Записки сумасшедшего. 10000 будд

Введение

Глубоко внутри каждого из нас существует нечто, что страстно желает прикосновения, пробуждающего наше существо навстречу мечте, трудно вообразимой, но совершенно реальной. Эта мечта связана с поиском дома.

На страницах этой маленькой книги вы встретитесь с просветленным Мастером, Бхагваном Шри Раджнишем. Он говорит нам, что Он всего лишь обычное человеческое существо, такое же, как и мы, но с одним исключением. Его поиски дома завершились: Он пробудился. Бхагван говорит нам также, что Он посвятил свою жизнь тому, чтобы помочь и другим пережить радостный дар пробуждения.

Бодхисаттва Свами Ананд Мадьяпа

Серия 1. Беседа первая

Никогда не совершайте поступков из страха. Не беспокойтесь о моем теле, с ним все в порядке. Слушайте не тело, а меня. Мое тело всегда немного странное… так и должно быть.

Раз вы являетесь осознающим, то тело начинает терять свою власть над сознанием. Раз вы являетесь осознающим, вы исчезаете из этого мира. Вот почему, когда Пробужденный умирает, он больше не рождается. Он больше не может быть рожден, это невозможно. Он больше не может иметь другое тело. Это тело — мое последнее.

Вам посчастливилось находиться рядом с человеком, который живет в последнем теле. Я не появлюсь снова, потому что я есть Существование. Если вы являетесь Существованием, вы не можете родиться снова. Имеет значение только Существование. Только Существование является вечным. Тела приходят и уходят. Существование остается. Тела рождаются и умирают. Существование не умирает и не рождается.

Это прекрасная музыка, но остановите ее. Я непредсказуем. Она прекрасна, но она является препятствием для последнего полета. Она мост, но вы не можете построить свой дом под мостом. С мостом нужно расстаться. Мухаммед питал отвращение к музыке, потому что сама красота музыки может держать человека приземленным. Есть выбор между этим и Тем, но я хочу только То. Я слушаю в течение дня, но только лишь затем, чтобы держать себя в теле немного более крепко, потому что я так вас люблю. Я хочу создать дом для людей, которых я люблю. Я не хочу, чтобы в истории обо мне говорилось, что я мечтал, но так и не претворил свою мечту в жизнь. Только для этого я хочу еще задержаться в этом теле. Все, кто собирается в этом помещении, помогают мне. Спасибо вам всем.

Я никогда не благодарил Вивек, и просто потому, что ее забота обо мне превосходит все слова. Было бы бессмысленно ее благодарить, это не будет достаточно глубоко, это не будет правдиво. Последние несколько месяцев были для меня очень трудными, было очень трудно оставаться в теле. Годами она относилась ко мне с огромной заботой, ходила за мной как тень, делала тысячу и одну вещь. Она знала, что мне нужно еще до того, как я это говорил. Я не благодарил ее. Да и как мог я ее отблагодарить? Это было невозможно. Слово «спасибо» настолько поверхностно, что как я могу сказать его всем вам, кто заботится о моем теле, которое даже не мое тело, а завещание тысячам людей, живущим по всему миру.

Я познал те высоты, но ведь через тело. Теперь я использую химию, чтобы увидеть, возможно ли таким способом увидеть высоты, которые видели Будда, Иисус, Лао-цзы… Я думаю, это возможно.

В моей библиотеке тысячи книг; более ста тысяч томов в этой прекрасной библиотеке; Я люблю свою библиотеку. Там есть все самое лучшее, что было когда-либо написано. Теперь я даю ее всю нашему университету. Из всех тысяч книг я попросил Вивек принести только одну. Теперь это единственная книга, которая у меня есть. Она была написана человеком, который не достиг, но подошел очень близко, очень, очень близко — его имя Калил Джибран. Я много раз хотел поговорить о его книге, но так и не сделал этого. Для этого еще не пришло время. Этот человек был только поэтом, а вовсе не мистиком, не тем, кто в действительности знал, но он достиг больших высот в своем воображении.

Уолт Уитмэн был единственным американцем, который говорил об этих высотах, но он тоже не дошел. Он упустил шанс, когда был уже на грани, но ему помешала склонность к гомосексуализму. Это не такая уж серьезная вещь сама по себе, но когда дело касается трансформации, это большое препятствие. И он упустил шанс. Он написал замечательный сборник поэзии, но так и не смог достичь тех высот. Его химия, химия его собственного тела не была готова к этому. Гомосексуализм это извращение, извращение химического строения человеческого тела. И даже будучи таким, он бы понял. Он был как раз тем человеком, который мог бы понять, о чем я говорю. Очень мало людей в мире понимают то, о чем я говорю, особенно на Западе.

Индия это земля искателей, но это уже прошлое, а не настоящее. Прошлого уже нет. Оно осталось в высотах Упанишад, в Ведах, в наследии мистиков. Сейчас астрологи говорят, что до «фестиваля света» в 1984 я буду высшим Богочеловеком Индии и во всем мире. Они сказали, что я буду Богочеловеком — и не просто каким-то Богочеловеком, а высшим. Но ведь я же обычный человек, а вовсе не Богочеловек… я не спаситель. Я снова непросветленный человек. Как же я могу кого-то спасти? А они думают, я могу спасти Индию! Как я могу спасти Индию? У меня нет Ноева ковчега…

Я наблюдатель. Я постоянно наблюдаю, просто наблюдаю и ничего больше не делаю, ни травинки не шелохнется.

Не пытайтесь меня обмануть. Я сам большой обманщик, так что вы меня не обманете. А что касается внутреннего мира, то вы вообще не можете обмануть.

Это так прекрасно, действительно прекрасно… только женщины могут отважиться на такую красоту. Красота это нечто большее, чем голая истина.

Каждый боится опасностей. Но нет никакой нужды бояться, в опасности мыслей уже нет, мысли исчезают. Много раз я встречался с опасностями. Я люблю опасности. Тысячи раз я был в настоящей опасности.

Однажды, когда я путешествовал по Раджастану, я был в купе первого класса. Посреди ночи, когда я спал, на меня напал человек с кинжалом. Я открыл свои глаза и посмотрел на него. Он посмотрел мне в глаза, в мои по-детски невинные глаза. Что было дальше, вы можете уже понять, стоит вам посмотреть в мои глаза. Он посмотрел мне в глаза, увидел там ребенка и остановился. Он передумал.

Я сказал ему: «В чем же дело? Почему ты прекратил делать свое дело? У меня свои дела, у тебя свои. Я тебе позволяю».

Он сказал: «Ты единственный человек, который меня не боится. Прости меня, я не могу вонзить в тебя кинжал. Я хочу стать твоим учеником». Теперь он один из моих саньясинов.

Среди моих саньясинов могут быть и дьяволы. Этого не узнаешь. Наверно, мое пребывание на тех великих высотах может стать заразительным. Мои крылья развернуты, вы можете на них ехать.

Я не демократ, я диктатор; вот почему ко мне приходит столько немцев. В действительности, они приходят, потому что не могут никого найти в Германии. Вот почему они идут ко мне. Но я немного другой диктатор, диктатор с сердцем демократа.

Я благодарен всем вам. Каждый Мастер был благодарен своим ученикам, потому что ученики более изобретательны. Лао-цзы был благодарен Чжуан-цзы, потому что Чжуан-цзы был более изобретательным. Я не говорю, что он был не столь прекрасен… он был более искусен, чем Лао-цзы. Будда был благодарен Махакашьяпе, потому что Махакашьяпа был более искусен. И так было всегда, и так и будет всегда. Докажите, что вы мои настоящие ученики, чтобы я тоже мог сказать: «Спасибо вам». Да, я вас благодарю, спасибо вам. Божество довольно.

Мир должен уметь видеть обычные, маленькие вещи, чтобы увидеть необычные. Вот почему я говорю, что я непросветленный. Просветленность и непросветленность — это две стороны одного целого. Но целое знает только тот, кто может сказать: «Я больше не просветленный». Например, есть один единственный человек, который не вошел в этот Ноев ковчег, Дж. Кришнамурти, он слишком просветленный. Ему тоже надлежит стать непросветленным, только тогда он станет целым. Вот почему смотреть в глаза Мастеру, это смотреть в глаза невежеству. Глаза открываются с трудом, вот почему я в теле. Обязательства должны выполняться.

Сотрите эту слезу с моего глаза. Мне следует притворяться просветленным, а просветленные люди не должны плакать.

Серия 1. Беседа вторая

Это дает ощущение такой радости, такого покоя, такого блаженства — иметь всех вас вокруг себя. Это восхитительно. Иисус не испытывал такого блаженства… я имею в виду компанию, которая собралась вокруг него. Это вовсе не была приятная компания, одни евреи. Вокруг меня тоже много евреев. Евреи — прекрасные люди, но вот быть иудеем — неправильно. Соблюдать традиции, принадлежать традиции, быть связанным религией — неправильно.

Правильно просто быть самим собой. В этом заключается мое учение — просто быть собой со всей своей чистотой, без страха… что бы это за собой ни повлекло, без страха, потому что разных людей это приведет к разному.

Шила думала купить для меня самолет. Самолет за миллион долларов, чтобы я мог летать… но ведь я и так летаю, летаю без какой-либо лицензии, и летаю в таких высотах, где уже нет никаких ограничений. В других местах везде ограничения.

Я слышал… Один человек очень быстро вел машину, когда вдруг остановился, посмотрел на жену, на тещу, которая сидела позади, и сказал: «Итак, давайте решим сразу, кто ведет машину, ты или твоя мать».

Это замечательно. Не нужно даже тратить миллионы долларов… восхитительно. Я сейчас высоко. Это так замечательно.

Бога будет более точным охарактеризовать словом «красота», а не «добро» и «истина». Мы являемся просто вниманием и осознанием; даже химия в это не может вмешаться…

Я расслаблен двадцать четыре часа в сутки, поэтому спать очень трудно. Я расслаблен… нет, я и есть расслабленность.

