Закон вечности - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Нодар Думбадзе (ч. 2)

Страшное предчувствие овладело Бачаной, и сердце его забилось тревожно... Из-под кровати появились два крысенка. Они подлежали к родителям, но родители будто не заметили их. Тогда крысята ткнулись в них мордочками. Крысы не двигались. Крысята стали лапками теребить то одну, то другую. И вдруг все они вновь сорвались с места и забегали, закружились по комнате, натыкаясь на шкафчики, стены, друг на друга, падая и вскакивая.

- Да что это с ними творится такое? Взбесились, что ли? перекрестился отец Иорам. - Булика, кликни ради бога Женю!

Но побледневший Булика сидел на койке и оторопело глядел на дикий танец крыс.

- Это мышьяк... Они наелись мышьяку и теперь ищут воду. Но вода лишь ускорит их конец, - сказал Бачана.

- А молоко? - спросил дрогнувшим голосом отец Иорам.

- Поставьте, батюшка! - попросил Бачана.

Отец Иорам дрожащими руками налил молоко в блюдце и поставил его на пол. Но было уже поздно. Обезумевшие крысы даже не заметили блюдца.

- Странно крысята держатся крепче, - сказал Бачана, и тут же, словно опровергая его слова, одна малышка опрокинулась на спину, задрав лапки. Спустя мгновение упал второй крысенок.

- Не могу смотреть на них! - простонал Булика я, подложив под язык таблетку нитроглицерина, закрыл лицо руками.

- Господи, помилуй! - вырвалось у отца Иорама.

Почуяв недоброе, крысы очнулись, шатаясь, подошли к трупам своих детенышей и опустились перед ними на колени.

- Женя! - заорал Бачана и невольно привстал в постели. Крысы подняли головы, и Бачана увидел в их черных глазах-бусинках столько боли, изумления и отчаяния, что сердце у него заныло и похолодело.

- Женя! - крикнул он снова и откинулся на подушку.

- Уважаемый Бачана! Бачана! Сын мой! - Отец Иорам завертелся в кровати. - Булика! Посмотри, что с ним!

Но Булика лежал, зарывшись головой в подушку, и ничего не слышал.

- Эй, кто там! Помогите! - завопил отец Иорам и постарался встать, но страшная боль, пронзившая сердце, свалила старика...

В палате наступила гробовая тишина. На полу валялись бездыханные крысы, а у кроватей еле дышавших людей притаилась смерть и алчными глазами вглядывалась в их души.

Никто не слышал, как с треском распахнулась дверь, как в палату ворвались перепуганные фельдшерица Женя и врач.

- Ну что, успокоились теперь? - сказала Женя, увидев дохлых крыс. И тут же раздался тревожный крик врача:

- Пантопон! Быстро! Всем троим!

Ласа Басилия нашел Тамару на станции Озургети. Девушка слала на лавке, положив голову на небольшую сумку. Почувствовав на себе пристальный взгляд, она проснулась. У девушки были огромные синие голодные глаза, белое как полотно лицо, красивые, припухлые красные губы и соломенные волосы, спадавшие на упругую грудь. Девушка вскочила. Ласа обвел взглядом ее стройную, породистую фигуру и обомлел...

...С тех пор в столовой Ласы Басилия появилась новая официантка, а число посетителей возросло втрое. Здесь стало собираться все мужское население села. Сидели, балагурили, выпивали несметное количество прокисшей "изабеллы". Женам и родителям с трудом удавалось оторвать от стульев одуревших мужиков.

- Тамара, ангел, еще десять бутылок!

- Тамара, кто тебя одарил такой красотой, будь ты неладна!

- К черту сдачу, один твой взгляд стоит миллион!

- Тамара, улыбнись разок, а потом хоть режь меня ножом Ласайи!*

_______________

* Л а с а й я - шуточно-уменьшительное от Ласа.

- Ласайя, целуй ноги девочке, иначе прогорел бы ты со своей вонючей столовой!

- Повезло тебе, Ласайя! Теперь можешь сбывать хоть собачатину.

- Поцелуй меня, Тамара, и брось потом в Супсу!

- Гляди, что за бедра!

- И как только ее никто до сих пор не похитил?!

- Сию минуту!

- Не знаю, парень!

- Миллион - это много! Зачем мне столько денег?

- Твоя жена красивее меня, парень!

- Поцелую, когда протрезвеешь!

- Я люблю другого, милый мой!

- Руки! Убери руки! Ласа, уйми этого пьянчужку.

- Ласа, пора, закрывай столовую!

И так каждый день...

Бачана вошел в столовую, уселся за столик в углу.

На дворе пар поднимался над раскаленной землей, в столовой свежевымытый пол источал приятную прохладу. Ласайя был на кухне, колдовал у кипящего котла. Тамара стояла у стойки спиной к Бачане, перетирала стаканы.

В этот ранний час в столовой было пусто. Посетители обычно собирались после полудня. Бачана знал об этом, потому и пришел сюда в столь неурочное время. Подождав немного, Бачана несмело кашлянул. Тамара быстро обернулась. У Бачаны екнуло сердце. Он опустил голову и закашлялся теперь уже от охватившего его волнения. Тамара взяла со стойки тарелку, нож, вилку и подошла к Бачане. Бачана видел лишь ее пальцы - длинные, красивые, чуть покрасневшие и вспухшие от горячей воды. Девушка поставила на стол тарелку, удивленно разглядывая посетителя. Она видела его впервые.

- Что прикажете? - спросила она.

Бачана поднял голову.

- Хлеба! - тихо произнес он, с трудом проглотив слюну.

- Только?

- И сыру.

- А мяса?

- Нет.

- Вино?

- Нельзя. Завтра у меня экзамен.

- Какой?

- Физика.

- В каком ты классе?

- Заканчиваю.

- А-а-а... Харчо не хочешь?

- На харчо не хватит денег! - Бачана покраснел.

Тамара ушла. Вскоре она вернулась с подносом в руках. Она поставила перед Бачаной хлеб, сыр, тарелку с харчо и стакан вина.

- Один стакан можно! - улыбнулась она и присела перед Бачаной. - Как тебя звать?

- Бачана.

- Фамилия?

- Рамишвили.

- А меня зовут Тамарой.

- Знаю! - Бачана поднял стакан.

- Почему я не видела тебя до сих пор?

Бачана смутился. Он отпил глоток вина, словно хотел вернуть на место подступившее к горлу сердце.

- В моем возрасте в столовую не ходят.

- Почему же пришел сегодня?

- Проголодался очень, потому и пришел. - Бачана отпил еще глоток.

- Кислое? - Тамара смешно сморщила нос.

- Будь здорова! - Бачана осушил стакан. - Посчитай, пожалуйста!

- Сдашь физику, тогда и посчитаю!

- Тамара! - раздалось из кухни.

- Иду, Ласа! - крикнула Тамара. - Я мигом! - сказала она Бачане и убежала.

Вернувшись, Тамара опешила: Бачаны в столовой не было. На столе все лежало нетронутым.

- Здравствуй! - поздоровалась Тамара, присаживаясь к столу.

- Здравствуй! - ответил Бачана.

- Сдал?

- Сдал.

- Ну как?

- Тройка, - Бачана нехотя улыбнулся, - и то из-за уважения к моему деду Ломкаце. - Он достал из кармана пятирублевую бумажку и положил ее на стол. - Это за вчерашний обед.

Тамара даже не взглянула на деньги.

- Сколько еще осталось экзаменов?

- Тамара! Что ты там возишься с молокососом! Иди сюда! - крикнул Дуту Центерадзе. Он в компании четырех собутыльников сидел за столом в дальнем углу и был уже навеселе.

Тамара не обратила на него внимания.

- Сколько еще экзаменов?

- Один.

- Когда?

- Послезавтра.

- Приходи послезавтра.

- Я и завтра приду.

- Приходи. Что сейчас подать?

- Тамара-а! Дитя расстается с грудью матери, а ты не можешь расстаться с этим сопляком? - крикнул снова Дуту.

Тамара подошла к нему.

- Что желаете?

- Что же мне пожелать лучше твоей красоты! Побудь здесь, с нами!

- Некогда мне! Если что нужно, скажите.

- Принеси еще десять бутылок и садись рядом со мной! Хочу выпить за твое здоровье! - Дуту схватил Тамару за руку. Она вырвалась и пошла к стойке.

- Ласа, дай десять бутылок вина.

Ласа стал доставать бутылки. К стойке направился Дуту. Глаза у него блестели, чувствовалось, что он изрядно выпил.

Дуту Центерадзе был милиционером. Приземистый, широкоплечий, длиннорукий, с наганом в расстегнутой кобуре, он держался самоуверенно и вызывающе. Подойдя к стойке, он обнял Тамару.

- Отстань, Дутуйя, от девушки и ступай к своему столу! - нахмурился Ласа.

- Девушка не возражает, а ты чего в бутылку лезешь? - огрызнулся Дуту и, схватив, словно игрушки, шесть бутылок вина, вернулся на место. - А подавать вино, между прочим, твоя обязанность! - крикнул он Ласе. - Увижу, что кто-нибудь лезет к этой девушке, пусть потом пеняет на себя! Гроб его я сам поставлю во дворе церкви архангела Гавриила! Так и знайте! - объявил во всеуслышание Дуту.

Тамара принесла остальные четыре бутылки. Дугу аасилу усадил ее рядом с собой.

- Садись, девушка, хочу выпить за твое здоровье! - Дуту встал со стаканом в руке и обратился к Ласе: - Ласайя Басилия! И не стыдно тебе заставлять эту красавицу мыть тарелки? Отдай Тамару мне, и я посажу ее на золотой трон, будет жить как царица Тамар!

- Это на какой же золотой трон? На одном ведь уже восседает твоя жена Талико?.. Подумал бы о деле, ветрогон! Ни кола, ни дерева во дворе! Курам твоим негде усесться на ночь!.. Нашелся рыцарь!

В столовой поднялся хохот.

- Ласайя, укороти язык, как бы я ненароком не наступил на него! предупредил Дуту, положив руку на револьвер.

Бачана встал и направился к двери.

- Постой ты, эй, парень! - позвал его Дуту. - Ты чего тут околачиваешься? Оглянись, есть тут твои сверстники?

- Я зашел поесть, - спокойно ответил Бачана.

- Знаю я, зачем ты пожаловал! На вот, возьми, выпей и марш домой! Дуту протянул Бачане стакан вина и ножку вареной курицы. Бачана подошел к столу, взял из рук Дуту стакан и мясо и положил их на стол.

- Я не пью.

- Ну так уходи!

- Не твое это дело - уходить мне или нет! - Щеки у Бачаны зарделись. Дуту протянул было руку, чтобы схватить его за ухо, но Бачана быстро отстранился, и рука Дуту повисла в воздухе. - Ты пьян, Центерадзе! бросил Бачана в лицо милиционеру и пошел к выходу.

- Чей это щенок? - спросил опешивший Дуту.

- Это внук Ломкацы Рамишвили! - ответил сидевший рядом с ним Ушанги Каландадзе. Дуту закусил губу. - Манучара Киквадзе, за ликвидацию которого твой начальник получил орден, кажись, убил он... Так что оставь его в покое... - шепнул ему на ухо Каландадзе.

- Неправда, - процедил Дуту сквозь зубы. - Я сам участвовал в той операции! - Лицо Центерадзе побагровело. - Змееныш он и сын троцкиста!

- Да в чем мальчик провинился перед тобой? Ну пришел в столовую, даже не ел ничего, идет своей дорогой... Нельзя же так, Дуту... Сходить с ума из-за бабы... - сказал недовольно Афанасий Лория.

- Кто баба, сукин ты сын?! Не баба, а богиня! Стань перед ней на колени и молись! - Дуту хлопнул Афанасия своей медвежьей лапой по плечу.

Афанасий покачнулся. В столовой наступила напряженная тишина.

- Дутуйя, по облигации ты выиграл Тамару, что ли? Отпусти девушку, дай и нам полюбоваться ею! - постарался разрядить обстановку Мамука Яшвили.

- Сегодня прощаю тебе болтовню, а с завтрашнего дня чтоб ноги твоей не было в этой столовой! - пригрозил ему Центерадзе.

- Шел бы в армию, коли ты такой герой! - ответил со смехом Мамука. Может, отвадишь от нас Гитлера!

- А кто наведет здесь порядок? Кто присмотрит за дезертирами вроде тебя?

- Это я дезертир?! Килограммовый осколок до сих пор у меня в груди торчит! - Мамука распахнул сорочку. - И ты меня называешь дезертиром?! Это ты собрался наводить здесь порядок?! Первый бездельник и дезертир?! Мамука схватил со стола бутылку и пошел на Центерадзе. Тот вытащил наган.

Бачана покинул столовую.

Прошло всего три месяца со дня появления Тамары в столовой, и по селу поползли сплетни. Словно весенние ласточки, они облетели каждый двор и дом. Всюду - на чайных плантациях, в полях, виноградниках, садах, огородах, на базаре, в конторе, бане, парикмахерской, библиотеке - только и было шушуканья и пересудов, что о молодой официантке.

- Слышь, а третьего дня Мамука Яшвили и Дутуйя Центерадзе из-за этой чертовой девчонки чуть было не зарезали, оказывается, в столовой друг друга...

- Говорят, Дутуйя-бездельник избил жену и отправил ее в Мелекедури, к папаше...

- Нашел же ведьму Ласайя, будь он неладен! Говорят, брюхата она от него... Вишь, раздобрела как...

- Не от него, а от того же Дутуйи-милиционера...

- Она, оказывается, и Мамуке Яшвили строила глазки, да жена его Дареджан задала ей трепку!..

- Что Гитлер - что эта девка! Переполошила все село!..

- Неужто свет клином сошелся на этой потаскушке?..

- Видать, сошелся! Говорят, Торнике Кинцурашвили с ножом полез на Ардалиона Гваладзе...

- А куда смотрит Дутуйя-милиционер?

- Дутуйя сам ходит в первых ее любовниках!

- Что Дутуйя, она и тому парню вскружила голову!

- Какому еще парню?

- Внуку Ломкацы Рамишвили, Бачане... Только за это следовало посадить ее - за попытку растления малолетнего... Третьего дня видел я его у столовой - глаза у парня, как у сумасшедшего...

Тамара квартировала у Зосима Хинтибидзе. Она занимала крохотную крайнюю комнатку с окном на проселочную дорогу.

Село спало. Бачана тихо постучал пальцем в окно. Спустя минуту в окне показалось испуганное лицо Тамары. При виде Бачаны в глазах девушки мелькнул укор. Закусив губу, она всплеснула руками, потом осторожно приоткрыла окно и шепотом спросила смутившегося Бачану:

- И ты, парень?

- Впусти на минутку? - взмолился Бачана.

- Тебя еще не хватало на мою голову, да? - У Тамары задрожал голос.

- Впусти! - повторил Бачана.

- Не вмешивайся в эти грязные дела, Бачана! Иди домой! Что вам от меня нужно? Зачем вы позорите меня? В чем я виновата перед вами? Хватит... Оставьте меня в покое... - Тамара заплакала.

Бачана перелез в комнату через окно, обошел Тамару и подсел к столу. Девушка зажгла коптилку и тоже уселась напротив Бачаны.

