Заметки об аристократизме

La noblesse oblige

(Благородное происхождение обязывает)

Сия французская пословица сложилась в трудные времена, ибо именно аристократы первыми вступались за страну. В России ныне тоже наступили нелегкие времена, так что впору вспомнить об аристократизме. Посему выскажу свою точку зрения, что же это за зверь такой...

Начну со случая с "условно счастливым" концом. В переходе метро "Комсомольская" я подошла к сидящим на полу детям-беспризорникам, собирающим милостыню. На вопрос о причинах побега из детдома на еду не жаловались — с их слов, питались и одевались сносно. Жаловались на то, что воспитатели били ремнем. Дети были хорошо осведомлены о правах человека, о том, что это противозаконно и непедагогично, и привыкли к реакции возмущения со стороны сердобольных прохожих. Я спросила, за что били. Выяснилось — за дело. Они ожидали от меня эмпатии (дешевого сочувствия), а я лишь пожала плечами: "Ну и что? В 19-ом веке за те же самые проступки аристократы детей секли тоже ". На языке психологов это, видимо, называется "дедраматизацией". Этим детям никто никогда не рассказывал об аристократах, и моя фраза столь поразила, что их переживания стали им казаться смешными: если аристократы что-то делали, так это нормально. Беглецы попросили меня рассказать им об аристократах. Я на исторических примерах обсудила, что бы делали римляне и аристократы прошлого в их ситуации (понятно, что те не приняли их проблем всерьез, ибо сталкивались с более трудными), и дети решили вернуться в детдом и пошли искать милиционера.

Вообще самый верный способ успокоить ребенка, сильно переживающего из-за телесных наказаний, — это сказать, что дети аристократов переживали то же самое. Почему сие успокаивает? В чем состоит притягательная сила аристократизма, что ради него дети — даже беспризорники с улицы, готовы терпеть розги?

Тут я попробую осветить основные отличия аристократизма от интеллигентности, ибо эти понятия часто путают. Раз уж я затронула в общем-то неприятную тему телесных наказаний, то начну с нее.

Против телесных наказаний детей выступали давно, но первым их ярым противником (из мне известных) был, видимо, Катон — известный своей фразой "Карфаген должен быть разрушен!". Другая его знаменитая фраза, которую он твердил не реже: "Кто бьет жену или ребенка, тот бьет самого себя!". Римляне называли Катона "новым человеком" — он не родился патрицием и выбился на самый высокий пост (консула) из низов общества (видимо, он был из бедных всадников). То, что он аристократом не был, понятно. Можно ли его отнести к интеллигенции? В каком-то смысле да, в каком-то — нет. Он выслал из Рима греческих философов. С другой стороны, он сам писал ученые трактаты и не был противником образования, ему не нравилось именно греческое. По положению он был ближе к интеллигенции.

В России самую беспощадную войну розгам объявил в своем творчестве Чехов. Наша школа сделала отца писателя символом мракобесия, хотя тот из кожи лез вон, чтобы дать детям образование, а поскольку А.П. Чехов дважды оставался на второй год, а обучение в гимназии стоило дорого, то отец разорился, видимо, в том числе и из-за сына. Тем не менее розги воспринимались в детстве писателем крайне болезненно. Чехова горячо поддержали интеллигенты. С другой стороны, в среде аристократов жалоб на розги не раздавалось, хотя розги были те же самые. Почему? Розги-то были одинаковые, а вот унижение было разным. Когда простолюдин в стиле отца Чехова наказывал ребенка, он тем самым демонстрировал свою личную власть отца, а личная власть унизительна. Аристократы же считали себя рабами чести, имевшей статус своего рода "божества". Аристократ делал только то, что требовали соображения чести, и он не мог выбирать, что ему делать. Поскольку наказание мотивировалось соображениями чести, то элемента личной власти в нем не было — или он во всяком случае столь остро не ощущался, и обиды не возникало.

Нельзя сказать, что интеллигенты были противниками чести, но только они не придавали ей такого значения. Отличия состоят не в противопоставлении, а скорее в акцентах. И интеллигенты, и аристократы считали, что люди должны быть хорошо образованы и вежливы. Однако мотивировка была разной. Интеллигенты думали, что нужно с уважением относиться ко всем людям, а вежливость есть проявление этого уважения. Аристократы думали иначе. Они полагали, что уважение нужно заслужить, а тех, кто его не заслуживает, должно презирать. Богатство заслугой не считалось, оценки производились из соображений чести. А те требовали быть одинаково вежливыми с богатыми и бедными, сильными и слабыми. Тут уместно вспомнить стихи Марциала:

Cum uoco te dominum, noli tibi, Cinna, placere:

saepe etiam seruum sic resaluto tuum.

(Когда я тебя, Кина, зову "господином", то это не значит, что я хочу тебе нравиться, ибо я так же обращаюсь к твоему рабу, когда отвечаю на его приветствие).

