начать все заново?

— Погоди, — заговорил Сианад, — разве здесь, в Жильварис Тарв, не найдется подходящего целителя? Шептуна, например, зелейника или что-нибудь в том же духе?

«Нет, — отвечали руки ведуньи. — От целителей помощи не жди».

— Что же, ничего не попишешь. Деньги у нас есть — соберем дорожный караван, пусть доставит нашу юную леди прямо к Королевскому двору. Не горюй, Имриен, твое излечение откладывается, но не отменяется. Точно тебе говорю! Пока мы с Лиамом будем грузить на лошадок золотишко и королевский бисквит, ты у нас поедешь с охраной, со всеми удобствами. Уж об этом-то я позабочусь. Сама не заметишь, как пересечешь весь Эльдарайн. Только представь, как ты с новым лицом вернешься проведать меня в моем золотом дворце. Я ж тебя просто не узнаю!

Имриен кисло улыбнулась. Так вот что ее ожидает. Тоскливое путешествие через лес без верного спутника.

«Хорошо. Я еду».

Успокоенный Сианад тут же вернулся к делу.

— Итак, племянничек, сколько парней ты можешь собрать? Они должны быть сильными, достойными доверия и уметь держать язык за зубами.

Зазвонил дверной колокольчик. Этлин встала, но занавески уже разлетелись, и в комнату вошел высокий мужчина в кожаной форме стражника. Длинные каштановые волосы пришельца были гладко зачесаны назад и завязаны тугим узлом — совсем как у Всадников Бури.

— Клянусь Звездой! — воскликнул мужчина. — Дядя Сианад!

Тот вскочил с места, прорычал приветствие и заключил вошедшего в крепкие медвежьи объятия. Оба присели за стол, все еще хлопая друг друга по спине. Лиам наполнил элем высокую кружку и поставил ее перед старшим братом, а Сианад обратился к девушке:

— Знакомься, Имриен, это Диармид — мой второй племянник.

Мужчина взглянул на обезображенное лицо и громко присвистнул. Этлин что-то сказала ему руками. Тот коротко кивнул и пробормотал, уставившись на свою кружку:

— Ваш покорный слуга, леди.

Девушка ответила приветственным жестом.

— Ну что, солдат, — сердечно продолжал Сианад, — как служится в охране караванов?

— Замечательно, дядя.

Голос у прибывшего был низкий. Взгляд — такой же ограниченный и резкий, как у Муирны. Чисто выбритый подбородок, а волосы у корней ярко-рыжие.

— Все еще собираешься к дайнаннским следопытам, а, вояка?

— Ну да. Больше, чем когда-либо. Это цель моей жизни. «Сын хочет отправиться к Королевскому двору, когда закончит обучение здесь».

— А, даже так? Выжать из местных наемных силачей все, что они знают о воинском искусстве, а потом бросить их и преспокойно двинуть на запад?

— Именно.

— Верный слуга Короля, без страха и упрека. Достойнейшие воины Эриса почтут за честь принять тебя в свои ряды.

Колокольчик у двери надоедливо затрезвонил; Этлин покинула комнату, чтобы принять больного. Мужчины углубились в серьезную беседу. Когда пациент ушел, ведунья приоткрыла занавески и поманила Имриен в приемную. Девушка только сейчас приметила необычную вышивку на левом рукаве женщины — темно-синюю голову оленя.

В тесной, похожей на клеть комнатушке размешались те же приспособления, сосуды и травы, что и в кухне, но здесь было больше порядка. Этлин показала Имриен некоторые из своих порошков, мазей, притираний, настоек, отваров и необходимых в ее ремесле инструментов. Ладони Этлин двигались медленно и четко.

«Хочешь, покажу тебе еще кое-что? Это моя Палочка. Она живая».

Из чехла, висящего на поясе, ведунья достала деревянную трость в два фута длиной, идеально гладкую, не считая трех шишечек на конце, расположенных на расстоянии друг от друга и направленных в разные стороны. Этлин коснулась каждой шишечки.

«Питание, Исцеление, Защита. Палочка берет силы от земли, поэтому я сажаю ее в почву, когда не пользуюсь».

Чудесный инструмент скользнул обратно в чехол.

«Я умею лечить большинство болезней смертных. Мне известны все лекарства, которыми пользуются Дочери Грианана по всему Эрису… — Ведунья коснулась голубого круга на лбу. — Мои снадобья сильны, но не против твоих недугов».

Пальцы женщины погладили Имриен по лицу. Никто и никогда не прикасался к этому кошмару с такой материнской лаской.

«Опухоли слишком запущены, хотя и совершенно лорральны. Одноглазка наверняка знает, как лечатся подобные повреждения. Ты спросишь, а как же с твоей немотой и воспоминаниями? Сианад рассказал мне и об этой беде. Если б это была только память — я дала бы магические средства, к примеру, розмарин, ты держала бы его под подушкой, и прошлое вернулось бы… Но здесь нужны иные средства. Понимаешь, два несчастья сразу — немота и утрата памяти, это уже не лоррально. Тут без нежити не обошлось. На тебя наложено заклятие».

По спине девушки точно крыса пробежала.

«Что еще ты знаешь?»

«Больше ничего. Лишь то, что ты под заклятием, причем под очень могущественным. Только не ходи к магам за помощью. Народ им верит, но вся их сила — обман. Истинные заклинания известны одним лишь бессмертным да немногим избранным из людей. Нежить пользуется настоящей магией, однако ее не сравнить с той мощью, которой обладали Светлые. Увы, этот народ покинул Эрис. Одноглазка — вот, кто тебе нужен. Она знается с явными существами, не то что я, горожанка».

«Значит, эта ведунья — моя единственная надежда?»

«Да. Хотя, есть еще возможность. По крайней мере насчет памяти…»

На миг руки Этлин зависли в воздухе. Взгляд женщины застыл, устремившись куда-то сквозь полки с кувшинами и бутылками.

«Мой муж… — последовал неизвестный жест. — … Ну да, ты не можешь знать его имени. В юности он ходил на торговых кораблях. Как-то ночью он засиделся в луиндорнской таверне, распевая песни — знала бы ты, что за голос у него был тогда! Возвращается на причал и видит — корабль отплыл с последним приливом. Пришлось моему моряку искать работу в Луиндорне и дожидаться следующего судна. А по вечерам он учил местных ребят игре под названием херлинг…»

Имриен кивнула: этот жест был ей знаком. Этлин продолжала:

«Во время одной игры случилось так, что его сбили с ног, и голова сильно ударилась о землю. Он очнулся, но уже ничего не помнил, даже собственного имени».

Девушка затаила дыхание, склонилась вперед, обняв руками колени, и впилась в рассказчицу глазами.

«Обычно в таких случаях все, что нужно человеку, — это привычное окружение. Воспоминания понемногу возвращаются сами. Но муж был на чужой земле, вокруг ничего знакомого. И все же в конце концов он исцелился. Догадываешься, что вернуло ему память?»

Имриен покачала головой.

«Запах печеного хлеба!»

Надежды девушки рухнули в мгновение ока. Сколько раз в темных казематах ее ноздри ловили ароматы булочек и караваев, доносящиеся из кухонь Башни Исс, — и никакого заметного действия, разве что рот переполнялся голодной слюной.

Кожаные шторы зашевелились. Сианад отправился на улицу вместе с Лиамом, перед уходом подмигнув Имриен:

— Мы по делам.

Не успели мужчины удалиться, опять зазвучал колокольчик: вернулась Муирна. Рыжеволосая девушка, не задерживаясь, прошла в кухню.

«Тебе пришлось многое испытать, — вновь заговорили руки Этлин. — Отдыхай, чувствуй себя как дома. Подготовка к путешествию потребует времени. Следует нанять охрану, закупить провизии, найти приличную повозку, а потом дождаться дорожного каравана — странствовать в одиночку становится все опаснее. Леса нынче уже не те. Неявных развелось ужасное множество».

«Разве нельзя отправиться на Летучем корабле?»

«Да, ты и вправду не знаешь этого мира! Торговые линии не берут пассажиров. Только титулованная знать позволяет себе странствовать по небу на птице-конях или покупает собственные Летучие судна. Но и они не берут пассажиров. Все, что тебе остается, — это земные дороги… Что же касается нежданных сокровищ — я пока не решила, как поступить с ними. Они многое изменят в нашей жизни. Надеюсь, в лучшую сторону… Кстати, если хочешь посмотреть на ларцы — они в безопасности, все три, в нашем тайнике под камином. Показать?»

«Нет. Я верю».

Входная дверь бесцеремонно распахнулась. Имриен поспешила скрыться в большой комнате от глаз очередного посетителя ведуньи. За столом сидел Диармид с распущенными по спине длинными волосами, а Муирна втирала коричневую пасту в его голову, закрашивая медно-рыжие корни.

Немного погодя Диармид отправился к себе в казармы. Лиам с дядей вернулись только к ужину, к уже накрытому столу. Теперь все разговоры вращались вокруг военных приготовлений в Намарре.

— Давненько же меня не было, столько пропустил! — восклицал Сианад. — Клянусь дымящимися костями Вождей, я и не догадывался, что все так серьезно! Неявные твари спешат со всех концов Эриса в намаррские бастионы, чтобы соединиться с выскочками-варварами, кто бы мог подумать… Я только не понимаю, белены, что ли, объелись эти сгораммас мятежники — на самого Короля-Императора замахиваются! И какие же могущественные маги на их стороне, что нежить сама к ним толпами валит? Поверить не могу, отродясь такого не было!

— Ты прав, дядя, странно все как-то. Но жителям Тарва не стоит ломать голову: не их это забота! — возразил Лиам. — Короли Эриса хранят верность Императору, каждый из них немедля пошлет свои рати на помощь Королевским легионам и дайнаннцам в случае надобности. Хотя я не верю, что до этого дойдет. Ну кто там взбунтовался? Жалкая кучка разбойников и нежити. Даю руку на отсечение, Дайнаннское Братство разберется с восставшими без постороннего вмешательства.

«Я не уверена, — нахмурилась его мать. — Чувствую, что за мятежом кроется нечто посерьезнее, чем полагает большинство. Более могучие силы».

— О чем ты, сестра?

Она пожала плечами и сложила руки на коленях.

— Дайнаннцам не мешало бы заняться этими ужасными небесными пиратами, — вмешалась Муирна. — Ты слышал, дядя Медведь? Не так давно возле Тарва напали на торговый клипер линии Кресни-Бойлач. Ограбили и разбили о скалы, просто жуть! Дозорный корабль нашел одного матроса по прозванию Сэндовер, тот висел на верхушке дерева. Аэронавт рассказал, где искать других уцелевших. Но пиратское судно скрылось без следа. Почему его до сих пор не найдут?

— Гм-м. Ну да, кошмар. Но с чего ты взяла, что все пираты конченые люди? — произнес Сианад, запинаясь. — Ты ведь их не знаешь, мало ли у кого какие причины…

— Ты что, дядя Медведь? Конечно, они все плохие! Разве можно сомневаться?

— Ладно, сейчас речь не об этом, — уклонился от ответа Сианад. — Тани, мятеж в Намарре принимает крутой оборот. Так, чего доброго, Жильварис Тарв лишится лучших мужчин и парней! Город кишит слухами: если темные силы будут продолжать в том же духе, жди нового рекрутского набора. У молодых уже сейчас головы кружатся. Каждый спит и видит себя в Каэрмелоре, в рядах дайнаннцев или, на худой конец, добровольцем Королевского легиона. И ведь даже не из-за денег! Разве ж это плата — курам на смех! Поговаривают, всадник в полном вооружении получает шиллинг за день, конный лучник — шесть пенсов, пеший лучник — три, копьеносец — вообще два. Нет, парни ищут славы, почета, острых ощущений, а кое-кто и мести. Все-таки немало жизней унесли неявные в последнее время.

— Дядя Медведь, а тебе-то что за дело, если все храбрецы разбегутся из Жильварис Тарв? — удивилась Муирна.

— Э-э… Ну, мы с Лиамом собирались в одну экспедицию, вот и искали сегодня помощников.

— Ты сказал — в экспедицию?

— Д-да… разведка… то бишь охота.

Племянница строго, испытующе посмотрела на него. Затем кивнула.

— Ясно.

Но Сианаду снова удалось выкрутиться:

— Послушай, Воробушек, пойдем завтра стрелять из лука во дворе? Помнишь, как дядя натаскивал тебя в прежние времена?

— Спасибо за предложение, конечно, помню. Только вот боюсь, как бы ученице не превзойти учителя. Пока тебя не было, я много чего усвоила и теперь целюсь гораздо лучше.

— Превзойти меня! — загоготал Сианад. — Бьюсь об заклад, что так оно и будет!

Этим вечером Имриен рано отправилась в постель. Но уснуть с непривычки не могла, все ворочалась и думала — то о предстоящем путешествии, то об опасной экспедиции своего товарища. Девушку также удивляло, куда это запропастилась Муирна. Этлин уже давно спала внизу, недалеко от входной двери, ведь больные навещали ведунью и по ночам. Сианад и Лиам храпели за перегородкой. Вчера Имриен слишком устала, чтобы обратить внимание, но сегодня заметила, что занимает кровать Муирны. Должно быть, рыжеволосой красавице неприятно делить постель с таким страшилищем.