- Что тебе нужно? - спросила она жалобно.

Бачана молчал.

- Зачем ты пришел?

- Это правда, о чем говорят на селе? - спросил Бачана, дрожащей рукой снимая нагар с коптилки.

- А о чем говорят? - вздохнула Тамара.

- О разном... О нехороших вещах...

- И ты веришь?

Бачана пожал плечами.

- Я пришел за тем, чтобы...

- Чтобы?..

- Я пришел за тем, чтобы...

- Не договаривай!.. Одного тебя я считаю чистым во всем селе! Не говори ничего!

Бачана проглотил слезу и вдруг выпалил:

- Одевайся!

- Что?!

- Оденься и пойдем со мной!

- Куда?..

- Не знаю...

- Куда же я пойду?

- Ты должна уйти из села!

- Уйти опозоренной?

- Должна уйти! Все они видят в тебе только женщину, а я...

- А ты?..

- Говорю тебе, одевайся! Собери одежду, что еще там у тебя, и пошли! - голос Бачаны прозвучал так звонко и убедительно, что он сам не узнал его.

Тамара вскочила, быстро вытащила из-под кровати чемодан и стала без разбора запихивать туда свои пожитки. А Бачана вышел на балкон и забарабанил в дверь Зосима.

- Кто там? - раздался сонный голос Зосима.

- Это я, Бачана, внук Ломкацы Рамишвили.

- Ошибся дверью, парень!

- Нет, дядя Зосим, не ошибся. Выйдите, пожалуйста, ты и тетя Маро!

- Если ты пьян, ступай домой! - рассердился Зосим.

- Да нет, не пьян я! Выйдите на минутку! - попросил Бачана.

Дверь открылась. Появился Зосим в одном нижнем белье. За его спиной стояла перепуганная Маро.

- Я увожу Тамару, дядя Зосим, и хочу, чтобы ты и тетя Маро знали об этом...

- Бери на здоровье... Из-за этого ты меня разбудил? Она ничего мне не должна, за комнату уплачено вперед, так что...

- Дядя Зосим, видел ли ты выходящими из ее комнаты Мамуку Яшвили, или Дутуйю Центерадзе, или Ласайю Басилия, или Торнике Кинцурашвили?

- Да что ты пристал ко мне, парень? Караульщик я при ней, что ли?

- Нет, дядя Зосим, ты человек правильный! Скажи мне правду!

Зосим замялся, почесал у себя в затылке.

- Не стану врать, сынок... Выходящим не видел никого!.. Трижды приперся Дутуйя Центерадзе, вдрызг пьяный, ломился к ней в дверь, да она не впустила его... Два раза пожаловал Торнике Кинцурашвили, тоже под мухой, и ушел ни с чем... Ты первый, кого я вижу ночью у нее в комнате... - Зосим заглянул в глаза стоявшей с чемоданом в руке Тамаре.

- За что же ее осрамили? - спросил Бачана.

- От нас, детка, никто про нее не слышал ни одного худого слова! выступила вперед Маро. - Наоборот, мы всегда говорили обратное, да кто поверил?

- Идем! - Бачана взял из руки Тамары чемодан.

- Да куда ты ее ночью тащишь, детка? Подождали бы до утра, собрала бы вас в дорогу, как полагается... - засуетилась Маро.

- Больше того, что вы сказали, ничего ей не нужно!.. - ответил Бачана. - До свиданья, спасибо вам! - добавил он.

- Знает ли твой дед о том, что ты делаешь сейчас? - спросил Зосим Бачану, когда тот был уже во дворе.

- Знает! - ответил коротко Бачана и взял Тамару за руку. - Идем!

Шли молча. Выйдя на шоссе, Бачана поставил чемодан, присел на обочине дороги и свернул цигарку. Тамара уселась рядом. Передохнув, они двинулись дальше. Следующий привал устроили перед началом Насакиральского подъема.

- Скажи что-нибудь! - попросила Тамара.

Бачана извлек из-за пазухи сверток и молча положил его на колени Тамары.

- Что это? - спросила девушка.

- Мой аванс за трудодни... Шестьсот рублей... На первых порах хватит тебе... Купи муки... - Голос у Бачаны прерывался.

Тамара развернула сверток, взглянула на деньги, затем снова аккуратно завернула их, засунула сверток Бачане за пазуху, уткнулась головой в колени и горько разрыдалась. Бачана не стал утешать и успокаивать ее. Он ждал, когда девушка выплачется. Не дождавшись, Бачана заговорил:

- Плакать полезно... Когда у меня болит что-нибудь или я расстроен и сердце каменеет в груди, я ухожу в лес, ложусь под деревом и плачу... Плачу, как маленький, громко... Плачу целый день, пока не иссякнут слезы и не оттает сердце... Потом мне становится лучше... Поплачь!.. Облегчи сердце. Иначе человек умрет... Ты не обижайся... Люди тут ни при чем... Виновата твоя красота, изумительная твоя красота. А наши мужики... Что ж, они перегрызлись от зависти друг к другу... Три месяца я не смыкал глаз, все думал о тебе... И кто тебя создал, такую красавицу с такими ласковыми глазами?.. Каждому кажется, что ты улыбаешься только ему, ласкаешь взглядом только его... И мне так казалось. Я знаю, глупость это!.. Знаю, но... я очень тебя люблю, очень... И я не смогу без тебя... Я умру... Тамара перестала плакать. Она изумленно внимала словам Бачаны. А он продолжал: - Мне скоро семнадцать... Это не много, но и не мало... Я знаю, ты смотришь на меня, как на ребенка... Ты не удивляйся... Я так сильно тебя люблю, так сильно... Что мне делать?.. А деньги ты возьми... Я их не украл... Их дал мне дед... Для тебя... Дед мой - мудрый человек... это он меня прислал к тебе, он велел увести тебя отсюда. Если б ты могла меня полюбить... Но ты слишком красива, и я не знаю, что станет с тобой... Мал я еще, чтобы уберечь тебя, заботиться о тебе... А я так тебя люблю, так сильно... Я три месяца не сплю, все ночи напролет думаю о тебе...

Подступившие слезы душили Бачану. Он зарылся головой в колени Тамары и завыл, как заблудившийся в лесу волчонок, точно так, как тогда, в лесу Чхакоура.

Тамара прижала к груди голову Бачаны, и он почувствовал, как стало оттаивать его обледеневшее сердце, как оно согрелось, раскалилось, запылало огнем. Он обнял Тамару, стал покрывать горячими поцелуями ее грудь, шею, щеки. Он ощущал соленую влажность ее глаз, слышал ее взволнованный шепот:

- Ты мое солнце, радость моя... Брат мой и отец... Боль моя и печаль... Сын мой и сиротство мое... Жизнь ты моя и погибель моя... Мой мальчик, моя любовь... Откуда ты взялся, откуда ты появился в моей жизни?..

Потом их губы, найдя друг друга, смолкли, и заговорили их сердца.

В груди их гудели серебряные колокола, гудели так слаженно, так величественно, что им захотелось молиться - молиться и ничего больше...

- Боже великий! Соедини наши души и тела, преврати нас в одну-единую, огромную, неиссякаемую жизнь!.. Боже справедливый, дай мне ее кровь и отдай ей кровь мою! Спаси нас от греха и прими от нас наши жизни!..

- Бачана, солнце мое, зачем, откуда ты пришел в мою жизнь... Счастье мое, горе мое... Не надо, радость моя, не надо... Девушка я...

- Боже всесильный! Дай мне силу и волю!.. Сохрани мне ясность разума!.. Спаси меня, боже!..

Взявшись за руки, шли они по шоссе. Лес пробуждался. Птицы готовились спеть гимн солнцу и утру. В окрестных селах залаяли собаки. Где-то за рекой вставший с первыми петухами мужик крыл матом пробравшуюся в огород скотину. Небо стало светлеть. Над верхушками гор зарозовели облака. На Насакирали наступило утро.

Бачана остановился, опустил чемодан у ног Тамары.

- Иди теперь! - тихо произнес он.

Тамара долго смотрела на него. Потом спокойно спросила:

- Как нам жить дальше?

Бачана промолчал.

- Что ты скажешь соседям?

Бачана пожал плечами.

- Иди... - с трудом вымолвил он.

- Не забывай меня...

Бачана покачал головой...

- Нет на свете человека, которого бы я любила сильнее тебя!

- Не выходи замуж... Я скоро подрасту... - Бачана всхлипнул.

Тамара опустилась перед ним на колени и прильнула губами к его рукам.

- Куда же тебе расти больше? - Она обняла колени Бачаны.

Бачана осторожно высвободился из объятий девушки, отступил на несколько шагов, повернулся и... ушел.

Пройдя с полверсты, он оглянулся. Тамара все так же сидела на дороге и смотрела на него.

И вдруг Бачана вздрогнул от изумления. Он с поразительной ясностью увидел полные слез голубые глаза Тамары. Одни глаза.

В полдень Бачана вошел в столовую. В переполненной комнате было накурено, шумно. Ласа стоял за прилавком, ловкими, привычными движениями нарезал огурцы и помидоры. Увидев вошедшего Бачану, он застыл с ножом в руке. В столовой наступило молчание. Радостные, удивленные, испуганные лица взирали на Бачану, и все они выражали один общий вопрос. С минуту никто не решался нарушить молчание. Первым очнулся Ласа.

- Да вот же он! - крикнул он и вздохнул с таким облегчением, словно с него сняли сто пудов тяжести. Столовая ожила. Все заговорили разом. И в этом шуме вдруг раздался насмешливый голос Дуту Центерадзе:

- Привет, зятек-бесштанник!

Не обратив внимания на милиционера, Бачана подошел к столу, за которым сидел Торнике Кинцурашвили, и остановился перед ним.

- Куда ты девал девчонку? Может, отвел к деду? - Торнике был навеселе.

- Торнике Кинцурашвили! Скажи народу, была ли эта женщина нечестной? - громко спросил Бачана.

- Об этом ты спроси у Ласайи. Ему она служила и тюфяком и подушкой! расхохотался Торнике.

- Дядя Ласа, этот человек говорит правду? - обратился Бачана к Ласе.

- Не видать мне завтрашнего рассвета и пусть этот нож пронзит мое сердце, если я когда-нибудь словом, делом или даже мысленно оскорбил девушку! - Ласа наполовину воткнул нож в стойку.

Бачана вновь повернулся к Торнике:

- Если ты мужчина, встань, Торнике Кинцурашвили, и скажи, сколько раз ты бывал у нее? Говори, не стесняйся, все равно она не услышит тебя!

- А ты кто такой, сопляк?! Стану я тебе давать отчет! - взорвался Торнике.

- Ну так признавайся, сколько раз она тебя выгнала из дому?

- Никто меня не выгонял! Протрезвился - сам ушел... Вот сидит Зосим, спроси у него! - сбавил тон Кинцурашвили.

- Мамука Яшвили, тебе я верю как никому! Скажи, почему твоя жена Дареджан поскандалила с Тамарой? - обратился Бачана к Мамуке, который все это время сидел за столом, молча кусая губы.

- Так, по глупости... Жена Дутуйи Центерадзе довела ее своими сплетнями до бешенства... - проговорил, не поднимая головы, Мамука.

- Ты мою жену не трожь, мерзавец! - крикнул Центерадзе.

Мамука встал, но Бачана опередил его:

- А теперь признавайтесь, кто же из вас хоть раз переспал с ней? Начни ты, Дуту!

Центерадзе встал. Он встал с намерением выгнать взашей этого наглеца, вздумавшего наводить здесь правопорядок, но Бачана воспринял движение милиционера как ответ на свой вопрос и, схватив торчавший в стойке нож, надвинулся на Центерадзе:

- Врешь ты, подлец, врешь! Трижды ты врывался к ней и трижды был изгнан с позором!.. Наглец и зазнайка ты, Дутуйя Центерадзе, и возвел на честную девушку напраслину лишь потому, что хотел похвастаться перед людьми!.. Прав я, дядя Зосим, или не прав?

- Прав, сынок, вот те крест! - ответил побледневший Зосим.

- А ты почем знаешь, болван?! - налетел на него Центерадзе. - Ты, что ли, сапоги с меня стаскивал?!

- Прав мальчик, люди, клянусь вам богом! - повторил Зосим.

- Подлый ты человек, Дутуйя Центерадзе! - бросил Бачана в лицо милиционеру, вложив в свои слова никогда прежде не испытанную силу.

- Убью, сопляк! Смотри, какие он здесь митинги устраивает! Обливает людей грязью! Кто я - представитель законной власти или мальчик на побегушках? - Схватившись за револьвер, Центерадзе угрожающе пошел на Бачану.

- Обезьяна ты, Дутуйя Центерадзе, вот кто! И плевал я на твой наган! - Бачана сам двинулся навстречу Центерадзе. Выбежавший из-за стойки Ласа встал между ними.

- Тогда я вам скажу, люди! - крикнул Бачана. - Я был вчера ночью у Тамары! Девушкой она пришла к нам и ушла от нас девушкой! Это истина, клянусь вам матерью!..

И вдруг в столовой раздался резкий звук удара, и неожиданно для всех Дуту Центерадзе навзничь опрокинулся на пол. Мамука Яшвили, потирая вспухшую от удара ладонь, подошел к Бачане и той же рукой погладил его по щеке.

- Хороший ты парень, сынок! Ступай себе домой, дальше им займусь я...

Бачана не спеша направился к двери...

На двадцать второй день профессор разрешил Бачане переворачиваться в постели. Теперь он мог лежать на боку, подперев голову рукой, и созерцать обоих соседей во всем их блеске. Затем ему назначили лечебную физкультуру, которая заключалась в том, что в течение двух недель он должен был сжимать и разжимать кулаки. Когда Бачаие позволили садиться - случилось это на двадцатый день после первой "амнистии", - в палату вошла девушка столь изумительной красоты, что Булика вдруг выронил из рук банку с мацони. Когда же этот ангел с иссиня-черными волосами и зелеными глазами присел на кровать Бачаны, отец Иорам перекрестился и воскликнул:

- И теперь вы не поверите в бога, уважаемый Бачана?!

- Поверю, батюшка, если только это не сон! - ответил Бачана, пораженный красотой и смелостью девушки.

- Пусть будет сон, лишь бы она подсела ко мне! - проговорил Булика и тут только заметил, что ложка все еще у него во рту.

- Подойду и к вам! - откликнулась девушка.

- Жду вас, жду, уважаемая! - пригласил Булика.

- Здравствуйте, товарищи! Меня зовут Кетеван, фамилия Андроникашвили. Я являюсь главным инструктором лечебной физкультуры в вашей больнице! - представилась девушка.

- Да? О чем же думают наши врачи? Зачем они мучают нас разными там пантопонами, персантинами и интенсаинами?! Одно только появление в палате такой, как вы, женщины равнозначно если не десяти, то, по крайней мере, пяти уколам! - крикнул Булика.

Девушка довольно улыбнулась.

- Уважаемый Бачана! Видите, она улыбается! Дотроньтесь-ка до нее! Если она не исчезнет, значит, все это наяву! - попросил Булика.

