Записки промышленного шпиона (сборник)

1

– У тебя, парень, такая морда, что можно подумать, что ты отсиживался не в тюрьме, а в роскошном пансионате, – сказал секретарь бюро по найму рабочей силы, небрежно просмотрев мои документы. – К нам всякие приходят, только мы не всяких берем. До решетки где работал?

– Там написано.

– Мало ли что там написано. Я встречал людей, у которых бумаги были чище, чем у президента. Кроме того, у нас принято отвечать на вопросы.

– Водил тяжелые грузовики.

– Неприятности заработал на шоссе?

– Нет. В баре.

– Это меняет дело. Наша фирма, – он кивнул в сторону крупно прорисованных на стене букв «СГ», – не любит непрофессионалов. Ты ведь не станешь утверждать, что это неправильно? Сядь вон туда. Тебя вызовут.

Я послушно отошел от стойки.

Брошенные на ленту рабочего транспортера, мои бумаги уплыли в узкую щель в стене, занавешенную для порядка чем-то вроде фольги. Нельзя сказать, чтобы приемная ломилась от желающих отправиться на заработки в Итаку. Кроме меня к стойке подошел еще один человек – невысокий, плотный, с туго выпирающим из-под ремня животом. Все в нем было добродушно-насмеш ливым, все в меру, даже живот, и все же что-то мешало воспринимать его цельным сразу…

Лысина! Этот человек был абсолютно лыс, будто таким и родился. Щеточка рыжих прокуренных усов только подчеркивала безбрежность простирающейся по его голове пустыни. Негромко, но уверенно он пробасил:

– Я в третий раз.

– А рекомендации?

– Их вполне заменят мои работы. Там приложен список.

– Простите, не обратил внимания.

– Непрофессионально, – подмигнув мне, мягко укорил лысый.

– Это легко поправить, – выкрутился секретарь. – Пройдите в ту дверь. Вас встретит санитарный инспектор Сейдж.

– Джейк? Старина Джейк? – удивился обладатель списка неизвестных мне работ и ткнул пальцем в свои бумаги: – Видите это название? «Спектры сырцов»? Да, да, именно это. Д.С.П. Сейдж – мой соавтор.

– Пройдите в ту дверь, – отчаялся секретарь и сердито глянул на меня, невольного свидетеля их разговора.

Лысый толстяк загадочно подмигнул мне и, поправив обеими руками галстук, исчез за дверью.

– Не каждому даются такие разговоры. Я бы, например, так не смог, – решил я подольститься к секретарю, но он не ответил, уткнувшись в бумаги.

Не в мои.

Мои лежали по ту сторону стены.

Может, как раз перед пресловутым санитарным инспектором Д.С.П. Сейджем. Бумаги неудачливого человека, только что покинувшего тюрьму.

Я навалился грудью на стойку:

– Мне долго ждать?

– Ты торопишься? – нехорошо удивился секретарь. – У тебя болен друг? Ждет семья?

– Никого у меня нет. Но «СГ» не единственная фирма в стране, а я неплохой водитель.

– Чего же ты? – отрезал секретарь. – Обратись в бюро Прайда. Или к Дайверам. Или просто на биржу труда. Подходит?

– Ладно, я подожду, – смирился я. – Похоже, это моя судьба – из тюрьмы в Итаку.

– Бывал там?

– В больших городах уютнее.

– Легче затеряться?

– И это верно, – ухмыльнулся я.

– Не чувствую уважения и доверия… – начал было секретарь, но я его оборвал:

– Доверять можно только себе.

– А ты прав, – неожиданно согласился секретарь и, привстав, сдвинул в сторону затрепетавшую фольгу: – Джейк!

В темной щели показались большие бесцветные глаза и не без любопытства уставились на меня. Потом тяжелые веки дрогнули, опустились и их обладатель хрипло выдавил:

– Зайди.

С молчаливого согласия секретаря я обогнул стойку и прошел в приоткрывшуюся дверь. В достаточно просторном кабинете всего было по два: два стола, два кресла, два демонстрационных щита, два сейфа, но человек был один. Того, лысого с усами, не было. Ушел. А тощий длинный мужчина, неестественно прямо возвышающийся над столом, и был, наверное, Д.С.П. Сейдж – санитарный инспектор. С неподдельным интересом он спросил:

– Как тебе удалось побить сразу троих полицейских?

– Случайно, шеф, – ответил я виновато.

– Верю. Любишь поработать кулаками?

– Да как сказать… В пределах нормы…

– Верю. И каковы они у тебя, эти пределы?

Я пожал плечами.

– Я к тому веду, – подмигнул Сейдж, – что мне нужен крепкий и уверенный парень. Чтобы умел следить за механикой, всегда был на месте, умел постоять за хозяина и, само собой, не совал нос куда не положено.

– Но ведь за особую доплату?

– Это само собой, – без тени усмешки ответил Сейдж. – Но вычеты у нас тоже строгие. Любой каприз влетает в копейку. – И потребовал: – Покажи руки!

Я показал.

Сейдж хмыкнул и как ни в чем не бывало закурил.

Но я его понял. На его месте я тоже не преминул бы взглянуть на руки человека, выдающего себя за профессионального водителя. Одного Сейдж не мог знать: в Консультации сидят не дураки. Доктор Хэссоп всего за неделю так обработал мои ладони, что я мог не бояться осмотров. Тугая, грубая кожа, хоть на барабан пускай, и мозоли самые настоящие. Соответственно и ногти, хотя в меру – ведь по документам я почти год не садился за руль автомашины.

Быстрым движением Сейдж потянул шнур портьеры, и она отъехала в сторону, приоткрыв стену, отделяющую нас от приемной. Стена оказалась прозрачной. Сквозь дымчатое стекло я увидел секретаря и нескольких парней, ломающих перед ним шляпы.

– Знаешь кого-нибудь?

Я покачал головой.

– Тебя смущает стекло? – догадался Сейдж. – Не волнуйся, они нас не видят. У этого стекла такое свойство, оно прозрачно лишь в одну сторону.

– Разве такое бывает?

– А ты из приемной видел меня или эту портьеру?

– Не видел, – согласился я. – Но я не знаю этих людей.

– Верю. В медицине что-нибудь смыслишь?

– Могу перевязать рану.

– Рану? – прицепился он, чрезвычайно оживившись. – Ты служил в армии? Почему это не отмечено в твоих бумагах?

– Я не служил в армии. Для меня любой порез – рана.

– А если перелом? Внутренний перелом, скажем.

– Парни на моих глазах ломали руки и ноги, но я к этому никаким боком.

– Верю, – кивнул Сейдж. – И забираю твои бумаги. Завтра утром явишься в аэропорт, пройдешь в нижний бар в северном секторе, там будешь ждать. Через транслятор объявят имена тех, что летят в Итаку. Если твое имя не назовут, вернешься сюда за бумагами. И помни! – неожиданно резко закончил он. – Из Итаки ты уедешь только через тринадцать месяцев. Только через тринадцать! Это обязательное условие. Ни о каких других сроках речи и быть не может. А вот продлить контракт… Если ты нас устроишь, продлить контракт можно.

2

Какое-то время я убил на покупку мелочей – зубные щетки, белье, зубочистки. Я не хотел рисковать, мало ли что захочет подсунуть мне тот же санитарный инспектор Сейдж в тюбике зубной пасты! К тому же я знал, что за мной будут следить, ведь я летел в Итаку, в закрытый город, и знал, что это не пустой звук.

– Герб, – сказал я себе, выруливая на стоянку отеля «Даннинг», – работа началась, будь внимателен.

Не торопясь вошел в холл, обменялся с портье двумя-тремя репликами (где интереснее: в верхнем или в нижнем ресторане?), набрал несуществующий телефонный номер («Привет, крошка, я уезжаю, не поминай лихом, вернусь – встретимся!»), выкурил сигарету, не спуская подчеркнуто жадного взгляда с долговязой девицы, делавшей вид, что она увлечена каким-то рекламным проспектом, потом поднялся на второй этаж.

Коридор пуст, мягкий ковер заглушает шаги.

Буквально за два шага до снятого мной номера я скользнул на лестницу черного хода. Машина стояла на месте. Джек Берримен, не глянув на меня, дал газ, и мы вылетели на ярко освещенную улицу. Шторки на стеклах Джек опустил, ему явно нравилась таинственность происходящего. Но хохотнул он только на хайвее, ведущем в Ньюарк:

– Ты опоздал на две минуты.

– Фиксировал присутствие.

– Передержка, Эл. Ты мог встретить двойника. Впрочем, все обошлось. Сейчас ты, то есть твой двойник, бросил покупки на стол, вышел из отеля, сел в потрепанную «дакоту» и отправился в ближайший бар – он дешевле. Там ты будешь пить часов до двенадцати, потом снимешь девку и поволочешь в свой номер. Как? – Он ткнул меня локтем в бок. – Считай, ты получишь удовольствие. Ну а к утру, несколько помятый, но в настроении, ты отправишься в аэропорт. Ясно?

Я кивнул.

– Этот ты, таскающийся со шлюхами по барам, – наш агент Шмидт. Немножко грима, а вообще он похож на тебя, как родной брат. У него даже голос похож на твой. Если бы ты увидел его в ресторане, ты задумался бы… – Джек довольно хохотнул. – Что касается документов, Эл, за них можешь быть спокоен. Они настоящие, мы купили их у одного парня, решившего срочно улететь на Аляску под другим именем. Надеюсь, ему повезет. И тебе тоже.

– А если он опомнится и попробует разыскать тебя или шефа?

– Это исключено. Теперь ты можешь хвастаться в любом баре: «Я – Гаррис! Я Герб Гаррис! Я личный водитель санитарного инспектора Сейджа!»

– Ну-ну, – хмыкнул я.

3

Шеф ждал нас в разборном кабинете, предназначенном для самых важных бесед.

Выложив шефу историю с наймом, я получил тонкую папку. Под коричневой обложкой были собраны служебные записки, посвященные деловой карьере санитарного инспектора Д.С.П. Сейджа, и его фотографии разных лет. Ни одной женщины! Вот это да! Это меня поразило. Если верить запискам, неутомимый Д.С.П. Сейдж все свое время отдавал комбинату «СГ». Семьи нет, приятельниц не имеет, друзья отсутствуют.