Наконец дверь скрипнула. Гостья тут же прикинулась спящей. Никакого шороха простыней, ни звука. Имриен приоткрыла один глаз. Муирна лежала на полу, завернувшись в одеяло. Горькая обида желчью подступила к горлу несчастной девушки. Она спрыгнула с кровати, постучала по плечу хозяйки и указала ей на опустевшую постель, а сама взяла одеяло и улеглась в другом углу.

Гордость Муирны, кажется, была задета. Уж чем-чем, а гостеприимством эрты славились испокон веков.

— Это твоя постель. Ты гость. Ложись, пожалуйста.

«Кровать принадлежит тебе».

— Мне она без надобности.

«Мне тоже».

— Если ты ляжешь на полу, мама здорово на меня рассердится.

«Я ей не скажу».

Муирна одарила Имриен таким же тяжелым, суровым взглядом, каким до этого смотрела на Сианада.

— Ложись в постель, тогда я тоже лягу.

«Ладно».

Хозяйка легла на самом краю, свернулась в комочек и словно окаменела. Ночью разбушевалась шальная буря. Створки окна с грохотом распахнулись. Ромашки на подоконнике вспыхивали белым и желтым пламенем, будто мигающие звезды. Муирна даже не шевельнулась.

Несколько дней Сианад с племянником провели в хлопотах, готовясь к предстоящему походу за сокровищами и закупая все необходимое для странствия Имриен. Золото в ларцах незаметно таяло. Зато дом ведуньи был до отказа набит всякой всячиной, так что и повернуться стало негде.

Этлин с великим любопытством изучила плащ Сианада, сотканный из драгоценного паучьего шелка. Достав из-за подкладки полуистлевший голубой цветок Гайлледу, она удивилась еще больше.

«Он обладает могущественной силой».

Ведунья закатала увядшие остатки в ароматную смолу и отдала хрупкий стекловидный шарик брату.

— Цветочек на память? — усмехнулся Лиам.

Муирна вела себя с исключительной любезностью, но при всем желании не могла скрыть, как претит ей уродливый вид гостьи. Имриен, которая и так уже не смела показываться на люди, все больше тяготилась своей болезнью.

И вот как-то вечером Сианад решил поговорить с ней наедине.

— Я тут сегодня повстречал одного приятеля. Когда-то он был первым красильщиком в Тарве, старина Тарвон Кайден. Всегда ходит со своей гончей — такая бойкая белая псина… Теперь у него своя лавка на Веревочной улице. Живет, надо сказать, на широкую ногу и родных подмогой не обижает. А был-то гол, как осиновый кол. В те времена домишко Таврона стоял далеко на отшибе, на морской скале, там, где полно всякой нежити. Ходят слухи, парень потому и разбогател, что чем-то угодил одному явному. Вот как судьба оборачивается… Но мы отвлеклись. Знаешь, я этому другу доверяю, как родному, вот и спросил, а вдруг ему известно снадобье от ядовитого плюща? Ну, старина сначала поотпирался — боялся говорить, да я из него все вытянул. Надежда у нас есть. Здесь в Тарве живет очень сильный маг по прозванию Коргут Шакал. Цены, конечно, ломит — не мне тебе рассказывать, но и слава о нем идет по всему Эрису. Если верить молве, так Шакал чуть ли не могущественнее самого Саргота из Каэрмелора!

«Да, я тоже что-то слышала об этом чародее».

— Семья Коргута — одна из самых процветающих в городе. Еще с тех пор, как отец Коргута был мальчишкой и ухитрился раздобыть волшебные свирели. Где они сейчас, никто не знает. Шакал уверяет, что у него, однако ему не очень-то верят. Скорее всего загадочные инструменты вернулись к прежнему владельцу, кем бы он там ни был… Но предки нашего мага держали в страхе весь город, пока свирели находились у них. Никто не осмеливался им перечить.

При упоминании о чудесных инструментах радостный свет дня внезапно померк для девушки. Неясная тоска охватила все ее существо, словно заныла старая рана. Нечто притягательное и одновременно гадкое заключалось во всей этой истории… Но в какой именно? Ведь Имриен еще ничего не услышала. Девушка чувствовала, что не может не спросить.

«Откуда появились эти волшебные свирели? Где он взял их?» Голубые глаза Сианада затянулись поволокой, Рассказчик предался воспоминаниям…

— Отца мага звали Джеком, отсюда и «Шакал», просто звучит похоже, мне так кажется. Его семья крестьянствовала, а сам он пас овец. Джек уходил на холмы спозаранку, а мачеха давала ему в дорогу узелок с обедом. Да только еды там было все меньше и меньше. Бедняки они были, еле сводили концы с концами. И вот однажды мальчик получил такой маленький сверток, что и взглянуть-то не на что. Пастушок положил его рядом с собой, да и забыл вовсе. А тут, откуда ни возьмись, подходит седой и оборванный попрошайка, клянчит еды. Джек взял и отдал ему весь обед. Как же обрадовался этот нищий! А потом и спрашивает: «Что ты хочешь за свою любезность?» Тут парнишка смекнул, что старик-то не прост, поди, из явного рода или еще что. Но виду не подает, а скромно так, с улыбкой отвечает: «Ничего мне не надо. Разве маленькую дудочку, чтобы играть на потеху добрым людям». Тогда мнимый нищий протягивает ему свирель необычайной красоты, да не одну, а несколько, и говорит: «Смотри, они волшебные: заиграешь — все, кто окажется рядом, немедля пустятся в пляс и не перестанут, пока ты сам не позволишь».

Взял парнишка свирели и с тех пор не давал прохода ни мачехе, ни соседям своими проказами. Всех вокруг уморил, в чем только душа держалась. Однажды проезжал мимо странствующий купец, услышал музыку да так расплясался, что упал с повозки в грязь и чуть не до смерти ушибся.

Вызывают Джека на суд к самому шерифу. Приходит мальчик со своей бедной мачехой, приходит и судья. Набивается полный зал зрителей — всем интересно послушать, чем дело кончится. В зале разжигают камин: на улице зима и к тому же раннее утро.

«Вот парень, который причинил много бед честным жителям всей округи», — объявляет шериф.

«Как же это получилось?» — спрашивает судья. (Сианад воодушевился и стал изображать Историю в лицах.)

«Ваша честь, говорят, что он в сговоре с нежитью. И вот доказательство: малый раздобыл у них некие свирели, заставляющие порядочных людей скакать и плясать, пока те не выдохнутся».

Судья в недоумении смотрит на обвиняемого, видит невинно распахнутые глаза, ангельскую улыбку сорванца и, видимо, вспоминает собственную молодость — ведь и он когда-то был не без греха. Тогда страж закона с усмешкой заявляет, что не поверит ни одному слову из россказней шерифа, если сам не увидит этих свирелей и не услышит их пения.

«Помилуйте, ваша честь! — восклицает мачеха обвиняемого. — Умоляю вас, пусть не делает этого в моем присутствии!»

«Играй, Джек, — нетерпеливо повелевает судья. — Покажи-ка нам, на что ты способен».

Разгорячившийся Рассказчик ухмылялся до ушей, то и дело прыская в кулак.

— … Подносит парень свирель к губам, и весь зал точно с ума сходит. Все скачут и танцуют, словно у них состязание: кто кого перепрыгает да перепляшет! Одни сигают через скамьи, другие кувыркаются на столе, а третьи кидаются в самый огонь! Почтенный судья тоже не усидел — пошел вприсядку, да скоро отшиб обе ноги. Видит: дело-то нешуточное, кричит парню: «Во имя мира и милосердия, приказываю тебе прекратить!» А тот играет себе, где ж ему в таком гаме что-нибудь расслышать.

Надоело Джеку в суде — он за дверь и пошел по улице, а люди-то за ним. И вся толпа выделывает такие коленца, что только держись! Соседи услышат музыку — и тоже бегом на улицу плясать. Через заборы скачут, а догоняют! Которые в ту пору еще спали, тем совсем не повезло, так голышом и повыскакивали — да прямо в толчею. Все безумные, как в хмельном бреду, скачут и не смотрят, обо что ударятся. У кого ноги отнялись, прыгают на карачках, лишь бы танцевать!

«Хватит, перестань, Джек!» — взмолился судья.

На этот раз парень его расслышал. «Что ж, — говорит, — это можно. Пусть только жители города поклянутся не делать мне никакого зла до конца моих дней!»

И вот жители, сколько их там было, дали зарок перед лицом судьи: ничем не обижать парнишку, помогать ему и всеми силами бороться с недругами Джека, когда тот ни попросит. Довольный пастушок помахал им на прощание и, весело насвистывая под нос, пошел домой. С тех пор жизнь мальчишки пошла в гору: весь Жильварис Тарв трепетал при звуке его имени! Джек вырос, добился приличного положения и скопил много богатств, которые и оставил после смерти своему сыну Коргуту…

Сианад нахмурился и почесал подбородок.

— Как, бишь, их называли, эти тачи дудочки? А, верно — Леантайннские, или Влекущие Свирели. Вот только их давно уже никто не видел. И не слышал.

Словно ледяной сквозняк ворвался в комнату. Имриен передернуло. А рассказчик, ничего не замечая, продолжал:

— Ну так вот, шерна. Первым делом, ничего не говори Этлин — она терпеть не может магов! Не будем расстраивать сестренку. Во-вторых, угадай, чем Большой Медведь занимался после разговора с Тавроном? Не такой уж я бездельник — между прочим, успел наведаться к самому Коргуту во дворец. Да-да, во дворец, это тебе не шуточки! Правда, дальше ворот меня не пустили. Стражники сказали, что великий маг слишком занят, посетителей у него — на месяцы вперед! Но я не растерялся, отстегнул ребятам кое-что — и у великого мага сразу появилось время. Теперь он примет нас через два дня. Когда эти парни назвали цену, у меня аж волосы дыбом встали! Да ничего, нам с тобой это пара пустяков. Ты только представь, Имриен, если Коргут поможет, вообще не придется никуда ехать. Останешься здесь, под присмотром Этлин, преспокойно дождешься меня. Вернусь — отстрою тебе роскошный дворец. Будешь как сыр в масле кататься. С такими деньгами, с новым лицом — знатная невеста, всем на зависть! Чего еще девице надо? Ну, что скажешь, шерна? Согласна попробовать?

Сианад весь светился от восторга. Страхи девушки улетучились в одно мгновение, радость друга передалась и ей.

«Да! Да!»

Имриен готова была расцеловать его колючий ежик рыжих усов, да и всего эрта с головы до ног. Но вспомнила о своей наружности — и не решилась оскорбить его чувства.

Поход к магу требовал подготовки. Сианад вызвал на дом лучшего портного, чтобы заказать одежду для Имриен. К тому времени уже вся семья щеголяла в подарках дяди Медведя. Рисковать не стали — для примерки к портному вышла Муирна.

— Так чего именно вы желаете, дорогая? — вопрошал мастер, не сводя глаз с очаровательной клиентки. — Вечерний наряд? Должно быть, бальное платье? По финварнской моде, я полагаю?

— Что-нибудь… э-э… простенькое, но милое, — осмелилась наконец Муирна.

— Два платья для этой женщины и четыре для девицы, и еще два подлиннее, чтоб можно было носить с высокими каблуками, — заявил Сианад, забыв о торжественном обете не вмешиваться в женские дела. — Наряд на каждый день. Фасон попроще, ткани побогаче. Мода — естественно, финварнская, а ты как думал, сгоррама? Давай снимай мерки и пошевеливайся. Чтоб все исполнил в лучшем виде, а нет — смотри, на такую работу охотников и без тебя достаточно!

Сам Большой Медведь и его племянник давно облачились в традиционные костюмы своей родины: сапоги из овечьей кожи, крест-накрест зашнурованные от лодыжек до колен; телячьи камзолы, расшитые медными чешуйками; кожаные килты, увесистые крученые цепочки из золота и, наконец, тяжелые плащи из медвежьих шкур, что было уж совсем не по погоде. На головах эртов сияли шлемы с открытыми забралами, имеющие вид животных. Дядя выбрал медведя, Лиам — оскалившегося пса.

Прошел слух, что Этлин одарила монетами несколько неимущих семей — и тут же к двери ведуньи цепочкой потянулись попрошайки. Жители Бергамотовой улицы начали яростно судачить. Чтобы заткнуть на время рты, Сианад распустил сплетню о том, что таинственная леди, поселившаяся в доме Этлин, — ее щедрая кузина, у которой денег куры не клюют.

Этлин вздыхала: «Наши соседи бедны: они не простят нам такого быстрого взлета. Если станет совсем невмоготу, придется подумать о переезде».

В Имриен словно вдохнули новую жизнь. Так долго ее обезображенное лицо не вызывало ничего, кроме неприязни и насмешек — неужели все переменится? Скорее бы! Девушка потеряла покой, возбужденно расхаживая по дому. С ненасытной жадностью вглядывалась она в чужие лица. Это так просто: надо выглядеть как все, тогда к ней потянутся, возможно, с ней будут даже дружить. Как страстно желала этого Имриен! Приходили, конечно, и сомнения. Как выглядит ее настоящее лицо? Красиво, так себе или ужасно? Что, если только часть опухолей поддается лечению?

Девушку лихорадило, она чуть не заболела от волнения, считая часы до встречи с магом. Два дня превратились в два нескончаемых года.