- С вашего позволения! - Бачана коснулся рукой красивых пальцев девушки. - Радуйся, Булика, она - живое существо! - ответил он Булике, однако руки не убрал. Тогда девушка осторожно высвободила пальцы из-под ладони Бачаны и нащупала его пульс. - О, мой пульс сейчас вам не скажет ничего путного!.. Дайте ему успокоиться... - Бачана приложил к сердцу руку девушки. - Слышите, как оно бьется?!

Главный инструктор убрала руку с груди Бачаны и прильнула к нему розовым, маленьким и красивым, как раковина, ушком.

У Бачаны сперло дыхание.

- Доктор, вы что, решили убить меня? - прошептал он, бросив умоляющий взгляд на Иорама. Тот беспомощно развел руками и закрыл глаза, - ничем, дескать, не могу помочь...

Спустя минуту девушка выпрямилась и спросила серьезно:

- Боли в области сердца чувствуете?

- Боли уже прошли, и пульс до вашего прихода был нормальным, а теперь все началось сначала, - вздохнул Бачана.

- О господи! Неужели всем больным здесь раздали один и тот же текст? - поморщилась девушка.

- А что, и другие так говорят? - спросил разочарованный Бачана.

- Вот именно! А вам, как писателю, положено быть более оригинальным! - ответила девушка со злорадством.

- Куда уж больше оригинальности! - жалобно простонал Бачана. Видите, я покойник, а еще разговариваю с вами...

Девушка громко рассмеялась:

- Да, это действительно оригинально!.. Ну а теперь приступим к делу! - И она осторожно приподняла Бачану. - Про хатха-йогу слышали?

Бачана опешил.

- Читал что-то в молодости... Это... индийское философско-религиозное учение, кажется?.. Достижение совершенства души и тела путем особых физических упражнений... Так, что ли?

- Правильно! - согласилась главный инструктор. - Пока мы займемся простейшими приемами хатха-йоги, а о совершенстве души позаботитесь вы сами, когда выйдете отсюда...

- Слушаюсь! - покорно склонил голову Бачана.

- Знаете, что такое "лотос"? Слышали, по крайней мере, о нем? Ну, сидящего Будду, надеюсь, видели? Вот эта поза называется "лотос"...

- Понятно...

- Ну-ка попробуем!.. - Девушка засучила рукава халата и сдернула с Бачаны одеяло. Смущенный Бачана стал неловко прикрывать руками полуголое тело. Не обращая на него внимания, девушка продолжала: - Значит, так: берем ступню и подводим ее к левому бедру... - Бачана послушно выполнил указание врача и вдруг понял, как он похудел за время болезни: такого движения он раньше не мог бы проделать даже под угрозой смерти. Он обрадовался, почувствовал незнакомую до сих пор легкость и свободу.

- Отлично! - похвалила девушка. - Теперь берем левую ступню и, продев ее под правую ногу, подводим к правому... чему?

- Бедру-у-у... - закончил Бачана тоном прилежного приготовишки и постарался проделать продиктованное движение. Но не тут-то было! Левая ступня застряла где-то на полпути, он почувствовал резкую боль в печени и весь покрылся испариной.

- Не напрягайтесь, - предупредила девушка. - Если не получается, примите исходное положение!

Бачана быстро вытянул обе ноги и с облегчением вздохнул.

- Что, больно?

- Больно!

- Ничего, привыкнете, - успокоила его девушка, - теперь ложитесь и расслабьте тело!

Бачана откинулся на подушку. Инструктор пощупала его мышцы и недовольно покачала головой.

- Расслабьтесь, расслабьтесь! Снимите напряжение! Примите положение покойника!

- Что вы, дорогая! Человека с таким трудом воскресили, а вы хотите вернуть его в положение покойника?! - воскликнул Булика.

- Индия и хагха-йога, конечно, хороши, дочь моя, но нет ли других, христианских упражнений? - вмешался отец Иорам.

- Христианские упражнения - молитвы, а лечить людей одними молитвами невозможно! - обиделась инструктор.

- А чем это не физкультура? Глядите! - И Булика несколько раз размашисто перекрестился обеими руками. - Утренняя зарядка!

- Проклял бы я тебя, антихрист, да ты сам, без моих проклятий следуешь по пути в ад! - проговорил в сердцах отец Иорам и отвернулся к стене.

Девушка подошла к койке Булики.

- Прошу!.. - Булика подвинулся, освобождая место на постели.

- Ничего, постою... - девушка пощупала пульс Булики. - У вас пульс лучше... Попробуем упражнение?

- Знаете, доктор, я уже попробовал, пока вы возвращали уважаемого Бачану в положение покойника... И не получилось... Так что сидеть в позе лотоса я не смогу. А если вы не приложите ваше прекрасное ушко к моему сердцу, я убью вашего мужа и сяду в тюрьму. Это будет полегче лотоса!

- Впервые встречаюсь с такой палатой! Не больные, а балагуры какие-то!.. Завтра пришлю фельдшерицу, пусть она с вами занимается!

- Только вы не покидайте нас, а я, не то что в позу лотоса, сяду хоть на раскаленную сковороду! - пообещал Булика, но главный инструктор, хлопнув дверью, покинула палату.

- А говорили, живое существо... - вздохнул Булика.

- Все было сном... - добавил Бачана.

- В глазах этой женщины я увидел сатану! - Молчавший до сих пор отец Иорам вдруг повернулся лицом к Бачане и Булике. - Истинно вам говорю: сатана смеялся в ее глазах! - И вновь отвернулся к стене.

Спустя пять минут после визита главного инструктора лечебной физкультуры, в палату вошла фельдшерица Женя с подносом в руке. На подносе обернутые белоснежной ватой лежали три блестящих шприца.

- Кардиологический привет! - Женя поставила поднос на стол.

- Привет кардиограмме сердца Грузии! - ответил Булика.

- С добрыми вестями, Женечка? Глаза у тебя так и искрятся! - сказал Бачана.

- Сенсация! - Женя хлопнула рукой по торчавшей из кармана халата газете.

- Ну-ка, ну-ка, утоли жажду несчастных путников в пустыне! - Отец Иорам простер к ней руки.

- Сперва укол, потом сенсации! - заявила Женя категорическим гоном. А ну приготовиться!

Все трое разом перевернулись спиной вверх и откинули одеяла. Женя начала с Бачаны...

- "Ты не вейся надо мною, черный ворон, я не твой", - продекламировал Бачана, потирая место укола.

- Дорогая Женя, это обязательно - вгонять шприц до упора? - спросил отец Иорам, смахивая слезу углом подушки.

- Извините, не рассчитала, - смутилась Женя.

- Христианская душа, почему же именно со мной у тебя происходят просчеты? Мало разве в палате безбожников и нехристей?!

- Терпением своим... - успокоила фельдшерица батюшку и подошла к Булике.

- Покажи сперва иглу! - захныкал Булика.

- На, смотри!

- Люди добрые! - завопил Булика. - Если это игла, что же тогда называется шилом?!

- Да ладно, устала я каждый день торговаться с тобой! Ложись! прикрикнула Женя.

- Конечно, тебе в чужом пиру - похмелье!.. Ложись-ка сама! Погляжу, как ты запоешь! Иди, иди ложись!

- Смотри не поперхнись!

- Назло тебе даже не пикну! - объявил Булика и закусил подушку. Женя воткнула шприц, словно копье.

- Все? - спросил Булика, когда Женя стала растирать место укола.

- Все!..

- Кретин же я! Пошел бы на медицинский! Чем я хуже других? простонал Булика. Женя направилась к двери.

- А сенсация?! - крикнул отец Иорам.

Женя бросила газету на койку батюшки. Тот схватил газету и стал искать очки. Не вытерпев, Бачана бросил ему свои:

- Мои тоже плюс три. Читайте, батюшка!

- Вот спасибо! - Иорам начал с последней страницы. - Гм, наше "Динамо" проиграло "Арарату"!

- И это вся сенсация? - махнул рукой Булика. - Я так и знал, что наши проиграют!

- Счет? - спросил Бачана.

- Два - ноль! - ответил отец Иорам, снимая очки.

- С ума меня сведет "Арарат"! - Булика хлопнул себя рукой по лбу. Весь год он только и готовится, чтоб обыграть нас! Проиграть другим - ему наплевать!

- И наши играют с "Араратом" всегда с мандражом! - вырвалось у отца Иорама.

- Браво, батюшка! Где ты этому слову научился? - удивился Булика.

- "Однако все мы люди, миром рождены мы..." - привел отец Иорам в свидетели Николоза Бараташвили*.

_______________

* Н и к о л о з Б а р а т а ш в и л и (1817 - 1845)

выдающийся грузинский поэт-романтик.

- Будь моя воля, я бы составил одну нашу команду исключительно из тбилисских армян... Это знаете, какие молодцы! Они бы показали "Арарату", почем фунт лиха... - размечтался Булика.

- Батюшка, посмотрите другие страницы, а то какая это сенсация футбол? - попросил Бачана. Иорам развернул газету, добрался до первой страницы и замер.

- Не верю! - воскликнул он и бросил Бачане газету вместе с очками.

- Чему вы не верите? - переспросил Бачана, надевая очки. - Не может быть! - тут же вырвалось у него.

- Что не может быть? Война?! - спросил испуганно Булика.

- Небиеридзе сняли! - сказал Бачана, уткнувшись в газету.

- Небиеридзе? Это тот, который... - У Булики от удивления глаза полезли на лоб.

- Тот самый...

- Ва-а-а... - Булика в недоумении покачал головой. - Вот теперь его люди заскользят, как балет на льду...

- Признаться, не мог даже подумать... - произнес задумчиво Бачана, кончив читать, и отложил газету.

- Подумать только... Еще вчера он... И вдруг... Непонятно! Не могу поверить! - сказал отец Иорам.

- Сняли или освободили? - спросил Булика.

- Гогилашвили, а какая разница - сняли, освободили? Главное - был человек, и не стало человека! - пожал плечами Иорам.

- Как это какая разница! - повернулся к нему Булика. - Что значит освободить? Это значит - человеку живется трудно, его притесняют... Вот кто-то и выручает его, освобождает... Возьмите, к примеру, Африку... Народ там терпит бедствия, значит, надо его освобождать!.. А что значит снять? Это когда человек крепко сидит в кресле и вдруг его снимают, как болт, или выдергивают, как гвоздь, из этого самого кресла... Понятно?

- Здесь написано - освобожден... - сказал Бачана.

- Значит, трудно ему приходилось, вот и освободили человека.

- И дело его передано в прокуратуру... - добавил Бачана.

- Это почему же? - удивился Булика.

- За непринятие мер против взяточничества и коррупции, за протекционизм, равнодушие к жалобам трудящихся.

- Погоди, погоди, и во всем этом виновен один только Небиеридзе?

- Пока что так...

- Молодец Небиеридзе! Поработал, оказывается, здорово! А куда все остальные смотрели, об этом не написано?

- А ты сам куда смотрел? - прервал Булику отец Иорам.

- Меня спрашиваешь? - изумился Булика.

- Вот именно тебя! Ты рабочий класс. Где ты был, о чем ты думал, когда человек вытворял подобные дела?

- Ты политический невежда, батюшка! Во-первых, я не рабочий класс, а мелкий кустарь, а во-вторых, я был занят тем, что чинил ваши башмаки, изношенные в приемной Небиеридзе...

- Ну это меня не касается, - умыл руки Иорам. - Небиеридзе ваш католикос, у меня, слава богу, свой владыка!

- А как ты детей начальников разных крестишь, деньгу на этом зашибаешь, это ничего?

- Глупый ты человек, Гогилашвили! Да ведь это дело богоугодное! Кабы удалось мне окрестить всех коммунистов, я на том свете восседал бы рядом с самим архангелом!

- Ладно, допустим, мирские дела вас не касаются... А вы, уважаемый Бачана? Где были, куда смотрели вы? - Булика перенес атаку на писателя.

- Кто это мы? - прикинулся тот простачком.

- Вы, вы, писатели!

- Мы?.. Мы... Где мы были?.. - У Бачаны словно память отшибло. "Неужели мы так и сидели сложа руки?" - спросил он себя и, не вспомнив ничего утешительного, произнес с сожалением: - Мы, дорогой Булика, сидели рядом с тобой, ремонтировали ту самую изношенную обувь...

- Вот и правильно! - обрадовался Булика. - А теперь скажи, что с ним будет?

- Накажут, наверно...

- За что?

- Сказал ведь, за что...

- Значит, получается, что он ничего не понимал, ничего не знал и все же руководил делом?

- Получается, так...

- Получается или так? - не отставал Булика.

- Так!

- А теперь послушайте меня. Коли все это было именно так, в таком случае его еще следовало наградить, поблагодарить, обеспечить хорошей пенсией, расцеловать в обе щеки и отпустить с миром, крепко пожав на прощанье руку!

- За какие заслуги? - искренне удивился Бачана.

- Как это за какие?! - Булика присел в кровати. - Вот, скажем, вы писатель, редактор, уважаемый Бачана Рамишвили. Вы толком даже не знаете, где север, а где юг, в жизни своей не видели ни моря, ни парохода... Вдруг вас вызывают и говорят: "Товарищ Рамишвили, вот вам пароход со своим экипажем, пассажирами, со всем добром и прочее. Назначаем вас капитаном! Принимайте пароход и доставьте его из Одессы в Архангельск..." И вот вы отправляетесь в путь... Плывете день, другой, третий... Пароход качает, людей швыряет с борта на борт, кое-кого уже рвет как из ведра... Наконец, так или иначе, вы на полуразвалившемся пароходе добираетесь до Архангельска... Теперь я спрашиваю вас: за то, что вы, полный невежда в морском деле, не потопили пароход, а все же привели его по назначению, разве за это вы не заслужили награду? Заслужили! - ответил Булика на собственный вопрос.

Бачана прыснул.

- Спроси-ка его, батюшка, чего он смеется? - обратился Булика к Иораму.

- Прав ты, прав, Булика! Но ведь твой невежда, когда его назначали капитаном, должен был отказаться, сказать, что он ни бельмеса в этом деле не смыслит.

- А может, и говорил, да не послушали? Давай, мол, берись, а мы поможем... Вот он и взялся. И потом, знаете, не так-то легко отказаться, когда тебе предлагают пост капитана. Тем более что предшественник его тоже не очень-то смахивал на Нельсона... А что, у вас, писателей, разве не бывает так? - задал Булика вопрос Бачане.

- К несчастью, бывает, и нередко, - согласился тот.

- Что же получается?

- Получается, что каждый должен заниматься своим делом. Недаром ведь говорил благословенный Руставели:

Что кому дано судьбою - то ему и утешенье:

Пусть работает работник, воин рубится в сраженье,

произнес с благоговением отец Иорам.

- Уважаемый Иорам, постригитесь и причаститесь к нашей вере - из вас бы вышел хороший коммунист! - шутя посоветовал Бачана.

- К какой вере? К коммунизму? - ужаснулся священник. - К земным утехам, отрицанию бога?! Нет уж, избавьте!..

