Записки опера,или Оборотни из военной разведки

Глава 1 Учебные будни

Служба в армии во все времена была почетна и престижна. Недаром девчата еще недавно косились с недоверием на тех, кого не брали в армию. В период же ельцинского безвременья, к сожалению, оценки ратного труда поменялись с точностью до наоборот. Армия по вине политиканов находилась на заклании. Офицер по зарплате сравнялся с дворником!!! Слава богу, сегодня вектор заботы о защитниках Родины развернут в нужном направлении.

А не позорно, что еще не так давно народ едва отстоял у правящей «Единой России» свое Знамя Победы, когда выяснилось, что чинуши из слуг народа замыслили заменить более двух тысяч боевых знамен некими пестрыми флажками с орлами, крестами, «рыночным гламуром». Видите ли, им не понравились символы Победного Стяга – Звезда с Серпом и Молотом! Но победители присягали на верность Родине и Народу в минувшую войну именно этому Знамени. Они еще живы, а потому получается, что власть плюнула в их сторону. Правда, скоро чиновники-либералы поняли, что с символами, окропленными кровью павших защитников России, шутить опасно. Что ж ветераны для «слуг»-миллиардеров – это уже отработанный материал…

Жарким июньским днем 1963 года, отслужив три года срочной службы и оставив ставшим родным полк во Львове, Николай Стороженко прибыл в Москву для сдачи вступительных экзаменов в Высшую школу КГБ при СМ СССР. До службы бредил небом – хотел стать летчиком. Непременно истребителем. Зачитывался книгами о героях-летчиках, строил и поднимал в небо модели самолетов. Все его ученические тетради и учебники были изрисованы винтокрылыми машинами. Пришло время, подал документы в училище ВВС, но заболел. Пока находился в больнице, завершились вступительные экзамены. Пришлось поступить в педучилище на отделение физического воспитания, благо с детства он увлекался спортивной гимнастикой – готовился к профессии летчика: свободно крутил «солнышко» на перекладине, почти держал «крест» на кольцах, освоил акробатическую связку – «рондат – фляк – сальто».

А ведь в провинциальном городке Сарны, затерявшемся в болотистом Полесье, где он рос, не было ни тренеров, ни хороших снарядов, ни спортивных залов. Ребята – любители этого вида спорта – сами добывали программы, переписывали их в блокноты и самостоятельно разучивали гимнастические элементы и связки.

С этим багажом, на уровне второго спортивного разряда, Николай поступил в училище. Кумирами той поры для него были Виктор Чукарин, Валентин Муратов, Альберт Азарян, Борис Шахлин и другие прославленные мастера гимнастического многоборья. Фотографии этих спортсменов красовались на стенах комнаты в общежитии, на крышках картонных чемоданчиков с металлическими уголками, заполняли листы фотоальбомов. Гимнастике он даже посвятил несколько юношеских стихотворений.

Николай и в армии продолжал заниматься этим видом спорта. Здесь же познакомился со старшим лейтенантом Ищенко, офицером-перворазрядником по акробатике. Он оказался особистом – сотрудником Особого отдела КГБ в Прикарпатском военном округе (ПрикВО), к тому же земляком. Молодежь завидовала его мастерству в прыжках. На одной из тренировок офицер спросил неожиданно:

– Коля, когда у тебя заканчивается служба? Какие планы?

– В этом году. Собираюсь поступать на журфак Львовского университета, – искренне ответил Николай.

– А что дальше? В лучшем случае ты станешь собкором районной газетенки или преподавателем в школе. Тебе нужно повидать мир, наверное, кроме Украины, нигде не был. А ведь есть возможность посмотреть Россию, а там, если повезет, то и заграницу, – загадочно говорил офицер.

– Юрий Иванович, о чем речь?

– А не поступить ли тебе в Высшую школу КГБ СССР? По моим наблюдениям, из тебя получится оперативник. Работа интересная, ответственность – государственная. Попробуй… Тут и материальная сторона: вечный студент для родителей – согласись, тяжелая ноша.

– Вообще-то верно. Если бы не родители, то на 14 рублей стипендии я бы не прожил. Да еще при таких физических нагрузках.

– Что ты мне это говоришь?! Я ведь такую же школу прошел – испытал на своем горбу. Ну вот, а ты хочешь вновь сесть на шею старикам. Подумай, но думай недолго. Жду ответа на следующей тренировке.

Когда Николай принял окончательное решение, то написал родителям. Отец неожиданно приехал в часть, а когда узнал, где сын собирается учиться, то развел руками:

– Жаль. Хотел видеть тебя машинистом локомотива. Но неволить не буду. Нужное дело – защитник Родины. Твой дед был героем-казаком, брат деда – офицером в армии Самсонова. Оба смело дрались в Первую мировую, защищая Отчизну, которой присягали на верность. Имей в виду – у чекистов меч обоюдоострый, он сшибал головы врагам настоящим и мнимым. Сколько попадало под его острие невиновных – только Бог знает. Я пережил то страшное время. Будь справедлив и щедр на доброту. Помни в первую очередь о порядочности, когда придется решать судьбы людей. Верь в людей, но вера без дел мертва.

