Запретные сказки

ЩУЧЬЯ ГОЛОВА

Жили-были мужик да баба, у них была дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде:

— Пущай постоит, пока вернусь.

Только у ихнего соседа был сын — парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как — не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг коня и завел его в свой огород. Борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгородь к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву:

— Что бы это такое — борона на одной стороне забора, а лошадь на другой?

И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:

— Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать; ну, ну, выноси!

А парень стоит, смотрит да посмеивается.

— Хочешь, — говорит, — помогу, только ты дай мне…

Девка-то была боевая:

— Пожалуй, — говорит, а у нее на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:

— Я к тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтоб не увидал кто; а давай-ка лучше сквозь плетень. Скорей просовывай кляп-то, а уж я тебе подставлю.

Парень вздрочил кляп и просунул его сквозь плетень, а девка взяла щучью голову, раззявила ее и насадила на плешь. Он как дернет — и ссадил хуй до крови. Ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и заохал.

— Ах, мать ее так, — думает про себя, — да как больно пизда-то у нее кусается! Только бы хуй зажил, а я сроду ни у какой девки просить не стану!

Вот пришла пора; вздумали женить этого парня, сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью. Парень боится и дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали.

Дорогой молодая-то и говорит мужу:

— Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, а дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром?

А Данила ей:

— Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя пизда кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.

— Врешь, — говорит она, — это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся. На-ка попробуй хочешь дорогою, самому понравится.

Тут его взяла охота, заворотил ей подол и сказал:

— Постой, Варюха, дай-кася я тебе ноги привяжу, коли станет кусаться, так я смогу выскочить да уйти.

Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Инструмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-та, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать (сани то туда, то сюда), вывалила парня, а Варюха так с голыми ляжками и примчалась на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а это ее дочка.

— Ах, матушка, — кричит, — развяжи-ка поскорей, пока никто не видал.

Старуха развязала ее, расспросила, что и как.

— А муж где?

— Да его лошадь вывалила!

Вот вошли в избу, смотрят в окно — идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся.

Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит:

— Здравствуй, Данила Иванович!

— Здорово.

— Иди в избу, только тебя и недостает!

— А Варвара у вас?

— У нас.

— А кровь у нее унялась?

Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила.

— Пойдем, пойдем, Данилушка, уж кровь давно унялась.

Привела его в избу, а теща встречает и говорит:

— Добро пожаловать, любезный зятюшка!

— А Варвара у вас?

— У нас.

— А кровь у нее унялась?

— Давно унялась.

Вот он вытащил свой кляп, показывает теще и говорит:

— Вот, матушка. Это шило все в ней было!

— Ну, ну, садись, пора обедать.

Сели и стали пить и есть. Как подали яичницу, дураку и захотелось всю ее одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:

— Вот это шило все в Варюхе было! — да и начал мешать своей ложкою яичницу. Тут делать нечего, полезли все из-за стола вон, а он поел яичницу один и стал благодарствовать тещу за хлеб за соль.

БОЯЗЛИВАЯ НЕВЕСТА

Разговорились между собой две девки.

— Как ты — а я, замуж не пойду!

— А что за неволя идти-то! Ведь мы не господские.

— А видала ль ты, тот инструмент, каким нас обрабатывают?

— Видала.

— Ну и что же — толст?

— Ах, да у некоторых толщиною будет с руку.

— Да это и жива-то не будешь!

— Пойдем-ка, я потычу тебя соломинкою — и то больно!

Поглупей-то легла, а поумней-то стала ей тыкать соломинкою.

— Ох, больно!

Вот одну девку отец приневолил и отдал замуж. Оттерпела она две ночи и приходит к своей подруге.

— Здравствуй, подруга.

Та сейчас ее расспрашивать, что и как.

— Ну, — говорит молодая, — если б я знала, ведала про это дело, не послушалась бы ни отца, ни матери, уж я думала, что и жива-то не буду, и небо-то мне с овчинку показалось!

Так девку напугала, что и не напоминай ей про женихов.

— Не пойду, — говорит, — ни за кого, разве отец силою заставит, и то выйду ради одной славы за какого-нибудь безмудого.

Только был в этой деревне молодой парень, круглый бедняк; хорошую девку за него не отдают, а плохую самому взять не хочется. Вот он и подслушал ихний разговор.

— Погоди ж, — думает, — мать твою так! Найду момент скажу, что у меня кляпа-то нет!

Раз как-то пошла девушка к обедне, смотрит, а парень гонит свою худенькую да некованую клячу на водопой. Вот лошаденка идет, идет, да и спотыкнется, а девка так смехом и заливается. А тут пришлась еще крутая горка, лошадь стала взбираться, упала и покатилась назад. Рассердился парень, ухватил ее за хвост и начал бить немилостиво да приговаривать:

— Вставай, чтоб тебя ободрало!

— За что ты ее, разбойник, бьешь? — говорит девка.

Он поднял хвост, смотрит и говорит:

— А что с ней делать-то? Теперь бы ее еть да еть, да хуя-то нет!

Как услышала она эти речи, так тут же и уссалась от радости и говорит себе:

— Вот господь дает мне жениха за мою простоту!

Пришла домой, села в задний угол и надула губы.

Стали все за обед садиться, зовут ее, а она сердито отвечает:

— Не хочу!

— Поди, Дунюшка! — говорит мать, — или о чем раздумалась? Скажи-ка мне.

И отец говорит:

— Ну, что губы-то надула? Может, замуж захотела? Хочешь за этого, а не то за этого?

А у девки одно в голове, как бы выйти замуж за безмудого Ивана.

— Не хочу, — говорит, — ни за кого; хочу только за Ивана.

— Что ты, дурища, взбесилась али с ума спятила? Ты с ним по миру находишься!

— Знать, моя судьба такая! Не отдадите — пойду утоплюсь, не то удавлюсь.

Что будешь делать? Прежде старик и на глаза не принимал этого бедняка Ивана, а тут сам пошел набиваться со своею дочерью. Приходит, а Иван сидит да чинит старый лапоть.

— Здорово, Иванушка!

— Здорово, старик!

— Что поделываешь?

— Хочу лапти поплести.

— Лапти? Ходил бы в новых сапогах.

— Я на лыки-то насилу набрал пятнадцать копеек; куда уж тут сапоги?

— А что ж ты, Ваня, не женишься?

— Да кто за меня отдаст девку-то?

— Хочешь, я отдам.

Ну и договорились; в ту же пору обвенчали, отпировали, и повели молодых в клеть и уложили спать. Тут дело ясное; пронял Ванька молодую до крови, ну да и дорога-то была туда!

— Эх, я дура глупая! — подумала Дунька. — Что яи наделала? Все равно натерпелась страху, выйти бы мне за богатого! Да где он кляп-то взял? Дай спрошу у него. — И спросила-таки: — Послушай, Иванушка! Где ты хуй-то взял?

— У дяди на одну ночь занял.

— Ах, голубчик, попроси у него еще хоть на одну ночку.

Пришла и другая ночь; она опять говорит:

— Ах, голубчик, спроси у дяди, не продаст ли тебе хуя совсем? Да торгуй хорошенько.

— Пожалуй, поторговаться можно.

Пошел к дяде, сговорился с ним заодно и приходит домой.

— Ну что?

— Да что говорить! С ним не столкуешься; 300 рублей заломил, эдак не укупишь; где я денег-то возьму?

— Ну, сходи, попроси взаймы еще на одну ночку; а завтра я у батюшки выпрошу денег — и совсем купим.

— Нет уж, иди сама проси, а мне, право, совестно!

Пошла она к дяде, входит в избу, помолилась Богу и поклонилась.

— Здравствуй, дядюшка!

— Добро пожаловать! Что хорошего скажешь?

— Да что, дядюшка, стыдно сказать, а грех утаить; одолжите Ивану на одну ночь хуйка вашего.

Дядя задумался, повесил голову и сказал:

— Дать можно, да чужой хуй беречь надо.

— Будем беречь, дядюшка, вот те крест! А завтра непременно совсем у тебя его купим.

— Ну, присылай Ивана!

Тут она кланялась ему до земли и ушла домой. А на другой день пошла к отцу, выпросила 300 рублей и купила она себе важный кляп.

СТЫДЛИВАЯ БАРЫНЯ

Была-жила молодая барыня, много перебывало у нее лакеев, и все казались ей похабными, и она прогоняла их от себя. Вот один молодец и сказал:

— Дай-ка я пойду к ней наймусь!

Пришел наниматься.

— Смотри, голубчик, — говорит барыня, — я не пожалею денег, только с тем условием, чтоб ты не говорил ничего похабного.

— Как можно говорить похабное!

В одно время поехала барыня в свое имение, стала подъезжать к деревне, смотрит: ходит стадо свиней, и один боров влез на свинью. И так он усердно работал, что изо рта пена клубом валит. Барыня и спрашивает лакея:

— Послушай!

— Чего изволите, сударыня?

— Что это такое?

Лакей был не промах.

— А это, — говорит, — вот что: под низом, должно быть, какая-нибудь родня — сестра или тетка, а наверху-то брат или племянник; он крепко нездоров, вот она и тащит его домой на себе.

— Да, да, это точно так, — сказала барыня и засмеялась.

Ехали-ехали, ходит другое стадо, и один бык влез на корову.

— Ну, а это что такое? — спросила барыня.

— А это вот что: у коровы-то сила плохая, и прокормиться не сможет, кругом себя корм объела и траву общипала, вот бык и попихивает ее на свежую травку.

Барыня опять засмеялась:

— Это точно так!

Ехали-ехали, ходит табун лошадей, и один жеребец влез на кобылу.

— А это что такое?

— А вон, сударыня, изволите видеть, за лесом-то дым, должно быть, горит что-нибудь; так жеребец и влез на кобылу пожар поглядеть.

— Да, да, это правда, — сказала барыня, а сама-то смеется, так и заливается.

Опять ехали-ехали и приехали к реке. Барыня и вздумала купаться, велела остановиться и начала раздеваться, да и полезла в воду. А лакей стоит да смотрит.

— Если хочешь со мною купаться — раздевайся скорее.

Лакей разделся и полез купаться. Она увидала у него тот инструмент, которым делают живых людей, затряслась от радости и стала спрашивать:

— Посмотри, что это у меня? — а сама на дыру показывает.

— Это колодезь, — говорит лакей.

— Да, это правда! А у тебя это что такое висит?

— Это конь называется.

— А что, он у тебя пьет?

— Пьет, сударыня; нельзя ли попоить в вашем колодезе?

— Ну, пусти его, да чтоб он сверху напился, а глубоко его не пускай!

Лакей пустил своего коня к барыне и стал ее раззадоривать. Стало ее разбирать, стала она приказывать:

— Пускай его дальше, пускай его дальше, чтоб хорошенько напился.

Вот тут-то он натешился: насилу оба из воды вылезли.

БАБЬИ УВЕРТКИ

— Тетушка! Я хочу у тебя попросить…

— Ну говори, что тебе нужно?

— Я думаю, ты и сама можешь догадаться, что нужно.

Тетка тотчас догадалась.

— Я бы, пожалуй, Иванушка, сделала для тебя удовольствие, да ведь ты не знаешь наших бабьих уверток.

— А, тетушка, как-нибудь выкручусь!

— Ну, хорошо, приходи сегодня ночью к нам под окошко.

Парень обрадовался, дождался ночи и пошел к дядину двору, а кругом двора-то была набросана кострика. Ходит он мимо окна, а кострика под ногами трещит!

— Посмотри-ка, старик! — говорит тетка. — Кто-то ходит около избы, не вор ли какой?

Дядя открыл окошко и спрашивает:

— Кто там по ночам шляется?

— Это я, дядя, — отвечает племянник.

— Какой черт тебя сюда занес?

— Да что, дядя! За спором дело стало: отец говорит, что у тебя изба срублена в девять венцов, а я говорю — в десять. Вот я и пришел пересчитать.

— Разве он, старый черт, память-то прожил! — говорит дядя. — Сам же рубил со мной избу в десять венцов!

— Так, дядя, так; вот я пойду, отцу-то в глаза наплюю!

На другой день парень сказал тетке:

— Ну, тетушка! Так, пожалуй, с тобой дела не сделаешь, а попадешься!

— Экий ты чудной! Дядя с тобой говорит, а я как к тебе выйду? А ты знаешь, где наш сарай, куда овец загоняют, туда и приходи в нынешнюю ночь. Уж я к тебе непременно выйду!

Парень послушался, пришел ночью в дядин сарай, прижался в угол и поджидает тетку. А тетка говорит своему мужу:

— Поди-ка, хозяин! Что-то у нас на дворе не спокойно: нет ж зверя. Овцы наши что-то всполошились, уж не волк ли к нам закрался!

Старик вышел на двор и спрашивает:

— Кто тут?

Племянник выскочил:

— Это я, дядюшка.

— Зачем тебя черт занес в такую пору?

— Да вот, дядюшка? Отец не дает мне покоя, чуть не дошло у нас до драки.

— За что ж так?

— А вот за что: он говорит, что у тебя девять овец, а десятый баран. А я спорю, что у тебя только девять овец, а барана ведь ты зарезал.

— Да, ты прав: барана я на крестины зарезал. Да ведь он, старый дьявол, сам был у меня на крестинах и ел баранину. Жаль, что он мне брат родной, а то бы я этому спорщику завтра по уху надавал.

— А мне что? Хоть он мне отец родной — пойду ему да бороду выдеру, а то ведь сам не спит и людям не дает! Прощай, дядя!

— Прощай с Богом!

А тетка так со смеху и катается. На третий день племянник увидал тетку и говорит:

— Ах тетка, тетка! Как тебе не стыдно? С тобою, право пропадешь!

— Ах ты, Ваня, Ваня, какой глупый! Дядя-то с тобой разговаривает, а мне как к тебе выйти? Вот теперь два раза увернулся. Смотри в третий раз не дай маху. Ночью приходи к нам в избу, ведь ты знаешь, где мы спим, да как нащупаешь — так и валяй. У меня жопа-то будет голая.

Только легла тетка спать с мужем да и говорит ему:

— Послушай-ка, что я тебе скажу: чтой-то мне мочи нету спала я шесть годов с краю, а теперь ложись ты сюда, а я к стенке.

— Мне все равно, — сказал старик и полез на край.

Полежала, полежала тетка да и вздумала:

— Эх, хозяин, какая в избе-то жара! Посмотри-ка, должно быть, печка закрыта.

А сама хвать его рукой за жопу:

— А ты все в брюках! Ах ты, прелые муде! Ты бы спросил хоть у Лукьяна или у Карпа: спят ли они когда в портках со своими женами?

Он послушал ее совет скинул брюки и заснул: жопа голая! Только пропели первые петухи, племянник пролез в подворотню да сейчас в сени, приложил ухо к дверям: в избе тихо. Отворил дверь потихоньку, вошел в избу и ну щупать около постели. Нащупал дядину жопу и обрадовался голой сраке, вынул свой кляп и наставил дяде в жопу. Как попер, дядя закричал благим матом и ухватил его за хуй. А тетка спрашивает:

— Что ты, что ты, старик?

— Вставай скорей! — закричал дядя на жену. — Зажигай лучину: я вора поймал.

Тетка вскочила, побежала будто огонь зажигать, да взяла воды и остальной огонь залила.

— Что ж ты копаешься?

— Да огня нету!

— Беги к соседу! Как я пойду! Теперь дело ночное, волки таскаются.

— Ах, мать твою растак! На вот, держи вора, а я сам побегу за огнем-то. Да смотри не упусти!

Пока дядя отыскал фонарь, отпер ворота, пришел к соседу, разбудил его, рассказал, что случилось, да добыл огня, тетка это время оставалась с племянничком в избе.

— Ну, — говорит, — теперь делай со мной что хочешь.

Вот он положил ее на постель и отработал ее два раза. Тетка проводила парня и думает:

— Что сказать мужу? Как вора упустила?

Спасибо, на ее счастье не так давно отелилась корова, а теленок был привязан к ихней кровати. Баба хитра, ухватила этого теленка за язык и держит, воротился муж с огнем и спрашивает:

— Жена, что ты держишь?

— Что дал ты, то и держу!

Мужик так рассердился, схватил ножик и отрезал теленку голову.

— Что ты, с ума сошел или взбесился? — закричала на него жена.

Он скинул свои брюки и показывает ей жопу.

— На-ка, посмотри, как он меня лизнул! Если бы еще раз лизнул, кажись и жив не был бы!

Повстречалась тетка с племянником и говорит:

— А что, Ваня, купишь мне красные сапоги?

— Отчего не купить! Вот завтра в город поеду и куплю.

— Купи, Ваня, я те заслужу.

А Ванька-то был не промах пошел на огород, выбрал кочан капусты, вырезал вилок, да в платок завернул и несет тетке.

— Что, Иванушка, купил?

— Купил.

— Дай-ка я попробую примерить.

— Сначала заработай!

Привел ее в сарай, платок с вилком положил ей под голову и давай попирать тетку: попирает, а капуста в головах скрипит да скрипит. Тетка и говорит:

— Скрипи, не скрипи, а быть на ногах!

А парень:

— Быть не на ногах, тетушка, а в пирогах!

БИТЬЕ ОБ ЗАКЛАД

Был поп, содержал на большой дороге постоялый двор. Идя с заработков, заходили к нему ночевать и обедать мужики. Вот разговорился раз поп с одним парнем.

— Что, свет, хороша ль работа была, много ль денег заработал?

— Сот пяток несу домой.

— Это доброе дело, свет! Давай-ка с тобой поспорим на эти пять сотен; если выиграешь, будет у тебя целая тысяча.

— О чем нам с тобой спорить-то?

— А вот что: живи у меня сутки, пей, ешь, что твоей душе угодно, только до ветру не ходи: вытерпишь — твое счастье, а не вытерпишь — мое!

— Согласен, батюшка!

И договорились. Поп сейчас поставил на стол всякого кушанья и вина, парень давай уписывать. Нажрался и напился до того, что вздохнуть невмоготу. Запер его поп в особую горницу. Только дня еще не прошло, а мужику захотелось срать: невтерпеж совсем; что делать, говорит он попу:

— Отопри, батюшка! Проспорил!

Поп взял с него деньги и отпустил домой пустым. Понравилось попу огребать денежки, надул еще двух-трех мужиков таким же манером. Прошел о нем слух по деревням и селам, и нашелся один прохвост. Шел он домой с работы, а денег у него в карманах копейки; пришел к попу ночевать.

— Откуда идешь? — спрашивает поп.

— В работниках жил, теперь иду домой.

— А много ль денег домой несешь?

— Тысячи полторы будет!

Поп как услышал — чуть не подскочил от радости.

— Давай, — говорит, — на спор. Ешь и пей ты у меня, что душе угодно, только до ветру не ходи целые сутки. Вытерпишь, я плачу тебе полторы тысячи, а не вытерпишь — ты мне заплатишь. Хочешь?

— Давай, батюшка! Хочу!

Уселся мужик и давай угощаться. Поп не успевает носить кушанья да вина подливать — так все и прибирает. Нажрался, напился и спать повалился. Поп его запер накрепко. Ночью проснулся мужик и так захотелось ему до ветру, что, кажись, он сейчас лопнет и белый свет ему стал не мил. Что же делать? Мужик увидал: на гвозде висит большая попова шапка, снял ее, навалил ее больше половины и опять повесил на стену, а сам улегся спать. Прошли сутки, мужик давай стучать.

— Отопри, батюшка!

Поп отпер, осмотрел везде нигде не видать насранного. Тут мужик и прижал попа:

— Подавай денежки!

Поп морщится, а делать нечего, заплатил ему деньги и спрашивает:

— Как тебя, проклятый, зовут-то? Никогда тебя пускать не буду.

— Меня зовут Какофием, батюшка! — отвечал мужик. Взял денежки и ушел.

Остался поп один и задумался: жалко стало ему денег. Пойду с горя лошадей посмотрю!

Схватил со стены шапку и напялил на голову: говно и потекло оттуда по голове на шею ему и на плечи. Поп еще пуще взбесился, выскочил на двор, сел верхом на лошадь и погнал ее по большой дороге, а навстречу ему извозчики едут. Поп и спрашивает:

— Не видали ль, ребята Какофья?

— Батька, каков ты? Нечего сказать, хорош! Кто тебя так славно изукрасил-то?

С тем поп и воротился.

КАКОВ Я!

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик, такой плутоватый, что Боже упаси! Стибрил где-то сотню рулей и убежал из своей деревни; шел-шел и выпросился переночевать у попа.

— Иди, — говорит поп, — ты у нас места не пролежишь!

Пришел мужик, разделся, лег на лавке. Вздумалось ему пересчитать деньги, вынул и давай считать. Поп увидал, что мужик считает деньги — а на это они чутки, и думает:

— Ишь, ходит оборванцем, а денег какая пропасть! Дай-ка напою его пьяным да и оберу!

Вот поп, немного погодя, подошел к мужику и говорит:

— Пойдем, свет, с нами ужинать!

Мужик обрадовался.

— Спасибо, батюшка!

Сели ужинать, поп поставил вино и давай ему наливать, так и подливает, просто без передыха. Мужик напился пьян и свалился на пол. Поп сейчас вытащил у него из кармана деньги, припрятал к себе, а мужика уложил на лавку. Наутро проснулся мужик, глядь — а в кармане пусто. Смекнул, в чем дело, да «по возьмешь. Если сказать на попа, так станут спрашивать откуда деньги взял и сам откуда пришел. Еще беды наживешь!

Так мужик и ушел. Таскался кое-где месяц, и другой, третий — а там и думает себе:

— Чай, поп теперь меня позабыл. Оденусь-ка так, чтобы не признал меня, да пойду к нему за старое отплатить.

Пришел к попу в избу, а попа на ту пору дома не было, одна попадья сидела.

— Пусти, матушка, переночевать к себе!

— Пожалуй, иди!

Он вошел в избу и уселся на лавке.

— Как тебя зовут, свет? Откуда идешь?

— Какофием, матушка, иду издалеча на богомолье. На столе у пола лежала книга. Вот мужик взял, переворачивает листы да губами бормочет — будто читает. А потом как заплачет. Попадья и спрашивает:

— О чем, свет, плачешь?

— Как мне не плакать! В Святом-то писании писано, что кому за какие грехи будет, а мы, грешные, столько творим нечестивого, что не ведаю, матушка, как еще Бог грехи-то терпит?

— А ты, свет, научен грамоте?

— Как же, матушка, насчет этого дела я не обижен от Бога!

— А петь по-дьячковски умеешь?

— Умею, матушка, умею; с малых лет учился, весь церковный устав знаю.

— А у нас, свет, дьячка нет, уехал отца хоронить: не поможешь ли батюшке завтра обедню отслужить?

— Хорошо, матушка! Отчего не помочь?

Приехал поп, попадья ему все рассказала. Поп тому и рад, угостил мужика как можно лучше. Наутро пришел с мужиком в церковь и начал служить обедню. Только мужик стоит на клиросе и молчит себе. Поп закричал на него:

— Что же ты стоишь молча, не поешь?

А мужик ему:

— Пожалуй, я и сяду, если стоять не велишь!

И сел на жопу. Поп опять кричит:

— Что же ты сидишь, а не поешь?

— Пожалуй, я и лягу.

И развалился на полу. Поп подошел и вытурил его из церкви, а сам остался обедню доканчивать. Мужик пришел к попу домой.

Попадья спрашивает:

— Что, отслужили обедню?

— Отслужили, матушка!

— А где ж батюшка?

— Он в церкви остался — надо хоронить покойника, а меня послал к тебе взять новый тулуп, сукном крытый, да бобровую шапку: идти далеко, так он хочет потеплее одеться!

Попадья пошла за тулупом и шапкою, а мужик зашел в избу снял свою шапку, насрал полную и положил ее на лавку, а сам взял поповский тулуп с бобровою шапкой и драла.

Поп отслужил обедню и приходит домой; попадья увидала, что он в старом тулупе, и спрашивает:

— Где ж новый тулуп-то?

— Какой?