- Да-а... Вы, оказывается, и представления-то о коммунизме не имеете, батюшка! Коммунизм - это именно то, о чем вы только что соизволили сказать словами Руставели! Коммунизм - это вершина благоденствия человечества, это пора, когда перед каждым из людей откроется возможность заняться тем, на что он более всего способен, что более всего соответствует его физическим и умственным возможностям и способностям, что доставит ему истинное моральное, духовное, если хотите, удовлетворение!.. Мы, коммунисты, читали ваше Евангелие. Прочтите и вы хоть раз наше евангелие, это не повредит вам, клянусь вашим богом!.. Что касается забот о материальных благах, о желудке, как вы изволили выразиться... Что ж... Вы правы! Мы заботимся и впредь будем заботиться об этом! Человек прежде всего должен быть обеспечен материально! Это необходимо для того, чтобы помыслы, духовные силы, таланты и стремления его были направлены не на поиски хлеба насущного, а на достижение целей более возвышенных, более важных и благородных! Мы утверждаем свободный труд и мир на земле, а не соперничество, зависть людскую и кровопролитие! А для этого нужно, чтобы человек был сыт, батюшка!.. Таково наше учение, наша религия! Таков наш бог - бог земной, реальный, а не витающий в небесах! - закончил Бачана и, чтобы скрыть охватившее его волнение, отвернулся к стене.

Присмиревший отец Иорам не решился продолжить спор.

- Что ж, да услышит вас бог, уважаемый Бачана! - произнес он тихо и тоже отвернулся к стене. Потом, не вытерпев, добавил: - Кстати, из вас тоже получился бы неплохой священник!

Вечером Булику навестила нагруженная провизией супруга Света. Она приветливо поздоровалась со всеми, раздала каждому свою долю съестного, потом, отогнув одеяло, скромно присела в ногах Булики.

- Как ты себя чувствуешь, азиз?* - спросила она сиявшего от радости и гордости мужа.

_______________

* А з и з - ласкательное обращение.

- Как лев! - ответил Булика и, в подтверждение сказанного, оторвал ножку у вареной курицы, впился в нее зубами и в мгновенье ока протянул жене обглоданную кость.

- Поперхнешься, черт! - испугалась она.

- Будь спокойна! - Булика оторвал у курицы вторую ножку и продолжал с набитым ртом: - Ну, какая у меня жена, уважаемый Бачана?

- Замечательная!

- Видели ли вы среди армянок такую красавицу?

- Не приходилось...

- Потому что она - единственная!

- Разумеется!.. Ведь ты у нас тоже красавец... - улыбнулся иронически отец Иорам.

- А увидели бы вы мою любовницу!.. Вот она действительно красавица! Булика подмигнул жене.

- Болтун несчастный... - поморщилась она.

- Где же дети? Почему они не навестили отца?! - с деланной строгостью спросил Булика.

- Где же им быть, Автандил-джан? Сегодня ведь суббота, Нестан - на английском, Тариэл - на фортепиано.

Булика напыжился.

- Девочка у меня растет, уважаемый Бачана, - министр иностранных дел! По-армянски говорит? Говорит! - Булика стал загибать пальцы. По-грузински говорит? Естественно! Английский изучает? Изучает! В школе французскому учат? Учат! А еще курдскому помаленьку учит ее дочка нашего дворника Физулы - Гванлеца... Теперь скажите, кто из наших министров владеет пятью языками? Ответьте, батюшка!

- Хорошая у тебя девочка, дай бог ей здоровья!

- А мальчик? Паганини!

- Паганини на скрипке играл, азиз, а наш мальчик на пианино, поправила Света, смущенная невежеством мужа.

- Не учи! Я сам знаю, кто на чем играл! Паганини - мой идеал! Понятно? Вот возьму и переведу мальчика на скрипку! Не все ли равно, за что платить? Что ты на это скажешь?

- Воля твоя, азиз, поступай как хочешь, только не нервничай ради бога!.. Профессор сказал, что за неделю поставит тебя на ноги, а на следующей разрешит идти домой. "Только, - говорит, - надо, чтобы он слушался нас..."

- А я не слушаюсь, что ли? Пью все лекарства, делаю все уколы... Вот смотри, во что они превратили мою... - Булика быстро отдернул одеяло.

- Закройся, бесстыдник! - всполошилась Света. - И дома он такой невежа, вы уж извините ради бога...

- Да что тут извиняться, все мы в таком положении! - успокоил ее Бачана.

- Кроме того, дорогая моя жена, профессор того не знает, а я давно уже хожу. Вот! - Булика опустил на пол голые ноги, встал и несколько раз гоголем прошелся по комнате. - Ну, что еще мне сделать? - Он огляделся Ну-ка, Света, встань!

Удивленная женщина встала. Булика обнял ее за талию.

- Не смей! Не смей! Отпусти ее сейчас же! - крикнул отец Иорам, но было уже поздно: Булика подхватил жену, поднял ее и смачно поцеловал в шею. Света вскрикнула от неожиданности, лицо ее покрылось румянцем смущения. Булика еще несколько раз подбросил жену в воздух, потом опустил на место.

- Видели? - воскликнул он весело. - Света, принеси мне одежду, я завтра же уйду отсюда! Хватит мне валяться в постели!

Булика присел на койку. Он тяжело дышал, но весь сиял от радости.

- Что ты выкинул, глупец! - произнес в сердцах отец Иорам. Булика взялся за пульс. С минуту он сосредоточенно молчал, потом удовлетворенно улыбнулся:

- Все! Конец моему инфаркту! Да здравствует жизнь! - И обнял жену.

- Да будет тебе! Людей бы постеснялся! - Света вырвалась из объятий мужа и стала поправлять волосы.

Иорам и Бачана деликатно отвернулись.

- А ты кажешься тяжелее обычного! К чему бы это, а? Смотри у меня! Булика нахмурился и пригрозил Свете рукой, но тут же подмигнул ей.

- Боже мой! Отсохни мои уши и его язык! - всплеснула руками смущенная вконец женщина. Булика громко расхохотался и крикнул:

- Повернитесь, господа, комедия окончена!

Солнце возлежало на огромном серебристом ложе. Голова светила, обвитая семицветной радугой, покоилась на покрытом вечным снегом склоне горы Казбек. Руки его бессильно свисали вниз.

Солнце тяжело дышало.

Солнце прощалось с жизнью.

Коленопреклоненные Бачана, отец Иорам и Булика, воздев руки к умиравшему светилу, молили его:

- Не покидай нас, Солнце! Не умирай, Солнце великое!

Их слезы пенистыми реками стекали по склону Кавкасиони, с громовым шумом мчались вниз - туда, где, окутанная молочным туманом, лежала земля.

А Солнце возлежало на огромном серебристом ложе и молча внимало мольбам рыдавших у его изголовья людей. Утром Солнце поднялось над Кавкасиони, подтянулось и собралось было взвиться в небесную лазурь, как вдруг почувствовало острую боль в груди. Оно опустилось на одно, затем на другое колено, прислонилось к склону Казбека, да так и застыло.

Все человечество с ужасом взирало на агонизирующее светило. Люди заполнили улицы и мосты, поля и дороги, балконы и крыши. Ветви деревьев гнулись под тяжестью взобравшихся туда детей.

- Не покидай нас, Солнце! - стонало человечество.

Но голоса людей не достигали умиравшего светила. Оно видело лишь их протянутые к нему руки и расширенные от ужаса глаза.

- Чем они взволнованы? - прошептало Солнце.

- Они умоляют тебя не покидать их! - ответил сквозь рыдания Бачана.

- Поздно... - проговорило Солнце. Один глаз его погас.

- Не губи нас, дарующее жизнь! - пал ниц отец Иорам.

- Что тебя беспокоит, что у тебя болит? Скажи нам. Светило! всхлипнул Булика.

- Боль земли беспокоит меня, - сказало Солнце, - боль земли!

- Но ведь они в твоей власти - боль и жизнь земли! - воскликнул отец Иорам.

- Земля - мое сердце, она и только она живет и дышит во мне. Все остальные мои клетки, все другие части мои давно уже погасли, умерли... Неужто вы, люди, поклоняющиеся мне, не ведаете этого?

- Кто же ты само, Светило? - спросил изумленный Бачана.

- Я пылающий дух почивших в любви людей... Жизнь моя питается душами людей, умерших в любви... И теперь настал час угасания моей жизни, ибо иссяк на земле источник любви, ибо от ненависти умирает людей больше, чем от любви... Верните жизнь любви, и я воскресну из мертвых... Я молю вас, люди, даруйте мне жизнь, взращенную на любви людей!.. Возвратите мне утерянную любовь, и я вернусь к вам, люди!.. - Солнце задышало чаще, заметалось.

- О Светило! Не покидай нас, сжалься над нами! Мы будем любить друг друга и смерть свою отныне обращаем в любовь!.. Мы пойдем - Автандил, отец Иорам и я, твоим именем попросим людей земли вернуть тебе любовь! Я верю, человечество внемлет твоему зову, предаст забвению ненависть, вновь возродит на земле любовь!.. Дай только нам семена любви и благослови нас! - взмолился Бачана.

И тогда Солнце коснулось головы Бачаны своей горячей рукой, и Бачана почувствовал, как в его тело вместе с солнечным теплом стало проникать чувство всеобъемлющей любви и сострадания. Солнце вздрогнуло, потянулось в последний раз и... погасло.

Вдруг Булика припал к груди не остывшего еще светила и зарыдал:

- Возьми меня с собой, Солнце! Я не могу жить без тебя!.. Прими меня в свое лоно, как любовь!.. Умоляю тебя, Солнце!..

Бачана и отец Иорам с ужасом увидели, как Булика растаял на груди скончавшегося светила, как он растекся лучами и слился вместе с Солнцем с лучезарным сиянием радуги.

...Двадцать веков до рождества Христова и еще двадцать после его пришествия Бачана и отец Иорам носили по свету погасшее Солнце. С кипучими слезами на глазах молили они человечество о любви и милосердии, чтобы вернуть осиротевшему небу Солнце и окутанной мраком земле свет. Приумолкшее человечество с непокрытой головой провожало в последний путь к кладбищу светил собственную жизнь - Солнце, ибо не нашлось для Солнца достойного места на земле... И когда наконец Бачана и отец Иорам достигли цели и уложили Солнце в изготовленной из белоснежных облаков усыпальнице, на темном небосклоне возникло два черных диска - один огромный, другой крохотный, чуть различимый в тени первого. Лишенное своего светила человечество изумленно взирало на них. В первом диске Бачана узнал скончавшееся Солнце, в другом - растаявшего на его груди от любви Булику. И, узнав их, Бачана горько зарыдал.

- Люди, полюбите друг друга! - крикнул он во весь голос и упал ничком на обледеневшую землю...

...Бачана не помнил, как долго пролежал так. Когда же он почувствовал еле уловимое, но знакомое до боли прикосновение тепла, он перевернулся на спину и взглянул на небо затуманенными от слез глазами. Он увидел тот же огромный диск, ставший теперь медно-красным. Диск постепенно накалялся и светлел. Краснел и крохотный диск. И когда большой диск достиг предела яркости, вновь превратился в Солнце и по-прежнему засиял на небосводе, другой - маленький - сорвался с неба и, как метеор, понесся вниз, на землю.

На земле настал день. Над Кавкасиони сияло Солнце - чуть бледнее, чуть слабее обычного, но по-прежнему радостно и весело. Солнце дышало. Солнце жило.

- Слава тебе, светило любви! Слава тебе, жизнь! - вознес Бачана хвалу Солнцу... Он плакал и смеялся.

- Бачана!.. Уважаемый Бачана!.. Проснитесь! - тряс Бачану перепуганный отец Иорам.

Бачана очнулся. С минуту он лежал с вытаращенными глазами, не соображая, где он и что с ним происходит. Потом, придя в себя, присел в кровати. Сердце у него учащенно билось. Солнце уже взошло, но в палате было еще сумрачно.

- Что с вами, уважаемый Бачана? Всю ночь метались как угорелый, то плакали, то смеялись... Или приснилось что-то неприятное?

Бачана вытер глаза и бессмысленно улыбнулся. Иорам вернулся к своей койке, лег.

- Видел сон, уважаемый Иорам, да такой, что мне позавидовал бы сам Коперник...

- Что же вы такое видели?

- Кончину Солнца!

- Что?! - Иораму показалось, что он ослышался.

- Снилось, что наше Солнце скончалось... И знаете, кто его оплакивал?

- Кто?

- Вы, я и Булика... И никто больше...

Целый час отец Иорам слушал Бачану, не перебивая его. Лишь когда Бачана повторял слова, произнесенные Солнцем, Иорам истово крестился. Потом он подложил руки под голову и задумчиво уставился в потолок.

- Вещий сон вам приснился, уважаемый Бачана! - произнес священник после долгого молчания.

- Во второй раз! - согласился Бачана.

Наступило молчание. Вдруг отец Иорам вскочил с постели и на цыпочках подошел к койке Булики. Тот лежал с открытыми глазами, спокойный и бледный.

- Автандил! - произнес тихо отец Иорам.

Бачана удивился - с тех пор как Булика попросил не называть его Автандилом, они ни разу к нему не обращались с этим именем. Зачем же это понадобилось батюшке сейчас?

- Автандил! - повторил Иорам громче.

- Не будите его, пусть поспит... Ему я расскажу отдельно, - сказал Бачана.

- Автандил! - Иорам встряхнул Булику.

- Крепко же он спит! - сказал Бачана.

- Да, крепко... Засните и вы! Отвернитесь к стене и засните!

- Куда уж теперь!

- Говорю вам, отвернитесь сейчас же и засните! - приказал священник, потом дрожащей рукой осторожно провел сверху вниз по холодному лицу Булики.

- В чем дело, отец Иорам? - спросил Бачана изменившимся голосом, и от страшного подозрения у него запылали виски.

- Сбылся ваш сон... Солнце скончалось!..

Отец Иорам открыл дверь палаты...

Бачана укрылся с головой одеялом, уткнулся лицом в подушку и, стараясь заглушить клокотавший в горле вопль, впился в нее зубами.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- Удивительно, как похож покойник с раскрытыми глазами на покинутую квартиру, в которой хозяин забыл затворить окна... - сказал отец Иорам, когда тело Булики унесли из палаты...

У аптеки на улице Меликишвили компания подвыпивших верийских* парней вела оживленный спор.

Спор начался с хаши. Цицка доказывал, что хаши - величайшее достижение человечества в области изыскания средств опохмеления. Его поддерживали Кока и Коплик. Копака склонялся в сторону чая без сахара, Бачана признавал только "боржоми", Бердзена предпочитал "Набеглави"**, а Датико - коньяк и аспирин. После официального подсчета голосов победу, естественно, одержал Цицка, хотя каждый участник голосования остался при своем мнении. Была, впрочем, еще одна группа ребят, доказывавшая, что единственным радикальным средством опохмеления являются серные бани. Эта группа в голосовании не участвовала, ибо в силу абсолютного своего большинства проходила вне конкурса, да и не могла участвовать, ибо, оставаясь до конца верной своим убеждениям, в данный момент находилась там, где ей и надлежало находиться, - в серных банях.

_______________

* В е р э - старое название района в Тбилиси.

** "Н а б е г л а в и" - название минеральной воды.

Спор переключился на вина, но он недолго длился - первое место единогласно было присуждено благословенному восьмому номеру*. Затем, конечно же, коснулись вопросов политики. Полного единодушия не было достигнуто, однако в конце концов все же удалось распределить места среди Здравствующих политических деятелей и военачальников следующим образом:

1. Сталин

2. Черчилль

3. Эйзенхауэр

4. Де Голль

5. Жуков.

