Заклятое золото

4

Нотариус Трейман в Гейльсберге был самой популярной личностью. Уже давно сложив с себя свои обязанности, он все еще продолжал играть видную роль в городе. Старик скопил себе небольшое состояние и, будучи холостяком, жил теперь в свое удовольствие на попечении старой экономки.

Добродушие Треймана и готовность услужить всем и каждому снискали ему всеобщую любовь. Но эти похвальные качества мгновенно изменяли ему, как только кому-либо приходило в голову недостаточно почтительно отозваться о Гейльсберге. Нотариус любил свой родной город и скорее готов был простить личную обиду, чем дурной отзыв о нем.

Когда в семью его сестры пришло горе, Трейман сделал все, что было в его силах. Он сразу увез сестру из Берлина в Гейльсберг вместе с ее младшим сыном Максом, а старшего племянника Эрнста оставил там закончить необходимые дела, связанные с их разорением. Это была очень трудная задача для молодого человека, и он, примирившись с мыслью о полном крахе отца, приложил все усилия к тому, чтобы спасти его честное имя. Не меньше труда представляла для него и другая задача — создание более или менее сносного существования для матери и брата.

В последнем Эрнсту пришел на помощь дядя Трейман. Он передал ему должность нотариуса в Гейльсберге, посвятив его при этом во все тонкости своих обязанностей. Старый нотариус и не подумал о том, что молодой юрист, мечтавший о блестящей карьере адвоката, смотрел на свое новое положение как на умственную смерть. Поэтому, заметив пренебрежительное отношение Эрнста к своему новому образу жизни в Гейльсберге и постоянно видя его мрачным и необщительным, Трейман счел его неблагодарным и недостойным его любви. Эрнсту ведь доставили спокойное и обеспеченное положение, чего же ему еще надо было?

Тогда Трейман перенес свою любовь на младшего племянника, балуя его при этом не меньше своей сестры. Он возлагал на него огромные надежды и считал его будущей знаменитостью.

Максу, конечно, это было весьма по душе, и в качестве «наследника» он все чаще и чаще злоупотреблял щедростью дядюшки. Ввиду этого он старался, во что бы то ни стало сохранить благорасположение старика.

Эрнст уехал на два дня в Нейштадт, и Трейман счел своим долгом показать его другу Гартмуту все достопримечательности Гейльсберга. Он таскал майора по всему городу и как председатель исторического общества повсюду давал необходимые объяснения. Поднялись они и на крепостной курган, где находились развалины замка. Трейман до мелочей знал всю родословную графского семейства и, рассказывая ее, так углубился в средние века, что не знал, как и выпутаться из них. Тогда он закончил, сделав торжественный жест рукой:

— Да, мы стоим здесь на историческом месте! Каждый камень, каждый клочок земли в Гейльсберге повествуют о великом прошлом! Вот именно это и возвышает его над другими городами провинции. У нас история…

— А в Нейштадте — железная дорога, — словно поддразнивая Треймана, перебил его майор, — и к тому же штейнфельдские заводы дают ему немалые преимущества над Гейльсбергом. Хорошенький город!

— Вы такого мнения о Нейштадте? — раздраженно заметил старик. — Ну, а восемь лет тому назад там было лишь жалкое местечко, вовсе и не заслуживающее названия города. Но тут всемогущему Рональду пришло в голову построить там свои заводы и провести железную дорогу. Да и теперь там одни рабочие, везде угольная пыль, постоянный шум машин и вечно серые будни. Вот что представляет собой Нейштадт!

Гартмут улыбнулся. Он знал, что жители Нейштадта высмеивали «исторических гейльсбергцев», а те презирали «современный Вавилон», как они прозвали соседний город за его быстрый рост. Между тем нотариус продолжал:

— Эрнст опять уехал туда «по делам»! Хотелось бы мне знать, что это за дела! У них ведь там свои нотариусы и свои судебные власти. Скоро у этих господ нейштадтцев будут и свои законы. Но от Эрнста не добьешься ни одного слова.

— Вероятно, это частные дела, а, может быть, и служебная тайна. Он ведь сегодня вернется. А вы читали в газетах, что Рональда со дня на день ожидают на заводах?

— Разумеется, читал. Газеты сообщают об этом, словно речь идет о приезде какого-то знатного князя. Да и он сам ведет себя здесь как настоящий набоб[2]. Неделями приходится, например, добиваться у него всемилостивейшей аудиенции и по целым часам высиживать в его приемной, чтобы затем быть попросту выгнанным вон. Меня он тоже раз выгнал!

