Тетрадь вторая АБХАЗИЯ

Теперь, когда это уже произошло, когда события позади и окончились, можно сказать, благополучно, мне необходимо все записать на бумаге.

Начиная записи, хочется понять, что, записывая, я смогу воссоздать пережитое мной, пережить искренне и вновь. Это поможет мне более точно разобраться в происшедшем.

Я не был наемником в Абхазии. Меня никто не нанимал убивать ради денег людей, которые нарушали закон права или неписаный закон. Но мне пришлось оставить там немало трупов. Нет, не по собственному желанию, а ради собственной защиты. Пожалуй, я не совсем точен. Ради жизни другого человека.

Этот человек лежит сейчас в больнице, опутанный проводами и трубками, и возле него дежурит охрана, которая не пускает меня, угрожает расстрелять на месте.

Сегодня, с разрешения национального командования, последний раз увижу этого человека и уеду из этого чертового города, где сосед воюет против соседа при помощи гранатометов и установок залпового огня. Уеду, возможно, навсегда. Как ни странно» уеду не по той простой причине, что у меня кончился отпуск, а по совершенно другой, и, по моему мнению, совершенно дикой и несуразной.

Я, оказывается, убил не тех людей, которых нужно было убить. Те люди, которых я убил, насиловали, глумились и обесчестили других людей. Но они принадлежали к коренной национальности, и поэтому, если они даже убийцы и насильники, их нельзя было трогать.

Нет, они даже не были друзьями или товарищами моего старого приятеля Фарида. Который из обыкновенного южного приморского жуира, который сколачивает капитал, сдавая внаем отдыхающим каждый квадратный метр прибрежной полосы или собственной жилплощади. Который за одну ночь превратился в генерала абхазской армии.

За то, что я перебил банду убийц, я был схвачен, и меня разорвали бы в клочья, но Фарид выручил меня. И я должен отсюда уехать, убраться восвояси, исчезнуть, потому что даже Фарид не может поручиться, что в один прекрасный день пуля не залетит мне в рот.

А начиналось все следующим образом.

…Симпатичная стройная девушка, покачиваясь на высоких каблуках, одетая в белые брючки, с розовой пелеринкой на груди – стояла на перроне вокзала, и на хорошеньком лице было написано отчаяние, потому что она явно не знала, что ей делать. Скорее всего, ее никто не встретил. Плотно упакованная объемная дорожная сумка стояла у ее ног, представляя собой известные затруднения.

По незаурядной внешности девушки можно было определить, что она относится к тому разряду представительниц прекрасного пола, которые, собираясь на отдых, в гости в другой город, а также просто куда-нибудь, обрастают таким непомерным количеством багажа, что без посторонней помощи не обойтись. Я даже подозреваю, что они делают это с ясной целью привлечения к себе внимания.

Тем не менее она мне нравилась. Нравилась – и все тут. Особенно меня возбуждало в девушке едва уловимое присутствие в ее лице выражения греха. Это меня нисколько не смущало. Что за Ева без греха? Кроме того, она была чертовски хорошо сложена. Может, несколько крупновата, но на фоне островерхих кипарисов, цветущих олеандров, голубого моря и мелькающих в воздухе над зданием вокзальчика чаек она очень неплохо смотрелась. А если б частью фона (я не претендовал на передний план), был бы еще и я, то что можно лучшего пожелать простому смертному, который нуждается в отдыхе и, возможно, в некотором внимании со стороны представительниц женского пола?

Кстати, о смерти. Я ни разу не оскорбил имя Аллаха в Пакистане, (за подобное оскорбление в этой стране полагается смертная казнь), поэтому остался цел и невредим. Если не считать прострелянный пакистанской полицейской пулей бицепс, избитые о камни ноги и мучающую меня бессонницу. После тяжелейшего последнего задания я провалялся некоторое время в реабилитационном центре, провел месяц на учебе по повышению своей теоретической (между собой мы шутили: «террористической») квалификации, прошел тренировочные сборы, а теперь ехал провести свой законный отпуск на берегу Черного моря: в благословенной Абхазии по случайно купленной путевке. Но я слишком много времени провел вне родной страны, и не совсем представлял, куда еду. Если бы мне секретной почтой посылали во время заданий центральные газеты, то я ни за что бы не поехал ни в Абхазию, ни в Крым, а завалился б куда-нибудь на сибирское озеро. Если, конечно, местные национально мыслящие тутунхузы не вздумали объявить озеро суверенным государством и центром вселенной.

В стране, как всегда, царил бардак, с тенденцией еще большего, если так можно выразиться, «обардачения». Обворовавшиеся партийные чиновники, заметая следы, срочно перекрашивались в закоренелых демократов или «уныривали» в создаваемые под защитой КГБ коммерческие структуры.

На политзанятиях нам доложили, что если дело так пойдет и дальше, то «дерьмократы» доберутся и до наших служб: надо быть готовыми ко всяким неожиданностям. Например, к тому, что армию резко сократят и придется переквалифицироваться. Но это токарь может переквалифицироваться, скажем, в слесаря или там водителя. А такие специалисты, каким являюсь Я, доложу вам без ложной скромности, не могут переквалифицироваться. Доберутся или не доберутся, меня это пока не волновало. Мне нужно было научиться безмятежно спать, беззаботно валяться на жарком песке, слоняться без цели по улицам и не шарахаться в темноте от летучей мыши.

Когда я поймал себя на том, что начал заглядываться на женщин, то понял: это качество опять вернулось в число моих недостатков, значит, дело пошло на лад. Ежедневная часовая физзарядка, контрастный душ, легкие пробежки возвращали моим истощенным перегрузками нервам их прежнюю работоспособность.

Что ни говори, а мне приятно было смотреть на эту девушку. Я лучше чувствовал себя – физически. Если бы я смог хоть чем-то помочь ей, то и морально чувствовал себя на высоте.

Я заприметил это греховное чудо еще в тамбуре своего вагона. Но тогда у меня было другое занятие. Я никак не мог выиграть в карты у прапорщика Советской Армии. Бродяга был силен во всех видах карточных азартных игр, которые знали мы оба, и которые знал только он.

Когда мы ехали в поезде, девушка частенько мило разговаривала с каким-то очкариком из нашего вагона. Кто это был, кем он являлся по отношению к девушке, для меня до сих пор остается секретом. Был ли это случайный разговорчивый попутчик, или добрый старый знакомый? Неизвестно.

Они составляли контраст, эта дамочка и очкарик. Не по их внешности, а по сигаретам. Дама курила «Мальборо», а очкарик смолил «Астру». И тем не менее у них находились общие темы для разговоров. Они то и дело, чуть ли не каждый час спешили через вагон – покурить вместе. Меня это начинало бесить. Но приходилось возвращаться к чертовому прапорщику. Я проигрывал ему уже месячную зарплату. Обычную, разумеется. В размерах зарплаты очкарика. Меня хоть это утешало. По сравнению с зарплатой какого-нибудь инженеришки или старшего научного сотрудника мое месячное денежное довольствие было намного большим. Кроме того, на меня был большой «отлаженный» спрос – за те месяцы блужданий по горам разных иностранных государств.

Возможно, вообще ни за какие деньги длинноногая милашка не станет так улыбаться мне, как она улыбалась очкарику. Но я надеялся. Я вообще никогда не теряю надежды.

Когда поезд приближался к месту моего прибытия в маленький абхазский городишко, заросший кустами олеандров, я видел, как все тот же очкарик, согнувшись дугой, тащил к выходу тяжеленную дорожную сумку. Он вытаскивал ее из вагона и тогда, когда поезд остановился. Потом мельком я заметил, что очкарик смылся, оставив даму наедине с ее внушительным багажом. И я подумал, что самое время познакомиться с очаровашкой. Необходимо ковать железо, пока оно было горячо, пока лето, а впереди – целый месяц беззаботного празднества, когда голова не забита ежедневными хлопотами, а утром, проснувшись, потягиваешься с таким хрустом, что сам этого пугаешься.

Обольстительная дама стояла на перроне и чего-то ждала. Вероятно, ее должны были встретить, но не встретили.

Я никуда не спешил. Куда мне спешить? Ведь я нынче отдыхаю после тяжелого времяпрепровождения в Афганистане. Теперь служба не мешает мне знакомиться с представительницами соблазнительного пола. Я в Союзе, я на родине, где нет войны, решены национальные проблемы, нет энергетического кризиса, нет и не может быть инфляции, а, познакомившись с дамой, я буду уверен, что она не бросит мне в ширинку лимонку.

– Девушка, нельзя ли чем-нибудь помочь? – я не корчил из себя галантного кавалера, но постарался быть как можно более мягким, хотя и в меру настойчивым.

– Нет. Меня сейчас встретят… – дамочка ответила чистым приятным голосом и поджала пухленькие губки. У нее оказался маленький рот, живые глаза, и она была довольно высокого роста: почти с меня. Правда, ей помогали и высокие тонкие каблуки.

– Девушка, неужели я похож на похитителя чемоданов? – продолжал я свою атаку.

– Мне кажется, вы больше похожи на похитителя дамских сердец, – пошутила девушка, – а так как мое сердце давно похищено, то я очень сожалею…

– Девушка, я вам помогу добраться до первого транспортного средства. Подсоблю хотя бы пройти через вокзал, на стоянку такси… – я поставил свою сумку у ног, и протянул руку к ремням ее багажа. – А с другой стороны, почему бы мне не познакомиться с такой очаровательной дамой, каковой являетесь вы? Именно для этого я, может, и приехал сюда, – я не переставая говорил. Моя рука все более уверенно тянулась к ремням ее сумки. Я взял эти ремешки в ладонь, потянул их и… почувствовал, что сумка не сдвигается с места, В сумке явно лежали не одна, а две тридцатидвухкилограммовые гири.

– Слушай, не свалил бы ты в сторону? – неожиданно резко произнесла девушка, глядя в упор, пытаясь вырвать ремни своей сумки из моих рук.

– Понял, не дурак, – игривым тоном сказал я, не желая обострять обстановку и совсем не позорно ретировался метров на сто. Сел на скамейке с таким видом, будто бы за мной вот-вот подъедет личный шофер на «Роллс-ройсе». И стал ждать, кто же все-таки встретит девушку? Я не боялся нарваться на неприятности, поскольку слишком свежи были мои афганские впечатления и навыки. Но девушку они, похоже, не заинтересуют.

Я купил вчерашнюю московскую газету и сидел теперь в тени, а дама пеклась на палящем солнце. Я даже на некоторое время забыл о существовании этой мадам, вчитавшись в газету, которую, правда, уже читал в поезде. А когда поднял глаза, то увидел, что Девушка, согнувшись в три погибели, пытается тащить свою сумку. Ей это было, конечно, не под силу, и она остановилась. Тут мне стало жутко "интересно, а что же у нее в сумке?

Там могли быть книги – томов двенадцать БСЭ, либо почти все ПСС, или банок пять-шесть консервированных огурцов; в крайнем случае, килограммов двадцать-тридцать твердокопченой колбасы. Неужели здесь, в благословенном краю с плодородной почвой и тучными пастбищами не найдется настоящего джигита, который угостил бы такую даму сочным кусочком настоящего шашлыка? Я расправил грудь и поднялся.

Девушка все еще стояла в одиночестве. Вереницы людей проходили туда-сюда, и не находилось никого, кто бы помог ей управиться с поклажей.

Тогда я снова подошел к ней. Бровки ее удивленно изогнулись, но лицо казалось недовольным.

– Девушка, вы меня простите, я не хочу показаться слишком назойливым, но вам в одиночку не справиться с этим грузом. Поэтому давайте я вам все же помогу, – на устах у меня был мед.

– Да нет, за мной приедут… Меня встретят… Не надо… – девушка явно нервничала, и прежней уверенности в ней не наблюдалось.

Несмотря на протесты, я перебросил свою сумку через плечо и вновь попытался завладеть ее сумкой. Милашка ненавистным взглядом отшила меня. Ладно, сказала бы что-нибудь обидное, а то просто глянула, как огнем обожгла. Мне опять пришлось ретироваться.

Девушка снова с большим напряжением оторвала сумку от земли и поволокла. Через метров двадцать она неожиданно бросила ее и со злостью топнула ногой.

Она была прекрасна во гневе, чем еще больше разожгла и мое любопытство, и мое мужское достоинство. Я медленно подошел к ней. Молча потянул ремни сумки из ее рук. На этот раз красотка смирилась.

Сумка действительно была чертовски тяжелой. Но я не позволял себе иронизировать над этим.

– Пройдем к стоянке такси? – осторожно предложил я, понимая, что всякое неловкое слово может вызвать новый взрыв упрямства.

– Ни в коем случае! И вообще, чего ты привязался ко мне? Мало тебе других девушек? Посмотри вокруг, сколько их! – и она указала глазами на сновавшие толпы разодетых в легкие пестрые платья девиц. Их было так много, как птиц на птичьем базаре. Среди них – и высокие, и низкорослые, и худые, и толстушки, и мрачные, и хохотуньи. Глаза уставали, когда глядели на это внутривидовое разнообразие.

– Да, девушек много, согласен. Но согласитесь и вы, что среди них нет более симпатичной… – сказал я вкрадчивым голосом, и глазами указал на нее. Комплимент был из разряда опереточных, но всегда действовал безотказно, как «Калашников» советского производства.

– О Боже! Ты часом не псих? – воскликнула девушка, уже с неподдельной жалостью глядя на меня.

Мне стало стыдно. Зачем я вяжусь к этой даме? Раз нет, значит нет. Обидно, конечно, что тебя отшивают. Но свет не сошелся клином на вот этих надутых губках. Я пробормотал:

– До сих пор таковым не считался. Хотите, справку из психдиспансера покажу?

– Ладно, я пойду позвоню, – улыбнулась, наконец, дама.

Ее долго не было. Потом она появилась. Вид у нее был очень озабоченный.

– Посади меня на автобус… – попросила девушка.

Это было уже кое-что.

Ни о каких автобусах даже не в столь поздний час и разговора не могло быть. Автобусов попросту не было. Как всегда на юге. За вокзалом стояла огромная толпа. Такси, казалось, должны были идти нарасхват, но на удивление очень длинная вереница желтых «Волг» с шашечками наверху скопилась на стоянке.

Автобусов не было, как я узнал, уже третий час. Словно одновременно все водители заболели гриппом.

– Они что, автобазу напоили? Идемте на такси… – пошутил я, но, вероятно, неудачно, так как девушка хмыкнула что-то невнятное.

А я любовался ею. Наверное, у нее просто неважно обстояли дела, и мне хотелось развлечь ее, поднять ей настроение. Сколько я затрачу на это сил и времени? Вокруг расхаживали девушки, бесцеремонно заглядывали мне в лицо и, наверное, думали, что мы с моей спутницей – поссорившиеся муж и жена, которые только мучают друг друга взаимным присутствием…

Тогда я подумал, что только теряю время, и стоит мне отойти на шаг в сторону – и я окажусь в ином измерении. Каши с этой капризной дамочкой все равно не сварить. Пусть катится ко всем чертям со своей чертовой сумкой, а у меня свои дела.

– Вынужден вас огорчить, у меня не осталось времени, так что разрешите откланяться… – я не верил своим ушам, что они слышали! Целый битый час или больше восхищаться очаровательным созданием, и вдруг все бросить в один момент. Наверное, нервы мои все еще не совсем правильно функционировали.

– Больно надо… – холодно и невпопад бросила дамочка.

Губки у нее надулись, щеки порозовели. Было очень душно, и она помахивала ручкой возле лица. Что я хотел от этой капризной бабенки? Завлечь ее к себе в гостиницу, оставить ночевать, трахнуть, завести близкое знакомство, чтобы было с кем гулять вечерами по морскому мокрому песку? По природе я не дамский угодник, а у такой придется в ногах ползать, разве нет? В час ночи она может заказать глазунью из пингвиньих яиц. «Вольно надо»!

Я повернулся и пошел к стоянке такси.

За рулем сидел плотный немолодой человек с хитрым и даже хищным лицом, брови вразлет. С такими лицами люди должны заведовать оптовыми базами, ювелирными мастерскими, а это простой таксист, но у него наверняка имеется огромный дом, растолстевшая жена, трое детей и четыре приятельницы. И каждая вот с такими буферами! Впрочем, насчет приятельниц я не особенно настаиваю, поскольку возраст у водителя был если не почтенным, то близок к этому.

– Садись, дорогой, подвезу, куда надо. Только сегодня у нас плата изменилась. За бензин плати, гаишникам плати… – услышал я обыкновенную в таких случаях тираду.

– Меня не интересует ваша ставка… – мне хотелось во что бы то ни стало уехать в такси на глазах у капризули, сколько б это ни стоило.

Я влез в такси и уселся рядом с водителем.

– Куда тебе, дорогой?.. – ласково спросил водитель.

Я назвал адрес.

– Двадцать пять, дорогой, – как ни в чем не бывало сказал таксист.

Услышав цену, которая в средней полосе составила б в пять раз меньшую, я не повел бровью. За гостеприимство надо платить. На руке у таксиста я увидал массивные золотые печатки. Водил он автомобиль прекрасно. И вообще был какой-то особый человек. Ему даже кивали все встреченные нами милиционеры. «Местный старожил», – подумал я и перестал обращать внимание на особу водителя.

Но чем ближе я приближался к своей гостинице, тем большее беспокойство овладевало мной. Из головы не выходила капризная девушка. Едва ли она дождется автобуса. Таксисты взвинтили цены и держат их. Своя мафия.

– Подождите, мне надо обратно к вокзалу… – сказал я водителю.

– Еще двадцать пять… – невозмутимо сказал таксист.

Я быстро заполнил карточки на вселение, взял ключ и побежал наверх в свою комнату – бросить вещи. Та располагалась на втором этаже, оказалась, как и обещали в путевке, одноместным номером. Если и не шикарным, то достаточно просторным, чтобы было где помахать руками и сделать пару сотен приседаний.

Когда я приехал на вокзал, девушка все еще была там. Грустная и усталая, она оседлала свою сумку и сидела, равнодушно поглядывая по сторонам. Привокзальная площадь почти опустела. Приехавшие – кто побрел пешком, кто скрепя сердце был вынужден раскошелиться и «сбив» компании, чтобы меньше платить, по трое, по четверо уезжали.

Возле моей дамы стояли двое небритых молодых людей, понятно, кавказской национальности. Когда я вышел из такси и проходил возле них, услыхал, как один из них сказал:

– Сэгодня сам хозяин ездыт…

Мой водитель поманил их пальцем, и оба небритых субъекта быстренько направились к нему.

– Вот такси, давайте не ерепениться – и поехали… – я не церемонился.

– Сказала, что не поеду на такси, значит, не поеду… – девушка была готова разреветься. Стало душно и начинало темнеть. Я пожал плечами и решил ждать.

Время шло, и, как ни странно, девушка наотрез отказывалась от такси, как я ни уверял, что деньги – не проблема.

Тут к нам подошли те самые небритые парни, которым что-то наговорил мой водитель. Один из них спросил:

– Куда ехать?

И довольно бесцеремонно пнул ногой чужую сумку. Потом сказал «ого!» и еще раз пнул сумку.

Я повернулся к нему и, не вынимая рук из карманов, процедил сквозь зубы:

– Слушай, парень, если еще раз ты дотронешься до этой сумки, то у нас с тобой испортятся отношения.

– Зачем ты грубишь, дорогой? – спокойно ответил другой парень, так как первый сразу направился к водителю, который подвозил меня, и стал что-то ему нашептывать. Грузный водитель на удивление грациозно выбрался из кабины и вместе с молодым подошел к нам.

«Опять приключения, – подумал я, – опять сбивать кожу на косточках. Когда же это кончится?»

Я был прав. Тройка начала требовать, чтобы мы показали содержимое сумки! Это что, такой местный обычай, когда приезжие должны выворачивать карманы и кошельки?

– Кто вы такие! – кричала девушка. Всю злость и негодование она вылила на этих приставал. Я молчал, но когда один из парней полез расстегивать молнию, я оттолкнул его. Двое молодых сразу набросились на меня, и тут же отлетели в стороны с кровоточащими носами.

Их предводитель сделал знак рукой водителям стоявших такси. Из машин вышли человек пять, семь, а может, и все десять. У некоторых в руках были аккуратненькие монтировочки.

– Милиция! Милиция! – испуганно закричала моя дамочка. Но никто на этот призыв не обращал внимания. Таксисты приближались.

– Расстегните сумку, – спокойно произнес водитель, который подвозил меня, – мы посмотрим, что там, и все будет в порядке.

Вот почему у него такое хищное выражение лица! Да он же грабитель! Вы попробуйте пару раз отобрать у ребенка его любимую игрушку и посмотрите потом на себя в зеркало. У вас лицо будет точно такое, какое было у этого немолодого негодяя.

Девушка съежилась, она вся побелела, а губы дрожали. Я вполне мог показать ей свое мастерство. Тащить ее сумку мог бы и очкарик. Но очкарику не справиться с толпой упитанных таксистов с монтировками в руках жарким вечером в Абхазии. Правда, я тогда не знал, что Абхазия накануне войны.

Я оценивал ситуацию. Мое сознание сконцентрировалось, дыхание участилось, накачивая кислородом и кровью мышцы и мозг. Теперь я видел их всех не только глазами, но и чувствовал своим телом расположение их тел в пространстве. Всех вместе их было одиннадцать человек. Мало того, из темных салонов стоявших такси вполне мог прогреметь выстрел. Поэтому надо было вести бой так, чтобы не подставлять себя со стороны стоянки.

Нападавших не интересовал лично я, их почему-то очень интересовало содержимое сумки. Шмыгая разбитым носом, небритый парень следил за мной (а я теперь опять стоял «руки в брюки»), потом потянулся к сумке.

Я понимал, что должен хоть раз получить по роже, иначе Робин Гуда из меня не получится.

Это сделал один из небритых. Когда я, не вынимая рук из карманов, надвинулся на наглеца, осмелившегося проверять вещи моей дамы, второй небритый неожиданно прыгнул и саданул ногой мне в грудь. Он метил в лицо, но не допрыгнул. Вырвав руки из карманов, я тотчас бросился в схватку.

Первым делом я локтем гвозданул отпрянувшего от страха наглеца, который лез к сумке. Затем с размаху нанес удар небритому, осмелившемуся меня ударить. Над моей головой мелькнула монтировка, но я вывернулся и с разворота поверг нападавшего на землю. Монтировка зазвенела на асфальте.

Тут они все закричали и кучей набросились на меня.

Если б это был настоящий бой, мне было бы легче, так как с каждым ударом численность противника уменьшалась бы. Но получив свою дозу небольшого увечья, таксисты, разъярясь, вновь бросались в драку. Краем глаза я видел, что небритые, воспользовавшись суматохой и тем, что мое внимание отвлечено, наседают на девушку. А она, вцепившись в сумку, отбивалась ногами, вооруженными каблуками-шпильками. Тогда я рубанул ребром ладони одного из самых назойливых таксистов и подпрыгнул к девушке.

Чертова сумка! Почему она так защищала ее?

– Золото у тебя там, что ли?

Девушка плакала. Вокруг орали разъяренные шоферюги. Они плотнее смыкали кольцо вокруг нас. Подумалось, что мне придется туго.

В это время подъехал рейсовый автобус. Я схватил сумку и, сделав угрожающее лицо, пошел прямо на шайку. Они не осмелились нападать. В долгожданный автобус вошли несколько человек, которые были свидетелями драки. К открытой двери подошел один из небритых.

– Я тебя зарежу! – сообщил он хриплым голосом. Сказал, значит, зарежет. Это кавказский обычай.

– Размахивая кулаками и что-то выкрикивая в мой адрес, водители такси начали расходиться по своим машинам. Продолжить драку в автобусе они не решались – у меня был защищенный тыл.

На привокзальной площади появились два милиционера, как всегда, к развязке, и таксист с хищным толстым лицом подошел к ним. Двери в автобусе закрылись, и мы благополучно поехали.

– Ну и как же тебя зовут, незнакомка? – спросил я у девушки, которая все еще утирала слезы и всхлипывала.

– Скоты, какие скоты, – не могла она успокоиться.

– Так как твое имя? – спросил еще раз, шумно дыша, но совершенно спокойный.

– Людмила, – сказала она, с надеждой и совершенно доверительно глядя мне в глаза. Какая я была дура, что не послушалась вас! За мной должны были приехать, меня должны были обязательно встретить… Что-то случилось…

– Все в порядке, я вас доставлю туда, где вы будете в безопасности, – успокаивал я девушку.

– Где в этом городе можно быть в безопасности? Здесь все воюют один против другого… – загадочно произнесла девушка.

– Но ты же к кому-то ехала? Не к врагам же? – спросил я. Сумка была у моих ног, я держался за поручни, а Людмила стояла между моих рук, как в защитном ограждении. Я поглядывал в заднее окно автобуса – за нами двигались такси: одно, два, три… Чем дальше мы ехали по городу, тем больше их становилось. Что-то непонятное! Я рассчитывал, что мы отъедем на автобусе от вокзала, и таксисты отвяжутся, но этого не произошло. В автобус входили и из него выходили люди. Иногда их набивалось очень много, иногда автобус становился почти пустым. Неожиданно я обнаружил, что ни одной машины такси за нами больше не следовало. Но это меня не успокоило. А Людмила, наоборот, успокоилась, прошла вперед и села. Я отвернулся, внимательно всматриваясь в темноту, где сияли фары машин, следовавших за автобусом. Хотел проследить, нет ли преследователей. Автобус сделал остановку, начали входить люди, много людей. Они вошли, автобус тронулся с места и поехал. Я отвел взгляд от окна. Посмотрел, а Людмилы нигде не было.

Что такое? Я ухватил тяжеленную сумку и начал пробираться в автобусе среди пассажиров, надеясь, что девушка забилась куда-нибудь в уголок. Ее нигде не было!

– Водитель, остановите автобус! – потребовал я, но он с чисто кавказской невозмутимостью счел мою просьбу неубедительной, поскольку мы уже подъезжали к следующей остановке.

Я выскочил на улицу и, волоча сумку, начал двигаться в сторону предыдущей остановки.

Но и на этой остановке Людмилы тоже не было. Рядом стояли одноэтажные домики, и только в некоторых из них горел свет. Надо же! Она удрала. Удрала – и оставила проклятую сумку. Она направилась к своим дружкам, которые не соизволили ее встретить, а меня бросила черт знает в какой части города, зная, что я теперь не рискну воспользоваться услугами такси. На мое счастье, к остановке подошли молодые люди, и я расспросил их, куда мне следовало двигаться, чтобы добраться до моей гостиницы.

Лишь в полночь, весь взмыленный, втащил я неожиданную поклажу в свою комнату. Первым желанием было расстегнуть молнию и посмотреть, что же за груз стал предметом вожделения мафиозных таксистов. Но я немного подумал и решил, что даже если я узнаю, что находится в сумке, то все равно ведь ничего не изменится. Мало того, я посчитал, что слишком уважаю свою даму, чтобы копаться в ее вещах. И я не стал проверять, что там, решив быть благородным до конца. Иначе потом выдам своим видом, если узнаю, что там.

Запихнул сумку под кровать и направился в душ. Тем временем за стеной моей комнаты слышались веселые голоса русских девушек и абхазских парней. Почему абхазских? Да потому что они говорили об Абхазии, спорили о том, почему абхазские женщины из Гудауты хорошо говорят по-русски, а вот абхазски из Очемчиры плохо. Каждое слово беседующих было отчетливо слышно, даже если они говорили вполголоса. Но я их не слушал. У них веселое настроение, потому что они познакомились только сегодня в городе, а вечером ребята пришли к девушкам с вином и местным угощением – виноградом и арбузами, которые на базаре стоят недешево. Сейчас все недешево.

Выйдя из душа услыхал, как в соседней комнате начали разговаривать на повышенных тонах. Молодые люди спорили, и спор оказался дурацкий и пошлый. Нельзя было понять, шутят они или всерьез. Дело в том, что один мужской голос доказывал, что если женщина пригласила мужчину в гости, на вечер, то он может оставаться тут, сколько ему захочется, хоть целую ночь. Женский голос доказывал, что об этом не может быть и речи, и приглашение в гости есть обычная форма вежливости, а не способ завлечения. Словом, аргументы у моих девушек кончились, и они начали выгонять парней. Это были тоже мои девушки, из моих краев, поскольку у нас на руках были одни путевки. Я громко постучал в стену кулаком. На некоторое время крики поутихли, но затем возобновились, правда, несколько глуше.

Приступил к ужину. У меня имелись: банка шпрот, кусок хлеба и несколько мятых помидоров. Мой стол выглядел не шикарно, но зато позволял сделать отличные бутерброды. Я размышлял о том, являются ли шпроты, которые я водружал на кусочки хлеба и покрывал ломтиками помидоров, хамсой? Может, это просто приготовленная на оливковом масле обыкновенная килька? Кстати, как насчет хамсы или кильки в местных водах? Кто об этом расскажет? Мне нужен местный проводник, который способен раскрыть тутошние тайны. Желательно, чтобы это была дама. Правда, говорят, что у кавказских женщин чрезвычайно волосатые ноги. Ничего. Горбачев откроет границу, и с Запада сюда навезут массу всевозможных эпиляторов. А может, у местных женщин вовсе нет волос на ногах. Во всяком случае через месяц мне об этом станет известно. Я надеялся. Я никогда не терял надежды.

Страсти у соседей вновь накалились, и мне пришлось, уже в тренировочном костюме, выйти к ним.

Я постучался в дверь и толкнул ее. Двое рослых парней и один недоросток что-то доказывали двум не на шутку перепуганным девушкам. Одна из них бросила заинтересованный взгляд в мою сторону. Боже, печать греховности на лице у нее была в двадцать раз выразительнее, чем у понравившейся мне на вокзале девушки!

– Прошу прощения, но нельзя ли потише? – твердым и даже несколько мрачным голосом произнес я. Недоросток сразу ощетинился и с его лица мгновенно слетело игривое настроение. Он, не глядя на меня, сказал:

– Послушай, дорогой, закрой дверь с той стороны.

– Мужики, время позднее, не пора ли заканчивать сабантуй? – совершенно спокойно и, как мне казалось, весьма убедительно сказал я. Рослые абхазцы, к моему удивлению, равнодушно и несколько надменно поглядывая на меня, тем не менее отвалили свои могучие плечи от стены, которую они подпирали, и пошли к выходу абсолютно послушно и без пререканий.

– Идем, Цейба, ты людям спать мешаешь, – сказал один из них.

– Я остаюсь, правда, Наташка? – настаивал на своем тот, которого назвали Цейба.

– Нет, уходи. Завтра придешь, – просила Наташка, девушка с круглым лицом, очень умело подмалеванными выразительными глазами и с той сладкой печатью греховности, перед которой я себя запрограммировал сдаваться в течение моего отпуска…

Цейба с Недовольной миной и совершенно невыносимым надменным выражением лица начинает выходить из комнаты. Он проходит возле меня, стараясь задеть локтем. Сегодня с меня довольно, и я отступаю.

– С тобой я еще разберусь, – бросает мне Цейба из глубины коридора.

– Подожди, давай разберемся сейчас, – не выдерживаю я.

Но Цейба уходит.

– Спасибо, вы меня спасли, они такие наглые… Сегодня днем увидел меня и так пристал, так пристал, – говорит девушка с круглым лицом и выразительными глазами. Она из чувства благодарности выходит из комнаты и, заглядывая в лицо, идет следом за мной. Когда я открываю дверь своей комнаты, она смотрит туда и убеждается, что там никого нет.

– А вы одни? К вам никого не подселили? – говорит девушка и берется за ручку двери, не решаясь войти внутрь. Девушка симпатичная, слегка выпившая, теплая, от нее прямо пышет здоровьем, жизнью и греховностью.

– Проходи, – приглашаю ее, – тебя Наташей зовут, да?

– Наташей, – отвечает доверчиво девушка и входит в комнату.

Я запираю комнату на ключ, выключаю свет. Он гаснет, но в комнате светло от уличного фонаря. Я очень устал за сегодняшний день, полный приключений, и мне нужна разрядка.

– Что вы делаете? – шепчет Наташа. – Зачем погасили свет?

Я молча подхожу к девушке, обнимаю ее и приближаю свое лицо к ее губам. Девушка немного настороженно смотрит прямо в мои глаза и неожиданно вскидывает руки, обнимает меня, и наши губы сливаются в долгом, как ночь, поцелуе. Мои руки автоматически делают свое дело. – Невероятно, может у меня на лице клеймо греховности?

– Подожди, – шепчет девушка, задыхаясь. – Я к тебе приду, подожди…

Я отпускаю ее, сажусь на кровать и начинаю ждать. В соседней комнате шумит вода. На полу движутся тени от ветвей тополя.

Последние два часа меня мучают дурные предчувствия. Я не суеверен, но не отрицаю того, что человек, в принципе, способен почувствовать опасность на какое-то время раньше, чем она обнаружится. Иногда это чувство приходит ко мне совершенно неожиданно. Вот и сегодня оно не очень сильно, но есть. Правда, я не смог предугадать событий на вокзале… По силе этого Чувства я всегда предпринимаю шаги перед грозящей опасностью, а что я противопоставил бы таксистам? Чаще всего, прогнозы оказываются верными тогда, когда я не предпринимаю мер предосторожности, хотя случалось, что тревога бывала и беспочвенной. Только с опытом я научился никогда не игнорировать это чувство и никогда не жалеть о том, если перестрахуюсь.

Наташи долго нет, но вот, наконец, я слышу шаги, и в дверь моей комнаты тихонечко скребутся.

– Входи! – громко шепчу я. Наташа не входит. Я поднимаюсь с постели, подхожу к двери, тяну ручку на себя. Что-то черное надвигается на меня. Инстинктивно отпрыгиваю и вижу, что в воздухе повис занесенный надо мною нож. На ходу перехватываю руку и направляю всю силу удара на противника. Мне некогда думать! Черный враг рывком согнулся пополам, захрипел и рухнул на пол. Я переворачиваю его, стараясь разглядеть лицо. Нет, это не Цейба. Это неизвестно кто. Лицо незнакомца начинает дергаться, глаза моргать… Неужели он умрет! Умрет от глубокого удара ножом в солнечное сплетение? Лицо незнакомца начинает застывать, а мышцы лица – расслабляться. Сейчас придет Наташа. Боже, что за день, что за ночь! Теперь ясно, что меня мучило эти два часа!

Перекатываю труп под кровать и ставлю рядом тяжелую сумку. Наверняка у подосланного убийцы есть сообщники. Если они не дождутся его, поднимется переполох. Вот кто-то берется за ручку двери моей комнаты. Я напрягаюсь. В комнату неслышно входит девушка, одетая в красный домашний халат. Под халатом ничего нет, одна сплошная греховность. Я прихожу в ужас от мысли, что она сейчас эффектно сбросит его, предстанет во всей своей обнаженной красоте и протянет мне руки. И я пойду к ней навстречу, зная, что кровь в убитом мной человеке еще не свернулась.

