Запиханка из всего

Глава 2

– С чем пожаловал?

Низкое красное солнце в окне, между девятиэтажками. Тень черным крестом, стол перед Легатом разбит на неравные части. В одну клетку попал спящий ноутбук, в другую стопка бумаг с подставкой и авторучками, в третью – затрепанная донельзя рабочая тетрадь Змея. В четвертой клетке неодобрительно блестит полированное темное дерево. За этим столом когда-то сидели большие начальники, определявшие судьбу города – а теперь мальчишка-посетитель в потертой ковбойке с джинсами, да хозяин кабинета, хоть и в безукоризненном костюме, но не намного старше гостя.

Визитер перевернул слипшиеся по уголкам страницы:

– Продано две тысячи сто сорок билетов, общая выручка, соответственно…

Легат поднял руку – сползший рукав пиджака открыл манжеты хрустящей белизны:

– Пока ты летел, я счет проверил, сумму знаю. Шестьдесят.

– Семьдесят. – Змей закрыл записи, двинул их под полосу тени, как под резинку.

– Да и х…й с тобой, – внезапно без торга согласился Легат. – Бери семьдесят процентов, но только скажи, чего ты в самом деле хочешь из меня выдурить.

Змей готовил ответы под совсем другие вопросы, и теперь захлопал глазами. Солнце все ниже, светлые обои по стенам кабинета уже откровенно рыжего, закатного цвета. И даже лицо президента на портрете приобрело степной загар, сделалось откровенно киргизским.

– Ответ на этот вопрос… – Змей постучал пальцами по своей тетрадке, – сильно зависит от вашего настоящего желания, Сергей Павлович.

– Да называй ты меня Легатом, уж свою-то кличку я знаю. И говори проще. Какие церемонии при дележе отката, в конце-то концов!

Змей на показное панибратство не купился:

– Привык, Сергей Павлович. Родителя какого-нибудь не назову с отчеством – индюком надувается… А все же, чего вы на самом деле от нас хотите? Что мы, не видим, насколько большие деньги город вкладывает в наш “Факел”?

Легат поднялся из-за стола, подошел к окну. Загородил красное солнце, убил багровые блики в остеклении шкафа.

– Змей, а почему бы мне в самом деле не хотеть? Я старше тебя всего лет на десять. Знаешь ведь шутку про радиоуправляемый вертолет?

– Не доиграли в детстве?

– В моем детстве, Змей, не существовало ни единого такого клуба. Я мог пойти “на районе” бухать с пацанами – или в сеть провалиться с головой. Или-или. А такого, чтобы единомышленники – но живые, а не виртуальные! – именно вот и не нашлось.

Тени уже перебрались на беленый потолок. Пахнуло нагретой в принтере бумагой, краской, синтетическим ковром и химией из мебельного клея; за окном выдыхал тепло нагретый камень – и потому Змей не предложил открыть створки. Не полегчает.

Легат повернулся: черный ферзь в красной клетке окна.

– А почему нам объедки, Змей? Да, я много хочу – и у меня много будет! Мой интерес – карьера. Твой интерес – клуб. Уж точно не хуже “Каравеллы”. Почему нет? Никто ж не мешает на меня донос написать, если вам так уж припекает откатывать мне с выручки.

Змей потупился.

– Ну ясно же, думаешь: неизвестно, кого пришлют на мое место… Так что ты хотел на самом деле?

Гость еще некоторое время побарабанил пальцами по тетрадке.

– Вообще-то я хотел разрешение на поездку в Польшу. На викинговский фестиваль, Йомсборг. У нас набралось двенадцать человек. Снарягу мы наклепали, билеты купим вот с этих десяти процентов. Но без официальной бумаги ни родители, ни школа несовершеннолетних не отпустят.

– Да? – теперь уже изумился Легат. Пожалуй, неподдельно. Даже переспросил:

– А игра по Меганезии, о которой Хорн всему городу плешь проел?

Змей хмыкнул:

– Лантон еще год готовить, за это время кураж наверняка уйдет.

– Да ладно! Регату готовили не меньше, мне ли тебе рассказывать! Мини-игры регулярно, тексты всякие. Марк песенку новую напишет, а то и не одну. Девушки начнут костюмы придумывать. Так или не так, интерес подогревать можно.

– Не думал, – просто сказал Змей. – Некогда.

Легат вернулся за стол. Солнце село, и небо сделалось сиренево-сизым, а кабинет наполнился сумерками.

– Ну, решение на Йомсборг я тебе завтра отдам, – пробормотал Сергей Павлович, оживляя ноутбук. – Список же у тебя с собой?

Змей молча отлистал нужную страницу и подсунул раскрытую тетрадь. Легат управился с набором документа быстрее, чем гость успел задуматься. Щелкнул и загудел принтер, выдал на стол пачку бумаг с гербом.

– Завтра у Степаниды Власьевны подпишу, печать поставлю, и забирай. А про Лантон подумай. Там… – куратор показал на потолок, – есть мнение, что тема это козырная, и надо ее развивать. И мы, как верные подданные, сие пожелание исполним. Но, поскольку мы подданные не совсем тупые, мы и свою малую толику не упустим.

– Да, – сказал Змей, поднимаясь из-за стола. – “Трудно плыть боком” я тоже читал. Только ни я на Румату не тяну, ни…

– Ни я на Вагу Колесо, – кивнул Сергей Павлович. – Но мне и так неплохо. Ты сейчас домой?

Змей зевнул, щелкнул зубами, помотал головой:

– С утра на клубе не появлялся. Надо проверить, хотя бы, все ли корабли довезли до базы. И как там вообще… – Змей, в свою очередь, сделал неопределенное движение рукой к потолку.

– Тогда, если хочешь и дальше со мной не поссориться, – приказал куратор, – полетишь на автопилоте. Управления не касайся, ты же спишь на ходу.

– И не собирался, – ответил гость без малейших признаков обиды, – самому лениво.

Открыл дверь – сумрак из кабинета вылился в коридор, где оказалось еще темнее.

– До свидания.

– Ага, до связи. – Сергей Павлович включил свет, плотно закрыл дверь за ушедшим. Вытащил из кармана пиджака объемный телефон, считавшийся самым-самым всего три года назад, а теперь уже немодный. Но Легат свой “булыжник” любил за две обычнейшие нажимные клавиши. Размер их позволял зимой, не снимая перчаток, как принимать звонки, так и перелистывать на экране тексты. И даже, при некотором навыке, отправлять почту.

Легат утопил обе клавиши разом, дождался установки соединения и сказал:

– Петр Васильевич?

Петр Васильевич дослушал длинные гудки, убедился, что связь разорвана – и только тогда выключил телефон.

– Иллюзия, – буркнул его собеседник, наливая по третьей, – все эти игры в конспирацию. Кому нужно, давно уже все про нас поняли.

Петр Васильевич протянул руку к хрусталю, покачал виски в стакане.

– Можно, конечно, ничего не делать. Как-нибудь само рассосется.

Собеседник подтвердил:

– Мне кажется, это единственный верный путь. Как-нибудь само. А если реформы учинить – к гадалке не ходи, рухнет…

Выпили. Помолчали.

– Так почему…

– Да просто я тоже тупик вижу. На мой век да, хватит… А знаешь, что мне дочка-то сказала?

– А сколько твоей?

– Пятый класс – ага, двенадцать.

– И ты тоже не помнишь возраст, – Петр Васильевич хохотнул. Точным движением разлил остатки “Черного коня”, поставил пустую плоскую бутылку на пол. – Тоже сперва – в какой класс ходит, а потом считаешь, сколько лет? И что же она сказала?

– Ну, говорит, вот нейросети уже вместо переводчиков. Дроны вместо курьеров. Водители автобусов исчезают, беспилотников на дорогах все больше. Нафиг, сказала, мне такое будущее, где человеку все меньше места остается.

– Да прямо, в двенадцать лет у нее такие мысли. Наслушалась зомбоящика.

– Ну так из каждого утюга же!

– Кстати, об утюге…

Петр Васильевич опять взял свой мегаплоский смартфон, вызвал меню каналов и включил метровый экран, занимающий середину стены над камином. Посмотрел вниз: пустых бутылок набралось уже больше трех, и мерцание их в свете прыгающих кадров нагоняло тоску.

– … Страны ОПЕК, – сказала с экрана симпатичная блондинка, – обсудили дальнейшее снижение квот на добычу нефти.

– Вот! – собеседник даже привстал. – Никакой прогресс этого не отменил и не отменит. Главный тот, у кого нефть. Или там уран. Или что там в батарейках у этих, сегодняшних? Литий, кадмий, молибден.

– А как надо?