_______________

* Имеется в виду кахетинское вино No 8.

Правда, с Жуковым конкурировал Монтгомери, но за него было подано меньше на два голоса, и британскому фельдмаршалу пришлось довольствоваться шестым местом.

После политики настал черед футбола. Тут дело пошло на лад. Во всем мире нашелся один-единственный человек, удовлетворявший спортивным и моральным требованиям верийской молодежи, - Борис Пайчадзе*.

_______________

* Б о р и с П а й ч а д з е - прославленный футболист, долгое

время возглавлявший команду тбилисского "Динамо".

Поговорили и об искусстве. Как всегда, здесь одержал верх авторитет Бердзены: лавровых венков победителей были удостоены Шота Руставели и Микеланджело, которого Бердзена ласкательно называл Микелой.

...Когда же перед участниками дискуссии, потрясая их грешные души, прошла дочь верийского керосинщика Аполлона Кавжарадзе Гуранда, девушка с лебединой шеей и высокими красивыми бедрами, спор принял генетическое направление.

- Вот и отрицайте после этого роль генов! - воскликнул Цицка восторженно. - Глядите, чем не джейран?! А какие у нее будут дети!

- Какие там еще гены! Одень, обуй и корми меня так, как ее, я и сам стану красавцем! - Коплик ловким щелчком бросил окурок в урну.

- Мда-а, действительно, девушка что надо! Породистая! - вернулся Бердзена к основной теме. - Жаль только, пахнет от нее керосином...

- И кто только принял вас в вуз?! Кретины! Неужто вы до сих пор не уразумели, что не существует никаких генов, пород и рас. Все люди равны, а их формирование зависит от условий жизни и воспитания! Расовая теория погубила Гитлера, а вы хотите вернуться к ней из-за этой красавицы Гуранды? - произнес Кока наставительно.

- И кто это говорит? Князь Амиреджиби!* Стыдись, Кока! - сокрушенно покачал головой Цицка.

_______________

* А м и р е д ж и б и - древний грузинский княжеский род.

- Плевал я на Амиреджиби! Я материалист!

- Не материалист, а шарафист!* Вот кто ты такой! - сказал Цицка и вырвал у Коки папироску.

_______________

* Ш а р а ф и с т - любитель выпивки (городской жаргон).

- Да что вы глупости болтаете! - взорвался вдруг Бачана. - То, что я похож на своего отца, тот на своего, а дед мой на своего деда, разве это не гены? Разве это не говорит о моей породистости?!

- Говорит, но смотря о какой породистости! - прохихикал Копака.

Уж кого-кого, а обвинить Копаку* в отсутствии породистости было нельзя. Копака как две капли воды был похож на портрет Георгия Саакадзе, напечатанный в учебнике истории Грузии. Атлет с плечами в косую сажень, с раздувающимися, как у арабского скакуна, ноздрями и огромными глазами, он не знал равных себе в кулачном бою от Верэ до самого Навтлуги.

_______________

* К о п а к (копаки) - овчарка.

- Отрицание генов больше всех устраивает людей беспородных! - заявил Цицка.

- Значит, я и Коплик беспородные? Так, по-вашему, да? - обиделся Кока.

- Ты что, белены объелся? Сам доказывал, что не существует никаких рас, генов и пород, а теперь сам же на нас огрызаешься?! - прикрикнул на него Копака.

- Кончайте базар! Вот идет профессор Имедашвили, спросим у него! успокоил спорщиков Бердзена.

- А кто спросит? - поинтересовался Коплик.

- Копака. Он самый породистый среди нас! - съязвил Бачана.

- Почему я? Пусть спрашивает Бердзена! - наотрез отказался Копака.

- Нет! Уступаю эту честь Цицке. Кстати, он очень похож на прилежного студента! - отклонил Бердзена свою кандидатуру.

- Пожалуйста, я согласен! - Цицка отделился от группы и приготовился к встрече с профессором, который не спеша шагал, держа под мышкой черный портфель.

Профессор прошел мимо ребят, даже не заметив их. Цицка бросился наперерез ему и почтительно поздоровался:

- Здравствуйте, уважаемый профессор!

- Здравствуйте, - ответил тот.

- Извините, уважаемый профессор... У нас возник спор по одному вопросу, и... нас интересует ваше мнение...

- Это как же... Вот здесь, на улице? - Профессор растерянно огляделся по сторонам и поправил очки.

- Пожалуйте сюда! - Цицка взял его под руку и подвел к товарищам. Те вежливо расступились, уступив профессору место у стены с облупившейся штукатуркой.

- Слушаю вас! - Профессор переложил портфель ИЗ одной руки в другую.

- Видите ли, Эквтимэ Николаевич, - начал Коплик, - мы здесь поспорили, существуют ли гены, породы, так сказать. Цицка говорит, что...

- Кто? - переспросил профессор.

- Цицка!

- А что это такое?

- Цицка - вот этот! - Коплик положил руку на плечо товарища. - Его имя Давид, мы зовем его Цицкой.

- Понятно. И что же говорит Цицка?

- Он и Копака говорят, что...

- А Копака это кто?

- Вот этот!

- В паспорте так и записано - Копака?

- Нет, по паспорту он Тенгиз! - ответил Бердзена.

- А это кто? - спросил профессор.

- Это Бердзена!

- Грек?*

- Нет, гуриец!**

_______________

* Б е р д з е н и - грек.

** Г у р и я - область в Западной Грузии.

- Как?

- Грузин.

- Как его звать?

- Мераб.

- А вас?

- Коплик.

- Слава богу, наконец-то я услышал нормальное имя!.. Так что вам угодно, Коплик?

- Я же сказал... Вот они говорят, что в природе существуют гены и породы, а я и Кока...

- Ага, есть еще и Кока? С водой или без?* - спросил профессор и сам рассмеялся своей шутке. Рассмеялись ребята - им было приятно, что они сумели развеселить профессора.

_______________

* Игра слов: "кока" по-грузински - "кувшин".

- Значит, вы и Кока считаете, что рас и генов не существует. Так?

- Так! - кивнул головой Коплик.

- Вы правы!.. Расовая теория антинаучна, реакционна. Это фашистская теория. Что же касается генетики, изучающей наследственность и изменяемость организмов, то здесь дела обстоят несколько иначе.

- Позвольте, профессор, - прервал его Бердзена, - а как же с породистыми животными? Выводят ведь лучшие породы лошадей? Вон у нас в Александровском саду специальные выставки породистых собак устраиваются, золотыми медалями их награждают!

- Как вас зовут?

- Мераб!

- Видите ли, дорогой мой Бердзена, на протяжении веков путем естественного отбора в мире животных...

- А разве человек не общественное животное? - не дал ему договорить Цицка. - И разве в сельском хозяйстве мы не осуществляем селекцию, скрещивание, выведение новых пород?

- Друзья, что же это вы, словно радио, умеете только говорить, но не слушать?! - Профессор развел руками и выронил портфель.

Молчавший до сих пор Бачана быстро поднял его, сунул профессору под мышку и скромно произнес:

- Слушаем вас, уважаемый профессор...

- А-а... вас как звать?

- Бачана.

- Так вот, дорогие мои Бачаны, Коки, Коплики, Бердзены, Цицки и Копаки, такие вопросы на улице не решаются... Пожалуйте ко мне на кафедру, с пяти до шести, или на квартиру, с десяти вечера до утра, и будем дискутировать сколько вашей душе угодно. Устраивает? - спросил профессор растерявшихся парней.

- Если можно, мы придем к вам домой, - ответил Бачана.

- Вот и отлично!

- Впустят нас? - спросил Коплик, взглянув на свои ботинки.

- Безусловно! Вы только назовитесь - пришли, мол, верийские парни.

- До свидания, уважаемый профессор! - попрощался Цицка.

- Будьте здоровы! - Профессор чуть приподнял свою фетровую шляпу и продолжил свой путь. Ребята в знак почтения склонили головы.

- Хороший он человек, даром что профессор! - подвел Цицка итоги переговоров.

- Ребята, Марго-дурочка идет! - воскликнул вдруг Бердзена.

Со стороны Верийского базара, по левой стороне улицы Меликишвили, шла известная всему району Марго, размахивая руками и напевая веселую песню:

Пароход плывет по морю

В заграничные края,

Привезет он мне подарки,

Ах ты, душечка моя!..

- Хабарда!* Верийская Марго идет! - прерывала временами она свою песню и вновь продолжала:

Я станцую вместе с вами

И лезгинку и танго.

Приходите, поглядите

На красавицу Марго...

_______________

* Х а б а р д а! - "Сторонись!" (перс.).

Марго была пьяна. Прохожие, знавшие Марго, с улыбкой приветствовали ее, затем оборачивались, с сожалением качали головой и шли дальше. Незнакомые, избегая встречи с пьяной и явно ненормальной женщиной, поспешно переходили с тротуара на мостовую.

Поравнявшись с ребятами, Марго приложила к губам обе руки, потом раскинула их, словно крылья, и послала им воздушный поцелуй.

- Верийским парням низко кланяется пьяная Марго.

- Привет, Марго! - приветствовали ее ребята поднятыми вверх руками.

- Ну что, дорогие, опять с похмелья и опять в карманах мышиный помет вместо денег, да? Идите ко мне, хорошие мои, идите, дорогие мои, спустимся к Танц-Геурку, угощу вас пивом! - Марго извлекла из лифа несколько тридцатирублевок, помахала ими в воздухе. - Идите, не стесняйтесь! Завтра ведь вам придется угощать меня!

- Марго, ступай, дорогая, домой, отдохни... Мы уже выпили, - попросил ее Копака.

- Па-а-рень милый, куда мне идти, где мне преклонить мою бедную голову?! Бери к себе! Чокнутой и ненормальной Марго нужен именно такой хозяин! Кто лучше тебя присмотрит за ней?.. Возьми меня в жены! Пожалей меня! Всю жизнь я мечтаю о тебе, звезда ты моя! Позволь хоть раз обнять твою богатырскую грудь! Или я недостойна тебя? Смотри, какая у меня фигура и какое на мне белье! - Марго одной рукой дотронулась до бедра, другой приподняла платье, показав белоснежное, окаймленное кружевами нижнее белье. - Завтра надену креп-жоржетовое! - Она быстро пересекла улицу и подошла к ребятам.

- Иди, Марго, иди отдыхать! - Копака обнял женщину за плечи.

- Мне все равно, ребята! Выйду замуж за любого из вас! Я одинаково люблю всех вас! А ты чего зубы скалишь, Бердзена? Вот тебя-то одного я и не хочу! Слишком уж ты капризный, всю жизнь мне отравишь! Цицка - другое дело! Он интеллигент...

- А говорила, всех нас любишь одинаково, - вмешался Бачана.

- И ты здесь, мой бедный сиротинушка? К тебе я приду, обязательно приду! Выкупаю, причешу тебя, выстираю твои сорочки, выглажу брюки и уйду обратно... На кого ты похож? Посмотри на себя в зеркало.

- Ладно, хватит, Марго... Видишь, народ, собирается... Пойдем, дорогая, я провожу тебя... - попросил Копака, взяв женщину под руку.

- Плевала я на народ!.. Да здравствуют верийские парни! - Марго обняла Копаку, склонила голову к его груди и запела:

Пойдем, мой миленький, пойдем,

Вдвоем весь мир мы обойдем...

На углу Копака попрощался с Марго и отпустил ее. С минуту он подождал и, убедившись, что женщина идет домой, возвратился к своим.

- Но, но, Копака, без панихид! - прикрикнул Цицка, увидев кислую физиономию товарища.

Марго жила в конце улицы Петриашвили в сырой полуподвальной каморке с двумя окошками. Со двора в каморку вели четыре деревянные ступеньки. Стол, покрытый простыней, железная кровать с поржавевшими никелированными кольцами, шкаф, два стула, утюг и гладильная доска - вот и все ее богатство. На дверях каморки красовалась надпись мелом: "Сумашедши Марго" - произведение дворовых детей. Она не стирала надписи и не обижалась.

- Во-первых, это написано рукой ангела, во-вторых, это правда.

Рано потерявшая отца, Марго была у матери единственной дочерью. Красивая, прекрасно сложенная, она росла, окруженная любовью всего квартала, хорошела с каждым годом. Верийцы гордились своей красавицей. Так продолжалось до того злосчастного дня 1936 года, когда обрушившееся на город невиданное наводнение смело половину Нахаловки, сорвало и унесло мельницы с Песок*, затопило людей в подземных подвалах серных бань. В этот день погасло солнце Марго, покатилось вниз колесо ее судьбы.

_______________

* Н а х а л о в к а, Пески - название районов в старом Тбилиси.

В тот год верийские старушки сосватали Марго за пригульного сына золотых дел мастера Гогии - Вано. По неписаному городскому закону тех времен полагалось устроить смотр невесте - девушка должна была показаться в бане в чем мать родила будущим свекрови и золовке, дабы не было обмана, не подсунули бы жениху девку с изъяном. Да падет грех на головы свекрови, золовки, да и несчастной матери Марго! Надо же было придумать только проверять достоинства такой девушки! Когда, бывало, Марго, словно вспугнутая лань, сбегала по улице Петриашвили и потом шла дальше, по улице Меликишвили, продавцы и покупатели, столпившиеся у дверей лавок, разинув рот, провожали ее восторженным взглядом.

В то воскресное утро повели Марго в общую женскую баню. И когда девушка, раздевшись, предстала перед окружившей ее вороньей стаей с гордо вскинутой головой, спадающими на упругую грудь черными как смоль локонами, белая и стройная, как мраморное изваяние, и когда старушки, изумленные красотой невесты, одобрительно зашушукались, причмокивая беззубыми ртами, - тогда и хлынули в баню потоки воды. Охваченные ужасом женщины с воплями бросились к двери и, вместо того чтобы рвануть ее на себя, в панике и суматохе всей толпой навалились на нее, закрыв себе выход. Мутная илистая вода в мгновение ока заполнила подземелье. Смолкли крики и плач... И примчавшиеся вскоре на помощь люди поняли, что спасать было уже некого... И тут кто-то заметил девушку с обезумевшими от страха глазами, прильнувшую к потолочной решетке одного из подвалов. Решетку выломали, но оторвать от нее окоченевшие руки девушки не сразу смогли.

Марго месяц пролежала в больнице. Она не вспомнила ни о чем - ни о гибели матери и будущих своих родственниц, ни вообще о том страшном наводнении, словно ничего в тот день не произошло... Все старания врачей привести девушку в чувство наталкивались на ее тупое, упорное молчание... Потом ее перевели в психиатрическую лечебницу. Там Марго пробыла полгода. Наконец она отошла, заговорила, но все поняли, что разум у девушки помутился бесповоротно. И за все это время подлец Вано ни разу не проведал невесту, не поинтересовался ее судьбой, не послал ей ни рубля...

Вернувшись домой, Марго всю неделю просидела в своей каморке, никого не впуская. Как-то утром соседи услышали доносившееся из ее комнаты пение. Насилу ворвались к ней. Марго сидела за столом, перед ней стояли две бутылки "Саперави", одна пустая, другая полная. Увидев вошедших соседей, она улыбнулась и запела:

Я станцую вместе с вами

И лезгинку и танго.

