Записки гитарного хардгейнера

Глава вторая

1. На момент, описываемый мною в конце первой, «детской» главы, до моей первой электрогитары было еще далеко. Со своей первой, отцовской «акустикой», на которой я когда-то играл Матео Каркасси, я поступил весьма нелюбезно.

Начертил вокруг розетки большую пятиконечную звезду, остальную часть деки закрасил в темный цвет, превратив, таким образом, приличную гитару в рокерскую. И в 17 лет увез с собой в другой город, в Уфу, куда я поступил учиться. Там она и сгинула в общаге.

Там вообще наступила жизнь веселая. Вдали от родителей, воздух свободы, время перемен, Институт искусств, молодая богема. Первый курс, учеба, приключения на личном фронте. За всем этим фонтаном событий и эмоций гитара как-то ушла на второй план.

Да и успехи мои были весьма скромными по сравнению с окружавшими меня профессиональными музыкантами. Поначалу я испытал шок — казалось, на гитаре умели играть все. Поголовно. И все, поголовно — лучше меня.

В общежитии консерватории в середине 80-х вообще царила какая-то творческая вакханалия! Причем каждый студент проявлял себя альтернативным образом тому, кем был в дневное время в стенах ВУЗа.

Несмотря на огромный объем заданий по основной специальности, дирижеры хора «по жизни» были рок-гитаристами, академические пианисты круто пели все — от блюза до металла, а балалаечники наоборот, играли джаз на клавишных.

И кстати, именно «народники» — студенты, обучавшиеся игре на народных инструментах — оказывались наиболее стойкими приверженцами тяжелого рока. «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое», — то Deep Purple на баяне сыграют «на раз», то Ингви Малмстина на… домре.

И практически всегда — трезвыми. Во-первых, мы были настоящими «бедными» студентами, а во-вторых, действовал знаменитый горбачевский «сушеный закон», и с выпивкой были проблемы даже у экономически независимого населения.

Мой хороший приятель Слава Шилкин, на первом курсе, когда мы еще не были хорошо знакомы, поражал меня внешним видом — высокий, очень худой, с одухотворенным взглядом и волосами ниже ватерлинии. Я все время гадал — на чем же играет этот, просто эталонный творец высокий музыкальных материй?

И был сражен, увидев его на репетиции оркестра с маленьким металлическим треугольником, в который за время исполняемого произведения было нужно, в строго прописанных местах, пару раз ударить. «Да неужели, чтобы на треугольнике играть, пять лет в консерватории учиться нужно?! А до этого еще четыре — в музучилище?!!»

Тогда я еще не знал, что академические ударники играют на всех классических ударных инструментах — от литавров — огромных и тяжелых котлов, до пресловутого треугольника. Мало того, они еще и мелодии солируют на всяких ксилофонах и маримбах. Так что есть чему учиться.

А Слава Шилкин, кроме того, что конечно же умел играть и на барабанной установке, еще и гитаристом оказался. Причем на ударных он играл профессионально, но как бы по специальности, а на гитаре — от души. В-общем, я уже описал эту ситуацию.

Мой доморощенный «гитарный гений» на всем это ярком фоне сильно утух.

Но, как в старой присказке, — «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». Первая повестка в армию пришла за неделю до моего восемнадцатилетия — военкомат взял прицел «с упреждением». Сосед — баянист и любитель Deep Purple, получив повестку за меня, цинично выкинул ее в мусоропровод.

Еще пара рискованных трюков оттянула мой конец с осеннего призыва до весеннего. Однако, в начале лета 1986, сразу после сдачи сессии за первый курс, меня «упаковали» на два года.

2. В первый год, даже год с небольшим мне было совсем не до гитары — остаться бы живым. Но я остался жив, слегка окреп, даже немного обнаглел… Вообще армейская тема у меня — это почти готовая серия специфичных рассказов, которые однако никак не пересекаются с текущей. Такой дикой смеси кошмарного и смешного я больше нигде не видел и не испытывал. Наверное, к счастью.

Год прошел. Можно чуть-чуть расслабиться.

Вернемся же к гитарам. Служил я не в ансамбле при клубе, ни даже в полковом оркестре — в обычной роте. В сводном полковом хоре правда, пел, это было. Неплохая возможность свалить из казармы на репетицию, на пару часов, но все ж.

