Так, особенно с тех пор, как английский ориенталист Николсон решился перевести тасаввуф как «мистицизм», на Западе принято считать, что исламский эзотеризм — это нечто по преимуществу «мистическое»; и в этом случае уже говорят не об эзотеризме, но исключительно о мистицизме; так произошла настоящая подмена понятий. Самое поразительное заключается в том, что по вопросам такого рода мнение ориенталистов, знающих об этом лишь по книгам, значительно более весомо в глазах огромного большинства людей Запада, нежели мнение тех, кто владеет непосредственным и реальным знанием подобных вещей!
Другие также стремятся вырядить восточные доктрины в «философские» одежды, но эта ложная ассимиляция, пожалуй, по сути дела менее опасна, чем другая, — в силу узкой ограниченности самой философской точки зрения; они, впрочем, не имеют успеха по причине сугубо специального изложения этих доктрин, что совершенно лишает их интереса и оставляет от чтения подобных работ поразительное чувство скуки!
Мы можем привести в качестве примера «аскетики» «Exercices spirituels» св. Игнатия Лойолы, дух которых, бесспорно, мистичен столь мало, сколь это возможно; по меньшей мере вероятно, что он отчасти вдохновлялся некоторыми инициатическими методами исламского происхождения, но, разумеется, применяя их с совершенно иной целью.
Было бы интересно в этом плане провести сравнение с «сухим» и «влажным» путями алхимиков, но это выходит за рамки настоящего исследования.
«Les deux sources de la morale et de la religion». — См. по этому поводу книгу «Царство количества и знамения времени» (М., 1994, гл. XXXIII).
В самом деле, иудаистский мистицизм как таковой можно найти лишь в хасидизме, т. е. в весьма позднюю эпоху.
Альфред Луази, отвечая Бергсону, выдвинул возражение, что у того имеется лишь один «источник» морали и религии; будучи специалистом в области «истории религии», он предпочитает теории Фрезера теориям Дюркгейма, а тем самым идею «непрерывной эволюции» идее «эволюции» путем внезапных изменений; в наших глазах одно стоит другого; но по крайней мере по одному пункту мы должны признать его правоту, и он обязан этим своему церковному образованию: благодаря последнему он знал мистиков лучше, чем Бергсон, и потому отметил, что они никогда ни в малейшей степени не подозревали наличия у себя чего-либо, хоть немного напоминающего «жизненный порыв»; очевидно, Бергсон хотел сделать из них «бергсонистов» до появления самого этого слова, что не может соответствовать исторической истине; поэтому вполне понятно удивление Луази по поводу того, что Жанну д'Арк причислили к мистикам. — Отметим мимоходом любопытное признание, которым открывается его книга: «Автор настоящего сочинения, — заявляет он, — не выказывает особой склонности к вопросам чисто спекулятивного порядка». Вот по меньшей мере откровенность, достойная похвалы; и поскольку он сам сказал это, причем совершенно спонтанно, мы охотно верим ему на слово!
Этот же характер «пассивности» объясняет, хотя отнюдь не оправдывает, современные заблуждения, которые смешивают мистиков либо с «медиумами» и другими «сенситивами» в смысле, придаваемом этому слову «психистами», либо даже просто с больными.
См. книгу: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXIX.
Случается порой, что те, кто реально вступил на инициатический путь, а не погряз в иллюзиях псевдоинициации, все же оставляют его ради мистицизма; мотивы этого, естественно, различны, и в основном относятся к сфере чувств, но каковы бы они ни были, подобные случаи свидетельствуют о недостатке качеств, необходимых для осуществления действительной инициации. Один из самых типичных примеров этого рода — Л.-Кл. де Сен-Мартен.
Разумеется, это вовсе не означает, что феномены, о которых идет речь, — только психологического порядка, как считают некоторые наши современники.
Такую позицию осторожной сдержанности, необходимой из-за естественной склонности мистиков к «напусканию тумана», неизменно соблюдает в их отношении католицизм.
Можно привести здесь в качестве примера видения Анны-Марии Эммерих.
Такова, в частности, точка зрения большинства современных масонов; и в то же время именно на этой, исключительно «социальной» территории по большей части располагаются те, кто борется с ними; это лишний раз доказывает, что инициатические организации дают повод к нападкам извне лишь в меру своего вырождения.
См. «Царство количества и знамения времени», гл. XXXV.
Согласно геометрическому изображению, описанному нами в «Символике креста», эти модальности одного и того же состояния являются простыми развертываниями в горизонтальном направлении, т. е. на одном и том же уровне, но не в вертикальном направлении, которое обозначает иерархию высших и низших состояний сущего.
Во избежание недоразумений следует употреблять выражения «исламский эзотеризм» или «христианский эзотеризм», а не «эзотерический ислам» или «эзотерическое христианство», как иногда делают; легко понять, что это нечто большее, нежели простой нюанс.
Известно, что выражение «религия мистерий» постоянно встречается в специальной терминологии, принятой среди «историков религий».
Разумеется, речь идет здесь о человеческом состоянии в его целокупности, включая неограниченное развертывание его внетелесных продолжений.
Из этого видно, насколько обманываются те, кто хотел бы, например, приписать чисто инициатическое значение писаниям типа тех, что оставил Сведенборг.
Само собой разумеется, что это «выхождение из себя» не имеет абсолютно ничего общего с так называемым «выходом в астрал», играющим столь большую роль в оккультистских мечтаниях.
В специальном исследовании, продолжающем рассмотрение вопроса об инициатических «врожденных качествах», мы покажем, что этот вопрос содержит гораздо более сложные аспекты, чем может показаться в первом приближении, если придерживаться самого общего понимания, которое мы здесь даем.
Потому-то теологи охотно и не без оснований считают «ложным мистиком» того, кто стремится посредством какого-либо усилия добиться видений или других необычайных состояний, пусть даже это усилие сводится к простому желанию.
Отсюда вытекает, среди прочего, что необходимые инициированному знания доктринального порядка, теоретическое понимание которых является для него предварительным условием всякой «реализации», могут совершенно отсутствовать у мистика; поэтому у последнего, помимо возможных многообразных заблуждений и неясностей, нередко встречается странная неспособность выражаться вразумительно. Кроме того, следует уяснить, что вышеупомянутые знания не имеют ничего общего с тем, что представляет собой лишь внешнее обучение или «светское знание», не имеющее в этом случае никакой ценности, как мы объясним далее; учитывая характер современного образования, оно скорее было бы препятствием, нежели помощью в подобных случаях; человек, не умеющий ни читать, ни писать, может тем не менее достичь самых высоких степеней инициации; такие случаи не столь редки на Востоке, тогда как существуют «ученые» и даже «гении», согласно оценке светского мира, ни в малейшей степени не способные к инициации.
Мы подразумеваем под этим не внешние и условные знаки и слова, но то, чему они служат символическим выражением.
Напомним здесь элементарное схоластическое поучение: «Чтобы действовать, нужно существовать».
В индийской традиции на это указывает слово хамса — название единой касты, существовавшей первоначально; это слово обозначало, собственно, состояние ативарна, т. е. состояние «вне каст».
См.: «L'Esoterisme de Dante», особенно p. 63–64 и 94.
Строго говоря, очевидно, что это materia prima лишь в относительном, а не в абсолютном смысле; но такое различение неважно с избранной нами точки зрения; и точно так же обстоит дело с materia prima нашего мира, который, будучи определен известным образом по отношению к универсальной субстанции, является materia secunda (см. «Царство количества и знамения времени», гл. IV), так что даже в этом отношении аналогия с развитием нашего мира из первичного хаоса вполне точна.
Отсюда происходят выражения типа «дать свет» и «принять свет», употребляемые для обозначения инициации в ограниченном смысле, т. е. духовной трансмиссии от инициирующего к инициируемому. Относительно Элохим отметим, что приписываемая ему семиричность связана с учреждением инициатических организаций, которое должно отображать сам космический порядок.
Примеры этой так называемой «идеальной» связи, посредством которой кое-кто хочет оживить традиционные формы, полностью исчезнувшие, см. в книге: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXVI; мы вернемся к этому далее.
Выражения типа «умопостигаемый Свет» и «духовный Свет» или другие, эквивалентные им, хорошо известны во всех традиционных доктринах, как западных, так и восточных; в связи с этим мы только напомним, в частности, уподобление в исламской традиции самой сущности Духа (Эр-Pyx) Свету (Эн-Нур).
Именно непонимание подобной аналогии, ошибочно принимаемой за тождество, вкупе с констатацией определенного сходства в способах действия и внешних эффектах, привело некоторых к ошибочной, более или менее грубо материализованной концепции — не только психических или тонких влияний, но и собственно духовных, которые были просто отождествлены с «физическими» силами в самом ограниченном смысле этого слова — такими как электричество и магнетизм. Это непонимание могло привести также, по крайней мере отчасти, к весьма распространенной идее — к поискам сходства между традиционными знаниями и подходом современной «светской» (profane) науки, — идея совершенно беспочвенная и иллюзорная, поскольку эти вещи принадлежат разным областям, да и сама «светская» точка зрения, собственно говоря, неправомерна. — См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XVIII.
Мы понимаем под этим не только вполне реальную, но даже просто виртуальную инициацию, следуя различению, которое необходимо проводить в этом отношении; впоследствии мы его уточним.
Стало быть, речь не только должна идти о собственно инициатической организации, а не о какой-либо иной ее традиционной разновидности, что в целом вполне очевидно; эта организация, кроме того, не должна быть связана с такой традиционной формой, которой, в ее внешней части, был бы чужд индивид, о котором мы говорим; имеются даже случаи, где то, что можно было бы назвать «юрисдикцией» инициатической организации, еще более ограниченно, как в случае инициации, основанной на ремесле, когда посвящение дается лишь индивидам, занимающимся этим ремеслом или имеющим с ним тесные связи.
