Замуж за мажора (СИ)

“???”, — копирует мой вопрос.

“Это адрес и время. Жду тебя там сегодня”, — отвечаю в его же манере.

“Адрес чего?”

Черт!

Сглотнув слюну, медлю секунду, после чего печатаю:

“Это каток. Я никогда не каталась на коньках”.

Пффффф…

Он молчит не меньше минуты, после чего уточняет, видимо, сверившись с картой:

“Каток в центре города?”

“Да”

С силой закусив губу, понимаю, что бросила в его красивое, такое серьезное лицо белую перчатку. Это так, потому что он молчит! Я и сама не знаю, хочу ли, чтобы нас хоть кто-то мог увидеть вместе, но если… если бы у меня была такая цель, лучшего места просто не найти…

Что я делаю?

Успокаивает лишь то, что принять это решение за нас обоих должна не я, а он! И с его принятием Дубцов не спешит целых пять минут. Понятия не имею, о чем он думает, но от его ответа живот взрывается мурашками:

“Хочешь научиться кататься?”

Это значит да?

Он согласен? Пойти со мной туда, зная, что нас могут увидеть!

Я знаю, что у него с коньками проблем нет. Он нападающий в какой-то городской хоккейной команде. В его соцсетях каждый второй пост про хоккей!

“Хочу”. — Тру ладонью живот.

“Жди меня у касс”.

Глава 19

Положив на стол телефон, пытаюсь не издать ни звука, хотя мне вдруг хочется застонать.

Алёна безучастно смотрит в пространство, а мне хочется превратиться в бабочку и сделать парочку кругов под потолком, может тогда перестанет плясать сердце?

То, что прямо у Алёны под носом я обзавелась от неё секретами, вызывает чувство вины, но его с лихвой перекрывают другие чувства. Целый букет чувств, имя которым Кирилл Дубцов.

Господи, у нас что, свидание?

А как же та блондинка?

Он согласился, и это значит, что ему плевать, увидят нас вместе или нет. Я и сама не знаю, чего хочу — чтобы «мы» продолжали быть секретом или наоборот.

Он лицо Универа!

Как я вообще могла не знать о его существовании?!

Страницы его соцсетей посвящены его бурной студенческой деятельности, как у какого-нибудь депутата. А ещё спорту, и иногда он позволяет себе опубликовать что-то «личное». Например, свой отдых в закрытом загородном клубе или на белом мальдивское песке в компании… своей девушки…

Я не знаю, чего от него ждать, но я точно знаю, чего бы ему от меня хотелось. Того, чего всем парням нужно от девушек, но до Дубцова никто не предлагал мне этого так открыто. До него я не думала о парнях ТАК. Что почувствую или не почувствую, когда… то есть, если он дотронется до меня. Дотронется так, как мужчина касается женщины… А если я дотронусь до него?..

Боже ты мой!

Живот обжигает кипятком, и мне хочется спрятать лицо в ладони.

Мы даже не встречаемся, а я думаю о том, чтобы вместе с первым поцелуем вручить ему заодно и свой первый раз. Просто браво, Калинина!

— Пойдёшь со мной шопиться? — рассеянно спрашивает Алёна.

— Ммм… что? — Тру лоб, посмотрев на неё.

— Пойдёшь со мной в ТЦ? После пар, — повторяет она.

— Я… ммм… давай завтра, — лепечу, понимая, что если пойду, вместо шопинг буду собирать лбом стены.

Пожав плечом, Алена ныряет в свой телефон, а я снова погружаюсь в свои перепутанные мысли.

Может это и глупо, отказываться. Если до этого утро было сонным, то теперь оно стало бесконечным. Я не знала, что время умеет растягиваться. Тянуться, как черепаха с гирями на лапах.

Именно так я ощущаю его, пока пытаюсь дотянуть до последней пары.

Именно так я ощущаю его, когда, перерыв весь шкаф, со злостью понимаю, что мне нечего надеть! Отбросив джинсы, натягиваю лосины, тёплые носки и толстовку, отмечая полное отсутствие аппетита, хотя я с утра ничерта не ела.

Я знаю Дубцова каких-то пару недель, и уже начала терять аппетит. Это ли не повод никогда не знакомиться с ним поближе?

Все это бесполезно. Я хочу увидеть его сильнее, чем чёрной икры, завёрнутой в красную, и чем ближе эта встреча, тем сильнее я ее хочу!

В сгустившихся сумерках город зажег огни и гирлянды.

Рассматриваю их, прижавшись виском к оконному стеклу трамвая и пропуская вошедших на остановке людей.

Купол нового спортивного комплекса видно издалека. Внутри у касс толпятся люди, и я понимаю, что их здесь гораздо больше, чем я думала.

Отлично, Аня.

Расстегнув куртку и сняв шапку, вглядываюсь в лица и слегка успокаиваюсь, не находя ни одного знакомого. Прижимаюсь к стене, наблюдая, как бегут минуты на больших электронных часах и как компания школьников высыпает из входных дверей.

Наверное, я должна была заставить его ждать себя, а не наоборот, но я… просто ненавижу опаздывать, и Дубцов, кажется он тоже…

Он возникает в дверях, одетый в пуховик до колен и шапку-носок. На его плече висят связанные за шнурки коньки просто гигантского размера, и все те секунды, пока его глаза кружат по залу, ища то, что ему нужно, проклятые адреналиновые пузырьки снова заполняют мою кровь и рассекаются мурашками по животу.

Глава 20

Отыскав меня, подпирающую стену, Дубцов плавно меняет направление своего движения, и, когда оказывается рядом, мне приходится поднять подбородок, чтобы смотреть в его невообразимо карие глаза. Делает ими неторопливый круг по моему зардевшемуся лицу, медленно расстегивая куртку. На его скулах красные пятна от мороза, но даже они ему идут. Его родители точно очень сильно старались, чтобы он получился на славу.

— Давно ждешь? — интересуется он.

Тот факт, что целую минуту мы беззастенчиво друг друга разглядываем, меня уже не смущает, а его… кажется, его вообще ничего и никогда не смущает. Это наследственное? Или для этого нужно каждый день практиковаться? Желание спросить его об этом почти нестерпимое, но вместо этого тихо отвечаю:

— Нет.

Склонив набок голову, спрашивает:

— Какой у тебя размер?

— Ммм… Размер?

— Ноги, — Дубцов слегка выгибает брови. — А ты о чем подумала? — добавляет с легкой усмешкой на своих красивых губах.

Соображаю секунды, глядя на него непонимающе, но когда понимаю…

Черт!

Если до этого мои щеки и не краснели, то теперь они вспыхивают, как по команде.

Моя реакция очень его радует, потому что усмешка превращается в нахальную, а глаза демонстративно скатываются куда-то в область моей груди. Но как и двадцать четыре часа назад, я не собираюсь жалеть о том, что отправила ему то фото. Тем более, что он вглядывается в меня так, будто хочет смутить еще больше.

— Тридцать семь, — пожимаю плечом и ляпаю следом. — А у тебя?

— У меня? — вздыхает он, будто мой способ завязывать беседы совершенно безнадежный. — С утра был сорок четвертый.

— Оу… — бормочу, посмотрев на его коньки. — Это не многовато?

— Выживаю как-то, — произносит Дубцов.

Прыснув от смеха, поднимаю на него глаза.

— Хочешь поговорить об этом? — строю из себя психоаналитика.

— Только если напьюсь. — Чешет свою бровь.

Снова улыбаюсь, чувствуя трепет где-то под ребрами, потому что его ухмылка вдруг становится ленивой, и это совершенно меняет его лицо. Глаза приклеиваются к его губам, и я облизываю свои, сжимая в кулаки лежащие в карманах ладони.

Замолкаем, и моя улыбка тает, как льдинка на солнце, ведь он снова становится собой — сдержанным и закрытым, как банковский сейф, но я только что видела его улыбку, и она мне не приснилась. Именно поэтому его преображение больше не пугает меня так, как в тот день, когда увидела Дубцова впервые. Он не стал понятнее ни на один чертов процент, но теперь, по крайней мере, я могу смотреть ему в глаза так же бесцеремонно, как и он в мои. Этим мы и занимаемся, потому что я вдруг решаю, что и за миллион не сдамся первой.

— Пффф… — выдыхает, делая шаг в сторону. — Побудь здесь, — бросает, разворачиваясь.

Исподлобья слежу за тем, как выставив вперед плечо, пробирается сквозь толпу к кассам. Оплатив нам проход и пару прокатных коньков для меня, вручает их со словами:

— На таких кататься — мазохизм, но у них все поршивые.

— Переживу, — забираю у него пару белых, видавших виды коньков. — Эмм… Пошли?

— Тебе вон туда, — кивает головой на коридор, не спуская с меня глаз. — Там женская раздевалка. Ценные вещи возьми с собой.

— Ладно.

— Куртку можешь снять. — Продолжает разбрасываться советами, будто мы собираемся слетать в космос, а не кататься на коньках. — Встретимся на льду. — Сказав это, уходит в противоположном направлении не оглядываясь.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, думая о том, что все это очень большая ошибка, ведь Кирилл Дубцов — это просто волк в овечьей шкуре. Если я хочу вернуться домой целиком, а не по частям, мне нужно быть, черт возьми, начеку, а рядом с ним мои мозги работают через раз. И он тоже об этом знает, потому что, в отличии от него, застегивать свои эмоции на все пуговицы я не умею.

Глава 21

Неуклюже переставляя ноги по резиновым коврикам, двигаюсь по коридору. Очень надеюсь, что как только лезвия моих коньков окажутся на льду, перестану чувствовать себя, будто на шарнирах. В самом деле, если бы знала, что буду чувствовать себя такой неуклюжей коровой, придумала бы другое занятие для этого вечера.

Толкнув дверь, выхожу на трибуну и припадаю к бортику, глядя на то, как по льду курсируют люди. Девочка лет девяти крутит дикие пируэты прямо у меня под носом, мимо на огромной скорости проносится мужчина в синих пластиковых коньках…

Ото льда веет холодом.

Поправив капюшон толстовки и перчатки, пытаюсь отыскать во всей этой толчее знакомый силуэт, но он находится сам. Дубцов появляется откуда ни возьмись и поднимает столб ледяной крошки, затормозив прямо напротив меня.

Избавившись от куртки, он остался в свитере и джинсах. Его шапка на месте, перчатки тоже, и на коньках он кажется настоящим верзилой. А еще он кажется расслабленным, будто прогулка по льду солидно подняла ему настроение.

Поднеся ко рту ладони, дует на них. Ловко смещается в сторону и тормозит рядом с дверью, протянув мне свою ладонь.

— Выходи. — Тычет в меня подбородком.

Ладно…

Нерешительно поставив одну ногу на лед, хватаюсь за его руку. С писком хватаюсь за его плечо, когда вторая нога оказывается на льду. В этот момент мои ноги перестают меня слушаться, разъезжаясь в разные стороны.

— Аййй… — визжу, повисая на шее Кирилла и проскальзывая ногами между его ног.

Его руки сжимаются вокруг меня, когда сгибается под тяжестью моего висящего на нем тела. Дернув меня вверх, приводит в вертикальное положение нас обоих, и моя щека влипает в его грудь.

Среди кучи посторонних людей, запахов, звуков, зажмуриваюсь, вдыхая запах его свитера. Абсолютно мальчиковский запах. Запах мужского парфюма, но еле-еле заметный.

Мне нравится…

Его тело такое твердое и устойчивое, что у меня слабеют колени. Самое ужасное заключается в том, что в его руках мне комфортно, как дома! Двумя крошечными вдохами ворую еще немного его запаха, прежде чем хрипло спросить:

— Ты что, в коньках родился?

Поднимаю лицо, и капюшон слетает с головы. По щекам проносится холодный сквозняк, остужая кожу.

— Нет, — смотрит на меня, опустив подбородок. — Просто с координацией.

— Хочешь сказать, что я родилась без нее? — Делано возмущаюсь.

— Ну, давай проверим, — скалится он.

— Кир! — визжу, когда его обутая в этот гигантский конёк стопа выбивает лед из под моих ног.

С криком выбрасываю вверх ногу, падая на бок, но он подхватывает меня раньше, чем успеваю поцеловать лед, и снова ставит на ноги, как куклу.

— Сдурел?! — цепляюсь за его плечи.

На его лице бесшабашная улыбка, от которой у меня сердце замирает.

— Тссс… — разворачивает мое тело к себе спиной и вжимается в нее грудью, обняв своими стальными бицепсами мой живот.

Щеку обжигает его дыхание. Перевожу свое и хватаюсь за его руки у себя под грудью, пока он медленно вращает нас вокруг своей оси.

— Колени чуть согни… — велит прямо у меня над ухом.

Холодный нос прижимается к моему виску.

— Дубцов… — тяну в панике, когда, выбрав направление, он вдруг начинает набирать скорость, толкая меня собой вперед.

— Ничего не делай, просто скользи, — командует, повысив голос так, чтобы я его услышала. — И смотри перед собой…

— Я… я тебя убью! — рычу, чувствуя, как разжимаются его руки и как эти же руки придают мне ускорения, оттолкнув от себя.

Перестав дышать, “скольжу” прямо к бортику, пересекая какие-то синие и красные хоккейные линии! Ни черта не контролируя ситуацию, просто плыву по льду, выбросив в стороны руки, как чертова птица, и это… потрясающе…

От восторга щекочет в груди. Я бы могла укатиться вот в закат. Почему я не делала этого раньше?! Не знаю, наверное ждала этого фокусника!

Он ловит меня прежде, чем успеваю встретиться с бортиком. Сносит собой, закручивая так, что смеюсь и кричу, умоляя его остановиться…

— Я сдаюсь! — зажмуриваю глаза. — Сдаюсь!

— Я что, предлагал сдаться? — усмехается где-то над моей головой.

Гад!

Снова смеюсь, забывая обо всем на свете, пока он вытворяет со мной все эти кошмарные трюки. И, несмотря на то, что моя роль во всем этом — визжать и болтаться в воздухе, выдыхаюсь именно я, а не он.

По спине стекает пот, и ноги ослабели, будто пробежала спринт. Схватившись за бортик, дышу, как загнанная кобыла, пока Кир выписывает вокруг меня восьмерки, меняя местами ноги и поднимая ледяные “брызги”.

Мне жарко, и щеки горят. Лицо готово треснуть от улыбки.

Сорвав с руки перчатку, бросаю в Дубцова, с рычанием предупреждая:

— Не подходи ко мне!