Николай был поражен словами никогда не говорившего на серьезные темы отца, окончившего всего четыре класса сельской школы. Жизненный опыт – пережитые коллективизация и репрессии 30-х годов, вся война от звонка до звонка – в паровозной будке, не защищавшей от осколков и пуль, участие в Сталинградской эпопее, потеря товарищей, воспитал в нем порядочность и смелость, терпимость и деловитость, умение сказать правду в глаза…

И вот она, желанная Москва, которой «в детстве кто не бредил». Сразу с Киевского вокзала, закинув вещмешок на плечи, Николай отправился на Красную площадь – увидеть Кремль, живую историю и место, с которого начиналась и начинается столица страны.

Воспоминания вдруг перенесли его в недавнее, но уже прошлое, когда он сильный и стройный, по приглашению судьи, шел в белом шерстяном трико гордой походкой к спортивному снаряду. Вспомнились тренировки в армейском спортклубе (СКА) ПрикВО, где практически случайно решилась его судьба.

Сданы вступительные экзамены. На темно-зеленой гимнастерке появились курсантские погоны. Учеба шла по накатанной колее – лекции, семинары, практические занятия. Гимнастику не бросил. Сначала возглавил команду гимнастов на факультете, а затем и всего вуза. Это были упражнения для тела, но нужно было что-то и для души. Вскоре организовалась группа энтузиастов: вместе ходили по музеям, на выставки, в театры и кино. Особенно любили вечера поэзии.

На первом курсе Николай записался в Центральную библиотеку страны – Ленинку, которую посещал каждую субботу. Вчитывался в редкие книги, открывал забытые имена поэтов, искал ответы на философские вопросы. Это был ренессанс души.

Когда он прочитал только что вышедшую поэму Егора Исаева «Суд памяти», то, не имея возможности приобрести книгу, сидел целую ночь, переписывая произведение в тетрадь, – так тронули за живое и понравились звонким звучанием и глубоким смыслом строки мастера стихотворного слова.

Учеба в Москве обогащает любого, пытливые умы с периферии – вдвойне. 60-е годы были периодом расцвета поэзии, диспутов-дуэлей между «физиками и лириками». Часто проходили поэтические вечера, собиравшие в основном студенческие массы. Молодежь увлекалась творчеством Е. Евтушенко, Р Рождественского, Ю. Друниной, Б. Ахмадуллиной, А. Вознесенского и других.

В памяти Николая надолго остался вечер во дворце культуры «Крылья Советов», где в течение двух часов свои стихи читал фронтовик Эдуард Асадов. Он был любимцем студенчества. Подобные вечера являли собой настоящие праздники души с радостью живого общения с кумирами. Любители стихов тех лет охотились за сборниками «День Поэзии». Читались эти альманахи с превеликим удовольствием…

И в то же время шла серьезная подготовка к будущей работе. Знакомясь со специальной литературой об операциях, проведенных чекистами в разное время, особенно в военное лихолетье, приходилось восторгаться умом и хладнокровием оперативников, вязавших тончайшие сети разработок, в которые попадали опытные агенты противостоящих спецслужб, создававших осиные гнезда в стране.

По мере знакомства с материалами о действиях ЦРУ и ФБР США приходилось все глубже понимать сущность глобальных планов наших противников и политику двойных стандартов Запада.

Во все времена государственные органы разведки и контрразведки сохраняют и оберегают политический режим, стоят на страже незыблемости державных устоев, закрепленных основным законом государства. Что же касалось КГБ СССР, то это была единственная организация, которую боялись наши враги. Кроме того, Комитет государственной безопасности – это структура бескорыстного служения государственному строю, который ее создал. Сотрудники КГБ ССР стояли на защите идей социализма, сохраняя единство многонационального государства и соблюдение правовых норм, и в первую очередь законов. И в этой организации была особая система подбора кадров – для службы в органах в трудовых и армейских коллективах отбирались лучшие специалисты.

В противовес КГБ СССР существовало ЦРУ США.

«Если мы хотим понять природу ЦРУ, – говорил ветеран американского рабочего движения, отнюдь не коммунист, но человек, верящий в демократию без кавычек, бывший постоянный представитель Всемирной федерации профсоюзов при ООН Э. Демайо, – мы должны прежде всего понять социально-экономическую систему, породившую это ведомство. Наше общество строится на эксплуатации многих теми немногими, кто владеет и управляет средствами производства, создающими богатство нации, и финансовыми институтами – источниками ее жизненной силы.

Эти всемогущие немногие, располагающие громадными экономическими ресурсами, управляют политической жизнью страны. Они представляют теневое правительство страны, принимающее основные решения, которые передаются для реализации официальным исполнительным и законодательным органам через своих пособников, занимающих ключевые посты во всем федеральном аппарате.

Выступающий против ЦРУ бросает вызов самому могущественному ведомству государственной власти».

Еще одно толкование о роли ЦРУ в системе государственной власти Николай нашел в книге «Невидимое правительство», написанное журналистами США Д. Уайзом и Т. Россом. Они отмечали, что в Соединенных Штатах существует два правительства: одно из них видимое, другое – невидимое. Первое – это правительство, о котором американские граждане читают в газетах, а дети узнают из учебников, второе – сложный скрытый механизм, проводящий политику США в холодной войне.

