Записки поюзанного врача

О роли медсестер лечебном процессе – 2…

Ну что, вернемся к роли медсестер в лечебном процессе? В данном случае, в лечебном процессе самих себя.

Ибо, как говаривал один мой старший товарищ: «Из медсестер и вечерников врачей не получается…». Или как говаривал я, по этому же поводу: «Студенту поработать медсестрой можно и нужно. Переработать нельзя…». Ну ладно, отвлекаюсь, да и в профессиональном высокомерии обвинить могут (хотя мне пох, честно говоря). Впрочем, высокомерие, порожденное иной степенью ответственности и многолетними наблюдениями за этими персонажами, есть.

У Гульнары Исламовны через год работы в нашем богоугодном заведении заболел жывот. Справа внизу. Так что даже люди далекие от медицины смогли бы понять, что это аппендицит, который может лопнуть. Поскольку Гульнара Исламовна стояла к медицине на шаг ближе людей далеких от медицины, она на него пожаловалась. Поскольку хирурги у нас были в основном хорошие, т.е. не ленивые и любопытные, то свободные от операций сразу же выстроились в очередь, дабы полапать невинную исламскую девушку за оголенный жывот и приспущенные трусы. Тем не менее, Гульнара Исламовна в вопросах соблюдения религиозных верований в виде отказа от демонстрации своего обнаженного девичьего тела, стояла на жестких фундаментальных позициях и демонстрировать жывот отказалась, что проявилось в залезании на подоконник и громком визге (мое радикальное предложение пиз… э-э-э… дать ей сзади по башке и пощупать жывот с исключительной дерзостью и особым цинизмом, а, при необходимости, провести и пальцевое исследование прямой кишки, используя беспомощное состояние потерпевшей, было отвергнуто как антипартийное уголовно-наказуемое и неполиткорректное). На визг забрела начмедша, и, первым делом, отсыпала мне гребуков за нарушение лечебно-охранительного режима в сестринской, т.е., теоретически, рядом с местом госпитализации наиболее тяжелых больных. Я ушел, громко матерясь и горько сожалея о нереализованном замысле, пожелав им, чтобы оно рассосалось. Уточнять, кто или что имелось в виду, при употреблении слова «оно», я, на всякий случай, не стал. В это время начмедша отловила за ноздри кого-то из не успевших свалить вслед за мной работников ножа и топора, и повелела щупать через ночную рубашку. На разочарованный, но не без надежды в голосе, вопрос не успевшего о качестве диагностики при щупаний через ночную рубашку, ответ был коротким. – Ниипёт! Давай быстрее, пока милиция на вопли не приехала.

Локальное напряжение мышц передней брюшной стенки справа в гипогастрии он, тем не менее, нащупал. Симптом Щеткина и его брата Блюмберга тоже. Тут и анализ крови приехал, лейкоцитоз, сдвиг влево. Все как в книжке для четвертого курса. Ждать нечего, резать надо к чертовой матери, не дожидаясь перитонита. Впрочем, пришлось подождать пока освободится стол у анестезиолога-женщины (такова была последняя воля Гульнары Исламовны). Ну а пока чего-то ждешь, идет время, который каждый использует по-своему. Гульнара Исламовна использовала его продуктивно – она думала. И додумалась. За год работы, она усвоила, что у поевших больных операции отменяются (боюсь, что она не догадывалась про отмену только плановых операций, экстренных-то у нас особо и не было). Т.е. отменяются наркозы, но операции, почему то, отменяются тоже. Не желая оперироваться и, соответственно, желая отмены операции (или в обратной последовательности) она решила поесть. За то время, пока соседки по сестринской комнате успели позвать ближайшего врача, наша красавица успела сожрать треть буханки хлеба и полбанки соленых огурцов (повезло еще, что банка была маленькая, всего литровая). Пока врач успел оную банку изъять, Гульнара Исламовна стала требовать шоколадку за окончательное согласие на операцию и адекватное дооперационное поведение. Шоколадку ей пообещали выдать после операции, но с учетом опасности разного понимания словосочетания «адекватное дооперационное поведение» к ней приставили соглядатая.

В этой жизни кончается все. Даже ожидание. Стол освободился, и нашу барышню увели на операцию. Я проконтролировал освобождение койки для нее в реанимации и продолжал заниматься своими делами, пока ее (кстати, аппендикс-то был сильно флегмонозный, ну или слабо гангренозный) не привезли обратно. Просыпающуюся, но уже в трусах и ночной рубашке, т.е. процесс, протекал практически целомудренно, однако, против законов физиологии не попрешь, на президентов и бомжей они, в отличие от уголовных, действуют одинаково – свежесожранные огурцы с ржаным хлебушком устремились обратно на воздух (немного знающие английский язык могут оценить мою виртуозную игру слов, поскольку значение английского слова aspiration не только «отсасывание содержимого полости» (в т.ч. и ротовой), но и «устремление»). Поскольку свежесожранное устремлялось наружу по кратчайшему пути, то двинулось оно обратно в пищевод и быстро заполнило всю ротовую полость. После этого недопереваренные (я бы даже сказал только пожеванные) огурчики с хлебцем пошли куда положено, то есть в трахею, но тут они повстречали голосовые связки. Картина ларингоспазма была опять-таки как в учебнике – кукарекающее неэффективное дыхание с напряжением вспомогательной дыхательной мускулатуры и последующим ее (дыхательной мускулатуры) истощением. Надо было что-то делать. Теоретически вариантов было два – углубить анестезию, чтобы снять чувствительность нервных окончаний голосовых связок с последующим втеканием сильно кислой, за счет желудочной соляной кислоты, блевотины сначала в верхние, а, потом, и в нижние дыхательные пути и вытеканием из этого самых разнообразных не очень приятных последствий; либо выгребать блевотину изо рта. И оба нужно было начинать как можно раньше, не дожидаясь гипоксического повреждения головного мозга или того, что вместо него ей папа с мамой в череп напихали. Поскольку я, светя другим, сгораю сам, был выбран второй вариант. Выгребание блевотины изо рта пальцем. Указательным. Правой руки (как у русских во время куликовской битвы, у меня оставались еще указательный палец левой руки и засадный указательный палец). Процесс был практически завершен и ларингоспазм практически купирован, но про ассоциативное мышление Гульнары Исламовны я представления практически не имею. Предполагаю, что в содержимом ее черепа всплыло мое не сильно давнее пожелание о рассасывании, может быть логическая цепочка была иной. Мне было все равно, поскольку девица напрягла свои жевательные мышцы (а они в организме самые мощные) и сжала челюсти. Палец остался ней, возможно на память. Меня этот вариант сильно не устраивал. Поэтому все получилось рефлекторно – палец на себя, основанием левой ладони в лоб. Сильно, потому что больно (а ноготок-то потом с месяц слезал). И тут меня насторожила абсолютная тишина. В больнице такой не бывает. Я медленно оглянулся. За спиной стояло все отделение и молча наблюдало за моим трудовым подвигом, белым пятном выделялось лицо проводившего наркоз анестезиолога. Я задал банальный вопрос – А чего это вы тут делаете?

За всех ответил заведующий – Прибежала розовая Роза, сказала, что у Гульнары Исламовны остановка… Мы и набежали…

Последний мой вопрос был не менее банальным – Где эта сука?

Розовая Роза, приходя на работу, умудрялась прятаться от меня три дня.

Эти три дня я работал с забинтованным указательным пальцем правой руки, поскольку укушенные раны заживают плохо. Гульнара Исламовна поглаживала шрам на животе и синяк на лбу. Жизнь продолжалась.