– Ну ты спросил… – собеседник с нарочито пьяной небрежностью рухнул в кресло. – Надо, чтобы главным выбрали меня!

Мужчины посмеялись – сдержанно. Сделанно.

– Так ведь мы теперь даже китайцев не заборем. Куда нам контролировать нефть.

– А вот при Сталине порядок… Да!

– Не подъе… Ну, ты понял. Вот стал бы Союз в Афганистане твердо – и абзац бы Кувейту.

– И мыли бы мы сапоги в Индийском океане… – Петрович лениво пережевывал хамон, и потому говорил несколько невнятно. – Но не дотянулись ручонки коммунистических вампиров до горла Суэцкого канала. Совсем чуть-чуть не хватило. А какую просрали державу! Красную Империю просрали!

Петр Васильевич убрал звук – на экране мелькали то танки в очередной горячей точке, то бравые спасатели в пене и в мыле, то мирно плывущие по волнам пшеницы комбайны. Петр Васильевич нашел канал с полуодетыми певицами – и теперь любому следователю мог смело расссказывать, как провели вечер. Пили виски, смотрели на девок в купальниках. Конечно, у нас имеется что скрывать: не дай бог, узнают жены…

Собеседник тоже пережевал полоску:

– Мясо как мясо. Больше понтов, чем вкуса. Приезжай ко мне, мы тебе такой медвежатины нарежем! Васильич… а когда ты понял, что мы тоже для мебели? Что мы такой же электорат, разве что позолоченный?

– Когда-когда… Много будешь знать, скоро расколешься. Ты поэтому?

– Да. Пускай это смешно звучит – но у люберецких бандитов больше воли, чем у нас. Я хрен знает, как там оно решалось при Сталине. Но когда у бандита больше воли, чем у таких, как мы… Про электорат вообще молчу. Короче: это надо менять. И вообще…

Мужчина выплюнул фразу с ошметком безвкусного хамона:

– Раз я политик, так у меня и мечты быть не может?

– И как ты это видишь? Технически? Телефон-мосты, телеграф-кресты?

– Все проверяшь, морда гэбэшная? Так и вижу. По Марксу-Энгельсу. Есть базис. На чем стоят все эти скрепы сраные. Либо проржавеют сами, либо…

– Скрепы?

– Нефть! – рыкнул собеседник. – Доволен?

Петр Васильевич выключил телевизор, и в комнате опять стемнело.

– Проржавеют?

Собеседник постучал по столу:

– А тут бутылку видел только что… Налей?

– Хорош. Жена утром убьет.

– Чтоб я еще с чекистами пил…

– Чтоб я еще с депутатом закусывал.

– А вообще я лидер парламентской фракции. Понял!

– Утром перед зеркалом от страха не обс…фигеваешь?

Посмеялись – чуточку свободнее, чем в первый раз.

– Да я вообще… – заговорщицким шепотом поведал один, – книжки читаю! Вот, Хайнлайн, к примеру. “Луна – суровая хозяйка”.

– А я Роберта Пенни Уоррена, – парировал второй, – “Вся королевская рать”. И чего?

– Да мы же, мать его, интеллегенция! Совесть нации, ети ее в качель!

Обменявшись намеками, заржали уже по-настоящему, легко и громко. Петр Васильевич выставил новую бутылку:

– Однова живем!

– Правильно… – собеседник закусил снова хамоном, хотя на низком столике хватало всякого. – Васильич, а ты-то сам… Правду скажешь, или как обычно?

Петр Васильич сморщился:

– А я, знаешь ли, сталинист-имперец. Жила бы страна родная.

– Ага, – подхватил собеседник, – не будет кормить чужая!

– И чего, раз я гэбешник, у меня и мечты быть не может?

– Может-может… – комиссар четвертого департамента захлопнул кожаную папку. – Просто вы пока с этим не сталкивались. Это у нас в Европе чаще встречается.

Рослый мулат и тощий рыжий переглянулись. Рыжий буркнул:

– Ну ясно, кэп. Культура в Париже. А мы для вас деревня.

Де Бриак осветил технический коридор белозубой улыбкой и постучал пальцем по наклейке на стене:

– Попробуйте объяснить что-нибудь этим парням.

Мулат переглянулся с рыжим ирландцем – возражений не нашлось. Наклейка “Red Sakura” тут никак не предполагалась. Но пролезла же как-то!

– Лежер, у вас подборка по этим… Красновишневым…

– Готова, шеф.

– Вот в самолете и расскажете.

Французы развернулись к выходу. Мулат, на котором хорошо сидела форма частной военной компании, прибавил:

– Мы проверили всех, имеющих доступ в этот блок. Три доктора биохимии, всем за пятьдесят. Ассистентов сюда не допускают.

Все четверо посмотрели на гермодверь первого шлюза. За шлюзом ультрафиолетовые затворы, короткие проходы с распыляемой спиртовой взвесью. За ними второй шлюз. Только потом ряды термокамер с культурами. Де Бриак не горел желанием знать подробности. Марбург, Эбола, денге… Плюс неизвестное количество патогенов новой волны. Центр обслуживает север Американского континента. Предоставляет образцы болезней для отработки лекарств – и, что куда важнее, для диагностики. Если подпольные иммигранты привозят на себе очередную эпидемию, то здешние специалисты путем сравнительных тестов устанавливают – что приехало. А от верного диагноза и лечение зависит чуть более, чем полностью.

И вот – на тебе. Наклейка.

– Данные мы вам записали, – мулат кивнул на папку в руках комиссара. – Там пять флешек, на всякий случай. Своих мы проверили всех. От микроботов поставили электромагнитную завесу… И все равно – точно как у вас, там, в цитадели культуры. Возможно, вы сможете найти что-то, что всех их объединяет.

Рыжий поморщился, сделавшись неприятно похожим на крысу. Промолчал.

Мулат подошел к выходу, вставил ключ-карту, открыл дверь – тоже толстую, огнестойкую, дымонепроницаемую. Подождал, пока все выйдут. Кивнул в объектив камеры слежения, вышел последним и повел гостей через коридоры, лифты, внутренние посты контроля – в административный блок.

Подписав акты передачи данных, отметив командировочные удостоверения, заполнив еще некоторое количество форм и бланков, заокеанские гости уже самостоятельно направились на служебную стоянку. Над землей центр биохимии выглядел нестрашно. Ряд одноэтажных домиков, за ними несколько округлых ангаров из гофрированного алюминия. Асфальтовые дорожки, четкие желтые линии разметки. По ним туда-сюда снуют роботы-челноки. Разве что будок охраны несколько больше, чем в обычном университетском кампусе или там в обыкновенной фирме, на которой работают с промышленной химией либо с опасными механизмами.

Предъявив удостоверения последний раз, комиссар со спутником вышли за невесомые решетчатые воротца, и возле них тотчас остановился первый же свободный челнок в сине-белой раскраске авиакомпании “Негев”.

– Они везде…

– Они вас преследуют, – хмыкнул комиссар, влезая в пластиковую машинку. Лежер нырнул на соседнее сиденье, воткнул кредитную карту в счетчик, дождался зеленого сигнала и велел:

– Аэропорт.

Компьютер челнока помигал зелеными светодиодами, закрыл дверцы и двинул машинку нечеловечески-плавно.

– Шеф, это третья лаборатория только на этой неделе.

– И?

Услышав интерес в голосе, Лежер продолжил:

– Первая – физика плазмы, холодный термояд. Помните?

– Еще бы.

– Затем пеносталь. И вот биохимия.

– Биохимия на прошлой неделе, где мыло и краски.

– А, помню. Там, помнится, очень доходчиво рассказали, почему все кремы надо покупать исключительно в тюбиках, ни в коем случае не в банках.

– Ну вот. А это не биохимия. Это биологическое оружие. И что?

– До меня только сейчас дошло, какая чертова прорва умников роет землю в поисках философского камня. Взять, например, энергетику. Есть эти бородатые черти с холодным термоядом. Есть предложения получать энергию прямо на орбите и передавать ее вниз лучом. Я даже длину волны почему-то запомнил. Два, запятая, сорок пять гигагерца – на этой частоте атмосферное поглощение минимально. Затем – просто посветить на землю орбитальным зеркалом. Причем вовсе необязательно на фотопанели, достаточно взять обычный водонагреватель. А знаете, шеф, что меня впечатлило больше всего?

Де Бриак сделал вопросительное выражение лица. Лежер кивнул:

– Еще до первой мировой войны какой-то бош предлагал в Сахаре поставить эти вот металлические водонагреватели, свет на них концентрировать параболическими зеркалами из обычной полированной нержавейки. Пар гнать в обычнейшие паровые турбины, а на них генераторы Вестингауза. Никакого хайтека, сложной химии, деградирующих фотоэлементов, хрупкого стекла… По его расчетам, электричества хватило бы на половину Европы. Ну, на тогдашнее потребление. А отработанным паром собирались поливать зелень. То есть, еще и сократить пустыню.

