Записки судового врача

Глава 1. Не умеешь воровать — иди работать

Остров Трифолиум примечателен многими своими качествами. Начиная от выгоднейшего географического расположения на пересечении многих морских путей и заканчивая своими причудливыми очертаниями, напоминающими обведенный на карте листок клевера. Это — остров-город, город-порт, самый оживленный во всем Малахитовом море, если не сказать — на целом свете. Его территория принадлежит трем государствам, всем и никому одновременно, но культурное многообразие этим не ограничивается, потому как здесь с легкостью можно встретить представителей не трех, а, наверное, целых тридцати трех народностей, увидеть все оттенки кожи и волос, от снежно-белого до эбонитово-черного и обогатить свой словарный запас лексемами из множества языков, настолько разнообразными, что одни из них достойны быть немедленно вплетенными в лирические поэмы, а другие впору только в кабаках в пьяном угаре выкрикивать.

Жизнь бьет здесь фонтаном, как игристое вино из только что откупоренной, нагретой на солнце бутылки, и этот бешеный темп по-своему прекрасен, хоть и подходит он далеко не каждому. На благодатной, тучной почве крупного центра мировой торговли пышным цветом цветет преступность, и если бы вы умели считать только на пальцах, то вам бы никаких рук не хватило, чтобы счесть всех пиратов, воров, мошенников и прочих проходимцев, которые повстречаются на вашем пути в течение всего одного дня. Здесь даже многие портовые нищие живут намного лучше, чем некоторые честные работяги из более спокойных и «скучных» населенных пунктов… Тот, чья жизнь так или иначе связана с морем, просто обязан был хоть раз побывать на острове Трилистника. Но редко кто задерживается здесь подолгу, а если уж и задержался, то на это, значит, есть какая-то особенная причина. Многие используют это удивительное место, как хороший старт для того, чтобы начать свою жизнь, как говорится, «с чистого листа». Совершенно необязательно владеть грамотой для того, чтобы приняться записывать с новой страницы свою историю, уникальную и неповторимую.

А за интересной историей далеко ходить не придется. Здесь не нужно обладать даром искать приключения, они обычно сами находят своего главного героя. Причем, совершенно вне зависимости от того, хочет он этого, или нет. Вот, например, поглядите налево и обратите внимание на девицу, которая, поддерживая многочисленные пышные юбки пестрого платья и задрав их до колен, резво удирает от стража порядка, заставшего ее за каким-нибудь гаданием или подобными фокусами, строго, но не настрого запрещенными законом. А если вы потрудитесь сейчас повернуть голову еще и направо, то увидите, как со стороны порта бодро шагает моложавый мужчина залихватского вида с железным крюком вместо руки. И как бы он не кутался в черный плащ и не надвигал широкополую шляпу на глаза, любой хоть мало-мальски искушенный обыватель сразу с легкостью узнает в нем известного пиратского капитана, только сегодня ставшего на якорь в порту и старающегося теперь сохранить инкогнито, впрочем, безуспешно. А вот, хотя бы, большой портовый рынок. Посмотрите, какой колоритный усач торгует арбузами и дынями, а лучшей гарантией качества его сочного товара является то, как он сам наминает спелые плоды большими ломтями, не отходя от прилавка. А, пока он отвернулся, какая-то девчонка пытается затолкать небольшой краденый арбуз себе под платье, притворившись будущей мамочкой…

Но вас ведь не слишком сильно разочарует тот факт, что это повествование вовсе не о знаменитом пирате, не о юной воровке или начинающей гадалке и даже не о господине, который очень любит арбузы (хотя все они личности, бесспорно, по-своему выдающиеся, и каждый из них достоин того, чтобы о нем написали как минимум одну книгу в твердом переплете, желательно, с картинками)?.. Пока вы не успели расстроиться, поскорее обратите еще немного своего бесценного внимания уже на главного героя нашей истории, пока он не прошел мимо и самый интересный момент — начало, не упущен. Вернее, история это всецело его, а мы только условно называем ее «нашей»…

Вот идет себе, на первый взгляд, самый простой парень, кто-нибудь даже мог бы сказать «эй, парень». Вроде бы и обычный, но не удостоившийся характеристики «непримечательный», такой важной для какого-нибудь беглого преступника или шпиона. Молодой, но не юный, одетый небогато, но не в лохмотья. Волосы у него из-под шляпы выбиваются скорее длинные, чем короткие, и скорее рыжие, чем какие-либо еще. Аккуратно надвинутая на лоб треуголка не скрывает немного рассеянного выражения в глазах, а о чувстве себестоимости и собственного достоинства говорит пара светлых чулок — шутка ли, сохранять такую аккуратность, когда твой костюм все равно уже вышел из моды несколько лет назад, а в подобные места специально наряжаться никому бы в голову не пришло.

Возможно, довольно ловко лавируя между прохожими и прилавками с разнообразным товаром, он был чуть менее сосредоточен, чем это требовалось бы в подобной толпе, чтобы не напороться ни на какую неприятность. Но лучшим средством против многочисленных щипачей были совершенно пустые карманы, в которые особо сердобольный вор мог, разве что, подкинуть пару монет по доброте душевной. Так что наивысшим несчастьем, которое могло бы сейчас стрястись, оказалась бы разве что запущенная в тебя каким-нибудь недовольным и не метким покупателем тухлая рыбина. Но разве же это проблема?.. А вот то, что с утра у тебя маковой росинки во рту не было, завтракал ты в последний раз вчера, а обед вообще не видел уже так давно, что при встрече запросто перепутал бы его с ужином — вот это проблема.

В теории, всего единожды пройдясь вдоль продуктового ряда, голодным остаться было невозможно. Как бы ни бдели продавцы, все равно им не хватало глаз и рук, чтобы уследить и проконтролировать все, что происходит вокруг. И этим бессовестно пользовались все, кому не лень… Здесь стащить кусок хлеба, а то, если повезет, и целую буханку… там — какую-нибудь соленую треску, чуть дальше — пару персиков… Сочетание продуктов далеко не из лучших, но если работать в этом направлении, можно было составить комплексный обед практически из любых деликатесов. Только ключевое слово здесь — «бессовестно». Наш же рыжий герой был, как назло, одарен такой благодетелью, как совесть, с лихвой, и в жизни это иногда мешало. Вот и сейчас он остановился у прилавка с выпечкой, помялся в нерешительности, подождав, пока хозяйке не понадобится за чем-то зайти в здание пекарни, и, скрепя сердце, пошел на преступление года.

Молодой человек замер и очень осторожно потянулся за крайним пирожком, не глядя, будто это вовсе и не его рука была, отвернувшись… а зря. Боковое зрение, оно, конечно, штука хорошая, но когда им видишь сердитую пекаршу, которая раза в два тебя больше (шире — так уж точно) и вооружена ухватом, то настроение резко портится. Дородная женщина по законам жанра появилась в самый неподходящий момент и уже собиралась огреть преступника своим «оружием», но, повнимательней рассмотрев его, немного смягчилась. Она опустила ухват и лишь строго проговорила:

— Эх-х-х… И не стыдно вам? А на вид такой приличный молодой человек, ко всему еще и доктор…

С чего, спрашивается, она взяла, что этот похититель пирожков — врач по специальности?.. Да очень просто. Доктор медицины, как известно, самая уважаемая после часовых дел мастера профессия. Пожалуй, за почетное второе место она постоянно соревнуется с алхимиком и, можно сказать, выигрывает, потому что на алхимика ты попробуй выучись сперва, а потом достигни хоть каких-нибудь успехов, прежде чем доживешь до первых седин. А лекари зато, вот они — всегда рядом, такие образованные, как говорится с благоговением среди простонародья, «вумные», всем везде нужные и просто незаменимые… по крайней мере, в идеале они должны быть такими. И только дипломированному медику дозволяется в качестве знака отличия носить на шляпе красное перо. Любого вида и формы, но исключительно красное, чтобы в случае необходимости ни у кого не возникало панических вопросов наподобие «есть ли поблизости врач?!». А в качестве приятного дополнения представители этого ремесла автоматически получали отношение к себе, как правило, чуточку лучше и уважительней, чем к людям, лишенным этого маленького аксессуара. Фальсифицировать свой статус обычно редко рисковали, потому как наказание за ношение «отличий», не подтвержденных никаким другим документом, каралось со всей строгостью. Поэтому вывод напрашивался сам собой.

— Простите, мэм… — замялся молодой врач и не замедлил смущенно залиться краской до самых корней рыжих волос. — Я не хотел… вернее, я хотел, понимаете ли… всего лишь… но заплатить мне нечем.

Лауритц Траинен

Пекарша подперла бока руками, укоризненно покачала головой и прицокнула языком. По всем признакам видно было, что красть этому типу впервой, и опыта в этом деле у него нет никакого. Иначе он не провалил бы такую элементарную задачу, с которой даже дети голоштанные успешно справлялись. Вон у него даже рука в воздухе застыла, не знает, на место ли положить или все-таки в карман сунуть. И нет, чтобы схватить злосчастный пирожок в зубы, ноги в руки и припустить куда глаза глядят, не стал бы никто за ним гнаться из-за одного куска печеного теста. Но он же уже далеко не мальчик, и за свои поступки нужно отвечать… Сыграть такое смущение не под силу ни одному актеру — невозможно притворно покраснеть.

— Очень хочется кушать, — тихим вкрадчивым голосом проговорил он и посмотрел на пекаршу большими, васильково-синими глазами, специально по такому случаю сосредоточившими в себе всю вообразимую и невообразимую тоску. Дело в том, что у него была такая способность — умилять иногда людей, особенно женщин «в возрасте», в которых иногда очень кстати просыпался материнский инстинкт. Так вдруг оно и сейчас сработает… — Может быть, не исключена такая возможность, что у вас случайно завалялся какой-нибудь пирожок, например, горелый…

— Горелые пирожки?! — фыркнула женщина с видом, лишь немного не дотягивающим до оскорбленного достоинства. — Да чтобы у меня хоть раз что-то подгорело? Обижаете, молодой человек…

— Да, конечно, понятное дело, — поспешил согласиться незадачливый попрошайка, балансируя на очень опасной, острой грани, — ну, тогда, может быть, какие-нибудь вчерашние?..

— Ха! Да моя выпечка настолько хороша, ее сметают так быстро, что она никогда не залеживается на второй день.

— Ясно…

— Да, ладно, бери уже этот пирожок, горемыка! Ешь, я угощаю — так уж и быть. А то развел мне тут бесплатный «тиятр», понимаешь ли, того и гляди расплачешься… Хоть развлек меня на пять минут. Доктор… Тем более, ты его все равно уже своими потными ладошками облапал.

— О, спасибо, мэм!

Преисполненный благодарности доктор снял треуголку, учтиво поклонился и надкусил пирожок. Тот оказался с ливером. Какая благодать…

Все уважаемые и уважающие себя люди делают деньги, позабыв давно покой и лень, а все остальное, как говорится, дребедень. Без денег только в лесу хорошо жить, желательно там, где климат потеплее, а все материальные блага произрастают из земли. Вот уйдешь себе отшельником на лоно природы, поселишься в шалаше под кустом, отринешь цивилизацию, и тут же снизойдет на тебя какое-нибудь божественное или философское озарение, сразу станешь каким-нибудь мудрецом или пророком… если раньше с голоду не помрешь. И давно уже доказано, что «разгрузочные дни» в профилактических целях полезны для обострения ума и снисхождения вдохновения. Но должны же быть и «загрузочные дни», иначе весь смысл теряется… И, для того, чтобы наполнить собственный карман и брюхо, каждый вертится, как может, в меру своих способностей и порядочности. Однажды один профессиональный попрошайка здорово разбогател, выбился в люди и написал занимательную и скандальную книгу о зарабатывании денег. Одним из тезисов в ней было то, что если человек нищ, то, значит, он сам того хочет. Никто так не способен мешать тебе в продвижении по жизни, как ты сам. Какие-то глупые комплексы, внутренние принципы, неписаные правила… Перед тем, для кого закон не помеха, а для достижения цели все средства хороши, открываются любые двери.

Наш герой тоже был ознакомлен с литературными новинками. Но такую точку зрения он не разделял. Обстоятельства сложились так, что уже продолжительное время он не мог устроиться на работу, но ему бы и в голову не пришло, что средства к существованию можно раздобыть каким-либо другим способом… До недавних пор. Ничего криминальнее похищения пирожка у самого порога булочной ему в голову больше не приходило, он просто решил посетить заведение, которое часто выручает отчаявшихся, но еще не совсем опустившихся господ и дам. Попетляв немного по узким закоулкам пестрых кварталов, он очутился перед входом в здание, над которым вместо вывески красовался диск, выкрашенный золотисто-желтой краской и символизировавший монету. Понятное дело, что это был не банк. И не игорный дом, символами которых испокон веков служили карты и кости… А обыкновенный ломбард.

Из подворотни возле заемного дома доктору навстречу шагнула девушка. Возможно, он сразу не прошел мимо нее потому, что здесь сыграло свою роль чувство «землячества» — девица была одета исключительно по западной моде, как и он сам. Пышные многослойные юбки, едва ли не волочащиеся по земле, перетянутая талия, корсет, зашнурованный под грудью… и экстремально глубокое декольте. То ли непослушное платье не поддавалось никакому контролю, то ли она сама позволяла ему бесстыдно сползать с покатых плечиков, практически полностью обнажая далеко не выдающуюся грудь. А по линии грудины на бледной коже девушки вилась татуировка-змейка, кончиком хвоста касавшаяся впадинки между ключицами, а головкой уходящая за нескромную драпировку, туда, где глазу было уже недоступно. Ясен день, что на порядочной женщине подобную нательную роспись не увидишь.

— Сэру не угодно поразвлечься? — проговорила она тоном торговки, скромно и ненавязчиво предлагающей покупателю на базаре отведать ее товар. По сути, она и была такой «торговкой»…

— Нет, спасибо, сэру не угодно, — отрезал молодой мужчина. Вот и поговорили, это явно не любовь с первого взгляда.

— Вы брезгуете, да, сэр доктор?.. Вы не бойтесь — я чистая. И я много чего умею… Ну как, пойдемте?.. — говорила блудница не слишком-то уверенно. Могло сложиться впечатление, будто она в своем ремесле искушена не намного больше, чем доктор — в воровстве.

— Постой… — вдруг заинтересовался он, шагнув к девчонке и рассматривая ее пристально, но не похабно. — А сколько тебе вообще лет?

Этот вопрос словно обжег ее. Она резко отшатнулась, будто ее сейчас будут бить или, чего хуже, потащат в полицию, и затараторила напугано и сердито, на повышенных нотах:

— Ну, нет, так нет! Не хотите — как хотите, так бы сразу и сказали! Никуда мы с вами не пойдем!..

Рыжий лекарь отступил назад и приподнял руки ладонями вверх, означал этот жест одновременно и «уймись» и «я не собираюсь тебя трогать». Ему сейчас было совершенно не до неуместных нравоучений, и он прошел туда, куда и собирался — в ломбард.

Открытие входной двери сопровождалось довольно мелодичным перезвоном подвешенных над ней колокольчиков, и доктор ступил в слабо освещенное лампами помещение без окошек, очень напоминавшее какую-нибудь лавку старьевщика. Вдоль стен на разномастных полках и столах теснился разнообразный скарб — посуда, какие-то статуэтки, большие книги в кожаных переплетах, затейливые куклы. И к каждой вещице была на видном месте прилажена заполненная этикетка определенного цвета. А еще там были часы, множество часов — больших и маленьких, настольных и настенных, новых и старых, совсем простых и очень мудреных, снабженных массой дополнительных функций. Одни из них уже остановились, а некоторые до сих пор исправно шли. Их тиканье наполняло воздух неслаженным хором, напоминающим стрекотание компании пьяных сверчков. И этот звук был не самым приятным, даже немного жутковатым, потому как эти механизмы отсчитывали время в ожидании своих владельцев, которых могли уже никогда и не дождаться…

— Добрый день, — поздоровался посетитель с красным пером на шляпе, — я хотел бы сделать залог.

— Добрый, — деловито кивнул маленький старичок, сидевший за стойкой на высоком табурете. Разумеется, ему было понятно, что человек пришел в ломбард именно для того, чтобы что-нибудь заложить, а не спеть и сплясать или просто пообщаться о погоде.

— Сколько денег вы сможете дать мне за эту вещицу?.. — молодой человек протянул оценщику большую булавку для шейного платка, увенчанную кусочком малахита размером с ноготь на мизинце. Некоторые, конечно, отращивают ногти непомерной длины, как минимум на одном пальце, чтобы использовать его потом как зубочистку и в других полезных целях… Но у доктора ногти были всегда очень коротко, аккуратно острижены, поэтому и представить можно, что размеры самоцветного камушка были более чем скромными.

— Нет, это я не возьму, — ответил оценщик, которому хватило секундного взгляда на эту безделушку через толстую линзу лупы, — она ничего не стоит. Конечно, это не самая плохая вещь… Знали бы вы, какие штуковины мне тащат каждый день — там и старые башмаки, и дырявые котелки… Но те стоят еще меньше, чем ничего. А ваша булавочка просто никому не понадобится… А я не скупаю хлам, который мне заведомо не окупится.

— Тогда, может быть, возьмете перо для письма? Оно с бронзовым наконечником, и покупал я его когда-то довольно дорого…

Перо было, действительно, намного лучше булавки и не в пример полезнее. Доктор бы с удовольствием оставил его себе, да только без чернил оно все равно было ни к чему. Макать профессиональный письменный инструмент в сок каких-нибудь ягод или водичку с растворенной сажей было просто кощунством, а такую роскошь, как дорогие чернила, он уже давно не мог себе позволить, поэтому прекрасно обходился карандашными грифелями.

— Вот это уже, конечно, получше… Но все равно, нет. Поймите, господин врач, я же не для себя вещи покупаю. Так что мне ваше перо сто лет как не нужно. А кому оно нужно, тот не придет за ним в ломбард. Сюда обычно ходят те, кто и писать-то не особо умеет.

— Понятно… — проговорил он с видом человека, который знает, что делать, но которому не очень-то нравится намеченный выход, — тогда возьмите вот это, — после нескольких минут сомнений и ощутимой моральной борьбы, молодой человек извлек из внутреннего кармана жилета часы на цепочке. Аккуратные, круглые, в латунной оправе с выпуклой литой крышкой без лишних украшательств.

Придерживая их за конец цепочки, врач аккуратно опустил часики в морщинистую ладонь оценщика и нехотя отпустил. Старичок принял эту единственную ценность бережно и внимательно, тут же приступив к изучению, вооружив глаз увеличительным прибором, и одобрительно закивал.

— Неплохие часы. Но не очень и хорошие… — тут же добавил он, чтобы заведомо снизить цену, — слишком старые, для того, чтобы считаться современными, слишком новые для того, чтобы быть антиквариатом. Им лет пятнадцать, верно?

— Да, около того.

— Вряд ли вы где-нибудь еще получите больше четверти от их первоначальной стоимости… Но, я так понимаю, молодой человек, вам перебирать не приходится.

Попутно выслушивая безмолвные вздохи обнищавшего врача, ломбардщик распахнул перед собой огромный, толстый журнал с обтрепанными по краям страницами и обмакнул обычное гусиное перо в чернильницу.

— Как вас записать в учетную книгу?

— Лауритц Траинен. Лауритц с «тэ» и «цэ» в конце.

— Распишитесь вот тут, пожалуйста, сэр доктор… — старик развернул журнал к Лауритцу, а это его «сэр доктор» прозвучало почти иронично…

Лекарь по всем правилам поставил свою подпись аккуратным, витиеватым и остреньким почерком в строке, над которой значились по большей части лишь крестики да криво выведенные инициалы, и получил монеты — одну серебряную и стопку рассортированных медяков.

Из ломбарда Лауритц вышел в подавленном настроении. Вроде бы, карман теперь приятно тяготила какая-никакая наличность, но на душе все равно было паршиво. Подняв глаза от грязной мостовой под ногами, доктор заметил, что его недавняя «знакомая» никуда не ушла, а продолжала подпирать стенку на своем рабочем месте.

— Поди сюда, — после минутных раздумий подозвал он девицу к себе, и та осторожно, недоверчиво, но подошла. Она же полагала, что раз человек только что вышел из заемного дома, то деньги у него в данный момент точно должны водиться, а деньгам проходить мимо позволять нельзя.

— Поближе подойди, не бойся, — лекарь коснулся кружевных складок на ее плечах, и девица не противилась — ее уже давно не возмущало то, что ее трогают, где придется, это не вызывало у нее вообще никаких эмоций. Но молодой мужчина лишь запахнул на ней верхнюю часть платья, прикрыв, так сказать, «срам», и заколол края тонкой ткани своей малахитовой булавочкой. Теперь его эстетические чувства были более-менее удовлетворены. Он хотел еще добавить, что это что-то вроде подарка, и она ему за это ничего не должна. Но решил, что девчонка и сама догадается.

— Счастливого тебе дня, — тихо и бесцветно проговорил он, устало вздохнул и направился по своим делам, оставив представительницу древнейшей профессии застывшей на месте и недоуменно хлопающей глазами.

Что теперь было у Лауритца в карманах? Правильно, деньги. Ну, да, еще руки. И записка. Какая-такая записка?.. Да обыкновенная, простой листочек бумаги, исписанный всего парой строк, сложенный вдвое и принесенный еще утром мальчишкой-посыльным. Пальцы врача теребили уголок этой бумажки, а про себя он повторял ее незатейливый текст, заученный наизусть: «Все еще ищешь работу? Приходи сегодня ровно в восемь в таверну «Старая акула» и я решу все твои проблемы!». И написал это не какой-нибудь аноним, а его старый университетский друг, которому можно доверять… по крайней мере, можно было лет пять назад, когда они в последний раз виделись. Но это уже лучше, чем ничего. Ровно в восемь… Только интересно, как этот умник узнает точное время, если свои часы он заложил? Докатился… После часов оставалось продавать разве что совесть, а она у доктора Траинена была старого фасона, большая и качественная, правда уже бессчетное количество раз бывшая в употреблении… В общем, чтобы не просчитаться и не опоздать, Лауритц заявился на назначенное место встречи, лишь только солнце склонилось к горизонту. Медик руководствовался такой логикой, что лучше уж прийти пораньше и посидеть подольше, чем заставлять хорошего человека ждать.

«Старая акула» была далеко не худшим заведением в этой трети острова, но атмосфера неизменного веселья и демократические цены делали ее чрезмерно людной и шумной на радость владельцу и к досаде тех, кто был сторонником времяпрепровождения в тишине и покое. Пробравшись через зал, заполненный посетителями уже на две трети, Лауритц присел за пустующий столик и заказал себе выпивку, чтобы на него не косились, как на простого любителя посидеть на бесплатном стуле. А заказывал он самое ходовое, популярное и дешевое… На стол перед ним трактирная служанка поставила большую кружку, в которую было налито… нет, «налито» — это слишком громко сказано… донышко которой на два пальца покрывал ром, и кувшин с кипятком. Следуя алгоритму и не задумываясь над своими действиями, молодой человек разбавил ром горячей водой до полного объема, выжал туда, как полагается, дольку лимона и перемешал. По правилам в этот коктейль напрашивался еще хотя бы маленький кусочек сахара, но сахар был слишком дорог для человека, который затянул пояс потуже и твердо решил экономить на всем… Отхлебнув из своей кружки, Лауритц обнаружил, что получилась у него просто отменная гадость, пить которую возможно только через силу. Ну, что ж, заставлять себя необязательно, зато трезвее будет…

И доктор приступил к самому тоскливому и утомительному занятию — ожиданию. Он подождал сперва немножко, потом чуть подольше, это ему не понравилось, но продолжал он в том же духе. И просидел таким образом, страшно сказать, целых два часа. Все-таки хорошо, что при нем не было часов, иначе, увидев, как их стрелки неумолимо подбираются к отметке «десять», он рисковал совсем отчаяться… Тем временем зал таверны наполнился уже практически битком. Воздух стал таким плотным и насыщенным от клубов табачного дыма, кухонных ароматов и запаха алкоголя, что его, казалось, можно было уже резать ножом и раскладывать по мискам как новое дежурное блюдо. А Лауритц все сидел и сидел, понуро уставившись в свою кружку, и с каждой минутой его печаль возрастала в геометрической прогрессии. Молодой господин врач уже почувствовал себя жестоко обманутым, глупо обсмеянным, покинутым, не нужным никому в целом свете и обиженным на несправедливую судьбу. Он уже был готов встать, развернуться и уйти, громко хлопнув дверью (все равно в таком шуме этого бы никто не услышал), если бы тот, кого он так терпеливо ждал, не изволил бы явить свою персону в самый последний момент.

Первым доктора настиг резкий и приторный аромат дешевых женских духов, а сразу за запахом появился и носитель этого неподобающего «шлейфа» — молодой мужчина, хорошо одетый, с черными волосами, уложенными на висках в аккуратные напомаженные завитки, и с довольной улыбкой, цветущей на лице.

— Лауритц! — громко воскликнул он, чтобы товарищ не делал вид, будто они совсем не знакомы. — Сколько лет! Как же я рад тебя видеть, дружище!

— Я тоже рад, — сдержанно ответил рыжий, — но я, честное слово, был бы рад видеть тебя больше, Паоляйн, если бы ты явился на пару часов раньше.

— А я что, немножко опоздал?..

— Немножко?! Да тебя не было целую вечность.

— Да ладно тебе… Подумаешь, какие пустяки… Я, между прочим, с девушкой познакомился! Даже с двумя, представляешь, я сразу спросил у своей красавицы о том, есть ли у нее подружка, ведь я тоже как бы с другом. И она у нее оказалась! — в глазах Лауритца сейчас читался немой и строгий вопрос: «Ну и где хоть кто-нибудь из них?», и Паоляйн не замедлил на него виновато ответить: — Но они оказались настолько нетерпеливыми, что мне пришлось им сразу… уделить внимание, причем обеим одновременно.

— Пауль, какой же ты, все-таки… — далее следовало бы вставить «баран», «баклан», «олень», «тюлень», но это Траинен в силу воспитания умолчал и оставил на усмотрение собеседника. Сам же он лишь недовольно поморщился и отодвинул стул, вставая из-за стола. — Как всегда! Ничуть не изменился…

— Ты тоже совсем не изменился! — радостно воскликнул брюнет, восприняв все выше сказанное как комплимент. Судя по всему, он был еще и немножко навеселе, но общее благодушие было не последствием опьянения, а обычной чертой его характера. — Ларри!.. — нарушая всю драматичность момента, он обнял товарища крепко, как давно потерянного и вновь обретенного брата, не давая ему уйти, и с легкостью оторвал его от пола, ведь сам был его на голову выше. — Да ты, что ль, подрос? В последний раз, когда я тебя видел, в тебе было футов пять с половиной, от силы…

— Сам ты «штольподрос»… — проворчал рыжий, но его живое, открытое лицо уже никак не хотело изображать возмущение, а наоборот, расплылось в широкой улыбке. Пауль всегда был шалопаем. Но он был беззлобным и таким славно-обаятельным, что обижаться на него подолгу было просто физически невозможно. — Ладно уж, может, теперь расскажешь, чем ты меня хотел сегодня облагодетельствовать?

Пауль усадил Ларри обратно на стул, а сам разместился напротив и, не утруждая себя лишними церемониями, взял кружку своего приятеля, отхлебнул ее содержимое и погонял за щекой с видом заправского дегустатора. На долю секунды его приятное, гладко выбритое лицо скривилось в сосредоточенной гримасе и тут же прояснилось.

— О, это как раз то, что мне нужно!.. — весело пробормотал он, окончательно конфискуя это противное пойло лишь для того… чтобы сполоснуть в нем руки. — Исключительная мерзость тут забадяжена… — говорил он, по очереди сливая эту еле тепленькую «водичку» сначала на одну руку, а затем на другую, причем прямо над полом. — А ты, я так понимаю, хочешь чаю? — обратился он к Лауритцу с неподдельным сочувствием во всем своем виде и тоне. И это был даже не вопрос, а скорее утверждение, не терпящее возражений. Поэтому Паоляйн и незамедлительно сделал заказ, не дожидаясь того, пока приятель подаст голос. Ведь вне зависимости от того, каким оказался бы его ответ на словах, на деле хорошо знакомый ему Лауритц никогда в жизни не отказывался от доброй чашечки чаю.

— С сахаром?.. — робко переспросил рыжий.

— Конечно, с сахаром! — обрадовался Пауль. — Да с самым большим куском сахара, который ты только пожелаешь… А ты, кстати, сегодня уже обедал?.. Потому что в этом заведении я никому бы не посоветовал есть ничего… кроме как пить. Ну ладно, мы-то врачи, но все равно лишний раз лучше не рисковать…

Молодая женщина в переднике поднесла к столу чайник, чашку и сахарницу для Лауритца, а также бутылку вина и стакан для его щедрого спутника. После чего джентльмены смогли спокойно побеседовать с глазу на глаз, вспомнить былые годы и с ноткой превосходства помянуть бывших однокашников, большинство которых так и не нюхнули как следует жизни и никогда не высунули носа дальше границ родного города. Молодые люди успели обсудить работу, сезонные изменения погоды над акваторией, моду на шляпы и еще множество вещей, о которых у них не было возможности как следует поговорить целых полдесятка лет…

— Вообще-то это как бы секрет… — Паоляйн, наконец, поведал доверительным тоном о сути дела, — насколько вообще возможно сохранить секрет, прибывший из порта. Эту работу изначально предлагали мне, но мне такого добра и даром не надо — мне и на суше хорошо живется. Если помнишь, я все еще семейным доктором у начальника таможенной службы, а его женушка очень меня любит… в смысле, печется о своем здоровье и о родне. Зато я сразу вспомнил, что есть такой замечательный парень Ларри, который уже вполне успешно служил судовым врачом, а сейчас, бедненький, сидит без работы, голодает, чуть ли не на помойках питается вместе с бродячими котиками… Так вот, в общем, я сразу подумал о тебе, как о старом друге, и решил, что тебе это предложение окажется очень кстати. Я не ошибся?

— О, ты даже не представляешь, как это все кстати!.. Ты не прогадал. А что за работа, расскажи поподробнее, что за судно?

— Да ничего особенного. Ничего такого, к чему бы ты уже не был привычен… Вчера ночью в порт зашел флейт «Золотая сколопендра», судно торговое, в море уже лет, как минимум… ну, в общем, не первый год. С хорошей репутацией… Простоит здесь еще двое суток, не больше. «Золотая сколопендра», запомнил? Повтори! А то перепутаешь мне еще тут, и мне будет за тебя стыдно…

— «Золотая сколопендра». Я не забуду и не перепутаю. А что насчет капитана?..

— Капитан Гайде. Фамилия такая. Да капитана, походу, петух жареный в одно место клюнул, не иначе… А то как еще объяснить тот факт, что им немедленно, прямо не сходя с трапа потребовался медик, да не абы какой, а с хорошей квалификацией. Вынь да положь им судового врача с букетом красных перьев, ха!..

Далее уже порядком захмелевший Пауль пустился в глубокомысленные рассуждения, и приходилось поднапрячься, чтобы выуживать из его непрекращающихся россказней обрывки действительно важной и полезной информации.

— Это все, конечно, хорошо… Но я боюсь, что у меня опять ничего не получится.

— Да ты не смей такого даже думать, не то что говорить! Вот бы оштрафовать тебя сейчас, по-хорошему, за сглаз… Не дрейфь, Ларри, и все получится лучшим образом. Только ты же сам смотри, не оплошай! Приведи себя в товарный вид — оденься там поопрятней, я знаю, ты ведь это умеешь. Причешись, умойся, как следует… Кстати, у тебя тут что-то к подбородку прилипло… а, да это ты бородку отрастил! — Пауль заливисто расхохотался над собственной шуткой. — Я бы на твоем месте и ее сбрил…

Вечер подошел к своему логическому завершению, когда Лауритцу пришлось провожать своего развеселого и гораздо менее трезвого коллегу домой. А Паоляйн все расписывал ему фантастические перспективы будущей карьеры и твердил название корабля, чтобы товарищ его ни в коем случае не забыл и не перепутал, до тех пор, пока сам не перестал выговаривать слово «сколопендра»…

Глава 2. Первое впечатление — самое верное?…

Утром следующего дня Лауритц Траинен был при полном параде — весь вычищен, отутюжен и застегнут на все пуговицы… разве что, свои усики-перышки и рыжую бородку так и не сбрил, эта растительность на лице была им нежно любима и лелеялась с такой заботой, как пеларгонии на бабушкином подоконнике. Одним словом, был он сегодня блестящ и безупречен, практически как часовое стеклышко. Встречают же, как известно, по одежке… а вот провожали Лауритца в последнее время гораздо быстрее и чаще, чем ему бы того хотелось… Каким боком сегодня к нему повернется затейница-Судьба, лекарь не знал, но сделать все от него зависящее должен был, чтобы не упустить ценный шанс из-за какой-нибудь досадной мелочи.

Хоть к внешнему виду тут придраться не получится… будем надеяться. Окружающие, вообще, единогласно соглашались с тем, что Ларри невероятно симпатичен… Правда, было это лишь тогда, пока он пребывал в детском возрасте и умилял всех своими медными кудряшками и ямочками на щеках. А вот когда он вырос… Ну, «вырос» — это громко сказано, скорее, просто «подрос». Рост у доктора Лауритца — как раз то самое «чуть ниже среднего», над которым уже можно начинать бессовестно посмеиваться. Как бы то ни было, все мыслимые недостатки во внешности компенсировались обезоруживающе добрыми глазами. А главным достоинством в его внешности, по его собственному скромному мнению, являлись густые темно-рыжие кудри. В тех землях, откуда Траинен родом, рыжие волосы считаются признанным эталоном красоты, отображенным в работах художников и воспетым поэтами. Так уж повелось, что за брюнетами там закрепился образ людей темпераментных и страстных, шатены всех оттенков распространены шире всего и должны представлять собой «золотую середину», рыжие — красавцы и красавицы, обладатели удачи и многочисленных талантов, а светловолосые… Светловолосые люди — скорее исключение, чем правило, они встречаются настолько редко, чтобы приписывать им сверхъестественные способности. Впрочем, Трехдержавная Академия, специализирующаяся на оккультных науках, склонна отрицать подобные предрассудки, в противном случае среди ее студентов подавляющее большинство было бы блондинами…

Необходимый корабль в порту не пришлось долго искать — эту красоту никто и не пытался спрятать, она стояла у причала в гордом одиночестве и была заметна издалека. Компактное трехмачтовое судно с узким, вытянутым корпусом, с острым, как птичий киль, форштевнем и длинным бушпритом… даже стоя на якоре, оно выглядело стремительным и готовым в любой момент сорваться с места, как пущенная стрела. Черные блестящие бока «Золотой сколопендры» казались влажными и даже маслянисто-лоснящимися, по борту их украшала широкая огненно-желтая полоса и имя, выложенное металлическими литерами. А бледный, золотисто-желтый оттенок парусов, заметный даже в их собранном виде, наверное, делал парусник на горизонте похожим на ослепительный солнечный блик… Любуясь уходящими ввысь «стволами» мачт, Ларри так высоко запрокинул голову, что с него чуть не слетела треуголка. Лекарь, пожалуй, мог бы еще долго рассматривать черно-золотую красавицу глазами, округлившимися от удивления и восхищения, с разинутым ртом, как какой-нибудь зеленый салага… Но он позволил бы себе подобное поведение, если бы пришел устраиваться каким-нибудь юнгой. А так, раз уж молодой джентльмен претендует на серьезную должность, то и вести он себя должен подобающим образом, солидно и сдержанно.

Лауритц поднялся по трапу на борт, и его сапоги, начищенные по такому случаю до блеска, бодренько проскрипели по дощатой палубе. Флейт не пустовал — на шкафуте обнаружилось несколько моряков, среди которых выделялся один совсем пожилой, с бородой цвета соли с перцем, соль в которой явно преобладала, и с черной повязкой на левом глазу. Судя по всему, он был главным, по крайней мере, в этой маленькой группке, к которой не преминул направиться Ларри.

— Доброго утра, — поздоровался он, вежливо обращаясь ко всем, но больше остальных — к одноглазому. Вот в чем недостаток торгового флота — матросы одеты кто во что горазд, и крайне сложно определить чей-либо чин, — не подскажете, где я могу найти капитана этого судна? Мне с ним назначена встреча…

— В капитанской каюте, вестимо, сэр доктор, — проговорил бородач, смерив рыжего хитрым глазом, окруженным сеточкой морщин, и махнул коричневой от загара рукой в направлении кормы.

— Надеемся, кэп будет вас рад видеть так же, как и вы его, — добавил кто-то из матросов и те, кто были помоложе, очень невежливо расхохотались.

Врач так и не понял, почему они смеялись, над ним ли или все-таки над какой-то одним им понятной шуткой. Но он и сам слегка улыбнулся, поблагодарив за ответ, — матросня же, нельзя с них стребовать соблюдения аристократического этикета, тут обижаться негоже.

Постучавшись в незапертую дверь капитанской каюты и шагнув в помещение, доктор испытал некоторый шок. Да такой, что чуть не замер на пороге, позабыв, зачем пришел. Как-то он забегался сегодня, совсем замотался… Или Ларри вчера уж очень невнимательно слушал, или голова у него совсем дырявая, или этот феерический болван Пауль недоговорил ему важную информацию… или просто специально умолчал один «невинный» момент, чтобы посмеиваться потом, представляя ошарашенную физиономию друга… Как бы то ни было, факт был налицо. Траинен точно помнил, что фамилия капитана — Гайде. И что его «жареный петух в одно место клюнул». Но чтобы капитан был Женщиной… Да еще какой… Молодой, ладной, стройной, с обворожительными чертами и восхитительной гривой рыжих волос. Он совершенно не запомнил, во что она была одета, но можно было с уверенностью заявить, что наряд сидел на ее фигуре безупречно, подчеркивая все без исключения достоинства, а их, уж поверьте, было немало. Во всей своей красе эта женщина… скорее даже девушка, возвышалась над мужчиной на добрых полголовы, и это еще больше усиливало эффект неловкости. Не то, чтобы Ларри к этому не привык… нет, он привык чувствовать себя коротышкой, но редко его это так смущало.

— Доброе утро, мадам, — учтиво поприветствовал медик, выйдя из ступора. На ходу вспоминая о вежливости, он снял шляпу, поклонился и представился: — Мое имя Лауритц Траинен, доктор медицины.

— Я уж догадалась, что вы не плотник, — алые губы прекрасной капитанши сложились в легкую, ироничную улыбку, а в изумрудно-зеленых глазах блеснул игривый огонек, но лишь на долю секунды. После этого ее красивое загорелое лицо приобрело серьезное и даже строгое выражение. — Капитан Шивилла Гайде, шкипер первого ранга, — девушка коротко кивнула и пожала доктору руку с ощутимой силой. Косточки, конечно, не хрустнули, но сразу стало понятно, кто в этой каюте главный.

Капитан Шивилла Гайде

Капитан присела за стол и указала Лауритцу на стул напротив себя, чтобы иметь возможность смотреть ему прямо в глаза, нивелировав разницу в росте.

— Ну-с, не будем тянуть морского льва за усы… Меня предупреждали, что ко мне сегодня заявится кандидат на место судового врача, но не уточняли, кто именно. Так что перейдем сразу к делу. Сколько вам лет?

— Двадцать семь, мадам.

— Правда? Надо же… А я бы сказала, что семнадцать. Ну, пусть не семнадцать, но выглядите вы очень молодо.

— Возможно, вы правы. Мне часто такое говорят, — у некоторых людей от волнения будто язык к нёбу прилипает, и становится очень сложно выдавить из себя хоть одну фразу. А на других, напротив, нападает словесное недержание, и они начинают бесконтрольно нести все, что приходит на ум. Вот, кажется, с молодым врачом приключилась вторая ситуация. — Знаете, как говорится, «маленькая собачонка — всю жизнь щенок». Но это же не страшно… может быть, это даже к лучшему… Это у нас, знаете ли, семейное. Вот, например, мой прадедушка по отцовской линии — ему сейчас уже сто двадцать лет, а он все еще бодр и энергичен, и выглядит отлично…

— Так-так… Отставить! Это, конечно, очень интересно, про вашего деда… Но не мне и не сейчас.

— Ах, да, извините…

«Силы небесные, до чего же она красива… А эти волосы, они просто неописуемо восхитительны, в жизни не видел таких упругих… завитков… Да что же со мной такое?.. Ларри, немедленно возьми себя в руки, иначе снова останешься ни с чем! Не думай о женских прелестях, думай о работе. Работа-работа. Оспа. Цинга. Холера-холера-холера… И грибки на ногтях! О, да!» — таким хитрым образом доктор кое-как отрезвил мысли и привел себя в рабочее состояние. Несколько тягуче-долгих мгновений неловкого молчания, повисшего в каюте, наконец, прервались. Капитан взяла в руки предоставленную Лауритцем, не поскупившимся на формальности, стопку документов, и принялась их изучать не слишком пристально, но внимательно, по ходу дела отпуская комментарии.

— Университетский диплом с отличием… Да вы у нас «вумный», господин Траинен! — капитан Гайде улыбнулась уголком рта и вопросительно приподняла бровь.

— Ну, да, есть немного… — Ларри смущенно улыбнулся, на пару секунд потупив глаза, пока девушка продолжала просматривать его жизнеописание.

— Вы целых два года прослужили на военном флоте? — удивилась она. И ее можно было понять. Лауритц бы и сам страшно удивился лет пять-шесть назад, если бы ему сообщили такую новость о собственном будущем.

— Да, мадам. Если быть более точным — на патрульном корабле, пограничная служба.

— Даже так… А в боевых действиях участие принимали?

— Нет. Не совсем. Можно сказать, я участвовал в последствиях некоторых боевых действий…

— Хорошо… Да вам и не положено. А оружием вы, случайно, не владеете? Холодным, огнестрельным?

— Я учился стрелять из пистолета…

— Не подумайте, что попали не туда, куда шли. Работа у меня самая мирная, в последние годы я выполняю исключительно торговые миссии… Но товары приходится транспортировать самые разные, а дешевку я не перевожу. Мало ли кто в море на мое добро позарится, так что и судно приходится вооружать, и команду неплохо иметь обороноспособную. Так, а после военной службы у вас как раз следует торговый флот… — перелистнув очередную страницу послужного списка, капитан удивлено перевела взгляд с бумаги на доктора и еще раз, а ее колючие зеленые глаза смотрели теперь испытывающе, еще жестче, чем раньше. — Ах, вот это уже интереснее… А расскажите мне на милость, по какой такой причине три четверти вашего прошлого экипажа арестовали и упекли в каталажку во главе с капитаном?