– Не густо.

Шеф усмехнулся:

– Это ничего, что нет друзей. Главное – враги. Ищи врагов. В отличие от друзей враги есть у каждого человека. Разыщи их, они расскажут больше. Мы не перегружаем тебя аппаратурой. Камеры вшиты в одежду, их мощности хватает для ночных съемок. Снимай в Итаке все – драки, демонстрации, грязь, аварии, частные кварталы, рабочие цеха, сцены в столовых. Мы пока не знаем, что нам пригодится. Снимай курьеров, боссов, полицейских, стариков, алкоголиков. Любая информация будет нам интересна. Особенно вызывающая активные протесты общественности. Правда, Джек?

Берримен коротко хохотнул, это у него здорово получалось.

Впрочем, я предпочел бы услышать его сестру, на что, разумеется, не надеялся. Не мог даже позвонить ей – я в командировке, исчез. Это раздражало. Я уже знал, что Джой не из тех, кто может ждать…

– Ты хорошо помнишь Итаку? – спросил шеф.

– Мне было десять лет, когда отец перебрался в Атланту. Но я помню город. И помню берег…

– И рыбу, наверное? Вы ведь на ней росли?

– Это точно. Рыбный ужин я повторю непременно!

– Не советую. Счастливое детство кончилось, Эл. Крабы, устрицы, рыба – забудь об этом на все время пребывания в Итаке. Снимай океан, снимай берега, рощи, рыбаков, если они там еще сохранились. Но к рыбе не притрагивайся.

Он не стал объяснять почему, но я ему верил. К тому же Джек кивком подтвердил слова.

– Прослушай пару записей, Эл. Не важно, где и кем они сделаны, об этом можешь не спрашивать, но в содержание вдумайся.

– …Говорите все, Сейдж. – Неизвестный голос звучал ровно, уверенно. – Говорите все, что вас беспокоит. Нашу беседу подслушать невозможно.

– Я знаю. Но обрадовать вас не могу. Мы теряем рабочих.

– А новый набор?

– Я вынужден ограничивать новые наборы. Мы берем только одиноких людей, но информация все равно утекает. Каждый новый человек – несомненная потенциальная опасность.

– А что говорит доктор Фул?

– Ничего утешительного. К тому же он много пьет. Его состояние внушает нам тревогу. Через его руки проходят все анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты. Похоже, круг замыкается, и я еще не решил, где его рвать.

– Вы сказали «рвать», Сейдж?

– Вот именно. Как только слухи о моргачах перестанут быть просто слухами, разразится грандиозный скандал. Кто, как не я, санитарный инспектор Сейдж, первым предстанет перед судом? Кто, как не я, будет отвечать за случившееся в Итаке?

– Ну, Сейдж, не надо отчаиваться. Все в руце Божьей. Вы же знаете: новый заказ даст нам такие проценты, что мы сможем заткнуть глотку даже самим моргачам. Продолжайте следить за происходящим, пугайте тех, кто этого заслуживает, подкармливайте тех, кто может быть вам полезен, и все образуется.

– Если бы… Мне приходится следить буквально за каждым… Что думает мой секретарь? Куда таскается мой водитель? Зачем понадобился новый магнитофон любовнице главного химика? Отчего служащие мехмастерских стали много пить? И почему они пьют всегда только в баре «Креветка»?.. У меня столько ушей и глаз, что я начинаю испытывать апатию. Я не справляюсь с потоком информации. Похоже, одной моей головы уже мало…

– Мы ценим вашу голову, Сейдж. И подтверждаем чрезвычайные полномочия.

– Ну да, это позволит вам крепче держать меня за глотку.

– А как вы хотели, Сейдж?

Шеф выключил магнитофон.

– Это люди из Итаки, Эл. Они встревожены. Но настроены решительно. А вот сейчас ты услышишь наших друзей.

– …Теперь, когда военный заказ передан комбинату «СГ», мы остались на мели. Это опасно.

– Разве заказ уже подтвержден?

– Пока нет, но контрольный срок истекает через семнадцать суток. Консультация – наш последний шанс.

– Диверсия?

– Ни в коем случае! Этим мы, конечно, помешаем «СГ», но ненадолго. К тому же любая агрессивная акция сразу обращает на себя внимание промышленной контрразведки.

– Что же делать?

– Вы сами упомянули о Консультации.

– Я бы уточнил… Это была наша общая мысль…

– Так попробуем развить ее.

– Дискредитация «СГ»?..

– Конечно… И начать можно с этих слухов… Ну, эти моргачи… За ними стоит что-то реальное?..

– Конечно. Но выйти напрямую… Итака – закрытый город…

– Неужели и в Консультации думают так же?

– К счастью, нет. Но они хотят восемь процентов от будущих прибылей.

– Восемь процентов? Колоссальная сумма!.. Но мы пойдем навстречу, если они вырвут заказ из рук «СГ»…

Шеф щелкнул выключателем и поднял на меня выцветшие глаза.

– Моргачи? – спросил я. – О чем, собственно, речь? Администрация «СГ» боится скандала?

– В самую точку, Эл, – удовлетворенно заметил шеф. – Ты умеешь ставить вопросы. В запасе у нас шестнадцать дней, а у тебя, Эл, только десять. На одиннадцатый ты должен сидеть в этом же кресле и отвечать на вопросы, поставленные нами сейчас. Тебе необходимо попасть в Итаку и снять на пленку все, что ты сможешь снять. Хотелось бы увидеть и то, что снять невозможно. Неприглядные истории, искалеченные люди, сомнительные действия, несчастные случаи. Чем страшнее и трагичнее будет выглядеть Итака, тем лучше. Я хочу, чтобы ты обнаружил в Итаке ад. Нам необходима такая информация, от которой бы «СГ» вывернуло наизнанку. И помни, помни, помни, Эл, у тебя всего десять дней. И ты не имеешь права заболеть, или попасть под пулю, или вернуться без нужных материалов. Восемь процентов! Разве такое не вдохновляет?

– Чем занимается санитарная инспекция?

– Итака – закрытый город. Целиком, со всеми потрохами, Итака принадлежит комбинату «СГ». Там нет полиции, но есть санитарная инспекция. И они умеют стрелять, идти по следу, вести энергичный допрос. Шарффернемунг.

Я кивнул.

Я любовался шефом.

Чисто выбритые щеки круглились, их покрывал нежный румянец, мутноватые глаза помаргивали за стеклами очков – шеф был уверен в достаточности предоставленной мне информации. И он знал, что десяти дней мне хватит.

4

В аэропорт я прибыл на полчаса раньше.

Уверенно прошел в свой сектор, разыскал бар и немедленно в нем устроился.

Пока бармен готовил коктейль, дивясь указанным мной ингредиентам, я лениво листал брошюру, рекламирующую стиральный порошок «Ата».

– Ну да. Дают порошку французское название и рекламируют с помощью таких же француженок, как мы с вами, – прогудел за плечом басовитый и благодушный голос. – И все только для того, чтобы покупатель почувствовал себя человеком, имеющим свободу выбора! Вы не против моего соседства?

– Ничуть, – хмыкнул я, узнавая лысого химика, соавтором которого в свое время был сам Д.С.П. Сейдж.

– Зови меня Брэд, – заявил он. – Я Брэд Ф. К. Хоукс. Так я подписываю свои работы. Но ты зови меня просто Брэд. Ведь мы летим в распроклятое место…

– Герб, – подсказал я.

– Мы с тобой летим в самое распроклятое место. – Похоже, Брэд Хоукс не терпел никакой официальности. – Ему радуешься, только покидая его.

– Еще не поздно отказаться, – заметил я, разглядывая помятую физиономию Брэда Ф. К. Хоукса. Видимо, он гулял всю ночь: лицо отекло, лысина побагровела, левая щека казалась странно синеватой. Возможно, его били, но утверждать этого не мог.

– Я видел тебя ночью. – Брэд Хоукс раскатисто расхохотался. – В ресторане Пайгроуза. Ты был обвешан шлюхами и так пьян, что не узнал меня. Куда ты дел рыжую красавицу, которая пыталась валить тебя прямо на столик?

– Черт их всех знает, – пробормотал я.

– И это верно! – Брэд Хоукс одобрительно засмеялся. – Чем быстрее шлюх забываешь, тем лучше. От них никакой пользы. Они как пейзаж за окном поезда. – Он осторожно провел ладонью по синюшной щеке. – Что тебя-то гонит в эту чертову дыру? Я имею в виду Итаку.

Его вполне могли подсадить, но на подсадного он походил меньше всего. Багровая перекошенная физиономия… Скорее вечный пьяница… Я в его глазах, наверное, выглядел так же… Он ведь видел меня ночью в ресторане Пайгроуза…

Меня…

Я усмехнулся.

Конечно, он видел не меня, а нашего агента Шмидта. Человек, документами которого я пользовался, должен был уже находиться на Аляске. А я отсыпался ночью и хлебнул только под утро. Но Хоукс мне в общем нравился. Что-то в нем беспрестанно волновалось, постоянно находилось в движении. Почти одновременно он вспоминал, хвастался, удивлялся и предупреждал. И больше, чем чему-то другому, дивился моему желанию лететь в Итаку.

– Деньги, – пояснил я коротко. – Вернее, их отсутствие.

– Ну да, – хохотнул он. – Конечно, деньги. Глядя на тебя, не скажешь, что тебе сильно хочется влиться в производственную семью. Слышал такое? Все мы – члены одной производственной семьи, ну а это самое производство, естественно, наш дом! – Он благодушно, но не без издевательской нотки хохотнул: – Наш дом! В Итаке тоже так говорят. Там всякое говорят. Можно услышать и такое: мы – братья! А? Как тебе? Мы – братья! Ты еще сам это услышишь, готов держать пари. Только не забывай, что братья есть старшие и есть младшие. Даже там, где я работал, а это, Герб, было не худшим и вовсе не антидемократическим предприятием, на стене столовой красовался щит: «Здесь отпускают обеды только инженерам и химикам!»