Гитара таки появилась. Это была гитара — чемпион среди гитар. По паршивости. Между струнами и поверхностью грифа можно легко было просунуть палец. Тем не менее, на этом тоже умудрялись что-то играть. Я вспомнил ненавистные с детства аккорды.

Кто же мог предположить, что следующее озарение меня постигнет в такой вот несуразной обстановке.

Диск «Переступи порог» у «Черного кофе» — хит продаж.

1987 год. В армию пачками отправляют «металлистов».

Постриженные наголо и переодетые в мешковатые зеленые х/б, замордованные командирами, дедами и нацгруппировками, они продолжают хранить свою веру в торжество хэви-металл. Точь-в-точь — первые христиане.

И вот, невысокого роста, обрусевший армянин из Москвы, не помню, как звали его (зато запомнил, как замполит роты лишил его самого святого — нежно хранимой фотографии Оззи Осборна) как-то разговорился со мной.

Я признался что, в принципе, тоже уважаю тяжелый рок (до этого, пока был «молодой», предпочитал тихариться) и в ответ получил несколько уроков рокового аккомпанемента.

Оказывается, можно играть не полными аккордами! «В глубокой шахте который год таится чудище змей»! «Воля и разум», мать его так!

Почти каждой ночью ленинская комната (были такие в армии, для морально-политического воспитания личного состава) содрогалась от ритмичного треньканья по двум басовым струнам, в котором солдаты-узбеки узнавали что-то родное. А что поделать, «акустика» ведь, дисторшн только предполагается. С другой стороны тоже некуда деваться, раз сам Холстинин называл аккомпанемент большинства песен того периода не иначе, как «умеренный атагадан».

«Атагадан» по ночам продолжался до самого дембеля. Из армии я ушел убежденным металлистом, даже волосы начал отращивать еще там — как водится, под шапкой. Оттуда же в мирную жизнь я вез незамысловатый репертуар первых советских хеви-метал групп. Причем некоторые песни я даже еще не слышал в оригинале — только в переложении для «ротной» гитары, московско-армянский вариант.

3. 1988 год. За эти два года, пока я был «выключен», в стране что-то изменилось. По формально Советской еще России свободно катался рок-н-рольный агитпоезд с целым батальоном молодых скандинавов — рокеров, художников, мимов и прочих артистов.

А ленинский комсомол вполне официально встречал и провожал его в каждом городе, организовывал выступления в ДК и горячее питание, и всячески помогал этим идеологическим диверсантам в моральном разложении самого себя.

Я, как псевдокомсомолец со сносным знанием английского, тоже приложил свои усилия, и со скандинавской помощью и большим удовольствием разлагал комсомольскую организацию г. Уфы.

Даже подъездный репертуар изменился — теперь там пели Виктора Цоя, ну или Игоря Талькова, на худой конец.

Цой мне нравился, и слушал я его часами. Но сам не играл, ну, или играл крайне редко — по просьбе «негитарных» друзей. Как вы помните, я испытывал крайнюю неприязнь к жанру «подъездной песни». Да и играть, с моей точки зрения, там было нечего — Каспарян не солировал. По крайней мере не так, как это делала группа «Ария».

А что в общаге Института Искусств? Повторилась ситуация 85-го. Пока меня не было, ОНИ стали играть еще лучше! Как так?!! Я же звезда ленинской комнаты! Воля и разум! Умеренный атагадан! Я сам проколол себе левое ухо и почти отрастил хайр!

И тут я сделал вывод, который хоть и начинался с правильной предпосылки, но привел к первой крупнейшей ошибке за всю мою гитарную жизнь!

Сколько лет ОНИ занимаются музыкой? А сколько Я? Надо их догнать.

И я стал заниматься на гитаре временами по 12 часов в сутки. Но при этом абсолютно безголово. Я заменил качество занятий количеством!

Позволю сделать себе отступление от наметившейся темы про пробы и ошибки. На чем же я играл эти 12 часов?

Поначалу, конечно у меня вообще никакой гитары не было. Я, конечно, быстренько раздобыл какую то «акустику» — причем, помнится, не покупал ее. Нашел и отреставрировал какую-то раздолбайку. И стал думать — как и где разжиться электрогитарой.

