Замороженный мир

Глава четвертая Старичок, который бродит по ночам

Звонок в дверь, прерывистый, дрожащий, торопливый, поднял всех на ноги посреди ночи. Жавший на кнопку одновременно и барабанил, причем так, что мощная, выполненная по спецзаказу дверь содрогалась. Долбушин и его телохранитель Андрей выскочили из комнат. Долбушин был с зонтом. Андрей – с арбалетом и короткой полукруглой секирой.

– Вы кого-то ждете, Альберт Федорович? – спросил Андрей, пытаясь углядеть что-нибудь на мониторе наблюдения.

Долбушин покачал головой:

– Нет. Но я догадываюсь, кто это. Дионисий Тигранович.

– Почему вы думаете, что это он? – удивился Андрей.

– Посмотри на дверь. Сталь вся во вмятинах. Там или толпа берсерков с тараном, или один Белдо. Вот увидишь: когда мы откроем, он будет жаловаться, что его маленькие слабенькие ручки устали.

– Значит, открываем? – уточнил Андрей.

– Открывай, конечно, пока от двери хоть что-то осталось!

Андрей отодвинул засов, на всякий случай держа наготове арбалет. На пороге действительно стоял Белдо, бледный и шатающийся. Его одежда была перемазана жидкой грязью и пахла так, словно ею вытирали слизь дохлых эльбов.

– Альберт, не прогоняйте меня! Я совершенно без сил! – едва выговорил старичок, проваливаясь в квартиру как в трясину.

– Это мы уже поняли, когда вы стали стучать! – сказал Долбушин. – Как вас пропустила охрана внизу?

– Охрана… – повторил Белдо, пытаясь понять значение этого слова. – Ах да… там были какие-то люди… Они что-то хотели, один попытался меня схватить.

– Они хотя бы живы? – перебил Долбушин.

Личико Белдо стало озабоченным. Глава форта понял, что старичок уже не помнит, что сделал с охраной дома.

– Ах, Альберт, умоляю! Я так устал, так устал!

Дионисий Тигранович, шатаясь, сделал несколько шагов и, рухнув на полку для обуви, уронил голову на руки. Длинный плащ, свисая с вешалки, накрывал его сверху. Маленький старичок казался под ним спрятавшимся ребенком.

– Что стряслось? – спросил Долбушин.

Дионисий Тигранович всхлипнул:

– Я только что из Подземья! И вот! Вот, смотрите! – Белдо повернул руки ладонями кверху. Обе ладони у него были в крови.

– Вы ранены?!

Белдо всхлипнул:

– Это не моя кровь… Чернава умерла у меня на руках! И Лиа тоже погибла, а форт Тилля потерял девятерых!.. Уцелели только я и еще одна девочка, Фиа… – Белдо опять стал раскачиваться, хватаясь окровавленными ладонями за свисающий с вешалки плащ. – Это все Гай! Проклятый эгоист! Он меня туда погнал! Я никогда ему этого не прощу! Я хоть добрый, но злопамятный… Вы ведь знаете, что я злопамятный, Альберт?

– Боюсь отвечать положительно. Вдруг вы это запомните? – насмешливо отозвался Долбушин. – Андрей, отведи Дионисия Тиграновича в душ! Найди, во что ему переодеться.

Оставляя на полу грязные следы, старичок послушно засеменил в ванную. Четверть часа спустя он уже сидел в гостиной, облаченный в спортивный костюм. Глава финансового форта был поражен, как скоро Белдо вернул себе бодрое настроение. Не он ли только что дрожал и трясся, прячась под плащом, как маленький мальчик?!

– Ах, Альберт! – воскликнул глава магического форта, окуная печенье в чай и потом всасывая его в себя как вурдалак. – Вы мой единственный и настоящий друг! Заметьте, именно к вам я пришел среди ночи! Не к Младе и Владе, не к Гаю, а к вам!