Игнорирует, медленно катясь в мою сторону. Упершись руками в бортик вокруг меня, нависает сверху. Он все еще улыбается, а я все еще помню каждое соприкосновение с его телом, может мне жарко еще и поэтому?

Его лицо так близко, что я тянусь навстречу, даже толком этого не понимая.

— Хочешь еще? — выгибает бровь.

— Нет! — толкаю его ладонью в грудь.

— У девушек “нет” — это значит “да”?

— Я предупрежу тебя, когда заговорю на этом языке.

— Идет. — Повернув голову, осматривает каток.

Я вдруг понимаю, что мы наделали шума больше, чем если бы запустили из кармана фейерверк. Глядя на его профиль, хочу понять, что он думает о том, что мы здесь устроили? Он явно о чем-то думает, блуждая глазами вокруг.

Мне хочется дотронуться губами до его щеки. Или до его шеи…

— Поехали со мной, — вдруг говорит Кир, повернув ко мне голову.

— Куда? — еле шевелю губами.

Его взгляд такой странный.

Напряженный и… какой-то потерянный. Будто не он только что жонглировал мной, как мячиком. Поиграв желваками на своих точеных скулах, смотрит на меня исподлобья, и мне вдруг кажется… будто впервые в нашей с ним жизни он не приказывает а… просит.

Что за черт?!

— Я уже говорил куда. — Вдруг становясь невозмутимым.

На квартиру к его другу?

Мое горло сдавливает спазм. Я не хочу расставаться с ним прямо сейчас, но я… если он возьмет от меня то, что ему надо, что тогда?! Он просто испарится?

Кусая губы, смотрю в его глаза. То, что он не жалит меня своими стрелами за эту нерешительность, не помогает.

Он испарится в любом случае. Если поеду и если не поеду, он испарится! Почему-то я просто уверена в этом… Он из другого мира. В его мире по окончании сессии студенты едут кататься на сноубордах в Альпы или серфить на Бали, а я проведу свои каникулы, подрабатывая на кассе городского общепита.

Отвернувшись, смотрю на изрезанный его коньками лед. Тихо, чтобы не выдать бури у себя в душе, говорю:

— Мне нужно домой.

— На каком это языке? — мрачно спрашивает Кир.

— На… ммм… — Прочищаю горло. — На том, на котором “нет” — это значит “нет”.

Он молчит целую минуту, а я не решаюсь поднять на него глаза.

— У меня машина сломалась, — говорит отстраненно, отталкиваясь от борта. — Сама доберешься?

Киваю, продолжая прятать от него глаза.

— Тогда пока.

— Пока.

Слушая, как удаляется звук от его коньков, давлю першение в горле и эту горечь, от которой хочется зареветь.

Глава 22

Кирилл

Заглушив мотор своего “вранглера”, впиваюсь глазами в лобовое стекло.

Тупая злость, которая гнала меня сюда, как ненормального, трансформировалась в такую же тупую усталость.

Вдохнув через сжатые зубы, врезаю затылком по подголовнику. Понуро смотрю на свою ладонь, сжимающую руль.

На кой хрен Калинина такая святоша?! На кой хрен она такая правильная?!

У меня в мозгах переклин, я даже наехать на нее не могу, как следует. Просто, твою мать, не могу. Её из кожи вытрясти — проще простого. Своим сопротивлением она мою шкуру только если поцарапать может. И даже не до крови. Но меня от этого вставляет достаточно, чтобы позволять ей царапаться. Хочу, чтобы царапалась. Ей это идет.

Твою мать…

Не хочу ждать, думать тоже не хочу. Хочу ее дико, а что потом, фиг знает.

Порция дерьма от Марины мне обеспечена, но соглашаясь на “ультиматум” мотылька сегодня утром, я взвесил все “за” и “против” и решил, что готов к этой конфронтации. Если в наших с Мариной отношениях “перерыв”, то это означает, что никакого гребаного поводка на моей шее не будет.

Выхожу из машины, саданув дверью с солидной дурью. Достав из багажника сумку с запасными вещами, хлопаю заодно и крышкой.

Хоть с Калининой, хоть без нее, я домой сегодня не вернусь.

Двор клубной многоквартирки вычищен от снега так, что захочешь поскользнуться, не поскользнешься.

Добравшись до квартиры, раздеваюсь и осматриваюсь.

В квартире Ника Баркова не был ни разу. Если была необходимость уединиться с Мариной, делали это в ее квартире, ну а моя квартира… у меня такой нет. Отец намекнул, что у меня еще жопа зеленая, чтобы иметь собственные апартаменты, ибо я для этого ни хрена не сделал. В том плане, что мне, ссаному студенту, иметь собственную конуру не по статусу.

Рухнув на диван в гостинной-студии, подкладываю под голову локоть, пялясь в потолок.

Сегодня вернутся родители, а мне позарез хочется еще один день побыть предоставленным самому себе.

Слушаю, как где-то за окном воет сирена, и бездумно переключаю пультом режимы потолочной люстры.

В желудке пусто.

Вряд ли у Баркова холодильник забит, он здесь появляется пару раз в неделю, если не меньше. Зато на журнальном столе непочатая пачка презервативов.

Сев, тру лицо ладонями и швыряю пульт на диван.

Встаю и, хрустя шеей, рассекаю кулаком воздух.

Упершись кулаками в подоконник, смотрю на город. Термометр с той стороны стекла показывает минус пятнадцать.

— Зараза, — прикрываю глаза.

Правильную девочку правильный мальчик после совместного променада должен отвезти домой. Правильная девочка получает правильный поцелуй на ночь и отправляется в кровать. Правильный сценарий, который подразумевает, что после этого мы за ручку, твою мать, прогуляемся по центральной “ёлке”.

Оглядывая пустую квартиру, с раздражением понимаю, что лучше бы так, чем вообще никак.

Я злой и голодный. Просто гребаный волк. Я должен был отвезти ее домой, но наказать ее мне хотелось больше.

Достав из кармана телефон, смахиваю с экрана блокировку.

На экране пышная девичья грудь, упакованная в черный кружевной лифчик. Настолько прозрачный, что вижу очертания напряженных сосков, но не могу понять их цвет.

Тело каменеет, и хочется дать кому-нибудь в бубен, чтобы сбросить напряжение.

Открыв мессенджер, быстро печатаю:

“Добралась?”

В ожидании ответа, успеваю сходить в прохладный душ. Марина так часто выносила мне мозг вот такими долгими ответами на простые вопросы, что я априори не реагирую на задержку. Но выхожу из кабинки, как сосунок, когда слышу сигнал телефона.

Обмотав полотенцем бедра, проваливаюсь в сообщения и пару секунд втыкаю, шевеля мозгами.

“Не пиши мне больше”, — читаю, сдвинув брови.

“Серьезно?”, — печатаю тут же. — “Уточни, на каком это языке?”

“На том самом”, — тут же отвечает она.

Подло и низко, но в качестве очередного наказания решаю исполнить просьбу, оставляя последнее сообщение без ответа.

Натянув трусы, падаю в гостевую постель Баркова и в темноте бормочу:

— Блин, мотылек. Я тебя все-таки съем…

Глава 23

Кирилл

Под грохот грейдера, кружащего вокруг моей тачки, не отрываю глаз от парадных дверей главного корпуса универа. На крыльце курит гурьба парней, в остальном штиль. Через десять минут закончится четвертая пара, и крыльцо будет выглядеть, как муравейник.

В нетерпении ерзаю по сиденью, почесывая пальцами подбородок. Подбородок колется, потому что на бритье я забил. Я не из породы орангутанов, могу дня два не бриться…

В ладони оживает телефон, которым стучу по колену.

— Блин… — бормочу, принимая звонок от матери. — Привет. Как долетели?

— Привет. — С наездом. — Не поздновато интересуешься?

— Извини. Вчера уснул рано. — И это чистая правда.

— И где ты уснул, если не секрет?

Впервые в жизни меня мутит от необходимости объясняться, где я провел ночь. Раньше это не было проблемой, потому что ответ всегда был один: “у Марины”. Информацию о том, что у нас с Мариной затяжная пауза, решаю оставить при себе. Не думаю, что ей эти новости понравятся. Не думаю, что ей понравились бы причины такого положения дел. Это тоже давит на мозги, но сейчас мне на все хочется положить здоровенный болт и поскорее закончить этот разговор.

Я не был дома сутки. Я и в универе не был сутки, потому что, проснувшись в квартире Баркова, решил тупо выспаться впервые за этот месяц. Тупо весь день проваляться в в обнимку с игровым джойстиком и пиццей, никому не объясняя, с какого вдруг куста впервые в жизни я решил прогулять целый учебный день.

— В постели, — отвечаю, изображая шутника.

— А конкретнее?

— Мам, ты правда хочешь подробностей? — стараюсь звучать ровно.

— Наверное, нет, — цокает она. — Сегодня будь дома. Хочу с тобой пообщаться.

— У меня хоккей, — вру, переворачивая запястье и проверяю время.

— Ладно, — тянет недовольно. — Но чтобы на ночь приехал домой.

Вдохнув поглубже, выпускаю вместе с воздухом:

— Ага.

Отключаюсь, засовывая телефон в карман.

Я бы соврал, если бы сказал, что у меня дофига личного пространства. Сейчас его нехватка чувствуется особенно остро. Все это меркнет и отходит на второй план, по сравнению с нетерпением, которые снова заставляет ерзать по сидению. С трудом понимаю, как дотерпел до вечера и не выскочил из своих трусов.

Я, твою мать, не хочу больше терпеть.

Как только на крыльце начинает прибывать народ, хватаю с пассажирского сиденья перчатки, и выскакиваю из машины.

Оббежав грейдер, опираюсь рукой об низкую ограду стоянки и перепрыгиваю, не спуская глаз с парадных дверей.

Не собираясь толкаться в этой мясорубке, перескакиваю через ограду парка и пристраиваю плечо к старому дубу недалеко от входной арки.

Набросив на голову капюшон, выдыхаю пар, пытаясь восстановить дыхание от этой олигофренской гонки. Помимо того, что стал сталкером, еще и веду себя, как тринадцатилетний хренов страдалец.

Оттолкнувшись от дуба, прыгаю на месте, чтобы разогнать кровь. От холода мерзнет нос. Наблюдаю за тем, как на дорожке появляется компания девушек. Пропускаю, не наблюдая той, которая нужна мне. Я очень надеюсь, что компании у нее не будет…

Бинго.

— Пф-ф-ф… — выдыхаю в черное небо.

По лицу растекается лыба.

На ней рыжая дубленка и шапка с помпоном. На ногах ботинки с мехом вокруг лодыжек и какая-то вязаная юбка до этих самых лодыжек.

Придерживая у подбородка ворот дубленки, Калини быстро семенит в сторону стадиона.

Пробравшись через кусты, выхожу на дорожку за ее спиной и оббиваю от снега ботинки. Леплю небольшой снежок и запускаю им прямо по ее заднице в десяти метрах от себя.

— Ай…

Слышу тихий писк, ухмыляясь в своем капюшоне.

Подпрыгнув на месте, Калинина разворачивается и возмущенно приоткрывает ротик.

Нафиг все. Не хочу больше терпеть…

Вижу, как съезжаются под шапкой ее брови. Вижу, как мечутся по мне распахнутые зеленые глаза.

Покрутив головой, осматривается вокруг, но не двигается с места.

Вокруг никого. Удивительные минуты тишины между пересменками.

— Будешь кричать? — спрашиваю лениво, загребая с куста еще снега.

— Чего тебе? — Кусает губы, наблюдая за тем, как выверено и точно леплю плотный снежок.

— Соскучилась?

— Мир не вокруг тебя одного вращается. — Задирает маленькие точеный подбородок.

— Неправильный ответ, — цокаю, запуская в нее снежком, но так, чтобы ни одна часть ее драгоценного тела не пострадала.

Он падает прямо к ее ногами, рассыпаясь на десять маленьких снежков.

Пискнув, Аня отскакивает назад и роняет с плеча сумку.

— Хочешь в кино? — интересуюсь между делом.

Мне уже без разницы, где с ней светиться. Я уже все палки перегнул, какие только мог. И то, что Марина до сих пор молчит, ни черта не показатель того, что за пределами моего королевства спокойно.

— У тебя сегодня крыша не на месте? — выпаливает Аня.

— Можем в кафешке посидеть… — Набрасываю варианты.

— Дубцов…

— В шахматный клуб… — Юродствую.

Куда там еще тихони ходят?

— Дубцов! — почти орет.

Замолкаю.

Вижу, как крылья ее маленького носа раздуваются, как поджимаются губы.

— Аня… — выдыхаю хрипловато.

Развернувшись, она улепетывает по дорожке так, что сверкают пятки ботинок.

Блин…

Кто ж так делает, дурочка моя.

Сорвавшись с места, ломлюсь следом.

Глава 24

В десять шагов оказываюсь рядом и сгребаю ее в охапку. Прижав к боку, уношу с дорожки, пока брыкается и визжит.

Тестостерона в крови столько, что хоть в банки закручивай. Все, что сдерживал все эти дни, теперь на поверхности.

Из-за поворота возникают бегуны из футбольной команды. Резко разворачиваюсь, переставая офигевать от собственного безмозглого поведения.

— Кир! — рычит Аня, болтая в воздухе ногами.

— Тссс… — свернув с дорожки, тащу ее к грибку-сторожке для всякого уборочного инвентаря.

Опустив на ноги, толкаю к стене и упираюсь в нее предплечьями, окружая Калинину собой со всех сторон.

Поскольку это похищение совершенно обоюдное, молча ждем, пока стихнет топот ног, тупые шутки и коллективный ржач наших универских футболистов.

Когда он стихает, в тишине парка слышу только наше прерывистое дыхание.

Отличные догонялки.

Упершись лбом в кирпичную стену сторожки, чувствую ее дыхание на своей щеке. Втягиваю в себя тонкий запах ее девичьих духов. Такой нежный, что сосет под ложечкой.

Провожу по холодной гладкой щеке губами, согревая.

Слышу, как падает на снег ее сумка, гремя всем содержимым.

Выдохнув, отстраняюсь, заглядывая Калининой в лицо.

Ее щеки совершенно красные. И нос тоже. Наверное, это особенности ее кожи, но ей идет, а ее губы, просто, твою мать, алые.

Смотрит на меня волком, толи злая… толи возбужденная. Обведя губы языком, выпаливает:

— Тебе просто скучно, да?

— Сейчас мне вообще не скучно. — Черчу большим пальцем круг на ее виске.