В первые же дни «второго пришествия» в общагу я услышал в одной из комнат звук перегруженной гитары, зашел, познакомился с владельцем и попросил попробовать сыграть. Дмитрий согласился, и я попробовал. Это был белый «Гибсон» SG (тогда все почему то произносили «Джибсон»). Именно Gibson был первой фирменной гитарой, которую мне удалось подержать в руках.

И тут же я убедился, что мой репертуар, отработанный на службе не звучит. Грязи было немеряно. Из этого маленький промежуточный

Вывод 9.

Старайтесь всегда заниматься на подключенной гитаре. Не бренчите постоянно на «доске» — так вы ничего не расслышите, закрепите неверные навыки, и получите проблемы со звукоизвлечением, от которых придется долго избавляться.

Узнав цену этого чуда заокеанской гитаростроительной отрасли, я немного пригорюнился.

А вы знаете, для чего тогда варили струны? Снимали с гитары, сматывали в моток, клали в кастрюлю с кипятком и варили —?

Это был доступный нам метод обновления струн. Кипяток смывал с них кожное сало и грязь, и их вновь можно было использовать. Конечно не как новые — деформации струн так не уберешь, но все же. Не забывайте — дефицит. И струн, и денег. А голь на выдумки хитра.

Но гитара была нужна. По своим средствам я не потянул бы и на «демократовский» инструмент. Это в магазине они стоили 250–350 рублей, только кто их там видел? Цена «с рук» была втрое — вчетверо выше.

И вот мне улыбнулась удача. Сергей Круковский, обладатель «Фендер» Stratocaster (второй фирменной гитары, которую мне удалось подержать в руках), скрипач по специальности — постоянно в «академе» и «на грани хила из консерватории» — подогнал мне гитару. Не свою, конечно — я б ее не потянул, да и не стал бы он продавать «кормилицу» на которую зарабатывал тяжким трудом, лабая в ресторане, и спекулируя дефицитом на гитарной ниве.

Это была ГДР-овская Eterna. Многие из сверстников-рокеров сейчас, когда я называю свою первую гитару, вспоминают модель Eterna de Lux 25, которая была выпущена к юбилею немецкой компании «Музима». Но нет, у меня была просто «Этерна» без всяких «Делюксов».

Это был некий «недострат» — уже ушедший от «Уралов» и «Аэлит», но еще не ставший Стратокастером.

С непропорционально большой «головой», зато черный, с хромом. Типично рокерская палитра. Три здоровенных «сингла» в хромированных корпусах, инкрустация на грифе.

Вообще «демократовские» инструменты отличались высоким качеством изготовления по сравнению с отечественными. Сказывалась европейская культура производства, которую коммунистические партии тех стран так и не смогли до конца испортить.

О звуке я умолчу. Да и мало я тогда что в нем понимал. Я только учился.

Это просто какие то неформалы с Musima Eterna — для примера.

Зато вот вам занимательная классификация гитар того времени по области применения.

На «демократовских» инструментах — вроде германской «Лид Стар» или чешском «Диаманте» — уже можно было работать в ресторане. Хотя вряд ли ты мог бы получить уважение коллег (культ «крутого» инструмента был и тогда, нередко сам факт его наличия был решающим при приеме в группу, и или в тот же коллектив кабацких лабухов).

«Корейские гитары — дерьмо» — поучал меня обладатель «американца» Круковский, с высоты своего положения — «Засунут в станок сырую лесину, потом ее гнет во все стороны». «Японские гитары — уже лучше. С такой можно работать, например, в филармонии».

(В то время еще практиковалось, что даже «крутые» и заслуженные рок-группы, чтобы так сказать, получить «прокатное удостоверение», и легально продавать билеты на концерты, формально приписывались к какой либо государственной филармонии. Так, например, «Черный кофе» числился в филармонии Марийской АССР).

Моя «Этерна» вовсе выпадала из этой классификации. Но я был безумно рад. В кабаке я играть не собирался, а до филармонии было как до Луны, и в порядке очереди — лет через сто. Зато ее можно было подключить к усилителю, и…

До сих пор не понимаю, как мне при стипендии в 40 рублей, и без систематической материальной поддержки от родителей, удалось выкроить 150 рублей на гитару. Если сравнивать в процентном отношении с днем сегодняшним, у меня должно быть уже несколько инструментов класса «Люкс» и «Кастом-шоп», но почему-то этого не происходит.