Вот, началось то, чего Ларри боялся с самого начала. Вот в чем был корень всех его проблем — досаднейшая неприятность, поставившая темное, маслянисто-въедливое пятно на жизни молодого, талантливого специалиста. Капитан корабля, на котором в тот несчастливый год служил судовой врач, был пойман с поличным и обвинен в контрабанде таких товаров, что и не в сказке сказать, а только в судебном протоколе пером описать. Большей части команды тогда предъявили аналогичное обвинение, а Ларри чудом удалось доказать свою невиновность и избежать суда со всеми вытекающими последствиями. Избежать-то он избежал, а неприятный осадок, как говорится, остался. Его безупречная до этого репутация определенно замаралась в грязном дельце, к которому Траинен даже не был причастен, и это сильно мешало подыскать новое место. Доктор Лауритц примерно год вынужден был сидеть без хорошо оплачиваемой и соответствующей его квалификации работы, а при попытках трудоустройства он получал отказы по нелепым, надуманным причинам.

Он отдавал себе отчет в том, что и сейчас может произойти то же самое. Но просто не мог заставить себя где-то соврать или что-то утаить, это было бы некрасиво, нечестно по отношению к человеку, который уже наградил его крохотным, в одну медяшку, кредитом доверия. Поэтому Ларри выложил все, как на духу, со всеми подробностями, сдаваясь на милость капитана.

— … а некоторые члены экипажа были совершенно не в курсе не то, что масштабов преступления, а вообще — всей проворачиваемой аферы. Капитан просто не счел нужным даже посвятить их в курс дела… на том ему и спасибо. Так что суд их оправдал. И меня в том числе, — закончил он свою трагическую историю.

— Раз суд оправдал, то и я претензий иметь не должна, — сухо проговорила рыжеволосая, но по ее тону тяжело было определить, искренне ли ее высказывание.

— Простите мое любопытство, мэм… — вдруг проявил инициативу врач, которому только что удалось прекрасно выговориться и даже избавиться таким образом от определенной тяжести на душе, — но, если мне дозволено знать… Что случилось с моим предшественником? То есть, куда делся ваш прежний судовой врач?

— Прежний врач? — Шивилла сделала такой вид, будто не имела ни малейшего понятия, о ком идет речь, а потом прикрыла глаза и вальяжно махнула рукой. — Да так, сущая безделица… Я вышвырнула его за борт.

— За борт?.. — слабым голосом переспросил Ларри и, нервно сглотнув, невольным жестом потянулся пальцами к шейному платку, чтобы избавить себя от ощущения легкого удушья.

На самом деле не стоит сразу думать, что он трус. Первое впечатление — штука очень обманчивая… «Впечатлительный» — не значит «слабонервный». В спокойной и безопасной обстановке можно было вполне позволить себе и разнервничаться, и даже изредка полуобморочными состояниями себя побаловать. Зато в критических ситуациях, когда счет времени шел на секунды, а ошибки стоили слишком дорого, на молодого человека обычно снисходила завидная собранность и ясность ума. Да и разве можно считать трусом человека, который уютной, спокойной и сытой жизни осознанно предпочел опасное и неизведанное?.. Между прочим, когда дело доходит до спасения человеческих жизней, Лауритц прямо-таки преображается. Тогда как простой обыватель поспешит рухнуть в обморок при виде оторванной конечности… да что уж там, при виде обычной рожающей женщины, Ларри и глазом не моргнет, и рука у него не дрогнет, когда ему придется исполнять свои обязанности. Но душевная организация у него просто чуть тоньше, чем у некоторых…

Капитан же слегка поморщила свой чуть красноватый от загара, точеный носик и поспешила «отставить» свою шутку, которая явно была воспринята без должной легкости и чувства юмора.

— Да нет, конечно. Я шучу. На самом деле он проворовался, и я просто выгнала его. С позором.

— Ах, вот оно что… Как хорошо. То есть плохо, что у вас в команде был вор… Но хорошо, что вы не бросили его за борт. Хотя могли. Вы так… великодушны.

Лауритц почувствовал, что вот-вот перестанет бледнеть и начнет краснеть, что еще хуже. И ему стало так обидно, так досадно за то, что он такой нелепый шут и сам себе все портит… Он был бы готов сейчас сквозь палубу провалиться, если бы это не было чревато порчей столь прекрасного корабля. Но Гайде наградила его попытки быть благовоспитанным снисходительной полуулыбкой.

— Ну, раз уж мой ответ вас так порадовал, то удовлетворите и вы мое любопытство. Ваша отповедь на следующий вопрос никак не повлияет на мое решение… Разве что вы меня совсем уж удивите. А какого черта вы, простите меня, вообще поперлись в судовые врачи? Я не слишком много понимаю в медицинской науке, но у вас ведь, кажется, практически безупречное образование. С таким дипломом вам не должно было составить труда устроиться на «сухопутную» работу, и я уверена, что вам бы тогда точно не пришлось испытывать никаких затруднений.

Зрит в корень, умная женщина… Ведь это действительно выглядело странным и необычным прецедентом — человек, способный получить пресловутое блюдечко с золотой каемочкой, сознательно предпочел простую глиняную плошку, которую еще нужно постараться в руках удержать… Уж нет ли за этим какого скрытого умысла? Иначе сидел бы себе в каком-нибудь крупном городском госпитале или ходил бы по домам к многочисленным, щедрым на благодарность пациентам… Или даже занимался бы научной работой и параллельно обучал бы подрастающее поколение будущих юных лекарей — чем не жизнь для хорошего человека? Так и правда, с какого, спрашивается, черта?..

— Знаете, мадам капитан… Я всегда был, как вы изволили выразиться, «вумным» и не считаю это ни своим недостатком, ни великим достоинством. Я всегда много читал. И восхищался подвигами вымышленных персонажей и настоящих героев, путешественников, первооткрывателей… И в том возрасте, когда люди как раз уже начинают потихоньку бросать подобные «глупости» и браться за ум, во мне наоборот взыграла жажда Приключений. Ребячество, скажете вы?.. — но девушка не собиралась говорить ни это, ни что-либо подобное. Она сейчас вся обратилась в слух и внимала без тени насмешки на лице. — Я без труда, со своим-то дипломом, устроился судовым врачом, потому что эта должность казалась мне на тот момент лучшим переплетением путешествий, острых ощущений и моих профессиональных навыков. Честно скажу, поначалу мне не особо понравилось. Я был разочарован… Но потом так неожиданно втянулся. Мадам Гайде, вы можете мне верить, а можете — нет, но я точно понял, что море — это моё. Даже с изрядно подпорченным послужным списком я мог найти какую-нибудь более-менее приличную работу… Но я не хотел «какую-нибудь», я хотел снова служить на корабле. Я понял, что просто задыхаюсь на суше. Это все равно, что держать летучую рыбу в аквариуме… Или чайку — в клетке… Извините, если пригрузил вас ненужной информацией.

— Я закурю, если вы не против, — резко попросилась Шивилла и, не дожидаясь ответа, который, в принципе, мог бы оказаться и отрицательным, достала трубку и кисет с табаком. На несколько минут в каюте воцарилось молчание, а затем в воздухе, уже наполненном очень тонким ароматом заморских пряностей и благовоний, распространился крепкий табачный дым. Капитан, видимо, не ожидала от этого молодого представителя интеллектуальной элиты столь внезапного задушевного излияния, и ей было необходимо переварить услышанное.

— Нет, вы не сказали ничего лишнего, спасибо за исчерпывающий ответ, — наконец вынесла она миролюбивый вердикт. — Доктор… А не подскажете ли мне, который час?

— Простите, не подскажу, — потупился врач. — Боюсь, у меня нет часов.

— Нет часов? Вот оно что…

В географической локации, именуемой «современным цивилизованным миром», появляться на людях без часов считалось если не позорным, то, как минимум, неприличным. В любой мало-мальски состоятельной семье часы были обязательным подарком к совершеннолетию, уважающие себя родители иногда начинали за несколько лет откладывать деньги на тикающего спутника для своего чада. Этот затейливый механизм был универсальным даром в честь самых знаменательных событий, показателем социального статуса и способом самовыражения. А тот, у кого не имелось хотя бы одних часиков, заслуженно считался нищим (вот тут могли подать недовольный голос и нищие, совсем не лишенные сего блага цивилизации).

Гайде задумчиво извлекла из одного из своих многочисленных кармашков изящные золотые часики, выполненные в виде раковины аммонита, инкрустированной немаленьким изумрудом в центре закрученной спирали.

— Сейчас без четверти десять, — проговорила она, сверившись с циферблатом, — округлим до десяти. Запомните это время.

— Запомню… — пробормотал Ларри, но так и не понял, зачем. Он не был доволен собой и считал, что собеседование подошло к своему логическому завершению далеко не лучшим образом. Язык его — его враг, как всегда, наговорил каких-то неуместных глупостей… Молодой человек сейчас чувствовал себя школяром, провалившим экзамен, и встал из-за стола, готовый самостоятельно выйти вон с поднятой головой, пока его не выгнали с позором. Но капитан Гайде в очередной раз за сегодня удивила его, на этот раз кое-чем приятным…

— Идите-идите… Только не задерживайтесь. «Сколопендра» снимается с якоря завтра, с первыми лучами солнца, а это значит, что мы не собираемся сидеть здесь и дожидаться вас до самого рассвета.

— Не понял, мадам?.. Я что, принят на работу?

— Какой же вы непонятливый, доктор Траинен! И чему вас только в этих ваших университетах учат… Конечно, приняты! Все эти бумажки, — девушка вернула врачу его документы, — ничего не значат, они не вылечат моих ребят в случае необходимости. А вылечите ли вы — это мы и посмотрим. На испытательном сроке…

Из запертого ящика стола Шивилла Гайде извлекла список экипажа. Этот документ только назывался «списком», на самом же деле он представлял собой большой круг, как поднос из плотного пергамента, по периметру которого были закреплены карточки с данными каждого члена команды «Золотой сколопендры». Как эдакая гигантская ромашка, только на ней никто не будет играть в «любит-не любит». Круглая форма списка должна была символизировать то, что каждый моряк на судне равен пред законом и заслуживает равного уважения. Хотя, на самом деле, она произошла от старинных пиратских списков, составленных так, чтобы при обыске на корабле, буде таковому случиться, невозможно было найти главных и крайних в команде… Один из чистых «лепестков» был уже заготовлен для нового судового врача. И Лауритц не без удовольствия вписал в него свое имя и оставил отпечаток пальца после того, как капитан сама заполнила остальные необходимые пункты.

— Запомните, вы приняты на службу ровно в десять часов, и вам, считайте, уже начало капать жалование, так что не мешкайте… Может быть, вам выдать небольшую сумму авансом, чтобы вы приобрели какие-то вещи первой необходимости? — вдруг поинтересовалась она. Благородная женщина, наверное, посчитала беднягу совсем неимущим… в принципе, она была недалека от правды.

— Нет, спасибо, мадам капитан. Самое необходимое у меня, правда, уже есть… Спасибо вам еще раз огромное, вы не представляете, как я вам благодарен.

— Не за что. Рано благодарите — может, вы у меня уже через неделю домой запроситесь, а поздно будет. Давайте, господин доктор, бегом марш за своими вещичками.

— Есть, сэр… то есть, мэм.

— И успокойтесь вы, не нервничайте так. Вас я не собираюсь бросать за борт. Пока…

Глава 3. Новый друг лучше старых двух

Мадам-капитан Гайде была осторожна и предусмотрительна практически настолько же, насколько красива, так что и не подумала с ходу раскрывать новому врачу все свои планы. Она ограничилась лишь сообщением о том, что «Золотая сколопендра» сперва посетит Порт-Каллат, а это, как капитанша изволила выразиться, «в двух плевках отсюда». Однозначно приятное известие, так как Траинен таким образом отправлялся на историческую родину и ему выдавалась возможность хоть ненадолго и издалека, из порта, полюбоваться милым глазу ландшафтом Миртлиарского архипелага, изрезанными естественными и искусственными террасами горами, холмами, ощетинившимися соснами, и высокими домами в несколько этажей, как грибы разрастающимися на любой полезной площади… Здесь добывалось янтаря больше, чем на целом Западе вместе взятом, а море у извилистой береговой линии было невероятно зеленым, как малахит, водившийся в горных недрах… В двух словах — приятное местечко, только вот поправлять здоровье и лицезреть природу на фоне развитых городов туда ездили намного реже, чем закупать самоцветные камни.

Это было еще не путешествие — при таком-то паруснике преодоление подобного расстояния приравнивается к походу из дома в ближайшую булочную. Красавица-«Сколопендра» вряд ли продемонстрировала бы на этом отрезке пути больше половины своего грандиозного потенциала… Говорили, что Порт-Каллат можно увидеть даже с западного берега острова Трилистника, если в погожий день вооружиться хорошей подзорной трубой. Говорили так обычно, почему-то, в основном продавцы этих самых труб…

На острове Лауритцу приходилось ютиться в крохотной каморке под крышей старого дома, у квартирной хозяйки, под носом у которой кустились такие усы, что им бы сам молодой врач мог позавидовать. Так что неудивительно, что Ларри был несказанно рад покинуть свою аскетичную обитель и на ближайшие пару месяцев переселиться на борт торгового флейта. На корабль молодой человек вернулся задолго до вечера, так что у него было предостаточно времени, чтобы познакомиться с командой… Только использовал он это время не самым рациональным образом, только представившись матросам, наспех пообщавшись со старшим составом экипажа и поскорее ретировавшись в отведенную ему каюту. Дескать, ему нужно было обжить новое помещение и заодно провести ревизию корабельного лазарета. Последнее показало как минимум то, что прошлый судовой врач был личностью, мягко говоря, экстравагантной и имеющей очень своеобразное понятие «чистоты и порядка». Занимаясь уборкой, Лауритц не уставал удивляться оставленному ему «наследству», а назначение некоторых обнаруженных предметов ему неизвестно до сих пор… Только вот своеобразный санитарный день не был основной его целью. На деле же доктор с непривычки просто комфортнее чувствовал себя за закрытой дверью в окружении неодушевленных предметов… Он искренне надеялся на то, что быстро акклиматизируется и наверстает упущенное в живом общении, а пока моряки не будут обижаться на него за неуделенное внимание.

И спалось ему в эту ночь не слишком спокойно. Рассчитывать на то, что на новом месте ему приснится какой-нибудь увлекательный вещий сон, не приходилось. Ларри удалось уснуть только под утро, и нахватавшееся впечатлений за долгий день подсознание тут же услужливо стало подсовывать ему картины ближайшего прошлого, в которых молодой врач путался и терялся похуже, чем наяву. На рассвете же его разбудил ощутимый толчок — корабль вздрогнул всем корпусом, снимаясь с места и выходя в открытые воды. Первой мыслью, спросонья промелькнувшей у потягивающегося на жесткой койке молодого человека, было: «Разве я не дома?..». Когда этот вопрос отпал сам собой, за ним к Лауритцу пришло легкое разочарование от того, что он пропустил момент отплытия… Впрочем, это не такое уж и занятное зрелище. Стоять на палубе отходящего корабля интересно только тогда, когда тебе с причала платочком машет какая-нибудь красавица… Кстати, о красавицах — здесь они все были уже на борту. Пусть рассвет доктор проспал, но пожелать доброго утра мадам Гайде он как раз еще успеет… И вовсе не потому, что она ему очень понравилась с первой встречи. И не потому, что после того странного собеседования она больше не проявляла к лекарю никакого интереса и держалась как исключительно строгий руководитель, а он хотел привлечь ее внимание тем, что умел лучше всего — просто быть внимательным и милым. Ничего подобного, на самом деле он со всеми так себя вел, честное слово. В общем, сэр Я-вовсе-не-думал-всю-ночь-о-капитанше поднялся и привел себя в порядок, причесался и оделся… потом еще запамятовал, причесывался ли он уже, и на всякий случай сделал это еще раз.

Лауритц распахнул дверь каюты… И его с головы до ног окатило водой. Он не успел не то, что приготовиться к такой неожиданности, а даже сообразить, что произошло. Поэтому так и застыл на несколько секунд с рукой на дверной ручке, тупо уставившись в пространство перед собой и отфыркиваясь, как мокрый еж. Машинально облизнувшись, Ларри почувствовал на губах солоновато-йодистый привкус морской воды, обычной воды из-за борта — довольно гуманный выбор. А, подняв глаза, он увидел болтающееся над притолокой пустое перевернутое ведро. Опять же — сама забота и внимание: посудину предусмотрительно закрепили веревкой так, чтобы она не упала судовому врачу на голову… Хотя, будь лекарь немного повыше ростом, он все равно рисковал бы получить по лбу.

Сразу решив в уме дилемму — вернуться ли в лазарет и быстренько переодеться или все же сразу выйти «на люди» и воочию полюбоваться на авторов сей оригинальнейшей шутки, пока ее эффект не ослабел, молодой человек выбрал второй вариант. Для того чтобы попасть на верхнюю палубу, ему пришлось преодолеть всего несколько ступенек, а там уж, как и ожидалось, он был встречен дружным, но сдержанным хохотом, будто в конюшне каждая лошадь тихонько ржала в своем стойле, деловито уткнувшись мордой в торбу с овсом.

— Доброе утро, сэр доктор! — громко и радостно поздоровался юнга — мальчишка лет двенадцати-тринадцати с короткими всклокоченными волосами и щербатой улыбкой до ушей. Этот паренек сидел как раз неподалеку от лазарета, видимо, на страже, а в качестве оружия у этого почетного караульного были швабра и тряпка наперевес. Сразу понятно, кто тут и от каких обязанностей отлынивал…

— Добрейшее, — проговорил Ларри, почти что невозмутимо снимая треуголку, сливая из нее воду, как из затейливого чайника, и снова водружая головной убор на свою кудрявую макушку, — ах, юнга, мой юный друг… Луис, если я не ошибаюсь?

— Ну да, верно, Луис. Можно просто Луи, — спокойно и даже приветливо ответил парнишка, будто ничего необычного с лекарем не случилось.

— Луи… Мне кажется, или ты должен был сейчас где-то прибираться?

— Ага. На камбузе.

— Насколько я успел изучить расположение отсеков на флейте, камбуз никак не мог очутиться рядом с лазаретом.

— Так я это… Ждал, пока ведро освободится, — Луис не сдержался и прыснул со смеху.

— Ах, вот оно что… — Ларри же был на удивление серьезен и даже, если это выражение применимо к его доброй физиономии, на редкость мрачен, — как сразу я не догадался — и чему меня только в университете учили… А ты не думал, Луи, что с судовым врачом лучше не ссориться?

— В смысле?.. Сэр доктор, я, как бы, не хочу с вами ссориться.

— Это очень правильное решение, мой юный, умный, но не слишком сообразительный друг! — менторским тоном начал судовой врач, кладя юнге руку на плечо и направляясь с ним вдоль палубы, чтобы его маленькую, но очень поучительную историю услышали и некоторые особо веселящиеся матросы, — потому что кто же еще, как не единственный доктор на корабле, сможет спасти тебя в случае внезапной болезни?.. А Страшные Неизлечимые Болезни обычно чаще и внезапнее всего настигают именно дурно воспитанных мальчиков, примерно… Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— … примерно тринадцати лет. Потому что они обычно редко моются, едят гадость всякую, а пьют — еще худшую и не слишком внимательно слушают советы старших…

— Извините… — пролепетал паренек. Он сам только что осознал свою большую ошибку и проникся серьезностью ситуации, но исправлять что-либо было поздно. — Я же не со зла, чесслово, сэр! Мы просто всегда устраиваем какой-нибудь маленький розыгрыш для новичков… Ну это же просто обычная веселая шутка, и совсем не обидная… Вы ведь не обиделись?..

— Нет, что ты, ни капельки не обиделся. Я не мог не оценить твой тонкий и изысканный юмор.

— А я что — я ничего! Меня просто попросили… — мальчик опасливо покосился по сторонам, не собираясь тут же закладывать режиссера и сценариста этого спектакля, — мне вообще, если хотите знать, предлагали прокрасться тайком к вам в каюту и сапоги к полу приклеить. Но я наотрез отказался… — тут Луи сделал небольшую паузу, но доктор не успел его похвалить за какое-никакое благородство и моральные принципы, поскольку парнишка тут же продолжил, — … потому что всегда боялся всех этих лекарских штучек…

Скандальное расследование происшествия можно было проводить еще долго, если бы этих двоих не почтила своим присутствием спустившаяся с капитанского мостика мадам Шивилла собственной персоной. Выглядела она такой свежей и бодрой, будто и не поднималась ни свет, ни заря, а отдых для нее был не необходимостью, а скорее формальностью, приятным, но вовсе необязательным дополнением рабочих будней… В глазах ее был лед, в волосах — огонь, а на лице написан скепсис.

— Доктор Траинен, — строго произнесла молодая женщина тоном учительницы, заставшей ученика за натиранием школьной доски воском, — да вы, неужто, уже успели выпасть за борт?

— Никак нет, мадам капитан, — пробормотал врач, стушевавшись и продолжая аналогию с нашкодившим школяром.

— А что же тогда? Что-то случилось?

— Ничего не случилось, мадам капитан, все в полном порядке.

— Это вы называете «в порядке»? Вы мокрый.

— Я плакал.

— Плакали?.. — казалось, что эту невозмутимую морячку достаточно сложно чем-либо озадачить, но тут ее брови поднялись от удивления и приняли форму ровных дуг. — Отчего?

— От счастья, мадам. Для меня высокая честь и большая радость — служить на вашем замечательном судне.

— Ха! — это было единственное междометие, которым Шивилла удостоила всю эту комедию, прежде чем развернуться на сто восемьдесят градусов, взметнув своими длинными волосами, и снова удалиться на мостик.

Вестимо, капитанша была прекрасно осведомлена о привычках своей команды и бортовых традициях. Возможно, она даже пыталась предвидеть подобные шутки и как-то оградить от них лекаря своей твердой рукой. Уж на что он ей сразу показался слабохарактерным, и она очень сомневалась в его способности за себя постоять… Но раз уж у него хватает бодрости шутить, то пусть сам разбирается с возникающими проблемами. Шивилла Гайде больше пальцем не шевельнет для решения «мужских споров» до тех пор, пока те не превзойдут в развитии уровень начальной школы.

— Сэр доктор Траинен… Спасибо, что не выдали меня, — выдохнул юнга, глядя на врача с невесть откуда взявшимся восхищением во взгляде.

— А? Что?.. — переспросил Лауритц, совершенно отключившийся от происходящего и засмотревшийся на то, как огненно-рыжие кудри Гайде пламенели в лучах утреннего солнца. Язык — твой худший враг. Вот всегда так бывает — собираешься просто сказать «Доброго утра!», а получается какой-то неожиданный бред… — Ах, да не за что. Мы ведь друзья. А друзья друг друга не предают, — к тому же, он и в страшном сне не мог представить себя жалующимся на то, что его обижает ребенок.

— Правда?..

— Конечно. И, я надеюсь, что ты как мой друг окажешь мне маленькую, дружескую любезность, — Ларри снял с себя верхнюю одежду, с которой ручьем текла вода, и вручил мальчишке. — Повесь камзол просушиться, а вместо него принеси мне жилетку. Она в моей каюте, висит на спинке стула.

— В лазарете? Там, где куча банок-склянок со всякими непонятными штуками внутри и пахнет снадобьями?..

— Да, именно.

— И тогда вы не дадите мне умереть от Страшной Неизлечимой Болезни?

— Разумеется, — Лауритц широко улыбнулся, но потом сказал гораздо более серьезным, спокойным тоном: — Пока я здесь, я приложу все усилия и сделаю все, от меня зависящее, чтобы здесь никто ни от чего не умер…

— Хэй, доктор Лауритц, неужели совсем ни от чего? Даже от старости? — послышался рядом бодрый, чуть хрипловатый голос. Это был тот самый господин с черной повязкой, которого молодой человек приметил еще вчера. Звали одноглазого мастером Бертоло, он являлся первым помощником капитана и, судя по всему, был стар, как дерьмо дракона. Это пока вся информация, которую доктору удалось получить об этом человеке. На самом же деле, если Шивилла была мозгом экипажа, то Бертоло был его сердцем. Эдакий душевный старик, чрезвычайно общительный, но в меру суровый, грубоватый, но, в то же время, поблагороднее некоторых «сэров»… А Ларри бы сказал, загадочности в одном этом старом моряке хватило бы на двоих заколдованных принцев… Одного строгого взгляда, брошенного старпомом на юнгу, хватило для того, чтобы Луи пулей метнулся обратно за работу. — Если бы вы были на это способны — цены бы вам не было…

— Нет, боюсь, что нет… Вы же сами понимаете, что я совсем не всесилен.

— Да все я понимаю, я ж шутя… — в пушистой бороде старика отчетливо проявилась улыбка. — Вы же не серчаете за то ведро? Я сам такие штучки не одобряю… Да, знаете ли, тут и десяти глаз не хватит, чтобы уследить за этой молодежью, не то, что моего одного…

— Ничего страшного. Правда, я не обижаюсь… Я достаточно осведомлен о том, как привечают новичков на некоторых кораблях, и крайне признателен, что не отплясываю сейчас под общее ликование джигу, стоя босиком на рее…

— Джигу? — старпом хохотнул, доставая из кармана трубку и кисет с табаком. — Курите, доктор? — получив отрицательный ответ, он закурил сам. — Нет, капитан бы такого не допустила. Шутки шутками, а настоящую дисциплину никто не отменял, вы уж не сомневайтесь. Да и вы ведь все правильно сказали про то, что с судовым врачом лучше не ссориться, а то мало ли, что он тебе куда подсыплет… — заметив возмущенно округлившиеся глаза доктора Траинена, Бертоло тут же продолжил в своей добродушной манере: — Но вы-то, ясное дело, ничего никуда подсыпать не будете. Вы славный парень, доктор Лауритц, а я столько уже людей повидал на своем веку, что мне это несложно определить. Только послушайте моего совета: недостаточно быть просто славным парнем… Если считаете, что мы тут — не такие «славные» как вы, это еще ничего не значит. Это не повод чураться компании людей, которые за обедом не заправляют салфетку за воротник и не краснеют, произнося слово «задница».

— С чего вы сделали такой вывод?.. — Ларри слегка зарделся, то ли осознав свое давешнее, не вполне корректное поведение, то ли от выше упомянутого слова. — Я так вовсе не считаю…

— Угу, как скажете, сэр доктор… Только вы нас не бойтесь, мы же не пираты, и в плену вас никто не держит… если вам только самому не угодно так воображать, запираясь в своей каюте. Мы всегда будем готовы вам помочь, но только и от вас отношение должно быть соответственное… Так что, доктор Лауритц, давайте-ка мы сразу будем с вами дружить.

— Спасибо, мастер Бертоло… А можно тогда сразу один маленький вопрос вам задать? Раз уж мы такие друзья… Не могли бы вы рассказать, что за врач такой здесь был до меня? Если у того человека в голове царил хотя бы наполовину такой беспорядок, как в каюте, я вряд ли захотел бы пересечься с ним лично.

— Да тут и рассказывать нечего. Придурок он был, — старик пожал плечами, — этот пилюлькин… Умудрялся втихую подворовывать деньги на содержание корабля, а еще покупал кучу разных чудных снадобий, якобы для лазарета. И жрал их сам. Или курил, я уж не знаю… Но явно стало заметно, что что-то не так, когда он начал выходить на палубу якобы посмотреть на розовых драконов… А я слыхал, что ваш прежний капитан был тем еще пройдохой… Вот у вас был капитан — козел, а у мадам Гайде был врач — осел. Очень хорошее сочетание, не находите?

— Так она меня, получается, пожалела? В смысле, вошла в положение?..

— Пожалела? О, нет, сэр доктор. Вы еще очень плохо знаете мадам Шивиллу…

Несколько дней пути, сопровождаемых хорошей погодой и отсутствием каких-либо непредвиденных ситуаций, пролетели, как один, и «Сколопендра» бросила якорь в гавани Порт-Каллат. Большая часть команды, не успевшей толком утомиться с момента прошлой стоянки, лениво расползлась по кабакам и прочим увеселительным заведениям, но капитан запланировала для себя менее развлекательную программу. Оставив на флейте старпома, одного из немногих, едва ли не единственного человека, которому она могла всецело доверить свою красавицу, Шивилла Гайде собиралась договориться с поставщиками и закупщиками ценных товаров для того, чтобы наиболее выгодно составить план предстоящего торгового рейса.

Судовой врач, в свою очередь, никогда не страдал от проявлений стадного инстинкта, поэтому и не воспылал желанием радостно бежать непонятно куда, чтобы незамедлительно избавиться от карманных денег. К тому же, как ни крути, в новом коллективе он все еще чувствовал себя не совсем уютно… Но, с другой стороны, торчать все время на корабле было скучно, поэтому Лауритц нашел для себя золотую середину, лучший из лучших вариантов. Доктор ненавязчиво напросился составить компанию капитану, и при этом ему хватило ума не аргументировать свое предложение тем, что красивой, молодой женщине негоже в одиночку прогуливаться по портовым кварталам… В общем, мадам Гайде отнеслась к перспективе провести полдня в компании доктора Траинена пусть не с энтузиазмом, но весьма благосклонно. Есть такие люди, которых век бы не видать, лучше уж никого рядом не иметь, чем их. Но Ларри — это лучше, чем никто, в его компании время должно было пролететь всяко быстрее и, возможно даже, интересней…

Капитан «Золотой сколопендры» к выходу оделась несколько… вызывающе. Но ни в коем случае не так, как наряжаются продажные женщины, и не так, как какой-нибудь мещанин радостно напяливает на себя сразу все самое ценное и кричаще-дорогое, что только смог себе позволить… В таком стиле, скорее, мог одеться бывалый пират, по гардеробу которого можно было изучать географию и этнографию — где побывал, кого обворовал. Эклектичный образ дополняла богато расшитая перевязь с саблей. Одним словом, совершенно непонятно было, что скромный доктор забыл рядом с Такой Женщиной. Но этим вопросом, на самом деле, никто не задавался — случайные прохожие были слишком заняты своими делами, и им было просто наплевать на такую мелочь, как то, кто с кем вместе ходит.

Первым делом Шивилла остановилась возле одного крохотного домишки у самого порта, на пороге которого маленький, но очень серьезный на вид мальчишка чистил обувь.

— Добрый день, мадам капитан! — приветливо поздоровался мальчик, улыбаясь рыжеволосой женщине, как старой знакомой.

— Привет, — бросила она с полуулыбкой, присаживаясь на табурет и выставляя одну ногу в сапоге на специальную подставку. Мальчонке не понадобилось дополнительных команд, и он, вооружившись двумя большими обувными щетками, принялся за работу, — как поживаешь?

— Спасибо, хорошо, — коротко ответил он, не поднимая глаз от черного сапога, поверхность которого, кажется, хотел довести до зеркального состояния.

— Есть какие новости в порту?

— Ммм… нет, мэм, — чистильщик обуви отложил щетку и принялся за деготь, — вроде, ничего особенного, все как обычно…

— А мне показалось, что здесь что-то не так, — после недолгой паузы заговорил Лауритц, до этого молча стоявший чуть в стороне и вежливо дожидавшийся своего капитана, — по-моему, дело в том, что в порту как-то уж слишком малолюдно… Или это мне после Трилистника так кажется, где народу столько, что все друг другу в затылок дышат?.. Не находите, мадам?

— Да, возможно, вы правы… Здесь и правда обычно бывает чуть больше народу, чем сейчас.

— Вот и я о том — у причалов, кроме «Сколопендры», крупных судов — раз, два и обчелся. Остались в основном какие-то рыбацкие шлюпы и больше никого. Как-то это странно все…

— Да не берите в голову, доктор Траинен. Просто погода благоприятная, вот все и поторопились дружно выйти в море. Да к тому же, здесь и теперь далеко не необитаемый остров. Или вам давно никто ноги на набережной не оттаптывал?

Молодой человек покачал головой, а Шивилла тем временем уже встала, вручила мальчишке пару медяшек и была готова продолжить путь.

— Мадам Гайде, а вы, что же, с каждым человеком здесь лично знакомы? — полюбопытствовал Ларри, имея в виду малолетнего чистильщика обуви.

— Не с каждым. Но со многими. Работа, знаете ли, обязывает иметь много знакомых-приятелей и быть в курсе многих дел.

— Надо же… Я представляю, в скольких странах, в скольких портах вы побывали… Неужели везде вы знаете в лицо каждого портового жителя, от мала до велика? Для этого нужно обладать поистине феноменальной памятью.

— Ну, с детьми я обычно не общаюсь… Этот мальчик — скорее исключение. Он сирота. Сын человека, бывшего лучшим сапожником в городе. Тот шил мне такие сапоги — сносу не было, подметки у них почти не стаптывались, а кожа не разлезалась от морской воды. Хороший был человек, да помер. А вот мальчонка его не далее, чем год назад просился, чтоб я взяла его на корабль… Тогда он был слишком мал, но я обещала подумать. Вот, вроде как, до сих пор думаю, а он все надеется…

Всю оставшуюся дорогу судовой врач и капитан занимались тем, что принято называть ведением светской беседы. Некоторые индивиды были охотно согласны просидеть с Лауритцем за чашечкой чаю целый вечер, вплоть до самого рассвета, оживленно обсуждая всякую всячину. А некоторые его болтовне предпочли бы полный наркоз, о чем прямо и заявляли… Пока доктор до конца не убедился в том, к какому из двух типов людей относится мадам Шивилла Гайде, поэтому ему стоило быть очень осмотрительным, еще более осмотрительным, чем обычно. Но, с другой стороны, почву тоже нужно было аккуратно прощупывать, посему Ларри выдавал всяческие байки и истории так вдохновенно, будто ему за это платили.

— … не было ни дня, чтобы этот выдающийся капитан не вышел спозаранку из своей каюты на палубу и не развернул бы перед собой свою загадочную бумагу, пристально и задумчиво глядя на нее в течение нескольких мгновений. Зато после совершения этого ритуала вся работа на его корабле ладилась, как по маслу, и везение неизменно сопутствовало ему во всех делах. За мудрость и справедливость его любила и уважала верная команда, и каждому ее члену было жутко любопытно, что же содержит в себе этот таинственный лист, но спросить об этом никто не осмеливался. И вот, значится, почти через полвека пришло время старому мореплавателю и на покой отправляться. Бывшие сослуживцы проводили его с большими почестями, а старик, в свою очередь, завещал своему первому помощнику и преемнику все ключи от своей каюты. Заступив на должность, новый капитан в первую очередь открыл запертый ящик письменного стола, в котором обнаружилась она, одна-единственная бумага. Вся команда, затаив дыхание, в нетерпении переминалась с ноги на ногу и заглядывала друг другу через плечо, лишь бы поскорее увидеть, что же за секрет там содержался… Быть может, исполненное нежной заботы письмо жены, или откровенный портрет страстной любовницы, или последнее напутственное слово давно почившей матушки… Или, возможно, какое-то удивительное заклинание, чтение которого призывало попутный ветер и всяческие удачи. Все с замиранием сердца проследили за тем, как новый капитан развернул этот листочек бумаги… А на нем было крупным четким почерком выведено… всего-навсего… «Нос — перед, корма — зад».

Лауритц смолк, покосившись на девушку и ожидая ее реакции. Он подумал о том, стоит ли самому посмеяться над своим анекдотом, и решил, что лучше тактично промолчать, и, если мадам Гайде юмор не оценит, сделать вид… да просто постараться сделать невозмутимый вид. Но рыжеволосая красавица благосклонно расхохоталась, да так громко, что кто-то опасливо захлопнул ставни на одном из окон первого этажа. Тогда уж и Ларри с облегчением выдохнул и позволил себе посмеяться… Благовоспитанная девушка никогда не стала бы ржать на всю улицу над моряцкими анекдотами (к чести доктора Лауритца стоит сказать, что в его арсенале были только самые приличные из них)… Настоящая благородная дама, наверное, должна была беспокоиться о том, как на ней сидит платье и не растрепалась ли прическа от ветра, она морщила бы носик от запаха крепкого табака, а на борту ее, наверное, вообще бы укачивало… А мадам Гайде была такой… естественной и непосредственной, единственной и неповторимой Шивиллой.

— Ах, чтоб я сдохла и перекинулась! — весело воскликнула морячка. — Да вы, оказывается, замечательный рассказчик, доктор Траинен! Ни за что бы не подумала… Честно говоря, сначала мне показалось, что вы — жуткий зануда, книжный червь и университетский умник. А с вами, как оказалось, может быть очень даже весело.

— Спасибо… — Ее Несравненное Морское Величество, капитан Шивилла Гайде, снизошла до того, чтобы удостоить своего смиренного слугу высокой похвалы. Все, теперь жизнь уж точно прожита не зря, можно хоть сейчас с чистой совестью помирать. Если ему удалось ее рассмешить, он готов будет веселить ее каждый день… интересно только, а колпак с бубенцами она ему за это не пожалует? — Только, вот… Вы не подумайте, что я пытаюсь вас поучать. Примите это скорее как совет, дружеский, если можно… Я успел заметить, что вы очень часто употребляете браную лексику. Вы бы с этим были как-то поосторожнее, что ли. А то мало ли, какой эффект возымеют слова, повторяющиеся так часто и так экспрессивно. А то будет, как в старой притче, которую вы, наверняка, слышали… — вполне возможно, что следующая басня была Шивилле знакома, ведь эта история бородата, как старый пират. Но Ларри, тем не менее, ее напомнил, — в которой матросы раздобыли амулет, который исполняет одно любое желание, произнесенное вслух, и подарили его своему «любимому» боцману. А тот, как всегда, вышел на палубу, застал их без дела и как рявкнул по своему обыкновению: «А вы что тут расселись, лодыри, дохлую селедку мне в глотку и якорь в…», кхм… ну, вы поняли.

— О, да… — кивнула капитанша, досмеиваясь, но уже менее бурно, — пожалуй, вы правы, и мне стоит быть повнимательней… И просто не упоминать в ругательствах свою персону.

Глава 4. Тут попробуй, угоди

Капитан корабля и судовой врач достигли торгового квартала. Пару десятков лет назад его тут и в помине не было, тут раньше располагался всего лишь простой рыбацкий рынок, но торговля здесь шла очень успешно, моряки ежедневно приносили сюда самые разные товары, а заезжие бывалые путешественники собирали толпы зевак… На активное развитие влияла также близость, одновременно, и удобного порта, и большого города, так что рынок быстро разросся в размерах, вместо прилавков под открытым небом здесь появились парусиновые шатры, а вместо шатров построили множество лавок и магазинчиков. Сегодня же здесь, если как следует поискать, можно было купить практически все, что душе угодно. В народе говорили, что ежели в торговом квартале чего-то не сыскалось, то это вызывало серьезные подозрения на тему того, существует ли вообще желаемая вещь на свете… На самом же деле в мире, конечно, было множество вполне реальных чудес, о которых здесь и слыхом не слыхивали. Но это ничуть не умаляло достоинств этого места. Для любого привередливого клиента здесь найдется товар, начиная от фруктов, сорванных сегодняшним утром, и заканчивая предметами старины, созданными сотни три лет назад.

Шивилла Гайде первым делом совершила обход своих постоянных, проверенных поставщиков и оптовых покупателей. Пока капитанша заходила в какие-то непонятные, даже невзрачные на первый взгляд строения, она всякий раз просила доктора Траинена не мешать ей «делать деньги» и постоять на улице… Ну, как сказать, просила… скорее, приказывала. Лауритц мог бы даже обидеться на недоверие в такой неприкрытой форме, но он не стал принимать эти рабочие моменты слишком близко к сердцу и просто послушно ждал, наслаждаясь погожим деньком. На узких улочках было не слишком людно и не слишком шумно. Можно было отчетливо расслышать, как разноголосые продавцы наперебой зазывают к себе покупателей, где-то кричит вьючный ослик и недовольный хозяин ругает упрямое животное, а за углом уличный музыкант играет на дудке… Должно быть, Ларри смотрелся немного странно, смирно стоя у какой-нибудь стены в то время, как все люди вокруг куда-то спешили. Мимо него успело пройти четыре десятка человек… Сорок один, если быть точным. Он считал и примечал каждого для того, чтобы немного развлечься. Например, были в толпе две дамы в дорогих платьях, при виде которых рука сама тянулась к треуголке, несколько городских стражников, молодой мужчина в широкополой шляпе с лисьим хвостом вместо пера, женщина, торопливо несущая одного ребенка на руках, а другого — в корзине за спиной…

— Доктор Траинен! — Ларри был вознагражден за терпение — Шивилла вернулась, на этот раз, кажется, окончательно.

— Переговоры прошли успешно? — вежливо поинтересовался лекарь.

— Абсолютно. Смотрите, доктор, — капитанша достала из кармана монету и подбросила ее в воздух. Золотистый кружок, вращаясь вокруг оси, подлетел вверх и бесследно исчез в женской ладони, вместо него в руке Гайде оказались янтарные четки, видимо, недавно приобретенные. Ловкость рук и никакого мошенничества… Вот бы она еще у Ларри монетку из-за уха достала, вот это был бы фокус… — Здесь я, как всегда, возьму несколько сундуков самоцветов… А с юга я повезу совсем новый товар…

Девушка протянула доктору крупный фрукт с ребристой поверхностью, обтянутой уже подсохшей и местами потрескавшейся желтой кожицей, под которой располагались крупные семена.

— Знаете, что это?

— Плод какого-то растения… — констатировал он и без того очевидный факт, а затем взялся рассмотреть предложенный экземпляр поближе. — Выглядит мне незнакомо, а пахнет очень приятно. У меня есть кое-какие предположения, но я боюсь ошибиться…

— Это какао. Пища богов, шоколадная дыня.

— Ах, вот оно что, надо же… — протянул Ларри с легким разочарованием, потому что сам не угадал бы ответ.

— Именно этот странный, вкусно пахнущий огурец я должна буду завезти на Миртлиар с юга.

— Это будет несколько сложнее, чем камни… Он ведь, должно быть, скоропортящийся? А в каком виде будет осуществляться транспортировка? — для поддержания культурной беседы спросил судовой врач.

— В таком, который принесет побольше денег, — Шивилла повела плечом и позвала доктора за собой. Им предстояло прогуляться вдоль многочисленных торговых улочек-рядов, но уже не вынужденно, а в свое удовольствие.

Рыжая красавица чувствовала себя здесь в своей стихии и уверенно подводила своего спутника к самым дорогим лавкам. Ларри же поначалу смотрел по сторонам широко распахнутыми глазами, позволив себе удивляться увиденному ровно настолько сильно, чтобы не показаться при этом каким-нибудь сельским простаком. Были там товары на самый изысканный вкус — нежнейший паучий шелк, такой тонкий, что целый отрез его с легкостью можно было протянуть сквозь колечко, и драгоценные кольца, которые волшебным образом подгоняли свой размер под любой палец. Меха роскошных пушных зверей и шкуры заморских звероящеров, выдаваемые за драконьи. Жемчужины, размером с перепелиное яйцо, покоящиеся в шкатулках, сделанных из двустворчатых раковин, и янтарные слитки, внутри которых переливались перламутровые крылья бабочек…

А капитан Гайде, тем временем, обнаружила неожиданную склонность к прекрасному. Она задерживалась у каждой лавки с дорогими тканями или украшениями, рассматривала товар очень долго и придирчиво и лишь немногих продавцов удостаивала тем, что совершала покупку именно у них. Выбрав шелковую шаль оттенка сочной травы, под цвет глаз, и расшитую настоящей золотой нитью, она бросила торговке несколько монет и тут же повязала приобретение на голову. Потом же девушка не менее часа провела у ювелира, а вежливо скучающий в это время доктор не смел ее торопить по двум причинам — потому что осознавал бесполезность этой затеи и потому что крайне неблагоразумно делать замечания женщине, вооруженной саблей.