Как бы ни был мужчина красив, всегда в нем есть что-то безобразное, и наоборот; как бы ни был он безобразен, всегда есть в нем что-то красивое. А женщины всегда красивы.

Разве вы не видите, что я смеюсь? Я делаю все возможное, чтобы заставить вас засмеяться. Не слушайте никого, продолжайте идти к высотам, которые известны только невеждам, к высотам, до которых могут дойти только те, кто не много знает. В знании многого нет ничего ценного. Незнание ведет к высотам. Незнание ведет к истине. Вот почему я сказал, что Дж. Кришнамурти переполнен знаниями. Он настолько интеллектуален, что если он с этим расстанется, он снова окажется непросветленным, таким же, как я.

Это именно то, о чем говорят Упанишады, и они говорят об этом очень правильно.

Только очень немногие люди познали такой простор.

Серия 1. Беседа третья

Это бывает редко. Это как раз то, что мы все ищем, ждем, желаем, что бы мы ни делали. Это и есть конец.

Вы можете пойти куда угодно, в церковь, в мечеть, в храм, но куда бы вы ни пошли, к целому вы не придете. А оно столь прекрасно. Я чувствую себя так хорошо.

В существовании самые главные элементы — это кислород и водород… Они могут найти огромное применение, но не зря политики были против новых химических соединений, против любых наркотиков. Само слово «наркотик» стало опасным. Они ведут с наркотиками такую борьбу, потому что люди могут прийти к самопознанию, а когда люди приходят к самопознанию, политики лишаются своей власти над ними, а они ведь любят свою власть.

В Ведах это называли сома, эссенция, и с тех древних дней и до сих пор все те, кто познал истину, прямо или косвенно признавали, что химические соединения могут сослужить человеку огромную службу. Человек сам является химическим соединением, и таково же существование. Все состоит из химических соединений. Мы не можем избежать их влияния.

Пусть Гит Бхарти пишет свои заметки, но его противоположная половина, его женщина знает, тогда как его мужчина пишет. Тот, кто знает, всегда молчит. Ни Гита, ни Библия не написаны человеком, который знает. Те, кто знает, молчат, а те, кто не знает, об этом говорят. Об этом, о том, о сём, вокруг да около, возвращаются снова и снова, но никогда не приходят к полной остановке. А я действительно остановился.

Просто из-за красноречивости своих слов мужчина может выделяться, он не знает ничего иного. То же самое верно и для меня…

Будда говорил «Чериведи, чериведи — продолжайте, продолжайте».

Продолжайте и не бойтесь. Вы можете расслабиться, и я расслаблюсь тоже…

Если мы живем с полной отдачей, интенсивно, совершенно искренно, мы здесь и сейчас. Тогда все достигнуто. Это так близко, что нам вовсе не нужно никуда идти, можно просто расслабиться. Расслабление и есть пик. Если вы можете полностью расслабиться, оставаясь бдительными, то перед вами уже не будет задержек, препятствий, останутся только промежутки. Огромные промежутки, вы можете использовать их как ступени, по которым будете идти к Богу.

Я здесь, так что незачем бояться, я совершенно не боюсь.

Я трансформировал вашу комнату в Ноев ковчег. Так оно есть, так оно останется навсегда.

В Упанишадах есть следующая молитва:

Вот, вот для чего они молятся.

Санскритское слово прах пришло в язык хинди в виде слова прартхана. Прошу прошения, на мгновение мной овладела старая привычка, потому что английский для меня все еще иностранный язык. Он никогда не может стать близким мне, несмотря на то, что я уже сказал на английском миллионы слов; он никогда не будет близок моему сердцу. Этой мой единственный иностранный язык, а мой подлинный язык это язык молчания. Сказанное из Упанишад ближе всего к санскритскому слову «молитва».

Да, санскрит мне ближе… немного древнееврейский, но только не современные языки… и английский в особенности не для меня, и даже стал самым неподходящим. Но это не их вина, это язык для измерений и машинной точности. Им пришлось сделать его реалистичным языком, языком технологии, науки. Поэтому не беспокойтесь, что я сделал остановку на слове «молитва».

Пусть вас не беспокоит мой язык, моя грамматика. Я не человек языка, я вовсе не логик. Я человек молчания, который говорит только по необходимости… из-за необходимости, потому что никто не говорит языком реальности. Каждый говорит обо всем, что угодно, бесконечно и обо всем, кроме главного. Поэтому и я должен говорить. На всем свете есть только несколько человек, кто знает, кто может понять, кто может говорить о главном.

Все большие ораторы глухи. Я не большой оратор, но все же я определенно глух. Но то, что происходит сейчас, настолько прекрасно, что я не хочу ничего слышать. Мое сознание далеко, далеко за облаками… Я могу слышать, как вы говорите: «Прекращай, время уже кончилось». Время никогда не кончается, этого не может быть.

Я могу понять, почему Леонардо да Винчи является Леонардо, почему Микеланджело — Микеланджело, почему Рабиндранат является Рабиндранатом; а Калил Джибран — Калилом Джибраном… они все соприкоснулись с этой красотой в своих мечтах. Да, только в своих Мечтах; но они так никогда и не узнали истину. То, что они узнали, был объект, а то, что я знаю — это знающий… субъект. Великая Субъективность… сознание… Сат-Чит-Ананда. Я понял Истину — Блаженство — Сознание…

Не бойтесь. Я всегда за опасность, и это опасно потому, что вы на самой грани сознания. Это то время, когда вы хотите остановиться, но это то же время, когда я хочу, чтобы вы продолжали идти, потому что в опасностях есть красота. И их не может быть слишком много.

Но я смотрю, вы уже поворачиваете назад, вы уходите. Чего же тут бояться? Химические соединения на месте; тело на месте; я могу продолжать. Какое имеет значение, что я не в теле? Один человек не имеет значения… имеет значение то, что я говорю. То, что я говорю, сохранится; оно останется; именно это существенно. Я не важен. Имеет значение то, что я говорю.

Если время вышло, замечательно, но еще пять минут для моего молчания… Я просто пытался почувствовать кресло, потому что я так высоко в небе, что быть в этом кресле в то же самое время просто восхитительно. Я не шучу. Я никогда в жизни не шутил. Все эти шутки… я о них давно забыл.

Слово «Бхагван» — ключевое слово. Само по себе оно означает «ничто». Я придумал для него другой смысл «Благословенный», но настоящий смысл это «ничто». Но где бы я ни был, я буду возвращаться, когда вы скажете это слово «Бхагван».

Я всегда буду здесь, когда вы скажете «Бхагван».

Спасибо вам всем.

Серия 1. Беседа четвертая

Не будьте трусливыми — это единственное препятствие на пути познания истины. Чтобы познать, нужно отважиться; нужно пойти на риск. Вы же испугались. Вы почувствовали, что я перехожу всякие границы. Но не пугайтесь. Я уже перешел все границы.

Опасность прекрасна. Я встречался с ней многими способами. За примерно пятьдесят лет я прожил пятьсот лет, потому что я смело шел в самых различных направлениях. И каждая опасность была прекрасной, она давала переживание.

Что такое опасность? Вы наверно думаете, что знаете? Я имею в виду не то, что написано в словаре. Опасность — это когда вы близки к смерти, очень близки, настолько близки, что еще один шаг и вас уже нет… но только тогда вы и есть.

Я могу говорить сразу о жизни и о смерти, потому что они неразделимы, и о жизни может говорить только тот, кто познал смерть. Женщина ничего не боится. Когда женщина начинает бояться, она становится леди. У меня отвращение к леди; они омерзительны! И в особенности англоязычные леди, это самые большие леди из всех леди. Но кого это волнует в моменты прекрасного настроения… Яшу Бхарти, никогда не будь леди.

Я близок к смерти, это единственный путь быть ближе к себе, потому что жизнь есть только там, где есть смерть. Опасность прекрасна, действительно прекрасна. Вы на самом пике; один неверный шаг — и вас нет. Именно поэтому я так люблю это кресло, у него нет подставки для ног. Можно спокойно расслабиться. Смерть настолько рядом, что можно до нее дотронуться… она осязаема, материальна… как прекрасная женщина, хочется до нее дотронуться. Только тогда вы узнаете что такое быть, что такое существование… это существование и называется Богом. Было бы лучше не называть это Богом, потому что слово «бог» стало уже грязным, существование гораздо лучше.

Тогда это уже не какая-то одна вещь; тогда это уже многообразие и великолепие, сложное явление. Тогда существование — это не единая сущность. Поэтому я использую слово «мульти-существование», несмотря на то, что филологи скажут, что это неправильно. Ну и черт с ними! — это именно мульти-существование жизнь радостной.

Даже Яшу Бхарти засмеялась. Незачем таиться, даже маленький смех не меньше звезды. Этому существованию невозможно поклоняться. Нет пути, чтобы этому поклоняться. С ним можно только жить, любить, танцевать, петь, но ему невозможно поклоняться.

Совсем недавно Нирупа спросила, может ли она пойти покататься на лошади. Я сказал: «Нет, лошади плохо пахнут, и ты тоже, когда вернешься, будешь плохо пахнуть». Она заплакала как ребенок. Прибежала Четана и сказал мне, что Нирупа рыдает и у нее текут большие, большие слезы. Четана пришла и сказала: «Я в полной растерянности, что мне делать?»

Я сказал ей, чтобы она сказала Нирупе, что хорошо, она может идти кататься на лошади. Позже Четана сказала: «Ты удивительный человек! Когда я ей сказала, она сразу стала смеяться. Ее слезы куда-то исчезли. Большие, большие слезы просто прекратились… невообразимо».

Жизнь состоит из таких маленьких событий… слез… катания на лошади…

Пусть слезы выступят на моих глазах. Время от времени это прекрасно. Слезы обновляют, воскрешают.