Комиссар кивнул:

– Много навыдумывали таких прожектов. Перекрыть Гибралтар дамбой и получать с нее ток. Коммунисты обсуждали поворот сибирских рек. Кеннеди, когда искал меры противодействия русским успехам в космосе, говорил об опреснении океанов. Но я вас перебил – что из всего этого вы хотели вывести?

– Что мы могли бы иметь цивилизацию стимпанка еще до Первой Мировой. Собственно, эта война и прихлопнула проект. А как вы сказали, дамба поперек Гибралтара?

– Тоже фантастика. С одной стороны, постоянное испарение Средиземного моря дает необходимый перепад уровней воды. С другой – мощность получилась не такая уж большая. Примерно как два энергоблока Шомона.

– О да, комиссар. Те самые блоки с наклейками.

Комиссар выругался и сказал уже спокойно:

– Если мы никак не можем отделаться от мыслей по задаче, давайте задачей и займемся. Докладывайте, что за группировка “Red Sakura”.

– Не группировка. Молодежное движение.

– Филиалы по всему миру, символика, наклейки эти чертовы! – де Бриак рубанул воздух ладонью. – Фестивали, взаимный обмен гостями, вписка, “золотые мосты”. В основе какой-то культовый роман или фильм…

– Аниме.

– Да хоть балет на льду! Это у всех одинаково. Кто платит? Кто их содержит?

– Палантир еще не отработал.

Тут комиссар возразить не смог. Если нейросеть четвертого департамента еще не достроила целостную картину связей между миллионами точек по всему земному шару, то и выводы никакие сделать нельзя. Вернее, выводы-то сделать можно. Только без понимания финансовых потоков цена этим обобщениям – полтора сантима.

– Тогда расскажите, какие идеи? Впрочем, стойте. Попробую дать прогноз. Экология, свободная любовь, христианский коммунизм, прекрасный новый мир, романтика дальних трасс… Что я не назвал?

Лежер подвигал тексты на своем планшете:

– Почти все так и есть. С упором на экологию. Причем реальным. От них всегда массы волонтеров на экологических проектах. Причем далеко не все – шумные, с хорошим PR. Имеется нечто такое… Незнаменитое. Например, уход за лежачими больными. Обеспечение безопасности во время эпидемий. Тяжело, противно, риск заражения и грязной, крайне мучительной, смерти. Никакого рок-н-ролла.

– Эпидемий?

Де Бриак отработанным движением выдернул из кармана коммуникатор, набрал номер центра биохимии, покинутого только что. На вызов ответил мулат:

– Господин комиссар?

– Пожалуйста, месье, сделайте мне списки всех ваших волонтеров. Вообще всех. Уборщиков, мальчиков-доставщиков пиццы, и так далее.

– Но мы проверяли…

– Бог мой!

– Окей, господин комиссар. Если вы полагаете, что мы могли что-то упустить… Списки вы получите, как только я окажусь возле терминала.

Де Бриак выключил и убрал аппарат. Лежер продолжил:

– В их проектах есть что-то общее. Просто я пока не могу понять, что. И палантир пока не сшил концы. Возможно, по набору мест, где появились наклейки, что-то прояснится.

– Есть ли у них конкуренты? Объявленный враг? Ну как: наци против антифа, к примеру?

– Есть, комиссар. Именно наци. “Белые волки”, арийская раса. Я про них докладывал на той неделе. Этих-то понятно, кто финансирует.

– Ага…

– Вы думаете, что вишневых могут содержать противники наци?

– Этот ход напрашивается, – комиссар повертел пальцами. Откинулся на сиденье:

– Нет. Вы правы. Надо ждать, пока отработает палантир. Иначе все это – гадание на кофейной гуще.

Экран челнока показывал, что до аэропорта еще минут сорок. Комиссар вытащил планшет, открыл очередное чтение. Лежер какое-то время наблюдал сквозь тонированные стекла за проносящимися холмами, перелесками, встречными коробчонками с пассажирами и без. Проворчал:

– Я вот пробовал по вашему примеру читать… Знаете, помогает.

– Да ну?

– Ну да. Вот, недалеко ходить, в той лаборатории, где с плазмой долбятся, пытаются на встречных пучках получить условия для реакции синтеза, я имел уже не настолько дебильное лицо, как обычно. Скажите, шеф, а вы как-то выбираете книги для чтения, или все подряд гребете?

Де Бриак вздохнул, отложил планшет, поправил ремень.

– Все авторы по-разному пишут. Кто сериал, кто детектив. А нет бы так, чтобы детектив, космическая опера, нуар-постапокалипсис…

– Это мрачно. Сразу после надо забойный постапокалипсис-боевик, чтобы развеяться.

Комиссар улыбнулся:

– А потом фанфик и чтоб всенепременно с вампирами; и чтобы светлое космическое будущее; и обязательно прогрессоры-попаданцы, плутовской роман, коммунисты на звездолетах, дизельпанк с дирижабами… э-э, дирижаблями, боевые мегароботы…

– Только не двуногие, комиссар, это пошло и банально!

– Да, и что-нибудь такое философское – и все в одном сериале! Я бы в детективе охотно играл героя, даром, что ли, я комиссар полиции? Мэгре мое второе имя!

Лежер покривился:

– А вот я бы не хотел в нуар.

– Отчего же? Крутой штурмовик там весьма к месту.

– Все так, мсье комиссар. Но ведь герои нуара в конце погибают.

– Почему же это?

– По закону жанра, – сказал крутой штурмовик. – По сюжету.

Сюжет экстренного выпуска не оставил равнодушным никого. Из системы HD 69830 в созведии Кормы на Землю возвратился зонд-разведчик. Все каналы показывали картинку изрядно поцарапанного аппарата, и все ведущие на разных языках повторяли одно и то же высказывание профессора У Танга: “Трасса туда и обратно проверена. Уровень излучений не превышает возможностей нашей техники, защита справится. Планета в достаточной степени землеподобна. Можно лететь!”

Показывали уверенно лезущие к небу курсы акций “Робонавтикс” и “Интергалактик” – и чертовой прорвы их подрядчиков.

Показывали ровные ряды белых домиков на белом песке, а за ними невообразимую колонну, нить в небо – Аризонский Орбитальный Лифт. Первые колонисты-звездопроходцы ступали по еще пустынному лагерю; камера перескакивала с их возбужденных лиц то на пыльный асфальт, то на пластиковые стенки – но неизменно возвращалась к застывшему смерчу, сине-серой воронке Лифта, царившей над пустынным пейзажем.

Показывали плавно разъединяющиеся баллоны Первой Волны – десять банок О’Нейла, каждая вместимостью в тумен. Сверкающие цилиндры двигались по угольно-черному фону, заслоняя пятнышки звезд, выходили на разгонную орбиту – а под баллонами так же медленно поворачивалась Земля.

Наконец, экстренный выпуск закончился. Дежурный кинулся на форумы обсуждать подробности. Хорн просто уселся поудобнее, включил электрочайник – и сам не заметил, как задремал.

Разбудил его наконец-то добравшийся до клуба Змей. Хорн протер глаза, позевал. Потрогал давно выключившийся чайник и сообразил, что спал долго – кипяток успел остыть. Зато сам Хорн остался горячее кипятка:

– Лантон!

– Чего? – Змей опешил. – Ты не проснулся еще?

Хорн поморщился:

– Лантон! Сам смотри. Год подготовки. А через год у тебя дипломная практика, потом сам диплом – и здравствуй, жопа. Типа, взрослая жизнь. Хрен ты потом сможешь что-то делать. Решать надо сейчас.

Змей тоже зевнул и включил остывший чайник. По звукам из общего помещения он уже понял, что уборка после регаты подошла к самому концу, и что, кроме дежурного, на клубной базе осталось всего пять-шесть самых заядлых.

Хорн подтянул банку с чаем, пакет с кубиками сахара. Зашумел чайник. Хорн сказал:

– Сегодня решить, а завтра на совете заявить. Регата хорошо прошла. Я по глазам вижу, Легат согласовал нам Йомсборг.

Змей кивнул и зевнул снова. Хорн даже руки потер:

– Ха, так мы на коне! И тогда мы Лантон заявим на Волк-фесте, это через две недели. А туда надо хоть что-то уже показать, сам же понимаешь, под голые слова никто к нам не поедет. Мы не столица.