Сианад нанял повозку с кучером. Когда колеса кареты застучали по булыжной мостовой Бергамотовой улицы, все соседи, как один, высунулись в окна посмотреть на диковину. Прохожие вжимались в стены, протискивались бочком, минуя повозку на узенькой кривой дороге, и кляли колымагу на чем свет стоит. При появлении великана-эрта завистники отпрянули от окошек, а пешеходы проворно ретировались. Сианад посадил в экипаж прекрасно одетую леди с опущенным на лицо капюшоном, а сам занял место позади. Карета с грохотом тронулась.

— Ну, теперь мы совсем как лорды и леди! — ликовал Сианад.

«Полно, неужели это я? — боялась поверить Имриен. — Может, это все-таки сладкая греза: я еду в повозке, на мне шелковое платье цвета нежнейших фиалок, парчовая накидка, расшитая узором цветущих садов. Вот сейчас я пробужусь в Башне Исс, на пятом этаже для слуг, в кладовке для мыла… Но если все так, как кажется, — лишь бы только маг мне помог!»

Дурное предчувствие заставило живот Имриен похолодеть и обратиться в камень. Девушка решила отвлечься и выглянула на улицу через окошко, не снимая богато расшитого капюшона.

Осеннее утро усеяло жемчужными каплями небесный свод, что раскинулся над лесом крыш. Черным мотыльком промелькнул в облаках силуэт Всадника Бури, прибывшего в Башню Десятого Дома. Улицы являли взгляду такое пестрое смешение сценок из городской жизни, что глаза с непривычки разбегались. Толпы людей в невиданных одеяниях сновали туда-сюда. Вот спешат по делам простые ремесленники в суконных камзолах; вот степенно шагают, о чем-то беседуя, купцы в широкополых шляпах; вот эрты в клетчатых килтах, с медными гривами и усами, в которых запутались солнечные зайчики. Моряки в закатанных по колено штанах и повязанных наискось полосатых косынках ссорятся, задирая «лимонников» — аэронавтов с торгового судна. Кто-то провел на цепи ручного медведя.

Но самое неизгладимое впечатление произвели на Имриен мужчины с жестокими лицами, когтями на латных перчатках и воротниками из железных пластин, расходящихся вроде веера. Тела великанов покрывали живописные татуировки в виде извивающихся чудищ. Некоторые мужчины носили полосатые косынки с концами, свисающими до плеч, головы других венчали высокие крылатые шлемы.

— Ребята из Намарры, — пояснил Сианад. — Злодеи и преступники, как пить дать.

Вскоре повозка миновала бедную часть города. Менялась архитектура, менялись и люди. Кузнецы, котельщики, ткачи, дубильщики, плотники и сапожники уступили хозяевам постоялых дворов, торговцам рыбой и фруктами, а тех потеснили ювелиры, продавцы пряностей и дорогих тканей. Цветистые шелка и атлас раздувались на ветру и снова опадали, как будто бриз развлекался, перебрасывая знойную радугу с ладони на ладонь. Вдоль дороги тянулись ряды развесистых старцев-эвкалиптов, щедро усеянных бархатистыми алыми цветами.

Пешеходы попадались на глаза все реже, экипажи — все чаще. Мимо проехал маг в белоснежных одеждах и остроконечной шляпе. По улице прогуливался странствующий менестрель; за спиной у него качалась лютня, в правое плечо вцепился тонкими пальцами капуцин. Бряцая шпорами и оружием, прогрохотала по мостовой свита какого-то важного господина — группа высокомерно держащихся всадников в кольчугах и пышных рыцарских плащах. Щегольски одетые прохожие проворно попятились, дабы конские копыта не забрызгали грязью их пестрые платья по колено и длиннополые плащи с восьмидюймовыми разрезами по краям. Крикливо разукрашенные капюшоны мужчин были до смешного вытянуты и заужены, так что их концы приходилось перекидывать через плечо, где они и болтались подобно уснувшим змеям.

Из повозки вышла юная леди в длинном платье, грациозно облегающем талию; нижние рукава девушки украшали ряды крохотных блестящих пуговок от локтя до запястья, с верхних рукавов свисали пушистые перья; гладкокрашеную ткань платья обвивали широкие ленты узорчатой вышивки. Дамы постарше одевались почти так же, как и молодежь, только на головах вместо басок и вуалей они носили сияющие туманности: вытянутые закругленные футляры из проволоки, прикрывающие лоб и опускающиеся к подбородку по обе стороны от лица; через особые отверстия по бокам струились волосы, концы которых опутывали специальные сеточки. Чаще всего локоны были черными, иногда — каштановыми.

Навстречу проехала отборная упряжка; из окна повозки печально смотрела вдова в траурной маске из черного шелка. Мимо прошел мужчина, на локте которого капризно повисла жеманная леди, хныча и беспрестанно нюхая серебристый ароматический шарик — средство против заразы…

Вдруг словно молния ударила Имриен. С отчаянно бьющимся сердцем она рванула задвижку дверцы и, когда та не поддалась, начала бешено трясти ее. Огромная ладонь Сианада легла на щеколду, не давая ей открыться.

— Эй, потише… Кучер, стой! Что с тобой, шерна, скажи мне!

Имриен схватила в горсть свои локоны и затрясла ими перед лицом друга.

«Золото. Леди с золотыми волосами».

Эрт выглянул наружу, проводил взглядом богатую девицу с льющимися по спине пышными кудрями цвета бархатцев.

— А, ну да, золото. Но не талифское, если ты об этом. Приглядись повнимательнее: у корней локоны совсем другого оттенка. Нынче модно красить волосы в желтый и черный цвета, примазываться к талифам или феоркайндцам. Но уж точно не в рыжий: эртов они считают ниже себя, сгоррамы! Да и наш Диармид туда же — выкрасился, лишь бы не выделяться среди товарищей по службе. Все это враки, сплошное притворство, скажу я тебе. В Жильварис Тарв парики и краска стали выгодным делом, потому блондинок здесь хоть пруд пруди, а настоящих талифов ни одного. Ни одного, я проверял — наводил тут справки для тебя.

Расстроенная Имриен откинулась на спинку сиденья и отвернулась от окна. Повозка тронулась дальше. Очутившись в самой роскошной части города, кучер остановил лошадь у высокой стены с бронзовыми воротами, на стойках которых пригнулись, будто готовясь к прыжку, обсидиановые шакалы. Сианад немного пообщался со стражниками, после чего одна створка ворот распахнулась, пропуская посетителей.

Широкую мощеную дорогу окаймляли стройные кипарисы и колонны, обвитые драконами из яшмы и увенчанные все теми же оскаленными шакалами. И вот наконец путники достигли парадной лестницы. Перед ними возвышался дворец великого мага.

Дворецкий провел эрта и девушку по долгой галерее чертогов с высокими сводами, отражающими звуки шагов. Мраморные двери были отполированы до зеркального блеска. Кругом стояли стражники Коргута в черно-белых ливреях.

— К чему порядочному человеку столько охраны? — хмурился Сианад, на дух не выносящий представителей верховной власти.

За массивным столом из черного дерева восседал пожилой писец или секретарь. Он потребовал деньги за лечение вперед и принялся строчить что-то в пухлой книге для записей. Перо скребло по бумаге, будто настырная мышь тайком подтачивала своды дворца. Закончив, секретарь просушил написанное порошком из чеканной медной коробочки с куполообразной заостренной крышкой.

Ботинки Сианада беспокойно переступали по идеально отполированному полу.

— А вы ждите здесь. — Писец не глядя указал пером на стул, закапав чернилами свой рукав и поверхность стола. — Несравненный принимает посетителей только наедине.

Эрт попытался возразить.

— Наедине! — неумолимо повторил секретарь и уставился прямо на эрта. Набрякшие веки старичка моргнули. Всего один раз.

Мужчина присел, кипя от злости.

«Удачи!» — пожелал Сианад на языке немых, к вящему неудовольствию строгого писца.

«Спасибо», — отвечала Имриен, уходя прочь. За дверью служанка предложила ей присесть.

— Тебе несказанно повезло с богатым дядей, дорогуша, — неодобрительно произнесла девица и чопорно поджала губы. — Встретишься с самым очаровательным господином и мудрейшим из магов во всей Айе!

Имриен подняла лицо. Служанка вздрогнула и передернулась от отвращения. Глаза ее засуетились, как два испуганных таракана.

— Несравненный, как всегда, ужасно занят, — заявила она, отодвигаясь. — Посетители толпами ломятся, чтобы только взглянуть на величайшего мага. Будешь здесь ожидать, пока он не выкроит для тебя время. Смотри, веди себя прилично и достойно, раз уж попала в число избранных им счастливчиков.

Имриен сидела как можно приличнее и достойнее. Потянулось время ожидания. Но вот дверь распахнулась, и другая служанка пригласила посетительницу войти.

Полутемные чертоги обворожительного мага отличались от тесной приемной Этлин, как ночь ото дня. В пунцовой дымке очерчивались контуры медных пробирок, реторт и пузатых стеклянных емкостей, в которых булькали и дымились окрашенные жидкости. Из-под жаровен таинственно щурились красноглазые огоньки. Ровными рядами вырисовывались прозрачные банки: в них плавали заспиртованные глазные яблоки, зародыши, птичьи сердечки и прочие органы всевозможных существ. С крюка над синевато-багровым блюдом свисала связка лисьих черепов. В углу расположился полный лошадиный скелет, искусно скрепленный при помощи медных заклепок. Раскрытые шкатулки из полированного дерева с бархатными подкладками демонстрировали сверкающие скальпели, иглы и ланцеты. На вытертых полках в безупречном порядке стояли чаши для спускания крови, инструменты для прижигания, множество стеклянных пузырьков с руническими надписями на этикетках и круглых сосудов, заткнутых пробками.

Часть стен покрывали зеркала, другую часть занавешивали гобелены с изображением магических символов, рунических букв, звезд, лун и полумесяцев. На гигантском столе из дуба лежал распахнутый посередине старинный том. Между страниц выглядывала затейливо вышитая закладка с позолоченными кистями. На темных полках громоздились толстые рукописи в кожаных переплетах и резных серебряных окладах, напоминающих изящное кружево, а также пергаментные свитки, перевязанные пурпурными ленточками. Застекленный шкаф заключал в себе чучела змей и ящериц, взирающих на мир драгоценными камнями вместо глаз.

Имриен почудилось, что она попала в зловещую пещеру чудовища, заполненную мертвыми или неодушевленными вещами, но самое страшное — эти вещи будто хранили способность к искусственной жизни. В любой момент они готовы были рвать, раздирать, колоть, пронзать и разрезать на кусочки того, кого им прикажут.

Посреди огромного чертога высился длинный узкий стол на четырехфутовых ножках, выполненный из цельной каменной плиты. Край столешницы разъела пролитая щелочь. Рядом на скамье поблескивали в сумерках аккуратно разложенные заточенные ножи, иглы… И этот ужасный запах!.. Аромат ладана безуспешно пытался заглушить стойкую вонь гниющего мяса.

Вошла новая служанка — более высокого ранга, чем прежняя, судя по диковинной черно-белой ливрее. Имриен получила повеление снять верхние одежды и облачиться в серый льняной халат.

— Несравненный скоро появится, — сообщила служанка. — Великий маг очень, очень занят. Тебе сказочно повезло, что он нашел время для приема.

Имриен кивнула. Нужно было быть полной дурочкой, чтобы до сих пор не понять этого. Ей захотелось бросить все и убежать отсюда.

Внезапно двери распахнулись, и на пороге появился маг, стряхивая крошки с губ.

Дворец и окружение Коргута по прозванию Шакал, конечно, впечатлили посетительницу, но до самого мага им было ой как далеко. Рослый широкоплечий мужчина чуть старше тридцати — настоящий красавец. По плечам струились густые волосы и черные с серебром ленты. Ослепительная белизна одежд заставляла думать, что они сотканы из света, а сам Несравненный — выходец из иных, высших миров.

Взглянув на уродливое лицо Имриен, маг не выразил ни малейшего удивления. Он сразу заговорил, и сладкозвучный потек в уши девушки липкой патокой с медового пирога, сплошь начиненного изюмом и инжиром.

— Исцелить отравление ядовитым плющом для меня сущий пустяк. Я часто лечил эту болезнь, и всякий раз с необычайным успехом. Главное — выполняй мои указания. Если будешь слушаться, пожнешь добрые плоды. Ты непременно получишь назад свое лицо, вот только сомневаюсь, что оно тебя так уж порадует. Насколько я могу судить по грубоватой и, как бы помягче выразиться, неприятной форме черепа, лицо получится простоватым, ничего интересного.

Глаза Коргута скользнули от больной к настенному зеркалу. И тут Имриен осенило: ну конечно, маг не отшатнулся при взгляде на девушку только потому, что он ее не видел! Этот напыщенный пустозвон так глубоко и безоговорочно поглощен собой — не человек, а ходячий символ богатства и самодовольства.

И все же он почти покорил девушку своими манерами.

«Пусть этот индейский петух ничего не замечает, кроме собственной особы и слащавой лести легковерных подхалимов, наплевать! — сказала себе Имриен. — Но он мне нужен. У него есть то, что мне необходимо. И я вытерплю все».

— Кроме того, не вздумай жаловаться, кричать или стонать. Ясно?

Маг слегка поморщился, будто его оскорбляла даже мысль о подобной невоспитанности.

Девушка кивнула.

Ей дали отхлебнуть какой-то напиток, синий и ледяной, как сама смерть. Разум Имриен затуманился, она потеряла способность мыслить — но не чувствовать. Тело девушки онемело лишь отчасти. Больную положили на холодный каменный стол в ее тоненьком сером халате.

