Записные книжки Падерина Геннадия Никитича

1942 год

Утро. Лес вблизи Графского в Воронежской обл. Сейчас съели суп без хлеба. Живем коммуной в три человека (я, Ванька Левченко, Ванька Ильиных). Хлеб вместе, суп вместе. Кто что достанет – на троих.

* * *

Время к обеду. Погода испортилась: накрапывает дождь. Находимся километрах в 12-ти от Воронежа в молодом дубняке. По ночам видим зарево горящего города. Пришли сюда позавчера.

Написал письмо комвзводу к его Вале в Ново-Никольске. Странно самому, что себе не могу решиться написать, а людям пишу.

Сейчас командир второго отделения Сашка Рудской сварил картошки, которую натаскал с кухни, и мы с ним навернули ее.

Дней через 8 (как сказал сегодня комбат) пойдем в бой.

Часов 10-11 утра. День – на славу. Стоим в лесу в 500-х метрах от станции, на которой будем грузиться. Куда поедем – сам бог не ведает. Кто-то треплется, что на Можайск, другой – что на Сталинград, а я так думаю, что значительно интереснее ехать, когда не знаешь куда едешь.

Вчера вечером погрузились в Графской. За ночь проехали грязи Воронежские, Орловские, Сталинградские и с час тому назад миновали Борисоглебск. Сейчас часа 2 дня.

Полдень. Степи Царицынские. Утром выгрузились на каком-то перегоне (по слухам – в 120 км от Сталинграда). С водой – весьма туго. Ходил сейчас на колодец километра за 2. Выпил, сколько мог, вымылся; встретил Кольку Кузовкина: он отставал и только что догнал.

12 часов дня. Окраина какого-то поселка. Пришли сюда на восходе солнца. Шли всю ночь, начиная с 11 вчерашнего вечера. С полдевятого до 11 спали, вернее кто-то спал, а мы с комвзводом (мл. л. Степенко) 405 с/п вспоминали и вообще минувшие дни.

Дорогой он рассказал, как он болел малярией. Ни лекарств, ни уколов не принимал. С жадностью поедал кислое молоко – на нем только и держался. Однажды захотел арбузов. Захотел так, что сам пошел на бахчу и несмотря на запрещение сторожа тут же съел 4 штуки. На следующий день его совсем не трясло до 11 вечера. Затем перетрясло и снова схватило в 1 час ночи следующих суток. И так через каждый день приступ приходил на 2 часа позже, пока не дошел до 12 дня и тогда болезнь ушла без остатка.

Вчера вышли в 7 вечера и до 12 сегодняшнего дня отшагали километров 60. Расположились в овраге. До фронта километров 8. Беспрерывно курсируют и бомбят юнкерсы. Покопали щели. Сейчас часа 3 дня. Солнце припекает так, как у нас, в Сибири, в июле редко греет.

Сварили и уничтожили галушки. Больше пока за сегодня не ели ничего.

Утро. Солнце только что поднялось. Спали тепло, только нога одна замерзла. Сейчас хотели углубить старую полузасыпанную щель. Копнули, а там человек схороненный.

Есть охота, а есть нечего, т. к. подводы наши с продуктами еще не подошли. Съел кочерыжку капустную и еще больше в животе засвербило.

Утро. Комвзвода и Серьга Радченко ушли к штабу батальона.

Живем опять троицей. Я, Серьга Радченко и комвзвода мл. л-т Степенко. И неплохо живем. Ванюшка Ильиных (он теперь связным у замкомбата) чем может – помогает. В общем, несмотря на то, что вчера хлеба не было, мы жили весьма даже сытно.

В прошедшую ночь я спал очень тревожно. Что-то нездоровилось и потому ломило все тело, было гриппозное состояние. Снов видел – кучу. Папу видел. Был с ним на какой-то вечеринке.

Бомбардировщик немецкий прямо на наш овраг летит.

Надо будет Папке с Мамкой по письму написать!

Часа 3 дня. Ветер холодный, хоть и солнце светит. Сегодня в 6 вечера уходим отсюда. Предстоит марш на 25 км.

Живот крутит здорово. Вчера заболел было гриппом. Температура 38, слабость, голова болит и аппетит пропал. Выпил перед сном аспирину, ночь переболел и утром встал здоровым.

* * *

«Прав, как дуга».

В ночь на 16-е прошли 25 км вдоль линии фронта. Фронт в 2-х – 4-х км.

Вчера весь день почти спали под гул немецких самолетов, под шипение и завывание снарядов, под вой бомб, похожий на нарастающий рев гудка паровоза.

Сегодняшней ночью приползли в наш овраг танки. Ну и сразу с утра (а сейчас как раз и есть утро) налетело штук 25 всего и Ю-88, и ХЕ-111, и мессеров и давай перемешивать землю. Мы с Серьгой Радченко засели в щель. Одна бомбочка метрах в двадцати от нас ухнула, ладно что успели рот открыть, а то бы заглушило. Сейчас перебрались от танков подальше. Сидим в щелках, ждем, когда сварится конина на завтрак (вчера хлопнуло лошадь и техника интенданта нашего б-на ).