Но происходит следующее. Девушка прямо в халате залезает под одеяло и там избавляется от халата, Она стыдлива!

Я поворачиваю ключ в двери, забираюсь к ней, и мы начинаем делать то, что делают миллионы мужчин и женщин. Я не хочу потерять ни одной южной ночи. Нельзя с этим мириться, с потерей ночи. Пусть у меня под соседней кроватью лежит мертвый враг, но это меня не смущает. Я воин.

Пружины матраца начинают ритмично жаловаться на свою участь.

Наташа тоже не хочет потерять ни одной ночи. Она демонстрирует свою пылкость. Она ненасытна. Если бы она знала, что находится под соседней кроватью, то уменьшила б свою прыть.

Наконец, она успокаивается.

– Наташенька, я люблю спать один… Мне нужно выспаться… – хочу выгнать я девушку.

– Милый, я перейду на соседнюю кровать. Ни в коем случае! Эти пружинные матрацы прогибаются едва ли не до пола.

– Котик, я тебя очень прошу… У нас впереди целый месяц… – начинаю уговаривать я, понимая, что наношу девушке сильнейшее оскорбление, избавляясь от нее теперь таким образом.

Наташа надевает халат и, опустив голову, уходит. Возможно, она никогда больше не придет сюда.

Едва услыхав, как она улеглась в соседней комнате, я начинаю действовать. Действовать надо бесшумно. Коридор пуст. В некоторых комнатах разговаривают.

Жду, когда все уснут. Прислушиваюсь к каждому шороху. Выждав некоторое время, взваливаю труп и несу его к пожарной лестнице. Взбираюсь на последний этаж. Открываю люк лаза, ведущего на крышу. Пусть труп позагорает под звездами. Я не хотел убивать этого черного человека. Он сам виноват: напал на меня с ножом. Он погиб от собственного ножа.

Спускаюсь, подхожу к комнате и вхожу в нее так, словно туда заползла гадюка. Первым делом вытягиваю сумку из-под кровати. Дергаю за язычок молнии. Сверху – женское белье, под бельем – что-то круглое и тяжелое, завернутое в тряпочки. Я сразу понял. Сумка была полна боевых гранат! Я насчитал их ровно сорок штук. Запалы в отдельной коробочке. Ну, по крайней мере, я теперь вооружен до зубов.

Неужели Людмила торгует оружием? Вот почему она не решалась ехать на такси! Вот почему к сумке так стремились таксисты. Возможно, именно поэтому сюда проник убийца.

Остаток ночи я провожу будто в кошмаре. Вздрагиваю при каждом шорохе. Утром перегружаю гранаты в свою сумку и ухожу в город. Убеждаюсь, что за мной не следят. Иду к морю. Берег пустынен. Ласковые зеленоватые волны с шипением набегают на песок. Забредаю подальше от пляжа, и в небольшой бухте топлю гранаты, заваливаю их галькой. Над моей головой пролетают чайки и резкими противными криками спрашивают меня, чем я занимаюсь.

Глядя на рябую поверхность моря, я замечаю, что она уже не выглядит светло-лазурной. Мне видно, как в чистой воде плавают темные скопления водорослей, медленно раскачивающиеся у самого дна. Море, отступая от берега, становится все темней. Из лазурного оно «перетекает» в голубое, затем – в зеленое и, в конце концов, в темно-синее.

Неожиданно я слышу гудение, и совсем близко вижу на этой темно-синей глади Черного моря белый гидроплан. Это обычный АН-2 на поплавках, но добротно выкрашенный в белый цвет. Частный самолет, отмечаю я, какая еще государственная организация будет красить самолет в белый цвет? Да и рядом огромный многоэтажный шикарный особняк, к тому же за капитальным забором. Это, скорее всего, владелец самолета. Ну, Кавказ! Уже имеют собственные самолеты в то время, когда по всей стране люди живут от зарплаты до зарплаты.

Я отметил, что двигатель работает, пропеллер вращается, а человек, судя по всему, пилот, задрав голову вверх, разглядывает из-под ладони берег. Хочется верить, что он все же не обратил внимания на меня и не заметил «моих» боеприпасов.

Теперь необходимо разыскать Людмилу. Вместо того, чтобы лежать на пляже и смотреть на облака, я вынужден работать. Работать на черт знает кого.

…Надежда увидеть Людмилу ничтожная, уже прошло три или четыре дня, а я все кружу по городу, в карманах у меня по гранате. Стараюсь не попадаться на глаза таксистам. Люди судачат об убийстве в гостинице. Труп обнаружили на второй день.

Две ночи я не ночевал в гостинице. Подходил к зданию, смотрел на горящие окна и не осмеливался войти. В комнате Наташи каждый вечер сидят три абхазца. Каждый раз из гостиницы выходят только двое. Тот, которого назвали Цейба, не выходит. Наташа не потеряет ни одной ночи.

На третий день я пришел в гостиницу днем. Мои враги, в конце концов, не решатся поднимать шум на людях и среди белого дня.

Наташа, услыхав шум в моей комнате, решила не терять и дня… Под красным халатом у нее одна комбинация. Цейба, кажется, не очень ей нравится.

– Милый, где ты был? Тут у нас убийство произошло. Милый, как давно я тебя не видела!

Я уже проворонил две ночи, но, кажется, Наташа поможет мне наверстать упущенное. Она в пылу атаки что-то бормочет о презервативах. Пользуюсь ли я ими? О, да! Но где их взять? У меня в карманах можно найти только пару боевых гранат, даже если я в отпуске и ехал заниматься именно тем, когда позарез нужны хорошие презервативы.

Стоит душная и горячая погода. Давно не было дождя. Тела наши липкие.

– Где ты был? – допытывается Наташа, – где ты был?

Я настораживаюсь. Почему она выспрашивает меня?

– Я потеряла без тебя три ночи!

– Две, – уточняю я и успокаиваюсь. Теперь мне понятно любопытство женщины.

Вечером к Наташе приходят ее знакомые абхазцы. Во главе с тем, кого зовут Цейба. Не обнаружив Наташи в ее комнате, они стучат в мою. Открываю. Входят все трое, как в собственный дом. Иронизирую:

– Проходите, гости дорогие…

– Нет, мы не гости, это ты гость, мы здесь хозяева. Это Абхазия, а мы абхазцы. Здесь все наше, – говорит Цейба то ли в шутку, то ли всерьез.

– И девушка ваша…

– Да, это наша девушка, дорогой.

– Я не против, что ваша. Ваша, так ваша. Забирайте… Но хочет ли она быть вашей?

Наташа моргает глазами. Ей не хочется уходить от меня таким образом, но ей также хочется поболтать с веселым и молодым Цейбой. Она приглашает на бутылку вина в свою комнату и меня.

– А кого тут у вас убили? – начинаю я наводить справки.

– Шакала одного… Мокрушника… Он на местного пахана работал. Но скоро его выгоним. Мы здесь хозяева, а не грузины.

Разговор переходит на афганскую тему. Рассказывает Цейба, который, как оказывается, сам там не был. Рослые абхазцы молчат. Они там были. Поэтому-то и молчат. Все, кто там побывал, предпочитают молчать. Вообще, слишком много людей побывало в этом аду, и оттого им неинтересно слушать рассказы об Афганистане тех, кто там не был.

Мое молчание нравится двум рослым парням. Мы оставляем коротышку с Наташей и идем пить лучшее вино в городе. Так говорят абхазцы. Еще они говорят, что скоро загорится земля.

Мы пьем лучшее вино в городе, едим лучшее мясо с лучшим зеленым луком и лучшими помидорами. Абхазцы оказываются отличными собеседниками. Они все время молчат: Потом они ведут меня к себе домой и опять угощают самым лучшим вином в городе. Я ем фасоль. Она страшно наперчена. Я ем салат из крапивы, чеснока и грецких орехов. Вино булькает в желудке. Эти ребята – отличная охрана. Это природные нукеры. У них инстинктивная тяга охранять кого-либо. Этим пользуется Цейба. Теперь они будут охранять меня. Если потребуется.

Мы договариваемся встретиться завтра, и я ухожу в темноту.

…Днями кружу по городу, моей красавицы Людмилы нигде нет. Вокруг слишком много прекрасных вилл, на любой из которых центром внимания может быть такая длинноногая девушка с таким пухленьким ротиком. Впрочем, рот пухлый и у Наташки.

Когда я днем прихожу в гостиницу, она тотчас приходит ко мне. Она вовсе не предпочла южанина. Выбор сделан в мою пользу. Но мне не до этого. Кроме того, я разорюсь на «гигиенических штучках». Мало того, с ее прытью ей не понять, что я приехал сюда не работать, а отдыхать. Чтобы охладить наши отношения, которые начинают не нравиться мне, спрашиваю о Цейбе. Наташа начинает путано говорить о своих отношениях с ним. Она меняет тему, и из ее разговора я узнаю о похождениях загадочной дамы, которая вовсе б…ь, а вот Наташка не б…ь, она – честная девушка. Чтобы загладить свою вину, Наташа готова на все. Я холоден, как айсберг. Тем не менее, из чувства благодарности и симпатии, она замыкает дверь моей комнаты, а ключ прячет себе в карман. Неожиданно мы слышим голос Цейбы. Он стучит в дверь комнаты Наташи, потом начинает ломиться к нам.

– Ты здесь, я знаю, открой! – орет ревнивый молодой человек. – Открывай, иначе я выломаю дверь!

– Открывай, сама виновата… – говорю я. Наташа открывает дверь. Влетает разъяренный Цейба.

– Ты! – бросается он ко мне. – Ты зачем ее уводишь к себе? Это моя девушка!..

– Знаешь, Цейба… Мне это надоело, – и я ради хохмы делаю шаг в сторону коротышки. Нукеров с ним нет. Да и теперь они не его, а мои нукеры… Цейба хватает Наташу за руку, силой уводит из комнаты. И слава Богу.

Я выхожу в город и решаю хоть один раз сходить на пляж. Мне неприятно здесь отдыхать, ежеминутно озираться, ожидать мести от неизвестных мне врагов. Но я все еще не теряю надежды найти Людмилу, вернуть интересный и опасный груз.

– Парень, как тебя зовут? – однажды слышу на улице. Оглядываюсь – и вижу Фарида. Наконец-то хоть одно знакомое лицо! Ты поможешь мне, Фарид!

Вместе с ним мы были в учебке в Ферудахе. Он не пошел служить в Афганистан. Ему нельзя убивать мусульман, потому что он сам был мусульманином. Я подмигиваю Фариду и называю свое имя по легенде. Он тоже заговорщицки мне подмигивает и тихонько спрашивает: – Ты на задании?

– Нет, на отдыхе, но мне нужно убежище. Мы идем пить лучшее вино в городе, есть лучшее мясо с лучшим зеленым луком и лучшими помидорами. Если учесть, что все это находится в совершенно другом ресторанчике, то у каждого горожанина свое самое лучшее! С этим нельзя спорить, с этим следует считаться.

Мой приятель рассказывает очень интересные вещи. По большому секрету. Оказывается, его угораздило… в Анголу. Там ему пришлось пройти через огонь, воду и медные трубы. Фарид повествует мне о своих приключениях под жарким небом Африки. Думаю, что он рассказывает сказки. В каждой разновидности сказки, а также и приключенческой истории, есть нечто поэтичное.

Об этом свидетельствует природа тайны: интенсивность, сложность схватывания сути из-за ее сжатости, видимость неразделимости, особая образность, заигрывание с абсурдом, фиктивный характер. Очень не хотелось верить, что можно проявлять по отношению к людям, даже и к африканцам, такую жестокость. Однако Фарид всякий раз подтверждает свои россказни демонстрацией шрамов. Особенно ужасны шрамы, полученные Фаридом после того, как он побывал в пасти акулы-людоеда. А подзалетели по дурочке. Решили искупаться в Атлантическом океане в том месте, где река выносит в океанический простор свои воды. Вместе с водой река выносила, разумеется, и трупы людей. Слишком много трупов, чтобы не привлечь внимания акул. Кровожадный и безмозглый морской хищник откусил ногу товарищу Фарида, схватил его самого поперек туловища. Фарид нащупал акульи глаза и что есть силы надавил на них. Хищная рыба выплюнула человека, изранив бока острыми как бритва зубами.

– Здесь то, в Черном море, акул не следует опасаться? – спрашиваю я.

– Боюсь, что следует, – загадочно отвечает Фарид, потом поясняет: – Только этих акул мы называем грузинами.

Целыми днями мы плаваем на катере Фарида. Это небольшое, но с мощным мотором плавсредство. Управлять им просто.

Берег мелькает вдали. Голубые брызги радуют меня, но Фарид не расположен к веселью. У него масса проблем, о которых он пока предпочитает молчать.

Когда вечером он причаливает к мосткам, и мы уходим, оставляя мотор на катере, я спрашиваю:

– А мотор ты не будешь снимать?

– Пусть кто-нибудь тронет мотор Фарида. Потом он об этом пожалеет.

Я ночую у Фарида на прекрасной вилле. Пока я воевал, он заработал на такую виллу. Он показывает мне старинный абхазский пояс с серебряными бляхами. Дает полистать изданную в прошлом столетии первую абхазскую грамматику.

– Зачем нам грузины? – спрашивает он у меня. Я только пожимаю плечами. – Они привыкли командовать. Зачем они здесь, в Абхазии? Здесь ведь не Грузия. Понимаешь?

Что у него на уме, у этого Фарида? Теперь я немного начинаю понимать смысл выражения «загорится земля». Неужели и мне придется участвовать в этом? Не пора ли улепетывать отсюда? Я спокойно половлю карасей в пруду – в средней полосе. Мне не надо загорать, я и так загорел в Афгане на всю жизнь. Кроме того, если начнется что-нибудь серьезное, меня тут же отзовет командование.

На следующий день Фарид пришел и сказал:

– Помоги провернуть одно дельце. Всего раз!

Я не стал спрашивать, какое именно. На «жигуленке» мы проехали к морю. В пустынном месте остановились. Фарид стал ждать. Невдалеке появился автомобиль. Из него вышли четверо человек.

– Дело немножко осложняется. Я надеюсь, ты умеешь держать в руках оружие? – Фарид улыбается. Впервые он улыбается, и то только потому, что речь идет об оружии.

– Приходилось… – скромно говорю я. Фарид достает из машины охотничье ружье и пистолет «ТТ».

– За неимением ничего лучшего… Пока оружие спрячем. У нас неравные силы. Их четверо, нас двое.

Их вообще в Абхазии больше, но скоро не станет вообще. Нас, абхазцев, свыше восьмидесяти тысяч, а грузин за двести, но эта наша земля. Мы выстояли в пору татаро-монгольского нашествия, отбились от зависимости Турции. Неужели мы не отобьемся от грузин? Юра, скажи, отобьемся… Я предпочел промолчать.

– Если ты поможешь, то отобьемся… – решает за меня Фарид. – Ты же видишь, что они в Осетии творят? Им только подчинись…

– Да и ваши кавказские братья помогут… – как-то вяло говорю я.

– Весь Кавказ вспыхнет, как только мы начнем. Кабардинцы, черкесы, абазины, адыгейцы, убыхи… – глаза у моего приятеля нехорошие. Впрочем, его дело. Это его земля, это его дело. А я, получается, помощник. Наемник по приятельской линии.

У меня сложилось впечатление, что у Фарида разработан невероятный стратегический план, следуя которому он обязательно добьется своего. Мне стало не по себе.

Что это за моровое поветрие такое: стремление народов к независимости и самостоятельности? Сколько надо пролить на земле крови, чтобы утряслись границы, и все, кому хочется, добились суверенности? Взять, да и поделить Землю на всех людей поровну. Каждому по куску океана, каждому по гектару пустыни. А пользоваться вместе… Глупости! Рассуждаю, как Клим Чугункин из фильма, который я недавно смотрел.

Тем временем грузины расположились возле своего автомобиля, двое из них разделись и побежали купаться. Было очень жарко.

– Фарид, так ты мне толком расскажи, что здесь должно произойти…

– С моря ожидается катер. На нем – оружие. Автоматы и большое количество патронов. Грузины пронюхали. В принципе, эти ребята просто близки к тем кругам из милиции, которая состоит в основном из грузин. Это, так сказать, грузинские патриоты-империалисты. Вот и сейчас они на чисто общественных началах попытаются нам помешать. Мои ребята подъедут на своих машинах через полчаса, максимум через час. За нами сейчас ведут наблюдение, нас по возможности подстрахуют. Нам надо делать вид, что мы просто отдыхаем.

От машины грузин отделился человек и пошел в нашем направлении. Говорю Фариду:

– Кто-то идет.

Лицо Фарида принимает некрасивое, хищное выражение. К нам подходит грузин, сухощавый и сутулый. Но рослый.

– Фарид, ты опять задумал нехорошее. Мы тебя уже предупреждали, что если ты будешь…

– Уходи отсюда, Гивия, – глаза у Фарида суживаются. Кулаки сжимаются. Откуда у человека такая способность ненавидеть?

Гивия ушел.

Фарид достал бинокль и скрытно, спрятавшись за автомобилем, стал наблюдать за морем. Неожиданно он сообщил:

– Катер приближается. Тебе следует плыть туда. Предупредить. А я попытаюсь отбиться от этих…

Я молча разделся и с разгона плюхнулся в море. Вода приятно обожгла тело, а через несколько минут я почувствовал, что она необычайно теплая. Море было вроде бы спокойным, но легкий ветерок уже начинал дуть с суши, и небольшие волны колыхали меня. Я радовался возможности искупаться и начал нырять, чтобы ввести в заблуждение грузин и беспрепятственно заплыть как можно дальше в открытое море.

Я плыл и плыл, не спеша отдаваясь волнам, наслаждаясь морем и солнцем. Когда я устал и перевернулся на спину, чтобы посмотреть на Фарида, то увидел еще один «жигуленок», который подкатил к моему товарищу. Из автомобиля вышел человек, «посовещался» с Фаридом, а затем уехал. Грузины уже не купались, а одевшись, стояли у своей машины и курили: в прозрачном воздухе был виден дым.

Я перевернулся в воде и поплыл дальше, изредка поглядывая вперед, чтобы увидеть катер. За мной увязалась чайка, которая черненьким глазком всматривалась в меня. Интересно, за кого чайки – за грузин или за абхазцев? Наверное, им все равно.

Наконец, я увидел катер и помахал из воды рукой, чтобы меня могли заметить. Катер прекратил движение и встал боком. Я подплывал ближе.

И тут я увидел, что на борту катера находится Цейба. Он стоял с автоматом на плече, смотрел на меня, и на его лице не отображалось ровным счетом ничего. Я еще раз дружественно помахал рукой.

Все остальные абхазцы, которые находились на палубе, уже поснимали и попрятали оружие. Цейба продолжал стоять с каменным лицом. К нему подошел плотный человек и что-то сказал, но Цейба не шелохнулся.

И тут случилось непредвиденное. Цейба резко сорвал с плеча «АКС» и, не целясь, начал строчить по мне. Пули подняли фонтанчики брызг. Из ствола автомата вылетали тугие облачка пороховых газов, к стрелявшему бросилось несколько человек, но Цейба оттолкнул их и, поняв, что расстрелять меня, не прицеливаясь, не удастся, вскинул автомат к глазам.

Я сделал глубокий вдох и нырнул под воду. Под водой я развернулся и пошел влево. Я уже достаточно устал и не намеревался уходить от катера, тем более, что если они меня захотят убить, то элементарно догонят в открытом море. Когда я вынырнул, из катера по мне снова раздалось гулкое автоматное буханье.

– Я от Фарида! – захлебываясь, закричал я.

– Дорогой! – неожиданно закричал Цейба. – Неужели ты думал, что я хочу тебя убить? Дорогой…

– Тогда ты дурак, козел и гад! – я был возмущен до глубины души.

– Дурака я прощаю, у вас, русских, принято называть один другого дураками, а вот за козла ты у меня получишь!

Совершенно голый и беззащитный, в открытом море – я был вынужден вести борьбу с человеком, который хотел отомстить за обиду из-за девушки.

Автоматная очередь вспенила воду прямо перед носом. Я видел, как пули в воде теряют скорость и уходят на дно, в мрачную глубину Черного моря. Если этот идиот ошибется и поднимет ствол автомата хотя бы на сантиметр выше, мне конец. Он достанет меня.

Наконец, у Цейбы вырвали автомат.

Меня выволокли за руки на палубу катера. Я весь дрожал: то ли от холода, то ли от того, что в очередной раз побывал перед лицом смерти. А может, я дрожал потому, что никак не мог отомстить Цейбе.

Лицо Цейбы было неподвижным. Оно ничего не выражало, как будто ничего и не случилось.

Меня укутали одеялом, сунули стакан с коньяком.

– Нельзя было стрелять! На берегу грузины! Сейчас подъедет милиция! – остервенело заорал я и залпом выпил коньяк, словно это была субстанция Цейбы и я намеревался эту субстанцию переварить собственной соляной кислотой в желудке.

Собравшиеся наверху переглянулись.

– Фарид сказал, что уходить в море нельзя. Только сегодня и сейчас оружие надо доставить к берегу. Будет бой, – докладывал я.

– Что же, подготовиться к бою! А ты, – обратился старший к Цейбе, – оружия не получишь.

Тем временем катер приблизился к берегу. На берегу можно было различить следующее. Возле «жигулей» грузин стоит милицейский «уазик» и суетятся люди. Возле автомобиля Фарида никого по-прежнему не было.

Милиция цепью начала разбегаться вдоль побережья. Катер немного свернул, подошел поближе к «нашей» машине; милиционеры, вооруженные автоматами, тоже сместились к Фариду.

Нас на катере было пять человек, включая меня и Цейбу. На берегу мы насчитали больше десяти человек. У них были, кажется, пять автоматов.

Неожиданно к Фариду подъехала автомашина, а за ней еще одна.

И тут раздался первый выстрел. Стрелял Фарид. Стрелял по автоматчикам. Один из автоматчиков схватился за живот и упал. «Началось», – подумал я и, выхватив из рук одного из близко стоявших абхазцев автомат, прицелился и выпустил очередь.

Очередь пришлась как нельзя более кстати. Из-за внушительного расстояния я никого не подстрелил, но автоматчики залегли и обрушили шквал огня из автоматов по машине Фарида. Она задымилась и неожиданно ярко вспыхнула. Фарид выстрелил из ружья еще раз и перебежал за другую автомашину.

– Вот сволочи, что делают! – сказал плотный абхазец, – Грузины автомашину подожгли.

Началась беспорядочная пальба. Катер мчался к берегу, с каждой минутой создавая угрозу милиции. Мне принесли автомат. Цейба тоже вооружился, подмигнув мне с прежним каменным выражением на лице. Грузины перенесли огонь на катер. Пули защелкали об обшивку, один из абхазцев екнул и свалился на палубу.

Я «поливал» короткими очередями не давал поднять головы стрелявшим с берега. Можно было уже десять раз окопаться, нагрести кучу песка перед собой, но милиционеры палили по нам с колен, представляя собой отличные мишени.

Катер во всю свою мощь своего двигателя мчал к берегу, и, наконец, милиция не выдержала и побежала, оставив на песке пляжа четыре неподвижных тела.

– Нельзя, не стрелять! – закричал плотный абхазец. – Пусть уходят, мы не хотим их смерти. Мы хотим, чтобы они ушли.

Тем временем с шоссе съехали еще два «жигуленка». Фарид в пылу атаки продолжал стрелять из ружья, очевидно, пытаясь поджечь автомобиль грузин. Но грузины вскочили в свои «жигули» и, отчаянно буксуя в пляжном песке, уже выруливали на шоссе. Вскоре их след простыл.

Абхазцы начали радостно кричать, вскидывая вверх оружие, а Цейба очередь за очередью салютовал в небо…

Фарид цел и невредим. Я рад за товарища. Он бросается ко мне с распростертыми объятиями. Идет оживленное обсуждение боя. Мы перегружаем оружие на легковые автомобили, и они уезжают в горные деревни. Там идет формирование отрядов. Это уже серьезно. Но мне не очень интересно, кажется, я достаточно настрелялся.

Фарид отвел меня в сторону и сказал:

– Хочу попросить тебя еще об одолжении. Поживи у меня дома. Один. Понимаешь, они будут охотиться за мной, а тебя они не знают. Дом прочный, с удобствами. Можешь напустить пресной воды в бассейн, можешь купаться в море, оно рядом…

Я уеду, меня здесь не будет, нас пока прижали, не буду же я сторожить стены? У меня дел столько!

Неожиданно внимание Фарида отвлекает вертлявый человек, который начинает что-то рассказывать по-абхазски. Потом к Фариду обращаются его напарники, тоже на абхазском языке. Я остаюсь не у дел. Фарид говорит одному абхазцу:

– Фазиль, отвезешь моего друга к моему дому. В случае чего, мы будем сам знаешь где. Можешь позвонить из дома, но особенно не распространяйся, могут прослушивать.

Фарид уже не спрашивает, соглашусь ли я быть сторожем его дома. Ведь я еще не сказал ему «да»! Но у меня выхода нет. В городе мне показываться по-прежнему опасно.

Меня везут к дому Фарида. Это не очень далеко от города. Я снова созерцаю не просто дом, а целую современную виллу. Настоящая загородная резиденция какого-нибудь руководителя государственной важности. Вокруг тоже возвышаются различных размеров коттеджи.

– Кто у Фарида отец? – интересуюсь я у своего проводника.

– Отец? Да никто, простой работяга… – отвечает хмурого вида парень, не соблюдающий никаких правил уличного движения. Уже два раза он проехал на «кирпич». Когда я молча показываю на эти знаки, он бросает:

– Это грузины натыкали. Для наших то не знаки…

Он на минуту смолкает и вдруг неожиданно весело говорит, как бы вспомнив то, что меня интересует:

– Зато дед у Фарида, что надо!

Я сразу представляю себе сурового горца в папахе, с кинжалом на боку, питающегося только козьим сыром, изюмом и вином. У него неприступная крепость в горах, и он не сдался советской власти до сих пор, отстреливаясь из старинных пушек. Вслух я произношу только последнюю фразу:

– Что, до сих пор Советам не сдался?

– Ты что, дорогой, он сам был советской властью! Заместитель наркомвоенмора Абхазии, – развеселился водитель. Я еще более поражаю его, спросив:

– А кто такой наркомвоенмор? Абхазец, торжествуя, произносит:

– Народный комиссар по военным и морским делам Абхазской Советской Социалистической Республики.

– Так что, у вас, оказывается, своя отдельная союзная республика была? Этот вопрос его, наверное, убьет.

– Была, дорогой, все у нас было… Да вот, грузины…

Водитель не договаривает, выходит из машины, отмыкает дверь ограды, оставляет мне ключи, желает приятно провести время, а сам спешит исчезнуть. Ему надо торопиться доделать то, что не доделали их комиссары их комиссариатов их республики. Мне торопиться некуда. В моей республике мои комиссары сделали все возможное и невозможное. Поэтому я отдыхаю. Стою в задумчивости перед домом величиной с замок, и не знаю, что мне делать. Может, позвонить и вызвать Наташку из города?

Иду в дом Фарида. Снова восторгаюсь: прекрасный двухэтажный особняк с различными пристройками. Черепицу для крыши возили из Прибалтики. Дорожки заасфальтированы, зацементированы. Обхожу дом – это настоящая крепость, но сделанная с изяществом. Откуда у людей столько денег?

Толкаю дверь, она открыта, обхожу первый этаж, нет никого, поднимаюсь по лестнице, зову на всякий случай кого-нибудь, никто не отзывается. Вижу приотворенную дверь, прислушиваюсь, неслышно захожу в комнату.

На кровати безмятежно спит… Людмила. Тающая, словно леденец во рту, женщина, наконец-то я тебя смог найти.

Я не верю своим глазам. Невероятно!

Я наклоняюсь над Людмилой. Неожиданно она просыпается, видит меня и… обнимает меня за шею. Ее губы шепчут:

– Ты нашел меня? Я знала, что ты придешь… Она впивается в мои губы своими и начинает прижимать меня к себе.

– Миленький, ты искал меня? Я тебе еще нравлюсь, правда?

Я не могу сопротивляться или противиться.

Я ошарашен. Все происходит настолько неожиданно, что я забываю обо всякой осторожности и представляю себя этаким пауком, которого паучиха пожирает после совокупления. В знак благодарности, что ли?

– Миленький, прости меня, что я убежала тогда, но так нужно было, иначе они схватили бы нас, – шепчет девушка, все более теряя контроль, – я ведь знала, что ты будешь со мной…

– Кто они, Людмила? Что здесь происходит? Думаешь, я не знаю, что было в сумке?

– Молчи, дорогой, молчи…

Некоторое время происходят взаимные объятия и поцелуи, а потом начинается настоящая схватка, а после и все остальное.

– Миленький, я знала, что ты меня найдешь… – шепчет девушка, которую я знал всего-то часа два, и которая тогда всячески пыталась отделаться от меня. А теперь я вместе с ней, рядом, держу в объятиях…

И вот я лежу совершенно опустошенный и без энергии.

– Миленький, я знала, что ты меня трахнешь… – уверенно говорит Людмила, пытаясь заглянуть в мои глаза. Но мне страшно неловко, хотя я не подаю вида. Пропадать, так пропадать!

В моих объятиях находится словно сгусток солнечной энергии. Эта женщина – биоэнергетический вулкан! Да, я совершенно опустошен и чувствую, что без ее тела уже не смогу так чудесно жить, потому что мне тепло, уютно и радостно возле нее. Почему я раньше не знал, как может быть хорошо с женщиной! Потому что все они – разные?

С каждой минутой силы возвращаются ко мне, и я вскакиваю, чтобы закрыть дверь.

– Почему ты здесь? Ты знаешь Фарида? – спрашиваю я. Уж слишком все невероятно складывается.

– Это я должна спросить – ты знаешь Фарида? – игривым тоном передразнивает Людмила и водит пальчиком по моей руке.

– Отвечай на мой вопрос: ты знакома с Фаридом? – настаиваю я. Я вообще люблю настоять на своем.

– Да, я знакома с Фаридом уже раз, два, три…

Да, уже четыре года. И много-много раз целовалась с ним…

– Ты хочешь меня разозлить? – я снимаю руку Людмилы со своей руки. Неужели все женщины так развращены?

– У-у! Мужчи-ина… Конечно, я хочу тебя разозлить… – совершенно спокойно отвечает девушка, соскакивая с кровати и взбивая волосы массажной щеткой.

Я не могу делить женщин ни с Цейбой, ни с Фаридом.

С меня хватит, я уезжаю. Пропади все пропадом.

Бросаюсь вниз по лестнице и убегаю. До города недалеко, и, переполненный противоречивыми чувствами, я брожу по улицам, выискивая очередные приключения. Я ждал, чтобы меня кто-нибудь зацепил, чтобы представилась возможность вылить всю злость на обидчике.

…Темной южной ночью я вернулся в гостиницу. Вахтер спал. За стеклянной дверью торчала щетка, положенная под ручку. Пришлось вцепиться в ржавые флагодержатели, подтянуться на руках, вцепиться в карниз, вскарабкаться, и пройти по нему к окну своего номера.

Но у Наташи в комнате, оказывается, идет пир горой. Вовсю светится незашторенное окно, и когда я пытался неслышно пройти по карнизу мимо него, девушки дружно закричали и начали открывать окно, благо оно открывалось внутрь. Вцепившись в меня, втащили в комнату. Девушки уже выпили целую бутыль вина и хохотали. Цейба тоже оказался там, был изрядно пьян и почему-то весело поглядывал на меня.

У меня не наблюдалось желания хохотать. У меня возникло желание напиться. Кажется, предстоит трудовая ночь: Наташа алчно смотрит на меня.

– Она твоя! – говорит Цейба. – Ты нам помог, она твоя.

Я ухожу в свою комнату. Наташа, в красном халате, идет следом. Что у нее под халатом – у меня полная информированность. Я бы сказал, избыточная информированность.

– Иди ты, Наташка, домой, я хочу сегодня побыть один.

Девушка нисколько не обиделась, даже наоборот. Вероятно, решила, что маленький перерыв в ночной работе только освежит ее. Кто знает, что она подумала.

Когда она вышла, я вытащил сумку и начал бросать туда свои вещи. Неожиданно мне попались на глаза вещи Людмилы, которые оставались в ее сумке. Гранаты ведь на дне морском! А я держал в руках женское белье и не знал, что с ним делать. Белье теплое, мягкое на ощупь. Если закрыть глаза, то всплывает образ девушки, которая была сегодня со мной. Может, все женщины такие, и что уж тут поделаешь?

Как вернуть все это барахло? Я ни слова не сказал о местонахождении гранат. Гранаты тоже следовало бы вернуть. Может, ничего не возвращать, а плюнуть и уехать? Нет, так настоящие рыцари не поступают. Есть прекрасный парень Цейба. Он-то все и передаст.

На улице, где-то далеко в городе раздалась самая настоящая автоматная очередь.

Ну и попал же я в заваруху. В городе стреляют! Вот тебе и прекрасная курортная зона. Тысячи отдыхающих, дети, инвалиды…

Сейчас я не удивлюсь, если ко мне вломится шайка с автоматами и изрешетит меня. Здесь всего можно ожидать. Это не просто мафиозные разборки. Начинается война грузин и абхазцев.

И тут ручка моей двери шевельнулась. Я бесшумно встал, вооружился боевой гранатой, разумеется, разогнув ее усики, и отошел к стене.

Ручка теперь задергалась, кто-то поскребся. Я услышал шепот.

– Милый, ты здесь?

Этот голос нельзя спутать ни с чьим другим. Людмила! Откуда она узнала мой адрес? Ах, да, я же сам ей все рассказал! А если это ловушка?

Стоя спиной к стене, я поворачиваю ключ. Дверь открывается – и входит Людмила. Она одна. У нее все такое же игривое настроение, как и прежде. Только-только я успеваю «разобраться» с гранатой, чтобы она не взорвалась, и возвращаю ее на прежнее место, как Людмила ловит мои губы и жадно целует меня. Неожиданно в дверь без стука входит Наташка. Зачем? Разве я ломился в твою дверь, когда ты трахалась с Цейбой?

– Ой, кто тут? Мне надо тебе кое-что сказать, – жарко шепчет Наташа, разглядывая девушку, которая все еще у меня в руках. Наташа оценивает свои шансы. Она их очень правильно оценивает. Они у нее нулевые.

У Людмилы игривое настроение пропадает.

– Мне уйти? – говорит она. – Ты, я вижу, тоже времени зря не терял.

Я молчу. Что мне говорить?