Чайник зашумел совсем громко, выключился. Хорн ловко разлил кипяток по приготовленной заварке. Сам он пил вприкуску – а Змей вовсе без сахара. За дверью кого-то негромко выругал дежурный. Наконец, гулко ударили закрывающиеся створки склада и знакомо щелкнул замок.

Змей потер виски:

– Хорошо. Раз ты не можешь подождать всего лишь до утра… Я поддержу тебя завтра на совете, если ты мне сегодня, сейчас, приведешь обоснование. Чем так хороша эта твоя Меганезия, что тебе всралось не просто сделать по ней игру, но сделать ее немедленно, – и принялся мелкими глоточками пить горячий чай.

– Слушай, цитирую. “Позиция Шуанга такова: наш байк не должен ломаться сам по себе ни при каких условиях. Его можно разбить, сбросив в пропасть, или уронив на него булыжник, но в условиях движения по любой поверхности, которую можно, при хорошей фантазии, признать дорогой, эта машинка должна работать безотказно,” – тут Хорн жестом закрыл цитату, хлебнул чая, захрустел рафинадом. Выдохнул после кипятка.

– Вот если ты мне назовешь хоть один инструмент, машину, товар, разработанный по такому принципу – а не чтобы срубить с лоха еще денег! – я заткнусь и больше с Лантоном никуда не полезу. Слово.

– Принято, – сказал без выражения Змей, – твоя взяла.

Хорн пригляделся к собеседнику:

– Вижу, задолбался.

Налил еще чашку и продолжил в перерывах между глотками:

– Зато сделали кое-что, чем не стыдно хвастаться.

– Почему ты не откроешь свой клуб? От нас кто ни уходил, все что-нибудь основали.

Парень захрустел сахаром, ответил полуразбочиво:

– Только те клубы прожили кто полгода, кто вообще до зимы.

– Что не выставишься на следующие выборы вместо меня?

Хорн обезоруживающе улыбнулся:

– Я лучше тебе помогу. Я же вижу, что тебе как раз это интересно.

– Что?

– Клуб… Успех.

– Успех… – без выражения повторил Змей. – Да уж. Успех…

– Ладно, я домой.

Двигаясь без мыслей, Змей вымыл чашки, убрал сахар. Прошелся по клубной базе – привычное занятие даже немного разогнало сон. На удивление, все сложили сравнительно аккуратно и закрыли на замки. Змей мог не переживать за оборудование.

На ночь оставался дежурный – один из артиллеристов Абдуллы, здоровенный загорелый хлопец, прозванный Сервелатом – да еще невзрачный паренек в спортивном костюме, в самых дешевых кроссовках-”тапочках”. Он уже спал на диване в общей комнате, закопавшись русой головой в подушку. Сервелат пояснил:

– Человеку надо переночевать. Он вроде бы нормальный. На разгрузке хорошо помогал. Проблем не делал. Спиртным не пахнет. Немытым телом тоже не пахнет. Сканер медицинский прошел нормально, причем его уговаривать не пришлось, явно для него процесс не в новинку. Сам руку подставил под анализатор и не пищал. Даже как-то с одобрением смотрел, типа – порядок есть порядок.

Змей вытащил коммуникатор, ткнул в один из красных значков. Дождался ответа:

– Оперативный? Клуб “Факел”, мы от Сергея Павловича. Да. У нас новичок на ночь остановился. Нет, мы его не знаем. Примите фотографию. Да мало ли, вдруг он в розыске. Лет пятнадцать на вид. Нет, спит уже, будить не хочу. Нет, жалоб никаких. Не знаю, не говорил еще… Да мало ли – поругался парень с родителями…

Родители оставили де Бриаку просторную квартиру в хорошем кондоминиуме; только наслаждался свободой молодой офицер недолго. Почти сразу в квартиру вписалась его родная сестра, феерически расставшаяся с мужем. В годы цветущей юности сестра нешуточно билась над покорением большой эстрады, поклонников считала десятками – разумеется, полагала, что окрутить любого труда не составит. Лет пятнадцать назад все так бы и случилось – но вот именно в ее звездные годы на Земле свирепствовали феминистки. Дня не проходило, чтобы какого-нибудь известного антрепнера или там режиссера не обвинили в домогательствах. Великую Катрин Денев, осмелившуюся что-то пискнуть против, едва не забросали помидорами… Видя такие ужасы, парламент Швеции подошел к делу со скандинавской основательностью, и вынес на обсуждение “закон о письменном согласии”. Дескать, без обоюдного желания любовью заниматься все равно нельзя – так почему не оформить сложившуюся практику? Пишите бумагу – и ныряйте в постель… Если, разумеется, за время написания бумаги кое-чего не обвиснет.

Поклонники, прикинув к носу то, что феминистки требовали отрезать, сообразили перспективы – и как-то незаметно расточились в свете софитов… Сестра вышла за кого пришлось; через некоторое время предсказуемо развелась. Денег ей хватило, а вот семейное гнездышко оттягали неожиданно хорошие адвокаты супруга. Брат в то время мотался по миру, как может мотаться самый младший офицер управления, крайний за все и за всех – так что ключи выдал без возражений. Хоть присмотрено будет… Ну, а что нет более постоянного решения, чем временное, де Бриак понял уже намного позже. Но комнат в квартире хватало, жить не мешала ни сама сестра, ни ее дочка. Де Бриак рос по службе, погружаясь все глубже в дела – и, вполне предсказуемо, никакие приличные девушки не собирались делить его с работой. А неприличные не устраивали папу с мамой. Родители от богемной жизни дочки толком не очухались, а тут сын в дом приведет или сербскую беженку, или вообще на всю голову отмороженную напарницу… Разве это невестка для рода де Бриак?

Потом, конечно, родители спохватились – но, тоже вполне предсказуемо, запоздали. Теперь уже все равно сделалось де Бриаку. Он получил комиссарское звание, престижный кабинет на “той самой набережной Орсе”, где обитали герои Сименона и Жапризо – только на женщин уже не заглядывался. Для разговоров по душам ему вполне хватало сестры. А для более приземленных надобностей взрослый мужчина без подсказок и разжевываний знает, откуда что брать. Тем более – блестящий офицер самой галантной страны в мире. Внешности своей комиссар не стеснялся, и в зеркало смотрел без поджимания губ. Галльский профиль, иссиня-черные волосы, яркие карие глаза, живая улыбка… Эй, а что это на лбу?

Де Бриак вытащил салфетку и тщательно стер зеленоватые буквы. Вот почему племянница так старательно будила его и так заботливо напоминала каждые полминуты, что нельзя опоздать! Конечно, это не прошлогодняя выходка, когда девчонка привязала поводок собаки к черенку, после чего всем отелем пришлось ловить по альпийским склонам борзую с лопатой. Но, не имей комиссар привычки бриться, мог бы поспешить, выскочить на улицу с лозунгом поперек лица.

Комиссар тихонько поулыбался, закончил бритье, умылся еще раз: как будто больше ничем не расписан?

Вышел в забитую пуфиками, шкафчиками, туфлями и зонтами переднюю большой сонной квартиры; из остекленных дверей спален проливались бело-золотистые коврики солнечного света, над ними кружились пылинки. Комиссар прокрался к двери в кухню, на приглушенный звон посуды. Виновница сидела на табуретке со стаканом свежего молока, болтала ногами. Сестра комиссара уже отчитывала девочку за что-то, поэтому ругать малявку еще и за расписанный лоб комиссар не стал. Придал себе строгий вид, насколько сумел, и буркнул:

– Лет через пять вы, мадемуазель, сделаете какого-то мужчину по-настоящему счастливым, сидя на кухне a naturel и проливая половину молока на себя. А сейчас не бесите маму и дядю!

Племянница на это фыркнула, сестра вскинула брови. Де Бриак, больше не говоря ни слова, попрощался кивком. Развернулся и отправился служить.

Надо же, написать зубной пастой: “папа встовай!” Еще, наверное, тюбик подогревала, чтобы не разбудить жертву. Не хватает ребенку отца…

Отец отодвинул тарелку:

– Не спеши, сегодня хоть поешь нормально.

– Ты каждый день это говоришь, – ответил Змей. – Но тут как-то само собой получается, что каждый день что-то срочное. И что мне делать?

– Билеты учить, – сказал папа, для пущего веса аккуратно положив обе ладони на стол: как бы хлопнул, только медленно. Дескать, я пока не злюсь, но!

– А вообще смотри сам. Ракетами не навозишься, из колодца грузы вытаскивать – надо что-то другое. Лифт один уже сделали, выйдет на проектную мощность – и куда потом твои ракетные буксиры?

– Ну папа, ты и сказал… Орбитальный лифт у нас пока единственный, в Аризоне…

– Кстати, а почему именно там?