Ну, тут рассказали друг другу про мужика и узнали, что мужик-то их обманул. Поп сгоряча схватил шапку, что с говном лежала, надел на голову и побежал по деревне искать мужика, а говно из шапки так и плывет по роже: весь обгадился. Подбежал к одной избе и спрашивает хозяина:

— Не видал ли Какофья?

— Вижу, батюшка, каков ты! Хорош!

Кого ни спросит, все ему одно отвечают.

— Какие дураки! — говорит поп. — Им одно толкуешь, а они тебе другое!

Бегал, бегал, всю деревню обегал, а толку не добился.

— Ну, — думает, — что с воза упало — то пропало!

Воротился домой, снял шапку, а попадья как посмотрела на него, сейчас завопила:

— Ах батька, ведь у тебя оспа на голове выходит!

— Что ты врешь! — сказал поп; пощупал свою голову и всю руку в говне вымазал. Тем сказка и кончилась.

ПОП, ПОПАДЬЯ, ПОПОВНА И БАТРАК

Собрался поп нанимать себе работника, а попадья ему приказывает:

— Смотри поп, не нанимай похабника: у нас дочь невеста!

— Хорошо, мать, не найму похабника. Поехал поп, едет себе путем-дорогою, вдруг попадается ему навстречу молодой парень, идет пешком-шажком.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?

— Иду в работники наниматься.

— А я, свет, еду искать работника, наймись ко мне.

— Я согласен, батюшка!

— Только с тем уговором, свет, чтобы матом не ругаться.

— Я, батюшка, сроду не слыхал, как и ругаются-то!

— Ну, садись со мной: мне такого и надо.

А поп ехал на кобыле: вот он поднял ей хвост и указывает кнутовищем на кобылью пизду.

— А это, свет, что?

— Пизда.

— Ну, свет, мне эдаких похабников не надо, ступай, куда хочешь.

Парень видит, что дал маху, делать нечего, слез с телеги и стал раздумывать, как бы ухитриться да надуть попа. Вот он обогнал попа стороною, забежал вперед, шубу свою выворотил и опять идет навстречу.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, свет! Куда Бог несет?

— Да вот, батюшка, иду наниматься в работники.

— А я, свет, ищу себе работника, иди ко мне жить, только с уговором: не ругаться матерно; кто из нас выругается матерно, с того сто рублей! Хочешь?

— Хочу, конечно, я и сам терпеть не могу таких ругательств.

— Ну, хорошо! Садись, свет, со мною.

Парень сел, и поехали вместе в деревню.

Вот поп отъехал маленько, поднял у кобылы хвост и показывает кнутовищем на пизду — это, свет, что такое?

— Это тюрьма, батюшка!

— Ай, свет, я такого и искал себе работника.

Приехал поп домой, вошел с батраком в избу, задрал у попадьи подол, показывает на пизду пальцем:

— А это что, свет?

— Не знаю, батюшка! Я сроду не видал такой страсти!

— Не робей, свет! Это тоже тюрьма.

Потом кликнул свою дочь, заворотил ей подол, показывает на пизду.

— А это что?

— Тюрьма, батюшка!

— Нет, свет, это подтюрьмок.

Поужинали и легли спать: батрак влез на печь, собрал поповы носки, надел их на хуй обеими руками и закричал во все горло:

— Хозяин, я вора поймал! Зажигай скорее огонь.

Поп вскочил, бегает по избе, словно бешеный.

— Не пускай его, держи его! — кричит батраку.

— Небось, не вывернется!

Поп зажег огонь, полез на печь и видит: батрак держится руками за хуй, а на хую надеты носки.

— Вот он, батюшка, видишь все носки твои заграбастал; надо наказать его, мошенника!

— Что ты, с ума, что ли, спятил? — спрашивает поп.

— Нет, батюшка, я не люблю ворам потакать; вставай, мать, давай-ка его, мошенника, в тюрьму сажать. Попадья встала, а батрак ей:

— Становись-ка скорее раком!

Делать нечего, встала попадья раком, батрак начал ее осаживать. Поп видит, дело плохо, и говорит:

— Что ты, свет, делаешь? Ведь ты ебешь!

— А, батюшка! Уговор-то был матерными словами не ругаться: заплати-ка сто рублей!

Пришлось попу раскошеливаться, а работник отъеб попадью, держит хуй в руках да свое кричит:

— Этого тебе, каналья, мало, что в тюрьме сидел, еще в подтюрьмок посажу тебя!

— Ну-ка, голубушка, — говорит поповне, — отворяй подтюрьмок!

Поставил и ее раком да начал осаживать по-своему.

Попадья накинулась на попа:

— Что ты смотришь, батюшка! Ведь он дочь нашу ебет!

— Молчи, — говорит ей поп, — за тебя заплатил сто рублей, не прикажешь ли заплатить и за нее столько же! Нет, пускай делает, что хочет, а я ничего говорить не стану!

Отработал батрак поповну как нельзя лучше. Тут поп и прогнал его из дому.

НЕТ

Жил-был барин, у него была молодая жена и собой хороша. Случилось этому барину куда-то уехать далеко; он и боится как бы жена его не стала с кем блядовать, и говорит:

— Послушай, милая! Теперь я уезжаю надолго от тебя, так ты никаких господ не принимай, чтоб они тебя не смущали, а лучше вот что: кто бы тебе и чтобы тебе ни говорил — отвечай все нет да нет!

Уехал муж, а барыня пошла гулять в сад. Ходит себе по саду, а мимо проезжал офицер. Увидел барыню красивую и стал ее спрашивать:

— Скажите, пожалуйста, какая это деревня?

Она ему отвечает:

— Нет!

Что бы это значило? — думает офицер, — о чем ее ни спросишь она все нет да нет! Только офицер не будь дурак:

— Если, говорит, я слезу с лошади да привяжу ее к забору — ничего за это не будет?

А барыня:

— Нет!

— А если зайду к вам в сад — вы не рассердитесь?

— Нет!

Он вошел в сад.

— А если я с вами стану гулять — вы не прогневаетесь?

— Нет!

Он пошел рядом с нею.

— А если возьму вас за ручку — не будет вам неприятно?

— Нет!

Он взял ее за руку.

— А если поведу вас в беседку — и это ничего?

— Нет!

Он привел ее в беседку.

— А если я вас положу и сам с вами лягу — вы не станете противиться?

— Нет!

Офицер положил ее и говорит:

— А если я вам да заворочу подол, вы, конечно, не будете сердиться?

— Нет!

Он заворотил ей подол, поднял ноги покруче и спрашивает:

— А если я вас да стану еть — вам не будет неприятно?

— Нет!

Тут он отработал ее, слез с нее, полежал, да опять спрашивает:

— Вы теперь довольны?

— Нет!

— Ну, когда нет, надо еще еть. — Отзудил еще раз и спрашивает:

— А теперь довольны?

— Нет!

Он плюнул и уехал, а барыня встала и пошла в дом.

Вот воротился домой барин и говорит жене:

— Ну что, все ли у тебя благополучно?

— Нет!

— Да что же? Не поеб ли тебя кто?

— Нет!

Что ни спросит, она все: нет да нет; барин и сам не рад, что научил ее.

ПОСЕВ ХУЕВ

Жили-были два мужика вспахали себе землю и поехали сеять рожь. Идет мимо старец, подходит к одному мужику и говорит:

— Здравствуй, мужичок!

— Здравствуй, старичок!

— Что ты сеешь?

— Рожь, дедушка.

— Ну, помоги тебе Бог, зародись твоя рожь высока и зерном полна!

Подходит старец к другому мужику.

— Здравствуй, мужичок.

— Здравствуй, старичок!

— Что ты сеешь?

— На что тебе надо знать? Сею хуи!

— Ну и зародись тебе хуи!

Старец ушел, а мужики посеяли рожь, забороновали и уехали домой. Как стала весна да пошли дожди — у первого мужика взошла рожь и густая, и большая, а у другого мужика взошли все хуи красноголовые, да так-таки всю десятину и заняли: и ногой ступить негде, все хуи! Приехали мужики посмотреть, как их рожь взошла; у одного дух захватывает, не нарадуется, гладя на свою полосу, а у другого так сердце и замирает.

— Что, — думает, — буду я теперь делать с эдакими чертями?

Дождались мужики — вот и жатва пришла, выехали в поле: один начал рожь жать, а другой смотрит — у него на полосе поросли хуи аршина в полтора. Стоят себе красноголовые, словно мак цветет. Бот мужик поглазел, поглазел, покачал головой и поехал назад домой; а приехав, собрал ножи, наточил поострее, взял с собой ниток и бумаги и опять вернулся на свою полоску и начал хуи срезать.

Срежет пару, обвернет в бумагу, завяжет хорошенько ниткою и положит в телегу. Посрезал все и повез в город продавать.

— Дай-ка, — думает, — повезу не продам ли какой дуре хоть одну парочку!

Везет по улице и кричит во все горло:

— Не надо ли кому хуев, хуев, хуев! У меня славные продажные хуи, хуи, хуи!

Услыхала одна барыня, посылает горничную девушку:

— Поди, поскорее спроси, что продает этот мужик?

Девка выбежала:

— Послушай, мужичок! Что ты продаешь?

— Хуи, сударыня!

Приходит она назад в горницу и стесняется барыне сказать.

— Говори же, дура! — сказала барыня, — не стыдись! Ну, что он продает?

— Да вот что, сударыня: он, подлец, хуи продает!

— Эка дура! Беги скорей, догони да поторгуйся сколько он с меня за пару возьмет?

Девка вернула мужика и спрашивает:

— Сколько парочка стоит?

— Да без торгу сто рублей.

Как только сказала девка про то барыне, она сейчас же вынула сто рублей.

— На, — говорит, — поди, да смотри, выбери какие получше, подлиннее да потолще.

Приносит девка мужику деньги и упрашивает:

— Только, пожалуйста, мужичок, дай каких получше.

— Они у меня все хорошие уродились!

Взяла горничная пару добрых хуев, приносит и подает барыне; та посмотрела и они ей очень понравились. Сует себе куда надо, а они не лезут.

— Что же тебе мужик сказал, — спрашивает она у девушки, как командовать ими, чтобы действовали?

— Ничего не сказал, сударыня.

— Эка ты дура! Поди сейчас спроси.

Побежала опять к мужику:

— Послушай, мужичок, скажи, как твоим товаром командовать, чтобы действовали?

А мужик говорит:

— Если дашь еще сто рублей, так скажу!

Горничная скорей к барыне:

— Так и так, даром не говорит, сударыня, а просит еще сто рублей.

— Такую штуку и за двести рублей купить — не дорого!

Взял мужик новую сотню и говорит:

— Коли барыня захочет, пусть только скажет: Но-но!

Барыня сейчас легла на кровать, заворотила свой подол и командует: Но-но! Как пристали к ней оба хуя, да как начали ее нажаривать, барыня уж и сама не рада, а вытащить их не может. Как от беды избавиться? Посылает она горничную:

— Поди догони этого сукина сына, да спроси, что надо сказать, чтоб они отстали!

Бросилась девка со всех ног:

— Скажи, мужичок! Что нужно сказать, чтоб хуи от барыни отстали? А то они барыню совсем замучили!

А мужик:

— Если даст еще сто рублей, так скажу!

Прибегает девка домой, а барыня еле жива на кровати лежит.

— Возьми, — говорит, — в комоде последние сто рублей, да неси подлецу поскорей! А то смерть моя приходит!

Взял мужик и третью сотню и говорит:

— Пусть скажет только: Тпрру — они сейчас отстанут.

Прибежала горничная и видит: барыня уж без памяти и язык высунула; вот она сама крикнула на них:

— Тпрру!

Оба хуя сейчас выскочили. Полегчало барыне; встала она с кровати, взяла и припрятала хуи, и стала себе жить в свое удовольствие. Как только захочется, сейчас достанет скомандует, и хуи станут ее отрабатывать, пока не закричит барыня:

— Тпрру!

В одно время случилось барыне поехать в гости в другую деревню, и позабыла она взять эти хуи с собой. Побыла в гостях до вечера и стало ей скучно, собирается домой. Тут начали ее упрашивать, чтоб осталась переночевать.

— Никак не возможно, — говорит барыня, — я позабыла дома одну секретную штуку, без которой мне не заснуть!

— Да если хотите, — отвечают ей хозяева, — мы пошлем за ней хорошего, надежного человека, чтоб привез ее в целости.

Барыня согласилась. Сейчас нарядили лакея, чтоб оседлал доброго коня, ехал в барынин дом и привез такую-то вещь.

Вот лакей приехал, горничная вынесла ему два хуя, оба завернуты в бумагу, и отдала. Лакей положил их в задний карман, сел верхом и поехал назад. Пришлось ему по дороге взъезжать на гору, а лошадь-то была ленивая, и только что начал он понукать ее Но-но — как они вдруг выскочили оба и ну его зажаривать в жопу, холуй насмерть испугался! Что за чудо такое, откуда они, проклятые, взялись? Досталось холую хоть плачь, не знает, как и быть! Да стала лошадь с гор спускаться быстро, так он и закричал на нее: Тпрру! Хуи сейчас из жопы и повыскакивали вон. Вот он подобрал их, завернул в бумагу, привез и подает барыне.

— Что, благополучно? — спрашивает барыня.

— Да ну их к черту, — говорит холуй, — если б на дороге не гора, они б заебли б меня до двора!

ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были три брата крестьянина. Повздорили меж собой и стали делиться. Поделили имение не поровну, старшим досталось много, а третьему по жребию досталось мало. Все они трое были холостые; сошлись вместе на дворе и говорят между собой:

— Пора нам жениться.

— Вам хорошо, — говорит младший брат, — вы богаты и у богатых сосватаете; а мне-то что делать? Я беден, нет у меня ни полена, только и богатства, что хуй по колена! В то самое время проходила мимо купеческая дочь, подслушала этот разговор и думает себе:

— Ах, как-бы мне выйти замуж за того молодца у него хуй-то по колено!

— Вот старшие братья поженились, а младший ходит холостой. А купеческая дочь как пришла домой, только на уме и держит, чтобы выйти за него замуж. Сватали ее разные богатые купцы, только не выходит за них.

— Ни за кого, — говорит, — не пойду замуж, только за такого-то молодца.

Отец и мать ее уговаривать:

— Что ты, дура, задумала? Опомнись! Как можно идти за бедного мужика?

— Не переживайте, не вам с ним жить!

Вот купеческая дочь подговорила себе сваху и послала к тому парню, чтоб непременно шел ее сватать. Пришла к нему сваха и говорит:

— Послушай, голубчик! Ты что зеваешь? Ступай сватать купеческую дочь, она давно тебя поджидает и с радостью за тебя пойдет.

Молодец сейчас собрался, надел новый костюм, взял новую шапку и пошел прямо на двор к купцу сватать за себя его дочь. Как увидала его купеческая дочь и узнала, что он тот самый, у которого хуй по колена, не стала и разговаривать, начала просить у отца, матери их родительского навеки нерушимого благословения. Легла она спать с мужем первую ночь и видит, что у него хуишка так себе, меньше наперстка.

— Ах ты, подлец! — закричала на него. — Ты хвастался, что у тебя хуй по колена. Куда же ты его дел?

— Ах, жена, сударыня, ведь ты знаешь, что я холостым был очень беден, как стал собираться играть свадьбу — денег у меня не было, не на что было покупать, я и отдал свой хуй под залог.

— А за сколько ты его заложил?

— Не за много, всего за пятьдесят рублей.

— Ну, хорошо же, завтра пойду я к матушке, выпрошу денег, и ты непременно выкупи свои хуй, а не выкупишь — и домой не ходи!

Дождалась утра и сразу побежала к матери и говорит:

— Сделай милость, матушка, дай мне пятьдесят рублей, очень нужно!

— Да скажи, на что нужно-то?

— А вот матушка, для чего: у моего мужа был хуй по колена, да как стали мы играть свадьбу, ему, бедному, не на что было покупать, он и заложил его за пятьдесят рублей. Теперь у моего мужа хуишка так себе меньше наперстка, так непременно надо выкупить его старый хуй!

Мать, видя такую нужду, вынула пятьдесят рублей и отдала дочери. Та прибегает домой, отдает мужу деньги и говорит:

— Ну, ты теперь беги как можно скорей, выкупи свой старый хуй, пускай чужие люди им не пользуются!

Взял молодец деньги и пошел с глаз долой; идет и думает:

— Куда мне теперь деваться? Где такого хуя жене достать? Пойду куда глаза глядят. — Шел он близко ли, далеко ль, скоро ли, коротко ль, и повстречал старуху.

— Здравствуй, бабушка!

— Здравствуй, добрый человек! Куда путь держишь?

— Ах бабушка, если б ты знала, ведала мое горе, куда я иду!

— Скажи, голубчик, твое горе может, я твоему горю и помогу.

— Сказать-то стыдно!

— Небось, не стыдись, а говори смело.

— А вот, бабушка, похвастался я, что у меня хуй по колена, услыхала эти речи купеческая дочь и вышла за меня замуж, да как ночевала со мной первую ночку и увидела, что хуишка мой так себе, меньше наперстка, она заартачилась, стала спрашивать:

— Куда девал большой хуй?

А я сказал ей, что заложил, дескать, за пятьдесят рублей. Вот она дала мне эти деньги и сказала, чтоб непременно его выкупил; а если не выкуплю, чтоб и домой не показывался. Не знаю, что моей головушке и делать-то!

Старуха говорит:

— Отдай мне свои деньги, я пособлю твоему горю.

Он сейчас вынул и отдал ей все пятьдесят рублей, а старуха дала ему кольцо.

— На, — говорит, — возьми это кольцо. Надевай только на один ноготок.

Парень взял кольцо и надел; как надел на ноготок — хуй у него сразу сделался на локоток.

— Ну что, — спросила старуха, — будет твой хуй по колена?

— Да, бабушка, еще хватил пониже колена.

— Ну-ка, голубчик, надвинь кольцо на весь палец.

Он надвинул кольцо на палец — у него хуй вытянулся на семь верст.

— Эх, бабушка, куда ж я его дену? Ведь мне с ним беда будет!

А старуха:

— Надвинь кольцо опять на ноготок — будет с локоток.

Теперь ты доволен. Смотри ж, всегда надевай кольцо только на один ноготок.

Он поблагодарил старуху и пошел назад домой.

Идет и радуется, что не с пустыми руками явится к жене. Шел, шел, и захотелось ему поесть. Повернул он в сторону и сел неподалеку от дороги около репейника, вынул из котомки сухариков, размочил в воде и закусил. Захотелось отдохнуть ему; он тут же лег вверх брюхом и любуется кольцом.

Надвинул на ноготь — хуй поднялся вверх на локоть, надвинул на весь палец — хуй поднялся вверх на семь верст, снял кольцо и стал хуишка маленький, по-прежнему. Смотрел-смотрел на кольцо, да так и уснул, а кольцо позабыл спрятать, осталось оно у него на груди. Проезжал мимо в коляске один барин с женою и увидал: спит неподалечку мужик, а на груди у него светится кольцо, как жар горит на солнце. Остановил барин лошадей и говорит лакею:

— Поди к этому мужику, возьми кольцо и принеси ко мне. Лакей сейчас побежал и принес кольцо барину. Вот они и поехали дальше. А барин любуется колечком.

— Посмотри, душенька, — говорит он своей жене, — какое славное кольцо. Дай-ка я надену его.

И сразу надвинул на весь палец. У него хуй вытянулся, спихнул кучера с козел и прямо кобыле под хвост.

Кобылу пихает, да коляску вперед подвигает. Видит барыня что беда, крепко перепугалась кричит громким голосом на лакея:

— Беги скорей назад, к мужику, тащи его сюда!

Лакей бросился к мужику, разбудил его и говорит:

— Иди, мужичок, скорее к барину.

А мужик кольцо ищет.

— Мать твою так, ты кольцо взял?

— Не ищи, — говорит лакей, — иди к барину, кольцо у него, оно, брат, много хлопот нам наделало.

Мужик побежал к коляске, барин просит его:

— Прости меня, помоги моему горю.

— А что дашь, барин?

— Вот тебе сто рублей.

— Давай двести, так помогу!

Вынул барин двести рублей, мужик взял деньги да стащил у барина с руки кольцо — хуя того как не бывало, остался у барина его старый хуишка. Барин уехал, а мужик пошел со своим кольцом домой. Увидала его жена в окошечко, выбежала навстречу.

— Ну что, — спрашивает, — выкупил?

— Выкупил!

— Ну покажи.

— Ступай в избу, не на дворе ж тебе показывать.

Вошли в избу жена только и твердит:

— Покажи да покажи.

Он надвинул кольцо на ноготь, стал хуй у него с локоть; вынимает его из брюк и говорит:

— Смотри, жена. Она его целовать.

— Вот, муженек! Пусть лучше эдакое добро при нас будет, чем в чужих людях. Давай-ка поскорее пообедаем, ляжем да попробуем!

Сейчас наставила на стол разной еды и напитков поить да кормить его. Пообедали и пошли отдыхать. Как пробрал он жену своим хуем, так она целые три дня под подол себе заглядывала, все ей мерещилось, что промеж ног торчит!

Пошла она к матери в гости, а муж тем временем вышел в сад и лег под яблоней.

— Что же, — спрашивает мать у дочери, — выкупили хуй-то?

— Выкупили, матушка!

Вот купчиха только о том и думает, как бы ухитриться сбегать к зятю, пока дочь здесь, да попробовать его большого хуя. Дочь-то заговорилась, а теща и удрала к зятю, прибежала в сад, смотрит — зять спит себе, кольцо у него надето на ноготок — хуй стоит с локоток.

— Дай-ка я теперь залезу к нему на хуй, — думает теща, залезла и давай на хую покачиваться, вот на ту беду надвинулось как-то кольцо у сонного зятя на весь палец, и потащил хуй тещу на семь верст вверх.

Дочь видит, что мать куда-то ушла, догадалась и бросилась домой, в избе — нет никого, она в сад — смотрит — муж спит, его хуй высоко торчит, а наверху чуть-чуть видно тещу. Как ветром дунет — она так и завертится на хую, как флюгер. Что делать, как матушку с хуя снять?

Набежало на то место народу видимо-невидимо; стали ухитряться да раздумывать. Один говорит:

— Больше нечего делать, как взять топор да хуй подрубить.

А другие говорят:

— Нет, это не годится! За что две души погубить: как срубим хуй — ведь баба на землю упадет — убьется. Лучше всем помолиться, авось каким чудом старуха с хуя свалится!

На ту пору проснулся зять, увидал, что у него кольцо надето на весь палец, а хуй торчит к небу на семь верст и крепко прижал его самого к земле, так что и повернуться на другой бок нельзя! Начал потихоньку кольцо с пальца сдвигать, стал хуй уменьшаться. Сдвинул на ноготь — стал хуй с локоть, и видит зять, что на хую теща торчит.

— Ты, матушка, как сюда попала?

— Прости, зятюшко, больше не стану!

РАЗЗАДОРЕННАЯ БАРЫНЯ

В некотором царстве, в некотором государстве жил богатый мужик у него был сын по имени Иван.

— Что ты, сынок, ничем не займешься? — говорит ему отец.

— Еще успею! Дай-ка мне сто рублей денег да благослови на промысел.

Дал ему отец сто рублей денег. Пошел Иван в город. Идет мимо господского двора и увидел в саду барыню: очень хороша собой. Остановился и смотрит сквозь решетку.

— Что ты, молодец, стоишь? — спросила барыня.

— На тебя, барыня, засмотрелся! Уж больно ты хороша! Если б ты мне показала свои ножки — отдал бы тебе сто рублей!

— А почему не показать! На, смотри, — сказала барыня и приподняла свое платье. Отдал он ей сто рублей и вернулся домой.

— Ну, сынок, — спрашивает отец, — каким делом занялся? Что сделал на сто рублей?

— Купил место да лесу для лавки. Дай еще двести рублей, надо заплатить плотникам за работу.

Отец дал ему денег, а сын опять пришел и стоит у того же сада. Барыня увидала и спрашивает:

— Зачем, молодец, опять пришел?

— Пусти меня, барыня в сад, да покажи свои коленочки — отдам тебе двести рублей.

Она пустила его в сад, приподняла подол и показала свои коленки. Парень ей отдал деньги, поклонился и воротился домой.