Любуюсь ее ресницами. Они подкрашены черной тушью, а вообще, они рыжие. Видел тогда, в тот день, когда она впервые попалась мне под ноги.

Отвернувшись, она упрямо смотрит на парк.

Вот это упрямое до позеленения выражение на ее лице я уже видел неоднократно.

— У тебя есть девушка. — Выдыхает драконий клубок белого пара.

Это не похоже на вопрос. Скорее на утверждение.

Этот долбаный вопрос повестка гребаного месяца. Ничего удивительного, Марина всюду в моей жизни, особенно в соцсетях. Никогда не предавал этому значения. Всегда было пофиг…

Не думаю, что у меня есть девушка. Не думаю, что вообще в состоянии в данную минуту на месте Калининой представить Марину или кого-то другого. Но именно от мотылька я хочу того, чего сам, твою мать, не понимаю!

— А если есть, то что? — бормочу, теребя помпон ее шапки.

Ее губы снова поджимаются. Дышит тихо, как мышка. Мышка. Она не мышка. Ни разу, твою мать…

Ну, давай, мотылек. Пошли меня на хрен! Поставь перед выбором, сам я, сука, не справляюсь. Ага…

— Тогда иди к ней, — чеканит, продолжая глядеть на парк. — И… от меня отстань.

— Собственница, значит? — спрашиваю тихо.

Повернув голову, смотрит мне в глаза.

На слова не тратится, итак все понятно. Либо все, либо ничего.

Ныкаться по кустам с любой девушкой для меня вдруг неприемлемо, а с ней… с ней и подавно.

— Нет у меня девушки. Претендуешь?

— Ну ты и Нарцисс… — наступает своим ботинком на мой.

— Дыши, Калинина, — предупреждаю, прежде чем раздавить ее губы своими.

Глава 25

— Мммм… — Ударяет по башке тихий стон.

Обнимаю ладонями ее щеки, нетерпеливо раскрывая мягкий ротик своим. Перед глазами белые круги, будто забыл, какими мягкими бывают женские губы. Но с этими все по-другому. Эти так хотят моих, что под кожей зудит ответная реакция!

— Мммм… — Пытаюсь себя заткнуть, но в эти губы все равно улетает мой собственный стон.

Калинина стекает по стене, хватаясь за мой воротник своими варежками. Вжимаю ее собой в стену, отпуская тормоза.

Давлю на ее губы опять, чтобы пустила внутрь.

Подчиняется.

Сожрать ее готов!

Я должен извиниться… Я извиняться не умею, а может и умею…

Жадно всасываю в себя все, что могу, включая ее язык.

Мммм, твою мать…

Очередная попытка свалиться к моим ногам, и на этот раз я сгребаю в ладони ее округлую маленькую задницу, подбрасывая Калинину вверх и подставляя ей свое лицо.

Обняв мою шею руками, вжимается холодным носом в мою щеку. Шумно дышит, глотая ртом воздух, пока я, зажмурив глаза, сам пытаюсь прийти в себя.

Она дрожит вся. У меня стоит так, что свет гаснет. Морщусь, пытаясь вернуть кровь в башку, но сейчас даже мороз мне не товарищ.

— Мммм… — выдыхаю страдальчески. — Ты вообще целовалась раньше? — спрашиваю сипло, не открывая глаз.

— Да… — шепчет, втягивая носиком воздух, но мне вдруг кажется, что она тупо затаривается моим запахом.

— С парнями, а не с котятами, — бормочу обреченно.

Тихо прыскает от смеха, а мне не смешно. Ей девятнадцать, и я у нее первый во всех смыслах.

Не могу разжать рук. Желание почувствовать ее кожу на своей отдаётся болью там, где ее бедра влипают в мои. Я даже не знаю, понимает ли она, что там творится. Сам вдруг понимаю, что не хочу больше спешить. Не тогда, когда она от вида моего члена в состоянии эрекции в обморок хлопнется.

Ее губы неуверенно накрывают мои, будто не знают, как ко мне подступиться. Порхают, оставляя повсюду горячие следы, а мне хочется врезаться в ее рот языком и хорошенько его отыметь.

Тормози, Дубцов! Испугается ведь.

— Повторяй за мной… — хриплю, забирая инициативу.

Прихватываю легонько ее губы. На нейтралке впервые в жизни учу девушку целоваться. Ее стоны, как удар битой по коленям. Через минуту все к фигам выходит из-под контроля, потому что не один я здесь кайфую, как нарик от дозы. Когда сплетаю наши языки, меня шатает. Качнувшись, роняю ее и упираюсь рукой в стену, заставляя Аню опустить ноги на снег.

Обняв ее лицо ладонью, соединяю наши лбы.

— О, мамочки… — Слышу дрожащий шепот и улыбаюсь.

Я бы мог сказать, что получил свое хотя бы отчасти, но правда состоит в том, что я даже на пять процентов не насытился.

— Куда ты хочешь пойти? — повторяю вопрос.

Под джинсы наконец-то продирается мороз. Очень кстати, хочу, чтобы у меня в трусах все уменьшилось по-максимуму, иначе до машины придется идти с большим напрягом.

Аня теребит ворот моей куртки и скороговоркой произносит:

— Хочешь ко мне? Я имею в виду… то есть… там дед и… ничего такого…

Поднимаю пальцами ее подбородок, заставляя смотреть на себя.

— Приглашаешь меня в гости? — рассматриваю ее пунцовое лицо.

У меня примерно тысяча пятьсот вариантов, куда забуриться этим вечером в городе. Начиная от кафешек, заканчивая клубами, но ее вариант неожиданно оказывается предпочтительнее любого из моих вариантов. Даже несмотря на старомодную древность такого расклада. Даже несмотря на то, что мне, скорее всего, придется выпить чайник чая с Борисычем, это не напрягает. Ее дед — потрясный старик, и меня не напрягает даже то, что ее предложение — это чистой воды перестраховка.

Это перестраховка, потому что моя тихоня мне нихрена не доверяет.

Ее губы припухшие, и в ожидании ответа думаю о том, как скоро украду поцелуй на ее территории.

— Да. Если хочешь. — Смотрит на мой подбородок.

— Хочу, — отвечаю с чистосердечным пофигизмом.

Косится на меня, бормоча:

— Пошли тогда?

— Мммм… — оттолкнувшись от стены, беру ее за руку.

Вывожу на дорожку, в кое-то веке наслаждаясь обыкновенной прогулкой по парку, даже несмотря на то, что мы оба задумчиво молчим и просто стараемся не отморозить задницы всю дорогу до дома на окраине студгородка.

Глава 26

— Не поздновато для прогулок, девушка?

Черт…

Сорвав с крючка куртку, быстро пихаю руки в рукава.

— Ммм… что? — Просовываю ноги в ботинки.

Нахожу свои глаза в зеркале и пару раз прохожусь по волосам расческой.

Мои глаза так горят, будто внутри меня зажгли лампочку.

Улыбаюсь, втягивая в себя знакомые запахи дома.

— Завтра учебный день. — Голос деда звучит назидательно, и… немного обеспокоенно.

Обернувшись, смотрю на него удивленно.

— Ты чего, дедуль? — Тяну руку за шапкой. — Белены объелся?

Отшучиваюсь, даже несмотря на то, что выглядит он каким-то странным. Может быть немного хмурым. Может мне это только кажется, потому что в моей голове шаром покати, а бабочки в животе такие гигантские, что хочется кричать.

И так третий день подряд.

Покружив глазами по моему лицу, дед вдруг тяжко вздыхает и чешет свою седую голову.

Отвернувшись, снова смотрю на свое отражение.

Раньше у меня не было проблем с сердцем, а теперь оно скачет, как ненормальное, стоит только на секунду зазеваться.

Водрузив на голову шапку, посылаю деду вымученную улыбку. На самом деле я хочу поскорее выскользнуть за дверь. Усидеть на месте с недавних пор стало настоящим подвигом.

— Во сколько тебя ждать? — Интересуется дедуля.

Посмотрев на него, тихо советую:

— А ты не жди.

Он никогда в жизни ни в чем меня не ограничивал. Он даже не знает, как это делается! Глядя друг другу в глаза, мы оба это понимаем, и, несмотря на то, что я чувствую себя настоящей гадостью, собираюсь без раздумий воспользоваться “ситуацией”.

— Анна… — сокрушенно качает головой.

— Дед… — выдыхаю, пятясь к двери. — У него сегодня хоккей. Тренировка. Поэтому раньше никак. Ты не волнуйся. — Поворачиваю замок, глядя на деда с мольбой. — Я… ненадолго…

Вижу, как беззвучно шевелятся его губы. Будто он хочет что-то сказать, но вместо этого просто молча кивает.

— Ты… ты ложись спать, — прошу тонко, выходя за дверь.

Закрыв глаза, считаю до десяти, привыкая к тому, как щеки кусает мороз, а потом сбегаю с крыльца и проношусь мимо Демона к калитке. Выйдя за ворота, осматриваю спящую пустую улицу. Уже почти одиннадцать вечера. В доме напротив темные окна, только в одном работает телевизор, окрашивая окно в синий.

Скрипя снегом, топчусь на месте и кручу головой во все стороны.

Никого.

В кармане пищит телефон. Суетливо стягиваю варежку и достаю его оттуда.

“До меня дошли тревожные слухи”

— Что, уже? — бормочу со стоном, читая сообщение от своей двоюродной сестры.

Если бы она имела хоть малейшее представление о том, в каком тревожном состоянии нахожусь я сама, просто оставила бы меня в покое!

“К земле приближается комета?”, — печатаю, бросая взгляд на темный тротуар.

“Это правда?”. — Не отстает Карина. — “ТЫ ВСТРЕЧАЕШЬСЯ С ДУБЦОВЫМ?!”

— Господи, — запрокидываю голову.

“Может спросишь у Дубцова?”, — предлагаю свой вариант.

“Очень остроумно. Давай так, 1 — это да, 2 — это нет. Просто выбери цифру”, — пишет она.

Боже ты мой!

“Ты шутишь?”, — пораженно качаю головой.

“Это психотерапевтический прием”.

“Ты учишься на физмате”, — напоминаю ей.

“Я разносторонняя личность. Когда будешь готова, просто пришли цифру. И помни, я одна из твоих немногочисленных родственниц.”

“Пока!”, — отвечаю ей.

Несмотря на всю нелепость ее “методов”, внутри себя я начинаю метаться между цифрами один и два.

Один или два?

Сладкое ноющее чувство заполняет живот. Оно смешивается с волнением, с каким-то непонятным страхом, который шевелится где-то на подкорке, потому что я вдруг понимаю, что сама по себе никому не интересна, но я плюс Кирилл Дубцов — это уже совсем другая история. До него… всем есть дело…

Тишину улицы заполняет рычащий звук автомобильного мотора.

Сунув телефон в карман, смотрю на угол в конце улицы, из-за которого появляется незнакомая мне машина. Красный, похожий на военный, джип с огромными колесами и круглыми передними фарами.

Сердце ударяет по ребрам, и мои губы разъезжаются в глупой улыбке.

Я завернулась в сто пятьдесят одежек, потому что думала — он придет пешком. Он сказал, что у него проблемы с машиной. Последние три дня мы гуляли пешком и… кажется, нас обоих это не напрягало. Меня гложет совесть от того, что я держу эти “прогулки” в секрете от Алёны. Как и… все что касается Дубцова. Потому что знаю — ей это не понравится! Я не знаю, как объяснить ей то, что со мной происходит, поэтому просто избегаю подобных разговоров.

Когда машина, сминая своими огромными колесами снег, тормозит рядом, все мои страхи, мысли и прочая лабуда рассеиваются в воздухе. Когда Кирилл Дубцов рядом, кроме него в моей голове мало для чего остается место.

Его обутые в “тимберленды” ноги опускаются на снег.

Хлопнув дверью, Кир делает ко мне шаг, но я решаю сэкономить нам время, поэтому и сама шагаю навстречу.

Смеюсь, когда его руки подхватывают мои бедра, заставляя обхватить ногами торс, одетый в длинную дутую куртку.

— Я сказал, что напишу, когда буду на месте.

В его черных глазах пляшут огоньки фонарей. На нем нет шапки, и я вижу, что он постригся. Волосы стали короче.

Его глаза опускаются на мои губы.

Поджимаю в ботинках пальцы, подаваясь вперед.

Глава 27

То, как он целует меня — это сумасшествие.

Его губы, его вкус…

Напор, которому мне хочется подчиняться, потому что Дубцов, он невозможно бескомпромиссный! Я никогда не думала, что целоваться — это так безумно горячо. Что мои губы могут быть такими чувствительными, что этот напор, его напор, будет рождать в животе бешеные всплески и искры.

Кир сминает мои губы своими. С жадностью ныряет в мой рот языком, втягивая носом воздух.

Сгребаю пальцами волосы на его затылке.

Его ладони сжимают мои ягодицы сильнее, заставляя ерзать по своему торсу.

Когда у меня заканчивается воздух, не сговариваясь начинаем соединять и разъединять губы. Теперь просто касаемся, но его язык все равно умудряется задеть мой. И теперь Кир становится будто ручным. Просто расслабленным. Его губы теперь такие мягкие…

— Я ненадолго… — шепчу, понимая, что это просто слова.

Только мороз гнал меня домой все эти три дня. Чертов мороз…

— Я тоже… — бормочет Кир.

Когда ставит меня на ноги, голова кружится.

— Ты вино пила? — спрашивает вдруг, обхватив руками мои плечи и вжав их в свои.

— Пила, — вздыхаю в его куртку.

— А что-нибудь покрепче?

— Эмм… нет…

Кир замолкает на секунду, а потом говорит:

— Меня от тебя штырит, как от полбутылки вискаря.

Смею, подняв голову.

— После полбутылки не должно быть плохо? — морщусь и смеюсь такому ужасному сравнению.

Кир усмехается, глядя на меня сверху вниз.

— Только не мне, — заявляет с понтами.

Опять смеюсь, чувствуя, как уходят все мои страхи и волнения. Все уходит куда-то за кадр. Даже дед и калитка родного дома.

Бросив взгляд на красный джип, говорю:

— У тебя… прикольная машина.

Проследив за направлением моего взгляда, Дубцов отстраненно бросает:

— Спасибо.

Его профиль становится жестковатым. Эти метаморфозы в нем… Они волнуют меня. Заставляют напрягаться, будто я впитываю в себя его настроением. Мгновенно и без раздумий…

— Пошли, — вдруг стряхивает он с себя эти эмоции.

Толкает вперед и помогает сесть на пассажирское сиденье.