— Как оно? — коротко спросила внезапно вспомнившая о существовании лекаря Гайде, обращаясь к его отражению у себя за спиной в большом зеркале и прикладывая к ушам крупные серьги.

— Красиво, — не присматриваясь, поспешил заверить Ларри, а затем, тоже не очень-то задумываясь, бросил в ответ на следующий вопрос, — очень хорошо. Вам вообще к лицу все, что бы вы ни одели.

— А какие лучше, эти или предыдущие?

— А они что, разные были?.. — искренне удивился молодой человек, которому все побрякушки, мелькавшие перед его глазами за последние два часа, слились в сплошную пеструю массу. Но его никто не стал испепелять на месте за невнимательность.

— Хм… Вы правы, возьму обе пары, — просто решила рыжая. Возможно, она и проявляла себя сейчас не в меру расточительной и совсем не бережливой. Но она — женщина вполне обеспеченная — ей позволительно…

Затем они еще наведались на ту маленькую «улочку» торгового квартала, где продавали то, что Шивилла с самым серьезным выражением лица называла «лапшой из дождевых червей и жабьими какашками». Относительно таких покупок интерес испытывал, в основном, лекарь, там он не в пример быстро приобрел себе связку свечей из белого пчелиного воска, анисовое масло, золу из каких-то особых морских водорослей, ну и еще кое-чего, как говорится, по мелочам… И обошлось это не слишком дорого, особенно по сравнению с покупками, сделанными капитаншей.

По пути они заглянули в большой магазин, над входом в который красовалась вывеска «Обед алхимика». Название было призвано интриговать покупателя, который сразу загорался интересом к тому, что же кушают господа алхимики в промежуток времени с полудня и до вечернего чаю… А ассортимент товаров, обнаруженных внутри, оказался поистине широк — начиная с обычных соли и сахара и заканчивая такими снадобьями, на которых не приклеили ярлычок «Божественный эликсир бессмертия» только из скромности.

— Только сегодня специальное предложение — последний день отпускаю все товары со скидкой, едва ли не даром отдаю! — громко зазывал высокий, смуглый и круглолицый мужчина, стоявший за прилавком. — Вот, пожалуйста, чудесная мазь. Втерев ее в веки, вы станете видеть невидимое, ни один невидимка не сможет укрыться от вашего бдительного взора. А вот порошок, отпугивающий гремлинов. Всего пара щепоток, и эти зловредные существа будут за милю обходить вас и ваш дом…

— Хех, гремлины… — фыркнул Ларри и, вполоборота повернувшись к Шивилле, шепнул: — Я бы, пожалуй, ту же сумму заплатил бы за то, чтоб хоть раз в жизни посмотреть на одного из них, хоть издалека. Если они, конечно, вообще существуют…

— А это что такое? — поинтересовалась рыжеволосая морячка у продавца, указывая на ряд стеклянных баночек с красными притертыми крышечками и прозрачной, слегка замутненной жидкостью внутри.

— О, это — редчайшая ценность, дорогая моя сударыня! Слюна василиска — универсальное противоядие от любых существующих и несуществующих на свете ядов!

— Надо же, как интересно… — задумчиво пробормотала она, беря в руки склянку. — И сколько же она стоит?

— Она бесценна, — уверенно заявил торговец, — но только сегодня и только для такой красавицы, я отдам ее по цене всего три монеты серебром за склянку.

— Что скажете, доктор? — вопросила Шивилла, оборачиваясь к Траинену. В голосе ее звучала доля недоверия к речам продавца, и это недоверие укрепилось от одного лишь взгляда на судового врача.

— Ничего хорошего, боюсь, не скажу, — Ларри недовольно поморщился. Он вообще обладал живой и подвижной мимикой и не всегда утруждал себя тем, чтобы ее контролировать. Так что большинство эмоций у него можно было читать прямо по лицу. — Я бы не стал это покупать.

— А я вам и не предлагаю, — почти что огрызнулся такой елейно-любезный минуту назад торговец. — Я разговаривал с мадам. И ей я могу гарантировать качество своего товара.

— Слюна василиска, как вы сами правильно сказали, редчайший ингредиент, который в наших краях не водится. Добыть ее — первая проблема, а транспортировать через море в первозданном состоянии — вторая. А у вас тут ее, ко всему, столько, словно вы где-то целую василисковую ферму содержите… Я бы не стал продавать настоящее универсальное противоядие всего лишь за каких-то жалких три кружка серебра, — он вздохнул, — даже такой красавице, как мадам-капитан.

— Это просто потому, что вы, наверное, очень жадный, сэр доктор.

— Так вы твердо утверждаете, что это настоящая слюда василиска? — не унимался врач.

— Чистейшая.

— А чем докажете? Может быть, у вас здесь есть еще какие-нибудь яды, чтобы вы могли сразу продемонстрировать их общее действие на себе?

— Нет. Ядами не торгую, — гордо вскинул голову мужчина.

— Предусмотрительно… Какая жалость, что я сегодня забыл дома свою ручную смертоносную кобру…

Тут Лауритц взял баночку из рук Шивиллы и, невзирая на крайне недовольный возглас лавочника, не успевшего ему помешать, бесцеремонно откупорил ее. Внимательно изучив содержимое на вид, понюхав и даже окунув в него палец, перетерев склизкую жидкость на коже, лекарь вынес свой неутешительный вердикт.

— Спешу вас разочаровать, — изрек он, обращаясь и к своему капитану, но в первую очередь к торговцу-шарлатану. — То ли поставщики вас обманули. То ли василиски у вас неправильные… Но это же просто кисель.

— Какой-такой кисель?! — возмутился торгаш.

— Обыкновенный. Картофельный, я полагаю. Или даже кукурузный…

— А ну, отдайте быстро сюда эту бесценную баночку и прекратите клеветать на мой товар!

— Я и не клевещу. И, чтобы подтвердить свою догадку, я прямо сейчас проведу один маленький эксперимент…

Ларри сегодня, видимо, был просто в ударе. Он даже подмигнул, обернувшись к Шивилле, как бы намекая, что сейчас произойдет самая интересная часть этого спектакля-экспромта. Продавец уже просто остолбенел от докторской наглости и теперь просто молча открывал и закрывал рот, как пучеглазая рыба, выброшенная на берег. Но Лауритц, не обращая на него никакого внимания, извлек из пакетика маленькую щепотку недавно купленной золы из водорослей, всыпал ее в склянку и взболтал… И, о чудо, «слюна василиска» постепенно приобрела отчетливый синеватый оттенок. Кажется, этому фокусу удивилась даже мадам Гайде, а судовой врач торжествующе улыбнулся.

— Что это за колдовство?! — наконец обрел дар речи продавец.

— Никакое не колдовство, а обыкновенный опыт… Ничего удивительного для того, кто прослушал хотя бы десяток лекций по структуре и свойствам веществ… Это даже не алхимия, — а финальным штрихом доктор в склянку еще и, с позволения сказать, плюнул. При чем злосчастный шарлатан в этот момент выглядел так, будто это ему прямо в душу наплевали. А синеватый киселек после еще одного взбалтывания вернулся в прежнее, белесовато-прозрачное состояние. — Вот, пожалуйста. Теперь там еще немножко слюны доктора… И, знаете, возможно, даже она окажется чудодейственней, чем от ваших хваленых «василисков».

— Ну и подложили же вы ему свинью, сэр доктор, — высказалась Шивилла, когда они покинули магазинчик, и в ее голосе впервые прозвучала новая, доселе не слышанная врачом в свой адрес нотка. Нотка уважения. И теперь, когда капитан смотрела на Лауритца свысока, делала она это лишь в силу своего роста, а не иного превосходства, — это представление видели и другие посетители лавки, и вряд ли они теперь купят его волшебное противоядие… Или вообще что-либо из его хваленых товаров.

— Так ему и надо, — пожал плечами Ларри. Не то, чтобы он злорадствовал. Скорее наоборот, в глубине души он считал свой поступок не совсем красивым, но совершить его был вынужден, — продавал бы он только свои притирки от невидимок, я бы только улыбнулся и мимо прошел… А его мошенничество приобрело более серьезные обороты — только представьте, если бы наивные покупатели бесстрашно полезли бы в яму со змеями или в паучье гнездо, в расчете на то, что от смертельно-ядовитых жал их спасет стакан киселя за три серебряных? Я искренне надеюсь, что тот торговец не такой уж плохой человек, а лишь глупый и не слишком дальновидный и просто не задумывался о таких последствиях.

Выйдя на улицу, они обнаружили, что рынок потихоньку пустеет, ведь время близится к вечеру. Большая часть торговавших с рук и с земли уже сворачивала свой скарб и собиралась домой. Покупатели потихоньку покидали лавки и лавочки, кто довольный новыми приобретениями, а кто и разочарованный, с пустыми руками… Двое же наших знакомых «на десерт» решили зайти в книжную лавку. И угадайте с одного раза, кто стал инициатором этого похода…

В центре большого, но тесного от обилия стеллажей и шкафчиков помещения стоял круглый стол, на котором была выставлена аккуратная пирамида из одинаковых книг. Совсем новенькие, едва ли не только что из-под печатного станка, со склеившимися, пахнущими краской страницами и яркими иллюстрациями, такие увесистые и заключенные в броскую суперобложку… Это был бестселлер местного масштаба, произведение неизвестно откуда взявшегося и быстро достигшего больших высот автора Маго Магнификуса под названием «Магия без подготовки: старинная и старая, новая и новейшая, дома и в путешествии».

— Доктор Траинен, вам знаком этот автор? — в необычно тихой для себя манере спросила Шивилла. Видимо, атмосфера, создаваемая таким количеством книг, собранным в одном месте, действовала чрезвычайно умиротворяюще даже на нее. — Говорят, он вроде как из столичных алхимиков.

— Маго Магнификус? Ну, как сказать… — еще тише ответил врач. — Конкретно о нем — впервые слышу. Но что-то мне подсказывает, что его имя достойно стоять в одном ряду с такими корифеями своего дела, как Шило Намылиус и его коллега, Злато Заплатимус. Если вы понимаете, о чем я.

— Да, понимаю, — губы Шивиллы растянулись в хитрой улыбке.

Оставшись в лавке для того, чтобы с наслаждением изучить ассортимент менее разрекламированной, но не менее интересной и более полезной литературы, Лауритц позволил себе ненадолго затеряться среди переполненных стеллажей. Наконец, он приобрел для себя, на собственный взгляд, достойную книгу — маленький пухлый томик в слегка уже потрепанном переплете с многообещающим названием «Тридцать три подвига на острие пера». Этой книги ему должно было бы хватить на целый месяц плаванья — по главе на день, если рассчитать на то, что свободного времени у него будет скорее мало, чем много, а торопиться с чтением он не будет, растягивая удовольствие и смакуя каждую страничку. Молодой человек уже собирался выходить, а капитан сказала, что задержится еще буквально на пару минут, и попросила подождать ее снаружи.

Когда же Шивилла показалась на пороге, и золотистые лучи заходящего солнца запутались в ее кудрях, она на ходу прятала в сумку прямоугольный сверток в оберточной бумаге.

— Все-таки решились что-то приобрести?

— Да, как видите… Доктор, а пойдемте-ка чего-нибудь выпьем. У меня здесь на примете есть одна стоящая маленькая таверна, я всегда туда наведываюсь, когда здесь останавливаюсь, — даже любезное предложение посидеть где-нибудь во внерабочей обстановке от капитана корабля звучало резко и даже с приказными нотками. Не как вежливый вопрос, а как очень настоятельная рекомендация, не последовать которой просто невозможно. — Я угощаю.

Где это видано, чтобы женщины мужчин водили по злачным заведениям?.. Но что поделать, если дама — твой непосредственный начальник, и все деньги, которыми ты сейчас располагаешь, все равно, так или иначе, побывали до этого в ее кармане. Раз уж она дает тебе работу, крышу над головой и кусок хлеба, то почему бы не принять к этому всему и приятное дополнение в виде стаканчика чего-нибудь чуть крепче чаю… Так что молодой человек не стал ломаться, как девица-простушка, которую приглашают на первое свидание.

— С превеликим удовольствием, мадам, — кротко ответил он и ни капли не приврал.

Глава 5. На подвиг, как на праздник

Заведение, которое для себя облюбовала мадам Гайде, оказалось небольшой таверной неподалеку от порта. Но располагалась она не на какой-нибудь широкой улице, а в таком хитром переулке, что туда просто невозможно было попасть, не зная ее точного местонахождения. Разве что совсем уж случайно забрести… Войдя внутрь, странная парочка обнаружила несколько свободных столиков, но капитанша уверенно направилась к конкретному месту у окошка, мутного не от грязи, но из-за того, что в его раму было вставлено не стекло, а незатейливая мозаика из пластин слюды. Мало того, что оттуда открывался хороший обзор и на помещение, и на входную дверь, так еще и на улицу можно было поглядывать. Правда, снаружи все равно скоро должно было совсем стемнеть, так что в зале уже зажигали свечи…

Пока Лауритц стоял в раздумьях о том, стоит ли придвинуть даме стул, Шивилла без посторонней помощи уселась, закинув ногу на ногу так вальяжно, будто находилась в собственной каюте. И сразу же к ним подоспел расторопный слуга, пожелал вновь прибывшим посетителям доброго вечера и быстро расстелил на столе плотную льняную скатерть. Вот это обслуживание — у них даже скатерти имелись. Правда, понятно, что не для всех. Но, раз уж Гайде была здесь не таким уж редким гостем, обслуживающий персонал был осведомлен о том, что капитанша и свинство разводить не будет, и на чаевые окажется весьма щедрой, если останется всем довольна.

— Что вы будете пить? — поинтересовалась капитан у судового врача.

— А я буду то же, что и вы, — быстро ответил он.

Гайде кивнула и сказала услужливому работнику таверны, что ей «как обычно». Служка ее сразу понял и буквально через две минуты поставил на стол пузатую бутылку и пару массивных стеклянных бокалов. Наливая темную, золотистую жидкость, Лауритц смог насладиться ее едва ли не тягучей консистенцией и сладковато-пряным фруктовым букетом… Знаете, бывают такие алкогольные напитки, на первый взгляд легкие, сладенькие, как бабушкин компотик, но при этом обладающие огромной убойной силой?.. Так вот это был не тот случай. У избранного капитаншей изысканного пойла форма, то бишь вкусовые качества, полностью соответствовали содержанию. Ларри сделал всего один глоток из своего бокала и едва не закашлялся — ему тут же обожгло горло и защипало в носу, разве что слезы на глазах не выступили. Этим же только раны прижигать… Да еще и без закуски… Это что, опять какой-то розыгрыш или проверка, или они доктора решили просто потихоньку со свету сжить?.. Но Шивилла, по-видимому, обладала поистине луженой глоткой, потому что пила это, как воду, с самым спокойным видом.

— Доктор Траинен, — проговорила она, покачивая бокал в руке и рассматривая, как его содержимое обтекает стеклянные стенки, — я хотела бы посоветоваться с вами по одному вопросу.

— Пожалуйста, мадам. Я всегда рад помочь вам.

— Скажите, доктор… Вы бы взяли себе подмастерье? И не в ситуации из разряда «если бы», а конкретно сейчас, на корабле?

— Хм… Возможно. Пока у меня, к счастью, совсем немного работы… «К счастью» не потому, что я люблю сидеть без дела, а потому, что когда требуются услуги врача, то радоваться обычно не приходится… Но никогда нельзя с точностью утверждать, что будет завтра. Так что, наверное, помощник бы мне не помешал… такой вот оксюморон, — Ларри усмехнулся, представляя «мешающего помощника» с лексической точки зрения, но девушка не сочла это забавным.

— Что?.. — переспросила она.

— Ничего-ничего. Говорю, что я, теоретически, не против.

— Ага! Значит, вы согласны взять подмастерье?

— Я не говорил «согласен», я сказал «не против»… Ведь с другой стороны, я не могу позволить держать при себе кого-то только ради того, чтобы он просто у меня «числился». Подмастерье надо учить, а у меня педагогического опыта чуть более, чем совсем нет… К тому же, с ним еще и жалованье придется разделять, — добавил доктор с ироничной ноткой в голосе и сделал небольшой глоточек из бокала.

— Пусть деньги будут последней проблемой, которая должна вас сейчас интересовать…

— Мадам, вы так подробно меня расспрашиваете… У вас, если я правильно понял, уже есть кто-то на примете?

— Ну, да. Вообще-то, я хотела пристроить нашего Луиса. А что — парняга ведь не может вечно в юнгах ходить. Еще буквально год-два, от силы, и его в любом случае придется повышать в должности. А так он будет и под присмотром, и при толковом деле, и на будущее не придется больше мозги сушить, куда ему приткнуться. Он парень неплохой, и я хотела бы устроить его как можно лучше.

— Вы, верно, шутите…

— Нет. Если бы я пошутила, я бы сама это заметила… А что, что-то не так? Вы имеете что-то против Луи?

— Нет, против него лично я ничего не имею. Он славный мальчик, — особенно когда занят делом и не устраивает никакие каверзы… — Просто, понимаете… Не каждому делу можно просто взять и научиться. Мало одного желания, нужно ко всему еще и иметь природную предрасположенность. Я не могу с абсолютной уверенностью что-то утверждать, но, насколько я видел, юнга не проявляет способностей к естественным наукам… да и каким-либо другим наукам я тоже никакого рвения не заметил… Луи даже писать не умеет, а читает только по слогам. Он рассказывал, что никогда не был в школе…

— А что, этому так уж сложно научить? Разве это в школах так долго проходят? — искреннее недоумение, прозвучавшее в вопросе Шивиллы, повергло лекаря в легкий шок. Неужели она сама не была школяркой? Неужто это прекрасное существо с внешностью морской нимфы и огненным водопадом кудрей, которое сейчас сидит напротив, томно… ну, или не очень томно смотрит прямо на него и невозмутимо хлещет крепчайший алкоголь, никогда не училось в школе и совершенно безграмотно?.. Но морячка удержала мир врача он неминуемого крушения, тут же сообщив о себе очередной факт: — Меня вот грамоте учил отец, и все прекрасно — никаких учителей больше не понадобилось…

— Я искренне рад, что у вас все так успешно сложилось. Но эти ситуации — не одно и то же. Вот представьте, если бы к вам сейчас привели любого подростка… даже не любого, а вполне умного и сообразительного, но который в жизни никогда ничего тяжелее карандаша в руках не держал, по улице ходит, боясь замочить ноги в луже, а во время грозы прячется под кровать. И попросили бы вас обучить его морскому делу. Вы бы согласились?

— Нет. Судя по тому, что вы описали — такому сухопутному щенку не найдется места на моем корабле. Разве что, если бы он перед этим уже где-то начал потихоньку осваивать морское ремесло, тогда я бы подумала, и то, может быть…

— Вот то-то, и я о том же, мадам капитан. Невозможно браться учить кого-то с нуля, не имея точной уверенности в том, что в конце из этого выйдет хоть что-либо путное. То есть, теоретически можно, конечно… Но я за это не возьмусь.

— Да, я понимаю вас, доктор. Как жаль… — Шивилла вздохнула. Видимо, по этому поводу она действительно переживала. — Если вы так считаете, то я не буду настаивать. В этом вопросе я полностью положусь на ваше мнение, вам оно виднее. Просто за Луи будет немного… обидно. Его мать меня очень просила, и мне придется разочаровать эту добрейшую женщину.

— Вот оно как, тут еще какие-то действующие лица появляются… А кто его мать?

— Да вы ее знаете.

— Вы, верно, ошибаетесь… Я тут без году неделя, вряд ли я могу быть знаком с семьей корабельного юнги.

— Нет, ее вы уже знаете. Потому что эту неделю провели с ней на корабле.

— Луи — ваш сын??? — доктор снова чуть не подавился. Он был ошарашен собственной догадкой и тем, что так экспрессивно высказал ее вслух.

Это как же так получается… сколько же… когда же она… и почему… Но спокойное лицо Шивиллы приобрело лишь слегка удивленное и озабоченное выражение. Она отодвинула от доктора бокал и почти совсем серьезно поинтересовалась:

— Доктор. Может быть, вам сегодня лучше этого не пить? Или не только этого, и не только сегодня… Или мне тоже пора завязывать, потому что ваши шутки, если это была шутка, до меня, почему-то, уже не доходят. Его мать — Марука, наш кок.

— Ах, вот оно что…

Лауритц вздохнул, забирая у капитана свой бокал и возвращая его на место. Не потому, что ему так уж хотелось допивать, а скорее из принципа, чтобы доказать, что он и так трезвый и вполне адекватный. Ну, подумаешь, перепутал человек, с кем не бывает… Учитывая то, чем у него весь сегодняшний день была забита голова, совсем неудивительно, что оттуда вылетела повариха. Действительно, милейшая тетушка, названная мама для всего экипажа. Притом единственная женщина на «Сколопендре», за исключением самого капитана Гайде. Почти уж позади те времена, когда баба на корабле считалась хуже пороховой бочки у печи… Правда, и сейчас все равно очень редко можно встретить девушек, рвущихся на службу во флот, а уж тем более в дальние плаванья. И дело не только в еще не изживших себя суевериях, которые очень сложно искоренить, но и в элементарных причинах социального и морально-этического характера. Очень редко уживаются женщины в мужских коллективах, в суровых условиях, да еще и на узко ограниченном пространстве в течение длительного времени…

Таких дам, как Шивилла, это не касалось — это живое рыжеволосое исключение из правила способно было заткнуть за пояс любого мужчину… ну, или почти любого. Но и радушная, краснощекая повариха Марука была не промах. Можно быть уверенным, что не одного злопыхателя она сразила одним метким ударом своей поварешки по лбу. А уж на честь ее никому бы и в голову не пришло покуситься, сколько бы месяцев в море без женщин не прошло… Правда, команда замечала, что старпом Бертоло частенько захаживает к тетушке-коку «на кружечку грога» и задерживается у нее подолгу. А она, в свою очередь, всегда так заливисто хохочет над его сальными шуточками, словно он вовсе не старше ее эдак на четверть века… Но тут никто не вправе распускать сплетни и судить поведение других, до тех пор, пока оно не выходит за рамки и никому не досаждает. Так, на чем там остановился доктор Траинен?..

— Да, конечно, про нее я сразу и подумал. Извините, несмешная шутка… — уж лучше пусть тебя считают неудачным шутником, чем просто болваном. — Так это получается, мальчик пошел служить на корабль, заодно и матушку пристроил?

— Это еще кто кого пристроил, — строго заметила Гайде. — Наоборот, мать еще давно привела сына ко мне. Она, между прочим, всех детей уже «пристроила» на разные суда, а Луи — младший. Или вы имеете что-то против женщин на флоте, сэр доктор? Считаете, может быть, что «слабый пол» не может сам себе сделать достойную карьеру?

— Никак нет, мадам, — пробормотал Ларри, безуспешно пытаясь спрятаться за бокалом. Он сам ступил на зыбкую почву и получил в ответ провокационный вопрос, — я считаю, что женщины вполне способны работать в тех же сферах, что и мужчины. Только с небольшой оглядкой на различия в физическом развитии и психологическом восприятии. Вот, например, у нас в Университете…

Но выкручиваться ему не пришлось. Молодой человек заметил, что Шивилла его уже не слушает и даже не смотрит на него. Взгляд зеленоглазой был устремлен прямо поверх докторского плеча, куда-то в зал.

— Мадам капитан… А куда вы смотрите?

— Никуда, — невозмутимо отрезала она, слегка улыбнувшись и снова обращая взор на Лауритца. — Там нет ничего, заслуживающего внимания.

Но Траинен был уже заинтригован и решил сам посмотреть на это ее «ничего». Медленно, как бы невзначай обернувшись, хотя эти меры предосторожности и были излишними, лекарь увидел за соседним столиком пару мужчин далеко не самого приятного вида. И оба они в упор не замечали судового врача, потому что бесстыдно пялились на капитаншу. Тот тип, что был помоложе, показался настоящим уродом — расплылся на своем месте сплошной жирной массой, в окружении большого количества пустой тары из-под спиртного. Его курносое лицо, не обезображенное печатью интеллекта, украшал живописнейший синяк под глазом. Его спутник был постарше и поприятней, кажется, даже потрезвее. Внешне тот чем-то напоминал хорька… Хорьки — замечательные, смышленые и красивые зверьки, никто не спорит… но человек с хорьей физиономией — это далеко не эталон. И эти два красавца сейчас усиленно пытались с Шивиллой Гайде, как это называется у благородных кокеток, «флиртовать». Особенно активничал первый, так и косил в сторону девушки лиловым глазом, растягивая пухлые губы в похабной ухмылке, как бы не переусердствовал от избытка чувств…

Со страдальческим выражением на лице доктор обернулся обратно к капитанше.

— Мадам Гайде, может быть, нам уже пора?.. — с надеждой в голосе не спросил, а намекнул он.

— Пожалуй… Пойдемте, доктор. Моя «Сколопендра», должно быть, уже заждалась свою хозяйку.

Шивилла оставила на столе щедрую плату за выпивку, они встали и вышли на улицу. И все было бы хорошо, но не прошли они и двух десятков шагов, оказавшись в круге света фонаря, отмечавшего поворот на большую улицу, как позади них раздался громкий свист. Порядочные девушки на свист не оборачиваются, порядочные морячки — тем более, поэтому Гайде осталась так спокойна, что даже шаг не ускорила. Но за их спинами послышался неслаженный топот заплетающихся на бегу ног, и вот уже с ними поравнялись пределы девичьих мечтаний, которых доктор про себя уже окрестил «Хряк» и «Хорек».

— М-дам!.. — глотая гласные, оглушительно воскликнул человек-свин, явно недооценивая возможности своих голосовых связок. Он отвесил перед девушкой шутовской поклон и с трудом удержался на ногах. — Вы тыр… быр… убр-жали, шо мы ниуспели с в-ми знаком-ся… — печально посетовал он на то, что красавица так быстро покинула таверну, что они даже не удостоились чести спросить ее имя и пообщаться поближе.

— Ты просто омерзителен, — с отвращением выплюнула капитанша свой вердикт и отказ, — иди проспись!

— Изв-льте знаком-ся!.. Красииивая… — не унимался несчастный обалдуй, попытавшись обхватить своей лапищей тонкую талию рыжеволосой.

Капитанша презрительно отбила его руку от себя, одно ее движение, и Хряк уже повалился наземь, безрезультатно пытаясь подняться и бормоча что-то под нос.

— Такая красивая дама… и такая злюу-у-ука… — протянул Хорек, до этого лишь воодушевленно наблюдавший за происходящим. — Знаете, что надо делать с девками, чтобы они сразу были добрые и удлевотворенные?.. — И он таки не преминул поведать этот большой секрет. — Мэм… Мада-а-ам? Или вы у нас мадам Дам-но-не-вам?

— Да идемте же, сэр доктор, — шепнула Шивилла пораженному творящимся безобразием Траинену, сделав шаг вперед.

Лауритц был до глубины души возмущен адресованными Гайде словами, так, будто ему самому сейчас влепили пощечину. А девушка в это время сохраняла невозмутимое спокойствие. Какая выдержка, какое самообладание… но это только внешне, а внутри, он был уверен, ей должно было быть очень обидно. На самом же деле Шивилла была привычна и к хамству, и пошлостям, и к отборной ругани, а уж для портовых кварталов и вовсе не считала это чем-то из ряда вон выходящим. Так что она действительно была холодна и безразлична, а любвеобильные пьяницы докучали ей не больше мошкары в жаркий день. К тому же, капитан прекрасно понимала, что эти двое сейчас в таком состоянии, что не представляют для нее ровным счетом никакой опасности. Даже если бы у пропойц хватило глупости от угроз перейти к действиям, она быстро позволила бы им убедиться в том, что их поведение в корне неправильно.

— С-с-сука… Шлю-ха!.. Да иди сюда… — орал тем временем уже поднявшийся с грехом пополам на ноги Хряк. — Ух… я тебя!..

Возможно, на месте доктора и не стоило ввязываться в конфликт, который и сам собой должен был стихнуть без особых последствий. Возможно, он не должен был принимать все так близко к сердцу и, последовав хорошему примеру своего капитана, просто пройти мимо. Но когда «отвергнутый ухажер» начал описывать все, что сделал бы с мадам Гайде, «если бы ее кто-нибудь подержал», а когда словарного запаса для составления такой матерно-эротической новеллы мужчине не хватило, он еще и вынужден был дополнить картину жестами… Лауритц был не в силах сдержать вскипевший в груди порыв праведного гнева. Если девушке негоже ввязываться в спор с этой швалью, то его репутации и достоинству это никак не повредит.

— Господа, — обернувшись к ним, вдруг громко, четко и предельно серьезно заговорил Лауритц, — ваше поведение вышло за всякие рамки приличия! Это возмутительно! Я прошу… нет, я требую, чтобы вы сию секунду принесли даме свои извинения и забрали назад все оскорбительные слова, которые только что посмели высказать в ее адрес.

— Чего?..

— Немедленно извинитесь перед девушкой за свое скотское поведение, — сухо процедил он, раздраженный тем, что из выше сказанных его слов цели достигла лишь десятая часть, и то в лучшем случае.

— Ты это… кого н-звал скотами?!.

— А ты, шкет, откуда ваще нарисовался?.. Это что ж, твоя баба? — с вызовом вопросил Хорек. — Так ты не беспокойся, мы ж ее не съедим… тебе потом тоже останется, — он расхохотался.

— Это, к вашему сведенью, прославленный капитан с безупречной репутацией. А я ее… судовой врач, — действительно, очень важный момент. Нужно непременно в подробностях рассказать каждому портовому нищему о своем семейном и служебном положении и том, что с Шивиллой Гайде вас не связывает ничего, кроме рабочих отношений. А то можно же грешным делом что-нибудь не то подумать, ай-яй-яй… — Так что вам должно бы проявить побольше уважения.

— Вращ, г-ришь?.. Вращ, то есть знахер… Да пошел ты на… — Хряк толкнул судового врача в плечо, но Ларри с выражением нескрываемого презрения и брезгливости резко откинул его руку. Не хватало еще, чтоб какой-то мерзавец своими грязными лапищами костюм ему пачкал, а то мало ли, где эти руки только что побывали…

— Ах ты, пидр… прид… придурок!..

И тут пошло-поехало… Поддатый молодчик широко замахнулся, чтобы врезать назойливому доктору по лицу, но Лауритц достаточно легко увернулся, все-таки реакцией он обладал неплохой, а по сравнению с этим пьяницей — так вообще молниеносной. Зато с другой стороны в это время от внезапно подоспевшего дружка-собутыльника прилетел второй удар, который не замедлил проследовать за первым, и пришелся аккурат в нос незадачливого защитника девичьей чести. Этого Ларри уже не ожидал, он отшатнулся в сторону и отвернулся, рефлекторно зажимая нижнюю половину лица ладонью, а из-под его пальцев алой ленточкой просочилась тоненькая струйка крови. Затем последовал тычок под дых, доктор уже даже не увидел, с чьей стороны, и его пятая точка встретилась с мостовой.

Лауритц болезненно скривился и зажмурился, но его больше никто не бил, а следующим, что он услышал, был уже не поток ругани…

— Сказали же, это мой судовой врач! — сурово проговорила морячка. — А ну, поставьте на место и не смейте ломать!

И только потом уже несколько витиеватых ругательств бархатным голосом капитанши.

Разлепив глаза и сморгнув проплывшие перед ними искры и звездочки, молодой человек увидел странную, но уже не удивительную картину. Шивилла Гайде сперва с изяществом танцевального па поставила под большой вопрос возможность Хорька иметь в будущем потомство, позволив ему поближе познакомиться со своим коленом. Затем ее кулак отдохнул на жирной щеке Хряка, заставив того вновь потерять равновесие и, бранясь и скуля, повалиться к ее ногам. А через секунду мужчина, выявлявший странное сходство с представителем семейства куньих, за спиной у капитанши выхватил из-за пояса кинжал… Ларри даже не успел испугаться, он и рта не успел раскрыть, как Шивилла уже обернулась. Видимо, ее острый слух уловил тонкий скрежет стали, а рука на автомате молниеносно обнажила саблю. Доктор моргнул, честное слово, просто моргнул на долю секунды, но когда он вновь открыл глаза, то увидел противника поверженным, с алеющей раной на предплечье, а девушку — не торжествующей, но стоящей с таким видом, будто она только что раздавила клопа домашней туфлей.

— Доктор Траинен, вы в порядке? — обеспокоенно спросила она, поднимая Ларри на ноги и нахлобучивая ему на голову слетевшую треуголку.

— Пребдого бдагодаред… — пробормотал Лауритц, отнимая руку от разбитого носа и утирая кровь извлеченным из кармана платком, когда дама участливо поинтересовалась его самочувствием, — да, я в полном порядке. Чего уж там — не впервой… — ответил он еще через минуту, более-менее приведя себя в подобающий вид. На счет «полноты» своего порядка он, конечно, приукрасил действительность… Но бравады ради стоило еще бодренько побегать, радостно крича: «Ничего не больно — курица довольна!».

— Точно в порядке? Идти можете? — своим «капитанским» тоном повторила она вопрос и строго заглянула в глаза врача, в которых сейчас читалась благодарность, вина, смущение, доля восхищения и что-то еще… в общем, смесь похлеще любой знахарской микстурки. — А то знаю я таких — сначала крепятся, мол, «нормально все», «я здоровее всех здоровых», а потом шел-шел, упал и умер внезапно.

— Да в порядке я, честное докторское слово. Смогу… Можете не беспокоиться.

— Ну, смотрите. Я больше интересоваться не буду. Если что не так — сами виноваты.

Пора было, наконец, покинуть этот злосчастный переулок. Они и так уже задержались, на «Золотой сколопендре» их, должно быть, давно ждал старший помощник… Но Ларри снова остановился.

— Эй, ты! — обратился он к лежащему без движения «Хорьку». — Ты сильно ранен?..

— Да пошел ты… — злобно прошипел тот. Далее следовало совсем уж непечатное слово.

— Сам пошел, — ловко парировал Ларри, гордо выпрямился, фыркнул и утер нос платком.

А ведь, ежели забулдыга был бы с ним повежливей, лекарь, вполне возможно, даже был бы столь добр, чтобы оказать ему первую помощь. Ведь оскорбления оскорблениями, но, даже несмотря на расквашенный нос, покалечить обидчика Траинен не хотел, и, уж тем более, смерти его не желал…

— Простите, мадам капитан, — виновато твердил судовой врач всю дорогу до причала, — никудышный из меня защитник, я только поставил себя в идиотскую ситуацию, и вас подверг опасности, — он рассчитывал обругать себя за все возможные и невозможные грехи сам лишь для того, чтобы повторно не услышать тех же самых выводов от прекрасной дамы.

— Опасность? — хмыкнула Шивилла. — Здесь что, еще и какие-то опасности были? Надо же, а я и не заметила, пока была занята теми двумя пьяными ничтожествами — какая досада.

— Я такой дурак… — не успокаивался рыжий доктор, ежеминутно шмыгая носом и промакивая платком кровь, уже начавшую запекаться на усах.

— Не могу с вами не согласиться, сэр доктор. Вы дурак. Но вы славный дурак. Я бы даже сказала, благородный… Только постарайтесь не делать больше своих славных глупостей, потому что мне может очень скоро наскучить вытягивать вас из неприятностей. Видите, что бывает, когда суешься не в свое дело…

— На самом деле, я, правда, очень неважно дерусь… Я лучше бегаю — раньше это компенсировало первый недостаток… — Ларри слабо улыбнулся, но попытка пошутить вышла уж очень жалкой. — Спасибо, мадам.

— И вам спасибо, доктор… Давненько меня никто не удивлял такими широкими и притом такими бестолковыми жестами.

Глава 6. Вместо тысячи слов

Следующие два дня были проведены в сборах, причем в очень спешных. Погода потихоньку портилась, но небо затягивалось облаками так неторопливо, словно природа щадила людей и постепенно подготавливала их к изменениям. К тому же, чем дольше «Золотая сколопендра» стояла на якоре, тем чаще на нее наведывались представители службы безопасности порта. Какие-то «солдафоны в цветастых костюмчиках» по нескольку раз на дню заявлялись на корабль, чтобы проверить документы, команду и содержимое трюмов так скрупулезно, словно капитан Гайде могла за пазухой вывезти всю королевскую казну и полцарства в придачу. Конечно, Шивиллу такой расклад далеко не радовал, ей хотелось поскорей уладить все дела и смотать отсюда удочки. Она даже чистосердечно предупреждала членов своей команды, что сможет выдержать еще не больше пары-тройки подобных ревизий, а потом начнет посылать представителей закона куда подальше отборной трехэтажной руганью. Причем эти свои обязанности она не могла переложить на радушного и весьма дипломатичного мастера Бертоло, поскольку у него, видите ли, «уж больно рожа пиратская».

Пока Шивилла скрипела зубами, щелкала счетной машинкой и составляла описи драгоценного… если быть более точным, «полудрагоценного», как выражаются ювелиры, товара, «Сколопендру» проверяли на готовность к дальнему плаванью. Чтобы снова не пришлось бросать якорь в первом порту, трюмы нужно было наполнить провизией и водой. В этом процессе уже и доктор Траинен принял непосредственное участие, ведь он как судовой врач обязан был следить за общей санитарной обстановкой на корабле. Поэтому далеко не лишним было проинспектировать все детали, начиная от качества продуктов, которые должны были быть свежими, долгохранящимися и обеспечивать людей всем необходимым набором питательных веществ, и заканчивая чистотой бочек для воды. В выдавшиеся же после всех хлопот несколько часов свободного времени доктор оказался предоставленным самому себе и решил еще раз прогуляться по городу, уже в одиночку.

С момента давешнего маленького происшествия в переулке за укромной таверной им так и не довелось больше толком пообщаться. Знаете, говорят, что истинно вежлив не тот, кто не допустил казусного происшествия, а тот, кто не акцентировал на нем внимания. Если это положение верно, то, получается, и Ларри, и Шивилла обладали просто образцовым воспитанием, потому как оба вели себя так, словно не случилось совершенно ничего из ряда вон выходящего… Общества своего лекарь капитану больше не навязывал, но ему было страшно любопытно, что она держит себе на уме. И неизвестно еще, что бы его больше огорчило — если бы Гайде про себя посмеивалась над его «рыцарским подвигом» или же просто сразу позабыла о нем, как чем-то действительно не стоящим внимания…

Лауритц шагал по улочкам и не обращал внимания на происходящее вокруг. Он не посмотрел на мальчонку, того самого, который чистил обувь какому-то мужчине, судя по виду — моряку. Молодого врача не заинтересовало, над чем хохочет компания молодых людей, вывалившаяся из кабака, и почему сидящая на пороге своего дома женщина плачет, несмотря на то, что ее ласково обнимает муж… Траинен был погружен глубоко в себя и так бы и плавал по волнам собственных раздумий, если бы ему в глаза не бросились топчущиеся на мостовой голуби. Вот один сизокрылый красавец расправил хвост и крылья, распушил перья и громко ворковал, кружа вокруг самочки. Голубка же не обращала на пернатого ухажера никакого внимания. Намного больше, чем его брачные танцы, ее интересовала корочка хлеба, к слову сказать, довольно аппетитная.

— Эй! Ты мне на что-то намекаешь? — строго спросил Ларри у птицы, испытывающе посмотрев и указав на нее пальцем. Но голубь, кажется, не подразумевал ничего дурного. — Лучше цветы ей подари… — усмехнулся беззаботный доктор… и тут его осенило. Ведь он позавчера видел здесь неподалеку отличный цветочный магазин…

За прилавком цветочной лавки стояло две хорошенькие девушки приблизительно одного возраста, у одной из них в руках была целая башня из объемных коробок, в которые обычно упаковывают шляпы. Они, кажется, совершенно не заметили вошедшего посетителя и продолжали оживленно шушукаться.

— … а на следующий день она уже щеголяла в серьгах с во-о-от-такенными жемчужинами… Я тебе клянусь, своими глазами видела! И утверждает, что это — якобы бабушкино наследство, но я-то знаю, что их ей…

— Кхм, — Ларри негромко прокашлялся, привлекая к себе внимание.

— Ой, извините, я сию секунду… — юная цветочница всплеснула руками, быстро распрощалась с подругой и подошла к Лауритцу, освещая свой путь ослепительной улыбкой. — Добрый день, сэр доктор!

— Здравствуйте, сударыня, — молодой человек тоже слегка улыбнулся и на пару секунд отвел взгляд, осматривая помещение, уставленное и разнообразными живыми цветами в горшках и кадках, и уже срезанными букетами в больших и маленьких вазах, — я тут… прогуливался и просто не смог пройти мимо такой замечательной цветочной лавки. Здесь очень красиво, при этом такое обилие цветов не смотрится слишком вычурно, каждый элемент выдержан в своем стиле и прекрасно друг с другом сочетается… Сразу видно, что вы обладаете утонченным художественным вкусом.

Обычно доктор Траинен не рассыпался в комплиментах с первыми встречными. Но сегодня он хотел немного поупражняться в этом искусстве, прежде чем предстать перед владычицей своих дум и трудового контракта. К тому же, доставить маленькую приятность малознакомому человеку совершенно не противоречило его принципам, даже наоборот… А для того, чтобы порадовать красивую женщину, как считал лекарь, совершенно необязательно сообщать ей о ее красоте. Юные красавицы обычно сами прекрасно осведомлены о своей выдающейся внешности и воспринимают ее как нечто само собой разумеющееся. Их не удивишь дифирамбами глазам или одами губам, которые они и так должны слышать едва ли не чаще, чем пожелания доброго утра и приятного аппетита. А вот если успеть разглядеть и не замедлить отметить хоть какой-нибудь уголок, вполне вероятно, богатого внутреннего мира, а еще лучше — плод кропотливого труда, в который, несомненно, вложена душа и немало усилий… Это будет и приятно, и достаточно оригинально.

— Благодарю, сэр доктор, — проворковала девушка, просияв еще больше. Кажется, эксперимент показал положительный результат… — На самом деле, это не мой личный магазин, здесь заправляют мои тетушки, а я только помогаю… Но мне, тем не менее, все равно очень приятно это слышать. Знали бы вы, какого труда стоит поддерживать все цветы в хорошем состоянии, каждый день ухаживать за ними… Художественный вкус, говорите? Правда, вы так считаете? Я никогда не пробовала заниматься рисованием, вот только букеты составлять люблю. Хотя был у меня один знакомый художник, и он даже написал мой портрет, и не абы как, а маслом на холсте. Если желаете, я могу вам даже его показать!