* * *

10 мин. назад комвзвода Степенку бомбой хлопнуло. Плакать хочется. Такой человек был.

Полдень. Солнце, ветер, пыль.

Вчера с наступлением темноты ушли из злополучного оврага (ранило и комбата, и замкомбата) и отодвинулись в тыл на 12-15 км в соседи к ДОП-у. Степенко напоминает каждый шаг без него, без его добродушного юмора, рассказов, от которых все мы хохотали до болей в животе. А самое главное, не хватает его чисто братского, чуть ли даже не отцовского отношения ко мне.

При появлении его как будто солнце для меня всходило и любые трудности становились не страшны. И такой человек погиб! Ему почти начисто оторвало осколком голову, так что узнать было почти невозможно. Осталась на память мне от него плащ-палатка одна.

Бугор, на котором я лежу, как язык между беззубыми деснами, лежит в охвате двух оврагов с изрезанными склонами. По одному, тянущемуся с севера на юг, пролегает дорога, по которой мы проходили с передовой и отходили ночью сюда. По обочинам этой пыльной издолбленной бомбами дороги стоят повозки с мешками, с ящиками, в склоны оврага врыты кузовы автомашин, груженых всякой всячиной. Это – ДОП. Туда пытались попасть сегодня фашистские летчики. Странно, что наши и вражеские самолеты никак не встретятся над нами. Улетят те – прилетят эти и наоборот

Часов 11 утра. Бомбит и бомбит. В общем «дает жизни» и по машинам, и по танкам, и по повозкам. Делать нечего, да и не хочется ничего делать! Спать охота, да в щели неловко, а на бугре нельзя.

Сегодня встретился с папой. Да! С папой! К нему в МСБ попал наш комбат раненый ст. л-т Сафронов. Он-то и сообщил, что я в СПБ, ну папка и разыскал меня. Часа 2 провели вместе. Написали письмо домой. А потом мы снялись со своего места, прошли с десяток километров и вот лежим поблизости от передовой, ждем дальнейших приказаний из штаба дивизии, куда ушел наш новый комвзвода л-т Ложкин.

Часа три дня. Солнце ветер и пыль. В просветах редких облаков время от времени появляются стервятники и начинают перемешивать землю с человеческими телами, машинами и всем, что попадает под свистящий гостинец.

Снаряды наши шелестят над головами, уходя на врага, катюши нет-нет, да и зашипят в тылу у нас, как будто сразу десятки раскаленных кусков железа сунут для закалки в холодную воду! И на стороне врага ответно начинают беспорядочно рваться ее грозные снаряды. «Рама» (Фокке-Вульф) кружит над нашими головами, высматривает добычу. Сейчас пошамали с Серьгой суп-пюре, он спать улегся в щели, а я пишу стоя, положив книжку на береговой срез щели.

* * *

Вчера утром (ночью шел дождь) мы увидели красивое село перед глазами (сов-з Котлубань) и удивились: откуда? И, наконец, догадались, что дождем прибило всегдашнюю пыль, которая повседневно застилала горизонт непроницаемой завесой.

(Сейчас пулька мимо вжи-иу! Пригнула голову мою и ударилась в землю шагах в пяти) (А рядом с тем местом мирно так кузнечик застрекотал. Вот это и есть: Война!)

* * *

Пули не быть в портрете,

Если ее не ждать!

Держись, дружище, на свете

Два раза – не умирать!

* * *

Солнце закатилось. Почти совсем стемнело. Настроение после всего напряженного дня готово разразиться диким буйством. Хочется петь, кричать что-либо несуразное, но все сдерживается одним усилием воли, проглатывается, как ком слюны.

22 сентября

Ночью, вернее на рассвете перебрались на передовую. Мне винтовочку вручили. Пули то и дело снуют мимо. Мины хлопаются, сзади наша артиллерия лупит. Противника не видать. Солнце начинает пригревать и труп, который валяется шагах в 20 от нас начинает куриться вонючим парком. Забросать никто не решается. Я пошел, бросил десяток лопат, но увидев, что одному тут часа два надо, бросил!

Скучаю без Степенко. Очень тяжело подействовала на меня эта утрата друга, когда оба мы еще не признались себе до конца в этой дружбе.

* * *

Мы в укрепрайоне. Впереди нас есть части. Если они откатятся, мы задержим врага. Обошел метров 150 этого поля, где мы расположились. Трупов – полно. И сгнившие, и полусгнившие, и свежие. Нашел кобуру от пистолета, а сам пистолет по-видимому уже подобрали.

Идем в атаку.

Момент сближения с противником.

(написано коряво, строчки разъежаются, буквы малопонятны)

Перерыв объясняется тем, что именно 22-го я был ранен.

Сейчас лежу в пересылочном госпитале.

Самые яркие лица этих дней санитарка Рая и сестра Шура, у которых я и лежу сейчас.