Заложница олигарха

Глава 6. Званый ужин

Да, я – чемпион по косякам!

Гены не было всего несколько минут, но я успела поцапаться с Бароном до очередного наказания. Нет, ну кому понравится, когда пальцы в рот пихают? Ладно, чистые, ухоженные, с аккуратным маникюром, но я не лошадь и не рабыня на невольничьем рынке. Только их выбирают по зубам. Если гнилые, то товар порченный, покажите другую. Так, так. А можно всех посмотреть?

Он проституток давно не вызывал? По женскому телу соскучился? Господи, да какая нормальная и адекватная женщина с ним в одну постель ляжет? По нему же дурка плачет! Он только бить умеет и наказания придумывать. После бурной ночи на несчастной женщине живого места не останется.

Не то, чтобы я проституток жалела, скорее, пыталась голову забить ерундой. Замаскировать словесным мусором тот ужас, что я чувствовала рядом с хозяином дома. Я попеременно ощущала себя то голой, то грязной, то связанной и распятой перед ним. Не осталось ни одного сантиметра тела, которые бы он не успел рассмотреть и оценить. Словно я – скульптура в галерее, и он решал, стоит ли её покупать. Как будет смотреться в интерьере? Подойдет ли по цветовому решению, и не случится ли диссонанса с другими произведениями?

Его пустому и холодному дому я не подходила даже в дорогом платье. Не лезла ни в одну нишу для картин и не помещалась на пьедесталах для скульптур. Я живая, а он – мертвый. И все вокруг него умирало, отравленное ненавистью и злобой.

Гена держался еще. Заработал раздвоение личности и, как шут, менял маски. Безмозглая гора мышц для шефа, готовая выполнить любой приказ, не задавая вопросов. И хмурый, но где-то добрый охранник для меня. У него походка менялась, речь и даже жесты, когда на горизонте Барон появлялся. Да ему подумать достаточно было о шефе, и внутри что-то перещелкивало. Режим «садист» вкл. Режим «садист» выкл.

Он словно был таким же, как я, пленником, но вовремя научился жить по правилам Барона. Забавно, но я только сейчас заметила, что Гена с шефом не разговаривает. Совсем. Односложные ответы не в счет. «Да, шеф», – как отклик робота на команду, набранную с консоли. При этом он не боялся его, не сторонился и не испытывал вообще никаких эмоций кроме грусти.

Он тяжело вздохнул, когда услышал, что меня снова нужно связать. Перечить не стал. Никак больше не позволил себе выразить отношение, но я запомнила его вздох. Не ладилось между ними. Не было единодушия, как между верным слугой и мудрым хозяином. Что-то Гене активно не нравилось, но он ничего с этим не делал.

Неужели я виновата? Вернее, мое присутствие здесь? Вряд ли Барон с ним советовался, когда отдавал приказ на похищение. Хозяин дома вообще никого кроме себя не слышал, да и со своей головой были проблемы.

То он ненавидел дочь врага и за ремень хватался, то гладил пальцем по подбородку так нежно, что у меня голова кружилась. Я пила шампанское один раз и помнила ощущение лопающихся пузырьков на языке. Действительно игристое вино. Дерзкое, будоражащее…

«Возбуждающее», – крутилось в мыслях, но я пугалась их сильнее, чем Барона. Этого не может быть. Это просто стресс. Безумие, передающееся воздушно-капельным путем. Первые признаки Стокгольмского синдрома. Такого обидного и неприятного для жертвы. Тебя бьют, а ты любишь похитителя и хочешь еще.

Нет, это не моя история. Сейчас Гена потащит меня в темницу, я полежу в веревках, и все станет на свои места. Никаких пузырьков шампанского, никакой слабости в теле и ощущения чужого безумия. Черт, Барон заразен, он по-настоящему заразен. Мне уже смеяться хотелось, прыгать и напевать песенку Фрэкен Бок: «А ля-ля-ля-ля-ля, а я сошла с ума. Какая досада».