(Через некоторое время композитор Александр Маклаков увидев у меня эту «Этерну» узнал ее и сказал, что эта гитара — бывшая его. Спросил про цену, усмехнулся и огорчил меня, — «Подошел бы ко мне, я б ее за 120 отдал».)

Прикупив у барыги Круковского еще и самопальный овердрайв, я наслаждался рыком и шумом мною производимым. «Оконечником» служил проигрыватель пластинок «Сонет» 2-го класса с двумя «колонками», у которого производитель, с никому не известной целью, предусмотрел вход на усилитель.

На этом же «Сонете» крутились пласты того же «Черного кофе», «Круиза», «Арии» и отколовшегося от нее «Мастера».

Еще немного и дело бы дошло до «Айрон Мэйден», и я остался бы «хэви-металлистом» до последних дней моих.

Но в то время произошло два события, которые сильно повлияли на мои музыкальные вкусы и, соответственно, на избранный мною приоритетно стиль игры. И когда у меня действительно появились пласты «Мэйден», они уже не возымели той силы.

4. Perestroika Glasnost. «Железный занавес» окончательно проржавел, и на Союз навалилась западная музыка, в подавляющем большинстве — рок.

Интервью с вокалистом Nazareth Дэном МакКаферти передавали по проводному радио на весь Союз — тогда в каждом доме было такое, для оповещения населения в случае войны, — «Правда ли что Оззи Осборн съел летучую мышь? — Не знаю, не знаю, все может быть.».

И параллельно с роком в стране во вселенских масштабах расцвело незаконное предпринимательство.

Тропилло штамповал свои пиратские диски с лучшими образцами западного рока гигантскими тиражами, которые моментально раскупались.

На конвертах значилось, что запись осуществлена по какой-то там трансляции (наверное, с Марса, не иначе), а также нечто вроде — «Выпущено рок-н-ролльным приходом» какой-то там церкви.

Причем меня эта формулировка нисколько не смущала. Я к тому времени был уже знаком с различными вариациями «приходов», почему же ему не быть и рок-н-ролльным? В конце концов, я и сам его испытывал каждый раз, когда брал в руки гитару.

Советский концерн «Мелодия», действуя по русскому принципу «помирать, так с музыкой», выпускает свою, не менее пиратскую контрверсию под названием «Архив популярной музыки».

И вот среди этой серии оказалась пластинка — сборник, как бы сейчас сказали «The Best of Led Zeppelin».

«Лед Зеппелин» — я уже слышал его раньше, еще в школе. Но сейчас он меня просто потряс. Я тут же бросился «снимать» соло Пейджа.

И второе. Еще одна идеологическая диверсия, просто добившая Советский Союз. 1989 год. Знаменитый фестиваль в Лужниках «Рок против наркотиков» («Пчелы против меда» — как смеялись над названием в то время). Сам я в Москве, конечно, не был. Но его транслировали на всю страну по центральному ТВ. Все два дня.

Оззи Озборн (я впервые увидел сопливого еще тогда Закка Уайлда — только не разглядел лица из-за того, что он очень интенсивно тряс башкой), Скорпионс, да целая куча звезд мировой величины!..

Но я, почему-то, более всего был потрясен не ими.

Я никогда не забуду тот момент, когда на сцену вышло Нечто с максимально низко висящим «Гибсон Лес Пол» и сыграло с удивительно густым «примоченным» звуком (который был только способен передать телевизор) душераздирающее блюзовое соло.

За которым пошел невероятный по своей энергетике тяжелый блюз-рок.

Это был Том Кейфер. Обладатель уникального хрипящее-фальцетного голоса и потрясающей экспрессивной манеры игры на гитаре. Лидер незаслуженно забытой американской группы «Синдерелла».

Много позже я узнал, что в середине 90-х Кейфер полностью потерял голос. Его надрывная подача привела к параличу голосовой связки. То, что он продолжает петь и сейчас — просто чудо. Но голос — увы — не тот.