– Ненаселенка, пустыня, если сложится, потери меньше. Близко к экватору. Хорошо бы совсем на экваторе, не зря Кларк про Мадагаскар писал. Так вот, лифт единственный, и построен в рамках Проекта. А на Проект, сам знаешь, вся планета вкалывает. Аризонский лифт – не лунные резинки от штанов. На Луне хоть из кевлара лепи: сила тяжести в шесть раз меньше. Ни тебе атмосферы с ураганами, ни кучи спутников и мусора на низких орбитах… Да и на самой Земле лифт не везде воткнуть можно. Я уж молчу про цену и про уязвимость от шахидов тех же. И потом: лифт поднимает в определенную точку на геостационаре – а дальше? Так что не переживай, долго еще нам на ракетах летать!

Отец побарабанил пальцами по пластику стола:

– Это как в мое время считалось: программистом быть круто. А потом я понял, что приятель мой оказался прав. Программист – чернорабочий информационной эры. Одно утешение: чернорабочих всегда много требуется, без куска хлеба не останешься. Вот и пилоты сейчас… Ну, тем более. Я в курсе, что практика у тебя в сентябре, когда открываются стартовые окна к Луне. И что сейчас июль, я тоже, представь себе, помню. А ты вот помнишь, как мы договаривались: один день – один вопрос?

Змей вздохнул:

– Вопрос номер девятнадцать. Какой самый лучший двигатель.

– Отлично. И какой же?

– Необходимо уточнить условия. Потому что лучший по тяге – одно, по удельному импульсу – другое, по видам топлива – третье. По доступности так и вообще четвертое.

Папа почесал затылок:

– Ну, а если для твоей задачи? Ты же на пилота оэрбэ хочешь поступать?

– Так… – Змей начал загибать пальцы:

– По мощности самое-самое – твердотопливный ускоритель “Шаттлов”. Их сегодня применяют Маск и “Евростарт”. Тысячу четыреста тонн тяги. А новые си-эл-эс вообще тысячу шестьсот, “Евангелион” можно на орбиту выпереть. Но – твердотопливный двигатель поджигается только раз, и отсечь тягу ровно в нужный момент не получится.

– Не подходит.

Парень кивнул.

– Следующий по тяге… Двигатель Эф-один, лунная программа НАСА, шестьсот семьдесят девять тонн. Всем хорош, но его давно забыли, как делать. И документацию то ли потеряли, то ли не расшифровали. Мы учили “Роскосмос двести семидесятый”. Девятьсот две тонны тяги. Правда, на экспорт идет его версия, урезанная ровно вдвое. Она сильно надежнее из-за намного меньшего давления в камере сгорания.

– Вывод?

– Вывод: самая большая тяга не главное.

Папа вытащил из-под стола планшет, поглядел на экран:

– Тогда, наверное, ты хочешь по эффективности зайти? Логично же: чем эффективнее утилизуется топливо, тем лучше двигатель, разве нет?

Змей пожал плечами:

– Я думаю, что важнее надежность. Тут лучше “сто седьмого” ничего нет. Статистика колоссальная, на нем еще Гагарин летал. Лучше пакет из надежных слабых движков, чем один сильный, но непредсказуемый.

– А вот советская лунная программа тебя опровергает. Там набрали стадо движков, и постоянно какой-то лопался. В конце концов, это и убило ракету эн-один.

– Так это уже к системе управления. Любая ракета – аэродинамически неустойчивая, у нее центр давления выше центра тяжести. Самоцентровки не получается, рулить постоянно надо. Так же и с двигателями. Делить на группы, компьютеры нормальные делать.

– Ну хорошо. С одним параметром ясно. А какой поставишь следующим?

– А вторым уже эффективность.

– А как определять будешь?

– Удельный импульс измеряется в секундах тяги.

– А по-простому? Я-то у вас в Хренвотсе не учился.

– Ну, сколько секунд наш движок удержит ньютон тяги с одного килограмма топлива. Тот же Эф-один там не сильно впечатляет. Лучше всего электрореактивные движки. Если брать буксир в зоне “Земля-Луна”, так дольше их вообще никто не работает. Четыре тысячи секунд, абсолютный рекорд. Рабочее тело расходуют граммами, нужно только электричество – а с этим на околоземной орбите проблем нет.

– Минусы?

– Ну тяга же микроскопическая, понятно. – Змей махнул рукой и составил тарелки стопкой на углу стола. – Разгон в открытом космосе еще туда-сюда, и то – долго, мучительно. А взлет-посадка совсем никак.

– И как быть со взлетом-посадкой?

– Ну есть линейка движков эр-десять, японско-штатовские, кислород-водород. Тяга всего десять тонн, зато импульс вполне пристойный. Конечно, хуже электрореактивных – но терпимо. Только их-то для вывода на орбиту приемлемой нагрузки придется уже не десятки ставить, а сразу сотню. Система управления и подачи топлива сожрет весь выигрыш.

Отец еще раз сверился с планшетом: очевидно, там он открыл учебник.

– Тут в дополнительных вопросах указано: “какой двигатель выбирать при проектировании корабля?” Пилоту зачем это знать? Как вас готовят?

Змей вернулся за стол, пожал плечами. Ответил:

– На орбите Юпитера станций техобслуживания нет. На следующих курсах, наверное, нас еще детальнее загрузят.

– Ну и какой двигатель ты выберешь?

– Если корабль строить на Земле или в системе Земля-Луна, то “Роскосмос-сто-восемьдесят”. Он чуть поменьше тягой, чем двести семидесятый, зато давление в нем ниже, а от этого надежность выше. Или взять аналог на базе штатовского “эф-один”. А если на Марсе клепать, на их оборудовании – без вариантов, “сто-семь”, он же “Гагарин”. Конструкция хорошо изучена, ничего “сверхсупер” не требуется. Потому и стоит, по теперешним технологиям, копейки.

– А идеальный двигатель, как полагаешь, существует? Чтобы тяга-импульс-надежность и так далее, но в одном флаконе.

– Только атомный. “Нерва” буржуйская, или “Орион”.

– Взрыволет, что ли? Да ладно!

– Пап, взрыволет, при всех его косяках, реально сделать на технологиях еще Карибского кризиса. И, что важнее, запас характеристической скорости у него такой, что хоть к Солнцу лети, хоть из плоскости эклиптики. Нет нужды выбирать долгие экономные траектории.

– А вот это уже не по учебнику, по писателям-фантастам.

– Разве плохо?

– Да причем тут хорошо или плохо – почему ты фантасту веришь больше, чем учебнику?

– Пап, а ты вот правительству веришь?

– Ни хрена себе ты хватил! Это что же, и “дважды два четыре” уже неправда, если оно в тоталитарной сталинской математике сказано?

– Дважды два я могу хотя бы проверить. А вот учебники переписываются каждый год, в зависимости от спонсора издания. Забыл, как сам ругался?

Тут вошла мама, каждым движением показывая, что сердится. Забрала стопку тарелок. Папа запыхтел, убрал планшет, подмигнул Змею на прощание – и ушел за мамой на кухню, помогать мыть посуду и вообще извиняться. Змей направился к умывальнику, прополоскал рот, почистил зубы и замыл пятно пасты на подоле футболки. Вышел в коридор, где солнечные лучи уже ощутимо нагрели плитку, влез в сандалии. Ветровку не взял, ремень сумки накинул на одно плечо, прикрыл за собой дверь – и зашагал по террасе, из одного солнечного коврика в другой, завивая за собой столбы пылинок.

Столбы пылинок золотились в утреннем свете. Полосы света из окна лежали на коричнево-рыжих неровных досках пола; в ярких лучах Сергей заметил несколько вылезших шляпок гвоздей. Пыль и солнце здесь ничем абсолютно не отличались от интернатовских.

Зато в прочих обстоятельствах не совпадало решительно ничего.

Во-первых, никто не будил – Сергей даже испугался, не накажут ли его за долгий сон. Оглядевшись, понял, что здесь до этого никому дела нет. Мало того, дежурный предупреждал всех входящих – и те послушно приглушали голос, чтобы его, Сергея, не беспокоить.

Это оказалось настолько непривычно, что Сергей добрых полторы минуты соображал, где туалет. И вертел головой, как сова Гарри Поттера. Вернувшись из туалета в большой зал, Сергей огляделся повнимательнее. Диван стоял в углу каменного ящика, бывшего промтоварного магазина. Из магазина выкинули все перегородки, заложили часть окон, и, похоже, настелили новый пол – краска хоть сильно потертая, но заметно свежая. В интернате полы тоже красили каждую весну, когда учеников отвозили на полигон. К виду такой вот свежей краски, растертой множеством сапог, Сергей привык.