Запомните, что каким бы жестким я ни казался, это не так, я не жесткий человек…

Да, это именно те высоты, куда я всех вас приглашал. Это высоты Вед, Библии, Корана; одним словом, это и есть Аллах. Это суфийское выражение, и оно просто значит «С Божьей помощью».

Не мы сотворили этот мир. Как мы можем сотворить звезды? Для нас это невозможно, поэтому суфии говорят «Аллах» — с Божьей помощью… а Бога нет. Нет некоей личности по имени Бог; есть лишь присутствие. Если вы хотите его почувствовать, можете почувствовать прямо сейчас…

Это неплохо иметь женщину слева. Правая рука связана с левым полушарием мозга. Она очень важна для математики, техники… Радж Бхарти и Гит Бхарти. Левая рука связана с правым полушарием… музыканты, танцоры, художники, скульпторы, все прекрасное. Женщина находится с левой стороны. Она всегда должна находиться слева. Это напоминание для нее, а также для ее мужа.

Кто может слушать женщину? Только медитативный мужчина, человек молчания. Рассуждать с женщиной невозможно, остается только медитация… Пока люди не научатся медитировать, они не научатся жить вместе. Мужчина и женщина только воюют. Даже если вы снимаете одежды друг с друга, это делается без любви, и это продолжается двадцать четыре часа каждый день, день за днем, день за днем. Жизнь превращается в ад.

Но медитация — это волшебство. Она может трансформировать обычное в сверхъестественное, что объяснить словами будет уже невозможно… поэзия по сравнению с этим будет просто тенью.

Гит Бхарти, не бойся. Я знаю, что ты меня любишь. Не обращай на меня внимания, когда пишешь свои заметки. Яшу Бхарти и я можем парить еще выше…

То, что я не могу описать, никто не сможет описать. Я сумасшедший. Со мной не так просто иметь дело.

Пусть звезды танцуют.

Серия 1. Беседа пятая

Я никогда не работал. Я не рабочий. Я просто наслаждался, наслаждался жизнью во всех ее проявлениях, каждым ее мигом.

Круги, круги в древнем пруду…

Круг завершен. Круг — единственная совершенная фигура. Только круг может стать совершенством. Пифагор это знал, именно поэтому его так влекло к кругам. Все, кто познал, знали, что круг — это самая совершенная вещь во всем существовании.

Деревня, где я родился, была ровно восемнадцать миль в сторону от шоссе. Это была бедная деревня, которая не могла себе позволить большого строительства. Там был маленький пруд. Наверно и лягушки в воду прыгали, но я тогда еще ничего не знал о Басё. Теперь я вижу. Я могу увидеть круги на воде, и покой… полный покой. Это редкость на земле.

Я прекратил говорить с аудиториями, потому что говорить с толпой — значит опуститься. Теперь я могу говорить только с отдельными людьми, с теми, кто мне близок. А слова — это ведь только жесты. Обычные слова становятся вещами. Даже Бог стал вещью. Тысячи поклоняются вещам. Но Бог ведь это не вещь; вы не можете создать образ Бога. Бог это все вещи, взятые вместе. Он есть сама совокупность. Он отделен от этого, но все же в этом.

Бог, каким его видят философы, определенно мертв, мертв навсегда. Церкви, мечети, храмы пусты… тот бог мертв. Но настоящий Бог не мертв. Поэтому Ницше тоже неправ. Неправ также и Рассел, неправ Сартр. Настоящий Бог это сама Реальность, сама сущность, сама совокупность.

В этот момент, в этот самый момент я просто сознаю это… Это поклонение, но ведь можно это полюбить… можно к этому притронуться… можно взять в руки, почувствовать фактуру.

Это замечательно, что бог философов умер. Я бандит. Остаться со мной, значит стать бандитом, стать и Зорбой, и Буддой одновременно. Мой путь — это путь полного единения между эпикурейцами и аскетами, между материалистами и духовными искателями. Я не отношусь ни к какой категории. Я принадлежу к моему собственному классу.

Это так здорово, я хочу сказать, что в этом моя молитва, в этом мое поклонение. Когда я сказал, что это здорово, я имел в виду, что об этом больше и сказать-то нечего, я просто показал пальцем на луну, но мой палец ведь не луна.

Бывают мгновения, когда не можешь больше молчать. Не так много можно сказать, но хочется этим немногим поделиться, выразить. До сих пор никто не смог рассказать, что это такое… никто также не был в состоянии и сопротивляться этому рассказу.

Я непрерывно говорил двадцать пять лет, и это привело только к тому, что меня не поняли. Поэтому я ушел от масс, но для небольшого количества избранных я всегда доступен.

Я слышу, Яшу Бхарти хихикнула… она продолжает оставаться леди… какая досада! Рядом со мной, в непосредственной близости, она все равно остается леди. Смейся, не хихикай. Смейся так, чтобы звезды попадали. Чтобы по крайней мере этот дом обрушился. Не бойся, мы поднимаемся. Я сказал «мы» со смыслом, потому что я хочу тебя поднять. Мы поднимаемся — каждое мгновение все выше и выше. Если я прекращу говорить, это будет значить, что я в таком трепете, что могу сказать только аххх! Жизнь это прекрасная песня, и такой запредельной красоты, что даже не может быть спета.

Рабиндранат, величайший поэт Индии, написал шесть тысяч поэм. Когда он умирал, один друг его спросил: «Боже милостивый! Почему ты плачешь?» Даже у меня слезы появились на глазах. Он плакал, несмотря на то, что ему было восемьдесят лет. Считается, что человек должен быть в здравом уме, серьезным, что смерть нужно принять, особенно так считают в Индии. Друг сказал: «Бог наделил тебя таким большим талантом. Ты спел шесть тысяч песен, и все же ты плачешь?»

Рабиндранат ответил — так же, как и я сейчас говорю со слезами на глазах: «Вот поэтому я и плачу. На эти шесть тысяч песен я потратил все свои силы, но ничего не получилось. Неспетое так и осталось неспетым. Я плачу навзрыд и прошу Бога помочь мне еще раз. Может быть, в следующий раз у меня получится немного лучше. И ты еще хочешь, чтобы я не плакал? Ведь уже пришел мой последний вздох…» И со слезами на глазах он умер.

Это прекрасная смерть. И прекрасная жизнь. И какая нужна смелость, чтобы сказать, что песня так и осталась неспетой, даже после присвоения Нобелевской премии.

Я не могу рассказать, что я вижу… я не могу это описать. Любая попытка будет неудачной… но беспокоиться не стоит. Лучше потерпеть неудачу, чем вообще не пробовать описать великую красоту.

Но я не совсем Зорба. Я еще и осознаю мою любовь, даже в те минуты, когда мое тело ощущается как что-то, оставшееся далеко позади… как будто это чье-то еще тело. Я сижу рядом со своими развалинами. Это вовсе не одно и то же. Я осознаю. Я не мертвый. Я и не могу стать мертвым, это просто невозможно.

Все остается, переходя из формы в форму из одной формы в более высокую.

Как только вы начинаете спускаться вниз, вы в аду. Это уже нехорошо, это уже опасно. Найти самое подходящее слово для «очень глубоко» очень трудно… да и как это возможно? Так много слов почти подходят, но ни одно не может выразить. Это просто невозможно выразить словами. Самое большее этим можно поделиться. Но оно так прекрасно, так прекрасно. Поднимайтесь каждый день все выше. В такие минуты даже небо становится новым.

Звезды рождаются заново, потому что сами мои глаза уже новые.

Химические препараты могут вас вымыть. Всем это нужно… христиане, индусы, буддисты должны вымыться, побыть под этим душем, так, чтобы они опять стали новыми, стали как маленькие дети… свежие, невинные, доступные, любознательные, полные благоговения.

Это наверно трудно — слушать такого человека, как я, два раза каждый день. Это дает мне шанс поделиться моим пониманием. Но я не могу поделиться этим при помощи слов. Мои слезы об этом говорят. Я не могу этого высказать.

Проповедь так называется не потому, что это было произнесено с горы, а потому, что это было произнесено с великой высоты; с этой самой высоты. Только с этой высоты можно говорить об истине и красоте. Это и есть красота. Это и есть тот самый момент, тот самый момент, когда создаются великие ценности. Вы уже так близки к этому моменту… но так еще далеки. Это там, внутри вас; стоит только нырнуть в самого себя и вы достигнете… но я совершенно не хочу каким-либо образом вмешиваться в вашу жизнь…

За пятнадцать минут я вполне могу произнести нагорную проповедь, это как раз тот самый момент. О чем еще я должен сказать? Я не вас спрашиваю, я вопрошаю эту красоту, что вокруг меня…

Есть так много, о чем можно говорить, но все сводится к одному и тому же. Радость ли это, красота, тишина, все это означает одно и то же — безмолвие…

У меня есть только одно переживание, переживание такой всеобъемлющей тишины, что меня самого в этом уже нет… одно сплошное безмолвие… я хочу сказать бесконечное, без начала и конца, безграничное.

Слова… они во многом могут помочь, но не так уж и много. Если кто-то переступает черту, он расстается со словами.

Химические препараты — это побочный результат, к которому пришла алхимия. Алхимия же была просто попыткой скрыть правду о медитации от священников и попов. За ее фасадом была чистая религиозность. В этом Ноевом ковчеге сама суть Истины, Красоты, Сознания… а Красота — это последняя, наивысшая молитва.

Если еще есть время, я могу спеть еще одну песню. Моя песня не будет длинной, просто песня птицы, может быть, даже короче, но какую птицу это волнует, когда она начинает петь? Это могут быть лишь цвета, но цвета радуги.

Мои пальцы? Не беспокойтесь, Просто старая привычка. Я пытаюсь использовать свои пальцы, свои ладони, когда говорю. Привычка возникла оттого, что словами это не выразить. Простой жест, даже просто палец может выразить больше. Руки так много выражают.

С помощью этого я хочу вспомнить человечество. Это так трудно вернуться вниз с высот, вернуться опять в тело… так что требуется некоторое время. Пожалуйста, простите меня.