В прогретом салоне так хорошо, что я блаженно растекаюсь по сиденью.

Заняв водительское место, Кир оценивает мои блаженные кривляния и с улыбкой чешет бровь.

Сбрасываю шапку и расстегиваю куртку, спрашивая:

— Куда мы?

— Куда-нибудь, — пожимает плечом.

Мне это подходит. Под тихую музыку какой-то радиоволны, просто расслабляюсь. Темнота салона обволакивает. Как и знакомый запах мальчиковского парфюма. Как и то, что рука Дубцова вдруг оказывается на моей коленке! Слегка сжимает ее через колготки и джинсы и накрывает полностью, захватив при этом и часть моего бедра.

От неожиданных ощущений еложу по сиденью и сжимаю бедра, глядя прямо перед собой.

— Кофе хочешь? — хрипловато спрашивает Кир.

— Нет… — отвечаю заторможено.

За окном сменяются картинки, одна за одной. Я не знаю, куда мы едем, но я… ему доверяю. Настолько, что даже не считаю нужным требовать разъяснений о том, почему город практически остался позади.

Проехав каким-то двором, машина выбирается на пустырь и тормозит.

Рука Дубцова оставляет мое колено, а перед капотом разворачивается обалденный вид на город. Он похож на море огней, и, как бы не старалась, не могу определить ни одного знакомого объекта, потому что в этом море все сливается и теряется…

Может это ничего и не значит. Может это просто… прогулка на машине, но я впервые в жизни вижу этот вид. Впервые в жизни! И мне нравится то, что он привез нас сюда.

— Ух ты… — Смотрю на Кира.

Откинув голову на подголовник, он задумчиво смотрит на город, а потом на меня.

На его лице блики от приборной панели. Он расстегнул пуховик, и под ним у него серая футболка.

Протянув руку, он захватывает пальцами мою кудряшку и лениво наматывает ее на палец.

— Нравится?

Киваю, кусая губу.

— Тебя легко удивить, да? — произносит вдруг.

Моя улыбка тает.

Обида от его слов захлестывает быстрее, чем успеваю подумать.

— Если ты так считаешь. — Отворачиваюсь к окну и складываю на груди руки.

И вид и момент теряют свое очарование, потому что Кирилл Дубцов снова нацелил на меня свои ядовитые стрелы, а я… я думала, что это развлечение он оставил в прошлом.

— Ань, — вздыхает.

Молчу, думая о том, чтобы попросить его отвезти меня домой.

— Обиделась?

— Нет.

— Это значит “да”?

Именно так!

— Отстань, Кир… — прошу его.

— Нельзя быть такой, мотылек, — говорит мягко.

— Какой? — выплевываю, повернув голову.

На его губах легкая улыбка, и это злит еще больше. Будто каждая моя эмоция его забавляет, но мне совершенно не смешно.

— Открытой книгой, — поясняет, не отрывая глаз от моего лица.

По крайней мере, это не так обидно, как быть неопытной наивной деревенщиной.

— Знаешь, по тебе тоже кое-что можно прочитать, — объявляю я, решая не оставаться у него в долгу.

— Правда? И что же? — вскидывает бровь.

— Ты высокомерный.

Его ухмылка на все сто процентов подтверждает мое умозаключение.

— Это не комплимент, Дубцов, — закипаю я.

Он упирается локтем в бардачок и подается вперед, явно настроенный развлекаться. За эти три дня я усвоила один урок — он может быть либо очень милым, либо настоящей занозой в заднице. Это зависит от того, какое в данный момент у него настроение, но… ни разу за эти три дня он не сделал мне больно по-настоящему. И сегодня не сделает. Потому что мы… кажется, мы встречаемся… И, даже раньше, чем села в его машину, я знала, какую цифру отправлю своей сестре. Я отправлю ее ей, потому что мы с ним — не тайна. Он дал это понять. И не один раз.

— Ты знаешь значение слова высокомерный? — интересуется с ленцой.

— Хочешь загуглить? — тычу в него подбородком.

— Я дружу с родным языком.

— Это значит, смотреть на других свысока, — решаю все-таки уточнить, чтобы не вышло так, будто мы совершенно, черт возьми, по-разному понимаем слово “высокомерный”.

— Знаешь в чем нестыковка? — чешет свой точеный подбородок.

— Понятия не имею, — фальшиво улыбаюсь.

Приблизив свое лицо к моему так, что я чувствую кожей его дыхание, Кир чеканит:

— Мне насрать на других, а высокомерие предполагает обратное.

— И на меня насрать? — спрашиваю, утопая в его глазах напротив своих.

Те секунды, которые он берет на раздумья, не дышу. Не дышу, даже зная его ответ…

— Нет, — бормочет, касаясь губами уголка моих губ.

Жмурюсь и тянусь ему навстречу.

Волна жидкого тепла растекается по венам.

Ищу его губы своими и бормочу в них:

— Я еще кое-что о тебе знаю…

— Что?

— Тебе понравится, если я сделаю… вот так… — кладу ладонь на его бедро.

Так, что пальцы распластываются по его внутренней поверхности. Под ними каменные мышцы. Действительно каменные, и от этого открытия у меня все тело приходит в трепет!

Боже, его тело такое… другое. Такое сильное, что у меня голова кругом.

Живот взрывается фейерверком от того, как Кир дергается и тихо смеется, заглянув в мои глаза.

— Да ты Ванга, — припечатывает мою ладонь своей. — Но мне понравится охренеть как, если ты сделаешь вот так… — рычит хрипло, накрывая мои губы своими.

Одновременно с этим его ладонь бескомпромиссно тащит мою вверх по крупному мужскому бедру, а потом он накрывает моей ладонью свой пах!

От неожиданности пытаюсь вдохнуть, размыкая губы.

Язык Кирилла в ту же секунду оказывается внутри меня, а свободная ладонь сжимает мой затылок. Пальцами второй он заставляет меня сжимать его там, внизу. Заставляет чувствовать каждый-каждый нюанс. Каждый, черт возьми!

Меня подбрасывает, когда там, под моей ладонью, начинает твердеть, и от атаки на все свои мозговые процессы, я просто скулю в его губы. Ерзаю по сидению, сжимая бедра и бросаясь на его губы в какой-то безумной потребности.

— Иди ко мне… — Руки Дубцова избавляют меня от куртки.

Сбрасываю ботинки, ни на секунду не теряя его губы. Даже пока он вытаскивает руки из рукавов собственной куртки и помогает оседлать свои бедра так, что я усаживаюсь на него лицом к лицу.

— Ай… — пищу, задев локтем руль.

— Тссс… — сдавив ладонями мои ягодицы, вжимает развилку моих бедер в свой пах. — Не суетись… спокойно… — Его дыхание так сбилось, что мне хочется выкрикнуть: к кому он обращается, к себе или ко мне?!

Вместо этого я постанываю, подставляя его губам свою шею.

Он ласкает ее. Жадно и нежно, но изворачиваюсь я на нем совсем по другой причине. То, что давит мне между ног — вызывает шок и восторг.

— Ма-ма… — цепляюсь за его плечи, выгибаясь. — Кир…

— Нравится? — сипит, сдавив своими бицепсами мою талию так, что вдруг не могу пошевелиться.

Но мне очень хочется продолжить! Пытаюсь возобновить движения своих бедер, но он сжимает меня еще сильнее, намекая на то, чтобы я прекратила.

— Оч-чень… иинтересная штука… — сиплю ему на ухо.

— Хочешь посмотреть?

— Нет! — выпаливаю звонко и тут же замолкаю, с ужасом ожидая его следующего вопроса.

— Это значит “да”?

Господи…

Да! Да! Да!

— Да… — скулю, ткнувшись лбом в его плечо.

— В другой раз… — Ослабив хватку, он расслабляется подо мной.

Сильнее сползает вниз по сидению и шире разводит колени, а потом начинает раскачивать мои бедра на своих, и через минуту я понимаю, что со мной вот-вот что-то произойдет. Каждый удар бугра в его джинсах мне между ног выбивает искры из моих глаз и крики из горла.

Не сопротивляюсь, когда остаюсь без свитера, а потом без футболки. Когда без футболки остается Кир, купаюсь в запахе и тепле его кожи. Когда его пальцы справляются с застежкой моего лифчика, меня трясет. Когда мои окаменевшие соски трутся о его голую, будто выточенную из камня грудь, я мало что понимаю вокруг.

Просто двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь…

Царапаю его спину, скулю, кусаю плечо.

— Анюта… — напряженно выдыхает Дубцов мне в шею. — Давай, девочка моя… я сейчас, твою мать, просто сдохну!

Я вдруг понимаю, чего он от меня хочет. Но даю это не раньше, чем вершинка моей груди оказывается у него во рту.

Вот тогда это происходит: маленький взрыв, который вихрем и дрожью проносится по моему животу и ногам. Такой сладкий и мощный, что я боюсь выпрыгнуть из своей кожи.

Глава 29

Кирилл

В ресторане битком. Со всех сторон приборы стучат о тарелки и льются тихие чужие разговоры. Отключив периферийный слух, наворачиваю салат. Голодный. Я всегда голодный, особенно когда весь день в бегах.

— Я посмотрела твою успеваемость, — довольно говорит мама. — Очень хорошо. Ты моя гордость.

— Всегда пожалуйста. — Убрав пустую тарелку, принимаюсь за стейк.

Помешивая в собственной тарелке пасту, мама наблюдает за мной, и улыбается.

Да уж, есть чему радоваться. Я будто из голодного края, и по счету платит она.

Мои успехи в любом начинании мать расценивает, как свои собственные. Не берусь оспаривать, она в меня много сил вложила. Можно сказать, носом тыкнула туда, куда мне стоит двигаться. Еще классе во втором определила сильные математические стороны моих мозгов и начала прокачивать их по полной. Вместе с другими моими сильными сторонами, в частности, с многозадачностью.

Ужинать вдвоем у нас довольно распространенная традиция. Как бы я не скрывал, она прекрасно знает, что компания отца, будь то обед, завтрак или ужин, для меня утомительное занятие, но это мы с ней никогда не обсуждаем. Мы никогда не обсуждаем его, только если совсем прижмет. Например, если я нарвусь на “ата-та”.

— Новый год отпразднуем дома, — оглашает список мероприятий. — Семьей.

— Класс, — бормочу, набивая рот сочным мясом.

— Четвертого у отца Марины юбилей. Ты же в курсе?

Глядя в тарелку, медленно жую.

Я знаю, что у границ моей дозволенности есть пределы, но…

Я также знаю, что ни Юбилей отца Марины, ни юбилей ее матери, ни даже собаки ее матери, не смогут изменить решения, которое я принял.

Возможно, когда я его принимал, был слегка под кайфом. Я и сейчас слегка под ним.

Мое решение возможно абсолютно нерациональное, но мне уже пофиг.

Впервые в жизни я рационально думать не хочу. Я честно попытался это сделать, а потом решил, что впервые в жизни по-настоящему хочу что-то для себя. Не для родителей, не для Марины или ее родителей.

Я хочу, и я это возьму.

Мою Калинину.

Стейк комом застревает в глотке, потому что, отпустив мысли, я даже жевать забываю.

На языке фантомом вспыхивает вкус ее кожи. Маленького розового соска, который я чуть не сожрал вместе с ее пышной белокожей грудью позавчера вечером. Я чуть не обкончал собственные трусы, пока моя тихоня использовала меня и в хвост, и в гриву, знакомясь со своим первым огразмом.

Она так смутилась, что просто каюк. Думал, расплачется. Дурочка моя.

Твою мать…

Не знаю, как вообще отлепился от нее, чтобы домой вернуть. И как она отлепилась. Я ее такой тактильной еще никогда не видел.

Сжимаю пальцами вилку.

Я не пророк. Я хрен знаю, как у нас все сложится, но теперь я не хочу отказываться от мотылька в пользу чего-то хотя бы на сотую, сука, долю менее настоящего. Теперь такой расклад мне кажется диким.

Я не откажусь. Нихрена подобного.

Она моя. Во всей моей жизни — она единственное, что целиком и полностью принадлежит мне.

Когда это стало таким важным? Не знаю, возможно всегда было, просто я не замечал.

Мы не виделись два дня, а меня уже плющит. Вчера у меня был пятничный ужин “с семьей”, на который я решил не опаздывать, потому что тачка нам с Аней нужнее, чем мое желание повыкаблучиваться и побесить отца. Сегодня не было времени выловить Калинину даже на пять минут. Я даже не в курсе, чем она сейчас занимается. Кажется, собиралась куда-то с дедом.

Подняв глаза от тарелки, смотрю на мать и говорю:

— Мы с Мариной расстались.

Ее эмоции можно описать, как “находящиеся под контролем”, но я прекрасно знаю, что новость ей не понравится. Ей слишком нравится Марина. Как потенциальная мать ее внуков и как потенциальный член семьи Марина устраивает ее на все сто пятьдесят процентов.

Отпив вина, мать прочищает горло.

— Не стоит рубить с плеча, — советует авторитетно. — Вы молоды. Поссоритесь, потом помиритесь. Марина девочка умная, а ты, Кирюш, все же не подарок. Главное смотреть шире. И в будущее. Крепкая семья — это большая работа, и с кем ее создавать — лучше решать взвешенно. На трезвую голову.

Железобетонная логика, которую я уже слышал.

Но отчего-то теперь она мне нихрена на заходит. Мне не заходит думать о своей идеальной крепкой семье с Мариной, когда в моих мозгах все мысли о том, чтобы взять телефон и спросить у Ани где она в данный момент находится, потому что хочу услышать ее голос и потому что знаю — она хочет услышать мой.

Логика и рациональность могут отправляться в зад.

— Я встречаюсь с другой девушкой. — Смотрю матери в глаза, сопроводив свои слова неким подобием улыбки.

Снова откашливается.

— Даже так, — тянет, потирая пальцами кулон на шее. — И, кхм… кто она?

— Ты ее не знаешь, — начинаю издалека.

— Ну, я много кого знаю, сын. — Снова принимается за еду. — Может быть я знаю ее родителей. Кто ее родители?

Размяв до хруста в позвонках, забиваю гол:

— У нее нет родителей. Она сирота.

Мать перестает жевать, медленно поднимая на меня глаза.

Нам обоим достоверно известно, что в круге нашего общения никаких затерявшихся сирот нет. И само по себе это означает, что она не из нашего круга, и даже не из близлежащих.

Не нужно “пускать” в дом посторонних. Так она говорила когда-то.