Во-вторых, тут никто никем не командовал. Ни обязательной зарядки, ни построения в определенное время, к которому обязательно нужно готовиться, чтобы не выхватить штафной балл – или просто по шее от старшего кубрика. Какое-то подобие порядка наблюдалось только при передаче смены: все помещения клуба новый и старый дежурные обошли с вниманием, и тщательно занесли в журнал и “поцарапанный пол” и “покосившуюся дверь в склад”.

В конце-то концов, не бьют пока – и ладно. Правда, тут наверняка имеется какая-то прописка. Или как там оно называется…

В-третьих, никакого раз навсегда определенного расписания или годового курса занятий – словом, никакого огромного длительного Плана с большой буквы… И тут Сергей сильно удивился, потому что это его как раз не порадовало. Неужели он привык ощущать себя пусть винтиком – да зато в огромной системе?

Отогнав от себя мысли о неизбежном возвращении в интернат и о том, как ему вломят в кубрике, (наверняка, уже за беглеца начислены допработы, и штрафные баллы) Сергей принялся осматриваться при дневном свете. Вчера грузили и носили, да и темно – ничего толком не разглядел. Зато сейчас…

Парень стоял спиной к главному входу. Прямо перед ним кованые стрелки больших часов показывали половину девятого. Под желтым циферблатом – лакированная деревянная конторка дежурного с телефоном. Тут же неожиданно мощный и новый биосканер – даже в интернатовской больнице похуже будет! Рядом ярко-красный шкаф с огнетушителями. А еще тут же приставная “библиотечная” лестница, лазить на высокие полки за пыльными фолиантами.

Только вместо полок направо и налево множество крючков, забитых прямо в кирпичную кладку. А вместо фолиантов на крючках… Сергей даже заморгал.

Под самым потолком – ребристым, пылящим побелкой – вся стена увешана флагами. Черный с багровым оком, черный с белой дланью, полосатый черно-зелено-белый, наконец, алый с золотой звездой – Сергей видел вчера на парусно-колесной гонке. Их поднимали “Котолак”, “Змеедав”, “Змей” и “Дагаз”. Вторым рядом, чуть пониже – треугольные вымпелы поменьше, всех цветов радуги, с цифрами. Должно быть, флажки одноместных трехколесных буеров. Прямо над часами совсем большое белое знамя с вышитым деревом. Ствол черный, крона – языки синего пламени. Ну да, клуб же называется “Факел”…

Ниже флагов, направо – полтора десятка копий в стойке, вертикально. Длина и толщина обычная. Лезвия только… Вот черное, резиновое на вид. Но тут же рядом – явно дюралевое, и рядом же настоящее стальное! Ну да, вчера из рассказов он понял, что на игре сталь безопасней дюралевого клинка: тот мгновенно превращается в пилу из множества зазубрин и потом нещадно рвет кожу при малейшем касании… На острие копья наварен шарик для безопасности, но длинномером же безо всякого протыкания можно ребро сломать, если врезать попросту, в стиле оглобли! Сергей даже поежился.

Вот как сделать, чтобы подросток не интересовался боевым искусством и ни себе, ни людям не ломал кости? Руководство Сергеева интерната решило эту проблему на раз. Уроки фехтования в интернате сделали обязательными. Объявили, конечно, что все это в лучших традициях русского дворянства, что еще у Петра Первого в Навигацкой школе… В Шляхетском корпусе… В Пажеском корпусе… Что кадетство суть необходимый институт воспитания юношества… И даже в кино про гардемаринов… И вообще – положено.

Ну и сделали уроки – по лучшим образцам спортивного фехтования. На ровной дорожке, взад-вперед. И то, весь первый семестр (вы же особое училище, у вас все как в высшей школе! Не четверти школьные, а семестры!) – теория. И попробуй не ответь, чем отличается имброкатто от стокатто, или перевод от перехвата!

С практикой фехтования установили, как в армии со стрельбой. Кому повезет, выстрелит аж двадцать семь патронов за всю службу. А кому не повезет – девять перед присягой. А потом будет изматывать противника бегством или ужасать нунчаками из пары веников.

Правда, такой вундервафли на стене Сергей не увидел. Зато всякого иного – хоть залейся. Рядом с ужаснувшими его копьями насчитал полтора десятка широких мечей эпохи викингов, с закругленными на конце клинками, с маленькими брусковыми гардами, совсем не закрывающими руку – для рубки, не для фехтования. Висели тут же два треугольных меча века Жанны д’Арк – синие дюралевые, с многочисленными выправленными зазубринами. Пониже – две копии самурайских изогнутых клинков; и шесть китайских “единорогов” с затейливыми рукоятками; и четыре тяжелые шпаги конкистадоров, с непременным “бегущим волком” на лезвии, сверкали завитушками рукоятей-корзинок… Все сколько-нибудь приличное оружие доставалось лишь с помощью лестницы. В нижних рядах, насколько Сергей понял, висели учебные клинки. За ними не требовалось даже на носки вставать. Обычные деревяшки – в прошлой жизни клюшки, лыжи, ореховые или грабовые стволики, остроганные, наверное, на том вон верстаке в углу. Гарды из резинового тапочка или из двух-трех слоев кожаной стельки, посаженные попросту внатяг. Рукоятки обмотаны брезентом; хотя кое-где виден и шелковый узор. Из-под вытертых обмоток проглядывает свинец – надо же, они еще и уравновешены! Клинки деревяшек некогда обмотали белой изолентой – видимо, чтобы не так щепились – и теперь обмотка эта везде разлохматилась. Вот же нашлись любители! Планируя побег, Сергей выбирал именно ролевой клуб, реконструкторы показались больно уж зацикленными на железе. Только и здесь, похоже, фанатизм еще тот…

На левой от часов стороне Сергей увидел такое же изобилие ручной стрелковки. Вчера на гонке рассказали, что все стреляющие макеты здесь пневматические, и потому-то у них толстенные, ни разу не исторические, ложа. Да и с украшениями тут никто не стеснялся – клуб все же считался ролевым, за правдой следовал постольку-поскольку, больше упирая на дух эпохи. Так что на мушкете a la д’Артаньян запросто мог оказаться диоптрический прицел. А приклад мушкета, вместо каноничных лилий династии Бурбонов, мог быть украшен в зверином стиле Московской Оружейной Палаты. Сергей скользнул взглядом по флибустьерским и рейтарским пистолям, в ствол которых легко проходил указательный палец. Посмотрел на вполне современного вида автоматы и винтовки, правда, с хорошо заметными лиловыми буквами “макет”. Рядом – пластиковые щиты и шлемы, привычные по репортажам с матчей и демонстраций. Только вместо надписи “ОМОН” поперек название клуба: “ФАКЕЛ”.

Ну, это уже немного похоже на технический клуб… С трудом отведя взгляд от пневматики, Сергей волевым усилием заставил себя поглядеть на другие стены. Левая и правая стены оказались короче, на них уже ничего не висело. Так же, как и прочие, ни оштукатурены, ни обшиты – щерились кирпичной кладкой, залакированной прямо поверх сколов и царапин. В левой стене на месте окон сделали две двери – деревянные, зеленые, с белыми надписями “СКЛАД 1” и, соответственно, “СКЛАД 2”. Дверь без надписи – туалет. В правой стене – такие же двери со словами: “АНГАР” и “ЗАЛ”. Под последним добавлено светящимся фломастером: “Оставь одежду, всяк, сюда входящий”.

В склады Сергей не полез – вчера именно туда все грузили, и он уже знал, что полки, пыльные брезентовые мешки, желтые лампочки на шнуре под сводами гофрированного металла там ничуть не отличаются от складов интерната. В ангар вчера же убирали песчаные парусники – большие, выходившие на регату. Кроме больших, еще там с полдесятка малых, трехколесных буеров. Интересно, что нужно, чтобы таким дали порулить?

Четвертое, что Сергея удивило – ни единого взрослого. Пока он таращился на мечи, пистолеты и флаги, кованые стрелки дошли по желтому солнцу циферблата до девяти. Клуб наполнился приличным количеством народа. Но почти весь народ оказался младше Сергея! И ничего: открыли зал, поснимали со стены эти самые лохматые тренировочные мечи, в складах раскопали стеганки с решетчатыми намордниками, рукавицы с наклепанными пластинами. Сама тренировка выглядела точно как в интернате. Точно так инструктор похаживал и покрикивал, поправляя стойки, разводя пары для спаррингов, объявляя за ошибки десять отжиманий… Но инструктору лет шестнадцать, никак не больше! И все подчинялись ему с искренней охотой, даже основного в кубрике так не слушались! Вот, как будто клуб и технический – но находятся же… Скажем так, чудаки… Которые фехтуют мало что добровольно – так еще и с удовольствием!