– С точки зрения инженера и химика, не так уж и плохо.

Хоукс изумленно воззрился на меня:

– А как же коллективизм, парень?

– Не знаю, – ответил я.

– Чем займешься в Итаке?

– Это мне подскажет санитарный инспектор Сейдж.

– А, Джейк! Конечно. Он распорядится. У него есть очень веселые места. Например, цеха, в которых ладони через час белеют от кислот, а легкие меняют цвет, как лакмусовая бумажка. Постарайся не попасть в такой цех.

Я не успел ответить. К столику подошел бармен:

– Простите, вы Брэд Хоукс и Герб Гаррис, следующие в Итаку? Вас просят на посадку. Вест-Гейт, 16.

– Видишь, как к нам внимательны, – хохотнул Брэд. – Теперь ты постоянно будешь чувствовать такое внимание. В любом случае, Герб, дай мне знать, если Сейдж решит заткнуть тебя в химический цех. Уж я-то знаю, в каком из них штаны развалятся прямо на тебе, а в каком можешь экономить на цирюльнике…

5

Если Хоукс и шпионил за мной, я его не опасался. Он слишком много говорил. Он не давал мне рта раскрыть – так подсадные не поступают. Только в самолете впал во внезапное забытье, но тут же очнулся:

– Еще не океан?

– Облака. Ничего не видно.

– Все, кто летит в Итаку, первым делом восхищаются океаном. Слушай, Эл, неужели это правда, что вид такой гигантской лужи улучшает пищеварение?

– А почему нет?

Он пожал плечами и снова впал в полузабытье.

Смутные воспоминания всплывали в моей памяти.

Они наплывали друг на друга, смазывались, но тут же возникали вновь.

Я видел светлый и плоский, будто выровненный мастерком океан, видел набегающий на пески накат, тенистые рощи, в которых прятались белые коттеджи, «Марию» – шхуну старого Флая, видел старую площадь, над которой вонзался в облачное небо железный крест костела. Зеленой, теплой, туманной и солнечной помнилась мне Итака. Связь со страной она поддерживала единственной железнодорожной веткой. Но теперь в городке был свой аэропорт, и на летном поле, пустынном и голом, нас встретил санитарный инспектор Д.С.П. Сейдж. По одному ему понятным соображениям он сразу разделил прибывших на несколько небольших групп. Меня он оставил при себе, а Хоукс отправился в первый же автобус, бросив на прощание:

– Найдешь меня в «Креветке», Герб.

– Подружились? – вкрадчиво спросил Сейдж, проводив взглядом бывшего соавтора. – Это правильно. Коммуникабельность – не худшая черта.

– Мне тоже в автобус?

– Нет, мой мальчик. Теперь ты работаешь на санитарную инспекцию. Видишь на краю поля машину с двумя антеннами? Иди к ней. За рулем сидит человек вот с такими волосами. – Он провел рукой по затылку. – Скажи ему, что ты послан на замену. Хочу сразу увидеть, на что ты способен.

Человек за рулем действительно оказался длинноволосым. Крупные локоны обрамляли худое лицо и падали на плечи, широкие и сильные. Но глаза мне не понравились – выпуклые, злые.

– Сейдж послал?

– Да.

– Давно водишь машину?

– С детства.

– Не хами, – предупредил он. – В твоем детстве не было таких машин.

– Это точно. Тогда не было такого количества приборов, но я справлюсь. Зачем тут столько всего понатыкано? – удивился я.

– Тебе скажут, – сухо заметил длинноволосый. – Зови меня Габер.

– Мы не будем ждать инспектора?

– Обойдется без нас.

Я выжал сцепление.

– Дуй прямо по шоссе. Не позволяй, чтобы тебя обгоняли.

Я кивнул. Машина оказалась легкой на ходу. Такую нелегко обогнать, да и обгонять нас было некому. Туман бледными струйками несло через пустую дорогу, пролегавшую по таким же пустым, страшно изрытым оврагами полям.

– Здесь везде так?

– Не узнаешь? – настороженно спросил Габер и тряхнул локонами. – Давно не был в Итаке?

– Я тут вообще не был.

Но я действительно не узнавал город.

Двухэтажные коттеджи кое-где сохранились, но давно потеряли благородный белый цвет, выглядели посеревшими, униженными, а главное – исчезли деревья. Пейзаж определялся теперь не рощами, а серыми бесконечными пирамидами заводских цехов, тянущихся на протяжении всех пятнадцати миль, что отделяли центр Итаки от аэропорта. Правда, на въезде сохранилась арка, построенная из китовых ребер. Над ней светилась хитроумно сплетенная из неоновых трубок надпись: «Ты вернулся в Итаку!» Шлагбаум перед аркой был опущен. Дежурный в желтой униформе с эмблемой «СГ» на рукаве и с пистолетом на поясе кивнул Габеру:

– Кто с вами?

– Новый водитель Сейджа. Герб Гаррис. За нами идут автобусы, будьте внимательны.

В городе я сбавил скорость.

Деловой квартал мне всегда не нравился. Узкая улочка, зажатая каменными многоэтажками. Раньше здесь было просторнее, но мне и раньше не нравилось это место.

– Проглядывает здесь солнце?

Габер усмехнулся:

– Ты приехал не на курорт. Тормозни!

Его тяжелая рука опустилась мне на плечо, но я успел.

Нелепо пританцовывая, странно тряся маленькой седой головой, часто и недоуменно моргая выкаченными, как у глубоководной рыбы, глазами, прямо перед машиной вдруг вынырнула оборванная старуха. Впрочем, старуха ли? Как определить возраст?.. Тем более что за горбатой ее спиной, в грязном мешке с вырезанными в нем отверстиями для рук и ног, находился уродливый большеголовый младенец. Он был отвратителен. Он поражал воображение. Не может быть у младенца такой большой некрасивой головы, таких странных, низко расположенных ушей, крошечных, утонувших в темных подпухших глазницах, бессмысленных и пустых глаз…

Я еще не успел раскрыть рта, а Габер уже орал в трубку радиотелефона.

Почти сразу из-за поворота с воем вылетел желтый, крытый брезентом грузовик. Два здоровенных санитара в желтой униформе «СГ» подхватили старуху и бесцеремонно забросили в крытый брезентом кузов.

– Что это за чучело? – оторопев, спросил я.

– Моргачка, – с чувством сплюнул Габер.

– Моргачка? Что это значит?

– А ты не знаешь? – с отвращением спросил он. – Просто моргачка. Мой тебе совет: не болтай нигде о том, что видел. В Итаке этого не любят. Моргачи – разносчики заразы, заруби это на своем носу, парень. Прямой долг любого служащего «СГ» – следить за этими уродами. Им предоставлен не худший кусок Итаки, так что незачем бродить по городу. – Он вытащил пачку сигарет и жадно закурил. – Пойдешь в отель. Вон то здание. «Морское казино», так его назвали. На тебя там снят номер. К восьми часам утра явишься в офис, это сразу за «Кареттой», тебе подскажут. Получишь машину и инструкции. Все. Выкатывайся!

Я с удовольствием выкатился.

Габер исчез, оставив запах выхлопа, а я остался на невеселой пустынной улице.

Раньше таких улиц в Итаке не было. И я мог поклясться на Библии, что никогда тут не знали такого слова – моргач.

6

Машина, которую я получил утром, поразила меня.

Мощный джип на новенькой резине, напичканный электроникой. Была там масса разных приборов, я узнал, например, барометр. Видимо, санитарная инспекция «СГ» имела какое-то отношение и к погоде. Здесь же, под рукой, располагались трубки двух радиотелефонов.

– Ты входишь в систему санитарных патрулей, – объяснил мне довольно угрюмый тип – старший механик. – Отзываться будешь на «тройку». Это твой номер.

Весь день под руководством того же механика я изучал машину. Я думал, мы продолжим это и вечером, но в шесть часов он прогнал меня:

– Твое время кончилось.

– А могу я воспользоваться машиной?

– А парковать за чей счет?

– Разумеется, за мой.

Он удивленно поднял глаза:

– Ты откуда такой?

Я назвал южный городок, фигурировавший в моих документах.

– Там все такие?

Но взять машину механик мне разрешил.

Вернувшись в отель, я умылся и заказал обед. Его доставили быстро. Тележку толкал хмурый парнишка с узкими, косящими в разные стороны глазами. Он был невероятно серьезен, даже уныл. Я спросил:

– Ты умеешь смеяться?

Он ответил:

– Зачем?

Я пожал плечами:

– Ну хотя бы из приличия. Улыбку можешь изобразить?

Он тупо ответил:

– Зачем?

Я опять пожал плечами:

– Вижу, ты серьезный парень. Ладно, не хочешь – можешь не улыбаться. Только скажи, как тут у вас с белыми передничками… Ну, ты понимаешь… – Я задумчиво покрутил пальцами.

– Долго вам придется искать.

– Вы что, утопили всех девочек в океане?

– Кто мог, тот сам утопился. Или смылся подальше отсюда, – глядя мимо меня, загадочно ответил парнишка.

– А ты почему не смылся?

– Я не боюсь пьяной рыбы.

– А что это такое?

Парнишка спохватился. На бледные щеки вдруг лег налет нездорового румянца, глаза совсем разъехались.

– Сами узнаете.

– Ну ладно. Свободен. Бар «Креветка» – это далеко от отеля?

– Совсем нет.

– Надеюсь, веселенькое местечко?

– Кому как. – Мальчишка оказался неисправимым.

Когда-то бар «Креветка» принадлежал старому Флаю. Сюда приходили выпить, пошуметь, попробовать морскую рыбу, от души поесть устриц, погонять бильярдные шары. Мальчишкой мне не раз случалось заглядывать в «Креветку», хотя старый Флай мальчишек недолюбливал. Но меня посылал отец, я не мог отказаться от похода в опасный бар, и это всегда было как самое настоящее, сулившее неизвестно что приключение. Ведь, отпуская устриц, старый Флай мог крепко держать тебя за ухо.

Жив ли старик? Я не боялся, что он меня опознает (слишком много с тех пор прошло лет), но могли сохраниться гонявшие по пляжу ровесники…

7

Бар я разыскал сразу, хотя все старые постройки здесь давно снесли.