Приходите, поглядите

На красавицу Марго...

Соседи и знакомые, по горло занятые собственными заботами, постепенно стали забывать о беде Марго. И сама она привыкла к своему одиночеству. Однако покинутая всеми девушка не пошла на улицу с протянутой за подаянием рукой.

Она стала брать в зажиточных семьях белье в стирку и глажку. Заработанных денег ей вполне хватало на пропитание. А потом как-то незаметно девушка пристрастилась к вину. Одевалась она всегда чисто и опрятно, ежедневно меняла белье. Напившись после очередной получки, она разгуливала по улице, напевая любимые песни, и задирала перед прохожими платье - смотрите, мол, какое на мне красивое белье. И тут же называла заказчицу, которой оно принадлежало...

Со временем стало сказываться пагубное действие алкоголя. Лицо Марго потеряло прежнюю свежесть и румянец, покрылось морщинками. И теперь при виде этой преждевременно сломленной, пьяной женщины, с песней шагавшей по улице, сокрушенно качали головой лишь старожилы квартала, помнившие ее молодость и красоту, гордую осанку и блеск агатовых глаз.

Пока жители квартала не привыкли к повадкам умалишенной Марго, находились среди них люди, позволявшие себе поиздеваться над несчастной женщиной. Тогда-то и выучилась Марго нецензурным выражениям. Выйдя на середину мостовой, она обрушивалась на своего оскорбителя с такой отборной бранью, что прохожие, заткнув уши, шарахались в стороны. Но стоило Марго увидеть на улице ребенка, как она тотчас же переставала ругаться и спокойно шла домой.

- Право, осквернять слух ангела не дано никому, даже самому богу! говорила она.

И еще одно: за все время своего бедственного существования Марго ни разу не уронила своей девичьей чести и достоинства. Любой житель Верэ, знавший Марго, мог поклясться на Евангелии в том, что она была чистой и непорочной, как ангел.

Вечером Марго пришла к Бачане на дом.

- Сиротинушка мой, ты дома? - крикнула она и, не ожидая ответа, вошла в комнату. Бачана сидел за столом, готовился по планированию народного хозяйства - в среду у него был экзамен.

- В чем дело, Марго? - спросил он, откладывая конспект.

- Давай, что у тебя там в стирку! - ответила Марго и стала перелистывать конспект.

- Какая там еще стирка! Все свое ношу на себе!

- Найдется что-нибудь! - не отставала Марго.

Бачана открыл шкаф, бросил на пол две изношенные сорочки и протертые брюки.

- Ради бога, стирай осторожно, и без того они расползаются, попросил он и снова уткнулся в конспект.

- Неужто твой конспект так интересен, что не можешь оторваться от него на минуту? - спросила Марго, открывая стенной шкафчик.

- Очень интересен, к тому же у меня экзамен на носу!

- Дурачок! Было бы интересно, не платили бы тебе за учебу, а, наоборот, заставили бы платить тебя! - сказала Марго и недовольно захлопнула дверь шкафчика. - На кой черт держишь в комнате этот пустой ящик? Выкинь его во двор!.. Выпить у тебя не найдется?

- Валерьяновые капли.

- Капли дай своему профессору, перед экзаменом!

Марго нагнулась, стала подбирать брюки и сорочки. Выпрямившись, она схватилась за живот и поморщилась:

- Вот черт, не дает покоя! - потом развернула одну из сорочек и покачала головой: - Что это - сорочка или скатерть? Все меню Танц-Геурка на ней! Не стыдно тебе?

- Очень даже стыдно, дорогая моя Марго, да что мне делать?

- Женись, дурак, женись!

- Да? А чем ее кормить, жену-то?

- Ешьте друг друга!

- Ладно, так и сделаю! - пообещал Бачана.

- Завтра вечером принесу твои пожитки. Приготовь пятерку! - Марго направилась к двери. Вдруг она остановилась, задрала платье, показав красивые крепжоржетовые трусы. - Ну-ка догадайся, чье белье на мне?

Бачана пожал плечами.

- Министра культуры путей сообщения иностранных дел! - гордо произнесла Марго и вышла из комнаты.

"Завтра вечером" она не пришла. "Загуляла, видно, где-то и отсыпается", - решил Бачана и сам направился к ней.

Дверь каморки была открыта, горел свет. Марго в вышитой розовой ночной сорочке лежала в постели. Лицо у нее горело, глаза блестели.

- А-а, сиротинушка мой, я знала, что ты придешь, - улыбнулась она Бачане, потом вынула из-под мышки термометр. - Ну-ка посмотри, сколько там? Я ничего не вижу, в глазах одни желтые круги...

Бачана взглянул на термометр и обомлел: ртутный столбик показывал тридцать девять и девять.

- Что с тобой, Марго?

- Не знаю, дорогой... Какой-то негодяй так и колет, так и буравит живот горячим вертелом... Не помогли ни вино, ни водка... До вечера терпела... И вот свалилась... Сколько там?

- Много... - Бачана положил термометр на стол.

- А все же?

- Тридцать восемь...

- Твои сорочки и брюки на столе... Слава богу, успела выгладить... Открой шкаф, возьми уксус, разбавь водой, смочи полотенце и положи мне на лоб... Голова горит... Этого еще не хватало моим бедным мозгам...

Бачана выполнил просьбу.

- Пойду приведу кого-нибудь, - сказал он.

- Кого?

- Врача!

- Кому я нужна, ненормальная?.. У них нормальные люди умирают без присмотра... - улыбнулась Марго.

Бачана молча вышел из комнаты и сломя голову помчался вниз по улице Петриашвили.

Ребята стояли у аптеки, громко о чем-то спорили.

- Марго умирает! - выпалил запыхавшийся Бачана.

- Как умирает?! Вчера ведь она была здесь? - удивился Тенгиз.

- Была, а теперь умирает! - повторил Бачана.

- Что за ерунда! Говори толком! - встряхнул его Коплик.

- Говорю вам - умирает!

- А что с ней? - спросил Цицка.

- Живот болит, температура сорок!

- Отчего это, Датико? - спросил Копака.

- Не знаю, Тенгиз. Нужен врач, хирург.

- Бежим к Шатиришвили! - крикнул Кока.

- Шатиришвили - сволочь! Без денег он и шагу не сделает, к тому же спит, наверно, уже! - сказал Бердзена и с презрением плюнул в сторону.

- Да ну его! Я - к отцу Вахтанга, Игнатию, он человек правильный! крикнул Цицка и сорвался с места.

Спустя пять минут ребята на цыпочках пробрались в каморку Марго и молча выстроились у кровати. Женщина беспокойно металась. При виде ребят она в изумлении приподнялась на локтях, потом вновь кинулась на подушку и разрыдалась. Потом засмеялась нервным, счастливым смехом.

- Дорогие мои мальчики... Я ждала вас и не ошиблась... Хорошие мои... Расступитесь, что вы стали, словно на панихиде... Пусть падут все ваши болезни на сумасшедшую Марго...

- Не бойся, Марго, сейчас Цицка приведет врача, - с трудом выдавил Тенгиз.

- Зачем мне врач? Теперь я уже не умру... Вот и боли исчезли, и температура спала... - Марго сорвала с головы мокрое полотенце, забросила его в угол и ударила в ладоши. Бачана смочил полотенце и снова приложил его ко лбу больной.

- Сиротинушка, это ты переполошил ребят? Проси у них прощения! Сейчас же!.. Ого-го! Кому из больных, да еще сумасшедшему, снились такие посетители?! Ай да Марго! Молодец, Марго! - Она заплакала. Ребята стояли понурив головы, не зная, куда деть руки и глаза. Успокоившись немного, Марго позвала Бачану: - Вон там, на шкафу, стоит деревянная шкатулка. Подай ее мне... Так... - Она положила шкатулку себе на грудь, о чем-то задумалась, потом поднесла шкатулку к уху, встряхнула ее, радостно улыбнулась и откинула крышку. В шкатулке лежали дешевые кольца, браслеты, серьги, разные блестящие пустяки.

- Вот этот бесценный камень доставлен из столицы Афганистана Кабула специально для царицы Тамар... - Марго извлекла из шкатулки двухрублевое медное колечко с голубым стеклышком. - Дарю его тебе, Копака... Когда женишься, надень это кольцо жене на средний палец правой руки... Скажи ей - это, мол, подарок от Марго. И еще скажи ей, что, будь я помоложе, не видать бы ей тебя в мужьях... Благословляю тебя!.. Бери!..

Тенгиз взял колечко, и Бачана увидел, как у него заходили желваки.

- А это твоей жене, князь Кока Амиреджиби, серьги из индийского коралла... Они подойдут белолицей, черноволосой женщине с зелеными глазами... Бери, не стесняйся! - Марго опустила в протянутую ладонь Коки копеечные игрушечные серьги.

- Этот золотой браслет - тебе, Бердзена!.. Работа дагестанских мастеров. Такой браслет - для высокой, полногрудой, черноокой жены... Дарю! - Бердзена с благоговением принял из рук Марго плоский овал из консервной жести и, не произнеся ни слова, выбежал из комнаты.

- А это мне! - И Марго приложила к груди связку серебряных гривенников. - Всю свою молодость я не расставалась с этим ожерельем, потому и не могу уступить его никому... Не обижайтесь!.. Бачана, подойди ко мне!

Бачана подошел.

- Для тебя у меня вот этот персидский изумруд... А женись ты на бедной сироте, ведь другая тебя не поймет... Бери, и дай бог тебе счастья в жизни!.. - Бачана взял у Марго голубую пуговицу с продетой проволокой. Остальные раздай сам...

Бачана со шкатулкой в руках обошел ребят, и каждый, не заглядывая в нее, достал оттуда по одной вещичке.

- Устала я... А он все тычет и колет вертелами... - Простонала Марго и в изнеможении откинула голову назад.

- Потерпи немного, Марго, вот-вот подойдет врач! Не бойся! - попросил Коплик, рукой унимая дрожь подбородка.

- А кто тебе сказал, что я боюсь? Я давно уже жду не дождусь этого дня, как восхода солнца... Иди же, иди ко мне, смерть, не томи меня!.. Марго закрыла глаза. По ее щекам стекали слезы.

- Пришел! - крикнул кто-то.

В комнату вошли профессор и Цицка. Поздоровавшись со всеми кивком головы, профессор направился прямо к постели Марго. Он уселся на поданный стул, пощупал пульс больной, потом положил руку на ее пылающий лоб.

Марго открыла глаза.

- Здравствуйте, дорогая! - улыбнулся профессор.

Марго рукой вытерла глаза и уставилась на пришедшего.

- Дай бог вам здоровья, уважаемый Игнатий! - ответила она также с улыбкой.

- Вы знаете мое имя?

- Кто же его не знает? Половина Грузии благодаря вам вернулась с того света!

- Чуть меньше! - пошутил профессор. - А теперь скажите, дорогая, что вас беспокоит?

- Беспокоит то, что эти разбойники осмелились в полночь нарушить ваш покой!

- Об этом не волнуйтесь, - успокоил профессор Марго, - это моя специальность, я отсыпаюсь днем... Расскажите, где и что у вас болит.

- Горю я, доктор, горю, словно в огне...

- И когда это началось?

- С утра... Нет, вчера, позавчера... Раньше от водки боль утихала... Сегодня я свалилась...

- Ну-ка откиньте одеяло! - попросил профессор.

Марго взглянула на ребят, потом на профессора.

- Я хоть и сумасшедшая, доктор, но все же стыдно мне.

- Все мы в какой-то степени сумасшедшие, и ничего мы не стыдимся, пробормотал профессор и тут же сам откинул одеяло. Ребята отвернулись. Профессор стал осторожно, четырьмя пальцами прощупывать живот больной, спрашивал: - Здесь болит?.. А здесь?.. Здесь?..

Марго, кусая губы, молчала. И лишь-после того как профессор окончил осмотр, простонала:

- Везде болит, доктор, так болит, что лучше умереть...

Профессор отбросил одеяло, согнул в колене правую ногу Марго и медленно потянул ее вверх, к животу. Марго вскрикнула.

Профессор быстро встал.

- Есть здесь телефон?

Цицка вопросительно взглянул на Марго.

- У Дугладзе, - простонала она.

- Сейчас же сообщите в "Скорую", скажите, что звоните по поручению Игнатия Джикия, пусть немедленно едут сюда!

Цицка убежал.

- Плохи мои дела, доктор? - присела в кровати Марго.

- Не двигайтесь, милая. Вам нельзя шевелиться! - Профессор уложил Марго, легонько потрепал ее по щеке. - Где же вы были до сих пор?

- Ничего, доктор, смерть для меня - праздник. Не утруждайте себя...

Профессор подсел к столу, оперся головой на руки и умолк.

Кока незаметно положил деньги в наружный карман пиджака профессора. Не глядя на Коку, профессор достал деньги и положил на стол. Потом вынул из внутреннего кармана кипу червонцев и положил рядом с теми деньгами. Потом он встал и вышел из комнаты. Ребята пошли за ним.

- Есть надежда, профессор? - спросил Бердзена.

Профессор покачал головой.

- Никакой? - переспросил Тенгиз.

- Один процент...

- Что с ней, профессор?

- Перитонит... Прободение аппендикса... И так она ходит третий день... Подумать только!..

Спустя пятнадцать минут пришла машина "Скорой помощи". Марго уложили на носилки и понесли к машине. Покидая свою каморку, она обернулась к ребятам:

- Прощайте, верийские парни! Прощайте, мои дорогие мальчики! - Она вдруг приподнялась на носилках и произнесла с мольбой: - Не ходите в серные бани!.. Прошу вас, не ходите туда никогда! Это мое вам завещание!..

Вынос тела состоялся во вторник, из прозектуры той Же больницы, куда Марго была доставлена в день наводнения в 1936 году.

Вся Верэ, улицы Петриашвили и Меликишвили были забиты народом, причем любопытных было больше, чем знакомых.

Утопающий в цветах гроб на деревянных носилках По Верийскому подъему несли восемь парней, рядом шли восемь сменщиков. Перед гробом ехала убранная цветами автомашина. Цветов было так много, что казалось огромный живой букет сам шагает к кладбищу.

На улице Меликишвили приостановилось движение. Замерли автобусы, автомашины, трамваи. На углу улицы Петриашвили ребята на пять минут прервали шествие. Раздался сигнал одной, затем другой, третьей машины, и вдруг весь квартал заполнился непрерывным гулом клаксонов.

- Что за второе пришествие! - недовольно крикнул водитель случайно оказавшейся в процессии автомашины, высунув голову из кабины. - Не собираются пропускать нас, что ли?!

- Дай сигнал! - сказал ему какой-то парень из жителей квартала.

- Почему? - удивился водитель.

- Так надо!

- Как это - надо?! - заупрямился водитель.

- А вот так! - И парень нажал на сигнал.

- Убери руку! Аккумулятор сядет!

- Ничего, мы подтолкнем! - ответил парень, не снимая руки с сигнала.

- Да какого же шишку хоронят, чтобы мне сигналить?! - Рассерженный водитель вновь высунулся из кабины.