— Да как же он мог сделать это? — изумленно спросил майор.

— Это случилось в прошлом году и произошло из-за Гейльсберга. Видите ли, в нашей земле, несомненно, находится много исторических сокровищ. Следовало бы произвести раскопки, а у нас нет денег. Тогда у меня появилась мысль обратиться к Рональду, для которого необходимая нам сумма ничего не составляет. Я попытался, было убедить его, что этим он мог бы принести много пользы обществу и науке, но он не дал мне и слова выговорить.

— Могу себе представить! — сухо заметил Гартмут.

— Он коротко заявил мне, что у него попросту нет денег для подобных глупостей. Для него любая торфяная яма стоит выше всей исторической почвы Гейльсберга, и через десять лет Нейштадт будет большим промышленным городом, а Гейльсберг останется все тем же жалким городишкой. Да, да, он посмел сказать мне это! — Старик чуть не задыхался от сильного волнения. — А ведь десять лет тому назад он был лишь простым конторщиком у Раймара. Вы знаете это?

— Да, знаю, — равнодушно ответил майор. — Ведь там я и познакомился с ним, но с тех пор не видел его ни разу. Покойный Раймар очень высоко ценил коммерческий талант Рональда, хотя, конечно, никогда не ожидал, что тот сделает такую карьеру.

— Мошенническую карьеру, — презрительно поддакнул Трейман. — Честным путем не добудешь из земли миллионов и не создашь в течение нескольких лет десятка предприятий, каждому из которых необходимо посвятить целую жизнь. Ах, чего только не шепчут о нем повсюду! Вся эта история добром не кончится. Я уже не раз предупреждал об этом Эрнста, но это его нисколько не интересует. Да, впрочем, Эрнста и вообще ничего больше не интересует.

Майор вдруг вздрогнул и перегнулся через перила, возле которых они стояли. Снизу послышался детский крик. Гартмут шагнул через перила и скрылся в кустах обрыва.

— Держись крепче! Я сейчас приду, — раздался оттуда его голос, а через несколько минут он снова появился с маленькой девочкой на руках. Донеся ее до развалин, он поставил ее на ноги и проговорил: — А ведь это могло скверно окончиться! Ты ушиблась?

Малютка была бледной от испуга, но не плакала, а только внимательно осматривала руку, на которой виднелась большая царапина. Она взглянула на майора и храбро проговорила:

— Мне вовсе не больно.

— Молодец, девочка! — похвалил майор. — Ну, покажи-ка! Да, это — простая царапина, о которой и говорить не стоит.

Он вынул носовой платок и вытер им несколько капель крови, выступивших на руке малютки. В это время к ним подошел Трейман и удивленно воскликнул:

— Да это Лизочка из Гернсбаха! Как ты туда попала?

— Я хотела взобраться вот сюда, — ответила девочка, указывая рукой на крутой обрыв, — а камни упали, и я вместе с ними…

— И повисла на кусте сирени, за который, к счастью, и удержалась, — добавил Гартмут, все еще возясь с ее рукой.

Однако девочка вырвалась от него и с громким криком: «Мама, мама!» побежала навстречу даме, показавшейся на горе. Дама задыхалась и едва держалась на ногах от волнения; она порывисто прижала девочку к своей груди.

— Успокойтесь, пожалуйста, ничего не случилось, — старался утешить ее нотариус.

Следовавшая за ней дама тоже вполголоса уговаривала ее:

— Успокойся, Вильма! Мы ведь еще снизу видели, как вот этот господин подхватил Лизбету…

— Майор Гартмут, — представил майора Трейман. — К счастью, он был поблизости, когда малютка сорвалась и упала.

Молодая женщина молча протянула руку спасителю ребенка.

— Что вы, об этом не стоит и говорить! — отклонил Гартмут ее немую благодарность. — Да и сама малютка проявила столько мужества, не выпустив из рук куста, на котором повисла.

Это заявление заметно успокоило Вильму; она познакомила обоих мужчин со своей кузиной Эдитой Марлов и пояснила, что шла сюда с ней, чтобы показать крепостной курган.

При слове «Марлов» майор насторожился, а Трейман почтительно раскланялся; услышав, что она желает познакомиться с историей старого замка, он быстро вернулся к своей любимой теме средневековья и повел Эдиту осматривать развалины.

Между тем Вильма устало опустилась на каменную скамью; майор предпочел присоединиться к ее обществу и вступил в милую беседу, так что, когда Эдита со своим гидом снова вернулась к ним, они уже успели стать добрыми друзьями.