Долбушин взглянул ему на лоб. Хотел поймать его на лжи, но Белдо не врал. Всасывающий в себя печенье, всхлипывающий, смешной, облаченный в чужую, слишком большую для него одежду, старичок был искренен. Он действительно пришел к Долбушину, действительно был напуган и действительно нуждался в утешении.

Общаясь с Белдо, Долбушин открыл для себя, что люди, даже самые неприятные и скверные, все равно сложны и неодназначны. Любого человека можно охарактеризовать через цепочку противоречивых прилагательных. Например: мягкий, малодушный, щедрый, нерешительный, милый, остроумный сплетник. Грубый, раздражительный, добрый, сентиментальный, нетерпеливый, болтливый, смешно жадничающий герой. И так до бесконечности. Было бы желание находить достаточное количество прилагательных.

Если Тилль был человеком с ампутированным светом в душе, то у Белдо этот свет исказился и принял уродливо-причудливые формы, сменявшиеся порой полным мраком. Наедине с собой в пустой комнате Белдо мог сидеть с пасмурным, кислым, больным лицом. Звонил телефон – мгновенно преображался: становился суетливым, радостным, размахивал ручками. Кажется, весь мир готов затопить сиропом. Собеседнику казалось, что впервые в жизни он встретил верного друга и единомышленника. И откуда ему было знать, что, вешая трубку, Дионисий Тигранович мгновенно остывал лицом и злобно говорил: «Весь мозг проел! Чтоб ты во сне умер!»

– Ах, Альберт! – сказал Белдо плаксиво. – Я знаю, что вы не оцените моей искренности, однако скажу вам, что старость, особенно после бурно прожитой жизни, вещь страшная. Все удовольствия куда-то улетучиваются, даже срочные дела уходят, и человек оказывается в обществе самого себя – то есть в самом дурном обществе из всех возможных.

Долбушин никогда не оспаривал того факта, что Белдо порой бывает искренним, однако взамен требует искренности и от собеседника, и эту чужую искренность преспокойно продает потом всем желающим. Поэтому глава финансового форта лишь медленно кивнул, разглядывая брючины спортивного костюма, которые страдающий старичок безжалостно обкорнал ножницами.

– Испортили-таки? Кстати, это был подарок Гамова! Какая-то уникальная ткань. Она и дышит, и влагу выпускает, и чуть ли не ножками спортсмена шевелит. С тех пор как Гамов сообразил, что Рина моя дочь, он мне постоянно делает подарки. С чего бы это?

Слегка обиженный тем, что Долбушин не поддержал его игры в секретики, Дионисий Тигранович с грустью потрогал неровно отрезанные брючины:

– Простите, Альберт! Я не подозревал, что костюм вам так дорог! А Женечка мудр не по годам. Девушки переменчивы – отцы постоянны… А что Риночка? Как она?

Дионисий Тигранович был последним, с кем Долбушин стал бы обсуждать Рину. Он слишком хорошо знал старичка. Вначале тот обсудит Рину с ним, поцокает язычком, поохает, потом не менее сочувственно обсудит все с Гаем, потом, как пчелка, перелетающая с цветочка на цветочек, отправится к Тиллю, который тоже в конце концов родитель двух прекрасных сыновей, до сих пор еще не женатых.

– Так кто убил ваших магов и берсерков? Или они между собой чего-то не поделили? – спросил Долбушин.

Дионисий Тигранович перестал высасывать печенье и зарылся носом и губами в свою пустую чашку, скрывшую его лицо до глаз. Долбушин понял, что он соображает, о чем сказать и о чем умолчать.

– Нет, Альберт! Никаких разборок фортов. Вы ведь слышали, что под Китай-городом находится замурованное древнее хранилище эльбов?

– Это которое искали?

– Оно самое! Я чувствовал, что с ним что-то нечисто. Первошныры ничего так просто не замуровывали! И защиту так просто не ставили. Мы бы только потеряли людей.