Конечно, досада. Две недели – это чертовски много. Если меня на второй день так разбирает, то, что будет к концу срока? Через неделю? Через три дня?

Нужно найти якорь. Опорную точку, за которую можно держаться, чтобы не поехать крышей. Пусть это будут картины в гостиной Барона. Они абстрактные, у них сложный сюжет, мысль и структура. Я хочу потеряться в их цветном лабиринте. Вернее, спрятаться от той фигни, что только что произошла.

Сюрприз, конечно. Я собиралась бороться с похитителями, но не ждала, что придется сражаться еще и с собой. Подчиняться правилам ради выживания, давить вспышки ярости и медитировать на чужие картины. Я возьму себя в руки и придумаю, что делать. Я просто устала. Все тело болит и мешает мыслить не просто здраво, а хоть как-нибудь.

Гена отвел меня наверх, пыхтя за спиной и приказывая держаться у стены, когда он открывает двери. Связал не так туго, как вчера, и даже разрешил удобно улечься на кровати. Обстановка в комнате была еще одним раздражающим фактором. Я дома жила хуже, чем выглядела моя тюрьма. Да я бы только к концу института позволила бы себе так есть и так одеваться. И то упахавшись вусмерть. А здесь ничего делать не нужно. Лежи тихо, молчи в тряпочку и взгляд на хозяина не смей лишний раз поднимать. Это справедливо разве?

Почему я в кровь должна биться, чтобы иметь то, что у других есть просто так? Дом, еда, одежда. И не абы какое, а нормальное? Вот не надо рассказывать мне в интернете про тяжелый труд олигархов. Как они героически сами себя сделали. Посмотрела бы я на Барона в нашей деревне без его денег. За две недели бы спился к чертовой матери от тоски. Максимум месяц протянул. А в своем доме он – господин, хозяин положения. Ненавижу! Мамочки, как же сильно я его ненавижу!

День тянулся долго. Я лежала в кровати и следила, как пятно солнечного света тянется по полу. Представляла, что Земля медленно вращается вокруг своей оси, подставляя Солнцу другой бок. Я могла сейчас заселяться в общагу и смеяться с девчонками-соседками над какой-нибудь ерундой. Гулять по столице, есть мороженное, гонять голубей. Чтобы, как в детстве, потом обнимать небо и смотреть на мир широко распахнутыми глазами. Я могла жить, а не существовать чьей-то игрушкой. Но, видимо, Барон в чем-то прав. Свободу еще нужно заслужить. Кто-то от голода подыхает, кто-то с онкологией мучается, а мне такое испытание досталось. И пора уже проходить этот квест.

Гена зашел в комнату, перед этим деликатно постучав в дверь. Ага, я тут раздеться успела связанная и трусы подтягивала. Чего застеснялся-то?

– Спишь? – тихо спросил он, появляясь в поле моего зрения. – Поговорить нужно.

Я, как могла, пожала плечами:

– Говори.

– Ты совсем дурная? – начал он с наезда. – Или есть шанс? Я по-китайски тебя просил не дергать шефа? Или на языке суахили с тобой общался?

Опачки, какие познания у амбала. Китайский, суахили. Еще есть хинди и санскрит, они даже позабористее будут. Такую маску я на нем увидела впервые и растерялась. Над кривым носом Гены светились интеллектом очень серые глаза. И весь он был какой-то необычный. Развернул стул спинкой ко мне и уселся, как на лошадь верхом. Круглую голову подпер кулаком. Лекция будет долгой?

– Чего молчишь? – дернулся он.

– Я не тупая.

– Да неужели? А на спину твою располосованную посмотреть, так сомнения берут. Завязывай, Нелидова…

– Семенова, – поправила я. – В паспорте именно так написано.

– Хоть Голопупкина, мне насрать, – рявкнул он.

Ага, как же, иначе бы меня не похитили, но я благоразумно прикусила язык.

