ОТЕЦ

Большим мастером был отец.


Вся наша земля — четыре десятины — должна была прокормить нас и наш скот. Отец ухитрялся дотягивать до весны, когда коровы, часто шатаясь от голода, уже бежали щипать первую траву, да и мы не голодали, хотя стоило это великих трудов и большого умения обращаться с землей.

Шел отец в поле и приговаривал:

Прыснет дождик, дунет ветер.

Пусть хоть сыплет с неба град.

Я посею горсть гороха,

Уродится виноград.

Было в этом ухарство и колдовство, чтобы и в самом деле уродилось, было в этом заклинание земле и самому себе, но, так или иначе, отец всегда чуял, что будет — засуха или дожди… Никогда в нашем поле не было пусто.

Нам завидовали соседи — удачливые мы с отцом, и мы сами верили тому, что мы удачливые.

Отец всегда говорил, что там, где человек родился, там и должен жить — никуда не уезжать, ничего не менять в своей жизни. Он считал, что от городов и имений все несчастье идет в деревню, к нам. Боялся городов и редко брал нас в поездки. Мы должны были работать и жить в доме, в поле.

Часто отец говорил мне:

— Ты у нас рукодельница, здесь будешь жить и ткать. Всех оденешь, обошьешь, лучше тебя никто не умеет шить да вышивать.

Я молчала, хотя так мне хотелось сказать отцу, что хочется посмотреть, как живут люди в других местах, в больших городах, как там шьют да ткут. Но отец не любил возражений.

Раз он сказал, все мы должны были слушаться, и мы слушались до поры до времени.

Раз братья мои играли, баловались с косой, да и уронили ее. Коса пролетела несколько метров и воткнулась в землю возле меня, прямо у самой ноги. Братья закричали, а я и не крикнула — не поняла, почему они так испугались: коса торчала в земле рядом с моей ногой и не задела ногу.

Как увидели это братья, так и отлегло у них от сердца: поверили тому, что я удачливая, тому, что я родилась в сорочке.

И я поверила этому сама.

Часто, ложась спать, смотрела на дорогу, которая убегала от села и вела далеко–далеко, в город, в Минск.

Смотрела на дорогу и думала, что когда–то поеду по ней или пойду учиться.

И пошла в лаптях, в своей домотканой юбке, которая и по сию пору со мной, и я берегу ее. Она одна напоминает мне дом, отца и мать, всех братьев, напоминает то время, когда я только мечтала уйти учиться. И как это было трудно!

Когда я поступила на рабфак в Минске, когда отлично окончила его и была зачислена в Военно–медицинскую академию имени Кирова в первом наборе женщин, тогда я вспомнила слова братьев о том, что счастливой я родилась на свет.

Как сердился отец, когда я ушла учиться! Как он кричал, что никогда не пустит меня больше в дом, что видеть не может меня в брюках, в военной форме! Но в дом пустил.

Правда, много лет прошло, пока он совсем поверил тому, что моя работа тоже нужна людям, моя работа — тоже работа, что даже слово «хирургия» в переводе на русский значит рукодействие. А потом я пригодилась даже в семье: оперировала мать, спасла ее от гангрены, а после, когда повезла ее в академию, профессор Добротворский сделал матери такую удивительную операцию, что зажила ее рана, которой она страдала двадцать лет. Совсем зажила.

Тогда отец отошел и даже стал говорить, что я удачная дочка у него и не зря меня учили большие учителя в Ленинграде…

Загрузка...