И тут все началось: боль, лезвия, горячие иглы, едкие кислоты, обжигающие мази; каждый нерв Имриен превратился в раскаленную стальную нить, проводящую терзания самыми изощренными способами.

Пытка все не кончалась. Девушка кричала бы, не переставая, будь у нее голос. Тело несчастной билось в судорогах и выгибалось дугой. Сквозь ядовитые испарения и пожирающий ее огонь Имриен расслышала, как приятный баритон произнес:

— Сначала будет хуже — иначе не наступит улучшение.

Но страдания лишь усиливались. Девушка уже не верила, что когда-либо знала что-то другое, кроме боли, игл и пламени. Весь мир состоял из них. Мучение имело собственный визгливый, пронзительный голос, и оно торжественно воспевало самое себя. Прежде чем провалиться в черную бездну, больная услыхала в отдалении:

— Скажите этому эрту, пусть приходит за ней завтра.

Подушка была залита свежей кровью и черным гноем. Глаза видели с трудом. Лицо превратилось в кошмар. Имриен попыталась потрогать его онемевшими пальцами, но наткнулась на бинты. Откуда-то раздался все тот же инжирно-медовый голос, который презрительно объяснял:

— Сама виновата. Незачем было кричать после процедуры. Не ожидал от тебя такой глупости. Теперь мои старания пошли насмарку.

Ее подняли и куда-то понесли. И вдруг — крик посреди немой тишины, будто мучительно прорвался кровяной волдырь:

— Что вы с ней сделали?!

Вокруг поднялась суматоха, шум — и вот Имриен лежит в карете. Сиденье вздрагивает, причиняя мучительную боль. Цоканье копыт пронзает тело багровыми молниями.

Прохладная зеленая волна облегчения захлестнула девушку, и та благодарно утонула в ней. Поток беззвучных слез загасил жестокое пламя.

— Все дело в твоих глазах, — прозвучал голос Муирны. — Мама говорит, твое зрение под угрозой. Неделю придется не снимать повязки. Я буду промывать кожу и менять бинты два раза в день. Ты так изранена, что теперь и не вылечить. Зачем ты вообще пошла к этому шарлатану? Дядя вне себя от гнева. Он даже ходил во дворец, требовал встречи с магом, но привратники его не пустили. Сианад ревел, как бешеный бык, грозил рассказать всем и каждому, что за обманщик этот Коргут, клялся убить его. Тогда они сказали дяде: «Одно слово — затравим тебя и всю твою родню!»

Девушка помолчала и сердито прибавила:

— Этот человек могуществен. Он непременно отомстит за свой страх, даже если мы будем держать язык за зубами. Думаю, у него злые намерения. Вчера какие-то чужаки околачивались у нашего дома.

Пауза.

— Ты навлекла горе на нашу семью.

«Она права, — сокрушалась Имриен, одиноко лежа в тесной клетке беспросветной тьмы. — Я принесла несчастье и должна покинуть этот дом как можно скорее, пока не стало хуже. Как же я глупа! Погнаться за признанием толпы — и потерять нечто более ценное…»

По ночам другая сторона кровати прогибалась под весом Муирны. Та забиралась в постель почти беззвучно и ни разу не пыталась заговорить с гостьей. Имриен часами лежала в темноте и прислушивалась к шарканью ног домового, что тайком хлопотал в кухне внизу. Днем в комнату часто залетал воробей и радостно чирикал, склевывая крошки, оставленные для него Муирной; звонил колокольчик — кто-то приходил, разговаривал, задерживался допоздна, и лишь под вечер семья могла спокойно побеседовать.

— Да, мама, я знаю, что Эочайд лучше всех подходит для нашей затеи, — звенел голос Лиама. — Но он не может, понимаешь? У его отца горячка. Парень должен заботиться о мачехе и младших братьях. Говорю тебе, ребята, которых мы нашли, справятся не хуже: они сильные и смогут постоять за себя при случае. Дядя, мама сказала, что мы и так ввязываемся в приключения с этими сокровищами, что братьям Сулибгаин еще можно верить, а вот парни с восточного берега ей не по душе.

— Тихо, мальчик мой, не стоит так кричать, когда речь идет о сокровищах. Во-первых, мне не нравится, как ты швыряешь деньги направо и налево: покупаешь выпивку каждому встречному-поперечному… Плохие люди скоро поймут, что тебе где-то подфартило, а это небезопасно. Во-вторых, лично мне те парни нравятся, однако я полностью доверяю суждениям твоей матери. Раз она так сказала, возьмем других.

— Но других-то нет! То есть если не поедут эти, у нас будут неприятности.

— Какие еще неприятности?

— Ну, видишь ли, они обожают охотиться, вот я и посулил им хорошую добычу. Я был вынужден пообещать, иначе ребята и не подумали бы явиться на встречу с тобой и мамой. Они такие храбрые и отлично дерутся, я не вижу в них ничего дурного.

— Зато я вижу. Начнем с того, что они грозят нам неприятностями, если не получат того, что хотят.

— У нас нет выбора, дядя.

— Оббан теш! Разумеется, есть! Скажем им, что отъезд откладывается, а сами тайком скроемся пораньше, взяв с собой только троих верных Сулибгаинов. Если что — я знаю, ребята не подведут, они не какие-нибудь там желторотики.

— Ну да, а что скажут прибрежные, когда поймут, что мы их надули?

— Вот уж кто меня совершенно не интересует! Парочка сопливых пустобрехов, пусть сперва научатся штанишки надевать! Что действительно беспокоит дядю Медведя — так это тряпки на ее лице. Пока их не снимут и я не увижу, что с ней все хорошо, никуда отсюда не тронусь.

И вот повязки сняли. Зрение девушки сохранилось, разве что чуть-чуть помутнело. Лицо затекло, к нему больно было прикасаться. Имриен пугалась любых отражающих поверхностей. Этлин промыла раны травяным отваром и посоветовала просушить кожу, не забинтовывая.

«Я сделаю так, как ты говоришь. Но мне пора покинуть этот дом. Я принесла вам беду. Это кара за мое тщеславие».

«Ты думаешь? Нет. Это неверно».

«Я не собираюсь к Одноглазке. Просто уйду куда-нибудь».

«Дочь Зимнего Солнца знает то, что неизвестно мне. Она должна хоть как-то помочь. Обещай, что отправишься к ней. Ради всего, что я для тебя сделала, ради доброго сердца моего брата. Обещай».

Имриен устало кивнула.

И вот все приготовления к путешествию были завершены. Условились, что Имриен присоединится к сухопутному каравану, направляющемуся по западной дороге на Каэрмелор, — поедет в собственной повозке, запряженной четверкой резвых лошадей, со служанкой и пажами, которых наймут в день отъезда. Караван ожидался немалый, ведь теперь не только мелкие торговцы предпочитали объединяться для дальних странствий. Ряды путешественников пополнялись за счет подмастерий, крестьян и просто молодых повес, стремящихся в столицу, чтобы пристать к дайнаннцам или Королевскому легиону. Угроза со стороны Намарры постепенно возрастала, поэтому войска Эльдарайна набирали рекрутов и готовились к великой битве. Игры в солдат стали последним писком моды среди городской ребятни. В сквериках мальчишки оттачивали боевые навыки друг на друге на потеху зрителям.

— За Д'Арманкорта! — кричали одни.

— За Эльдарайн! — орали другие.

Где-то на северо-востоке собирались черные силы; бродячие и обыкновенные бури то и дело обрушивались на крыши Жильварис Тарв; да и сами жители были неспокойны: в воздухе витало стойкое предчувствие перемен, словно жизнь миновала какой-то рубеж, возврата к которому уже не будет.

Однажды темным утром Диармид, запыхавшись, влетел в дом и объявил, что не намерен больше мешкать — он тоже едет с караваном, и точка.

— Наймусь конным охранником. Зачем тянуть? Я всему здесь научился, промедлю еще — парни попроворней расхватают лучшие места.

Сианад похлопал рослого племянника по плечу.

— Отличная новость, забияка ты мой! Удачней и придумать нельзя: Имриен тоже едет с этим караваном. Можешь составить ей компанию и защитить в случае чего.

Диармид мгновенно напрягся.

— Я бы с превеликим удовольствием, — произнес он, — однако, при всем уважении к леди, наемному охраннику негоже отвлекаться от своих обязанностей.

— Ерунда! — фыркнул Сианад.

Он хотел добавить что-то еще, но его прервала Муирна, сбежавшая вниз по лестнице. Племянница слышала все.

— Возьми меня с собой, Диармид! Разве Королевскому легиону не пригодится такая меткая лучница, как я?

Брат покачал головой, взмахнув волосами цвета корицы.

— Ни за что не взял бы любимую сестренку в сражение. И потом, ты нужна маме здесь.

— У меня есть лук и стрелы, зачирикал Воробей… — пропел дядя. — Пташка, ты самая тачи прекрасная лучница, что ни на есть. Думаешь, иначе я расстался бы с любимой золотой брошью, которую ты выиграла у меня в состязании по стрельбе? Но юная девица в Королевской армии — это же курам на смех!..

— Несправедливо! — распалилась племянница. — От меня при дворе больше проку, чем от всех этих деревенщин, что едут в Королевский город! Ха! Они даже не знают, как вести себя за столом. А я слышала, я нарочно усвоила благородные манеры.

— Еда — она и есть еда, Пташка. Что, не так?

— Нет, дядя Медведь. Там, в Каэрмелоре, при дворе все такие воспитанные, не то что у нас. За обедом, например, не вытирают рук о скатерть и тем более о шевелюру, за столом не рыгают, не чешутся, не говорят с полным ртом, не ковыряют в зубах. Рыбу едят маленькими вилочками. Вина ни себе, ни хозяевам не наливают — следует подождать, пока те сами снизойдут до гостя. Мясо режут особым способом, а что касается тостов… Да вас этому целый день нужно учить, там столько сложностей!

— Так весь аппетит пропадет, — заметил Сианад. — Хвала Звезде, что ко двору еду не я, а ты, солдатик!

— Кое-кто хотел бы тоже отправиться, — обиженно проворчала Муирна.

Этлин повернулась к старшему сыну.

«Мы с дочкой скоро отсюда уедем. Тут больше нельзя жить. Побирушки не оставляют нас в покое, кроме того, за домом следят. Какое-то время поживем у моей кузины Ройзин Туиллим на Гвоздичной улице, ты знаешь, где. Потом отыщем новое жилье — возможно, в средней части города. Мы пошлем тебе весточку с Йеоманскими Всадниками Бури, но и ты не забудь сообщить, когда прибудешь в Каэрмелор и устроишься на службу. Дай знать, приняли тебя в дайнаннское братство или нет и пошлют ли воевать в Намарру. Знай, я горжусь твоим выбором служить Королю-Императору, однако я мать и не желала бы, чтоб кто-нибудь из моих детей попал на войну».

Глаза Этлин промолвили несравненно больше, чем руки.

Понемногу зрение Имриен прояснилось. Мучительные боли тоже улеглись, возвращаясь лишь временами. Зеркало отражало изувеченное шрамами лицо, более изуродованное, чем до магического «излечения». Девушка укуталась в капюшон и полностью замкнулась в себе, как улитка в жесткой раковине.

На Бергамотовую улицу опять прибыл экипаж. К Этлин приехала в гости Ройзин Туиллим — высокая худощавая женщина с продолговатым лицом, немного впалыми щеками и блестящим взглядом. Ее поседевшие волосы некогда рубинового оттенка были очень незамысловато причесаны и уложены, платье восхищало изящной простотой покроя и самым бесцеремонным образом выдавало принадлежность своей хозяйки к роду эртов. Кузина ведуньи мало заботилась о внешней красоте, больше интересуясь душевными качествами человека. Говорила она в собственной мелодичной манере.

— Послушай, милая, — обратилась она к Имриен, — ты живешь здесь довольно долго и почти не видела города. Что это за жизнь — вечно в четырех стенах! Большой Медведь уезжает завтра на рассвете, а сегодня я приглашаю тебя на увеселительную прогулку. Отправимся на Ярмарку в честь первого дня уваилмиса — может, найдешь что-то полезное для предстоящего путешествия или просто милый пустячок.

Имриен с большой неохотой согласилась сопровождать женщин.

Повозка Ройзин, громыхая, покатила к просторной площади, так густо усеянной палатками и народом, что яблоку негде было упасть. Этлин с кузиной прогуливались впереди, Имриен и Муирна следовали за ними по пятам. Маленькая компания бродила среди парусиновых палаток и навесов, прицениваясь, торгуясь и время от времени что-то покупая.

Племянница Сианада то и дело подталкивала локтем Имриен, которая с восторгом останавливалась перед каждой заманчивой мелочью:

— Эй, не забывай — никто не должен тебя видеть!

И та все глубже прятала лицо в тени капюшона. Вдруг внимание девушек привлекла какая-то суматоха. Один продавец привел на ярмарку маленького коня и теперь во всю глотку зазывал покупателей. Вокруг начала собираться толпа.

— Лучший жеребец в Эрисе! — горланил мужчина, в котором некоторые из зрителей признали мельника Багра, знаменитого своим умением торговаться. — Такого вы еще не видели! Настоящий водяной конь! Леди и джентльмены! Нежить никуда не сбежит, пока на шее аккуратненько затянута петля! Этот красавец понесет вас быстрее ветра, станет вашим рабом, поднимет такой груз, что угробил бы простую клячу! Кто готов раскошелиться?