— Нет, спасибо… С вашего позволения, на портрет я, может быть, взгляну как-нибудь потом, чуть позже, — честно говоря, Ларри был немного озадачен излившимся на него потоком информации. Он уже подумал о том, не стоило ли бы ему ограничиться словами «У вас очаровательная улыбка, сударыня» и сразу перейти к делу. — На самом деле я пришел несколько по другому поводу…

— Ах, разумеется, что-то я опять заболталась… Чем я могу вам служить?

— Я хочу купить цветы, — серьезно проговорил лекарь, — для женщины. Для молодой и очень красивой женщины. В качестве самостоятельного подарка, не привязанного к какой-либо знаменательной дате, — описания он давал так четко и конкретно, с аптекарской скрупулезностью, словно если ему вдруг случиться допустить какую-то неточность, пострадают невинные люди.

— О, да, конечно, сэр! — сразу же засуетилась продавщица. — А какие цветочки нравятся вашей девушке?

— Она — не моя девушка, — строго поправил доктор Траинен и стал еще более серьезным, будто от его выбора теперь зависела не иначе как судьба мира.

— Ладно-ладно… — цветочница хитро ухмыльнулась, — я вас поняла. А вы, случайно, не для «друга» выбираете, которому нужно подарить что-то «своей возлюбленной»? Нет?.. Ну, извините, не буду лезть не в свое дело… Какие же тогда цветы вы хотели бы подарить вашей «знакомой»?

— Вот в этом мне и понадобится консультация. Надеюсь на вас как на профессионала. Я хочу купить конкретные цветы… но я не знаю, как они должны выглядеть.

— Как же так? И как их тогда узнать?

— Я знаю, как они должны пахнуть…

Дело в том, что когда нога доктора только ступала на порог цветочной лавки, в его кудрявой рыжей голове уже созрела одна странная мысль, которая тут же показалась ему гениальным решением. Дело в том, что каждый раз, посещая капитанскую каюту, Траинен ощущал там совершенно определенный специфический запах. На фоне запаха табака там отчетливо выделялся аромат цветов, их еще используют в создании дамских парфюмов… Лауритц точно знал, что это какие-то не самые редкие цветы, но его мозг отказывался связывать их запах с неким конкретным названием или внешним видом. Но если бы ему удалось раздобыть Шивилле букет именно из них, он остался бы в выигрыше. Даже если бы девушка и не изъявила бурной радости, то, как минимум, не испытала бы негативных чувств по отношению к цветочкам, которые круглосуточно освежают своим духом прокуренный воздух ее каюты. А простая внимательность обычно вознаграждается… Конечно, Ларри понимал, что гораздо лучшим подарком для капитанши был бы добрый курительный табак, но в нем судовой врач совершенно не разбирался, поэтому вынужден был ограничиться чем-то более банальным.

Представьте себе следующее зрелище: за столом сидит молодой человек с зажмуренными глазами, а девица в кружевном переднике по очереди подает ему цветок за цветком, а он их сосредоточенно нюхает, выдавая вердикты: «Не этот…», «И не этот…», «Слишком сладкий», «Слишком терпкий», «Уже ближе… но, все равно, не то». Вот примерно так и провел доктор Лауритц последующие почти два часа…

— Сэр доктор, а может, не надо?.. — уже начала беспокоиться цветочница. — Вам плохо не будет?

— Нет, сударыня, мне будет хорошо. Я знаю, что делаю — я же врач, — заверил Ларри, вытирая цветочную пыльцу с усов. Хотя ему самому уже было, мягко говоря, немножечко дурно от безумной смеси пьянящих, сладких ароматов. Просто из принципа он не мог бросить начатую затею, сдаться на полпути, а возможно даже, прямо в двух шагах от цели. Его не покидала надежда на то, что именно следующий цветок окажется Тем Самым.

— Вот! — торжествующе воскликнул молодой человек, разлепляя глаза, перед которыми тут же поплыли радужные круги, и забирая из рук торговки стебель, увенчанный пышным, ароматным соцветием. — Это то, что нужно! Свершилось, наконец-то… Вот этих мне заверните с десяток… — успел он добавить, вставая из-за стола, прежде чем… просто пошатнуться и растянуться на полу, без особых признаков присутствия сознания.

Очнулся Лауритц в горизонтальном положении. Он лежал на чем-то твердом, но цветов вокруг уже не было, так что дышалось намного легче. Первой его мыслью стало то, что он, видимо, нанюхался всяких модных букетов и помер. Но, сделав еще парочку глубоких вдохов, доктор понял, что эта мысль совсем ненаучна. Тогда ему показалось, что он вырубился эдак на сутки и пропустил отплытие. Уж лучше бы он умер… От этой мысли Ларри снова поплохело, и он опять провалился в какую-то гиацинтовую бездну, напоследок успев заметить перед собой чуть приоткрытую дверь, за щелью которой промелькнуло что-то красно-синее, напоминавшее мундиры городской стражи, но рыжий был уже ни в чем не уверен… Следующее пробуждение доктора случилось от отдаленного, но громкого звука разбивающейся керамики или фарфора. Приподнявшись на лавке, на которой он до этого валялся без чувств, Ларри осмотрелся. Вокруг обнаружились пустые кадки и ведра, лейки, какие-то инструменты… В общем, юная цветочница догадалась отволочь его в свою подсобку. Надо же, а на вид такая хрупкая девушка… Видимо, натренировалась, таская цветочные горшки и мешки с землей.

Успешно поднявшись, Лауритц осторожно повертел головой, которая, кажется, уже совсем перестала кружиться, и размял плечи. В это время из соседнего помещения, основного зала цветочной лавки, доносились голоса. Женский, принадлежавший той милой болтливой девушке, и еще один незнакомый, мужской.

— … ко мне никто «странный», чтоб вы знали, никогда не захаживает, — возмущенно заявляла торговка цветами, — только мои клиенты. Они приходят, покупают цветы и уходят. И ни с кем я не вожусь!..

— Слушай, цветочница, а не прячешь ли ты кого в своих джунглях?..

— Меня, — дверь подсобного помещения распахнулась, и оттуда грациозно вывалился Ларри. У него было чутье на неприятности, а так как синяк на носу уже начал потихоньку рассасываться, а ученая… голова настойчиво требовала приключений, доктор чувствовал себя вполне готовым ввязаться еще в какой-нибудь конфликт, — вернее будет сказать, даже не она прячет, а я сам. А вас что-то не устраивает, позвольте узнать, молодой человек?

— Ах, вот оно что, всего-то… — «молодой человек» усмехнулся. — Нет, меня все устраивает. Простите за беспокойство, сударыня. Всего хорошего, — и поспешил удалиться.

— Кто-нибудь может объяснить мне, что это было?.. Вы это тоже видели, или это лично моя галлюцинация? — полюбопытствовал Траинен, у которого последние события напрочь отказывались укладываться в голове.

— Эта «галлюцинация» разбила мне вазу!.. — посетовала цветочница, присев на пол и собирая осколки в передник.

— Простите, конечно, за мою довольно неожиданную физиологическую реакцию… Я вас, наверное, напугал?..

— Да, есть немного…

— А долго я там?.. Ну, вы поняли.

— Я не засекала… Минут двадцать примерно. Вам получше уже? Может, водички?..

— Да, сударыня. Буду признателен… — Лауритц принял из рук девушки поданный стакан воды и отпил немного. — И за это время к вам зашел этот странный… кто?

— Понятия не имею! Тут в последнее время такие шастают, что хоть все двери и ставни на тринадцать засовов запирай. Страшно жить, сэр доктор… А вы разве не слышали?

— Нет, кажется, не слышал… Слуховая — как видите, не моя любимая сенсорная система.

— А неделю назад все было в полном порядке… Так вы, наверное, приезжий?

— Так точно, сударыня.

— О, тогда я вам сейчас расскажу… Во-первых, в Порт-Каллат начали пропадать дети, — страшным шепотом поведала она.

— Какие дети?

— Любые дети. Самые обыкновенные. И беспризорники с рынка, и даже некоторые сыновья и дочки порядочных горожан… Мальчики и девочки, которые случайно вышли погулять, а домой не вернулись… Вроде бы, ничего слишком странного и загадочного в этом нет, но слишком уж много случилось пропаж…

— Вы сказали «во-первых», — насторожился судовой врач, — значит, есть и «во-вторых»?

— Да, сэр, это ведь только полбеды… Только второе известие — большой секрет. Я вам его поведаю только потому, что вы мне симпатичны…

Судя по этой девушке, можно было сказать, что ей симпатичен любой визави, обладающий ушами. Люди такого сорта совершенно не умеют хранить секреты, так что эту представительницу породы сплетниц, кажется, просто распирало от желания поведать очередному слушателю страшную тайну. Цветочница, дабы соблюсти атмосферу секретности, склонилась вплотную к доктору, а тот рефлекторно отвернулся. Не потому, что ему было неприятно… ну, ему, и правда, было неприятно, но только потому, что девушка была сильно надушена каким-то насыщенным парфюмом.

— Знаете, на восточном побережье тут летний замок герцога Дриорского?.. — страшным шепотом заговорила она. — Так вот, прямо оттуда недавно пропала принцесса Молира! Говорят, похитили, но ни выкупа, ни чего другого никто не требовал…

— Да что вы говорите! Дочь Герцога?

— Ну, да!

— Внучка Короля?..

— Она самая!

— С ума сойти…

— Да тут и сошли, сэр доктор! Все уже с ума посходили — на всех дорогах выставили стражу, все порты на уши поставили…

— Постойте, сударыня… А вам-то откуда знать, если это такая тайна? Я сам-то считал, что Молира Дриорская — это такое… с позволения сказать, существо полулегендарное. Ее, как говорили, даже никогда особо не выводили в свет…

— Правильно, не выводили. Еще бы — единственный наследник женского пола в королевской семье… Девицу боялись сглазить. Красоты она, говорят, неописуемой… — цветочница уже уселась на край стола и вовсю заливалась соловьем. — А я узнала из проверенных источников! Между прочим, у меня одна подруга служит горничной старшей фрейлины во дворце! Она как раз собиралась замуж за солдата дворцовой стражи, но теперь им всем, как понимаете, недосуг… Ах, между прочим, я тоже пострадала от этого несчастья… Нашей лавке хотели заказать цветы для празднества. Принцесса должна была отмечать юбилей и для этого приехала с семьей в летний замок… Говорят, морской воздух полезен домашним барышням. И возраст же уже такой, что в самый раз располагает к заключению помолвок — женихи должны были понаехать… И все накрылось, медным тазом накрылось! Вы представляете?.. Эй, доктор? Вы себя хорошо чувствуете?

— Да-да… Я слушаю… Мне просто нужно переварить информацию. А еще, простите, что перебиваю, у меня самого нет ча… нечасто я засиживаюсь за разговорами, но мне кажется, что я начинаю опаздывать.

— Ой, я вас задерживаю? — девушка вскочила на ноги и снова засуетилась, как пташка в цветнике. — Вот ваш букетик…

— Только в лицо им мне не тычьте, а то что-то мне опять… Спасибо, вот так лучше. И сколько же я вам должен за это чудо?

— А берите-ка вы их бесплатно, — кажется, у господина доктора Траинена прорезался волшебный талант — получать желаемое просто так, за красивые глаза. Интересно, а этот фокус работает только на цветочках и пирожках, или на чем-то посерьезнее тоже?.. — В качестве этой, как моя тетушка любит говорить, компенсации. У меня, знаете ли, никогда такого не было, чтоб человек пришел просто купить цветов, а закончилось это ущербом для жизни и здоровья…

— Это вы просто со мной не были знакомы… — рассмеялся Ларри.

— Вы ведь не станете распускать про наш магазин какие-нибудь слухи нехорошие?..

— Конечно, нет. Вот не знаете вы меня, сударыня… Я вообще никаких слухов не распускаю. А если вдруг начну, то про вашу лавку, уж будьте уверены, они будут только хорошими. А за цветы я все-таки заплачу, иначе меня совесть замучает.

— Спасибо, сэр доктор! Вы ко всему еще и такой приятный собеседник — редко найдешь такого чуткого слушателя…

Лауритц хотел сказать, что он тоже редко встречал таких болтливых особ нежного возраста. Он мог бы даже посоветовать юной торговке растениями жевать жвачку почаще и потщательней для того, чтобы укреплять десны, а заодно и избавлять мир от распространения некоторых государственных тайн. Но вместо всего этого он просто вежливо попрощался, потому что был слишком хорошо воспитан. К тому же, он еще не задумывался о силе сплетен и о том, что принял к сведенью не просто секретную, а, возможно, и полезную информацию… Это еще что — вот попробовал бы судовой врач наведаться утром к колодцу или отнести свои чулки и сорочки к пруду, где стирают беднячки и рыбацкие женки — вот тогда бы он точно в кратчайшие сроки смог бы завладеть всеми тайнами мирозданья, и даже больше…

Выйдя на улицу, Ларри почувствовал, что свежий, влажный воздух его словно мокрым полотенцем хлестнул по щекам. Лекарь вдохнул полной грудью, окончательно пришел в себя и поразился тому, что за нелепейшая комедия приключилась с ним только что. Он бы мог усомниться в том, не приснилась ли ему эта причудливая сценка, если бы не охапка цветов в руках. Два десятка длинных стеблей, словно усаженных мотыльками цвета тропического заката. Лепестки цветков алели по краям, а у сердцевины были яркими, как самое жаркое пламя свечи на кончике фитиля… Ну, хоть цветочки красивые, и то хлеб.

Глава 7. Главное не размер лодки…

Остановившись у знакомого ориентира — бывшей башмачной лавки, Траинен огляделся в поисках мелкого сиротки-сапожничонка, но не застал того на месте. Все осталось, как было — табурет, подставка для обуви, даже щетки лежали так, словно их небрежно отложили между делом и в любой момент снова за них возьмутся, но мальчишки нигде было не видать. В связи с недавно услышанными новостями, Ларри, наверняка, мог уже надумать себе каких-то несусветных ужасов, но пока не было никаких поводов для беспокойства… Вот и из-за угла, буквально через пару минут, показалась детская головка… Хотя, это же был вовсе не тот мальчик. Это был даже совсем не мальчик, а очень даже наоборот.

Из узкого просвета между домами вынырнула маленькая, худенькая девчонка. Темноволосая, светлокожая, судя по чертам лица — местная. Ее длинные волосы были уложены в затейливые, но уже порядком растрепавшиеся косы. Одета она была в светлую сорочку, длинную, широкую юбку и жилетку из домотканого материала, видно, что с чужого плеча. Будь она поопрятней, Ларри мог бы проверить свою интуицию и предположить, что девочка — служанка из какого-нибудь купеческого дома. Существо с двумя косичками не торопилось двигаться с места, а замерло, уставившись на врача большими, любопытными глазами.

— Привет, — нашелся, что сказать, Лауритц.

— Здравствуйте, — довольно-таки приветливо поздоровалась девчонка, кажется, даже улыбнувшись. Вряд ли она боялась мужчину — Ларри никогда не выглядел особо устрашающе.

— Погоди, не убегай, пожалуйста, — на всякий случай попросил он, сделав шаг ей навстречу, — ты мне, случайно, не подскажешь… Здесь должен был быть мальчик… Такой маленький, чуть помладше тебя. Ты не знаешь, куда он подевался?

— Не знаю, сэр, я не видела, — залопотала она, — если бы я видела, я бы сказала, честно. Но очень жаль, что я не видела… Может быть, — она на секунду задумалась, склонила голову на бок и смешно поморщила носик, — я могу вам еще чем-то помочь?

— Нет, спасибо. Хотя… Слушай… А ты, случайно, не умеешь чистить сапоги? — спросил он таким тоном, словно этот вопрос для него самого оказался неожиданным.

— Умею! Да я лучше всех чищу эти сапоги! — оживилась девочка, и ее бледное личико озарилось широкой улыбкой. — Вам почистить?

— Давай, — согласился доктор.

Не то, чтобы он сам был не в состоянии вычистить собственные сапоги. Судовой врач — пусть и не последняя, но и не самая важная, по его личному мнению, персона для того, чтобы считать себя недостойным утруждаться уходом за собственным гардеробом. Но, раз уж доктор Траинен уже сам не был «нищим», он считал позволительным таким образом заняться, в некотором роде, благотворительностью. Просто так милостыню раздавать лекарь не очень любил, но почему бы не поддержать материально совсем юных горожан, на дары для которых судьба явно не слишком расщедрилась?

«Косички», тем временем, достали откуда-то маленький платочек и стали с неожиданной аккуратностью, очень-очень тщательно протирать каждый квадратный дюйм докторского сапога. При этом темноволосая девчушка, кажется, сама была искренне уверена в том, что именно так обувь и чистится, и все она делает более чем правильно. Она была так сосредоточена, даже кончик языка от усердия высунула. Зрелище получилось настолько уморительным, что Ларри еле удержался от того, чтоб расхохотаться.

— Как тебя зовут? — спросил он у «лучшего на свете чистильщика обуви».

— Олли, — ответила девочка, подышав на носок сапога и продолжая с усердием полировать его кончиком носового платочка.

— Олли… — безуспешно пытаясь избавиться от слегка насмешливых интонаций, поинтересовался Лауритц, — может, второй сапог уже не надо?..

— Как это «не надо»? — искренне возмутилась она. — Что значит «не надо», сэр? Что же вы будете, ходить в одном чистом, а другом — грязном? Так не годится! — и доктору не оставалось ничего другого, кроме как сдаться под натиском этих неоспоримых аргументов.

— У вас красивый букет, — болтала тем временем Олли, не отрываясь от своего важного дела. Она щебетала так оживленно, словно прожила с неделю на необитаемом острове и успела порядком изголодаться по общению. — Если бы у меня был такой, я бы тоже ходила с ним по улицам, чтобы все любовались и себе такой же хотели… Сэр, а вы в порт вышли погулять, или просто так, уезжаете?

— Просто так, уезжаю, — улыбнулся Ларри.

— Вам не нравится Порт-Каллат? Съездили бы тогда в столицу, Мриолан — прекрасный город, — со знанием дела посоветовала девчушка.

— Знаю… Я там когда-то жил и учился, — задумчиво протянул молодой человек, видимо, вспоминая былые годы, проведенные в богатой столице, — но теперь я ухожу на корабле не потому, что мне здесь не нравится. Просто у меня работа такая.

— О, да вы моряк! Это же так здорово! Я бы тоже хотела быть моряком, — по большому секрету поведала она и неожиданно попросила еще более доверительным тоном: — Сэр, а возьмите меня с собой?.. Я вам обязательно пригожусь. Я могу каждый день чистить ваши сапоги… И еще много чего чистить, если понадобиться. Я вообще прекрасно умею делать все. Ну, или почти все…

— Нет-нет-нет, что ты. Никуда я тебя не возьму, это уж точно, даже и не проси.

— Не хотите? — в голосе прозвучала доля обиды.

— Не могу, — строго отрезал доктор Траинен.

— Но почему-у?.. — заскулила Олли, вглядываясь в лицо молодого мужчины большими блестящими глазами. Не карими, это однозначно, но точного цвета в тени было не различить…

— Потому что просто не имею права участвовать в наборе членов команды. Я ведь не капитан. Скажу даже более — я далеко не капитан и далек от капитана. Во всех смыслах этого слова, если ты меня понимаешь… — Ларри вздохнул. Судя по выражению, написанному на физиономии собеседницы, она его не понимала. — И влияния на руководящий состав пока имею не многим более чем почти никакого…

В этой безрадостной тираде с некоторой надеждой прозвучало лишь словечко «пока», вырвавшееся с какого-то глубоко-подсознательного уровня.

— К тому же, ты — маленькая девочка, — Олли скривила недовольную гримаску, но поспорить не смогла, — а маленьким девочкам не место в море. Им вообще не положено одним гулять в порту.

— Но я же не одна.

— А с кем ты?.. — Ларри удивленно наморщил лоб.

— Сейчас — с вами, — невозмутимо ответила девчонка и расплылась в улыбке до ушей.

— Ох, ты мне зубы только не заговаривай… Вот если бы ты была мальчиком, тебя бы еще можно было взять юнгой. Но ты — маленькая, хрупкая, юная барышня с косичками. И что бы ни говорила мой капитан о равенстве и равноправии, таким девочкам не место на борту.

— Как жалко… А я всегда тайно мечтала плавать по морям и океанам, бывать в разных странах… И обязательно охотиться на пиратов! И вешать их, — девочка взяла себя за одну косу, подняла ее над головой, будто сжимала в кулачке веревку, склонила голову, закатила глаза и вывалила язык, изображая картину повешенья, чем рассмешила Лауритца едва ли не до слез.

— Откуда в таком маленьком ребенке столько кровожадности?

— Нету во мне никакой жадности, ни до крови, ни до чего другого. И вовсе я не жадная, а щедрая и бескорыстная, — да, а еще сказочно скромная. Олли немножко смутилась. — Просто мой папа постоянно говорит, что пираты хороши… В смысле, хороши на виселице.

— Ну вот, ты говоришь, что хочешь на первом встречном судне в море сбежать, а у тебя, оказывается, отец есть… А что бы сказал твой папа, если бы узнал, что его дочка ушла в море?

— Ничего бы он не сказал, — насупилась девочка, — ему на меня наплевать. Мы с папой вообще редко видимся, и он со мной почти никогда не разговаривает. Ему со мной неинтересно. И у него слишком много «важных дел» — как послушать, так ему только дай каких-нибудь преступников в тюрьму кинуть или пиратов повесить…

— Твой отец что, военный?..

— Угу, вроде того… — коротко кивнула Олли, продолжая при этом возиться с несчастными докторскими сапогами.

— А что же тогда твоя мать?

— Мама в Краю Застывшего Времени… — она так спокойно отвечала о том, что ее матери уже нет в живых, будто «тот свет» был таким загородным курортом, с которого можно было в любой момент вернуться…

— Ясно… — лекарь вдруг погрустнел, — прости, если спросил что-то не то.

— Не то? Да нет, что вы. Вроде все «то»… А вы не охотитесь на пиратов?

— Нет, я служу на торговом судне.

— И даже в свободное время?..

— Даже тогда. Пиратов нам, вообще, положено обходить десятой дорогой.

— Ладно… Очень жаль, конечно, что вы не захотели меня брать в плаванье. Но я не напрашиваюсь. Если вы, конечно, не передумаете. А у вас еще есть время передумать… Правда ведь, есть?..

— Я точно не передумаю. Прости, пожалуйста, — он извинился, словно преднамеренно обижал ребенка, и его возмутительное поведение требовало прощения.

За чрезвычайно старательно выполненную работу Лауритц дал Олли медную монетку. А напоследок он вытащил из середины своего букета один цветок, покрупнее да попышнее, и его тоже вручил девочке, отчего та премило смутилась (непонятно даже, искренне или наиграно) и изобразила очень удачный реверанс. Доктор уже собирался уходить, как в спину его окликнул детский голос.

— Постойте! Вы вот это обронили, доктор Траинен…

— Откуда ты знаешь, кто я такой? — поразился Ларри, развернувшись на каблуках и уставившись на ребенка непонимающими глазами. Кажется, ему уже в маленьких девочках начали мерещиться шпионы…

— Так это же просто. Видно же, что вы — доктор… Вы ведь, правда, доктор? А то если вы притворяетесь, то вас посадят в тюрьму или заставят заплатить большой штраф… В тюрьме крысы и кормят плохо, а вы ведь не хотите платить большой штраф? А ваше имя написано вот на этой бумажке, — Олли сейчас держала в руке маленькую карточку из тонкого картона, которая была заложена среди цветов и, наверное, нечаянно выпала.

— Так ты и читать умеешь? — действительно, логика у девочки была, что называется, совсем не женская, и соображала она хорошо. Только лекарь не ожидал, что такая, на первый взгляд, замарашка окажется не просто смышленой, но еще и грамотной.

— Еще как умею! — воскликнула она, моментально найдя новый повод для гордости, — а вы как думали? Вот, послушайте, я прекрасно читаю, — и она начала читать. Вслух. Громко. С чувством, с толком, с расстановкой и выражением:

— «Верх здесь окажется низом, а белое — черным. Солнце луну среди неба дневного встречает…»

Тут она не соврала. Получалось у нее, действительно, прекрасно, и если бы Лауритц был школьным учителем, он бы смело поставил Олли высшую оценку и даже грамоту вручил бы на каком-нибудь состязании чтецов. Но, черт возьми, никто не просил ее оглашать на всю улицу содержимое открытки! Это же личное!.. Ларри так растерялся, что первой идеей, пришедшей ему в голову, стала попытка просто выхватить листочек у девочки. Но ничего не вышло, потому как девчонка оказалась ко всему еще очень шустрой и, извернувшись, дочитала сей шедевр стихотворного искусства до конца:

— «Тех, кто старается рыцарем быть благородным, От лиходеев прекрасная дама спасает». И подпись: «Л. Траинен». Это же вы этот самый ЭЛ Траинен?

— Да я уже готов быть кем угодно, только отдай мне, пожалуйста, мои стихи и не позорь на людях!

— Да ладно вам, доктор… Где вы тут людей увидели? — действительно, на улице было довольно безлюдно, а все прохожие, находившиеся в радиусе досягаемости звонкого детского голоска, были заняты своими делами и не обращали внимания на декламирующую девочку. — К тому же, стишок очень даже хороший, вам нечего стесняться. Мне вот понравилось…

Уже неплохо… Но главное, чтобы понравилось мадам Гайде…

Кстати, о мадам-капитане Гайде. Прежде чем заметить ее у трапа корабля, судовой врач первым делом услышал ее характерный заливистый хохот. А затем он разглядел и обладательницу этого заразительного смеха, правда была она не одна. Шивилла стояла рядом с каким-то мужчиной, достаточно еще молодым, высоким — чуть выше ее самой, но, на первый взгляд, ничем особо не примечательным. Видимо, он рассказывал ей что-то весьма остроумное и при этом еще подавал огонь для раскуривания ее трубки… До доктора донеслись обрывки их разговора, ведь те двое отнюдь не шептались.

— … великолепное судно, мадам, просто потрясающее, я не устану это повторять! Здесь во всем сразу чувствуется твердая, но чуткая рука капитана. Будь я пиратом, я бы незамедлительно пожелал его захватить… Кстати, а сколько узлов оно делает в час?..

Вот гад, честное слово. Этот пижон украл лауритцеву методику построения комплиментов. Неизвестно, каким образом, но точно украл…

— … а какой же у вас корабль, капитан?.. — тем временем интересовалась Шивилла у собеседника.

— О, мой корабль сейчас стоит за восточным мысом, отсюда его не увидеть… Но, сразу скажу, что он далеко не такой роскошный, как ваша красавица «Сколопендра». И не такой большой… Но главное ведь, как говорится, — не размер лодки, а мастерство кормчего. Если вы понимаете, о чем я… — и снова последовал неприличный хохот.

Лауритц сосредоточенно уставился вниз, на свои прескверно вычищенные сапоги, а затем возвел глаза к небу. И почему это он сразу не заметил, как сильно успела испортиться погода?.. Сейчас по небосклону медленно плыли тяжелые облака, серые, сгрудившиеся, как нечесаная овечья шерсть, а воздух был таким плотным и тяжелым от микроскопических капелек влаги, что его хотелось процедить через ситечко, прежде чем вдыхать… Самое время расползаться по каютам и пить горячий чай в гордом одиночестве, напрочь позабыв о всякой романтике. Ларри уже собирался проскользнуть незаметно по трапу на борт за спиной у Шивиллы… но человек-невидимка из него не получился.

— А, доктор Траинен! — громко окликнула его капитан. — Вы что-то хотели? Если да — то давайте по-быстрому. Я тут немного занята, но для вас минутка найдется.

— В принципе, ничего осо…

Лекарь запнулся, когда ему на нос с неба хлопнулась тяжелая капля воды. Из набежавших туч, наконец, заморосил пока еще легкий дождик. Странный незнакомец, стоявший рядом с Гайде, смерил доктора пренебрежительным взглядом и молча, с гордым видом надел шляпу, которую до этого держал в руках. Широкополую шляпу, к которой вместо плюмажа был приторочен лисий хвост… Так и хотелось сказать: «Сэр, вы просто до тошноты банальный, пошлый опереточный ловелас. И шляпа у вас дурацкая. Она как нельзя лучше отражает вашу индивидуальность».

— Да, мадам капитан. С вашего позволения, это — вам, — Лауритц не то, чтобы несмело, но осторожно протянул девушке букет, чтобы у нее вдруг не возникло ощущения, будто он с ним навязывается, — в знак моей, так сказать, благодарности, не более чем…

— Спасибо, доктор, — к счастью, Шивилла приняла цветы из рук судового врача и даже проявила к ним вежливый интерес… секунды эдак на две, — но не стоило так напрягаться. Я вообще, честно говоря, равнодушна ко всем этим веникам…

— Понимаю… Буду теперь знать, — спасибо, что хоть стихи читать вслух не стала. Она вообще их читать не стала…

— Хотя именно эти цветы мне нравятся, — соизволила добавить девушка, но только тогда, когда Лауритц мог услышать ее разве что удаляющимся в направлении своей каюты затылком, — надо же, как он ловко угадал мои любимые…

Доктор же весь предстоящий вечер и ночь просидел у себя и больше никуда не выходил, сжег до коротких огарков пару свечей и приговорил в тишине и покое примерно треть увесистого томика, который приобрел на днях и обещал себе читать не больше главы в день.

Глава 8. Все мальчишки одинаковы

Всю ночь торговый флейт тихо покачивался у причала, а мелкий дождь моросил по его палубе, мерно постукивая и шурша, как горсть крупы в полупустой банке. Эту умиротворяющую атмосферу, чтоб жизнь медом не казалась, разбавлял постоянный негромкий гомон голосов и топот матросских ног. Впрочем, Лауритца это ничуть не смущало и не мешало предаваться размышлениям. В ту ночь он навсегда зарекся делать Шивилле какие-либо подарки, равно как и проявлять любые другие неуместные знаки внимания. Ведь это же, как ему внезапнейшим образом пришло в голову, на самом деле вовсе не просто милые глупости какого-то влюбленного идиота, а злостное нарушение субординации. Подумать только, на кого он позарился… Цветы, стихи — кому это все нужно?.. Где он, а где мадам Гайде — это же просто небо и земля, ром и вода, соль и сахар, и так можно до бесконечности продолжать перечислять все теоретически возможные противоположности… Даже если бы такая роскошная женщина всего-навсего приснилась скромному врачу, он был бы склонен подумать, что она просто перепутала грезы и явилась ему по ошибке. А, раз уж ему выпала уникальная честь служить под ее командованием, то он уже должен быть безмерно благодарен судьбе и довольствоваться тем, что имеет.

Ларри очень надеялся, что успел не слишком низко пасть в глазах Шивиллы, а она, в свою очередь, в чувственной сфере человеческих взаимоотношений разбирается намного хуже, чем в мореходстве или пьяных драках. Потому что, будучи на месте капитана корабля, если бы Лауритц обнаружил, что в него неприлично втрескался кто-то из членов экипажа, он сам бы, скорее всего, не захотел бы держать такого человека возле себя… Во-первых, это просто неэтично — бередить человеку душу, во-вторых, ненужные мысли будут отвлекать от рабочего процесса и в ответственный момент могут сыграть нехорошую шутку. Только судовому врачу почему-то не пришло в голову, что влюбленный подчиненный до поры-до времени является самым верным и бескорыстным, будет на все готов ради своего патрона, и его можно, периодически поощряя, водить за нос и вертеть им, как вздумается… Очень вредная черта характера — судить людей по себе, но Траинен искренне считал, что его капитан — порядочный человек с твердыми моральными принципами, а не коварная интриганка. Ну, не похожа была Шивилла на хитрого кукловода, дергающего за невидимые ниточки, скорее, на правдоруба, который не стесняется высказать свое мнение сразу, при всех и прямо в лоб. Так что теперь Ларри готов был просидеть до самого отплытия, вцепившись в свою койку, в ожидании того, что сейчас его придут увольнять и сгонять на берег, а он никуда не пойдет и будет слезно обещать, что исправится. Но этого не произошло.

Так что утром Ларри проснулся новым человеком. Правда, этот новый человек был немного невыспавшимся, и на щеке у него отпечатался уголок переплета книжки, которую он непроизвольно подсунул под голову, засыпая… Но, в принципе, он был достаточно бодр, доволен жизнью и невозмутимо спокоен. Когда удары судового колокола будили тех, кого сегодня миновала такая приятность, как ночная вахта, Ларри был уже собран и готов к новому буднему дню. С утра на палубе состоялось построение команды, а капитан Гайде сказала пару формальных напутственных слов о предстоящем рейсе. Доктор Траинен слушал вполуха, потому как новой информации капитанская тирада все равно не несла, а, скорее, подразумевала под собой смысл «Ну, наконец-то мы валим отсюда, ребята!». А затем, под аккомпанемент кричащих чаек, просыпающегося порта и ритм, задаваемый боцманским свистком, матросы начали убирать сходни, отдавать швартовы и поднимать паруса.

Все-таки хорошо обладать высшим образованием, в чем сейчас в очередной раз убедился доктор Траинен. Вот все суетятся, спину гнут, потеют, а ему в это время дозволительно просто постоять и понаблюдать за производимой работой со стороны, и при этом никто не скажет ему, что он бессовестный бездельник. Просто профессиональные лекари созданы не для тяжелой физической работы…

— Кстати, доктор, — безо всякого «доброго утра» и без прочих прелюдий Шивилла подошла к молодому человеку и заговорила с ним запросто, будто бы между прочим, — как видите, я, как и собиралась, взяла нового юнгу.

— Все-таки взяли? Вот и хоро… — слова застряли у Лауритца в горле, когда он увидел, КОГО Шивилла представляла в качестве нового юнги.

На палубе, скрестив руки за спиной и задумчиво ковыряя доски носком башмачка, стояла его вчерашняя знакомая. С прошлого раза с ней произошла парочка изменений — ее юбка сменилась короткими штанишками, а косы исчезли, на их месте теперь «красовалась» неаккуратная, рваная, короткая стрижка, явно сделанная самостоятельно, причем, возможно, даже без помощи зеркала. А внешность у Олли оказалась довольно-таки универсальной… Оденешь девочкой — будет милая девочка, оденешь мальчиком — все поверят, что это — симпатичный маленький мальчик… Все, но только не Лауритц Траинен, который уже прекрасно знал, кто стоит перед ним.

Олли

— Мадам капитан, а где вы взяли этого… юнгу? — с трудом переведя взгляд с «мальчика» на капитана, спросил врач просто для того, чтобы прекратить, наконец, подозрительно молчать.

— В порту, разумеется, где же еще. Помните, я говорила, что обещала одному знакомому сироте подумать над возможностью взять его на корабль? Так вот, я подумала и приняла положительное решение. Мы договорились о том, что встретимся вечером у причала, и я его заберу. Но он не явился. Не люблю недисциплинированных людей… Тот мальчишка сам виноват, что свой шанс упустил. А этот просто вовремя оказался в нужном месте в нужное время и очень удачно подвернулся мне под руку. Кстати, его зовут Олли.

Лауритц едва не ответил автоматически: «Я знаю», но вовремя удержался. Тем временем Олли подняла на него зеленые глаза, до этого смотревшие в какую-то неопределенную точку пространства из-под забавно насупленных бровей (наверное, девчушка старательно пыталась придать себе вид «бывалого морского волка»), и в ее взгляде отразилось искреннее удивление. Неужели она не ожидала увидеть вчерашнего знакомого на борту? А Ларри уж было подумал, что хитрая проныра проследила за ним, чтобы специально попасть именно на «Золотую сколопендру»… Или это, все же, была обычная необычайная случайность?.. Этого лекарю было не понять, но сейчас он видел только растерянность и изумление во взгляде уставившейся на него коротко остриженной девчонки. Если Лауритц еще как-то контролировал свои эмоции, то Олли теперь на него так странно таращилась, что сразу производила впечатление того, что что-то здесь не так. Ей сейчас хотелось показать какой-нибудь красноречиво-назидательный жест, например, сложить руки крестом или провести большим пальцем по горлу… Но Ларри ограничился строгим взглядом и только едва заметно покачал головой.

— Не думал я, мадам Гайде, что вы настолько любите детей и им так легко с первого взгляда заслужить ваше доверие…

— Да не люблю я никого, — Шивилла тряхнула головой, и прихваченные до этого тонкой шалью волосы водопадом рассыпались по ее плечам, — но, раз уж я решила взять нового юнгу, то не отступаться же мне от намеченного плана. Один не подошел, так сгодится другой. Все равно между этими маленькими мальчиками нету никакой особой разницы… — о, да, даже если некоторые из этих мальчиков — девочки. — С Олли я просто поговорила, он оказался довольно смышленым и, к тому же, судя по его ответам на мои вопросы, он очень много чего умеет… Хотя это нам предстоит проверить на практике.

Лауритцу было страшно представить, что окажется «на практике». Он сейчас, как единственный человек, осведомленный о реальном положении вещей, чувствовал себя обязанным навести порядок и предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Но вот если бы хоть кто-нибудь мог подсказать ему, какое решение принять и какой выход из сложившейся ситуации окажется правильным… Кричать «Остановите корабль!» было бы глупо и бессмысленно, хотя они еще совсем не отдалились от порта, задерживать отправление «Сколопендры» ради какой-то переодетой девчонки было бы совсем нехорошо. Посадить ее в шлюпку, и пускай сама догребает до берега — мало того, что жестоко… так еще и шлюпок не напасешься на каждого нелегального пассажира. А если сделать вид, что тебе известно не больше, чем остальным, и ждать, пока обман сам собой раскроется, и произойдет это скорее рано, чем поздно… рискованно.

— Юнга! — прикрикнула капитанша, обернувшись к Олли. — Бери свои вещи, если они у тебя вообще есть, и бегом марш — поселяться на новое место. Будешь жить в кубрике с матросами. Вверяю тебя под командование мастера Кайрила, нашего многоуважаемого боцмана.

— Вот это хорошо, — заметил боцман, мужчина, напоминавший большого лохматого спаниеля с очень серьезными глазами, — мы из этого желторотого птенца живо сделаем настоящего мужчину. Уж кому знать, как не мне — у меня ведь самого двое сыновей. Они чуть постарше этого будут, но уж насколько я редко бываю дома, все равно парней воспитал, как надо…

С каждой минутой становилось все веселее… И как они, интересно, собираются из маленькой девочки делать «настоящего мужчину»? Это же уму непостижимо… И пусть преимущественное большинство матросов было людьми вполне адекватными, тем не менее, это не было поводом подселять к ним ребенка. Такое внезапное соседство не сказалось бы положительным образом на психике даже настоящего мальчика столь нежного возраста. А о девочке уж и говорить нечего, ее нужно было как-то спасать… И эта мольба о помощи легким испугом проскользнула в глазах виновницы всего сыр-бора, которая сама теперь с надеждой косилась в сторону доктора. Лауритц задумчиво перевел взгляд от малахитово-зеленых глазок Олли к карим «спаниэльим» глазам боцмана, а затем на холодные, изумрудные очи капитанши и принял решение. Он сделал выбор, о котором впоследствии мог пожалеть, но который сейчас показался ему единственно-верным.

— Позвольте вам возразить, мадам капитан Гайде. — неожиданно вступился судовой врач.

— В чем это вы уже успели со мной не согласиться? — в капитанском голосе прозвучали ледяные нотки. Начало уже нехорошее…

— Помните, мы на днях с вами разговаривали о возможности мне взять подмастерье? Так вот, я тоже все обдумал и принял решение, самое что ни на есть положительное. Вы тогда оказали мне честь, сказав, что склонны положиться в этом вопросе на мое мнение… Так я надеюсь, что вы и сейчас будете столь любезны, что позволите мне взять на данную должность новоприбывшего юнгу. Вот что я хотел сказать…

— Ах, вот оно что, все-таки снеслись со своим решением… Очень вовремя, доктор. Ну, ладно, так возьмите тогда Луи, как я и предлагала изначально, а младший как раз сможет занять его место.

Вездесущий юнга, видимо, услышал свое имя и очутился тут как тут. Парнишка почувствовал, что сейчас решается его судьба, и развесил уши.

— Я уже говорил, что я думаю по поводу Луиса, — доктор деликатно настаивал на своем, — он — отличный парень, но только не для такой работы. Он не просто безграмотный, но еще и слишком взрослый для того, чтобы браться учить его элементарным вещам с нуля, — на этих словах Луи одобрительно закивал. Он не только ни капельки не обиделся, но и, как показалось Лауритцу, даже обрадовался. Вряд ли этому юнцу очень хотелось, чтобы школьная парта неожиданно настигла его даже посреди моря.

— А этот мелкий, значит, семи пядей во лбу? — резко задала вполне оправданный и ожидаемый вопрос Шивилла.

— Возможно… — уклончиво ответил Ларри.

— Что значит «возможно»? Нужно знать точно. Вы его впервые видите и уже делаете какие-то выводы?

— Я умею читать и писать, мадам капитан, — вдруг встряла со своим самохвальством Олли, — и считать. А еще…

— Тихо! — оборвала «лже-юнгу» Гайде, прежде чем Лауритц успел предостерегающе зашикать, мол, «Ни в коем случае не перебивай капитана!». — Мелюзга пускай помалкивает, здесь и без сопливых скользко. Я же желаю послушать нашего ученого доктора. Сэр Траинен, мне стало очень интересно, что вы нашли в этом ребенке?

— Эм-м-м… Столичные ученые… — судовой врач начал с популярной в определенных кругах байки. Пресловутые «столичные ученые» порой ничем особо выгодно не отличались от каких-либо других, но это словосочетание действовало на простого обывателя, как завораживающее заклинание. — Так вот, столичные ученые однажды провели ряд опытов и доказали, что люди… с зелеными глазами легче обучаются грамоте, и вообще, быстрее постигают многие науки, — Шивилла вопросительно приподняла бровь и сверкнула своими изумрудными радужками. Надо же, в этом можно было углядеть даже долю комплимента… — Мне хотелось бы проверить эту теорию на практике. К тому же, у… этого, — чуть не сказал «у этой девочки», — мальчика очень вдумчивый взгляд, и руки… Да, эти руки еще не загрубели от работы на корабле и могли бы принадлежать будущему врачу. Но не подумайте, что я буду голословен. Я предлагаю устроить маленький, сопоставимый с простейшим школьным, экзамен. Так сказать, конкурс на замещение вакантной должности. И пусть ее займет тот, кто одержит честную победу.

— Я не хочу экзамен! — выкрикнул Луи, потому что судового врача, в отличие от капитана, перебивать считал позволительным. — Я готов честно признать себя проигравшим, чтобы передать мелкому право пойти на «интере-е-есную» работу к вам, доктор Траинен.