Я ждал этого взгляда. Именно поэтому встречаю его своим. Смотрю, не собираясь сдаваться или сдавать назад. Смотрю так, чтобы она это поняла. Я мог ослушаться отца, мог ослушаться ее саму, но почти никогда не делал этого в открытую, но сейчас такой расклад не пройдет. Именно поэтому не отвожу глаз, забив на то, что пауза за нашим столом растянулась в целую минуту. Целую минуту я смотрю в глаза своей матери, давая ей понять, что не уступлю. Только не в этот раз.

— Что ж. — Улыбается натянуто. — Познакомишь?

— Конечно, — киваю. — Возьму ее с собой на юбилей Марининого отца.

Ее глаза снова впиваются в мои. Я готов и в этот раз. На этот раз мы справляемся быстрее и расходимся по углам за полминуты.

— Как твой семинар? — перевожу тему, как хороший сын. — Можно с чем-нибудь поздравить?

— Да. — Бросает на меня еще один пристальный взгляд, возможно в надежде, что я одумаюсь. — Моя статья ушла на конкурс. Могу получить премию или ничего не получить. Но главное не победа, а участие.

— Получишь премию, отпразднуем. — Я точно знаю, что она не стала бы участвовать в конкурсе, если бы не собиралась в нем побеждать.

Продолжаем осваивать пространство нейтральных тем, и к концу ужина я почти расслаблен.

Пока она расплачивается по счету, иду в туалет, по дороге набирая сообщение Марине: “Нужно поговорить”.

Забросив мать домой, возвращаюсь в центр.

За два дня до Нового года он выглядит так, будто мэрию ждет офигенный счет за электричество.

Войдя в кафешку, занимаю столик в углу, не трудясь раздеваться.

Не думаю, что разговор у нас выйдет длинный.

Как и всегда, Марина опаздывает.

Не парюсь, отправляя Ане сообщение: “Салют”

— Какая неожиданность, — опускается на стул напротив моя экс-девушка.

Я не знаю что такое она делает со своими волосами, но они всегда выглядят, как отфотошопленные. Белые, гладкие и офигенно красивые. Как и она сама. Тело, волосы, лицо — полный комплект. Наверное, я мудак, раз не ценю. На ней красная шуба и забавная шапка в тон.

Выглядит очень стильно, и это талант.

Определять на глаз принадлежность меха животному я не умею, зато умею много чего другого. Например, быть настоящим козлом.

Так и не получив от Калининой ответа, убираю телефон в карман и говорю:

— Эксперимент оказался неудачным.

Расстегнув верхнюю пуговицу, она изучает меня в ответ. Никогда не знал, что конкретно ей во мне нравится, а что не нравится, но у нас никогда не было проблем с сексом. Она всегда хотела, и это не притворство. В женском теле все устроено сложнее, но когда твоя девушка тебя хочет, ты это поймешь.

— О чем ты? — бросает сухо.

— У нас все, — сообщаю ей.

Смотрит на меня, поджав губы. Вижу, как на ее точеных скулах пляшут желваки.

— Вот так, значит? — спрашивает высокомерно. — Убежал и заблудился?

— Выходит так, — пожимаю плечом.

Помолчав, спрашивает:

— Не пожалеешь, Кирюш?

Выгибает густую подкрашенную бровь, ожидая моего ответа.

Я знаю, что в реале брови у нее белые, потому что блондинка она натуральная.

Вопрос хороший. Возможно, неделю назад я бы мог тупить в попытке на него ответить, но не сейчас. Сейчас все гораздо проще.

— Кто знает, — снова пожимаю плечом.

Молча сверлит меня глазами. Сегодня никуда не спешу, поэтому разрешаю ей все в знак уважения к нашим отношениям. Это было приятно. И это прошло.

— Ты помнишь, о чем я тебя предупреждала?

— Смутно.

— Если ты думаешь, что я не в курсе твоих кордебалетов, то это ты зря.

— Ну, раз ты в курсе, давай разойдемся с миром.

— Хрена с два, Дубцов, мы разойдемся с миром! — шипит, подаваясь вперед. — Я тебя предупреждала, трахай кого хочешь и где хочешь! Хоть женись, если с головой не дружишь, но только не путайся с этой мышью, иначе…

Резко выбросив вперед руку, сжимаю пальцами ее плечо так, что сквозь слой первосортного воздушного меха чувствую тонкие кости. Дергаю ее на себя, заставляя привстать со стула так, чтобы ее лицо было напротив моего.

— Больно! — рычит, вцепившись пальцами в мою куртку. — Отпусти, Кир, — цедит, сверкая глазами.

Мы были вместе слишком долго. Достаточно для того, чтобы я точно знал, как умеет Марина терять берега. Она умеет быть настоящей сукой, и совсем не безобидной. Чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда, по слогам проговариваю в ее лицо:

— Если доебешься до нее хотя бы один раз, узнаешь, как умею доебываться я. Поняла?

Белая кожа под моим взглядом покрывается красными пятнами. Раздувая крылья носа, Марина встает на путь самосохранения, потому что знает — я, твою мать, не шутник.

— Ты поняла? — повторяю свой вопрос.

— Я поняла, — выталкивает из себя слова, глядя на меня немного дикими глазами.

Выпускаю ее плечо, вставая из-за стола.

Марина превращается в статую, глядя перед собой.

— С Наступающим. — Обойдя стол, направляюсь к выходу.

Клубящийся на улице снег похож на пенопласт, а снежинки на куски ваты.

Накинув капюшон, иду к машине и достаю из кармана телефон.

“Привет”, — читаю на экране.

Улыбаюсь, потому что к сообщению прилагается фото, на котором пухлые губы моего мотылька обнимают колпачок розовой ручки.

Глава 30

Пробежавшись глазами по списку продуктов, мысленно выбрасываю из него яйца и колбасу. Покрутившись вокруг своей оси, ищу хлебный отдел, но легче и правда найти иголку в стоге сена, чем сориентироваться в этом огромном гипермаркете.

Подойдя к стенду со всякими новогодними плюшками, зависаю рядом с ним, пытаясь умерить свои разыгравшиеся аппетиты. С новогодней жадностью рассматриваю Дедов Морозов в отлично сшитых красных халатах, елочные игрушки и венки.

Взяв в руки коробку с набором обалденных игрушек, борюсь с собой. Цена настолько заоблачная, что приходится вспомнить о том, что они нам совершенно ни к чему. У нас полно игрушек. Взяв себя в руки, возвращаю коробку на место и беру новогоднюю свечу, чтобы пощупать и рассмотреть поближе.

— Закончила?

Подпрыгиваю от неожиданности и поворачиваю голову.

Возникший за моей спиной Дубцов протягивает руку и берет с полки коробку, которую я только что вернула на место.

В паре метров по курсу незнакомый мне брюнет в куртке и красной толстовке бросает на нас любопытный взгляд, прежде чем скрыться за стендами с алкоголем. Сегодня Новый год, и в этом гипермаркете, кажется, сегодня собрался весь город, не удивительно что Кир встретил знакомого, я и сама уже пару человек встретила.

И все они смотрят на нас с этим жадным любопытством, но моему… парню, кажется, это фиолетово. В отличии от меня, ведь я знаю, как быстро в нашем универе распространяются новости.

Как пожар в стогу сена, вот как.

— Кто это? — Киваю в сторону парня в красной толстовке.

— Брат двоюродный, — говорит, кладя в нашу тележку коробку с “моими” игрушками.

— Вы не похожи, — замечаю, поставив на место свечу.

— А должны? — взяв свечу, отправляет ее в корзину вслед за коробкой с игрушками.

Вздохнув, решаю не спорить.

Я уже не сомневаюсь в том, кто будет оплачивать мои покупки.

— Наверное, — пожимаю плечом.

— Закончила? — повторяет он свой вопрос, посмотрев на меня.

Теперь, когда он нас с ним знает каждая собака, я чувствую себя, как на пороховой бочке. Мне кажется, что всем и каждому хочется засунуть нос в наше личное пространство. Кажется, будто все перешептываются и делают ставки на то, как скоро Кирилл Дубцов… наиграется.

Может быть я и озадачилась бы этим вопросом, если бы мне было хоть какое-то дело до “завтрашнего дня”. Может это дурной подход, но мне плевать, кроме того, думать рядом с ним мне просто лень!

Заглянув в список, объявляю:

— Остался только хлеб.

Обводит глазами зал поверх моей головы и упирается в мою макушку пальцами, поворачивая ее вправо.

Прямо перед собой вижу хлебный лоток и смеюсь, стряхивая со своей головы его руку.

Отстояв километровую очередь к кассе, выкладываем на ленту мои покупки. Пройдя вперёд, начинаю раскладывать их по пакетам, отмечая, что Дубцов совершенно не привык считать деньги. Среди покупок присутствует куча всякой дребедени, которую, на мой взгляд, он бросал в корзину просто потому, что ему понравился цвет или упаковка. Финальный счёт этого шопинга боюсь себе представить, а ему просто плевать.

Это в очередной раз напоминает мне о том, какое разное у нас социальное положение, и сегодняшний случай показал, что я даже не представляю насколько.

Засунув в пакет банку горошка, протягиваю руку и замираю, когда кассир проводит через сканер упаковку презервативов.

Взметнув вверх глаза, осматриваясь вокруг, в поисках случайных свидетелей того, что в наших с Дубцовым покупках присутствуют презервативы!

Всем, абсолютно всем вокруг, включая кассира, плевать на наше с ним гипотетическое времяпрепровождение. Всем, кроме меня.

От этой демонстрации его намерений меня бросает в жар и топят воспоминания о том, что я могу получить, используя его тело: вихрь безумных, ощущений, которые отключают мозги настолько, что кроме инстинктов ничего не остаётся. И это открытие до сих пор мучает меня ночами.

Кожа под одеждой становится чувствительной.

Я чувствую, как царапает соски кружевной лифчик, как по животу растекается уже знакомое, такое опасное тепло.

Когда перевожу на Кира глаза, вижу, что он с расслабленным интересом наблюдает за моими идиотскими метаниями.

Я прекрасно знаю, что презервативы в карманах парней не появляются из воздуха, но я успела изучить своего парня достаточно, чтобы понимать — прямо сейчас он просто развлекается.

Это очередная его провокация, и она определённо удалась.

Даже понимая это, я все равно не могу решиться ни на что соразмерное в ответ. Например швырнуть в него этой упаковкой и попросить другой вкус!

Вместо этого с горящими щеками пихаю злосчастную упаковку в пакет.

К тому времени, как покидаем гипермаркет, на улице стемнело.

Пока забираюсь в машину, Кир забрасывает в багажник пакеты. Когда он занимает водительское место, в нашем обоюдном молчании наблюдаю, как та самая упаковка перемещается в бардачок его машины.

Это радует меня неимоверно, ведь несмотря на свою любовь к выкрутасам, он понимает, что найти для нее место в моем доме будет настоящим квестом!

Захлопнув бардачок со щелчком, Дубцов заводит мотор и спрашивает:

— Домой?

— Да, — бормочу, набрасывая на себя ремень.

Глава 31

Расслабляюсь и наблюдаю за тем, как проносится за окном город.

Несмотря на то, что магазины набиты людьми, дороги будто вымерли. Именно поэтому мой дом приближается слишком быстро.

Повернув голову, смотрю на Кира.

Он встречает Новый год дома, с семьей. Я собираюсь сделать то же самое, но мой Новый год, как правило, заканчивается к часу ночи, а потом я вроде как свободна, а Кир… он не предлагал встретиться. То есть… например хоть в два… хоть в три утра. Хоть в четыре. Сама я тоже не предлагала, потому что у нас уже есть кое-какие традиции, и заключаются они в том, что он будто видит все наперед и сам прекрасно знает, что у меня вряд ли есть планы на эту ночь. Такие, которые я не могла бы подвинуть для него. Поэтому, если он не предлагает встретиться в два, три или четыре ночи, значит, ему это не подходит.

Правда в том, что я просто стесняюсь спросить, почему он этого не предлагает.

Я трусливая, но я просто боюсь получить в ответ одну из его шуточек. Из тех, которые аккуратно намекнут мне на то, чтобы я не задавала вопросов, на которые он не хочет отвечать. Это он умеет. Разворачивать меня, когда я лезу не в свое дело. Совсем не в глубине души меня это обижает, ведь он знает, что я не настолько глупая, чтобы этого не заметить. Он хочет, чтобы я усвоила это и запомнила, как новый обязательный материал нашей учебной программы.

Повернув голову, Кир на меня смотрит.

Спрятав от него лицо, смотрю на свои руки. Пытаюсь спрятать заодно и свои мысли, ведь мне нужно переспать с ними и как-то смириться с тем, что мой парень уже не один раз ненавязчиво указал мне на мое место.

Ему нужно ехать куда-то там, чтобы забрать свою бабушку и отвезти ее домой, к родителям. Может Кир не замечал, но говоря о ней, он говорит “бабуля” и произносит он это слово очень ласково.

Пока он достает из багажника пакеты, открываю калитку и вкладываю в пасть Демона сладкую косточку, чтобы он не поднимал шума на всю округу.

В окне вижу огоньки нашей с дедом новогодней ёлки. Они пляшут по крыльцу и по снегу.

Кир проходит во двор, бросив взгляд на мою собаку, которая по привычке рычит, терзая свою вкусняшку.

Зайдя на крыльцо, разворачиваюсь и машу рукой на ступеньки:

— Оставь здесь. Я сама занесу. Спасибо.

Не спуская с меня глаз, Дубцов ставит пакеты на снег.

На нем парка с меховым капюшоном, и он не потрудился его накинуть. В вечернем свете его глаза кажутся черными. Такими черными, что я вижу в них разноцветные блики гирлянд.

Положив руки в карманы дубленки, ботиком вожу по крыльцу, наблюдая за этим процессом.

Не собираюсь ничего говорить. Я умею быть закрытой книгой, чтобы он там не думал.

Медленно поднявшись на две ступеньки, Кир решает на этом не останавливаться. Шагнув на крыльцо, теснит меня к двери и упирается в нее руками, склонившись надо мной так, что наши лица оказываются напротив друг друга.

— Чую запах серы, — говорит с прищуром. — Че с тобой?

Сама я чувствую только его запах. Вся его одежда пахнет так. Я это ни с чем не спутаю. Его тело тоже пахнет убийственно вкусно. От воспоминаний опять бухает в животе.

Не хочу… не хочу сознаваться в том, чего жду от него на самом деле. Того, что он предложит провести Новогоднюю ночь вместе. Где угодно. Ведь она такая длинная, и я могу хоть до утра не являться домой.