Толпа откликнулась неодинаково. Одни тотчас подались прочь, ворча о том, что не след человеку якшаться с нелорральными тварями. Другие, наоборот, протиснулись поближе поглазеть на диковину: ведь не каждый день увидишь истинную нежить, да еще на привязи!

Маленький конь серой масти был и впрямь красавчиком, к тому же отлично выхоленным. Вытянутые, словно у скаковой лошади, ноги с изящными копытцами казались высеченными из мрамора. Шея изгибалась с лебединой грацией. Зеленоватыми ленточками вплелись в шелковый хвост и пышную гриву водяные растения.

Пылающие ноздри создания напоминали две дикие розы, а глаза вращались, гори негодованием и страхом. Что еще оставалось бедняге? Покорно ожидать своей судьбы, со смирением ягненка пойти за тем, кто бы ни потянул за веревку.

— Так что мне предложат за распрекрасного жеребца? Лучший конь во всем Эрисе! Бессмертный слуга! Послушный, как дитя!

Мельник тряхнул железными стременами перед носом жеребца. Тот прянул, точно ошпаренный, и яростно заржал.

В толпе пронесся невнятный ропот. Мало кто из зрителей вообще сталкивался с нежитью. Конечно, во многих удачливых семьях имелись свои домовые, но смотреть на них строго воспрещалось.

— А это правда водяной конь? Который из них? — шептались многие.

Все с детства слышали об Итче Уизже — а кому захочется иметь дело с таким свирепым и безжалостным существом? Как всегда, выискался знаток.

— На убийцу вроде не похож. Судя по хвосту, это простой нигель, я хотел сказать, найгель. Они совершенно безобидны.

— Сдается мне, тут какой-то подвох, — высказался другой. — Нежить увертлива, человеку нипочем ее не изловить.

— Не верите честному мельнику, сэр? Посовестились бы! Никакого подвоха, клянусь вам! Этот негодник давно мне докучал, его, видите ли, привлекают водяные мельницы. Стоило немного поработать ночью, он уж тут как тут. Влезет под самое колесо, заклинит его чем-нибудь, а я чини! Чего я только не делал — и угольями в него из отдушины кидался, и стальными ножами отпугивал… А то еще выдумает околачиваться неподалеку, завлекать неосторожных всадников. Стоит кому-нибудь вскочить на этого бесенка — тот и рад, нырнет с разбегу в мой пруд и так искупает ротозея, что мало не покажется! Так что шалопай сам напросился на хороший урок. Будет знать, как морочить порядочных людей!

— Он уже съел кого-нибудь? — боязливо поинтересовался один из зрителей.

— Мой неявный дружок? Да что вы! Он и мухи не обидит, не то что… ну, вы понимаете, о ком я. Это Князь водяных коней рвет своих жертв на кусочки, а найгель поскачет, порезвится, да и бросит всадника в воду. А потом заржет, загогочет — только его и видели.

— Я так и не понял, как же ты ухитрился его поймать, — возразил недоверчивый покупатель.

Мельник только и ждал возможности похвастать своей смекалкой.

— Пошел я, значит, к озеру Миллбек поискать свою гнедую кобылу. Вдруг вот эта бестия выскакивает прямо на меня и давай обхаживать — воображает, что я ни о чем не догадываюсь. Вскочил я к нему на спину, но заметьте: крупа касаюсь только одной рукой. Взвился тут мой найгель, радуется потехе, а я свободную руку — в карман, вытаскиваю аркан, который заготовил для своей чалой, р-раз! — и неявному на шею. Теперь уж ему никуда не деться: будет служить вам верой и правдой, только петлю не снимайте.

На мельника посыпались предложения:

— Плачу два соверена!

— Даю три!

Водяной конь мелко трясся, безжалостно связанный лорральной пеньковой веревкой, прикосновения которой смертельно пугали его.

Толпа заволновалась — будто ветер заколыхал пшеницу в поле. Покупатели наперебой выкрикивали цены. На лицах зрителей застыла печать самодовольного превосходства. Вот он — тот, кого они так боялись, связан и брошен к их ногам. Ведь что такое нежить? Нечто непостижимое, чуждое и потому пугающее. Извечная угроза, против которой человек бессилен.

Имриен увидела бессердечные взгляды, обращенные на дрожащее существо, — и сама затрепетала. В конце концов, это же всего лишь найгель, беззлобное создание, проказник по своей природе! Разве шутить и невинно забавляться — преступление? Да ведь он по-другому не может! Если водяной конь и заслуживает упрека, так только за излишнюю наивность. И вот его осыпают бранью, продают в рабство. Имриен понимала горькое положение бедняги лучше, чем кто-либо.

«Прошу тебя, предложи ему золотой. Я плачу», — обратилась она к Муирне.

— Еще чего! — возмутилась та.

А Ройзин спросила:

— Имриен что-то хочет? Она так живо машет руками! Получив ответ, женщина смерила Имриен оценивающим взглядом.

— Ты уверена?

Девушка кивнула.

Между тем цена выросла до шести соверенов, потом до семи гиней. На этом предложения закончились.

— Целый пони[2] за лошадку! — выкрикнула Ройзин. Все расхохотались. Один лишь мельник спросил:

— Это не шутка?

— Нет.

Имриен принялась рыться в кошельке.

— Ты что? Совсем скоти? — зашипела Муирна.

«Нет. Пожалуйста, покажи ему деньги».

Охотников поторговаться больше не нашлось. Толпа расступилась, пялясь в изумлении на диковинную монету. Настоящий золотой, без дураков! Чудо едва ли не почище водяного коня.

Памятуя о том, сколько в толпе головорезов и карманных воришек, мельник Багор позаботился, чтобы зеваки не успели насладиться зрелищем. Куснул монету, спрятал ее в карман, сунул веревку в руки Ройзин и был таков.

На этом сделка завершилась, и праздное внимание зрителей переключилось на новую обладательницу найгеля. Толпа забрасывала женщин вопросами и советами.

Имриен шагнула к напуганному существу и развязала петлю. Все вокруг замерли от ужаса. А потом бросились врассыпную. Водяной конь взвился на дыбы, заржал и стремглав бросился вон. Хвост и грива метались из стороны в сторону. Толпа разбегалась, извергая разноголосые проклятия, словно чудовище о тысяче голов.

— Что ты наделала! — закричала Муирна.

«Я лишь заплатила за его свободу».

Найгель весело ускакал. Тут на девушку пала какая-то тень. Имриен задрала голову: в ясных небесах плыл Летучий корабль, вытянувшись, словно гончая в прыжке. Капюшон свалился на плечи. Девушка быстро накинула его обратно и поспешила к экипажу. Уже встав на подножку, Имриен резко обернулась: похоже, за ней следят. В толчее мелькнул низенький силуэт, девушка поймала косой взгляд, сверкнувший из-под темного клобука. Странное лицо. Очень странное. Она забеспокоилась.

Этлин проследила за ее взором.

«Опасность. Скорее уходим!»

Все четверо уселись в повозку, и та загрохотала прочь от ярмарочной площади. Муирна всю дорогу раздраженно ворчала на некоторых людей, которые не только швыряют деньги направо и налево, но еще и выставляются напоказ перед всем честным народом. Ведунья не отрывала глаз от окна.

«За нами погоня», — вдруг объявила она.

— Кучеру знакомы потайные дороги в этом городе, — ответила Ройзин и отдала необходимые распоряжения.

Повозка развернулась на двух колесах и запрыгала по узкому переулку. Седоков ужасно швыряло и подбрасывало. Случайные прохожие разбегались во все стороны.

— Не пугайтесь, мы не перевернемся! — прокричала Ройзин сквозь грохот колес. — Бриннегар знает свое дело, как никто!

«Они не отстают, — продолжала ведунья. — Они догонят нас. Останови на углу».

Ройзин окликнула кучера. Как только повозка стала, Этлин с неожиданной для ее возраста быстротой и ловкостью выпрыгнула наружу. Высунувшись из окна, Имриен увидела, как ведунья достает свою Палочку и глубоко втыкает ее в грязь, скопившуюся в расщелине между камней. Руки Этлин запорхали, производя какие-то незнакомые жесты.

И вдруг живая Палочка начала давать отростки, с головокружительной скоростью, даже со свистом выбрасывая из почек ветки шиповника, жгучую поросль крапивы и непролазные дебри репейника. И вот спутанные намертво кусты заполонили все пространство дороги от стены до стены, превратившись в беспросветную чащу. Ведунья выхватила Палочку обратно — та легко отделилась от побегов, которые остались на месте — и кинулась к повозке.

Из-за угла появилась группа преследователей и тут же со всей скорости наскочила на нежданное препятствие. Кто-то повис на острых шипах, остальных колючие щупальца догнали позже. Кучер Ройзин взмахнул хлыстом. Экипаж тронулся дальше. Вскоре таинственные люди безнадежно отстали и скрылись из виду.

Благополучно вернувшись в дом Этлин, Имриен никак не могла отделаться от неприятного воспоминания о том загадочном лице с ярмарочной площади. Стоило на миг прикрыть глаза — и оно являлось перед ней во всех подробностях. Казалось, его выжгли внутри век девушки. Широко растянутый рот, раздувающиеся ноздри, взгляд из-под темного капюшона, устремленный на нее в упор. Нездешний взгляд, мрачный и дикий. И этот странный капюшон, что острыми уголками возвышался над ушами чужака. И потом, существо было четырех футов роста, не больше. У Имриен не осталось сомнений: незнакомец — не человек. И если он придет, то уж точно не с миром.

«Я смогу защититься от любого врага, — жестикулировала Этлин. — Но боюсь, мне не под силу охранять всех вас. За нами гнались не только люди. Кое-кто выглядел как нежить. Это противоестественно, ведь днем неявные прячутся от солнца. Я недооценила могущество Коргута. Похоже, намерения у него самые серьезные… Муирна, — обратилась она к дочери, — ради твоей безопасности, придется отправить тебя в Каэрмелор вместе с Диармидом и Имриен. Пусть это безумие уляжется. До тех пор будь благоразумна. Завтра мы перебираемся к Ройзин — остается надеяться, что преследователи не знают об этом месте. Ведем себя крайне осмотрительно. После переезда на улицу и носа не показывать, до самого отбытия каравана!»

Довольная Муирна кинулась собирать вещи.

Еще до рассвета следующего дня у дома на Бергамотовой улице остановились три лошади с поклажей. Их привел под уздцы Шеамаис, один из братьев Сулибгаин. Другие двое ожидали друзей за городом. Дядя Медведь и Лиам простились с родными у порога.

Боль расставания пронзила грудь Имриен.

— Не знаю, когда теперь и свидимся, — робко заговорил с ней Сианад. — Я-то вернусь скоро, а тебя ждет неблизкий путь. — Он сверкнул широкой улыбкой. — Нам через многое пришлось пройти вместе, шерна. Ты открыла мне двери, я дал тебе имя. Как гласит древняя финварнская мудрость: «Иннэ шай титэн элион» — «И эти дни мы прожили».

Имриен кивнула, сглотнув ком в горле.

— Удачи тебе и попутного ветра. Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

«В последний раз прошу тебя, Сианад, оставь свою затею, — настойчиво вмешалась Этлин. — Ты не встретишь добра на этой дороге. Сердцем чую, тебя ожидает несчастье».

Брат наклонился к ней и чмокнул в щеку.

— Не волнуйся, Эт. Пусть несчастье подождет еще, ему не впервой. Большой Медведь все равно победит.

Сианад поцеловал руку Муирне. Потом неуклюже сгреб Имриен в объятия и похлопал по спине, словно верного собутыльника.

«Что значит имя, которое ты дал мне?» — спросила девушка. Ее взгляд жадно ловил каждую черточку на грубоватом лице эрта и сам по себе казался неразрывной цепью, что навеки соединила обоих.

— Имриен? На моем родном языке так называют бабочку.

Не проронив больше ни слова, Сианад отвернулся и вскочил в седло. Цепь со звоном лопнула. Молодой Сулибгаин и Медведь пришпорили коней и умчались прочь. Лиам отправился следом. Лицо Муирны блестело от слез.

— Мама, мы еще увидим их, правда?

Этлин стояла, сжав ладони в замок и неотрывно глядя в конец опустевшей улицы.

Всадники Бури, прискакавшие из Каэрмелора, объявили о задержке сухопутного каравана: в лесу развелось столько нежити, что потребовалось усилить охрану. Ведунья поняла, что ждать придется неделю или даже две. Конечно, за это время в лес отправится несколько маленьких групп почти без стражи, но Этлин не собиралась рисковать жизнями своих детей и Имриен.

Меж тем откладывать отъезд с Бергамотовой улицы стало уже невозможно.

Повозка прибыла поздней ночью. Кучер старательно обвязал колеса сеном, чтобы те не гремели. Приготовленные пожитки давно лежали в коробках. Их перенесли быстро и бесшумно. Этлин заперла дверь на замок. Экипаж тихонько тронулся. Все шло как нельзя лучше.

Но стоило телеге свернуть за угол, Муирна подскочила как ужаленная:

— Моя брошь!

«Какая брошь?» — спросила Этлин.

— Та, золотая, которую дядя Медведь дал мне за умение метко стрелять. Она так и осталась там, в тайнике за стенной обивкой.

«Забудь о ней! — сверкнула глазами мать. — Будет с тебя сокровищ. Сианад и так озолотил нас».