Кстати, в интернате уже давно прошел завтрак. Форумы, что Сергей украдкой просматривал перед побегом, советовали “упасть на хвост” или “вписаться” в тусовку – там, дескать, покормят. Но как угадать тусовку, где покормят, а не в лоб выпишут от широты душевной?

Сергей вышел из клуба. Поглядел на каменный кубик общего зала и на пару полукруглых ангаров, пристроенных к кубику слева и справа. На территории “Факела” поместилось еще небольшое ристалище с мишенями, да совсем коротенькая галечная дорожка к зеленым дощатым воротам в рыжем кирпичном заборе, обтянутом по гребню нисколько не бутафорской спиральной колючкой. Все так же вертя головой, Сергей вышел за ворота, двинув тяжелые створки, успевшие нагреться в утренних лучах. Галечная дорожка продолжалась и за ними, шагов через триста поднимаясь на насыпь окружной автодороги. Там, на остановке прямо напротив клуба, как раз выгружался городской автобус. За насыпью торчали одни верхушки сосен – видимо, сами деревья стояли далеко. Ну да, вечером из кузова тягача Сергей как будто видел там поле с оросительными каналами, костры и будочки дачников, а щетку леса уже далеко за всем этим. Сегодня подниматься на насыпь не хотелось. Направо по автотрассе, километрах в двух, Сергей различил щиты с ценами на бензин, водород, киловатт – и понял, что там поворот к заправке. Налево – каменный лес, опоры трех или даже четырех линий электропередачи, а потом автотрасса ныряет в лес уже настоящий, сосновый.

Направо, через неширокую улочку от клубной базы – коттеджная застройка. Заборы – где богатые, аккуратные. Где покосившиеся, серые, дощатые. За ними домики – от блочного недостроя до красивенького фахверка, точно с картинки в рекламе. Там, в застройке, лаяли собаки, и подъездная дорога к базе тоже шла оттуда, как продолжение улицы.

Налево забор клубной базы практически нависал над прудом, и даже имел отдельные ворота к воде. Только пруд небольшой. Сергей подумал, что построить драккар в нем еще можно – а вот плавать уже некуда. Может быть, поэтому “Факел” и перешел на песчаный парус. Пустошей под будущую застройку в пригородах намыли с избытком. Кроме той, южной, где вчера прошла регата, имелась северная песчаная пустошь, намного просторнее. Но там тренировались пожарные, и туда клуб не пускали, как Сергей понял из разговоров… Ну ладно, надо набраться наглости да уже попросить у дежурного еды… Сергей развернулся к воротам – и замер.

Вот черт!

Камера!

Камера на входной арке!

Это значит, его фотографии уже ушли куда положено!

Беглец вспотел и поежился. И что делать? Кинуться куда-нибудь еще? Так сейчас камеры везде. И отследить его с этого места сможет не то, что ищейка – стажер-полицай первого месяца службы. Задать маску поиска, а дальше компьютер все сделает сам…

Ну, а раз так – чего дергаться? К обеду за ним наверняка приедут, значит – и вопрос жратвы отпадает. Сергей вздохнул и от рассматривания неживой природы перешел к осторожному разглядыванию людей. Программа-минимум замышлялась – просто сходить в самоволку. И уж как там ни повернись, а его авторитет в кубрике – и даже в блоке! – теперь поднимется. Программа-максимум – еще познакомиться с девушкой. Но себе-то Сергей мог не врать: он к дежурному подойти боялся. Что уж говорить о девушках, перед которыми очевидно терялись даже эти вот хваткие парни на галечной дорожке.

На галечной дорожке босой здоровяк в камуфляжных штанах, выше пояса разрисованный по голому торсу под вождя апачей, спорил с таким же крепким хлопцем, запакованным в костюм-тройку. Мало костюма, еще и цепочка из жилетного кармана, еще и котелок, что уж там о начищенных туфлях! Котелок умело двигал пальцами по голографической схеме – против утреннего солнца Сергей не очень-то разбирал, что показывают. Говорил котелок сухо:

– Именно алюминием? Тогда не взлетит. Нези просто не найдут нужного количества алюминия.

Ответ индейца Сергей не разобрал, и потому заинтересованно подступил поближе. Котелок продолжил:

– Это если полагать, что масса, которой можно задавить нези, что-то значит для США. Я же показал, – он снова что-то потыкал в голограммах, – чтобы выкупить все мировое производство алюминия, достаточно величины на порядок меньшей, чем потрачено на войну в Ираке. США вполне могут себе позволить незначительные колебания.

Над головой Сергея кто-то фыркнул:

– А ничего не случится, тем более что у Розова этот вопрос поднимался прямо. Штаты пытались качнуть экономику, сначала купив несколько миллиардов нези-фунтов за доллары, а потом вбросив их обратно. И получили в результате несколько миллиардов фунтов этого самого алюминия, чуть раньше купленного за доллары у китайцев. Результат…

Котелок перебил:

– Фентези, откровенное. Объем денмассы, который может вбросить США на это дело, многократно превышает годовое производство алюминия в мире. Незийцы тупо не смогут купить нужное количество алюминия – его нет на рынке физически столько.

– Нас учили, что алюминия четверть от массы Земли, – пробормотал Сергей, но из-за паузы в разговоре услышали его все.

– Во! Новичок дело говорит! – обрадовался новый участник спора раньше, чем Сергей испугался последствий. В интернате за вмешательство в разговор старших его, в лучшем случае, выставили бы на двадцать отжиманий… Между тем третий продолжил:

– Сэнмурв, фентези тут, если алюминий не выплавят. Себестоимость алюминия упирается в стоимость энергии для его производства, энергия же реально самая стабильная и универсальная валюта.

Сэнмурв поправил котелок и снова перелистал голограммы:

– Вот, смотрите. У энергии есть несколько десятков разных источников и стоимость каждого колеблется заранее непредсказуемым образом, плюс каждый из них имеет региональную привязку. Известно не так уж много способов хранения энергии, и все они сопряжены со значительными потерями. Так что энергия ни при каких обстоятельствах не может быть валютой.

Книжная и правильная речь Сэнмурва подходила к его костюму, жилету, цепочке и котелку настолько точно, что Сергей почувствовал даже некоторую симпатию за хороший отыгрыш – хотя и видел, что собирающиеся на спор люди “Факела” не слишком довольны поворотом беседы. Выходило, что большинство народа хочет сделать игру по Меганезии, а Сэнмурв упирается, считая описанное Розовым государство нереальным, и полностью авторским произволом. На галечной дорожке сгрудилось уже человек пятнадцать, реплики летели со всех сторон:

– …Кучу даже не фантиков! Единичек и ноликов из компа! Взамен получив как упомянутую нефть, так и делянку с подконтрольными террористами.

– … А второе и значит, что эта война не диктовалась экономическими причинами.

– Таких войн вообще не бывает!

– … Хе, там другое прикольно. Меганезия же расположена в Тихом океане, а там полно морских грузовых маршрутов. Подконтрольные пираты – штука исключительно полезная.

– … А фигли ей дешеветь, если принудительный перелив из реального сектора в сторону люмпенов?

– Опять же, принцип действия центрифуг известен, а дальше исключительно вопрос техники.

– Как у вас все просто! Эдак я могу сказать – устройство вируса СПИДа известно, а дальше исключительно вопрос техники. Центрифуги вращаются с такими запредельными оборотами, что там куча проблем конструкторских, материаловедческих и производственных.

– Кредит – это точно такая же услуга как и, например, аренда. По сути, это и есть аренда – при кредите дают попользоваться деньгами или там товаром с отсроченым платежом.

– Сэнмурв, котелок не позорь, да? Арендованную вещь ты продать не можешь, а кредитные суммы можешь потратить на что угодно. Право владения и право распоряжения перечитай! – раскрашенный уже развернул собственный планшет и показывал там соответствующие строки. Сергей только головой вертел. Конечно, в интернате им экономику преподавали – но тут народ жонглировал понятиями и ссылками на законы с такой легкостью, с какой сам Сергей, пожалуй, мог бы жонглировать цифрами.

- И на NWFAQ это написано. Читай букварь, Марк!

Раскрашенный фыркнул:

– Там сколько веток форума, столько и мнений.

– Там нет никаких веток, я ткнул в конкретный букварь.

– Чтобы перекрыть кредиты как явление, нужно полностью перекрыть сделки с отложенным платежом.

– Физика не запрещает реакцию даже на слабообогащенном топливе.

– Не запрещает. Вложить кучу денег в завод производства тяжелой воды и сдохнуть от облучения нейтронами так вполне можно. Сделать на нем ядерное оружие – нельзя. Но вы же чушь несете. Опять.