Свободных мест в заведении оказалось больше, чем того требовала хорошая репутация, но я этому не удивился. А вот ребята, обслуживающие бар, меня удивили – все были мрачными, как смерть, и, кажется, под градусом.

Веселенькое местечко, подумал я, усаживаясь за стойкой. Человек пять-шесть еще сидели за столиками, двое расположились рядом. Длинный, тощий старик, даже на вид запущенный, загаженный, сидел за стойкой на бочке. Время от времени он надсадно откашливался. Что-то знакомое послышалось мне в кашле. Я наклонился к застывшему над только что опорожненным стаканом соседу:

– Кто это?

Парень безо всякого интереса ответил:

– Старый Флай. Хозяин заведения.

Но я уже узнал Флая. Время здорово обработало его – голая голова, обесцвеченная борода, погасшие глаза. Время простегало морщинами щеки, лоб, шею.

– У него еще мозги не в порядке, – добавил сосед.

– Что так?

– Все, кто мог, побросали свои заведения и смылись куда подальше. А старик держится за «Креветку». Его уже раза три поджигали, он нанял охрану и тратит на свое заведение больше, чем с него имеет.

Старый Флай, откашлявшись, повернул голову.

Вряд ли он нас слышал, но ощущать взгляд его бесцветных бессмысленных глаз было неприятно.

– Он уже давно никому не верит, – неодобрительно хмыкнул мой сосед. Видно было, что над Флаем здесь привыкли посмеиваться. – Старик, поговори с нами.

Флай медленно покачал головой. В его пустых глазах зажглись огоньки понимания.

– Неужели что-нибудь вспомнил? – удивился мой сосед.

Старый Флай шевельнул губами.

Я больше угадал, чем услышал:

– Океан…

Ничего к этому не добавив, он зашелся в новом приступе кашля.

– Послушайте, – сказал я Флаю. – Жрать хочется. Что можно заказать?

– Придурки, – заявил он неожиданно громко. – Если вы приперлись пожрать, то это не ко мне, а к Коннеру. Ко мне приходят закусывать.

Старый сукин сын! – восхитился я. Меня он, конечно, узнать не может, но энергию растерял не всю.

– А вон доктор Фул, – толкнул меня локтем сосед. – Знаешь его? Он каждый день здесь накачивается.

Я оглянулся. Невысокий человек в легком сером костюме поднялся из-за столика и, покачнувшись, двинулся к двери. Когда он поднял голову, я успел увидеть огромные, пронзительные, как у святого, глаза. Это меня рассмешило: святой в Итаке! Но глаза у него были пронзительные…

Доктор Фул. Я сразу вспомнил прокрученную шефом запись.

«…Ничего утешительного. К тому же он много пьет. Его состояние внушает нам тревогу. Через его руки проходят все анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты».

Все анализы – эти слова я запомнил…

Дверь бара с грохотом распахнулась.

Брэд Хоукс отмечал прибытие в Итаку.

Не знаю, где он собрал такую странную компанию: люди примерно его возраста, в приличных на вид костюмах, но встрепанные, с болтающимися галстуками, с багровыми лицами; их голоса до потолка заполнили бар.

Я не хотел веселиться с Хоуксом. Пользуясь тем, что он сразу шумно повалился на стул, требуя бармена, я отступил за стойку, к узким дверям, которые когда-то служили черным ходом в бильярдную. И не ошибся: там и стояли столы под зеленым пыльным сукном, валялись раскрошенные мелки. И услышал:

– Дай ему еще раз!

Человек, которого били, не отличался крепким сложением, сознание, по крайней мере, он уже потерял. Один из экзекуторов держал его за руки, заломленные за спину, а другой, небольшого роста, узкий в бедрах, но широкоплечий, спортивный, не торопясь, с чувством бил жертву в живот тупым носком тяжелого кожаного ботинка. Они занимались этим столь сосредоточенно, что не заметили меня. Но третий сразу меня увидел – Габер. И, тряхнув крупными локонами, сказал:

– Прекрати, Дон. У нас гости.

– Гости? Хочешь сказать, гость… – уточнил низкорослый, поворачиваясь ко мне, и ухмыльнулся: – Сам выйдешь или помочь?

– Сам выйду, – ответил я миролюбиво. – Кажется, ваш приятель свое уже получил, могу добросить до дому.

Ни в какой другой ситуации я не полез бы в чужую ссору, но люди Габера калечили доктора Фула. «Через его руки проходят все анализы, даже те, что заставили нас выставить дополнительные посты…» Ради доктора Фула стоило рискнуть.

Низкорослый спортивный экзекутор думал, впрочем, иначе. Он не торопясь подошел ко мне и сгреб за рубашку. Наверное, он был упрямым, я знаю такие ухмылки, поэтому, не желая испытывать судьбу, я сразу рубанул его ребром ладони по горлу. Он, хрипя, упал на пол.

– Ваш приятель свое уже получил, – повторил я. – Почему бы вам не оставить его в покое?

Прозвучало двусмысленно, поскольку могло относиться и к низкорослому, и к доктору Фулу.

Это развеселило Габера.

– Ты прав, он свое получил. Забирай и катись из «Креветки».

Прислонясь спиной к стене, он с удовольствием наблюдал, как я волоку избитого доктора к выходу.

В машине доктор Фул очнулся.

– Где вы живете? – спросил я.

– Святая площадь… – с трудом выдавил он. – Клиника…

– Гаррис, – окликнул меня с порога Габер. – Когда это чучело придет в себя, – понятно, он имел в виду доктора Фула, – напомните ему, что он сам полез в драку. С ним такое бывает.

Глаза Габера смеялись. Я кивнул.

– Всё слышали?.. – спросил я доктора Фула, когда мы отъехали по меньшей мере на квартал. – Вы, оказывается, неспокойный человек.

Он застонал.

8

Утром в местной газете (ее подсовывали мне под дверь, видимо, ее доставка входила в оплату номера) я прочел о драке, случившейся вчера вечером в бильярдной бара «Креветка». Автор заметки негодовал: такое происходит не в первый раз, бар старого Флая – бесчестное место. Это не я придумал, так было сказано – бесчестное место. Автор заметки настаивал: Итака – не из тех городов, где можно мириться с подобными очагами насилия, давно пора заняться указанным заведением Флая. Сегодня там избили уважаемого доктора Фула, а завтра изобьют главного санитарного инспектора! Колонисты – известно! Они способны и не на такое!

Насчет колонистов я ничего не понял, но это меня насторожило.

История могла обойтись мне дорого, ведь доктора Фула били люди Габера, то есть те же самые сотрудники санитарной инспекции. Вот почему утром я постарался улыбнуться и широко, и виновато. К счастью, Габер понял меня.

– Забудь, – тряхнул он длинными локонами. – Ты вел себя по-мужски.

– Нет, я вел себя неправильно, – настаивал я. – Правда, я еще не знаю местных правил.

– Да ладно, – ухмыльнулся Габер. – Драку ведь начал доктор. Ты сам это видел.

– Нет, не видел, – замотал я головой. Я вовсе не стремился во всем поддакивать Габеру. И выступать свидетелем с его стороны мне не улыбалось.

В тот же день меня вызвали к санитарному инспектору Сейджу.

– Герб, – строго заметил он, – твоя машина всегда должна быть на ходу. – Он произнес это тоном, не оставлявшим сомнений: он все знает о моем вчерашнем приключении. – Ты всегда должен быть в форме, Герб. Наши поездки, как правило, будут связаны с санитарным контролем города. Чтобы ты не задавал лишних вопросов, объясню кратко и ясно: мы отслеживаем все передвижения и действия моргачей. Запомни: моргач – это жаргонное словечко, в обществе пользоваться им не рекомендуется. В Итаке не любят напоминаний о несчастье, постигшем город. Есть другой, более удобный термин: колонисты. Это те, кто в свое время не уберегся от болезни Фула. Да, да, от болезни Фула! Она названа так в честь нашего доктора, первым выделившего ее возбудителей. Санитарная инспекция выделила колонистам особый район, но ты же понимаешь, больные люди не всегда могут отвечать за свои поступки. Бывает, что они бегут с выделенной им территории. Наше дело – водворять их на место, чтобы не повторилась трагедия прошлых лет, когда Итака потеряла чуть не треть горожан. Комбинат «СГ» вкладывает колоссальные средства в борьбу с болезнью Фула. Следить за передвижениями колонистов – совсем не последнее дело. Болезнь Фула разносят именно они.

Я кивнул.

– Тебе все понятно?

Я кивнул.

– Район, выделенный для колонистов, – это Старые дачи. Весь этот квартал охраняется. Имей это в виду, чтобы не нарваться на пулю.

Я кивнул.

Старые дачи.

Я прекрасно помнил этот район.

Песчаный берег, за ним мелкая бухта.

В тихой рощице стоял бревенчатый дом старого Флая.

Много позже на отмель, запирающую бухту, выбросило ночным штормом шхуну «Мария». В отлив по известным нам, мальчишкам, бродам мы пересекали почти всю бухту из конца в конец. Туристы диву давались, видя торжественно шествующих через бухту мальчишек…

– Получается, что я не просто водитель?

Санитарный инспектор удивленно вскинул брови. Кажется, его забавляла моя тупость. Он начинал доверять мне:

– Если дела пойдут на лад, получишь желтую форму.

Я с трудом удержался от улыбки. Больше того, я сумел проявить искреннюю признательность. Желтую форму! Черт побери! Настоящую желтую форму! Санитарный инспектор остался доволен моим восторгом, а я, обрадованный перспективой, тормознул перед костелом на Святой площади.

Отсюда, с холма, была видна почти вся Итака.

Низкая, каменная, на удивление серая, она уныло расползлась по плоскому песчаному берегу. Цветные дымы лениво стояли над многими трубами, отчетливо несло химией. Даже океан, плоский, усмиренный, запертый в мелкой бухте кривыми узкими косами, казался здесь химически обесцвеченным.

Я снял унылую панораму вшитой в отворот рубашки камерой. Этого никто не мог увидеть, мне просто надо было поворачиваться куда надо. Таким образом в мой обзор попала массивная глыба розоватого гранита.