— Но эта брошь особая! Это моя награда за меткость, как ты не понимаешь! И дар дяди. Да я отдала бы всю свою долю, лишь бы вернуть ее!

«Я запрещаю тебе ходить в наш дом. Это слишком опасно».

Муирна побледнела и замкнулась в себе — как будто с грохотом захлопнула ставни.

Вот и просторный приветливый дом Ройзин. Приветствуя ночных гостей, приглушенно светят фонари. Телегу быстро освободили от вещей, возничий хлестнул коня и скрылся из виду.

— На ваших плечах лежит бремя усталости и печали, — вполголоса заметила седовласая хозяйка. — Вам нужно прийти в себя. Подкрепите силы парным молоком и медом, прежде чем ваши головы опустятся на подушки. Я слышала какой-то шум: вероятно, ваш домовой выбрался из багажа. Что ж, пусть остается, здесь ему не придется скучать. До сих пор в этом доме жила одна хозяйка — конечно, если не считать рысей, моих ненаглядных питомцев, — а слуги сбивались с ног. Велю служанкам, чтобы не тревожили вашего явного друга и не вздумали подглядывать, а то еще обидится и уйдет. Эт, дорогая, ты можешь посадить свою Палочку в саду. Я приготовила ей место рядом с розовым кустом.

Ночью, когда все уснули, Имриен услышала какой-то шум в комнате Муирны. Девушка зажгла свечу и скользнула в коридор бледным призраком старого дома. Племянница Сианада спускалась по ступеням, по-уличному одетая в платье изумрудного бархата. В правой руке беглянки качался фонарь, левая покоилась на перилах. Глубокие тени превратили лицо в траурную маску. Муирна подскочила на месте и виновато зашептала:

— Иди спать!

Имриен укрепила свечу в гнезде светильника. «Ты собралась за брошью. Не ходи. Лучше днем».

— Да не могу я днем! Люди увидят. А вдруг я приведу сюда погоню? — И она решительно двинулась дальше.

Назойливая гостья схватила девушку за локоть:

«Подожди. Я с тобой».

Муирна помедлила и кивнула. Имриен метнулась в комнату. Рыжеволосая беглянка не смогла скрыть облегченного вздоха, когда девушка появилась в своем платье из багровой парчи и плаще цвета вечерней океанской волны. Юные леди молча вышли из лома, пересекли опрятный палисадник, открыли ворота и растворились во мраке улицы.

В ночи город казался совершенно иным. Косые крыши кренились и раскачивались черными силуэтами на фоне дымчатой вуали, окутавшей луну. Девушки прикрывали ладонями фонари и крались чуть ли не на цыпочках, держась чернильных лужиц тени у самых стен. Ветер гнал по улице клочки соломы. Пробежала чья-то ручная рысь. В отдалении кто-то вскрикнул, потом забрехала собака. На каждой двери висел амулет из рябины, хотя нежить в город почти не наведывалась. Какие-нибудь домовые и подобные им существа обычно селились в человеческих жилищах и уж больше их не покидали.

Впереди показалась подвыпившая компания. Загулявшие кутилы свернули в переулок, откуда долго еще доносилось обрывочное эхо бессвязной болтовни и песен. В эту часть Тарва ночные сторожа не заглядывали. По крайней мере некому осветить фонарем лица ночных бродяжек и задать ненужные вопросы.

Бергамотовая улица казалась совсем безлюдной. Не заметив ничего подозрительного, Муирна отперла дверь осиротевшего дома. На сей раз докучливый колокольчик промолчал — его сняли перед отъездом. Вокруг было тихо. Чересчур тихо, на взгляд Имриен: она не могла припомнить такого мертвого безмолвия на этой улице. Даже в ночи кто-то беспрестанно кашлял наверху, в доме слева тоненько плакал младенец, шелестели чьи-нибудь голоса. Имриен поежилась, чувствуя себя, как перед шальной бурей, и еще раз чутко вслушалась. Ни единого шага, ни звука. Жесткая, деревянная тишина. Уши оглохли, будто их набили ватой.

Опустевший дом выглядел безнадежно чужим. Он внушал суеверный ужас, словно заброшенный печальный корабль, кочующий без команды по бескрайним волнам океана. Ощущая себя почти на вражеской земле, незваные гостьи прикрыли свои фонари и поднялись по скрипучим ступеням. Голые стены верхней комнаты еще хранили аромат лаванды и чего-то неизъяснимого, теперь уже утраченного. Племянница Сианада пошарила под обивкой из дерюги.

— Вот она!

И Муирна успокоено приколола брошь к платью, закрыв ее складками плаща.

Девушки начали осторожно спускаться. Одинокое окно кухни вперилось в них пустой глазницей. Тени бежали по лестнице, опережая шаги.

На улице гнетущие предчувствия Имриен только обострились. Опасность! — кричало ее сердце. Скорее бы Муирна закрывала дверь! Но та все мешкала, никак не могла попасть в замок.

И тут что-то со звоном упало на мостовую, будто проснулся дверной колокольчик. Железный ключ лег на холодные камни, и никто не наклонился поднять его.

Похитители набросились на девушек сзади, зажали им рты ладонями, заломили руки за спины и оттащили к карете, ожидавшей за углом. Жертвы отчаянно, но безуспешно сопротивлялись. Дважды щелкнул звонкий хлыст, и экипаж с лязгом укатил.

Ключ остался плавать в лужице тьмы на мостовой.

Обветшалое строение приросло к речному берегу, как бледная поганка. Здесь среди выцветших облупившихся фасадов грязь в лужах блестела, как масло, а в воздухе пахло сыростью и плесенью. Пленницы не успели осмотреться как следует: в считанные минуты их грубо втолкнули в здание и, сорвав драгоценные украшения, заперли обеих в тесной унылой каморке.

Муирна зарыдала и долго не могла остановиться. Имриен тем временем изучила комнату, куда они обе попали. На полу валялись соломенный матрас и пара грубых шерстяных одеял. В углу стояли два ведра — одно пустое, другое с водой. Света, чтобы разглядеть все должным образом, было недостаточно: единственное тусклое сияние исходило от лунных лучей, пробивающихся сквозь решетку окна под самым потолком. Снаружи плескались речные волны. Вдруг музыку воды заглушил едва внятный скрежет и попискивание. Имриен завладел безотчетный ужас. Она безумно боялась крыс, еще со времен обитания в казематах Башни Исс. Эта боязнь не поддавалась разумному объяснению, ведь длиннохвостые грызуны почти никогда не нападали на девушку.

Впрочем, крысы пока что не показывались. Имриен свернулась калачиком на соломенной подстилке и забылась тяжелым сном.

Когда она проснулась, все тело затекло и ныло от холода. Муирна лежала рядом, уставившись в потолок покрасневшими глазами. Сквозь решетчатое окно в каморку жидкой овсяной кашицей сочился дневной свет.

— Ты! Как ты могла! — гневно воскликнула Муирна, поднимая залитое слезами лицо. — Дрыхнет, как будто ничего не случилось! Ты хоть понимаешь, что с нами будет?

Имриен покачала головой. Как раз об этом она и размышляла перед тем, как заснуть. Очевидно, верные слуги Шакала решили привести свою угрозу в исполнение. Но тогда почему узницы заперты в комнате, а не лежат с камнями на шеях где-нибудь на дне реки? И почему Коргут столько выжидал, а не напал сразу? И как ему пришло в голову в ночной час караулить девушек у пустого дома? Какой-то бред, сплошная нелепица.

А Муирна продолжала причитать:

— Гнусные приспешники мага искали тебя, а по ошибке взяли меня! Я слышала, как они говорили: «Которую из них?» — «Не знаю, хватай обеих». Теперь будем вместе страдать: вот увидишь, нас отправят в Намарру и продадут на рынке рабов! О, моя бедная мамочка! — И она снова залилась слезами.

Тут залязгал ключ в замке, дверь распахнулась и ударила о стену. На пороге стоял дородный силач с рябым лицом. Человек в красновато-коричневой одежде слуги внес в каморку и швырнул на пол еще одну подстилку, грязные одеяла и засохшую буханку хлеба. Третьим появился мужчина в желтом купеческом одеянии; лица было не видно под колючими зарослями каштановой бороды и усов.

— Встаньте, я хочу вас рассмотреть, — приказал он. Пленницы повиновались. Мужчина грязно выругался.

— В какой сточной канаве ты их нашел, Проныра? Королева рыжей хны и обесцвеченная гарпия! Ну и ну! — присвистнул он, оглядывая Имриен с ног до головы. — Впервые встречаю такое: по шею — идеал любого мужика, выше — самый страшный из его кошмаров.

Имриен вся сжалась. Ей было знакомо это зловоние. Преступник пах точно так же, как Мортье.

— Я вами доволен, парни. Это даже лучше, чем мы надеялись. Две курочки по цене одной. Представление удастся на славу! Смотри, Проныра, не забывай кормить наших маленьких актрис — им еще придется поплясать!

Великан у входа заржал так, точно услышал самую остроумную шутку в своей жизни.

— Будет сделано, Скальцо, — пробурчал слуга.

Бородач вышел вон; Проныра последовал за ним. Дверь грохнула так сильно, что оконные решетки задребезжали. Руки Имриен страстно взметнулись вверх: «Мы живы. Есть надежда». Муирна отвернулась к стене.

Подобно попавшим в клетку зверям, девушки расхаживали по каморке взад и вперед. Семь коротких шагов туда и обратно. Это узницы усвоили хорошо. Пройденные шаги стали мерой пережитых секунд, минут, дней. Раз в сутки Проныра приносил еду. Разнообразием та не отличалась: хлеб и вяленая рыба, иногда яблоки. Глаза стражника без всякого выражения смотрели на подопечных; в разговоры Проныра не вступал — дружелюбие и даже простое сочувствие были ему неведомы. Каждое утро Имриен царапала камешком штрих на стене, ведя подсчет безрадостным дням заточения. По мере того как ряд черточек удлинялся, Муирна становилась все словоохотливей: ее неприязнь к подруге по несчастью мало-помалу таяла.

Чтобы убить время, девушки играли в Камень-Ножницы-Бумагу, загадывали друг другу загадки и шарады, даже рассуждали о различных способах побега. Имриен усвоила много новых слов, а взамен поведала Муирне об их с Сианадом приключениях. Правда, когда племянница Большого Медведя пожелала узнать, что же они делали в горах, рассказчица уклонилась от прямого ответа: она обещала товарищу не выдавать тайну сокровищ. В любом случае ей удалось заинтересовать эртийку, а вскоре из любопытства проклюнулись ростки настоящей дружбы.

Время тянулось медленно и до тошноты однообразно. Развлекали разве что легкие порывы шанга, когда в пыли зажигались яркие радуги.

— Зачем держать нас так долго? — размышляла Муирна. — Хотя конечно: пока еще в Тарв придет следующее невольничье судно до Намарры!.. Эх, упустили мы свой караван. Теперь он уже в пути. Да что это я? Нашла о чем горевать. Какой-то там караван! Остаться бы живыми — и то хвала Звезде!

На четырнадцатый день из-за двери раздалась сердитая перебранка.

— А я говорю, хватит ждать! Бросаем это дело, нас могут раскрыть!

— Уже совсем скоро! Может, даже сегодня. Кто же отказывается от того, что в руках?

— Мы и так слишком долго откладывали.

— Чего ты боишься? Сморщенных старушонок? Бедняжка Проныра, поди, в штаны наложил от страха!

— Говорю тебе, пора от них избавляться.

— Ни за что. Нынче подует славный бродячий ветер, нутром чую. Голоса спорщиков затихли в конце коридора.

— О нет! — слабо простонала Муирна. — Какая дикость. Нас никуда не продадут, Имриен. Все гораздо хуже. Это неприкрытый дом, и мы скоро станем гилфами.

«Что ты имеешь в виду?»

— Гилфы — это актеры шальной бури. Те, кто нарочно не надевает капюшона во время шанга и оставляет живые картинки. Потом, в следующую бурю их показывают людям за плату. Вот такие представления играют в неприкрытых домах. Это незаконно, зато бессердечные скирдас получают приличные барыши. Хозяева не любят терять постоянных посетителей, вот и рыщут по городу в поисках новых гилфов. И кроме того, вечно придумывают свежие трюки позанятнее.

«Как мы будем играть?»

— Не знаю. Боюсь даже подумать. Взрослые иногда шушукались о таких вещах, когда считали, что я не слышу… Одни гилфы, например, борются друг с другом, иные дерутся с дикими зверями, или прыгают в горящие кольца, или ходят босиком по углям. Словом, делают что-нибудь такое, чтобы стало страшно. От ужаса их отпечатки ярче светятся.

«Счастье тоже светится».

— Ну да, только этим злодеям проще внушить ужас. И не обычный человеческий страх, от которого похолодеешь и не двинешься с места. Нет, это будет совершенный кошмар, чтобы потянуло на разные подвиги. Зрители любят пощекотать нервишки. Когда подует следующий шанг… Да смилуется над нами Сеиллеин! Есть вещи страшнее смерти.

В эту ночь бродячий ветер так и не подул, и город даже на миг не превратился в шкатулку с самоцветами. Зато Проныра напился в стельку и вломился к пленницам. Неожиданно в нем пробудилось желание излить перед кем-нибудь душу.