Отход Н. Хрущева от власти «по состоянию здоровья» породил среди слушателей множество слухов. Особенно поражало стремление новых властителей кремлевского трона затоптать в грязь вчерашнего вождя, которому чиновничья челядь, окружавшая его, еще недавно готова была лизать башмаки, что и он делал в отношении Сталина и его сподвижников, в числе которых был сам.

– Неужели мы такая дикая нация, что не можем спокойно принимать кабинеты, кресла, папки с делами, столы без показа грязного белья? – разоткровенничался как-то с Николаем его друг Виктор Тимофеев. – Так гадко от этого на душе. Как не вспомнить тут Талейрана! Предательство – это верх злодейства.

– Ты прав, Виктор, – поддержал Стороженко коллегу. – Только неблагородный человек способен в глаза хвалить, а за глаза хулить. Но, с другой стороны, злословил Хрущев в адрес Сталина, в чьей команде был «верным сталинцем» до последнего. Так что «да воздастся каждому по делам его». Как говорится, злые люди походят на мух, которые ползают по человеческому телу и останавливаются только на его язвах. А вообще-то ни один человек, охаивающий покойника, не бывает счастливым. По существу, Хрущев – политический труп. Со временем судьба посмеется и над новоиспеченным генсеком. Да, у справедливости в России медленная скорость, а к законности – длинная и ухабистая дорога.

Слушателей часто привлекали для несения нарядов на Красной площади в дни государственных праздников. На ленинском пантеоне, в мраморной коробке которого покоилась мумия – тело вождя, топтались и толпились государственные мужи и дамы, бегали с цветами и подарками дети. И никому не приходило в голову, что это шаманство оскорбительно традициям православия. Революционный обычай отменил и христианскую мораль, и традиции славянства, давно порвавшего с язычеством.

С годами, при Брежневе, постепенно утихла критика в адрес Сталина, но Николай искал и искал – в спецлитературе, в беседах с живыми участниками событий тех лет – ответ на вопросы: Сталин ли только открыл счет репрессиям? Кто и что его спровоцировало на это? Было ли что-то подобное до него?

Открывались пласты трагедий ленинского периода, от бандитского уничтожения царской семьи, подавления Кронштадтского восстания до расстрелов восставшего тамбовского крестьянства и храброго поэта Н. Гумилева, не уронившего офицерской чести. Все четче просматривались шаги второго после Ленина чиновника в большевистском ареопаге Л. Троцкого в травле С. Есенина, а затем его физического устранения.

Геноцид против российской интеллигенции с отправляемыми «пароходами умников» за границу, террор против многовековой культуры православия и насаждение безверия просматривались во многих документах. Эти материалы проливали свет на острые вопросы, волновавшие пытливые умы. Приходило осознание того, что марксистско-ленинские молитвы придуманы для таких людей, которые не могут мыслить самостоятельно и никогда не ведают возвышенного состояния души. Чем дальше и глубже шло постижение контрразведывательного ремесла на лекциях и практических занятиях, тем больше оно убеждало Николая в правильности выбранной профессии с юридическим уклоном. Не случайно такие организации называются во многих странах органами государственной безопасности, потому что они, так должно быть, защищают интересы страны и народа.

«Закончу учебу, – думал Николай, – уеду в какой-нибудь глухой гарнизон и стану настоящим грозой шпионов». То были наивные мечты человека с курсантскими погонами. Разве мог он предвидеть, что через какой-то десяток лет придется, действительно, встретиться лицом к лицу с первым кротом – агентом иностранной разведки с погонами советского старшего офицера.

Три года учебы пробежали быстро. Остался год до выпуска. Весной на предпоследнем курсе пришла любовь. Первое свидание с Людмилой Николай назначил у памятника Маяковскому. Шли по улице Горького по направлению к Белорусскому вокзалу. Легко и вдохновенно читал Николай своей спутнице стихи Есенина, Бунина, Фета, Языкова – пахучие, звонкие, нежные… Потом он осмелел и стал декламировать свое стихотворение, посвященное милой даме. Когда закончил и посмотрел на подругу, то увидел в ее васильковых глазах жемчужины душевной росы – она прослезилась…

В августе они расписались. Потом была свадьба, даже две: одна – в Москве, другая – в Полесье. На московских посиделках в малюсенькой комнате громадной коммуналки собралось человек десять самых близких друзей. Молодоженам вручали скромные подарки. При передаче настенных часов сослуживец Александрин щекотливо заметил:

– Примите, дорогие Николай и Людмила, наш подарок! Пусть эти часы идут и идут. Они остановятся только в двух случаях: кончился завод у них или у кого-то из хозяев. Так пожелаем, чтобы они долго-долго не останавливались!

Кто думал тогда, за свадебным столом, что слова окажутся пророческими! Ровно через 20 лет часы и сердце Людмилы остановились одновременно. Но это было все потом, а пока… последние каникулы и выпускные экзамены.