– Слушай, красавица, – вздохнул охранник, – ты в этом замесе крайняя левая малопричастная. Папу никогда не знала и все такое. А он у тебя дел натворил, на три пожизненных хватит. Думаешь, они с шефом бабки не поделили? Как бы ни так. За Нелидовым цепочка трупов тянется и на маленькое кладбище ведет. Церковный погост в твоей деревне обзавидуется. Ненависть шефа настолько высока, что ты из жертвы обстоятельств легко превратишься в козу отпущения.

Это я уже без подсказок поняла. Папа далеко, а я под рукой. Не получится с выкупом что-нибудь, на мне отыграются. Но угрозы я слышала постоянно, а сейчас Гена явно за чем-то другим пришел. Сделку собрался предложить? Заложнице?

– Ты жить-то вообще хочешь?

– Хочу, – ответила я через паузу, подозревая, что сейчас будет самое главное.

– А жрать нормально? В туалет ходить без конвоя?

Нет, не сделка, слишком мелкая подачка. Свободы он мне не предлагал. Значит, и требовать чего-то сверхъестественного не будет.

– Хочу.

– Тогда не выделывайся, – тихо ответил Гена. – Подыграй шефу. Изобрази гребаную покорную овцу. Я не прошу тебя родину продавать. И папаша тебе никто, чтобы за него тут жилы рвать и сдохнуть в конечном итоге.

Определенный смысл в его словах был. Гена даже великодушно пожалел мою гордость и предлагал притвориться, а не стать рабыней на самом деле. Все-таки сделка, но не слишком для меня выгодная. Скорее уж похитители освобождались от проблем. Быстро они задолбались. Я всего один раз пыталась сбежать. Впрочем, никто мне доверять ключи от дома не собирался. Просто послабление режима обещали.

– Ладно, – кивнула я, но взгляд Гены стал скептическим. – Хорошо, я не буду раздражать шефа выпадами и наездами.

– Ни сегодня, ни завтра, ни до последнего дня заточения, – добавил охранник.

Черт, это уже давление. Так долго быть паинькой я точно не выдержу. Глупо обещать заранее невыполнимые вещи, но я наделась сбежать до того, как нервы лопнут. Мне нужна относительная свобода, Гена это знал, поэтому и завел разговор. А еще хорошие отношения с ним нужны. Чем черт не шутит, получится стать Миледи, которую отпустил из заточения её тюремщик.

– Ни сегодня, ни завтра, ни до последнего дня заточения, – послушно повторила я.

Гена коротко кивнул и достал смартфон из кармана. Я под запись должна повторить? Нет, номер набрал.

– Алло, шеф, она тут опять в туалет просится, – соврал охранник, – ага, ногами сучит. Можно её развязать? Вела себя тихо. Да, просто лежала и смотрела в одну точку. А накормить? Ну, я отдельно ничего не готовил. Думаю можно, если ноги связать. Да, шеф, понял.

Таможня дала добро? Я пошевелила затекшими пальцами и уставилась на Гену. Ну?

– Экзамен у тебя будет, – сказал амбал, – Ужин с шефом. Продержишься достойно, спать будешь без веревок.

Да я Барону со злости кастрюлю с супом на голову одену, и буду смотреть, как бульон стекает по длинным макаронинам. Сверху можно второе блюдо водрузить, если руки еще будут свободны. И улыбнуться во все пока что целые зубы.

Ничего себе испытание для моей выдержки! Но раз уж я пообещала быть кроткой овцой, то пора начинать. Скорчив самую невинную гримасу и хлопнув ресницами, как гламурные кисы, я ответила:

– Конечно. Все будет в порядке. Можете не сомневаться.

– Твоя морда уже кирпича просит, – рыкнул Гена. Не поверил. Значит, плохо стараюсь. – Ладно, вставай. В конце концов, это тебе нужно, а не мне.

Истинно так. Я и не ждала, что со мной будут нянчиться. Участия и небольших поблажек вполне достаточно на первое время.