Превозмогая безумное желание прижаться носом к его щеке, увожу тему подальше от того, что действительно меня гложет.

— Так мы займемся… ммм… — кусаю губу, подбирая подходящее слово.

По крайней мере этой темы я бояться не хочу, ведь он этого добивался, подсовывая мне под нос те презервативы.

— Чем? — выгибает бровь.

— Тем… — смотрю вверх, на небо и зимние звезды.

— Тем? — строит непонимание. — В скрабл сыграем?

Несмотря на все мои “претензии”, мне становится весело.

— Нет, не то. — Вынув из карманов руки, обнимаю его талию.

— Хм… — тянет, весело посверкивая глазами.

Смеюсь, откинув голову на дверь.

— Тем, тем… — продолжает дурить. — Математикой?

— Геометрией! — выдаю я.

— Проективной? — Его глаза смеются.

— Начертательной!

— Хреново в ней секу…

Любуюсь его лицом.

Черные глаза Дубцова кружат по моему.

— И я… — полушепчу.

Его дыхание замирает.

В потрескивающем от холода воздухе его близость глушится все. Посторонние звуки, запахи, энергию.

Обняв мое лицо холодной ладонью, надавливает большим пальцем на нижнюю губу.

— Я за нас двоих решу, — произносит с выдохом. — Горизонтальная линия, еще одна горизонтальная линия… угол сорок градусов… боишься?

Хочу облизнуть губы, в итоге облизываю кончик его пальца.

Кир отдергивает руку, будто обжегся.

Легонько ударяет кулаком по двери над моей головой, приглушенно рыча:

— Аня, твою мать…

— Ого… — хихикаю в его лицо. — Чую запах серы…

Секунду смотрим друг на друга, а потом его губы накрывают мои.

Требовательно и с напором, но я уже привыкла к его повадкам, поэтому моментально сдаюсь. И это мой урок! Становлюсь такой податливой, какой только могу. Подстраиваюсь, но так, что он сам вынужден под меня подстраиваться, иначе из этого поцелуя получится полная фигня.

Он сдается…

Втянув в себя воздух, обнимает мое лицо ладонями, целуя так тягуче и медленно, что у меня опять, черт возьми, подгибаются колени!

Целует опять и опять…

Я умереть готова, лишь бы он не останавливался.

Кто у нас сейчас главный, уже не понимаю.

Тянусь вверх, обнимая его за шею.

Ладони Кира сжимают мою попу под дубленкой.

Так тесно, что кожа плавится даже через джинсы.

Когда заканчивается воздух, отрываюсь от его губ, делая жадный вдох полной грудью.

В его кармане настойчиво звонит телефон. Звонит уже давно.

Кир кусает мою шею, носом отодвинув ворот водолазки. Всасывает кожу, и я, постанывая, безвольно повисаю на несгибаемых широких плечах.

— Блять… — шепчет, сдавив рукой мою талию и упираясь в дверь свободной ладонью.

— Фу… как некрасиво… — пеняю полупьяно.

— Блять, — повторяет с расстановкой.

Вдохнув у его шеи, разжимаю руки и сползаю пятками на крыльцо.

Это мелочно и все такое, но теперь… теперь я готова отпустить его в Новогоднюю ночь без объяснений и каких-то выяснений. Моя внутренняя обида растворяется в воздухе, пока Дубцов тихо дышит в мою шею, бормоча:

— Завтра позвоню

— Угу… — Ползу руками вниз по его парке. — У тебя… телефон…

Сделав очень глубокий вдох, мой парень выпрямляется и убирает ладони с моих ягодиц. Только в этот момент я понимаю, как сильно он их сжимал! Так, что у меня между ног тянет, и хочется всхлипнуть.

— Позвоню утром, — повторяет Кир, отступая на одну ступеньку вниз и игнорируя ор блэк метала в своем кармане..

— Угу… — Наблюдаю за ним, прижав ладони к двери.

— Сама донесешь? — Кивает на пакеты, спустившись еще на три ступеньки.

— Угу… — Смотрю на него сверху вниз.

В три шага дойдя до калитки, оборачивается со словами:

— Утром позвоню.

— Угу… — Смотрю на него неподвижно.

— Пока. — Выходит, оставляя меня одну.

Тишину улицы рассекает звук двигателя его машины. Она прикольная на вид, этим я не боюсь с ним поделиться. Слышу, как визжат шины, прокручивая снег. Звуки становятся все дальше и дальше, а я трепещу, потому что с постыдным волнением знаю, что обнаружу, когда проверю себя между ног.

Я буду влажная! Настолько, что в первый раз офигела.

Что он подумает, если об этом узнает?

Ловя последнее эхо, со вздохом разворачиваюсь и открываю дверь.

— Максим Борисович! — зову, входя в дом.

— Есть такой, — отзывается из кухни дед.

Вспомнив про пакеты, спускаюсь с крыльца и тащу их наверх.

Разувшись, снимаю дубленку и вешаю ее рядом с дедовым пальто.

Медленно плетусь по коридору, задумчиво обрисовывая пальцами узоры на обоях.

— Дед… — зову, наблюдая за тем, как он колдует над своим фирменным мясным рулетом.

— Дед? — возвращает на нос очки, всматриваясь в меня.

— Как называется, когда ты очень счастлив, но при этом тебе мало? — спрашиваю, смотря на него из-за угла.

— В твоем случае, это имя нарицательное, полагаю? — замечает, качая головой.

Глава 32

Кирилл

— Еще положить?

— Хватит, ба, — давлюсь оливьешкой, стирая языком майонез из уголка губ. — Не резиновый я…

Ее рука ерошит мои волосы. Рука у нее легка, за годы ничего не поменялось.

— Ты будто похудел, — цокает, сгружая в мою тарелку картошку.

Такой еды в своем доме не видел с прошлого Нового года.

— Показалось тебе. — Запиваю все грейпфрутовым соком, чтобы в ходе химической реакции просто растворить в желудке все то, что успел сожрать.

На самом деле, у меня прибавка в весе за счет увеличения мышечной массы. С тех пор, как начал играть в хоккей, в качалке железо таскаю, как одержимый.

— Я тебя с пеленок знаю, молодой человек, — фыркает бабуля. — У тебя щеки впали.

— Ладно, впали. — Соглашаюсь, отодвигая тарелку куда подальше.

Спорить-то все равно бесполезно.

Все мое детство прошло в ее доме. Мать строила карьеру, про отца вообще молчу. У него ее нос. И глаза. Я на их породу не похож. Я вроде как на мать похож.

В кармане вибрирует телефон.

Это Стас. Отец бесится, когда за столом мелькает мой телефон, но у меня были планы на эту ночь, поэтому встаю из-за стола, собираясь принять звонок.

— Ты куда? — поднимает отец на меня глаза. — У нас ужин. Мы общаемся. Сядь на место. — Тычет подбородком на мой стул.

Стискиваю челюсть так, чтобы со злости не сболтнуть какого-нибудь дерьма.

Объективно говоря, наш ужин себя изжил. В час ночи вести активные беседы нет желания ни у бабули, ни у матери, ни у меня. Единственное мое желание — свалить из дома и покурить кальяна в клубешнике. В компании друзей, знакомых и прочего народа, потому что вот так организованно мы не выбирались никуда уже хренову тучу лет, а долгое отсутствие бессмысленных расслабляющих мероприятий плохо сказывается на моей психике.

Я просто хочу оттянуться. Сегодня и до утра.

Мое молчание вызывает звенящую тишину над столом. Пока я молчу, мечась между желанием послать на хер собственного отца со всеми вытекающими последствиями и желанием не лезть в бутылку, он наблюдает за мной с терпением, будто ждет, что же все-таки я предпочту.

На помощь приходит Ба.

Нахмурив брови, смотрит то на меня, то на отца.

— Пусть идет, — говорит, махнув рукой. — У него же планы наверное. Не с нами же ему до утра сидеть.

— Пока его здесь кормят и содержат, может и посидеть, — бросает отец, чем вызывает в душе очередной протест.

Я никогда не считал, что жру и существую бесполезным камнем на чьей-то шее.

Я имею право на все, что меня окружает по праву своего рождения, и эту уверенность он не отнимет у меня, даже если будет доказывать с искрами из задницы. Все имущество бабули завещано мне, и мне не пришлось делать для этого что-то исключительно особенное. Она просто сделала это для меня.

Даже сквозь юношеский пофигизм я… оценил этот жест. Это как сговор между нами… ближе нее у меня только мама…

С учетом того, что у меня хренова туча родственников по отцовской линии, претендентов на наследство достаточно, хоть ее имущество нельзя назвать королевским. Оно далеко не королевское. Тем не менее, она выбрала меня, сказав, что это ее воля и все такое. Я бы сделал для нее не меньше, если бы мог.

— Кирилл… — подает напряженно-просящий голос мать. — Присядь. Когда еще соберемся.

— Пусть идет. — Голос Ба звучит, как удар молота по наковальне.

Твою мать.

Она это умеет.

Вообще-то, она в нашей семье сильно главная. У нее и дед по струнке ходил, и отец ходил, и дядька мой туда же.

Мать опрокидывает в себя вино, отец рожу корчит ледяную.

— Если собираешься употреблять алкоголь, такси возьми, — бросает. — Отмазывать тебя никто не будет.

А то я сам не знал.

Понимая, что второго шанса может не быть, сгибаюсь в три погибели и целую бабулину щеку, бормоча:

— Вынужден откланяться.

— Только не дури, — похлопывает меня по плечу.

Выйдя из столовой, быстро перезваниваю Стасу.

— Ну ты че? — брат пьяно ржет в трубку. — Ждем тебя. Выходи давай, а то щас забор тебе обоссу…

— Попробуй, если зубы не бережешь. — Ржу в ответ, взбегая по лестнице на второй этаж. — Пять минут.

Сдернув с себя футболку, меняю ее на синюю рубашку и заправляю ту в джинсы.

Выйдя из дома, слышу хлопки салютов со всех сторон. Не застегивая куртку, сбегаю с крыльца и пересекаю двор, слыша за воротами биты бумбокс системы, которые глушат даже салютные залпы.

Сев в тачку, набитую пьяным гогочущим народом, говорю:

— Погнали.

Прелесть мероприятия ускользает от меня стремительно.

По мере того, как удаляемся от моего дома и выезжаем на проспект, чувствую дикий, просто, твою мать, дичайший дискомфорт внутри.

Уперев в подоконник локоть и прижав к губам кулак, понимаю, что нихрена не выйдет.

Задница.

Я не планировал брать Аню с собой, это так.

Эта ночь в наших с Мариной отношениях всегда была самовольной. Каждый сам за себя.

Я всегда отрывался с парнями, она со своими подругами, и где-то на том этапе, когда вечеринка превращалась в бесконтрольную, девушки присоединялись к нам самостоятельно.

В клубе пьянь и беспредельщина. Моя компания далеко не та, к которым Аня привыкла, тем более когда в компании единовременно собралось тринадцать бухающих пацанов, которые в полном ресурсе выкинуть какое угодно дерьмо.

Что мне делать тогда? Всем подряд морбы бить? Или просто не отпускать ее от себя ни на шаг?

В микроавтобусе “мерседесе” уже вакханалия, но меня точит гребаный червь.

Здесь о ней вообще никто не знает. Некогда было афишировать, хотя уверен — тут все в курсе, что у меня с Мариной “все”.

— Дунешь? — протягивает Стас косяк.

Отрывисто качнув головой, прихожу в состояние нестояния.

Мне думается, что она в клубах никогда и не бывала. Где она вообще бывала, я хрен знаю. Знаю, что обиделась. Но я вообще не привык давать объяснения своим поступкам, и привыкать не собираюсь.

Тогда, что творю?

Блять.

Перемахнув на противоположное сидение, ору водителю:

— Артур!

— Ааа? — орет в ответ.

— Тормозни на перекрестке!

— На каком?!

— На следующем!

— Ты че, блин? Куда? — ржет Стас. — Резинки купить забыл?

Резинки.

Твою мать.

— Есть? — спрашиваю, резковато обернувшись.

Не знаю, как эта ночь повернется. С Аней… с ней ни в чем нельзя быть уверенным…

Хочу ее до безумия. Боюсь напугать или еще чего. Знаю, нам будет хорошо. Она тоже хочет, как иначе, после того, что мы в тачке моей пережили два дня назад?

— Нет, — трясет головой Стас. — Пацаны, гондоны есть у кого?

Растекаясь по сидению, Леха бормочет:

— Не. У меня Дашка по ним ответственная. Я уже даже не парюсь…

— У меня тоже пусто. — Затягивается косяком Макс.

— Ладно, забейте, — бросаю, открывая дверь. — Попозже подтянусь.

— Куда ты, блин?! — воет в спину брат.

Спрыгнув на тротуар, поскальзываюсь и с дебильной паникой нахожу устойчивость. Достав из кармана телефон, вызываю такси, после чего делаю дозвон Ане.

Время — почти два.

Пока идут гудки, прыгаю на месте, справляясь с холодом. Он становится побоку, потому что теперь, когда принял решение, вообще не до чего. Вдруг становится легко, хоть и геморно. В самом деле, моего кулака может кому-то перепасть, да и насрать…

— Алло…

По хребту стелется тепло.

Улыбаясь, говорю:

— С Новым годом.

— И тебя… — отвечает тихо.

У нее там вообще тихо.

Спать собиралась.

Я вроде еще не пьяный, но уже несу пургу.

— Соскучилась? — спрашиваю, понизив голос до ее тональностей.

— Да. — Честно и без заминок.

Пф-ф-ф…

— Потусить хочешь? — Начинаю не издалека.

Пару секунд она борется с желанием выкатить мне претензию, которая зрела в ней весь сегодняшний день, но потом коротко отвечает:

— Да.

— Заеду минут через двадцать.

До нее петля немыслимая, счастье, что такси вообще нашлось. Садясь в него, понимаю, что нужно было взять свою тачку. Нормально набухаться я теперь все равно не смогу.

Сунув в карман руку, нащупываю в нем ключи от квартиры Баркова, которые не успел вернуть. Несмотря на полный бардак этой ночи, я, по крайней мере, надел ту куртку, в которой они лежали.

— Блин… — шепчу, откидывая голову и прикрывая глаза.

Глава 33

Он невозмутимый.

Даже несмотря на то, что заставила ждать себя почти пятнадцать минут, он вышагивает вдоль машины такси, засунув руки в карманы куртки, а когда видит меня, останавливается и смотрит абсолютно невозмутимо.