- Верийскую Марго хороним.

- Кого?!

- Слушай, делай, что говорят, пока рука у тебя целая! - Парень втолкнул в кабину голову водителя. - Понятно?

Водитель понял, что парень не шутит, изо всех сил нажал на сигнал. Парень подошел к другой машине. Спустя минуту раздался сигнал и этой машины. Дождавшись ухода парня, водитель громко фыркнул:

- Жанну д'Арк, что ли, хоронят?!

- Нет, хоронят сумасшедшую Марго! - ответил проходивший мимо участник процессии.

- Сумасшедшую?! Вот так хоронят сумасшедшую?!

- Вот так и хороним! - ответил водителю стоявший рядом его верийский коллега.

- Браво, ребята! В таком квартале не жалко и умереть! - воскликнул восторженный водитель.

Вечером духан Танц-Геурка заполнили верийские парни. Столы были накрыты скромно - хлеб, сыр, вино, редиска. Тамаду не избирали. Когда все уселись и в подвале наступила мертвая тишина, встал Цицка, наполнил стакан вином, пролил несколько капель на кусок хлеба и произнес:

- За горе нашего квартала, за слезы и радость нашего квартала, за потерянную красоту нашего квартала!

Все встали и молча осушили стаканы.

В тот день в подвале Танц-Геурка больше не было сказано ни одного слова, не было выпито ни одного стакана вина.

- Слабо, слабо, Рамишвили... - Профессор нехотя перелистал матрикул Бачаны. - В чем дело?

Бачана молчал.

- Что с тобой, Рамишвили? - спросил профессор, не дождавшись ответа.

- Болел я, уважаемый профессор, не успел подготовиться...

- Не болел, а возился с этой сумасшедшей!.. Думаешь, я не видел, как ты вчера шел, словно кровный родственник, за ее гробом?

- Она не была сумасшедшей, уважаемый профессор, - возразил Бачана.

- А кто же она? Царь Ираклий?! Подумать только, весь квартал словно обезумел! Два часа движения не было!

- Она была больная, уважаемый профессор, душевнобольная! Почувствовав соленый привкус во рту, Бачана встал.

- Ты куда? - удивился профессор.

- Приду в другой раз, - тихо ответил Бачана.

- Доводилась она тебе кем-нибудь, что ли?

Бачана долго молчал, потом взглянул на профессора и сказал:

- Она была моей сестрой...

Профессор пристально посмотрел Бачане в глаза. Тот не выдержал взгляда, опустил голову. Наступило молчание. Потом профессор закрыл матрикул, протянул его Бачане и сказал:

- Иди, Рамишвили! - а сам встал и подошел к окну.

Бачана положил матрикул в карман и вышел.

- Ну как? Что получил? - окружили его студенты.

Бачана не отвечал. Он миновал коридор, спустился по лестнице, вышел в университетский сад и уселся на пустовавшую скамейку. Долго сидел Бачана один, не замечая никого и ничего. Потом достал из кармана свой матрикул и так, от нечего делать, раскрыл его.

...Это была первая пятерка, полученная Бачаной за всю его жизнь.

Он захлопнул матрикул, а когда снова раскрыл его, то ничего не увидел.

Глаза Бачаны были полны слез.

Бачана плакал.

После смерти Булики профессор распорядился в палату к Бачане и священнику никого не помещать, а пустовавшую койку убрать, дабы она не наводила больных на неприятные размышления. Однако пустое место оказалось куда более удручающим, чем пустая койка.

Каждое утро, проснувшись, Бачана и отец Иорам невольно обращали взор к месту, где недавно стояла кровать Булики, и сердца их сжимались от воспоминания о пережитом. И потом, в течение дня, во время беседы они чуть ли не каждую минуту обрывали фразы, ожидая балагурства и шутливых реплик Булики.

Так продолжалось около двух недель. Потом время взяло свое, Бачана и отец Иорам постепенно привыкли к отсутствию Булики...

...Однажды отец Иорам задал Бачане неожиданный вопрос:

- Уважаемый Бачана, вас, наверно, похоронят в Дидубийском пантеоне, не так ли?

Бачана сперва засмеялся, потом забеспокоился:

- А что, вы видели плохой сон?

- Видел, но сон касается не вас, а меня, - ответил грустно отец Иорам.

- В таком случае вам следовало спросить - где похоронят вас, а не меня... Вы что-то хитрите, батюшка! - усомнился Бачана.

- То-то и оно... Если вы будете похоронены в пантеоне, быть может, и для меня найдется место там же, во дворе церкви...

- Ну, по такому принципу я должен быть похоронен во дворе Союза писателей... Но если вы устроитесь настоятелем Дидубийской церкви, то вполне возможно, что мы окажемся в могилах бок о бок!

- Значит, место в пантеоне вам обеспечено, иначе не стали бы так шутить! - заключил отец Иорам.

- Ошибаетесь, батюшка!

- Почему?

- Да потому, что Дидубийский пантеон давно уже переполнен. И впихнуть меня туда не удастся... Разве только вертикально... В одном, по крайней мере, я уверен: ни вас, ни меня не оставят незахороненными.

Отец Иорам глубоко вздохнул.

- А какой все же сон вам приснился, батюшка? - поинтересовался Бачана.

- Не говорите!.. Все покойники, кого я когда-либо отпевал и напутствовал на тот свет, собрались во дворе Ортачальской церкви и ждали моего выхода!

- И что же? Вышли?

- Аки последний нищий, трус и заячья душа, я скрылся за алтарем... Как вспомню, хочется выть от стыда или покончить с собой!..

- Самоубийство, батюшка, есть высшая форма демонстрации автономии личности. Но, к сожалению, вашей религией оно запрещено, ибо признано величайшим грехом и погибелью души! - произнес Бачана патетически.

- Насколько мне известно, вы также не аплодируете самоубийцам, ответил отец Иорам.

- Что ж, кое в чем наши соображения совпадают. И потому я говорил вам, что из вас вышел бы хороший коммунист, - напомнил Бачана.

- А я, помнится, ответил вам тогда, что могло случиться и наоборот! отпарировал отец Иорам.

- Не стремитесь к этому, батюшка, иначе я весь ваш приход обращу в коммунистов!

- Еще бы! Коммунист, к тому же писатель, это похуже ста священников! Одна у меня надежда - на перевоплощение душ. Когда вы вторично явитесь в этот мир, быть может, тогда уверуете в истинного бога! - Отец Иорам перекрестился.

- Писатель, батюшка, преданный пес народа... Я не верю в перевоплощение душ, но если такое существует, то моя душа, несомненно, возродится в облике собаки. Так что после моей смерти любите и жалуйте бездомных собак, не бейте их камнями, - быть может, одной из них буду я?!

- Любо слушать вас, уважаемый Бачана! Но если душа каждого усопшего писателя поселится в теле уличного барбоса, жизнь на свете станет незавидной! - иронически улыбнулся отец Иорам.

- Не особенно, тем более если ваши души явятся в волчьем обличье.

- Почему в волчьем?!

- Вряд ли пастырь, скрывающийся от своей паствы, может претендовать на льва! - произнес, пряча улыбку, Бачана.

Отец Иорам заерзал в постели и, не найдя ответа, обиженно отвернулся.

- Но вы не волнуйтесь, - продолжал Бачана, - ваш сон к добру. Вы будете жить сто лет.

Отец Иорам смягчился.

- Скажите, пожалуйста, - заговорил он, - если судить по вашей административной иерархии, какой, скажем, должности соответствует мой сан?

- А сколько у вас душ в приходе?

- Мы не ведем учет верующих.

- Хорошо. А каков доход церкви от пожертвований?

- Да как сказать... Во всяком случае, на ремонт храма не хватает...

- На какие же деньги вы существуете?

- Нас финансирует государство.

- Как?! Коммунисты финансируют церковь?! - воскликнул Бачана.

- Ну и что же! Лишили же они церковь прихода, пусть теперь слегка раскошелятся...

- Да-а-а... В таком случае ваш сан, батюшка, по нашей административной иерархии будет соответствовать должности заведующего сельским клубом, - уточнил Бачана общественное положение отца Иорама.

- Смеетесь?!

- Почему же?

- Ведь я окончил духовную семинарию?!

- Большинство наших заведующих клубами имеет высшее образование, по крайней мере среднее специальное, как минимум! А какие у них звания! Заслуженный деятель искусств, заслуженный работник культуры!.. Есть ли среди вас хоть один заслуженный священник республики? Я о таком не слышал! - Бачана явно злорадствовал.

Отец Иорам взгрустнул.

- Да вы не печальтесь! Переходите на нашу сторону, и я вам даю слово: назначим вас инструктором райкома!

- Уважаемый Бачана! - не на шутку обиделся священник. - Вы зачем сюда пожаловали? Разлагать православное духовенство или лечить свой инфаркт? Идите к нам, и я назначу вас дьяконом, если пожелаете!

- Зачем вы сердитесь, батюшка? Если ваше учение верно, то я после смерти буду весь в вашем распоряжении. Делайте тогда со мной все, что вам заблагорассудится! - сказал со смехом Бачана.

- Нет уж, батенька! На том свете нашей встрече не бывать! - отрезал отец Иорам.

- Это почему же? - опечалился Бачана.

- Потому! Выражаясь коммунистическим языком, ваши анкетные данные не дают основания рекомендовать вас в рай! Прямая вам дорога - в ад! Понятно?

- А наша дружба? Неужели вы не составите мне протекцию? - Бачана решил разжалобить священника.

- Вы слишком лакомый кусок для сатаны! Вряд ли поможет вам моя протекция...

- Даже если я причащусь?

- Признаетесь в грехах?

- А если их нет?

- Конечно, откуда же им быть! Мир ваш, и все, что вы творите, вам кажется истинным!.. - махнул рукой отец Иорам.

- Блаженны верующие, отец Иорам... Мы верим в наши дела... - ответил Бачана серьезно.

В палату вошла фельдшерица Женя. Бачана и отец Иорам тотчас же откинули одеяла, перевернулись на животы и оголили предназначенные для уколов места. Женя громко расхохоталась:

- Укройтесь, укройтесь, товарищи! На этот раз я пришла с пустыми руками... К вам гость, уважаемый Бачана, не примете же вы его в таком виде!

- Гость? Что ему нужно? - насторожился Бачана.

- Интересуется вашим здоровьем... Судно оставить или убрать? продолжала смеяться Женя.

- Мужчина или женщина?

- Женщина. Говорит, близкая вам...

- Тогда оставьте! - сказал Бачана, готовясь к встрече очередной визитерши.

- Понятно!

Женя вышла. И тут же в палате появилась энергичная седая дама средних лет с объемистой папкой в руке. Она остановилась посередине комнаты, огляделась, чуть поколебалась, затем направилась к койке отца Иорама.

- Здравствуйте! Я друг вашей семьи Нина Санеблидзе! - заявила она и без приглашения уселась перед священником.

- Друг семьи? - переспросил тот.

- Да. Ваш отец Акакий и мой отец Лазарь с 1915-го по 1916 год вместе учились в Бакинском индустриальном техникуме.

- Вы, собственно, к кому? - спросил изумленный священник, бросив взгляд на Бачану. Тот жалобной гримасой попросил Иорама продолжать беседу.

- Как это к кому? - ответила не менее удивленная дама. - К вам, конечно!

- Вы знакомы со мной? Мы встречались? - Иорам начал входить в роль.

- Господи, да разве это так трудно? Вокруг - по радио, по телевизору - только и слышно, только и видно: Бачана Рамишвили, Бачана Рамишвили!.. Хотя, признаться, вы изменились... Бороду отрастили...

- Да, в палате холодновато... - Отец Иорам провел рукой по бороде и плотнее укрылся одеялом.

- Конечно! С болезнью не шутят! - согласилась дама.

- Мм... м... Вы ко мне по делу, уважаемая? - У Иорама иссякло терпение.

- Да. Как вы себя чувствуете?

- Благодарю вас. Сейчас лучше... А вы, позвольте спросить?..

- Я?! Я гибну, пропадаю, тону, горю и умираю! - выпалила дама.

- И чем я могу вам помочь? - предложил отец Иорам свои услуги.

- Помочь? Не помочь, а спасти! - потребовала дама.

- Сумею ли? - усомнился отец Иорам.

- Как?! Вы?! Бачана Рамишвили?! Ха-ха-ха! - притворно рассмеялась дама. - Одно ваше слово, одно ваше письмо, один звонок...

- В чем же заключается ваша просьба? Объясните, пожалуйста! - Отец Иорам подумал, что его разговор с этой бойкой женщиной начинает походить на недавний диалог Бачаны с тем прохвостом - заготовителем табака.

- Второго августа средь бела дня публично зарезали моего сына!

Отец Иорам остолбенел.

- Кто? Где? - с трудом выговорил он.

- Бессовестный взяточник, кретин... В сто седьмой аудитории университета... - произнесла дама трагическим голосом и вдруг добавила скороговоркой: - Вы думаете, после него что-нибудь изменилось?

- После кого? - не понял отец Иорам.

- Того! - Дама закатила глаза к потолку. - Зарезал, подлец, и меня, и моего сына!.. Ребенка на руках вынесли из аудитории... Три года! Три года готовила мальчика по трем предметам - грузинскому, английскому, истории! Семьсот рублей по каждому предмету! И нате вам!..

Поняв, что Санеблидзе-младший жив и здоров, отец Иорам вздохнул с облегчением.

- А в школе? В школе он не учился, что ли?

- Вы-то учились в школе? И чему вас там научили?

Отец Иорам не нашелся что ответить и молча опустил голову.

- Потребовал от ребенка прочесть наизусть завещание Автандила!* Мерзавец! Спросил бы у своих учеников, у тех, с которых он сдирал по семьсот рублей за подготовку! Завещание Автандила! Да его и сам Руставели не знал наизусть, иначе зачем бы он стал писать?!

_______________

* "З а в е щ а н и е А в т а н д и л а" - глава из "Витязя в

тигровой шкуре" Шота Руставели.

- Ну, не скажите! - запротестовал отец Иорам.

- А что? Думаете, он сам-то читал это проклятое завещание? Взяточник несчастный!..

- Почему вы так думаете?

- И думать-то нечего! Взгляните на морду этого подлеца, сами убедитесь!

- Не могу поверить! - не сдавался отец Иорам.

- Поспорим! - предложила дама, протягивая руку.

- На что? - согласился вошедший в азарт священник.

- На что пожелаете! И вообще детям, знающим наизусть Руставели, всемирную историю и английский язык, в университете делать нечего! В образовании нуждаются необразованные! Да!

- Хорошо. Что же нам теперь делать? - прервал отец Иорам пропаганду новых положений о всеобщем и высшем образовании.

- Вы должны помочь мне! - заявила дама.

Отец Иорам посмотрел на Бачану, ища у него поддержки. Но тот, прикрыв рот полотенцем, лишь покачал головой.

- Каким образом? - спросил в отчаянии священник.

- Сходите к министру высшего образования.

- Но ведь я в больнице?..

- Позвоните ему или напишите...

- Что написать?

- Напишите, что мальчик - ваш родственник, отличник, хорошо подготовлен, спортсмен... Что еще?

- Я не знаю, - простонал отец Иорам.