— Что, сынок, заплатил?

— Заплатил, батюшка, дай мне триста рублей, я товару накуплю.

Отец дал ему триста рублей. А сын сейчас отправился к барынину саду. Стоит и глядит сквозь решетку. А отец думает: Дай-ка схожу, посмотрю на его торговлю.

Пошел за ним следом и посматривает.

— Зачем, молодец, опять пришел? — спросила барыня.

Парень отвечает ей:

— Не во гнев, тебе, барыня, сказать, позволь поводить мне хуем по твоей пизде, я за то дам тебе триста рублей.

— Пожалуй, это можно.

Пустила его в сад, взяла деньги и легла на траву: а парень скинул брюки и стал ее хуем потихоньку по губам поваживать и так раззадорил, что барыня сама просит:

— Ткни в срединку! Пожалуйста, ткни!

А парень не хочет:

— Я просил только по губам поводить.

— Я отдам тебе назад все твои деньги, — говорит барыня.

— Не надо! А сам все продолжает поваживать по губам-то.

— Я у тебя шестьсот взяла, а отдам тысячу двести, только ткни в срединку!

Отец глядел-глядел, не вытерпел и закричал из-за решетки:

— Бери, сынок, хороший барыш.

Барыня услыхала, да как вырвется и убежала. Остался парень без копейки и заругался на отца:

— Кто просил тебя кричать-то, старый хрен!

ПО-СОБАЧЬИ

В некотором царстве жил-был дворянин, у него была дочь-красавица. Пошла она как-то погулять, а лакей идет за ней позади, да думает:

— Экая ловкая штука! Ничего б, не желал на свете, только б отработать ее хоть один разок, тогда б и помирать не страшно было!

Думал, думал, не вытерпел и сказал потихоньку:

— Ах прекрасная барышня, трахнуть бы тебя хоть по-собачьи!

Барышня услыхала эти слова и как вернулась домой, дождалась ночи и позвала к себе лакея.

— Признавайся, мерзавец, — говорит ему, — что ты говорил, когда я гуляла?

— Виноват, сударыня! Так-то и так-то говорил.

— Ну если хотел, так и делай сейчас по-собачьи, не то все папеньке расскажу…

Вот барышня подняла подол, стала посреди горницы раком и говорит лакею:

— Нагибайся да нюхай, как собаки делают.

Холуй нагнулся и понюхал.

— Ну теперь языком лизни, как собаки лижут.

Лакей лизнул раз и два, и три раза.

— Ну, теперь бегай вокруг меня!

Начал он кругом барышни бегать, обежал разов десяток, да опять пришлось нюхать да лизать ее языком. Что делать? Морщится да нюхает, плюет да лижет.

— Ну, теперь на первый раз хватит — сказала барышня, — ступай, ложись себе спать, а завтра вечером опять приходи. На другой день вечером опять барышня позвала себе лакея.

— Что ж ты, мерзавец, сам не идешь? Не всякий же день за тобой посылать? Сам знай свое дело!

Опять подняла свой подол и стала раком, а лакей стал ей под жопою нюхать да языком в пизде лизать. Обежит кругом ее разов десять да опять понюхает да полижет. И так долгое время угощала его барышня, да потом сжалилась, легла на постель, подняла подол спереди, дала ему разок поеть и простила всю вину. Лакей отработал да и думает:

— Ну, чего, хоть и полизал, но свое взял.

ДВЕ ЖЕНЫ

Жили-были два купца, оба женатые, и жили они между собой дружно. Вот один купец и говорит:

— Послушай, брат, давай сделаем пробу, чья жена лучше мужа любит.

— Давай, да как пробу-то сделать?

— А вот как: соберемся-ка да поедем на Макарьевскую ярмарку, и чья жена сильнее станет плакать, та больше и мужа любит.

Вот собралися в путь, стали их провожать жены. Одна плачет, так и разливается. А другая прощается, а сама смеется. Поехали купцы на ярмарку, отъехали верст пятьдесят и разговорились между собой.

— Ишь как тебя жена-то любит — говорит один, — как она плакала-то на прощаньи, а моя стала прощаться, а сама смеяться!

А другой говорит:

— Вот что, брат, теперь жены нас проводили, воротимся-ка назад, таким образом, да посмотрим, что наши жены без нас делают.

— Хорошо.

Воротились к ночи вошли в город пешком, подходя вперед к избе того купца, у которого жена на прощанья горько плакала, смотрят в окошко: она сидит себе с любовником и гуляет. Любовник наливает стакан водки, сам выпивает и ей подносит:

— На, милая, выпей.

Она выпила и говорит:

— Друг ты мой любезный, теперь я твоя.

— Вот какие пустяки: вся моя! Что-нибудь есть и мужнино!

Она обернулась нему жопою и говорит:

— Вот ему, блядскому сыну, — одна жопа!

Потом пошли купцы к той жене, которая не плакала, а смеялась. Пришли под окошко и смотрят: перед иконами горит лампадка, а она стоит на коленях усердно молится да приговаривает:

— Подай Господи, моему мужу в пути всякого благополучия.

— Ну вот, — говорит один купец другому, — теперь поедем торговать.

Поехали на ярмарку и торговали очень хорошо, такая удача в торговле была, какой никогда не бывало! Пора уж и домой. Стали собираться назад и вздумали купить своим женам подарки. Один купец, у которого жена Богу молилась, купил ей дорогой парчи на платье, а другой купил жене парчи только на одну жопу.

— Ведь моя одна жопа!

Приехали и отдали женам подарки.

— Что ж ты купил эдакой лоскут? — говорит жена с обидой.

— А ты вспомни, блядь, как сидела ты с любовником и говорила, что моя только жопа, ну я свою часть и нарядил! На! Сшей парчу на жопу да носи!

ОХОТНИК И ЛЕШИЙ

Ходил охотник по лесу, ходил-ходил и ничего не убил, нарвал орехов и грызет. Попадается ему навстречу леший:

— Дай, — говорит, — орешков.

Он дал ему пулю. Вот леший грыз ее, грыз никак не разгрызет и говорит:

— Я не разгрызу!

Охотник ему:

— Да ты кастрированный или нет?

— Нет!

— То-то и есть! Давай я тебя кастрирую, сразу станешь грызть орехи.

Леший согласился. Охотник взял, защемил ему хуй и муде между осинами.

— Пусти, кричит леший, — пусти! Не хочу твоих орехов.

— Врешь хочешь, будешь грызть!

Вырезал ему яйца, выпустил и дал настоящий орех. Леший разгрыз.

— Ну вот, ведь я говорил, что будешь грызть!

Пошел охотник в одну сторону, а леший пошел в другую сторону и грозит ему:

— Ну ладно! Придешь в баню, я сыграю с тобою шутку!

Пришел охотник домой, сел на лавку и говорит:

— Ох, жена! Устал, поди-ка ты баню натопи.

Баба пошла в баню, натопила и прилегла на полке. Вот приходят два охотника и говорят между собой:

— Давай-ка сожгем баню.

— Нет, давай вначале посмотрим, такая ли у него рана, какую он у тебе сделал?

Посмотрели.

— Ну, брат! У него еще больше твоей, видишь, как рассажена, больше шапки, да какая красная!

И пошли они прочь — в свой лес.

ГОРЯЧИЙ КЛЯП

Был-жил мужик, у него была дочь. Говорит она отцу:

— Батюшка, Ванька просил у меня поеть.

— Э, дурная, зачем давать чужому, мы и сами поебем!

Взял гвоздь, разжег в печи и прямо ей в пизду и вляпал, так что она три месяца ссать не могла! А Ванька повстречал эту девку да опять начал просить:

— Дай мне поеть.

Она и говорит:

— Нет уж, Ванька! Меня батюшка поеб, так пизду обжег, что я три месяца не ссала!

— Не бойся, дура! У меня холодный кляп.

— Врешь ведь, Ванька! Дай-ка я пощупаю.

— На, пощупай.

Она взяла его за хуй рукою и закричала:

— Ах ты, черт эдакий! Видишь горячий: макай в воду.

Ванька стал макать в воду, да с натуги и забздел.

А она:

— Видишь зашипел! Ведь сказала, что горячий, так еще обмануть, вор, хочешь.

Так и не дала Ваньке.

СЕМЕЙНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Жил-был мужик, у него была жена, дочь да два сына — еще малые ребята. Раз пошла мать с детьми в баню, собрала черное белье и начала стирать его, стоя над корытом, а к мальчикам-то повернулась жопою. Вот они смотрят да смеются:

— Эх, Андрюшка! Посмотри-ка, ведь у матушки две пизды.

— Что ты врешь! Это — одна, да только раздвоилась.

— Ах вы сопливые черти! — закричала на них мать. — Видишь что выдумали! Пришла баба в избу, легла с дочкою на печь, и стали между собою разговаривать.

— Ну, дочка — говорит мать, — скоро тебя замуж пора отдавать; будешь тогда с мужем жить, а не с нами…

— Если это так, я и замуж не хочу!

— Что ты, что ты, глупая! Да чего тебе бояться? Все девки этому радуются.

— Да чего радоваться-то?

— Как чего? Переспишь с мужем первую ночь, променяешь тогда и отца с матерью на него, понравится тебе слаще меду и сахару.

— Отчего же, матушка, так сладко и где у них эта сладость?

— Ах ты какая глупая! Ты ходила маленькою с отцом в баню-то?

— Ходила, — говорит дочь.

— Ну, видела ты у отца на конце зарубку?

— Видела, матушка!

— Вот это и есть самая сласть.

А дочь говорит:

— А если бы зарубить зарубок пять, тогда б еще слаще было!

Отец лежал, лежал, слушал, слушал, не утерпел и закричал:

— Ах вы разбойницы! Хуй вам в горло! Про что говорят! Мне что для вашей сласти разрубить свой хуй на мелкие части.

Вот тут девушка думала да гадала: одного-то хуя мало, а два не влезут; лучше вместе свить да оба вбить.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО ЖЕНИХА С НЕВЕСТОЮ

У одного старика был сын, парень взрослый, у другого дочь девка на выданье. И задумали они поженить их.

— Ну, Иванушка! — говорит отец. — Я хочу женить тебя на соседской дочери, сойдись-ка с нею да поговори поласковее!

— Ну, Машутка! — говорит другой старик. — Я хочу отдать тебя за соседского сына, сойдись-ка с ним, да поближе познакомься!

Вот они повстречались на улице, поздоровались.

— Мне отец велел с тобой, Иванушка, поближе познакомиться, — говорит девка.

— И мне то же наказывал мой батька, — говорит парень.

— Как же быть-то? Ты где, Иванушка, спишь?

— В сенцах.

— А я в амбарушке приходи ночью ко мне, так мы с тобою и поговорим…

— Ну что ж!

Вот пришел Иванушка ночью и лег с Машуткою. Она и спрашивает:

— Шел ты мимо гумна?

— Шел.

— А что, видел кучу говна?

— Видел.

— Это я насрала.

— Ничего — велика!

— Как же нам с тобою поближе познакомиться? Надо посмотреть, хороший ли у тебя инструмент?

— На, посмотри, — сказал он и расстегнул ширинку, — я этим богат!

— Да эдакий-то мне велик! Посмотри, какая у меня маленькая!

— Дай-ка я попробую: подойдет ли?

И стал пробовать; хуй у него колом стоит; как махнет ее — из всех сил она закричала:

— Ох, как больно кусается!

— Потерпи. Ему места мало, так он и сердится.

— Ну вот, я ведь сказала, что места-то для него мало!

— Погоди, будет и просторно. — Как пробрал ее всласть, она и говорит:

— Ах, душечка! Да твоим богатством можно денежки зарабатывать!

Закончили и заснули; проснулась она ночью и целовать его в жопу — думает, в лицо, а он как подпустил вони девка и говорит:

— Ишь, Ваня, от тебя цингой пахнет!..

Пришел барин в праздник к обедне, стоит и молится Богу; вдруг откуда ни возьмись — стал впереди его мужик, и этот сукин сын согрешил, так набздел, что продохнуть нельзя.

— Эка подлец! Как навонял, — думает барин. Подошел к мужику, вынул рубль, держит в руке и спрашивает:

— Послушай, мужичок! Это ты так хорошо насрал?

Мужик увидал деньги и говорит:

— Я, барин!

— Ну вот, братец! На тебе за это рубль.

Мужик взял и думает:

— Верно, барин уж очень любит бздех надо каждый праздник ходить в церковь да около него становиться: он и всегда будет деньги давать.

Отошла обедня, разошлись все по домам. Мужик — прямо к соседу своему и рассказал, как и что с ним было.

— Ну, брат, — говорит сосед, — теперь, как дождемся праздника — пойдем оба в церковь; вдвоем мы еще больше набздим; он обоим нам даст денег!

Вот дождались они праздника, пошли в церковь, встали впереди барина и напустили вони на всю церковь. Барин подошел к ним и спрашивает:

— Послушайте, ребята, это вы так хорошо насрали?

— Мы!

— Ну, спасибо вам; да жалко, у меня с собой денег нет. А вы, ребята, как отойдет обедня, пообедайте поплотней да приходите ко мне в дом набздеть хорошенько, я вам тогда заодно заплачу.

— Слушаем, барин! Сейчас же к вашей милости оба придем.

Как закончилась обедня, мужики пошли домой обедать, нажрались — и к барину. А барин приготовил им добрый подарок — розог да палок; встречает их и говорит:

— Что, ребята, побздеть пришли?

— Точно так, сударь!

— Спасибо, спасибо вам! Да как же, молодцы, ведь надо раздеться, а то на вас одежды много — не скоро дух прошибет.

Мужики поскидали и верхнюю одежду, спустили портки и долой рубашки. Барин махнул слугам своим; как они схватили мужиков, растянули их да начали пороть; палок пятьсот задали в спину! Насилу выбрались да бежать домой без оглядки, и одежду-то побросали.

ДОГАДЛИВАЯ ХОЗЯЙКА

Жила-была старуха, у ней была дочь — большая неряха; за что ни возьмется, все у нее из рук валится. Пришло время — нашелся дурак, сосватал ее и взял замуж, пожил с ней год и прижил сына. Пришла один раз она к матери в гости; та ее угощать да потчевать. А дочь ест да приговаривает:

— Ах, матушка! Какой у тебя хлеб вкусный, сытный, а у меня такой, что не проглотишь — настоящий кирпич.

— Послушай, дочка! — говорит мать. — Ты, наверно, плохо месишь тесто, оттого у тебя и хлеб не вкусный; а ты попробуй тесто вымесить так, чтоб у тебя жопа была мокра! Тогда и хлеб будет вкусный.

Пришла дочь домой, поставила тесто и начала месить; помесит-помесит да подымет подол и пощупает: мокра ли жопа? и опять начнет месить. Часа два так месила, всю жопу запачкала, а узнать не может, мокра ли у ней жопа или нет. Вот она подняла подол, стала раком и говорит сынишке:

— Поди сюда, посмотри не видать ли, мокра ли моя жопа или нет?

Мальчик посмотрел и говорит:

— Ах, матушка! У тебя две дырки вместе, да обе в тесте!

Тут она закончила месить тесто, и спекла с того теста хлебы такие вкусные, что если б знали, как она месила — никто бы в рот не взял.

МУЖ НА ЯЙЦАХ

Жил мужик с бабою, мужик был ленивый, баба работящая. Вот жена землю пашет, а мужик на печи лежит. Раз как-то поехала она пахать землю, а мужик остался дома стряпать да цыплят пасти, да и тут ничего не сделал: завалился спать и проспал цыплят, всех ворона перетаскала; бегает по двору одна квочка да кричит себе, а ему хоть трава не расти. Вот приехала хозяйка и спрашивает:

— А где у тебя цыплята?

— Ах женушка, беда моя! Я уснул, а ворона всех цыплят и перетаскала.

— Ах ты пес эдакий! Ну-ка, курвин сын, садись на яйца да высиживай сам цыплят.

На другой день жена поехала в поле, а мужик взял лукошко с яйцами, поставил на полатях, скинул с себя портки и сел на яйцах. Вот баба, не будь дура, взяла у отставного солдатика шинель и шапку, нарядилась, приезжает домой и кричит во все горло:

— Эй, хозяин! Да где ты?

Мужик полез с полатей и упал вместе с яйцами наземь.

— Что делаешь?

— Батюшка служивый! Домашнее хозяйство веду.

— Да разе у тебя жены нет?

— Есть, да в поле работает.

— А ты что ж сидишь дома?

— Я цыплят высиживаю.

— Ах ты, сукин сын! — И давай его плетью лупить изо всех сил приговаривать:

— Не сиди дома, не высиживай цыплят, а работай да землю паши.

— Буду, батюшка и работать и пахать, ей-богу, буду!

— Врешь, подлец!

Била его баба, била, потом подняла ногу:

— Посмотри, сукин сын! Был я на сражении, так меня ранили — что, подживает моя рана? Али нет?

Смотрит мужик жене в пизду и говорит:

— Заживает, батюшка!

Баба ушла, переоделась в свою бабью одежду и назад домой, а муж сидит да охает.

— Что ты охаешь?

— Да приходил солдат, всего меня плетью избил.

— За что?

— Велит работать.

— Давно бы так надо! Жалко, что меня дома не было, я бы попросила еще прибавить.

— От работы лошади дохнут, и он скоро сдохнет!

— Это отчего?

— Да был он на сражении, там его промеж ног… он мне показывал свою рану да спрашивал: Подживает ли? Я сказал: Подживает — только больно мокнет, а кругом мохом обросло!

С тех пор стал мужик работать и на пашню ездить, а баба домашнее хозяйство вести.

МУЖИК И ЧЕРТ

Жил-был мужик. Посеял он репу. Приходит время репу рвать, а она не поспела; тут он с досады и сказал:

— Чтоб черт тебя побрал! — А сам ушел с поля. Проходит месяц, жена и говорит:

— Ступай на поле, может уже, наберешь репы.

Отправился мужик, пришел на поле, видит — репа большая да славная уродилась, давай ее рвать. Вдруг бежит старичок и кричит на мужика:

— Зачем воруешь мою репу?

— Как твоя?

— А как же, разве ты мне ее не отдал, когда она еще не поспела? Я старался, поливал ее!

— А я сажал.

— Не буду спорить, — сказал черт, — ты точно ее сажал, а я поливал. Давай вот что: приезжай на чем хочешь сюда, и я приеду. Если ты узнаешь, на чем я приеду, — то твоя репа; если я узнаю, на чем ты приедешь, — то моя репа.

Мужик согласился. На другой день он взял с собой жену и, подойдя к полосе, поставил ее раком, заворотил подол, воткнул ей в пизду морковь, а волоса на голове растрепал. А черт поймал зайца, сел на него, приехал и спрашивает мужика:

— На чем я приехал?

— А что ест? — спросил мужик.

— Осину гложет.

— Так это заяц!

Стал черт узнавать: ходил, ходил кругом и говорит:

— Волоса — это хвост, а это голова, а ест морковь! Тут черт совсем спутался.

— Владей, — говорит, — мужик, репою!

Мужик вырыл репу, продал и стал себе жить да поживать.

МУЖИК ЗА БАБЬЕЙ РАБОТОЙ

Жил-был мужик с женою, дождались лета, стали они ходить в поле да жать. Вот каждое утро разбудит баба мужика пораньше; он поедет в поле, а баба останется дома, истопит печку, сварит обед, нальет кувшинчики и понесет мужу обедать, да до вечера и жнет с ним в поле. Возвращаются вечером домой, а наутро опять так же. Надоела мужику работа; стала баба его будить и посылать на поле, а он не встает и ругает свою хозяйку:

— Нет, блядь! Ступай-ка ты вперед, я дома останусь; а то я все хожу на поле рано, а ты спишь да приходишь ко мне уже тогда, когда я досыта наработаюсь!

Сколько жена ни посылала его, мужик уперся на одном слове:

— Не пойду!

— Сегодня суббота, — говорит жена, — надо много в доме сделать: рубахи перестирать, пшена на кашу натолочь, тесто замесить, горшок сметаны на масло сколотить…

— Я и сам это сделаю! — говорит мужик.

— Ну, смотри ж, сделай! Я тебе все приготовлю.

И принесла ему большой узел грязных рубах, муки для теста, горшок сметаны для масла, проса для каши, да еще приказала ему караулить курицу с цыплятами, а сама взяла серп и пошла в поле.

— Ну, еще маленько посплю! — сказал мужик и завалился спать да и проспал до самого обеда. Проснулся в полдень, видит — работы куча, не знает, за что хвататься. Взял он рубахи, связал и понес на реку, намочил да так в воде и оставил.

— Пусть помокнут, потом простираю, высушу и будет готово.

А река-то была быстротекучая, рубахи все с водою и уплыли. Приходит мужик домой, насыпал муки, налил водою.

— Пущай киснет!

Потом насыпал в ступу проса и начал толочь и видит: наседка по сеням бродит, а цыплята все в разные стороны разбежались. Он половил цыплят, перевязал их всех шнурочками за ножки и прицепил к курице, и опять начал толочь просо; да вспомнил, что еще горшок сметаны стоит, надо сколотить ее на масло. Взял этот горшок, привязал к своей жопе: я, дескать, буду просо толочь, а сметана тем временем станет на жопе болтаться, одновременно и пшено будет готово, и масло спахтано!

Вот и толчет просо, а сметана на жопе болтается. Тут курица побрела во двор и цыплят за собой потащила. Как вдруг налетел ястреб, ухватил курицу и потащил со всеми цыплятами. Курица квокчет, цыплята запищали; мужик услыхал, бросился во двор, да на бегу ударился горшком об дверь, горшок расшиб и сметану всю пролил. Побежал отнимать у ястреба курицу; а дверей не запер; пришли в избу свиньи, тесто опрокинули, все поели, и до проса добрались: все пожрали. А мужик курицы с цыплятами не отнял, воротился назад — полна изба свиней, хуже хлева сделали! Насилу всех выгнал.

— Что теперь делать-то? — думает мужик, — придет хозяйка — беда будет! — Все чисто убрал — нет ничего! — Дай-ка пойду рубахи из воды вытащу. Пришел к реке. Уж он искал-искал белья; нет!

Дай-ка в воде поищу!

Разделся, скинул с себя рубашку и штаны и полез в воду, и пошел бродить, а толку все не добьется: так и бросил! Вышел на берег, глядь — ни рубахи, ни штанов нет, кто-то унес.

Что делать-то? Не во что одеться, надо в деревню голым идти.

— Нарву-ка я себе, — говорит, — длинной травы, да обвяжу кляп, так и пойду домой, все не так стыдно будет! Нарвал зеленой травы, обвертел свой хуй и идет по деревне, а навстречу стадо коров. Они увидали траву, схватили ее зубами и оторвали со всем хуем. Заголосил мужик о кляпе, кое-как добрался в избу, залез в угол и сидит в углу.

— Ну что, все приготовил?

— Все, любезная жена!

— Где же рубашки?

— С водой уплыли.

— А курица с цыплятами?

— Ястреб утащил.

— А тесто? А просо?

— Свиньи съели.

— А сметана?

— Всю разлил.

— А хуй-то где?

— Коровы съели.

— Экий ты, сукин сын, наделал добра.

ЖЕНА СЛЕПОГО

Жил-был барин с барыней. Вот барии-то ослеп, а барыня и загуляла с одним подьячим. Стал барин подумывать: не блядует ли с кем жена, и шагу не даёт ей сделать. Что делать? Раз пошла она с мужем в сад, и подьячий туда же пришел. Захотелось ей дать подьячему. Вот муж-то слепой у яблони сидит, а жена свое дело справляет, подьячему поддает. А сосед их смотрит из своего дома, из окна в сад, увидал, что там делается: подьячий на барыне лежит, — и говорит своей жене:

— Посмотри-ка, душенька, что у яблони-то делается. А вдруг откроет Бог слепому глаза, да увидит он — что тогда будет? Ведь он ее до смерти убьет.

— И, душенька! Ведь и нашей сестре Бог увертку дает!

— А какая тут увертка?

— Тогда узнаешь.