– Не томи, скажи, мне уйти? Моя сестра замужем за Фаридом. Он уехал к ней в Москву. Я отдыхаю здесь уже четвертый год…

Я закрываю ей рот поцелуем.

На следующий день я хожу в сопровождении прекрасного длинноногого гида по городку, уже не заботясь о том, чтобы прятать свое лицо от водителей такси.

Грузинскую мафию, которая владела таксопарком, разогнали абхазские парни с автоматами. Ходят самые невероятные слухи о количестве жертв. Грузины бросают дома и семьями уезжают в Тбилиси. В столице Грузии проходят митинги, осуждающие сепаратистов. Здесь, в Абхазии, покинутые дома грабят неизвестно кто.

Какое мне до этого дело, если я, наконец, обрел то, о чем мечтал! Мы с Людмилой целыми днями хохочем, вспоминая приключения на вокзале.

– Я просто испытывала оргазм, глядя, как ты их разбрасывал! – заходится от смеха Людмила…

Гранаты благополучно подняты со дна и благополучно переправлены в горы. Мы использовали при этом Цейбу и его акваланг. Рейтинг Цейбы среди его товарищей неизмеримо вырос.

– Это я нашел пропавший груз! – хвастает Цейба. Каждый вечер он на машине привозит нам продукты и свежие новости.

Я ошибался в характере Людмилы. Ее моральные устои оказались значительно выше и крепче, чем я предполагал. Мало того, я не только думаю, что это именно так, но также вел с девушкой открытый разговор, который она сама начала. Она вздумала изменить фамилию. На Язубец.

– Только, дорогой, я не знаю, как это сделать? Ты мне не подскажешь?

Единственное, что не совсем мне по нраву в девушке – некоторая ее несерьезность. Да ладно. Серьезности хватает у меня. И мрачности.

Людмила – москвичка, после института первый год работает в каком-то вычислительном центре. В начале сентября ей на работу.

И мне на работу тогда же. Людмила будет вычислять, а что же придется делать мне? Чтобы ни пришлось – такова судьба.

…Целых две недели я был совершенно счастлив. На вилле Фарида нас никто не беспокоил. Иногда только приезжали незнакомые вооруженные абхазцы, день или два отдыхали и снова уезжали. Фарида в городе нет. Он в Москве, иногда звонит нам. Ведет важные и секретные переговоры.

Но вот опять меня начали мучать тяжелые мысли. Я пытался анализировать ситуацию, стараясь выловить в себе ту самую зацепку, которая и порождала тревогу. Безрезультатно. Если мозг и имел какую-то информацию, касающуюся психологического состояния своего хозяина, то выдавать ее упорно отказывался. Как правило, в таких случаях следует просто ждать, пока разум не трансформирует эти знания в более приемлемую и понятную форму.

Но не теперь. В данной ситуации самым худшим было то, что я не мог найти вообще никаких поводов для тревоги. Все – в самом отличном виде, и лучшего нельзя было желать. Я жил с интересной и чрезвычайно привлекательной, и, к тому же, любимой девушкой на прекрасной вилле, занимаясь больше любовью, чем охраной дома.

Людмила заметила мое состояние, и всеми известными ей способами пыталась привести меня в нормальное расположение духа. Арсенал методов, используемых ею для этой цели, имел широчайший спектр, начиная от неожиданного, на ходу, нежного поцелуя, «нападения» сзади, когда она повисает на тебе и требует, чтобы ее несли, и заканчивая походом на море. Однако ее отчаянные попытки справиться с моей беспричинной тревогой потерпели полный провал. Если я и улыбался, то мысли мой оставались далеко. Что меня мучило, я узнал лишь потом, когда произошло такое, чего я не мог предвидеть. Здесь, в моих записках, я попытаюсь шаг за шагом воссоздать события. Для меня важна каждая деталь…

Было уже утро третьего дня, после того, как я начал, казалось бы, беспричинно тревожиться.

Началось оно, впрочем, точно так, как и утро любого проведенного здесь дня. Короче говоря, я проснулся в восемь утра в спальне и некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам шагов Людмилы. Вот на кухне звякнула посуда, зашипела льющаяся из крана вода. Я еще несколько минут тупо разглядывал потолок, ощущая нахлынувшую волну беспокойства. Оно было гораздо сильнее того, которое я испытывал на протяжении последних дней.

Это могло означать только одно: опасность достаточно близка. Она где-то совсем рядом, затаилась и ждет момента, чтобы вцепиться мне в хребет.

Внизу принялся нудно бормотать чайник. Хлопнула дверца холодильника. Людмила начала готовить свои умопомрачительные бутерброды. С этими кулинарными изысками дело вообще обстояло довольно сложно. Каждый раз, съедая на завтрак очередной «шедевр» буйной фантазии милашки, я пытался добиться от нее, что же именно мне довелось употребить в пищу. Но во всем, что касалось кулинарии, Людмила стояла насмерть и секретов не выдавала. Как правило, я несколько дней мучился этим вопросом, время от времени вновь пытаясь выудить у подруги рецепт ее очередного блюда. Но все мои уговоры не действовали, оказывались не более чем простым сотрясением воздуха. В итоге, когда путем сложных умозаключений и тщательного обследования содержимого холодильника, мне все-таки удалось получить представление об основных ингредиентах бутербродов, то волосы у меня встали дыбом. А на следующее утро Людмила подавала мне очередную горячую «загадку», в которой умудрялась совместить, казалось бы, абсолютно несовместимое. Судя по звону посуды и ароматам, доносившимся с первого этажа, в кухне готовилось нечто за гранью моего понимания. Я потянулся, чувствуя, как хрустят суставы, и не без удовольствия ощутил силу собственных мышц. У меня, действительно, отличная фигура, об этом мне не раз говорили и Людмила, у которой опыт в этом деле, несомненно, был большим, чем у меня. Людмила любила гладить тугие бугры мускулов на руках, называла меня не иначе, как «мой сисястенький», пыталась оттянуть грудные мышцы, а по спине могла колотить кулаками, что для меня не представляло ни малейшей боли. А вот по росту я не очень подходил ей. У нее – метр восемьдесят пять, у меня – метр восемьдесят шесть. Если бы мы стояли на пьедестале, то не могли бы сойти за отличный образец Его и Ее. Но я не собирался на пьедестал, предпочитая всегда оставаться в тени, подальше даже от случайных фотографов. Людмила так и не простила меня за то, что я не захотел фотографироваться с ней, когда мы гуляли по городу. Но людям моей профессии строго запрещалось афишировать себя. Для соседей и милиции я был Иваном Беловым, тридцатилетним спортсменом из Ленинграда. Молчаливым, замкнутым человеком. Никто не знал о моей жизни правды, кроме моего начальства да пары друзей. Вот, собственно, и все.

Потянувшись, я хрустнул суставами и одним сильным рывком вытолкнул тело из теплых объятий постели. Проделав несколько энергичных движений, я подхватил полотенце и направился в ванную.

– Привет, Люда!

– Доброе утро, дорогой, – отозвалась из кухни Людмила.

Один из моих вечных недостатков заключается в том, что я веду себя либо абсолютно бесшумно, либо – если в этом нет необходимости, словно карельский медведь, прорывающийся сквозь бурелом.

Но тогда-то уж я становлюсь шумным настолько, насколько это вообще возможно. В таких случаях я разговариваю исключительно командным тоном, будто и не здороваюсь вовсе, а отдаю распоряжения целому батальону.

Приняв контрастный душ, отфыркиваясь, с явным удовольствием я вытерся огромным махровым полотенцем и вернулся в комнату. На то, чтобы одеться, потребовалось не более двух-трех минут. По армейской привычке, летом я ношу практически всегда одинаковую одежду, которая состоит из светлых теннисок и легких свободных брюк спортивного фасона. Я считаю подобный стиль наиболее удобным и подходящим для всех случаев жизни. Обувь я всегда тоже предпочитаю легкую. Самое лучшее – это спортивные туфли. Я недолюбливаю кроссовки, поскольку считаю, что нога должна чувствовать почву, тогда не подвернешь стопу.

Я и сегодня не думал изменять своей привычке. Светло-синяя тенниска, темно-синие, почти черные брюки и белые туфли – вот в таком виде я спустился к завтраку.

Первое, что я увидел, был роскошный торт, на котором неровным дамским почерком Людмила старательно вывела: «Я люблю тебя, милый».

– Я тоже тебя люблю! – воскликнул я, улыбаясь.

На столе уже стояли тарелки, лежали вилки и горкой на блюде – румяные пирожки. В «рюмочках» для яиц возвышались остроконечные яйца. Масло, покрытое мелкими капельками влаги, дожидалось в фаянсовой масленке со стеклянной крышечкой. Горячий кофейник еще выпускал из узкого носика струйки пара.

Я устроился на стуле напротив окна и вздохнул, сглотнув слюну. Желудок давал понять мне, что неплохо было бы позавтракать. Но я никогда не приступил бы к еде без любимой женщины. Неписаный закон влюбленных!

И вот Людмила появилась на пороге маленькой столовой. Она гордо несла перед собой две накрытые салфетками тарелки. Возлюбленная была обнажена, если не считать невесомого пеньюара, на изготовление которого потребовалось минимальное количество ткани.

– А вот и бутерброды, – радостно сообщила она.

– Потрясающий аромат, – заявил я вполне искренне. Запах, коснувшийся моих ноздрей, был очень знакомым, но в то же время к нему явно примешивались какие-то посторонние ароматы.

«Похоже, сыр, – подумал я, – хотя… нет, пожалуй, все-таки сыр. Впрочем, я поостерегся бы поставить на это „червонец“.

Людмила торжественно поставила тарелки на стол и, словно фокусница, с хитрой гримаской сдернула салфетки.

«Ого!»– я был в восхищении. То, что открылось моему взору, больше напоминало Вавилонскую башню, чем бутерброд. И это сооружение парило, текло, шипело расплавленным сыром, каким-то невероятным соусом и еще чем-то, не вполне понятным, пахнущим специями.

Тем не менее я привык относиться к любым новым видам пищи с осмотрительностью, особенно, когда готовит женщина. Некоторое время я молча наблюдал за Людмилой, и лишь после того, как она, фыркнув, впилась зубками в бутерброд, я взял свой и откусил от него солидный кусок. Мне не раз приходил в голову вопрос: каким образом я умудряюсь есть весьма скверную пищу в школе выживания, а иногда и вот такое нечто невообразимое? Скорее всего, в моем желудке есть особый переключатель, который срабатывает всякий раз, когда я получаю задание.

– Дорогой, ты уплетаешь так, словно я тебя не кормила три дня! – пролепетала Людмила.

– Вкусно. Только с чем эти бутерброды?

– Тебе об этом лучше не знать, дорогуша. Мужчины, которые узнают секреты женщин, всегда сматываются от них.

– Тактика твоих действий изумительна! Ты настоящая женщина. Я до сих пор не знаю ни одного твоего секрета.

– А я, милый, ни одного твоего, – Людмила улыбнулась. – Я не знаю ни твоего адреса, ни твоих интересов, ни твоей профессии! Я только догадываюсь…

И тут я неожиданно сделал короткое движение рукой, что означало необходимость моментально застыть, замереть на месте. По мимике моего лица Людмила догадалась, что делать лишние движения или произносить какие-либо звуки крайне нежелательно.

Насчет слуха у меня все в порядке. И сейчас я уловил новый звук, плавно влившийся в атмосферу утра. Рокот вертолетных лопастей. Да, причем это была двухвинтовая машина. Очевидно, семейства Ка. Ею обычно пользуются медики, пожарники и милиция.

Через секунду звук вертолетных двигателей услышала и Людмила. Она прошептала:

– Это вертолетик, милый. Он обрызгивает виноградники. Почему ты испугался?

Она внимательно смотрела на меня, ожидая ответа, но я молчал. Тревога, которая мучила меня, разрослась до огромных размеров. Я уже не сомневался, что вертолет объявился не случайно. Произошло, вероятно, что-то не то. Тем более, я понимал: что среди тех, кто мог быть на вертолете, не могло оказаться кого-либо из наших, поскольку мое местонахождение знала разве что Наташка, и то, если Цейба проболтался.

Я исчез для всего мира – и все. Откуда здесь вертолет? Ведь никогда раньше его тут не наблюдалось.

Неожиданно вертолет приближается и разносит свой страшный гул над виллой, словно хочет разбросать могучим вихрем лопастей кровлю крыши.

Я не выдерживаю и выбегаю во двор. Вижу, что вертолет совершает посадку на пустыре за оградой, а из него, пока машина еще не коснулась колесами земли, выскакивает… Алексей! В руке у него автомат, и на мгновение он исчезает в пыльном вихре.

Похоже, Людмила не из трусливых, но сейчас не та ситуация, в которую стоит бросаться сломя голову. Люда осторожно выглядывала из двери.

– Спрячься в доме, – приказал я. У меня не было оружия, но я знал, где Фарид хранит свой двустволки.

Тем временем из вертолета стремительно выскочили два пятнисто-зеленых десантника с автоматами и скрылись в буро-пыльном мареве.

Один из десантников взял под обстрел площадку перед домом, сам дом и деревья, которые располагались справа и слева, а тем временем Алексей и второй десантник перемахнули через ограду и, в свою очередь, залегли, чтобы подстраховать своего товарища, который мгновенным рывком преодолел ограду.

Рокот двигателя стих. На несколько секунд в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь шумом волн, разбивающихся о скалы.

Я внимательно слушал эту тишину, стараясь уловить хоть какие-нибудь звуки, отличающиеся от монотонного шума прибоя. Голоса, работающий телевизор, смех, музыку… что-нибудь, говорящее о наличии в доме живых людей. Тщетно.

Алексей сложил ладони рупором и поднес ко рту.

– Юрий!!!

Тишина. Дом замер. Молчаливый, настороженный. На какое-то мгновение мне показалось, что сама вилла – живое существо, ждущее пока он, майор Иванов, войдет внутрь, чтобы затем смять меня, раздавить, уничтожить.

– Ю-у-у-у-ра!!! Я знаю, ты здесь, Юра! Это я – Алексей!

В следующую секунду я выскакиваю из-за укрытия и упираю ствол «вертикалки» прямо под основание черепа майора.

– Будь я проклят… – бормочет Алексей. Только один-единственный человек из тех, кого знал этот майор, умеет передвигаться абсолютно бесшумно. Это я, доложу я вам без ложной скромности.

– Юра! Молодец, ты в своем амплуа, – улыбается мой старый приятель. – Ты что, не видел, кто к тебе в гости с небес свалился?

– Видел, – спокойно говорю я, убирая охотничье ружье. – Просто хотел удостовериться…

Алексей оборачивается. В глазах у него – напряжение, но теперь я, в свою очередь, улыбаюсь. Не каждому дано переиграть своего учителя. Майор вздыхает еще раз, и, чтобы снять напряжение, мы обнимаемся.

– Как всегда… Тебя не слышно и не видно, да? Юрген? – говорит Алексей. Он улыбается, протягивая мне автомат, доставая из кобуры пистолет.

– Но ты ведь сам научил меня этому, – подтверждаю я.

– Да, да… Я уже начал ржаветь потихоньку. Спина болит, – покачав головой, отвечает Алексей. – Что-то с позвонками…

Дверь запасного выхода открылась, и на пороге появилась Людмила. Она одним взглядом оценила ситуацию и направилась к нам. По ее решительным движениям я понял: назревает скандал. Людмила, очевидно, не хотела так быстро расставаться со мной, а женщины подобного рода всегда, когда им захочется чего-нибудь, становятся страшно капризными, а в достижении своего желания твердыми, как кремень. Я же считаю подобное обращение женщин с мужчинами большой глупостью.

– Что здесь происходит? – довольно неприязненно спросила моя девочка, подходя к нам. Ее глазки уставились на Алексея. Карие глаза, обычно теплые, сейчас выглядели застывшими стеклянными шариками.

– Добрый день! – улыбнулся майор Иванов, и я вдруг заметил, как Алексей сдал за тот год, что мы не видели друг друга. Я разговаривал с Алексеем несколько раз по телефону, и мне тогда казалось, что его бодрому голосу соответствует и нормальная физическая форма. Но это оказалось не так.

Улыбка майора выглядела блеклой, усталой. Морщины в уголках губ и у глаз обозначились отчетливей и резче. В волосах – седина явно начинала свое победное шествие.

Мне даже стало немного жаль майора. Что-то произошло с ним. Надломилась невидимая пружина в груди этого некогда очень сильного человека. Я, сам того не желая, вздохнул.

– Людмила, мне нужно поговорить с Юрием, – продолжил майор.

– С Юрием? – тонкие, конечно же немного выщипанные бровки девушки вопросительно изогнулись. – Так ты, оказывается, Юрий?

– Ах, да, извиняюсь, с Иваном, с Иваном Беловым. Черт возьми, эта конспирация ни к чему, тут вообще такая каша. Я думал… Прости, Юрий, если я… – Алексей, кажется, совершил грубейшее нарушение инструкции, и теперь оправдывается как школьник, пойманный за курением в школьном туалете.

– Да у вас, я вижу, дела такие… – Людмила отвернулась.

– Очень смешная ситуация, – почесал я в затылке. – Знаешь, иди-ка ты в дом, а потом разберемся.

– Думаю, потом не будет, – Людмила нервно повела плечом. Она предпочитала обманывать других, а тут вот ее хотели оставить в дураках. Кому это понравится? – Можно тебя на минуточку? – попросила она. Когда я наклонился, она прошептала, больно и незаметно ущипнув меня: – Знаешь, как говорят современные женщины, я честная девушка, но если неожиданно ты окажешься двоеженцем, или сбежал от беременной жены… то абхазцы отрежут тебе знаешь что?

Тон, которым она это произнесла, подразумевал, что она со мной с настоящего момента в ссоре. До тех пор, пока я не дам соответствующих объяснений. Я боялся, что я немногого стою в ее глазах, поскольку не сообщал о себе никаких подробностей. И впоследствии никакие извинения и аргументы не будут достаточны, чтобы восстановить наши романтические отношения. Причем все это произошло только из-за того, что я скрывал свое настоящее имя.

Так что, дорогой, желаю тебе по-абхазскому обычаю столько язв в организме, сколько правды в твоих словах.

Она резко повернулась и пошла к дому. Ну и штучка! Придется привыкать?..

Мы проводили ее взглядами и вернулись к прерванной беседе.

– Что, у тебя – медовый месяц? Кем она тебе приходится? – довольно заулыбался Алексей. На лице у него появилось приторно-сладкое выражение. – Где ты ее подцепил?

– Это просто хорошая знакомая. Могу же я, в конце концов, немного отдохнуть! Давай лучше к делу. Итак, зачем здесь "эти ребята? В Москве военный переворот? – я кивнул на застывших посреди площадки десантников и продолжил:

– Только не убеждай меня, что ты организовал весь этот маскарад только потому, что безумно соскучился, а их захватил с собой для компании, чтобы попить абхазского винца…

Я попытался улыбнуться, но Алексей не принял шутливого тона.

– Юра, возникла очень серьезная проблема, – майор, прищурившись, смотрел в сторону моря. Несколько маленьких цветных парусов скользили по золотисто-лазурной воде, за мысом протарахтел гидроплан. На секунду его белый корпус появился из-за скал, подобно гигантской морской птице. Затем самолет развернулся, подняв фонтан брызг, и снова скрылся за мысом. Майор проследил за ним взглядом и продолжил:

– Кто-то убивает наших парней. Сперва мне показалось, что я ослышался.

– Постой, Алексей… Но у них же новые имена, фамилии, рожи, в конце концов. Никто не мог знать ни на йоту об их прошлом. Да и кому это нужно…

– Да вроде никому, однако они – классные специалисты, – сказал майор. – Ведь ты в курсе, что здесь происходит. Абхазия рвет когти к независимости. Грузины объявили войну сепаратизму. У Грузии нет настоящей армии, хороших квалифицированных работников. Они вовсю вербуют наших. И наши идут, деньги делают свое дело. А сейчас они попытались вербовать людей из нашей службы, но… абхазцы их опередили. Кроме того, у абхазцев больше связей в Москве. Произошла утечка информации о наших здешних специалистах… Они ведь предпочитают Юг…

– Кто погиб? – меня серьезно заинтересовала проблема. Невидимая опасность, которую я тщетно пытался расшифровать в эти дни, начала обретать вполне реальные очертания.

– Одного ты знал, это Соколовский… И еще трое, – Алексей печально вздохнул.

– Соколовский, Женька? Как это произошло? – быстро спросил я.

– Все очень странно получается. Соколовский взорвался вместе с катером. Мы даже не нашли тела, – майор выпрямился, и теперь по осанке в нем можно было признать профессионального военного.

– Кто мог это сделать? – я начал обдумывать информацию.

– Пока не знаем. Мы отрабатываем все варианты, но пока по нулям, – Алексей коротко взглянул на меня. – Ты ведь и сам знаешь, Юра, что у нас нет врагов внутри страны, но с этой горбостройкой все летит вверх тормашками. Все объявляют суверенитеты. Смотри, Кавказ полностью не наш: азербайджанцы, грузины, тут абхазцы. Молдавия стремится объединиться с Румынией… Украина заявляет о самостойности… – майор чуток помолчал. – По одной из наиболее вероятных версий, их уничтожили превентивно, чтобы они не перешли на ту или иную сторону, но вот Соколовский уже четко определился.

– Да, я знаю, Соколовский был в большой дружбе с грузинскими парнями. Неужели они и…

– Скорее, наоборот. Есть информация, что с ним встречались абхазцы, и между ними шли какие-то переговоры.

– И что будет дальше, по-твоему?

Мы медленно прохаживаемся по дорожке возле дома, разговаривая на ходу.

– Судя по всему, ты следующий в их списке, – констатировал майор. – Пойми меня правильно. Я вовсе не собираюсь паниковать зря, но командование решило, что будет лучше, если вместе с тобой побудут двое охранников. Пока. Некоторое время.

– О, господи… – я покачал головой. – Я собирался пожить здесь нормальной жизнью. Мне не нужна охрана, – я остановился и внимательно посмотрел на Алексея. – Ты ведь знаешь, я – профессионал и могу сам позаботиться о себе.

– Да, знаю, – подтвердил собеседник. – Но Соколовский, и те трое… Они тоже были профессионалами, и кое в чем похлеще тебя…

– Верно. Но они не знали о грозящей им опасности, а я знаю, – возразил я. – Теперь знаю. И, кроме того, ведь я здесь ненадолго.

– Конечно, но это не моя личная прихоть, Юра. Так решило командование. Хотя, если бы решал я, скорее всего, было б то же самое. Или я увез бы тебя.

– Но, товарищ майор, я хочу жить, как нормальный человек. Начать хотя бы с того, что я во время отпуска не подчиняюсь никому, и мне плевать, что именно думает по этому поводу командование.

Алексей смотрел на меня, прищурившись от яркого солнца. Он был бледноват. Солнце там, в средней полосе, не такое, как здесь. Я решил проявить твердость. Уехать с бухты-барахты, бросив и Людмилу, и ласковое море только из-за того, что кто-то с кем-то не смог договориться? Черта с два! Я буду жариться на солнце столько, сколько у меня осталось времени от отпуска.

Однако Алексей тоже решил проявить характер.

– Юра, ты и будешь жить, как абсолютно нормальный человек, обещаю тебе. С той самой секунды, как мы наведем мало-мальский порядок и попробуем выловить тех ублюдков, кто навел такой шорох среди наших. Но до тех пор Ерохов и Кузьмин будут охранять тебя.

Меня так и подмывало задать вопрос: «А что, если вы вообще никого не поймаете?» Но я сдержался.

– Ладно, будь по-вашему.

Несколько секунд я не без некоторого любопытства разглядывал десантников, а затем поинтересовался:

– Как они?

– Очень толковые ребята, – Алексей усмехнулся. – До тебя им, конечно, далеко, но в общем…

– Ясно, – я еще раз осмотрел солдат. – А не хочешь ли ты, чтобы под предлогом моей защиты я ими немного занялся?

Майор Иванов улыбнулся:

– Это попутно. Мало того, скажу тебе, что ребята заслуживают отдыха, а охранять человека на юге, возле моря, где столько тепла, солнца и девчонок, скажи, гораздо приятнее, чем во льдах Северного полюса… – Значит, договорились, – майор протянул руку. – Как только удастся получить какие-нибудь сведения об убийцах, я тут же сниму пост, лады?

– Идет, – согласился я. – Только почему ты прилетел на гражданском вертолете?

– Ты хотел бы, чтобы я опустил на эти дома эскадрилью «вертушек»? – лицо майора сияло хитростью.

Я смотрел, как Алексей направился к вертолету. Лопасти дрогнули и начали свое движение по кругу, сперва медленно, затем все быстрее и быстрее, пока не слились в одну серебристо-мутную окружность. Майор пригнулся, придерживая кепи защитного цвета, чтобы та не слетела. У самого вертолета, прежде чем забраться в кабину, Алексей приказал что-то летчику, и тот вытолкнул из кабины два объемных рюкзака. Это вещи моих охранников. Похоже, в рюкзаках найдется кое-что не только для моей охраны. Потом майор махнул мне рукой, словно хотел приободрить меня.

Я улыбнулся и махнул в ответ. Пятнистая фигура моего учителя скрылась во чреве зеленого вертолета. Ветер, поднятый винтами, гнал через площадку пыль, срывал листья с густого кустарника. Казалось, что это не листва, а хлопья камуфляжа крутятся в турбулентном потоке.

«Вертушка» оторвалась на полметра от земли и стала похожа на гигантскую стрекозу, наблюдающую за людьми отливающими радугой стеклами. Хвост вертолета с рулевыми плоскостями приподнялся, вертолет быстро развернулся на месте, взмыл вверх, залег в вираж и ушел в сторону моря. Почти у самой воды он выровнялся, описал дугу и скрылся за скалой.

…Я подождал, пока смолкнет шум вертолетных винтов и, повернувшись, зашагал к дому. Один из охранников прошел чуть вперед и остановился у края площадки, оглядывая заросли. Автомат он держал немного расслабленно, палец спокойно замер на спусковом крючке. Другой из охранников, Ерохов, остался стоять у двери. Как и напарник, десантник посматривал в сторону кустов, деревьев и небольшого холма, заросшего густой сочной травой, на которой паслись четыре козы.

Я успел сделать лишь несколько шагов, как из дверей дома появилась Людмила. Она торопливо подошла ко мне и встревоженно спросила:

– Ну что, Юрий-Иван, тебе на подмогу подкинули двоих головорезов? Ты будешь трахать меня, а они будут держать свечки в ногах? Кто ты на самом деле?

Я знал, что любопытство женщин как нельзя более удобный предлог для того, Чтобы сгладить ситуацию. Людмила заговорила первой, а я сделал вид, будто ничего не произошло, и спокойно ответил:

– Успокойся, я никуда не ухожу и не уезжаю, если ты это имеешь ввиду. Буду всегда с тобой, а эти парни просто присмотрят за домом.

Девушка вздохнула с явным облегчением, сделала еще шаг ко мне, желая по обыкновению обвить мою шею руками, но посмотрела на солдат – и вздохнула. Теперь придется от многого отвыкать. Особенно от привычки расхаживать совершенно голой.

– Значит, ничего страшного. Но только ты мне расскажешь, как – все-таки тебя зовут?

В следующий момент она уже лежала на земле, прижатая моим телом. Я не смог бы объяснить, что произошло. То ли шорох, который уловил натренированный слух, то ли движение – даже не движение, а лишь намек на него – отмечено глазом на вершине соседнего холма. Этого я не знал. Но тело среагировало быстрее, чем пришло осознание факта: там, наверху, на холме, кто-то был. И этот кто-то не хотел, чтобы его заметили.

Именно потому я и очутился на земле за долю секунды до того, как затаившийся на вершине холма человек нажал на курок «калашникова», и первая очередь разорвала спокойное утро.

Выстрелы ударили резко. Пули прошли через двор, наискосок, снизу вверх. Они не задели ни Людмилу, ни меня, но зацепили охранников. Я видел, как охнув, схватился за плечо Ерохов, нога парня подогнулась, и он упал, открыв спиной дверь в дом. Кузьмину повезло меньше. Первой очередью ему прострелило грудь, и в момент, когда голова десантника коснулась земли, тот был уже мертв. Его открытые глаза мутно смотрели в сторону ярких пятнышек парусов на искрящейся солнцем воде, но он теперь не воспринимал этого.

Стрелок быстро опустошал магазин. Пули впивались в дверной косяк, вышибали стекла, крошили черепицу на крыше и высекали искры из булыжника у крыльца.

Я сообразил: основной мишенью убийцы являлись вовсе не мы с Людмилой, а охрана. Любой человек, хоть что-нибудь понимающий в стрельбе, изрешетил бы всех находящихся на площадке перед домом, прежде чем те успели бы крикнуть «на помощь!».

Еще в Ферудахе, в учебке, инструктор по стрельбе сказал нам:

«Запомните раз и навсегда, задницы! Стреляя, не держите курок нажатым слишком долго. Три, максимум пять выстрелов! Иначе вы никого не прижмете, а только растрясете себе отдачей кишки. Усекли?».

И в двадцать глоток, хором: «Так точно, товарищ сержант!».

Стреляющий не отпускал курок вообще. Он, похоже, задался целью выпустить всю обойму за минимально возможное время. Надо сказать, это ему вполне удалось. Расстреляв все патроны за полминуты, автоматчик прекратил огонь.

Я ожидал этого момента. Ухватил Людмилу под руку и бросился в дом. Нам удалось пробежать оставшиеся семь метров и рухнуть на пол, прежде чем новая волна свинца искрошила рамы в щепки. Теперь от окон остались лишь ошметки да мелкие осколки стекол, засевшие в щелях.

Я выглянул в окно и на вскидку послал два заряда на вершину холма из «вертикалки». Оттуда вновь ударила автоматная очередь.

Ерохов судорожным движением подтянул ближе свое отяжелевшее тело и замер у стены. Пальцы его впились в простреленное плечо. Камуфляжная куртка пропиталась кровью. Кровь стекала по ключице, воротнику, плечу на пол и собиралась в темную густую лужицу около шеи. Огромные, белые от боли глаза вопросительно смотрели на меня.

– Подожди, – я взял автомат Ерохова и осторожно выглянул в окно. Вершина холма была пуста.

Я знал, что делать. Но для того, чтобы предпринять меры, мне нужно выйти из дома. Но ведь и в доме уже могли быть враги. Я понимал: сейчас стрелок не мог достать огнем, но пройдет какое-то время и он, наверняка, сунется сюда. В этом случае лучше забаррикадироваться. Надо срочно звонить в город. Пусть присылают помощь. Ерохов практически выведен из строя, а убийца, если он один, вполне может оказаться более профессиональным в ближнем бою, чем в стрельбе. Кроме того, он мог забросать дом гранатами. Гранаты не давали мне покоя. Выхода, казалось, не было.

– Ну, как ты? – я взглянул на Ерохова.

– Нормально.

Голос десантника дрожал. Он потерял много крови. Она и сейчас сочилась сквозь пальцы, и парень быстро слабел. Лицо его приобрело грязно-серый оттенок. С минуты на минуту Ерохов мог потерять сознание, и тогда драться он не сможет. Но хотелось надеяться, что у него все-таки хватит сил нажать на курок.

– Все будет в порядке, приятель, – сказал я неестественным голосом, которому не верил и сам.

Я оставил автомат Ерохову, зарядил свое ружье и повел испуганную Людмилу наверх. Быстро обшарил дом и убедился, что в доме нет никого. Тогда схватил трубку телефона. Она молчала. Провод, конечно, обрезали.

Как только я разок мелькнул в окне, так стрельба вспыхнула с новой силой. Я залег на пол, уложив рядом испуганную не на шутку девушку.

– Спускайся вниз, в подвал.

Стальные «осы» с треском впивались в стены, что-то грохнуло, вероятно, сорвалась одна из полок. Стрелок перенес огонь на входные двери: он явно хотел, чтобы из дома никто не вышел. Я забрался в комнату, где был металлический шкаф с оружием, взял «вертикалку». Наполнил карманы патронами. Прихватил с собой и двустволку двенадцатого калибра.

Внизу прогрохотала автоматная очередь, и я услышал сдавленный женский крик. Я бросился вниз. У меня не оставалось времени на раздумья. Влетев в гостиную, я увидел на полу распростертое тело Ерохова. Его автомата нигде не было.

Я кожей ощущал присутствие в доме еще одного человека и вошел в подвальное помещение с твердым намерением: если с головы Людмилы упал хоть один волос, я отыщу негодяя и нашпигую его свинцом с головы до пяток. Я его разорву. Удавлю.

Но тот и не думал прятаться. Щеголеватый молодой человек вольготно развалился в кресле из лозы.

Черные волосы коротко подстрижены, тонкие ухоженные усики примостились под такими же тонкими губами. Острые черные глаза настороженно наблюдали за мной. В смуглых руках с беловатыми ладонями – автомат.

Я почувствовал, как меня захлестывает волна бешеного слепящего гнева. Мне казалось, что сейчас я взорвусь от дикой, душащей меня ярости. Она застилала глаза кровавой пеленой, и в какую-то секунду я испугался, что теряю над собою контроль. Это было самое худшее. Нельзя позволять себе срываться. Выпустить из себя гнев – значит потерять драгоценные секунды. А их и так слишком мало.

– Где девушка? Что с ней? – глухо выдавил я из себя.

– Ну спокойно, спокойно, парень, – щеголь ухмыльнулся. – Мне чертовски сложно разговаривать с человеком, который держит в руках два дробовика. Чертовски сложно – и неприятно.

Я не двинулся с места. Не шевельнулся. Только чуть напряглись пальцы сразу на всех четырех спусковых крючках. Щеголеватый парень заметил это. И испугался. Он постарался не показать это внешне, но, тем не менее, быстро заговорил:

– Товарищ капитан, ваша девушка в безопасности. Но… Что будет с ней дальше, зависит только от вас. Только от вас. Мы хотели бы обсудить с вами одно предложение. Вы выполняете одно маленькое поручение для нашего государства – и получаете вашу даму назад живой и невредимой.

Щеголь продолжал изучать меня, а я лихорадочно обдумывал ситуацию.

– Я надеюсь, вам понятно, о каком государстве идет речь? – продолжал молодой человек. – Кажется, ясно, что речь идет о Грузии.