Если грубо разговаривать со слабыми, то с сильными всё равно придется разговаривать вежливо — по разнице в поведении сразу видно, кого человек боится, а в этом есть элемент унижения. Вежливое обращение со слабыми позволяет не унижаться перед сильными.

Тем не менее, видимо, в этом и состоит главное отличие между интеллигентностью и аристократизмом: интеллигенты делали акцент на отношениях с окружающими, аристократы — на отношении к самому себе. Поэтому интеллигенты особое внимание обращали на справедливость в оценках, а аристократы — на красоту своего облика. В частности, интеллигентам не возбранялось в поисках эмпатии (дешевого сочувствия) рассказывать посторонним людям о своих бедах. Например, они не осуждают принцессу Диану, поведавшую журналистам о том, как она страдала из-за измен принца Чарльза или как трудно жить на виду у всех и т.д. С точки зрения аристократизма подобное поведение неприемлемо. На самом деле посторонние люди не могут принимать чужую боль близко к сердцу, а от демонстрации слабых мест красота проигрывает. Это не значит, что аристократы вообще никому не рассказывали о своих неприятностях. Естественно, при ограблении они обращались в полицию, а при вызове психиатра кому-либо из сумасшедших родственников рассказывали о семейных проблемах. Но они не делали этого ради дешевого сочувствия (эмпатии), ибо справедливость оценок посторонних людей их мало волновала.

В отношения ко внешности тоже есть отличия. И те, и другие требовали, чтобы во внешности не было бы вульгарности, но интеллигенты были к ней все же снисходительней. Интеллигентность требует проявления снисходительности, если кто-то не умеет вести себя за столом и, скажем, отставляет локоть во время еды. В аристократической среде подобное поведение встречалось с презрением: снисходительности не было. Соответственно, больше внимания уделялось привитию детям хороших манер. В частности, чтобы дети не отставляли бы локоть в сторону во время еды, они под мышкой держали книги. Жесткие требования предъявлялись к походке: женщины могли ходить лишь мелкими шагами — чтобы движение начиналось от бедра (а не с коленки). Английская королева ныне служит топ-моделью и не может выбирать косметику: она думает об имидже фирм. В 19-ом веке аристократки не использовали макияжа. Ну, могли припудрить прыщик или ссадину — но так, чтобы это не было заметно. А декоративную косметику не использовали даже в том случае, когда она была к лицу — ибо лицо переставало быть "настоящим". Позиция аристократки: вы должны принимать мое лицо таким, какое оно есть, и я не буду приукрашивать его ради вашего удовольствия — вы этого не заслуживаете. Румяна и губная помада была привилегией купчих. А интеллигенты относятся к косметике довольно снисходительно — если она не слишком яркая.

Отношение к ценности человеческой жизни было тоже разным. У аристократов были дуэли, т.е. они ставили соображения чести выше жизни. Интеллигенты думают иначе, для них честь не играет такой роли.

Разное отношение было и к патриотизму. С точки зрения интеллигента произносить громкие слова о патриотизме если не зазорно, то во всяком случае не стоит — по принципу "не поминай имя господа всуе". Аристократы беспрерывно, каждый день твердили о патриотизме — и дети привыкали к этому с раннего детства и никак не считали это зазорным. Аристократа раздражают не ура-патриотические призывы, а, наоборот, их отсутствие. Это связано, видимо, с тем, что интеллигенты сталкивались в своей среде, в основном, с ложным патриотизмом, а аристократы — с настоящим.

В связи с этим предъявлялись разные требования. Интеллигенты рассуждали о несправедливости войн, но не требовали ни от мужчин, ни от женщин той самоотверженности, к которой взывает аристократизм. В первую мировую войну императрица Александра Федоровка стала сестрой милосердия и ухаживала за ранеными солдатами, т.е. она своими руками их подмывала и выносила за ними судно. Ее примеру последовали аристократки. А вот среди купчих и интеллигенток такого движения не было.

В связи с этим выскажу точку зрения, что аристократизм не только намного красивее интеллигентности, но и прагматичнее — хотя бы потому, что в фокусе ставит отношение к самому себе, но не к обществу (на общество мы не всегда можем повлиять, а на себя самих — всегда).

Посему думаю, что идеалом нашего общества должна быть не интеллигентность, а именно аристократизм. Вопрос в том, как его возродить. Полагаю, что первым шагом на этом пути должна быть школьная реформа, и школы должны быть переделаны с уклоном в гуманитарную сторону, дабы больше походить на царские гимназии, и, в частности, латынь должна преподаваться как один из основных предметов с начальных классов, по-настоящему. На мой взгляд, в детстве несравненно важнее выучить латынь, чем английский... Просто потому, что понятие о чести можно привить только в детстве, а программа царских гимназий этому способствовала...