– Вы их и так потеряли, – напомнил Долбушин. – Зачем было лезть в замурованное хранилище?

Белдо жалобно заморгал:

– Ну как же… Гаю пришло в голову, что за прошедшие столетия личинки вполне могли дозреть и теперь пожелают поделиться с нами псиосом. Конечно, существовали определенные риски, поэтому я взял с собой берсерков и лучших боевых магов.

Долбушин взглянул на Белдо с удивлением. Старичок открылся перед ним с неожиданной стороны.

– И вы согласились? Просто так отправились в Подземье требовать у личинок эльбов арендную плату за тот каменный гроб, в который их когда-то замуровали?

Старичок неуютно пошевелился.

– Как бы я отказал Гаю?.. – залепетал он. – И потом… ведь эльбы не люди. Друзья, враги, месть – это все наши категории. Эльбов нельзя просчитать до конца. Их цивилизация слишком древняя.

– И что же было потом?

– Ужасно, Альберт, ужасно! Защита отмыкалась только шныровской нерпью, причем нужен был череп со стрелой! Чернава догадалась использовать Фиа! Она напугала ее, и, как мы и надеялись, бедная девочка помчалась за помощью к Сашке! Почувствовав, что Сашка снял защиту, я поспешил вниз с Чернавой, Лиа и берсерками! Берсеркам пришлось немало попыхтеть, чтобы сломать стену. Только у двоих топоры подходили для такой работы, а лом был всего один.

Долбушин представил, как берсерки, мешая друг другу и теснясь, пускают в ход топоры.

– Когда стена рухнула, вперед пошли Чернава, Лиа и берсерки. А мы с Фиа замыкали!

– Разве место полководца не впереди его войска? – поинтересовался Долбушин.

Белдо даже не попытался смутиться:

– Вы бы тоже испугались, Альберт! Зловещее место! Тоннель вывел нас в сводчатый зал. Там был огромный камень. Всей нашей совместной магии хватило лишь на то, чтобы чуть сдвинуть его с места и открыть узкую щель, в которую едва можно было протиснуться. Первой внутрь нырнула Чернава. За ней Лиа, а с ними я отправил берсерков! А потом мы с Фиа услышали ужасные крики! Вы не можете себе представить, что это были за крики! Что-то догоняло их и убивало одного за другим! Наружу вырвалась одна Чернава! Но видели бы вы ее раны, Альберт! Ее словно выжгли и высосали одновременно!

Старичок закрыл лицо руками. Долбушину это не понравилось, потому что, закрывая лицо, Белдо одновременно прятал от него и глаза.

– Я хочу заглянуть к вам в сознание! Убедиться, что все это правда. Снимите защиту! – попросил Долбушин.

– Вы с ума сошли?! Никогда! – взволновался Белдо.

– Не волнуйтесь! Всех ваших секретов мне не узнать. Объем хранимой в вашем мозгу информации слишком велик. Представьте, что при мне вы на пять секунд приоткрыли чемодан с личными письмами и достали оттуда одно. Ясно, что я не успел бы прочитать другие.

Дионисий Тигранович облизнул губы, что-то про себя просчитывая:

– Так и быть. Заглядывайте! Я прекрасно знаю, что человеческий мозг похож на библиотеку, по которой ночью с тусклой свечкой в руке шаркает тапками усталый библиотекарь.

Белдо убрал руки, повернул к Долбушину маленькое личико и распахнул глаза, ставшие вдруг непривычно огромными. С ощущением человека, шагающего с мола в холодное, полное медуз море, Долбушин нырнул в его зрачки. Помчался по узким переходам сознания с множеством запертых от него дверей. Изредка ему попадались трехколесные велосипеды, тазы с бельем и дважды или трижды – спящая в кресле старая женщина: видимо, совсем уже что-то из детства, что старичок и спрятать поленился. Наконец впереди забрезжил свет. Перешагивая через пыльные ящики и заскотченные коробки, в которых, судя по всему, хранилось школьное образование Белдо, Долбушин прорвался к освещенной двери и заглянул.