На хрена мне была нужна Грузия, когда меня интересовала только моя девушка? Но где же она? И тут я впервые понял, как мне дорога эта женщина, с которой я провел не более двух недель. Что она со мной сделала? Почему я так дорожил ею? Кто мне Людмила? Случайная встречная. Но эти люди знают мое звание, а, значит, и то, что я делал в Афганистане. Мало того, эти сволочи, скорее всего, в последнее время следили за нами. Именно потому я и предчувствовал опасность. То, что они хотят получить в качестве услуги, вероятно, связано с террористическими действиями против абхазцев. Отпустят ли они Людмилу в том случае, если я пойду на сотрудничество с ними? Вряд ли. Зная о моем прошлом, черты моего характера, эти люди должны понимать, что произойдет с ними после того, как Людмила окажется в безопасности. Значит, полагаю, они попытаются убрать ее после задания. Проще попытаться перехватить мою девушку сейчас, пока она где-то здесь.

И тут я услышал гудение мотора. Это работал движок «Уазика». Машина урчала, гул мотора сначала усиливался, а потом стал затихать.

– Ваша дама, товарищ капитан, очаровательна, – продолжал свою речь молодой человек, поскребывая усики. – Грустно было бы узнать, что ей, может статься, придется обслужить целый взвод новобранцев.

Такого ему не следовало говорить. Я почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног. Я никогда не отличался особой ревнивостью, ибо считаю подобное чувство пережитком прошлого, вроде паранджи, но тут у меня просто закипела кровь. Пальцы на спусковых крючках начала сводить судорога. А юный подлец все говорил:

– Так вот, товарищ капитан. Мы решили, что в свете всего сказанного выше нам удастся склонить вас к сотрудничеству. Верно?

Ответ был лаконичен:

– Нет!

А в следующую долю секунды мои пальцы одновременно нажали на все спусковые крючки. Выстрел был настолько оглушительным, словно взорвалась динамитная шашка. Все заволокло дымом. Щеголя швырнуло к стене, перед моими глазами мелькнули ребристые подошвы кроссовок парня. Голова его, вернее, то, что от нее осталось, глухо шмякнулось о деревянный пол подвала. На серых стенах налипли сгустки крови и еще много чего… Я бросил ружья крест-накрест на труп бандита, схватил его автомат и побежал наверх, на ходу проверяя магазин. Автомат был ероховский, половина магазина неизрасходована. На первом этаже в луже крови четко отпечаталась подошва милицейского ботинка. Те, кто увез Людмилу, в милицейской форме! Неприятное открытие еще более встревожило меня.

Я выскочил из дому. Различил шум удаляющегося автомобиля. Пока они будут петлять среди домов, я успею выскочить к берегу и сесть на катер Фарида. Где ключи от замка? Где-то там, на кухне. Быстро возвращаюсь в дом, нахожу ключи. Прихватываю пластиковую канистру с бензином. Сломя голову, мчусь к мосткам. Туда метров триста. На пустынном берегу – никого. Вскакиваю на мостки. Катер на замке. Поворот ключа, бросаю цепь на катер, толкаю его от мостков подальше. Запрыгиваю в него и срываю дермантиновый капюшон с мотора. В баке на дне есть немного бензина, но я доливаю бензин из канистры. Быстрее, быстрее! Я должен пересечь бухту за десять-пятнадцать минут. Лихорадочно вспоминаю свои познания в морском деле. Узел – это, кажется, миля в час. Катер идет по воде со скоростью тридцать узлов в час, то есть около пятидесяти километров в час. Напрямую через бухту я выигрываю в расстоянии примерно в два раза. А похитители вряд ли будут мчаться со скоростью сто километров в час. У меня есть время! Дергаю трос, заводную ручку. С первого раза мотор не заводится. Дергаю еще несколько раз. Мотор взревел, катер вертится на месте. Берег начинает скользить мимо. Направляю катер в море. Посматриваю на сушу и, наконец, вижу злополучный «Уазик». Вот дорога уходит дальше от берега. Именно на это я и рассчитывал. Сейчас главное – правильно рассчитать, где мне причалить.

Катер скользит по воде, оставляя за собой две пенистые линии. Только бы они не догадались о катере и не свернули! Пусть лучше не обращают внимания на море вообще. Мало ли кому вздумалось прокатиться на катере.

Берег начинает приближаться. Здесь камни, галька и поросший кустарником холм. Именно тут дорога приближается к побережью, огибая холм со стороны моря. Сюда я и направляю катер. Вот он вылетает на берег, днище шуршит по гальке. Мотор глохнет. Я бегу к шоссе наперерез похитителям. Вот и они. Я успел тютелька в тютельку. Залегаю за кустом, и из укрытия бью короткой очередью, по колесам «Уазика». Автомобиль идет юзом и заваливается на бок. Из него выскакивают двое, один начинает беспорядочно стрелять из автомата по кустам – совсем не в мою сторону. Они явно не ожидали нападения. Второй вытаскивает еще одного.

Где Людмила? Неужели ее там нет?..

Мчусь что есть духу к ним, стараясь держать их под прицелом, хотя патронов в магазине больше нет. Невысокий курчавый парень бросается на меня, размахивая автоматом и явно стараясь ударить прикладом. С первого же взгляда я понимаю, что парень далеко не профессионал и владению подобным приемам не обучен. Это даже забавляет меня. Качнувшись в сторону, я переношу тяжесть тела на левую ногу, а правой ударяю нападающего в живот. Парень переламывается в пояснице, словно складной метр. Выхватываю у него автомат и коротким ударом в челюсть валю второго. Дело пошло на лад. Третьему, который уже вылез из кабины и немного оглушен падением, достается больше, чем первым двоим, вместе взятым.

Перехватив АКМ за ствол, использую автомат как дубину, раздаю удары направо и налево.

Но все же на стороне противника численное превосходство. Кто-то изловчившись ударяет меня по голове. Автомат вываливается из моих рук. Удары повторяются, обхватываю голову руками, и тут удары начинают сыпаться со всех сторон. Похитители, впрочем, стараются не наносить мне увечий.

Переворачиваюсь на спину и резко выбрасываю ногу. Подошва туфли оказалась достаточно тонкой, и я чувствую, как прогибается и ломается грудная клетка бандита – да, несомненно, что-то хрустнуло в ней.

Следующий «кадр», подскочивший сбоку, занес автомат над моей головой, намереваясь оглушить, но, как и его предшественник, нарывается на сильнейший удар ногой в живот.

В ту же секунду кто-то навалился на меня, удерживая мою голову болевым захватом. Четыре ствола уставились на меня черными провалами, и хриплый голос процедил с нескрываемой ненавистью:

– Одно движение, мать твою, и я тебе башку размозжу, понял?

Понимаю: вздумай я пошевелиться, и похитители могут открыть огонь. Вряд ли они убьют меня – я зачем-то им нужен, – но прострелить плечо действительно могут. А мне надо оставаться боеспособным.

Стоявшие надо мной люди расступились, пропуская вперед очередную фигуру. Солнце светило тому человеку в спину, и я не сразу смог разглядеть его. Несколько секунд я всматривался в крепкое тело с мощными покатыми плечами борца-тяжеловеса, бычью шею, широко расставленные ноги, твердо упирающиеся в землю. Где я видел этого типа?

Внезапная догадка пронзает меня: так это же подстреленный десантник Кузьмин, которого приволок Алексей. Вот те на! Хорош охранничек!

– Кузьмин! – мне показалось, что начинаются галлюцинации. – Ты же мертв! Я сам видел, как тебя изрешетили!

Здоровяк улыбнулся и покачал головой.

– Я мертв? Ты ошибся, Юрген. Я жив. А здорово ты машешься!

Холодные рыбьи глаза внимательно изучают меня. Было видно, что подобная картина доставляет Кузьмину удовольствие. Кошачьи усы на, круглой физиономии топорщились, прикрывая верхнюю губу.

Ствол пистолета, который утопал в широкой ладони, скользит по усам, оглаживая их. Это тоже была привычка. Вот так пополнение! Что он, на лету продался грузинским службам? Новая генерация. Без идеалов, без совести. Давай пару тысяч баксов – и они запросто продадут мать родную. Молодой еще, а такой прыткий. А остальные? Какие они все наглые!

– Ты видел маленький спектакль и попался. Небольшие пиротехнические эффекты… Ты не следишь за развитием техники, Юрген. Сейчас она все решает. – Кузьмин распрямил плечи. Ему явно нравилось читать нравоучения. Далеко пойдешь, Кузьмин. Далеко, если я тебя не остановлю. – А сейчас сцена вторая. Час расплаты за несговорчивость, товарищ капитан. – Кузьмин направляет пистолет в мою сторону, целится в живот, палец не спеша потянул курок и я понимаю, что сейчас раздастся выстрел. Я только не могу сообразить: если меня изначально собирались убить, зачем устраивать представление?

Пистолет «издал» огромный жирный плевок. Я почувствовал удар в правый бок, а затем все завертелось перед глазами. Физиономия Кузьмина расплылась, потеряв очертания. Фигуры стоявших рядом похитителей помчались по кругу в диком бессмысленном хороводе. В ушах стоял Звон, становившийся с каждым мгновением все сильнее. Наконец, черная холодная пустота накрыла меня, и я провалился в беспамятство…

…Сначала я решил, что это полная луна. Она не имела четких очертаний, границ, разделяющих свет и тьму. Просто ярко-желтое размытое пятно над моим лицом. Но когда его закрыло темное очертание чьей-то головы, я понял: это не луна. Это – лампа. Под лопатками я ощутил что-то холодное и решил, что, скорее всего, стол. Сознание медленно всплывало из дурмана небытия. Оно словно поднималось из какой-то невероятной глубины к поверхности, у которой легче дышалось, а предметы становились все отчетливей, приобретая присущие только им особенности.

Рядом с первой головой возникла вторая, затем третья. Перед моим лицом поплыли голубые струйки сигаретного дыма. Они завивались кольцами, распадались и плыли дальше в тяжелом спертом воздухе помещения.

– Ну что, очухался? – голос принадлежал Кузьмину. – Не волнуйся, это всего лишь транквилизаторы. Так что, пока с тобой ничего страшного.

Мне захотелось сесть, но тело отказывалось повиноваться мозгу. Оно все еще подчинялось накачанному в кровь дурману, и ему было плевать на то, чего хотелось его хозяину. Единственное движение, получившееся более-менее четким – поворот головы.

Я открыл рот и с невероятным усилием выдавил из себя:

– Где Людмила?

В этом вопросе заключался весь смысл моего существования. Жизни. Да, я теперь жил ради этой девушки.

– Ты еще не забыл ее имени? – издевательский тон, с которым говорил Кузьмин, явно рассчитан на то, чтобы разжечь меня.

Язык, опухший, сухой, еле ворочался во рту. Горло саднило. Казалось, туда затолкали сухой песок и заставили меня глотать его.

Кто-то вышел из-за спин уже стоявших вокруг людей. Мягкий вкрадчивый голос спросил:

– Вы понимаете меня, капитан?

Из-за транквилизаторов я не мог даже как следует разглядеть говорившего, но голос свидетельствовал за себя. В нем присутствовала какая-то необычайная сила, требующая беспрекословного подчинения. Несомненно, этот человек много и долго командовал. И вот теперь он, склонившись к моему лицу, задал вопрос:

– Вы понимаете меня, молодой человек?

– Да, понимаю, – выдохнул я. – Зачем я вам нужен… Зачем вы украли девушку?..

По мере того как из меня выходили эти щедро разбавленные яростью слова (так, по крайней мере, мне казалось), я все больше и больше обретал контроль над собственным сознанием. Я уже достаточно четко различал стоящих вокруг меня людей, да и язык теперь не казался таким непослушным, как пять минут назад. Закипающая в груди злость помогла мне удерживаться на поверхности реальности, подобно спасательному кругу, удерживающему утопающего на воде.

Повелевающий голос принадлежал человеку уже не молодому, сухощавому, с живыми и проницательными глазами. Как я его ненавидел! Наши глаза встретились. Если бы мой взгляд мог убить, этот человек давно бы валялся мертвым у стола, но, к сожалению, чудес не бывает…

Незнакомец наклонился еще ниже и ласково зашептал мне на ухо:

– Капитан спецназа, не только вы не понимаете Кавказа. Для вас, русских, жизнь устроена по-другому, – он выпрямился и вальяжно заложил руки за спину, давая возможность присутствующим еще раз разглядеть новенький, с иголочки, мундир с красивыми, но совершенно непонятными мне обозначениями на погонах… – Моей стране нужны люди, знающие, что такое порядок, – продолжал он уже нормальным голосом, правда, чуть громче, чем требовалось. – Порядок! Дисциплина! Для моей страны слова «президент» и «порядок» должны стать синонимами. Наш президент Гамсахурдия присвоил мне, своему старому приятелю Coco, звание генерала. И я должен оправдать это доверие, я – Сосойя Горделадзе…

– Ну и зачем ты мне это говоришь? – я не совсем еще соображал. Мне необходимо было выиграть время для того, чтобы принять единственно верное решение.

Я оценивал свои возможности. Наверняка мне удастся высвободиться. Перебить охрану этого Сосойи и придушить самого полоумного фюрера не составило бы проблемы. С Кузьминым придется повозиться, но это тоже не смертельно. Только вот где Людмила? И что с ней? Как и меня, ее накачали наркотой? Возможно, одно неверное движение, и ее убьют. Нет, сейчас я не могу так рисковать.

– Вам придется вернуться к своим друзьям абхазцам и убить… – Сосойя Горделадзе сделал паузу, – и убить их предводителя Фарида. Этого ублюдка!

– Пусть лучше это сделает Кузьмин, – спокойно возразил я. – Ему нравятся такие задания. Верно, Кузьмин? Тебе ведь нравится убивать?

Кузьмин, стоящий тут же со штык-ножом в руке и поглаживающий острием густые усы, ухмыльнулся по-кошачьи, пожал плечами и констатировал:

– У нас один учитель, капитан, майор Иванов, а это очень хороший учитель.

Я ожидал, что мой спокойный тон еще больше раззадорит новоиспеченного генерала и, возможно, воспользовавшись суматохой, мне удастся что-нибудь предпринять, но Сосойя Горделадзе вдруг замер, выдохнул и… рассмеялся.

– Нет. Кузьмину не удастся даже близко подойти к Фариду. Нам прекрасно известно, что Фарид доверяет вам как старому приятелю. Вы ведь служили вместе. Так что хочется вам этого или нет, а придется поработать на нас. Вы будете отпущены на все четыре стороны, если согласитесь вылететь в Москву к Фариду, найти его там и убить. Не найдете его там, возвращайтесь сюда, разыщите его тут, и милости просим к нам, но с его головой.

Новоиспеченный генерал замолчал, ожидая реакции на свое предложение, а потом, поскольку ее не последовало, продолжил:

– Нам пришлось очень постараться, чтобы выйти на вас, капитан. Мы потратили большие, – нет, огромные, – деньги, чтобы найти ваших людей, попытаться завербовать их. Мы так нуждаемся в настоящих специалистах. Конечно, армии у нас пока нет, можете не тревожиться, но скоро мы получим настоящую боевую поддержку… А сегодня занимаемся командными кадрами. Но, как сами понимаете, с переменным успехом. А вот чтобы вы находились сейчас в таком состоянии, пришлось даже инсценировать убийство Кузьмина. Правда, результат оправдал затраты. Майор Иванов боялся за вас, именно он вывел на вас, сам того не желая. Он просто попался на крючок и кинулся к вам сломя голову. Будь он умнее, нам бы, конечно, не удалось найти вас. Зато теперь вы в наших руках и станете делать то, что мы вам прикажем…

Сосойя Горделадзе не закончил свой монолог. Я усмехнулся и сказал, глядя ему в глаза:

– Знаешь, батоно, пошел ты к такой-то матери!

– Вай ме! – воскликнул Сосойя Горделадзе. Лицо генерала приняло синюшный оттенок.

«И этот человек мечтает стать государственным деятелем? Хочет, чтобы его принимали правители в других государствах? – думал я. – Как представить этого бывшего мафиози, продававшего разбавленный бензик, за одним столом совещаний с натовскими генералами? Хотя вообще-то в политике всякое возможно…».

Сосойя Горделадзе несколько секунд смотрел на меня, и в его зрачках сверкало такое бешенство, что я ощутил нечто, похожее на удовольствие. Видимо, я «достал» его всерьез. Будучи, как и большинство кавказцев, человеком вспыльчивым от природы, Сосойя Горделадзе был готов растерзать обидчика. Но тут у меня оказалось преимущество. Я ведь нужен генералу целым и невредимым. И мы оба понимали это.

Сосойя Горделадзе сделал повелительный жест рукой. Высокий парень с огромной пышной шапкой кудрявых волос схватил меня за голову и повернул лицом к двери. Пальцы у него были длинные, теплые и влажные. От них остро воняло рыбой. Меня чуть не стошнило.

В довершение всего, цепи, которыми меня привязали к столу, натянулись и впились в тело с такой силой, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. Но то, что я увидел, оказалось гораздо больнее и вызвало новую волну ярости и бессилия.

Лысый коренастый толстяк с безразличным лицом вкатил в комнату инвалидную коляску, к спинке которой была привязана Людмила.

Тело Людмилы, обмотанное телефонным проводом, показалось мне маленьким и беззащитным. Хотя я знал, что это не соответствует действительности. В свое время я сам удивлялся, что Людмила очень крупная. А здесь выходило наоборот. Рот Людмиле перетягивал красный платок, создавая впечатление дикой ухмылки.

– Людмила! – Я рванулся к девушке, но цепи удержали меня.

Не говоря ни слова, Кузьмин подошел к креслу, охватил Людмилу за волосы и приставив к ее горлу штык-нож, ухмыльнулся. Я видел, как дрожат его руки. Я понимал: в какой-то момент жажда смерти у Кузьмина может взять верх над разумом, и тогда случится непоправимое. Улыбка на губах убийцы приняла зловещий оттенок. В глазах зажглись оранжевые угольки. Подобное я видел у некоторых людей во время боя, когда те впадали в экстаз от убийства очередной жертвы. И любимым оружием мясников является тоже всегда кинжал, нож, вообще любое режущее или колющее оружие. Отточенный до остроты бритвы нож с широким лезвием, одна грань которого служила обычным резаком, другая – зазубренная – предназначалась для преодоления заграждений из колючей проволоки. Теперь эта зазубренная сторона нетерпеливо дрожала на шее девушки. Глаза Кузьмина начала затягивать страшная туманная дымка – верный признак того, что убийство может случиться в любой момент.

«Надо привести его в чувство, – подумал я. – Обязательно прямо сейчас!»

Я уже открыл рот, чтобы заорать, но тут Сосойя Горделадзе громко и отчетливо произнес:

– Итак, капитан… – Серо-туманная дымка в глазах Кузьмина начала рассеиваться, – …если вы убьете предводителя абхазцев, я верну вам девушку в целости.

Кузьмин убрал нож от горла Людмилы.

– Если же вы попытаетесь совершить что-нибудь, направленное против нас, ваша возлюбленная тоже вернется домой, но… – Сосойя Горделадзе выдержал театральную паузу и эффектно закончил —…но через наши казармы!..

Мне хотелось плюнуть в эту самодовольную рожу, однако я понимал сложность своего положения. Ничего иного не оставалось, как только согласиться на предложение генерала.

Мне завязали глаза, вывели на улицу. Я почувствовал свежее дуновение ветра, в ноздри ударил аромат цветущих роз. Уже тогда я старался запомнить это место, так как знал: мне придется сюда вернуться во что бы то ни стало. Ровное и мощное гудение раздалось невдалеке. Шум двигателя самолета! И крик чаек. Неужели это тот самый белый гидроплан, который я видел недавно?

Меня посадили в автомобиль и повезли. Везли довольно долго. Потом развязали глаза. Я увидел, что мы едем в джипе «ниссан». Вскоре мы остановились возле аэропорта. Что это за аэропорт? Что это за город? Скорее всего, Сухуми. Сквозь боковое стекло я видел, как будущие пассажиры входят в здание. Вот прошли два милиционера. Они беззаботно прохаживались, вооруженные новенькими дубинками. Но внимание их больше привлечет пьянчуга да хулиган, чем плененный в такой шикарной машине.

Кузьмин, сидевший рядом с водителем, которого иногда называл «Дато», усмехнулся. Водитель опустил стекло и выставил на улицу мясистую руку. Где я видел этого человека? Слишком знакомо мне это хищное выражение лица!

Сквозь открытое окно в салон вплыл шум аэропорта. Возбужденные разговоры, мелодичные звонки, оповещающие о том, что начинается посадка на тот или другой рейс.

– Георгий проследит за тем, чтобы ты поднялся на борт самолета, а Теймураз, – сказал Кузьмин, – полетит с тобой до самой Москвы. Это затем, чтобы ты сошел с самолета именно в Москве.

Георгий был щуплым низеньким брюнетом, сидевшим слева от меня, а вот Теймураз – долговязым кудрявым крепышом в аляповатой панаме. Он прижимал меня локтем справа.

– Если кто-нибудь из них в условленное время не позвонит мне, – продолжал Кузьмин, – можешь попрощаться со своей душкой.

«Скотина», – только и подумал я. Потом потер глаза и вздохнул.

– Сколько тебе платят, Кузьмин? – поинтересовался, не надеясь получить ответ.

Тот усмехнулся.

Смешок прозвучал издевательски, но сейчас я не мог позволить себе дать волю чувствам. Кузьмин обернулся и, весело глядя на меня, ответил:

– Мне платят по пятьсот баксов в день. А что? Если бы ты был с ними, – он кивнул на сидевших возле меня справа и слева, – с нами, – Кузьмин поправился, – то получал бы всю тысячу.

Он довольно загоготал. Я смотрел в его скошенный коротко остриженный затылок и думал о том, что Кузьмин оказался б первым человеком, которого я, Юрий Язубец, сейчас убил бы с удовольствием. Но нужно дождаться момента.

Теймураз ткнул меня локтем в бок и, глуповато улыбаясь, кивнул:

– Давай, двигай.

Эта идиотская улыбка умственно ущербного человека не сходила с его губ на протяжении тех двух с половиной часов, которые я мог видеть Теймураза. Создавалось впечатление, что этот парень родился с улыбкой, живет с ней и помрет также, оскалясь и пуская слюни в приступе старческого маразма. Ему бы сидеть где-нибудь в горах и всю жизнь доить коз. Козы не воспринимают таких улыбок. Им все равно. Но он не желает доить коз, мотыжить кукурузу. Он, наверное, хочет быть, как и Сосойя Горделадзе, генералом. Если это так, то Теймураз принесет много зла людям; конечно, если ему удастся дожить до старости, но, учитывая его склонности, я бы усомнился в такой возможности.

Георгий выскочил из машины и теперь стоял, озираясь по сторонам, явно копируя какого-то киногероя.

Похоже, и этому не удастся умереть своей смертью, подумал я. Ему тоже следовало бы уйти в горы и доить коз.

В этот момент локоть Теймураза вонзился мне под ребра.

– Давай, давай, поторапливайся. У тебя рожа, словно аджикой обжегся…

Я покачал головой, словно говоря: «Ну, это ты уж точно зря, дружок. Что-то я, может, тебе и простил бы, но только не это». И выбрался на улицу.

Нескладный из-за своего роста – не меньше двух метров – Теймураз вылез следом. В пиджаке, который был ему мал на пару размеров и цветастой панаме он очень напоминал идиота, которого вывели на прогулку. Ухватив меня за локоть, грузин подтолкнул меня к дверям аэровокзала.

Мне ничего не оставалось, только подчиниться. Сейчас эти ребята были хозяевами положения. Но сначала я обернулся и, глядя Кузьмину в глаза, тихо пообещал:

– Я вернусь.

В следующее мгновение я уже вошел в здание аэровокзала, малозаметно удерживаемый под локти двумя сопровождающими.

Через застекленные двери я видел, как Кузьмин кричит, и я скорее понял, чем услышал:

– А я тебя буду ждать!!!

У меня был план. Как раз такой, каких я не любил. Когда план не продуман, велик риск, что все может рухнуть из-за пустяка. Нельзя отдаваться на волю случая. Все зависело от типа самолета, в который меня собирались посадить вместе с Теймуразом. Но другого плана у меня все равно не родилось. Вполне возможно, то, что я задумал, пойдет прахом. Но разве лучше сидеть сложа руки, прилететь в Москву, найти по указанным адресам армейского друга, справедливого человека, хорошего товарища, и убить его? А затем, вероятнее всего, погибнуть самому, будучи отомщенным со стороны абхазцев или убитому самими же моими похитителями?

Мне ничего не стоило прикончить этих двоих идиотов-козодоев прямо сейчас, здесь, и если бы не телефонный звонок, я так бы и поступил. Теперь же надо было выжидать.

Георгий болтал не переставая. Мало того, он крутил головой на триста шестьдесят градусов, успевая оглядеть всех проходивших мимо девушек.

Я вздохнул. Сосойя Горделадзе, генерал-новичок, не умел подбирать людей. Из всех, кого я успел увидеть, только Кузьмин внушал опасения. В открытом бою я, пожалуй, одолел бы его, но, уступая по физическим данным, Кузьмин компенсировал это хитростью. Он действительно был хитер. Хитер и опасен, словно камышовый кот. Или как рысь.

Мы вышли через зал ожидания к билетным кассам «Аэрофлота». Иногда мне приходилось отвлекаться, чтобы ответить на очередной вопрос болтуна Георгия. Меня раздражал словесный понос вообще, от кого бы он ни исходил, но слушать трепотню врага оказалось во сто крат труднее. Тем не менее я не подавал виду, что раздражен. Напротив, даже улыбался.

– Так вы, значит, служили в спецназе? Класс! – Георгий восхищенно прищелкнул языком. – Вот Теймураз тоже в армии служит, – сравнение показалось ему забавным, и он засмеялся. – Нет, ну правда… Что может быть лучше, чем друзья по отделению, а?

Я внимательно взглянул на него, пытаясь понять: действительно ли парень идиот или только хочет им казаться? Лицо Георгия было безмятежно-радостным, и я решил, что, скорее всего, он идиот.

– Правда, а? – Брюнет едва доставал меня до плеча и, чтобы увидеть мою реакцию, ему приходилось чуть ли не подпрыгивать. – Ну да ладно.

Они остановились возле билетной кассы, и Теймураз подал в окошечко два паспорта. Билеты оказались забронированными.

Георгий посмотрел снизу вверх на нас и, улыбнувшись, добавил:

– Счастливого пути, ребята. Берегите себя. «Он точно идиот», – теперь уже с уверенностью подумал я.

– Да, кстати, – Георгий выудил из кармана банкноту в пять долларов и сунул мне в карман пиджака. – Попей пивка в Москве. Куда тебе торопиться-то, в самом деле? Опять же, телка подольше поживет.

Я улыбнулся. Ласково и дружелюбно. Будь здесь кое-кто, они бы, увидев эту улыбку, тут же посоветовали бы брюнету купить билет на ближайший рейс и уматывать куда-нибудь подальше. Желательно на другую сторону Земли. В Новую Зеландию, например, но даже и там спрятаться получше. Но Георгий не знал, что означает такая моя улыбка.

Так вот, я улыбнулся. Тепло, но с некоторым сочувствием и, еле заметно покачав головой, спокойно констатировал:

– Ты славный парень, Георгий. Смешной. Ты мне нравишься…

Георгий широко заулыбался. Я продолжил свою мысль:

– И поэтому я убью тебя последним. Теймураз взял меня за локоть и грубо подтолкнул меня.

– Ладно, пошли, – тон его изменился. Теперь в нем слышалось напряжение. Настороженность. Готовность в любой момент кинуться в драку. Хотя дурацкая улыбка так и не исчезла.

– Ну, пока, ребята.

Георгий растерянно смотрел нам вслед. Он видел, как мы прошли контроль», предъявив билеты молоденькой служащей, затянутой в форму работников «Аэрофлота», выгодно подчеркивающую все достоинства ее фигуры. Затем вышли в сопровождении стюардессы к автобусу, который повез нас к самолету.

Войдя в салон самолета, я огляделся. В целом дальнейший план действий уже сложился у меня в голове. Важно было уйти от соглядатая прежде, чем самолет закончит разбег. Скорее всего – убить.

Молоденькая приветливая стюардесса, улыбаясь так, словно перед ней стоял Хазанов, поинтересовалась:

– У вас есть багаж?

– Нет, только это.

Теймураз не оценил юмора. Улыбка – первый раз, ну надо же! – сползла с его лица и, буркнув: «Если ты еще раз распахнешь пасть, я тебе ее навсегда закрою», – он отвернулся.

Не торопясь, спокойно, я шел следом за Теймуразом и думал, что через несколько минут этого человека не станет. При всем при том, что мне пришлось убить уйму людей в Афганистане, я ни разу серьезно не считал, что убиваю людей. Я «выводил из строя» противника, чаще всего вооруженного, и никогда не жалел об этом. Вот и сейчас мне предстояло уничтожить врага. Но все-таки Теймураз был безоружен. Вот если бы он наставил на меня автомат, пистолет или, на худой конец, нож, я убил бы его, мгновенно, fee задумываясь. Это просто, как выпить стакан газированной воды…

Как только мы прошли к своим местам, Теймураз полез к иллюминатору. Он с довольным видом посмотрел через стекло на здание аэровокзала и кивнул.

Меня это немного позабавило. Скорее всего, решил я, парень уже представляет себя в одном из московских ресторанов в окружении привлекательных блондиночек. Наверное, так оно и было бы, если б у меня не было своих планов. И по этим планам выходило, что и Теймураз, и чокнутый Сосойя Горделадзе окажутся под ножом патологоанатома в течение двух-трех суток.

Больше всего меня пугало то, что салон был битком набит пассажирами. Свернуть шею Теймуразу в буквальном смысле при такой ораве было бы неосмотрительно. Но у меня не было выбора.

Внезапно для своего соседа я сделал выпад локтем в челюсть Теймуразу и, обхватив голову соглядатая, одним движением сломал ему шею. Теймураз конвульсивно дернулся и, если бы я не сжал ему рот, захрипел бы. Но вот он судорожно выпрямился, заваливаясь на меня, а соседи встревоженно пялили на нас глаза…

– Не беспокойтесь, у моего брата приступ эпилепсии, – соврал я, – я просто дал ему успокоительное. Сейчас схожу за стюардессой.

Корпус самолета мелко дрожал, двигатели разогревались.

Стюардесса сбросила с лица приторную маску деланной ласковости и забрюзжала, увидев меня:

– Что вы ходите туда-сюда? Садитесь на свое место и пристегните ремни. Сейчас взлетаем…

– Меня уже тошнит… Дайте мне бумажный мешок, где здесь туалет… – и я сжал губы, как будто то, чего я хотел избежать, уже случилось.

Стюардесса брезгливо прижалась к сиденьям, пропуская меня в хвостовую часть самолета, я ринулся к туалету. Быстрее, быстрее! В туалете я долго не задержался. Выглянув, заметил, что стюардесса продвигается по салону дальше. В любой момент она может оглянуться. Но выхода не было. Я рванул в хвостовую часть самолета к багажному отделению. Вот надпись «грузовой отсек». Дверь открыта, отсек плотно уставлен чемоданами, сумками, ящичками со свежим виноградом. Лавирую меж этого барахла, ползу поверх всего и оказываюсь у переборки. Неужели она окажется более прочной, чем я предполагаю? Вцепляюсь обеими руками в обшивку и рву изо всех сил на себя. Неудача! Тогда, согнувшись дугой, резко выбрасываю ноги вперед. Раздается громкий, раздирающий барабанные перепонки треск. Заглядываю в образовавшуюся дырку, а там… Там оказываются створки шасси. Прямо перед моими глазами с сумасшедшей скоростью летит бетон взлетно-посадочной полосы. Стойка шасси, поблескивая отполированными боками, уходит вниз, перетекая в бешено вращающийся круг – колеса!

То, что нужно. Только это еще не все! Надо, чтобы хохотун Георгий уже ушел, проводив разгоняющийся самолет глазами. Если он из праздного любопытства станет наблюдать взлет, и «засветит» меня, все мои старания пойдут коту под хвост.

Но, что сделано, то сделано. Я обхватил руками стойку и легко соскользнул вниз. Нащупав ногами крепежную раму, я встал на нее и чуть пригнулся. Теперь мне была видна вся полоса и расстилающиеся за ней заросли. Они надвигались с фантастической скоростью, больше напоминая сплошную зеленую стену. Такой вид наверняка открывается из кабины автомобиля водителя за несколько секунд до катастрофы.

Ветер хватал и бил меня, стараясь сбросить с шаткой платформы, лишить и этой ненадежной опоры, швырнуть на бетон, а еще хуже, вбросить в вертящиеся шасси, казалось, жадно тянущиеся ко мне своими убийственными катками-колесами.

В какой-то момент я испугался. Нет, не струсил, а именно испугался того, что из-за убийцы-ветра не смогу верно рассчитать прыжок.

Самолет еле заметно дрогнул и вдруг оторвался от земли. Я не раз видел, как самолет поднимается в небо, но впервые у меня появилась возможность наблюдать это, стоя на шасси.

Земля провалилась вниз, и я разглядел под собой голубоватое пятно воды, затесавшееся в зеленую тростниковую массу. Видимо, ее намыло ливнями, прошедшими неделю назад. Если бы угодить туда! Плохо то, что не могу сделать поправку на ветер. Слишком велика была скорость взлетающего лайнера. Шасси дернулись. Я понял: еще секунда-другая, и они начнут убираться в корпус. Прыгать нужно сейчас, времени на раздумья больше нет. Из тростника появилось очередное озерцо. Сверху оно показалось мне совсем крохотным, просто лужей. Попытка попасть в него с этой высоты была таким же безумием, как броситься на разъяренного слона с хоккейной клюшкой.

А был ли у меня выбор? Даже если б я решился отказаться от задуманного, меня все равно раздавило бы о стенки отсека шасси.

Я отпустил руку и передвинулся влево, стараясь выбрать наиболее удобную для прыжка позицию.

Озерцо плыло навстречу. Или все-таки это была неглубокая лужа? Я дождался, пока оно чуть подплывет, и, резко толкнув ногой стойку уже начавшего складываться шасси, отделился от самолета. Рев двигателей устремился вверх.

Я сгруппировался, как обычно делал это при прыжке с парашютом, сжал колени, чуть согнул ноги, приготовился к, удару.

Упал я возле самого берега. Озерцо приняло меня, поглотив, укрыв с головой. Да, оно действительно было неглубоким, но дно было затянуто многолетним слоем ила. Грязь поглотила удар, смягчила посадку. Вода доходила мне до груди. Я начал пробираться в заросли тростника. Подняв руки, я произнес хвалу неизвестно кому.

До Москвы достаточно долго лететь, скорее всего, с промежуточной посадкой или даже пересадкой. Но если за это время я не спасу Людмилу, мне придется просто перебить всю банду. Правда, банду придется перебить в любом случае. Они никогда не смирятся с тем, что я уже сделал.

Первым делом я выкрутил мокрую одежду и почистился от грязи. Пиджак Теймураза, в котором мне пришлось быть, чтобы скрыть рваный рукав тенниски, пришлось вышвырнуть. Он был на таком ватине, что не высох бы и за три дня. В мокром пиджаке я выглядел бы подозрительно.