— Нет, ты хочешь экзамен, — тут с камбуза заявилась Марука, юнгина матушка. Скорее всего, ее кто-то предусмотрительно позвал, так как женщина не могла пропустить такой ответственный момент в жизни собственного сына. — Давай, сынок, покажи, на что способен, порадуй мать.

Это ее «порадуй мать» прозвучало очень грозно, так что Луису не оставалось другого выбора. На палубе уже собрался с десяток незанятых зрителей, с нетерпением ожидающих внезапного состязания грамотеев между двумя юнгами. А Лауритц, тем временем, успел сбегать к себе в лазарет и принести оттуда первую попавшуюся книгу.

— Я попрошу моих дорогих учеников… ну, то есть, наших уважаемых конкурсантов сперва просто продемонстрировать свои способности к чтению. А начнем мы по старшинству. Луис, пожалуйста.

Судовой врач протянул старшему юнге книгу, а тот, раскрыв ее на титульном листе, начал водить пальцам по крупным буквам названия и с ощутимым напряжением складывать их в слова. И не было ничего зазорного в том, что такой взрослый мальчик практически не умел читать — в определенных слоях населения это умение вообще не считалось необходимым…

— Три… три… Шесть, — от арифметических упражнений юнги судовой врач поморщился, словно бы лимон надкусил. Луис заметил это и поспешил справиться: — Тринадцать?.. — тут уже его матушка на заднем плане с обреченным видом хлопнула себя ладонью по лбу. — А! Тридцать три! — наконец нашелся паренек. — Тридцать три под-ви-га… на… ос-три-е ножа.

— Давай не выдумывай, а читай то, что написано. Нет там и в помине никакого ножа, — недовольно заметил доктор.

— На острие пе-ра, — исправился юнга и поспешил продолжить, — ле-ген-ды… и… пре-да-ни-я… Мирт… Миртлиарского архипелага… в… ли-те-ра-тур-ной об-ра-бот-ке.

— О, наш судовой лекарь читает сказочки! — вступил в разговор Красотка Эльза.

Спросите, откуда на корабле успела появиться еще какая-то Эльза? А это просто было прозвище мастера парусов, которого на самом деле звали Элоиз. Был он стройным парнем с длинными прямыми волосами цвета воронова крыла и смазливым, безбородым лицом. Товарищи не упускали возможности подшутить над его не самой мужественной внешностью, посему молодой человек всегда старался пить больше всех, дымил курительной трубкой, как старая печь, сдабривал свою речь отборным матом, плевался сквозь зубы и всегда был в первых рядах штурмующих публичные дома, чтобы компенсировать внешность демонстрацией внутреннего мира. Так вот, и сейчас этот мастер позволил себе посмеяться над выбором литературы, сделанной врачом.

— Я еще много чего читаю, помимо «сказочек», — не растерялся Ларри, — но я решил не брать на сегодня ничего посерьезней, потому что боялся, что ты не поймешь ни слова из зачитанного и будешь чувствовать себя некомфортно, — после такого обмена безобидными любезностями можно было продолжить «экзамен». — Мне кажется, Луис, с тебя достаточно. Или ты хочешь еще почитать?.. Если нет, то передаем книгу Олли.

Когда лекарь передавал книгу девочке, то заметил, как дрожат ее ручонки, то ли просто от волнения, то ли от страха.

— Все будет хорошо, только не подведи… — шепнул он, на секунду склонившись над ней, а затем снова заняв свое место в «зрительском ряду».

И Олли начала читать, как она это умела… С выражением…

— «Давным-давно, в те древние времена, когда мир был юн и свеж, люди умели удивляться чудесам. Голые скалы тогда оживали под лучами благодатного солнца, великаны-горы врастали корнями в кору земли и, всасывая ее соки, плодоносили драгоценными камнями. Море тогда было сушей, суша — морем, а случайному страннику, порой, было нетрудно заплутать в пути и перепутать землю с небом…». Дальше читать?..

— Я полагаю, этого будет достаточно, — Лауритц мягко улыбнулся, радуясь тому, что если его затея еще и не удалась окончательно, то, хотя бы, выглядела она довольно эффектно. — Мне кажется, продолжать «состязание» не имеет смысла, так как победитель уже определился. Я считаю, что Олли показал высокий уровень начальной подготовки, и его я смогу попытаться обучить дальше. Ни у кого нет возражений?..

— Но я хотела, чтобы мой сын стал врачом, — настойчиво заговорила кок.

— Если вас это утешит, то, даже сделавшись моим подмастерьем, Луис не стал бы никогда настоящим врачом. По закону для этого нужно обучаться в высшем учебном заведении как минимум у трех профессоров.

— Это по вашим законам. А в море, на нейтральной территории, они уже не действуют.

— Все равно, простой подмастерье никогда не будет обладать достаточной квалификацией…

— Вам что, жалко, что ли?

— Добрая сударыня, ну что вы, мне ни для кого ничего не…

— Вам что, не нравится, как я готовлю?

— Вы прекрасно готовите, уважаемая Марука.

— Ага, вот то-то и оно! Как хомячить мои обеды за обе щеки — так пожалуйста, так это вы всегда готовы. А я-то вам стараюсь угодить, мол, «Пожалуйте, вот вам добавочка, ежели хотите, сэр доктор»… А как плевое дело — устроить моего мальчишку на хорошую работу — это уже нельзя сделать?

И тут начался форменный базарный галдеж. Марука возмущалась, что ее сыну перекрыли воздух и не дают развиваться в нужном направлении. Луи выкрикивал, что видал все эти докторские микстурки в парусиновом гробу и что если бы кто-то интересовался его личным мнением, то знал бы, что сам он хочет быть корабельным плотником или мастером парусов. Мастер парусов, в свою очередь, тоже был не дурак поорать и начал загибать свою линию. Боцман пытался кого-то урезонить тем фактом, что на корабле не бывает ненужных профессий. Даже Лауритц попытался поспорить с коком и утверждал, что вовсе он не «хомячит», потому что его несколько задело это слово…

— Живо все замолчали! — гаркнула Шивилла, и все, действительно, моментально позакрывали рты. — Будь по-вашему, сэр доктор, сейчас вы, пожалуй, правы, — проговорила капитанша таким тоном, будто только что проиграла лекарю в карты, — юный Олли становится подмастерьем судового врача и вверяется под опеку сэра Лауритца Траинена, доктора медицины. Сэр доктор, вся ответственность за мальчика теперь полностью ложится на ваши плечи, жить он теперь будет с вами, за каждую его провинность отчитываться вы будете вместе. И, раз уж вам так хотелось, помимо положенного всем членам экипажа пайка и койки, будете еще сами выделять на его содержание сумму, которую посчитаете нужным, из собственного жалованья. Начиная с этого момента и до тех самых пор, пока не передумаете. Тогда мальчик сразу сможет стать, как и планировалось, младшим юнгой.

— Благодарю, мадам капитан, — Лауритц поклонился, — не беспокойтесь, я не передумаю.

Когда публика поняла, что поживиться в плане зрелищ здесь уже нечем, по крайней мере, этим утром, все разошлись по своим делам. Ларри же вытер лоб платком, сгреб Олли под руку и потащил к себе в лазарет, возмущенно шипя себе под нос:

— А к вам, Молодой Человек, у меня будет тридцать три вопроса! И я очень надеюсь, что на все у вас найдутся для меня ответы, иначе я очень, очень огорчусь… А я теперь для вас, уж поверьте, буду последним человеком, которого вам хотелось бы огорчать на этом корабле.

— Доктор? Сэр доктор Траинен? — Олли потянула лекаря за рукав и заговорила так манерно, не иначе как на белый танец его хотела пригласить. — А вы не подскажете, где у вас здесь можно… носик припудрить?

— Что, прости?.. — не понял Лауритц.

— Ну, где у вас тут уборная комната?

И тут Ларри в полной мере осознал то, как же они на самом-то деле влипли…

Глава 9. Народная морская традиция

— А теперь — спокойной ночи.

— Как это так?.. Ведь еще совсем не поздно, только начало смеркаться. Вы что, уже собираетесь спать?

— Я — нет. А вот ты — да.

— Но, доктор, я не хочу спать…

— Во-первых, не просто «доктор», а «сэр доктор Траинен». Первое, чему стоит научиться, ступив на борт — это субординации, молодой человек. Во-вторых (что проистекает из «во-первых»), ты теперь здесь будешь слушаться меня, как отца родного… Даже послушнее, потому что от отца ты уже сбежал. Иначе нас обоих ждут большие неприятности, — тут Ларри сделал «страшные глаза», — так что, если я сказал спать — будешь спать хоть средь бела дня. Поверь, это далеко не самый неприятный приказ… Спать полезно — в это время ты, ко всему, не сможешь ничего натворить.

— Сэр доктор Траинен, а почему вы называете меня «молодой человек», даже когда мы вдвоем?..

— Потому что, Олли, уж лучше я постоянно буду обращаться к тебе, как к мальчику, с глазу на глаз, чем единожды нечаянно назову девочкой на людях.

Примерно полдня Ларри втолковывал своему новому подмастерью суть их теперешнего положения и правила поведения на корабле. Прикинуться дурочкой у Олли бы, в любом случае, не получилось, потому как доктор уже представлял примерно, на что она способна. Но она сразу стала вести себя хорошо и адекватно, послушно кивая на каждую адресованную ей реплику и клятвенно обещая, что не только не будет создавать проблем, но и принесет всем массу пользы. Выяснив, что мальчишку, который изначально хотел попасть сюда юнгой, она не только никуда не «дела», но и вообще знать не знает, да и за судовым врачом Олли совсем не шпионила, а просто захотела пробраться на самый большой и красивый корабль, Ларри немного успокоился. Да и вообще, девчонка оказалась вполне себе милой, только склонной немного приврать и прихвастнуть… да и из взрослых кто этим не грешит?.. Потом был перерыв на обед, во время которого врач опасливо ковырялся в своей миске, ожидая найти там какой-нибудь «комплимент от повара», но, к счастью, так ничего подобного и не обнаружил. А затем продолжались воспитательные работы, и так почти до самого вечера… А вечером на «Сколопендре» намечалось одно мероприятие, на котором, как справедливо считал доктор Траинен, ребенку было присутствовать нежелательно и совсем не обязательно.

— Кстати, сэр доктор… Я вот совершенно позабыла спросить — а куда мы вообще плывем?

— Ха!.. Спохватилась, называется… А не все ли тебе уже равно?

— Сначала я об этом как-то не подумала, — серьезно ответила девочка, — а теперь подумала и решила, что нам было бы неплохо отправиться на остров Трилистника. Это было бы здорово — я всегда хотела там побывать, посмотреть на ту знаменитую гостиницу, которая стоит на границе трех государств, и на Дом Спасенных Кораблей, или даже побывать в одной из таверн, которые так…

— Только вот мадам капитан имеет другое мнение на счет того, что было бы «здорово», а что — нет. «Сколопендра» не собирается заходить на Трифолиум, мы идем в противоположном направлении. Наше плаванье будет намного дальше и намного дольше…

— Ясно… А что, если…

— Никаких «если», по крайней мере, сегодня. Спи давай, — скомандовал Лауритц, усаживая девчонку на лазаретную койку, — а я ухожу… по взрослым делам.

— Тогда мне нужно переодеться. Отвернитесь!

— Извини, — мужчина развернулся вокруг своей оси и уставился в стенку. — Ты очень реалистично притворяешься мальчиком, я уже начинаю забываться…

— Нет, так не пойдет, я все равно стесняюсь!

— Ох, и свалилась же ты на мою голову… — судовой врач выдвинул из одного угла каюты складную ширму, затянутую тканью, на которой был нарисован какой-то незатейливый морской пейзаж. Она была достаточно старой — краски уже выцвели, и картинка поистерлась, но предмет интерьера все равно был довольно симпатичный. — Вот так. Теперь здесь будет женская половина лазарета.

— Нет, — не унималось капризное дитя, — теперь мне вообще ничего не видно! Ни вас, ни дверь… Я себя в безопасности не чувствую, вот! Что вы там делаете, доктор?..

Обреченно вздыхая, Ларри отодвинул ширму наполовину.

— Слишком много!.. — злосчастная загородка была смещена еще на полфута в прежнем направлении. — Вот, теперь совсем хорошо. Спасибо, сэр доктор Траинен, — а бесстыжая Олли, как ни в чем не бывало, лучезарно улыбалась.

— И что же ты со мной делаешь… — полушутливо-полусерьезно посетовал лекарь. — Это моя чудовищная слабость — не могу устоять перед зелеными глазами. И ты уже этим пользуешься бессовестно… Ну, доброй ночи.

Накинув камзол и надев треуголку, Лауритц покинул лазарет и очень осторожно, тихонько провернул ключ в замке. Но он не торопился уходить, а встал за дверью и решил немного подождать. Ждать пришлось совсем недолго, он, не торопясь, посчитал про себя. Один… два… три… И в дверь изнутри заколотили маленькие кулачки.

— Доктор Траинен! Почему вы меня заперли?! Это нечестно, я хотела выйти!

— Потому и запер, — пожал плечами Ларри и теперь уже направился в кают-компанию, бросив напоследок «пленнице»: — Отдыхай, пока еще есть такая возможность!

В кают-компании, тем временем, собрался практически весь экипаж «Золотой сколопендры». За длинным столом, в соответствующем неписаным правилам порядке сгруппировались старшие и младшие матросы, мастеровые и судовые офицеры. Сегодня команда отмечала важное событие — первый день плаванья. Спрашивается, почему это нельзя было сделать еще накануне на суше, всё равно же все выпивали по кабакам, так и обмыли бы заодно важное событие… Но все было не так просто, ведь сухопутная пьянка не обладает должным мистическим эффектом. И ничего было не поделать с этим обычаем, так как своими корнями он уходил в те давние времена, когда в старинных островных языках было как минимум двадцать восемь слов для обозначения морских волн, а моряки были гораздо суеверней и к силам природы относились намного почтительней… И лучше уж было соблюсти старую добрую традицию и на один день послабить строгие дисциплинарные правила, чем случайно обидеть небеса и навлечь на себя неприятности глупым нежеланием выпить «на добрый путь». По такому торжественному случаю для команды выставили бочонок вина, которым, в принципе, несколько десятков крепких парней и здоровых мужчин даже теоретически не могли ужраться в стельку. Правда, практически каждый участник маленького празднества всегда тащил к общему столу что-нибудь из своих «заначек», так что грань, отделяющая культурные товарищеские посиделки от воистину пиратской попойки, была очень зыбкой…

Спиной к двери, во главе стола стояла капитан Шивилла Гайде. В руках девушки был поднят серебряный кубок, и она звучно обращалась ко всем присутствующим.

— Все вы знаете, по какому поводу мы сегодня собрались здесь. Отметить отплытие — дело важное и, однозначно, нужное. Сегодня наш вечер — пьем, гуляем, веселимся. Но помните, что во всем нужно знать меру, так что если хоть один из вас утром не сможет оторвать ленивую задницу от тепленькой постельки и приступить к своим прямым обязанностям, ему не поздоровится… — тут дверь за ее спиной приоткрылась, и в каюту проскользнул чуть припоздавший судовой врач, беззвучно шевеля губами и шепча извинения. — Повторяю для слабослышащих и новоприбывших — если хоть один ротозей заявится завтра на рабочее место не вовремя или, чего доброго, пьяным, меры будут приняты самые серьезные.

Ларри снял шляпу и слегка поклонился, изображая из себя саму понятливость и невинность, и постарался как можно быстрее прошмыгнуть на свободное место. Выбирать особо не приходилось, поэтому лекарь приземлился рядом с любезно помахавшим ему рукой и похлопавшим по лавке рядом с собой Элоизом. Мастер парусов ко всему еще продемонстрировал Лауритцу под столом две полные бутылки рома, давая судовому врачу понять, какое выгодное соседство тот сейчас приобрел.

— Друзья мои, семья моя, лучший экипаж лучшего на всем белом свете корабля, — уже благодушно продолжила Шивилла, — первый день знаменует все плаванье, так пускай же он будет счастливым! Впереди нас ждут новые труды и заботы, возможно, новые трудности, которые мы обязаны преодолеть… Потому что как же иначе — я готова поспорить, что не сыщется на море никого опытней, толковей и дружнее нас! — по помещению прокатился одобрительный гомон. — Кто-то покинул нас, а кто-то только-только успел вступить в наши ряды, — на этих словах капитанша посмотрела прямо на доктора Траинена, и ему даже показалось, что она одарила его персональной улыбкой, — но сейчас это не имеет значения. Потому что теперь вы — не разношерстная компания, а одно целое, команда «Золотой сколопендры»! О, красавица-«Сколопендра», моя возлюбленная сестра… Вы верны мне, друзья?

— Да, капитан!!! — заорали сразу в несколько десятков глоток из разных углов.

— Так будьте же и ей вернее, чем всем женам и любовницам вместе взятым! Тогда она приведет вас к богатой добыче!

Капитан наклонила свой кубок и плеснула на палубу немного красного крепленого вина. Все присутствующие повторили ее жест, проделав его, кто со стаканами, кто с кружками… Корабль благосклонно принимал «угощение», сухие, шершавые доски жадно впитывали возлияние, покрываясь кроваво-красными пятнами. А вот суда, строившиеся каких-нибудь несколько сотен лет назад, были гораздо более привередливы, и в качестве жертвы требовали живой, горячей крови. Родись Шивилла в другой век, ей пришлось бы зарезать на борту птицу или зверя, или даже попотчевать свой корабль человечиной… Но это было тогда, в века темные и жестокие, а теперь же они плыли на добром корабле со справедливым капитаном.

После того, как все осушили свои «кубки» и наполнили их заново, капитан Гайде обошла стол по кругу, чтобы чокнуться с каждым без исключения.

— Попутного ветра!

— Спокойного моря!

— За удачу!

— За добычу!

— За здоровье! — было бы удивительно, если бы судовой врач придумал бы что-нибудь другое для подобного случая, тем более, что все остальное и так сказали до него.

И еще несколько тостов прозвучало в подобном духе, прежде чем капитанша была вынуждена оставить только начинавшийся вечер. Никого не удивил ее уход, ведь в скором времени на «Сколопендре» должен был остаться минимум трезвых голов, поэтому одной из них весьма рационально было бы стать рыжей голове Шивиллы. К тому же, она чувствовала себя должной составить компанию и поддержку вахтенным на верхней палубе, чей жребий сегодня оказался вовсе не весел. Вот, кому действительно не повезло — тем, кто оставался на ночь присматривать за кораблем и потому мог позволить себе не более чем одну чарку спиртного…

А, как только за капитаном закрылась дверь, на общем столе, словно по мановению волшебника, возникли бутылки и фляги с традиционным ромом и разнообразным самогоном, который некоторые умельцы могли гнать хоть из гнилых бананов, хоть из старых портянок… Если считать, что коллективная попойка способствует духовному сближению, то сегодня, наверное, все, кто был в ссоре, должны были помириться, а те, кто еще не успел стать друзьями, обязаны были побрататься. Этим вечером пили все, даже те, кто до этого мог притворяться трезвенниками. Даже мальчишка-юнга, правда, присутствующая здесь же матушка дозволила ему не больше стакана вина… Но в этой атмосфере любви и взаимопонимания никто бы и не подумал смеяться над юным Луисом и обзывать его «маменькиным сынком» (потому как всем было известно, как крут порой бывает нрав у доброй поварихи). А потом кто-то затянул песню… И не просто какие-нибудь бестолковые куплеты, а Песню с большой буквы. Ее знали все, и каждый моряк, вне зависимости от своих музыкальных способностей, подхватил знакомые куплеты:

Лауритц Траинен тоже не отстал от честной компании и затянул сначала тихонько, а потом и погромче, учитывая то, что в общем хоре его было почти не слыхать. А голос у доктора, между прочим, оказался весьма приятным…

Потом были спеты и другие песни, правда, ритм в них кое-где прихрамывал, рифма была уже далеко не идеальной, а содержание местами совершенно не подходило для благопристойного общества и детских ушей, так что они не достойны быть приведенными в печатных изданиях… Имели место также братания, питье на брудершафт, дружеские объятья и похабные анекдоты… А еще доктору пришлось давать мерять свою шляпу всем желающим, это он хорошо запомнил.

— Доктор Лауритц! — постойте-ка, а когда же он успел так надраться?.. Лекарь поднял нос из кружки с вином… хотя, он уже не мог с точностью утверждать, что именно туда наливалось в течение последних трех часов. Ему не померещилось, его действительно звали. — Доктор Ларри! Дуй сюда, любезнейший, поговорить с тобой хочу! — окликнул его мастер Бертоло, сидевший во главе стола, в противоположном конце.

Старпом Бертоло

Траинен огляделся по сторонам в поисках пути отступления из-за стола. Народу, вроде бы, было чуть поменьше — некоторые уже благоразумно отправились спать в кубрик или по своим каютам, но оставшиеся люди зато так рассредоточились, что свободнее от этого в кают-компании не стало, а стало, наоборот, как-то теснее. Молодой человек театрально пожал плечами и развел руками так широко, что чуть не задел кого-то по носу, мол, «Никак нет, непосильная задача — не проберусь сквозь дебри пьяных тел». Но старпом тоже активно жестикулировал, настойчиво показывая ему знак «Причаливай!». Отказываться было невежливо, и Ларри еще раз осмотрел обстановку вокруг себя. Красотка Эльза уже выхлебал свою норму на сегодня и теперь с блаженным выражением, написанным на лице, курил, и, судя по запаху дыма, возможно даже не табак. Другой же сосед Лауритца уже мирно похрапывал, уронив голову на стол. Добрый доктор решил, что грех беспокоить хороших людей почем зря, поэтому ему в голову сейчас не пришло ничего лучше, чем пройти к своей цели напрямик и напролом. То бишь, по столу. Предварительно разувшись, Ларри влез на стол и, удерживая в одной руке свои сапоги, а в другой кружку наперевес, пригибая голову, чтобы не стукнуться лбом о свисавшую с потолочной балки люстру, прошелся, лавируя между посудой, под пьяное гиканье и жидкие аплодисменты.

— Извините, — бормотал он на ходу, — п-прошу прощения за беспокойство… Ой, мне очень жаль, я не хотел, — виновато добавил он, нечаянно задев ногой и опрокинув чью-то пинту, но, судя по виду хозяина кружки, тому было уже как-то все равно.

— Ай, молодец! — воскликнул Бертоло, буквально ловя свалившееся на него счастье в виде молодого врача и усаживая его рядом с собой. — Ну что, доктор, выпьешь со стариком?

Отказать пожилому, уважаемому человеку, вдобавок еще и старшему по званию судовому офицеру было не только, опять же, невежливо, но и просто недопустимо. Поэтому Лауритц понадеялся на то, что собственный организм ему это простит, и в очередной раз опустошил кружку за укрепление дружеских уз.

— Ну-с… Что вы со мной хотели перева… переговаривать, премногоуважаемый мастер Бертоло?.. — поинтересовался Ларри, утирая усы, по которым, как в сказке, текло всякое мед-пиво, да еще и в рот попало.

— От меня-то ничего не скроешь, молодой сэр доктор… Вижу я, какие взгляды ты, синеглазка, бросаешь на нашего капитана, — Бертоло хитро прищурился и хохотнул. — Ну-ка, признавайся по чести — неужто ты, доктор Лауритц, на саму Шивиллу Гайде глаз положил?

— Нет, совсем нет… — лекарь тут же залился краской. Видимо, рецепт «выпить для храбрости» на него не особо действовал. — Ну, ладно, отпираться глупо… Да. Только совсем чуть-чуть. И вообще, Бертоло, это уже в прошлом, честное слово. Я как положил этот глаз, так сразу и убрал… — он осекся, потому что подумал о том, а корректно ли так лихо оперировать подобными терминами в присутствии одноглазого. Но первый помощник не придал этому лишнего значения. — А что такое? Она догадалась, да? Хочет меня прогнать?..

— Только не нервничай, молодой сэр, а не то дедушка Бертоло пропишет тебе еще полпинты своего успокоительного… Куда ж она тебя выгонит, в открытое море, что ли? Шивилла-то и в ус не дует. У ней, конечно, и дунуть не во что, но она, и правда, в упор ничего не видит. Тебе еще повезло, хотя со своими незабудками ты явно нарывался и чуть палку не перегнул…

— Это были не неза…

— Неважно, — хозяйским жестом прервал его старик, — если бы девочку что-то беспокоило, она бы нет-нет, да и сболтнула бы мне. А так — все в порядке… Но будь с ней осторожен доктор Ларри. Вот скажи мне честно, что ты знал о капитане Гайде, когда только поступал на службу?

— Честно? Ни-че-го-шень-ки. По правде признаться, — доверительно шепнул лекарь, — я даже не знал того, что она, как бы, вообще-то… ну… женщина.

— Вот… А что ты знаешь о ней теперь?

— Думаю, малую толику от всего известного… Но теперь я точно знаю, что она — превеликий капитан. Препрославленнийший мореплаватель и…

— Да ты можешь так не выхвалять. Она не подслушивает, не бойся, а я на нее не шпионю.

— Ну, просто теперь я знаю, что мадам Гайде — лучший шкипер Малахитового Моря, владелица одного из самых быстроходных торговых судов и одна из лучших перевозчиков ценных товаров.

— И-и-и… Ничего тебе не кажется подозрительным?

— Мне здесь подозрительным кажется ровным счетом… все, — честно признался Лауритц, напряженно поморщив лоб и задумчиво почесав затылок, — но что именно не так, я понять не могу.

— Ну, ты ведь у нас тоже не первый год на море, и не суть важно, что всего лишь судовым врачом, — «всего лишь врач» кивнул, пока ему было несложно улавливать мысль старпома. — А такой опыт и такую репутацию, как у Шивиллы, не приобретают за один сезон. Так почему же, спрашивается, ты о ней раньше ни слова не слышал? Не слышал ведь?

— Нет… И правда… может быть, я просто такой… лопух?

— Не спеши на себя наговаривать, сынок… Тут не все так просто. Начнем издалека… А про пирата по прозвищу Рыжая Борода ты слыхал?

— А как же… Правда тот бушевал лет эдак дюжину назад, я тогда был слишком юн, да и мне было немного не до того — я оканчивал школу и поступал в университет… Только вот к чему это вы сейчас вспомнили?..

— А к тому, что у Бороды, вообще-то, была дочь. Единственная и любимая… А шесть лет назад он погиб, оставив девочке в наследство один из самых быстроходных кораблей западного мира и оставив ее управлять судном с помощью самых верных членов команды, за долгие годы успевших стать настоящей семьей для этого дитя морей. Для ее покойного отца «Сколопендра» была, как ребенок, так что и Шивилла сейчас неспроста называет ее «сестрой»… Никто не знал ее под настоящим именем… Ее называли Шейлой… Шейла Шальная… — Бертоло усмехнулся, достал из кармана большую серебряную монету и выставил ее перед лицом доктора, чтобы сравнить размер и форму с его округлившимися глазами. — Вот, это имечко, вижу, ты уже слышал. Но девица недолго разбойничала. Тогда она была возмутительно молода и непозволительно безбашенна… Но, к счастью, быстро перебесилась. Один добрый друг посоветовал ей, когда подвернулась такая возможность, испросить королевского помилования, откупиться от всех этих судебных крючков, благо, в наше время все сейчас хорошо покупается, и встать на честную службу…

— Пиратка… — пораженно выдохнул Лауритц и плеснул себе в кружку еще немного «успокоительного», «сыворотки правды» и «эликсира храбрости» в одном флаконе.

— Бывшая! — строго поправил старик, погрозив узловатым пальцем.

— А, я полагаю, с тем самым «добрым другом» и советчиком… я прямо сейчас имею честь разговаривать?..

— Да, доктор Лауритц, верно подмечаешь. Я верой и правдой служил отцу, служу и дочке. Она мне как родная кровинка… Своих-то детей у меня нет… Ну, то есть, как «нет»… Где-то, вполне возможно, и есть мой выводок. Только женат я никогда не был, есть у меня никто не просит, на том и спасибо, хе-хе…

На непродолжительное время между двумя беседующими повисло молчание, странно контрастирующее с общим ровным гомоном. Ларри так и не смог сообразить, нужно ли ему огорчиться, или, может быть, обрадоваться услышанной информации, поэтому просто сидел, тупо уставившись на своего визави. Он вообще себя сейчас чувствовал как-то странно — ему хотелось спать… а, может быть, не «спать», а еще что-нибудь «спеть»… или даже не «петь», а «пить»… но, всяко лучше был, конечно, самый первый вариант.

— Ну, что ты смотришь? Что, хочешь еще спросить, что случилось с моим глазом? — лукаво поинтересовался мастер Бертоло.

— Н. да, если можно, — робко ответил Лауритц. В принципе, сейчас он об этом даже не думал, но вообще его этот вопрос действительно очень даже интересовал, и он был не прочь узнать на него ответ, даже если это и противоречило правилам приличия.

— О, это была грандиозная история… Тебе понравится. Я тебе даже разрешаю ее записать, думаю, ты как раз из тех людей, что все порываются сохранить на бумаге. Так вот, было это еще при жизни Рыжей Бороды… Я с половиной команды попался в облаву королевских солдат, нас пытали, но ни один из ребят не раскололся. Тогда эти мерзавцы решили со мной как с первым помощником «договориться» и через меня найти подход к капитану. Но кэп не просто был моим командиром, он был моим другом. А я никогда не предаю друзей. Тогда меня приковали к мачте, а к лицу мне привязали дохлую треску. Ну и вонь же стояла от этой тухлятины, я тебе скажу… Но это было не самое страшное! А самое страшное то, что вокруг меня кружили треклятые чайки, так и норовя отхватить кусок пиратской морды. Через три дня этих мучений капитан нашел нас и выручил из плена. Кэп никогда не бросал своих людей. Только вот одна чайка… Хотя нет, я не имел возможности точно разглядеть, но, по-моему, это была даже не чайка, а альбатрос. Альбатросище! Вот такенный!.. — старик показал габариты птицы жестом, типичным для хвастливых рыбаков. — Вот почти с тебя, доктор, клянусь. Так вот этот демон-альбатрос и выклевал мне глаз. С тех пор я на этих птиц остро зуб наточил… Есть у меня даже мечта — пристрелить одну такую птаху, ощипать да зажарить… с яблоками и черносливом. Вкусно должно получиться. А ты любишь чернослив, доктор Ларри?

Эта маленькая история судового врача окончательно доконала. В течение минут пяти он хохотал над ней, как дурак, утирая выступающие слезы, пару раз икнув и многократно извинившись за свое непристойное поведение, за которое ему сейчас очень стыдно, а завтра, наверняка, будет еще стыднее. А потом попросил позволения откланяться и удалиться «в опочивальню».

— Спокойной ночи, доктор Ларри! Высыпайся хорошенько… И будь готов, что завтра утром к тебе народ повалит за чем-нибудь от похмелья.

— Доброй ночи, Бертоло! Спасибо вам за преприятнейше препроведенное время… — ответил Лауритц, вспоминая, что в подобной ситуации полагалось бы сказать собеседнику какую-нибудь вежливую приятность.

— И девчонку береги, — напоследок добавил одноглазый старик.

— Угу, непременно, — закивал судовой врач, не обратив внимания на смысл сказанного, потому как в этот момент сосредоточенно старался обуться. Попытавшись сначала вдеть левую ногу в правый сапог, а затем — правую в левый, лекарь осознал бесполезность этой затеи и решил, что ничего страшного не случится, если он до каюты пробежится босиком.

Покинув кают-компанию, Траинен не совсем твердой походкой прошелся по палубе и отсалютовал вахтенным… сапогами. Те, в свою очередь, пожелали судовому врачу доброй ночи и тихо позавидовали белой завистью тому, как ему славно удалось повеселиться… У двери лазарета Ларри сперва подергал дверную ручку, а затем вежливо постучал. Но практически сразу вспомнил, что сам же запер каюту снаружи, и ключ у него с собой.

— Олли! — шепотом позвал он, войдя внутрь, не зажигая света и упершись руками в стену возле кровати с мирно посапывающей девочкой. — Ты спишь?.. Или притворяешься??? Смотри мне тут, хитрюга! Меня не проведешь, я знаю все твои фокусы заранее наперечет… Или все-таки спишь?.. Ой, прошу прощения, юная сударыня… чш-ш-ш… не буду мешать…

Поправив на спящей малявке одеяло, доктор отпинал свои сапоги куда-то в сторону, совсем неизящно плюхнулся на свою койку, даже не раздеваясь, и практически моментально провалился в сон.

Глава 10. Труд облагораживает

Наутро Лауритц проснулся от того, что за плечо его тормошила маленькая ручка.

— Сэр доктор! Добренького вам утречка!

Ларри же, в свою очередь, попытался крепче свернуться в калачик и с головой укрыться тонким покрывалом.

— Сейчас-сейчас… — пробормотал он, облизнув пересохшие губы. — Я совсем не сплю. Еще буквально минуточку полежу, и всё… — только прозвучало это обещание из его уст не слишком убедительно.

— Вставайте же уже, наконец, пожалуйста. Тут мадам-капитан хочет с вами поговорить.

— Да-да-да… И к капитану я тоже схожу…

— А вам и ходить ни к кому не придется, сэр доктор, — подозрительно виноватым голоском сказала Олли, осторожно попытавшись стянуть одеяло с судового врача, чтобы сам он узрел масштабы проблемы, — мадам капитан Гайде уже сама к вам пришла. Она говорит, что ей очень интересно знать, почему это я вдруг «оказался» девочкой. Я сама хотела ей все спокойно объяснить, но она настойчиво желает «послушать Эту историю в исполнении Этого доктора»…

Над лекарем послышалось ироничное хмыканье, и чья-то твердая рука одним рывком сдернула с него одеяло. От такого поворота событий Лауритц мигом взбодрился, но в голове у него не то, чтобы очень прояснилось. Если молодой человек когда-то в мыслях неосмотрительно посчитал, что было бы здорово проснуться утром рядом с этой рыжеволосой красавицей, то вселенная, значит, в очередной раз поглумилась над ним, исполнив это желание самым буквальным и наименее приятным образом…

— Который сейчас час?.. — растерянно пробормотал он, заблаговременно ужаснувшись тому предположению, что проспал до полудня.

— Если бы вы чуть менее крепко дрыхли, то слышали бы, как пробило восемь склянок.

— Сколько-сколько?.. — переспросила Олли, ничегошеньки не понявшая в таком исчислении времени. Кстати, уточнение оказалось бы как нельзя кстати даже судовому врачу, которому склянки тоже ни о чем не сказали не потому, что он в них не разбирался, а потому, что он просто не имел понятия даже о том, какое сейчас время суток.

— Восемь часов утра, — коротко ответила Гайде, покосившись на подмастерье лекаря, как на дитя неразумное, которому нужно все разжевывать и по полочкам раскладывать… коим Олли, впрочем, сейчас и являлась, — как раз время заступать второй утренней вахте, и кое-кому прекращать нежиться в тепленькой постельке. Вставайте, сэр доктор, — строго приказала капитанша и добавила волшебное слово, — немедленно.

— Мне же нужно сначала хотя бы одеться… — проговорил Ларри, пытаясь натянуть на себя одеяло, как девица в неглиже.

— Куда уж вам еще одеваться? — полюбопытствовала Шивилла, осматривая доктора с ног до головы. А, последовав ее примеру, он и сам заметил и вспомнил, что прошлой ночью завалился спать в том же, в чем и весь день проходил. — Пожалуй, без шляпы и плаща вы пока обойдетесь, тем более что я вас даже из каюты вытаскивать не собираюсь.

Лауритц Траинен нехотя сполз с койки и с обреченным видом принялся за поиски своих сапог. Свое состояние после пьянки доктор оценил, как умеренно паршивое, а по лазарету он передвигался нарочито неспешно и осторожно, с одной стороны для того, чтобы капитан не заметила, как его штормит, а с другой — чтоб еще чуточку отсрочить, как он полагал, неминуемую расправу. На темноволосую девчонку же Ларри бросил скорбный взгляд, каким впору награждать только бывших друзей, ни с того ни с сего с готовностью отправивших тебя на эшафот. До него пока не дошли смысл и причина такого предательства, но урок о том, что за детьми, даже за смышлеными… особенно за смышлеными, нужен глаз да глаз, он уже хорошо усвоил. Стоит с ними лишь на минутку расслабиться, и катастрофа неминуема…

Пока в гудящей голове Лауритца лениво ворочались мысли о том, что Шивилла сделает с ним — вздернет на рее или просто выкинет за борт, и куда потом денет девочку — высадит в ближайшем порту… или тоже просто выкинет за борт, рука врача сама собой подцепила из одного из шкафчиков бутылку какого-то мудреного, настоянного на травах вина и латунный стаканчик, посеребренный изнутри. Поставив мелкую посудинку на стол, доктор до краев наполнил ее чуть терпко пахнущей жидкостью и уж собирался «пройти курс лечения», но не тут-то было…

— Благодарю, очень мило с вашей стороны, — быстро произнесла мадам Гайде, ловко выхватывая чарку прямо у доктора из-под носа и осушая ее одним глотком. Совершив это действие, воспринятое Лауритцем как начало пыток, она улыбнулась настолько невинно, насколько понятие «невинность» вообще применимо к столь чертовски привлекательным женщинам. — Ну как, доктор, хорошо себя чувствуете после вчерашнего?

— Спасибо, вполне… — собрав остатки личного достоинства, ответил Ларри и повторно попытался налить себе винца.

— Это хорошо, — одобрительно кивнула девушка, а вторую чарку тут же постигла участь первой. Вряд ли Шивилла была особой любительницей выпить с утра… по крайней мере, не больше, чем в любое другое время суток. Так что сейчас она, скорее, просто неприкрыто издевалась над своим злосчастным подчиненным.

Ларри вопросительно поднял брови. Ему, конечно, не понравилась такая игра, но раз уж он сам стал ее невольным инициатором, то и закончить ее должен был подобающим образом. Покосившись сначала на капитаншу, а затем на пустую рюмку, которой она поигрывала в руках, он приложился к горлышку и отпил прямо из бутылки.

— Ай-яй-яй, доктор… Пить из горла — как некультурно, — покачала головой Шивилла.

— Каюсь, мадам капитан.

— Ага! Вот с покаяния и нужно было начинать… Перейдем же к делу… если никто не против, а я не против.

Шивилла Гайде уселась на одну из свободных лазаретных коек, а подмастерье судового врача умудрилась тут же пристроиться рядом с капитаншей. Рыжая при этом посмотрела на девочку, словно королева, которой без разрешения поцеловали руку, что вынудило сообразительного ребенка тут же встать и, пусть и нехотя, смирно занять свое место в сторонке.

— Итак, доктор Траинен, я думаю, вам будет интересно узнать, что сегодня утром ваша юная «протеже» заявилась ко мне прямо на мостик и бесцеремоннейшим образом, едва ли не за рукав дергая, оторвала меня от дел для того, чтобы «рассказать что-то очень важное и секретное».

— Простите, сэр доктор Траинен, я не удержалась… — извинилась девочка. — Просто я подумала, что капитану корабля нужно все знать, это же не абы кто, а… Капитан… — благоговейно протянула она, покосившись на мадам Гайде.

— Не пойду я с тобой, Олли, в разведку, — доктор тяжело вздохнул и провел ладонью по лбу, — ты врагам все тайны выдашь даже без пыток…

— Врагам? Доктор, а не зарываетесь ли вы? Где вы тут врагов своих усмотрели, или вам в шпионов захотелось поиграть?.. Детство в энном месте заиграло, нет? Вроде бы взрослый, умный мужчина, а ведете себя, как дитя малое… Кстати, сколько тебе лет, девочка?

— Почти десять, мадам капитан.

— Ого, немаленькая уже… Вот, доктор Траинен, а сейчас мне кажется, будто из вас двоих здесь именно вам десять лет. Подумать только, в данной ситуации девочка повела себя разумнее, чем вы. Здравый смысл ее не подвел, и пусть она никакого отношения не имеет к флоту, но и то понимает, что утаивать что-то от капитана не только… неправильно, но может быть и опасно.

— Мадам капитан… Я понимаю ваш гнев…

— Да вы меня еще в гневе ни разу не видели. Молитесь, что и не увидите никогда.

— Да-да… Я понимаю ваше недовольство по поводу моего поступка. Но позвольте мне объяснить свою позицию… Я познакомился с этой девочкой позавчера в порту, так что знаю ее не намного больше, чем кто-либо другой. Так что у меня совершенно нет никакого личного интереса к тому, чтобы тайно содержать ее на корабле. Если бы я еще до того, как мы отчалили, заметил, что вы взяли ее якобы юнгой, я бы сразу раскрыл этот наглый обман, чтобы вы, мадам Гайде, могли решить ее судьбу на свое усмотрение…

— Наглый обман?! — возмутилась Олли, которую, видимо, никто не учил, что перебивать взрослых некрасиво, а если и учил, то недоучил. — Да вы же сами посоветовали мне притвориться мальчиком!

— Я??? Когда? Не было такого!

— Ну, я ведь рассказала вам, что мечтаю путешествовать на корабле. А вы тогда и сказали, что девочек на корабль не берут, но если бы я была мальчиком, то это было бы совсем другое дело, и меня могли бы сделать юнгой…

— Ха! Молодец, девчонка! — рыжеволосая капитанша хохотнула и хлопнула себя по колену. — А эта история становится все забавнее… Ну же, доктор, вы продолжайте-продолжайте. Я хочу хоть попытаться постичь вашу логику и понять, какие мотивы заставляют вас регулярно совершать свои умилительные тупости.

— Я посчитал, что раз уж отослать девочку с корабля все равно уже поздно, то ее, хочешь-не хочешь, придется оставить, — тезисно начал обосновывать свою позицию доктор Траинен, смиренно пропустив мимо ушей замечание про свои «тупости» со всеми эпитетами. — Раз уж ее приходится оставлять, то ей нужно где-то жить и чем-то заниматься, чтобы не вызывать подозрений. Я непоколебим в своем убеждении, что девочке никак не место в кубрике с матросами. Да и черная работа на судне может оказаться для нее непосильной. К тому же, раз уж она назвалась мальчиком, то я решил, что рационально будет и не раскрывать ее настоящий пол, поскольку это может вызвать негативные реакции с чьей-либо стороны… Вот я и не придумал ничего лучше, чем забрать ее к себе. Делайте теперь со мной все, что хотите, но я действительно считаю, что я прав…

— Да чтоб вас черти драли, доктор, так и разэтак! Да правы вы, правы! Самое удивительное, что вы в любой ситуации делаете правильные выводы, только приводят они вас почему-то не всегда к правильным решениям. Я изначально об этом думала, но хотела удостовериться, и теперь я вижу, что ваши мысли на этот счет практически полностью совпадают с моими. Если бы я сразу знала, с кем имею дело, я бы сама не стала посвящать в этот «маленький секретик» тех, кому о нем знать совершенно не нужно. Возможно, правда, я бы изначально попробовала отправить ее к коку… Но женщины, в частности Марука, обычно, к сожалению, умеют хранить секреты чуть хуже, чем того хотелось бы, к тому же у нее сын… В общем, зная, какой вы праведник и образец добродетели, доктор Траинен, я бы сама поручила Олли именно вам. Если бы вы лично сразу сообщили мне полную информацию, а не я сама ее узнавала со временем и по частям.