- Вот справка из школы. На спартакиаде учащихся он занял третье место. Прыжок в длину - три метра, в высоту - метр семнадцать...

- В таком случае лучше определить его в институт физкультуры! Вот товарищ мой спортсмен, он поможет! - Отец Иорам показал на Бачану. Тот, убрав с лица полотенце, утвердительно кивнул.

- Что вы такое говорите?! Какой институт физкультуры?! - Дама с презрением взглянула на Бачану. - Я воспитываю сына, а не козла!

- Почему же так, уважаемая? - обиделся Бачана. - Институт физкультуры окончили Думбадзе, Гокиели, Хныкина, Джугели...*

_______________

* Н и н а Д у м б а д з е, Е л е н а Г о к и е л и,

Н а д е ж д а Х н ы к и н а, М з и я Д ж у г е л и - известные в

прошлом спортсменки.

- Вы спортсмен? - прервала его дама.

- Да.

- У вас тоже инфаркт?

- Да.

- Так вам и надо!

Бачана усмехнулся:

- Спасибо!

Дама постаралась исправить свою бестактность:

- Дай бог вам здоровья!

- Вы верите в бога? - обрадовался отец Иорам.

- А много он помог тем, кто верит? Вот помогите мне, и вы будете моим богом и спасителем!

- Не смогу, хоть убейте, - вздохнул отец Иорам.

- Вы, депутат, член ЦК, редактор, не можете? Кто же тогда может? искренне удивилась дама.

- Слушайте, уважаемая, вы не читали постановления ЦК о протекционизме? - спросил вышедший из себя священник.

- При чем тут протекционизм?! Я же прошу о собственном сыне, а не о чужом! - предприняла дама последнюю попытку.

- Нет! Тем более что двойка уже выставлена! И давайте не будем больше об этом!.. - заявил твердо отец Иорам.

- Хорошо... - сдалась женщина. - Тогда помогите мне в другом...

- Что еще? - встрепенулся отец Иорам.

- Вы, оказывается, приходитесь кумом председателю Первомайского райисполкома... Так вот, у нас небольшой квартирный вопрос. Наш сосед получил в Сололаки четырехкомнатную квартиру. За что, за какие заслуги, неизвестно... Мы хотим присоединить его комнату. Сын пишет из колонии, что решил жениться. Срок у него скоро кончается. Надо позаботиться об этом? Надо!.. Правда, на эту комнату есть другой претендент, но по справедливости она полагается нам. Если пробить дверь и пристроить боковую лестницу, то нашу кухню и лоджию той комнаты можно объединить с двухкомнатной квартирой соседа. Тому мы уже подыскали квартиру на проспекте Церетели. Далековато, правда, и площадь меньше на четыре метра и четырнадцать сантиметров, но ремонт делаем мы, и муж бесплатно поставит им телефон. А рядом с этой квартирой в одной комнате живет одинокая больная женщина. Дай бог ей здоровья, она скоро умрет. В прошлом году она усыновила моего мужа, мы и кормим бедную, и ухаживаем за ней. Если сейчас не прописать у нее нашего младшего сына, комната пропадет, понимаете? Пропадут все наши труды!.. Один ваш звонок, уважаемый Бачана! День и ночь мы будем молиться о вашем благополучии!..

- Право, мне очень неудобно отказывать вам, но... Я не знаю этого председателя... - Отец Иорам вытер пот со лба.

- Зато он вас знает! - воскликнула дама.

- Сомневаюсь... - проговорил отец Иорам и красноречивым взглядом попросил помощи у Бачаны. Сжалившись над бедным священником, Бачана активно вмешался в затянувшуюся беседу:

- Я знаю совершенно точно, что они не знакомы!

- Не могу поверить!

- Клянусь матерью! - Бачана приложил руку к сердцу.

- Может, вы мне поможете? - Дама отвернулась от отца Иорама и с надеждой взглянула на Бачану.

- У меня знакомства только в институте физкультуры...

- Что ж, в будущем году кончает школу мой младший сын. Он прекрасно плавает, в Кобулети в ста метрах от берега камни со дна достает! Скажите, пожалуйста, вашу фамилию, в будущем году я побеспокою вас. - Дама достала из сумки блокнот и карандаш.

- Если к тому времени я еще буду жив...

- И то правда... У меня такое проклятое счастье... Все же скажите фамилию на всякий случай...

И тут Бачана провалил всю инсценировку. Забыв о розыгрыше, он с нескрываемой гордостью ответил:

- Я Бачана Рамишвили!

У дамы от изумления отвалилась челюсть и карандаш застыл в руке.

Бачана покрылся холодной испариной.

- Что вы сказали?!.

- Да, я Рамишвили! - повторил Бачана.

- А кто же он? - показала дама на отца Иорама.

- Настоятель Ортачальской церкви святой троицы Иорам Канделаки.

У дамы опустились руки и посерело лицо.

- И этот человек спрашивал меня, верю ли я в бога?!

- Видите ли, я, конечно, виновен отчасти, но... - стал оправдываться отец Иорам.

Женщина встала. В палате наступило неловкое молчание.

- В этом заключается ваш гуманизм? - бросила она на Бачану уничтожающий взгляд.

Бачана молча пожал плечами и подложил под язык валидол.

- Комедианты! - выпалила дама и покинула палату.

- Да-а... получилось нехорошо, - сказал отец Иорам.

- Даже очень... И виноват во всем только я. Вы уж простите меня великодушно...

- Прощаю, ибо я сам виновен не меньше, но, главное, мне жаль вас! Неужто нет на свете человека, кого бы интересовало ваше здоровье, и только? - В голосе Иорама было столько неподдельного сочувствия, что Бачане самому стало жалко себя. - Видно, многие вас беспокоят, многим вам приходится помогать?

- Вам-то легко, к вам люди идут на коленях и просят лишь одного спасения души... - Бачана махнул рукой.

- И давно вы в таком положении?

- С тех пор как стал редактором газеты... Если суждено мне выйти отсюда живым, плюну на все!.. Я потерял человеческий облик, батюшка, превратился в председателя этакого благотворительного комитета... Надоел всем своими бесконечными просьбами...

- Благотворительность - дело богоугодное, - сказал священник.

- Согласен, и всю свою жизнь стараюсь делать людям добро, но... Как вы думаете, вот эта дама... Достойна ли она сострадания?

- Лицемерная притворщица! - ответил отец Иорам убежденно.

- И как вы смотрите на подобных пройдох, со свечами, на коленях выпрашивающих милость у бога?

- У нас, уважаемый Бачана, одно преимущество перед вами: наш проситель обращается за помощью непосредственно к всевышнему.

- Знаю, знаю, батюшка! Вы оперируете универсальной, всеобъемлющей, не обязывающей ни к какой ответственности формулой: "На то была божья воля!" или "Не было божьей воли!..". Удобная формула, ничего не скажешь!.. А мы обязаны руководствоваться сложными и совершенно конкретными формулами: "Это незаконно!" и "Это законно!". И должны бороться, понимаете? Бороться, а не молиться! - за искоренение беззакония и утверждение законности. Виновного вы предаете суду божьему, а мы - правосудию!.. Легкая у вас жизнь, отец Иорам!..

Священник не ответил, укрылся с головой одеялом и умолк.

- И все же человек должен сеять добро, - сказал он после долгого молчания.

- Но в жизни бывает не так-то легко предугадать, какой плод произрастет из этого семени... Если интересуетесь, расскажу вам одну историю из своей жизни, хотя напоминает она скорее сказку...

- Извольте! С превеликим удовольствием! - Отец Иорам выпростал голову из-под одеяла и приготовился слушать.

- Как-то приоткрыла секретарша дверь моего кабинета и сказала:

"Бачана Акакиевич, к вам на прием какая-то обезьяна!" - "Пригласите".

Вошла маленькая обезьяна, протянула влажную, холодную руку (характерная особенность всех льстецов и мошенников!), положила на стол несколько исписанных листов бумаги, отошла в угол и уставилась на меня полными ожидания глазами.

Я просмотрел бумаги. Оказалось - смесь острот, афоризмов, иносказаний, шуток и тому подобное - в общем, то, что принято публиковать на последних полосах воскресных номеров газет под общим заголовком "Фразы...". Выглядела смесь так себе, подходяще для обезьяны.

"Быть может, в соответствии с учением Дарвина, из этой обезьяны когда-нибудь и получится человек", - подумал я и опубликовал несколько ее острот. Одна из них, помнится, была такова: "У человека должна быть действительно высокая температура, чтобы искать в наших аптеках термометр".

- Недурно! - рассмеялся отец Иорам.

- Тогда и я подумал так... Потом обезьяна явилась снова. И никто ее не узнал - она была одета, как человек, и даже лучше. Принесла она разные шутки и афоризмы. Стал я читать их и сразу же по стилю определил, что автор их - обезьяна.

"Слушай, говорю, ты ведь та обезьяна, которая была здесь недавно?"

"Да, говорит, я и есть та обезьяна. Мне очень хочется стать человеком, и прошу вас помочь мне в этом".

"Но, говорю, ты должна знать, что человека создает труд. Пойди потрудись, потерпи немного!"

"Знаю, говорит, обо всем этом я читала. Но я из той породы обезьян, которым не хватает терпения. К тому же большинство людей меня уже теперь принимает за человека".

"Ладно, будь по-твоему, - согласился я, - напечатаю еще пару твоих шуток и афоризмов, но какая тебе от этого польза? Ведь ты по-прежнему останешься обезьяной?"

"А вы не выдавайте меня!" - попросила обезьяна и, поблагодарив, ушла.

По натуре я человек добрый. Пожалел обезьяну, тем более что она прекрасно подражала речи и поступкам людей, и напечатал кое-что из ее "произведений". Пусть, думаю, тешится себе, что дурного она может натворить? И вот вышла наша обезьяна в люди...

- Но неужели никто не заметил, что это была все же обезьяна, а не человек? - прервал Бачану отец Иорам.

- Представьте себе, батюшка, не заметили! Легче узнать человека, превратившегося в обезьяну, чем обезьяну, ставшую человеком... Вот недавно из нашего зоопарка сбежали три обезьяны. В милиции срочно созвали оперативное совещание, стали думать, как быстрее изловить сбежавших мартышек. Совещание несколько затянулось. Тогда встает один милиционер и говорит:

"Товарищ подполковник, давайте закругляться, иначе обезьяны смешаются с людьми, и потом черта с два мы их обнаружим!"

- И что дальше? - спросил с нетерпением отец Иорам.

- Двух беглянок удалось поймать, а третью обезьяну ищут до сих пор... Да, я продолжу свой рассказ... Вышла наша обезьяна в люди... Спустя несколько лет она вновь появилась в редакции. И на сей раз принесла... рассказы. Прочитал я их и ужаснулся.

"Что же это ты, говорю, несчастная обезьяна, насочиняла? Что за муру ты мне принесла?!"

"Почему, - обиделась она, - мне как критику мои рассказы очень даже нравятся!"

"Как, - удивился я, - ты уже стала критиком?"

"Да, - отвечает она с достоинством, - я критик, имею ученую степень, читаю лекции по радио, телевидению, по линии общества "Знание" и еще в одном высшем учебном заведении".

Пожалел я студентов, слушавших лекции обезьяны, да что я мог поделать? Ведь я не был ни заведующим кафедрой, ни ректором, чтобы выгнать ее взашей. Да у меня не было и морального права на то - ведь я сам вывел обезьяну в люди!..

- Но вы могли хоть сказать людям, что он... что она... в общем, что этот лектор - обезьяна! - упрекнул Бачану отец Иорам.

- Сказал, батюшка, сказал, да было уже поздно... "Сам ты обезьяна!" вот что мне ответили люди.

- Поделом вам! - вырвалось у священника.

- Правильно! - согласился Бачана.

- Что же вы сделали? - Отец Иорам был взволнован не на шутку.

- То, что мог сделать, - вернул ей рассказы...

- А она что?

- Закатила скандал! "Это, говорит, потому, что я не член Союза писателей! Но я, говорит, скоро стану членом Союза, и тогда мы еще посмотрим!" Меня так и подмывало сказать ей, что обезьяне не место в Союзе писателей, но я смолчал...

- Почему вы смолчали, уважаемый Бачана! - повысил голос отец Иорам.

- Потому, уважаемый Иорам, что до этого я не раз и не два давал рекомендации и свой голос обезьянам почище той... - Бачана умолк.

- И больше вы не встречались? - спросил, успокоившись, отец Иорам.

- Как же! Она стала членом Союза писателей, даже подружилась со мной. Выпивая за мое здоровье, иначе, как своим отцом, меня не называла... А потом, когда мою кандидатуру выставили для избрания в депутаты, специально пошла, оказывается, к секретарю райкома и благодарила его.

- Не сводите меня с ума!

- Точно. Прошла, оказывается, к секретарю и говорит: "От имени грузинских писателей, читательской общественности, сотрудников редакции газеты нашего дорогого Бачаны Рамишвили и его многочисленных друзей я хочу выразить вам, уважаемый Николай Петрович, сердечную благодарность за оказанное ему столь высокое доверие. Только такой принципиальный, смелый и благородный коммунист, каким являетесь вы, может судить о Бачане Рамишвили исключительно по его личным человеческим качествам, не обращая внимания на его прошлое..."

"Какое прошлое?" - спросил, оказывается, удивленный секретарь райкома.

"Да ничего особенного! Просто приятно видеть, что вы не обращаете внимания на незначительные факты, например, на то, что родители Рамишвили в свое время были репрессированы, что сам он в молодости тоже сидел некоторое время... по недоразумению, конечно... Но, сами понимаете, анкета есть анкета... Или, скажем, на то, что недавно в редактируемой Рамишвили газете вместо слова "большевики" было написано "меньшевики"... Да, в этом-то и заключается ваша человечность, ваша принципиальность!.. Закрыть глаза на подобные факты, оказать столь высокое доверие пока еще совершенно молодому и, в общем-то, недостаточно заслуженному человеку, пойти, так сказать, на риск - на это способен только такой многоопытный и принципиальный руководитель, каким мы знаем вас, уважаемый Николай Петрович, и у меня не хватает слов, чтобы по достоинству поблагодарить вас. Спасибо и еще раз спасибо вам!" - вот что сказала обезьяна секретарю райкома... - закончил Бачана свой рассказ.

- Где же теперь она? - спросил отец Иорам, с трудом ворочая пересохшим языком.

- Не знаю... Не исключено, что завтра придет навестить меня...

До того, как вынести на бюро райкома вопрос о приеме Бачаны кандидатом в члены партии, его пригласили в райком на собеседование.

Бачана вошел в парткабинет, поклонился сидевшим за длинным столом трем мужчинам и сел в конце стола.

- Товарищ Рамишвили, наша сегодняшняя беседа носит формальный характер. Цель ее одна: партия должна хорошо знать, кого она принимает в свои ряды. Поэтому, если вы не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов. Может, и у вас будут вопросы к нам, - сказал один из мужчин, сидевший за столом справа, перед которым лежало личное дело Бачаны.

- Пожалуйста, пожалуйста, как полагается, - ответил Бачана и почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Эта беседа походила на экзамен, с той, однако, разницей, что экзаменаторы могли задать вопрос по любому предмету.