На этот грех и открыл Господь слепому барину глаза; увидел он, что на его барыне подьячий лежит, и закричал:

— Ах ты, курва! Что ты делаешь, проклятая блядь!

А барыня:

— Ах как я рада, милый мой! Ведь сегодня ночью приснилось мне: сделай-де грех с таким-то подьячим, и Господь за то откроет твоему мужу глаза. Вот оно и есть правда: за мои труды Бог дал тебе очи!

ТЕТЕРЕВ

Два дня ходил охотник по лесу — ничего не убил; на третий день дал себе завет:

— Что ни убью, то проебу!

Пошел в лес, напал на тетерева и убил его. Возвращается домой. Вот увидела из окна барыня, что идет охотник, несет тетерева, и позвала его к себе в горницу.

— Сколько стоит тетерев? — спрашивает барыня.

— Этот тетерев у меня не продажный, — говорит охотник, — а заветный.

— Какой же завет?

— Да как шел я на охоту, дал обещание: что ни убью, то проебу.

— Не знаю, как быть, — молвила барыня, — хочется мне тетеревятники, очень хочется! Видно, надо делу сбыться. Да мне совестно под тобою лежать…

— Ну, я лягу книзу, а ты, барыня, ложись сверху.

Так и сделали.

— Ну, мужик, отдавай тетерева.

— За что я отдам тебе тетерева? Ведь ты меня ебла, а не я тебя.

Барыне жалко упустить тетерева.

— Ну, — говорит, — полезай на меня!

Мужик и в другой раз отделал барыню.

— Давай тетерева.

— За что я отдам тебе? Мы только поквитались.

— Ну, — полезай еще раз на меня, — говорит барыня.

Влез охотник на барыню, отработал и в третий раз.

— Ну, давай же теперь?

Как ни жалко было охотнику, а делать нечего — отдал барыне тетерева и пошел домой.

АРХИЕРЕЙСКИЙ ОТВЕТ

Жили-были генерал и архиерей, случилось им беседовать. Стал генерал архиерея спрашивать:

— Ваше преосвященство, мы люди грешные, не можем без греха жить, не еть, а как же вы терпите, во всю жизнь не согрешите?

Архиерей отвечает:

— Пришлите ко мне за ответом завтра.

На другой день генерал и говорит своему лакею:

— Поди к архиерею, попроси у него ответа.

Лакей пришел к архиерею, доложил о нем послушник.

— Пусть постоит, — сказал архиерей.

Вот стоял лакей час, и другой, и третий; нет ответа. Просит послушника:

— Скажи опять владыке.

— Пусть еще постоит, — отвечает архиерей.

Лакей долго стоял, стоял, не вытерпел — лег да тут же и заснул и проспал до утра. Поутру вернулся к генералу и рассказывает:

— Продержал до утра, а ответа никакого не дал.

— Опять, — говорит генерал, — сходи к нему да непременно попроси ответа.

Пошел лакей, приходит к архиерею, тот его позвал к себе в келью и спрашивает:

— Ты вчера у меня стоял?

— Стоял.

— А потом лег да заснул?

— Лег да заснул.

— Ну так и у меня хуй встанет — постоит, постоит, потом опустится и уснет. Так и скажи генералу.

ПОРТНОЙ

Жил-был портной, у него было такое волшебное кольцо: как наденешь на палец, так хуй и вырастет. Случилось ему работать у одной барыни, а он был такой весельчак да шутник: когда спать ложился, никогда своего хуя не закрывал. Вот эта барыня увидала, что у него хуй очень большой. Позавидовала на такую сбрую и позвала к себе.

— Послушай, — говорит, — согласись сделать со мной грех хоть один раз.

— Я согласен, барыня! Только с уговором: чур не пердеть! А если уперднешься, то с тебя триста рублей!

— Хорошо, — сказала барыня.

Легли они, вот барыня всячески старается, чтобы как можно под портным не усраться, и приказала своей горничной девке приготовить большую луковицу и заткнуть ей жопу и покрепче придерживать обеими руками. Воткнула барыне в жопу луковицу и стала придерживать; а портной как взобрался на нее, как напер — куда к ебеной матери и луковица вылетела, да прямо в горничную, так ее до смерти и убило! Пропало у барыни триста рублей. Взял портной деньги и пошел домой. Шел, шел, долго ли коротко ли, и лег в поле отдохнуть, надел на палец свое кольцо — у него хуй и протянулся на целую версту, лежал-лежал, да так и заснул. Откуда ни возьмись семь волков, стали хуй глодать, одной плеши не съели — а уже сыты наелись. Проснулся портной — будто мухи кляп покусали. Снял с руки кольцо, спрятал в карман и пошел в путь-дорогу. Шел-шел и зашел ночевать к одному мужику, а у того мужика была жена молодая, до больших хуев великая охотница. Лег портной спать на дворе и выставил хуй наружу. Увидала мужняя жена: как ухитриться? Подошла, подняла подол и наставила чужой хуй в свою пизду Портной видит — поза удобная, стал потихоньку кольцо на палец надевать — стал у него хуй больше да больше вырастать, поднял ее вверх на целую версту. Пришлось бабе не до ебли, уцепилась за хуй обеими руками. Увидали добрые люди, соседи и знакомые, что баба на хую торчит.

— Давай молебен служить, оба целы будут!

Стал портной помаленьку снимать с руки кольцо, хуй уменьшился, баба свалилась.

— Ну, ненаебная пизда! Смерть бы твоя была, коли б хуй то подрубили.

ДОБРЫЙ ОТЕЦ

В одной деревне жил веселый старик, у него были две дочери — хорошие девицы. Были у них подруги и всегда к ним на посиделки сходились. А старик и сам девок любил, всегда по ночам, как только они уснут, то полезет щупать, а какой подол ни заворотит, ту и отработает; а девка все молчит, так уж заведено было. Ну, мудреного ничего нет, таким образом, может, он и всех-то девок перепробовал, кроме своих дочерей. В один вечер много сошлось к ним в избу девок, пряли и веселились, да потом и разошлись все по домам: та говорит молотить рано поутру, другой мать ночевать наказала дома, у третьей отец хворает. Так все и разошлись. А старик храпел себе на полатях и ужин проспал, и не видал, как девки-то ушли. Проснулся ночью, слез с полатей и пошел ощупывать девок по лавкам, и так нащупал старшую дочь, заворотил ей подол и порядком-таки отмахал, а она спросонок-то отцу родному подмахнула. Встает поутру старик и спрашивает свою хозяйку:

— А что, старуха, рано ли ушли от нас ночевщицы?

— Какие ночевщицы? Девки еще с вечера все по домам ушли.

— Что ты врешь! А кого же я на лавке дрючил?

— Кого? Понятно кого, знать, старшую дочку.

Старик засмеялся и говорит:

— Ох, мать ее растак!

— Что, старый черт, ругаешься?

— Молчи, старая кочерга! Я на дочку-то свою удивляюсь, как она ловко поддавать умеет.

А младшая дочь сидит на лавке, хочет туфли надевать, подняла ногу да и говорит:

— Ведь ей стыдно уже не уметь поддавать-то, люди говорят: девятнадцатый год!

— Да, правда, это ваше ремесло!

СКАЗКА О ТОМ, КАК ПОП РОДИЛ ТЕЛЕНКА

Был-жил поп да попадья. У них был батрак по имени Ванька, только житье у них батраку было не очень-то хорошее, сильно жадна попадья была. Вот однажды поехал поп с батраком за сеном верст за десять. Приехали, наклали воза два. Вдруг пришло к сену стадо коров. Поп схватил хворостинку и давай за ними бегать, прогнал коров и вернулся к батраку весь в поту. Быстро вместе закончили работу и поехали домой. Было темно.

— Ванька, — сказал поп, — не лучше ли нам ночевать в деревне, хоть у Гвоздя, он мужик добрый, да у него и двор-то крытый.

— Хорошо, батюшка, — отвечал Ванька. Приехали в деревню, попросились ночевать у того мужика. Батрак вошел в избу, помолился Богу, поклонился хозяину и сказал:

— Смотри, хозяин, когда станешь садиться ужинать, то скажи: «Садитесь все крещеные», а если скажешь попу: «Садись, отец духовный!», то он рассердится на тебя и не сядет ужинать: он не любит, когда его так называют.

Поп выпряг лошадей и пришел в избу, тут хозяин велел жене собрать на стол, и когда все было готово, сказал:

— Садитесь, все крещеные, ужинать!

Все сели, кроме попа, он сидел На лавочке думал, что его хозяин особенно просить станет, но этого и не произошло. Отужинали. Хозяин и спросил попа:

— Что, отец Михаил, не садился с нами ужинать?

А поп отвечал:

— Мне не хочется есть.

Стали ложиться спать. Хозяин отвел попа и его батрака в скотницу, потому что в ней было теплее, чем в избе, поп лег на печь, а батрак на полати. Ванька сейчас уснул, а поп все думает, как бы найти что-нибудь поесть. А в скотной ничего не было, кроме дежки с закваской. Поп стал будить батрака.

— Что, батюшка, надо?

— Батрак, мне есть хочется.

— Ну, так что не ешь, в дежке тот же хлеб, что и на столе, — сказал Ванька и сошел с полатей, наклонил дежку и говорит:

— Будет тебя! Ешь.

Поп начал лакать из дежки, а Ванька как будто невзначай толкнул ее и облил попа закваской. Поп, налакавшись досыта, лег опять и скоро заснул. В это время отелилась на дворе корова и стала мычать, хозяйка услыхала, вышла на двор, взяла теленка, принесла в скотную и пихнула его на печь к попу, а сама ушла. Поп проснулся ночью, слышит: кто-то лижет его языком, схватил рукою теленка и стал будить батрака.

— Что опять понадобилось? — сказал Ванька.

А поп:

— Ванька, ведь у меня на печи-то теленок, и не знаю, откуда он взялся.

— Да как же это так могло получиться? — спрашивает поп.

— Вот еще что выдумал! Сам родил теленка да и говорит: не знаю, откуда взялся.

— А вот как: помнишь, батюшка, как мы сено клали, мало ли ты бегал за коровами! Вот теперь и родил теленка.

— Ванька, как бы сделать, чтобы попадья не узнала?

— Давай триста рублей, все сделаю: никто не узнает!

Поп согласился.

— Смотри же, — говорит батрак попу, — ступай теперь тихонько да надень вместо сапог мои ботинки.

Только что ушел поп, батрак тотчас к хозяину:

— Ах вы, ослы, ведь не знаете того, что теленок попа съел, оставил только одни сапоги: ступайте — посмотрите.

Напуганный мужик обещал батраку триста рублей, чтобы обделал дело так, чтобы никто про это не узнал. Ванька все обещался сделать, взял деньги, сел на лошадь и поскакал за попом. Нагнал его и говорит:

— Батюшка! Теленка-то хозяин хочет привезти к попадье да сказать, что ты его родил!

Поп еще больше испугался и набавил Ваньке сотню: только обделай все тихонько.

— Ступай себе, все сделаю, — сказал и поехал опять к мужику.

— Ведь попадья сойдет с ума без попа, тебе худо будет!

Этот простофиля дал казаку еще сотню.

— Только обмани попадью да никому не говори.

— Хорошо, хорошо, — сказал батрак, приехал на погост, содрал с попа денежки, отошел от него, женился и стал себе поживать да добра наживать.

ПОП И ЗАПАДНЯ

В одной деревне был мужик, промыслом мясник: бил он скотину да продавал говядину, а мясо-то хранил в сарае. Только в этом сарае было окно, и повадились туда лазить собаки и кошки таскать мясо. Вот мужик и поставил в окне капкан: прибежала попова собака и попала в капкан да и сдохла. Жалко попу собаки, а делать нечего, купил другую и боится:

— Как бы и эта не попала.

Думал-думал, как бы позабыть горе да отомстить мужику. И надумал: пришел к сараю, скинул штаны, влез на окно и ну срать в капкан, а капкан как спустится да как схватит попа за муде — закричал он благим матом. Прибежал мужик.

— Ах, мать твою разэдак, какой черт тебя занес сюда? Уж впрямь дурья порода!

Сбежался народ, кое-как отцепили попа, а он тут же и сдох, так и повалился!

ПОРОСЕНОК

Жил-был в одном селе поп, толоконный лоб, у него была дочка, да такая уродилась прекрасная, что любо-дорого посмотреть. Вот и нанял поп себе батрака: детина здоровенный! Живет у попа месяц, и другой, и третий. На ту пору у богатого мужика в деревне родила баба: приехал мужик и зовет попа крестить младенца:

— Да милости просим, батюшка, пожалуйте вместе с матушкой, приходите!

А поповская порода на чужое добро завистлива, за чужим угощеньем обосраться рада. Вот поп запряг кобылу и уехал с попадьей на крестины, а батрак остался дома вместе с поповною. Захотелось батраку есть, а в печи-то у попадьи было припасено два жареных поросенка.

— Послушай, что я скажу, — стал говорить он поповне, — давай съедим этих поросят, ведь попа с попадьей дома нет!

— Конечно, давай!

Он сейчас достал одного поросенка, и съели его вдвоем.

— А другого, — говорит он поповне, — я запрячу тебе под подол, чтоб наши не нашли, да после сами и съедим! А когда поп с попадьей спросят про поросят — заодно скажем, что кошка съела!

— Да как же ты под подол спрячешь?

— Уж не твое дело. Я знаю как.

— Ну, хорошо, спрячь.

Он велел ей нагнуться встать раком, поднял подол да и давай прятать своего сырого ей в пизду.

— Ах, как хорошо ты прячешь, — говорит поповна. — Да как же я его оттуда выну?

— Ничего, помани только овсом, он и сам выйдет!

Таким манером уважил ее батрак так удачно, что она сразу и сделалась беременною. Стало у ней брюхо расти, стала она поминутно на двор бегать: у нее в брюхе шевелился-то ребенок, а она думает — поросенок. Выбежит на крыльцо, поднимет ногу, а сама сыпет на пол овес да зовет:

— Чух, чух, чух! — авось выйдет.

Раз как-то и увидал это поп и стал с попадьей думать.

— Ведь непременно дочь-то брюхата, давай-ка спросим у нее?

Призвали дочку.

— Аннушка, поди сюда! Что это с тобой? От кого ты беременная?

Она смотрит в оба и молчит. О чем, думает, они меня спрашивают.

— Ну скажи же, от кого ты забеременела?

Поповна молчит.

— Да говори же, глупая! Отчего у тебя пузо растёт?

— Ах, маменька, ведь у меня в животе поросеночек, мне его батрак засадил! Тут поп ударил себя в лоб, кинулся за батраком, а того и след давно простыл.

ДУХОВНЫЙ ОТЕЦ

Пришел великий пост надо мужику идти на исповедь к попу. Завернул он в кулек березовое полено, обвязал его веревкою и пошел к попу.

— Ну, говори, свет, в чем согрешил? А это у тебя что такое?

— Это, батюшка, белая рыбица, тебе на поклон принес!

— Ну, это дело хорошее! Небось замерзла?

— Замерзла, все в погребе лежала.

— Ну, когда-нибудь растает!

— Я пришел, батюшка, покаяться: раз стоял за обеднею да бзднул.

— Что это за грех? Я и сам один раз в алтаре перднул. Это ничего, свет! Ступай с Богом.

Тут начал поп развязывать кулек, смотрит, а там березовое полено.

— Ах ты, бздун проклятый! Где же белорыбица-то?

— Хуя не хочешь ли, пердун эдакий.

ПОП И МУЖИК

В некотором царстве, в некотором государстве, а по правде сказать, в том, где мы живем, был-жил мужик, у него была молодая жена; вот муж-то пошел на заработки, а жена осталась дома беременная. А попу давно она приглянулась. И думает он, как бы умудриться, да мужику в карман насрать. Дождался он, пришла баба к нему на исповедь.

— Здравствуй, Марья, — говорит поп, — где твой муж теперь?

— Пошел на работу, батюшка!

— Ах он мошенник! Как же он тебя-то оставил? Ведь он заделал тебе ребенка, да не доделал. Родишь теперь какого-нибудь урода, безрукого или безногого! И пойдет про тебя худая слава на целый уезд!

Баба была очень глупая.

— Что же мне делать, батюшка? Нельзя ли помочь этому горю?

— Похлопотать-то можно, только разве для тебя, а для твоего мужа ни в жисть бы не согласился!

— Похлопочи, батюшка! — просит его баба со слезами.

— Ну, так и быть, я тебе ребенка доделаю! Приходи уж вечером к нам в сарай. Я пойду за кормом скотине, там тебе и доделаю.

— Спасибо, батюшка! Пришла баба вечером к попу в сарай.

— Ну, ложись, голубушка, хоть на солому.

Легла баба и ноги растопырила: поп отвалял ее разов шесть и говорит:

— Ступай домой с Богом! Теперь все будет благополучно.

Баба стала попу кланяться да благодарить его.

Вот вернулся домой мужик, а баба сидит и губы надула — такая сердитая.

— Что ты рыло-то воротишь? — спросил мужик. — Смотри, как бы я тебе не утер его!

— Конечно, по-другому ты не можешь. Твое дело только гадить: ишь пошел из дому, а ребенка так и оставил недоделанным! Спасибо, поп уж смиловался — доделал, а то родила бы тебе урода!

Видит мужик, что поп насрал ему в карман. Погоди же, думает, и я тебе навалю. Пришло время, родила баба мальчишку; поехал мужик звать попа на крестины. Собрался поп, окрестил младенца и сел за стол да стал попивать водочку.

— Эка славная водка! — говорит поп хозяину. — Ты бы послал кого-нибудь за попадьею, и она б выпила.

— Я сам пойду за ней, батюшка!

— Поди, свет!

Пришел мужик и зовет попадью.

— Спасибо, что нас не забываешь! Сейчас оденусь, — говорит попадья. Стала одеваться да наряжаться, положила на лавку золотые серьги, а сама принялась умываться; только смочила глаза водою — а мужик взял и спрятал к себе серьги. Умылась попадья и давай искать серьги — нет нигде.

— Не ты ли, мужичок, взял? — спрашивает она у мужика.

— Как можно, матушка! Я хоть и видел, куда они запропастились, да сказать стыдно.

— Ничего, сказывай!

— Ты, матушка, на скамью-то села, а пизда их и съела!

— Нельзя ли как достать их оттуда?

— Пожалуй, для тебя постараюсь!

Заворотил ей подол, запендрячил и начал валять: отделал раз-другой, вытащил свой кляп и повесил ему на плешь одну сережку.

— Вот, достал, матушка!

Слазил на попадью еще раза два, достал и другую серьгу.

— Замучился ты, бедный, да уж потрудись еще: три года назад пропал у нас медный чугун, поищи, нет ли и его там.

Отработал ее мужик еще раза два:

— Нет, матушка, не достанешь! Чугун-то, он тут, да повернулся дном кверху, зацепить не за что.

Вот, окончивши это дело, пришла попадья к мужику на крестины и говорит:

— А ты, батюшка, небось, заждался?

— И заждался! Тебя, — говорит мужику, — только за смертью посылать!

— Что ты, батюшка! Ведь у меня было серьги пропали, я положила их на лавку да сама-то и села, а пизда их и съела; спасибо мужику, уж он мне достал!

Поп услыхал и надулся, сидит как сыч. Вот тебе, невестка, на отместку!

ХИТРЫЙ МУЖИК

Жил мужик с женою. Только ему пришла нужда ехать в Москву; что делать: жена беременна, а ехать надо.

— Ладно, — говорит он жене. — Я поеду в Москву, а ты живи без меня поскромнее да повоздержаннее.

Сказал и уехал. А дело-то было великим постом. Баба говела и пошла к попу на исповедь. Баба-то была собой хороша.

Вот поп ее на духу и спрашивает:

— Отчего у тебя брюхо большое.

— Согрешила, батюшка, жила с мужем, сделалась беременная, а теперь он в Москву уехал.

— Как в Москву?

— Да, батюшка.

— А долго ль пробудет?

— Почти с год.

— Ах он мошенник, заделал ребенка и не доделал, ведь это смертный грех! Делать нечего, я твой отец духовный и должен тебе доделать, а за хлопоты принеси-ка три холста!

— Сделай божескую милость, — просит баба, избавь от смертного греха, доделай, а я ему, мошеннику, как приедет с Москвы, все глаза выцарапаю!

— Ну, свет, рад послужить тебе; а то грешно, если до его приезда станешь носить младенца!

Так дело-то и обделалось.

А поп был женатый, у него были две дочери; вот он и боится, как бы попадья про его шашни не узнала. Хорошо. Приехал мужик с Москвы, а жена его уж давно родила; только что входит он в избу, баба и напустилась на него:

— Ах сукин сын, мошенник! Просил меня жить воздержаннее, а сам мне ребенка заделал, да недоделал, так и уехал! Спасибо еще, батюшка-поп мне его доделал, а то что бы я стала делать?

Мужик догадался, что дело неладно, и говорит себе:

— Погоди, я его, длинногривого разъебая, облапошу!

Случилось это летом, поп служил обедню, а дом его был возле самой церкви. Мужик собирался ехать в поле на пашню, и понадобилась ему борона, а у попа их было три. Мужик пошел к попу в церковь и стал просить борону. Поп рад всячески ему угодить, чтоб только до попадьи не довел его шашней, боится отказать и говорит:

— Возьми хоть все три!

— Да без тебя, батюшка, не дадут; крикни попадье — то хоть из окошка, чтоб все три дали.

— Хорошо, свет, ступай.

Мужик к попадье пришел и говорит:

— Матушка! Батюшка велел вам всем трем мне дать…

— Что ты, свет, с ума, что ли, сошел?

— Спроси его хоть сама, ведь он мне сейчас приказывал.

Попадья и кричит попу:

— Поп! Ты велел нам дать мужику?

— Да, да, все три дайте!

Делать нечего, стали давать мужику по очереди; он начал с попадьи, а кончил младшей дочерью и вернулся домой. Как только пришел поп от обедни, попадья и давай его ругать:

— Ах черт, старый ты мудак! С ума, что ли, спятил! Всех дочерей перепортил; ну меня одну уж так и быть бы, а то всех трех велел ему отделать.

Поп хвать себя за бороду и побежал к мужику:

— Я тебя в суд потащу, ты моих дочерей перепортил!

— Не сердись, батюшка, — говорит мужик, — ты любил чужих детей доделывать, а еще за труды холстом брал, вот теперь мы с тобой поквитались.

Помирился поп с мужиком и стали жить большими приятелями.

МЕСТЬ ИВАНА

Задумал Иван, как бы дяде Кузьме за насмешку отомстить. В ту пору Кузьмы дома не было, оставались одни бабы. Ванька взял веревку, привязал корову за рога и повел вдоль деревни. Увидала из окна тетка и говорит:

— Видно, Ванька-то совсем промотался: последнюю корову повел продавать. Сноха, поди-ка спроси его, куда ведет корову?

Сноха выбежала и спрашивает:

— Куда повел корову?

— Да рассердился на жену, так и веду: где-нибудь проебу!

— Дай ему, сноха, — говорит тетка, — пусть чужим корова не достается!

Сноха согласилась.

— Веди корову на двор, — закричала она Ваньке.

Вот он привел ее на двор, привязал к столбу, положил сноху на солому, отделал как надо и хочет зашивать ей пизду: вынимает иголку и нитки. Та испугалась — да в избу.

— Ну, где ж корова? — спрашивает тетка.

Та чуть не плачет:

— Поди сама! Он отделать-то отделал да еще хотел пизду зашить, очень широка!

— Ну, ступай ты, Матрешка! — стала посылать тетка свою дочь-девку, — хоть не даром твоя честь пропадет, все корову возьмешь!

Пошла Матрешка к Ваньке, он положил ее на солому, отработал и стал вынимать ножик.

— Ах, старая чертовка, — говорит Ванька, — что она на смех посылает? Весь хуй до крови ободрал. Я не пожалею, что родня, разрежу пизду-то!

Матрешка испугалась и побежала в избу.

— Сама ступай, старая ведьма! — говорит с плачем матери, — мне и так больно, а он хотел еще ножом резать.

А старуха говорит:

— Неужто мне пойти — стариной тряхнуть!

Пошла к Ваньке, он и ее положил на солому да и стал смеяться.