Исследования по этому предмету, предпринятые нами уже давно, привели нас к формальному и неоспоримому выводу; мы выскажем его здесь открыто, не боясь того, что это может повлечь за собой яростные нападки с различных сторон. За исключением случаев возможного выживания редких групп средневекового христианского герметизма, из всех организаций с инициатическими претензиями, распространившихся в наши дни в западном мире, фактически лишь две — невзирая на упадок, в котором они пребывают вследствие невежества и непонимания большинства их членов, — могли бы отстаивать свои права на истинно традиционное происхождение и реальную инициатическую трансмиссию; обе эти организации, первоначально составлявшие одну, правда с многочисленными ответвлениями, — это Компаньонажи и Масонство. Все остальное — просто фантазия и шарлатанство, если не скрывает за собой нечто худшее; и в кругу этих идей нет изобретения столь абсурдного или экстравагантного, чтобы оно не имело в нашу эпоху известных шансов преуспеть и быть принятым всерьез, начиная от оккультистского бреда относительно «инициации в астрале» и кончая американской системой, по преимуществу коммерческого толка, — «инициации по переписке»!
Так, сравнительно недавно кое-кто попытался ввести в масонство — чисто западную инициатическую форму — элементы, заимствованные из восточных доктрин, которые они к тому же знали весьма поверхностно; пример приведен в книге «L'Esoterisme de Dante», p. 20.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXVI.
В качестве примера подобного взгляда на вещи, относящиеся к эзотерической и инициатической области, мы можем привести теорию, которая представляет исламский тасаввуф как заимствование из Индии — на том основании, что подобные методы встречаются в той и другой стране; очевидно, ориенталистам, поддерживающим подобную теорию, никогда не приходило в голову задаться вопросом: а не обусловлены ли эти методы в обоих случаях самой природой вещей, что совсем нетрудно понять, по крайней мере тем, кто подходит к этому вопросу без предвзятости.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XIII.
Там же, гл. IX.
Напротив, как мы указали в предшествующем примечании, это было нормой для людей изначальной эпохи.
Сказанное поможет лучше понять то, что мы говорили выше о «юрисдикции» инициатических организаций, относящихся к определенной традиционной форме; инициация в строгом смысле, полученная в результате связи с такой организацией, была бы «началом», и очевидно, что принявший ее еще весьма далек от того, чтобы реально выйти за пределы традиционных форм.
Для пущей точности здесь следовало бы добавить: при том условии, что эти формы являются полными, т. е. включают не только экзотерическую, но также эзотерическую и инициатическую части; впрочем, в принципе всегда так и бывает, но на деле может случиться, что в результате вырождения эта вторая часть окажется забытой и утраченной.
Именно это и означает в действительности с инициатической точки зрения «дар языков», к которому мы вернемся позднее.
В случае, когда традиционная форма оказывается неполной, путь к достижению центра становится, так сказать, отрезанным, или, точнее, непреодолимым начиная с определенной точки, отмечающей переход из экзотерической области в эзотерическую.
Вполне понятно, что с этой центральной точки зрения пути, которые уже не требуется проходить до конца, как мы сказали в предшествующем примечании, отнюдь не составляют исключения.
Слово «цепь» в переводе на иврит звучит как шелшелет, на арабский — шилшилах, на санскрите — парампара, что выражает прежде всего идею регулярной и непрерывной последовательности.
Мы подчеркиваем здесь это условие — наличие «волевого устремления», чтобы уточнить, что обряды не могут стать объектом «экспериментов» в «светском» смысле этого слова; тот, кто захотел бы совершить такой обряд из простого любопытства, желая узнать, каков будет результат, на каком бы уровне он ни находился, может быть заранее уверен, что тот будет нулевым.
Обряды, не требующие такого рукоположения, также могут совершаться не всяким, ибо принадлежность к традиционной форме, частью которой они являются, в любом случае составляет условие их действенности.
Это условие трансмиссии обнаруживается даже в самих искажениях традиции или в ее подвергшихся вырождению остатках, а также, добавим, — в самом подрыве ее основ, являющемся результатом того, что мы назвали «контринициацией». — См. по этому поводу «Царство количества и знамения времени», гл. XXXIV и XXXVIII.
Мы говорим «в этом отношении», поскольку с другой точки зрения инициацию как «второе рождение» можно было бы сопоставить с обрядом крещения; само собой разумеется, что соответствия между вещами, принадлежащими к столь различным сферам, весьма сложны и не могут сводиться к однолинейной схеме.
Мы говорим «действительная способность», поскольку речь здесь идет о чем-то большем, нежели предшествующие ей врожденные качества, которые также можно назвать способностью; так, можно сказать, что индивидуум способен к осуществлению священнических функций, если для этого нет никаких препятствий, но он действительно будет к этому способен, если получит рукоположение. Отметим также, что это единственное таинство, для которого требуются особые врожденные качества, и в этом оно также сопоставимо с инициацией, — разумеется, при условии учета сущностного различия обеих областей — экзотерической и эзотерической.
Протестантские церкви, не признающие священнических функций, упразднили почти все обряды либо же сохранили их в качестве простых «условностей»; если учесть само содержание христианской традиции, станет ясно, что они и не могут быть ничем иным в подобном случае. С другой стороны, известно, какую роль играет вопрос об «апостольской преемственности» в дискуссиях о «легитимности» англиканской церкви; и любопытно отметить, что сами теософы, задумав учредить свою «свободно-католическую церковь», стремились прежде всего обеспечить ей благодеяние регулярной «апостольской преемственности».
Порой их приписывают легендарным или, точнее, символическим персонажам, которых никоим образом нельзя рассматривать как «исторических», что вполне подтверждает сказанное нами здесь.
Исламские эзотерические организации обмениваются знаком «взаимного узнавания», который, согласно традиции, был сообщен Пророку архангелом Гавриилом; невозможно было бы более четко подчеркнуть «не-человеческое» происхождение инициации.
Заметим по этому поводу, что те, кто с «апологетическими» намерениями настаивают на том, что они обозначают довольно варварским термином «историчность» религии, — вплоть до того, что видят в этом самое существенное и даже порой подчиняют этому доктринальные соображения (тогда как, напротив, исторические факты сами по себе значимы, лишь когда они могут рассматриваться как символы духовной реальности), — совершают серьезную ошибку, нанося этим ущерб «трансцендентности» самой религии. Подобная ошибка, свидетельствующая к тому же о довольно сильно «материализованной» концепции и о неспособности подняться на более высокий уровень, может рассматриваться как досадная уступка точке зрения «гуманистической», т. е. индивидуалистической и антитрадиционной, что, собственно, и характеризует современный западный дух.
Следует заметить по этому поводу, что именно реликвии суть носители духовных влияний; в этом состоит истинная причина культа, предметом коего они являются, даже если эта причина не всегда осознается представителями экзотерических религий; последние порой не отдают себе отчета в весьма «позитивном» характере сил, которыми они управляют, что, впрочем, не мешает этим силам действовать эффективно, хотя, пожалуй, с меньшим размахом, чем в том случае, если бы ими лучше управляли «технически».
Отметим попутно, в связи с этим «одухотворением» (если можно так выразиться), что освящение храмов, изображений и ритуальных предметов нацелено в основном на то, чтобы сделать их действительным вместилищем духовных влияний; ведь без них обряды, которым они служат, были бы лишены действенности.
Это дополняет и уточняет сказанное выше о бесполезности мнимой «идеальной» связи с формами исчезнувшей традиции.
Это также служит объяснением особого расположения мест в масонской ложе, о чем большинство нынешних масонов едва ли подозревают.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XV.
См., в частности, там же, гл. XXXI.
См.: книгу «Символика креста».
«Царь Мира».
Только в этом заключается истинный и правомерный смысл данного слова, которое вначале относилось исключительно к инициатической терминологии, в первую очередь розенкрейцерской; в связи с этим следует отметить одно из странных языковых злоупотреблений, столь многочисленных в нашу эпоху; в обыденном языке слово «адепт» стало синонимом «члена» — так что его теперь относят к совокупности членов любой организации, будь то самая светская ассоциация, какую только можно себе представить!
Согласно исламской традиции, всякое существо есть естественно и неизбежно муслим, то есть подчинено божественной Воле, от которой в действительности ничто не может ускользнуть; разница лишь в том, что одни существа сознательно и добровольно подчиняются всеобщему порядку, тогда как другие игнорируют его или даже пытаются противостоять ему (см. «Символика креста», с. 131–132). Чтобы понять связь этого с ранее сказанным, надо отметить, что настоящие духовные центры должны рассматриваться как представители божественной Воли в этом мире; те же, кто реально с ними связан, могут считаться сознательно сотрудничающими в осуществлении того, что масонская инициация обозначает как «план Великого Архитектора Вселенной»; что касается двух остальных упомянутых нами категорий, то простыми невеждами здесь являются профаны, к коим, естественно, следует отнести «псевдоинициированных» всякого рода; те же, кто в своем заблуждении пытается идти против предустановленного порядка, относятся к тому, что мы назвали «контринициацией».
Относительно этого последнего случая, неизбежно ускользающего от внимания историков, но, несомненно, наиболее частого, приведем только два типичных примера, широко известных в даосской традиции; их эквиваленты можно было бы найти даже и на Западе; это бродячие фокусники и торговцы лошадьми.
Хотя здесь трудно претендовать на особую точность, можно считать, что это период от XIV до XVII столетия; следовательно, можно сказать, что он соответствует первой половине Нового времени; поэтому нетрудно понять, что речь шла, прежде всего, о сбережении того, что могло быть сохранено из традиционных знаний Средневековья, несмотря на новые условия, сложившиеся в западном мире.
Некоторые таинственные случаи в жизни Якоба Бёме, например, только так и можно объяснить.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXVIII.
