Замена

Немного огня

Святой Георгий горел.

Горел обстоятельно, качественно, словно сложен был не из камня. Пожар виден был только отсюда – с подвесных железных дорог над заливом маркиза де Помбала – тем более, что в этой пустыне зрителей много не нашлось. Вернее сказать, их нашлось всего пятеро: серых, неприметных, почти одинаковых – они смотрели на огонь, уничтожающий древнюю твердыню, и ждали. Разрушенный приливами Лиссабон простирался на мили и мили, за спинами у серых дышал океан, а из пожара вылетали искры.

Вылетали – и скрывались в ночи. Одна искра выросла, развалилась на три пятна света и стала сама – пожаром: громким, рокочущим. Черная машина прошла над посадочной станцией железной дороги, над головами серых людей, мелькнули проблесковые огни. Прошла – и тишина взялась подчищать ее след.

– Отчеты уже поступают, – сказал один из серых.

И снова стало безмолвно, снова дышал океан и догорал неслышный пожар. Далеко на севере зажглась еще одна искра: то шел к станции ночной поезд.

– По первым данным, план оправдывается.

И снова – молчание.

Серые говорили по очереди, говорили в пустоту, словно персонажи рекламных роликов. Они много чего еще сказали – малозначимого и наверняка судьбоносного, важного, опасного. Иначе зачем им было стоять в ночи на изъеденном ржавчиной полустанке, над пустошью, бывшей когда-то столицей. Иначе зачем?

– Зачем?

– Это последние сведения. Их нужно передать лично.

Пожар стихал, и четверо серых ушли к лестнице – вниз, а один остался, оглушенный грохотом подходящего поезда. Ему предстояли три часа в переполненной электричке. Поезд шел над пустыней, собирая рабочих.

Комната казалась капищем безумца.

Высокое солнце взрезало жалюзи, и его лучи касались огромного жертвенника – стены, испещренной фотографиями, записками и вырезками, распечатками и даже флэшками в виде брелоков. Скотч, булавки, лейкопластырь – человек в сером мог поклясться, что видел даже гвоздь. Увидел – и сейчас же его потерял в мнимом хаосе.

Там, где просвечивались обои, расположились стрелки. Там, где обоев не было видно, – их заменяли нити.

Человек в сером рассматривал этот алтарь, а потом коснулся пальцем размытого снимка в самом центре композиции. Больничный коридор, худая старуха в пижаме, высокий врач. Серый присмотрелся: края фотографии срезали, но все равно было видно, что снимок едва успели спасти из огня.

А старуха оказалась девочкой. Просто седой.

На лестнице послышались шаги, и человек в сером с интересом подумал, какие будут первые слова хозяйки.

– Старк, я вас не звала.

Человек в сером обернулся. Из-за фотографии выпала лента кардиограммы, распрямилась и так и осталась висеть – белый росчерк в полстены.

– Доброе утро, Джоан, – сказал серый. – Простите, такая работа.

Женщина вошла в квартиру и принялась стаскивать тяжелую армейскую куртку. Пахнуло гарью и пылью.

– Я выслала подробный отчет, всё, – сказала она. – Закончили на этом.

– Да, Джоан. На этом – закончили.

– Я уже начала изучать материалы.

Человек в сером покосился на стену и улыбнулся. Солнце полоснуло по его широкой, почти дружелюбной улыбке.

– Вижу.

– Красиво, правда? – спросила женщина, исчезая за дверцей шкафа.

– Вы ведь не забудете это уничтожить?

– Да можете хоть сейчас сжечь.

Человек в сером смотрел, как она переодевается в домашнее, как двигается по комнате. Джоан остановилась, собрала свои длинные волосы в кулак и обнюхала.

– Кошмар. Я иду смывать эту гарь. Если у вас ничего конкретного – до свидания.

– Я хотел спросить, сколько вам понадобится времени на рекондиционирование.

Женщина потрепала хвост волос и еще раз потянула носом воздух.

– Нисколько. И не такая дрянь случается.

– Вы уверены? Строго говоря, вы не обязаны были присутствовать в замке…

Она рассмеялась, и серый напрасно искал в ее легком смехе нотки истерики.