— У меня такого добра хоть отбавляй. У меня и дома много в погребе снегу! Исчезни, вечная мерзлота. Сейчас я тебя немного подогрею.

Вынул спички и хочет поджечь солому. Старуха руки в ноги и бежать, а Ванька отвел свою корову назад домой и пошел навстречу к дяде. Повстречались.

— Здорово, дядюшка!

— Здорово!

— Спасибо, что без меня в моем дому порядок соблюдал! Да что у тебя волос на голове совсем нет?

— Что делать, Бог взял!

— Хочешь, я сделаю, что у тебя на голове будут волосы; только пошепчу тебе в шапку — и дело с концом!

Взял дядину шапку, зашел за куст, насрал в нее, застлал сверху травкой и надел дяде на голову.

— Смотри, дядя, трое суток носи, не снимай!

ЛИСА И ЗАЯЦ

Пришла весна, разыгралась у зайца кровь. Хоть он силой и плох, да бегать резов и ухватка у него молодецкая. Пошел он по лесу и вздумал зайти к лисе. Подходит к Лисицыной избушке, а лиса на ту пору сидела на печке, а дети ее под окошком. Увидала она зайца и приказывает лисеняткам:

— Ну, детки! Если подойдет косой да станет спрашивать, скажите, что меня дома нет. Ишь его черт несет! Я давно на него, подлеца, сердита. Авось теперь как-нибудь его поймаю.

А сама притаилась. Заяц подошел и постучался.

— Кто там? — спрашивают лисенятки.

— Я, — говорит заяц. — Здравствуйте, милые лисенятки! Дома ли ваша матка?

— Ее дома нет!

— Жалко! Есть желание еть — да дома нет! — сказал косой и побежал в рощу.

Лиса услыхала и говорит:

— Ах он сукин сын, косой черт! Охальник эдакий! Погоди же, ему задам жару!

Слезла с печи и стала за дверью караулить, не придет ли опять заяц. Глядь, а заяц опять идет по старому следу и спрашивает лисенят:

— Здравствуйте, лисенятки! Дома ли ваша матка?

— Ее дома нет!

— Жаль, — сказал заяц, — я бы ей напырял по-своему!

Вдруг лиса как выскочит.

— Здравствуй, голубчик!

Зайцу уж и не до ебли, со всех ног пустился бежать, аж дух в ноздрях захватывает, а из жопы орехи сыплются.

А лиса за ним.

— Нет, косой черт, не уйдешь!

Вот-вот нагонит!

Заяц прыгнул и проскочил меж двух берез, которые плотно срослись вместе. И лиса тем же следом хотела проскочить, да и застряла.

Ни туда ни сюда! Билась-билась, а вылезть не сможет. Косой вернулся, видит, дело складывается в его пользу, поза очень удобная, забежал с заду и лису еть, а сам приговаривает:

— Вот как по-нашему! Вот как по-нашему!

Отработал ее и побежал на дорогу, а тут недалечко была угольная яма — мужик уголь жег. Заяц поскорей к яме, вывалялся весь в пыли да в саже и сделался настоящий чернец.

Вышел на дорогу, повесил уши и сидит.

Тем временем лиса кое-как выбралась на волю и побежала искать зайца. Увидала его и приняла за монаха:

— Здравствуй, — говорит, — святой отче! Не видал ли ты где косого зайца?

— Которого? Что тебя давеча еб?

Лиса вспыхнула со стыда и побежала домой.

— Ах он подлец! Уже успел по всем монастырям расславить! Как лиса ни хитра, а заяц-то ее попробовал!

ВОРОБЕЙ И КОБЫЛА

У мужика на дворе сидела куча воробьев. Один воробей и начал перед своими товарищами похваляться:

— Полюбила, — говорит, — меня сивая кобыла, часто на меня посматривает. Хотите ли, отделаю ее при всем нашем честном собрании?

— Посмотрим, говорят товарищи.

Вот воробей подлетел к кобыле и говорит:

— Здравствуй, милая кобылушка!

— Здравствуй, певец! Какую нужду имеешь?

— А такую нужду — хочу попросить у тебя…

Кобыла говорит:

— Это дело хорошее; по нашему деревенскому обычаю, когда парень начинает любить девушку, он в ту пору покупает гостинцы: орехи и пряники. А ты мне что дарить будешь?

— Скажи только, чего хочешь?

— А вот: натаскай-ка мне по одному зерну мешок овса, тогда и любовь у нас начнется.

Воробей изо все сил стал хлопотать, долго трудился и натаскал-таки наконец целый мешок овса. Прилетел и говорит:

— Ну, милая кобылушка! Овес готов!

А у самого сердце не терпит — и рад, и до смерти боится.

— Хорошо, — отвечала кобыла, — откладывать дела нечего, ведь истома пуще смерти, да и мне век честною не проходить. По крайней мере, от молодца потерпеть не стыдно! Приноси овес да созывай своих товарищей — быль молодцу не укора! А сам садись на мой хвост возле самой жопы да дожидайся, пока я хвост подыму.

Стала кобыла кушать овес, а воробей сидит на хвосте, товарищи его сморят, что такое будет. Кобыла ела, ела да забздела, подняла хвост, а воробей вдруг и впорхнул в зад. Кобыла прижала его хвостом. Тут ему плохо пришлось, хоть помирай!

Вот она ела, ела да как запердела. Воробей оттуда и выскочил, и стал он похваляться пред товарищами:

— Вот как! Небось от нашего брата и кобыла не стерпела, аж запердела.

МЕДВЕДЬ И БАБА

Пахала баба в поле; увидал ее медведь и думает себе:

— Что я ни разу не боролся с бабами! Сильнее она мужика или нет? Мужиков довольно-таки я поломал, а с бабами не доводилось повозиться. Вот подошел он к бабе и говорит:

— Давай-ка поборемся!

— А если ты, Михайло Иваныч, разорвешь у меня что?

— Ну, если разорву, так улей меда принесу.

— Давай бороться!

Медведь ухватил бабу в лапы, да как ударит ее оземь — она и ноги кверху задрала, да схватилась за пизду и говорит ему:

— Что ты наделал? Как теперь мне домой-то показаться, что я мужу-то скажу!

Медведь смотрит, дыра большущая — разорвал! И не знает, что ему делать. Вдруг откуда ни возьмись бежит мимо заяц.

— Постой, косой! — закричал на него медведь. Поди сюда!

Заяц подбежал. Медведь схватил бабу за края пизды, натянул их приказал косому придерживать своими лапками. А сам побежал в лес, надрал лык целый пучок — едва тащит. Хочет зашивать бабе дыру. Принес лыки и бросил оземь, баба испугалась да как перднет, так заяц аршина на два подскочил вверх.

— Ну, Михаил о Иванович, по целому лопнуло!

— Пожалуй, она вся теперь излопается! — сказал медведь и бросился что есть духу бежать: так и ушел!

ВОЛК

Был мужик, у него была свинья, и принесла она двенадцать поросят; запер он ее в хлев, а хлев был сплетен из хвороста. Вот на другой день пошел мужик посмотреть поросят. Сосчитал — одного нет.

— Кто ворует поросят?

Вот и пошел старик ночевать в хлев, сел и дожидается, что будет. Прибежал из лесу волк да прямо к хлеву, повернулся к двери жопою, втиснул и просунул в дыру свой хвост, и ну хвостом-то шаркать по хлеву. Почуяли поросята шорох и пошли от свиньи к дверям нюхать около хвоста. Тут волк вытащил хвост, повернулся передом, просунул свою морду, схватил поросенка и драла в лес. Дождался мужик другого вечера, пошел опять в хлев и уселся возле самых дверей. Стало темно, прибежал волк и только засунул свой хвост и начал шаркать им по сторонам, мужик как схватил обеими руками за волчий хвост, уперся в дверь ногами и во весь голос закричал:

— Тю-тю-тю!

Волк рвался, рвался и начал срать, и до тех пор жилился, пока хвост оторвал. Бежит, а сам кровью дрищет. Шагов двадцать отбежал, упал и сдох. Мужик снял с него кожу и продал на базаре.

КОТ И ЛИСА

Мужик прогнал из дома блудливого кота в лес. А в этом лесу жила-была лиса, да такая блядь! Все валялась с волками да медведями. Повстречала она кота, разговорились о том о сем. Лиса и говорит:

— Ты, Котофей Иванович, холост, а я незамужняя женщина. Возьми меня замуж.

Кот согласился. Пошел у них пир и веселье, после пира надо коту по обряду иметь с лисицею грех. Кот влез на лису, не столько ебет, сколько когтями дерет, а сам еще кричит:

— Мало, мало, мало!

— Вот еще какой! — сказала лисица, — ему все мало!..

ВОШЬ И БЛОХА

Повстречала вошь блоху:

— Ты куда?

— Иду ночевать в бабью пизду.

— Ну, а я залезу к бабе в жопу.

И разошлись. На другой день встретились опять.

— Ну, как спалось? — спрашивает вошь.

— Уж не говори! Такого страха натерпелась; ворвался ко мне какой-то лысый и стал за мной гоняться, уж я прыгала, прыгала, и туда-то и сюда-то, а он все за мной, а потом как плюнет на меня и ушел!

— Что ж, кумушка, и ко мне двое стучались, да я притаилась, они постучали себе, постучали, да с тем и прочь пошли.

МУЖИК И ДЯТЕЛ

Стала баба ловить дятла и поймала-таки, посадила под решето. Приехал домой мужик, хозяйка его встречает.

— Ну, жена, — говорит он, — со мной на дороге несчастье случилось.

— Ну, муж, — говорит она, — и со мной несчастье!

Рассказали друг дружке все как было.

— Где же теперь дятел? Улетел? — спросил мужик.

— Я его поймала и под решето посадила.

— Хорошо, я с ним разделаюсь, съем его живого! Открыл решето и только хотел взять дятла в зубы — он порхнул ему прямо в рот живой и проскочил головою в жопу. Высунул из мужиковой жопы голову, закричал:

— Жив, жив! — и спрятался, потом опять высунет голову и опять закричит; не дает мужику покою.

Видит мужик, что беда, и говорит хозяйке:

— Возьми-ка полено, а я встану раком, как только дятел высунет голову, ты его хорошенько огрей поленом-то!

Встал раком, жена взяла полено, и только дятел высунул голову — махнула поленом, в дятла-то не попала, а мужику жопу отшибла. Что делать мужику, никак не выживет из себя дятла, все просунет голову из жопы да и кричит:

— Жив, жив!

— Возьми-ка, — говорит он жене, — острую косу, а я опять встану раком, и как только высунет дятел голову — ты и отмахни ее косою.

Взяла жена острую косу, а мужик встал раком. Только высунула птица голову, хозяйку ударила ее косою, головы дятлу не отрезала, а яйца мужику отхватила. Дятел улетел, а мужик весь кровью изошел и умер.

ПИЗДА И ЖОПА

В одно время поспорили между собой пизда и жопа, и такой подняли шум, что святых выноси! Пизда говорит жопе:

— Ты бы, мерзавка, лучше молчала! Ты знаешь, что ко мне каждую ночь ходит хороший гость, а в ту пору ты только бздишь да небо коптишь.

— Ах ты подлая пиздюга! — говорит ей жопа. — Когда тебя ебут, по мне слюни текут — я ведь молчу!

Все это давно было, еще в то время, когда ножей не было, хуем говядину рубили.

МОЙ ЖОПУ

Жили муж да жена. Вот, бывало, как подает жена мужу обедать, он и начнет ее колотить, а сам еще и приговаривает:

— Мой жопу, мой жопу!

Вот она и начнет мыть жопу, трет ее и мочалкой и мылом, так что кровь пойдет, а только что подаст мужу обедать, он начнет ее колотить и опять приговаривает:

— Мой жопу, мой жопу!

Вот она и говорит своей тетке:

— Что это, тетушка, когда я подаю мужу обедать, он всегда меня бьет и приговаривает: мой жопу, мой жопу — как мне быть, я и так мою, даже до крови растираю!

— Эх ты, дура-дура! Ты мой-та жопу, да не свою, а у чашки.

Как стала мыть жопу у чашки, так и перестал ее бить муж.

ДУРЕНЬ

Жили мужик да баба, у них был сын дурак. Задумал он, как бы жениться да поспать с женою. То и дело пристает к отцу:

— Жени меня, батюшка!

Отец и говорит ему:

— Погоди сынок, еще рано тебя женить, хуй твой не достает еще до жопы, когда достанет до жопы, в ту пору тебя и женю.

Вот сын схватился руками за хуй, натянул его как можно крепче, посмотрел — и точно правда, не достает немного до жопы.

— Да, — говорит, — рано мне жениться, хуй еще маленький, до жопы не хватает! Надо повременить годик-другой.

Время себе идет, а дурак только и делает, что вытягивает себе хуй. И все-таки добился он толку, стал хуй его доставать не только до жопы — и через хватает.

— Не стыдно будет и с женою спать, сам ее удовлетворю, не пущу к чужим людям!

Отец подумал себе: «Нечего ожидать от дурака толку!» Сказал ему:

— Ну, сынок, когда хуй у тебя такой большой вырос, что через жопу хватает, то и женить тебя незачем; живи холостой. Сиди дома, да своим хуем еби себя в жопу.

Тем дело и кончилось.

ПОП И БАТРАК

Жил поп с попадьею; у них было две дочери. Нанял себе поп работника; дождался весны, сам поехал на богомолье, а работнику приказывает:

— Смотри, свет, к моему приезду, чтоб ты весь огород скопал и грядки поделал.

— Слушаю, батюшка!

Вот батрак кое-как скопал огород, да все время и гулял. Вернулся поп, пошел с попадьей на огород, видит — ничего не сделано.

— Эх ты, свет! Неужели ты не знаешь, как огороды копают?

— То-то и оно, что не знаю, если б знал — так бы и сделал.

— Ну, свет, ступай в горницу, спроси у дочерей, чтоб дали тебе железную лопатку, я тебе покажу, как копать-то.

Батрак побежал к горницу прямо к дочерям.

— Ну, барышни, батюшка приказал вам, чтобы вы обе мне дали!

— Чего?

— Сами знаете чего — поеть!

Поповны на него заругались.

— Нечего тут ругаться-то! Батюшка просил, чтобы скорее меня отпустили: надо грядки копать. Если не верите, сами у него спросите. Одна сестра выбежала на крыльцо и кричит:

— Батюшка, вы приказали дать работнику?

— Дайте ему поскорее, что вы его там держите!

— Ну, сестрица, — говорит, вернувшись поповна, — нечего делать — надо ему дать, батюшка приказал.

Тут они обе легли, и работник их отмахал. После того схватил в сенях лопату и побежал к батюшке на огород. Поп показал ему, как копать грядки, а сам с попадьей пошел в горницу; смотрит, а дочери плачут.

— О чем вы плачете?

— Как нам не плакать, батюшка! Сам же-ты велел работнику над нами насмеяться.

— Как насмеяться?

— Да ведь ты велел, чтоб мы ему дали!

— Ну что ж? Я велел дать ему лопату.

— Какую лопату? Он нас обеих перепортил, невинность нашу нарушил.

Поп, как услыхал это, сильно рассердился; схватил кол и прямо на огород. Батрак видит, что поп с колом бежит к нему — не с добром, бросил лопату и давай Бог ноги от попа бежать.

Поп за ним, а батрак быстрее, так и укрылся с батюшкиных глаз. Пошел поп отыскивать своего батрака. Идет, а навстречу ему мужичок.

— Здравствуй, свет!

— Здравствуй, батюшка!

— Не попадался ли тебе навстречу мой работник?

— Не знаю, какой-то парень пробежал быстро.

— Это он самый и есть! Пойдем, мужичок, со мною, помоги мне его отыскать, я тебе за это заплачу.

Вот пошли они вместе, прошли немного, повстречался им цыган.

— Здравствуй, цыган! — говорит поп.

— Здоров бул, батенька!

— Что, не попадался ли тебе навстречу какой парень?

— А, батенька, какой-то проскочил мимо.

— Это он самый и есть! Помоги нам отыскать его, я тебе заплачу за это.

— Изволь, батенька.

Пошли они втроем. А батрак прибежал в деревню, надел на себя другую одежду и сам вдет попу навстречу. Поп не узнал его и стал спрашивать:

— Что, свет, не видал ли ты какого мужика по дороге?

— Видел, в деревню побежал.

— Ну, брат, пособи нам его найти.

— Извольте, батюшка.

Пошли все четверо искать попова батрака, пришли в деревню, ходили-ходили до самого вечера: нет толку. Стало темно: где бы переночевать?

Вот приходят они к одной избе в которой вдова жила, стали проситься на ночлег. Вдова отвечает:

— Добрые люди! У меня в эту ночь потоп будет! Пожалуй, еще потонете.

Но сколько она ни отказывалась — не могла отказаться и впустила их на ночь. А к ней к эту ночь обещался прийти любовник. Вот взошли они в избу и легли спать. Поп думает:

— А вдруг в самом деле будет потоп?

Взял большое корыто, поставил на полку и лег в корыте.

— Если будет потоп — думает себе, — так я стану в корыте по воде плавать.

Цыган лег на шестке головой к золу; мужик лег за столом на лавке, а попов работник у самого окна на скамье. Только улеглись они и уснули все крепким сном, один попов работник не спит и слышит, что под окошко подошел хозяйкин любовник и стучится:

— Отопри, душенька.

Работник встал, отворил и тихонько говорит ему:

— Ах, миленький мой! Ты пришел не вовремя. Сегодня у меня ночуют чужие люди в доме; приходи в другую ночь.

— Ну, миленькая, — говорит любовник, — нагнись в окошко, хоть мы с тобой поцелуемся!

Работник повернулся к окну жопою и высунул свою сраку, любовник и поцеловал ее всласть.

— Ну, прощай, миленькая! Будь здорова, в следующую ночь приду к тебе.

— Приходи, душа! Я буду ждать тебя. А на прощанье дай, миленький, свой хуй — мне хоть в руках его подержать: все будет повеселее на душе.

Вот он вывалил из штанов на окно свой кляп:

— На, милая, полюбуйся!

А батрак взял тот кляп в руки, повалял-повалял, вынул нож из кармана и отхватил у него хуй вместе с мудями. Любовник закричал благим матом — и без памяти домой. Работник затворил окно, сидит себе на лавке и чавкает ртом, будто что ест. Мужик услыхал, проснулся да и спрашивает:

— Что ты, брат, ешь?

— Да вот нашел на столе кусок колбасы, только никак не угрызу, такая сырая.

— Плохо брат, что сырая дай-ка мне кусочек попробовать.

— Э, брат, мне и самому мало! Да пожалуй, на тебе один конец, ешь на здоровье, — и отдал мужику отрезанный хуй.

Мужик с голодухи и начал его жевать: грыз-грыз никак не может откусить и говорит:

— Что с нею делать? Никак не угрызёшь; очень жесткая!

— Ну, ты положь колбасу к печь, пускай поджарится, тогда ты и съешь.

Мужик встал, подошел к печке и сунул колбасу прямо на цыганские зубы; подержал, подержал и стал пробовать:

— Нет, ничего колбаса не упарилась! Ее и огонь не берет.

— Да хватит тебе с нею возиться, еще, пожалуй, хозяйка услышит, будет ругаться. Небось в печке-то уголь весь разгреб, залей его водой, чтоб хозяйка не узнала.

— Да где воды-то искать?

— Ну поссы туда! Чем на двор идти, лучше огонь залей.

Мужику крепко хотелось ссать, и начал он прямо цыгану в рожу ссать. Как почуял цыган, что откуда-то вода льется ему прямо в рот, подумал: пришел — потоп и стал кричать во все горло:

— Ай, батенька, потоп, потоп!

Поп услышал голос цыгана и захотел спросонок прямо на корыте спуститься на воду, да как шлепнется об пол, все ребра себе и переломал.

— О Боже мой! — кричит поп, — когда падает малый ребенок, Бог подставляет под него подушку, а как старому придется упасть — так черт борону подставит. Вот теперь я весь разбился! Не найти мне, верно, разбойника, моего батрака.

А работник:

— И не ищи лучше, ступай-ка с Богом домой — будешь здоровее!

БАТРАК

Нанял поп батрака. Раз поутру говорит поп батраку:

— Давай-ка позавтракаем да пойдем молотить.

Сели завтракать, поели того-сего, потом попадья дала на закуску три яйца, попу два, а батраку — одно. Пошли они на ток молотить, взяли цепы и стали работать; поп ударит цепом два раза, а батрак — один раз. Поп — два раза, а батрак — один раз. Поп видит, что батрак ленится в работе, рассердился и говорит:

— Что ты, свет, со мною шутишь, что ли? Я как следует молочу, а ты все выжидаешь, я ударю цепом два раза, а ты напротив меня только один раз.

— Послушай, батюшка, — сказал батрак, — когда мы завтракали, так ты два яйца съел, а я одно, оттого и силы у меня меньше!

— Что ж ты, свет, давно мне этого не скажешь? Я бы приказал матке, чтоб тебе и другое яйцо дала. Ступай в избу да скажи матке, чтоб дала тебе другое яйцо, съешь да и возвращайся назад. Батрак бросил цеп, прибежал в избу и говорит попадье:

— Матушка! Поп приказал, чтоб ты мне дала.

— Чего тебе дать?

— Сама догадаешься — поеть! Только давай поскорей, батюшка велел торопиться.

— Что ты, проклятый, с ума спятил? Эдакие речи говоришь?

— Ну, сама спроси у попа, если не веришь.

Попадья вышла на двор и кричит:

— Послушай, батюшка! Ты велел работнику дать?

— А ты еще не дала? — кричит ей поп. — Дай ему поскорее да отпусти, пусть молотить идет.

Попадья вошла в избу.

— Ну, правда твоя! — говорит работнику и легла на лавку за столом.

Батрак влез на нее, живо отмахал, торопится уйти, чтоб поп-то не застал, и прямо с попадьи полез через стол, и тут с его хуя потекло на стол соплей-таки порядочно. Вышел на двор и дал драпу от попа. Вот поп помолотил, помолотил и думает: что такое значит, что до сих пор нет работника, дай схожу за ним Пришел в избу и спрашивает у попадьи:

— Где же батрак?

— Как обработал, так и ушел.

Поп думает, что попадья говорит об яйце, подошел к столу и видит, что на столе нагажено, и говорит жене:

— Эка ты ему уважила! Верно, дала яйцо всмятку; ишь, не мог он аккуратно съесть, на стол разлил.

А попадья посмотрела на стол и говорит:

— Эка подлец! Это как он с меня слез прямо через стол, верно, с его хуя и натекли сопли; надо убрать.

— Что, что, — спрашивает поп, — что он с тобою сотворил?

— Да что ты приказал, то и сотворил — отъеб меня!

Поп начал на себе длинные волоса рвать и заругался на попадью:

— Ах ты, проклятая блядища!

Тотчас запряг он лошадь и поехал нагонять батрака. Батрак увидал попа — взял выпачкался в грязи и сам пошел к нему навстречу.

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет!

— Куда едешь?

— Батрака своего разыскиваю.

— Возьми и меня с собою.

— Да ты кто?

— Грязнов.

— Пожалуй, поедем.

Едут вдвоем, попадается им цыган, тоже напросился с ними ехать. Вот едут втроем и настигла их ночь. Приехали они к речке, увидели: стоит на берегу избушка, а в той избушке жила вдова, к ней по ночам ходил любовник. Стали у нее проситься ночевать; она им отказывает.

— Никак нельзя! Нынче ночью зальет мою избу водою — все, пожалуй, сонные потонете!

— Ничего, мы тогда как-нибудь выберемся.

Делать нечего, пустила их ночевать; поп лег на полати.

— Здесь, — думает, — высоко; авось вода не дойдет!

Цыган привесил корыто к потолку, лег в него и взял нож.

— Когда придет вода, — думает себе, — я обрежу веревки и поплыву в корыте.

Хозяйка легла на печке, а батрак хозяйкино-то дело разгадал да и лег у окна:

— Пусть вода придет, ведь один раз умирать!

Вот ночью слышит он: кто-то стучится к нему под окошко.