— Но я думал, что вы… — рыжий замялся. Действительно, а почему он не обсудил это с капитаном?

— А что бы я сделала? Только не говорите про «вышвыривание за борт» — надоело уже, скоро оскомину набьет… Вы серьезно думаете, что лично мне есть какая-то разница, девочка это или мальчик? Да мне эти портовые сорванцы почти все на одно лицо! К тому же, я считаю, что девчонка вполне способна быть даже юнгой, при желании, и матросом в перспективе. Между прочим, в ее возрасте я уже ходила под парусом… Так что ничего необычного или предосудительного в этом не вижу. Вот в этом вы ошиблись, доктор, в единственном.

— Так что же это получается… Я прощен?.. — Лауритц не верил своим ушам, но обрадоваться неожиданно удачному решению проблемы он не торопился. Судя по тому, что он вчера узнал о капитане Шивилле, он мог теперь от нее ожидать любых зверств. Но неужели она действительно не собиралась поставить его к мачте и расстрелять, протянуть под килем, заставить пройтись по доске, или какие там еще казни практикуются в пиратском мире?..

— Нет. Я этого не говорила, — девушка невозмутимо поднялась со своего сидения и приблизилась к Лауритцу. — Вы, сэр доктор, совершили серьезное дисциплинарное нарушение. Вы в обход капитана приняли самовольное решение, которое могло привести к непредвиденным последствиям. Это произвол, сэр. Про-из-вол, — негромко, но четко повторила она по слогам, склонившись к уху доктора и щекотно задев его щеку своими длинными волосами, отчего у него по коже пробежали мурашки. — Я не могу оставить этот проступок безнаказанным. Но и взыскать с вас за то, что мы собираемся ото всех сохранить в тайне, я тоже не могу… — тут уж Ларри совсем забеспокоился. — Как же мне поступить, не подскажете, вумный вы наш господин доктор?.. Ах, вот что мы сделаем. Помните, я говорила, что за любой проступок своего подмастерья вы будете отвечать вдвоем? — судовой врач нервно сглотнул и кивнул. — Так вот, а Олли сегодня без позволения взошла на капитанский мостик. Даже если она не знала, что на мостик не позволено подниматься никому, кроме капитана, старпома и вахтенных офицеров, об этом было известно вам. А незнание не освобождает от ответственности. Так что, раз уж вы у нас, господа судовые врачи, так облюбовали капитанский мостик, то вы мне его сегодня и выдраите так, чтоб на солнце сверкал.

— Как же так, мадам капитан?..

— Очень просто, доктор. Ручками своими беленькими. Как там в книжках пишут? «Труд облагораживает», верно?

— Верно…

Спорить с решением капитана было не только бесполезно, но и, в некотором роде, небезопасно для физического и психического здоровья. Так что судовой врач благоразумно пропустил этап безрезультатного обжалования приговора и сразу приступил к исполнению. Менее чем через четверть часа Ларри уже стоял на палубе босиком, с аккуратно закатанными до локтей рукавами, с ведром, шваброй и прочими необходимыми орудиями наведения чистоты. Олли рядом с ним пристыженно переминалась с ноги на ногу. А ведь день мог начаться так хорошо…

Погода на море оказалась такой приятной, не жаркой и не холодной, дул умеренной силы попутный ветер, а лучи утреннего солнца разбивались на водной ряби сотнями солнечных зайчиков, которые так и целились тебе в глаза, заставляя щуриться… Высоко над головой протяжно вскрикивали чайки, и даже этим птицам, наверное, «Золотая сколопендра» казалась такой прекрасной и величественной, что они сдерживали свои низменные птичьи потребности и не смели, пролетая над этим судном, гадить на палубу. За бортом, внизу, с обоих боков корабля синхронно двигались два ряда весел, как лапки гигантской многоножки, что придавало судну большее сходство с членистоногим, давшим ему название. Широкие лопасти взбивали морскую пену и поднимали снопы брызг, заставляя «Сколопендру» нестись почти вдвое быстрее той скорости, которую мог придать ей один лишь ветер. А двигатель этот работал на самом дешевом «топливе» — мускульной силе человека. Но не по старинке, как когда десятки гребцов рассаживались на скамьях нижней палубы, берясь за весла. Тут уж в ходу была новая технология — группа матросов, при необходимости, по очереди сменяясь, вращала огромное колесо вала, а уже распространявшийся под палубой хитроумный механизм из шестерней и рычагов приумножал и передавал усилия на многочисленные «лапки сколопендры»…

Все-таки Лауритц решил, что он еще достаточно легко отделался. А ведь мог бы сейчас и колесо крутить, чисто теоретически… если бы ему предложили честно выбрать для себя самую гадкую работу, он назвал бы именно эту. А на его полотерное приключение никто и внимания особого не обратил, видимо, из вежливости. Первый помощник Бертоло, стоявший в это время за штурвалом, вообще кивал понимающе и сочувственно, потому что в положении судового врача мог оказаться каждый. Даже не просто «мог»… некоторые уже и оказались, потому что все-таки нашлись после бессонной ночи люди, нарушившие правило, установленное капитаном Гайде еще перед вчерашним застольем.

Если взялся за что-то — уж сделай это хорошо. Именно этим принципом руководствовались наши герои, олицетворявшие собой сейчас само смирение и покаяние, когда ползали по палубным доскам, отскребая их сперва «буханкой» — прямоугольным камнем, а затем щеткой и уже шваброй до такой степени чистоты, чтобы с них потом можно было есть. Когда работа была уже практически доведена до конца, а домывать осталось сущие пустяки, судовой врач позволил себе отойти в сторонку, присесть, отдохнуть и глотнуть водички, оставив Олли возиться на ступенях, ведущих на мостик… А зря.

От лирических размышлений замечтавшегося и засмотревшегося на одно облачко в небе, немного напоминавшее по форме дельфина, доктора оторвал громогласный красочный мат, дивной песней разлившийся над акваторией, и негромкий, приглушенный грохот, словно упавший мешок. Бедный доктор аж подскочил от неожиданности, обернувшись в направлении источника звука. А источником оказался боцман, который спокойно поднимался на капитанский мостик, но внезапно поскользнулся, совершив в воздухе кульбит, шлепнулся на свежевымытую палубу.

— Как вы? Серьезно ушиблись? — в первую очередь лекарь, разумеется, поинтересовался самочувствием боцмана и облегченно вздохнул, увидев, что мужчина в относительном порядке. — Ничего страшного, нужно сейчас что-нибудь холодное приложить, я разберусь… — уже во вторую очередь Ларри обратил внимание на то, что дощатые ступеньки подозрительно блестят на солнце. Осторожно поелозив по ним ногой, он заметил, что они скользкие, как ледяная горка. — Что здесь произошло?.. — рыжий обратил недоуменный взгляд на Олли. — Ты что-то… сделал с лестницей?.. Что ты сделал?

— Я нашл… нашел у вас в каюте баночку с такой штукой, похожий на воск… Ведь правильно же всё, натирают же полы воском?

— Натирают… — проговорил врач, поражаясь абсурдности сложившейся ситуации. — Только паркет, в доме! Но никому никогда в голову бы не пришло вощить палубные доски!

— Почему вы на меня кричите? — доктор слегка смутился, он ведь, и правда, повысил на мелкую голос… — Почему все всегда меня ругают??? Что ни сделаешь — все всегда получается не так… Но я же хочу, как лучше! Я так стараюсь, мою этот пол… У меня теперь даже руки болят, — девчонка ткнула Лауритцу под нос свои ладошки, на которых после продолжительной работы уже появились водянистые мозоли.

— Между прочим, у меня тоже болит все с непривычки. Но я же не жалуюсь… — вздохнул Ларри, потирая кисти рук. Конечно, он не жаловался, он ведь не был маленькой девочкой… — Бери щетку и стирай давай, пока капитан этого не увидела. Еще не хватало, чтобы мадам Гайде здесь поскользнулась — грех позволить ей переломать такие ноги…

— Так вот оно что значит — подмастерье судового врача, — прокряхтел боцман, потирая ушибленное плечо, — типичный сорванец, который создает травмоопасные ситуации, чтобы люди калечились, а доктору потом работа всегда была… Хех… Хитро! Только лучше бы все-таки юнгой стал. Я всегда это говорил, попомните мои слова…

Судовому врачу пришлось потратить немного времени для того, чтобы сводить боцмана в лазарет и удостовериться в том, что тот не заработал ничего серьезнее обыкновенного ушиба. А возвращаясь к своему подмастерью, Траинен прихватил с собой баночку мази для ее изувеченных мытьем палубы ручонок, чтобы, так сказать, реабилитироваться в глазах девочки за то, что обругал ее только что. В конце концов, она ведь не специально творит то, что творит, а по незнанию и от недостатка опыта, который легко лечится временем, да еще и из самых лучших побуждений… А на палубе он застал следующую картину — Олли, грусть, печаль и обиду которой как рукой сняло, как ни в чем не бывало, мило щебетала с первым помощником.

— Тебе, наверное, интересно, что случилось с моим глазом? — заранее интригуя юного собеседника, интересовался Бертоло, и это почему-то уже совершенно не удивляло Лауритца. Правда, доктор не считал, что история про лишение глаза подходит для ушей маленькой девочки, но раз уж Олли у нас официально девочкой не считается… Да и, к тому же, услышав, какую историю для нее на этот случай припас старпом, Ларри сам не сдержал улыбки, дивясь сочинительским талантам старика.

— Да, интересно!

— Значит, слушай… Случилось со мной однажды такое удивительное приключение. Я спас одну знатную даму, графиню, от злодеев…

— От пиратов? — восхищенно уточнила Олли.

— Пусть будет от пиратов…

— Ой, неужели вы потеряли глаз, сражаясь с пиратами?

— Нет-нет, — рассмеялся старик, — просто потом спасенная мной дама в знак благодарности пригласила меня к себе и предложила угостить кофием. И она такая спрашивает, мол, дражайший Бертоло, а сколько вам ложечек сахару положить…

— Да ладно! Правда, что ли? Неужели графиня сама вас кофе угощала?

— Истинная правда, дитя! Да уж тогда я был помоложе да покраше, чем сейчас — тогда бы и графиня не погнушалась бы в мою сторону посмотреть… Так вот, как сейчас помню, а я ей и отвечаю, — полдюжины ложек сахару! Потому что нечего мелочиться в тот момент, когда только что подвиг совершил. Размешал я свой сахарок, собрался пробовать, замечтался… а ложечку из чашки вынуть забыл! Вот так-то, детонька, вот тебе и мораль — никогда не забывай доставать ложку, когда размешаешь сахар.

Глава 11. Чистота — залог здоровья…

Чистота — залог здоровья…

Морское путешествие пока тянулось строго по графику, вторая неделя сменила первую, а за второй подходила к своему концу и третья… Не сказать, чтобы за это время на «Золотой сколопендре» произошло уж слишком много выдающихся историй, достойных быть непременно занесенными в анналы истории. Но и порассказать было что, а иногда даже и посмеяться над чем… Например, над добрым десятком анекдотических историй про глаз старпома Бертоло, образцами чернейшего юмора, над которым, тем не менее, невозможно не смеяться. Или над тем, как доктор Траинен придумал раз в неделю собирать команду вечерами и читать часовые лекции о гигиене и профилактике заболеваний. В самих по себе основах валеологии, конечно, не было ничего смешного, но забавно то, как на них реагировали некоторые отдельные личности. Например, судовой кок, проявившая неожиданный интерес ко всему научно-популярному, настолько прониклась этим учением, что диагностировала у себя сразу несколько смертельно-опасных экзотических заболеваний. Судовому врачу потом стоило немалых усилий сначала убедить впечатлительную женщину в том, что с ней на самом деле все в полнейшем порядке, а потом и в том, что «здорова, как бык» нужно воспринимать, как завидный комплимент, и это никак не связано с ее «немного широкой костью». А в одну ненастную ночь обнаружилось, что Олли не только страшно боится грозы, но и неслабо страдает от морской болезни. Тогда бедняжку вывернуло прямо на сапоги судового врача. Которые она сама прежде так любовно чистила. И в которых в тот момент как раз, по несчастью, находился сам доктор… В общем, скучать всем было некогда.

Все шло своим чередом, вот и припасы с течением дней постепенно иссякали, и кормежка на корабле стала чуть менее разнообразной и чуть менее вкусной. Матросам было позволено разнообразить свой рацион за счет рыбалки, осуществляемой иногда прямо с борта флейта, а капитаном было решено зайти на ближайший необитаемый островок, лежащий по курсу, и пополнить запасы пресной воды, а возможно и каких-нибудь других даров природы.

В тот день «Сколопендра» бросила якорь у берегов безымянного островка, но матросы не спешили готовить шлюпки для кратковременной высадки на берег. Дюжина человек, не меньше, толпилась сейчас у фальшборта, свешиваясь через него вниз и показывая пальцами в воду. Несколько же из этих зевак, ухватившись за края большой сети, дружно тащили что-то из моря, и это что-то, кажется, не слишком поддавалось.

— Что там? Что там такое, дайте посмотреть! — выкрикивал юнга, выглядывая из-за спин высоких парней. Настоящий юнга, тот, который Луис.

— Русалка, сынок, — со смехом ответил один из моряков, — с во-о-от такенными… — и ладонями показал на себе женские параметры.

— Мне не видно, дайте же посмотреть!.. — еще больше засуетился мальчишка, но когда его, наконец, подпустили к борту, его постигло разочарование. — Тьфу на вас! Не смешно совсем… Нет там никакой русалки.

— Да это лучше, чем русалка, Луи, — ответил другой мужчина, — это — каменная черепаха. Редкий зверь в этих водах, но очень вкусный и сытный. Твоя мамка такой сможет всю команду накормить.

Матросы все-таки совладали с морским обитателем и, с заметным усилием, перевалили через борт на палубу черепаху поистине огромных размеров, которая беспомощно загребала широкими, как лопасть весла, ластами. Панцирь животного еще не успел обсохнуть, и его мокрая поверхность, покрытая узорами, похожими на мраморные, блестела на солнце. А голова, шея и конечности черепахи были словно нарочно выложены затейливой мозаикой из ороговевших чешуек всех оттенков морской палитры.

— Ой, какая славная! — воскликнула подоспевшая к такому зрелищу Олли, присаживаясь на корточки и заглядывая животному в глаза, круглые, черные и блестящие, почти что по-человечески умные. — Я назову ее «Кастрюлька». Теперь у нас здесь будет настоящий домашний питомец? Она ведь будет жить прямо на корабле?

— Ага, будет, — хмыкнул кто-то, — до тех пор, пока нам не захочется черепахового супа.

— Вы что! Для еды у нас есть мясо в бочках… — девочка поморщилась, вспоминая вкус порядком надоевшей солонины, но ради благого дела и спасения жизни малознакомой черепахи она уже была готова кушать всякую гадость, — а ее нельзя есть. Вы посмотрите, какие у нее глаза добрые… — она протянула руку, чтобы погладить по голове «Кастрюльку», с которой за последние несколько минут успела очень сродниться.

— Олли, лучше не трогай ее, — строго приказал Лауритц, без надзора которого самый младший член экипажа и шагу спокойно ступить не мог. — У нее нет зубов, но своим роговым «клювом» она может запросто оттяпать тебе руку. А обратно я руки пришивать не умею, и тебе придется довольствоваться приделанным крюком… или чем-нибудь в этом роде.

— А среди пиратов тебя тогда будут звать… — со знанием дела добавил юнга Луи. — Кстати, как твое полное имя, а то «Олли-Железная Рука» звучит как-то не слишком устрашающе?

Девчонку такой вопрос явно застал врасплох, и она слегка растерянно покосилась на судового врача, который во всех ситуациях должен был ее подстраховывать и прикрывать то ее место, которое вмещало все возможные шила.

— Оливер, я полагаю?.. — доктор пожал плечами и ляпнул первое, что взбрело на ум.

— Оливер-Крюк! — восхищенно изрек Луи. — Ну как, Олли, тебе нравится? Так что теперь смело можешь совать руку в рот черепахе и становиться страшным пиратом.

— А тебя как будут звать? Луис-Язык-как-Помело, или тебя уже так зовут? — беззлобно, но и не без гордости парировала девочка.

— Ну ладно, — не стал препираться паренек, — не хочешь быть пиратом, будь себе лекарем, продолжай сидеть в каюте и возиться с вонючими лекарствами… — и добавил, искоса глянув в сторону судового врача, к которому, в силу его должности, всегда испытывал определенную долю не только уважения, но и благоговейного страха. — Очень хорошая, конечно, профессия, правда.

Когда охочая до любых зрелищ публика вдоволь налюбовалась на чудесного представителя морской фауны, пришло время наконец собираться на берег. Потому как капитан не любила проволочек, зато любила она, как можно было успеть заметить, иногда воспользоваться возможностью ненадолго сменить обстановку и заодно лично проследить за тем, как выполняются все ее поручения. На воду должны были спустить две шлюпки, и матросы уже катили к ним пустые бочки для воды.

— Доктор Траинен, можно мне сойти на берег с остальными? — попросилась подмастерье.

— Ну… Пожалуй, можно, почему бы и нет.

— Но почему? Почему вы мне никогда ничего не разреша… Ой, — Олли уже начала скороговоркой выдавать заранее заготовленную оправдательно-возмущенную речь о том, что доктор не имеет права запрещать ей все на свете, но осеклась, когда до нее дошло, что ответ она получила вовсе не тот, к которому так тщательно заранее подготовилась. — То есть, что это значит, вы меня отпускаете?

— Не совсем «отпускаю», ты ведь не сама там будешь. Но я не вижу никаких причин, по которым тебе нельзя было бы немного побыть на берегу. Тебе с непривычки будет полезно немного прогуляться по суше.

— Так, сэр доктор, какой-то вы уж слишком добренький… Признавайтесь, где подвох?.. А-а-а, я поняла! Пока меня не будет на корабле, из моей «Кастрюльки» сварят суп!

— Из чего?.. Ах, из черепахи… — Ларри рассмеялся. — Да не беспокойся ты, никто ни из кого ничего не сварит… Пока.

— Правда? Честно? Обещаете?

— Правда. Честное докторское слово, — лекарь успокоил девочку, но, когда они уже направились к шлюпкам, добавил еще одну подробность, без которой, в принципе, неплохо было бы обойтись: — Морские черепахи тем и ценны, что их мясо не портится, пока они живы. Их не нужно солить, сушить, коптить или закрывать в бочки. А жить без пищи они могут очень долго, некоторые неделями могут лежать в прохладном трюме, до тех пор, пока не потребуется свежатинка…

— Но это же так жестоко! Вы что, сами хотите есть черепаху? Это бесчеловечно, а я думала, что вы добрый!

— Не хочу тебя разочаровывать, но не ты ли сама сегодня утром ела жареную рыбу, у которой, наверняка, до этого была насыщенная личная жизнь, общественно важная работа и несколько сотен детей?

— Я… Но это — совсем другое дело.

— А, по-моему, нет. В этом мире каждый должен кого-то есть, так природой заложено. Иначе та же самая рыба плодилась бы бесконтрольно до тех пор, пока не засорила бы и не отравила океан…

— Это жестоко…

— Жестоко — это когда целые семьи с голоду умирают. Жестоко, когда пираты топят корабли с ни в чем не повинными людьми…

— Пиратов нужно вешать… так мой папа говорит…

— А вот это уже мне кажется не в меру жестоким, — заметил Ларри. — Кто вообще твой отец? А то мне что-то не очень хочется совершенно случайно встретиться с ним на суше, а, тем более, на море, если ему вдруг придет в голову озаботиться вопросом о том, куда это эдак на месяцок пропала его дочь…

— Неважно! — неожиданно резко обрубила беседу девочка, вмиг «ощетинившаяся», как колючий дикообраз. — Я не хочу с тобой об этом разговаривать.

— С «Вами», — Лауритц поморщил нос и нахмурился, что должно было выражать высшую степень недовольства. — Ты мне пока не коллега, и обоюдно на «ты» мы пока не переходили и не собираемся.

— Бе-бе-бе… — перекривляла девчонка, когда у нее закончились все аргументы, исходящие от разума.

— Не зарывайся, Олли… Иначе я приму меры.

— Какие это меры вы примите?

— Страшные и ужасные.

— О-о-о… Эти вы обещаете принять уже две недели, но я отчего-то их не видела. Вы просто не можете меня наказать.

— Могу. Но не хочу.

— Нет, не «не хотите», а не можете.

— Вот и нет.

— А вот и да!

— А вот и… Да я вообще не буду с тобой спорить. Это не мой уровень.

— Но вы не можете со мной не спорить. И будете.

— Не буду.

— А вот и будете.

— Не провоцируй меня, я страшен в гневе. Вот спроси у капитана Гайде, она видела, как меня легко вывести из себя неприятным поведением…

Но из себя доктор так и не вышел, ни на корабле, ни в шлюпке, ни уже на берегу. Группка из десятка человек, во главе с капитаном, у которой везде был свой персональный интерес, в который она обычно никого особо не трудилась посвящать, пересекла узкую полоску дикого пляжа, на котором оставили одного дозорного для связи с кораблем, и вошла в редкие заросли субтропической растительности. Моряки затянули песню, своим шумом и гамом распугивая и заставляя выпархивать пестрых птиц из окружающих ветвей. А молодежь сначала с энтузиазмом обнесла кусты с непонятными ягодами, росшими вдоль узкой, редко хоженой тропинки, а затем испуганно принялась плеваться и вытряхивать содержимое карманов после скептического замечания судового врача: «На вашем месте я бы этого в рот не брал». Таким образом, буквально через минут двадцать бодрой ходьбы небольшой отряд вышел к первому за долгое время источнику пресной воды, расположение которого можно было безошибочно определить по влажности воздуха и веявшей оттуда прохладе. Когда Лауритц осторожно раздвинул гибкие зеленые ветви, преграждавшие путь, его взору предстало озерцо, простирающееся между извилистыми берегами, до слуха донеслось журчание ручья, ронявшего свои воды с высоты природной каменистой насыпи, а в лицо пахнуло свежестью.

Легко взвалив на плечи пустые бочки, несколько мужчин сразу направились прямиком к ручью, а юнга и пара совсем юных матросов, хоть кто-нибудь из которых вряд ли уже справил свой шестнадцатый день рождения, подошли к «Олли-Железной Руке», которая пока ни на шаг не отходила от судового врача.

— Эй, мелкий! Олли, а пойдем с нами, братишка! — дружелюбно предложили они. — Прогуляемся по берегу, искупнемся, пока бочки катить не припрягли.

«Братишка» бросил умилительно-умоляющий взгляд зеленых глазок на сэра доктора, но Траинен был строг и непоколебим и отрицательно покачал головой. Ну так, еще бы, ишь, чего девчонка удумала, конспиратор недоделанный…

— Н-нет… — промямлила она как можно более «мальчишеским» голосом. — Я, пожалуй, останусь.

— Доктор не пускает?.. Мда уж, строго у вас тут всё… Ладно, бывай.

— Ты мне потом еще спасибо скажешь… — спокойно, и даже самодовольно заметил Ларри, когда мальчишки ушли. — Может быть. За то, что я за тебя головой думаю, пока ты еще до этого не дорос.

— Вы — злюка, доктор, — Олли бесцеремонно пихнула мужчину локтем, — я обиделась.

— На обиженных воду возят. В данный момент это особенно актуально. А ты погуляй пока в пределах видимости, а еще лучше присядь вот сюда… нет, не сюда! Это муравейник… Кстати, понаблюдай вот за муравьями — прекрасный пример организованной работы и образец трудолюбия…

А сам Лауритц, между прочим, сам давно лелеял мечту как следует выкупаться. Он, как моряк, не был лишен некоторых суеверий, но то, что даже мыться лишний раз — плохая примета, такого радикального мнения он никогда не разделял… Найдя у берега уединенное местечко, где дно было не илистым, а каменистым, а в склоне естественным путем образовалось несколько порожков-ступеней, лекарь огляделся кругом, убедившись, что за ним никто не подглядывает, разделся, аккуратно сложил свою одежду на поваленном стволе и вошел в воду. Взяв предусмотрительно захваченный с собой кусок можжевелового мыла, твердого, как камень, и хорошо мылившегося даже в соленой воде, Ларри повел себя довольно предсказуемо — он начал мыться. Нелегко было чистюле-доктору перебиваться без купаний в мягкой, пресной воде, которые на корабле сводились разве что, максимум, к эпизодически-случайным намоканиям под дождем… Так что теперь он с наслаждением намылился, несколько раз окунулся с головой, смывая с себя многодневную грязь и, как говорится, пускай весь мир его подождет…

Проведя ладонями по волосам и пригладив назад тяжелые от воды медные космы, Лауритц вылез на берег. Одной рукой протирая глаза, а другой нашаривая свои вещи на оставленном месте… он не нащупал на шершавом стволе поваленного дерева ничего, кроме шляпы. Разлепив веки, врач убедился, что одежда уже не ждет его там, где он ее оставлял, и лишь треуголка с красным пером сиротливо встречает своего хозяина на назначенном месте. Испуганно оглядев землю и кусты вокруг себя, Ларри не обнаружил пропажи. Но затем, осмотрев пространство с более широким радиусом, он имел возможность лицезреть что-то, подозрительно похожее на его несчастное, стиранное и чиненное по сотне раз тряпье, гордо украшавшее одинокое дерево, стоявшее посреди ближайшей открытой полянки. Также он заметил, что на противоположном берегу в это время на мелководье бесились мальчишки. А с ними и вредная, мстительная девчонка Олли от души веселилась, сидя на плечах у Луиса, в промокшей до нитки одежде, в которой она так и полезла в воду. Ребята играли в «рыцарский турнир», или как там называлась эта забава… Лауритцу было уже неважно. А важно было то, что ему сейчас предстояло, благодаря детской жестокости, которая, как уже неоднократно доказано на практике, просто не знает границ, бегать голышом по лесу. На самом деле, здесь был не совсем лес… но это тоже было неважно.

Когда Лауритц как раз одиноко пробирался к полянке по кустам, в чем мать родила, мокрый, одинокий и беззащитный, нервно сминая шляпу в руках, с ним произошло то, чего он как раз больше всего боялся.

— Кхем!.. Я не помешала? — донесся до него до боли знакомый голос.

— Мадам Гайде?.. — Ларри мгновенно покраснел, как вареный рак, и отчаянно замотал головой, отчего с мокрых волос разлетелись брызги.

— О, сэр доктор, — капитанша стояла меньше, чем в десятке шагов от него, подперев бок рукой и всем своим видом выражая неподдельный интерес. Ситуация явно ее очень забавляла, — я понимаю, что вы всегда хотели продемонстрировать мне свои положительные качества со всех сторон… Но не думала, что вы будете делать это… так буквально.

— Мадам капитан… — пробормотал врач, стыдливо прикрываясь шляпой. — Это не то, что вы подумали… То есть… Прошу прощения, мне так неловко, я бы никогда не позволил себе появиться при даме в таком виде… Но, понимаете ли… моя одежда… — он указал скорбным взглядом на дерево, на котором живописно полоскались на ветру его штаны, рубашка, жилет и даже чулки.

— Подмастерье? — коротко и с пониманием спросила капитанша. Рыжий же печально кивнул. — Уже хотите от нее избавиться? Смотрите — мое предложение все еще в силе. Только скажите, и пинка ей под зад — будет вкалывать младшим юнгой безо всяких ненужных поблажек.

— Нет-нет… я не отказываюсь. Раз такое свалилось на мою голову, значит я, наверное, заслужил… Но… Мадам Гайде, мне неудобно вас просить, да я и не имею права, но раз уж вы оказались тут неподалеку…

Шивилла проявила милосердие. Управившись за несколько секунд, девушка принесла доктору только его штаны и, скомкав их, бросила их ему… или в него, но он, в любом случае, поймал, рассыпаясь в благодарностях.

— Да ладно уж вам, не за что, доктор. Правда, я сюда сама пришла не для того, чтоб посмотреть на обнаженную натуру…

— И мы сделаем вид, что ничего такого не происходило?.. — с надеждой предложил Ларри.

— Ну уж нет. Не сотрете же вы мне память?.. О, да когда вернемся на борт, я еще и в судовой журнал это запишу. Так что если вдруг при виде вас меня или кого-то из старшин вдруг разберет хохот — причина вам известна…

Когда судовой врач собрал с дерева урожай из своих вещей, оделся, поразмыслил немного о смысле выражения «с честью выходить из любой ситуации» и вернулся к берегу, то Гайде там уже не обнаружил. Но это только на первый взгляд… На второй же взгляд обнаружилось, что Шивилла сама совершенно непринужденно совершала заплыв вглубь озерца. Когда-то Ларри уже пообещал себе ничему не удивляться, так что и теперешнее зрелище уже не показалось ему необычным. Но он, все же, замер, следя за девушкой и не в силах решить, идти ему восвояси, чтобы, например, надрать уши Олли (о которой он благополучно временно забыл) или остаться еще ненадолго… А рыжая, достигнув своей невидимой цели на водной глади, тем временем, обернулась и помахала рукой, сделав этот выбор за него.

— Доктор, а ныряйте ко мне! — неожиданно окликнула она врача.

— Нет, спасибо, мадам, — вежливо отозвался лекарь, присаживаясь на нагретый солнцем камень на берегу. Все-таки, как ему подумалось, он ей нравится. Непонятно пока, как именно, но среди других членов команды эта девушка его всегда выделяла, и эта мысль заставила задумчиво-мечтательную улыбку появиться на лице Лауритца. Но на провокации он поддаваться не спешил, потому что уж слишком сложно было в некоторых случаях понять, когда капитан говорит серьезно, а когда издевается, и глазом не ведя, — я, пожалуй, воздержусь пока. Я ведь только что помылся…

— А-а-а, плавать не умеете? — донеслась до его ушей веселая реплика, произнесенная ко всему еще и с нескрываемым ехидством.

— Отнюдь, очень даже умею! — выкрикнул Ларри. Вопрос его чуть ли не возмутил, хотя на самом деле такой нонсенс, как не умеющий плавать моряк, был не таким уж и удивительно редким явлением. Вы можете удивиться, но некоторые люди, шедшие работать на судах, сознательно не учились плавать лишь для того, чтобы в случае кораблекрушения сразу спокойно пойти ко дну, не мучаясь барахтаньем на поверхности и бессмысленной борьбой со стихией… — Но я лучше тут подожду, мадам, с вашего позволения, а то мало ли что… Вдруг у вас ногу судорога схватит — вот тогда я уже сразу брошусь вас спасать.

— Ах, да… Я и забыла — спасать вы мастер!..

Послышались смех и плеск, Шивилла нырнула ловко, как выдра, и проплыла большой отрезок под водой, а затем вынырнула на поверхность и перевернулась на спину, загребая руками. Лауритц отвернулся, сосредоточившись на растущем среди камней цветочке и порхающей неподалеку бабочке… здесь становилось жарковато. Но игнорировать купальщицу он уже просто не мог, когда она, наплававшись вволю, подобралась к берегу и устроилась на каменистом дне почти у самых его ног. Чуть зеленоватая вода покрывала ее по ключицы, а с длинных волос, мокрыми прядями прилипших к плечам, текло ручьями… Русалка…

— Полотенце! — приказала она, отвлекая Лауритца от ассоциативного ряда, уже заставившего его мысленно примерить своему капитану блестящий рыбий хвост. — Разверните, подайте сюда и держите.

Доктор поступил, как было велено, с широким отрезом мягкой чистой ткани, который на вытянутых руках стал импровизированной ширмой между ним и выбравшейся из воды девушкой.

— Только сейчас держите повыше, вот так… А то вот эти пялятся, видите, так, что сейчас окосеют, — рыжая кивнула в сторону матросов, возившихся с бочками вдалеке, но в пределах хорошей видимости, а затем быстро скользнула в широкую сорочку из винно-красного шелка. — Знаете, я более чем уверена, что добрая треть моего экипажа в мыслях мечтает меня поиметь. Мечтать не вредно… Хотя, я их не виню — будь я мужчиной, я сама была бы не прочь затянуть себя в постель, — Шивилла расхохоталась, даже и не подумав хоть бы ради приличия сделать смущенный вид, а ее смеху со всех сторон вторили незримые островные птицы. — А другая треть считает меня своей дочерью… хотя редко когда отцы позволяют дочерям собой командовать, но на «Сколопендре» тогда именно такой случай, — добавила она, продолжая невозмутимо одеваться.

— А третья? — поинтересовался Ларри.

— А третьей — лишь бы деньги были… Они верны мне до тех пор, пока я им плачу. Но никто пока не мог предложить им лучших условий, чем я.

— Интересное дело, мадам капитан… Хотелось бы узнать, а меня вы к какой категории относите?

— Даже не знаю, сэр доктор… Сложно так сразу решить. Но для того, чтобы быть моим отцом, вы явно слишком молоды.

— Но и «пялиться» на вас я тоже не буду, так вы думаете, судя по вашему поведению, да?.. — лекарь опустил полотенце, а Шивилла слегка оперлась на мужское плечо, надевая сапог и заправляя в голенище узкую штанину. А Траинена тем временем одолевало желание докопаться до истины. Он не обманывал самого себя — ему приятно было находиться подле прекрасной капитанши, но быть при этом чем-то вроде «любимой табуретки»… не унижает ли это его достоинство?..

— Пф-ф-ф… А на что вам там смотреть? — фыркнула девушка. — Вы же, в конце концов, врач, вас там ничем, должно быть, не удивить. К тому же, я думала, что вам это и не должно быть интересно.

— В каком это смысле, мадам?..

— Да в прямом. Вы ведь, вроде как, вообще не по этой части, доктор. Не по женской.

— Что-то я не совсем понимаю, что вы имеете в виду…

— Ой, да бросьте, Траинен. Прекрасно вы все понимаете. Вы ведь такой… маленький, такой весь вежливый, манерный, аккуратный… Не курите, пьете без особого энтузиазма, матом не ругаетесь… От вас, вон, даже пахнет как-то… — Шивилла приблизила лицо к лицу молодого человека и задумчиво принюхалась, — мылом! Вы же и сами не хуже меня знаете, как обстоит дело с женщинами в море. Долгие месяцы без дамского общества… волшебных русалок ведь на всех не напасешься, верно, док?.. Ясное дело, что на флоте ребята Это Дело практикуют, при чем не так уж и редко…

— Неужто вы могли подумать, что я такой??? — тут уж одно из двух. Или Шивилла Гайде была, с позволения сказать и тысячу раз извиниться, непроходимой тупицей в области психологии и совершенно не разбиралась в людях (что само по себе было бы очень странно, так как непроницательный капитан обычно далеко не уходит с командой, которую набирает собственноручно), или она нахальнейшим образом издевалась над судовым врачом. Ее предположение показалось молодому мужчине настолько абсурдным, что он даже не почувствовал себя обиженным и оскорбленным, хотя имел на то полное право.

— А неужто вы не такой?.. — поинтересовалась красавица не только с явным вызовом, но и с необычной мягкостью в голосе, снова склонившись к Лауритцу так, будто что-то вынюхивала. Он даже ее теплое дыхание ощущал на холодной после купания коже…

— Это был вопрос или предложение? — Ларри гордо поднял голову и посмотрел Шивилле прямо в ее яркие изумрудные глаза. Будучи в штанах, он вообще чувствовал себя на порядок уверенней. — Или вы, мадам, как всегда педантичны и требуете предоставить вам убедительные доказательства?.. — доктор перевел взгляд на ее алые губы… так близко, такие манящие, влажные, приоткрытые в легкой полуулыбке…

— Кэп! — раздался вдруг крик запыхавшегося матроса, примчавшегося со стороны берега. Гайде тут же отпрянула от своего маленького манерного доктора и приняла самый обычный, строгий, невозмутимый, даже немного надменный и холодный вид, словно всегда так и стояла. — Капитан! К нам стремительно приближается судно! Без опознавательных знаков…

Глава 12. Если на палубе лежит черепаха, значит, она обязательно выстрелит

— А где..?.. — испуганно выдохнул Лауритц, спохватившись тогда, когда уже заскочил в шлюпку, которую оттолкнули от берега.

— Вот где! — раздраженно отрезала Шивилла, ткнув пальцем в сторону второй шлюпки, которая только собиралась отчаливать и именно в которую садилась Олли, якобы уже забытая и потерянная судовым врачом. — Растяпа…

Матросы подналегли на весла, подстегиваемые гневными замечаниями капитанши о том, что они гребут, как школьницы на воскресной прогулке, и расстояние между лодкой и флейтом стало стремительно сокращаться. Капитан Гайде стояла на самом носу шлюпки, поставив одну ногу на борт, всей своей позой устремившись вперед, словно так она могла ускорить движение. Сосредоточенно сощуренные зеленые глаза были направлены вперед, в сторону дражайшей «Сколопендры», на заднем плане которой уже в опасной близости четко вырисовывалось незнакомое судно. Относительно некрупное, с треугольными парусами на трех мачтах, оно летело, как трехкрылая чайка, и явно шло не просто к берегу, а на сближение с красивым торговым судном.

— Готовьте пушки!.. — прикрикнула капитанша, взбираясь по забортному трапу, как только ее рыжая голова показалась над фальшбортом.

— Пушки уже готовы, капитан. Искупалась? — с легкой улыбкой, скорее не на лице, но в голосе, поинтересовался первый помощник, подавая девушке руку и глядя на ее мокрые волосы.

— Иди ты к чертовой бабушке, — довольно добродушно ругнулась Шивилла, принимая руку старика. Вряд ли она позволила бы кому-нибудь другому помогать себе взобраться на борт и лишь посмеялась бы над подобными попытками. Но с Бертоло у нее были совершенно другие отношения, это давно понятно, судовое руководство семейного типа… — Сигнальте им, пускай покажут свой флаг. Если что не так — давать первый, предупредительный выстрел в воду, — скомандовала она, принимая услужливо поданную ей старшим помощником подзорную трубу и прикладывая оптический прибор к глазу. — Вторая шлюпка с нашими людьми уже подошла? Якорь выбирать!

На палубу тем временем выкатили зеркальный семафор и просигналили приближавшемуся судну. В ответ на зов со «Сколопендры» безымянный корабль поднял белый флаг.

— Ха… белый флаг… — констатировала Гайде, хотя этого, пожалуй, невозможно было не заметить даже невооруженным глазом. — Что-то не верится мне, что они потерпели бедствие. Судно хорошее, сразу видно — быстроходное, несется под всеми парусами… Хотя, осадка совсем небольшая, — продолжала она сообщать факты, наблюдаемые в подзорную трубу, — оно было бы идеальным для прибрежных маневров, но увидеть такой тип так далеко в открытом море немного странно. Ставлю девять из десяти, что это пираты.

— И что ты предлагаешь делать?

— Я бы сделала холостой выстрел, а если бы они не изменили курс, жахнула бы одним пушечным залпом. В целях профилактики — пускай знают, с кем имеют дело.

— Шивилла, белый же флаг… — напомнил ей старпом.

— Ну и что с того? Флаг можно поднять любой. А я не хочу рисковать ни товаром, ни, тем более, кораблем.

— Конечно, можно. Но вдруг они и правда потерпели какое-то бедствие? Даже если это пираты. Помни, что если все будут рубить с плеча, как и ты, то и нам в море рано или поздно никто не подаст руку помощи, потому что мы покажемся «какими-то подозрительными». А «жахнуть» мы всегда успеем, впрочем, как и они, когда подойдут на достаточное расстояние. Они же, я полагаю, тоже вооружены, хоть и полегче нашего? Ну вот…

— Ты что, предлагаешь им поверить?

— Нет. Я не верю им ни капли. Просто советую тебе не поступать опрометчиво. Смирись, Шивилла, на этом ходу они нас уже обыграли — застали врасплох, так что, в лучшем случае, мы, разве что, просто разминемся.

Рыжая капитанша сжала и разжала кулак, скрипнула зубами и снова вооружила глаз подзорной трубой.

— Ах ты ж… Мать моя каракатица!

— Что такое?

— Там на корабле, их капитан… — с палубы приближающегося судна Шивиллу в подзорную трубу точно так же разглядывал один подозрительно знакомый человек, — один хрен из порта, с которым я познакомилась в день перед отплытием. Он тогда повесил мне на уши много славной лапши, но вряд ли он специально решил догнать меня, чтобы продолжить свои заигрывания… Эй, Траинен! Где этот доктор? Идите сюда, доктор, смотрите.

Судовой врач, спотыкаясь, подлетевший к мадам Гайде, взял предложенную ему трубу.

— Помните, когда вы мне притащили свой веник? — она даже хранит в памяти тот день, когда он подарил ей букет… как это мило. — Я тогда стояла на причале и разговаривала с одним моряком. Смотрите внимательно, это ведь он?

— Он… — подтвердил Ларри. Очень смешанные эмоции возникли у него тогда, когда он узрел на палубе того самого высокого мужчину в странной шляпе с плюмажем из меха. «Лисохвостым» тогда прозвал его про себя Лауритц, и теперь это прозвище всплыло в его памяти.

— Черт… Дайте сюда, — пробормотала Шивилла, и выдернула подзорную трубу из рук лекаря с таким раздражением, словно он взял у нее этот прибор без спросу. — Черт! Вот же сукин сын! Это я уже не вам, доктор… Они просят разрешения подойти ближе, для сцепления кораблей… Пошлите их на… А, впрочем, словами это долго набирать. Сигнальте отказ!

Как же медленно тянется время в ожидании чего-то неприятного, но неизбежного… «Сколопендра» подняла паруса и сдвинулась, разворачиваясь на месте, «неопознанный» в это время стремительно рассекал водную гладь, преодолевая один десяток метров за другим. Тем не менее, почти всем сейчас казалось, что корабли двигаются, как черепахи… За это время капитан Гайде успела вооружиться саблей и зарядить пистолет, многие тоже от нее не отставали, заранее побеспокоившись о собственной безопасности. Кстати, единственным, пожалуй, кто сохранил в этой ситуации флегматичное спокойствие и хладнокровие, была морская черепаха, которую так и бросили благополучно на палубе. Рептилии-то и положено было быть хладнокровной…

Наконец, вражеский корабль (а назвать его «дружеским» язык как-то не поворачивался), приблизился настолько, что его можно было созерцать, как на ладони, и встал параллельно золотой красавице. Его команда столпилась на палубе у борта, но пока не проявляла никакой активности, то есть не осуществляла каких-либо боевых приготовлений. Посторонившись, моряки пропустили вперед своего капитана, который полушутовским жестом снял с головы широкополую шляпу и помахал «соседям».

— Приветствую, мадам капитан! — выкрикнул он, сложив ладони рупором у рта. — Рад вас видеть! Снова!

— Я вас — нет! Чего вы хотите?

— Переговорить.

— Вы терпите бедствие? — капитаны «секретничали» так, что у близстоящих закладывало уши.