– Перестаньте, Старк. Меня приписали к Келсо, а после такого странно заботиться о душевном здоровье.

– Простите, Джоан. Такая работа.

– Мне нужно пятнадцать минут на душ, и я снова ваша.

Человек в сером кивнул и вытащил из-за борта пиджака конверт, положил на стол. Женщина поскоблила ногтем бумагу и улыбнулась уголком рта. Солнце поднялось немного выше, оно теперь играло пылинками у самого пола.

– В вашем распоряжении три дня, – сказал наконец серый.

– Щедро, – кивнула она. – Служу концерну.

– Вам понравился Лиссабон?

– Очень пустая и очень разрушенная Венеция.

– Говорят, в пылевую бурю здесь красиво. Зимой.

– Огни Святого Эльма, сухая поземка. Еще наверняка замерзшие приливы в каналах… – задумчиво сказала Джоан. – Электрички не ходят, холодно и голодно.

– Вы разбираетесь в прекрасном, мисс Малкольм.

– Служу концерну, – ответила женщина. – Убирайтесь.

– Забыл сказать, Джоан. Вашего подопечного переводят вместе с вами.

Человек в сером искал что-то в ее лице, что-то важное, – должно быть, тревогу, усталость или отвращение, – но видел лишь улыбку.

– Старк, Старк. Я уже поняла это. А вы – невнимательны.

– Увы, Джоан.

– А вы уже получили распределение в Белую группу?

Он кивнул – больше ничего не оставалось. Женщина, пахнущая дымом, знала больше человека в сером. Она двигалась, оставляя за собой нефтяные пятна вещей: жилет, черную водолазку, футляр с ноутбуком.

Когда Малкольм остановилась перед Старком, на ней осталось только белье и майка.

Без одежды женщина была похожа на вешалку – бледную, свитую из толстой проволоки вешалку.

– Надеюсь, в новом лицее не нужна будет пролетарская конспирация?

– Нет. Вы – доктор Джоан Малкольм, физик. Самые широкие полномочия. Вы – всего лишь вы.

Джоан Малкольм постучала указательным пальцем по губам, покосилась на стену-алтарь.

– «Я – это я»?

– Именно.

– Замечательно.

Человек в сером пошел к двери. Щелкнула задвижка в ванную, зашипела вода. Старк еще раз посмотрел на бумажное капище. Солнце сошло с него, матово блестели фотографии и флэшки. Лента кардиограммы полосовала стену, как разметка дорогу.

Мистер Старк, человек в сером, закрыл за собой дверь, и только когда защелка замка вошла в паз, позволил себе выдохнуть. Лестница была не метена со времен Второго сдвига, почти наверняка ее облюбовали поколения котов, но серый человек слышал только один запах.

Гарь.

Выйдя из душа, Джоан Малкольм пошла прямиком к столику. Она думала о чем-то, шевелила губами, а ладони ее, как корсет, придерживали поясницу – словно готовую вот-вот переломиться. Женщина села, открыла ноутбук и несколькими касаниями разогнала с экрана окна браузеров – оставила только поле текстового документа. Мокрые волосы застили глаза и кололи шею, и она нетерпеливо собрала их в хвост, закусила особенно строптивый локон зубами. Комнату по-пржнему пятнала неубранная одежда, источающая запах пожара, а Джоан гладила клавиши кончиками пальцев, смотрела в чешуйчатую и пеструю стену – в одну точку.

Ей отвечал взгляд беловолосой девочки с обожженного фото.

<Кажется, ты можешь мне помочь. Ты интересная. Ты почему-то всюду: на моей стене, в моей памяти. Чем больше тебя – тем больше вопросов, и это странно, это неправильно.

Ты больна, ты почти мертва уже почти три десятка лет – прямо как эта планета. Но ты почему-то каждое утро встаешь и идешь на работу, ты думаешь и что-то делаешь. В твоем прошлом тайна, в твоем настоящем – кошмар.

И это интересно.

Ты почти мертва, ты больна. Но ты мне поможешь.

05 окт. doc>