— Кто там?

— Я, — говорит любовник.

— Ну что ж, принес что-нибудь?

— Принес полбутылки водки да колбасу.

— Ну, давай!

Тот подал. Батрак взял и говорит ему:

— Мне никак нельзя теперь тебя принять, потому что у меня постояльцы ночуют; а дай хоть для удовольствия подержу твой в руках: все легче мне будет!

Любовник вывалил из штанов свой хуй, а батрак взял рукой за хуй покрепче, другою ищет, нет ли палки его попотчевать; на счастье и попадись ему нож. Как он шарахнул ножом — тот стоит, словно безумный, без хуя: видит дело-то плохо — и марш замандалился со скоростью света домой!

А батрак достал полбутылки водки, пьет себе да колбасой заедает. А попы на это чутки. Проснулся поп и кричит:

— Грязнов! Что ты ешь?

— Колбасу.

— Дай-ка и мне!

Он ему и подал отрезанный хуй. Поп погрыз, погрыз да и отдал назад:

— Очень твердая! — говорит.

— Еще не уварилась.

Потом опять заснули все; батрак и вздумал еще подшутить, взобрался на полати и начал ссать, да наметил прямо попу в рот, а тот как закричит:

— Вода, вода!

Да ебак вниз головою. А цыган видит, что поп нырнул вниз, тут же обрезал ножом веревки да и с корытом ебанулся об пол. Кое-как повскакивали да бежать вон! А батрак и теперь поживает с этою хозяйкою.

ПОПОВСКАЯ СЕМЬЯ И БАТРАК

В некотором царстве, в нашем государстве, жил-был поп с попадьей, у него выло три дочери да батрак. Вот этот батрак и задумал: как бы подобраться к поповым дочерям. Попросить-то прямо не смел; дождался он праздника, взял с собою котелок и пошел в сарай, налил в котелок воды, разжег огонь и давай кипятить воду. Поп вернулся от обедни и сел обедать с женою и дочерьми да и спрашивает:

— А где же батрак?

— В сарае, — говорит попадья, — что-то все утро работает.

— Что вы, безбожницы? Послали его работать — эдакий нынче праздник! Иди в вас Бога-то нет?

Мы его не посылали, он сам пошел.

— Ступай, — сказал поп старшей дочери, — сходи за ним, чтобы шел обедать.

Поповна побежала в сарай, прибежала и спрашивает:

— Что ты, батрак, варишь?

— Сласть.

— Дай-ка хлебнуть!

— А дай ебнуть!

Поповна заворотила подол, а батрак и ну ее та-лить, отделал и дал хлебнуть. Она хлебнула:

— Вода как вода! — говорит и ушла назад. Приходит в избу, поп и спрашивает ее:

— Что ж батрак не идет?

— Что-то работает!

— Дура! Ведь я сказал, чтоб все бросил и шел обедать.

— Поди ты, — говорит поп средней дочери, — гони его сюда!

Побежала средняя дочь и спросила:

— Что ты, батрак, варишь?

— Сласть!

— Дай мне хлебнуть!

— Дай-ка раз ебнуть!

Тут он и эту отвалял и дал после хлебнуть.

— Как есть вода! — говорит поповна и убежала назад.

— Что ж батрак? — спрашивает поп.

— Не идет, что-то все возится!

Послал поп меньшую дочь.

Пришла она в сарай и тоже спросила:

— Батрак! Что ты варишь?

— Сласть!

— Дай-ка мне хлебнуть!

— Дай разок ебнуть!

Поповна дала ему разок, хлебнула воды и ушла в избу.

Поп рассердился и говорит:

— Все вы дурищи! Поди ты, попадья! Зови его, чтоб сейчас шел!

Пришла попадья в сарай.

— Что ты, батрак, варишь?

— Сласть!

— Дай отведать — хоть раз хлебнуть!

— Дай ебнуть!

Попадья было заартачилась, а он так — даром не дает попробовать сласти, но уж ей очень захотелось узнать, что такое там варится, попадья и дала ему ебнуть, а потом хлебнула водицы.

— Ну что, хороша, матушка, моя сласть?

Вылили вместе воду и пошли обедать.

— Что ты, дурак, долго не шел; нынче грешно работать! — сказал поп.

Стали обедать, вот подали пирог, поп разрезал его и раздал всем по куску.

Попадья отдает свою долю батраку.

— На тебе, батрак, мою долю за давешнее!

Глядя на мать, и поповны стали отдавать батраку свои куски.

— На тебе, батрак, за давешнее!

Поп глядел, глядел да и сам туда же:

— На тебе, батрак, и мою долю за давешнее!

— Да разве тебя батрак дрючил? — спросила его попадья.

А поп спрашивает:

— А вас разве дрючил?

Попадья и поповны в один голос так и заголосили:

— Как же! Нас дрючил!

Поп рассердился и согнал батрака со двора.

ЧЕСАЛКА

Не насытится никогда око зрением, а жопа бздением, нос табаком, а пизда хорошим елдаком: сколько ее не зуди, она все, гадина, недовольна!

Это присказка, сказка впереди.

Жил-был поп, у попа была дочка, еще невинная девка. Пришло лето, стал поп нанимать работников косить сено и нанимает с таким уговором, если дочь его пересикнет через стог сена, что работник накосит, то и заработной платы ему нет. Много нанималось к нему рабочих, да все работали на попа даром: поповна, что ни выйдет, так стог и пересикнет.

Вот договорился с попом один удалой работник, что будет он косить попу сено, и если поповна пересикнет, то вся работа будет не оплачена. Стал работник косить сено, накосил и сложил в стог, лег возле стога, вынул из порток свой хуй и давай его надрачивать. А дочь попова вдет к работнику посмотреть на работу, глядит на него и спрашивает:

— Что это ты, мужичок, делаешь?

— Чесалку поглаживаю.

— Что ж ты этой чесалкой чешешь?

— Давай я тебя почешу! Ложись на сено.

Легла попова дочка, он начал ее чесать да и промахнул ее как следует. Встала поповна и говорит:

— Какая хорошая чесалка!

Потом стала сикать через стог — нет, не берет, только себя обоссала, словно из решета вылила. Приходит к отцу и говорит:

— Очень большой стог — не смогла пересикнуть.

— Ах, дочка! Верно, больно хороший работник! Я его на год найму.

Как только пришел работник за зарплатою, поп и пристал к нему:

— Наймись, свет, на год!

— Хорошо, батюшка!

Нанялся он к попу. А поповна так ему рада!

Приходит ночью к батраку и говорит:

— Почеши меня!

— Нет, я даром чесать не буду, принеси сто рублей, купи себе чесалку!

Поповна принесла ему сто рублей, он и начал чесать ее каждую ночь. После того батрак поссорился с попом и говорит ему:

— Рассчитай меня, батюшка!

Рассчитался и ушел, а дочери в это время дома не было; приходит она домой:

— Где работник?

— Он, — говорит поп, — рассчитался и сейчас ушел в деревню.

— Ах, батюшка, что вы сделали, ведь он мою чесалку унес.

И пустилась бежать за ним к погоню. Нагоняет его около речки. Батрак засучил портки и стал переходить вброд.

— Отдай мою чесалку! — кричит попова дочь.

Батрак поднял камень. Бросил его в воду.

— Возьми себе, — говорит.

Перешел на ту сторону и был таков!

Поповна подняла подол, полезла в воду и ну искать чесалку. Шарит по дну — нет чесалки, ехал мимо барин и спросил:

— Что ты, голубушка, ищешь?

— Чесалку. Я купила ее у батрака за сто рублей, а он, уходя, унес было, да я погналась за ним, так он и бросил ее в воду.

Барин вылез из брички, скинул с себя штаны и полез искать чесалку. Искали-искали вдвоем. Вот попова дочь увидала, что у барина висит хуй, как схватит его обеими руками, держит, а сама кричит:

— Ах, барин! Не стыдно тебе, ведь это моя чесалка, отдай назад!

— Что ты делаешь, бесстыдная, пусти меня! — говорит барин.

— Нет, ты сам бесстыдник! Чужое добро хочешь взять. Отдай мою чесалку!

И потащила барина за хуй к своему отцу.

Поп смотрит в окно: дочка тащит барина за хуй да все кричит:

— Отдай, подлец, мою чесалку!

А барин жалобно просит:

— Батюшка, избавь от напрасной смерти! Век тебя не забуду!

Что делать? Поп вынул из брюк свой поповский кляп, показывает дочери в окошко и кричит:

— Дочка, а дочка! Вот твоя чесалка!

— Ах да моя, — говорит дочь, — ишь с конца-то красная! Я уж думала, что барин ее взял!

Сейчас бросила барина и бегом в избу. Барин навострил лыжи — только пятки сверкают. А девка вбежала в избу:

— Где ж моя чесалка, тятенька?

— Ах ты сякая-такая! — напустился на нее поп, — гляди, матка, ведь у нее честности-то нет!

— Полно, батька, — сказала попадья, — посмотри сам, да получше. Поп долой брюки и давай свою дочь еть. Как стало попа забирать, он ржет да кричит:

— Нет, не потеряла дочка честности…

Попадья говорит:

— Батюшка! Засунь ей честность-то подальше!

— Не бось, матка, не выронит, подальше засунул!

А дочь-то еще молоденькая, не умеет подымать ноги круто.

— Круче дочка, круче! — кричит попадья.

А поп:

— Ах матка, и так вся в куче!

Так-то и нашла попова дочь чесалку.

С тех пор стал поп их обеих чесать, состряпал им по куколке и доселева живет: дочку с матушкой ебет!

ЗАГОНИ ТЕПЛА

Жил-был мужик; у него было три сына: два умных, а третий дурак. Стал он их спрашивать:

— Дети мои любезные! Чем вы меня под старость будете кормить?

Старшие братья сказали: «Работою».

А дурак по-дурацки и отвечал:

— Чем тебя больше кормить, как не хуем!

На другой день старший сын взял косу и пошел косить сено; вдет дорогою, попадается ему навстречу поп.

— Куда идешь? — спрашивает поп.

— Ищу работу, где бы сена накосить.

— Поди ко мне, только с таким условием: я дам тебе сто рублей, если моя дочь не пересикнет того, что накосишь за день, а если она пересикнет — не заплачу тебе ни копейки.

— Где ей пересикнуть! — думает парень и согласился.

Поп привел его на полосу.

— Вот здесь коси, работник!

Парень сейчас же начал косить и к вечеру накосил такую кучу, что страшно посмотреть. Но поповна пришла и пересикнула. Пошел он домой, как несолоно хлебал!

Со средним братом случилось то же самое. Ну, пошел и дурак.

— Дай-ко, — говорит, — я пойду, поищу-ка своему хую работы. Взял косу и идет; попадается ему навстречу тот же самый поп и позвал его к себе работать с таким же условием.

— Начал дурак косить; прошел одну линию, скинул брюки и встал раком. Тут пришла старшая попова дочь и спрашивает:

— Работник, что же ты не косишь?

— Подожди, дай мне тепла в жопу загнать, чтоб зимой не мерзнуть.

— Загони и мне тепла, пожалуйста, а то мы зимой в гости ездим — всегда зябнем.

— Становись раком; заодно загонять!

Она встала раком, а дурак вздрочил махалку и как хватит ей в пизду и давай загонять тепло: до тех пор загонял, что с ней аж пот градом полил. Как его забрало, он и говорит:

— Ну, будет с тебя, хватит на одну зиму!

Она побежала домой и сказала двум своим сестрам:

— Ах, душечки сестрицы! Как славно мне работник тепла в жопу загонял, с него и с меня даже пот лил!

И эти туда же побежали; дурак и им загнал тепла на зиму. А сена накосил он так, самую малость, только три раза прошел. Приходит поп со старшей дочерью и говорит:

— Иди работник, лучше заранее домой; моей дочери это нетрудно пересикнуть!

— А вот посмотрим!

Поп велел своей дочке сикать: она подняла подол, как сикнет, да прямо себе в чулки.

— Вот видишь! — сказал дурак, — раньше времени хвастаешь! Не говори гоп, пака не перепрыгнешь.

Поп в досаде послал за младшими дочерьми.

— Если и эти не пересикнут, — говорит поп, — то я даю тебе с каждой по сто рублей.

— Хорошо.

Но и средняя и младшая поповны только себя обоссали.

Дурак сорвал с попа триста рублей, пришел к отцу и говорит:

— Вот вам хуева работа! Посмотрите, сколько денег!

ПОХОРОНЫ КОБЕЛЯ

Жил-был мужик, у него был кобель. Рассердился мужик на кобеля, взял — повез его к лес и привязал около дуба. Вот кобель начал лапами копать землю; подкопался под самый дуб, так что его ветром свалило. На другой день пошел мужик в лес и вздумал посмотреть на своего кобеля, пришел на то место, где привязал его, смотрит: дуб свалился, а под ним большой котел золота. Мужик обрадовался, побежал домой, запряг лошадь да опять в лес; забрал все деньги и кобеля посадил на воз. Вернулся домой и говорит бабам:

— Смотрите, угождайте у меня кобелю всячески! Коли не станете за ним ходить да не будете его кормить — я с вами по-своему разделаюсь!

Ну, бабы стали кормить кобеля на убой, сделали ему мягкую постель, холят его всячески, а хозяин никому, кроме кобеля, и не верит: куда ни поедет — ключи завсегда повесит кобелю на шею.

Жил-жил кобель, заболел да околел. Вздумалось мужику и похоронить кобеля со всеми почестями. Взял он пять тысяч и пошел к попу.

— Батюшка! У меня помер кобель и отказал тебе пять тысяч денег с тем, чтобы ты похоронил его по христианскому обряду.

— Ну, это хорошо, свет! Только в церковь носить его не надо, а похоронить можно. Приготовляйся, завтра приду к выносу.

Мужик приготовился, сделал гроб, положил в него кобеля, а наутро пришел поп с дьяконом и дьячками в ризах, пропели, что надо, и понесли кобеля на кладбище да и закопали в могилу. Дошло дело у попа до дележа; он и обидел дьячков — мало им дал. Вот они жалобу на него к архиерею: так и так, дескать, похоронил кобеля по-христиански.

Архиерей позвал к себе попа на суд.

— Как ты смел, — говорит, — хоронить нечистого пса?

И посадил его под арест.

А мужик взял десять тысяч и пошел к архиерею попа выручать.

— Ты зачем? — спросил архиерей.

— Так и так, — отвечает мужик, — помер у меня кобель, отказал вашему преосвященству десять тысяч денег да попу пять!

— Да, братец, я слышал про то и посадил попа под арест: зачем он, безбожник, как нес кобеля мимо церкви — не отслужил по нем панихиды?

Взял архиерей отказанные кобелем десять тысяч, выпустил попа и пожаловал его благочинным, а дьячков сдал в солдаты.

ПОХОРОНЫ КОЗЛА

Жил старик со старухою. Не было у них ничего из животных, только и был один козел: вот и вся скотина! Старик никакого мастерства не знал, плел одни лапти — только тем и жили.

Привык козел к старику: бывало, куда старик ни пойдет из дому, козел бежит за ним. Вот однажды случилось старику идти в лес за лыками, и козел за ним побежал. Пришли в лес; старик начал лыки драть, а козел бродит там и сям да травку щиплет. Щипал, щипал да вдруг передними ногами и провалился в рыхлую землю, начал рыться и вырыл оттуда котелок с золотом. Видит старик, что козел гребет землю, подошел к нему — и увидал золото. Несказанно обрадовался, побросал свои лыки, подобрал деньги — и домой. Рассказал обо всем старухе.

— Ну, старик! — говорит старуха, — это нам Бог дал такой клад на старость за то, что столько лет с тобой потрудились в бедности! А теперь поживем в свое удовольствие.

— Нет, старуха! — отвечал ей старик, — эти деньги нашлись не нашим счастьем, а козловым, теперь надо нам жалеть и беречь козла пуще глаза своего!

С тех пор начали они жалеть и беречь козла больше чем себя, начали за ним ухаживать да и сами-то поправились — лучше быть нельзя! Старик позабыл, как и лапти-то плетут; живут себе — поживают, никакого горя не знают. Вот через некоторое время козел захворал и сдох. Стал старик советоваться со старухой, что делать:

— Коли выбросить козла собакам, так нам за это будет перед Богом и людьми грешно, потому что все счастье наше мы через козла получили! А лучше пойду я к попу и попрошу его похоронить козла по-христиански, как и других покойников хоронят. Собрался старик, пришел к попу и кланяется:

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет! Что скажешь?

— А вот, батюшка, пришел к твоей милости с просьбою, у меня на дому случилось большое несчастье: козел помер! Пришел звать тебя на похороны.

Как услышал поп такие речи — крепко рассердился, схватил старика за бороду и ну таскать по избе:

— Ах ты, окаянный! Что выдумал! Вонючего козла хоронить.

— Да ведь этот козел, батюшка, был совсем-таки православный, он отказал тебе двести рублей.

— Послушай, старый хрен! — сказал поп. — Я тебя не за то бью, что зовешь козла хоронить, а за то бью, почему до сих пор не дал мне знать о его кончине: может, он у тебя давно уж помер!

Взял поп с мужика двести рублей и говорит:

— Ну, ступай же скорей к отцу дьякону, скажи, чтобы приготовлялся; сейчас пойдем козла хоронить!

Приходит старик к дьякону и просит:

— Потрудись, отец дьякон, приходи ко мне в дом на вынос.

— А кто у тебя помер?

— Да вы знали моего козла, он-то и помер!

Как начал дьякон хлестать его с уха на ухо.

— Не бей меня, отец дьякон, — говорит старик. — Ведь козел-то был, считай, совсем православный; как умирал — тебе сто рублей отказал за погребение.

— Эка ты стар да глуп! — сказал дьякон. — Что ж ты давно не известил меня о его православной кончине. Ступай скорей к дьячку: пускай прозвонит по козловой душе!

Прибегает старик к дьячку и просит:

— Ступай, прозвони по козловой душе!

И дьячок рассердился, начал старика за бороду таскать. Старик кричит:

— Отпусти, пожалуй, ведь козел-то был православный, он тебе за похороны пятьдесят рублей отказал.

— Что же ты до этих пор копаешься! Надобно было пораньше сказать мне: следовало бы давно уже прозвонить.

Тотчас бросился дьячок на колокольню и начал бить во все колокола. Пришли к старику поп и дьякон и стали похороны совершать: положили козла в гроб, отнесли на кладбище и закопали в могилу.

Вот стали про то дело говорить промеж себя прихожане, и дошло до архиерея, что поп козла похоронил по-христиански. Потребовал архиерей к себе на расправу старика с попом.

— Как вы смели похоронить козла? Ах вы безбожники!

— Да ведь этот козел, — говорит старик, — совсем был не такой, как другие козлы; он перед смертью отказал вашему преосвященству тысячу рублей.

— Какой же ты глупый старик! Я не за то сужу тебя, что козла похоронил, а за то, что ты его заживо маслом не соборовал!..

Взял тысячу и отпустил старика и попа по домам.

СУД О КОРОВАХ

В одной деревне жил-был поп да мужик; у попа было семь коров, а у мужика только одна, да хромая. Только поповы глаза завистливы; задумал поп, как бы ухитриться да отжилить у мужика и последнюю корову.

— Тогда было бы у меня восемь!

Подошел как-то праздник, пришли люди к обедне, пришел и тот мужик. Поп вышел из алтаря, вынес книгу, развернул и стал читать посреди церкви:

— Послушайте, миряне? Кто подарит своему духовному пастырю одну корову — тому Бог воздаст по своей великой милости: та одна корова приведет за собой семеро! Мужик услыхал эти слова и думает:

— Что уж нам в одной корове! На всю семью и молока не хватает! Сделаю-ка я по Писанию, отведу корову к попу. Может, и впрямь Бог смилуется!

Как только отошла обедня, мужик пришел домой, привязал корову за рога веревкою и повел со двора к попу.

Привел к попу.

— Здравствуй, батюшка!

— Здорово, свет! Что хорошего скажешь?

— Был я сегодня в церкви, слышал, что сказано в Писании: кто отдаст своему духовному отцу одну корову, тому она приведет семеро! Вот я, Батюшка, и привел к вашей милости в подарок корову.

— Это хорошо, свет, что ты помнишь слово Божие: Бог тебе воздаст за то седьмерицею. Отведи-ка, свет, свою корову в сарай и пусти к моим коровам.

Мужик свел свою корову в сарай и вернулся домой. Жена его ругать.

— Зачем, подлец, отдал попу буренку? С голоду, что ли, нам подыхать, как собакам?

— Эка ты дура! — говорит мужик, — разве ты не слыхала, что поп в церкви читал? Дождемся, наша корова приведет за собой еще семь; тогда наедимся молока досыта!

Целую зиму прожил мужик без коровы. Дождались весны: стали люди выгонять в поле коров, выгнал поп и своих. Вечером погнал пастух стадо в деревню, пошли все коровы по своим дворам, а корова, что мужик попу подарил, по старой памяти побежала на двор к своему прежнему хозяину; семеро поповых коров так к ней привыкли, что и они следом за буренкою очутились на мужицком дворе. Мужик увидал в окошко и говорит своей бабе:

— Смотри-кась, ведь наша корова привела за собой целых семь. Правду читал поп: Божье слово завсегда сбывается! А ты еще ругалась. Будет у нас теперь и молоко, и говядинка.

Тотчас побежал, загнал всех коров к себе и накрепко запер. Вот поп видит: уж темно стало, а коров нет, и пошел искать по деревне. Пришел к этому мужику и говорит:

— Зачем ты, свет, загнал к себе чужих коров?

— Поди ты с Богом! У меня чужих коров нет, а есть свои, что мне Бог их дал: это моя коровушка привела за собой ко мне семеро, как помнишь, батюшка! Сам ты читал на праздник в церкви.

— Врешь ты, сукин сын? Это мои коровы.

— Нет, мои! — Спорили, спорили, поп и говорит мужику:

— Ну, черт с тобой, возьми свою корову назад, отдай хоть моих-то!

— Не хочешь ли кляпа собачьего!

Делать нечего, давай поп с мужиком судиться. Дошло дело до архиерея. Поп одарил его деньгами, а мужик холстом; архиерей и не знает, как их рассудить.

— Вас, — говорит им, — так не рассудишь! А вот что я придумал. Теперь ступайте домой, а завтра кто из вас придет раньше утром ко мне, тому и коровы достанутся.

Поп пришел домой и говорит своей матке-попадье:

— Ты смотри, пораньше меня разбуди утром!

А мужик не будь дурак как-то ухитрился, домой-то не пошел, а забрался к архиерею под кровать. Здесь, думает себе, пролежу целую ночь и спать не стану, а завтра рано подымусь, так попу коров-то и не видать!

Лежит мужик под кроватью и слышит: кто-то в дверь стучится. Архиерей сейчас вскочил, отпер дверь и спрашивает:

— Кто такой?

— Я, игуменья, отче!

— Ну, ложись-ка спать, игуменья, на постель. Легла она на постель; стал архиерей ее щупать за титьки, а сам спрашивает:

— Что это у тебя?

— Это, святой отче, сионские горы, а ниже — долы.

Архиерей взялся за пупок.

— А это что?

— Это пуп земли!

Архиерей спустил руку еще ниже, щупает игуменью за пизду.

— А это что?

— Это ад кромешный, отче!

— А у меня, мать, есть грешник надо его в ад посадить.

Забрался на игуменью, засунул ей грешника и давай наяривать; отработал и пошел провожать мать-игуменью. Тем временем мужик потихоньку выбрался и ушел домой.

На другой день поп поднялся до света, не стал и умываться — побежал скорее к архиерею, а мужик выспался хорошенько, проснулся — уже давно солнце взошло, позавтракал и пошел себе потихоньку. Приходит к архиерею, а поп его давно ждет.

— Что, брат, чай, за жену завалился! — подсмеивается поп.

— Ну, — говорит архиерей мужику, — ты после пришел…

— Нет, владыко, поп пришел после, неужели ты позабыл, что я пришел еще в то самое время, как ты ходил по сионским горам да грешника сажал в ад!

Архиерей замахал обеими руками.