Теперь мне следовало во что бы то ни стало добежать до взлетно-посадочной полосы. Потом найти Георгия. С ним окажется проще найти логово генерала Сосойи.

Когда я приблизился к цели, то увидал, что справа шла машина, предназначенная для уборки полос. Обычная служебная машина с бочками в кузове.

Я подождал, когда машина окажется между мной и зданием аэровокзала. Затем побежал ей наперерез. Руки мои двигались словно поршни мощного паровоза. Собственно, я сам и был машиной. Настоящей боевой машиной, предназначенной для ведения войны.

В считанные секунды я догнал машину, подпрыгнул и вцепился в борт. В кузове в бочках булькала белая краска. Она была разлита и на дне кузова. Я подумал, что если измажусь, то превращусь в белую ворону. Но сейчас, по крайней мере, я невидим Георгию, если тот все еще находится в здании аэровокзала и глазеет на взлетно-посадочную полосу. Я надеялся, что если даже весельчак и видел мой прыжок в тростник, то подумал, что я непременно погиб. Да и мне самому в тот момент казалось нереальным, что я остался живым после такого падения. Я считаю подобные случаи не только везением, но и результатом точного расчета. И опыта. Сколько раз мне приходилось на тренировках прыгать из бешено мчащегося автомобиля? Может, потому и на этот раз мне удалось избежать гибели или увечья.

Сбоку возникли подсобные строения аэровокзала. Выбрав момент, я выскользнул из кузова и укрылся за невысоким кирпичным зданием. Потом я добрался до забора, который был сделан из бетонной решетки. Перебраться через нее было делом минуты. Дальнейшее не представляло проблем. Спустившись по ступенькам к запасному боковому входу в здание аэровокзала, я перебрался через невысокое ограждение, миновал узкий коридорчик и. оказался в зале ожидания.

Он был забит людьми. Все спешили улететь, напуганные событиями недельной давности. Каждому хотелось, чтобы не пропал билет. Люди толпились в здании аэровокзала, чуть ли не падали в обморок от духоты, но самолетов не было. Или не было горючего. Или летчики требовали дополнительной оплаты. Тут царила полная демократия.

Я отчаянно протискивался в толпе, вращая головой, как утка-вертишейка, стараясь высмотреть Георгия. Дело осложнялось тем, что я не мог открыто расхаживать по аэропорту, и виной тому была не только рваная тенниска.

Особое внимание я уделил телефонам-автоматам. Именно там может оказаться Георгий. А если нет? Скорее всего, он уже успел позвонить и сообщить своему любимому генералу о том, что я вылетел. И уехал. Но если он любит бросаться пятидолларовыми купюрами, то он торчит рядом в ресторане. И это его погубит.

Выйдя на улицу, я заметил вывеску ресторана. Решительным шагом направился туда. Так и есть. Как только я зашел в ресторан, прикрывшись газетой, которую поднял с тумбы, на которой покоился чей-то бюст, то увидал Георгия. Он сидел за столиком и безмятежно беседовал с «зубатой» девушкой, своим выражением лица напоминавшей белку. Перед ними стояла бутылка шампанского, а в высоких бокалах янтарного цвета весело играли пузырьки.

– Шампанское пьешь? – пробормотал я. Мне захотелось пройти прямо сейчас в зал, взять бутылку со стола и оглушить ею негодяя. Но я контролировал чувства. Я всегда контролирую чувства. Нельзя быть профессионалом – и не контролировать чувств. Только дети не умеют этого делать. И некоторые взрослые, которые тоже дети.

Мне было неудобно вести наблюдение, прикрывшись тут газетой, поэтому я решил поменять место дислокации. Удобнее наблюдать с улицы, через открытое из-за духоты окно. Даже издалека я увижу, когда Георгий покинет свое место, а уж пропустить его при выходе из ресторана я никак не смогу.

Я быстро перебрался на новую позицию и, делая вид, что занят чтением, внимательно наблюдал за Георгием. Только бы он поскорее закончил свой обед, ужин, или что там у него? Сам я не чувствовал ни жажды, ни голода. Те перехваченные утром крохи еды были на сегодня достаточной пищей. Вспомнилось, как на тренировочных сборах нас забросили под Рязанью в лес, дав задание за сутки выйти по азимуту к назначенному пункту. Там нас ждал шикарный обед. Но это была проверка на жадность. Половина группы сутки маялась животами.

Я смотрел на хитро-злобное крысиное выражение лица противника, нет, точнее, уже жертвы, и думал о том, что или нарочитая расхлябанная нагловатость этого субъекта, или его лишенная смысла речь так завораживающе действуют на девушку, похожую лицом на белку. А может, то и другое вместе? В комплексе. Хотя истина в ином, и дама просто зачангалила, как говорят абхазцы, кавалера, и попытается выжать его как лимон. Но с такими зубами вряд ли девушка – «жрица любви». Она простушка, которая рада отдаться за фужер шампанского. Но это их дела, меня не касаются.

И тут я увидел, как возмущенная какой-то выходкой Георгия, дама встает и стремительно выходит из ресторана. Это поразило меня. Обрадовало. Не все коту масленица. Есть же и честные девушки. Но, мало того, девушка направилась прямо ко мне. К счастью, она свернула к краю площади и села в автомобиль – видавшую виды «Ниву». Если бы я увидел инопланетянина, то удивился бы меньше – она села за руль и начала заводить двигатель.

Тем временем из ресторана вихляющей походкой вышел Георгий. Он дергался, словно его суставы были на шарнирах. Он так звонко щелкал пальцами, что это щелканье слышал и я. И, несомненно, парень направлялся к девушке. А что, если…

Георгий действительно подошел к девушке в автомобиле и, наклонившись, что-то ей сказал.

– Хам, нахал! – крикнула девушка в ответ, чем еще больше развеселила Георгия.

Георгий сел в раздолбанную «Волгу», двигатель взревел, и автомашина зашипела шинами по раскаленному асфальту. Он уезжал, а я оставался! Что делать?

Внезапно меня осенило.

Девушка-белка! Вот и выход. Я скомкал газету и быстро подошел к «Ниве». На расспросы и уговоры просто не было времени. Я открыл дверцу автомашины, закрыл правой рукой рот девушке, второй рукой обхватил тело поперек груди и хриплым от волнения голосом прошептал ей в ухо:

– Не двигаться! Я не причиню вам зла! Отодвиньтесь в сторону…

– Но вы же сказали «не двигаться»! – испуганно возразила девушка, как только я дал ей возможность дышать и говорить. Она не подумала, что я могу от этих слов улыбнуться. Но девушка была так испугана, что мне показалось, будто ее сейчас вытошнит. В мои планы не входило пугать ее, мне требовалась ее помощь. Даже и не добровольная. А если она способна в минуту опасности иронизировать, то одно это заслуживает уважения. Я принял фразу за проявление мужества.

Если бы у меня было время, я смог бы уговорить незнакомку помочь мне, но на это ушли б драгоценные минуты. Георгий успел бы скрыться в неизвестном направлении. Кстати, неизвестно, согласилась бы девушка быть помощником такому типу, как я: в испачканной илом тенниске.

Вот почему я не стал затевать беседу, а предпочел воспользоваться наиболее простым и быстрым способом. Принуждением. Кто-то назовет это насилием, но меня не волновало, как пижоны станут классифицировать то, что я делаю. Речь шла о жизни человека, ставшего мне очень близким: Людмилы.

Я втиснулся в кабину, перелез через сжавшуюся в комок «белку» и сказал:

– Садитесь за руль, быстро! Вам придется делать то, что я скажу.

– Послушайте, – голос девушки дрожал. Ее действительно могло стошнить от страха. – Послушайте, у меня ничего нет. Я могу отдать вам деньги, кольца, паспорт отдам…

– Мне не нужны деньги и ваш паспорт, – ответил я. – Делайте то, что я вам говорю, и все будет нормально. Поезжайте за той черной «Волгой». Старайтесь не упустить ее из виду.

– Я так и подумала… – вздохнула она и включила зажигание. Что она подумала, было не совсем ясно, но я не стал ничего выпытывать.

Тем временем я опустил спинку сиденья так, что меня почти не было видно.

«Нива» тронулась и покатилась по площади. Я боялся, что много упущено времени. Возможно, Георгий успел проехать несколько километров. Конечно, если он не гонит, как сумасшедший, или не свернул куда-нибудь, то мы вполне можем догнать «Волгу» – дорога-то одна.

Уже начали сгущаться сумерки, небо окрасилось в лилово-багряные тона. Я и не заметил, как наступил вечер. Мягкий и теплый. Как раз такой, какой нам нравился с Людмилой. Мы тогда ставили кресла на террасе и лежали до тех пор, пока в небе не начинали загораться удивительно крупные звезды. Людмила начинала рассказывать о себе, и это мне дико нравилось. Я считаю подобное занятие высшей формой доверия. К тому же, это рациональная форма проведения времени. Узнаешь о человеке все, всю его подноготную. Сам же молчишь, или фантазируешь на тему легенды, согласно которой живешь.

Людмила рассказывает мне о своей жизни, а вокруг живет своей жизнью абхазская теплая ночь. Вообще, ночь для меня – самое безопасное время. Я люблю ночь. Это время хищников. И людей, которые добровольно приняли их обличье. Или вынуждены его принять.

– Вы не тронете меня? – спросила девушка. Вероятно, она задала этот вопрос, увидев на моем лице оскал, поскольку мысли мои были заняты разработкой плана мести похитителям Людмилы. Я думал о хищниках, о том, как они впиваются зубами в тела своих жертв. Но эта девушка не была жертвой.

– Вы считаете себя достаточно соблазнительной, чтобы вас кто-нибудь тронул? – хмуро и несколько грубо, вопросом на вопрос, ответил я, чтобы успокоить девушку.

– Нет, я не в том смысле… Вы не убьете меня? – девушка явно обиделась на то, что ее считают отнюдь не соблазнительной. В ней, естественно, говорила женщина. Она ставила «честь» быть соблазненной даже выше жизни. Правда, была разница в способах соблазнения. Думаю, только ненормальным нравится быть соблазненным под угрозой.

– Ни в коем случае, – спокойно ответил я и отрицательно покачал головой, не переставая, следить за дорогой в поисках широкого багажника «Волги» с блестящими, немного проржавевшими бамперами.

То ли мой вид, то ли спокойный тон придал моему шоферу решимости. «Белка» мрачно проронила:

– Вы бы не сказали мне.

– Чего? – я не понял.

– Я говорю, что даже если б вы собирались меня убить или изнасиловать, то все равно не сказали бы…

– Сказал бы.

– Правда? – Она с такой надеждой взглянула на меня, что я едва не расхохотался. Но этого я себе не мог позволить, поскольку после того она просто нажала бы на тормоза, решив, что происшедшее – дурацкий розыгрыш. Она уголками глаз следила за моими движениями. Чтобы не напугать ее еще больше, я старался поменьше двигаться.

– Доверьтесь мне, – говорил я, неотрывно следя за дорогой, – доверьтесь мне и не упустите ту машину. Черную «Волгу».

«Волга», теперь маячащая далеко впереди, вдруг шустро свернула направо и, набирая скорость, начала обгонять одну машину за другой. Георгий решил порезвиться, нарушая правила дорожного движения. Девушка нерешительно нажала на педаль газа и прибавила скорость.

– Давай смелей! Смелей, но осторожней! – приободрил я девушку. Та с силой нажала на акселератор, «Нива» рванула вперед, а поскольку впереди идущие машины подались немного влево, шарахаясь от первого обгонщика, то очень скоро «Волга» снова оказалась на виду. Я по достоинству оценил умение водить машину, похвалив девушку:

– Молодец!

Это продолжалось всего несколько секунд, но обгон ее взбодрил, придал уверенности в собственных силах, и она решилась задать вопрос:

– Может, ты теперь объяснишь мне, в чем дело? Или, по-твоему, я специально купила машину, чтобы катать тебя по вечерам?

Я удивленно посмотрел на девушку, и ей снова стало не по себе. Она, наверное, немного читала по глазам.

– Меня подставили. Подставили подлым образом. Так вот. Если я не сделаю то, что сейчас делаю, они убьют человека.

Я не лгал. Не сказал, конечно, всей правды, но и не лгал.

– Я не могу вас понять. При чем тут я? Почему я должна вам помогать? Кто вы? Кто тот наглый парень, которого мы догоняем?

Честно признаться, эта девушка начинала нравиться мне все больше и больше. Держалась она молодцом. Да и вряд ли можно ожидать от перепуганного человека, что тот бросится объясняться в любви собственному похитителю. Хотя… Не так уж она и напугана.

Начались крутые повороты. Виражи. Следить за «Волгой» стало сложнее.

О чем сейчас думает Георгий? О пиве, о деньгах, о женщинах? Или о козах, которых он может пасти на горных склонах и быть счастливым? Я бы всех преступников заставлял бы пасти коз. Или овец. А лучше всего – слонов. Со слонами нельзя быть жестоким. Сразу отучат.

Тем временем показались огни города. Мы въехали на освещенные улицы. Георгий подъехал к мрачному и неосвещенному зданию то ли театра, то ли университета, и припарковал машину.

– Что это за здание?

– Я тоже не местная, – ответила незнакомка. – Знаю только центр…

Но Георгий в здание не вошел, а прошелся через улицу к ярко освещенному зданию универмага. Да, так оно и будет. Георгия обнаружат продавщицы, где-нибудь среди вешалок. Я схватил девушку за руку.

– Извини, тебе придется пойти со мной. Быстрее!

Девушку, кажется, снова чуть не начало тошнить от страха. Едва я предложил ей сделать очередной шаг, она побелела, как мел, и перестала понимать происходящее. Трусиха. Она от страха может попытаться вырваться и побежать, вопя во все горло, призывая на помощь. И тут неожиданно она сказала:

– Послушай, парень…

Голос ее дрожал и теперь уже звучал без той бравады и злости, которая проявлялась совсем недавно на дороге…

Я не дал ей договорить.

– Пойдем. – Мой голос был сухим и твердым. – Скоро я тебя отпущу, но сейчас ты пойдешь со мной. Ключи оставь в машине.

Возражения девушки не производили на меня никакого впечатления. Эта девушка была нужна мне, и я заставил бы ее поступать так, как нужно мне, пусть даже и не без физического нажима.

Как хорошо, что этого не потребовалось! Но ее сильно напугало то, чего я требовал. Особенно, чтобы ключи остались в машине. Это ее просто парализовало. Но, очевидно, она решила пожертвовать машиной ради собственной жизни.

Девушка вздохнула и вышла из машины. Мы пересекли улицу, и девушка направилась было к центральному входу.

– Не туда, – скомандовал я. – Это слишком рискованно. Мы войдем через другую дверь.

И мы пошли к боковым дверям. Сквозь огромные витрины было видно, как Георгий, небрежно облокотясь на прилавок, разговаривает с молоденькой, совсем еще девчонкой, продавщицей. Потом он медленно пошел по первому этажу, пялясь на витрины и полупустые стеллажи. Вот он остановился, начал перекатываться с пятки на носок и обратно. Он отчего-то немного нервничал, точно! Только вот по каким причинам? Или чувствует нависшую над ним смертельную угрозу? Пусть он не профессиональный разведчик, не десантник, но предчувствие смерти или смертельной опасности, может быть, наверное, почти у любого человека, даже у слюнтяя.

Когда я выполняю задание, то всегда люблю ясность. Теперь же мне приходилось ориентироваться на месте, исходя из сложившейся ситуации, и ежеминутно принимать решения, отменять их, вновь принимать новые.

Что сейчас в голове у этого парня? Мне неизвестно. Ведомо ли мне, куда он едет? Я не знаю. Зачем он забрел в универмаг? Не понимаю. Знаю ли я, есть ли у Георгия оружие? Нет. А знает ли Георгий, где находится подвал, в котором спрятана Людмила? Тоже мне неизвестно!

Вот эта чертовая неизвестность и убивает. В подобных случаях вероятна самая неожиданная случайность. Возможно, хохотун просто хочет что-то купить. Нет, навряд ли. Георгий все-таки нервничает. Кого-то ждет? Возможно. Кого? А что, если сейчас сюда заявится Кузьмин? Причем не один.

Происходило то самое, чего я терпеть не мог: собственных колебаний и нерешительности. Когда у тебя один шанс из ста, одна ниточка, готовая оборваться в любой момент, или которая может никуда не привести вообще – да, такое тоже возможно, то колебание – самое худшее, что вообще может быть.

Вот Георгий деланно, враскачку направился по лестнице на второй этаж универмага. Если он пожелает скрыться, лучшего момента не придумаешь. Выйти можно через два боковых выхода и один центральный. Надо идти следом за Георгием. Он может ускользнуть.

Я не выпускал запястья девушки из своих рук, и мы быстренько поднялись по лестнице на второй этаж. Останься мы внизу, Георгий сразу же нас заметил бы сверху. Несмотря на вечерний час, был наплыв людей, а может, даже благодаря этому. Георгий будет вглядываться, и, несомненно, заметит меня из-за моего высокого роста и рваной тенниски. Поэтому следует проявлять максимум осторожности.

Брюнет, заглядываясь на каждую продавщицу, поспешил к расположившемуся в угловом павильоне кафетерию. Из открытых дверей доносились разговоры, звон посуды, звучала музыка. Неужели Георгий будет есть?

Я не пошел к кафетерию. Мне было вполне достаточно того, что я видел, стоя в переходе возле колонны, частично ею скрытый. Правда, Георгия не видно, но я понимал: деться тому некуда.

Подобное местоположение устраивало меня еще и потому, что из этого перехода я легко мог попасть как на первый, так и на третий этаж. Кроме того, между колонной и перилами лестницы был промежуток, дававший возможность, если это понадобится, скрыться от глаз Георгия. Но, самое главное, я в любой момент, затратив всего полминуты, очутился бы у дверей кафетерия, если бы этого потребовала ситуация.

Я вспомнил, что этот чертов день начался с завтрака, который так и не закончился. До торта даже не дотронулся. С какой любовью Людмила украшала торт, с какой любовью выводила буквы заветных слов! Откуда все взялось, что помешало нормальному развитию событий?

Я продолжал держать свою пленницу за руку, и она пока вела себя спокойно. Но в любой момент девушка могла запсиховать и заорать! Если появится милиционер, она это и сделает. Ее глаза с мольбой о помощи беспрестанно моргают. Надо хоть что-нибудь рассказать ей, успокоить, приободрить.

– Слушай, похитили мою сестру, – я старался говорить убедительно, – я могу вернуть ее, но мне некогда объяснять, каким образом. Если этот парень увидит меня или потеряется, моя сестра умрет. Пожалуйста, подойти к нему и скажи, что ты влюбилась в него. Нужно заставить его спуститься вниз, уйти в кусты, или к машине, твоей или его. Остальное я беру на себя, вот и все. Ты вернешься к нормальной жизни, хорошо?

Девушка слушала меня с открытым ртом. Вблизи она была хорошенькая, и даже слегка плосковатые большие зубы, как мне теперь казалось, не портили ее, а наоборот, придавали ее лицу своеобразное очарование.

– Нет, – твердо сказала она.

– Пожалуйста, – повторил я, – ну помоги мне. Это моя единственная сестра. У меня осталось меньше десяти часов на то, чтобы найти ее. Иначе она погибнет, понимаешь?

На этот раз девушка испугалась выражения моего лица. Ей, скорее всего, почудилось, что если она откажется, то с ней случится нечто ужасное.

– Ладно, хорошо, – пролепетала она.

Я разжал руку, и девушка как перышко от дуновения ветерка, не пошла, а именно полетела к кафетерию. Она ежесекундно оглядывалась. Конечно, она меня принимает за члена враждующих банд, и поэтому мне не доверяет. Она простая обывательница, все сложности жизни, связанные с преступным миром, привыкла решать только с помощью милиции… Вот «белка» уже стоит перед дверьми кафетерия.

Ну откуда мне было знать, что в кафетерии уплетают булочки, запивая их кофе с молоком, двое милиционеров! И что девушка сразу же бросится к ним и выложит все как есть!

Просто я увидел, как из кафетерия вышли два молоденьких сержантика, и один все еще дожевывал свою булочку, а другой уже переговаривался по рации, видимо, вызывая дежурную машину. Если бы они не рыскали глазами, я не обратил бы на них особого внимания. Ну мало ли чего надо ментам в универмаге, в кафетерии? Но уже то, как они держали дубинки в руках, нетерпеливо играя ими, выдавало, что они ищут именно меня. Похитителя женщин, угонщика автомашин и вообще странного долговязого типа с изорванным рукавом и, вероятно, психа, каких еще свет не видал.

Милиционеры подошли ближе и остановились метрах в пяти от меня. Они не решались напасть, боясь не совладать со мной. Впрочем, ничего криминального я и не совершал. Ну, стоит себе тип в испачканных брюках, и пусть себе стоит. Мне, товарищи милиционеры, уходить отсюда нельзя, потому что девушка что-то долго задерживается, уж не случилась ли с ней какая-нибудь неприятность? Возможно, Георгий удерживает ее в кафетерии…

А теперь еще эти милиционеры. Сейчас они подойдут ко мне.

Я не ошибся. Один из сержантов, покрепче, держа дубинку таким образом, чтобы было удобно, если потребуется, моментально нанести удар, двинулся с места и теперь приближался ко мне. Крепкий парень, подумал я, но мне хотелось бы обойтись без крайних мер. Кроме того, у него на поясе «дезодорант» с «черемухой». И полная неизвестность, что у мента в голове.

– Что вы здесь делаете? – спросил «мусор» не очень дружелюбно. Сказано это было примерно так: «Ну вот, засранец, ты и нажил себе кучу неприятностей».

– Я жду… – просто ответил я.

– Да ну? – ухмыльнулся сержант. – Знаешь что, – он перешел на ты, а это не предвещало ничего хорошего, – тебе лучше пройти с нами.

Дубинка в его руках застыла.

– Да нет, – покачал я головой, – ты ошибаешься. – Я был старше парня на пару годиков, и мое «тыканье» воспринималось более естественно.

Ухмылка медленно сползла с лица патрульного.

– Ты пойдешь с нами, козел, если не хочешь, чтобы тебе переломали ребра, – тихо и зло повторил он.

– Ладно, как скажешь…

Я отлепился от колонны, сделал шаг вперед и, не давая милиционеру опомниться, ударил его ладонью в лицо. Это был хлесткий удар, не калечащий человека, но оглушающий и лишающий ориентации. Я усмехнулся. Видит Бог, я к нему не приставал.

Сержант охнул и вскинул руки к глазам. В ту же секунду его напарник, уже дожевавший булочку, рванулся вперед.

Его я встретил прямым ударом в челюсть. Сержантик снопом повалился на пол. Фуражка полетела в сторону, проскочила между перилами и заскользила вниз, делая кульбиты в воздухе.

Откуда-то сзади подоспел еще милиционер. Он занес дубинку и наверняка обрушил бы на мою голову, но я уклонился, поймал руку нападавшего в захват и ребром ладони ударил легавого между подбородком и нижней губой. Глаза патрульного закатились, и он беззвучно сполз к моим ногам.

Неожиданно я увидел, что по лестнице поднимаются еще трое или четверо милиционеров, правда, без экипировки. Скорее всего, они приехали на машине, вызванные по рации, чтобы забрать меня. Увидев потасовку, они, совершая гигантские прыжки, перепрыгивая через три-четыре ступеньки сразу, бросились на меня. Я стоял на верхней площадке лестницы и легко расправился с ними по очереди. Да и сами они резво отскакивали, боясь попасть под удар. События принимали новый оборот. Развязанная драка, а точнее, избиение, превращалась в затяжные военные действия локального характера.

Дубинки мелькали в воздухе, то поднимаясь, то опускаясь, не причиняя мне особого вреда, но весомо доставая самих милиционеров; достаточно было их ловко подставить под удар.

Молодой сержант в новенькой форме браво кинулся вперед, налетел на удар локтем в грудь, громко охнул и сполз под ноги своим коллегам. Еще двоих, не в меру ретивых, я успокоил, шмякнув их как следует головами о колонну.

В глазах рябило от ментовской формы. Я боялся, что слишком много людей наблюдают за подобным избиением, и вся слава и честь советской милиции пойдут насмарку. Целый наряд, если не два, превратились в ораву стонущих, орущих, воющих, ползающих на четвереньках людей. Не от трусости, – никто из них не был трусом, – а от боли. Они столкнулись с тем, с кем сталкиваться не привыкли: с профессионалом во всем, что касалось обращения с человеческим телом…

Причем все это время я умудрялся не упускать из виду дверь в кафетерий. Девушка то выглядывала оттуда, то снова пряталась; теперь она боялась мести с моей стороны. Но вот появилась из двери и рожа Георгия. Он на мгновение застыл, рот его раскрылся, и в первые секунды он ничего не соображал. Затем оттолкнул девушку и рванул к боковому выходу. Я прыгнул к лестнице. Надо было срочно перехватывать Георгия.

На моем пути встали двое милиционеров. У одного и у другого были разбиты губы. Первый уже хладнокровно доставал пистолет из кобуры. Удар ногой! Милиционер кубарем катится по лестнице. Другой отпрянул. Георгию потребуется пятнадцать секунд, чтобы набрать по телефону нужный номер и сообщить, что я здесь, никуда не улетел. Упавший милиционер лежа вытащил пистолет и направил в мою сторону. Я ухватился за перила и, резко оттолкнувшись, приземлился почти у самых телефонных будок.

Георгий в междугородней телефонной будке. Лицо его стало белым, как полотно. Рот его немо открывался, легкие судорожно втягивали воздух. И, вообще, он стал похож на рыбу, выброшенную на берег приливом.

Его рука нырнула за пазуху. Так и есть, у него револьвер. Скорее всего, наган. Он, не целясь, стреляет в меня прямо сквозь стекло кабины. Звук выстрела приглушенный, лопающийся… Сам того не желая, Георгий оказал мне услугу. Стекло вылетело, и теперь я элементарно смогу добраться до него. Мало того, он переключил внимание милиционеров на себя.

Можно сказать, мне здорово повезло. Пуля прошла мимо. Возьми Георгий чуть левее, и я, пожалуй, не смог бы действовать правой рукой.

Георгий уже не пытается набирать номер. Теперь он лишь ждет смерти. Ужас сковал тело, он видит мое лицо и не может даже пошевелиться. Сейчас я сверну ему шею или сломаю хребетник…

Я не спешил сделать ни то, ни другое. Мне нужно было действовать наверняка. Слишком мало козырей у меня, слишком много противников. Я вцепился в верхний край будки, наклонил ее, невероятным усилием оторвал край будки от пола и обрушил ее вместе с Георгием. С удовлетворением отметил, что провода оборвались.

Георгий заорал. Не то, чтобы у него была буйная фантазия, но воображения хватило нарисовать крайне неприятную картину: телефонная будка с окровавленным трупом внутри.

Лица у Георгия не будет, вместо него – ало-бурое месиво, пальцы скрючены, тело выгнулось под неестественным углом, потому что его позвоночник будет сломан ударом моей ноги.

Кабина грохнулась об пол – стекла со звоном посыпались, а брюнет рассек себе щеку, – и замерла, предоставив для обозрения всем желающим белое лицо «весельчака».

Георгий, тихонько завывая, начал выбираться наружу, через окно, заливая костюм и пол кровью, обдирая руки, не выпуская, однако, револьвера, прикрываясь им, забыв, очевидно, что из него можно стрелять.

В ту же секунду на меня вновь навалились милиционеры. Разом человек восемь. Они повисли у меня на плечах, на шее, на руках, стремясь повалить, скрутить, удержать, лишить возможности двигаться. Зашипел газовый баллончик, но я смог увернуться, и мои глаза остались целы. Резко защипало в носу. На левую руку мне пытались нацепить браслет наручника. Я не мог допустить, чтобы меня повязали. Пригнувшись еще ниже, лишив ментов равновесия, я резко, словно пружина, распрямился, разбросав нападавших.

Тем временем выдержка изменила Георгию. Он неожиданно выстрелил прямо в пол, потом навел револьвер на случайного человека, а затем произвел еще один выстрел, но уже в ближайшего милиционера.

Пуля ударила сержанту в лицо, и он согнулся. Кровь брызнула из-под его пальцев тонкой струйкой, оставляя на полу черное пятно, закапала на брюки. Георгий, задыхающийся, перепуганный, кинулся бежать.

– Стой, сукин сын! – заорал я.

Но Георгий опять, не целясь, с полуоборота выстрелил в меня, решив, что пуля должна сама меня найти. Разумеется, он ошибался. Я еще раз приказал ему остановиться. Но брюнет и не думал этого делать. Напротив, припустил еще быстрее. Тут грохнул выстрел со стороны милиционеров. Зазвенело стекло входной двери. Я понимал, что Георгий хочет убежать. Это не было непоправимым до тех пор, пока брюнет не растворился в вечернем городе. Между его исчезновением и настоящим моментом есть две или три минуты – время, которое понадобится «весельчаку», чтобы добежать до «Волги», завести ее и убраться от универмага куда подальше. Эти две-три минуты были временем, которым я располагал.

Милиционер кинулся на меня. Я присел, вонзил локоть в форменный китель – точно в солнечное сплетение, затем в пах, а завершил серию мощным ударом в зубы. Если так отбиваться, то дело скверно. В первую очередь нужно избавиться от насевшей на меня своры. Мне надо только достичь входной двери, не получив вдогонку пули.

И тогда я решил схитрить. Ведь можно было выбраться наружу через боковой выход. Рядом была высокая стеклянная стойка с полочками, на которых различная дребедень: бижутерия, нитки, катушки, ленточки. Я заскочил за этот стеклянный ящик и толкнул его в сторону милиционеров. Стойка с грохотом и звоном разлетелась на полу. Тем временем я уже бежал по первому этажу магазина, пытаясь достичь бокового выхода. За мной увязалось двое милиционеров. Не очень, впрочем, уверенно… Они настороженно посматривали на меня, пытаясь угадать, как я поведу себя в следующий момент. Каждый из них уже испытал на себе силу моих ударов, попробовал их на вкус. И теперь было непонятно, чего им больше хочется – задержать меня или дать возможность удрать. Долг и инстинкт самосохранения боролись в них, и эта борьба в полной мере отражалась на их лицах.

Я не ждал, пока они сделают выбор. У меня не было ни времени, ни желания.

Неожиданно из бокового выхода выскочил милиционер и прямо в упор наставил пистолет.

– Стой, стрелять буду! – закричал сержант, который был решительнее остальных, поскольку вытащил пистолет и хотел применить его. – Ни шагу! Не шевелись!

Он выстрелил бы. Он по второму этажу обогнал меня, думая зайти мне в тыл. Он перехитрил меня. Я стоял на месте. Он точно выстрелил бы. Но тут появилась девушка, которая навела на меня ментов. Она коротко размахнулась и ударила сержанта сбоку ногой в пах, а затем свалила на пол прямым в челюсть. Махнула рукой и исчезла в дверном проеме. Ай да «белка»! Я без раздумий последовал за ней. Мы выскочили на улицу. Черная «Волга», взревев, рванулась с места и помчалась мимо нас. Я выскочил ей наперерез, надеясь, что напуганный до предела брюнет автоматически нажмет на тормоз. Но тот, похоже, вообще потерял всякую способность нормально соображать. Белое пятно лица четко проявилось за лобовым стеклом – выпученные глаза и судорожно хватающий воздух рот.

«Волга» мчалась теперь прямо на меня, набирая скорость, хищно урча захлебывающимся двигателем. Я подпрыгнул, переворачиваясь в воздухе на триста шестьдесят градусов. Только благодаря этому машина не изуродовала меня. Я покатился по широкому капоту, лобовое стекло отбросило меня в сторону, и мне удалось упасть на асфальт, отделавшись парой кровоточащих царапин…

Не задерживаясь, я побежал к припаркованной неподалеку «Ниве». Признаюсь честно, в тот момент я совершенно не думал о девушке, которая своей выходкой помогла мне избавиться от милиционеров. В какой-то момент она решила перейти на мою сторону. Что заставило ее принять такое решение, не знаю. Я думал только о Георгии. У меня из головы не выходил этот слащавый брюнет, причастный к похищению очень близкого мне человека, и который чуть не убил меня. Думал о том, что он хороший парень, и что он нравился мне. Именно поэтому я решил его убить последним.

Я повернул ключ в замке зажигания, и ноги сами нажали на педали. «Нива» рванула с места, визжа шинами.

И тут мне пришлось резко затормозить.

– Стой! Подожди меня! – «Белка» выскочила на дорогу и чуть не угодила под колеса. – Мать твою, – выругалась она, отскакивая в сторону.

Я остановил «Ниву», давая девушке возможность сесть в салон. Если кто-то и делал это быстрее, чем она, то я не помнил этого.

Девушка устроилась рядом со мной. Ей было неудобно на откинутом сидении, но она не могла с ним справиться.

Я ударил по педали газа – девушка очутилась на заднем сидении и лежала теперь на спине. При этом юбка задралась, обнажив стройные ножки. Она закрыла их руками, одернула юбку.

– Слушай, кто ты такой, черт возьми? – кричала она, пытаясь подняться. – Угнал мою машину, угрожал мне! Господи! Я из-за тебя ударила милиционера! Он хотел, кстати, тебя пристрелить! Я уже начинаю сомневаться, правильно ли поступила, помешав ему. Боже, теперь меня тоже посадят. Как соучастницу!

Я усмехнулся. Тебя точно не посадят. И меня не посадят.

– …Ты там все здание разнес! – продолжала девушка, немного сбавив тон, мало-помалу успокаиваясь. – Прыгал – точь-в-точь каратист. И я еще из-за тебя влипла… Так может, теперь хоть скажешь, что происходит, а?

– Нет, – коротко ответил я. – Ты лучше расскажи, что ты доложила обо мне товарищам милиционерам?

– Сказала, что ты псих. Взял меня в заложницы… – ответила девушка. – Но похоже, они не очень-то и поверили. Ты спокойно стоял. Вовсе не как псих.

– Ты не ошиблась, я и есть псих. Только я психую ради жизни дорогого мне человека, – сказал я и умолк, давая понять, что разговор окончен.

Я и в самом деле не был расположен к разговорам. Меня занимал лишь мчавшийся впереди автомобиль «Волга» с обезумевшим водителем. Я не слушал причитаний девушки. В будущем я собирался возместить ей причиненный ущерб, но только после того, как все закончится. А сейчас говорить – только тратить время.