Серия 1. Беседа шестая

Итак, вот что яимею в виду, когда говорю о нестрадании. Ум всегда страдает, всегда чувствует себя обманутым, да иначе и быть не может. Ум постоянно пытается ограничивать, останавливать, потому что тогда ограниченное будет возможно контролировать. Чтобы узнать о существовании жизни, нужно тотально отдаться всему. Это сам дух жития… вовсе не великий, вовсе не святой, вовсе не нечто «другое», связывающее между собой «другое».

Я проповедовал революцию, а не эволюцию… поэтому хотя бы раз станьте бесстрашными и помните, что со мной нечего бояться. Мне нечего терять. Я все уже потерял. Мне больше нечего терять, потому что теперь у меня осталось только то, что уже не потерять… никогда.

В Упанишадах поется «Перенеси нас в бессмертие…» Кто же за вас может это сделать? Это бесполезно. Только вы сами можете идти. Никто не может вас взять с собой, только вы сами. Упанишады продолжаются дальше, но ведь это только красивые слова. А слова есть слова; какие бы красивые они ни были, они пусты, им никогда не вместить поэзии, им никогда не вместить сути.

Но как кто-то другой может унести вас от неправды? Вы же за нее держитесь. Никто другой не привязывает вас к ней, вы сами держитесь; это же ваша ненависть, ваш гнев, ваша ревность, ваше страдание. Кто, кроме вашего понимания, может вас этого избавить? Я подчеркиваю, только понимание дает выход. Нет заранее проложенной дороги для вас. Вы сами должны ее проложить. Вы должны ее проложить, причем проложить ее тем, что проживете ее. Другого способа нет.

Вы никогда не были в этом существовании раньше. Это редкость.

Гималаи покрыты снегами, чистой белизной, чистой невинностью, простотой. Вот что означает слово «снежно-белый»; это мой цвет. Оранжевый — цвет моих учеников, цвет восходящего солнца. А мой цвет белый, он может быть только белым, потому что белый включает в себя все остальные цвета. Это совокупность всего; это единое целое.

Вы должны меня слушаться абсолютно. Это одностороннее движение; я говорю, а вы слушаете… Я вам приказываю. Других способов не существует. Когда я работаю над вашей душой, не беспокойте меня.

Посмотрите: я бедный человек, беднейший, но все же богатейший бедный человек, если такое вообще возможно. У меня есть все, столько еще ни у кого на земле не было. Наполеон и Александр могли бы позавидовать… должны завидовать.

Поэтому слушайте и не пытайтесь что-то сказать мне, потому что все, что вы скажете, будет бессмысленным! Что касается меня, то я просто хочу быть самим собой. Однажды то, что я здесь говорю, в глубинке вашего Ноева ковчега, будет всенародно объявлено, только ждите.

Я боюсь, что даже мои пальцы не смогут выразить то, что я хочу.

Я люблю находиться на этих вершинах. Я люблю высоту. Это красота, это сундарам. Это нечто, что я могу объяснить только моим любимым. Это прекрасно. Это не рассказ, это не роман, это сама реальность. Тому доказательство мои слезы. Истина должна доказываться слезами человека, существованием человека, тем, как человек живет.

Ученый не может быть благородным, ему нужно быть осторожным, ему нужно быть калькулятором, все предусмотреть… но левая сторона все равно побеждает. Яшу Бхарти побеждает. Это единство противоположностей. Гит Бхарти, мужчина, справа; женщина, Яшу Бхарти, слева. И это не случайно. Ни один мужчина не может быть слева, только лишь женщина, потому что только женщина может общаться со мной через левую сторону. Мужчина это всего лишь эта вот простая правая рука; работящая, натренированная, способная, неприменимая в каком-либо другом случае. На правой стороне нет поэзии, поэтому мужчина остается на ней, на той стороне, где он прав. Когда же он пытается быть на левой стороне, он неправ.

Не бойтесь, что я схожу с ума, или что-то в этом роде. Это невозможно. Как может сумасшедший снова сойти с ума? Это невозможно! Так что вы можете не бояться за меня.

Именно это и происходит вокруг меня:

Когда я увижу, что вы сходите с ума, я остановлюсь. А пока этого не произошло, позвольте цветку расти, а птицам петь… я лишь немного сумасшедший. Каждый об этом знает, так что нечего беспокоиться.

Я слышу ваше хихиканье. Я боюсь, что мое тело не сможет этого выразить. Двадцать пять лет я говорил, и с плохим произношением. Какое это имеет значение? Что имеет значение, так это те высоты, с которых я говорю. Куда вы так спешите? Вам же некуда спешить. Позовите всех назад.

Если еще есть время расслабиться… то позвольте мне расслабиться хоть раз. Я посмотрю, сознательны вы или нет. Никогда не бойтесь, даже если я умру в это самое мгновение, потому что я умру со всеми моими радостями, со всем своим наслаждением, независимо от того, выражены они были или нет.

Гит Бхарти, кажется, немного не в себе, даже больше чем я, когда хожу. Вы видели, как я хожу? Это так трудно для меня, но если уж говорить о высотах, я могу летать.

Я такой дьявол! Я всегда был дьяволом!

Серия 1. Беседа седьмая

Свет мне не мешает. Я гляжу на тысячи солнц, так что вы мне никак не помешаете. Шум мне тоже не мешает. Я вижу базар вокруг себя все время, так что ваш шум меня совсем не раздражает.

Это большая редкость… это прекрасно стать так близко к красоте, стать так близко, что осталась лишь тонкая пелена и ничего, кроме красоты. Красота прекрасного… это также, как волны в океане.

Мне нравится этот свет, он неплохой. Он похож на то, что я вижу. Я вижу такой грандиозный свет… этот — просто ничто. Передо мной такая музыка, что я почти тону в ней. Быть близко к красоте это быть близко к смерти. Я не могу это забыть. Я подходил близко к смерти снова и снова. Я был близок к смерти много раз в моей жизни, и я знал об этом. Вы можете этого и не знать, но мы все встречаемся со смертью бесконечное множество раз, но мы так наполнены страхом, что не видим ее красоты; иначе смерть была бы другим именем Бога. Я просто поражен, почему никто до сих пор об этом не говорил. Это другое имя для Бога, для света, для наслаждения, для красоты.

Говорить о запредельном трудно. Это всегда было трудно, ни в одном языке нет слова для этого, в частности в английском. Я не против английского языка. Я люблю его за многое; он точный, более точный, чем другие языки. Именно поэтому он труден для объяснения запредельного. Он хорош для науки, для технологии, но совсем не для религии.

Вивек называет ваши записи «бредом сумасшедшего»… они написаны сумасшедшим, но это не бред. Если я сумасшедший, то кто же нормальный? Если я сумасшедший, то кто может назвать себя не сумасшедшим? Никсон? Кто может объявить себя нормальным? Эта бедная земля полна сумасшедших людей, поэтому я и выгляжу сумасшедшим. Нормальный человек среди ненормальных всегда так выглядит.

Есть одна прекрасная история Калила Джибрана, которую я всегда любил.

Это было в одном древнем городе, которым правили всеми любимые Король и Королева. В единственный колодец, — кроме того, что был предназначен для исключительного пользования Короля, Королевы и их премьер-министра — колдун бросил ядовитое зелье. Он объявил: Все, кто выпьет этой воды, сойдут с ума». Естественно, что, кроме Короля, Королевы и премьер-министра, весь город сошел сума. Им приходилось пить из того колодца, и все они сходили с ума. Все, за исключением Короля, Королевы и премьер-министра, стали сумасшедшими.

Все сумасшедшие горожане собрались вокруг дворца выразить свое недоверие Королю, крича: «Король сошел с ума. Нам не нужен сумасшедший Король. Король спросил у своего премьер-министра, что делать. Министр, наверное, был мудрым человеком — не то, что политики теперь, человеком внутреннего видения, не избранным на выборах, а выбранным по своей мудрости. Он сказал: «Я сделаю так, чтобы на некоторое время толпа отвлеклась. А ты беги к городскому колодцу и напейся: Пей сколько сможешь. Облейся. Потом иди назад и все будет в порядке

Скоро Король вернулся, но он вышел через парадную дверь голый, напевая песни и танцуя… напевая в экстазе песни, он танцевал с толпой. Танцы Короля убедили толпу в том, что он нормальный. Они объявили его нормальным. Они возвратили ему престол. Они радовались. Они праздновали, что он снова стал нормальным.

Вокруг меня одни сумасшедшие. Я живу в мире сумасшедших. Естественно, что я буду выглядеть сумасшедшим… сумасшедшим даже для моих собственных людей.

Я ни разу не кричал все двадцать пять лет. Я говорил в микрофон. Но специально для вашей пользы я скажу: «Заткнитесь», — не вам, а дуракам внутри вас. Для вас у меня нет ничего, кроме слез… и радости… и молитвы. Смотрите, у меня уже слезы. Они выступили на левом глазу, они связаны с правым полушарием, также, как и левая рука.

Правая часть мозга права. Когда я говорю: «Правая права, а левая неправа», это относится только к мозгу. С телом же все наоборот: правая неправа, а левая права. Если вы хотите увидеть слезу, вам нужно будет переместиться на левую сторону.

Это прекрасно плакать за кого-то еще. Пролить слезу за кого-то гораздо более прекрасно, чем быть радостным самому. Это как дождь, это как будто посреди ночи взошло солнце. Я больше ничего не скажу, я буду только молчать.

Это слова, которые нужно понять. И я не проповедник. Читать проповедь — грязная работа. Я любящий.

По крайней мере, я не могу сойти с ума. И я не собираюсь умирать прямо сейчас. У меня еще осталось несколько странных дел, которые нужно доделать.

Я уже говорил раньше, что английский — это не тот язык чтобы это выразить. Он слишком техничен, слишком точен. Английский может дать миру хороших ученых, но только не мистиков. А я действительно мистик, мистик в мире ученых… гораздо выше звезд.