Дамы стали прощаться. Гартмут, разумеется, получил приглашение побывать в Гернсбахе. Такое же приглашение в качестве старого друга дома получил и Трейман.

Кузины с девочкой направились тропинкой в лес, где оставили свой экипаж, а мужчины возвратились в город.

— Так, значит, это — молодая миллионерша? — спросил Трейман, весьма довольный этой встречей. — У Марлова тоже миллионы, но под ними уже более солидная почва, чем под Рональдом. Старинный банкирский дом Марловых основан еще его прадедом. Макс отлично знает об их состоянии. Какого вы мнения об Эдите Марлов? Не правда ли, красавица?

— Да, красивая девушка, — довольно равнодушно согласился майор. — Госпожа Мейендорф не может поспорить в отношении внешности со своей кузиной, но зато гораздо симпатичнее.

— Да, это верно, — подтвердил Трейман. — Но с Эрнстом ничего не поделаешь… Хоть бы вы как-нибудь уговорили его!

— Я? Почему? — удивленно спросил Гартмут.

Нотариус уже давно собирался излить душу другу своего племянника и решил воспользоваться удобным случаем.

— Я уже сделал все, что мог, передав Эрнсту свою нотариальную контору и практику, но не получил от него за это никакой благодарности. У него ведь в голове было совсем другое — блистать ораторским талантом в качестве защитника, стать знаменитостью, попасть в рейхстаг, добиться министерского портфеля… Увы! Не всякому это доступно…

— У Эрнста были для этого все данные, — сухо произнес майор. — Для него было несчастьем, что его оторвали от его любимого дела и… «забросили в эту нору», — хотел добавить он, но вовремя спохватился, подумав о том, что старый нотариус сделал это только по доброте своей души.

Последний решил, что Гартмут хотел намекнуть на банкротство, и поспешил выразить свое согласие:

— Да, это было, действительно, несчастьем, но ведь против этого ничего нельзя было предпринять. Единственным якорем спасения для семьи Эрнста была моя нотариальная контора. Мне отлично известно, что это занятие Эрнсту не по душе, но пусть он тогда откажется от него и разыгрывает роль важного барина. Счастье у него, можно сказать, под носом, а он не хочет воспользоваться им. Видите вот там крышу среди деревьев? Ведь это — Гернсбах, великолепное, доходное имение. Эрнст — поверенный молодой вдовы, отлично знает все ее дела и, по-моему, пользуется ее благосклонностью. Другой на его месте уже давно сделал бы ей предложение, но ему, конечно, не до того. Я попробовал, было, намекнуть ему на это, но совершенно напрасно. «Я не продаю себя, дядя! Я не хочу жить на иждивении богатой жены. Это недостойно!» — ответил он мне. А когда я после этого побывал с ним в Гернсбахе, то он представлял собой статую командора и еле-еле раскрывал рот.

— И он прав! — воскликнул Гартмут.

— Как? Неужели вы станете упрекать свою жену за ее богатство?

— Упрекать? Нет, не стану! Во-первых, за богатство нельзя упрекать, а во-вторых, оно вовсе и не несчастье. Но жертвовать призванием ради богатства жены и играть в браке жалкую роль прихлебателя, на это ни Эрнст, ни я не способны… разве вот Макс…

— Ого! — воскликнул нотариус. — Макс — большой талант! Он принесет в приданое своей жене славу художника, которой добьется в недалеком будущем. Впрочем, он предпочитает бывать у Марловых, и уже сообщил мне по секрету, что юная миллионерша к нему весьма благосклонна. Черт возьми! Макс ведь хорош, как картинка, и имеет ошеломляющий успех у женщин!

— Весьма возможно, — сухо возразил Гартмут, — но миллионов ему не видать. Ведь он слишком глуп! Эдита Марлов более требовательна и не станет довольствоваться тем, что ее муж напишет несколько картин и выставит их в художественных салонах. Что же касается гениальности Макса, то этого качества в одном мизинце Эрнста больше, чем во всей красивой, но глупой голове его брата. Но вот мы уже у городских ворот. Честь имею кланяться, господин нотариус!

Гартмут свернул в сторону, оставив старика в совершенном недоумении. Последний до сих пор был очень хорошего мнения о друге своего старшего племянника, но теперь, оскорбленный его суждением о Максе, присоединился к мнению последнего, при первом же его визите заявившего, что майор просто несносен.