А тут еще и появившиеся фото Пейджа — с низко висящим «Лес Полом», конечно же. В-общем, замес любви к этим двум группам, одна из которой, кстати, кое-где ориентировалась на другую (Кейфер не скрывает, что «Цеппелины» — его любимая команда), к образу низко висящего «Лес Пола», привело к тому, что блюз-рок стал основой моего гитарного стиля. И пока не забыл.

Вывод 10.

Никогда не вешайте низко гитару, если вам так неудобно играть. Не помню, кто из известных гитаристов сказал:

«Лучше держать гитару так, как вам удобно, и при этом прилично звучать, чем повесить ее низко и отсасывать в плане звука». Грубовато, но по существу. Присоединяюсь.

5. Но на описываемый момент у меня не только нечего было низко повесить — низко висящая «Этерна», как мне казалось, не создавала такой крутизны — я не мог нормально повторить то, что мои кумиры играли. «Снималось» мне очень тяжело. Я чувствовал, что они знают нечто такое, что не знаю я, но сформулировать этого не мог.

Пентатоника. Простейший звукоряд из пяти звуков. Вот что впервые дало мне свободу и понимание того, как строится соло на гитаре.

Будучи студентом, я был уже «глубоко женатым» человеком. Естественно мои экзерсисы с самопальным драйвом на «Сонете» в течение нескольких часов кряду, каждый день, никакая жена бы не выдержала. Тем более у меня был маленький сын (сейчас Всеволод уже взрослый человек и — просто удивительно! — почему-то тоже гитарист). И ему иногда нужно было спать.

Поэтому я заимел привычку выходить с гитарой в коридор, тем более что общага УГИИ — это вам не пятиэтажка с одним прямым коридором на этаж. Это 12-ти этажный замок с извилистой системой коридоров, холлов, блоков и специальных комнат для репетиций (репетиториев). Там, в коридоре, можно было отвисать сутками.

Я выходил на полчаса с сигаретой и… пропадал. Потому что откуда ни возьмись, являлись очередные гитарные гуру и показывали мне как надо играть.

Один такой мастер-класс и перевернул мое сознание. Вышел мой сосед по блоку — звали его Володя. Если не ошибаюсь, он играл в «обычной жизни» на тромбоне. Разговор зашел о том, ЧТО я пытаюсь сыграть. И тут Володя сказал нечто вроде: «А что ты паришься — они ж все по пентатонике играют! Мы тут тащимся, а они поливают по пентатонике, и все!».

Пояснение. УГИИ (УГАИ) находится в Уфе. Уфа — столица Башкирии. У консерваторских студентов отношение к пентатонике было, мягко говоря, мало уважительным. Дело в том, что пентатоника — звукоряд на котором основывается народная музыка у многих национальностей. В том числе и башкирская народная музыка — пентатоническая.

Постоянные звуки курая из проводного радио, которые в нашей среде называли «сквозняками» за характерный шипяще-свистящий звук этой народной флейты, пентатоническое народное пение… в общем, русскому человеку с классическим музыкальным образованием было за что недолюбливать пентатонику.

Тем не менее, Володя взял у меня гитару и показал, как я ее теперь называю, «диагональную» аппликатурную модель пентатоники. «Ну, вот и все», — сказал он. «Все?», — спросил я. «Все», — ответил он.

Это действительно, было все. Хотя я поначалу Володе не очень поверил. Через несколько дней я встретил в коридоре композитора Маклакова («в жизни» — гитариста, мультиинструменталиста и автора рок-оперы, бывшего хозяина моей гитары) и поинтересовался — что такое пентатоника?

Маклаков был в общаге признанным авторитетом. Причем не только в плане музыки. Он был старше других студентов, и был так сказать, неформальным лидером нашей неформальной группировки. Вообще-то это касается драк с местным населением, и выходит за пределы темы повествования.

Просто не подумайте, что кругом была только музыка, и песни в облаках. Кругом было голодно и жестко. (Как-то потом Сашу сильно порезали, причем за события, в которых он сам не принимал участия, просто его знали, и он был «в ответе за всех»).

И Александр подтвердил все доводы Володи, и показал мне первый пентатонический бокс. «Ты даже можешь играть вот так», — сказал он, и сыграл пентатоническую «вертушку».