Памятник? Ничего такого здесь раньше не было.

Я притормозил. По граниту было выбито:

НАШЕМУ БЭДУ!

9

За два дня в санитарную инспекцию поступило двенадцать вызовов.

Семь из них оказались ложными, и забавно, что почти все они пришлись на мое дежурство, будто кто-то проверял мою реакцию. А вот Габеру и Фрайдхальману, здоровенному шведу, не интересующемуся ничем, кроме пива и гоночных машин, пришлось поработать. Покуривая в гараже, я, кстати, раскрутил историю «нашего Бэда», в чем мне немало помог хмурый старший механик.

В любое время дня и ночи полицейского Бэда Стоуна могли оторвать от обеда и поднять с постели, если у кого-то возникало подозрение, что в полученном им пакете заключена пластиковая бомба, а автомобиль, оставленный на улице, начинен взрывчаткой. Рискуя жизнью, Бэд Стоун проверял содержимое подозрительных пакетов и разбирался, чем начинены подозрительные машины.

Рано или поздно Бэд Стоун должен был попасть в госпиталь.

Он туда и попал. Правда, причиной оказалась не пластиковая бомба.

Бэд Стоун был гурманом и все свободное время проводил в «Креветке». Он обожал морскую кухню. В процессе очередной трапезы он почувствовал себя плохо. Прибывший врач определил все признаки активно развивающейся болезни Фула. Естественно, Бэда отправили в изолированный бокс. Два дня мужественный полицейский обдумывал случившееся, а на третий, видимо осознав, какую грозную опасность он представляет для города (и не желая, видимо, превращаться в моргача), умудрился открыть окно и выбросился с седьмого этажа.

«Нашему Бэду» – начертали на гранитной глыбе патриоты Итаки.

На фотографиях (старший механик показал мне старую газету) Бэд Стоун выглядел как профессиональный боксер – простоватое лицо, рослый, крепкий, прекрасно сложенный. Не знаю почему, но Бэд заинтересовал меня. Улучив момент, я попросил санитарного инспектора Сейджа оставить за мной машину на воскресный день.

– Чем думаешь заняться?

– Рыбалкой.

– Вот как?

– Люблю подкормиться рыбкой. А океан под боком.

Он внимательно взглянул на меня:

– Собираешься рыбачить один?

– Да нет. Разыщу химика Хоукса. Знаете его? Такой шумный толстяк из последнего набора.

– Еще бы не знать, он здесь не в первый раз, – хмыкнул Сейдж. – Но как-то я не замечал у него интереса к рыбалке.

– Попробую его увлечь.

– Действительно, почему не попробовать? – загадочно согласился Сейдж. – Правда, Хоукс – большой болтун. Забавно, – покосился он на меня, – о чем болтают такие люди, как Хоукс? Знать его знаю, но понять могу не всегда.

Я поддержал игру:

– Послушать не сложно.

– Ну что ж, – похоже, я впрямь нравился Сейджу, – ты, кажется, тянешь на прибавку, Герб.

– Спасибо.

– Получи пропуск у Габера. Пропуск на побережье, просто так туда не проедешь. А на самом побережье не отключай радиотелефон. Мало ли когда ты мне понадобишься.

Я понятливо кивнул и подумал, что ему плевать на то, понадоблюсь я ему или нет. Просто ему хотелось знать, о чем болтают на досуге его бывший соавтор и нынешний личный водитель.

С помощью портье я узнал телефон Хоукса.

– Герб! – ликующе прохрипел он в трубку. – Я прекрасно устроился!

– Я тоже не жалуюсь.

– В каком баре?

– Я предпочитаю уединение, Брэд. Волны, живая рыбка. И чтобы никто не дышал в затылок. Говорят, Итака славится рыбой.

– Возможно, так было здесь когда-то, – насмешливо фыркнул Хоукс. – Но вот пикничок на песке – это идея! – Он загорелся: – Нужна какая-то снасть!

– Старик Флай сохранил, наверное, не только воспоминания.

– Вот что, Герб, – прохрипел Брэд Хоукс. – Дуй в «Креветку». Там и договоримся. А еще… – Он довольно хохотнул. – У меня есть для тебя сюрприз.

– Сколько стоит твой сюрприз?

– Не разоришься. Но деньги понадобятся.

– Девочки?

Он довольно захрипел.

Когда я появился в «Креветке», Брэд Хоукс действительно обнимал сразу двух девиц, и они этому ничуть не противились. Одну, рослую, своевольную, он, увидев меня, демонстративно посадил на колени, давая знать, кто тут кому принадлежит.

– Италия! Слышал такое? Так зовут мою девочку! – Брэд был в восторге. – Ну, где ты слышал такое? У ее родителей хватило мозгов назвать девчонку Италией! Наверное, всю жизнь тосковали по родине.

Италия обиженно поджала губы.

– А это Нойс, Герб.

Я улыбнулся. Нойс было под тридцать. Не знаю, почему я так решил. Выглядела она замечательно. Круглое лицо, длинные волосы, тонкая, застегнутая чуть ли не до подбородка блузка, оранжевые шорты. В лучшем случае она доставала мне до плеча, но ноги у нее были длинные. И она не пользовалась никакой химией. У нее все было от природы – и губы, и груди. Ну, все, что надо. Настоящее ископаемое по нашим временам.

Я засмеялся:

– Знакомство закрепим на берегу.

Брэд под столом пнул меня, но я его не понял:

– Поваляемся на песочке… Поджарим рыбку…

Италия с испугом оглянулась на Нойс:

– Мы не любим рыбу…

– Ну и черт с ней! – весело хохотнул Брэд. – Я ведь не о рыбе. – И пояснил: – На берегу можно раздеться.

10

Я снимал Итаку.

Скрытая камера. Я снимал Итаку.

В Итаке давно исчезли сады, вымерли сосны. Камень и бетон затопили землю. Запах химии подчеркивал унылый пейзаж. Проезжая мимо клиники, я решительно притормозил. Привратник поднял голову, но эмблема «СГ» на капоте машины его успокоила.

– Как здоровье патрона? – осведомился я.

– Доктора Фула? – не понял он.

– Разумеется.

– Доктор Фул в форме.

– Сколько лет вашему патрону?

– Зачем вам это?

– Мне думается, что в его возрасте побои переносят уже не так легко…

– Чего вы хотите?

Привратник потянулся рукой к звонку, но я нажал на педаль газа, и клиника осталась позади. Я знал, что привратник обязательно передаст нашу беседу доктору Фулу. Меня это устраивало.

11

Едой и напитками мы запаслись у старого Флая.

Этим занималась Нойс. Мы не ошиблись, поручив дело именно ей. Похоже, старик питал к Нойс слабость. Он даже не торговался с ней. Мы получили все, что хотели, старик даже присовокупил кое-что от себя. У него же мы взяли кое-какую снасть.

Туман рассеялся, легкий ветерок с океана гнал по шоссе обрывки газет.

– Неужели тут не осталось ни одной рощицы?

Ответила Нойс. Голос у нее был ровный и мягкий:

– Последнюю вырубили лет пять назад. Это у Старых дач. Теперь там нет ничего. Только рыбьи скелеты.

– Лесу трудно устоять перед песками, – кивнул я в сторону грязных дюн.

– Пески тут ни при чем. Рощи вырубили.

– Вырубили? Зачем? – наивно удивился я.

– А зачем бьют стекла в заброшенных домах?

Я хмыкнул, и в этот момент за поворотом открылся океан. Низкие, зеленые от протухших водорослей косы делали его необыкновенно плоским. Но свою гигантскую ширь он сохранил.

Я мучительно соображал, чего же тут не хватает?

Ну да! Чайки! Я не видел ни одной чайки!

Много лет назад я жил в этом городе. Он был невелик, его окружали зеленые рощи, с океана надвигались на берег стеклянные, отсвечивающие зеленью валы. Прыгая с лодки в воду, ты сразу попадал в призрачный таинственный мир. Теплая вода туго давила на уши, выталкивая вверх – к солнцу, к визгливым чайкам, к свежему ветру. А сейчас… Даже песок погиб, превратившись в бесцветную грязноватую пыль, перемешанную с серой неопределенной дрянью…

Плевать, сказал я себе.

Конечно, там, в детстве, было солнечно, но там я всегда хотел жрать, там я все время искал, чем мне набить желудок. Сейчас вода прокисла и воздух провонял химией, зато я твердо стою на ногах. С мертвым океаном пусть разбираются те, кто идет за нами. Никто не приходит на готовенькое, пусть потрудятся и они.

Через бревна, брошенные поперек достаточно глубокого рва, я вывел машину на широкий пляж. Почти сразу мы увидели ржавый бетонный желоб, по которому медленно струился жирный мертвый ручеек.

Нойс не выдержала:

– Герб, почему мы не поехали в южный сектор?

– Думаешь, там лучше?

Она беспомощно пожала плечами.

– Плюнь! – Неунывающий Брэд Хоукс обнял Нойс за плечи. – Не все ли равно, где веселиться?

Бивак мы разбили под серой песчаной дюной, укрывшей нас от противного ветерка. На песок бросили чистый тент. Италия сразу повеселела, но ее подруга молча сидела на самом краешке.

– Ну? – спросил я Нойс.

– Здесь недавно проезжала машина…

– Ну и что?

– Они собирали пьяную рыбу…

– О чем ты?

Она непонимающе подняла на меня глаза.

– Когда ты была здесь в последний раз?

– Лет семь назад… Видишь, вон там, прямо в океан, спускаются трубы… А на них торчат эти домики-скворечни… Там дежурят сотрудники санитарной инспекции… Говорят, химики «СГ» в чем-то просчитались, и океан умер…

– Ну, убить океан не так-то просто.

Будто подтверждая мою правоту, глянцевито блеснув, в воздух взметнулась и шумно обрушилась обратно в воду, подняв столб брызг, крупная рыбина. Италия и Брэд засмеялись. Они уже успели обняться.

Нойс удивленно взглянула на меня:

– Ты правда собираешься ловить рыбу?

– Зачем же я брал снасть?

– Оставь это.

– Почему?