– … Правильно. Вот потому-то все денежно-финансовые телодвижения больше вредят противникам нези, чем им самим.

Тут над головой Сергея раздался свист нечеловеческой силы – присел не только он, Сэнмурв едва планшет не выронил. Разрисованный Марк тихонько выругался и в наступившей тишине продолжил:

– Змей, а что, нормально сказать никак? Я чуть не оглох!

– Пять раз говорил, – Змей отфыркался, – вы же не слышите.

Сергей повернулся к новым персонажам. Пожалуй, эти парни старше всех прочих. Лет по семнадцать-восемнадцать, как Сэнмурву и Марку. Футболки-джинсы-кроссовки… Змей чуть пониже ростом, сложения ни худого, ни полного, волосы светло-русые, скулы широкие… Других примет Сергей не разглядел. Его сосед (Хорн, сказал кто-то в толпе) – высокий, легкий, светловолосый, глаза то ли серые, то ли голубые. Лицо правильное, симпатичное. По обе стороны к Хорну прицепились девчонки чуть пониже ростом, такие же светловолосые, в синих джинсах, розовых кроссовках и одинаковых футболках с Микки-Маусом. Сергей завистливо вздохнул.

Хорн спросил – будто и не повышая голоса, но никто его не перебил:

– Ну хорошо, Меганезию нахрен. А что взамен? Очередные стотыщпятисотые викинги?

– А что плохого? – не сдался Сэнмурв. – У нас классный хирд. Нас даже в ойропе уважают.

– Особенно после “Гастингса”, - вполголоса буркнул Змей. Собравшиеся взорвались хохотом. Сэнмурв обиженно заворчал. Змей поднял руку – все умолкли.

– Так ты считаешь, Меганезия работать не будет?

– Не будет, – кивнул Сэнмурв, едва не уронив котелок, – любому ясно, кто не дурак.

Но Змея на слабо взять не получилось:

– Значит, я тоже дурак. Мне все же интересно проверить. И, как бы это сказать… – Змей обвел глазами собрание, – не мне одному.

Сэнмурв только рукой махнул:

– А то я не вижу. Голосование будет за Лантон. А на Йомсборг мы опять не поедем…

Змей улыбнулся, перекинул под руку плоскую кожаную сумку, из которой жестом фокусника извлек веер официальных бумаг с красно-зелеными гербами, золотистым обрезом и лиловыми печатями:

– Вот подорожные на Йомсборг. Собирай свой хирд…

– И у…бывай, – шепнул кто-то за спиной Сергея, после чего раздался узнаваемый шлепок подзатыльника.

Тут же Лантон оказался позабыт. Загомонили: что взять, когда ехать. Заказывать ли трейлер и везти свой корабль отсюда – или вписаться на месте к полякам? Но тогда придется выезжать на пару недель раньше, чтобы помочь им с настилкой палубы и парусами. Клубни повалили в главный зал. Даже девочки отклеились от Хорна и все-таки ушли внутрь. Остались трое: раскрашенный индеец Марк, Хорн – и Змей, который по всему выходил тут главным. Сергея, впрочем, никто не гнал.

– А что там случилось, на “Гастингсе”? – спросил Марк. – Я еще не пришел тогда.

Змей переглянулся с Хорном, оба заржали.

– Ты рассказывай!

– Лучше ты. Я щас лопну. За родину, за Харальда!

Змей кое-как справился со смехом и поведал:

– Первый фестиваль, на который мы сумели выбраться. Год готовились. Костюмы с лондонскими музеями согласовывали, выкройки получали в Осло. Копанину нам подогнали из Скуллелеве…

– Простите, – пискнул Сергей, – а что такое копанина?

– Мечи, пряжки, пояса и всякое такое на серьезных исторических фестивалях принято делать по раскопанным археологами образцам, в точном соответствии. – Змей нисколько не разозлился на помеху. – Эти образцы и есть копанина. А в Скуллелеве пять кораблей затопили, чтобы порт закрыть. Век десятый, что ли. Два драккара и два грузовых, и насчет пятого еще спорят, не могут классифицировать. Два камнями загружены, а на остальных кое-что нашлось, хоть и немного. Ну и музей в Осло, конечно, там-то всего хватает. Вот по тем образцам целый год шились-ковались. Первый раз ехали, дрожали, как осиновые листья. А вдруг не примут, сочтут, что мы тупые русские варвары, все не так сделали? Ну и язык, да…

Тут Хорн вовсе сел на гальку и заскулил от смеха.

– Он так ржет, потому что он-то английский хорошо знает, – пояснил Змей. – И суть прикола понял изначально. Только нам не сказал, су… Сумеречная сумчатая сугробная су-у-ука!

Марк почесал затылок.

– Короче, – Змей вздохнул, – тренировка скоро уже… Не буду рассказывать, как pany vikingovy границу проходили, хотя одно это достойно любого цирка. Приезд-палатки-зарегистрировались – тоже пропускаю. На удивление, выглядели мы получше многих местных, так нас для красоты и поставили в первый ряд. А там всегда сначала театралка. Драккар с викингами, они через борт прыгают, щиты с борта снимают. Солидно этак, неспешно. По колено в прибое красиво так на берег выходят, строятся клином… И это кинопередвижка снимает. И вот про это Хорн как раз ничего не сказал!

Сергей начал уже догадываться. Змей опять зафыркал, и опять взял себя в руки:

– Вот в этот момент Шрек заорал: “Они же сейчас построятся! Какого хрена стоим!” Наши все на нервах: первый раз же, облажаться никто не хочет! Щит на руку – рывок! За Англию, за Гаральда!!! Выпрямились – видим: не будет Англия завоевана. Некем. Мы всех этих викингов прямо перед камерами постелили, те разве что по паре раз успели в ответ махнуть. И Шрек на хорошем таком древнеисландском толкает речь про смерть арийским оккупантам, про свободу кельтского мира. Я на организаторов гляжу – те даже не икают. Белые, как стена. Праздник на грани срыва.

Хорн просмеялся, встал с дорожки, отряхнулся. Подбежала одна из его спутниц – та, что повыше. Что-то прошептала на ухо. Блондин посерьезнел, задумчиво полез чесать затылок. Видя такое, Марк тоже заторопился:

– А кончилось чем?

Змей фыркнул:

– Организаторы там опытные, импровизировать умеют. Позвонили на соседние площадки. Через полчаса подошли драккары с нашими. “Аустрвегр” питерский, “Северная слава”, “Гардарика”. Ну, эти нас быстро раскатали. Но зато потом киношники три дня пивом поили. Говорят, настолько живых кадров им лет пять не попадалось. Местные реконструкторы по большей части одеты идеально, деньги-то там у всех, могут купить отличную копию. А вот что с этим потом делать? Ну ходить, красоваться, разве что. Ролевики наоборот, сильно за исторической точностью не гонятся. А вот гости вроде нас – чтобы сделал хороший клепаный шлем и не жалел его, в бой пошел – там теперь crazy russian.

– Даже киргизы russian: бывший СССР – значит, russian, и не скребет! – дополнил Хорн. – А еще меня там научили правильно пленниц носить.

Он ловко загрузил подбежавшую девчонку на плечо – синими джинсовыми ягодицами вперед, платиновой головой назад:

– Так – неправильно. Ей неудобно животом на плече лежать, руки у нее свободны, может мне козла подстроить. И весь груз на одно плечо, перекос. И у меня как раз руки заняты.

Поставив явно довольную девчонку на землю, снова взял ее на руки – обычным, всем известным способом.

– Так можно в загс нести. Если недалеко. Далеко – спина не выдержит. И опять же, руки заняты.

Снова поставил на дорожку – и теперь перехватил наподобие шарфика или хомута. Ноги и руки пленницы оказались впереди, а ягодицы за спиной Хорна, ровно на загривке.

– Вот. Равномерная нагрузка, и у меня руки свободны. Добыче запястья с лодыжками связать – и можно пару часов отступать к драккарам, – подмигнув Сергею, блондин двинулся в клуб. Марк направился за ним, проворчав:

– И чего они к тебе липнут? – на что девчонка обернулась и показала розовый язык:

– Потому, что я его сестра, дурак!

Змей проводил их взглядом, повернулся и спросил:

– Ты новичок, так?

Сергей молча кивнул.

– Ты наших не пугайся, они тут наполовину ради тебя выделывались. На самом деле мы не страшные.

Гость снова кивнул и переступил так, чтобы Змей заслонил его от камеры на воротах.

– Шифруешься? – негромко спросил Змей, по всей видимости, уже зная ответ. Голос его Сергей счел незлым, и тоже тихо признался:

– Меня, наверное, уже ловят.