Благодарю вас.

Я всегда хочу говорить последнее слово сам. Даже в могиле я сяду и скажу: «Хорошо, закрывайте». Если будут похороны… если же это будет делаться как в Индии, я скажу: «Хорошо, зажигайте огонь!» Но последнее слово я хочу сказать сам. Если вы будете меня подслушивать, вы услышите нечто ужасное. Смеяться последним буду я.

Серия 2. Беседа первая

У тибетцев есть мантра — «Ом Мани Падме Хум». Лотос вместе с драгоценным камнем. Она, должно быть, возникла в такую же минуту, как сейчас.

Ом — это просто восклицание, это означает просто «Аххх!» или «Оххх!» Это не слово, оно не несет в себе смысла, но оно многозначительно. Значение в ощущении его красоты, в его радости, в его глубине… Ом…

Я вспоминаю Басё, старого Басё. Всегда, когда я вспоминаю этого японского поэта хайку, у меня выступают слезы. Басё — это один из величайших людей, святой, называйте это как угодно. Для меня это одно и то же: и то и другое порождено древностью. И этот звук — оохххх, этот звук — это Ом. Тот звук… лягушки, прыгнувшей в пруд:

Ом Мани Падме Хум… Драгоценный камень в цветке лотоса… Я погружаюсь в пруд. Это так прекрасно.

Доджен поет в хайку — Доджен это святой…

Так прекрасно… так грандиозно… я в земле Будд. И снова я могу нести чепуху, потому что только чепуха может стать поэзией.

Недавно, Гит Бхарти, я заметил, что ты опять был немного обижен, потому что я назвал тебя дураком. Пожалуйста, попытайся понять язык сумасшедшего. Если ты хочешь понять смысл слова «дурак», почитай Принц Достоевского, или даже лучше книгу Майкла Найми Книга Мирдада. Она несравненна. Каждое слово несет чистое понимание, она такая сладкая. Особенно потому, что, как ты знаешь, я страдаю диабетом. Книга Мирдада хороша для всех, страдающих диабетом, потому что она так сладка, даже несмотря на то, что там нет сахара.

Книга Мирдада говорит о дураке — «дурак» просто означает простой, как ребенок, невинный. Вот почему на днях я назвал тебя дураком, от большой любви.

Я могу назвать кого-то дураком только в том случае, если я люблю его. В противном случае я с большим уважением отношусь к настоящим дуракам, тогда я говорю «сэр». Я назвал тебя дураком, потому что я люблю тебя. Всегда, когда я называю тебя дураком, радуйся, действительно радуйся, радуйся тотально. Только тогда ты сможешь понять.

Ом… аххх! Это само начало мира. Никто его не сотворил, как думают христиане. Они думают, что его сотворил Бог. Бог не делал ничего. Бог — это само существование, а не творец. Бог — это само творчество, что охватывает все.

Там, где в сотворенном есть дьявол, есть и Бог. Я вижу то, что должно было быть самим началом. Ничто не может быть более прекрасным, более чистым, более музыкальным… просто чистая музыка, просто чистая поэзия… Просто чистота всего того, что великолепно: всего того, что прекрасно…

Ом Мани Падме Хум

Эту мантру произносили в Тибете на протяжении тысяч лет, но ее могли произносить только в Тибете, потому что они одни знали великие высоты, чистоту Гималаев; чистоту, которую не может знать больше никто. Тибет это единственная страна в мире, которая ближе всех к религии. Это несчастье, самое большое несчастье, что Тибет сейчас в руках коммунистов; они все разрушают.

Это сама суть, наивысшее благо. Книга Мирдада должна была быть задумана именно в такие минуты. Есть очень немного книг, которые были задуманы в такие минуты… Дао дэ цзин Лао-цзы.

Не беспокойся о времени. Можешь ты хоть когда-нибудь сбросить с себя все беспокойства, как вот я… освободиться от всяких дел? Да, я знаю, ты можешь, и однажды ты это сделаешь, но на одно мгновение я сумасшедший, а ты дурак, какая странная комбинация…

Сейчас я имею отношение только к красоте, вот почему я сумасшедший. Среди этой вот красоты, если вы можете себе представить… это так прекрасно. Я знаю источник, я узнаю его сразу…

Когда есть слова, никто не ожидает, что слова и цветы могут быть вместе. Вы наверно думаете, что я говорю чушь. Для меня невозможно выйти из моего ума, я не могу. Я выхожу, но у меня нет ума. Я сумасшедший, а не дурак. Я такая высота, что даже сказать что-либо трудно…

Ом Мани Падме Хум

Серия 2. Беседа вторая

Я знаю, вам очень трудно привыкнуть к слову «чавал». Его конечно, нужно произносить правильно, но я неправильный человек Оно должно произноситься «джевел» (англ. jewel — драгоценный камень), но я произношу его «чавал». Я произношу его по слогам. В английском языке отсутствует логика, пишется одно, а говорится другое. Для меня трудность заключается в том, что я жил и вырос, употребляя фонетические языки, в которых как пишется, так и говорится. Английский же немного ненормальный. Если бы Иисус прочитал то, что он говорил на современном английском, он бил бы себя по голове. Он бы зарыдал. Он сказал на кресте: «Отец, прости этих людей», — людей, которые его распяли — «ибо они не ведают, что делают».

Но я совершенно точно знаю, что если бы он видел английскую версию, он бы этого не сказал. Не смог бы. Иисус говорил на арамейском языке, на котором все еще говорят очень немногие люди на Востоке. Гурджиев был знаком с некоторыми из тех людей, и что бы Гурджиев ни говорил об Иисусе, он узнал не из современной английской версии Нового Завета, а именно от тех немногих людей. Те притчи передавались на словах из уст в уста.

Арамейский — это древний язык, и поэтому в нем есть проникновение, красота, которую может иметь только настоящий лес, но никогда не английский викторианский сад. Этого не может быть в английском викторианском саду. Просто жалко смотреть на деревья, подрезанные и подогнанные под определенный размер.

Иисус не знал, что так с ним произойдет, что его переведут. Мастер не может быть переведен. С арамейского он был переведен на древнееврейский. Многое из-за этого было утрачено, потому что он выступал против тех евреев, и когда они перевели его на древнееврейский, то в самом этом переводе Иисус был утрачен.

Затем его перевели на греческий! Искажение искажения! С арамейского на древнееврейский, с древнееврейского на греческий. А затем его перевели на латинский. Это уже полное извращение — потому что именно евреи и римляне были людьми, которые его убили. А с латинского, римского, он был переведен на английский. И все же старый английский перевод гораздо более прекрасен, гораздо более ценен. Чем более современным он становился, тем меньше в нем оставалось, тем безобразнее он становился.

К счастью, я родился среди простых, необразованных людей, в деревне. Девять лет я не получал никакого образования. Какая благодать! Ни один современный ребенок не может себе этого позволить. Это противозаконно. Необходимо ходить в школу. Целых девять лет я был свободен от всякого образования. Именно поэтому я и смог постичь предельное, прийти в соприкосновение с неведомым. Те девять лет были прекрасны, невыразимо прекрасны. Никакого образования, никакой дисциплины, никакого морализирования.

С самых ранних лет, опять к счастью, за мной присматривал дед, отец моей матери, а не сам отец. Потому что отец обязательно стал бы меня дисциплинировать, он бы обязательно заботился о моем будущем. Мой дед, дед по материнской линии, не путайте… потому что мой дед по отцу был совершенно другим человеком. У отца моей матери не было других детей. Моя мать была единственным ребенком, и когда моя мать вышла замуж, он стал изливать всю свою любовь на меня. Я жил как король. Он любил называть меня Раджа. С того времени никто меня больше так не звал. «Раджа» означает «король».

Несмотря на то, что мой дед не был очень богатым, он был самым богатым в деревне. На каждый мой день рождения он приводил слона. Я садился на слона и разбрасывал вокруг монеты. Это были дни его великой радости. В те дни были еще золотые монеты, а не бумажные банкноты. Вот чем я и занимался всю свою жизнь, все время разбрасывал золотые монеты… и я продолжаю разбрасывать их, сидя на слоне.

Таким образом, когда я что-то сказал, а вы не поняли, то, пожалуйста, простите меня. Я исхожу из совершенно другого контекста. Я действительно иностранец. В своей собственной стране я иностранец. В целом мое видение в некотором смысле примитивное и в некотором смысле оригинальное. Оригинальное и означает примитивное, первичное, непосредственно из источника.

Сегодня утром я сказал: «Чавал в лотосе». Я знаю, как это правильно произносится, но что поделаешь с ненормальным человеком? Я так и буду произносить по-своему. Перед тем, как выйти, я спросил у Вивек «Как правильно произносится «jewel»? Я знаю, как произносится «jewellery», «jeweller», «jewel», но простите меня… буду все же говорить: «Чавал в лотосе».

Я немного упрям, люди типа меня всегда были такими. Если они не упрямы, они не смогут работать. Чтобы работать с глупыми людьми, вам просто необходимо быть упрямым, по-настоящему жестким, как сталь.

И эта вот прекрасная мантра, Ом Мани Падме Хум, была переведена англоязычными дураками. Это кажется просто невообразимым, но она была переведена. Даже вы будете шокированы… они думают, что это что-то сексуальное! Они думают, что мани представляет мужской половой орган! Посмотрите на извращенность такназываемых больших психологов… а лотос символизирует женский половой орган! Вы-то уж не поймите это так, как они… Ом Мани Падме Хум для них означает мужской половой орган, проникающий в женский половой орган… великолепно! Великое открытие! И эти дураки еще считают себя учеными — биологами, психологами и тому подобными, но они просто слабоумные, идиоты.

Я их даже не назову тем же словом «дурак». Они уже не дураки, они идиоты. Идиот — это дурак, которого уже нельзя вылечить. Дурак это идиот, который уже выздоравливает. Но я не могу назвать этих людей дураками, они идиоты.