«Волга» постоянно поворачивала, но в городе ей некуда было деться, и она выскочила за город. Тут я попытался выжать из «Нивы» все, на что она была способна. Но больше ста двадцати она не шла. И то ее начало трясти, она грозила рассыпаться на части, когда стрелка спидометра переваливала за сто десять. А когда я выворачивал руль на поворотах, не уменьшая скорости, девушка визжала:

– Что ты делаешь!? Что ты делаешь! Осторожней! Господи, что за день у меня сегодня!

Я не отвечал. Мои пальцы сжимали руль с такой силой, будто я хотел его раздавить. На обочине мелькали деревья, по-моему, каштаны. Еще вчера Цейба привез из города большущую корзину жареных каштанов. От них шел соблазнительный пар. Каштаны были необычайно вкусны. Мы сидели на кухне, наслаждались каштанами и болтали.

– Ты, наверное, военный специалист по женщинам, – продолжала в тот вечер свою бесконечную тему Людмила.

Все время она пыталась разгадать мое прошлое. Я ничего не отрицал. Это ее злило. С ней надо было уметь молчать. С мужчинами молчать проще. Молчишь себе и молчишь, а вот с женщинами не так. Они все время норовят одержать верх. Если они чувствуют, что это им не удается, начинаются капризы. «Каприз – хромой призрак власти», – сказал кто-то из классиков. Людмила беспрестанно хромала. И тогда я начинал рассказывать ей сказки. На тему приключений в Афгане. Она успокаивалась и не претендовала на первенство. Людмила была достаточно умна, чтобы понять, что всякий, кто побывал южнее Памира, уже немного не в себе…

Дорога пошла в гору, и начались ухабы. Всякое преимущество в мощности мотора Георгий потерял. «Волгу» бросало, она шла юзом, и ему пришлось снизить скорость. Это было мне на руку. «Нива» прыгала с горба на горб, приближаясь к цели. Еще через пару километров подъем и ухабы кончились, но теперь слева от дороги темнела пропасть, а огни города, плывущие в густо-чернильной темноте, блестели далеко внизу. Я знал, что это впечатление обманчиво: пропасть не столь глубока, по крайней мере, не так, как кажется. Однако, если рухнуть вниз, то от машины останется груда лома, а от меня и девушки – бесформенное месиво. Об этом лучше не думать.

На очередном повороте я, наконец, настиг «Волгу». Слева подымалась отвесная стена горы, а справа чернела все та же пропасть. Видимо, из-за своей расхлябанности Георгий держал автомобиль, что называется, в «черном теле». Двигатель был не отрегулирован и не отлажен. Потому Георгий и не смог от меня оторваться. Теперь я пытался встрять между стеной и «Волгой», надеясь, что, испугавшись пропасти, Георгий затормозит. Но Георгий обезумел и сделал ошибку. Он резко повернул влево, чтобы ударить, смять мою машину, но я вовремя притормозил. «Волга», словно ракета, вылетела на холм и перевернулась, встав на левый борт. Георгия выбросило из салона, и он покатился по дороге.

– Моя машина!!! – вдруг заорала девушка во всю силу своих легких.

Я следил только за Георгием. А когда глянул перед собой, то оторопел: прямо перед «Нивой» маячил непонятным образом возникший посреди дороги столб.

– Держись! – крикнул я девушке.

За секунду до столкновения я вытянул правую руку и уперся ею в дверь, защищая девушку от удара в приборную панель.

Тарарах! «Нива» врезалась в столб с такой силой, что я сломал плечом рулевое колесо. Я очень сильно звезданулся о щиток.

Девушка, к счастью, осталась невредима. Конечно, помогла рука, которой я подстраховал ее.

– Все в порядке? Ничего не болит? – осведомился я. – Цела?

– По-моему, я умерла, – только и смогла выдавить девушка. – Но точно не знаю. – Она открыла глаза и огляделась. – Хм… Если это рай, то я – Алла Пугачева…

– С тобой все в порядке, – удовлетворенно сказал я. – Подожди меня, я только немного поболтаю с приятелем.

– Поболтаешь? – изумилась девушка.

– Разумеется, – подтвердил я, вылезая из изуродованной машины. – Поговорю о погоде.

Я пошел по дороге назад. Георгий уже умудрился подняться. Руками брюнет зажимал разбитое лицо. Между пальцами сочилась кровь и капала в пыль.

Но я не обратил на это внимания, а подошел к стоявшей на боку «Волге» и, наклонившись, начал осматривать выпавшие из «бардачка» мелочи. Ага, солнцезащитные очки, платок, записная книжка – я сунул ее в карман – и пластиковый брелок в виде маленьких долларовых купюр. Любит, бродяга, деньгу. Кроме этого брелка, я подобрал ключ с металлическим жетоном, на котором были выбиты цифры и надпись на грузинском языке. Ключ отправился следом за записной книжкой.

Все.

Георгий застонал и сделал несколько неуверенных шагов к машине. Его пошатывало. Где, бродяга, твой револьвер?

Я подошел к нему, ухватил за шиворот и потащил к пропасти. Брюнет даже не пытался оказывать сопротивления. Он судорожно переставлял ноги, стараясь сохранить равновесие.

Я оттащил его чуть в сторону, так, чтобы девушка не могла видеть того, что произойдет сейчас.

Город, раскинувшийся внизу, казался особенно красивым в темноте.

Я подумал, что это иллюзия. Ведь взойдет солнце – и все изменится. Вся жизнь – иллюзия. Утром я был сильным, хозяином положения, и вдруг выясняется, что все наоборот. Я слаб и жалок.

Утром у меня была девушка по имени Людмила, а сейчас, в пылу погони я едва припоминаю черты ее лица. Может, и Людмила тоже иллюзия? Мои чувства к ней – иллюзия… Еще утром этот парень смеялся и радовался жизни, а через несколько минут превратится в мертвеца, сломанную куклу, и ничто его не воскресит.

Все, все под этим небом – иллюзия.

Я отогнал дурацкие мысли. Мне необходимо действовать.

Ухватив Георгия за ногу, я поднял его и теперь держал над пропастью. Брюнет размахивал руками, пытаясь высвободиться. Тщетно.

– Ну что, Георгий? – спросил я, глядя весельчаку в глаза.

Тот побледнел, хотя все еще пытался сохранить остатки самообладания.

– Поцелуй меня в задницу, – сумел выдавить он.

У меня вдруг появилось дикое желание поставить этого парня на дорогу и дать ему такого пинка, чтобы тот перелетел через Кавказский хребет и навсегда нырнул в Каспийское море. Но это было слабостью. Обычной человеческой слабостью, которым подвержены все люди. Только одни реже, а другие чаще.

Я вздохнул.

– Ты ведь слышал меня?

– Пошел ты к такой-то матери, Юрген, – ощерился брюнет. – Я знаю, ты профессионал-убийца.

Я почувствовал усталость. Неожиданно заныло избитое тело. Мускулы требовали отдыха, которого я не мог им дать. И я вдруг осознал: мне нельзя отпускать Георгия. Как бы этого ни хотелось. Независимо от того, скажет тот правду или нет. В общем-то, я понимал это и раньше, но сейчас ощущение безысходности стало отчетливым и глубоким. Я понял, что мне придется убивать, убивать и еще раз убивать. Отдыха не получилось. Любви не получилось. Возможно, мне придется убить столько, сколько я не убивал за всю предыдущую жизнь. А за безысходностью пришли равнодушие и апатия. Возникла предательская мысль: а что, если откупиться от этих смертей одной-единственной? Нет, пусть лучше эти подонки подохнут! И честь здесь ни при чем. Просто так нужно. Я, Юрий Язубец, шагаю по вырытой кем-то колее и не могу свернуть с нее, как бы мне ни хотелось. Не я контролирую ситуацию, а она держит меня, затягивая все глубже. По мере того, как я бреду все дальше и дальше по кривой дорожке убийств.

Вдруг я почувствовал, что стал старым. Слишком старым. И я снова подумал о том, как мне ненавистна эта работа. Убивать людей. Работа – убивать людей? О, Боже, я твой помощник на земле. Только ты отнимаешь жизни. Я усмехнулся. И Георгий испугался этой улыбки. Злой и горькой.

А дальше я начал говорить слова, из которых складывались фразы. Слушая эти фразы, брюнет трясся от страха все сильнее.

– Ты надоел мне. Вы все надоели мне. Ты все расскажешь мне, Георгий. Все. – Мой голос звучал пусто и ровно. Не человек, а машина. Наверное, такой голос мог быть у робота-убийцы. Фразы складывались в моем мозгу, распадались на слова у губ и выплевывались ими, страшные, как серебряные пули. Они вонзались в уши Георгия и снова собирались во фразы в моей голове. – Самое главное для тебя сейчас… знаешь что, Георгий? Гравитация. Ты умеешь летать, а, Георгий?

– Подожди, подожди, Юрген! – торопливо забормотал брюнет. – Постой! Ты не можешь убить меня! Нет, не можешь! Я нужен тебе. Я кое-что знаю!

Казалось, я не слышу его. Пустые глаза уставились на Георгия, но, глядя ему в лицо, я пытался заглянуть внутрь, вглубь человека. В его мозг. Смотрел – и не видел ничего.

Брюнет испугался. Крик застыл в горле ледяным комом. Он понял, что я вообще ничего не вижу. Ни его, ни пропасти, ни сияющего в ночи города. Ничего.

– Где она? – спросил я. Наверное, я походил на сомнамбулу.

– Я не знаю, – заорал брюнет, стараясь отогнать тот дикий безотчетный ужас, который овладел им. – Я не знаю, но… Послушай, Юрген. Дато знает! А я знаю, где Дато! Я скажу тебе, где Дато! Слышишь, Юрген? Я скажу, где Дато!

– Я и сам знаю, – ответил я. – Вот в этой гостинице, – звякнул ключом на жетоне.

– Послушай, дорогой, там живут одни военные, это уже не гостиница, а казарма… Послушай, ты ведь обещал, что не убьешь меня…

– Нет, Гоша, я обещал тебя убить последним, только и всего. Но я тебя обманул…

Резким ударом левой я оглушил Георгия и разжал пальцы правой руки. Брюнет рухнул в пропасть. Несколько раз было слышно, как его голова ударялась о камни. Потом все стихло. Звука удара тела о дно пропасти слышно не было. Слишком высоко.

Некоторое время я смотрел в бездонный мрак, покачивая на ладони брелок.

Да. Я вновь готов к действиям. Верно. Убивать. Я готов убивать. Иначе убьют меня… И Людмилу. Самое главное – Людмилу. Эти ублюдки способны на все. Но я их убью первыми.

…Девушка стояла у разбитой «Нивы», обхватив руками плечи и задумчиво глядя пред собой. Каблуком туфли она чертила странный узор в пыли. Заметив меня, она удивленно осмотрела пустынную дорогу за моей спиной.

– А где тот парень?

– Георгий? – переспросил я, выигрывая время, чтобы придумать ответ. – Я его отпустил.

– Да? – девушка с сомнением посмотрела на меня. – Он, наверное, очень просил.

– Нет, – пожал я плечами и добавил: – Наоборот, хотел остаться, но я его уговорил.

– Понятно, – вздохнула девушка. – Теперь мы остались без машины. А почему он кричал?

– У нас есть машина, – возразил я, кивнув на перевернутую «Волгу», игнорируя вторую часть вопроса. Девушка не настаивала.

Я подошел к автомобилю, уперся в него плечом и, напрягшись, вернул «Волгу» в нормальное положение. Машина, конечно, пострадала, но, учитывая, что выбора не было, нас она устроила.

Я повернул ключ в замке зажигания. Двигатель заскрежетал, но заработал, выплюнув из выхлопной трубы черное облако. С первого же взгляда стало понятно: «Волга» долго не протянет, да и у милиции внешний вид машины мог пробудить вполне понятный интерес.

– Вы знаете эту гостиницу? – спросил я, когда мы катили обратно к городу, показав «Белке» ключ на жетоне. Я перешел на «вы», чтобы подчеркнуть: мое отношение к девушке имеет деловую основу. Она должна помочь мне.

– Да, знаю, – ответила девушка, – это почти в центре города.

Одна рессора просела, и машину временами трясло, но тем не менее девушка чувствовала себя нормально. Через пару километров я почувствовал, что сейчас самое время поговорить.

– Прошу прощения, что втянул тебя в эту историю, – сказал я, опять переходя на «ты», чтобы наши отношения снова стали доверительными.

– Ты лучше расскажи, в чем дело, – обиженным тоном сказала девушка.

– Они похитили мою сестру, – решил я придерживаться одного варианта. – Взамен требуют, чтобы я выполнил одну просьбу. Если я откажусь, они ее убьют.

– Так сделайте это!

– Нет, ее убьют все равно. Единственная возможность спасти ее – выхватить из их поганых лап, пока эти ублюдки не пронюхали, где я и что делаю.

– Тогда, может быть, лучше обратиться в милицию? – Девушка покосилась на меня. – Они, наверное, могли бы помочь.

– Вряд ли, – покачал я головой. – Во-первых, ты знаешь, какова милиция здесь и чем они сейчас заняты. Во-вторых, у меня совершенно нет времени. В-третьих, у меня есть все основания считать, что милиция с ними заодно.

– Ну, если ты так смотришь на вещи… – девушка пожала плечами.

– Да, именно так. И, поверь моему опыту, я редко ошибаюсь.

– Слушай, – девушка не без любопытства повернулась ко мне. – Ты же военный, да? А в каких войсках ты служишь? Судя по тому, какие ты проделывал штуки в универмаге, у тебя, наверное, большой опыт?

– Конечно, – согласился я. – Я специалист по части человеческих отношений.

– Военный психолог?

– Да, в некотором роде… – ответил я.

Людмила также была близка в своем определении моей профессии. Они, женщины, чувствуют очень тонко. Они значительно чувствительнее мужчин. Если их хорошо натренировать, из них получаются отличные военные специалисты. В будущем, думаю, армия будет состоять только из женщин. У них будет свой главнокомандующий, свой генеральный штаб, свои командиры и подчиненные. И в один прекрасный день все они разом, во всем мире, выйдут в декретные отпуска. И тогда на Земле воцарятся мир и спокойствие. А потом женщины не захотят оставлять своих детей сиротами, и не возвратятся на службу. Вот тогда-то и наступит рай. Рай на земле.

Боже, какая чушь!..

Дорога назад в город заняла значительно больше времени, чем на подъем в горы. Может, мешал цепляющийся за дорожное покрытие оторванный бампер, пока я не разозлился и не оторвал его.

Теперь милиция всполошилась и, вероятнее всего, будет разыскивать и черную «Волгу», и бежевую «Ниву». Если их это заинтересует, они выставят посты на въездах в город. Поэтому, приблизившись к городу, я погасил единственную уцелевшую фару и, не будучи уверенным на все сто в девушке, оставил ее ехать потихоньку в автомобиле, а сам пошел впереди, пытаясь разглядеть в темноте пост ГАИ.

Но милицейских постов нигде не было.

– Скажи, как твое имя? – спросил я наконец, когда мы подъехали к гостинице.

– Ирина, – ответила девушка. – А тебя как зовут? Юрген?

– Нет. Мое настоящее имя – Юрий.

Знакомство выглядело довольно мрачным.

Вспомнив слова Георгия, что гостиница превращена в казарму, я был совершенно уверен, что действительно увижу казарму, а не гостиницу. Несмотря на позднее время, думал я, вокруг, как в Смольном в семнадцатом году, будут ходить туда-сюда вооруженные автоматами люди. Кто в форме, но большинство без нее. Грузинское ополчение. Черт! Я ошибся. Эта гостиница была глухим зданием, заселенная неизвестно кем, а половина комнат, судя по всему, пустовала вообще. Однако меня, конечно, просто так сюда не пропустят. Мало того, непременно найдется кто-нибудь, кто меня опознает, поскольку новоиспеченного генерала Сосойю должны знать многие.

Поэтому мы проехали мимо гостиницы, и Ирина остановила автомобиль через метров триста. После чего я торопливо огляделся, еще раз проверяя, не следят ли за нами чьи-либо любопытные глаза. И только потом выбрался из машины. Я не хлопнул дверцей, а осторожно прикрыл ее, словно это был не металл, а китайский фарфор.

Девушка, глядя на мои действия, вообще не стала защелкивать замок со своей стороны, а просто прикрыла дверь, оставив узкую щель.

– Ты думаешь, они держат твою сестру здесь? – шепотом спросила она.

Я лишь отрицательно покачал головой и приложил палец к губам: «Ни звука!»

Ирина кивнула. Ее лицо все больше и больше становилось приятным мне. К тому же, она была рыженькой. Настоящая милая лесная белка.

Я решил попасть в гостиницу с тыльной стороны. Мы начали красться по переулку. За спиной раздался шорох. Я бесшумно и молниеносно повернулся. Это развеселило Ирину.

– Там кошка, – прошептала одними губами. Но было видно, что она улыбалась.

Я ничего не ответил. Почем ей знать, какие опасности могут подстерегать человека, который попробовал крови, человеческой крови. Вглядываясь в темноту, я силился разобрать, откуда исходил новый звук. Направление мне удалось определить быстро, но вот природа звука меня настораживала. Что-то грохнуло за углом, и в свете фонарей заковылял пес. Один из «солдат» бессчетной армии бродячих собак. Ах ты, ночной бродяга!..

Чтобы попасть на задний двор гостиницы, нам пришлось перелезть через несколько заборов. Проделывали мы это очень осторожно, помогая друг другу, хотя, разумеется, в помощи нуждалась только Ирина. Но она всякий раз брала меня под локоть и помогала бесшумно приземляться.

И вот мы на заднем дворе гостиницы. В одном из номеров орал телевизор, изредка оглашая ночную тишину истошными выкриками и безумной пальбой. Проживающие баловались западными видиками.

Теперь необходимо было определить, где располагался двадцать пятый номер. Если верить цифрам и в гостинице ничего не напутано, то этот номер должен находиться на втором этаже. Если нет, то он может оказаться где угодно, но только не на втором.

Я отсчитал пятое окно от боковой стены. В том окне было совершенно темно. Был ли там двадцать пятый номер, я пока не знал. Следовало пробираться внутрь гостиницы.

Черный ход оказался запертым. Да неизвестно, свободна ли лестница за запертой дверью. Я высмотрел открытое окно на втором этаже, на лестничной площадке. Очевидно, там днем сильно накурили, поскольку внизу под окном белели многочисленные окурки. Я оперся ногой на выступ высокого фундамента, пальцами вцепился в козырек над черным ходом, подтянулся на руках, коленом уперся о козырек, вцепился опять пальцами за оцинкованную жесть подоконника и перевалился туловищем через подоконник. Теперь я очутился на лестничной площадке.

– А я? – громко прошептала девушка снизу.

Я взмахнул рукой в знак того, чтобы она соблюдала гробовую тишину, и протянул ей руку. А зачем она была нужна мне?..

Ирина проделала все то, что сделал я, только с большим напряжением. Она поставила ногу на выступ фундамента, подпрыгнула и попыталась ухватиться пальцами за козырек над дверью. С первой попытки ей это не удалось, поскольку она не удержалась за козырек. Вторая попытка оказалась более удачной. Особенно трудно ей было подтянуться на руках на козырьке. Но она успешно помогла себе ногами, которые проскальзывали по полотну двери черного хода. Как только Ирина оперлась локтем о козырек и немного подняла руку, я ухватился за нее и втащил девушку в окно. Весила она немного, килограммов шестьдесят от силы.

Мы пробрались по коридору к двадцать пятому номеру. Я легонечко постучал. Ни звука.

– Никого нет, – решительно сказала девушка. Я пожал плечами. Мне-то не знать, что в темноте можно устроить прекрасную засаду. Вообще, темнота – лучшее прикрытие для убийцы. Но если б я начал это объяснять девушке, то не закончил бы и до следующего утра.

Тогда я постучал энергично и твердо. Затем отошел в сторону, увлекая за собой девушку. Наверное, ей это все казалось игрой в сыщиков. Вероятно, Ирина посмеивалась надо мной, но мне плевать. Она же не видела, как автоматная очередь через дверь перебивает человеку позвоночник.

В номере молчали – ни шороха, ни звука. Я вытащил из кармана ключ, повернул его в замке, чуть приоткрыл дверь и, осторожно просунув в щель руку, щелкнул выключателем. Загудел дроссель, и яркий белый свет люминесцентной лампы залил комнату. Там действительно никого не было.

Мы проскользнули в номер. Я закрыл дверь и замкнул ее на ключ. Теперь следовало произвести тщательный обыск. Вещей нет, кровать не смята. Я подошел к столу и начал выдвигать ящики, проверяя их содержимое. Газеты, полиэтиленовые пакеты, салфетки, презервативы, м-да…

Я с удивлением заметил, что девушка тоже роется в ящиках платяного шкафа.

– Что ты делаешь, Ирина? – удивился я.

– Помогаю тебе, – ответила она.

Ладно. Пусть помогает. В конце концов, не будет путаться под ногами. Я обследовал стол, торопливо осмотрел прикроватные тумбочки, пошарил под матрацем и под подушками. Ничего. Словно здесь никто и никогда не был. Черт!

Я подумал, что Дато здесь никогда больше не покажется. Из предчувствия.

…Стук в дверь раздался внезапно. Настойчивый и уверенный. Стоящий за дверью человек шумно дышал.

Стук повторился. Больше медлить нельзя. Толстяк вполне мог что-нибудь заподозрить, и тогда неизвестно, чем это все может закончиться.

Но Дато нужен мне живым!

Я поманил девушку пальцем, и, когда та подошла, рванул на ней рубашку. Пуговицы со стуком разлетелись по полу.

– Открой, – зашептал я ей на ухо. – Это Дато, приятель того болвана. А ты – подружка его. Поняла?

Она испуганно кивнула.

– Постой! – Я прошел в ванную и, открутив оба крана, швырнул под тугие струи воды полотенце. Выскочив обратно, спрятался за дверью в углу и подал девушке знак: «Давай!»

Девушка оценила хитрость. В комнате звук был такой, словно в ванной, действительно, кто-то принимал душ. Она повернула ключ и потянула дверь к себе, смущенно улыбаясь и придерживая рубашку на груди.

Дато, увидев вместо приятеля какую-то девчонку, удивился. Конечно, ситуация выглядела идиотской, но вполне в духе Георгия. Он запросто мог подцепить и привести в номер какую-нибудь девчонку. Однако на всякий случай Дато не стал входить, а лишь тихо спросил:

– Где Георгий?

– В душе, – Ирина из всех сил хлопала глазами и улыбалась.

Я видел, что она пытается действовать, как заправская шлюха. Да, было очень похоже. Но – только похоже. Скорее всего, это и настораживало Дато.

– Ты кто такая? – поинтересовался Дато, пристально глядя на девушку.

– Бюро добрых услуг, – наивно улыбнулась она и добавила, понизив голос: – заходи. За отдельную плату могу приласкать и тебя.

– Да? – спросил Дато, а сам тем временем прислушивался к звукам льющейся воды. Он был хитер, этот Дато, хитер как старый лис, которого поджидает охотник.

– Угу, – подтвердила девушка. – Твоему приятелю, кстати, понравилось.

Дато все еще слушал. Его мало интересовала трепотня девчонки, да и ее услуги. Ему хотелось убедиться в безопасности.

– Ладно, шалава, – подумав, сказал он. – Теперь сделай вот что: отойди от двери. Стоп! Сначала открой ее пошире, а затем пять шагов к кровати. Быстро!

Девушка дернула плечиком и, потянув на себя дверь, пошла к кровати.

Я замер. Если Дато решит распахнуть створку двери еще шире, он непременно почувствует, что за дверью кто-то есть. Дато, не двигаясь с места, осмотрел комнату и, видимо, остался доволен. Сделав два шага вперед, он, не оборачиваясь, наблюдал за девушкой, потом захлопнул дверь и крикнул:

– Эй, Георгий!

Конечно, ответа не последовало. За широкой спиной таксиста я размахнулся для удара.

Видимо, я, неделями нежась в постели с Людмилой, потерял форму. Что-то произошло. То ли я двигался недостаточно тихо, то ли Дато что-то почувствовал, но только толстяк успел обернуться и выставить вперед плечо, смягчая удар.

Может, я не смог его звездануть как следует потому, что увидел неожиданно знакомое лицо с хищным крючковатым носом и знакомым разлетом бровей.

Мой кулак скользнул по его вздернутой руке, плечу и угодил Дато в подбородок. Тем не менее, получилось не так эффектно, как я рассчитывал.

Толстяка отбросило к кровати, хотя он все-таки удержался на ногах.

Да, это тот самый таксист, который вез меня в гостиницу месяц назад! Его компанию тогда изгнали абхазцы, вот он и отаборился здесь. Конечно же, это не простой водила, а именно то, что в нем чувствуется. Даже драться он, наверняка, мастак. Он ушел от удара, и сразу стало ясно, что Дато – профессионал. Бывший, но профессионал. Возможно, у него есть огнестрельное оружие. Справиться с ним будет не просто, хотя он обрюзг и, думаю, давно не тренировался.

Толстяк сжал кулаки и приготовился к схватке. Я замер. Мне надо только оглушить противника, в то время как тот будет стараться искалечить меня или убить.

– Тебе страшно, мать твою? – вдруг хищно улыбнулся толстяк. – И правильно, сейчас морской пехотинец тебе отрежет яйца.

– Так вот кто ты такой, крутой таксист… – сказал я. – Но я морскую пехоту съедаю на завтрак!

Сейчас мы оба ждали. Каждый пытался заставить противника нанести удар первым, тогда есть шанс поймать врага на прием.

– Да ну? Прямо на завтрак ешь? – осклабился Дато.

– Да, – я подтвердил. – И сейчас, кстати, я очень голоден.

Толстяк вдруг сделал резкий выпад, пытаясь размозжить мне переносицу. Удар был настолько быстрым, размашистым и сильным, что стало понятным, почему Дато пользовался таким уважением. Его просто боялись.

Я уклонился и подумал, что этот человек с хищным лицом знает толк в убийствах. Если бы удар достиг цели, то, пожалуй, вместо носа у меня была б яма.

Поймав руку водителя в захват, я ударил его локтем в солнечное сплетение, а затем что было сил швырнул на толстую перегородку, выложенную из стеклянных блоков, и отделявшую комнату от ванной.

Дато вонзился в нее головой, выбив часть стеклянных плиток. Кожа у него на лбу теперь была порезана, и алая кровь забрызгала пол. И все же, он оставался профессионалом. Ловко развернувшись, мгновенно сконцентрировавшись, Дато ударил меня ногой в грудь, одновременно шаря рукой за пазухой. Я отлетел к стене, и мне уже самому пришлось падать на пол, делая кульбит.

Выстрел прогремел оглушительно в замкнутом пространстве. Пуля ударила выше головы, и со стены брызнули осколки штукатурки. За доли секунды вскочив, я вцепился в запястье, и принялся выворачивать таксисту руку. Один за другим прогрохотали еще два выстрела, один в потолок, другой в пол. Я пытался «вытряхнуть» пистолет из руки Дато. Он старался ткнуть стволом пистолета в мое тело, и хотя бы ранить меня.

Бах! Бах! Выстрелы снова прозвучали один за другим. Пули летели мимо. Одна продырявила мне брюки, другая улетела в окно, оставив в окне почему-то маленькую дырочку.

Хак! – затылок таксиста разбил мне губы и отбросил меня на кровать.

– Ты еще не захлебнулся кровью, ублюдок? – слова проклятья и угрозы вылетели из меня сами.

– Нет, уродина долговязая, это ты сейчас, подавишься и сдохнешь! – заорал Дато, вскидывая пистолет прямо перед моим лицом.

Ирина, поначалу забившись от страха в угол, вдруг напомнила о своем существовании. С диким визгом она швырнула тяжелую стеклянную пепельницу в Дато.

Думаю, это спасло меня от верной пули. Дато на мгновение растерялся, услыхав новый звук, и попытался прикрыться от летящей пепельницы локтем, но тем не менее произвел два новых выстрела подряд.

В моих ушах стояли звон и гул. Лицо обожгло пороховыми газами – ствол оказался близко. Нанес удар ногами из положения сидя на кровати. Удар опрокинул Дато навзничь, на лету он снова пальнул. Что за привычка стрелять все время два раза подряд? Сколько у этого засранца патронов в обойме? Дато ударился затылком о стену и некоторое время ничего не соображал.

И тогда я изо всех сил, капитально размахнувшись, ударил по хищной роже ногой. А потом, словно передо мной была горка из восьми кирпичей, кулаком из-за спины нанес противнику сокрушительный удар. Он сразу поник, осел и глаза его сделались стеклянными. Я выдернул пистолет из вялых рук.

Дато захрипел. Кровь хлынула у него изо рта. Несколько секунд тело конвульсивно подергивалось, а затем обмякло. Голова свесилась набок. Неужели я проломил ему основание черепа?

Это же конец! Я никогда не узнаю, куда они упрятали Людмилу!

– Дато! – я пытался растрясти таксиста, – Дато, где же она?

Сегодняшний день грозит свести меня с ума. Наверное, я допускаю промахи в своей работе, как допускают их люди в любой сфере деятельности. Только ни один из этих промахов не обескуражил меня так, как обескуражил сейчас. Я был просто в шоке, вовсю тряс голову Дато, но она подозрительно легко болталась на позвоночнике.

В дело вмешался случай. Случай-убийца.

Я опустился на кровать и попытался разобраться в хаосе собственных мыслей. Я пребывал в некоторой растерянности. Из этого состояния меня вывела Ирина.

– Надо уходить! Ты убил его, – она это прошептала, но мне эти слова показались громом небесным. – Надо убегать!

Да, действительно, о чем сейчас раздумывать, если надо действовать? Сейчас мне просто не было времени рассуждать. По коридору уже грохотали шаги, в соседние комнаты стучались. Я пошарил по карманам Дато. Вот ключи от джипа… Я проверил обойму отобранного у таксиста пистолета – все, ни патрончика! Зря, выходит, я его прикончил.

Я отшвырнул пистолет в сторону и принялся за шпингалеты на створках окна. Они присохли к краске и не хотели двигаться. Бить окно я не решался. Нас сразу же обнаружили бы бегающие по коридору люди. Наконец, я повернул шпингалеты, распахнул окно, мы выскочили наружу и незаметно ушли с заднего двора. Покуда поднимется шумиха и установят личность убитого, необходимо найти машину Дато. Может, в ней подсказка, где находится моя «сестренка»?

Ирина была словно парализована увиденной схваткой. Она поминутно останавливалась и шумно дышала. Но это проходит. У людей решительных – очень быстро. Кажется, Ирина была именно такой породы. Кстати, уже не всякая может после такого сесть за руль автомобиля.

– Теперь надо найти джип Дато. Это «Ниссан». Полагаю, стоит недалеко от гостиницы. Думаю, целесообразнее на поиски отправиться тебе. Мужчина сразу привлечет внимание. Я тебя подстрахую.

– Но я не умею управлять джипом!

– Все, как у наших машин. В крайнем случае – поэкспериментируй…

Она согласилась. Мы вышли к улице, на которой располагалась гостиница, и осторожно осмотрели имеющийся автотранспорт. Возле дверей гостиницы стояли несколько человек. Вот они отправились в гостиницу. Я легонько подтолкнул Ирину. Она пошла к гостинице. Очень неуверенно. Боязливо. Джип она приметила на противоположной стороне и сразу начала перебегать улицу. Спокойнее, спокойнее!

Девушка чуть дольше положенного повозилась с замком дверцы, затем очутилась в салоне джипа. А что, если Дато установил секрет на зажигании? Хотя вряд ли…

Хлопнула дверь гостиницы. На улице появился молодой человек. Он закурил сигарету, затянулся и уставился прямо на джип, в котором сидела девушка. Ирина словно окаменела. Можно было подумать, что это не человек, а манекен.

– Ну же, ну же, – шептал я, – действуй, делай свое дело! Это случайный посетитель, это просто клиент гостиницы. А если и не так, то тем более нельзя терять времени, надо действовать!

Но девушка не могла слышать меня.

Человек стоял, курил и смотрел на Ирину. Ирина выпрямилась и откинулась на спинку. Молодой человек стрельнул окурком на дорогу, и, повернувшись, быстро зашагал прочь.

Тогда только джип заурчал, рывком тронулся с места и выехал на середину дороги. Я пошел навстречу Ирине.

– Нас поймают и будут судить, – сказала она мрачно, когда я забрался внутрь. – Теперь уже за угон машины.

– Не поймают, это во-первых. А во-вторых, мы машиной попользуемся и бросим ее.

– Но угоном считается даже если проехать всего несколько метров… – невесело сказала Ирина.

– Не всегда, – покачал я головой. – Если мы докажем, что жизни человека угрожала смертельная опасность, нас поймут. Кроме того, ты думаешь, за какие деньги куплен этот джип? Его стоимость по меньшей мере, тысяч десять-пятнадцать долларов. А может, и все пятьдесят. Джип такого типа сам по себе – уже преступление. Нельзя доказать это преступление, но можешь не сомневаться, что все эти люди – преступники. Так вот, они не смогут найти нас в ближайшие сутки, а большего нам и не надо. Но даже если что-то случится, ты – заложница, вот и все. Они ничего не смогут доказать. – Мои руки в это время автоматически обшаривали бардачок.

– Как бы мне хотелось в это верить! – вздохнула Ирина.

Из «бардачка» я вытащил увесистую папку с надписью «Автобаза № 3».

– Едем туда. На автобазу номер три! – приказал я, словно был уверен, что Ирина знает ее местонахождение.

– Но где она?

– Будем искать…

В это время за поворотом завыла милицейская сирена, и автомобиль с синими полосами выскочил на проезжую часть, преграждая нам дорогу. Ирина автоматически нажала на тормоза.

– Спокойно, – сказал я. – Они ничего не знают. Из машины тотчас вышел милиционер и подошел к джипу.

– Выходи, – сказал гаишник.

– Вас интересуют мои документы? – спросил я, соображая, как перебраться за руль, развернуть джип и уйти от милиции.

– Я тебе ясно сказал: выходи! – зло крикнул сержант.

Я вышел из машины. Так мне проще будет оказаться за рулем. В руках у милиционера появился пистолет. Он крикнул товарищам, которые вразвалочку подходили к нам.

– Вроде бы тот! Рукав рваный… – сказал сержант и направил пистолет мне в лицо. Я бы выбил оружие из рук, нокаутировал бы этого парня, но я видел, что гаишники тоже достали пистолеты и также направили на меня.

– Лечь! – скомандовал сержант. Я понимал, что из троих вооруженных людей кто-нибудь да не промажет. Я повиновался.

– Руки за голову! – послышалась новая команда. Я вновь повиновался. Мне вывернули кисти, и я почувствовал, как на запястьях защелкнулись браслеты наручников. Ничего иного не оставалось; только мрачно уставиться лбом в асфальт и расслабиться. Неужели все потеряно?

– А кто тут? А-а, баба, – послышались голоса.