— Раньше это был самый известный притон в городе, — жаловался слуга. — Мы загребали такие деньжищи! А потом все дело пошло прахом. Как-то ночью идет обычное представление, от народу, как всегда, отбою нет, и вдруг раздается громовой голос: «Где мое золотое око?» Тут из камина высовывается здоровенная волосатая Рука — а может, Нога, кто его разберет — и давай шарить по всему залу. Зрители — врассыпную, спектакль сорван. И с тех пор ни одного представления по-человечески провести не можем. Стоит подуть шангу, опять этот голос: «Где мое золотое око?», и Рука шарит, ищет чего-то. Вот и растеряли посетителей. Пришлось прикрывать лавочку. Как наш Скальцо ни ухищрялся, Тварь-из-Камина не пропадает. Мы даже специально завели сторожевого змея, чтобы ползал в зрительном зале — мало ли, вдруг Тварь надумает спуститься сюда, пока мы дрыхнем! Да только я все равно не сплю. Разве это жизнь — хуже, чем в трюме невольничьего судна. И с вами еще канитель!.. Какая удача — у вас у обеих есть глаза! Случаем, не золотые, нет?

— Мансската! — прошипела Муирна.

— Теперь вы — наша надежда. Вот подует бродячий ветер, запрем обеих в зрительном зале. Если явится Рука-из-Камина и потребует свое око, пусть забирает ваши глазки. Это ничего, что у тебя, бесцветная, они как крыжовник, а у той рыжей — как яйца дрозда. Может статься, Оно и не заметит разницы. А может, ему все равно, чем на свет пялиться. Лишь бы убралось и нас оставило в покое. Надеюсь, одну из вас Тварь не покалечит, а то нечего будет продать в Намарру.

Муирна не промолвила ни слова. Она побледнела как смерть и с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в плоть. Проныра внезапно пришел в себя, то есть замолчал и с каменным выражением лица покинул каморку, не забыв запереть дверь.

Настал день, когда Имриен процарапала на стене двадцать восьмую отметку. И тут по ее телу побежали мурашки. Где-то недалеко разрастается крупная шальная буря, поняла она. Шло время; предчувствие не исчезало, а, напротив, усиливалось. Когда сгустились ночные сумерки, Муирна тоже пробудилась от напрасных надежд:

— Имриен, шанг! Бродячая буря идет сюда!

Подруги схватились за руки. За стенами, на воле раздались безудержные скорбные рыдания.

Муирна содрогнулась и погрузилась в молчание. Узницы прислушались. Еще один протяжный скорбный вопль. И еще. И в третий раз. Громкие стенания разрывали душу на части. Наконец судорожные всхлипы затихли с порывом бриза.

Плакальщицы Тарва обитали на этой реке задолго до того, как на берегах возникли первые постройки. Печальные существа испокон веков селились в реках. Мало кто из смертных видел Плакальщиц собственными глазами. Это случалось, наверное, раз в столетие, не чаще. Тоскующие вестницы сидели обычно у самой кромки воды и полоскали окровавленные одежды будущих мертвецов. Как горожане, так и сельские жители с одинаковым трепетом вслушивались в мрачные прорицания Плакальщиц. И те никогда не лгали.

Кому-то суждено погибнуть этой ночью. Кому же?

Звезды за холодными решетками превратились в тлеющие угли. Дверь раскрылась с металлическим скрипом. В проеме стояли мужчины с факелами. В каморку вошел коротышка с гнойными язвочками у рта.

— Представление начинается! — объявил он, сорвал с пленниц капюшоны и протолкнул девушек в коридор. Охрана расступилась и вновь сомкнула ряды за их спинами.

Поднявшись на четыре лестничных пролета, мужчина откинул засов с массивной двери и открыл ее мощным пинком. Двое других просунули яркие факелы внутрь, осветив грандиозную залу.

— Назад! Убирайся! — заорали они на кого-то, притаившегося у двери, и затыкали в него факелами. Мерцающий свет залил вскоре все углы помещения. Узниц затолкали внутрь.

Из горла Муирны вырвался визг — пронзительный, точно удар плети. Девушки смотрели вверх, не в силах оторвать взгляда.

Над ними покачивалась сплющенная, узкая гигантская голова, вырастая из тугих, толстых, как человеческая талия, колец. Змей казался самой радугой, что великий маг сорвал с небес и закрутил спиралью. Тело усеивали дрожащие капли воды, в которых переливались сияющие отражения факелов. Перламутровая кожа напоминала внутреннюю поверхность жемчужной раковины.

Сторожевой змей издал громкое шипение, словно выпустил пар. Меж огромных челюстей быстро высунулся раздвоенный язык. Многогранные глаза существа сверкали непостижимым огнем. По извилинам колец скользили неуловимые вспышки оттенков: цирконий, рубин, алмаз, бриллиант и сапфир.

Грубо орудуя факелами, люди загнали существо в дальний угол. Змей заполз туда и грациозно свернулся плавными витками блесток.

Зрительная зала — комната гилфов — занимала почти весь верхний этаж. Слева зияла прокопченная беззубая пасть камина с высоким каменным дымоходом, справа громоздился большой сундук с откинутой крышкой. Некогда здесь располагалось множество маленьких комнат, о чем свидетельствовали торчащие останки разрушенных стен. Всю залу от пола до потолка покрывали красочные любительские фрески с аляповатыми изображениями кровавых побоищ и сцен магии. Цельность настенной живописи не нарушали даже косо висящие ставни окон — картинки накладывались прямо на них.

Один из людей Скальцо прокричал:

— Убирайте змея, шанг уже близко!

Раздалось громкое нестройное позвякивание, словно миллионы крохотных колокольчиков закачались одновременно. Волосы Имриен поднялись дыбом, как солнечные лучи на детском рисунке, и стали потрескивать, словно лед под ногами. Она испытывала и страх, и ликование разом. Муирна вцепилась в ее локоть железной хваткой. Гилфов накрепко привязали к черному столбу посреди залы.

— Только не вздумайте вырваться, не то хуже будет, — заявил коротышка. — Не хочу, чтобы какие-то девчонки бегали по зале, перемешивались с другими отпечатками и портили весь вид. На вашем нынешнем месте была одна бледная, недоделанная какая-то картинка, вот мы ее аккуратненько и заменим. Вы у меня поинтереснее будете, верно, Златоглазки?

Он щелкнул бичом и отступил назад. Жертвы затрепетали.

Сторожевой змей бросился на факельщиков. Языки пламени извивались между зеркальных колец гигантского питона. Существо двигалось резкими, судорожными толчками, будто боролось со смертельной опасностью. Шипение зубастой пасти походило на звук множества раскаленных добела мечей, опущенных в прохладную воду. Спинные плавники, до этого покоившиеся по всей длине хребта, теперь ощетинились острыми гребнями, веерами переливчатого шелка, горящие перепонки которых вспыхивали всеми цветами, от грозного карминного до неистового лилового. Люди, что попали в бешено вращающуюся западню, заметались, едва уворачиваясь от ударов тяжелого хвоста. Змей ринулся к выходу. Коротышка полоснул бичом по шее существа, у основания плавников.

— Живо в сундук, мерзавец, в порошок сотру! Давай-давай, брысь отсюда, гадюка!

Факельщики попытались загнать животное в тесный сундук, оказавшийся его тюрьмой. В это самое мгновение шальной ветер подул в полную силу, и театр ужасов ожил. Имриен сосредоточила все внимание на змее, стараясь не замечать кошмарных сцен, что разыгрывались по всей зрительной зале. Муирна дрожала как осиновый лист, лицо девушки превратилось в застывшую гримасу отчаяния. Где-то гулко забил барабан. Хотя нет, это было сердце несчастной. Имриен, напротив, окатила волна безумного счастья; в душе девушки просто не осталось места для страха.

И вот из дымохода камина раздался рев, сотрясающий стены:

— Где мое золотое око?

Что это был за Голос!.. Беспощадный, угрожающий, горький, как полынь, и древний, как сама Смерть. Визг Муирны потонул в воплях мужчин.

Зал переполняли золотистые отпечатки несчастных, изворотливый змей сыпал искрами, а тем временем за спинами орущих мучителей тихонько растворились перекошенные ставни, и в залу через окно запрыгнули двое мужчин. Сначала Имриен приняла их за участников очередной жуткой сцены, но тут они накинулись на людей Скальцо. Те не ожидали атаки. Факелы упали и зашипели в расползающейся кровавой луже. Лавируя в толпе призраков, нападающие захватили врасплох еще двоих. Короткие мечи били без промаха. Преступники повалились на пол, не успев вскрикнуть. Лишь тогда их товарищи осознали, что происходит, и выхватили из ножен сверкающие клинки. Нежданных противников встретил яростный отпор. Позабытый всеми сторожевой змей оказался на свободе: кольца пламени больше не существовало. Существо рывками петляло вдоль стен, словно живая молния. Трое факельщиков ринулись к выходу и сгинули во мраке коридора. Незапертая дверь закачалась на ржавых петлях. Глаза змея вспыхнули мстительным огнем, и создание устремилось в погоню за своими тюремщиками. Один из людей Скальцо обезумел от страха и выпрыгнул в окно.

И вот на камин упала тень: в трубе шевелилось нечто огромное. Темный силуэт больше всего походил на омерзительную когтистую лапу — или гигантского паука. Из дымохода посыпались ошметки сажи.

Недобрый Голос прогрохотал гораздо свирепее:

— Где мое золотое око?

— Муирна! — закричал таинственный спаситель.

Изрыгая жуткие проклятия, Лиам и еще один эрт вынырнули из гущи видений. Клинки со свистом рассекли веревки, что связывали пленниц.

На полу лежали раненые и мертвецы, над ними сплетались и вихрем разворачивались отпечатки грозного змея. Слуги Скальцо утратили остатки разума и бессмысленно метались по зале, превратившейся в роковую западню. За дверью — озлобленное чудовище, внутри — еще большая опасность. Все вокруг кишело призраками. Даже под потолком летали отпечатки несчастных гилфов: хозяева притона использовали когда-то силдроновые пояса.

Закопченный дымоход затрясся от мощных ударов изнутри; на пол посыпались куски облицовочной плитки и сухой извести. И вот в очаг проникло Нечто, напоминающее ногу невообразимо громадного цыпленка, в которую попала молния.

— ГДЕ МОЕ ЗОЛОТОЕ ОКО?

— Да заткнись ты со своим оком! — истерично завопил кто-то из умирающих.

По зале прошумел зловещий ветер. Втянувшись в трубу, он как будто забрал весь воздух с собой. Коротышка с бичом стоя заскользил к камину, точно катился по льду. С невероятной скоростью мужчину засосало в очаг. Краткий вскрик — и бедняги не стало. Будто пальцы Твари сжали его голову и со всей силой дернули кверху. Тело заболталось в воздухе безвольной тряпичной куклой. Скальцо полетел в дымоход, как летит наружу пробка, которую выбивает перебродивший эль. Все произошло мгновенно. Только что человек с перекошенным лицом упирался в каминную полку — и вот уже ничего не осталось. Только бич на полуда горстка сажи, что осыпалась из трубы.

— Бежим отсюда! — закричал кто-то.

Жуткий ветер задул снова. Пустота грозила вырвать барабанные перепонки из ушей тех, кто находился в зале. Вот заскользил еще один.

Лиам подсадил бывших узниц и своего друга в окно, и все четверо покатились вниз по черепичной кровле. С высоты беглецам открылся поразительный вид ночного города, охваченного шангом. Каждая крыша играла морозными блестками, кокетничая с просторами небесных лугов, на которых вместо кашки цвели крупные звезды. Мужчины помогли девушкам спрыгнуть на следующую кровлю.

Прибрежные строения возводились как попало, без всякого намека на планирование. Остроконечные крыши всевозможных форм и высоты, слепленные вместе, образовывали подобие сумасшедшей лестницы, беспорядочно утыканной пылающими вышками труб. Дружная четверка съезжала по наклонным кровлям и проворно перепрыгивала с одной на другую, пока наконец беглецы не оказались в узком проулке, где их ждали привязанные кони.

— Торопитесь, — выдохнул Лиам, распутывая поводья, — пока парни не вызвали подмогу.

Но было уже поздно. В конце проулка раздались крики, зацокали копыта, застучали кованые сапоги. Ночь озарили ярко-желтые вспышки факелов.

Муирна одним махом вскочила в седло. На другого жеребца запрыгнул молодой эрт и, наклонившись, принял из рук Лиама Имриен. Девушка неистово вцепилась в гриву, чтобы не упасть.

— Лиам! — отчаянно звала Муирна.

Конь под ней возбужденно затанцевал, переступая с ноги на ногу.

— Уходите! — прокричал ее брат. — Это я во всем виноват! Я задержу их, пока вы не уедете.

— Нет!

Но Лиам уже хлестнул обоих жеребцов, и те помчались, как ветер. По дороге извивался потолстевший, вывалянный в пыли сторожевой змей, направляясь к реке. Кони на полном скаку перемахнули чудовище и продолжили галоп.

Далеко позади раздались воинственные вопли. Преступники сгрудились вокруг одинокого бойца.

Скакуны летели без остановок по лабиринтам кривых переулков и тоннелям арочных перекрытий между ветхими домами, до тех пор, пока не достигли окраины прибрежной части города. Здесь, посреди площади у колодца с остроконечной крышей, беглецы остановили коней. Жеребцы тяжело дышали, от их вздымающихся боков исходил пар, струящийся в лунном свете. С карниза одного из домов слышалось чириканье потревоженных шумом воробьев.

— Я возвращаюсь к Лиаму. — Молодой эрт спрыгнул на мостовую. — А вы обе поедете к Ройзин. Муирна, от Грошового Колодца дорогу дальше ты найдешь.