Этим утром, говоря о книге Достоевского, я называл ее Принц. Простите меня, она называется не Принц, это я ее так озаглавил, книгу, которая у меня есть. Я озаглавил ее Принц, но на обложке написано Идиот. Я избегал упоминать слово «идиот» сегодня утром, потому что я хочу подчеркнуть отличие. Идиот неизлечим. Дурак имеет возможность, готов, готов измениться. Идиот негибок, очень тверд. Проникнуть чему-либо в голову идиота невозможно. Голова идиота покрыта стальным панцирем, ничто не может туда пройти. Вот поэтому я и назвал книгу Принц.

Еще я помню книгу Майкла Найми Книга Мирдада. Не верится, что есть такие книги. Я завидую только одному человеку, Майклу Найми. Завидую не в обычном смысле слова, потому что я и не могу завидовать в этом смысле, завидую тому, что он уже ее написал, иначе ее написал бы я. Я написал бы ее… эта книга принадлежит тем же высотам, куда я летаю.

Глядя с этих высот, я могу видеть все существование как игру, как празднование, бессмысленно прекрасное… просто празднование, безо всякого повода, без всяких оснований, без всякого смысла. Да, это как раз то, что я хочу, чтобы и вы познали. Люди празднуют Рождество, им бы нужно праздновать весь год. Праздновать лишь по некоторым дням просто показывает, что ваша жизнь не праздничная жизнь, что она не в радость.

Любой из вас может сойти с ума, кроме меня, потому что я уже сошел с ума. Я сумасшедший уже почти четверть века, а если вы все мне будете помогать, я смогу продержаться даже целый век. Своими силами я не потяну; сам по себе я просто Шалтай-Болтай, но если вы все мне поможете, меня очень запросто хватит на столетие. Мой отец прожил семьдесят пять лет; отец моего отца, восемьдесят; отец отца моего отца девяносто… почему бы не побить их в этих скачках? Если вы все соедините свои энергии вместе, вы можете помочь Будде создать миллионы Будд по всему миру. Я ненормальный, иначе ведь достаточно думать об одном Будде, а я думаю о миллионах Будд. Меньше не пойдет. Я всегда думаю в больших масштабах. Мы должны создать миллионы Будд, только тогда может родиться новый человек. Только тогда мы можем сделать так, чтобы исчезло христианство и появились Христы. Началом появления Будд должна стать смерть буддизма.

Я есть начало, а также и конец.

Я есть конец… конец в том смысле, что после меня уже не останется христианства, иудаизма, индуизма, мусульманства. После меня уже не сможет сохраниться ни одна идеология. Со мной заканчивается старое и начинается новое, рождается Новый Человек. Человек без идеологий, без религий, без философских убеждений, без определенных взглядов на жизнь, просто наслаждающийся жизнью, празднующий.

Именно об этом говорится в книге Чайка по имени Ливингстон, об этом говорится в Пророке Калила Джибрана. Это настолько прекрасно, что я бы просто танцевал… так прекрасно. Я бы захотел опять стать Баулом. Да, в одной из моих жизней, не в этой, конечно, я был Баулом, сумасшедшим певцом, играющем на эктара.

Вы никогда там не были, но я знаю, что вы можете продвинуться немного дальше. Откуда я знаю? Я обманщик. Вы меня не обманете. Я уже стольких обманщиков обманул.

Даже когда я уже не могу расслышать мужчину, я все еще могу слышать женщину. Это наверное странно, но это так. Потому что, когда вы поднимаетесь выше, мужское остается позади, зато женское слышно… его, в действительности, только тогда и слышно. А до этого, кто слышит женщину? Кто слышит жену? Это один из поводов, почему я избрал женщин руководить всей моей организацией, а не мужчин. Я мужчина и с логической точки зрения я должен был избрать тоже мужчину, так же как это делалось раньше. Лао-цзы сделал своим избранником Чжуан-цзы. Чжуан-цзы был прекрасным продолжателем, я не имею ничего против него.

Опять же, Иисус избрал двенадцать учеников, и среди эти двенадцати не было ни одной женщины. И, несмотря на это, на кресте, когда он умирал, с ним были только три женщины. С ним осталась Магдалина… да, я зову ее Магдалина, а не Магдален, потому что Магдален будет звучать менее женственно, чем Магдалина. Я даже назвал некоторые из домов в ашраме именем Магдалины. Шила меня спросила: «Разве настоящее имя Магдалина, а не Магдален?» Я сказал: «Не беспокойся о реальности. Следуй тому, что я говорю».

Магдалина была там, Мария, мать Иисуса была там, и сестра Магдалины была там. А все эти так называемые апостолы отсутствовали. Но все же Иисус избрал Петра своим преемником. Лао-цзы, по крайней мере, не ошибся, избрав Чжуан-цзы, даже несмотря на то, что Чжуан-цзы был мужчиной. Но Иисус был неправ, избрав Петра… как вы и сами видите, мои глаза, мои уши, мои ладони — все так наполнено Иисусом.

Я такой обманщик!.. Даже уши мои натренированы, они слышат только то, что хотят слышать. Мои глаза тоже натренированы, они видят только то, что хотят видеть. И просто потому, что я хочу жить так, как я хочу. Я всегда жил по-своему, не заботясь, правильно или нет. Меня это не волнует. Если и есть Бог и мне предстоит перед ним предстать, то это Он должен будет мне ответить, а не я Ему.

Я жил своим собственным образом. Мне не перед кем отчитываться. А если вы живете, равняясь на кого-то еще, то вы всегда будете в замешательстве, будете постоянно перед кем-то отчитываться, постоянно стараясь удовлетворить их ожидания. Я ни от кого ничего не ожидаю и не хочу, чтобы и от меня кто-то чего-то ждал. Мой девиз — свобода. Именно свобода приносит истину.

Первая книга Дж. Кришнамурти называется Первая и последняя свобода. После этого он не сказал ничего нового. В этой книге содержалось его завещание, и с того момента он был уже мёртв. Такое происходило со многими людьми. Калил Джибран умер в возрасте восемнадцати лет, когда он написал Пророка. На самом деле он после этого прожил много, много лет и написал много книг, но та книга осталась непревзойденной.

Заглавие у Кришнамурти великолепное… Первая и последняя свобода. Так что же такое первая и последняя свобода? Быть самим собой, тотально, полностью, без всяких рассуждений о последствиях.

Гурджиев обычно говорил: «Не думайте о других…» Это совершенно правильно. Как только вы начали думать о других, вы перестали быть самими собой. Но жить свободно тоже трудно, потому что вам приходится жить с людьми, которые полны ожиданий и которые очень хрупки. Если их ожидания не оправдываются, они страдают и свои страдания передают вам, они не могут иначе. Дать можно только то, что имеешь, а они имеют только страдания.

Поэтому я говорю: не думайте, дайте миру идти своим путем, а сами идите своим.

Эта мантра имеет огромную силу. Тысячи лет миллионы людей пели ее, сделав ее такой сильной, такой проникновенной, что просто, повторяя ее снова и снова, можно пройти через все ступени трансформации:

Серия 2. Беседа третья

Просто удивительно, что ни одна религия мира не отвергает существования беззвучного звука ОМ. Это единственное, с чем согласны все религии, а ведь их более трехсот. Почему? Почему их мнения сходятся только на этом? Их мнения сходятся, потому что, когда вы достигаете этой вот высоты, вы это слышите… оно звучит повсюду… Вибрирует… ОМ…

Ом — это самый значительный звук, который когда-либо произносился человеком.

Я люблю эту мантру. Я ни одну мантру так не люблю, потому что нет ей равной. И быть не может. Никто другой не соприкасался с этими высотами непрерывно в течение сотен лет. Не смотрите на мои ноги, на пальцы ног…

Я знаю, что это беспокойство из-за вашей любви ко мне. Но не пытайтесь определить что-то по пальцам ног. Вслушивайтесь в целое. Меня невозможно обидеть. Я вне досягаемости обид. У меня невозможно что-либо отнять, я не могу ничего потерять. Какая роскошь! Быть в состоянии ничего не терять, потому что ничего не имеешь. Я живу как король; на самом деле даже ни один король еще не жил так, как я. Я действительно могу говорить то, что я хочу сказать, и имею в виду то, что говорю. Я за облаками, в открытом небе,

Я ничего не говорю исходя из своего эго. Это просто радость. Я наслаждаюсь моими людьми, именно это я имею в виду, когда говорю, что я горд. Я не сравниваю их с кем-то, потому что нет других людей на земле, с которыми мои люди могли бы сравниться. Это редкостный момент в истории человечества, когда только мои люди — действительно религиозные люди.

Бюрократия, государство, политики, глупость… для моего языка это все синонимы. Они, может быть, в словаре и не синонимы, но у меня больше уже нет словарей. За последние несколько месяцев я не прочел ни одной книги. Я прекратил читать просто потому, что все самое прекрасное я уже понял. Теперь уже нет смысла читать. Я уже даже не читаю Веды, Библию, Коран. В них уже нет ничего, что могло бы обогатить мой опыт, поэтому я прекратил. Зачем тратить зрение, зачем портить глаза? Не стоит.

Когда мои доктора начали говорить, что если я все еще хочу читать, я должен будут надевать очки, я сказал: «К черту все эти книги, потому что я не выношу очков». Я ненавижу все эти очки, потому что они мешают, они вмешиваются. Я хочу видеть вещи непосредственно, лицом к лицу, прямо. Поэтому я прекратил читать книги. А библиотека у меня такая богатая, такая большая, в ней есть все замечательные книги. Но для меня это уже безразлично, я вышел за пределы слов.