Я почувствовал, как милицейский ботинок уперся мне в спину. Я повернулся, пытаясь рассмотреть лицо служителя порядка.

– Что, б…, допрыгался? – сказал мент. Нога его прочно прижимала мою грудь к земле.

Двое остальных спрятали пистолеты в кобуры и направились к своей машине.

– Вызовем патруль… – услыхал я, и тут неожиданно увидел перед лицом блестящие дамские туфли и расслышал угрожающий шепот Ирины:

– Медленно положи пистолет на асфальт, иначе мозги вышибу…

Милиционер положил рядом с моей головой пистолет и трясущимися руками начал отмыкать наручники.

Я поднял голову. Ирина стояла рядом, приставив пистолет к затылку милиционера:

– Не шевелиться! Молчать…

Мне достаточно было секунды, чтобы скользнуть в кабину и включить скорость. Да и Ирина не подкачала…

Два гулких выстрела нам вдогонку раздались в ночной тишине. Одна пуля угодила в стойку салона джипа. Я слышал только крики и визг проскальзывающих шин. За нами – погоня? Нет, она нам не нужна. Я сбавил скорость, затормозил и, выскочив из кабины, сделал два прицельных выстрела из милицейского пистолета по колесам надвигающейся автомашины. Третьим выстрелом я сбил «мигалку».

Теперь надо лишь оторваться, отъехать подальше. Мне необходимо заняться поисками загадочной автобазы!

– Ты отчаянная, – сказал я Ирине, – Пистолет-то у тебя чей, Дато? Ты блефовала, подруга, патронов же нет, да?

– Да! Но я и не собиралась стрелять… Я подумала… Машину мою разбили, а это оружие долларов двести стоит…

– Девочка, тебе этим лучше не заниматься… Найду я тебе двести долларов… Нет, ты получишь точно такую «Ниву». Можешь не сомневаться. Дайка сюда ствол, – я взял из рук Ирины пистолет, разобрал его и вышвырнул по частям через окно джипа.

Одну автобазу мы нашли быстро. Но эта автобаза была под номером два. Автобаза под номером один находилась, как нам объяснил сторож автобазы номер два, далеко за городом, а вот третья располагалась неподалеку, возле самого моря.

– Дорогой, туда без дела лучше не едь, там очень серьезные люди… – предупредил на прощание словоохотливый сторож.

…И вот мы у цели. Вывеска над воротами гласила: «Автобаза № 3». То, что нужно. Если Дато имеет какое-то отношение к этому «заведению», то непременно найдется еще кто-то, кто будет знать генерала Сосойю. Джип мы оставили за несколько сот метров от ворот и неслышно, стараясь скрываться под густой листвой деревьев, прячась за столбы, пробрались к автобазе.

Темные ангары, несколько выстроившихся в ряд рефрижераторов для перевозки фруктов. Асфальтовое покрытие и великое множество металлолома, скорее всего, служащее камуфляжем.

Меня не так интересовало размещение пристроек, как возможное местонахождение дома, здания, виллы, в котором мог быть подвал.

Высокий сетчатый забор, прожектора по углам периметра ограждения, огромный навесной замок.

Обычная в таких ситуациях будка сторожа отсутствовала. На автобазе царило странное запустение. Казалось, что можно беспрепятственно ходить по всей территории и не встретить ни одного человека. Но я заметил в темном закутке между двух ангаров яркий рубиновый отсвет – огонек тлеющей сигареты. Там явно кто-то был, и этот кто-то не хотел, чтобы его заметили.

– Да, это то, что мы искали, – прошептала у меня за спиной Ирина. – Ремонтная автобаза. Ты думаешь, здесь у них подземелье, да?

Я пожал плечами и шепнул в ответ:

– Стой здесь и жди моего сигнала.

– Хорошо.

Еще одна тень шевельнулась в полумраке ниши. Я быстро пошел вдоль ограждения, пригибаясь и то и дело поглядывая в сторону ангаров. Выбрав наименее просматриваемый участок, я быстро вскарабкался по сетке и перемахнул через забор. Приземлившись на пятки, я вдруг почувствовал под подошвами рыхлую землю. С каждой минутой мне открывалось что-то новое. Присев и ощупав почву, я озадаченно хмыкнул. Странная база, охраняемая невидимыми наблюдателями, со следовой полосой и прожекторами. Становилось все интересней и интересней.

Я быстро отбежал в тень, падавшую от ангара, и прижался к стене спиной, ощутив легкую вибрацию.

Черт побери! Я вернулся, коснувшись ладонью обшивки. Так и есть. Там, внутри производились какие-то работы. Причем наружу не проходило ни звука. Наверное, хозяевам очень нужно, чтобы никто не знал об их секретах.

Так. Что же здесь ремонтируют? Су-25? Я начал красться вдоль стены. Обойдя ангар с тыла, я увидел охранника. Тот стоял, положив руки на автомат Калашникова, и что-то тихо бормотал себе под нос. Широкоплечий, коренастый молодчик. К счастью, охранник, прячась в тени и стараясь оставаться невидимым с дороги, упустил из виду, что у него совершенно не защищена спина. Чем я и воспользовался. Преодолев расстояние, отделяющее меня от охранника, менее чем за две секунды, я рубанул охранника локтем по крепкой шее. Тот охнул и мешком упал на асфальт. Автомат звонко клацнул.

– Эй, – прозвучал резкий голос из темноты. – Что случилось?

Я подхватил бесчувственное тело за ноги и потащил к задней стене строения. При этом старался производить по возможности больше шума. Автомат повесил себе на шею.

Видимо, до второго охранника дошло, что с его товарищем что-то случилось.

Он вышел из укрытия и потрусил в том направлении, откуда доносились странные звуки.

Бросив тело, я перехватил автомат за ствол и спрятался за угол, ожидая.

Солдат подбежал ближе и остановился, увидев распластанное на асфальте тело.

– Байстрюки! – прорычал он, беря свой АКМ наизготовку и внимательно озираясь.

Переступив через поверженного товарища, охранник медленно двинулся вперед. Он настороженно вертел головой и поэтому пропустил момент, когда вылетевший из-за угла приклад сделал его физиономию ровной, как хорошо спиленный пень. Сдавленный горловой звук вырвался из глотки охранника, когда тот упал, застыв рядом со своим товарищем.

Я отбросил автомат и поспешил к ограждению. У меня было искушение взять оружие, но, подумав, я решил, что это был бы опрометчивый поступок. Надо действовать тихо и незаметно.

– Ирина! – я окликнул девушку, приблизившись к забору.

– Я тут!

Девушка вынырнула из темноты.

– Лезь сюда.

Ирина оценивающе осмотрела забор – метра три с половиной, не меньше – и скептически пожала плечами.

– У меня крыльев нет.

– Ладно, стой здесь…

В два прыжка достигнув ворот, я взял одну из створок за угол возле замка и с легким скрежетом отогнул его.

– Пролезешь?

– Юрий, ну ты сильный, словно дядя у тебя супермен! Я боюсь тебя.

Плечо мое дернулось, и она поняла, что я не способен сейчас к шуткам.

Мы обошли ангар и остановились у громоотвода, поднимающегося вдоль стены до самой крыши и торчащего еще на добрый метр, подобно флагштоку.

Я попробовал его на прочность. Повернувшись к Ирине, коротко сказал ей:

– Отойди в тень и жди меня. Если увидишь кого-нибудь, ложись на землю.

– Ага, я ведь в платье…

– Я потом тебе его постираю…

Она захихикала. Ею овладел приступ нездорового веселья. Это была нервная реакция. Девушка просто тряслась от страха. Мне пришлось помолчать.

Я уцепился за штырь и быстро полез вверх. Ирине ничего не оставалось, кроме как последовать моему совету убраться в тень и оттуда наблюдать за мной.

Я добрался до крыши. Сжимая громоотвод одной рукой, начал осматривать стену ангара, стараясь отыскать в покрытии щель, трещину, неровность, за которую можно было бы ухватиться. На это ушло несколько минут, но все-таки я достиг своего. Два стальных листа немного разошлись, и в образовавшийся между ними зазор я вставил пальцы, отогнул края одного из них, расширив щель, ухватился поудобнее и сильно потянул на себя. Лист отделился от стены. Оставалось самое сложное – проникнуть внутрь.

Нет, я не питал иллюзий относительно Людмилы. Ее здесь не было. И быть не могло. Подобной глупости не совершил бы даже генерал Сосойя. Но раз сюда собирался приехать Дато, значит, тут должно быть то, что может навести меня на след.

Я ухватился за гофрированую обшивку крыши, подтянулся и заглянул внутрь. У меня едва не вырвался возглас удивления. Конечно, внутри не оказалось ни ремонтируемых автобусов, ни автомобилей. На всей площадке ангара стояли… танки и пушки. Новенькие, выкрашенные свежей краской и уже побывавшие в боях, с откинутыми люками, снятыми гусеницами…

Люди в синих комбинезонах суетились вокруг них. Каждый занимался своим делом и не обращал внимания на остальных. В цехе стоял невообразимый шум. Гулко стучали молотки, трещали сварочные аппараты, разбрызгивая фонтаны голубовато-желтых искр, урчали станки. Здесь спешно готовили технику к войне. «Да, к войне, – подумал я. – Вот это и есть боевая поддержка генерала Сосойи».

Я осторожно протиснулся в щель. Внутри оказалось очень жарко. Остро пахло раскаленным металлом, соляркой и керосином.

Я смотрел вниз. Прямо под стеной лежали свернутые брезентовые чехлы.

То, что нужно.

Обычный спуск занял бы слишком много времени, да, к тому же, меня заметили бы и подняли тревогу.

Я протиснулся в щель, слыша, как трещит и без того рваная тенниска. Чтобы принять удобное для прыжка положение, мне пришлось скрючиться до состояния зародыша. Ухватившись за острые края листа, я повис на руках. Внутри обшивка была укреплена звукопоглощающим материалом, что-то вроде стекловаты. Лист начал медленно прогибаться под тяжестью моего тела. И мне ничего не оставалось, кроме как самому разжать пальцы. Все-таки лучше прыгать, чем падать. Я решил, что если меня заметят, то успею вскочить на ноги раньше, чем охрана подбежит ко мне. Познакомившись с наружной охраной, я не сомневался, что здесь не более подготовленный противник. Если среди солдат и есть профессионалы, то их слишком мало. А значит, у меня неплохие шансы на победу.

Я упал в пирамиду чехлов и тут же откатился в сторону, на случай, если кому-нибудь захочется выстрелить. Все тихо. Люди продолжали работать. Я осторожно выглянул из-за груды брезента. В семи метрах от меня стоял танк. Правая гусеница отсутствовала, а невысокий тщедушный человечек замазывал номер на башне зеленой краской.

Я еще раз скользнул взглядом по залу. В противоположном конце виднелась грязно-белая дверь с красной надписью: «Не входить!». Я наметил себе маршрут: танк, за ним пушка, еще один танк, дверь.

Я пригнулся и побежал через зал. Достигнув первого пункта цепочки – танка, я упал и закатился под его брюхо. В ту же секунду рядом возникли две ноги в высоких военных ботинках. Человек, видимо, обращался к красильщику. Говорил что-то на грузинском языке.

Скорее всего, эта техника куплена в какой-нибудь части Советской Армии. Может, прибыла из Восточной Германии.

Человек в ботинках несколько минут зло выговаривал рабочему, а затем быстро ушел в сторону.

Я подполз к колесам и оценил обстановку, глядя в щель между полом и тяжелым днищем танка.

Люди работали. Никто не разговаривал друг с Другом. Не смотрел по сторонам. Рабочая скотина. К ним так и относятся. Вряд ли это грузинские патриоты. Да и среди рабочих много русских.

Последние метры перед запретной дверью я преодолел в открытую, но меня это уже мало интересовало. Я рванул дверь, вошел внутрь и очутился в узеньком коридорчике, заканчивающемся еще тремя дверями. Я, мягко ступая, подошел к одной из них, справа, осторожно повернул ручку и приоткрыл на сантиметр.

Сортир. Большая удача.

И тут рядом послышались возбужденные голоса. Разговаривали мужчины. Громко, перебивая друг друга.

Я, не раздумывая, вошел в туалет и закрыл за собой дверь.

Почти сразу скрипнула еще одна дверь, и в коридоре зазвучали шаги.

На мгновение послышался шум, доносившийся из цеха, потом снова воцарилась тишина. Я вышел и наугад приоткрыл среднюю дверь. Приземистый мужчина, затянутый в походный камуфляж, делал пометки на карте, прикрепленной к стене. Услышав звук открывающейся двери, солдат обернулся и тут же получил мощный удар в переносицу. Его отбросило к стене. Кровь брызнула на пятнистую куртку, брюки, линолеум, устилавший пол. Раскинув руки, словно пытаясь зацепиться за что-нибудь, мужчина сполз к моим ногам. Подхватив тело на плечо, я открыл стенной шкаф, в котором стояли свернутые в трубку карты, лежали папки и схемы, и свалил бесчувственного солдата туда, прикрыв бумагами.

Покончив с «грязной» работой, я подошел к окну, прикрытому щитами, открыл и негромко позвал:

– Ирина!

Теперь девушка без труда нашла меня, благодаря льющемуся из окна свету. Я втянул ее в проем и аккуратно закрыл створки.

– Я все осмотрел, – сказал я. – Здесь ремонтируют танки, и сестры моей здесь нет.

– Да? – Ирина подошла к столу и принялась изучать папки. – А что это за автобаза такая, на которой ремонтируют танки?

– Грузины готовятся к войне… – ответил я. – Эти танки и артиллерия дадут им преимущество перед абхазцами…

– А я то думаю, почему здесь самолеты летают? Прилетел – и бухнулся на воду, как утка.

– Где?

– А вот здесь, ближе к морю…

– Немедленно туда! Нам надо перехватить пилота.

Мы вылезли через окно и, подхватив автомат охранника, бросились к тому месту, где приводнился гидроплан. Слишком часто мне этот гидроплан попадался на глаза, чтобы не послужить ключом к поиску дома генерала Горделадзе.

Залив оказался маленьким и неудобным. Ирина очень точно вывела меня к гидроплану. По моим расчетам выходило, что прежде чем подняться в воздух, гидроплан должен был выйти достаточно далеко в открытое море. Иначе он разнесет половину яхт, причаленных в бухте.

Я порадовался, что сегодня не совсем хорошая погода, ветер, немного моросит. Пасмурная погода, да еще ночью – отличное прикрытие для ведения боевых действий. Но если ветер усилится, нам вряд ли удастся взлететь.

Шагая по волнорезу, я высматривал только одну цель – охранников. Вскоре я их увидел. Это было чертовски трудно, но мои глаза оказались достаточно натренированными, чтобы в этой кромешной тьме разглядеть, а может, я был способен просто почувствовать охранников. Их было больше четырех человек. Один бродил по пирсу возле самого гидроплана, а остальные сгрудились на берегу. Ясно, что они охраняли гидроплан. Пришлось скрыться и изменить план. Неожиданно я увидел отсвет в кабине и понял, что и там кто-то есть. Это еще лучше.

Вместе с Ириной мы вышли далеко от гидроплана к морю, и я попытался вытащить вбитый в песок металлический штырь, чтобы завладеть привязанным цепью к штырю катером. Мышцы мои напряглись, мне казалось, что сухожилия вот-вот лопнут. Ирина также вцепилась в штырь. Безрезультатно.

– А если расшатать? – предложила девушка.

– Отличная идея, – похвалил я Ирину. Мы как могли глубже подкопали штырь и начали расшатывать его в разные стороны. Через десять минут дело было сделано. Водрузив штырь на палубу, мы отчалили, чтобы зайти к гидроплану со стороны моря. Веслами нам служили автоматы. Мы заплыли далеко в море. Сейчас необходимо повернуть, чтобы выйти к намеченной цели.

…Катер приближался к покачивающемуся в бухте гидроплану. Вот уже белоснежный корпус рядом. Кабина пилота открыта, и он курит, высунув руку с сигаретой в проем окна. Но едва я дотронусь до металлического корпуса гидроплана, как летчик почует опасность и поднимет шум, а то и начнет отстреливаться. Снова на ходу пришлось создавать новый план.

Охранник не успел понять, чего прямо перед ним появился человек. Он даже открыл рот, чтобы задать вопрос, но я коротким ударом оглушил его, взвалил на спину и притащил к Ирине.

– По-моему, ты не очень любишь людей, – заметила Ирина.

– Люблю, – возразил я, – еще как люблю. Только когда они без оружия и не причиняют мне зла. Идем быстрее.

Накинув на себя камуфляжную куртку охранника и его кепи, я в открытую пошел к гидроплану.

– Ты куда лезешь? – услышал я недовольный и сонный голос пилота, когда начал по крылу пробираться к двери. В ответ я пробормотал что-то невнятное.

– Кто там? – раздался все тот же, но более настойчивый и встревоженный голос.

– Передают, с берега… – как можно более спокойно ответил я.

– Что передают, кто это? Это ты?

Пилот, неискушенный в таких переделках, или черт его знает почему, распахнул дверь и начал в темноте всматриваться в мое лицо. Он был совершенно пьян!

Мне не стоило труда отрезвить летчика. Ударив его кулаком в лоб так, что он опрокинулся внутрь корпуса, я вскочил следом и зажал его руку болевым приемом. Дуло автомата уперлось ему в шею.

– Пикнешь – размозжу башку!

Потом я позвал Ирину. И вот я посадил пилота в его кресло и приказал лететь к вилле генерала Сосойи Горделадзе.

– Не знаю такого! – ответил летчик. Голова его болталась, как на веревке. На приборной доске стояла опустошенная бутылка из-под коньяку. Пилот не мог понять, что случилось, почему сюда ворвались неизвестные люди и чего-то от него требуют. Он все время пытался протестовать, явно не адекватно оценивая ситуацию. И зря.

Короткий удар в челюсть.

– Стой, не дерись! Я счас те как дам! – Летчик пытался организовать отпор, но короткие удары по почкам приводили его в чувство.

– Кто ты такой, чего ты дерешься? – Все еще не соображал летчик.

Внезапно на берегу вспыхнул прожектор. Слепящее пятно нащупало гидроплан и замерло. Охрана услыхала возню, очевидно, окликнула своего товарища возле гидроплана и, не услышав ответ, решила посветить.

– Взлетаем, черт побери! – прямо в ухо закричал я летчику. И для большей убедительности подставил ему под нос ствол автомата.

Скорее всего обыкновенная исполнительность, доведенная до автоматизма, помогла в этой ситуации. Летчик бормотал что-то свое, щелкал тумблерами и неожиданно двигатель затарахтел, словно в ночной тишине раздались раскаты грома.

– А ты отвязался? – спросил пилот. Он уже немного очухался.

Черт побери!

Но как только я выскользнул из гидроплана и начал отматывать трос с поплавка, яркое световое пятно заскользило по гидроплану и остановилось на мне. И тут же ударила автоматная очередь. Пули защелкали по корпусу поплавков. Я словно дожидался этих выстрелов – и одиночным выстрелом навсегда погасил прожектор.

И вот я снова в кабине. Пошире открыв окошечко, приготовился дать отпор охранникам.

– Не стреляй! – прокричал пилот, которого держала на мушке Ирина.

– Почему?

– Они все равно не будут стрелять!

– Почему?

Пилот не стал отвечать, а махнул рукой за спину. В гидроплане стояли выкрашенные в зеленую краску ящики, слишком хорошо знакомые мне по армейской службе. Я вскрыл один. Мать моя женщина! Там был тротил.

Гидроплан здорово потряхивало. В открытом море поднялась изрядная волна. Мотор взревел, гидроплан начал разбег. Казалось, что мы никогда не оторвемся от поверхности моря. Она словно магнитом притягивала нас. Гидроплан ревел, его бросало из стороны в сторону, но идти вверх он не хотел.

Тогда я открыл дверь и начал швырять ящики с тротилом в море. Может, именно это и помогло, и гидроплан, наконец, отделился от воды, поплавки начали шлепать по верхушкам волн, гидроплан полетел низко над водой. Мне пришлось кричать на ухо пилоту:

– Сколько лететь до виллы генерала Сосойи?

– Генерала Coco? – летчик скосил на меня глаза. Он уже почти отрезвел.

– Да, генерала Сосойи Горделадзе…

– Мы туда не долетим, – заявил летчик настолько уверенно, что я подумал о ловушке.

– Почему? – в моем вопросе слышалась скрытая угроза.

– Топлива не хватит. Груз большой, – но в голосе пилота чувствовалась неуверенность. Конечно, он боялся, что ему придется отвечать за сохранность груза. Если, конечно, он останется жив. Если мы все останемся живы.

– Сколько километров мы не долетим? – пытался я уточнить ситуацию.

– Может, и долетим, – летчик пожал плечами.

– Если мы избавимся от груза, то долетим?

– Нет, мы и так долетим, – занервничал пилот, поглядывая на меня.

Тогда я сорвал брезент со следующей партии груза. Чего только там не было! И ящики с гранатами, и «цинки» с патронами, автоматы и пулеметы, противопехотные мины, бронежилеты, каски, полевые бинокли, гранатометы, заряды для гранатометов, мины с дистанционными взрывателями, несколько надувных лодок, гидрокостюмы, акваланги, приборы ночного видения, и даже стереоскопическая труба. И все – советского производства! Этого летчика можно вести прямо в военную прокуратуру.

В море полетело все. Себе я, конечно, кое-что оставил.

– Вай ме! – крикнул летчик, едва первый ящик исчез в темноте. – Это же тысячи!.. Вай ме! – не умолкал пилот, когда ящики один за другим последовали за борт. – Это же миллионы!

Облегченный самолет начал легко подниматься. Я посмотрел на девушку. Глаза Ирины блестели, в них отражались огоньки приборов. Она была возбуждена. Ей хотелось говорить. Никогда прежде она не попадала в такие переделки. Я решил спросить: – Ирина, что ты подумала, когда я схватил тебя в аэропорту?

– Подумала, что ты заодно с тем, с Георгием. Что вы меня так хитро разыгрываете. А честно признаться, страшно испугалась и думала, лишь бы ты не бил меня, вообще не трогал…

– Кажется, теперь ты больше доверяешь мне?

– Я чувствую себя преступницей, которая решила идти до конца, чтобы узнать, какой будет конец у этого преступления, – довольно загадочно ответила девушка.

«Ты авантюристка, – подумал я, – Как и я, впрочем…» Самолет пошел на снижение. Я смотрел вперед. Далеко перед нами мутными пятнами светились огни какого-то города.

– Я не уверен, но, кажется, это здесь. Ничего не видно… – прокричал пилот.

– Если это не здесь, я улучшу тебе зрение, – приободрил я пилота.

Пилот положил машину в крутой вираж и ушел далеко в море. Огни города исчезли. Впереди был глубокий мрак.

– Что случилось? Куда ты ведешь машину? – встревожился я.

– Иначе не сядем… Надо уйти в море и начать подход издалека, – пояснил пилот. Это был очень опытный пилот. Похоже, если ему дать выпить ящик коньяку и завязать глаза, он мог бы посадить гидроплан даже на Эльбрус.

Через пару минут летчик снова сделал вираж, выровнял гидроплан и начал приводняться. Делал он это очень долго. Мы летели в кромешной тьме. По приборам нельзя было точно определить, сколько метров до поверхности моря. Летчик едва заметным движением штурвала опускал самолет вниз. Это продолжалось, казалось, вечность. Одно неверное движение – и гидроплан зароется поплавками в воду, перевернется, и мы разобьемся.

Наконец, поплавки коснулись волн. Пилот погасил скорость, заглушил мотор, ухмыльнулся и уткнулся от усталости лицом в руки.

– Где та вилла? – спросил я у пилота, не сомневаясь, что он может говорить.

– Кажется, прямо по курсу. Никогда не думал, что попаду, – ответил летчик. Наверное, его самого радовало, что он смог в сплошной мгле посадить гидроплан. Теперь ему не хватало только спиртного.

– Ирина, ты остаешься в кабине, – сказал я девушке. – Будешь держать его под прицелом. Только смотри, не нажми случайно на курок.

Пилота я связал. На всякий случай. Если б у меня была бутылка спиртного, я бы не делал этого. Но у меня ее не было.

Я торопливо принялся отбирать необходимую амуницию. Накачав надувную лодку, я привязал ее тросом к стойке поплавка и начал грузить в нее оружие. Ракетницы, мины, взрыватели, тротиловые шашки, гранаты, прибор ночного видения, гранатомет, бронежилет. Мне приходилось брать оружия побольше. Я был один против всех, и потому против этих всех должно быть достаточно оружия.

Вскоре лодка оказалась нагруженной так, что борта едва не до половины ушли под воду. Я не стал грузить больше. Неизвестно, понадобится ли мне все, а лодка могла набрать воды, перевернуться, оружие пошло бы ко дну, а без него воевать слишком тяжело. Тяжело и долго. Времени же почти не осталось. Я стянул с себя тенниску, брюки и туфли, оставшись в одних плавках. Еще раз глянув на сложенные на дне вещи и оружие, пришел к выводу, что все самое необходимое взято. Тогда я быстро перебрался в лодку. Борта еще глубже ушли под воду.

Ирина молча наблюдала за мной, стоя в кабине и держа летчика под прицелом, хотя тот и был связан.

– Ты все запомнила? – спросил я у девушки.

– Да, – кивнула она. – Ждать и не шевелиться.

– Хорошо. Только молчи, пока я не начну, – предупредил я напоследок.

– А как я узнаю?

– Услышишь. Тут такое начнется… Ирина вздохнула.

– Ну, будь осторожен и… удачи тебе.

– Спасибо, – я улыбнулся и взялся за весла. Лодка скользнула по воде легко и быстро. Ирина смотрела из открытого окна.

Я достиг берега, подхватил амуницию и скрылся среди прибрежного кустарника. Затем я вернулся, выпустил из лодки воздух, свернул ее и вновь растворился среди песка.

Я надел бронежилет и начал крепить оружие. Часть убрал в многочисленные карманы, гранаты прицепил к специальным кольцам, пистолет спрятал в кобуру на поясе и начал разрисовывать лицо маскировочной краской. Я нанес вертикальные полосы на лбу, щеках, руки покрыл просто пятнами. Огрызок маскировочного карандаша зарыл в песок.

Забросил автомат за спину, подхватил гранатомет под мышку и зашагал к вырисовывающейся из завесы моросящего дождя крыше особняка. Интересно, сколько в нем этажей?

Если Сосойя Горделадзе действительно генерал, то у него должна быть солидная охрана. Крепкая стена вокруг особняка делала его неприступным только с виду.

Мне пришлось попотеть, прежде чем я взобрался на стену и осторожно начал наблюдение через колючую проволоку и витки охранной сигнализации. В прибор ночного видения за стеной я увидел трехэтажный особняк, одноэтажный домик в глубине и большой гараж. Весь двор был заставлен иномарками. Казалось, здесь проходит очень важное совещание. Между особняком и одноэтажным домиком раскинулся розарий. Сейчас как раз зацвели розы, и площадка купалась в цветах. Повсюду стояли на подставках алебастровые статуи античных богов. Скульптур было слишком много для этого двора. Трое часовых, вооруженных «калашниковыми», размеренным шагом прохаживались вдоль розария, не обращая внимания на греческих богов и изредка лениво переговариваясь.

Внутренность двора выглядела идиллически спокойной. Видимо, Сосойя Горделадзе был настолько уверен в своих силах, что не счел нужным выставить побольше постов.

Мне стало смешно. Даже если не считать несоблюдения необходимых предосторожностей, люди Сосойи Горделадзе отличались особой беспечностью.

Спрыгнув со стены, я обошел крепость и со стороны, где было одноэтажное строение, вновь вскарабкался на ограждение. Теперь мне предстояло преодолеть колючую проволоку и охранную сигнализацию. Я аккуратно, действуя с ювелирной точностью, переступил через нее. Эта преграда была рассчитана на несведущего и неопытного. Мягко приземлившись, я оказался в нужной точке. Одним броском достиг стены строения и замер. Все было тихо. Лишь где-то неподалеку переговаривались солдаты.

Быстро и без лишней суеты прикрепил к стене две тротиловые шашки с радиодетонатором. Покончив с этой работой, пошел вдоль домика, оглядывая площадку перед ней. Тут стояли несколько военных грузовиков, скрытых под навесом, которых я раньше не заметил из-за деревьев и кустов.

Хлопнула дверь домика, и я застыл на месте. Кто-то вышел. Шелест песка под подошвами и сосредоточенное дыхание. Я вытащил кинжал, прижался к стене. Человек в форме, похоже, омоновца появился из-за угла. Он даже не заметил притаившейся фигуры, настолько был уверен в собственной безопасности. Я бросился на него, обвил одной рукой шею и ударил кинжалом под ребро. Омоновец дернулся и свалился на землю.

Затем я забежал за автомашины. На площадке послышалось гудение двигателя, и мимо проползла «Тойота» с двумя пассажирами, что-то оживленно обсуждавших.

Я подождал, пока они скроются из виду, и пристроил еще одну мину у стены казармы. Затем заминировал автомашины, прикладывая взрыватели к бензобакам.

– Эй, кто тут? – послышался голос, и в ту же секунду появился часовой. Сжимая в пальцах дымящуюся сигарету, он медленно шагал через площадку, осматриваясь, то и дело поправляя висящий за спиной автомат.

Я рванул его за ноги, и когда он грохнулся о землю, из его горла уже торчала рукоятка кинжала.

Я вытер кинжал о пятнистый рукав своей жертвы и вышел к особняку.

Мне не следовало этого делать. Я со стены не заметил всех охранников, а их было больше, чем я предполагал. Позади меня послышалось щелканье затворов.

Я напрягся. Те люди, что за спиной, наверняка, откроют огонь сразу же, как только я сделаю хоть одно неосторожное движение. Я медленно повернул голову.

Вот они. Двое охранников, держа наизготовку оружие, застыли в трех метрах от меня, ловя каждый жест, каждый вдох, каждое мое движение.

Медленно, стараясь не делать резких движений, я встал. Руки мои нащупали лезвия метательных ножей, закрепленных на поясе.

Солдаты переглянулись. И тут я мгновенно и резко выбросил вперед обе руки. Ножи просвистели в воздухе и жертвы свалились на песок, не успев даже вскрикнуть.

Я установил мину и побежал к стене. Теперь уже не было смысла особенно прятаться. На пути у меня неожиданно вырос еще один из охранников. Видимо, он так растерялся, увидев чужака, что не успел даже поднять автомат. Лезвие штык-ножа пробило ему горло, но он не успел умереть сразу, а дико заорал, захлебываясь собственной кровью.

На шум из дверей одноэтажного домика начали выскакивать боевики. Я с разворота выпустил в них длинную очередь от бедра, а затем побежал, отшвырнув автомат в сторону. Выхватив на бегу пульт радиосигнала, я откинул предохранительный клапан и нажал кнопку.

Мощный взрыв сотряс утреннее небо. Столбы огня и дыма возникли на том самом месте, где еще секунду назад стоял одноэтажный домик. В воздух полетели куски шифера, обломки балок, искореженные куски металла и обожженные куски человеческих тел. Все, кто успел выбежать из домика, сбитые ударной волной, падали на песок, пламя перекинулось на машины под навесом. Краска на кабинах пузырилась и лопалась. Резина горела, выплевывая черные сгустки сажи. Взрывались бензобаки, разбрасывая по сторонам струи горящего бензина.

Я спрятался возле стены в кустах жасмина. Теперь мне предстояло расстреливать всех, кто в панике бегал по двору, короткими очередями, постоянно перемещаясь и стреляя то из-за ствола старого орехового дерева, то из-за кучи строительного камня. Навстречу от особняка уже бежали охранники. Пули из их автоматов рвали листья, впивались в стволы деревьев, пощелкивали о камни.

Теперь у меня было преимущество: боевики находились на открытом месте, и я видел их так же хорошо, как и собственные руки, а они не могли различить меня среди кустов.

Я «выводил из строя» одного за другим бежавших, пока те не сообразили, что у дома они будут в большей безопасности, и не откатились к особняку, из которого все выбегали и выбегали встревоженные люди с оружием и без.

Их было много, все они были начальствующего вида. Точно, генерал Сосойя Горделадзе проводил очередное историческое заседание.

Тогда я направил гранатомет прямо в парадную дверь трехэтажного особняка, взвел курок и нажал на спусковой крючок. Взрыв сорвал ее с петель, разворотил все внутри небольшого коридорчика, моментально убив находившихся внутри людей. Следующий выстрел из гранатомета понес летящую гранату внутрь помещения и та «лопнула» там так, что во всем особняке погас свет и посыпались осколки стекол.

На некоторое время установилась тишина. Воспользовавшись передышкой, я сменил опустевший магазин, и, вскочив, помчался к особняку.

…Я успел добежать до розария, когда вновь загремели выстрелы. От особняка и со стороны въездных ворот бежали охранники, стреляя на ходу. Пули свистели и визжали в воздухе, и мне приходилось двигаться, прячась за кустами роз. Мне удалось отбить первую волну нападавших, швырнув им под ноги пару гранат. «АКМ» в моих руках раскалился. Площадка под ногами была усеяна стреляными гильзами и листвой. Расстреляв четыре рожка патронов, я выхватил пистолет и наповал сразил еще двоих, бегущих со стороны ворот, сорвал предохранительную чеку у гранаты и швырнул в камуфлированные фигуры слева. Взрыв отшвырнул боевиков к стене.

В этот момент что-то тяжелое шлепнулось в нескольких метрах от моих ног. Я повернулся и увидел черный шар гранаты, зарывшийся в песок. Я прыгнул прочь, на ходу переворачиваясь ничком, и обхватывая голову руками. Я не успел приземлиться… Взрыв оглушил меня, подбросил и швырнул оземь. Пистолет отлетел в сторону. Я вскочил на ноги и тут же почувствовал боль в правом боку, словно кто-то ткнул меня раскаленным прутом. Без оружия нечего было и думать справиться с этой волчьей стаей. Я не мог взять оружие у убитых, поскольку ближайший труп лежал метрах в шести, и меня изрешетили бы пулями прежде, чем я успел бы схватить автомат.

Держась за раненый бок, я побежал к садовой будке возле стены. Если мне удастся укрыться в ней и найти хоть что-то, чем можно воспользоваться, как оружием, я вполне сумею вывернуться из создавшегося положения.

Позади вновь раздались выстрелы. Я пригибался и старался бежать зигзагами, не давая врагам прицелиться. Пули впивались в дерн в нескольких сантиметрах от моих ног, но я не обращал на это внимания.

Добежав до будки, я нырнул в прохладную темноту. Опустившись на пол, сбросил жилет и осмотрел рану. Пуля прошла вдоль ребер, содрав клок кожи. Болезненно, но не смертельно. Снова надел бронежилет. Теперь можно было оглядеться. Лопата, вилы, молотки, секатор для подрезания кустов, фрезы, ножи газонокосилки и еще много разного хламья. Интересно, кто этим занимается?