Веревки охранник снял. Цокнул языком на потемневшие еще больше синяки и показал глазами на дверь. Надеюсь, текстильные салфетки на званом ужине будут? Не хочу заляпать дорогой наряд, пронося ложку в скрюченных пальцах мимо рта. Мелкой моторики у меня сейчас просто нет. Только крупная и та через боль. Лишь бы руки полностью восстановились, я еще рисовать хочу.

Обстановка в доме, как в День Сурка, не менялась совершенно. Поэтому огромный стол посреди гостиной я заметила сразу и прилипла к нему взглядом. Я его раньше в столовой видела, и он точно был раза в два меньше. Раздвинули, что ли? Или дополнительный поставили? Черт, под скатертью не понятно!

Смысл маневра я разгадала по стульям. Два стояли у противоположных концов стола строго на максимальном расстоянии друг от друга, а третий между ними. Лихо Гена развел нас с Бароном по углам. Не хватало, чтобы ему с потолка спустили блестящий микрофон, и он хорошо поставленным голосом объявил: «В красном углу ринга непризнанная дочь Нелидова, Наталья Семенова! Обладательница черного пояса по сарказму и красного по выходным к серому платью. В синем углу ринга Андрей Александрович по прозвищу Барон. Бокс!»

Нет, брэйк. Я благодарна за антураж, шутку оценила, но сегодня намерена стоически терпеть любые провокации. Я на ужин пришла. Живот урчал от голода. За те сутки, что я находилась здесь, съела только кашу на завтрак. А из столовой тянуло совершенно фантастическим запахом еды. Господи, мамина стряпня нервно курила в сторонке. Аромат жареного мяса в специях я ни с чем не спутаю, и здесь явно был кулинарный шедевр. Гена – бог! Я захлебывалась слюной и мечтала так плотно набить рот, чтобы разговаривать не было никакой возможности. Профукать такой пир из-за очередной стычки с Бароном не улыбалось совершенно. Успею еще поспать в веревках завтра или послезавтра. Сегодня мой день.

Черт, сервировка! Я готова была написать это слово гигантскими буквами через всю посуду и обиженно захныкать. Долбанный этикет! «Будьте так любезны, покорнейше благодарю. Ах, вы не передадите мне соль с того конца стола?» А накрыто-то, накрыто! Фарфор, столовое серебро, богемское стекло и цветы в вазах. Какого полового органа Барон даже дома ел, как в ресторане? Пришел бы в трикотанах с пузырями на коленках, почесал живот под майкой-алкоголичкой и навернул пельмешей, весело крякнув после стопки водки.

Нет же! Четыре тарелки, три ложки и вилки, два ножа, два бокала и чашечка для чая. Это же все потом мыть! Заняться барину нечем, лишь бы челядь в лице Гены погонять. Шикануть решил? Передо мной выпендриться? Или он всегда так ужинал? Судя по запонкам на манжетах – всегда. Гадство. Я себя чувствовала той самой, которая с немытым рылом полезла в калашный ряд.

Ладно, я чай не девка крепостная, суп ем ложкой, а не руками. Салфетку догадаюсь положить на колени, а не заткну за шиворот платья. Пить можно из того бокала, в который нальют, но остальное меня добивало. Кстати, зачем мне вообще подложили ножи? Предлагали метнуть их в Барона?

– Не паникуй, – шепнул над ухом Гена, – ешь тем прибором, который понравится. Здесь у всех одна и та же функция – доставлять еду в рот. Ничего сверхъестественного нет.

– Зачем тогда несколько экземпляров?

Амбал устало пожал плечами и объяснил, как ребенку:

– Официальная сервировка, понимаешь? Положено так.

Правила, значит. Барон очень любил правила, я давно заметила. Когда ему не хватало существующих, придумывал свои. Например, что мне нельзя с ним разговаривать, зато нужно отвечать на его вопросы. Занятный меня ждал вечер, зря я надеялась вкусно поесть. Из столового серебра кусок в горло не полезет, а прожигающий насквозь взгляд Барона уничтожит остатки аппетита. Я обреченно вздохнула и уселась на стул.