Я молчу не потому, что не хочу ничего вам говорить, а потому что то, что я вижу, действительно очаровательно. Это действительно… в такие минуты можно сказать только «Ааххх!» А это и есть смысл мантры Ом. Но вы должны сами это пережить; это должно произойти в вашей собственной жизни. Нет другого пути это познать. Познать — значит быть. Быть — это единственный путь… Дао, путь. Дао ничего больше и не означает, оно просто означает «путь», чтобы снова стать поэтом, снова стать певцом, Баулом, танцором, сумасшедшим танцором, — потому что, если вы танцуете, продолжая рассчитывать шаги, тогда это не настоящий танец. Когда позабыто все, шаги и все прочее, когда остается только танец, вихрь… вихрь, о котором знал Джалаледдин Руми… просто кружение.

Двенадцать веков назад Руми организовал «Кружащихся дервишей», танцующих суфиев. Он сам танцевал по тридцать шесть часов!

Я простой человек. Это так прекрасно… Басё, где ты? Начни опять писать, рисовать… Басё, скажи еще раз:

Красота…

В эту минуту я мог бы воспроизвести Толстого… Достоевского… Леонардо… Тургенева… Лао-цзы… Чжуан-цзы… Будду… Махакашьяпу… Бодхидхарму… Кабира… Иисуса…

Серия 2. Беседа четвёртая

Я могу повторять эту мантру вечно. В ней такая красота, а вы столь глухи, что ее нужно повторять снова и снова. Истину по самой ее природе нужно повторять, потому что те, кто слышит, не слышат. Они потеряли ту чувствительность, ту восприимчивость. Так что я буду продолжать повторять эту мантру. В тот день, когда я увижу, что она проникла в ваше подсознание, за ваши пределы, внутрь вас, куда сейчас вы еще не можете проникнуть… но я-то могу. В тот момент, когда я увижу, что она достигла, семя нашло почву, я перестану ее повторять. Это и будет конец этих серий.

Сама ее вибрация взволновывает, вызывает глубокое волнение, просто переполняет; в ней тонешь.

Эта мантра была написана не поэтом. Поэты могут говорить прекрасные вещи, но все эти прекрасные вещи будут приятным ничем. Эта мантра была рождена, а не придумана, и рождена так же, как женщина рожает ребенка, рождена мистиками. Мистика всегда женственна, вот почему я называю вашу мужскую часть «дураком». Но не обижайтесь, я люблю ваши сердца, вашу женственную часть, Только женственное можно любить. Мужское невозможно любить; оно может быть использовано, это хороший механик, техник, ученый, математик, но никогда не мистик.

Как только вы становитесь мистиком, из «него» вы превращаетесь в «нее». Но тогда это будет выглядеть верхом абсурда, если назвать Иисуса «она», Будду «она», Лао-цзы «она». Никто их так не называл, но я назову. Я буду открывать все двери ко всему, что оставалось сокрытым. Я готов пойти на любой риск. Иисус — это «она», иначе быть не может. Только сердце знает. Ум может быть полным знаний, но не может знать.

Эта мантра, Ом Мани Падме Хум, была рождена как ребенок в сердцах мистиков на вершинах Гималаев. Гималаи покрыты снегами вечности; они никогда не тают. Они всегда одни и те же.

Эта мантра пришла из Тибета, из самой труднодоступной части Гималаев. И на тех высотах… я это слышу… этот звук… он как звук жужжания пчел. И этот гул так красив. Сердце не может вместить всей благодарности мистикам, которые пытались выразить этот гудящий звук в мантре… Ом Мани Падме Хум… ааххх, драгоценный камень в лотосе.

Я слышу хихиканье какого-то дурака, потому что я все еще говорю «чавал». Я всегда буду так говорить. Яврос в свою почву, правильно это или неправильно. Меня интересует только искренность, подлинность. Я являюсь полностью самим собой. По моим ощущениям, если написано jewel, нужно произносить «чавал», а не «джевел». Это неправильное произношение — на мой взгляд, конечно. Рано или поздно у вас будет нечто вроде Раджниш-английского. Если может быть индийский английский, американский английский, тогда почему не Раджниш-английский, со всеми его абсурдами? Я стану его основоположником.

Когда закладываешь фундамент, нужно закладывать его религиозно.

Относиться ко мне хорошо трудно. Я обзываю вас дураками, а вы продолжаете ко мне хорошо относиться. Дураки… уважаемые дураки… я так и буду продолжать называть вас «дураками», потому что я хочу убить в вас дурака, раздавить дурака полностью! Я хочу, чтобы вы с ним расстались.

Я вдруг вспомнил, между прочим, что тысячи индусов по всем свету носят имена «Фулджан». «Фул» на индийском языке означает «цветок» (англ. fool /фул/ — дурак). И вот, когда эти люди изучили английский и начали писать свои имена, они писали их не так, как нужно — «Фул», нет, они нашли способ: они писали свои имена как «Пхул», «Пхулджан». Но ведь так делает каждый, скрыв кое-как своего собственного дурака. Но чем больше вы его прячете и чем больше ограждаетесь, тем он виднее. Откройте его навстречу ветрам и звездам, солнцу, луне, и он сам исчезнет. Я хочу убить его. Если я когда-либо и хотел кого-нибудь убить, так это дурака. Но чтобы убить дурака, я имею в виду, убить его дурость… Я испугался, что вы можете подумать: «Святой, и пытается убить кого-то?»

В Индии святые не убьют даже комара, они не убивают даже постельных клопов. Клопы это еще ничего, комары еще ничего, но дурака нужно убить. Я не агрессивный человек, но с дураком я не церемонюсь. Я хочу отрубить ему голову! Вот почему иногда яд так резок, и, конечно, дураки меня не понимают. Я думаю, что ни одного человека ещё так не понимали настолько, насколько меня, Я наслаждаюсь этим, как только можно. Я самый непонимаемый человек. Но никто в этом не виноват, это мой способ. Я стукаю «дураков» по самому больному месту, прямо по их черепам. И помните, я всегда довожу шутку до конца, до самой отрывной линии!

Есть древняя история, знаменитая дзэнская история — «Десять быков дзэна». Это история в картинках, с десятью картинками. На каждой картинке изображена определенная фаза человеческого развития. Но оригинал содержит только девять картинок, десятая была добавлена одним сумасшедшим вроде меня. Все были против него, все его осуждали. Ему пришлось оставить свою страну. Он добавил десятую картинку, а десятая картинка самая прекрасная, самая кульминация, кульминация самой кульминации.

На первой картинке бык потерян и хозяин его ищет.

На второй, он ищет его везде и не может найти.

На третьей, далёко вдали он смог различить… наверно это мой бык.

На четвертой он действительно видит быка — не всего быка, а только лишь его хвост.

На пятой он увидел всего быка.

На шестой он схватил быка за хвост, а бык попытался снова убежать. Нельзя же удержать быка за хвост.

На седьмой человек получил урок, он уже держит быка за рога.

На восьмой он едет на быке.

На девятой они вернулись домой. На девятой ничего не изображено, ни быка, ни его хозяина.

Это был старый комплект. Сумасшедший вроде меня добавил десятую к тем девяти картинкам. На десятой изображен человек на базаре. И не просто на базаре, но и с бутылкой вина… Ну уж этого ни один буддист не простит! Никто из тех, кто считает себя религиозным, этого не простит!

Этот сумасшедший был изгнан из своей страны, но просто чудом десятая картинка осталась. Все, что сделали такие люди, как я…

вы можете изгнать их, вы можете их убить, вы можете их распять, но то, что они сделали, останется. Вы этого не разрушите. Человек… никто даже не знает его имени, они даже изъяли его имя из книг. Никто не знает, кто он был такой, но он оказал неоценимую помощь человечеству.

В течение нескольких лет я отказывался принимать приглашение посетить Америку. Мои первые западные ученики были американцами. Мукта просила меня поехать в Америку и она смогла бы устроить это, потому что она родилась в семье, одной из самых богатых в западном мире. Но я сказал: «Нет, Мукта».

Однажды, когда я сидел в своей комнате, Шила, просто ради шутки, предложила мне бутылку шампанского, думая, что я откажусь, вовсе меня не зная. Я принял ее, сказав: «Спасибо». Она выглядела ошеломленно. Вивек смеялась, все засмеялись, когда я налил Шампанского в стакан и выпил. Вивек сделала несколько снимков. Они спрятали эти фотографии, но я уговорю их показать эти фотографии вам, потому что они и есть десятая картинка. Я хочу добавить десятую картинку к самому человеку, а не к какой-то истории, к какой-то пачке картинок.

На востоке только женщина подает вино. Яшу Бхарти, не пугайся. Кроме страха, у женщин нет врагов. Они были порабощены из-за страха. Они были уже готовы, они сами хотели, чтобы их покорили, сами хотели быть рабами и в течение многих веков. Не бойся. Хотя бы со мной стань бесстрашной, потому что я учу не чему иному, как бесстрашию.

Я хочу вернуть в жизнь обычного человека, со всеми его необычностями. И, конечно, сначала я должен быть обычным человеком сам, а я и есть обычный человек, необычно обычный… с бутылкой шампанского на базаре, радостный. Вот что означает шампанское.

Жизнь — это не что иное, как вино, и на этих высотах я вижу, что я пьяница. Я познал окончательные высоты, доступные человеку и ничто уже не может быть выше этого; вот все, что я знаю.

Даже когда я буду умирать, я сам скажу последнее слово. Никто другой за меня этого не скажет, от моего имени… никто не будет попом. Я — это я… и никто не будет говорить от моего имени.

Серия 2. Беседа пятая

Я уже думал прекратить мантру, но ее красота такова, что я не могу прекратить так быстро. И еще из-за того, Гит Бхарти, что она всего лишь пощекотала твое подсознание, не достигнув самой сердцевины, самого центра, и поэтому мне придется продолжать.