Боевики окружали будку. Они не без некоторой опаски смотрели на прикрытую дверь, ожидая, что чужак выскочит сейчас, размахивая автоматом, стреляя на ходу. Но у меня не было оружия. Ни звука ни доносилось до них, потому что я был с голыми руками.

– Огонь! – вдруг скомандовал один из нападавших, которые оцепили будку полукольцом.

Оружие в их руках загрохотало с новой силой. Пули за секунду изрешетили дощатую лачугу, выбив стекла в маленьких окошечках, превратив доски в щепки. Очевидно, вояки решили, что если в будке и был кто-то, то теперь увидеть его живым невозможно. Несомненно, всякий, кто мог оказаться здесь, был бы изрешечен пулями. Но только не я… Теперь можно было подняться с пола.

– Посмотри, – скомандовал главный. Пулеметчик отделился от этого полукольца и осторожно пошел к будке. Приблизившись, он открыл дверь и шагнул внутрь. Изо всей силы я пронзил ему грудь вилами, и вырвал из его рук пулемет. Первой очередью я сразил главного, который целился в меня из пистолета. Потом, еще раз толкнув дверь ногой, выпустил длинную очередь в бегущих на меня людей. Часть из них покатилась по траве, те же, кто уцелел, кинулись к дому.

Я побежал следом, стреляя на ходу.

Лепестки роз кружились в воздухе, сбитые пулями. Алебастровые статуи разлетались на куски. Цветные витражи лопались, и дом с каждой секундой все больше терял свое великолепие, превращаясь в груду развалин.

Я заметил Сосойю Горделадзе – его силуэт в незастегнутом генеральском мундире был виден в окне второго этажа. Он готовился выстрелить в меня из какого-то странного ружья. Грохнул шумный выстрел. Я успел спрятаться за уцелевшую фигуру Венеры. Алебастр разлетелся вдребезги и расцарапал мне щеку. Странный запах серы ударил мне в нос. Я принюхался. Да, Сосойя Горделадзе палит дымным порохом! Я ружье, наверное, кремневое, старинное. Вот так-так!.. Я послал очередь в ответ. С диким звоном посыпались стекла, куски оконного переплета взлетели в воздух.

Не дать ему спуститься вниз! Я влетел через зияющий парадный вход в коридорчик, прыжком вскочил в холл и спрятался за огромной напольной вазой.

– Кузьмин! Ко мне! Кульмин! – вдруг послышался громкий, и в тоже время жалобный крик. Это генерал звал своего нукера, то есть, по-восточному, наемного охранника, оруженосца.

Ага, значит, Кузьмин тоже здесь. Прекрасно! В ту же секунду загрохотали выстрелы из автомата, и рикошетом вдребезги разбило напольную вазу. Кузьмин стрелял со двора. Где же он шлялся до сих пор? А теперь находился во дворе и, значит, сейчас не был опасен.

– Кузьмин! Ты слышишь меня?..

– Да! – достаточно громко откликнулся он, и в тот же момент голова диктатора-неудачника (все диктаторы, в конце концов, неудачники) показалась в проеме двери.

Худющий диктатор увидел меня. Он дернул головой, но я находился под таким углом к нему, что пули, пущенные из пулемета, ударили в лестничные перила и достали новоявленного генерала. Сосойя Горделадзе успел спрятать только голову. Падая, диктатор выбросил руки вперед и вцепился в перила, но я не пожалел даже оставшейся ленты, чтобы ударить ею по этим холеным жирным рукам с массивными золотыми печатками. Куски ракушечника падали сверху, а вместе с ними упал и генерал. Он ударился головой о мраморные плиты. Алые брызги крови черными точками усеяли пол. Чтобы получить звание генерала, надо уничтожить очень большое количество людей. А если Сосойя Горделадзе получил генерала авансом, то сколько людей я спас одним выстрелом!

Оставалось расправиться с Кузьминым. Внезапно до меня донесся призыв, словно из подземелья:

– Юра! Я здесь! Сюда!

Это голос Людмилы! Она там!.. Невзирая на опасность, я закричал:

– Я здесь!

Закричал, как последний дурак, так как в этот момент я потерял контроль над собой. Крик Людмилы отвлек мое внимание настолько, что я совершенно забыл: пулемет мой без единого патрона – пустая лента выскочила из приемной рамки затвора.

Я бросился по коридору, где виднелся проход к лестнице в подвал. Но громкий крик остановил меня:

– Юрген! Стой!

Это был голос Кузьмина.

Я резко обернулся, мой пулемет вместо выстрела издал сухой щелчок.

– Юрген! Мы ученики одного учителя, но я моложе. Сейчас ты умрешь… Не приближайся!

Прилив бешеной ненависти к нему у меня прошел. Я знал, на чем нужно играть, когда разговариваешь с таким человеком. В глазах Кузьмина зажглись нездоровые огоньки. Черты его лица исказились, стали неустойчивыми, брови круто поднялись. Я понял: этот парень сходит с ума, его нужно дожать, уверить в том, что он сможет сделать то, чего хочет.

– Ладно. Брось свой дурацкий автомат! Легко ведь нажимать на курок. Лучше убей меня ножом! – я выронил пулемет и вытащил штык-нож. – Проткни меня и смотри мне в глаза. Поверни нож и узнай, что я почувствую. Ты ведь этого хочешь?

– Я убью тебя, Юрген! – заорал психопат Кузьмин, отбрасывая автомат в сторону. – Убью тебя ножом!

Мои губы дрогнули в улыбке. Да, я не ошибся. Я купил этого психа. Нужно определить в человеке его страсть, и ты можешь властвовать над ним. Порыв Кузьмина был безотчетен. Это была страсть, доводящая до сумасшествия.

– Ну, так давай, давай! – в тон ему вторил я. – Ты и я! Давай, не лишай себя такого удовольствия! Давай, Кузьмин, ну!

– Да! Я убью тебя, Юрген! Ничто мне не помешает! Не нужна мне твоя девчонка! Юрген! Я убью тебя! – ревел Кузьмин, выхватывая нож и принимая боевую стойку.

– Сделай это!

Я пригнулся, выставив штык-нож перед собой, и медленно пошел по кругу. У Кузьмина была кошачья улыбка на устах. Она действовала мне на нервы. Я понимал, что если выйду из себя и поддамся ярости, то эта схватка может оказаться для меня последней.

Кузьмин первым нанес удар. Клинок со свистом описал полукруг в сантиметре от моего живота. Я не остался в долгу и сделал ответный выпад, который также не достиг цели. Несколько секунд мы обменивались ударами, стараясь достать друг друга, но тщетно. В один момент мне показалось, что Кузьмин раскрылся, и я спешно нанес удар. Кузьмин был готов к этому и, уклонившись в сторону, выбросил левую руку – коронный удар любого левши, от которого редко кому удается спастись.

Но я успел отпрянуть, и лезвие кинжала лишь кончиком полоснуло меня по животу.

Кузьмин довольно засмеялся.

– Ты давно не тренировался, Юрген. Валялся с девчонкой себе, когда настоящие мужчины…

В это время я ушел в сторону и схватился за живот, делая вид, что рана серьезная. Именно тут Кузьмин умолк и бросился вперед, нанося удар, но мой штык-нож, прочертив в воздухе блестящую дугу, вонзился ему в руку, перерезав сухожилия у самой кисти.

Для Кузьмина это был шок. Теперь у нас шансы были равны: у обоих плохо работала одна рука.

Я с улыбкой наблюдал за растерянным лицом наемника. Да, он был именно наемником. Мало того, предателем. Секундой позже Кузьмин вновь бросился на меня. Перехватив нож в другую руку, он занес его над головой, намереваясь ударить меня в шею. Лезвие пошло вниз, но подставленная мной рука остановила это движение. Кинжал замер в нескольких сантиметрах от моего лица.

Мышцы на руках вздулись. Мы рычали, словно дикие звери. Ярость, бушующая в нас, вырывалась хриплым дыханием. В глазах бушевала ненависть.

Кузьмин что было сил налег на нож, стараясь вонзить лезвие в мое лицо. Тут я изловчился и нанес противнику удар коленкой в пах. Кинжал вылетел из пальцев Кузьмина, и он завыл, отступая и пошатываясь. Я бы мог убить его в тот момент, но остановился – враг был безоружен, а мне приходилось драться по условиям поединка. Наверное, это может показаться неразумным, но я не стал убивать Кузьмина. Многое в жизни может показаться неразумным.

Предатель немного оправился от нанесенного удара и вновь бросился на меня. Оружия у него не было, Кузьмин обхватил меня руками и начал сжимать, стремясь сломать мне ребра.

Я уперся ладонью в подбородок врага и принялся давить на него изо всех сил, стараясь оторваться от Кузьмина. Тот хрипел, но продолжал удерживать меня.

Однако искалеченная рука не давала ему возможности сжать мои ребра с полной силой. Впереди, в пяти метрах, отгороженной стальными перилами, был спуск в подвал. Кузьмин решил воспользоваться этим обстоятельством, и столкнуть меня вниз, а уж потом делать со мной, что захочется.

Разбежавшись, он навалился на перила и стал давить на меня, стараясь перебросить через поручни. В конце концов ему это удалось, но, падая, я вцепился в Кузьмина мертвой хваткой, и тот, не удержавшись на ногах, полетел следом.

Мы грохнулись с трехметровой высоты на каменный пол. Вцепившись друг в друга, катались по полу, стараясь задушить, ударить головой, убить… Кузьмин первым вскочил на ноги и тут же нанес мне удар ногой в лицо. Удар был страшным. Я почувствовал, как что-то хрустнуло в основании черепа. Я даже удивился, что еще соображаю после такого удара. Кузьмин решил: меня пора добивать – и немного подался назад, чтобы обрушиться с новой силой. Я увернулся от удара, ухватил Кузьмина за ногу и изо всех сил ударил его ногой в живот. Этот удар дал мне возможность вскочить на ноги, хоть я и получил удар кулаком. Кулак скользнул по лицу, сдирая эпидермис. Теперь очередь была за мной. Мой кулак врезался Кузьмину в челюсть. Я бил снова и снова. Мой очередной удар отшвырнул Кузьмина к двери, которая неожиданно поддалась и Кузьмин ввалился в подвальное помещение. Это был винный погреб.

Когда я вскочил туда, Кузьмин стоял на ногах. В руках у него была стеклянная трубка, которой «насасывают» вино. Эта трубка переломилась о мои плечи.

Я нанес второй удар ногой противнику в пах. Он согнулся от боли, и я широко размахнувшись, нанес сокрушительный удар кулаком снизу в лицо. Кузьмин грохнулся головой о дно огромной бочки, которая была установлена горизонтально. Оно не выдержало удара. Молодое вино хлынуло вместе с продавленным днищем, красными волнами лилось прямо мне под ноги. Воспользовавшись моим замешательством, Кузьмин нанес мне очень сильный удар по почкам. От боли у меня потемнело в глазах. В ту же секунду последовал новый удар, гораздо более сильный, чем предыдущий. Я упал на колени в лужу вина, обхватив руками бока.

– Как тебе школа майора Иванова, а, Юрген? Знаменитый Юрген! Каково, а? – бешено орал Кузьмин. – Ну как, приятно умирать? Ты – покойник, Юрген!

– Гнида! – выкрикнул я, заставляя себя встать, но пол сделался чересчур скользким. Я понял, что если не встану, то это конец.

Но пол оказался скользким не только для меня. Кузьмин хотел прыгнуть, чтобы обеими ногами проломить мне грудную клетку, но поскользнулся, и упал на колено. Этого было достаточно, чтобы я вскочил и локтем нанес удар противнику в переносицу. И тут же, не давая ему опомниться, принялся бить Кузьмина, вкладывая в удары всю свою злость и ярость.

Под этим безумным натиском тот попятился. Вытащив из-за пояса пистолет, со злостью прохрипел:

– Я убью тебя, Юрген! Я пристрелю тебя! – на губах его выступила пена, как у больного бешенством пса.

Мне под руки попалась точно такая стеклянная труба для вина, какой недавно огрел меня Кузьмин. Со всего размаху, делая движение как при штыковой атаке, я вонзил трубу в грудь взбешенного противника. Труба угодила Кузьмину меж ребер и проткнула сердце.

Я смотрел на обломки стекла, которые глубоко вонзились мне в ладони, смотрел на то, как из косого обломка, торчащего из груди противника, захлестала яркая струя.

Кузьмин ничего не понимал. Он выронил пистолет, ухватился за стеклянный обломок и попытался вытащить его из груди… И в тот же миг начал медленно опускаться на колени, а затем как-то спокойно повернулся на бок и сполз в красно-кровавое месиво на полу.

Я не мог оторвать взгляда от поверженного противника. Кровь три или четыре раза толчками выкатилась между пальцев, охвативших стеклянное жерло… и потекла медленной струйкой, все время истончавшейся.

…За бочками в винном погребе я нашел дверь, обитую жестью, разбил ее и обнаружил еле живую девушку. Она едва могла двигаться.

– Людмила, я пришел, Люда! – говорил я. Девушка устало улыбалась. Я развязал ее. Капроновые веревки глубоко врезались в тело.

– Шевелись, разомнись, нам предстоит еще отсюда выбраться, – говорил я. – Здесь полно врагов…

Действительно, наверху раздавались крики команд. Было непонятно, кто командовал. Мы вышли в винный погреб, взобрались по лестнице в коридор. Никого. Я разыскал автомат Кузьмина. Мы пробрались на второй этаж. Боже, сколько денег вгрохано в убранство виллы! Картины, ковры, шикарная мебель, паркет… Денег у генерала куры не клевали. Может, чем больше денег, тем больше всего хочется? Но вагон мандаринов ведь в одиночку не съешь! Нужна власть. Где власть – там сила, где сила – там насилие, смерть, разрушение. Разруха – это отсутствие денег. Происходит цикл саморегуляции…

Я выглянул в окно второго этажа со стороны ранее охраняемой стены. Никого. Сможет ли моя девушка спрыгнуть вниз? Я обрываю штору из мягкой и шелковистой ткани с вычурным рисунком. Один конец наматываю себе на руку, а другой вручаю Людмиле.

– Держись покрепче!

Спускаю девушку из окна. Только бы никто не помешал! Выпрыгиваю следом. Теперь следует перелезть через стену. Это проще. Вначале я убеждаюсь, что в проволоке наверху нет тока. Нет. Все разрушено взрывами. Девушка карабкается мне на плечо, цепляется за проволоку и охает. Колючки впились ей в ладони.

– Тише, потерпи еще немного, – мой голос придает ей сил.

Из-за дома доносятся голоса. Людмила наверху стены. Она пытается слезть, но ее что-то не пускает. Она намертво зацепилась брюками за колючки.

– Расстегивай брюки, – шепчу я. Я уже на той стороне стены. – Расстегивай брюки и давай мне сюда руки. Вылезай…

Людмила выскальзывает из брюк, словно змея из своей старой, ненужной ей кожи. Брюки повисают на колючей проволоке. Я пытаюсь их отцепить, но они еще больше запутываются.

Мы уходим подальше от стены, подальше от проклятого дома с дымящимися, неестественно прекрасными гобеленами на стенах.

Я – полностью невидимый в камуфляже, а девушка – в белом треугольнике плавок.

…Занимался рассвет. Теперь было хорошо слышно, что и в городе звучит перестрелка и даже грохочут орудия.

Что тут, война?

Надо уходить из этого города. Улетать на север. Там нет Абхазии, нет грузин и абхазцев, которые не поделили власть. Я быстро надуваю лодку. Со стороны виллы слышатся крики. Мне не дают покоя оставленные брюки Людмилы. Это след. Голоса приближаются.

– Уходим в море, там гидроплан!

Мы входим в теплую воду. Забредаем поглубже. Из тумана начинает вырисовываться силуэт гидроплана и приближается к нам.

Но со стороны виллы появились вооруженные люди. Много людей. Успели очухаться. Обнаружили брюки и напали на след беглецов. Все-таки надо было не оставлять следов. Это на будущее. Какое будущее?

Одной рукой я держал Людмилу, а другой, почти не прицеливаясь, начал отстреливаться.

– Ты можешь плыть?

– Попробую…

– Плыви к гидроплану…

Я стою по грудь в воде и одиночными выстрелами заставляю противника залечь. Одновременно отталкиваюсь ногами ото дна и, держа автомат на весу в воздухе, плыву к гидроплану.

Вот и поплавки гидроплана.

Выстрелы загрохотали с новой силой.

Ирина высовывается из кабины.

– Что, заводить?

– Давай, – говорю я.

Некоторое время слышится возня, крики, и вот мощный мотор взревел.

Нам не надо было этого делать. Но у нас не оставалось иного выхода.

Как только летчик начал разворачивать гидроплан, чтобы уйти в море, выстрелы загремели с новой силой. Гидроплан развернулся, но этим самым подставлял бок машины и делал ее удобной мишенью для нападающих, которые стремительно приближались к воде.

Я не мог влезть в самолет. Неожиданно что-то зашипело, длинная молния отделилась от берега и мгновенно приблизилась к гидроплану. Бамм! Бамм! Выстрел из гранатомета угодил в борт. Горячая волна взрыва едва не сорвала меня с поплавка.

– Людмила, держись…

– Держусь, Юра, держусь… – отвечала девушка. Она была еще в воде, и обеими руками сжимала обшивку поплавка. Девушка уже пришла в себя и теперь обходилась без моей помощи.

Снова шипение, снова неяркая молния и – новый взрыв сотряс гидроплан. Мы целы. Что с Ириной? Уцелел ли пилот? С берега наседают солдаты.

– Держись! – снова кричу я Людмиле, а сам вскакиваю в открытую дверь… Все разворочено, тлеет изоляция. В кабине летчик держится за окровавленную голову. Ирина тоже оглушена, трясет головой, но крови нет.

– Тебя оглушило, уходим отсюда, сейчас они еще раз ударят из гранатомета.

Мои слова оправдываются. Слышится выразительное шипение, и мощный взрыв сотрясает гидроплан. Поплавки настолько иссечены пулями, что воздух из них со свистом уходит. Разбитый гидроплан медленно погружается в воду.

– Уходим! – кричу я девушкам и веду прицельный огонь по нападающим, выискивая глазами гранатометчика. Его нигде не видно. Все в серой пелене, дыме от взрывов.

Наверное, из-за тумана и измороси нас троих не очень-то видно. Мне, забрав Ирину, следовало уходить. Думаю, мы едва различимы на воде. Но гидроплан хорошо заметен и в тумане! Поэтому снова слышится буханье гранатомета и короткое характерное шипение летящей гранаты.

– Не смотреть! Отвернуться, сгруппироваться, и под воду… – пытаюсь я научить военному делу женщин.

Но где там! Обе поворачивают головы в сторону гидроплана. Они, видите, ли, желают посмотреть на взрыв. Граната лопается необычайно громко, корпус самолета вспыхивает. Людмила неожиданно хватается за шею.

– Что с тобой, Люда?

Людмила стоит по грудь в воде, у нее безумные глаза, и она держится обеими руками за шею.

Я силой разжимаю пальцы и вижу, что глубоко в горло вонзился лепесток стабилизатора от гранатометной мины. Недолго думая, пальцами обхватываю его и вытаскиваю. Боже, какой он длинный! Кровь горячей струей брызнула из-под пальцев Людмилы.

– Юра, мне больно, Юра… – девушка не говорит, она хрипит.

Никогда в жизни я не был таким растерянным. Я не знал, что делать. Это потом, через несколько минут ко мне пришло решение, вернулись силы, способность анализировать, но в тот момент я готов был обезуметь!

– Зажми шейные артерии, – кричала Ирина прямо мне в ухо, но я ничего не понимал. То есть, конечно, я понимал смысл слов, но не мог отважиться своими почерневшими от пороховой гари пальцами дотронуться до шеи девушки, которая хрипела, задыхалась, кашляла кровью…

– Отплыви в сторону, займись ими, – Ирина командовала мной! Она поддерживала Людмилу, поскольку та еле стояла в воде, и пальцами зажала перебитую осколком артерию.

Убедившись, что раненая в порядке, (Боже! Неужели человек с исковерканной взрывом гранаты шеей может быть в порядке?), я занялся нападавшими.

Они не знали, что мы покинули самолет, и полукольцом прижимали противника к гидроплану, который опустился на дно и в полкорпуса торчал над водой.

Я вышел из тумана словно привидение. Каждый выстрел – один человек. Эти люди – солдаты. Они взялись за оружие, а если ты взялся за оружие, то должен быть готов к смерти. Выстрелы следовали один за одним. Вскоре солдаты сообразили, откуда идет разящий огонь, и сделали меня центром своего полукольца. Но мое преимущество было в том, что, со стороны моря туман был гуще. Я видел перемещавшихся по берегу солдат, а они меня едва ли различали. Кроме того, я иногда погружался в воду, чтобы обезопасить себя от случайной пули.

Через некоторое время солдаты поняли, что сражаться с невидимым врагом весьма небезопасно. Они отошли, высаживая патроны рожок за рожком прямо в туман.

Будучи по грудь в воде, я побрел в сторону, куда скрылись девушки. Через некоторое время я настиг их. Рана на шее была очень опасна. Людмила и так потеряла много крови. Очевидно, осколок повредил ей голосовые связки, она могла только шептать, и то прилагая невероятные усилия и истекая кровью.

Мы выбрели на берег и поковыляли к городу.

По всему городу стреляли, к небу поднимался дым пожаров. Только теперь стало ясно, что военные действия идут по всей форме. Дальше, за городом, слышалась артиллерийская канонада. Вероятнее всего, это били противоградовые орудия, которые абхазцы приспособили для военных целей.

Некоторое время мы шли по пустынным улицам. Увидев телефонную будку, я бросился к ней. На удивление, «скорая помощь», вызванная мной, ответила. Мне сообщили, что в городе полно раненых, и на вызов никто не приедет. Машины работают в зоне боевых действий. Затем повесили трубку.

Мы забрели в первый попавшийся дом с выломанными окнами и разбитыми дверьми. Там мы уложили Людмилу в постель, и я сказал, что иду искать врача.

…Окровавленный лифчик сброшен на пол, он мешает дышать. Девушка задыхалась, захлебываясь собственной кровью, которая фонтанировала из яремных артерий и попадала в дыхательное горло. Мало того, осколок попал в гортань, она вообще почти не могла дышать, потому что рана слиплась. Людмила синела, она задыхалась.

– Необходимо делать трахеотомию, но я не хирург, – Ирина побледнела.

– Ты сделаешь это! – сказал я.

– Нет, – сказала Ирина и глупо улыбнулась. Ее лоб покрылся испариной, глаза ее плавали.

– Что мы вставим в отверстие? – спросила Ирина. Внутренне она решилась. Но хотела, чтобы мы это сделали вместе. У меня не было иного выхода. Нужно было подготовить трубку, и я выломал в ванной комнате «сосок» умывальника. Он никелирован, подойдет!

Я взял свой нож, приставил его к ямочке, где, по некоторым представлениям, находится душа, и сделал глубокий надрез. Я думал, что смогу довести дело до конца, но неожиданно мне самому стало плохо. На мгновение помутилось сознание. Черт побери, сколько человек я убил, а здесь самообладание подвело меня! Нож выпал из рук.

Ирина оттолкнула меня. Она рассекла надрез пошире и вставила «сосок» умывальника прямо в трахею.

– Нужно останавливать кровотечение, делать переливание крови, нужна капельница, нужен хирург, чтобы сшить артерию, – сказала Ирина. Ей было страшно оставаться одной с тяжело раненым человеком.

– Знаю. Поэтому я должен уйти и привести сюда врачей… – мрачно ответил я. Мне не хотелось уходить, бросать Людмилу здесь, в таком состоянии. Я понимал, что если не найду бригаду «скорой помощи», то Людмила погибнет. Я также понимал, что если боевые действия начались, то Фарид может быть в городе. Мне срочно нужно его разыскать. Он быстро поможет мне найти врачей.

…Чем дальше я углублялся в город, тем больше убеждался, что тут произошло нечто страшное. Разрушенные от попадания снарядов дома, дымящиеся развалины, трупы людей, вовсе не солдат, валялись прямо на дороге. Если совсем недавно выстрелы звучали редко и только в одной части города, то теперь – отовсюду. Кто по ком стрелял – невозможно было понять. Мне в голову не приходило, что в этом мирном, благополучном, цветущем Крае может неожиданно начаться кровавое побоище.

Это меня, правда, в данный момент не сильно беспокоило. Мне во что бы то ни стало необходимо было встретить Фарида или хотя бы Цейбу. Уж он-то мог знать, где найти врачей.

Неожиданно я увидел группу быстро перемещающихся людей с повязками на головах и с автоматическим оружием в руках.

– Эй, парни! – окликнул я их.

Те сразу же изготовились к стрельбе.

– Где ваш командир? – спросил я.

– Я командир, – послышался ответ. – Кто ты? Как узнать, абхазцы это или грузины?

– Мне нужен командир постарше… – тянул время я. Вооруженные люди насторожились и начали занимать укрытия.

– Я здесь самый старший командир! – крикнул вооруженный человек. Он не прятался, но меня держали под прицелом пять или шесть человек. Я смогу прыгнуть и уйти от пуль, если повезет, конечно, но выстрелить в него уже не смогу: не успею.

Вооруженные люди вроде не готовились на меня напасть. Их командир раздавал приказы, но я даже не мог слышать, на каком языке они разговаривали. Тогда я рискнул.

– Мне нужен Цейба! – я уже не мог говорить нейтрально, намеками. И все же мне не нужно было выдавать им своих намерений. А вдруг это грузинские боевики?

– Э-э, дорогой, так это никакой не командир, это просто-напросто шалопай, – человек опустил автомат. – А кто ты?

– Я друг Фарида. Мне он тоже срочно нужен.

– Мы все друзья Фарида, и нам всем надо срочно его увидеть.

Я опустил автомат и пошел к абхазцам. Неожиданно командир вскинул автомат и выпустил по мне очередь. Вот какие это друзья Фарида! Я успел прыгнуть вперед, ударился об асфальт. Пули градом защелкали вокруг. Я не понимаю до сих пор, каким образом я остался цел. Ни одна пуля даже не коснулась меня. Скорее всего, мой ангел-хранитель позаботился об этом, поскольку меня ждал умирающий, истекающий кровью человек, который был мне бесконечно дорог.

Я катался по асфальту, а они, не целясь, лупили по мне из автоматов, радостно выкрикивая непонятные слова. Это была для них забава. Я смог перекатиться за столб и оттуда пустил прицельную короткую очередь. Патронов у меня было в обрез. Потом я перемахнул через высокий забор и скрылся за домом.

Они начали кричать, чтобы я сдавался, и тогда они меня отведут к Фариду. Из их громких разговоров я понял, что это все-таки абхазцы. Они прочесывали дома, выискивая противника.

Они не стали меня преследовать. У них, скорее всего, были свои счеты с более конкретным противником, а не с незнакомым, пусть и вооруженным человеком.

Абхазцы, гогоча непонятные слова, побежали по улице. У меня тоже не было цели завязывать бой. Я отсиделся за домом, потом вышел на улицу. Абхазцы пошли в сторону окраины, где в одном из домов скрывались мои девушки.

…Казалось, город был мертвым. Наступило утро, взошло солнце, верхушки кипарисов не шевелились, и каждая минута этого прекрасного утра могла оказаться последней для моей девушки.

Так где же Фарид?

Мне надо было его найти. Теперь я ненавидел всех и каждого, и готов был убивать любого, у кого было оружие в руках. Если раньше я работал на чужой территории и моральное оправдание моим действиям, направленным на прерывание чужой жизни было в том, что если я не убью, то враг меня убьет, то теперь я понимал, что жизнь любого противостоящего с оружием человека является преградой для жизни Людмилы. Я не считал никого, кто сейчас был вооружен, нормальным человеком, поскольку это мешало жизни.

Может, я был эгоистом, может, я эгоист вообще. Но что было – то было.

Неожиданно прямо перед собой я увидел машину «скорой помощи». Повелительным жестом я остановил ее. Водитель затормозил прямо у моих ног. Вид оружия заставлял его подчиниться, но не успокаивал. Он высунулся из кабины и заорал:

– Чего ты встал! У меня люди умирают!

– Поедешь со мной!

– Нет!

Я поднял автомат к его груди.

– Дорогой, ты посмотри, что там делается, – водитель смягчился и показал рукой в глубь салона.

Открыли боковую дверь.

– Умерла, – сказала медсестра, и выдернув капельницу из вены умершей женщины, протерла иглу ваткой и начала ловить вену на руке другого человека – юноши с оторванной взрывом ногой. В салоне лежали еще двое тяжелораненых, и человек пять показывали мне свои болячки. Они думали, что я проверяю, нет ли здесь дезертиров. У меня пересохло во рту.

– Дайте мне капельницу.

– Это последняя… – вздохнула медсестра.

– Где найти еще машину?

– Все в районе Нового рынка, – ответил водитель, и попытался выпихнуть меня из салона. Да, я был эгоистом. Чувства затмили мой разум.

Я выстрелил в окно машины. Раздались крики. Я наставил автомат на медсестру. Она равнодушно улыбнулась. Видимо, уже привыкла.

– Этот юноша умрет без капельницы? – спросил я хмуро.

– У него болевой шок. Он может умереть в любую секунду.

– Я спросил, этот юноша умрет без капельницы? – в моем голосе явно чувствовалась угроза.

Медсестра достала из сумки запечатанную в пластик капельницу и бутылку кровезаменителя, протянула все мне.

– Ты пойдешь со мной, – сказал я таким тоном, что медсестра даже не пыталась возражать. Потом я обратился к водителю:

– Послушай, ты можешь по рации связаться с другой машиной?

После моего выстрела водитель стал немного сговорчивее.

– Ладно, показывай, где?

…Машина подъехала к дому, где скрывались Ирина с Людмилой. Я толкнул калитку, медсестра с сумкой последовала за мной. Когда я подошел к дому, то увидел, что из окон валит дым. Это была нерассеявшаяся пороховая гарь. Я толкнул свесившуюся створку двери, влетел в дом.

Картина, представшая перед моими глазами, будет долго преследовать меня. Возможно, я не забуду этого никогда. Такое просто невозможно забыть.

В комнатах, где и до нашего прихода царил полный разгром, теперь все было перемолочено автоматными очередями. На полу лежала растерзанная Ирина с неловко вывернутыми ногами. Во лбу зияла рана, из которой торчали белые осколки черепной кости. Губы разбиты ударом кулака. Большие, плоские, как у белки, зубы выбиты и вмяты в синий язык. Одежда на ней была раскромсана, тело девушки исколото ножом. Было ясно, что прежде, чем убить, над ней глумились, ее долго и не один раз насиловали. Я прижал палец к сонной артерии девушки. Сердце уже не билось.

Я вбежал в другую комнату – Людмила лежала ничком на полу в луже собственной крови. Латунная трубка валялась рядом. Я перевернул ее, лицо у девушки было синюшного цвета. На горле запекся комок крови. Я счистил кровь и попытался вставить трубку в трахею. Но у меня ничего не получилось. Людмила была еще теплой, может, еще живой! Медсестра очутилась рядом, слишком медленно, как мне показалось, тампонами промокнула кровь.

– Где уж там, почернела вся, – пробормотала медсестра и просунула латунный сосок в трахею. Она ковырялась этой трубкой в ране, словно то был фарш, из которого надо было достать кость. Измазав руки в крови, она все-таки попала трубкой туда, куда нужно было. Потом встала, утерлась, измазав свою щеку кровью, и слишком медленно снова нагнулась над бесчувственным телом. Вероятно, она уже не верила, что можно что-либо сделать для посиневшего от удушья человека. Но она все-таки попыталась сделать искусственное дыхание.

– Кажется, еще живая… – почему-то без радости сообщила медсестра. – А та девушка уже умерла. Ее что, изнасиловали? А потом убили?..

Я пожал плечами. Мне было все равно. Я ничего не чувствовал. Стоило уйти на полчаса, как сюда кто-то заявился и устроил надругательство над людьми. И приходили ведь люди. Люди!

Ясно, что они не успели уйти далеко. Вероятнее всего, это совершили те, с которыми я столкнулся на дороге.

Медсестра сделала несколько уколов в неподвижное тело Людмилы и вновь начала дуть в латунную трубку, ритмично нажимать на грудь.

– Кажется, еще дышит…

Я гляжу на мертвенно-белое лицо девушки с синюшным оттенком. Оно медленно розовеет. Я бросаюсь к Людмиле и начинаю энергично вдувать в ее легкие воздух и ладонью надавливаю на грудь, чтобы воздух выходил.

– Осторожнее, раздавишь, – говорит медсестра.

Когда я прикладываю ухо к груди, то слышу, как воздух теперь уже сам с бульканьем заходит внутрь легких и выходит через трубку наружу. Сердце едва слышно трепещет. Она дышит! Она будет жить! Она уже не умирает, нет, она будет жить!

…Врачи унесли ее с высоко поднятой бутылкой кровезаменителя. Бутылка кровезаменителя прозрачная. И капельница прозрачная. Именно в этой прозрачности спасение Людмилы.

Девушку поднесли к подъехавшей машине «скорой помощи» и погрузили ее внутрь. Дверцы захлопнулись. Машина взревела двигателем и помчалась по пустынной дороге, на которой валялись трупы стариков и женщин. Трупы грузин, русских и абхазцев.

Я словно очнулся, когда остался один. Попытался бежать за машиной, но потом махнул рукой. Не догнать, не остановить. Да и надо ли? Повернулся и отправился искать следы убийц. Они ведь не успели уйти далеко. Их всех нужно уничтожить. Будь они абхазцами, грузинами, русскими – я все равно уничтожу убийц. Убийца не имеет национальности.

Я шел по следу, хоть это было нелегко в городе, где половина горожан превратилась в убийц. И я нашел их! Я отбирал у них их оружие и этим же оружием убивал их. Убил всех, до одного. До последнего человека. Я обагрил свои руки их кровью…

…Теперь, когда это уже произошло, мне необходимо все записать на бумаге. Моя голова, мое сердце уже не способны держать случившееся взаперти, не выплескивая наружу. Я должен высказаться, хотя бы перед самим собой. Мне хочется понять, что, записывая, я смогу воссоздать пережитое ранее, пережить заново. Это поможет мне более точно разобраться в происшедшем.

Я не был наемником в Абхазии. Меня никто не нанимал убивать ради денег людей, которые нарушали закон права или неписаный закон. Но мне пришлось там оставить очень много трупов. Нет, не по собственному желанию, и даже не ради собственной защиты. Ради жизни другого человека.

Загрузка...