— Твои, — говорит, — твои, мужичок, коровы! Точно, твоя правда: ты пришел раньше!

Так поп остался ни при чем; а мужик зажил себе припеваючи.

ЖАДНЫЙ ПОП

Жил-был поп, имел большой приход, а был такой жадный, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал; если кто не приносил гривенника, того и на исповедь не пустит, а начнет срамить:

— Экая ты рогатая скотина! За целый год не мог собрать гривенника, чтобы духовному отцу за исповедь дать. Ведь он за вас, окаянных, Богу молится!

Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет ему на столик всего медный пятак.

Поп просто взбесился.

— Послушай, проклятый! — говорит ему, — откуда ты это выдумал принести духовному отцу медный пятак? Смеешься, что ли?

— Помилуй, батюшка! Где я больше возьму? Что есть, то и даю.

— По блядям да по кабакам носить небось есть деньги! А духовному отцу одни грехи тащишь! Ты на этот случай хоть укради что да продай, а священнику принеси что подобает, заодно уж перед ним покаешься и в том, что своровал, так он все тебе грехи отпустит!

И прогнал от себя поп этого солдата без исповеди.

— И не приходи ко мне без гривенника!

Солдат пошел прочь и думает:

— Что мне с попом делать?

Глядит, а около клироса стоит поповская палка, а на палке висит бобровая шапка.

— Дай-ка, — говорит сам себе, — попробую эту шапку утащить.

Унес шапку и потихоньку вышел из церкви да и прямо в кабак. Тут солдат продал ее за двадцать пять рублей, припрятал деньги в карман, а гривенник отложил для попа. Вернулся в церковь и опять к попу.

— Ну что, принес гривенник? — спросил поп.

— Принес, батюшка!

— А где взял, свет?

— Грешен, батюшка! Украл шапку да продал за гривенник! Поп взял этот гривенник и говорит солдату:

— Ну, Бог тебя простит, и я тебя прощаю и разрешаю.

Солдат ушел, а поп, закончил исповедовать своих прихожан, стал служить вечерню, отслужил и стал домой собираться, бросился к клиросу взять свою шапку, а шапки-то нет: так и домой пришел. Пришел и сейчас послал за солдатом. Солдат спрашивает:

— Что угодно, батюшка?

— Ну скажи, свет, по правде, ты мою шапку украл?

— Не знаю, батюшка, вашу ли украл я шапку, а только такие шапки одни попы носят. Больше никто не носит.

— А из какого места ты ее утащил?

— Да в нашей церкви висела на поповской палке, у самого клироса.

— Ах ты сукин сын, такой-сякой! Как смел ты украсть шапку у своего духовного отца?

— Да вы, батюшка, сами меня от этого греха освободили и простили.

СМЕХ И ГОРЕ

В некотором царстве, к некотором государстве жил-был поп; жил он над рекою и содержал на ней перевоз. Приходит к реке один раз бурлак и кричит с другого берега:

— Эй, батька, перевези меня!

— А заплатишь, свет, за перевоз?

— Заплатил бы, да денег нет!

— А нет, так и перевозить не стану.

— Если перевезешь, батька, я покажу тебе за то смех и горе.

Поп задумался, захотелось ему увидать смех и горе.

— Про что такое, — думает он себе, — говорил сейчас бурлак?

Вот он сел в лодку и поехал на тот берег, посадил с собой бурлака и перевез на свою сторону.

— Ну, батька, поверни лодку вверх дном! — сказал бурлак.

Поп перевернул лодку вверх дном и ждет себе: что будет.

Бурлак вынул из порток свой молодецкий хуй и как ударит по дну — так лодка и развалилась пополам. Поп увидал такой здоровенный хуй и рассмеялся; а после как раздумался о своей расколотой лодке — так стало ему жалко, что даже заплакал с горя.

— Что, доволен мною, батька? — спрашивает бурлак.

— Шут с тобой! Ступай куда идешь!

Бурлак простился с попом и пошел своей дорогой, а поп вернулся домой. Только перешагнул через порог в избу, вспомнил о бурлаковском хуе и засмеялся, а потом вспомнил о лодке — и заплакал.

— Что, батька, с тобою произошло? — спрашивает попадья.

— Ты не знаешь, матка, моего горя!

И сдуру рассказал ей обо всем, что с ним случилось.

Как услышала попадья про бурлака, сейчас напустилась на своего батьку.

— Ах ты, старый черт! Зачем ты его от себя отпустил? Почему домой не привел? Ведь это не бурлак, это мой брат родной! Верно, родители послали его нас с тобой проведать, а ты нет, чтоб догадаться… Запрягай-ка скорее лошадь да гони за ним, а то он, бедный, блудить станет и, пожалуй, домой вернется, нас не повидавши. Я хоть на него, голубчика, посмотрю, да про родителей-то расспрошу.

Поп запряг лошадь и погнал за мужиком, нагнал его и говорит:

— Послушай, добрый человек! Что же ты мне не сказал: ведь ты моей попадье родной брат. Как рассказал ей про твою удаль, она сейчас тебя признала и попросила вернуть.

Бурлак сразу догадался, к чему дело клонится.

— Да, — говорит, — это правда: я твоей попадье родной брат, да тебя, батюшка, прежде никогда не видал, а поэтому и признать тебя не смог.

Поп схватил его за руку и тащит на телегу.

— Садись, свет, садись! Поедем к нам. Мы с маткою, слава Богу живем в достатке и благополучии, есть чем тебя угостить. — Привез бурлака, попадья сейчас выбежала к нему навстречу. Бросилась бурлаку на шею и целует его.

— Ах, братец любезный, как давно тебя не видала, ну что, как наши-то поживают?

— По-старому, сестрица! Меня послали тебя проведать.

— Ну и мы, братец, пока Бог грехи наши терпит, живем помаленьку.

Посадила его попадья за стол, наставила перед ним разных закусок, яичницу и водки, и ну угощать:

— Кушай, любезный братец!

Начали все они трое есть, пить и веселиться до самой ночи. А как стало темно, постелила попадья постель и говорит попу:

— Мы с братцем вот здесь ляжем да поговорим про наших родителей: кто жив и кто умер; а ты, батька, ложись один на лавке или на полатях.

Вот легли спать; бурлак влез на попадью и начал ее попирать своим хуищем так, что она не утерпела — на всю избу завизжала. Поп услыхал и спрашивает:

— Что там такое?

— Эх, батька, ты не знаешь моего горя: мой отец умер.

— Ну, царство ему небесное, — сказал поп и перекрестился.

А попадья опять не выдержала да в другой раз еще сильнее того завизжала. Поп опять спрашивает:

— О чем еще плачешь?

— Эх, батька, ведь и мать-то моя умерла!

— Царство ей небесное! Со святыми упокой!

Так-то вся ночь у них и прошла.

Поутру бурлак стал домой собираться, а попадья его угощать на прощанье и вином-то, и пирогами, так и суетится около него:

— Ну, братец любезный, если опять будешь в этой стороне обязательно к нам заходи!

А поп вторит:

— Не обходи нас; мы тебе всегда рады!

Попрощался с ними бурлак. Попадья напросилась провожать братца, а за ней и поп пошел. Идут да разговаривают; вот уже и поле. Попадья говорит попу:

— Воротись-ка, батька, домой, что тебе идти, я одна теперь провожу братца.

Поп воротился, прошел шагов с тридцать, остановился и глядит: далеко ли они ушли? А бурлак тем временем повалил матку на пригорок, влез на нее и ну отжаривать на прощанье; а чтобы убедительнее надуть попа, надел ей на правую ногу свою шапку и велел задрать ногу-то кверху. Вот ебет ее, а попадья то и дело ногой да шапкой качает. Поп стоит да смотрит.

— Видишь, — говорит сам себе, — какой родственный человек-то! Далеко ушел, а все кланяется да шапкою мне машет! — Взял да скинул с себя шапку и давай кланяться:

— Прощай, шурин, прощай!

Отвалял бурлак попадью, да так ее утешил что три дня под подол заглядывала. Догоняет она попа, а сама с радости песни поет.

— Сколько лет с ней живу, — сказал поп, — а никогда не слыхал от нее песен!

— Ну, батька, — говорит попадья, — проводила я братца любезного, придется ли еще повидаться с ним в другой раз!

— Бог не без милости, небось придет!

ЧУДЕСНАЯ МАЗЬ

В некотором царстве, в некотором государстве, жил-был мужик, парень молодой. Не везло ему в хозяйстве, все коровы и лошади подохли, осталась одна кобыла. Стал он эту кобылу беречь пуще глаза, сам недоедает, недосыпает, а все за ней ухаживает: раздобрела кобыла? Раз как-то убрал он свою лошаденку, начал ее гладить да приговаривать:

— Ах ты, моя голубушка! Матушка! Нет милее тебя!

Услыхала эти слова соседская дочь — девка рыжая, и как собрались на улицу деревенские девки, она им и сказала:

— Ох, сестрицы! Я стояла у себя на огороде, а сосед наш Григорий убирал в то время свою кобылу, потом слазил на нее и целовал и приговаривал:

— Ах ты, голубушка моя, матушка! Нет тебя милее на свете!

Вот девки и начали над парнем смеяться. Где только ни повстречают его, так и закричат:

— Ах ты, матушка моя, голубушка!

Что делать парню; никуда глаз показать нельзя.

Стал он печалиться. Вот увидала его старуха тетка.

— Что, Гриша, не весел? Что головушку повесил?

Он ей и рассказал про все это дело.

— Ничего, Гриша, — сказала старуха, — все поправлю. Приходи-ка завтра ко мне. Небось перестанут смеяться!

Старуха-то была лекарка, да такая важная — на все село. А в избу к ней сходились на вечеринки девки. Вот она вечером-то увидала ту девку, что рассказала о Григории, как он кобыле под хвост лазил, и говорит ей:

— Ты, девушка, заходи ко мне завтра поутру, мне надо кое о чем с тобой поговорить.

— Хорошо, бабушка!

На другой день встал молодец, оделся и пришел к старухе.

— Ну, смотри, Гриша, чтоб у тебя припас-то готов был! А теперь становись за печку да стой смирно — пока не позову.

Только стал он за печкою, пришла и девка.

— Здравствуй, бабушка!

— Здорово, головушка! Вот что, девушка, хочу тебе сказать: ведь над тобою худое делается, ведь ты, родимая, очень больна…

— Э, бабушка, я, кажется, совсем здорова!

— Нет, голубушка, у тебя внутри такое делается, что и подумать-то страшно! Хоть теперь и не больно тебе, а как дойдет до сердца — в то время уж ничем не вылечишь; так и помрешь! Дай-ка я тебя за живот пощупаю.

— Пощупай, бабушка! — говорит девка, а сама чуть не плачет со страху. Стала баба щупать ее за живот и говорит:

— Видишь, я правду сказала! Как только вчера на тебя взглянула — сразу догадалась, что с тобой недоброе делается, у тебя, голубушка, возле сердца желтуха…

— Полечи, пожалуйста бабушка!

— Уж если хвораешь, так надо полечить; только стерпишь ли, ведь больно будет?

— Что хочешь делай, хочешь ножом режь, да вылечи!

— Ну встань же ты вот здесь, высунь голову в окошко и примечай: с какой стороны, с правой или с левой, больше народу будет идти? А назад-то нельзя оглядываться, а то все мое лекарство даром пропадет, тогда и двух недель не проживешь!

Девка высунула свою голову в окошко и ну глазеть по сторонам; а старуха задрала ей хвост и говорит:

— Нагнись-ка туда за окошко побольше да не оглядывайся: сейчас стану мазать тебе помазком да деготьком!

Тут вызвала старуха потихоньку парня:

— Ну, работай!

Вот он и засунул девке помазок свой на целую четверть вглубь, и как стало у них заходиться — стала девка жопою вертеть, а сама просит:

— Бабушка, голубушка! Мажь, мажь побольше своим деготьком да помазком!

Парень отвалял ее и ушел за печку.

— Ну, девушка! — сказала старуха, — теперь такая будешь красавица, что любо-дорого!

Девка поблагодарила старуху:

— Спасибо, бабушка! Какое хорошее у тебя лекарство-то, просто сласть!

— У меня ничего плохого нет, а это лекарство для баб и девок очень пользительное. А с какой стороны народу шло больше?

— С правой, бабушка!

— Видишь, какая ты счастливая! Ну, иди с Богом домой.

Девка ушла, ушел и парень. Вот он пообедал и повел свою кобылу на реку поить. Девка увидала его, выскочила и кричит:

— Ах ты, матушка моя, голубушка!

А он обернулся и ну передразнивать ее:

— Ох, бабушка-то, голубушка! Мажь, мажь побольше своим деготьком да помазком!

Тут девка язык прикусила и стала жить с парнем дружно.

СЛАВНАЯ МАЗЬ

Жил-был молодец, повадился ходить мимо купеческого дома: как идет — прокашляется и скажет:

— Гуся ел, да запершило в горле!

Вот купеческая дочь и говорит:

— У моего батюшки много денег, — но каждый день мы не едим гусей.

— Это бывает не от богатства, а от жадности, — отвечал молодец и пошел домой.

А купеческая дочь позвала какую-то старую нищенку и приказывает:

— Иди за этим молодцем вслед да узнай, что он там обедает, я тебя награжу за это.

Молодец пришел домой, а за ним и нищенка просится отдохнуть в избе; тот ее и пустил. Только молодец жил в большой бедности.

— Матушка, — говорит он, — нет ли чего поесть?

— Щи вчерашние, да позавчерашняя каша.

— Давай-ка сюда кашу.

Подала мать кашу:

— А масла, — говорит, — нет? А нет ли хоть сальной свечки?

— На вот огарочек.

Положил он свечной огарок в кашу и давай уплетать. Нищенка все это и рассказала купеческой дочери. Вот идет молодец мимо купеческого дома да опять прокашлялся и сказал:

— Гуся ел, да запершило в горле!

А купеческая дочь в окошко кричит:

— Сальный огарок с кашей ел!

— Ах, мать твою! Почему она знает? Верно, это нищенка ей сказала.

Отыскал он нищенку и стал ее просить:

— Нельзя ли как поправить это дело? Если будут деньги, заплачу тебе!

— Хорошо, — сказала старуха. Сейчас пошла к купеческой дочери.

— Как, сударыня, поживаешь?

— Не совсем здорова, бабушка: все живот болит Нельзя ли помочь моему горю?

— Можно, прикажи истопить баню, я вам живот-то потру мазью.

Вот истопили баню; старуха заранее спрятала там молодца, потом привела купеческую дочку, раздела всю донага и говорит:

— Ну, сударыня, надо завязать тебе глаза, чтоб дурно не сделалось!

Завязала ей платком глаза, положила ее на лавочку и говорит:

— Теперь стану мазать легкою мазью!

И провела по брюху рукою раза два.

— А теперь будет потруднее!

Тут сказала молодцу, он влез на девку, всунул ей свой кляп, да так, что она на всю баню закричала.

— Потерпи маленько, сударыня! Всегда сначала больно бывает, а как разработается — так как по маслу пойдет, и живот заживет!

Начал он махать купеческую дочку, забрало ее за живое, хорошо показалось; она и говорит:

— Мажь, бабушка, мажь! Хорошая твоя мазь!

Сделал молодец с нею раз и спрятался; старуха развязала купеческой дочери глаза. Та посмотрела, а под нею кровь.

— Что это, бабушка?

— Это дурная кровь из тебя вышла; полегчало тебе?

— Полегчало, бабушка! Ах какая у тебя славная мазь, слаще меда! Нет ли еще?

— Разве еще хочется?

— Очень хочется, бабушка! Что-то живот опять начал побаливать.

Завязала ей старуха глаза, положила на лавочку, а молодец опять стал ее махать по-свойски.

— Мажь, бабушка, мажь! Хороша твоя мазь! — говорит купеческая дочь.

Отделал ее молодец и спрятался: купеческая дочь встала и просит:

— Принеси мне, бабушка, этой мази, вот тебе сто рублей за лечение!

Так дело и кончилось.

Вот идет молодец мимо купеческого дома и опять говорит:

— Гуся ел, да запершило в горле!

А купеческая дочь кричит в окно:

— Сальную свечу с кашей ел!

А молодец в ответ:

— Мажь, бабушка, мажь, хороша твоя мазь!

Стало у купеческой дочери брюхо расти; приметила мать и спрашивает:

— Что это, дочка, никуда ты из дому не ходишь, а брюхо у тебя выше носа поднимается?

— Ах матушка, ведь это от того, как ходила я с бабушкою в баню, а она все мазала мне живот мазью, да такою славною, слаще меду!

Мать догадалась, позвала к себе нищенку и спрашивает:

— Ты, бабушка, мазала мою дочь в бане мазью?

— Я, сударыня!

— Помажь и мне!

— Изволь, помажу!

Тотчас побежала за молодцом.

— Одевайся, иди, купчиха мази просит!

Пришли в баню; старуха завязала купчихе глаза и положила ее на лавку. А молодец влез на нее и ну отжаривать. Тут купчиха поскорей платок с глаз долой, увидала молодца, поцеловала его за работу и говорит:

— Ну, молодец живу я с мужем двадцать лет, а такой сласти не испытывала. Вот тебе сто рублей, будь мужем моей дочери.

Женился молодец на купеческой дочери и задал пир на весь мир, я там был, мед-вино пил, по усам текло, а в рот ни капли не попало!

СОЛДАТ С ДЁГТЕМ

Жил-был солдат, любил выпить. Напала на него одышка, и пошел он к лекарке, лекарка была хоть и старуха, да еще крепенькая; как увидала солдата, засвербело у нее между ног.

— Что, служивый?

— Да вот, полечи от одышки.

— Раздевайся да садись.

Солдат сел, а лекарка поставила перед ним бутылку водки:

— Пей, служивый, на здоровье!

Солдат не заставил себя просить, так нализался, что в глазах зарябило: тут же повалился да и заснул.

Старуха ну солдата ощупывать, добралась до пупа и пониже; да как завоет:

— Ах, я взбалмошная! Что наделала, кляп-то у него не то чтобы ожил, а совсем загнулся…

Уложила солдата на кровать и сама улеглась возле, лежит да все щупает, не ожил ли хуй у него? А солдат храпит себе во всю ивановскую. Дотронулась она в последний раз до корня, и корень-то глядит за спину, и уснула. Перед рассветом солдат очнулся, увидал бабу — возле себя и думает:

— Дай-ка ее сбоку хвачу!

И придвинулся как следует. А старуха была чутка, говорит спросонок:

— Что ты, служивый, делаешь? Как тебе не стыдно?

А сама еще больше на хуй навертывается.

— А что, бабушка, разве для больного это вредно? Я, пожалуй, выну.

— Что ты, служивый! Засовывай, да нельзя ли поглубже; тебе от этого полегче будет!

Солдат отработал ее и ушел, приговаривая:

— Хоть не легче, так сытно!

На горе солдата, на ту пору спала на полатях девка, старухина племянница, она все это видела и рассказала другим девкам. Стали они солдата дразнить:

— Старуху качал! Старуху качал!

Солдат терпел, терпел и пошел с жалобой к старухе.

— Ах, благодетель! — сказала старуха. — Да что ты давно мне не рассказал про это, я бы отучила смеяться мерзких девчонок! Ах они такие-сякие! Да разве у старухи хуже ихней-то дыра? Да где им, паскудным, так подмахивать! Послушай же, ко мне ходит лечиться одна девка от грыжи; так ты, служивый, приходи завтра вечером сюда, я тебя спрячу на кровать, а девку-то поставлю на четвереньки, да и заставлю тебя откатать ее на все корки!

Вот на другой день солдат по-сказанному, как по писанному, пришел и лег на кровать. Прошло с полчаса — глядь: идет молодая девка. Как увидал ее солдат, у него жила натянулась и приподнялась не хуже штыка. Старуха оглядела девку и говорит:

— Что ты, родимая! Да у тебя между ног блохи гнездышко свили, и вывесть их нельзя ничем, как только рукой; а то, пожалуй, умрешь.

— Яви, бабушка, божескую милость, вылечи!

— Ну, делать нечего; не хотелось бы рукой туда лезть, да надо. На вот тебе платок, завяжи глаза, разденься наголо да встань на четвереньки.

Девка все то сделала. Тут солдат подошел, взял хуй в обе руки и стал всаживать ей в пизду. Девка ну кричать:

— Больно, бабушка, больно!

— Терпи, кормилица, видишь, проклятые блохи как расплодились.

Солдат всунул ей на целую четверть, девка взвизгнула:

— Ой, бабушка, умру; больно, родимая, больно!

— Постой, девка, я с деготьком попробую, небось легче будет.

Солдат всадил хуй под самый корешок — девка и язык прикусила — и давай ее насаливать. Стало у них заходиться.

— Вот теперь, бабушка, хорошо! Правда, хорошо! Да нельзя ли еще деготьком подмазать? С деготьком-то оно приятнее. Я уж у отца целое ведро с дегтем утащу да тебе принесу.

Солдат слышит, что девка-то разогрелась на гвоздю, и ну тискать свой хобот вместе с бубенчиками, да так разутешил, что сделал пизду шире шапки.

— Ну что, легче ли? — спрашивает старуха. — Кажись, все подохли!

— Конечно, бабушка, теперь полегчало.

Солдат спрятался; девка встала, оделась и ушла. На другой день девка-широкопиздка повстречала солдата и стала его дразнить:

— Старуху качал! Старуху качал!

А солдат ей говорит:

— А с деготьком-то ведь лучше!

ЧУДЕСНАЯ ДУДКА

В некотором царстве, в некотором государстве жил барин, да еще был мужик, такой бедный, что и представить нельзя! Призвал его барин и говорит:

— Послушай, мужичок! Долг свой ты не платишь, и взять с тебя нечего, иди ко мне и живи за долг три года.

Прожил у него мужик год и другой и третий.

Барин видит, что мужику скоро срок придёт, и думает, какую бы найти вину, чтоб еще оставить мужика при себе на три года. Позвал его барин и стал говорить:

— Послушай, мужичок! Вот тебе десять зайцев, гони их пасти в поле, да смотри, чтоб все были целы! А то опять оставлю при себе на три года.

Только погнал мужик зайцев в поле — они все у него разбежались в разные стороны.

— Что делать? — думает он, — теперь пропал я!

Сел и плачет. Откуда ни возьмись — явился старик и спрашивает:

— О чем, мужичок, плачешь?

— Как мне, старик, не плакать! Дал мне барин пасти зайцев, они все и разбежались; теперь беда мне неминуемая!

Старик дал ему дудочку и говорит:

— На тебе дудочку; когда заиграешь в нее, они все к тебе прибегут!

Мужик сказал спасибо, взял дудочку и только заиграл в нее, как тут же все зайцы к нему прибежали. Он погнал их домой. Барин пересчитал зайцев и говорит:

— Все целы! Ну, что нам делать? — сказал барин своей барыне, — какую вину на мужике сыскать?

— А вот что, душенька, когда он завтра погонит зайцев, я переоденусь в другое платье, пойду к нему и куплю одного зайца.

— Ну, хорошо.

Наутро погнал мужик зайцев в поле, и только подошел к лесу, они тотчас все разбежались в разные стороны, а мужик сел на траву и начал лапти плесть. Вдруг едет барыня, остановилась, подошла к нему и спрашивает:

— Что, мужичок, здесь делаешь?

— Скотину пасу.

— Какую скотину? Мужик взял дудочку и заиграл — все зайцы сбежались к нему.

— Ах, мужичок, — сказала барыня, — продай мне одного зайчика.

— Никак нельзя, ведь это господские зайцы. А барин у меня очень строг! Он, пожалуй, меня совсем заест.

Барыня стала к нему приставать:

— Пожалуйста, продай. Мужик видит, что ей очень хочется зайчика, и говорит:

— У меня, барыня, завет положен.

— Какой завет?

— Кто даст поеть, тому и зайца уступлю.

— Возьми лучше деньгами, мужичок.

— Нет, мне больше ничего не надо!

Барыне делать нечего — дала мужику поеть. Он обработал ее и дал ей зайца:

— Только, барыня, держи его потихоньку, а то раздавишь.