— Скорее нет, чем да… Не совсем!

— Тогда нам не о чем разговаривать. Идите своим курсом!

— Не могу! Я гнался за вами с самого порта. Позвольте сцепить корабли!

— А черта лысого не хотите?

— Не хочу! Я вышлю парламентера — дело щекотливое, мадам!

— Только чтоб безоружного, по всем правилам! Даю вам четверть часа!

Уже через несколько минут «неопознанный» посадил в шлюпку двух человек, один из которых должен был подняться на борт к рыжеволосой капитанше. Только вот «Лисохвостый» сам не соизволил явить свою персону, а, судя по всему, послал своего первого помощника или кого-то из «офицеров»… Это решение сразу стало очередным жирным минусом ему в репутацию, так как, по-хорошему, он должен был идти на переговоры сам, если желал добиться положительного результата в своем «щекотливом», из ряда вон выходящем деле. Разве что он отправлял гонца с таким предложением, после которого тот рисковал уже не вернуться обратно в целости и сохранности. Так что же должно было настолько не понравиться Шивилле?..

«Парламентера», нарочито помахивающего лоскутом белой ткани, обыскали на предмет наличия спрятанного оружия и, удостоверившись в том, что он чист, допустили к капитану.

— Многоуважаемая капитан Гайде. Мой командир передавал вам нижайший поклон. Обычно он никогда не идет на уступки, но вы ему глубоко симпатичны. Поэтому он решил сделать вам уникальное, взаимовыгодное предложение… — чинно начал он, подглядывая в бумажку, где ему предусмотрительно расписали ключевые фразы для «охмурения».

— Я вас внимательно слушаю, — сухо процедила капитанша сквозь зубы.

— Я думаю, вы и так поняли, с кем имеете дело… — мужчина прокашлялся и на полсекунды отвернулся, его глаза забегали. Видимо, он побаивался Шивиллу, но своего кэпа боялся больше, поэтому продолжал добросовестно ломать эту комедию. — Вы разрешите нам абордажное сцепление и беспрепятственно позволите взойти на борт. Весь экипаж вашего корабля в это время должен быть построен на верхней палубе, а мы в это время осмотрим трюмы. В Порт-Каллат вы прихватили лишнего… Мы поищем и заберем то, без чего вы и так прекрасно обойдетесь.

Те, кто хорошо знал Шивиллу Гайде и умел читать ее эмоции по лицу, не отличавшемуся чрезмерным разнообразием выражений, сейчас понимали, что с каждой секундой ее гнев возрастает в геометрической прогрессии. Если бы пират, делавший сейчас девушке такие нескромные предложения, это тоже понимал, то сам бы поспешил прыгнуть за борт, пока его туда не вышвырнули собственноручно. Но он этого не видел или не хотел видеть, поэтому продолжал.

— Ваш капитан так щедр, — высказалась рыжеволосая так, словно «так щедр» было новоизобретенным матерным словом. — Ладно, предположим на секунду, что я согласилась. Что же такой джентльмен собирается предложить мне взамен?

— Жизнь, — ответил переговорщик. Это должно было прозвучать гордо и уверенно, но его голос сорвался, и должного эффекта не получилось. — Ни вы, ни один член экипажа не пострадает. Ваше судно тоже останется нетронутым. Мы просто возьмем то, что считаем своим, и уйдем. Мы вернемся на северо-запад, а вы идите, куда шли — на юг. Нам не по пути.

Если бы взглядом можно было убить, то мужчина, произнесший только что такие слова, был бы уже мертв. Шивилла бы мгновенно, на месте испепелила бы его своим холодным, изумрудным огнем… Но такое невозможно, а если и возможно, то рыжая такими способностями не обладала. Так что она просто всем своим видом сейчас вызывала у собеседника безумное сердцебиение, повышенное потоотделение и прочие расстройства.

— А когда, — даже не «если», а именно «когда», — я откажусь?

— Мы ожидали этого, капитан Гайде… Если вы откажетесь, будет бой. Мы к нему хорошо подготовились.

— Готовы к бою? — капитанша вдруг коротко рассмеялась. — Да мы тоже тут не клуб вышивальщиц, если вы заметили. Ваш кэп рассказывал мне, что его судно мельче и хуже моего. Теперь я и сама вижу, что он не заискивал… Ваш корабль хорош, но на «Сколопенде» вдвое больше орудий, да и другие сравнения не в вашу пользу. Моя девочка разнесет вас в щепки с двух залпов. При всем желании аналогичных повреждений вы нам не нанесете… Да вы и до абордажа можете не дожить.

— Этого мы тоже ожидали… — ответил пират, облизнув пересохшие губы, и тоже довольно неожиданно и совсем нехорошо усмехнулся. — Только вряд ли вы захотите нас топить. Дело решит только благородная дуэль… команда на команду.

— Я похожа на такую благородную? — спокойно полюбопытствовала Шивилла.

— Да, достаточно похожи. Для того, чтобы… — мужчина развернулся и поднял руку. Стоявшие рядом с ним люди Шивиллы настороженно напряглись, но после того, как тот подал какой-то знак на свой корабль, из его трюма показались какие-то люди… Каждый, чей взгляд был сейчас прикован к пиратскому трехмачтовику, с удивлением и негодованием обнаружил, что на палубу вывели с два десятка… детей. Обыкновенных, напуганных детей, кажется, всё мальчиков в возрасте примерно от восьми до двенадцати лет…

— Вот подонки… — прошипела девушка. Это все существенно усложняло дело, на такое она не рассчитывала и не подписывалась. — На невольничий рынок везете?

— Вы же не захотите ни за что, ни про что загубить невинных детишек? А у нас ведь еще есть, это не все… Это наш кэп — многодетный отец, — заискивающе поинтересовался слегка осмелевший переговорщик, проигнорировав вопрос Гайде, лишь только та перестала, наконец, сверлить его взглядом и временно переключилась на пиратского капитана. — Ничто не мешает вам, конечно, отклонить наше гуманное дипломатическое предложение… Можем разойтись и стреляться из пушек, как дикари, так вы хотели? Ну так как, капитан Гайде? Или будете умницей и пустите нас все-таки в гости?..

— Идите в гости к морскому дьяволу! — прорычала Шивилла, метнув глазами очередную порцию молний. — Своему капитану передай, чтобы он свои предложения засунул себе в хитрую лисью задницу и с десяток раз там прокрутил! Шивилла Гайде не идет на переговоры с пиратами, дань никому не платит, и еще никому никогда не удавалось заполучить хоть одну бусинку из моих сокровищ, — далее последовала тирада из совсем уж непечатных слов, самыми приличными из которых были «червь гальюнный» и «китовое дерьмо». Пожалуй, сказано это было так громко, что «Лисохвостый» сам должен был это хорошо слышать…

Весь экипаж «Золотой сколопендры», ставший зрителем этой отвратительной сцены, уже был на взводе. Одни так и стояли рядом с пушками, кто-то нетерпеливо поглаживал рукояти ножей, сабель и пистолетов, а кто не располагал оружием, у тех просто уже чесались руки дать в рынду мерзким пиратам — это все капитанское настроение передавалось воздушным путем. Всех и каждого угнетала известная неизвестность — все понимали, что боя не избежать, и начаться он может в любую минуту, но вот когда именно и в какой именно форме — знать не дано… Рыжекудрая капитанша же выругалась всласть и уже шагнула на пришлого пирата, чтобы от слов перейти к действиям.

— Эй, потише!.. Я же безоружен! Парламентеру нельзя наносить вред, это не по понятиям!

Шивилла презрительно скривилась, когда взрослый мужчина попятился от нее, как маменькин сынок от ремня. Она разжала кулак и открытой ладонью залепила ему неслабую затрещину. В следующее мгновение двое матросов «Сколопендры» уже схватили его под белы рученьки и, несмотря на сопротивление, выкинули горе-переговорщика за борт, где его уже должен был выловить из воды приятель на шлюпке. Живого, без единой капли крови, как и положено законом.

Не успели стихнуть плеск и ругань внизу за бортом, не успели еще на трехмачтовом разбойничьем судне люди встрепенуться, как в воздухе разнесся громогласный приказ Шивиллы:

— К бою приготовиться!!!

А пираты спустили белый флаг, подняв вместо него кроваво-красный, со скрещенными саблями. Вот, спасибо, а то и без этого трудно было догадаться…

Ларри рефлекторным движением ощупал свои карманы в поисках часов. Отчего-то ему вдруг резко захотелось узнать, что же за недобрый час сейчас, и засечь начало боя… Но сделать этого, по понятным причинам, он не смог. Хотя краем глаза он заметил, что на свои карманные часы посмотрела и капитанша… но сейчас было явно не время лезть к ней с вопросами. Судовой врач был, мягко говоря, слегка растерян, он не смог сразу сообразить, куда ему сейчас себя деть, чтобы ни у кого под ногами не мешаться, под руку не попасть, оказаться максимально полезным да еще и, очень желательно, в живых остаться… Он чуть на месте не подскочил от неожиданности, когда кто-то коснулся его руки. Но это оказалась всего лишь его девчонка-подмастерье. До этого она Траинена усиленно избегала, но страх перед пиратами, наконец, пересилил страх перед надранными за детские шалости ушами.

— Доктор?.. Это пираты? — Лауритц кивнул. — Мне страшно…

— Мне тоже…

— Я боюсь, они меня заберут…

— Не заберут. Ты сейчас пойдешь и спрячешься, тебя не найдут. А корабль им не захватить… я на это очень надеюсь.

— Я спрячусь… А вы, вы тоже?

— Нет. Этот выход — только для женщин и детей. А я остаюсь, мне нельзя… Иначе я буду последним трусом. Трус — не тот, кто испугался, трус тот, кто сбежал.

— Но…

— Никаких…

Палуба «Золотой сколопендры» сотряслась от удара, когда два корабля резко столкнулись бортами. Пираты забросили абордажные кошки, вооружились баграми и крепко сцепили суда, вынужденные временно стать полем боя. И тут началась настоящая суматоха…

— Луи! — судовой врач ухватил за руку и выдернул из суетящейся толпы юнгу. — Бери мелкого и беги к матери. Ты еще слишком юн для сражений, но ты должен позаботиться о тех, кто сам о себе позаботиться не в состоянии. Отсидитесь в трюме, но не слишком глубоко, иначе, если они решат нас все-таки расстрелять… Короче, на тебе ответственность за две жизни, не считая своей собственной!

— Есть, сэр доктор!..

Удивительно было наблюдать то, как обычно бесшабашный мальчишка-сорванец вмиг посерьезнел и с готовностью, беспрекословно подчинился приказу. Несмотря на то, что доктор сам не был с точностью уверен в том, имеет ли право здесь и сейчас приказывать… Луи и Олли скрылись с верхней палубы, а Лауритц остался один. Вокруг него сейчас кипели действия, раздавались крики, капитан и первый помощник пока еще раздавали приказы, пираты, полезшие с вражьего корабля на «Золотую сколопендру», были встречены сталью и свинцом… но доктор, тем не менее, был совсем один. Он невольно отступил от борта вглубь палубы, как ему казалось, подальше от основного фронта сражения… В его рыжей голове роились недобрые мысли, и какой-то назойливый голосок нашептывал рассуждения о том, что же этот совершенно неприспособленный к военным действиям, даже просто безоружный олух забыл здесь, в гуще событий?.. Ларри как раз внезапно пришло на ум, что он когда-то, где-то, в каком-то уставе ведь читал, что судовой врач освобождается от обязательного участия в сражениях… да, кажется, именно так там и было написано… Но от размышлений его оторвали весьма грубо и неприятно.

Когда доктор почувствовал, что кто-то, подкравшийся со спины, схватил его сзади, было уже поздно. Он ощутил лезвие ножа на своей шее… тупое — нажим небольшой, а кожу оно при этом не режет. Если бы хотели убить, то полоснули бы сразу со всей силы, так чего же ждут, зачем запугивают?.. На это тут же ответил мужской голос, прилагавшийся к руке, державшей нож.

— Доктор? Не рыпайтесь, доктор, вам же хуже будет… — Лауритц не мог сейчас рассмотреть говорившего и ничего ему не ответил, только засопел, пытаясь выкрутиться из цепкого захвата и хоть ненамного, но отдалить лезвие от своего горла. Безуспешно… — У меня к вам деловое предложение, доктор, — продолжил наглый пиратский голос прямо лекарю в ухо, — у нас на корабле, к прискорбию, нет судового врача. А скоро он очень понадобится, вне зависимости от исхода боя. Предлагаю сдаться в плен и присоединиться к пиратской команде. Сколько вам платила рыжая бестия?.. Мы предложим вдвое больше.

— А черта лысого не хотите?! — ничего оригинальнее, чем просто повторить недавно сказанные своим капитаном слова, Лауритц не придумал. Но они и так прекрасно выражали то, что он думал в данный момент.

— Глупо, доктор… — заметил пират, но, кажется, не успел договорить фразу, так как получил локтем по печени. — Негоже… пропадать специалисту… — прохрипел он, когда между ними уже завязалась борьба, — но, если вы не с нами, то ни с кем.

Ухватившись за нож, норовящий покромсать докторскую шейку, рыжий почувствовал, как по его руке что-то потекло, лезвие стало противно скользким… Все-таки оно было не таким тупым, каким показалось на первый взгляд, и оставило на ладони длинный порез. Кто сказал, что медленный танец — это только для влюбленных парочек?.. Вот, пожалуйста, двое мужчин сейчас тоже очень неплохо почти танцевали, почти обнявшись… Без музыки, в такт, отбиваемый пульсом в ушах, соревнуясь за право, кому же вести. Шаг в сторону, шаг назад… И они потеряли равновесие, повалившись на палубу.

Лауритцу повезло — он сразу подскочил на ноги, а противник этого сделать не смог. Развернувшись, Ларри обнаружил, что имел дело с тем самым первым помощником… то есть, злосчастным парламентером, неважно, кем тот до этого служил на пиратском корабле, но теперь, вполне вероятно, за все провалы его понизят в должности (если вообще в живых останется). Потеряв всякое преимущество, но все еще пытаясь подняться на ноги, тот бормотал что-то приблизительно о том, что на палубе тут набросали «чертовых мешков»… Но каково было удивление пирата, когда тот понял, обо что он на самом деле споткнулся, и заметил, что едва не оседлал гигантскую морскую черепаху. Флегматичная черепаха, и так много чего сегодня натерпевшаяся, была, в свою очередь, очень недовольна таким раскладом событий и цапнула злодея за ногу повыше щиколотки. И, судя по тому, как тот заорал, пытаясь наотмашь вонзить лезвие в каменный панцирь (что закончилось плачевно для ножа, но не для черепахи), челюсти у морской обитательницы действительно были сильными и крепкими.

В лучшее, более спокойное время Траинену обязательно пришла бы на ум пара острот про этикет деловых переговоров, но сейчас он не придумал ничего лучше, кроме как просто возблагодарить небеса и черепаху.

— Спасибо… Кастрюлька. Теперь я точно не стану тебя есть.

— Чего?..

— Ничего. Я не тебе, — Ларри быстро обыскал корчащегося от боли пирата, конфисковал у него очень неплохой кремневый пистолет и проверил, что тот заряжен. — Я не хочу в тебя стрелять. Но я выстрелю, если потребуется, — холодно проговорил рыжеволосый лекарь, нацеливая дуло на жертву черепахи. — Вставай и за борт, живо. Живо!

Морской разбойник решил не испытывать судьбу — редко когда тебе попадается настолько благородный противник, и лучше не проверять лишний раз его доброту и не вынуждать стрелять… Опираясь о подручные предметы, он кое-как встал и, сильно подволакивая прокушенную ногу, попятился спиной к противоположному борту. Лауритц же не сводил с него глаз и не опустил руку с пистолетом до тех пор, пока пират самостоятельно не эвакуировался за борт.

Пусть это совершенно ненаучно, и быть такого не может, но сердце у Ларри сейчас явно подскочило и бешено колотилось где-то под кадыком, а он тщетно пытался как-то, что ли, сглотнуть его на положенное место… Порезанной рукой он почесал затылок, нечаянно пачкая рыжие кудри кровью, и обнаружил, что уже посеял где-то головной убор. Где-то потерял, а где-то сразу приобрел… В целой, не раненой ладони теперь приятной тяжестью лежал пистолет… Может быть, зря он не выстрелил, это милосердие могло еще не лучшим образом аукнуться в ближайшем будущем. Хотя… случайностей в жизни не бывает, и если кто-то в какой-то определенный момент поступил именно так, а не иначе, значит, это было для чего-то нужно. Что ж, теперь господин судовой врач был не так уж беззащитен, и ему просто положено было послужить родному судну и капитану…

Кстати, о капитанах. Когда первая волна абордажников уже рассредоточилась среди людей «Золотой сколопендры», на атакуемое судно изволил ступить сам пиратский капитан, а его уже лично привечала Шивилла Гайде.

— Извините, что я к даме и без цветов!.. — донесся не ему адресованный оклик до ушей лекаря, прежде чем люди не сомкнулись, заслоняя собой сцену выяснения отношений между двумя капитанами.

Затем на «арене» показались и другие действующие лица… События, с молниеносной быстротой разворачивающиеся сейчас на палубе торгового флейта, очень мало походили на красивые постановочные бои, которые можно увидеть на театральной сцене или на арене цирка. Народ, вооруженный кто чем попало (а попало, как вы понимаете, далеко не каждому по доброй сабле да по паре пистолетов, даже пиратам, что бы там не рисовали иллюстраторы книг про морские приключения), дрался один на один, двое на одного, трое против четверых и, что называется, «стенка на стенку». Были тут и бойцы, у которых многому можно было поучиться, но также на поле боя Лауритц оказался не единственным, кто выглядел немного потерянным… Сколопендровцы преобладали количеством, но не качеством боевой подготовки. Потому что, как ни крути, больше половины из них были простыми матросами, нанимавшимися на судно тягать канаты да катать бочки, а не сражаться с пиратами… И это было очень прискорбно.

Также прискорбно было видеть знакомые лица, искаженные гневом, страхом или болью. Понимать, что сейчас, возможно, рискуют погибнуть практически ни за что твои товарищи, с которыми ты буквально полдня назад грыз сухарики и смеялся над глупыми анекдотами за кружкой кипятка, а сейчас ты уже при всем желании не сможешь им помочь, каждому… Вот, например, у фок-мачты развернулась следующая сцена — какой-то толстяк едва ли не вплотную нацелил пистолет на беззащитного пожилого человека. Ладно уж… не совсем беззащитного — старпом Бертоло был вооружен и, несмотря на свой возраст, был еще хорош в бою, о чем свидетельствовала его рука по локоть (не фигурально, а очень даже буквально выражаясь) в крови, при том, что на нам самом не было еще ни царапинки. Но что он мог поделать саблей против пистолета?.. Воздух прорезал выстрел…

И пират грузно осел на палубу. А к приятно удивленному первому помощнику подлетел судовой врач, на ходу сдувая струйку порохового дыма с замка своего нового оружия.

— Вы в порядке?..

— Я-то?.. Да, вроде, жив, сынок… Чего нельзя сказать вот об этом.

Еще секунд пять разбойник хрипел и булькал, содрогаясь на палубных досках и рефлекторно зажимая кровоточащую рану на жирной шее. Пуля прошила ему прямо второй… или даже третий подбородок и раздробила один из шейных позвонков.

— Он… мертв, — констатировал врач и нервно сглотнул. Нет, его не пугал вид смерти, крови и увечий. Его, конечно, волновало то, что он только что убил человека, но в данный момент у Лауритца пока не было возможности как следует осознать это и прочувствовать. Сейчас его просто удивило то, что распростертый перед ним окровавленный пират был тем самым свином, с которым они когда-то повздорили в переулке у маленькой, уютной портовой таверны…

— Мертвехонек… — подтвердил старпом, ободряюще похлопав Ларри по плечу и заглянув ему в лицо. — Спасибо, друг. Это был отличный, меткий выстрел. И чистое убийство…

— Не за что… Я подозреваю, на моем месте вы сами сделали бы то же самое.

— Правильно думаешь, доктор Ларри… У тебя патроны есть?

— Нет… Это, вообще, как бы не мой пистолет… был.

— Ясно. Если бы я свой заряжал порасторопнее, то не оказался бы в такой ситуации, из которой ты меня так ловко выручил… Держи! — Бертоло усадил рыжего за импровизированную баррикаду из бочек, сам сел рядом и вложил в руку лекаря несколько патронов.

— Шпашибо… — отвечал Ларри, уже надрывая зубами бумажную капсулу с порохом.

Следующей жертвой судового доктора практически тут же стал какой-то парень, пытавшийся вскрыть люк в трюм… Ему это не удалось, еще бы, тут уж не до замков и засовов, когда у тебя в бедре застряла пуля.

— Эх, а в первый раз ты пометче стрелял… — не замедлил заметить старик.

— Да я туда и целился, — вспыхнул Ларри. — Между прочим, этого я убивать и не собирался.

— А зря. Все равно ж наши добьют, если он им попадется…

— А зря… Вот я бы на вашем месте взял бы хоть одного пленного. Пускай бы хоть кто-то смог объяснить, что за… такое здесь происходит.

— О, да ты, оказывается, стратег…

И тут все те, чьи умы до этого были заняты составлением стратегических планов, переключили внимание на вновь открывшуюся картину. Враждующие капитаны сейчас фехтовали около мостика. Шивилла Гайде в данный момент старалась как следует надрать зад тому, кто заварил весь этот сыр-бор… пираты должны были иметь на этот счет несколько иные мысли, но экипаж-то «Сколопендры» думал именно так. И сцепились они не на шутку, даже искры летели от клинков… Кто-нибудь из них давно б уже кого-нибудь убил, не будь силы практически равны.

— Я сразу положил глаз на этот корабль… — донеслись до судового врача обрывки реплик. — И я с удовольствием обыщу все твои трюмы…

Рыжая бестия огрызнулась на повышенных тонах, обрушивая на мужчину новую серию ударов. Можно было примерно догадаться, что она хотела этим сказать…

— И что ты только взялась защищать, глупая женщина? — интересовался неуемный «джентльмен», совсем не по-джентльменски усиливая напор атаки.

— Не называй меня женщиной!!!

А вот тут он явно сам нарвался. Одним взмахом сабли Шивилла выбила оружие из рук соперника, а следующим движением с прекрасной амплитудой нанесла ему удар ногой, отчего тот кубарем скатился со ступеней трапа, очутившись ниже девушки — в самой стратегически невыгодной позиции. Он мог уже считаться поверженным… пожалуй, если бы эти события разворачивались в каком-нибудь приключенческом романе, на этом можно было бы поставить точку и еще какую-нибудь красивую завитушку. Но, на самом деле, пиратский капитан, быстро придя в себя после удара, выхватил пистолет.

— Нечестная дуэль… — заметила рыжая с таким спокойствием, будто бы замечала мужчине, что после ночи обычно наступает утро, сама уже нацеливая на него сверху вниз своего огнестрельного друга. Впрочем, известно, что кремневые пистолеты — штука капризная, осечку может дать тогда, когда ей вздумается, так что каждый из капитанов, наверное, сейчас свято верил в то, что у другого не выстрелит…

— А для пиратов… — начал «Лисохвостый».

— … все средства хороши! — они, не сговариваясь, хором завершили эту поговорку, и в следующий момент раздалось два выстрела, практически слившихся в один. Еще какая-то доля секунды, и Шивилла выронила свой пистолет, упавший на палубу со стуком, которого уже не было слышно…

До Траинена, который до этого наблюдал эту сцену, простите за тавтологию, как на сцене, только что, кажется, дошло, что это не театр. И вот эта прекрасная молодая женщина, стрелявшаяся с пиратом, не какая-нибудь столичная актриса, а его дражайшая мадам-капитан… Мгновенно выйдя из ступора, Ларри бросился к ней.

— Мадам капитан! — выкрикнул он, оттолкнув кого-то со своего пути и подбегая к девушке. — Мадам… Вас ранило?

Шивилла была если не ранена, то явно немного дезориентирована и сбита с толку. Она стояла, не шелохнувшись, прижимая левую руку к плечу правой и переводя недоумевающий взгляд со своего пистолета, безвольно оброненного на палубу, на судового врача, на мачту за своей спиной, в которую только что вошла пуля, а затем снова на доктора… Выглядела она явно озадаченной, а в глазах читался вопрос, мол, как же так, как такое досадное недоразумение могло произойти с Шивиллой Гайде, неужели она проиграла такую нелепую дуэль?

— Нет… — негромко проговорила она, остановив, наконец, свой блуждающий взгляд и незаметно становясь снова самой собой. Окончательно удостоверившись в сигналах, подаваемых ей ее телом, она задумчиво потерла плечо. — Пустяки — всего лишь оцарапало. Видите, — она обернулась, указывая на отверстие в древесине мачты, — вот где пуля, предназначенная мне… Вот же суки, как попортили мой корабль!

Лауритц наклонился за капитанским пистолетом, очень красивым, с рукоятью, украшенной серебром и гравировкой, и собирался подать его мадам Гайде, как палуба под ногами снова вздрогнула, а в воздухе прогремел выстрел, уже не пистолетный, а пушечный. Один единственный, зато какой…

— Что… что происходит?..

— План «Б» сработал… — почти что с облегчением, почти радостно вздохнула рыжая. Стреляли, как тут же стало понятно, со «Сколопендры». Потому что сразу за выстрелом послышался оглушительный треск и грот-мачта пиратского корабля, подломившись у основания, плавно рухнула, как дерево под ударом топора лесоруба. Два треугольных белых паруса повисли бесполезными тряпками, а только что гордо реявший красный пиратский флаг позорно слетел на воду. Враг был мигом деморализован, пираты засуетились и, точно так же позорно, стали стремительно отступать, уносить ноги на свою посудину, пока от нее осталось еще хоть что-то дельное.

— Простите, мадам Гайде… — не вполне вовремя заикнулся доктор, — а не подскажете ли вы мне, который сейчас час?

— Понятия не имею, док.

— А мне показалось, как перед боем вы смотрели на часы…

— Если вы хотели знать, когда начался абордаж, так это случилось в половине третьего. Но сколько прошло времени с тех пор, я не знаю. Тогда я остановила часы, на них до сих пор два часа и тридцать минут.

— Но зачем? — Ларри уставился на Шивиллу с таким недоумением, словно она только что призналась, что намазывает маслом хлеб не с верхней, а с нижней стороны.

— Я всегда так поступаю перед боем, — абсолютно серьезно ответила девушка, задумчиво вычерчивая пальцами какие-то невидимые узоры на красном шелковом рукаве, — на случай, если меня убьют. Если такое вдруг случится, то соратники смогут забрать мои часы, на которых навсегда сохранится день и время моего последнего боя… Об этом знают те, кому надо… И вы теперь тоже знаете. Только не делайте такое лицо, прошу вас, доктор. Меня ведь еще ни разу не убили, — она коротко рассмеялась, только вот смех у нее вышел каким-то невеселым…

Пусть бой удачно прекратился, но трудности этого дня еще не думали заканчиваться. Топорами рубились канаты, отцеплялись абордажные кошки, ломались и скидывались прочь мостки… Отважные матросы, которые оттолкнули пиратскую посудину баграми, получили тогда на прощанье огнестрела едва ли не больше… явно больше, чем за время самого сражения.

Мало было отвязаться от морских разбойников, нужно было еще отойти от них на безопасное расстояние. И пусть погони опасаться было нечего, но пираты не ограничились парой «ласковых» слов, а послали вдогонку капитану Гайде, кроме громких проклятий, еще и пушечный залп. Правда с запозданием, так что лишь два ядра достигли цели и лишь слегка оцарапали борт (и так понятно, к какому неудовольствию Шивиллы). Капитанша не рвала и не метала в обычную силу только потому, что была сильно измотана боем, но на то, чтобы подгонять уцелевших и трудоспособных, ей энергии было не занимать. Ведь «Золотой сколопендре» нужно было задать очень хорошую скорость, и Шивилла утверждала, что хотела бы при этом обойтись без помощи черепахи, «которая и то быстрее будет шевелиться, чем вы все вместе взятые»… Тем же, кто не был занят постановкой парусов, капитан приказала обойти палубу и отыскать всех тяжелораненых. Своих положено было доставить в судовой лазарет, а «чужих» — добить и скормить рыбам…

Примерно спустя минут сорок после того, как «Сколопендра» стряхнула с себя вцепившегося в ее лоснящийся борт стальными крючьями паразита, когда пираты, которым больше не нужно было притворяться, что они потерпели крушение, так как теперь они его действительно потерпели, были оставлены позади, на капитанский мостик поднялся боцман Кайрил для того, чтобы доложить обстановку.

— Что ж… начнем с хорошего, — проговорила Шивилла, пыхтя курительной трубкой. — Скольких пиратов мы прикончили?

— Десятерых, мадам капитан. Это если считать только тех, кто остался лежать на нашей палубе.

— Мало… — Гайде поморщила нос. — А есть ли потери с нашей стороны?

— Да, мадам… Двое матросов погибли…

— Много… Это слишком, непозволительно много.

Глава 13. Сказ о красной сорочке

Гибель двоих человек оказалась для «Золотой сколопендры» невосполнимой потерей. И не потому, что то были какие-то особенные люди… обыкновенные матросы, ничем не хуже, но и не лучше большинства… Просто, когда речь идет о смерти, не бывает поправимого ущерба. Те двое несчастных доверились своему капитану и погибли, оправдывая доверие, оказанное им. Это все было как-то, на первый взгляд, нелогично, они не должны были умирать так потому, что шли совсем не на войну… Но и в мирное время всегда, и на суше, и на море, случаются нападения разбойников, охочих до наживы, от злого умысла никто не застрахован даже в своем собственном доме. Так что, единственное, что сейчас могла сделать капитан корабля для восстановления справедливости, это достойно похоронить матросов в море и выделить круглую сумму, чтоб выплатить компенсацию их семьям. Так она и поступила.

Элоиз, который негласно обязан был выполнять на судне функции еще и «гробовщика», выкроил и сшил покойникам парусиновые саваны, и каждому в ногах закрепил пушечное ядро, чтобы его тяжесть тянула ко дну… Пусть мастеру парусов и самому досталось в драке, но, по сравнению с некоторыми, он еще легко отделался, так что исполнял свою работу быстро, добросовестно и даже не пытаясь на что-то пожаловаться. Заупокойную мессу служила мадам Гайде, вернее, она просто произнесла небольшую речь, как обычно, без излишнего пафоса. И каждый член команды мог попрощаться с бывшими боевыми товарищами так, как считал нужным. Только вот судовой врач на похоронах не присутствовал. Не то, чтобы ему было нечего сказать из-за того, что он действительно не очень хорошо знал погибших… Ни в коем случае он не хотел проявить неуважение. Но доктору было просто катастрофически некогда, потому как почтению к мертвым он предпочел интересы живых. Лазарет ведь мгновенно наполнился ранеными, и каждому нужно было оказать необходимую помощь, чтобы не потерять ни минуты драгоценного времени.

Если раньше кто-то и мог иногда недовольно заикнуться о том, что, мол, не зря ли судовой врач получает такое высокое жалование, но при этом никакой бурной деятельности с его стороны не наблюдается — только хомячит казенный паек да по полдня дурака валяет, то теперь ни у кого уж точно не осталось сомнений, что каждую отправленную в его карман монетку доктор Траинен отрабатывает сполна. В ночь после стычки с пиратами Лауритц ни на минуту глаз не сомкнул, у него не то что поспать, а даже присесть нормально, поесть и просто передохнуть времени толком не было. От подмастерья врачу оказалось совсем не много пользы. Сначала Олли, собрав все мужество в детский кулачок, помогала доктору в меру своих скромных сил — одно подавала, другое уносила, пыталась отстирывать окровавленные тряпки… Но девочка так дрожала и бледнела, наблюдая очередное извлечение пули, зашивание раны или другую хирургическую операцию, что Ларри сам ее освободил от принудительной помощи себе и отпустил, а та тут же радостно сбежала, сделав своим временным убежищем камбуз и открыв активную пропаганду в защиту морских черепах.

Немного подремать на рабочем месте, прежде чем снова возвращаться к своим пациентам, доктору удалось только под утро, но «завтра», как оказалось, не отличалось кардинально от «вчера», и новый день не принес ничего радужно-хорошего. На корабле объявили однодневный траур — никто больше не пел песен, не рассказывал анекдотов и даже по палубе не слонялся без дела. Потому что слоняться было некому. Каждый, кто уцелел, работал теперь за двоих — необходимо было с удвоенной силой швабрить палубу, чтобы избавиться от въевшихся пятен крови, и следить за тем, чтобы корабль шел по курсу, не сбавляя скорости, вне зависимости от попутного ветра. Дух преследования не оставлял моряков, и, хоть за ними никого не было, ощущение того, что на хвосте вот-вот покажется неприятель, не оставляло. Им еще повезло, что они хоть запас пресной воды успели пополнить, иначе им пришлось бы совсем туго. И, благо, море практически не волновалось, так что флейт возможно было поставить на весло. Рабочих рук не хватало настолько, что колесо, приводившее в движение механический мотор «Сколопендры», вращали все, кто твердо стоял на ногах и у кого руки были на месте. И малолетний юнга, и даже сам доктор Лауритц стали к валу, чтобы отработать смену в четыре склянки…

Вернувшись в лазарет уже ближе к вечеру, Ларри без сил плюхнулся на ближайшую к выходу койку и, помогая себе зубами, содрал повязку с правой руки. Едва успевшая закрыться рана на ладони снова кровоточила и болела, кисть слегка затекла, и пальцы тяжело было сжать в кулак… Хорошо, что доктор был левшой, в противном случае он бы уже вообще ничего делать не мог. Устало вздохнув, лекарь принялся накладывать сам себе новый, свежий бинт. Ему бы сейчас, по-хорошему, надо бы помыться и переодеться, и поспать было бы очень кстати, а если бы перед этим еще и покормил кто, так вообще было бы замечательно… Его уже и не смущал полный лазарет моряков с ранениями разной степени тяжести, одни из которых просто лежали пластом, набираясь сил, необходимых в борьбе за жизнь, другие, не такие тяжелые, переговаривались вполголоса, а некоторые целыми конечностями умудрялись даже перекидываться на койках в карты…

Тут в дверях лазарета появился мастер парусов. Выглядел этот парняга тоже далеко не блестяще — синяки под глазами, длинные черные волосы сейчас были собраны в конский хвост и висели засаленными прядями, на надорванном в бою ухе — тугая повязка… Эльза сейчас не казался такой «Красоткой», какой его обычно дразнили.

— Привет, — с порога поздоровался он. — Что с рукой? Переусердствовал, фантазируя о какой-нибудь девице?

Лауритц промолчал. У Элоиза всегда были шутки в большинстве своем тупые, плоские и пошлые, как на вкус доктора… Он к этому привык. Но сейчас у него не было уже вообще никаких сил для того, чтоб хоть как-нибудь достойно среагировать. Поэтому он сделал вид, что просто не услышал парня. Черноволосый же времени зря не терял, а самостоятельно ухватил с полки какую-то флягу, открыл и понюхал содержимое.

— О, спиртяга… Это ром? — поинтересовался он, тут же и отхлебнув.

— Вообще-то, это… — строго начал судовой врач.

— Ну, меня после этого хоть не пронесет?

— Нет.

— Вот, и то хорошо! — Элоиз повторно приложился к фляге, поморщился и отложил ее в сторону.

— Зачем ты пришел?.. — устало поинтересовался Траинен, но тут же решив, что такая реплика прозвучала не совсем… радушно, тут же исправился на более корректную формулировку: — Ты хотел чего-то конкретного? Рана болит?

— Да, — серьезно кивнул молодой человек, — и голова раскалывается. Хуже, чем после пьянки… хуже потому, что я ведь перед этим спиртного в рот не брал, обидно же! Пока тебя не было я, честно говоря, тоже заходил, хотел поискать чего-нибудь от боли… Но твои пациенты были мне не рады, — Элоиз присел рядом с рыжим лекарем и продолжил свою речь уже потише. — У тебя тут бы и безногие встали, лишь бы меня за дверь вытолкать. Примета, видишь ли, плохая… Пошел я вон потому, что вчера мертвецов трогал, «одевал» их для похорон… Смерть еще с собой ношу, вроде как не выветрилась она еще. А я ведь их обоих при жизни… — он сгорбился, опустил голову и спрятал лицо в ладонях. — Слушай, доктор, сделай что-нибудь, а? Что бы мне такого выпить, чтобы заснуть, а проснуться уже в порту?..

Лауритц внимательно посмотрел на своего не то чтобы товарища… но все-таки. Все внезапно перестали быть похожими на себя… И этот вот уже не ёрничает, не издевается, он действительно огорчен и подавлен. Сейчас он точно ищет лекарства не для того, чтобы закинуться чем-то покрепче да повеселее рома, а потому, что ему действительно больно… Ему плохо, как и всем вокруг, и этого не спрячешь за маской чертова циничного шутника.

— Я тебя понимаю… Только не надо тебе таких радикальных мер, нужно просто время, чтобы прийти в себя.

Порывшись в одном из запертых ящиков, судовой врач достал небольшой пузырек из непрозрачного стекла, набрал в рюмку воды, а затем добавил туда буквально две капли какого-то снадобья и протянул парусных дел мастеру.

— Это лауданум, — доктор быстро спрятал пузырек, когда Элоиз привычно потянулся сразу к нему. — Только пару капель и только из моих рук, потому как этой штукой злоупотреблять нельзя… Держи, пойдешь к себе, выпьешь и сразу ложись спать. Тебе, по-хорошему, отдохнуть надо бы как следует…

— Надо бы, — Эльза облизнулся, задумчиво вертя чарку в руках. — Я ж себя знаю, мне хотя бы денек отлежаться, а два — так вообще было бы замечательно… Да боюсь, кэп не отпустит.

— Отпустит… Я попрошу за тебя. Тем более, что я как раз собирался заглянуть к ней и доложить, как обстоят дела в лазарете…

— Спасибо, док. Если все получится, я — твой должник. Если что понадобится от меня — обращайся, я сделаю все, что смогу.

Судовому врачу внезапно пришло в голову, что он со вчерашнего вечера не видел капитана… или, все-таки, с сегодняшнего утра? Ларри не мог с точностью ответить на этот вопрос, потому как был слишком занят, чтобы обращать внимание на что-то и кого-то, непосредственно не относящегося к его работе. А теперь же его путь, наконец, лежал в капитанскую каюту. Вот коротко переговорит с мадам, думал Лауритц, и тогда уж точно пойдет спать, и уже ничто ему не помешает осуществить это желание…

— Мадам капитан?.. — доктор постучался и приоткрыл закрытую, но не запертую дверь (Гайде не имела обыкновения запираться — не от кого, в своих людях она не сомневалась), и в лицо ему, на контрасте со свежим морским воздухом, тут же пахнуло едким табачным дымом. — Здравствуйте.

— И вам не хворать, доктор Траинен… — отозвалась Шивилла.

Капитанша возлежала на своей койке прямо в одежде и в сапогах, подняв ноги и оперев их о прикрепленную к стене полочку. По полу каталась пустая бутылка, а в руке девушка держала точно такую же, наполовину полную ромом… вернее, уже наполовину пустую. А еще она курила… Причем курила явно активно, много и долго, потому как в полутемной каюте стоял такой угар, похлеще, чем в любом портовом кабаке, что у Ларри аж глаза защипало.

— Мадам, ну как так можно?.. — судовой врач обреченно всплеснул руками и, пробираясь через невесомую завесу сизого дыма, подошел к окну и открыл одну из его створок, впуская прохладное дуновение ветерка в жаркое, душное помещение. — Здесь же задохнуться можно, честное слово. Если вы, куря в постели, не боитесь устроить пожар, то побойтесь хотя бы задохнуться. Так нельзя, это я вам как врач говорю… Мадам Гайде? — Лауритц настолько увлекся своим возмущением по поводу санитарного состояния воздуха в капитанской каюте, что на целую минуту забыл о ее рыжеволосой обитательнице, что вообще было на него не похоже. Хотя доктор в последние сутки был сам не свой… — Вы сами-то себя, вообще, как чувствуете? Ваша вчерашняя «царапина» не беспокоит? — с заметным волнением поинтересовался он. Ларри искренне полагал, что если бы что-то было не так, Шивилла бы сама обратилась к нему за помощью… Ну, а если нет?..

— Вам честно сказать, доктор? — капитан отложила в сторону угасающую трубку и отхлебнула еще рому, а отповедь ее была уныла и до боли откровенна. — Еще как беспокоит. Отвратительно я себя чувствую и, пожалуй, прямо сейчас возьму и сдохну.

— Вы шутите?.. — с робкой надеждой переспросил врач, а его синие глаза испуганно округлились. Слишком абсурдным стало казаться ему происходящее, слишком… да быть такого не может, как же так он мог пропустить что-то настолько важное…

— Я похожа на такую шутницу?

— Никак нет, мадам, — он еще раз окинул лежащую девушку взглядом, на этот раз более пристальным. Она была одета в ту же одежду, что и вчера, порядком смявшуюся и загрязненную, ее давно не расчесанные длинные волосы разметались по подушке свалявшимися космами, а на лбу поблескивала испарина. Нашарив на столе спички, Лауритц зажег масляную лампу, чтобы как следует осветить каюту, и приблизился к койке. — Позвольте, я посмотрю на вашу рану, — склонившись над дамой, он уже видел, что правый рукав ее пропитан запекшейся кровью, кровавые же смазанные следы остались и на простынях. Но стоило ему попытаться коснуться ее, как Шивилла оттолкнула его здоровой рукой, в которой все еще держала бутылку.

— Не позволю! — вдруг отрезала она, отворачиваясь на бок к стенке и пряча раненую руку.

— Да вы… пьяны, — проявив неожиданную настойчивость, судовой врач отобрал у капитана бутылку и поставил ее на стол, а потом встал у нее в ногах и… стащил с нее сапоги. — Во-первых, не ложитесь в кровать обутой и ноги больше не задирайте выше головы — от этого кровь приливает к вашему плечу. Во-вторых, — он снова вернулся к изголовью, — вы сейчас же дадите мне себя осмотреть, потому что… В конце концов, я — судовой врач, и вы не должны препятствовать исполнению моих обязанностей. Пусть подчиненный не имеет права приказывать капитану, но врач имеет право приказывать пациенту.

Взяв слабо сопротивляющуюся девушку за плечи и осторожно развернув ее на спину, доктор заглянул в ее лихорадочно поблескивающие глаза, а затем, протянув свою здоровую руку, мягко провел по ее щеке тыльной стороной пальцев.

— У вас температура повышена, — строгим шепотом констатировал он, коснувшись сперва ее щеки, а затем положив ладонь на лоб, — это значит, что в организме присутствует воспаление. Видимо, рана воспалилась. Я должен вас осмотреть.