И сразу же перестал быть собой, из зрителя превратившись в участника событий. Увидел узкий, оплывающий глиной ход. Толстые раскисшие бревна, поддерживающие ненадежные своды. А вот и сам Белдо – жмется снаружи к огромному камню. Долбушин не видит его – он сам теперь и есть Белдо, слился с ним воедино. Глава форта чувствует влагу стены, о которую опирается ладонями. Теперь это и его ладони.

Долбушин жадно слушает с ним вместе. Чернава, Лиа и посланные вперед берсерки негромко переговариваются. Внезапно раздается крик – еще полувопросительный. Тому, кто кричит, неловко. Он еще не уверен, есть ли повод, не обмануло ли зрение, не засмеют ли его потом, что он запаниковал.

Новые крики – теперь уже полные паники. Лиа и Чернава выпускают атакующие молнии. Молнии врезаются во что-то мягкое, слышны шипение и вонь. Дальше все сливается: шарканье бегущих ног, шум потасовки, испуганный вопль. Уцелевшие пытаются протиснуться в узкую щель, в панике убивая друг друга. Все перекрывает новый причмокивающий звук. Невероятно противный, точно насос работает в засоренной раковине. Этот хлюпающий звук заполняет собой весь зал. Крик раненого обрывается негромким хлопком и хлюпом. Фиа, стоящая рядом с Белдо, поворачивается и в панике мчится прочь. Белдо хочет последовать за ней, но из пролома ему на руки вываливается Чернава. Что-то раскаленное пронизало ее плоть насквозь, опалило жаром, перемазало слизью – но она еще жива.

– Что это было, Чернава? – кричит Белдо.

– Не знаю… Очень больно. Не бросайте меня! – шепчет Чернава.

Белдо бережно сажает ее, прислоняет спиной к камню.

– Сейчас, Чернавочка… сейчас… я быстренько! – бормочет он, а сам все пятится, пятится – и вот уже бежит, спотыкаясь, по ступенькам. Долбушин, слившийся с ним воедино, убегает вместе с тем, чьими глазами глядит. Вслед же им несется шепот – последний шепот ведьмы, не заглушенный даже многими метрами земли:

– Будь ты проклят, Дионисий! Я попала к тебе в форт глупой девчонкой, сбежавшей из ШНыра! Знай: то, что убило нас, придет и за тобой!

Старичок беспокойно завозился, и Долбушина вышвырнуло из чужого сознания.

– Вы бросили ее. Она была еще жива! – сказал Долбушин, массируя налившиеся болью виски.

Белдо не оправдывался:

– Вы же сами все видели! Я не мог рисковать. А если бы то, что их прикончило, вырвалось наружу? У Чернавы не было руки, в теле оплавленная дыра – а она жила и даже говорила! Ах, Альберт, прошу вас, не бросайте меня! Я должен ехать к Гаю! Поедем вместе! Все равно он вас вызовет!

Вскоре главы фортов уже сидели в машине, и Андрей гнал автомобиль по пустым улицам. Долбушин сидел с ним рядом. Белдо на заднем сиденье требовал по телефону у Кеши Тилля, чтобы тот немедленно разбудил отца. Кеша вел себя как истинный Тилль, то есть пытался показаться тупее и непонятливее, чем был на самом деле, что ему с успехом удавалось.

Долбушин смотрел на мелькавшие фонари и думал, что в воспоминаниях, которые Белдо ему великодушно предоставил, был тщательно выстрижен один кусочек. Небольшой, старательно затертый фрагмент относился к тому отрезку времени, когда Дионисий Тигранович, подхватив рухнувшую на него Чернаву, мельком заглянул в пролом стены.