Хозяин дома появился через несколько минут, на ходу разговаривая по телефону. Указания по каким-то проводкам давал сухо и крайне официально. На меня даже не посмотрел. Сел за стол и кивнул Гене, что можно подавать.

Ощущение сюрреализма в ситуации зашкаливало. Сальвадор Дали с удовольствием бы взялся за сюжет: «Волк кормит ягненка перед тем, как съесть». Нет, это же Дали. «Самоудовлетворение едой невинной девы в присутствии зрителей».

Меня тошнить начало от голода и напряжения. Даже посмотреть не смогла в сторону супницы в руках охранника, хотя он поставил её перед моим носом. Запах уже казался навязчивым, тесное платье мешало дышать, а на текстильной салфетке мои пальцы оставляли влажные следы. Перенервничала. Еще ничего не произошло, а меня в дрожь бросало. Вспомнился якорь на картины, и я немедленно уставилась на ближайшую. Не Дали, конечно, но тоже что-то с перевернутым смыслом. Люди копались в яме с зеленой жижей, черпали её ведрами и передавали наверх, где пока еще было относительно чисто. На краю ямы лежал кто-то огромный и мертвый. На его фоне остальные люди казались лилипутами. Сдавалось мне, это он исторг жижу в яму. Но не хотелось за столом думать: вырвало его или случилось что-то более гнусное?

– Йонас Бургерт, – вдруг сказал Барон. – Немецкий художник. Картина называется «Второй день Ничто». Это сильно уменьшенная копия. Оригинальное полотно выставлено в Денверском музее современного искусства. США.

Исчерпывающе. Но как, черт подери, он понял, куда я смотрю? Даже не обернулся в мою сторону ни разу. Отвечать не полагалось, поэтому я взяла ложку и зачерпнула суп. Перед глазами возникла зеленая жижа, и затошнило еще сильнее.

– Ты беременна? – холодно поинтересовался хозяин дома. – От запаха еды воротит?

– Нет и еще раз нет, – ответила я.

Прицепился, так и знала. Пил кровь и не собирался отпускать. С другого конца длинного стола его голос звучал тихо, но я слышала каждое слово. Скучно есть одному, пока Гена сидит в моей комнате. Барон захотел развлечься.

Жалости к одиночеству похитителя я не чувствовала. Сам себе злобный Буратино. Я не обязана болтать с ним о немецких художниках и произведениях искусства. Впечатлить меня роскошью все равно не получится. Я не из тех, кто бросался на золото, забыв обо всем. Сколько нужно – сама заработаю. Но тогда зачем все это?

– Если аппетита нет, тогда слушай, – ровным тоном продолжил Барон. – У меня есть информаторы в окружении Нелидова. Я держу наружку возле твоего дома с момента, когда папа узнал о дочери. Даже после того, как ты уехала в столицу, не стал снимать. И вот тебе фрагмент мозаики. Татьяна Семенова разволновалась, что телефон племянницы недоступен целые сутки. Обзвонила несколько институтов с вопросом, не подавала ли ты документы, но в каждом ей вежливо отказали. Не имеют право разглашать персональные данные абитуриентов. Будь ты на год моложе, тетя бы уже сидела в полиции с заявлением на розыск, но тебе восемнадцать. Взрослый человек. Имеешь право гулять три дня, не подавая весточки родным.

Волна жара прокатилась по позвоночнику и ударила в затылок. С языка рвался крик: «Оставь в покое мою маму, урод!», но я гасила вспышку, наматывая на кулак салфетку. Нельзя сейчас сбивать Барона с мысли, пусть рассказывает дальше.