– А ты войди в воду…

Глаза Нойс выражали столь явную неприязнь, что я, не оглядываясь, по колени вошел в воду. Ноги сдавило маслянистым неприятным теплом, кусочки битума и нефтяные пятна слабо вращались в поднятых мной водоворотах. А у самого дна, в мутной колеблющейся жути, проявилось нечто длинное, неопределенное, движущееся… Только усилием воли я заставил себя стоять на месте не двигаясь… А длинная тень, странно подергиваясь, подходила все ближе и, наконец, холодно ткнулась мне в ногу.

Я похолодел. Это была рыба.

Она была большая. Она неуверенно двигала плавниками.

Она неестественно горбила спину, невидяще поводила телескопическими глазами и не обратила никакого внимания на то, что я осторожно провел по ее горбатой спине ладонью. «Пожалуй, тут и впрямь не сильно-то порыбачишь, – прикинул я. – Какой смысл охотиться за тем, что само идет в руки?»

Издали донесся смех Брэда.

Еще одна рыба медленно ткнулась в мою ногу.

Не выдержав, я побрел на берег.

– Ты знала об этом? – спросил я Нойс.

– Конечно. Как все.

– И не предупредила?

– Ты же из санитарной инспекции. Ты должен знать, что в Итаке не едят рыбу.

– Что ж, – сказал я. – Придется пить. – И притянул Нойс к себе.

12

Когда мы возвращались, дымка над городом сгустилась, едко бил в ноздри запах все той же химии. Дым из труб уже не поднимался вверх, он, как подушкой, плотно придавил Итаку. Веселенькая прогулка, думал я, незаметно снимая окрестности. Потом мы отправили женщин переодеваться и ввалились в «Креветку».

– Глотка пересохла, – пожаловался Хоукс.

Старый Флай сердито засмеялся. Его смех походил на лай. Продолжая лаять, он ткнул пальцем в висящий за стойкой плакат: «Не бросайте окурки в унитаз! Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов чистой воды!»

– От пяти до восьми, точно, я сам подсчитал! – Старый Флай трясущимися руками набил трубку. – Прикройте дверь, тянет химией. – И, добавляя содовую в виски, сварливо пожаловался: – Проклятая погода. Раньше у нас лили дожди, а теперь этот кисель… Плохие, плохие времена…

13

К появлению Нойс и Италии ужин, заказанный старому Флаю, был готов. Кальмары, устрицы, дарджентский краб. Хозяин заведения презрительно хмыкнул: это все можно есть, это из банок.

Брэд прохрипел:

– Не хочу из банок. Хочу в постель.

Италия хотела того же. И они исчезли.

Унылый мальчишка в грязной форменной курточке поменял пепельницу и, встав у стойки, от нечего делать глазел на нас. Как правило, нечто вроде согласия между мужчиной и женщиной возникает сразу. Или не возникает. Нойс сбивала меня с толку. Я все еще не понимал, чего она хочет и почему дуется. Не то чтобы она возбуждала меня, мне нужно было прикрытие. Поэтому я и спросил:

– Пойдешь со мной?

Она беспомощно улыбнулась.

14

Я вел машину сквозь сплошную стену дождя.

Нет, не сквозь стену. Старый Флай был прав, сквозь кислый кисель.

И вообще, подумал я, в такую погоду за руль садятся исключительно идиоты.

– Поднимись в сорок третий номер.

Припарковав машину, я поднялся к себе. Нойс сидела в кресле и внимательно разглядывала комнату. «Они здесь все запуганные», – с неудовольствием отметил я. И посоветовал:

– Прими душ.

Она неуверенно кивнула.

Я дождался, когда из ванной послышался шум воды, заказал кофе и выключил свет. Открыть окно оказалось делом секунды. Я выставил наружу загодя приготовленную пробирку. Если бы кто-то и увидел меня с улицы, мало ли чудаков в такой дождь могут открыть окно? Капли шумно разбивались о подоконник, противно сползали по голой руке. Я попробовал на язык – сильно кислило. Когда пробирка наполнилась, я плотно заклеил ее специальным пластырем и сунул в карман куртки. Таким же образом я поступил со второй. Потом набрал целый стакан дождевой воды, включил свет и удивился – дождевая вода отливала мутью.

Скрип двери заставил меня обернуться.

На пороге ванной, придерживая рукой полы халата, стояла Нойс.

– Что ты делаешь? – Она явно была испугана.

– А ты? – рассердился я.

– Зачем тебе дождевая вода?

Я демонстративно выплеснул воду.

– Чего ты боишься, Нойс?

– Бэд Стоун вот так же собирал дождевую воду… И водопроводную…

– Ты знала «нашего Бэда»?

– Он был моим мужем.

– Прости…

Сообщение Нойс застало меня врасплох. Почему-то мне в голову не приходило, что в Итаке до сих пор живут люди, близко знавшие Бэда. Но зачем нужна была эта вода полицейскому?

– Существует специальное распоряжение санитарной инспекции, Герб… Вода, почва, воздух Итаки не могут быть объектом частных исследований…

– Я не исследователь.

– Бэд говорил так же…

Я злился. Нас могли слушать.

Скорее всего, нас уже давно слушали.

Я схватил Нойс за руку:

– Мы что, пришли сюда болтать?

Одновременно я прижал к губам палец.

Я уже понял, что не надо было тащить Нойс в номер.

Но кто мог знать, что она бывшая жена «нашего Бэда»?

Все еще прижимая палец к губам, я толкнул Нойс в постель. И услышал стук в дверь.

15

Нойс вздрогнула. Я втолкнул ее в ванную:

– Сиди здесь, пока не позову, – и подошел к двери: – Кто там?

– Откройте, Гаррис. Санитарная инспекция.

– Какого черта вам нужно?

– Откройте, – повторил Габер.

Я открыл. Первым вошел он, за ним еще два крепких парня в униформе «СГ».

– Нашим приказам следует подчиняться сразу, – хмуро заявил Габер. Его длинные локоны были мокрыми. – Ты ездил к океану, говорят, входил в воду. К сожалению, с двух часов дня, уже после твоего отъезда, эта зона перешла в разряд опасных – там недалеко в воде обнаружили труп моргача. Тебе не обязательно знать подробности, но меры следует принять. – Он вынул из кармана плоский флакон. – Десять капель на ночь, Герб. Утром повторишь.

Затрещал телефон. Я вопросительно глянул на Габера.

– Возьми, возьми, – усмехнулся он.

– Герб! – Хриплый голос Хоукса был слышен за десять шагов. – Эти подонки из санитарной инспекции притащили мне флакон какой-то дряни. Наверное, они притащат ее и тебе. Не вздумай глотать ее. Будущие твои женщины не обрадуются этому. И Нойс тебя не поймет.

– И что ты со всем этим сделал? – покосился я на Габера.

– Слил в раковину! Уж я-то знаю, чего стоит эта водичка! Не мы им нужны, Герб, они охотятся за нашими девчонками. – Он явно был разъярен. – Эти подонки уже увели Италию.

– Ладно, Брэд.

Я повесил трубку и замер.

На пороге ванной стояла Нойс.

Она успела одеться. На ней снова была длинная юбка и тонкий пуловер.

– Разве я звал тебя?

– Я должна уйти.

– Она права, – мрачно подтвердил Габер. – Она должна уйти. – Похоже, слова Брэда Хоукса окончательно испортили ему настроение. – Ты еще не знаешь, Герб, это наша вина, мы не успели тебя предупредить: многие местные жители состоят на специальном учете. Сами они, конечно, помалкивают об этом. – Он мрачно уставился на Нойс. – Это понятно. Зачем им рекламировать пониженную сопротивляемость болезни Фула.

Пониженную сопротивляемость болезни Фула… Габер так сказал, и я сразу вспомнил мерзкую старуху с уродливым младенцем в мешке на въезде в город… Нойс – потенциальная моргачка?.. Нойс – потенциальная колонистка?.. И она молчала?.. Чем теперь мне грозят ее поцелуи?

Я был взбешен. И Габер понял меня:

– Десять капель на ночь, Герб. И повтори утром. Вот тебе склянка. Обязательно пей из нее. И не слушай никаких болтунов. Со всеми вопросами обращайся к нам. Болезнь Фула не лечится, но иногда ее можно предупредить.

Я поднял глаза на Нойс.

Она улыбнулась.

– Идем, – кивнул Габер, и Нойс послушно пошла впереди него.

Хлопнула дверь. Я облегченно вздохнул. «Они, несомненно, что-то подозревают… Удалось ли мне обмануть Габера? Поверил ли он в мой испуг? Если и поверил, – прикинул я, – в моем распоряжении только эта ночь… Ночь, которую, по мнению Габера, я проведу без сна…»

Я с отвращением бросил принесенный Габером флакон на пол.

«Всего лишь ночь… Я сделал глупость, притащив сюда Нойс… Если я не уйду, это будет еще одна глупость…»

Не выключая свет (он будет гореть всю ночь), я закурил и подошел к окну.

Дождь почти прекратился, но редкие капли иногда шлепались о подоконник, звуки эти неприятно били по нервам. Я должен успеть… Я бросил сигарету и рассовал по карманам самое необходимое – фонарь… зажигалка… резиновые перчатки… Где-то за окном надсадно взвыла сирена… Над невидимым зданием сквозь сырой ночной воздух прорезались неоновые буквы:

ШАМПУНЬ…

ШАМПУНЬ…

ШАМПУНЬ…

1

Портье в холле спал.

Бесшумно скользнув за дверь, я вывел машину за ограждение.

Бензобак был почти пуст, но я и не собирался покидать Итаку на машине. Старые дачи – вот мой путь! Я наметил его чуть ли не в первый день, и теперь пора пришла. Пересекая Святую площадь, я притормозил возле клиники. Привратник посветил фонарем на мое удостоверение:

– Вы не внесены в список лиц, имеющих допуск в клинику.

– А разрешение Габера вас устроит?

– Габера? Ну конечно.

Я включил радиотелефон. Габер откликнулся сразу:

– Что там у тебя, Герб?

– Я хочу увидеть доктора Фула, – ответил я, стараясь вложить в голос как можно больше испуга и растерянности.