Молния на его куртке застегнута до самого подбородка, на голове шапка.

Я собралась за тридцать секунд, потому что уложила волосы и даже накрасила еще в прошлом году. Потому что тешила надежду, что он за мной придёт.

Он пришел.

Носить маски — это его фишка, а не моя. Даже не берусь строить невозмутимость. В моем исполнении это будет просто дохлый номер, поэтому, закрывая калитку, прячусь в своем капюшоне так глубоко, как только могу.

Пройдясь глазами от моей макушки до носков моих ботфортов, Дубцов открывает для меня дверь такси, говоря:

— Садись.

Ежась от холода, топаю к машине.

Шпильки сапог проваливаются в снегу. Залпы салютов, которые сотрясали дом последние три часа, стихли. На улице никого.

Прошмыгнув мимо Кира, усаживаюсь в салон. Дубцов тут же садится следом, тесня меня на сидении. Забрасывает на мое плечо руку и разводит колени так, что наши бедра прилипают друг к другу.

— Куда мы? — спрашиваю, как только машина трогается.

Скинув с головы капюшон, прикрываю глаза, потому что нос Кира прижимается к моим волосам, а ладонь сгребает мою, кладя на твёрдое мужское бедро.

После этого его тело так ощутимо расслабляется, что и мое расслабляется следом.

— А тебе не все равно, куда со мной ехать? — тихо шепчет мне в волосы.

Неделю назад подобный вопрос из его уст я восприняла бы, как щелчок по носу, или вроде того. Теперь же я знаю, что быть милым и для всех “удобным” для него физически невозможно. Когда он видит в людях слабости, щадить никого не собирается. Даже меня.

Я знаю, что в моей жизни наверняка будет еще море открытий, потому что этот мир огромный, хоть и не бесконечный, но я также знаю, что главное открытие в моей жизни уже со мной случилось. Его зовут Кирилл Дубцов, и без него даже на другом конце мира мне было, черт возьми, скучно! Просто невыносимо. Без него мне там нечего было бы делать…

— А знаешь что? — говорю беспечно. — Можешь не говорить. Я и так знаю, куда мы.

Я не собиралась… Пять минут назад я поклялась себе, что не стану этого делать, ну а теперь мне вдруг плевать на последствия.

Хочет он или нет, но я, по крайней мере, выскажусь. Я честно пыталась смириться, но не выходит.

— И куда мы? — слышу его расслабленный голос у себя над ухом.

Его нос шарит по моей щеке. Губы тоже. Это потому, что он хочет меня поцеловать, и ищет, с какого угла лучше это сделать.

По шее бегут мурашки. По ногам и груди тоже.

От удовольствия я испускаю тихий-тихий выдох, но я уже ступила на скользкую дорожку, поэтому довожу до его сведения:

— Ты может не в курсе, но… когда дело касается вашей компании, о ваших планах чешутся все универские чаты. Все до одного.

Опалив шумным выдохом кожу у меня за ухом, поднимает голову и говорит над моей макушкой.

— Не в курсе. И Какие же у нас планы по мнению универских чатов?

— Клуб “Колизей”, — говорю еле слышно.

Моя двоюродная сестра хоть и сплетница, но теперь я даже удивляюсь тому, что своей информацией она не приторговывает.

Я знаю, что там, в этом клубе, будет его двоюродный брат, а они с ним не разлей вода. Они всегда тусуются вместе, прямо как метель, да вьюга.

— Что еще в чатах говорят? — Не отрицает он моего заявления.

— А тебе что, есть до этого дело?

— Не особо.

Разумеется.

Впившись глазами в окно, спрашиваю:

— Ты… не хотел брать меня с собой?

— Ясно, — тянет, вдыхая и выдыхая так, что я поднимаюсь и опускаюсь вместе с его грудью.

— Это не претензия, — бросаю в сердцах, складывая на груди руки.

— А что же это? — издевается Кир.

— Я… не знаю… я просто спросила. — Чувствую, как обида снова поднимает свою отвратительную голову.

Прямо сейчас мне сложно представить хоть одно положение в пространстве, которое я бы не захотела разделить с ним. Если у него все по-другому, то я просто должна знать. Он не обязан чувствовать так же, как я, хоть мне именно этого и хочется!

— Я здесь, с тобой. Ты со мной. Мы вместе, — проговаривает. — Теперь все так?!

— Не ори на меня… — отодвигаюсь к двери, но лежащая на моем плече рука возвращает меня обратно.

Вывернув шею, смотрю на него упрямо.

Выражение его лица очень “предупреждающее”.

Кажется, он предупреждает меня о том, что если мы продолжим, то это не будут мирные переговоры.

Сглотнув, повторяю:

— Это не претензия. Мы… — облизнув губы и вздернув подбородок, заявляю. — Не обязаны ходить друг за другом, как приклеенные.

Эта истина родилась в моей голове в течение тех семи часов, которые мы провели порознь. От нее у меня на языке мерзкий привкус, но я не собираюсь быть липучкой Кирилла Дубцова. Тем более, если он этого не хочет.

— Ага, — кивает раздраженно. — Не обязаны.

— Вот и отлично. — Снова складываю на груди руки, отворачиваясь.

— Замечательно, — бросает отрывисто.

Из его тела уходит любая расслабленность, как из из моего.

По радио крутят очередную новогоднюю песню, пока молча смотрим каждый в свое окно.

Даже несмотря на это, я бы не хотела оказаться в другом месте. Его присутствие, даже вот такое, успокаивает меня до самых глубоких клеток моего чертового тела.

Я… влюбилась в него. Так сильно…

Если он хочет “свободы”, пусть получает. По крайней мере теперь я знаю, чего он хочет.

Пробка начинается за километр от клуба. Машина движется с черепашьей скоростью, и когда становится виден светящийся фасад, Дубцов дергается и просит водителя:

— Остановите. Мы здесь выйдем.

Стараясь не шагать слишком быстро, тащит меня за собой вверх по тротуару. Обходя прохожих и глядя перед собой.

Семеня на своих шпильках, изумляюсь тому, что за пределами моей улицы город просто кишит движением. Такое ощущение, что до своих девятнадцати я проводила новогодние ночи вообще в другом городе.

Сумасшедшая обстановка клуба “Колизей” шокирует меня не меньше.

Охранник у гардероба обыскивает нас металлоискателем, после чего пропускает дальше.

— Руку дай, — смурно объявляет Кир, протягивая мне свою. — И не отпускай.

Молча цепляюсь за его ладонь.

На нем черные джинсы и синяя рубашка.

Он чертовски стильный. На его высокой и гибкой фигуре все сидит отлично, выражение высокомерного превосходства — отлично идёт его лицу, потому что носить это выражение он умеет на пятерку.

Его глаза проезжаются по моим собственным джинсам, заправленным в сапоги, и по узлу, в который завязана моя футболка на животе. Между высоким поясом джинсов и ребрами, мой живот голый, и в нем лопаются пузырьки знакомого мне возбуждения, когда вижу, как черные глаза Дубцова на пару секунд зависают в районе моей талии.

Мазнув жалящим взглядом по моему лицу, дергает за руку и тащит вверх по лестнице.

Просто отличное начало вечера!

Глава 34

— Калинина?

В зеркале за моей спиной вырастает Лада — сокурсница, с которой мы познакомились ещё на вступительных экзаменах. Она милая и нравится мне, как и ее парень Митя, с которым они… в общем… ходят, как приклеенные… И, кажется, их это устраивает. Обоих.

Ну и ладно.

Даже в туалете «Колизея» слышно диджейские биты и отдаленный голос ведущего одного из залов. Мне начинает казаться, что диджеями работают очень увлеченные люди, потому что лично я бы просто сошла с ума, простояв всю ночь за пультом.

Хотя эта музыка очень крутая. Такая, которая ускоряет пульс и заставляет тело двигаться против воли. Это мой первый поход в клуб и… мне нравится!

Закрутив кран и развернувшись, искренне улыбаюсь.

— Привет! — машу рукой.

Лада — очень симпатичная брюнетка с длинными гладкими волосами и глазами просто потрясного серого оттенка. Все люди, глядя ей в глаза, обычно залипают и тормозят, потому что хотят рассмотреть получше. Не знаю, как ей с этим живется, наверное за девятнадцать лет можно привыкнуть.

Пискнув, она хватается за мои плечи и целует мою щеку, отчего я смеюсь.

Судя по блеску ее классных глаз, в ней уже бутылка шампанского, не меньше, и от этого мне ещё веселее.

— Сто лет тебя не видела! Ты постригалась! Вау… Ань, ты такая хорошенькая, честное слово…

Смущаюсь, потому что звучит это очень искренне.

— Спасибо. С Новым годом!

— А ты с кем? — Осеняет ее. — Давай к нам? Там Ленка Сапеева, ну и остальных ты тоже знаешь…

— Эммм… — Мнусь, растерявшись.

К ним?

— Я тут с парнем…

— Ого… — хихикает она. — Кто такой? Я не знала, что ты с кем-то встречаешься!

— Эммм… ты его не знаешь. Наверное…

Черт!

Не думаю, что такое возможно.

Но объявить ей о том, кто есть мой парень просто не решаюсь.

— Ну, без разницы. Бери его с собой.

— Эммм… — Снова мнусь, потому что очень сомневаюсь в том, что он будет в восторге от такого поворота событий.

Дубцов, он… в общем из другого теста.

Я поняла это, проведя почти два часа в компании его друзей. В основном там парни. Ладно, там целая орава незнакомых мне парней разных возрастов и пара девушек помимо меня.

Несмотря на то, что его рука, так или иначе, находилась где-то на моем теле, и мы по обоюдному молчанию заключили “мирный договор”, в той вип-зоне я все равно чувствую себя не в своей тарелке. Я не хочу, чтобы это стояло между нами! Я готова привыкнуть к его друзьям, просто мне нужно время.

Я все это время я пыталась понять, откуда берется мой дискомфорт, и наконец-то поняла: все, о чем они говорят, все, что обсуждают — это взгляд на вещи и жизнь людей, у которых очень много денег. Они принимают это, как данность. Кажется, они сами не сильно об этом задумываются, но для меня это, как другая вселенная. Мне просто нечем делиться с ними, любое событие моей жизни покажется им несущественным.

Машины, поездки, покупки, даже отношение к еде — у этих ребят все по-другому, и Кир… он один из них. Без натуги и не через силу, он действительно один из них. Это немного меня пугает, хоть он и не “испорченный”. Да, он не испорченный…

Я не буду его прилипалой.

Не буду!

Я хочу быть коммуникабельной. Хочу, чтобы у меня тоже были друзья. Помимо Алены и моей сестры. Я всю жизнь жила будто в ракушечьей раковине, а теперь хочу посмотреть, что происходит вокруг и как я могу в это “все” вписаться.

Заправив за ухо волосы, говорю:

— Я спрошу у него… пошли…

Взяв Ладу за руку, веду ее к двери.

— Ну, класс! — Радуется она. — Мы там в “мафию” играем…

Толкнув дверь туалета, выхожу в коридор, и на нас со всех сторон обрушивается приглушенные стенами звуки музыки и тусклый свет.

Дубцов стоит у стены напротив, опершись на нее плечом и сложив на груди руки.

Любуюсь им пару секунд.

Его скучающим лицом с растрепанными волосами, его фигурой: широкими плечами, длинными ногами…

По телу проходит знакомый трепет.

С досадой думаю о том, что я влюбилась в него с первого взгляда, а он… не говорил мне чего-то подобного. Я тоже не говорила.

Он весь вечер касается меня то там, то тут. Гладит пальцами кожу на спине, пробирается ими под край футболки. Гладит шею, плечо. Гоняет по мне мурашки. Пальцами перебирает мои волосы. Играет. Заставляет трогать себя самого. То бедро, то руку. Но не целует.

В этом году мы не целовались.

Он наказывает меня, просто знаю это. И злюсь.

Я не поцелую первой.

Не поцелую!

И это злит его. Вообще-то, он психует. Мне ничего не стоит просто, черт возьми, прижаться к его губам своими. Стереть этим поцелуем наш последний спор к чертям собачьим, будто ластиком. Но я тоже могу быть упрямой!

Оттолкнувшись от стены, Дубцов выпрямляется и разминает шею, наблюдая за тем, как мы с Ладой приближаемся.

— Кир, это Лада, — представляю, глядя в его глаза. — Лада… эммм… это Кир…

— Кхм… привет… — бормочет она тихо, будто секунду назад не разбрасывалась энтузиазмом.

— Привет, — отзывается Дубцов.

Окинув девушку взглядом, возвращает его ко мне.

У меня свербит внутри. Я никогда не задумывалась, как он вообще реагирует на других девушек. Ведь Ладка очень хорошенькая. Очень, это значит ОЧЕНЬ.

Прячусь от его вопросительного взгляда, лепеча:

— Я… потусуюсь с ребятами…

— С какими? — спрашивает резковато.

Подняв на него глаза, киваю на Ладу:

— С потока.

— Мы здесь, на этаже, — быстро поясняет она, маша рукой в неопределенном направлении. — Справа от бара.

— Справа от бара, — снова смотрю на Дубцова, стараясь выглядеть, как ни в чем не бывало. — Хочешь с нами?

Клянусь, только Дубцов умеет молчать так, что мы обе нервно ждем его ответа.

Его молчание чертовски говорящее, и это в очередной раз напоминает мне о том, кто он такой. Сын мэра и декана. Представитель золотой молодежи города. И моя сокурсница прекрасно знает, кто он такой, именно поэтому ведет себя так, будто дотронулась до звезды, черт возьми. А еще — это говорит мне о том, что у него есть зона собственного комфорта, и он не привык ее покидать.

Но мы же не приклеенные!

Меня вдруг прошибает очередной прилив упрямства.

— Нет, — отвечает, глядя на нас с высоты своего роста. — Пошли, провожу. — Кладет руки в карманы джинсов, указывая подбородком на коридор.

Стол и правда недалеко, но чем ближе он становится, тем сильнее теряю уверенность.

Вдруг понимаю, что находиться в этом месте мне хотелось, только потому что Дубцов был рядом. Сама бы я вряд ли отважилась на такой поход, а с ним… мне в самом деле все равно, где быть.

Просовываю ладонь под его запястье, заставляя достать руку из кармана.

Он сплетает наши пальцы в крепком захвате, и я чертовски не хочу от него отлепляться.

Не дойдя до стола пару метров, Кирилл останавливается, заставляя остановиться и меня.