Фабр д'Оливе в своем «Обозрении золотых стихов Пифагора» (Examens des Vers Dores de Pythagore) весьма верно пишет по этому поводу: «Слово „язычник" есть термин оскорбительный и уничижительный, происходящий от латинского paganus, что значит мужлан, крестьянин (деревенщина. — Прим. пер.). Когда христианство полностью восторжествовало над греческим и римским политеизмом и по приказу императора Феодосия в городах были разрушены последние храмы, посвященные языческим богам, то оказалось, что лишь население сельской местности достаточно долго упорствовало в сохранении старого культа; это и повело к тому, что тем же словом pagani назвали и тех, кто следовал их примеру. Такое обозначение, которое применялось к грекам и римлянам V века, отказывавшимся подчиниться господствующей религии империи, является ложным и нелепым, когда его распространяют на другие времена и народы».
Арабский термин, соответствующий слову «секта», — фирках, — также выражает идею разделения.
Мы видим, что хотя речь по-прежнему идет о смешении обеих областей — эзотерической и экзотерической, — здесь проявляется достаточно большое отличие от ложного уподобления эзотеризма мистицизму, о чем мы говорили прежде; это уподобление — пожалуй, более недавнего времени — направлено скорее на «аннексирование» эзотеризма, нежели на его дискредитацию; это, конечно, подход более уместный и наводит на мысль, что кое-кто, наконец, отдал себе отчет в ущербности позиции грубого пренебрежения и простого отрицания.
Кое-кто заходит в этом плане так далеко, что для них не существует иной «священной» науки, кроме теологии!
На это можно возразить, что для священнического рукоположения также необходимы определенные «качества», но в этом случае речь идет лишь о способности к осуществлению некоторых частных функций; в другом же случае «качества» необходимы не только для того, чтобы исполнять некую функцию в инициатической организации, но и для того, чтобы получить саму инициацию, а это совсем другое дело.
Преимущество инициатической организации как таковой, напротив, состоит в максимальном ограничении ее пополнения, ибо в этой сфере слишком большое расширение становится одной из первых причин определенного вырождения, как мы объясним дальше.
Это показывает коренную ошибочность концепций, особенно распространенных среди «антимасонских» писателей, которые говорят о «Секте» в единственном числе и с большой буквы, как о некоей целостности, в которую их воображение вкладывает все, что для них ненавистно; а то, что слова при этом полностью теряют присущий им смысл, — одна из характеристик умственного разброда нашей эпохи.
Подобную, но еще более серьезную ошибку совершают те, кто хотел бы вывести инициацию из чего-то еще более внешнего, например из философии: инициатический мир осуществляет свое «невидимое» влияние на мир профанный прямо или опосредованно, но, за исключением анормальных случаев серьезного вырождения некоторых организаций, он никоим образом не мог бы подвергнуться влиянию внешнего мира.
Следует отметить, что когда мы говорим «всякий контакт», то это подразумевает наличие общей границы между обеими областями, на которой происходит контакт между ними, что не влечет за собой ни малейшего смешения.
См.: «L'Esoterisme de Dante», особенно p. 3–7 и 27–28.
На самом деле негативный оттенок, связанный с этим, вытекает из характерной черты современного менталитета, которую мы определили ранее как «ненависть к тайне» во всех ее формах («Царство количества и знамения времени», гл. XII).
Не забудем упомянуть и «финансовую» сторону, диктуемую самим фактом наличия такого аппарата; ведь слишком хорошо известно, сколь важен вопрос о «взносах» во всех обществах, включая западные инициатические организации, воспринявшие их внешние формы.
Не стоит, впрочем, упрекать их за это, так как непонимание достигло уже такой степени, что реагировать на него стало практически невозможно.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXVI.
Напомним, что даосизм представляет только эзотерическую сторону дальневосточной традиции, тогда как его экзотерическую сторону представляет конфуцианство.
См. также: «Царство количества и знамения времени», гл. XII.
Сказанное здесь относится к профанному миру, сведенному, так сказать, к самому себе; но стоит добавить, что в некоторых случаях он может служить бессознательным орудием действий, осуществляемых представителями «контринициации».
Disciplina secreti или disciplina arcani, говорили также в христианской церкви первых веков, о чем, по-видимому, забывают некоторые противники «тайны»; но следует отметить, что латинское слово disciplina чаще всего означает «учение» (что и составляет его этимологический смысл), и даже — как производное — «науку» или «доктрину»; тогда как по-французски «дисциплина» имеет значение подготовительного средства на пути к цели, каковой может быть знание (как в нашем случае), но также и вещь другого порядка, например чисто «морального»; фактически именно так чаще всего и понимают его в светском мире.
Можно было бы, не входя в детали, отметить, например, что «священные слова», которые не должны никогда произноситься, весьма явным образом символизируют «невыразимое»; известно, что нечто подобное можно найти порой и в экзотеризме, — например, это тетраграмма иудаистской традиции. На примере идей того же рода можно было бы показать, что некоторые знаки соотносятся с «локализацией» в человеческом существе «тонких центров», «пробуждение» которых с помощью определенных методов (в частности, тантрических в индуистской традиции) представляет собой одно из средств достижения действительно инициатического знания.
Отсюда наука, которая в исламской традиции обозначается как илм-ул-фиразах.
По всем этим вопросам см. «Царство количества и знамения времени».
В античности существовали даже исключительно женские формы инициации.
Мы вернемся далее к вопросу о священнической и царской инициации.
Мы изложили принципы, на которых покоятся отношения инициации и ремесла, в книге «Царство количества и знамения времени», гл. VIII.
Эти landmarks рассматриваются как существующие с незапамятных времен (from time immemorial), то есть им невозможно приписать никакого определенного исторического происхождения.
Так, к примеру, неясно, почему недуг заикания может помешать заниматься этим ремеслом.
Так, в частности, обстоит дело с тем, что в XVIII веке называли «правилом буквы В», то есть с недугами и телесными изъянами, в равной мере составляющими препятствие для инициации; их названия на французском языке, по довольно любопытному совпадению, все начинаются с буквы В.
Этот случай, впрочем, как мы отметили ранее, — единственный, когда особые качества могут быть востребованы в традиционной организации экзотерического порядка.
Мы уже указывали в другом месте, в связи с описаниями антихриста, а точнее — в связи с вопросом о телесной асимметрии, что подобного рода недостатки могут, напротив, представлять собой качества, требуемые в случае «контринициации» («Царство количества и знамения времени», гл. XXXIX).
В частности, в «тантрических» методах, о которых мы упомянули ранее.
Едва ли надо говорить, что все приводимые здесь рассуждения касаются исключительно настоящих обрядов, обладающих подлинно традиционным характером: мы категорически отказываемся давать название обрядов тому, что является только пародией на них, — т. е. церемониям, установленным в силу человеческих обычаев, воздействие которых, если бы оно имело место, отнюдь не выходило бы за пределы «психологической» области в самом светском смысле слова; различие между обрядами и церемониями, впрочем, достаточно серьезно, и мы особо остановимся на нем впоследствии.
Серьезной ошибкой было бы — и ее часто совершал один писатель-масон, видимо очень довольный своей, на наш взгляд, неуклюжей «находкой», — употреблять выражение «разыграть ритуал», говоря о совершении инициатических обрядов индивидами, не знавшими их смысла и не пытавшимися в него проникнуть; подобное выражение подошло бы лишь профанам, которые симулировали бы обряд, не располагая полномочиями совершить его по-настоящему; но в инициатической организации, сколь бы она ни выродилась в плане «качества» своих членов, обряд не есть то, что разыгрывают; он всегда был и остается вещью серьезной и действительно эффективной, даже без ведома тех, кто принимает в нем участие.
К этой технике овладения духовными влияниями и относятся такие выражения, как «священническое искусство» и «царское искусство», означающие формы применения соответствующих инициации; с другой стороны, речь здесь идет о священной и традиционной науке, которая — будучи совершенно иного порядка, нежели наука светская, — не менее, а в действительности куда более «позитивна», если брать это слово в его истинном смысле, а не искажать его, на манер современных «сциентистов».
Отметим попутно заблуждение этнологов и социологов, которые совершенно неверно именуют «обрядами инициации» обряды, касающиеся просто приема индивида во внешнюю социальную организацию, причем единственным требуемым качеством является факт достижения определенного возраста; мы вернемся к этому вопросу позднее.
Если скажут, что, согласно различению, которое мы уточним далее, это верно только для «великих мистерий», то мы ответим, что «малые мистерии», которые действительно останавливаются на пределе человеческих возможностей, составляют по отношению к первым лишь подготовительную стадию и сами по себе не являются их целью, тогда как религия предстает как самодостаточное целое, не требующее никаких последующих дополнений.
Уточним, во избежание недоразумений, что под этим понимаются степени инициации, а не ее функции, которые могут быть доверены индивиду лишь временно или которые последний может оказаться неспособным исполнять по множеству причин; это две вещи совершенно различные, и следует остерегаться их смешивать, ибо первая относится к чисто внутреннему уровню, тогда как вторая — к внешней деятельности существа, что и объясняет указанное нами выше различие.
Это относится к вопросу о «дуальности», неизбежно присущей религиозной точке зрения уже в силу того, что она обращается в первую очередь к тому, что индуистская терминология обозначает как «He-Высшее».
Известно, что три из семи таинств католичества относятся к тем, которые могут быть получены единожды: крещение, конфирмация и посвящение в сан; аналогия крещения с инициацией как «вторым рождением» очевидна; конфирмация представляет собой переход на высшую степень; что же касается сана, то мы уже отмечали сходство, которое можно обнаружить здесь в плане трансмиссии духовных влияний, которые еще более поразительны благодаря тому факту, что это таинство даруется не всем и требует, как мы уже сказали, некоторых особых качеств.
В пояснение вышесказанного приведем самый простой и распространенный пример, касающийся инициатических организаций: совершенно неверно говорить «экс-масон»; вышедший из организации или даже исключенный масон, не являясь членом какой-либо ложи, не перестает из-за этого быть масоном; хочет он того или нет, это ничего не меняет; и это доказывается тем, что если он захочет впоследствии восстановить свое членство, его не посвящают снова и он не должен проходить вновь уже пройденные степени; английское выражение unattached Mason (не примкнувший масон. — Прим, пер.) — единственно уместно в подобном случае.