– Зачем? Я же оставил лекарство.

– Я буду спокойнее, если сам поговорю с ним.

– Тебя так разобрало? – со вполне понятным удовлетворением усмехнулся Габер. И разрешил: – Ладно. Только в следующий раз не умничай. И помни, что утром тебе на дежурство.

2

Фонари освещали песчаную дорожку, но холл не был освещен.

Привратник успел предупредить службы: меня встретила высокая тощая сестра в белом халате. Я не нашел сочувствия в ее укрывшихся за очками глазах, но задерживать она меня не стала, сразу провела в кабинет. Типичная лекарская дыра – стеллажи, загруженные книгами, справочники, химическая посуда. На стене висело несколько увеличенных фотографий. Я удивился: среди них висела фотография «нашего Бэда».

– Подождите здесь. – Сестра сурово глянула на меня. – Я еще не знаю, примет ли вас доктор Фул. – И вышла, оставив дверь приоткрытой.

Стеллажи… Рабочий стол… Два кресла… В углу сейф с цифровым замком. Вскрыть такой – плевое дело, но я не торопился. Перевернул страницу раскрытой книги и увидел карандашные отметки на полях. «…Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-то уголок, где люди находили бы покой от забот и волнений. Только тогда можно будет говорить о цивилизации…»

Я взглянул на титул. Роже Гароди. «Корни неба».

– Собачья чушь, – сказал я вслух.

– Вы находите?

Я вздрогнул и обернулся.

Доктор Фул был откровенно пьян, синяки его тоже не украшали.

– Чушь? – повторил он нетвердо. – А то, что мы в массовом порядке травим рыбу и птиц, напрочь сводим леса, тоже чушь?

– Я видел Потомак и Огайо, – возразил я. – Эти реки считались мертвыми, но мы взялись за них, и теперь воду из них можно пить…

– Вам налить? – Доктор Фул уже держал в руке бутылку и два стакана. – Я где-то видел ваше лицо…

– Я вытащил вас из «Креветки». Помните?

– О да. Зачем вы это сделали? – равнодушно спросил он.

– Ну, не знаю… Взаимовыручка… Лучше ответьте на мой вопрос.

– Вы о поголубевших Потомаке и Огайо? – Доктор Фул в упор взглянул на меня. Его глаза, обведенные синими кругами, были огромными и пронзительными, как у спрута. В какой-то момент он перестал казаться пьяным. – Вам приходилось бывать в Аламосе?

– Нет.

– Сточные воды там сбрасывают прямо в океан, на волю течений. Удобно, конечно, но течения там замкнутые, все дерьмо выносит на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.

– Разве устрицы какого-то Аламоса важнее благосостояния всей страны?

– А, вы о пользе… – протянул доктор Фул.

– А Парфенон приносит пользу? – вдруг быстро спросил он, и его глаза агрессивно сверкнули. – Если Парфенон срыть, освободится место для огромной автостоянки. А собор Парижской Богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для автомобилистов и пешеходов! А преториумы римских форумов? А Версаль? А Тадж-Махал? А Красный форт? Чего мы трясемся над ними, какая от них польза? Какие-то зачумленные гробницы, правда?

Все же он был пьян.

Я намеренно громко подчеркнул:

– Ну, нам-то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция.

Он нехорошо рассмеялся:

– Санитарная инспекция!.. Ну да… Но после смерти Бэда Стоуна какой толк говорить о ней?

– Да, конечно, – наигранно вздохнул я. – Болезнь Фула… Она же не лечится… Вам не удалось спасти нашего Бэда…

– Спасти?

– Ну да.

– Вы видели человека, которого спасли после того, как выбросили с седьмого этажа?

– Выбросили?

– А с чего бы он сам полез в окно?

– Ну как? Говорят, отчаяние. Он заразился.

– Не городите вздор! Болезнь Фула не заразна.

– То есть как? – изобразил я смятение. – Я как раз приехал к вам посоветоваться… – Я знал, что нас слушают. – Я был у океана и касался пьяной рыбы… Значит, я не заразился?

Доктор Фул плеснул в стакан из бутылки.

– Когда появились первые больные, я тоже ничего не понимал. Я искал возбудителя эпидемии и не находил его. Это Бэд подсказал мне, что искать нужно снаружи. Такая у него была манера высказываться. Тогда я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на собаках и мышах. Я поил их дождевой водой, артезианской и опресненной из океана. Результаты оказались поразительными. Через неделю погибла первая собака, потом мыши. Все животные перед смертью были дико возбуждены, они лаяли и пищали, не могли усидеть на месте. Я исследовал их мозг. Полная атрофия.

– Ну да… Пьяная рыба… – вспомнил я. – Это как-то связано с тем, о чем вы рассказываете?

– В Итаке всегда любили рыбу, – усмехнулся он. – Вы, наверное, тоже из любителей. Нас долгое время кормил океан. Кто мог подумать, что скоро мы начнем его бояться? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Понимаете? Там оказался вообще колоссальный набор. Некоторые ингредиенты даже не поддавались идентификации. Все, что можно о них сказать, – так это только то, что они существуют и что они крайне вредны. А ведь той же дрянью сейчас насыщены земля и воздух Итаки. Когда сами по себе, без всяких видимых причин, начали погибать деревья, поступил приказ – вырубить все рощи. Зачем тревожить людей, правда?

Доктор Фул не видел меня. Ему хотелось выговориться.

Но смелости ему было не занимать. Пошатнувшись, он дотянулся до висевшего на стене белого больничного халата:

– Накиньте это на себя.

3

Палата, в которую мы вошли, была освещена тусклым ночником.

Головы лежащих на койках людей казались очень большими. Ни один из них не шевельнулся, не проявил к нам интереса. Но они не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что свет ослаб (его лицо накрыло тенью), и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались мутные слезы, полосуя отчетливыми следами бледную отечность щек.

– Этот человек с детства был глухонемым, – почти трезвым голосом заметил доктор Фул. – Болезнь Фула сделала его еще и неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком – они всегда кормились рыбой с рынка. Теперь они трупы. – Он сжал кулаки. – Они хуже чем трупы, потому что могут функционировать в таком виде годами. Не пугайтесь, – предупредил он меня на пороге следующей палаты.

Единственный ее обитатель сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном угнетающем ритме он безостановочно бил перед собой огромным опухшим кулаком. Скошенные выцветшие глаза непрерывно и судорожно моргали.

– И так уже три года. Типичный моргач, по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто поедет в город, забитый такими уродами? Потому болезнь Фула и объявили заразной. Это как бы дает право администрации «СГ» изолировать моргачей в особой зоне.

В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы, избороздившие ее лицо, не оставили от красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвра щение.

Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.

Дергаясь, часто моргая, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.

– Когда ей исполнилось двадцать лет, – злобно глянул на меня доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.

– В нашей бухте?

– Ну да.

– Но рыба из бухты может уходить в другие места!

– Она и уходит. Все разговоры о строительстве специальной дамбы остаются только разговорами.

– Но…

– Оставьте! – отмахнулся доктор и открыл дверь очередной палаты.

Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Хоукса. Он увидел нас, и кровь прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Яростно зарычав, он сжался, как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.

– Я долго надеялся, что он хотя бы научится писать, – невесело признался доктор Фул. – Пиши, Томми!

Мальчик тяжело засопел, но кровь отхлынула от лица.

Часто моргая, толстыми, как сосиски, пальцами он ухватил сломанный карандаш и, дергаясь, постанывая, вывел на мятом листке бумаги:

tummi

flibrg

– Его так зовут… Томми Флаберг… – пояснил доктор. – Скажем так, год назад он выглядел крепче…

И все это время, переходя из палаты в палату, я вел скрытую съемку.

Я снимал лица и истерику моргачей, снимал доктора Фула. Никто не мог видеть работу скрытых камер, но когда доктор Фул вдруг выдохнул: «Хватит!» – я невольно замер.

Но он имел в виду другое.

– Почему вы не спрашиваете, почему я не кричу о происходящем на всю страну?

– Мне не надо этого объяснять. Я видел, что они делали с вами в «Креветке».

– Вы бы видели, что они сделали с Бэдом…

Мы вышли в коридор. Доктор Фул вдруг заторопился, наверное, ему хотелось быстрее вернуться к бутылке. В кабинете он сразу налил почти полный стакан. Я снял и это. Сам по себе доктор Фул не внушал мне симпатии. «Если его придется ударить, – подумал я, – то лучше ногой».

Но потом я передумал.

Я ударил его ребром ладони чуть ниже желтого оттопыренного уха.

Странно ахнув, доктор упал грудью на стол. В карманах не оказалось никаких ключей, но спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Кое-кто из преподавателей в свое время имел дело с самим Батистом Траваем, который был больше известен под кличкой Король алиби. Видимо, это он вскрыл в 1911 году сейф швейцарской компании «Мессажери маритм», но никто этого так и не доказал. За пять минут я вскрыл сейф и выгреб из него медицинские карты, пачку крупных купюр, сводку химанализов, а также пистолет с двумя запасными обоймами.

Пистолет я сунул за пояс, потом перетащил доктора на диван. За этим занятием меня застигла сухопарая сестра.

– Что с доктором Фулом? – подозрительно спросила она.

– Алкогольное отравление. – Я подошел к дверям и запер их на торчавший из скважины ключ. – Кто сегодня дежурит в клинике?

– Апсайд и Герта. Вызвать их?

– Да нет. Пусть дежурят.

– Что вы собираетесь делать?

– Всего лишь привязать вас к креслу. И заткнуть вам рот.

Страх сестры вызвал у меня отвращение. К счастью, у нее хватило благоразумия не сопротивляться.

4

Переснимая документы, я не забыл о ней.

Сестра дрожала от страха и все же косилась на диван – как там доктор Фул? Кажется, она жалела этого спившегося человечка. Я усмехнулся. Если меня бросят на такой диван… Найдется человек, который посмотрит на меня с жалостью?.. Может, Джек Берримен?.. Не думаю… Он не простил бы мне поражения… Джой?.. С чего бы это?.. Шеф?.. Уж он постарался бы, чтобы я не встал с дивана… И был бы прав… Доктор Хэссоп?..