Смотрю на него, задрав голову.

Его глаза опускаются на мои губы, а потом он отводит их так же упрямо, как отводил все эти два часа.

Ну и ладно!

Посмотрев на стол, за который уселась Лада, переводит на меня свой фирменный тяжелый взгляд.

— Значит, война? — спрашивает с усмешкой.

Высвободив ладонь, делаю шаг назад. Сложив на груди руки, бросаю:

— Если хочешь.

— А, — тянет, снова кладя в карман руки. — Вот оно как. Рассчитываешь победить?

— Почему бы и нет? — говорю рассерженно.

— Потому что у меня в штанах яйца, а у тебя нет, — сообщает нахально.

Открыв рот, ахаю.

— Хочу бросить в тебя кирпич, — цежу, краснея.

То, что у него “в штанах”, ночами не дает мне покоя, но ведь он говорит о другом!

— Отдыхай, — кивает мне за спину. — Когда нагуляешься, позвони. Я за тобой приду.

Развернувшись на пятках, хочу броситься к столу, но мой локоть окружают жесткие пальцы.

Смотрю на Дубцова, сверкнув глазами.

Опустив подбородок, проводит языком по своим потрясающе умелым губам, а в глазах ни капли веселья. Они такие черные, что я сглатываю.

— Что я только что сказал? — требует, подтаскивая меня к себе так, что снова врезаюсь в его живот своим.

— Что ты… сексист, — фыркаю ему в лицо.

Оно так близко, что меня магнитит вверх.

Склоняя голову мне навстречу, Дубцов бормочет:

— Я сказал, позвони. Не ходи здесь одна. Вообще не ходи, поняла? Захочешь в туалет, позвони. Я приду.

— Мы что, в джунглях?

— Мы в эпицентре главной городской попойки. Ты меня услышала?

Затолкав поглубже гордость, киваю один раз.

— Ладно, — снова бормочет он и отпускает мою руку.

Смотрим друг на друга, а потом расходимся в разные стороны.

Глава 35

Кирилл

Один час и пять минут.

Столько длится этот дебильный взаимный бойкот.

Заблокировав экран телефона, принимаюсь барабанить им по бедру.

Пяткой отбиваю по полу дробь, упираясь локтями в колени, и перебрасываю молчащий телефон из одной ладони в другую.

Давай, блин. Не упрямься, Калинина. Звони.

Ситуация до смешного тупая.

Мы не обязаны ходить, как приклеенные — это верно. Как верно и то, что я не обязан отчитываться, почему хочу провести какой-то вечер, день или неделю не с ней. Объяснишь один раз, и будешь объяснять каждый раз. Это очень похоже на поводок, точнее говоря, это он и есть.

Нет вообще ничего принципиально сложного в том, чтобы провести порознь час. Даже два. За это время, уверен, с ней нихрена ужасного не случится. Если она усвоила мои инструкции. А если нет, придушу.

У нас в запасе дофига времени. И я не о сегодняшней ночи, а в принципе. Тогда почему мне кажется, что последний час моей жизни — это его бесполезная трата?

Что она, твою мать, со мной сделала?!

У «этого» есть название?

Блин.

Ладно.

Оно есть.

Я люблю ее.

Втрескался по уши, как первый дурак на деревне.

Я не хочу проводить без нее ни час, ни два. Ни вечер, ни день, ни тем более, сука, неделю. Единственная причина, по которой я ещё ей не позвонил — хочу, выторговать себе хотя бы техническую победу.

По факту же… моя девочка победила.

Не в первый раз и, наверняка, не в последний.

Оторвав от телефона глаза, сквозь клубы кальянного дыма вижу расслабленное и пьяное лицо своего брата.

С учетом того, что сам я даже «не нюхал», мне его состояние уже не кажется клевым.

— Стас. — Подавшись вперёд, забираю из его пальцев трёхцветный, хрен пойми какой по счету шот. — Хватит, — говорю ему на полном серьезе. — Ты уже почти мордой в салате.

— Прости, мам… — строит противный голос. — А ты что, ещё здесь? — бормочет пьяно, откидываясь на спинку дивана. — Думал, уже трахаешься с… как там зовут твою телочку? Она у тебя немая?

Ну уж где там!

Немая, блть.

— Хорош. Пусть Артур тебя домой отвезет, — понимаю, что в этом состоянии Стас вряд ли запомнит имя моей девушки, решаю не перегружать его мозг.

Там и так уже восьмидесятипроцентное отключение.

— Ты ей уже вдул? — пьяно скалится он. — Да не… там целка стопудово. Я б ей вдул…

— Заткнись. — Врезаю ему подзатыльник, от которого он валится набок и хохочет.

Так, блть.

Хватит.

Встаю и машу Артуру, крича через весь стол:

— Давай его домой!

Кивает и подрывается, помогая мне забросить руку Стаса на плечо. Вторую забрасывает на свое, и мы волочем его к лифту для персонала, от которого у нас давным давно есть ключ-карта.

Соприкоснувшись со свежим воздухом у черного выхода из клуба, мой брат принимается активно блевать.

— Он опять таблетки жрал? — спрашиваю, придерживая бицепс Стаса, чтобы не ушел башкой в сугроб.

— Не знаю. — Ежится от холода Артур.

Он учится в военке, поэтому, как правило, он наш трезвый водитель.

За мусорным баком курит парень в белом фартуке, в остальном здесь темно и тихо. И это дикий контраст в сравнении с тем, что происходит внутри.

Заталкиваем тело Стаса в микроавтобус, и я прошу, закрывая, дверь:

— Купи ему кофе и покатай часок. Если его отец в таком виде запалит, хана ему будет.

— Лады. — Артур оббегает капот и запрыгивает в машину.

Дую на ладони, наблюдая за тем, как машина сдает назад, а потом скрывается за поворотом.

Развернувшись, возвращаюсь в клуб с единственной целью — забрать оттуда то, что принадлежит мне и свалить отсюда к чертям собачьим.

Глава 36

Кирилл

Выйдя из лифта, вызываю такси и быстро скидываю смску:

“Ты хочешь провести эту ночь со мной?”

Упершись рукой в стену, жду ответа. Прижимаюсь лбом к кулаку, водя пальцем по экрану.

По телу стелется напряжение. Предвестник того, что в штанах вот-вот станет тесно. В последние дни я маюсь с эрекцей, как школьник.

Больше не могу терпеть.

Хочу ее, даже понимая, что она боится моего тела. Косится на мою ширинку и краснеет. Чтобы мою ширинку потрогать самостоятельно — о таком у нас даже речи не идет. Чтобы я сам потрогал ее между ног — тоже.

С Мариной все проще было. Несмотря на то, что я у нее тоже был первым. Сейчас на этот опыт я не могу опираться.

Блин. Я готов быть терпеливым. И осторожным.

— Пфффф…

“Хочу”, — читаю на дисплее.

Пихаю телефон в карман и проталкиваюсь через толпу, как бульдозер.

Обстановка вокруг все больше напоминает вакханалию, но это не мешает разглядеть у бара Марину в компании двух подруг и парня в черной бейсболке — ее старшего брата Марка. Я с ним никогда тесно не общался, он долбанутый даже по моим меркам.

Вдруг понимаю, что с момента нашего последнего разговора я ни разу не вспомнил о ее существовании.

Все три девушки одеты одноцветно, в разные варианты зеленого. Видно, это должно что-то означать.

Марина всегда выделялась в толпе, даже в школе. Рост и цвет ее волос, полный комплект. Умение всем этим пользоваться у нее будто с рождения, я и сам был неравнодушен к ее параметрам. Со временем это перестало быть для меня важным, потому что я начал искать в ней чего-то еще. Не знаю, может гребаного взаимопонимания? Реальных чувств к себе? Таких, которые можно кожей почувствовать.

Кто бы мне сказал, где я все это найду, просто охерел бы.

Не сбавляя скорости, прохожу мимо.

Тупо было полагать, что Марина не появится.

У нас общая компания, и заниматься дележкой друзей я не собираюсь. Одному из нас либо придется уйти, либо нам придется как-то сосуществовать вместе. На место в компании у нее столько же прав, сколько у меня, только я сдаваться не собираюсь.

Ускоряюсь, плечом сбивая какую-то девушку.

— Осторожнее! — шипит на периферии моего слуха. — Придурок…

Обернувшись, вижу девчонку со светлыми волосами и прической в виде рожек.

— Извини, — бросаю, собираясь отвернуться.

Мое внимание привлекают черты миловидного, но злющего лица, потому что кажутся знакомыми.

Очень знакомыми.

Продолжая двигаться, задерживаю на ней взгляд.

Она тоже смотрит, кажется, собираясь досыпать мне говна в панаму, но потом замолкает и захлопывает рот.

Тряхнув головой, отворачиваюсь, теряя ее из вида.

Показалось?

Че за сюр?

За нужным мне столом народа почти нет. Только Аня, ее знакомая блондинка и какой-то пацан, с которым блондинка в тесном глубоком засосе.

Калинина сидит с краю, пялясь в свой телефон.

По виду, веселье тут бьет через край.

Чувствую эгоистичное и мстительное удовлетворение.

Не собираясь приукрашать свое появление, вырастаю перед столом и объявляю:

— Пошли.

Наверное, стоит поздороваться, но мне как-то пофиг на ее компанию. Вряд ли увижу кого-то из них снова, и уж точно, никогда не окажусь с этими ребятами за одним столом. Просто потому что мне за ним нечего делать. Это в определенном смысле снобизм, но так оно и есть.

В любом случае, никто кроме Ани меня здесь не интересует.

Встрепенувшись, Калинина смотрит на меня через стол не моргая.

Смотрю на нее тоже, чувствуя, как бурлит кровь.

Не знаю, что вообще в ней нашел, но все в ней как надо. От макушки и до пят в ней все, как надо. Лицо, фигура, цвет ее кожи и цвет волос. Запах. Я просто въехал в нее, как в стену.

— Пошли… — повторяю, протягивая ей руку.

Подхватившись, прячет от меня глаза и выбирается из-за стола.

— Эмм… пока ребят… с Новым годом… — бормочет, махнув рукой.

Прохладная ладонь ложится в мою.

— Все в норме? — спрашиваю коротко.

— Да. Класс.

Ее глаза бегают по моему лицу.

Месяц назад она вообще боялась мне в глаза смотреть, а теперь права во всю качает.

— Идем. — Тащу ее вниз по лестнице.

Мечтая поскорее убраться из этого ада, тащу ее в гардероб, где молча одеваемся.

После десятиминутных блуканий по морозу, все-таки нахожу нашу машину, в очередной раз окрещая себя дураком за то, что не взял собственную.

Чувствую себя натуральным беспреданником от того, что таскаемся по такси и от того, что кроме квартиры Баркова мне некуда ее отвести, чтобы побыть вдвоем.

Не в гостиницу же нам ехать.

Этот факт неприятной кипящей жижой бурлит в крови, снова отсылая меня к отцу и его маканиям меня в говно.

Злюсь, забираясь за Аней в машину.

Я бы не стал объяснять ей весь расклад своего “положения” ни за что. Того, что мой отец шпыняет меня, как щенка, с тех пор, сколько себя помню. Об это вообще никто не знает, пусть так и остается.

К счастью, ей и правда все равно, куда со мной ехать. Мы оба это знаем, и я буду пользоваться этим без зазрения совести.

— Что за… — психую, пытаясь разместиться на сидении так, чтобы колени не упирались в водительское кресло.

Не выходит.

Старый “пыжик” тесный, как консервная банка, а во мне почти метр девяносто.

Поймав на своем лице быстрый взгляд, усаживаюсь кое-как и интересуюсь:

— Как провела время?

Пристроившись рядом, Калинина складывает на коленях руки и пожимает плечом:

— Хорошо. А ты?

— Лучше всех.

Молчим пару секунд, и я сообщаю:

— Ты победила.

— В каком смысле? — косится на меня.

— Будем ходить, как приклеенные, — поясняю.

— Я не то хотела сказать! — выпаливает.

— Считай это рикошетом.

— Мы не маленькие, чтобы…

— Мы не маленькие, — соглашаюсь.

Мы очень даже взрослые.

Обхватив пальцами точеный подбородок, поворачиваю к себе ее голову.

— Сколько раз за этот вечер ты хотела, чтобы я тебя поцеловал?

— Не считала…

— Врешь, — шепчу у ее губ.

Глава 37

Врет, конечно.

Даже я считал. Четыре раза, и это было очевидно.

Несмотря на то, что мозги дурманит аромат ее туалетной воды, а губы щекочет дыхание, не спешу. У меня есть яйца, и они настойчиво требуют возмездия за все сданные флаги.

Вцепившись в воротник моей куртки, моя любимая девушка пытается убить последние миллиметры между нами. Тянет меня к себе, успевая слегка мазнуть своими губами по моим, когда напрягаю плечи, чуть откидываясь назад.

Не замечая, она следует за мной, пытаясь опять дотянуться до губ, но без дополнительных усилий дотягивается только до подбородка.

Твою мать.

Какие же мягкие у нее губы.

В бедро упирается ладонь.

Веселясь, чуть отклоняю голову, встречая еще одну попытку себя поцеловать, которая заканчивается тем, что ее нос от безысходности утыкается в мою шею.

Тихо хохотнув, расслабляюсь.

Кажется, только тут до нее доходит, кто у нас главный.

Вскинув голову, посылает мне возмущенный взгляд, но когда видит мою ленивую ухмылку, подается вперед и прикусывает кожу на шее, чем посылает электрический разряд прямо мне в трусы.

— Мммм… — зажмурившись, позорно выстанываю я, на что Аня отвечает еще одним укусом, только на этот раз прицельным и более уверенным.

Таким, от которого на моей шее красным, сука, маком расцветет засос.

Засос, твою мать!

В шальном угаре, сгребаю в ладони ее лицо и прижимаюсь губами к нежной горячей щеке.

— Ты что, где-то борзянки успела хлебнуть? — рычу отупело.

Побывавшее у нее во рту место горит, как клеймо, рождая у меня охеренно зверский аппетит.

— У тебя отхлебнула, Дубцов… — выдыхает, снова цепляясь пальцами за мое бедро.

Улыбаюсь.

Кажется, в этом есть доля правды. Она и правда черпает от меня плохое. Набирается наглости прямо на глазах, становясь моей релаксационной занозой в заднице.

Подняв глаза, оцениваю обстановку.

За окном проносятся центральные исторические здания, а это значит, что мы будем на месте через пару минут, потому что квартира Баркова — это самый центральный центр.