Эти рассуждения непосредственно связаны с тем, что мы назвали «теорией жеста»; мы неоднократно упоминали ее по различным поводам.
Можно добавить сюда изображение «таблицы Ложи» в старом масонстве (по-английски tracing board, а также, возможно искаженное, trestle-board), которая действительно была настоящей «янтрой». В качестве примера можно также привести обряды, связанные с сооружением объектов традиционного характера, непременно наделенных символическим значением.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXI.
Само собой разумеется, что различие между «священными языками» и «языками светскими» есть вторичное явление; языки, подобно наукам и искусствам, приобретают светский характер только в результате вырождения; с языками это случается раньше и легче по причине их более обиходного и повсеместного использования.
«Слова», используемые подобным образом, естественно, входят в разряд звуковых символов.
Этот знак, впрочем, был также настоящим «знаком узнавания» для первых христиан.
Промежуточным в своем роде является случай символических фигур, которые чертятся при подготовке обряда или в начале его и стираются тотчас после его завершения; это относится к большинству «янтр», а некогда относилось также к «таблице Ложи» в масонстве. Это делается не только в целях защиты от любопытства профанов (такое объяснение слишком упрощенно и поверхностно); прежде всего здесь нужно видеть следствие тесной связи символа и обряда, так что первый не мог бы визуально существовать без второго.
Это ясно видно в случае, подобном «знаку узнавания», который у пифагорейцев состоял в начертании пентаграммы одним движением.
В связи с вопросом об отношениях между языком и жестом, взятым в его самом обычном и ограниченном смысле, отметим работы достопочтенного Марселя Жусса, которые — хотя его позиция, безусловно, совершенно отлична от нашей, — тем не менее, на наш взгляд, достойны внимания, особенно в части, касающейся некоторых традиционных способов выражения, связанных с созданием и использованием традиционных языков и почти полностью утраченных или забытых в языках светских, которые в итоге оказались сведены к самой ограниченной языковой форме.
С этой точки зрения отметим, в частности, роль, выполняемую в обрядах жестами, которые индуистская традиция называет мудра и которые представляют собой настоящий язык движений и позиций; «прикосновения» (по-английски grips), употребляемые в качестве «средств узнавания» в инициатических организациях как на Западе, так и на Востоке, в действительности суть не что иное, как особый случай мудра.
На санскрите слово карма, которое означает прежде всего «действие» в целом, употребляется «техническим» образом для обозначения, в частности, «обрядового действия»; тогда оно выражает непосредственно тот характер обряда, на который мы здесь указываем.
Небезынтересно отметить, что так называемые легенды, характерные для различных степеней масонства, охватываются этим определением мифа; «приведение в действие» этих легенд хорошо показывает, что они в самом деле встроены в эти обряды, от которых их совершенно невозможно отделить; сказанное нами об абсолютном тождестве обряда и символа прямо относится к подобному случаю.
«На устах печать». (Прим. пер.)
Mytus liber герметистов — это буквально «немая книга», т. е. книга без словесного комментария, но в то же время это книга символов, поскольку символика поистине может рассматриваться как «язык молчания».
Латинское murmur есть не что иное, как корень ти, продолженный буквой r и повторенный дважды; здесь воспроизводится глухой протяжный звук, издаваемый с закрытым ртом.
Примеры интерпретаций этого рода см. в особенности в диалоге «Кратил».
Можно отметить, что именно таково значение слов Христа, хорошо подтверждающих глубокую тождественность «мифа» и «притчи», отмеченную нами выше: «вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах; так что они своими глазами смотрят и не видят; своими ушами слышат и не разумеют» (Мк 4,11–12; Мф 13,13; Лк 8,10). Речь здесь идет о тех, кто улавливает лишь то, что сказано буквально, и кто неспособен идти дальше, дабы постичь невыразимое: им, следовательно, «не дано знать тайну Царствия Небесного»; употребление слова «тайна» (mystere) в этой последней фразе надо отметить особо в связи с дальнейшими рассуждениями.
Поэтому с этимологической точки зрения абсурдно говорить о «созерцании» какого-либо внешнего зрелища, как сплошь и рядом делают наши современники, для которых настоящий смысл слов в ряде случаев, по-видимому, полностью утрачен.
Можно напомнить здесь предписание о молчании, которое надлежало хранить ученикам некоторых инициатических школ, в частности пифагорейской.
В этом и заключалась абсолютная непогрешимость, свойственная любой традиционной доктрине.
Этот смысл слова «мистерия», равным образом придаваемый и слову «сакральный» в силу сказанного нами выше, весьма четко выражен в словах Евангелия: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф 7, 6). Отметим, что профаны символически представлены здесь животными, считавшимися «нечистыми», в собственно обрядовом значении этого слова.
Вульгарная концепция «мистерий», в особенности когда она применяется к религиозной области, предполагает явное смешение между «невыразимым» и «непонятным», — смешение совершенно неоправданное, кроме тех случаев, когда имеется в виду интеллектуальная ограниченность некоторых индивидов.
В связи с этим обратим внимание, что «сверхрациональное» отнюдь не является синонимом «иррационального»: то, что выше разума, нисколько ему не противоположно, но попросту ускользает от него.
Вот почему мир — это божественный язык для тех, кто умеет его понимать: согласно библейскому выражению, «Небеса поют славу Господу» (Пс 19, 2).
Напомним еще раз по этому поводу, во избежание недоразумений, что мы решительно отказываемся давать название «традиции» всему чисто человеческому и «светскому», и в частности философской доктрине.
Поэтому маловразумителен известный масонский ритуал («регулярность» его, впрочем, весьма спорна), в котором источники датируются эпохой, ведущей начало от «Истоков символизма» (Аb Origine Symbolismi).
Пожалуй, уместно задаться вопросом, почему философия возникла именно в VI веке до Р.Х., — в эпоху, отличавшуюся довольно странными особенностями, как мы отмечали в ряде случаев.
В санскрите слово laukika — «светский», «мирской» (прилагательное от слова loka — «мир») зачастую берется в том же значении, что и в евангельском тексте, т. е. в смысле «мирской», «профанный», и это совпадение кажется нам достойным упоминания.
Впрочем, даже если рассматривать лишь собственный смысл слов, должно быть очевидно, что philosophia — отнюдь не Sophia, мудрость; по отношению к последней она могла бы быть подготовкой или этапом; поэтому можно было бы сказать, что философия становится неправомерной, если она не стремится вести к тому, что ее превосходит. Это признавали средневековые схоласты, когда говорили: Philosophia ancilla theologiae («Философия — служанка богословия». — Прим, пер.); но в этом их точка зрения была еще очень ограниченной, так как богословие относится к экзотерической области и чрезвычайно далеко от того, чтобы представлять традиционную мудрость во всей ее полноте.
Происходит ли это слово от празднеств Цереры у римлян, или, как полагают другие, от названия древнего города в Италии — Цере? По сути дела, это неважно, так как в любом случае его происхождение, как и происхождение слова «мистика», о котором мы говорили ранее, может иметь весьма слабое отношение к тому смыслу, который это слово обрело в обыденном употреблении, ставшем нынче единственным.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXVIII и XI.
См.: там же, гл. III и VIII.
Священные книги, или по крайней мере некоторые из них, возможно, представляют собой «поэмы» в этом плане; но они, конечно, не являются ими в «литературном» смысле, как считают современные литературные критики, которые тем самым стремятся свести их на чисто человеческий уровень.
Единственные следы магической поэзии, которые можно еще обнаружить в настоящее время на Западе, составляют часть того, что наши современники дружно называют «народными суевериями»; действительно, чаще всего они встречаются в деревенском колдовстве.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXVI и XXVII.
См.: там же, гл. XXXV.
По этому первоначальному смыслу слово «способности» идентично соответствующему санскритскому термину индрийя.
Не следует противопоставлять вышесказанному аргумент из числа тех, согласно которым стихийные «силы» могли бы быть результатом какой-либо инициации, полученной в «астрале», если не в «предыдущих существованиях»; необходимо уяснить, что, говоря об инициации, мы подразумеваем серьезные вещи, а не сомнительные фантасмагории.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXV.
См.: там же, гл. XXXVIII и XXXIX.
Слово дикша в санскрите обозначает собственно инициацию, хотя порой его следовало бы переводить скорее как «посвящение» (см. о связи этих двух идей сказанное нами выше о различных смыслах греческого слова mueo); в самом деле, в некоторых случаях, когда речь идет о лице, приносящем жертву, «посвящение», передаваемое термином дикша, носит лишь временный характер и значимо только в течение самого жертвоприношения; его надлежит повторить, если впоследствии та же самая персона станет приносить другую жертву, пусть того же рода, что и первую; поэтому невозможно признать за подобным «посвящением» характер инициации в подлинном смысле слова; ведь, как мы уже сказали, любая инициация есть нечто постоянное, приобретаемое раз и навсегда, и ее нельзя утратить ни при каких обстоятельствах.
Ограниченность эффектов возрождения, совершаемого экзотерическим путем, объясняет, почему оно никоим образом не может заменить инициацию или обойтись без нее, хотя общей чертой обоих является «второе рождение», понимаемое в самом широком смысле.
Можно отметить, что с этой точки зрения религиозное рукоположение представляет собой «экстериоризацию» священнической инициации, а помазание королей — «экстериоризацию» царской инициации, причем соответствующими функциями уже не наделяются лишь посвященные, как это было ранее.
Разумеется, констатация фактического существования чисто светских общественных организаций, т. е. лишенных каких-либо традиционных элементов, отнюдь не означает признания их правомерности.