В этом и заключается смысл слова мани, «алмаз». Алмаз это символ вечного. Как странно, что снег, эфемерное… — сейчас лежит, а в следующий момент может растаять — иногда символизирует вечное…

Так же, как в случае луны, отраженной в озере, даже небольшая зыбь может помешать; достаточно кинуть в озеро маленький камешек. Но, несмотря на то, что отражение можно нарушить, озеро все равно сможет отражать запредельное в минуты покоя. Вот что я называю медитацией: минуты покоя в уме, — который всегда в суете, но может стать спокойным. Само волнение говорит о его способности быть спокойным. Если бы хотя бы на одно мгновение он был Здесь и Сейчас. В действительности, мы должны говорить только ЗДЕСЬСЕЙЧАС, а «и» нужно опустить. Оно вовсе и не нужно. В языке может быть это и нужно, но я не языковед, слава Богу. Даже если и нет Бога, мы все же можем пользоваться выражением «слава Богу!» — это значит слава никому.

Как только ум есть ЗДЕСЬСЕЙЧАС — ловите это! ЗДЕСЬСЕЙЧАС… ловите это!

Тогда вокруг вас повсюду и во всех измерениях одни алмазы, а также лотосы, вот что означает падме.

Ом Мани — ааххх! Алмаз… алмаз — это неразрушимая часть нашего существа. Ом Мани Падме Хум, и Падме, лотос, это наша изменчивая периферия. Алмаз наш центр, и лотос, циклон, а мы центры циклона.

А что значит хум? Это ничего не значит, просто особое ударение, эмфаза. Это то же самое, как если бы вы ударяли по камню молотом и говорили: «Хумммм!» — вот что такое Хум. А мистикам приходится бить по скале вашего бессознательного… Хуммммм!

Ом Мани Падме Хум… какое прекрасное выражение: алмаз и лотос вместе. Они не коллеги. Алмаз живет в совершенно другом мире. Лотос ничего не знает об алмазе, но мистик соединил их вместе. Мистик — это маг, он соединяет вместе такие вещи, которые обычно несовместимы. Совмещение — вся его работа, и эта мантра символизирует окончательное соединение смертного и бессмертного…

Я так ее люблю, вот почему, несмотря на то, что я решил прекратить эти серии… наперекор себе, я должен продолжать их.

Сегодня произошла странная вещь. Мой правый глаз затуманился слезами. Это потому, что Гита Бхарти задело — несмотря на то, что только подсознательно, и даже, что задело лишь частично, это все же отразилось на моем правом глазе. Мой левый глаз, который всегда полон слез в такие минуты, совершенно прозрачен. Это произошло впервые. Яшу Бхарти, тебе надлежало бы быть печальной. Мой правый глаз полон слез. На самом деле, я не хочу, чтобы ты была печальной… скоро и мой левый глаз пойдет вслед за правым. Достаточно подняться ввысь, и левый глаз тут же наполнится слезами… а бедный правый никогда больше не прослезится, только лишь маленькая слезинка, и та большая редкость.

Вспомню опять чайку по имени Джонатан. Полечу ввысь. Я не смогу говорить до тех пор, пока мой левый глаз не наполнится слезами… да, слезы уже подступают.

Слезы прекрасны…

Танец подступает… танец Джалаледдина… тридцать шесть часов танцевать, постоянно выкрикивая: «Аллах! Аллах! Аллах!» Сначала люди собирались вокруг него, затем расходились. Как долго они могут около него стоять? Тридцать шесть часов! Даже ученики расходились. Это нехорошо. Он оставался один, но он продолжал танцевать.

Вот что я делаю, когда остаюсь один, танцую, пою, никого больше нет… никого больше и не может быть. Каждый рождается один, остается один, умирает один…

Яшу Бхарти, твоя слеза только что выступила на моем левом глазу как солнечный рассвет. Но сейчас она возникла на обеих моих сторонах, на левой и на правой; я удивлен, потому что обычно они всегда появляются только на левой.

Я больше не могу ждать. Я чувствую, что мой мочевой пузырь полон. Я и так уже слишком долго ждал. Я такой плут, что даже если что-то будет не так, как я хочу, я сяду в своей могиле и скажу: «Стоп! Сделайте так как надо! Сделайте точно так, как я хочу!» Со мной вы не сможете делать по-своему. Мой путь — единственный путь, насколько это касается пребывания рядом со мной.

Серия 2. Беседа шестая

Обычно человек считает, что медитация означает концентрацию, но это не так. Это расслабление, и оба эта понятия противоположены… это так прекрасно, я могу петь мою песню. Увы! Я не певец, не поэт, не художник, но ведь не нужно быть поэтом, художником или певцом, чтобы спеть песню, можно петь и быть просто обычным человеком. Это получается в обычности.

Этим утром я рассказывал о «Десяти быках дзэна». Девятая картинка — просто пустой сад. Это и было окончательным достижением во всех религиях. Даже Кришнамурти принадлежит девятой картинке. Не имеет значения, согласен он с этим или нет, он принадлежит девятой.

Я был в компании девятых… Кришна, Рамана, Дж. Кришнамурти, а также есть еще древние… Махавира, Мухаммед, Моисей, они все принадлежат к девятой. Да, они очень большие святые, очень необычные люди. Хватка необычных необычна; уйти из под нее это последнее, что может быть в жизни, и это десятая картинка. Когда вы возвращаетесь из пустоты обратно в мир обычных вещей, это так прекрасно. Обычное уже вовсе не обычное. Заурядное стало священным.

Ом Мани Падме Хум содержит и то, и другое. Ом выше, а Хум ниже выразимого. Хумиспользуется тружениками; Ом используется святыми. Ом Мани Падме Хум соединяет их вместе; Ом становится Хум а Хум становится Ом… Какой великолепный синтез.

Алмаз самый жесткий, самый мужественный… Мао Цзе-дун, Иосиф Сталин… удивительно, Сталин от слова «сталь», вот к чему стремится алмаз. Он самый стальной из всех сталей. И лотос, нежнейший, самый хрупкий. Невозможно представить что-либо более хрупкое, чем лотос. Наижесткое и наимягчайшее. Лотос символизирует женственное, Женственное всегда в центре, в центре у каждого. Алмаз снаружи. Его жесткость нужна, чтобы охранять, защищать — средство обороны для безопасности. Женственное, в любом случае, в центре, в самой сердцевине, где оборона не нужна; где можно открыться любви; где можно довериться; где вера естественна, а не организована, не изготовлена… она просто там есть, не нужно никаких усилий.

Эта мантра соединяет все вместе, высшее Ом с низшим Хум. Наикрепчайшее, алмаз, с нежнейшим, с лотосом. Все вместе и есть существование, экзистенция, здесь и сейчас… Оно внутри меня, ЗДЕСЬ-СЕЙЧАС. Оно присутствует в моем молчании, и оно также присутствует в словах, которые возникают из моего молчания. Я встречал сотни мантр, но ничто не может сравниться с Ом Мани Падме Хум.

Всего лишь слова или, скорее, звуки, но какая сила! Какой огонь! Какой священный огонь!

Это таинство, такое же, как в мифологическом рассказе о «Фениксе». Это рассказ о птице, которая сжигала себя до смерти, и после этой смерти оживала снова и снова, вечно.

Это не просто миф. Ни один миф не бывает просто мифом; через них передаются частицы истины. Эта мантра передавалась через много поколений, и я возвращаюсь к ней снова и снова.

Я вижу, что Яшу Бхарти смеется. Она наверно думает: «Этот человек точно сумасшедший. Он, должно быть, будет возвращаться к своей мантре опять». Ты не можешь заглушить его мантры; заглушить его невозможно, вот мантра и продолжает звучать и звучать…

Это мантра, которую тибетцы повторяют, когда рождается ребенок… не совсем тогда, а когда происходит зачатие. Как это возможно? А метод следующий: когда вы занимаетесь любовью, продолжайте повторять эту мантру, так чтобы, когда ребенок будет зачат, Ом Мани Падме Хум уже звучала с самого начала. Девять месяцев мать повторяет ее настолько часто, насколько возможно, и где бы она не была. Когда ребенок рождается, отец произносит мантру, лама произносит мантру. «Священник» — это безобразный перевод, но в английском единственное слово, соответствующее слову лама, это священник, но это уже не моя вина. Лама это не просто священник, он также и пророк. Он приходит, когда рождается ребенок… не доктор, а мистик, и повторяет все время мантру. Когда голова ребенка появляется, он уже повторяет; и когда ребенок рождается, он рождается в Ом Мани Падме Хум.

То же происходит, когда влюбляются и когда женятся. Лама — это не христианский священник, обручающий двух людей, он мистик, помогающий двум людям идти глубже в любовь. Он снова повторяет мантру…

И опять же это не то, что вы назвали бы свадьбой. Это не рабство. Это прекрасно. Поэтому в Тибете никто не знает, что такое развод. Вы удивитесь… но только сейчас, совсем недавно, они узнали об этом. Иначе, столетие за столетием, их люди жили в любви. Само понятие развода было им незнакомо.

И опять, та же мантра произносится, когда человек умирает. Лама ее произносит, и за ним повторяют все присутствующие. Умирающий оказывается в океане Ом Мани Падме Хум.

С самого начала и до конца эта мантра остается тайной, подводным течением в жизни человека.

Так что не смейся; пробуй понять, или, лучше, пробуй почувствовать. Может быть именно поэтому я и повторяю ее. В те моменты, когда я был нормальным, я собирался прекратить. Но доверься моей ненормальности. Чем более я ненормальный, тем ближе я к истине.

Я оставил девятую картину дзэна, потому что я устал от Моисея, Рамакришны, Мухаммеда, Махавиры, Кришнамурти — от всей этой компании. Это хорошая компания, но даже от хорошей компании рано или поздно начинает тошнить. Хорошая компания, всего лишь хорошая, становится безвкусной. Я отошел от нее, я перешагнул ее и стал настоящим исключенным: десятым быком дзэна. И войдя в десятую, я уже знал все, что стоит знать, в то время, как бедные приятели в девятой играли в игрушки… религиозные игрушки, но ведь игрушки есть игрушки. Только в десятой вы выходите за пределы. И десятая звучит в вас беззвучным звуком мантры…

На этом серии закончены.