Я покачал головой.

На секунду всплыла в памяти Нойс, но я только усмехнулся такому нелепому видению…

И вдруг вспомнил – Лесли! Ну конечно, Лесли! Человек, против воли которого я разорил фармацевтов Бэрдокка и застрелил эксперта. Он может меня пожалеть, если говорил правду. Это ведь он однажды сказал: «Твои подвиги фальшивые. Преступление никогда не окупается, Миллер».

Ладно. Не будем об этом.

Я не собирался делать Лесли символом добродетели.

Закончив съемку нужных мне документов, я взглянул на сестру.

Не знаю, что она там прочла в моих глазах, но она ощерилась. Она совсем, оказывается, не боялась меня, ее беспокоил вид валяющегося на диване доктора. Она хотела ему помочь. Ничего, решил я, подождет час-другой… Мне этого хватит… Закрыв кабинет на ключ, я бесшумно спустился в холл. Мне хотелось поскорее покинуть проклятое место.

Привратнику я сказал:

– Если меня спросят, я в «Креветке».

Он ничего не знал о моих переживаниях, но кивнул:

– Конечно, доложу. А вас непременно будут спрашивать? Кто?

– Скорее всего, Габер. Но может, и сам Сейдж. Но это все равно. Вы ведь знаете, где я буду…

5

На полпути к Старым дачам радиотелефон включился.

«Джип Гарриса брошен возле клиники Фула…»

«Доктор Фул не берет трубку…»

«В клинике Гарриса нет…»

«Гаррис напал на старшую медсестру…»

«Изнасилование?.. – Санитарный инспектор Сейдж был весел. – Перекройте все выходы из города…»

Я усмехнулся и взглянул на часы.

Скоро начнет светать. Мое время истекало.

6

Машину я бросил под глухой стеной, отгоражива ющей Старые дачи от внешнего мира. Смолк мотор, навалилась гнетущая тишина. Под ногами слабо светились гнилушки, невидимо хлюпал слабый накат. Только чуть правее во тьме вспыхивали над водой звездочки сигарет – покуривала выдвинутая в бухту охрана.

Затянув пояс надежной, как спасательный круг, непромокаемой легкой куртки, я медленно вошел в маслянистую тяжелую воду. Погрузился по пояс, по плечи, потом оттолкнулся ногой от скользкого дна и поплыл, с трудом преодолевая бьющий в нос гнусный запах. Пару раз я отдыхал под осклизлыми каменными быками, на которых лежали выдвинутые в бухту сливные трубы. Теперь сигареты вспыхивали уже прямо надо мной, метрах в трех, не больше. Но я двигался совершенно бесшумно, радуясь тому, что мертвая вода не светится. Я заплыл уже далеко, в зону медленных мертвых водоворотов, над которыми стояли смутные шапки нерастворяющейся пены. Заполнив водой несколько пробирок, я надежно спрятал их в специальном кармане.

Если бы куртка не вздулась одним большим пузырем, я пошел бы ко дну. Но куртка держала меня надежно. Все равно я выбился из сил, пока выполз наконец на отмель, простирающуюся все под той же глухой бетонной стеной, отделяющей Старые дачи от внешнего мира. Слепящий луч прожектора пробежал по берегу и, чуть не задев меня, ушел вправо. Нащупав какой-то вход, я оказался в вонючем переулке (а может, это от меня так несло) – в темной резервации моргачей, такой безмолвной, что казалось, тут нет ни души.

И вдруг я увидел тень.

В тусклом свете слабого фонаря прямо передо мной сидел на песке сгорбленный лысый старик. С каким-то невероятным, поистине идиотическим упорством он пересчитывал пальцы левой руки.

– Это три… – шептал он, отгибая палец. – Это три… Наверняка три… Я же помню…

– Эй! – негромко окликнул я старика. – Где начинается брод на ту сторону? Тут должен быть брод, я знаю. Покажи – где. Я заплачу.

Оставив пальцы, старик бессмысленно заморгал:

– Ты заплачешь?

– Да нет, – сказал я нетерпеливо. – Я заплачу. Понимаешь? Дам денег.

– Ты не будешь плакать… – Это, кажется, успокоило старика. Он опять растопырил пальцы левой руки: – Наверное, четыре… Да, четыре… Непременно четыре… Так должно быть…

Я встряхнул его:

– Старик, тут должен быть брод! Как мне перейти на ту сторону бухты?

Кажется, он что-то понял. По крайней мере, поманил меня за собой. Но дом, в который мы попали, больше походил на сарай. Похоже, он служил и людям, и голубям. Птицы сидели на шесте и на балке, стайками возились на загаженном полу, и тут же, на брезенте, заляпанном всякой дрянью, под окном, забранным металлической решеткой, лежал на животе толстый полуголый дебил, держа за ногу рвущегося в беспамятстве голубя. Оскаленные желтые зубы, пена на губах, вытаращенные моргающие глаза. Нельзя было понять: смеется моргач или собирается убить птицу?

Старик ласково погладил дебила по плечу.

– Где брод? – напомнил я.

Опять калитки, грязные переходы, вонь… Мне казалось, мы идем наугад… Где-то далеко за нашими спинами грохнул выстрел. Потом второй. Наверное, люди Габера обнаружили брошенную машину. Сейчас они блокируют резервацию, подумал я. И как раз очередной переулочек уперся в грязную воду. Тут даже стены не было. Грязный вонючий переулочек уперся в бухту. Слабый накат шевелил грязную пену прямо под ногами. А прожекторы шарили теперь уже по всему берегу.

Я ткнул моргача пистолетом:

– Где брод?

Старик трясущейся рукой указал на воду.

– Хочешь меня утопить?

Старик не ответил. И я тоже умолк, потому что в смутном отсвете фонаря увидел деревянный домишко, каких в Итаке когда-то было много. Домишко покосился, каменный фундамент оброс липкой зеленью, а невдалеке торчали из песка черные как уголь останки разбитой шхуны.

Это, несомненно, была «Мария» старого Флая.

Но уже не так далеко выли сирены санитарных машин. Некогда было взирать на обломки далекого прошлого. Оттолкнув старика, я ступил в маслянистую грязную воду. Только бы не угодить в илистую яму! Я брел во тьме, иногда по шею в вонючей воде. Я хрипел, но не останавливался. Я пытался не дышать, а потом всем ртом хватал мерзкий прокисший воздух. Я не хотел попасть в руки Габера или старшего санитарного инспектора, и это здорово меня поддерживало.

Когда, измученный, выдохшийся, я выполз наконец на песок на другой стороне бухты, в колонии моргачей вовсю мелькали многочисленные огни. А выше, гораздо выше, скорее всего над Святой площадью, проступали сквозь влажный воздух знакомые очертания неоновых букв:

ШАМПУНЬ…

ШАМПУНЬ…

ШАМПУНЬ…

Я представил себе растерянную физиономию Габера, его промокшие от пота локоны, и блаженно растянулся на теплом песке. Дождь, вдруг полившийся с темного невидимого неба, оказался кислым, противным на вкус, но он не мог испортить мне настроение. Я знал, что вертолет Консультации кружится где-то вблизи, в черном, сожженном кислотами небе. И Джек Берримен не может не заметить меня. Он обязательно меня заметит. Ведь он ищет не просто Эла Миллера. Он ищет свою удачу, он знает, что за ней стоит:

ВОСЕМЬ ПРОЦЕНТОВ!

Р. S.

Шеф, доктор Хэссоп, Джек Берримен, Кронер-младший и я расположились в демонстрационном зале.

– Эл, – попросил шеф, – внимательно посмотри фильм. Собственно, это еще не фильм, это только нуждающиеся в монтаже эпизоды. Но уверен, ты что-нибудь нам подскажешь.

Он подал знак, и сноп лучей выбросился на экран.

Прямо на нас глянуло жуткое, с выпученными глазами, лицо моргача, ухватившегося за ноги рвущегося голубя.

Мертвые дюны, ядовитая слизь, сочащаяся по бетонным желобам, ржавые трубы на каменных быках, низвергающие в бухту мертвую блевотину комбината «СГ»…

– Неплохо бы добавить нежной океанской голубизны… – подсказал я. – И белоснежные паруса шхуны «Мария».

Шеф согласно кивнул.

Плоский берег… Горбатая тень пьяной рыбы…

Тусклые лица завсегдатаев бара «Креветка», разбитое лицо доктора Фула, таблицы химических анализов, мерзкие домишки резервации моргачей, цветные дымы над трубами. А потом на фоне этих мертвых пейзажей, на фоне серых песчаных кос, забросанных омерзительной зеленой слизью, возникло энергичное живое лицо еще не старого, уверенного в себе человека. Улыбаясь, он бросал в озеро крошки раздавленной в ладони галеты…

– Президент «СГ», – пояснил Джек Берримен.

По уверенному лицу президента пополз черный титр:

ГОМО ФАБЕР…

Он обрывался многоточием.

...

…ПРОТИВ ГОМО САПИЕНС…

И мы увидели… Нойс!

Она стояла над пузырящейся кромкой ленивого гнилого наката.

На ней был красный купальник, ослепительный даже на ее загорелом теле.

Океан пузырился, он цвел, он выдыхал гнилостные миазмы. Он был мертв. Казалось, Нойс тонет в его тяжелых испарениях. Она задыхалась. Ей нечего было противопоставить смерти.

– Кто эта красавица?

– Моргачка, – ответил я.

Повинуясь замыслу шефа (он хотел найти в Итаке ад), энергичное лицо президента «СГ», нежное лицо Нойс и мерзкая маска рыдающего моргача начали медленно совмещаться, образуя какое-то новое уродливое, отталкивающее лицо, крест-накрест перечеркнутое титром:

БЛАГОДАРИТЕ «СГ»…

ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО…

«И не бросайте окурки в унитаз… – вспомнил я. – Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов чистой, всем необходимой воды…»

Вспыхнул свет.

– Эл, – шеф доверительно улыбался, – для комбината «СГ» и для военного министерства мы смонтируем ленты по-разному. Ты добыл значительный материал. Чрезвычайно значительный. Ты здорово поработал. – И так же доверительно протянул руку: – Восемь процентов наши.