Это справедливо даже для светских организаций, но очевидно, что последние в любом случае могут использовать эту силу только бессознательно и ради достижения результатов исключительно телесного порядка.
Можно отметить, что в христианской доктрине роль «духовного влияния» соответствует действию «благодати» и коллективной силы — «сообщества святых».
В подобном случае имеет место устройство, сопоставимое с живым существом в его полноте — с «телом», служащим вышеупомянутой «опорой», «душой», каковой является коллективная сила, и «духом», которым, естественно, становится «духовное влияние», действующее вовне при посредстве двух других элементов.
Разумеется, «молитва» — отнюдь не синоним «поклонения»; вполне можно просить милостей у кого-то, при этом отнюдь его не обожествляя.
Слово «заклинание» (incantation означает также «колдовство». — Прим, пер.) претерпело в обиходном употреблении известное вырождение, подобно слову «чары», которое также повсеместно употребляется в том же значении, тогда как латинское carmen, от которого оно происходит, первоначально означало поэзию в ее собственно «сакральном» смысле; пожалуй, небезынтересно отметить, что слово carmen имеет близкое сходство с санскритским karma, понимаемым, как мы уже сказали, в смысле «ритуального действия».
См.: «Символика креста».
Исламская традиция обозначает это как хаккул-якин, тогда как предшествующий уровень, который соответствует «видению» без отождествления, называется айнул-якин, а первый, какового могут достичь простые верующие с помощью традиционного экзотерического обучения, — это илмул-якин.
Уместно было бы спросить, действительно ли это прославление страдания свойственно особой форме христианской традиции и не «навязано» ли оно ей скорее естественными склонностями западного темперамента.
«Искания» — в этом смысле слово употреблено в средневековом источнике «Queste de Saint Graal». — Прим. пер.
Таким образом, очищение — это то же самое, что на языке Каббалы называют «растворением скорлуп»; в связи с этим вопросом мы также отметили в другом месте символическое значение «растворения металлов» («Царство количества и знамения времени», гл. XXII).
Это объяснение равным образом подходит и для фаз герметического «Великого Делания», которые, как мы уже указали, строго соответствуют фазам инициации.
См.: «Эзотеризм Данте».
В масонской символике это соответствует посвящению в степень Мастера.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXV и XXXVIII.
На Западе именно таков случай истинных братьев Розы и Креста.
Первая должна, к тому же, рассматриваться как имеющая лишь иллюзорное существование в сравнении со второй — не только в силу различения уровней реальности, к которым они соответственно относятся, но также потому, что — как мы объяснили выше — «второе рождение» обязательно предполагает «смерть» профанной индивидуальности, которая, таким образом, может далее существовать лишь как простая видимость.
Это, впрочем, можно отнести в самом общем плане ко всем традиционным цивилизациям, поскольку инициатический характер приписывается в них самим ремеслам, так что любое произведение искусства (или то, что так называют наши современники), какого бы рода оно ни было, непременно причастие этой сфере. О высшем и традиционном смысле «анонимата» см.: «Царство количества и знамения времени», гл. IX.
Например, так и было, по крайней мере отчасти, с романами о Святом Граале; к вопросу этого рода сводятся, пожалуй, все дискуссии о «личности» Шекспира, хотя на деле все, кто занят ими, никогда не рассматривали этот вопрос в его подлинном смысле и потому лишь запутали, сделав почти неразрешимым.
См. полное изложение указанной доктрины в нашей работе: «Les etats multiples de 1'etre».
Мы не говорим «ирреальный»; разумеется, иллюзия должна рассматриваться только как меньшая реальность.
Уместно, кроме того, отметить, что эта маска называлась по латыни persona; личность, в буквальном смысле, и есть то, что скрывается под маской индивидуальности.
Рассмотрение мира либо в соотнесении с Первопринципом, либо только как самого по себе лежит в основе традиционных и «светских» наук.
С другой стороны, от ministerium в смысле «функции» происходит слово metier, «ремесло», как мы уже отметили в другом месте («Царство количества и знамения времени», гл. VIII).
С этими символическими представлениями можно, к тому же, непосредственно соотнести ритуальную постановку инициатических «легенд», о которых мы говорили выше.
В Средние века «экстериоризация» в религиозной форме могла быть следствием такой адаптации; она, стало быть, не служит возражением против эзотерического характера этой традиции самой по себе.
См.: «Les etats multiples de 1'etre», ch. VI.
Однако на деле эти люди должны были иметь по крайней мере косвенную связь с данным искусством, пусть в качестве «покровителей» (или «патронов» в английском значении этого слова); аналогичным образом позднее печатники (ритуал которых строился, в его основной части, по «легенде» о Фаусте) «допустили» всех тех, кто имел какое-либо отношение к книжному ремеслу, т. е. не только книгоиздателей, но и самих авторов.
Невозможно, не извращая полностью смысла слов, дать иную интерпретацию выражению «свободнорожденный» (free-born), относимому к кандидату на инициацию и наверняка не имеющему ничего общего с освобождением от так называемых предрассудков!
Это были «Ложи Иакина», и сам «капеллан» именовался в старом «деятельном» масонстве «Брат Иакин».
Мы должны сказать, что в действительности она обязательно насчитывала даже двух таких членов — второй из них был врачом.
Эти масоны, впрочем, не получали всех «деятельных» степеней, и именно этим объясняется наличие у истоков «современного» масонства определенных лакун, которые пришлось заполнить впоследствии; а это могло совершиться лишь через посредство сохранившихся элементов «старого» масонства, гораздо более многочисленных в XVIII веке, чем обычно полагают историки.
Мы уже отметили ранее это различие, в связи с нынешним состоянием компаньонажа и масонства; компаньоны охотно называют масонов «своими братьями-созерцателями», и хотя это выражение означает признание общности происхождения, в то же самое время оно содержит оттенок пренебрежения, — впрочем, не без основания, как можно понять из нашего изложения.
Слово speculum на латыни действительно означает «зеркало».
В целом здесь существует такое же различие, как в греческом между соответствующими значениями слов praxis и poesis.
Мы неоднократно имели случай констатировать, что подобные уточнения ничуть не излишни; мы также решительно протестуем против всякой интерпретации, в силу вольного или невольного смешения относящей к любой инициатической организации то, что в наших сочинениях в действительности относится либо к псевдоинициации, либо к контринициации.
Мы никогда не могли понять, что в точности означает выражение «общества мысли», изобретенное некоторыми для обозначения одной категории объединений, которые довольно трудно определить. Но можно сказать наверняка, что если существует нечто соответствующее такому названию, то оно в любом случае не имеет ни малейшего отношения к какой-либо инициатической организации.
Разумеется, лица, о которых идет речь, в равной мере неспособны понять, что такое элита в истинном смысле этого слова, — смысле, имеющем, как мы объясним далее, чисто инициатическое значение.
В действительности слово «ментальность», как мы увидим впоследствии, недостаточно в этом отношении, но не стоит забывать, что в настоящий момент речь идет лишь о стадии подготовки к подлинному инициатическому знанию, на которой, следовательно, еще невозможно прямо обращаться к трансцендентному интеллекту.
Сказанное здесь можно с равным успехом отнести как к традиционной точке зрения в целом, так и к точке зрения иниииатической; если речь идет только о том, чтобы отличить их от светской точки зрения, то между той и другой нет никакого различия.
А также, добавим, от традиционной экзотерической точки зрения, которая в целом есть правомерный и нормальный способ рассмотрения того, что искажено светской точкой зрения; обе они в известном смысле относятся к одной и той же области, что нисколько не уменьшает их глубокого различия; но за пределами той области, которую можно назвать экзотерической — поскольку она затрагивает всех людей без различия, — существует эзотерическая и собственно инициатическая область, совершенно неведомая тем, кто пребывает на экзотерическом уровне.
Отсюда то, что мы назвали «претворением в жизнь» инициатических «легенд»; здесь можно было бы также сослаться на сказанное нами выше о символике театра.
Эта символика, впрочем, не связана исключительно с западными формами; скажем, Вигивакарма индуистской традиции — в точности то же самое, что и «Великий Архитектор Вселенной».
Этот универсальный Путь есть Дао дальневосточной традиции.
См., в частности, «Царство количества и знамения времени», гл. VII.
Мы понимаем под этим того, кого называют «гуру» в индуистской традиции или «шейхом» в исламской и кто не имеет ничего общего с фантастическими идеями на сей предмет, бытующими в некоторых псевдоинициатических кругах Запада.
Речь здесь идет о фундаментальном различении «самости» и «я», или личности и индивидуальности, которое составляет исходный принцип метафизической теории множественных состояний сущего.
Оба эти слова по сути обозначают одну и ту же вещь, рассмотренную с двух несколько отличных точек зрения; то, что является «инспирацией» для самого существа, которое ее обретает, становится «откровением» для других существ, которым оно его, в меру возможности, передает, манифестируя его вовне с помощью какого-либо способа выражения.
Напомним, что среди условий проявленного существования форма есть то, что характеризует всякое индивидуальное состояние как таковое.
Разумеется, это не означает, что тот, кто объясняет символы, пользуясь обычным языком, обязательно располагает лишь внешним знанием; это означает только, что лишь такое знание может быть сообщено другим в ходе подобных объяснений.
Такое высшее использование языка главным образом возможно, когда речь идет о священных языках, которые являются таковыми как раз потому, что устроены таким образом, что сами по себе носят чисто символический характер; это, естественно, гораздо сложнее в случае с обычными языками, в особенности когда последние употребляются в основном для выражения светских точек зрения, как это происходит с языками современными.
Такую «спекуляцию», осуществляемую на эзотерическом уровне, можно было бы сравнить не с философией, которая имеет отношение только к светской точке зрения, но скорее с теологией, соответствующей традиционному экзотерическому и религиозному уровню.