Это был прорыв. У меня появилась Система. Я тут же снял несколько соло. В том числе и из моей любимейшей песни «Since I Have been lovin' you», клише из которого я тут же начал вставлять и в собственные импровизации. Да. Именно с этого я и начал импровизировать.

Много позже, когда я разговаривал с гитаристом ижевской группы «Свои», которого мы все называли Мёрфи (хотя его настоящее имя — Аркадий), он сказал мне, что все его соло восходят к «цеппелиновской» Whole Lotta Love. А я ответил, что мои — к «Since I Have been.». Он тогда спросил меня — «Ты что, одни только медляки играешь?». — «Нет. Просто когда я играю быстрые вещи, я играю то же самое, только быстро».

Это было почти полной правдой. Дело в том, что хотя я и получил Систему построения соло, у меня не было системы занятий.

Я уже говорил о том, какой вывод я сделал из того, что мне надо «догонять» профессиональных музыкантов. И сейчас я скажу об очень важной вещи.

Да. Я действительно иногда мог играть до 12 часов в сутки. Я забивал на занятия по своей основной специальности и у меня были проблемы с учебой. Гитара была для меня всем. Может быть, я даже уделял недостаточно внимания своему подрастающему малышу, о чем сейчас очень жалею.

Я ходил, ел, и как в песне «Машины времени» пелось, даже спал с гитарой. То есть, я мог устать играть стоя, и садился, потом уставал играть сидя и ложился, и играл лежа. Через какое то время засыпал, потом просыпался — гитара поперек пуза, медиатор в правой руке — и продолжал наигрывать пассаж. Я даже в туалет без гитары не ходил.

Но ЧТО я при этом делал?

Разбирал принципы построения соло относительно аккордов сопровождения? — Нет.

Ощущал устойчивые и неустойчивые ноты, учился создавать тяготения и разрешать их? — Нет.

Может быть, я работал над фразировкой, оттачивал вопросно-ответную форму, осознанно создавал интересные ритмические рисунки? — Практически, почти нет.

Вот, что я делал. Я часами запиливал какой-то пассаж, либо сдернутый у Пейджа, либо свой, но который, как мне казалось, нужно обязательно уметь сыграть.

И я это делал на полном автомате, с выключенным осознанием того, что я делаю. Работали пальцы, а я мог смотреть телевизор, курить, или есть при этом. К тому же, это делалось, по большей части без подключения звука, «на доске». Ну, о неизбежных проблемах со звукоизвлечением в таком случае уже было сказано. Поэтому сейчас сосредоточимся на главном.

Вывод 11. Это будет длинный и, пожалуй, серьезнейший вывод за всю эту книгу.

Разумеется, на белом свете есть такие уникумы, которым достаточно показать аппликатурную схему пентатоники, или натурального лада — раз им самим лень искать эти ноты на грифе, и все — они будут играть что угодно, на какое угодно сопровождение. И крутизна их игры будет напрямую зависеть лишь от того, сколько времени они потратили на оттачивание гитарных трюков.

Но большинство из нас такими уникумами не являются. В большей, или меньшей степени, но мы — гитарные хардгейнеры.

Для нас важны знания. Но сможем ли мы их, получив, применить?

Сразу? — Нет. Нужно, чтоб эти чужие знания стали НАШИМИ знаниями.

При игре, особенно импровизационной, разумная часть сознания как бы отключается. Решения выдаются на первый взгляд спонтанно — из подкорки. Как они туда попадают?

Существует один известный рабочий принцип обучения — не только гитарной игре, но и научного познания в целом.

Анализ и синтез.

Не путайте с анализом мочи в поликлинике и синтезом чего-нибудь противозаконного на кухне.

Анализ — это разложение изучаемого предмета на элементарные составные части.

Синтез — это сложение из этих частей ВАШЕЙ картины этого знания.

И есть еще один интересный феномен, который стопроцентно работает, и которым надо дополнить эту незамысловатую цепочку. Полученное в результате синтеза ВАШЕ знание необходимо немедленно применить на практике. И сверху «придавить» новым, только что синтезированным. Как бы «активировать» его.