– Как ты понимаешь, мне не нужен шум вокруг твоей пропажи, – монотонно излагал он, успевая между фразами есть суп. – Но я не настолько кровожаден, как ты успела подумать. Есть несколько способов успокоить твою тетю. Например, ты можешь ей позвонить. Сказать, что подала документы, получила общагу, а телефон просто разрядился. Обижена была из-за ссоры, звонить не хотела. Потом совесть заела.

Шикарный вариант. Если уж я не причем в истории с Нелидовым, то мать вообще не при делах. Она растила его дочь, как могла, пока он занимался бизнесом и жил с другой семьей. Я вдруг поняла, что, не смотря на все дрязги, отметины от ремня на заднице, я на все готова, чтобы мать не пострадала. Плевать, что это шантаж. Образ Барона хуже в моих глазах уже не станет. Самого дна достиг. Я открыла рот, чтобы спросить о цене, и тут же захлопнула. Нельзя говорить. Сам пусть рассказывает.

– Но есть и другой вариант, – ожидаемо продолжил похититель. – Татьяну могут использовать люди Нелидова, чтобы проверить, не состоим ли мы с тобой в сговоре ради получения выкупа. Например, захватят её в заложники и пообещают убить, если я не отпущу тебя. Можешь не надеяться, что это будет блефом. Её убьют на самом деле, как только я откажусь от предложения. А я откажусь. Мне плевать на твою тетю.

Даже не сомневалась. Кровь в голову ударила, я чувствовала, что багровею. Сдерживать нервную дрожь уже не получалось. Зубы стучали, руки тряслись. Я не надеялась на любовь отца, я вообще не ждала от него помощи. Но убить мать просто ради эксперимента – за гранью даже для таких, как Барон и Нелидов. Они не люди. Они монстры.

– Гена, воды ей налей, – приказал Барон. – Успокойся, Наталья, я стараюсь говорить короче. Имей терпение дослушать до конца. Я хочу упредить эту ситуацию, неважно произойдет она или нет. Как я упоминал ранее, есть еще вариант.

Охранник тенью возник рядом, и в моем бокале забулькала чистая вода. Сил не было взять его в руки. В голове взрывались десятки мыслей и картинки появлялись одна страшнее другой.

– Вы с тетей нуждаетесь в деньгах, – невозмутимо продолжил хозяин дома. – Если предложить ей достаточно много, она бросит дом и уедет, куда скажут. Ей соврут, что отец взялся за твое воспитание и благодарит за все годы, что Татьяна посветила его дочери. Я спрячу твою тетю, пока до неё не добрался Нелидов. Мне это выгодно, услышь посыл правильно. Мне. Выгодно. Меньше нервов потом потрачу, а история с выкупом и так сложная. Можешь не верить в такое псевдоблагородство и молчать, я не спрашиваю согласия. Ставлю перед фактом, только и всего.

Барон спокойно доел суп, а я сидела ослепшая и оглушенная. Мысли текли прежними маршрутами и никак не сворачивали в новое русло. Похититель прав, я не верила. Неужели ему не проще сразу её убить? Как говорили: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы». Раз уж для его круга финты с похищениями в порядке вещей. Бандиты девяностых, а не респектабельные олигархи. Столько лет прошло, ничего не изменилось. Не было у них тормозов. Что хотели, то и делали. Тем удивительнее маневр Барона. Оказывается, иногда деньги платили, чтобы спасти, а не убить. Но слово он сдержит, хотя бы в этом я не сомневалась. Как-то вопрос с матерью решится.

– Ты меня слышишь, Наталья? – позвал он. Я кивнула. – Хорошо. Мне нравится, какая ты сегодня за ужином. Именно этого я и ждал с первых минут нашего знакомства. Спать будешь без веревок, но это еще не все. Сможешь вести себя так все время, я буду и дальше делиться с тобой информацией о выкупе, твоей тете и планах отца. Согласна?

– Да, – совершенно бесцветным голосом ответила я. – Согласна.

– Замечательно. Ешь суп, не обижай повара, Гена старался.

Я, как робот, взяла ложку и послушно зачерпнула желто-кремовую жижу.