Мы должны уточнить, что такое превосходство мистиков должно пониматься исключительно по отношению к их внутреннему состоянию, ибо, с другой стороны, может случиться, как мы уже указывали выше, что за отсутствием теоретической подготовки они окажутся неспособны выразить что бы то ни было внятным образом; и кроме того, надо учитывать тот факт, что, невзирая на свою действительную «реализацию», они всегда рискуют заблудиться — уже в силу того, что не преодолели возможностей индивидуального порядка.
Этот отказ отнюдь не означает, что знание, о котором идет речь, становится в известном смысле противоположным или противостоящим знанию ментальному; последнее правомерно и значимо в своей относительной, т. е. индивидуальной области; мы вновь повторим, во избежание каких-либо недоразумений, что «сверхрациональное» не имеет ничего общего с «иррациональным».
Едва ли необходимо напоминать, что «сердце», рассматриваемое символически как центр целостной человеческой индивидуальности, традиции соотносят с чистым интеллектом; и это не имеет абсолютно никакого отношения к «сентиментальности», которую ему приписывают современные светские концепции.
См.: «L'Esoterisme de Dante», p. 58–61.
Мы берем здесь слово «истина» в значении арабского термина хакика, а слово «Сущность» в значении Эд-Дхат. — К этому в исламской традиции относится следующий хадит: «Тот, кто познал себя самого, знает своего Господина» (Ман арафа нафсаху факад арафа Раббаху); такое знание достигается тем, кто назван «оком сердца» (айнул-кальб), а это есть не что иное, как сама интеллектуальная интуиция; Аль-Халладж выразил ее в следующих словах: «Я вижу моего Господа оком моего сердца, и я говорю: кто ты? Он отвечает: Ты» (Раату Рабби би-айни кальби факулту ман анта, кала анта).
Здесь подразумеваются не только состояния, соответствующие расширениям индивидуальности, но также и сверхиндивидуальные, но еще обусловленные состояния.
Очевидно, в частности, что тот, кто с детства получил светское и «обязательное» образование в школах, не может считаться ответственным за него или рассматриваться поэтому как непригодный для инициации; весь вопрос состоит в том, какой «отпечаток» этого образования сохранит он впоследствии, ибо именно это реально зависит от его собственных способностей.
См., в частности, «Царство количества и знамения времени», гл. XVIII и XXXII.
Об отношениях такого «модернизма» с оппозицией любому эзотеризму см.: «Царство количества и знамения времени», гл. XI.
гласом вопиющего в пустыне (лат.)
На наших глазах один писатель-масон утверждал, что «первый инициированный должен был инициировать себя самого», причем с очевидным намерением отрицать «не-человеческое» происхождение инициации; трудно дойти до большего абсурда, как мы уже показали, объясняя истинную природу инициации; но не менее абсурдно полагать — в какой бы то ни было области, — что кто-то может дать самому себе то, чего у него нет, и тем более — передать; мы уже подчеркивали в другом месте вопрос подобного рода, в связи с весьма сомнительным характером психоаналитической трансмиссии («Царство количества и знамения времени», гл. XXXIV).
Мы уже говорили о подобной «экстериоризации», происходящей на другом уровне, в связи с отношением между некоторыми экзотерическими и инициатическими обрядами.
Три степени — бакалавра, лиценциата и доктора — воспроизводят тройственное деление, которое часто учреждается в инициатических организациях, в том числе в масонстве с его тремя степенями Ученика, Подмастерья и Мастера.
См.: «L'Esoterisme de Dante», p. 10–15.
В этом случае мы имеем другое деление, уже не на три, а на семь частей, которое и было характерно для средневековой организации «Верных Любви», а также в античности — для митраистских мистерий; в обоих случаях семь степеней или «уровней» инициации были подобным же образом поставлены в соответствие семи планетарным небесам.
В этом отношении «оборотная» сторона некоторых антимасонских кампаний совершенно необычайна.
«Царство количества и знамения времени», гл. XXX.
Это выражение восходит к Парацельсу, но на деле приобрело известность благодаря оккультистским рассуждениям, которым послужило поводом.
Именно это однажды выразил один шейх в следующих словах: «Надо, чтобы человек господствовал над хал (еще не стабилизированное духовное состояние. — Прим. пер.), а не хал господствовал над человеком» (Лазим ал-инсан яркаб ал-хал, ва лайза ал-хал яркаб ал-инсан).
По-арабски Ал-Хакк, что означает — не следует забывать — одно из божественных имен.
Ни какой-либо отдельной эпохи, могли бы мы добавить; но то, что непосредственно относится к характеру «длительности», потребовало бы для лучшего понимания более обширных объяснений, которым здесь не место; к тому же, мы дадим далее некоторые указания по этому вопросу «длительности».
Известно, что название «космополит» служило сигнатурой — «прикрытием» для различных персонажей; если сами они и не являлись истинными братьями Розы и Креста, то, по-видимому, служили рупором последних для внешней передачи некоторых учений и могли, следовательно, отождествляться с ними в известной степени, поскольку выполняли эту особую функцию.
Ал-тавхиду вахидун.
Слово «католический» (вселенский. — Прим. пер.), взятое таким образом в его первоначальном значении, часто встречается в сочинениях, в большей или меньшей степени несущих печать розенкрейцерского влияния.
Со всей строгостью следовало бы сказать здесь — мирская модальность индивидуальности, — ибо очевидно, что на этом экзотерическом уровне изменение не может быть достаточно глубоким, чтобы отнести его к чему-то большему, нежели простые модальности.
К организации именно такого рода принадлежал, к примеру, Лейбниц; мы говорили в другом месте о явно розенкрейцерской инспирации некоторых его концепций, но мы показали также, что нельзя полагать, будто бы он получил нечто большее, чем просто виртуальную инициацию, да к тому же неполную даже в теоретическом отношении (см. нашу книгу: «Les Principes du calcul infinitesimal»),
В целом это «легенда» того же рода, что и другие инициатические «легенды», о которых мы уже упоминали ранее.
Здесь мы напомним то, что говорилось выше об инициатической символике путешествия; впрочем, известно, особенно в связи с герметизмом, немало других путешествий — Николая Фламеля, например, — которые, по-видимому, имеют прежде всего символическое значение.
Отсюда название «Коллегия Невидимых», порой относимое к сообществу Розы и Креста.
Точная дата этого разрыва отмечена во внешней истории Европы заключением Вестфальских договоров, которые положили конец тому, что сохранялось еще от средневекового «христианства», заменив последнее чисто «политической» организацией в современном и светском смыЬле этого слова.
Было бы совершенно бесполезно пытаться определить «географически» место удаления братьев Розы и Креста; из всех известных нам предположений на этот счет самым верным является, конечно, то, согласно которому они удалились в «Царство пресвитера Иоанна», причем последнее, как мы объяснили в другом месте («Царь Мира», с. 254), — не что иное, как репрезентация высшего духовного центра; там действительно сохраняются в латентном состоянии, вплоть до конца нынешнего цикла, все традиционные формы, которые по той или иной причине прекратили манифестировать себя вовне.
Весьма сомнительно, что кто-нибудь из братьев Розы и Креста когда-либо писал что бы то ни было — разве что строго анонимно; ведь само его состояние возбраняло ему представать в качестве простого индивида, выступающего от своего собственного имени.
Небезынтересно отметить, что слово «суфий» по значению составляющих его букв численно равнозначно выражению ал-хикма ал-ияахийя, т. е. «божественная мудрость». — Различие между братом Розы и Креста и суфием в точности соответствует существующему в даосизме различию между «истинным человеком» и «трансцендентным человеком».
Таково в арабском языке одно из значений слова сирр, тайна, в частном его употреблении в «технической» терминологии эзотеризма.
Так, вероятно, обстояло дело в XVIII веке с организациями, которые были известны под именем «Златорозовый Крест».
См. наше исследование в «Символике креста».
Это представление мы более подробно объяснили в книге «Эзотеризм Данте».
В исламской традиции состояния, которые приводят соответственно к «малым мистериям» и «великим мистериям», обозначены как «изначальный человек» (ал-инсан ал-кадим) и «универсальный человек» ал-инсан ал-камил); оба эти термина в точности соответствуют «истинному человеку» и «трансцендентному человеку» даосизма, что отмечено нами в предшествующем примечании.
См.: «Autorite spirituelle et pouvoir temporel», ch. VIII. — Этот текст представляет собой отрывок, в котором Данте в конце своего трактата «De Monarchia» определяет соответственно атрибуты папы и императора, выражающие полноту этих двух функций в составе «христианства».
Священническая и царская функции предполагают совокупность приложений, принципы которых установлены, соответственно, указанными инициациями; отсюда употребление выражений «священническое искусство» и «царское искусство» для обозначения этих приложений.
Об этом см.: «Autorite spirituelle et pouvoir temporel», ch. II.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. VIII.
На Западе в Средние века формы инициации, свойственные кшатриям или тем, кого следует рассматривать как их максимально точный эквивалент, существовали в среде рыцарства.
Именно это объясняет — если ограничиться единственным характерным примером, — что выражение типа «царское искусство» могло употребляться и сохраняться вплоть до наших дней такой организацией, как масонство, связанной по своему происхождению с занятиями ремеслом.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXXVIII.
Он становится тем, кого в буддизме называют анагами, т. е. «тот, кто не возвращается» в состояние индивидуального проявления.
См.: «Autorite spirituelle et pouvoir temporel», ch. I.
См.: ibid., ch. III.
Во избежание возможных недоразумений мы должны уточнить, что было бы совершенно ошибочно считать, на основании сказанного нами о взаимном соответствии обеих инициаций «великим мистериям» и «малым мистериям», что священническая инициация не предполагала прохождения через «малые мистерии»; но дело в том, что этот переход в подобном случае может осуществиться гораздо быстрее, ибо брахманы по своей природе более склонны к познанию принципов и, следовательно, им нет нужды задерживаться на детальном развитии второстепенных возможностей; поэтому «малые мистерии» могут быть сведены для них к минимуму, т. е. только к тому, что в них наиболее существенно и нацелено непосредственно на достижение «изначального состояния».