— А если я не захочу? — продолжила упрямиться рыжая, снова попытавшись отвернуться, правда, уже менее активно. — Я же сильнее вас, вы со мной просто не справитесь…

— Один не справлюсь, так позову пару парней, чтоб вас подержали. Мне не откажут, мадам. Тем более, что это для вашего же блага. Вы же взрослая женщина… здравомыслящий капитан, так и не ведите себя, как капризный ребенок… Я ничего плохого вам не сделаю, я же врач. Я же здесь для того и нахожусь, чтобы вам помогать.

Гайде не удостоила приставучего доктора ответа, но, молча кивнув, все-таки дала «добро» на медицинские манипуляции и допустила его к капитанскому телу. Она прикрыла глаза и расслабилась, словно задремала, хотя на самом деле продолжала чутко следить за тем, что происходит.

— Я разрежу рукав, — то ли спросил разрешения, то ли предупредил Ларри, обнаружив, что тонкий шелк сорочки уже настолько слипся от крови, что отодрать его от кожи будет весьма проблематично.

— Нож на столе, — сообщила Шивилла, не открывая глаз.

Распоров некогда винно-красную, а теперь взявшуюся грязно-бурыми пятнами ткань, врач увидел, что вокруг женского плеча была обернута неплотная повязка, видимо, на скорую руку сделанная самостоятельно. А после того, как Лауритц снял и ее, его взору предстала, откровенно говоря, ужасная рана от вхождения пули вскользь в мягкие ткани, неглубоко под кожей. Поддержав девушку под спину и помогая ей привстать на кровати, он удостоверился в том, что выходное отверстие от выстрела выглядит не менее, а даже более ужасно. Вокруг раны был заметен сильный отек и покраснение, кожа на ощупь была горячей…

— Это вы называете «оцарапало»?! — лекарь был в таком шоке, что был почти готов отругать капитаншу, как девчонку.

— «Прошло на вылет» и «оцарапало», это, знаете ли, не совсем одно и то же. Совсем не одно и то же!

Шивилла лениво приоткрыла глаза и посмотрела на возмущенного доктора из-под полуопущенных ресниц. Казалось, что ее совершенно ничего не волновало и не беспокоило, а она лишь делала Лауритцу большое одолжение, позволяя повозиться с собой лишний раз.

— Когда он только выстрелил, я ничего особенного не почувствовала. Было почти не больно, да и рана показалась мне пустяковой.

— Вполне возможно, что когда вы были сосредоточены на сражении и других не менее важных вещах, то тело как бы «отвлеклось» и слабо реагировало на боль… Но не бывает пустяковых ран! Люди и от меньших, настоящих царапин умирали! Если бы вы вовремя подошли ко мне, я бы вам ее как следует обработал, и она, действительно, не представляла бы собой ничего страшного. Но теперь у вас она уже начала нагнаиваться… Почему вы сразу не пришли ко мне, когда поняли, что что-то совершенно не в порядке?

— А вам-то что? Не суетитесь, доктор, и не пытайтесь меня воспитывать — все, что было можно сделать в этом плане, было давно сделано до вас… И следите за своей речью. Давайте без повышенных тонов, я ведь все еще ваш капитан. Ну, так какая теперь уже, к черту, разница? У вас завалялась где-нибудь в кармане машина времени, чтобы я могла вернуться на день назад и обратиться к вам, как вы говорите, «вовремя»? Нет? Так и нечего тут кричать о том, что я сделала так, а что — не так. Отталкивайтесь теперь от того, что есть.

Она была права. Что бы ни случилось, оно уже случилось, и последствия допущенных ошибок нужно было исправлять, а не обсуждать.

— Прошу прощения, мадам капитан… Я… Я буквально ненадолго вас оставлю, мне нужно кое-что перенести сюда из лазарета. Только вы, пожалуйста, не вставайте, лучше вообще лежите и не двигайтесь.

— Окно еще прикройте, а не то я могу сбежать, — флегматично протянула Шивилла, а потом поспешила добавить, зная, что судовой врач не очень хорошо воспринимает ее юмор. — Шутка. Ром подайте.

После секундных колебаний, Ларри счел допустимым влить в девушку еще немного этого классического пиратского напитка и подал ей бутылку. Будучи примерно осведомленным о ее крепком организме, он решил, что сейчас добавка алкоголя сверх уже выпитого ей не навредит, да и в качестве анестезии понадобится…

На камбузе доктор Траинен распорядился, чтобы ему выдали котелок кипяченой воды, а Олли попросил, не привлекая к себе лишнего внимания, отнести в капитанскую каюту его инструменты. Когда девочка явилась на назначенное место, доктор уже начал промывать своей пациентке рану, и рядом с ним на большом подносе уже лежали скомканные, красные от крови тряпицы. Своему подмастерью он поручил порвать чистую хлопковую ткань на длинные широкие полосы и половину из них замочить в миске с раствором, который он только что приготовил.

— Фууу… какой ужас… — как только Олли расправилась с поручением, то тут же начала выказывать свое неудовольствие по поводу кровищи, которую тут развел ее наставник.

— Хоть ты заткнись, а? — раздраженно огрызнулась капитанша. Кажется, она хотела сказать: «Раз уж доктора я заткнуть не в праве, то не возникай хотя бы ты». — Тут и без сопливых скользко!

— Простите…

— Мда, Олли… — вздохнул Лауритц. — Что-то ты пока не слишком походишь на подмастерье судового врача. Я вообще, честно говоря, не понимаю, как женщины могут бояться вида крови. Не может быть такого природой заложено…

— Почему? — тут же встрепенулся любознательный ребенок.

— Ну, у них же… они, когда… В общем, тебе это еще, кажется, рано, — Ларри слегка смутился и тут же перевел тему в приятное для девочки русло. — Можешь идти, Олли, благодарю, твоя помощь пока больше не требуется. Только держи язык за зубами, никому не надо рассказывать, чем мы тут с мадам капитаном… кхм… занимаемся.

— Хорошо, сэр доктор.

— Только чтоб действительно все было хорошо, а не как обычно. Мы ведь надежно храним один твой маленький секретик, да? Ладно, беги уже, сегодня можешь отдыхать…

Девчонку не пришлось просить дважды — она припустила из капитанской каюты так, что только пятки засверкали, и Шивилла осталась наедине с Лауритцем. Кажется, ее это в некотором роде обрадовало — чем меньше народу будет толочься вокруг ее одра, тем лучше…

— Мадам капитан, я надеюсь, вы не сочтете это недопустимым…

— Траинен, давайте короче, без прелюдий. Вы меня не на танец хотите пригласить? Потому как танцевать я с вами не буду. Нет? Вот и говорите тогда человеческим языком.

— Вам придется снять сорочку, иначе она будет мешать мне проводить операцию.

— Если вы считаете это необходимым, то пожалуйста. Только… помогите мне. Мне… тяжело двигать правой рукой.

Не расстегивая, но подрезав ткань в некоторых местах, так как она все равно уже была испорчена — такую только выстирать и выбросить, — врач снял с девушки некогда красивую шелковую рубашку и, как завороженный, залюбовался белизной ее кожи под одеждой, которая явно контрастировала с загаром на все время открытых солнечным лучам местах. Ее грудь и плечи не были обезображены ни одной веснушкой, как это часто бывает у рыжеволосых, ни одним родимым пятном, хотя на коже можно было четко разглядеть несколько давних шрамов, полученных явно не при падении с дерева в детстве…

— Чего замерли, сэр доктор, неужто засмущались? Для вас же тут ничего нового не должно быть. Вдвойне — как для врача и как для мужчины…

— Мадам Гайде, позвольте вас заверить, что сейчас я с вами исключительно как врач. Пусть вас ничто не смущает.

Шивилла только скептически хмыкнула. Наверное, она хотела сказать: «Что, я разве похожа на такую стеснительную?», но воздержалась. Девушка только слегка поежилась и капризно поморщилась, когда прохладные пальцы доктора легли на ее горячую кожу.

— Руки холодные?.. Простите… я их мыл в холодной воде… — Ларри потер ладони одна о другую, согревая их, и чуть скривился, почувствовав боль в порезе, о котором до этого момента и не вспоминал. А затем взялся за хирургические инструменты… — Мне нужно очистить рану. Сразу предупреждаю, это больно, но вы должны потерпеть. Можете пить свой ром, он поможет… Я бы предложил вам какое-нибудь более действенное обезболивающее, но вы и без меня уже, простите, порядком выпили, а мешать лекарства с алкоголем я не хочу, от этого может быть больше вреда, чем пользы.

Пока врач делал надрезы, чтобы обеспечить дренаж раны, девушка держалась, сцепив зубы, но ни разу не вскрикнула или не проронила ничего, что было бы похоже на слезу. А когда Лауритц перешел к этапу работы, не требующему от него такой спешки и сосредоточенности, то решил немного отвлечь пациентку разговором.

— Вот мне все интересно, мадам Гайде, — начал он, — почему вы не позвали меня хотя бы сейчас? — только тему он выбрал не самую лучшую. — Если бы я сам к вам случайно не зашел, вы бы так и продолжали мучиться? Мне, право, не понятны ваши мотивы. Зачем вы прятались?

— Ваша мазь воняет плесенью… — заметила Шивилла, уклоняясь от ответа.

— Лучше уж запах плесени, чем гноя. Так вы не ответили на мой вопрос. А то ведь я теперь буду думать, что это со мной что-то не так, и я плохой судовой врач, раз на вверенной мне территории такое происходит…

— Нет, вы хороший… Хороший врач. Не в этом дело, — девушка вздохнула. — Знаете, доктор… В детстве отец мне часто рассказывал сказку про красную сорочку…

— А, это там, где у девочки бабушка заболела, и мать послала ее отнести той кувшинчик вина и корзинку пирожков?.. А бабушка жила на другой стороне леса и…

— Вы что, дурак, доктор? Какая бабушка, вы о чем вообще?

— Мда… видимо, да, он самый… — лекарь поспешил согласиться с возмущенной реакцией девушки. Неужто он позабыл, кем был ее папенька, и что такой человек вряд ли будет рассказывать своему чаду сказочки про бабушек, внучек и пирожки… — Только и вы не дергайтесь, иначе я сейчас что-нибудь как напортачу — вам же хуже будет!

— Ладно, док, извините. Так вот… Наша сказка была про отважного морского капитана. Он и его команда не проигрывали ни одного сражения. И нет, это не тот, у кого в шпаргалке было записано «Нос — перед, корма — зад», — поспешила добавить рыжеволосая, заметив, что врач, хлопотавший над ее ранением, едва заметно улыбнулся, после чего он заулыбался более явно, — это был другой кэп, и имел он один талисман — красную рубаху. Каждый раз перед сражением он просил своего помощника подать ему эту сорочку, а, одеваясь в нее, он всегда сражался, как лев, и его противник раз за разом бывал повержен. И этого капитана однажды спросили — в чем же секрет, откуда у него такая волшебная одежда, и что за маг заколдовал ее. Но он лишь посмеялся и ответил, что сорочка самая обыкновенная, какую может сшить любой портной, какую можно купить на любом рынке… Просто на красной ткани не видно пятен крови. И если бы его ранили, команда бы этого не заметила, и не испугалась, и не отступила бы… Тот капитан был примером для своих людей и был готов вести их в бой, несмотря ни на что…

— Хорошая сказка… — в принципе, неплохо то, что родитель учит ребенка быть стойким и не плакать над каждой оцарапанной коленкой… Но делать из дочери настоящего мужика — это немножко чересчур… Лучше бы уж он ей любовь к чистоте прививал. Но ничего из этих мыслей Ларри не озвучил, потому как не хотел никого обидеть или расстроить сверх меры. — Только в реальной жизни за ней бы следовало продолжение — сказка вторая, «О Капитане и Гангрене»…

— Вот сейчас вы смеетесь… — заговорила Шивилла и продолжила, прежде чем доктор успел возразить: — А тогда, вчера бы вы, наверняка, возились бы со мной полдня, как с умирающей, если бы знали, что меня на самом деле подстрелили… В то время, как на корабле вашей помощи ждали бы все те, кто нуждался в ней гораздо больше, чем я. Как капитан я готова была потерпеть только ради того, чтобы вы в первую очередь вылечили моих людей, каждым из которых я дорожу… Но я не допустила бы того, если бы мне делали какие-либо поблажки как «слабой женщине», которую нужно защищать, везде пропускать вперед и носиться с ней, как с писаной торбой.

А судовой врач, тем временем, уже обработал рану по всем правилам и наложил девушке аккуратную чистую повязку. Он не нашелся, что ответить на ее откровения… да и решил, что слова здесь будут излишни. Кажется, в этой ситуации они оба и так друг друга уже поняли.

— Вот и все, больно больше не будет. Вернее, будет, наверное, но уже не так сильно… — он протер ее лицо влажной тканью и заботливо откинул со лба рыжие локоны, а когда девушка чуть приподнялась, вытащил из-под нее запачканную кровью простыню. — Я отдам ее, чтоб постирали… А вам… принести что-нибудь одеться? — Ларри вдруг резко вспомнил, что мадам капитан перед ним обнажена по пояс, и почти смутился.

— Да. Вон там, в рундуке, возьмите любую чистую рубаху и тащите мне, — и доктор сделал, как его просили.

— Я оставил вам на столе питье в кувшине. А ром я забираю, с вас его хватит. Не стану отыскивать по каюте все ваши заначки, понадеюсь на вашу сознательность и на то, что вы отнесетесь к своему здоровью с большей ответственностью, чем до этого… Завтра я в любом случае найду время, чтобы зайти к вам и сменить повязку. Но если вам что-то вдруг внезапно понадобится, знайте, что я к вашим услугам в любое время дня и ночи. И не бойтесь… то есть, не стесняйтесь… То есть, если перед вами стоит выбор, обратиться ко мне за помощью или нет, то лучше обращайтесь, я с радостью помогу.

— Спасибо, доктор Траинен. Я вам, правда, очень… спасибо. Я не сильна в изящной словесности, поэтому прибавлю свою благодарность к вашему жалованью.

— Это лишнее, мадам, давайте не опошлять все вашими золотыми. Просто поправляйтесь, ведь вы нужны своей команде здоровой. Сейчас вам надо как следует выспаться… — про себя и его отношения со сном в последнее время он уже молчал. — Спокойной ночи.

Только Ларри подошел к двери и собирался выйти, как капитанша окликнула его:

— Лауритц!

— Что?.. — он быстро обернулся.

— Ничего. Просто проверка связи.

— Ну и… как связь? Все работает, мадам капитан?

— Да, безукоризненно, — этого было незаметно, но Шивилла, кажется, улыбнулась. А лишь только лекарь снова собирался уходить, как она снова его позвала. — Ларри!

— Вы еще что-то хотели, мадам Гайде?

— Скажите, а можно я вас буду звать на «ты», запросто так, по-свойски? Это ведь не оскорбит ваше ученое докторское достоинство?

— Нет, конечно… Знаете, как говорят, называй, как хочешь… — «… только в печь не сажай», — лишь бы не со зла, — бледные губы лекаря тронула улыбка. — А можно я тогда тоже буду звать вас просто Шивиллой?..

— Еще чего захотел. Нет, нельзя. Субординацию еще никто не отменял.

— Да, я понял, мадам… — доктор вздохнул. А ведь ему на секунду показалось, что что-то сдвинулось с мертвой точки и что ему сейчас что-то перепадет… Показалось. — Выздоравливайте. И пускай ваши часы никогда не останавливаются.

— Спасибо, Лауритц, — промурчала Шивилла, укрываясь одеялом и поудобнее устраиваясь в постели.

Ларри уже почти ушел, уже перешагнул через порог, ему осталось только дверь за собой затворить. Только что-то его словно задержало, будто он зацепился за невидимый крючок и замер в дверном проеме, лицом к палубе, спиной к капитанской каюте…

— Я люблю вас… — прошептал он. Наверное, хотел просто подумать, а сказал вслух…

— Вы что-то сказали, доктор?.. — ну и слух же у нее, как у хищного зверя. Неужто расслышала?.. Вряд ли…

— Ах, да! — Траинен резко развернулся на каблуках, мигом выключая свой романтически настроенный идиотизм.. — Я вспомнил. Я хотел попросить для мастера Элоиза отгул на два дня. У него со здоровьем дела сейчас чуть похуже обстоят, чем предполагалось сначала…

— Да-да, конечно. Пускай гуляет. Только два дня, не больше.

— Спасибо, мадам, я сейчас же его обрадую. До свидания.

Глава 14. Звезда или просто камень?

На «Золотой сколопендре» зажглись бортовые огни, разгоняя сгущающиеся сумерки, и парусник стал единственным островком света, скользящим по морской глади, как маленькая плавучая свеча на подносе с водой… Хотя было еще не слишком поздно — лишь только успела заступить на свой пост ночная, «совиная» вахта, которая должна была дежурить с восьми часов и до полуночи, но на корабле уже почти все спали. Расправившись, наконец, с тяжелой и хлопотной рутиной рабочего дня, каждый только к тому и стремился, чтобы заползти в свой угол и забыться сном до рассвета.

Доктор Траинен тоже очень устал… Чертовски устал… Устал, как черт… Интересно, а черти вообще подвластны усталости?.. Хотя этот вопрос судового врача сейчас не волновал. Всего каких-то два часа назад он так хотел спать, что буквально с ног валился, но теперь, кажется, понял, что отлететь в царство грез с чистой совестью ему не удастся… Всегда так бывает, как назло, — когда хочешь чего-то, то не можешь, а как только появляется возможность, то желание куда-то улетучивается. Ларри решил, что вряд ли ему удастся сразу уснуть, так зачем же зря протирать казенную койку. В лазарете его ожидала целая орава больных и раненых, а перспектива лежать, уставившись в потолок, и слушать нестройный храп и хрип, сопение и кашель и прочие элементы звукового сопровождения доктора как-то не прельщала. Поэтому Лауритц не торопился возвращаться к себе и, избавившись от вороха окровавленного тряпья, занеся в лазарет шкатулку с инструментами и умыв на сегодня руки, в прямом и переносном смыслах этого слова, решил немного посидеть на практически полностью опустевшей палубе. С бутылкой рома, которую он отобрал у капитанши и зачем-то до сих пор носил с собой, молодой человек уселся на ступеньках одного из трапов, там, где сейчас никто не должен был ходить. Ему сейчас хотелось забиться куда-нибудь подальше и поглубже, спрятаться ото всех, чтобы его сегодня никто уже не нашел, даже если бы очень хотел. Но, учитывая везучесть рыжего доктора, об него и здесь кто-нибудь мог споткнуться, причем не просто споткнуться, а упасть и сломать ногу… обе ноги.

Бледный, изнуренный, буквально за один день помрачневший и осунувшийся… По пути из лазарета доктор Траинен мельком взглянул на себя в зеркало и сразу пожалел об этом, а теперь хотел забыть того человека, с каким-то немым укором посмотревшего на него со стеклянной поверхности. Может быть, хоть порция ночного морского ветерка пойдет ему на пользу… Хотя тут и урагана не хватит, чтобы начисто вынести из его головы недобрые мысли. Подумать только — неужели первая же неурядица, не самая страшная из возможных бед, заставила его расклеиться?.. Стыд и срам, бесчестье и позор. Лауритц чувствовал себя нехорошим человеком. Как судовой врач в аварийном режиме он обязан был находиться при исполнении своих обязанностей круглые сутки, но сейчас ему хотелось просто взять и послать весь лазарет куда подальше. Совесть каждый раз обзывала его лицемером, когда он, скрепя сердце, в очередной раз цеплял на себя маску исключительной вежливости и по первой просьбе выдавал и делал людям все, что они хотели, по сотне раз на дню повторял одно и то же, а когда его слова не доходили с первого раза, растолковывал повторно, в то время как на самом деле ему хотелось разогнать всех подальше от себя, выставить за порог, хлопнув дверью, запереться и наслаждаться одиночеством… Или истинная добродетель все-таки заключается не в том, чтобы иметь исключительно добрые помыслы, а в том, чтобы совершать добрые поступки, несмотря ни на что?.. Надеть свою невидимую красную сорочку и делать, что должен… А еще он убил человека… Хорошие люди не убивают других людей, какими бы плохими те ни были.

Но, с другой стороны, он спас жизнь друга…

Машинально поднеся бутылку к тонким дрожащим губам, Лауритц отхлебнул рома, которого и так оставалось совсем на донышке. Он никогда не любил этот грубый напиток грубых людей, который считалось неприличным подавать в Высоком Обществе, и не мог пить его просто так, в чистом виде. Настоящие ценители этого алкоголя могли выделить десятки оттенков, тонов и полутонов его вкуса — тонкий аромат тропических плодов и даже ванили вначале, далее играют карамельные нотки и раскрывается букет засахаренных и сушеных фруктов, а в послевкусии ощущается дымок и горький перец… Ларри ничего такого не чувствовал, ничегошеньки, никогда. Для него вкус рома начинался обжигающей все на свете крепостью тростникового спирта, а заканчивался, и то, если повезет, вяжущей терпкостью дубовой бочки, от которой сводит скулы. Но он выпил. Просто так. Просто потому… что этого холодного стеклянного горлышка касались горячие губы Шивиллы?..

Мадам Гайде… С ней Лауритц уже в который раз перегибает палку, словно проверяя на прочность или ожидая, пока пресловутая палка не сломается и не треснет его по лбу. Ему, кажется, просто нравилось играть с огнем, и он будет продолжать эту игру до тех пор, пока, как большой и глупый, любопытный рыжий кот не опалит себе усы и не будет потом дезориентированно шататься в пространстве, оббивая углы… И чего он ей сегодня наговорил? Не помнит. Уже напрочь отшибло память… там, кажется, что-то про «Красную Шапочку» было… как всегда… К ее услугам в любое время суток… И свои силы он явно переоценил. Доктор сегодня девушке едва ли не жизнь спас, а обставил все так, будто это она ему превеликое одолжение сделала и милость оказала, и это он ей, а не она ему должна быть по гроб жизни благодарна. Ларри глотнул еще рома и отставил бутылку.

На бархатно-синем небе одна за другой зажглись путеводные огни звезд, и лекарь от созерцания космоса внутреннего перешел к созерцанию зрелища более приятного — космоса внешнего… Только на этом одиночеству его пришел конец. То ли доктор плохо прятался, то ли его просто хорошо искали и нашли практически сразу же. Перед ним стояла вездесущая Олли, в его докторской треуголке на голове, с кружкой, исходящей паром, в руках.

— Сэр доктор Траинен, — заискивающе заговорила девочка, — а я нашла вашу шляпочку… Вы ее, наверное, потеряли во время… ну, тогда. Она на палубе лежала.

— Спасибо, Олли… — Ларри прокашлялся, услышав, с какой непривычной хрипотцой прозвучал его собственный голос. Он снял с девочки треуголку и водрузил ее на положенное место — себе на голову.

— А еще я вам чаёчек с камбуза принесла. Всё, как вы любите, с двумя кусочками сахара.

— Спасибо, ты настоящий друг, — приняв из рук девочки порцию горячего напитка, он вдохнул его слабый, но ощутимый аромат и с наслаждением отхлебнул. Приятное тепло сразу же распространилось по телу от пищевода и растворилось где-то на уровне желудка. Пусть это был далеко не самый лучший чай, который он когда-либо пивал, но на судне перебирать продуктами не приходилось… Тем более, что Ларри любил черный чай во всех его проявлениях, и всего один глоток заставил доктора снова почувствовать себя почти что нормальным, живым человеком. Слегка подвинувшись, он выдавил из себя улыбку и похлопал рукой по ступеньке рядом с собой, мол, «так уж и быть, садись, заслужила».

Олли тут же с готовностью заняла предложенное место, чинно сложила ладошки на тощих коленках, как школьница, и уставилась на доктора блестящими зелененькими глазками котенка, который выпрашивает кусочек рыбки с хозяйского стола. Не то, чтобы Лауритц чувствовал себя уютно, когда ему в рот заглядывали, пока он ест или пьет, но тут он уже напрочь игнорировал внешние раздражители.

— Я хотела извиниться перед вами, — мелкая собралась с духом и подала голос как раз тогда, когда доктор Траинен допил свой чай.

— За что?.. — искренне удивился судовой врач, сразу же начав перебирать в уме все возможные варианты того, что эта хулиганка уже могла успеть натворить.

— Ну, за то, что тогда на острове я вас не послушалась. Очень не послушалась.

— Ах, за это… — Ларри зажмурился и махнул рукой, оставляя все эти обиды в далеком прошлом. — Да я и забыл уже, честно говоря, об этом. Конечно, ты прощена. Это уже кажется таким пустяком… Главное, что мы все живы остались… Или почти все.

— Правда-правда, честно-честно?

Рыжий утвердительно кивнул. Он будто экономил слова и оставил на этот раз при себе свое «честное докторское».

— А я это… — девчушка снова посмотрела на своего наставника жалобно-жалобно, — на камбузе чистила картофель и пальчик порезала, вот. Может быть, посмотрите?

— Конечно, отчего ж не посмотреть… Подойди к фонарю.

«Страшная рана» маленькой девочки на деле оказалась крохотной царапинкой. Видимо, ей просто стало немного обидно и завидно, что судовой врач уделяет свое высокое внимание всем, кроме собственного подмастерья… Глупое дитя, на самом же деле ей повезло чуть ли не больше всех, что она сейчас была не просто цела и невредима, а еще и последние события практически никак не отразились на ее повседневной судовой жизни. Обработав ранку оказавшимся под рукой спиртосодержащим… ромом, лекарь нашарил в кармане последний бинт, оставшийся после сегодняшней операции, и, не жалея, обмотал указательный палец Олли. Если она хотела полноценного лечения, то вот, пожалуйста, она его получила. Пускай теперь ее исцеляет чудотворное действие перевязки, которой можно полюбоваться, пощупать и гордо кому-нибудь продемонстрировать, и самовнушение.

— А вы мне руку поцелуете? — следующий вопрос просто вверг доктора в ступор. Его глаза приобрели удивленно-удивительную округлость, а девочка смущенно потупила взор. — Ну, чтобы быстрее зажило.

— Эм-м-м… Нет, Олли, я, пожалуй, не буду этого делать. Это как-то, понимаешь ли… польза и эффективность этого научно не доказана. Так что, давай и так обойдемся.

— Ну, пожа-алуйста, доктор… Мама всегда меня целовала, когда у меня что-то болело. Пока мама была жива…

Запрещенный прием. Давайте давить на жалость маленькими детишками и их усопшими матушками, чтобы качественно сделать из сэра доктора Траинена дурака…

— Ну… — после непродолжительных сомнений активно призываемая жалость взяла свое. — Ладно, давай уже руку, — Лауритц аккуратно взял девочку за руку и, предварительно оглядевшись по сторонам — не видит ли этого никто, слегка коснулся ее губами. А потом еще серьезно добавил: — Пальчик, не боли.

Каким же он идиотом в этот момент себя почувствовал… Видели бы его сейчас его преподаватели, чем занимается один из лучших их учеников после шести лет, добросовестно проведенных в университете, то отобрали бы у него диплом с отличием и лично бы заставили его съесть этот солидного вида свиток. Зато Олли теперь просто сияла, она, похоже, была безгранично счастлива и искренне верила в то, что после такого лечения ее здоровью больше ничего не грозит.

Радостно сияющая маленькая девочка и тускло-вымотанный доктор снова уселись вдвоем на трапе.

— Вы устали?.. — сочувственно поинтересовалась Олли, осторожно коснувшись лауритцева плеча.

— Устал… — отрицать не было смысла — бледная физиономия да мешки под глазами и так уже красноречиво отвечали на этот вопрос. Судовой врач только постарался чуть-чуть приободриться и слегка улыбнуться, чтобы не выглядеть хотя бы так, что вот-вот сдохнет.

— Спасибо вам большое, доктор Траинен! Вы такой молодец… Жаль только, что я вам не смогла сильно помочь.

— И тебе спасибо, Олли, — он улыбнулся чуть живее. — Пусть ты и боишься вида крови, проявляешь местами излишнюю брезгливость… и подмастерье ты не идеальный… Зато я, кажется, понял, какую функцию ты при мне выполняешь. Ты можешь появиться в самый подходящий момент и поддержать мою жизнедеятельность… — Лауритц прислонился головой к точеной балясине деревянных перил и направил взгляд далеко вперед, в пространство перед собой, в звездной небо. Темно-синий небесный аксамит тонкой полосой расчертила серебряная игла и растаяла в пустоте. — О, погляди — звезда упала! Красота какая… — оживился рыжий. — Ты успела загадать желание?

— Да… Только на самом деле это ведь не настоящая звезда, — со знанием дела, прямо-таки профессорским тоном заявила вдруг Олли, явно стремясь поразить собеседника глубиной и широтой своих познаний. — Это камень, который падает с неба и горит в воздухе. Один из таких даже лежит в королевском музее в столице. Вы знали об этом, сэр доктор?

— Вообще-то, я знал, — поразить ей удалось. Ларри не любил казаться глупее, чем он есть на самом деле, поэтому его слегка смутило то, что он тут восхищенно вещает про «падающие звездочки», а десятилетний ребенок ему сейчас начнет читать вводную лекцию по астрономии. — Но откуда тебе…

— Но желание я все равно загадала, — тут же добавила зеленоглазка. — «Звезда» ведь не обидится от того, что я обзываю ее «камнем», и не откажется из-за этого его исполнять?..

— Нет, не откажется, конечно, — после такого вопроса и ответа Лауритц тут же восстановил свой интеллектуальный уровень в собственных глазах. — А что ты загадала?

— Это секрет! — вспыхнула девчонка. — Если рассказать, оно может не сбыться.

— Ладно-ладно, я не настаиваю. Хотя, знаешь, я не верю в такие строгие суеверия. Если ты точно знаешь, чего хочешь, оно тебе действительно нужно, и желаешь ты искренне и от всей души, то оно обязательно сбудется… Должно.

— А если вы считаете, что желаниями делиться можно… Тогда расскажите, пожалуйста, чего желаете вы?

— Чего я желаю?.. — повторил лекарь вопрос, растягивая слова. — Конкретно сейчас… — «Спать». Да, пожалуй, именно этого, «спать-спать-спать», — или вообще, в глобальном плане?

— Не знаю. Просто.

— Ну… Как тебе сказать… — Лауритц слегка замялся. Видно, речь шла о чем-то очень сокровенном, и он взвешивал и решал, стоит ли вообще озвучивать такие вещи. И решил. — Я иногда мечтаю о том, что когда-нибудь наплаваюсь вволю, насмотрюсь на мир, напереживаю всяких разных приключений… А потом поселюсь в домике на самом морском берегу, — Ларри снова откинулся на перила, закинул ногу на ногу и сцепил руки в замок, а Олли приготовилась слушать довольно обстоятельный рассказ. — Это будет такой дом… я еще толком не придумал, какой, но он точно будет очень красивый. Не большой, но и не слишком маленький. И из каждого окна будет видно море и проходящие вдалеке корабли… Но не возле порта, мне совсем не нужен весь этот шум, гам и суета. Мне потребуется покой, тишина и умиротворение, ведь я собираюсь когда-нибудь серьезно взяться за написание книг. Но и отшельником я быть не хочу — пускай в таком уединенном месте все-таки будут где-то неподалеку хорошие соседи. А еще… — он вздохнул и продолжил, глядя прямо перед собой и обращаясь, видимо, к одному из созвездий в небе, но не к развесившей уши девчонке, — у меня, конечно, будет любимая… любящая жена. Самая лучшая девушка на свете, которая будет всегда ждать меня, где бы меня ни носила жизнь… А потом и дети появятся, само собой… Эх… В общем, вот такая вот скромная идиллия для меня одного, такая у меня мечта. И я очень надеюсь, что в ближайшем будущем она начнет осуществляться, хотя бы по частям, маленькими шажками. Ну и, разумеется, руки сложа я сидеть тоже не собираюсь, а буду прилагать для того все зависящие от меня усилия. Ну, как тебе, мой юный друг? Я тебя не усыпил своими разглагольствованиями?

— Нет-нет, что вы! Наоборот, мне очень понравилось, и я послушала бы еще… — Олли всплеснула ручонками и уставилась на врача большими, блестящими глазами. — Доктор, это так… романтично. Здорово! Я тоже хочу такой дом на берегу моря… может быть, не совсем такой, как вы описали… Хотя, нет. Хочу точно такой же, как у вас! Только мне раньше вообще не разрешали жить у моря… — девочка ненадолго смолкла, потупила глаза и потеребила повязку на пальце, а затем снова заговорила. — А знаете, о чем я сейчас мечтаю?..

— Не знаю. Расскажи… если, конечно, считаешь это нужным, — Ларри не хотел настаивать и становиться виновником того, что у кого-то потом что-то «не сбылось». Но он понимал, что этой болтушке молчать тяжело, и она и так сама уже хочет все растрепать.

— Только это секрет. Большой-большой секрет, я, вообще-то, не хотела даже вам говорить… Но скажу, — что и требовалось доказать. Кто бы сомневался. — Я хочу… — девочка тяжело выдохнула, видимо, она сама сейчас волновалась, — когда я вырасту… — настоящая театральная пауза, — выйти за вас замуж! Потому что вы такой умный, добрый, смелый… Я вас очень люблю, доктор, — в этот момент она покраснела. Явно покраснела, разве что щечки ее не начали светиться в темноте.

На доктора словно ушат ледяной воды вылили. Для начала он, уже успевший почти придремать, мгновенно проснулся. И первой его реакцией было желание нервно рассмеяться, которое он, к счастью, успешно подавил.

— Ты шутишь, да?.. — но подмастерье категорично затрусила головой из стороны в сторону. — Олли, девочка моя, но ты не можешь выйти за меня замуж.

— Почему? Я вам не нравлюсь? Это потому, что я некрасивая?.. — затараторила она, тут же бухнувшись с небес на землю. — Вот знала я, что не надо косы обрезать, с ними я нравилась вам больше!..

— Нет-нет! Не в этом дело, ты очень красивая, правда… — и правда, когда он только подобрал девочку в порту, она казалась ему бледным, хилым недокормышем. А сейчас, вроде, и отъелась немного, и загар появился, и легкий румянец на свежем воздухе… В общем, хорошая такая девочка, вполне себе симпатичная.

— Тогда в чем же? Вы считаете, что я глупая, и вам со мной неинтересно?

— Снова нет. Ты не глупая, а очень даже умная… даже иногда слишком…

— Тогда почему же вы не хотите на мне жениться?..

— Да потому что ты — маленькая девочка. А я — взрослый мужчина. И, какой бы хорошей ты ни была, мне нравятся взрослые женщины. И жениться я хочу на них. А на тебе — не хочу… То есть, не могу, как я уже сказал.

— Но, когда я вырасту… — заупрямилась «невеста».

— Как минимум, начнем с того, что я старше тебя почти в три раза. Когда наступит это твое пресловутое «когда ты вырастешь», я тоже стану старше. И точно перестану казаться тебе таким… кхм… привлекательным. Ты еще, возможно, и перерастешь меня, будешь на полголовы выше… У тебя будет много поклонников, достойных юношей твоего возраста. А пока ты будешь все еще привлекательной женщиной, то я уже начну потихоньку стареть, и тебя во мне уже ничего не заинтересует. А нет дурака хуже, чем старый дурак…

— Подумаешь… — обиженно фыркнула Олли. — Вот мой папа говорит, что и еще более маленьких девочек, бывало, обручали со всякими старыми козлами.

Потрясающе поэтическое сравнение и причисление к сонму «старых козлов» Лауритцу, конечно, не понравилось. Но он не стал принимать это на свой счет, ему было ясно, что ребенок просто слово в слово повторяет речи, вдалбливаемые ему в голову взрослыми. С них и спрос, не с малявки.

— Кхм… Ты извини меня, конечно, еще раз. Но что-то твой папа, как персонаж, мне с каждым разом нравится все меньше и меньше. Честное докторское слово, если нам с ним все-таки доведется встретиться, то я возьму и выскажу ему в лицо все, что думаю о его воспитательных методах… Это ж каким нужно быть человеком, чтобы дочь от тебя в море сбежала…

— Не приплетайте сюда моего папу! Я сбежала потому, что так захотела! А еще потому, что вы меня вдохновили… тогда, когда я вам сапоги чистила…

— Ну, чистила, это громко сказано… — судового врача за сегодня всё уже настолько утомило, что простое детское упрямство начало раздражать его своей глупостью. — Я тебе уже сказал, что твоя мечта неосуществима, потому что это — абсурд. Это вздорная идея. Когда ты вырастешь, ты сама это поймешь и сможешь просто посмеяться над собой тогдашней. А пока просто поверь мне, пожалуйста.

— Но почему?.. Почему вы такой капризный? Все хотят на мне жениться! А вы не хотите?

— Кто эти «все»?.. — не понял рыжий. — Я — не «все». Если все начнут со скалы в море прыгать, то я же не прыгну. Это их проблемы…

— А мой папа говорит…

— Да кто такой твой папа???

— Ну, кто… Герцог.

Если до этого Лауритцу могло показаться, что на него вылили ушат воды, то теперь тут словно от айсберга оторвался немаленький обломок и пришиб молодого врача.

— Кто-кто?..

— Герцог Дриорский, — тихо и четко проговорила девочка, — сын Его Величества…

— Так ты, получается… — Ларри что-то плохо соображал, и голова у него слегка кружилась — это все проклятый недосып. И ром, — Олли… Молира??? Так ты та самая принцесса?..

— Вообще-то… — тут Олли нехотя, но с полным знанием дела выдала несчастному доктору едва ли не всю свою родословную, все свои титулы, со всеми префиксами и суффиксами, обозначающими, с какой ветки она приходится родственницей самому монарху… — Но для вас можно и просто «принцесса», так понятнее.

— Нет… Нет-нет-нет, не может этого быть! — Лауритц не мог поверить в происходящее, его мозг напрочь отказывался сложить два и два, результат в нем просто не укладывался. — Я ведь слышал про принцессу Молиру… Говорили, что она несказанная красавица…

— Так вы мне врали! Вы все-таки считаете, что я некрасивая!

— Нет… — действительно, чего только лестного не скажут про особу королевской крови? Да Траинен ведь сам видел Его Величество на портретах, Его дети и внуки там в принципе не могли получиться такими уж писаными красавцами и красавицами.. — Но она же должна быть взрослой девушкой… Говорили, что на ее юбилей к ней должны были съехаться женихи… А тебе сколько лет… десять?

— Да, десять. Исполнилось на прошлой неделе… Или позапрошлой… Я уже запуталась, потому что здесь у меня нет календаря…

— Ты шутишь, Олли?.. Прошу, скажи, что ты шутишь…

— Я не шучу, доктор Траинен. Не верите? — девочка расстегнула пару верхних пуговиц на своей рубашке, наглухо застегнутой под горло, запустила пальцы под воротник и подцепила ими длинную сверкнувшую в свете фонаря цепочку. На цепочке висело нечто, упрятанное в маленький холщовый мешочек, а когда Олли его развязала, то показала судовому врачу лежащий на ладошке увесистый золотой медальон, украшенный подробнейшим изображением королевского герба. — Вот, пожалуйста. Смотрите, я не лгунья. Это мой, я его нигде не стащила.

Ларри побоялся протянуть руку и коснуться блестящей даже в полутьме золотой крышки. Он вообще не знал, можно ли ему продолжать сидеть в присутствии высокопоставленной особы, и как себя нужно вести. Его последняя надежда на то, что все выше сказанное окажется всего лишь плодом бурной фантазии одинокого ребенка, с треском разрушилась. Судорожно стянув с себя треуголку, он принялся нервно дрожащими пальцами мять ее поля.

— Ваше… Высочество… Простите, если я когда-либо…

— Да перестаньте вы, доктор! Ну, пожалуйста! Давайте оставим все, как прежде, раньше ведь было так хорошо, мне так нравилось…

Подумать только… Настоящая принцесса, здесь, на корабле… А Траинен ей еще и уши надрать хотел! Как же хорошо, что он этого все-таки не сделал, иначе прямая ему дорога на эшафот. Да, конечно, Его Светлость, как широко известный борец с преступностью на суше и на море, вздернул бы злосчастного доктора на виселице, ведь тюрьмы и так полнятся, там мест лишних не так уж и много…

Теперь ему стало понятно все. И то, откуда взялась эта странная девчонка, и ее подозрительное поведение, и знания, который просто не могли так взять и ни с того, ни с сего появиться у простолюдинки, и изредка проскальзывавшие у нее непокорство и недетская гордость… И пираты.

— Уж не вас ли… не тебя ли искали вчера пираты, когда думали, что мы прячем что-то, что «принадлежит им»… или кого-то? — смутное предположение, высказанное слух, заставило ужаснуться.

— Меня… — обреченно кивнула Молира. — Я хорошо их запомнила, особенно того, в шляпе… Они уже один раз хотели меня забрать, но я сбежала от них в порту.

— Так это все случилось из-за тебя, а не из-за каких-то драгоценностей… Если бы мы не взяли тебя на борт, всего бы этого не случилось. Подумать только… Такой скверный бой, столько пострадавших, два человека погибли… А всего этого могло бы и не быть…

— … не будь на «Золотой сколопендре» меня, да, доктор? Это вы хотели сказать? — с дрожью в голосе продолжила девочка. — Да я и сама прекрасно знаю, что это я во всем виновата!.. Но что же я теперь сделаю?! — и ее глаза были уже на мокром месте. — Думаете, что я совсем дурочка, да? Что без вас ничего не понимаю? Без меня вам всем, конечно, было бы намного лучше… А вы и сами теперь хотите, чтоб меня не было, хотите от меня избавиться… А я-то думала, что вы тоже меня любите!.. — она едва не сорвалась на крик, врач в ужасе прижал палец к губам — лишь бы кто-нибудь из вахтенных не оказался поблизости и не стал свидетелем этой скандальной сцены. Но куда уж там… Маленькая принцесса сорвала с шеи цепочку и швырнула фамильным украшением в доктора. Створки медальона раскрылись и Лауритцу на колени маленьким мотыльком выпорхнул засушенный цветочек… один из того соцветия, которое Ларри полушутя подарил ей в благодарность за «прекрасно вычищенную обувь».

— Только не… Не плачь, пожалуйста!.. — а как же, как бы не так. С таким же успехом Лауритц мог забраться в «воронье гнездо» на самой высокой мачте, сбросить на палубу вниз пустую бутылку и при этом крикнуть ей вслед: «Только, пожалуйста, не разбивайся!».

— Ну… ну вот… — всхлипывала она. — Мое желание… не исполнилось… Это ведь не звезда, а просто… камень!..

Внучка короля понеслась прочь, размазывая слезы по щекам. Лекарь вскочил со ступеней, чтобы попытаться ее задержать, но остановился, схватившись за перила. От резкого подъема у него потемнело в глазах, а ловить маленькую проныру было делом уже бесполезным. Доплетясь до борта, Лауритц от досады со все силы зашвырнул пустую бутылку из-под рома в море. Теперь ранее хорошо известное слово «влип» обрело для него новое звучание и перешло на новую качественную ступень. Ну и встрял же он, ну и вляпался, не сносить ему головы…