Поэтому вывод внутри вывода. Получение знания должно быть дискретным, поступенчатым, каждую частичку которого необходимо применять незамедлительно, ибо, похоже, именно так оно и «загружается» в подсознание. (Прямо как у Кастанеды — становится «безмолвным знанием»).

Но до этого, на стадии анализа и синтеза необходимо активно подключать разум.

И вообще, строго говоря, мы даже не пальцы тренируем. Мы тренируем особый тип нервных связей между нейронами головного мозга. А пальцы у нас и так тренированные.

Заниматься нужно осознанно, в полной концентрации на том, что ты делаешь. Каждый раз ставить себе конкретную задачу и решать ее. Соответственно, создавать условия для занятий.

Эффективность занятий не меряется часами. Только поставленными и решенными задачами. Из которых, нагонять резвость пальцев на очередном гитарном трюке — далеко не первая.

И вот. Чуть не забыл. За все время, за все случаи игры на сцене, мне довелось сыграть лежа ровно один раз — примерно полминуты. В отличие от суток, а может и месяцев — по совокупности — «лежачих занятий».

Все дело в том, что в наше подсознание загоняется не только осознаваемые нами знания, но и так называемые динамические стереотипы.

Если на улице попытаться напасть на боксера — что он сделает, скорее всего? Он повернется вполоборота, расставит ноги, левую руку вынесет вперед, прикрывая область виска, правой прикроет подбородок, опустит голову — примет стойку. И начнет «качать маятник». Сработает вбитый в него годами тренировок динамический стереотип. И бить он будет не «молотком» сверху, и не тыльной частью кулака наотмашь, а прямыми, боковыми и апперкотами.

Свой динамический стереотип есть у всех спортсменов, танцоров, водителей, даже официантов и дворников. Они поступают так, как их научили, и, скорее всего так, как наиболее рационально в той или иной области двигательной деятельности для достижения результата.

У музыкантов — все то же самое. В не меньшей, а даже в большей мере.

Сколько положений гитары может быть при игре у гитариста? «Да сколько угодно», — скажете вы. «Грифом вверх, гитара на колене (как играет соло Уайлд, потому что на низко висящем «Гибсоне» играть все же неудобно), гитара за головой, гитара плашмя перед лицом, гитара плашмя на коленях и так далее»… Нет, давайте серьезно. Неужели кто-то из вас на полном серьезе отрабатывает игру языком?

В основном, мы занимаемся сидя. А основное, рабочее положение гитары относительно тела должно быть одно. Именно в нем нам удобнее всего играть. Именно так мы пытаемся неосознанно, во время исполнения технически сложных моментов перехватить свой инструмент.

А на сцене, часто ли нам приходиться сидя играть? Да так никто не играет, кроме классических гитаристов, гитаристов в оркестре и инвалидов.

А что проще и быстрее наработать — два динамических стереотипа, близких и потому мешающих друг другу, или один?

Поэтому еще один

Вывод 12

Чтобы проще наработать необходимый динамический стереотип, необходимо при занятиях использовать то же положение гитары относительно тела, что и при игре на сцене. То есть по большей части, заниматься придется стоя. И при этом гитара должна находиться в том самом наиудобнейшем для вас положении.

Конечно, разбирать или сочинять партии, проделывать умственную работу с гитарой в руках можно и сидя. Но при этом надо следить за тем, чтобы положение гитары, после того как вы встанете, не менялось.

А чем далее вы будете отходить от анализа с синтезом, и приближаться к наработке автоматизмов (без которых, надо признать, не обходится игра импровизатора) тем больше времени на занятиях надо проводить именно стоя.

Так что у гитаристов есть вероятность профзаболевания. И это не приобретенная тугоухость и не болезни суставов кисти, а, скорее, варикозное расширение вен на ногах. Чаще задирайте ноги вверх, парни! (Про девушек лучше промолчу.)

И следить за тем, чтобы нигде в теле не было зажимов. Ни в шее, ни в пальцах ног, нигде. А то приобретенный во время занятий динамический стереотип потребует этого зажима и на сцене, а иначе и не сыграете. И будет как в поговорке про плохого танцора, которому тестикулы мешают.

Трансформация. Вверху — 1988 год. Внизу — 1991. Однокурсник Борис нисколько не изменился.