Разумеется, мы понимаем эти термины в самом широком смысле, как обозначающие инициации, которые подходят соответственно природе кшатриев и природе брахманов, ибо для того, что связано с исполнением соответствующих функций в социальной сфере, царское миропомазание и священническое рукоположение представляют собой только «экстериоризации», как мы уже сказали выше; иначе говоря, они относятся только к экзотерической области и не предполагают никакой инициации, пусть даже просто виртуальной.
В этой связи можно было бы напомнить, в частности, о существовании «рыцарских» степеней среди высших степеней, превосходящих собственно масонские степени; каково бы ни было на самом деле их более или менее давнее историческое происхождение — вопрос о котором можно обсуждать до бесконечности, не приходя к сколько-нибудь определенному решению, — самый принцип их существования реально может быть объяснен только этим, что единственно важно для нас в настоящий момент.
Явления подобного рода, по-видимому, были наиболее распространены в эпоху Ренессанса, но и в наши дни они еще далеко не прекратились, хотя носят в целом весьма потаенный характер и совершенно неизвестны не только «широкой публике», но даже и большинству тех, кто пытается сделать своей специальностью изучение того, что принято обозначать расплывчатым термином «тайные общества».
Следует добавить, что эти инициации, низшие и искаженные, естественно, наиболее легко поддаются влияниям, исходящим от контринициации; мы напомним в связи с этим сказанное нами в другом месте об использовании всего того, что носит характер «осадков» (residus), в работе по разрушению традиции (см.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXVI и XXVII).
По этому предмету см., в частности, Вишну-Пурана.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. VII.
См.: там же, гл. II.
См.: там же, гл. X и XXIII.
Это следует также соотнести с тем, что мы сказали об отношениях розенкрейцерства в самых его истоках с мусульманским эзотеризмом.
Это слово является арабским по форме, но не по происхождению; оно, вероятно, производно от названия Кеми или «Черная Земля», данного Древнему Египту, что также указывает на происхождение того, о чем идет речь.
Слово Каббала имеет то же значение, что и слово «традиция»; но поскольку это слово древнееврейское, то при использовании другого языка, помимо еврейского, нет никаких оснований относить его к иным традиционным формам, нежели та, к которой оно принадлежит, что могло бы только вести к новой путанице. Точно так же слово тасаввуф в арабском языке может быть принято для обозначения всего того, что носит эзотерический и инициатический характер в какой бы то ни было традиционной форме; но при использовании другого языка следует оставить это слово исламской форме, к которой оно принадлежит по своему происхождению.
Отметим сразу, что не надо смешивать или попросту отождествлять алхимию и герметизм; собственно говоря, первая является доктриной, а второй — только ее приложением.
См.: «Autorite spirituelle et pouvoir temporel», ch. II.
Космологическая точка зрения предполагает также, разумеется, знание телесного проявления, но она рассматривает его прежде всего потому, что связывает себя с тонким проявлением как со своим непосредственным принципом; в этом она полностью отличается от профанной точки зрения, свойственной современной физике.
Такая транспозиция в действительности всегда возможна, коль скоро связь с высшим и истинно трансцендентным принципом не прерывалась. Мы говорили, что само герметическое «Великое Делание» может быть рассмотрено как представление инициатического процесса в его совокупности; однако речь тогда уже идет о герметизме не самом по себе, но о таком, который может служить основой вещам иного уровня, — аналогично тому, как традиционный экзотеризм сам может быть взят за основу инициатической формы.
Разумеется, мы берем здесь это слово в его древнем и строго этимологическом смысле.
Такие именно обстоятельства и представились на Западе в эпоху, обозначившую переход от Средних веков к Новому времени, и это объясняет отмеченное нами выше появление и распространение известных искажений этого рода в период Ренессанса.
Мы сказали, что «царское искусство» есть, собственно, форма приложения соответствующей инициации; но алхимия в действительности носит характер приложения доктрины, и способы инициации, если их рассматривают с «нисходящей» точки зрения, являются приложением самого ее принципа, тогда как, напротив, с «восходящей» точки зрения они служат «опорой», которая позволяет получить доступ к последнему.
Эта «гиперхимия» по отношению к алхимии — примерно то же, что современная, так называемая «научная», астрология по отношению к настоящей традиционной астрологии (см.: «Царство количества и знамения времени», гл. X).
Еще существуют там и сям псевдоалхимики подобного рода, и мы знали кое-кого из них как на Востоке, так и на Западе; но мы можем заверить, что никогда не встречали ни одного, кто добился каких-либо результатов, хоть как-то сопоставимых с огромными усилиями, потраченными на изыскания, поглотившие всю его жизнь!
В частности, такое название носит трактат Аль-Газали.
Напомним в связи с этим, что практические результаты, полученные светскими науками, никоим образом не оправдывают и не узаконивают саму точку зрения этих наук, как и не доказывают значение теорий, сформулированных последними, к которым они в действительности имеют лишь чисто «случайное» отношение.
Здесь можно использовать слово «способ», поскольку речь идет о результатах внутреннего состояния, достигнутого существом.
В исламской традиции мы находим весьма ясные примеры того, на что мы здесь указываем; так, Сейидна Али обладал, как говорят, совершенным знанием алхимии во всех ее аспектах, включая тот, который относится к созданию внешних эффектов, таких как трансмутации металлов; но он всегда отказывался хоть как-то использовать это знание. С другой стороны, рассказывают, что Сей-иди Абул-Хасан Эш-Шадили во время своего пребывания в Александрии превратил в золото, по просьбе египетского султана, который очень в том нуждался, большое количество презренных металлов; но он сделал это, не прибегая ни к какой операции материальной алхимии или какому-либо средству психического порядка, единственно посредством своей барака или духовного влияния.
Ал-инсану рамзул-вуджуд.
Это хадит, который мы приводили выше: Ман арафа нафсаху факад арафа Раббаху.
«Философский камень» является в то же время и в других аспектах «эликсиром долголетия» и «универсальным лекарством».
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. XXIII.
Нам известны некоторые так называемые эзотерические школы, которые действительно ставили перед собой цель добиться телесного бессмертия; следует сказать, что на самом деле речь шла лишь о псевдоинициации, даже усложненной элементами довольно сомнительного характера.
Кроме того, известно, что по мере того как человек становится старше, ему кажется, что годы протекают все быстрее, а это говорит о том, что длительность, которую они реально представляют для него, все более уменьшается.
Таков высший смысл «возрождения» и «тела славы», хотя порой эти термины могут также употребляться для обозначения того, что фактически существует лишь как продолжение человеческого состояния, но соответствует этим реальностям высшего уровня, являясь как бы их отражением; таковы, прежде всего, некоторые возможности, свойственные «изначальному состоянию», подобные тем, которые мы рассмотрим далее.
В самом деле, нет никакого смысла рассматривать переход в другие индивидуальные состояния; ведь совершенство человеческого состояния, как мы объяснили ранее, само по себе дает непосредственный доступ к сверхиндивидуальным состояниям.
По-видимому, именно таков случай некоторых индийских сиддха, которые — если судить по описаниям — живут в действительности на «другой земле», т. е. на одном из двипа, которые последовательно проявляются вовне в различных Манвантарах, а во время периодов, когда они переходят в «нечувственное состояние», сохраняются во внетелесных продолжениях человеческой области.
О символике «средины времен» и отношений, существующих в этой связи между обеими точками зрения — временной и пространственной, см.: «L'Esoterisme de Dante», p. 78–87
Применительно к пространству эта возможность именуется «вездесущность»; она является отражением «всеприсутствия» принципа, подобно тому как соответствующая возможность по отношению ко времени есть отражение вечности и предполагаемой ею абсолютной одновременности.
См.: «Orient et Occident» и «La crise du Monde moderne».
Выше мы отметили особенно абсурдную деформацию подобного рода, говоря о смысле слова «адепт»; само слово «инициация» не более защищено от этих неверных употреблений, ибо некоторые пользуются им сегодня для обозначения элементарного учения какого-либо профанического «знания» и порой оно фигурирует в названиях произведений, которые на деле представляют собой «вульгаризацию» худшего толка.
В языке журналистов встречается даже термин «спортивная элита», и это последняя степень вырождения, возможного в случае этого слова!
Естественно, мы не должны заниматься здесь социальной концепцией — современной и светской — «выборов», проистекающих из «всеобщего голосования» и, следовательно, осуществляемых «снизу», когда пытаются произвести высшее от низшего, в противовес всякому понятию истинной иерархии.
Это верно в отношении не только телесного мира, но и тонких модальностей, принадлежащих той же области индивидуального существования.
Можно было бы сказать, что в силу циклического движения «нисхождения» их неизбежно должно становиться меньше и меньше; и благодаря этому можно понять, что означает традиционное утверждение, согласно которому нынешний цикл завершится, когда «число избранных исполнится».
Разумеется, во всем, связанном с элитой, важен всегда только вопрос «качества», а не «количества».
Существовал достаточно ясный намек на это еще в масонстве XVIII века, где говорилось об учреждении системы высоких степеней «внутри» обычной Ложи.
Разумеется, речь при этом идет отнюдь не о различных «элитах», но о степенях внутри одной и той же элиты.
Именно в этом значении оказывается слово «избранник», например, в названии некоторых высших степеней различных масонских обрядов; это, впрочем, не говорит о том, что всегда сохранялось реальное осознание его значения и всего того, что оно действительно подразумевало.
В исламской традиции Ал-Мустафа, «Избранник», — одно из имен Пророка; когда это слово употребляется «по преимуществу» таким образом, оно, следовательно, относится к «Универсальному Человеку».
Это иерархическое устройство фактически было искажено введением некоторых «парламентских» форм, заимствованнных у светских институтов, но, несмотря ни на что, оно существует в системе надстраивающихся друг над другом степеней.