— Я с тобой, Эочайд, — негромко всхлипнула девушка.

— Нет. Хочешь, чтобы вас опять схватили? Если он жив, мы вернемся вместе. Если нет, пусть его жертва не будет напрасной.

Тихим, ровным голосом Эочайд объяснил, как добраться до дома Ройзин, и бегом скрылся в соседнем переулке.

Многочисленные окна в домах начали открываться. Захлопали ставни. Кто-то враждебно окликнул:

— Кто там? Ты, что ли, Падрот?

— Едем, — сурово промолвила Муирна и легко поскакала прочь, придерживая за уздцы коня Имриен.

И вот девушки забарабанили в задние ворота дома Ройзин Туиллим. Хозяйка вместе с кучером Бриннегаром встретили беглянок и спешно проводили внутрь. То, что произошло дальше, случилось в одно мгновение.

Узнав, что Лиам в беде, Этлин с Палочкой в руке бросилась в конюшню, оседлала скакуна и пустила его галопом по улице.

Спасенные девушки остались в доме. Им перевязывали раны, а Ройзин то и дело заключала обеих любимиц в объятия. Муирна безнадежно пыталась прорваться сквозь лавину нетерпеливых вопросов и сама настойчиво спрашивала, как Лиам очутился в Тарве, если он уехал с дядей Медведем.

— Мы не видели твоего брата со дня отъезда, — заверила ее хозяйка.

Постепенно девушки узнали, какие отчаянные попытки предпринимались все это время для их поисков. Были опрошены все соседи, друзья и знакомые, на помощь позвали ведуний; Диармид за день сколотил команду из наемных солдат и обыскал город, но безуспешно. Караван ушел без него. Воин и слышать не хотел об отъезде, пока не найдется сестра.

Соседи с Бергамотовой улицы сообщили: вокруг дома ведуньи околачивались незнакомцы, допытывались, где сейчас его обитатели. Но те, кто знали Этлин, даже в мыслях не предали бы ее. Чужаки ушли ни с чем.

— Теперь и за моим домом слежка, — поведала Ройзин. — стоит выйти на улицу, глядишь — какая-нибудь нахальная рожа таращится из-за угла или с крыши. Приспешники Коргута, это точно, охотятся за Сианадом. Мы их не очень-то пугаемся. Если честно, мы тут с кузиной надумали изловить одного и допросить хорошенько: он мог бы навести на ваш след.

— Но мы никого не видели, когда подъезжали к воротам, — нетерпеливо перебила родственницу Муирна.

— Если бы не Этлин, вы столкнулись бы с ними нос к носу. Кузина как раз водила ищеек по городу, устраивая для них разные хитроумные ловушки. Совсем заморочила парней, не скоро они теперь выпутаются. А тут появляетесь вы, хвала Владыке Орлов! Я отослала Бриннегара с весточкой к Диармиду: пусть знает, что вы целы и невредимы, а заодно пускай соберет товарищей похрабрее и скачет в прибрежный район, на подмогу к Лиаму и его другу. Да, Лиам… Откуда он в городе — для нас тайна. К тому же, без товарищей. Не нравится мне все это.

— Я не могу здесь оставаться! — Муирна вскочила, заламывая руки. — Я должна помочь брату, он там совсем один, против целой шайки головорезов!

— Можешь и останешься, — отвечала Ройзин. — Ты слишком взвинчена. Вот, выпей настойку: она поможет уснуть. Выпей, говорят тебе.

Девушка завозмущалась, но все же послушалась хозяйку. Служанка увела разгневанную девушку наверх.

— Побудь со мной, Имриен. Не хочу сидеть здесь одна. Ужасная ночка.

Ройзин посмотрела в окно, на тупые клинья крыш, купающиеся в свете звезд.

Минуты срывались и капали, понемногу разрушая ночь, подобно воде, которая точит мрамор старинного фонтана. Имриен сидела, обхватив голову руками.

Правда обрушилась на них в тот же миг, когда в конце улицы показалась медленная процессия. Из груди Ройзин вырвался стон. Впереди брела Этлин, указывая путь. Эта ночь превратила ведунью в сгорбленную, сломленную старуху, чьи космы свешивались на лицо, мешая смотреть. Палочка Этлин выросла и окрепла, обратившись узловатым посохом. За убитой горем матерью шагал Эочайд, неся на руках бездыханное тело Лиама. Следом шел Бриннегар и еще десяток-другой суровых, изможденных битвой мужчин.

Эочайд, побледневший и осунувшийся, с безграничной нежностью положил драгоценную ношу на стол, прикрыл тело плащом и обратился к своим товарищам:

— Пойдемте, друзья. Мы храбро сражались. Увидимся утром.

— Бриннегар, — заговорила Ройзин. — Умоляю, постой на страже, пока не рассветет.

Кучер молча удалился. В комнате остались четверо. Они стояли вокруг стола со склоненными головами. Эочайд произнес будничным, бесцветным голосом:

— Вот и Лиама нет. Отправился в могилу за Сианадом и братьями Сулибгаин.

Никто не шелохнулся.

А Эочайд хрипло продолжал:

— Лиам, друг мой, покойся с миром. Не сомневайся, твои убийцы заплатили сполна. Пятеро за одного. Мы рассчитались с ними.

Тут он повернулся к Этлин:

— Ваш сын прискакал ко мне нынче утром. Конь был в мыле, да и седок выглядел не лучше — весь израненный, в ссадинах. Поход за сокровищами окончился полным крахом. Лиам рассказал мне все. Уже на второй день пути экспедицию нагнали трое всадников из города — парни с восточного берега. Они окликнули Лиама и отозвали в сторонку на пару слов. Сперва ему показали золотую брошь в виде дракона, которая принадлежала Муирне. Потом объявили: «В последнее время ты стал слишком заметен, Лиам Бруадайр. С чего это вдруг такому голодранцу жить на широкую ногу? Клад, что ли, откопал? Мы знали, что ты готовишь вылазку в лес. Наш предводитель полагает, вы идете за остальной долей клада. Он хотел поделиться по-честному, но вы провели наших ребят и слиняли втихомолку. Наш предводитель очень зол.

Когда ты в последний раз виделся с сестрой? Мы — недавно. Делай, как мы скажем, и ей ничего не будет. Если к концу месяца мы не вернемся в город с богатством, твоей сестричке конец».

— Значит, похитители не имеют отношения к Коргуту, — безо всякого выражения заметила Ройзин. — Всего лишь кучка ворюг и душегубов из прибрежного района. Нет, те, кто следит за домом, они так похожи на нежить…

На этом ее мысли вслух оборвались. Горе с новой силой навалилось на бедную женщину. Эочайду было нелегко продолжать, но он заговорил:

— Лиам заверил их, что сам не знает, где сокровища, что просто следует за остальными. Тогда парни велели ему делать по пути секретные зарубки на стволах. «Мы будем держаться на расстоянии, — сказали прибрежные. — Когда найдете клад, изловчись и выкради оружие у своих товарищей. Наш господин не желает ненужного кровопролития. Мы только свяжем вас и ускачем в Тарв. Но если хоть у одного парня окажется нож — не пощадим никого». И еще пригрозили, чтобы не возвращался в город за сестрой, что его непременно поймают остальные члены огромной шайки, которые скачут следом. «Смотри, — говорят, — мы предупредили. Хочешь спасти жизни своим дружкам и сестрице? Тебе выбирать».

Лиам согласился участвовать в их коварном замысле — а что оставалось делать? У злодеев была брошь Муирны. Как ни в чем не бывало вернулся он к товарищам и небрежно так объяснил — а у самого сердце разрывалось, — что, мол, прибрежные догнали его потребовать один должок, вроде как проигрыш в кости.

Но вы же знаете Лиама. Несколько дней парнишка промаялся, потом не стерпел и повинился перед товарищами. Стали думать, как быть дальше. Лиам ужасно страдал из-за Муирны, он все отдал бы, чтобы повернуть коня в город и разыскать ее. Однако позади поджидали эти мерзавцы. И тогда Сианад решил обмануть их. Он повел экспедицию не вниз, а вверх по течению, а Лиам исправно делал зарубки на деревьях. Так ребята проплутали одиннадцать дней. Конечно, по дороге встречалась и нежить, но ничего серьезного. Тварей запросто отпугивали стальные клинки, соль и амулеты.

Вскоре товарищи поверили, что им удалось оторваться от преследователей. Сианад пошел напрямик в то место, которое называл Лестницей Водопадов. Они почти подобрались к заветной скале — и тут на привале прибрежные подкрались к их лагерю да налетели коршунами. Друзья сражались, как львы, но что они могли против шайки головорезов, жадных до золота и крови?

Подлые мансскатас приставили кинжалы к шее Сианада и потребовали выдать всех, кто еще знает о сокровище. Они обещали сохранить ему жизнь. Большой Медведь ничего им не сказал. Злодеи бросили его — с кинжалом в груди.

Одному или двум братьям удалось бежать в лес; с тех пор Лиам потерял их след. Сам он заколол кого-то, но когда на парня кинулись еще пятеро, он тоже спасся бегством. Лиам ни на минуту не забывал о том, что Муирна в опасности, ради нее он просто обязан был выжить.

… Путь по бездорожью вдоль по реке занял одиннадцать дней. Лиам прискакал обратно за десять. Сквозь непроходимую чащу. Весь израненный. Вот так он спешил на выручку к сестре!

Эочайд пал на колени и зарыдал.

— Отправься я с ними, этого бы не случилось! Уезжая, Лиам дал мне мешочек золота. У парня всегда было щедрое сердце. Но моя мать калека. Деньги для нее не главное. В доме не обойтись без крепких мужских рук. Только поэтому я отказался. И тогда он пошел к прибрежным…

Этлин сказала что-то на языке немых.

— Она говорит, что здесь нет твоей вины, — глухо промолвила Ройзин. — Заклинаю тебя, расскажи нам, как вы нашли Муирну.

Молодой человек отвечал, глотая слезы:

— Лиам был знаком с… некими людьми. Он не нарушал спокойствия, просто выпивал иногда, ну, вы понимаете, резался в кости с… в общем, с теми, кому Диармид не подал бы руки. Вот мы и направились прямо к ним. В трущобах слухи расползаются быстро. Языки уже болтали о двух леди из богатого района, которых люди Скальцо удерживают в неприкрытом доме — том самом, где зал гилфов наверху. А тут как раз разыгралась шальная буря. Мы сразу — на верхний этаж, думаем: если что, прикинемся живыми картинками. Остальное вам известно.

Этлин подняла голову и заговорила жестами. Пепельно-серое лицо матери было чрезвычайно серьезным.

— Кузина спрашивает, — переводила Ройзин, — кто еще знает о сокровищах в скале, в той самой Лестнице Водопадов?

— Уверяю вас, леди, Лиам рассказал мне одному да братьям Сулибгаин. Но они убиты и больше не заговорят. Я же буду хранить молчание.

— Он описал, как добраться до места?

— Нет.

— Стало быть, тайна Лестницы Водопадов известна лишь Имриен и шайке этого негодяя Скальцо. Не думаю, что разбойники по своей воле поделятся секретом с кем-нибудь еще.

Ладони Этлин снова пришли в движение.

«Скоро появится Диармид. Он был с нами, когда мы нашли тело Лиама. И тут же бросился с друзьями в погоню — отомстить за брата. Диармид и Муирна не должны услышать всей правды. Достаточно сказать, что жалкая свора мерзавцев похитила девушек, а Лиам узнал об этом и повернул назад. И погиб, сражаясь за их свободу».

«Не говорить Муирне?» Недоумение Имриен вырвало ее на миг из беспросветного кокона горя.

«Дочь непременно проболтается Диармиду. Я знаю своего сына. Он пожелает возмездия. А Скальцо покупает дома на реке, имеет связи с намаррскими торговцами — чтобы выгнать столь могущественную шайку из города, нужны силы дайнаннцев, не иначе. Диармиду с его отрядом это не по плечу. Пусть лучше думает, что уже поквитался с убийцами. Но есть еще кое-что. Если дети проведают, какое беззаконное дело затевал их дядя и какую роль в его смерти сыграл Лиам, — это разобьет им сердца».

Мать нежно погладила пальцами холодный лоб сына.

«Не хочу, чтобы Диармид искал эти сокровища. Возможно, они прокляты. Все, кто их видел, жестоко поплатились. Те, что следят за домом — будь они слугами Скальцо или Коргута, — существа неявные и опасные. За ними стоит Нечто неведомое. Ни один смертный не может повелевать нежитью. По крайней мере так долго, как ему захочется».

Тьма за окнами постепенно исчезала. Звезды таяли в небесах над крышами домов, погруженных в тусклое сероватое мерцание. Вдалеке запел петух. Ему завторил другой. Ведунья повернулась к Имриен.

«Диармид и Муирна собираются на запад, хотят присоединиться к Королевскому легиону. Прежний договор остается в силе — вы вместе поедете со следующим караваном. Пусть скроются из города. Я не хочу лишиться еще и этих детей. Я уже потеряла брата и…»

Высохшие руки ведуньи безвольно упали на колени, как облетают осенью мертвые листья. Темные озера глаз устремились куда-то за пределы комнаты и даже городских стен — туда, где зеленые холмы, где мягкие и пыльные ветви перечных деревьев колышутся на ветру, словно вуали.

Туда, где на рассвете погребли юного Лиама.