В качестве примера светских иерархических организаций можно назвать современные армии; этот пример, пожалуй, остается самым ясным в нынешних условиях, поскольку административные иерархии в действительности ни в коей мере не заслуживают этого названия.
Выше мы упоминали разделения на три и семь степеней; очевидно, что при разнообразии инициатических форм их может существовать гораздо больше.
Мы напомним, что «адепт» — это именно тот, кто достиг полноты действительной инициации; некоторые эзотерические школы проводят, однако, различие между теми, кого они называют «младший адепт» и «старший адепт»; эти выражения, по крайней мере в их первичном значении, следует тогда понимать как обозначающие того, кто достиг совершенства, соответственно, на уровне «малых мистерий» и «великих мистерий».
Мы говорим, что человек ассимилирует истину, поскольку таков обычный словесный способ передачи, но вполне можно было бы сказать наоборот: что он сам ассимилируется этой истиной; значение этого замечания станет понятно впоследствии.
Уместно было бы только сделать оговорку относительно того, что выражение или формулировка истины могут быть неадекватными и что даже всегда так и бывает в известной мере; но это отнюдь не затрагивает сам принцип.
Так, возьмем самый простой пример: ребенок, если он понял и усвоил элементарную математическую истину, будет непогрешим всякий раз при очередном изложении этой истины; но, напротив, он не будет непогрешим, если станет повторять вещи, которые просто «заучил наизусть», но отнюдь не усвоил.
Напомним, что это верно для экзотерических обрядов, открыто признаваемых и католической доктриной, как и для обрядов инициатических.
Когда мы говорим «регулярно», то это обязательно означает обладание требуемыми качествами.
Именно это воздействие духовного влияния в случае обучения доктрине обозначается на языке католической теологии как «схождение (assistance) Святого Духа».
Все это в точности соответствует католическому понятию «папской непогрешимости»; удивление вызывает лишь та особенность, что доктринальная непогрешимость всецело приписывается функции, осуществляемой исключительно одним индивидом, тогда как в других традиционных формах обычно признается, что все те, кто исполняет регулярную функцию обучения, причастны этой непогрешимости сообразно объему их функции.
Прибегая к геометрической символике, можно было бы сказать, что первым из двух этих различий доктринальная непогрешимость определяется в горизонтальном плане — ибо традиционные формы как таковые располагаются на этом уровне; а вторым — в плане вертикальном, ибо здесь речь идет об иерархически расположенных друг над другом областях.
Из мрака свет (лат.)
Порядок из хаоса (лат.)
Если полагают, что исторически девиз Ordo ab Chao выражал прежде всего намерение внести порядок в «хаос» многочисленных степеней и «систем», возникших во второй половине XVIII века, то это отнюдь не является веским доводом против сказанного нами, ибо речь здесь идет в любом случае только об очень узком применении, которое ничуть не препятствует существованию других, более важных значений.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. III.
Существует также другой, высший смысл символики тьмы, относящийся к состоянию изначальной непроявленности; но мы рассматриваем здесь только низший и собственно космогонический смысл.
Санскритское слово лока, «мир», произведенное от корня лок, «видеть», имеет прямое отношение к свету, как показывает, впрочем, сопоставление с латинским lux; с другой стороны, сближение слова Loge с лока — через посредство латинского locus, идентичного ему, отнюдь не лишено смысла, поскольку масонская Ложа рассматривается как символ мира или «космоса»: это есть, в противовес «тьме внешней», соответствующей профанному миру, «место светлое и устроенное», где все совершается по обряду, т. е. в соответствии с «порядком» (puma).
Другой смысл слова «порядок» имеет здесь особо значимый оттенок: в самом деле, значение «веления», которое оно также несет в себе, выражено в древнееврейском слове йомар, которым передано воздействие божественного Слова в первой главе Книги Бытия; впрочем, мы вернемся к этому несколько позже.
См.: «Царство количества и знамения времени», гл. II.
Это «необработанный камень» (rough ashlar) масонской символики.
Или «безвидном и пустом», согласно другому переводу, впрочем, почти равнозначному по сути тоху ва-боху Книги Бытия; Фабр д'Оливе передает его как «случайная потенция бытия в потенции бытия», что и в самом деле довольно хорошо выражает совокупность частных возможностей, содержащихся и как бы свернутых в потенциальном состоянии в самой потенциальности этого мира (или состояния экзистенции), взятого в его целостности.
В связи с девизом, о котором идет речь в настоящий момент, это обозначено в шотландском масонстве как «царство Священной Империи» — явно в память об устройстве прежнего «христианства», рассматриваемого как применение «царского искусства» в частной традиционной форме.
Таково само определение «недеятельной активности» в даосской традиции; именно это мы ранее назвали «воздействием присутствия».
Небезынтересно отметить в связи с этим, что в масонских организациях, наиболее полно сохранивших старинные обрядовые формы, Библия, лежащая на алтаре, раскрыта именно на первой странице Евангелия от Иоанна.
Впрочем, это ясно следует из того факта, что теория, на которую опирается наука мантр (мантра-видья), проводит различие между разными модальностями звука: пара или непроявленный, пашьян-ти и вайкхари или слово артикулированное: только это последнее относится собственно к звуку как чувственному качеству, принадлежащему телесному миру.
Таковы первые слова Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово» (In principle erat Verbum).
Здесь мы должны напомнить об упомянутой нами ранее связи между двумя различными смыслами слова «повеление» (ordre) (приказ и порядок. — Прим. пер.).
См.: «Символика креста», с. 51–54.
Символика двоякого движения сердца должна рассматриваться здесь как эквивалент хорошо известной в индуистской традиции символики двух противоположных и взаимодополняющих фаз дыхания; в обоих случаях речь идет о чередовании расширения и сжатия, которые соответствуют также двум терминам — coagula и solve — герметизма, — но при условии, что обе фазы должны пониматься в обратном смысле, сообразно тому, рассматриваются ли вещи по отношению к принципу или к проявлению, так что изначальное расширение обусловливает «коагуляцию» проявленного, а изначальное сжатие — его «растворение».
Все это соотносится с ролью Метатрона в еврейской Каббале.
Нетрудно увидеть, что все это может быть отождествлено с областью сверхиндивидуального проявления.
Он «творец» по отношению к нашему миру, но в то же время он сам «сотворен» по отношению к высшему Первоначалу, и вот почему его называют также Карья-Брахма.
См.: «L'Homme et son devenir selon le Vedanta», ch. XIV. — В самом имени Хираньягарбха ясно обозначена эта светоносная природа, так как свет символизируется золотом (хиранья), которое само есть «минеральный свет» и занимает среди металлов то же положение, что и солнце посреди планет; известно, что солнце в символике всех традиций является также одной из фигур «Сердца Мира».
Это замечание может помочь определить отношения «духа» (эр-рух) и «души» (эн-нефс), причем последняя является, в полном смысле слова, «витальным принципом» каждого отдельного существа.
См. «Царство количества и знамения времени», гл. XX.
Состояние, о котором идет речь, в терминологии исламского эзотеризма обозначается как хал, тогда как состояние, соответствующее отождествлению с центром, как макам.
Согласно общей символике Вод, «Океан» (на санскрите самудра) представляет совокупность возможностей, содержащихся в определенном состоянии существования; каждая волна соответствует, таким образом, в этой совокупности выявлению отдельной возможности.
В исламской традиции это относится в особенности к аспекту или атрибуту, выраженному в божественном имени Ал-Хайи, которое обычно переводят как «Живой», но гораздо точнее было бы передать как «Животворящий».
Это, разумеется, относится не только к мантре индуистской традиции, но также и к тому, что соответствует ей в иных традициях, например, к зикру в традиции исламской; речь идет в самом общем плане о звуковых символах, рассматриваемых в ритуалах как чувственные «подпорки» «заклинаний» в смысле, объясненном нами ранее.
См.: «L'homme et son devenir selon le Vedanta», ch. XVI и XXI.
Поскольку Кундалини символически изображается в виде змеи, свернувшейся кольцом (кундала), можно было бы здесь напомнить о тесной связи, существующей в традиционной символике между змеей и «Мировым яйцом», о которой мы упомянули, говоря о Хираньягарбхе: так, у древних египтян Кнеф в форме змеи выпускает «Мировое яйцо» изо рта (что означает намек на первостепенную роль Слова в создании мира проявленного); упомянем также равнозначный символ «змеиного яйца» друидов, которое изображалось в виде окаменелости морского ежа (oursin fossile).
См. «L'Homme et son devenir selon le Vedanta», ch. III.
Другой символ, чья связь с сердцем подобна в этом плане связи сердца с яйцом, — это плод, в центре которого также находится зародыш, обозначающий то, о чем идет речь; каббалистически этот зародыш изображается в виде буквы iod, которая в древнееврейском алфавите является первоначалом всех остальных букв.
Речь здесь идет не об отдельных Аватарах, которые проявляются в ходе отдельных циклических периодов, но о том, кто реально и с самого начала является принципом всех Аватар; равным образом, с точки зрения исламской традиции Эр-Pyx мухаммадия является принципом всех форм пророчества и лежит в самих истоках всего творения. Напомним, что слово Аватара выражает, собственно, «нисхождение» первоначала в область проявления, а также, с другой стороны, — что словом «зародыш» (germe) во многих библейских текстах обозначается Мессия.
Катха Упанишада, 1-е Валли, шрути 14.
Огонь (Тежас) содержит в самом себе два взаимодополняющих аспекта — свет и тепло.
Это еще одна причина — в добавление к «центральному» положению Хираньягарбхи, — чтобы символически отождествить его с солнцем.
Йатха пинда Брахманда (см.: «L'Homme et son devenir selon le Vedanta», p. 143, 191).
См. «Царь Мира», с. 277–281. — Можно также отметить, что отождествление «второго рождения» с «прозябанием» луза в точности напоминает даосское описание инициатического процесса как «эндогении бессмертного».
Чакрой короны. — Прим. пер.