Она взяла зайца, села в коляску и поехала. А мужик заиграл в свою дудочку — этот заяц услыхал, выпрыгнул из рук барыни и убежал назад к мужику. Приехала барыня домой.

— Ну что, купила зайца?

— Купила-то купила, только как мужик заиграл в свою дудочку, заяц выпрыгнул от меня и убежал.

На другой день опять поехала барыня к мужику, подходит к нему и опять спрашивает:

— Что делаешь, мужичок?

— Лапти плету да господскую скотину пасу.

— Где ж твоя скотина?

Мужик заиграл в дудочку, и сейчас сбежались к нему все зайцы. Барыня стала торговать зайца.

— У меня положен завет.

— Какой?

— Дай поеть.

Барыня опять дала и получила за то зайца, а как мужик заиграл, заяц выскочил и убежал от нее.

На третий день переоделся и приехал сам барин.

— Что, мужичок, делаешь?

— Скотину пасу.

— Да где ж твоя скотина?

Заиграл мужик в дудочку, сбежались к нему зайцы.

— Продай мне одного!

— За деньги не продам. У меня положен завет.

— Какой завет?

— Кто захочет кобылу поеть — тому и зайца отдам.

Барин влез на кобылу и сотворил грех с нею.

Мужик подал ему зайца и говорит:

— Держи его, барин, потихоньку, а то задавишь.

Барин взял зайца и поехал домой, а мужик заиграл в дудочку — заяц услыхал и убежал от него к мужику. Видит барин, что ничего не возьмешь, и отпустил мужика жить на волю.

ПАСТУХ

В одной деревне жил-был пастух, молодой парень. Деревенские девицы и молодые молодицы к нему были неравнодушны и всякие шутки от него принимали. Многие девки на него завидовали, хотелось повлюбляться с ним, да не всякой удается-то! Вот девки и наговорили на него напраслину, а может, и взаправду — застали его на кобыле — и начали над ним насмехаться. Другие девки еще не так его доставали, как одна Дуня. Погонит бывало она поутру скотину, а сама кричит пастуху:

— Смотри-ка, Иван, стереги мою кобылу!

Просто проходу ему не дает своей кобылой. Пастух все себе на ус мотает. А в деревне жила старуха, такая приветливая, и к этой старухе собирались девки на посиделки. Пошел пастух к старухе и прямо упал к ней в ноги:

— Заставь, бабушка, за себя вечно Бога молить, а я тебя до веку не забуду.

Рассказал ей про свое горе и дал ей полтинник денег.

— Хорошо, родимый! Приходи уж в сумерки.

Вечером пригнал пастух стадо, а в то время дождик. Стали бабы зазывать свою скотинку, Дуня тоже побежала по деревне искать свою корову, а старуха увидала ее в окно и закричала:

— Дуня, Дуня! Поди-кась сюда.

Девка прибежала. Как начала бранить ее старуха, а пастух-то спрятан у нее за печкою.

— Смотри, Дуняша, будешь каяться, да не воротишь.

Дуня испугалась и не знает, какая-такая вина за нею.

— Экие вы дуры безопасные! — сказала старуха. — Бегаете неосторожно и прыгаете через канаву как попало! Годится ли так делать? Посмотри-кась, что ты теперь наделала: ведь ты, дура, честь свою испортила! Кто тебя замуж возьмет?

— Ах, бабушка! Нельзя ли похлопотать да поправить как-нибудь?

— То-то поправить! За все про все отвечай бабушка! Поди-ка сюда, делай, что скажу, да терпи, хоть и больно будет.

— Хорошо, бабушка.

— Смотри в окно да раскорячься пошире, а сама чур не оглядывайся; а то все дело пропадет, в то время и поправить нельзя будет!

Заворотила ей сарафан и махнула пастуху. Иван подкрался тихонько, скинул портки и начал поправлять Дунькину честь.

— Ну что, хорошо? — спрашивает старуха.

— Хорошо, бабушка! Ух, как хорошо! Еще поправь, бабушка! Я тебя никогда не забуду.

Покончил свое дело пастух и спрятался за печку.

— Теперь, — сказала старуха, — ступай, глупенькая, домой! Да моли за Бабушку Бога.

На другой день погнала Дуня скотину и опять стала дразнить пастуха кобылою; а он ей в ответ:

— А не хочешь ли, честь тебе поправлю!

— Ну хорошо, Иван, — сказала с укором девка.

— Не знаю, как тебе, а мне хорошо было, — отвечал пастух.

СОЛДАТ, МУЖИК И БАБА

Стояли в деревне солдаты, и бабам это очень очень нравилось, дело-то, сами понимаете, житейское: хозяин на заработке, а хозяйка и пьет, и ест, и спит с солдатом! Вот у одного мужика была жена сильно гулящая. Много раз заставал он ее и с мужиками-то и с солдатами, а все она права оставалась. Один раз застал ее мужик с ёбарем в сарае:

— Ну, блядь, что теперь станешь говорить?

А она пока под парнем лежала — говорила:

— Виновата, мой милой друг!

А как встала да прибежала в избу, сейчас бросилась к свекрови и давай плакать.

Пришел муж и говорит:

— Ну, матушка, я людям не верил, а теперь я сам застал жену с ёбарем в сарае.

А баба со слезами:

— Видишь, матушка, какую терплю я напраслину!

— Ах ты, блядь проклятая, ведь я сейчас поднял тебя из-под Андрюшки!

— Врешь, подлец! Ну-ка скажи, куда я головою лежала?

Мужик задумался и сказал:

— А черт тебя знает, куда ты головой лежала!

— Вот вишь, матушка, как он врет-то!

Мать накинулась на сына и давай его ругать.

— Хорошо, — говорит мужик, — я тебя, голубушку, опять скоро поймаю!

Прошло некоторое время, связалась та баба с солдатом, и пошли они вместе в сарай. Положил ее солдат на вязанку соломы и давай еть. Хозяин-то и подметь, пришел в сарай и захватил солдата на своей жене.

— Ах, брат служивый! Это не хорошо.

— Черт вас разберет, — отвечает солдат, — она говорит хорошо, а ты — нехорошо, на вас не угодишь!

— Я, брат служивый, пойду на тебя просить!

— Ну ты ступай, еще проси, а я уж выпросил.

СОЛДАТ САМ СПИТ, А ХУЙ РАБОТАЕТ

Жил-был мужик, у него была молодая хозяйка. Вот пришли в деревню солдаты и поставили к этому мужику в постояльцы одного служивого. Как легли они вечером спать все вместе: хозяйка в средине, а мужик с солдатом по краям. Мужик лежит да разговаривает с женою, а солдат улучил-то времечко и стал хозяйку через жопу валять. Мужик разохотился было и сам на бабу слазить и хотел ее пощупать — хвать за пизду рукою и поймал солдатский хуй.

— Что ты делаешь, служивый?

А солдат храпит себе, будто спит крепким сном.

— Ишь какой служивый! — сказал мужик, — сам спит, а хуй в пизду направил.

— Извини, хозяин, и сам не знаю, как он туда попал!

СОЛДАТ

Долго подбирался солдат, как бы выебать хохлушку; вот и надумал и говорит хохлу:

— Хозяин! У тебя в доме много чертей, спать не дают! А ты как спал?

— Я, слава Богу, хорошо!

— Ну, я нынче с тобой лягу!

Хохлушка и говорит:

— Пусть с нами ляжет!

Хохол согласился. Вот сам хозяин лег с краю, хозяйку положил в середку к себе передком, а солдат улегся к стене и начал подталкивать хозяйку через жопу. Хохол протянул тихонько руку и ухватил солдата за хуй.

— А, сам спит, а хуяку пустил в чужую пиздяку!

— Что ты, чертов сын, ухватил меня за хуй? — закричал солдат, — я и жене твоей не позволю — не только тебе!

— А такая у тебя, господин, служба, пускаешь хуяку в чужую пиздяку?

— Да разве он лазил туда?

— Ишь какой! Да я его оттуда насилу вытащил!

— Экий блудливой шельма! Ну, намну ж я ему бока, не станет он у меня шляться по чужим дырам.

СОЛДАТ И ХОХЛУШКА

Ехал хохол с жинкою и сыном в город на волах, а солдат привязал на дороге кобылу к дереву и ебет ее.

— Что ты, москаль, делаешь?

— Да вот казенная лошадь заболела, так лечу!

А хохлушка думает:

— Верно, у него хуй большой! Ишь кобылу ебет! Взяла и села в телеге на край, колесо ударилось и в канаву. Хохлушка упала с телеги и кричит:

— Беги скорей за солдатом, я ушиблась!

Хохол побежал, догнал солдата:

— Москаль. Будь родной отец, помоги, пожалуйста, у моей хозяйки ушиб.

— Что делать, надо помочь твоему горю! Воротился солдат, хохлушка лежит на земле да стонет:

— Ай, батеньки, заболела.

— Есть ли у тебя, — спрашивает солдат хохла, — рядом чем телегу накрыть?

— Есть!

— Хорошо, давай сюда! Накрыл телегу и положил туда хохлушку.

— А есть ли у тебя хлеб-соль?

— Есть. Солдат взял кусочек хлеба и посолил.

— Ну, хохол, держи волов, чтобы с места не трогались.

Хохол ухватил их за рога и держит, а солдат влез на телегу и давай еть хохлушку. Сын увидал, что солдат на матери лежит, сказал:

— Тятько, а тятько! Москаль мамку ебет.

— И то, сынок, кажись, ебет! Да нет, хлеб-соль его не допустит!

Солдат отработал и вылез из телеги.

Хохлушка говорит:

— Ну, спасибо, москаль! Вот тебе карбованец.

Хохол достал кошелек, дает ему два карбованца:

— Спасибо, москаль, что жинку вылечил!

СОЛДАТ И ХОХОЛ

Стоял солдат у хохла на квартире и завязал отношения с его хозяйкою. Хохол заметил перестал ходить на работу; все сидит дома. Солдат пошёл на выдумку, переоделся в другую одежду, приходит вечером к хате и стучится в окно. Хохлушка спрашивает:

— Кто там?

А солдат отвечает:

— Бабу.

— Какую бабу?

— Какую хохол ебет! Что, хозяин дома?

— Зачем он тебе?

— Да вот появился указ всех хохлов перееть! Отпирай-ка скорее двери!

Хохол испугался, не знает, куда деваться, схватил кожух, залез под лавку и укрылся тем кожухом. Хохлушка отперла двери и впустила солдата; вошел он в хату и кричит:

— Где же хозяин?

— Его нема дома!

Солдат начал искать его на печи, на полатях и по всем углам и наконец напал на хохла под лавкою.

— А это кто?

— Это теля.

А хохол услыхал и замычал по-телячьи.

— Ну, коли нет хозяина, так сама ложись!

— Ах, Боже мой, нельзя ли обождать до другого раза, пока хозяин придет?

— Тебе хорошо — до другого раза, а мне надо обойти все избы, а не обойду — так триста палок в спину. Ложись-ка скорее, мне с тобой некогда разговаривать.

Хохлушка легла, а солдат начал ее осаживать по-свойски, до того припер ей, что аж запердела с натуги. Отвалял солдат и ушел из хаты. Хохол вылез из-под лавки и говорит:

— Ну, спасибо тебе, жинка! Что за меня потрудилась! У тебя две дыры: в одну прет, в другую дух идет — и то ты не утерпела да запердела, а я, кажись, совсем усрался бы! Ох, жинка! Ты умна, а я еще умней; ты сказала теля, а я и замычал по-телячьи!

БЕГЛЫЙ СОЛДАТ

Беглый солдат залез ночью к одному мужику в ригу и залег на сене спать. Только стал засыпать, слышит: кто-то идет. Солдат испугался и залез под самую крышу. Вот пришла туда девка, а за нею парень; принесли с собою вина и разных закусок; поставили в угол, разделись и давай целоваться да любоваться. Парень повалил девку на сено и начал ее еть; девка подмахивает, а сама говорит:

— Ах, милый друг! Коли Бог даст, да рожу я ребенка — кто за ним присмотрит, кто его выходит?

А парень отвечает:

— Тот, кто над нами!

Как услыхал эти речи солдат, не вытерпел и закричал:

— Ах вы подлые! Вы ебетесь, а я за вас отвечать буду!

Парень тотчас вскочил с девки да бежать; девка тоже — давай Бог ноги!

А солдат слез наземь, забрал их одежду, вино и закуски и пошел своею дорогою.

СОЛДАТ И ПОП

Захотелось солдату попадью уеть; как быть? Нарядился во всю амуницию, взял ружье и пришел к попу на двор.

— Ну, батька! Вышел такой указ, велено всех попов перееть, подставляй свою сраку!

— Ах, служивый! Нельзя ли меня освободить?

— Вот еще выдумал! Чтоб мне за тебя досталось? Скидай-ка портки поскорей да становись раком.

— Смилуйся, служивый! Нельзя ли вместо меня попадью уеть?

— Оно, пожалуй, можно-то можно! Да чтоб не узнали, а то беда будет! А ты, батька, что дашь? Я меньше сотни не возьму.

— Возьми, служивый, только помоги горю!

— Ну, поди, ложись в телегу, а поверх себя положи попадью, я залезу и будто тебя отъебу!

Поп лег в телегу, попадья на него, а солдат задрал ей подол и ну валять на все корки.

Поп лежал-лежал, и разобрало его; хуй у попа понатужился, просунулся в дыру сквозь телегу и торчит, да такой красный! А попова дочь смотрела, смотрела и говорит:

— Ай да служивый, какой у него хуй-то здоровенный: матку и батьку насквозь пронизал, да еще конец мотается!

СОЛДАТ РЕШЕТИТ

Была свадьба у богатого мужика: женил он сына. И было у него пирование великое. Обвенчали жениха с невестой и спать уложили, а наутро подняли, поздравили с законным браком, потом накрыли молодых белою простынею и стали решетить (то есть дарить молодых дарами), всякий кладет денег сколько может! Вот все отрешетили, остался один солдат. Старик видит, что он лежит с похмелья и говорит:

— Что ж, служивый, встань да порешети молодых-то!

Солдат встал.

— Решетить так решетить, — говорит, и идет без портков как спал, берется за решето, и прямо поднял простыню и давай решетить молодую через жопу.

— Служивый, — кричит свекор, — ты не так решетишь?

А молодая:

— Ничего, батюшка, пускай хоть так порешетит!

Отвалял ее солдат и полез на лавку. Вот свекру досадно стало, и говорит он девкам:

— Спойте-ка солдату страшную песню!

Девки запели:

— Ах ты, солдат! По белу свету волочился, а решетить не научился!

— Ах вы, курвы, как умел, так и решетил.

ТЕЩА И ЗЯТЬ ДУРЕНЬ

Жил-был мужик с бабой, у них была дочь. Нашелся жених, засватал девку и женился на ней. Случилось зятю быть у тещи в гостях на святках. Теща посадила его за стол и начала угощать. Поставила перед ним разных закусок, а сама зятя спрашивает:

— Послушай, сынок! У вас нынче какую животину к празднику забили?

— Да мой батюшка перед самым праздником поймал суку в амбаре и так ее прибил, что она уссалась и усралась. Насилу сука-то вырвалась да бежать, а батька за нею вдогонку, нагнал ее у забора, когда она лезла в дыру, да и по пизде еще раз ударил!

— Ну, нажила себе умного зятя! — думает теща, — экое словечко сбухал. Больше ничего не спрошу у него.

БОЛТЛИВАЯ ЖЕНА

Жил-был мужик, и захотелось ему испытать: можно ли, когда случится, сказать жене тайну или нет?

Захотелось ему раз до ветру, он пошел на двор и высрался. Воротился в избу, повесил голову и так тяжело вздыхает, будто что худое сделал! Стала баба его спрашивать:

— Что ты, или захворал? Какой только веселый был, а теперь ишь насупился!

— Эх, жена, молчи! — говорит мужик, — сам не знаю, перед добром или худом это со мною случилось!

Баба пристала:

— Скажи да скажи мне, что такое случилось?

— Сейчас ходил я, жена, до ветру. Только сел да перднул, как у меня из жопы вылетела одна сорока, вот я и думаю: к чему бы это такое было?

Как услыхала баба про сороку, тут же побежала к куме за каким-то делом и давай ей рассказывать:

— Послушай, кума, что с моим мужем-то вчера случилось: пошел он до ветру, только перднул, как у него из жопы вылетело две сороки, к чему бы это такое?

— Не знаю, кумушка!

Потолковали они, потолковали и разошлись. Кума побежала сейчас к своей куме, и говорит ей:

— Не слышала ты, кумушка Арина, что с Иваном-то случилось? Ко мне жена его приходила и сказывала, что пошел он до ветру и только перднул один раз, как у него из жопы вылетело три сороки!

Кума Арина побежала к соседям и нахвастала, что пошел Иван до ветру, а у него из жопы вылетело четыре сороки. Чем дальше шло, тем больше сорок прибывало; как обошла весть всех деревенских баб, оказалось, что у мужика из жопы вылетело двенадцать сорок, и так пошла на него слава, что и показаться никуда нельзя! Кто ни попадется на глаза, каждый его спрашивает:

— Как это, брат, у тебя из жопы двенадцать сорок вылетело? Расскажи, пожалуйста!

ПОП РЖЕТ КАК ЖЕРЕБЕЦ

В некотором селе жил-был поп, великий охотник до молодых баб, как только увидит, бывало, в окно, что мимо двора его идет молодка, сейчас высунет голову и заржет по-жеребячьи. В этом же селе жил один мужик, у которого жена была очень хороша собой. И ходила она каждый день за водою мимо поповского двора; а поп только увидит ее — сейчас высунет в окно голову и заржет. Вот баба пришла домой и спрашивает у мужика:

— Муженек! Скажи, пожалуй, отчего это иду я за водой мимо попова двора, а поп на всю улицу ржет по-жеребячьи!

— Эх дура баба! Это он тебя любить хочет! А ты смотри, как пойдешь за водой и станет поп ржать по-жеребячьи: иго-го, ты ему сама заржи тонким голосом: иги-ги. Он к тебе сейчас выскочит и попросится ночевать с тобой; ты его и замани; вот мы попа-то и обработаем; пусть не ржет по-жеребячьи!

Взяла баба ведра и пошла за водой. Поп увидал ее из окошка и заржал на всю улицу: Иго-го, иго-го, а баба в ответ ему заржала: Иги-ги, иги-ги! Поп вскочил, надел подрясник, выбежал из избы, и к бабе:

— Что? Марьюшка! Нельзя ли того?..

— Можно, батька! Вот муж собирается в город на ярмарку, только лошадей нигде не добудет.

— Ты давно б сказала, присылай его ко мне, я дам свою пару лошадей, и с повозкой. Пусть себе едет!

Воротилась баба домой и говорит мужу:

— Так и так, бери у попа лошадей.

Мужик сейчас собрался — и прямо к попу, а поп давно его ждет.

— Сделайте милость, батюшка, дайте пару лошадок на ярмарку съездить.

— Бери, бери, свет!

Запряг мужик поповых лошадей в повозку, приехал домой и говорит жене:

— Ну, хозяйка! Я выеду за деревню, постою немножко да и назад. Пусть поп приходит к тебе гулять, а как я ворочусь да застучу в ворота — он испугается и станет спрашивать: Где бы спрятаться? Ты и спрячь его в этот сундук, что с голландской сажей стоит, слышь?

— Ладно!

Сел мужик в повозку и поехал за деревню, поп увидал и сейчас бросился к бабе.

— Здравствуй, Марьюшка!

— Здравствуй, батюшка! Теперь мы одни, погуляем! Садись-ка за стол да выпей водочки.

Поп выпил рюмочку, и не терпится ему, поскидал с себя рясу, и сапоги, и портки — забирается на постель ложиться.

Вдруг как застучит у ворот. Поп испугался и спрашивает:

— Кто это, Марьюшка, стучится?

— Ах, батька! Ведь это мой муж домой приехал, кажись что-то позабыл!

— Куда же мне спрятаться?

— А вон пустой сундук стоит в углу, полезай туда!

Поп полез к сундук и прямо попал в сажу; улегся там, еле дышит; баба сейчас закрыла его крышкой и заперла на замок. Вошел мужик в избу. Жена и спрашивает:

— Что воротился?

— Да позабыл захватить сундук с сажею; авось на ярмарке-то купят, пособи-ка на повозку снести.

Подняли они вдвоем сундук с попом и потащили из избы.

— Отчего он такой тяжелый? — говорит хозяин, — кажись, совсем порожний, а тяжел!

А сам тащит-тащит да нарочно об стену или об дверь и стукнет: поп катается в сундуке и думает: Ну, попал в добрый капкан!

Втащили на повозку; мужик сел на сундук и поехал на поповых лошадях в город; выехал на дорогу, как стал кнутом помахивать да коней постегивать — помчались они во весь дух! Вот едет ему навстречу барин и говорит лакею:

— Поди, останови этого мужика да спроси — куда так шибко гонит?

Лакей подбежал и кричит:

— Эй, мужичок! Постой, постой!

Мужик остановился.

— Барин велел спросить, что так шибко гонишь?

— Да чертей ловлю, оттого шибко и гоню.

— Что же, мужичок, поймал хоть одного?

— Одного-то поймал, а за другим гнался, да вот ты помешал! Теперь за ним не угонишься.

Лакей рассказал про то барину: так и так, одного черта мужик поймал!

Барин сейчас к мужику:

— Покажи, братец, мне черта; я сроду их не видывал!

— Дашь, барин, сто рублей, покажу.

— Хорошо, — сказал барин.

Взял мужик с барина сто рублей, открыл сундук и показывает, а в сундуке сидит поп — весь избитый да вымазанный в саже, с растрепанными патлами.

— Ах какой страшный! — сказал барин, — как есть черт! Волосы длинные, рожа черная глаза так и выпучил!

Потом мужик запер своего черта и опять поскакал в город, приехал на площадь, где была ярмарка, и остановился.

— Что, мужик, продаешь? — спрашивают его.

— Черта! — отвечает он.

— А сколько просишь?

— Тысячу рублей.

— А меньше как?

— Нет! Одно слово — тысячу рублей.

Тут собралось около мужика столько народу, что яблоку упасть негде. Пришли двое богатых купцов, протолкались кое-как к повозке.

— Мужик, продай черта.

— Покупайте.

— Какая цена будет?

— Тысяча рублей, да и то за одного черта, без сундука. Сундук-то мне нужен, если еще поймаю черта, чтобы было куда посадить.

Купцы сложились и дали ему тысячу.

— Извольте получать! — говорит мужик и открыл сундук.

Поп как выскочит да бежать! Прямо в толпу бросился, а народ как шарахнет от него в разные стороны, так поп и убежал!

— Экий черт! К такому если попадешься, совсем пропадешь, — говорят купцы между собой. А мужик воротился домой и отвел к попу лошадей.

— Спасибо, — говорит, — батюшка, за повозку — славно торговал; тысячу рубликов зашиб.

После того баба его пошла за водой мимо попова двора, увидала попа и ну ржать: Иги-ги-ги.

— Ну, мать твою так! — сказал поп, — муж твой славно меня угигикал. С тех пор перестал поп ржать по-жеребячьи.

ПОП

В некотором царстве, в некотором государстве жил поп, понравилась ему мужикова жена: как только пойдет она за водой с ведрами — он и начнет ржать, как жеребец. Вот раз идет она за водой, поп увидел и заржал; она себе тоже взяла да и заржала. Поп выбежал:

— Что, умница, нельзя ли нам с тобой познакомиться?

— Можно, батька, только надо уладить это дело!

Пришла домой и говорит мужу:

— Поп хочет со мной познакомиться, просится ко мне ночевать.

— Ну что ж? Пускай приходит, а я поеду пахать в поле, да вернусь и накрою его; небось что-нибудь и слупим с него!

Поехал мужик в поле нарочно мимо попова двора.

— Куда, свет, едешь?

— Пахать, батюшка! Благословите на путь, на дорогу!

— Хорошее дело, — говорит поп. — Бог тебя Благословит!

А баба пошла сейчас за водой, повстречалась с попом и говорит:

— Ну, муж уехал пахать! Приходи батька, сегодня вечером; я тебе закуску приготовлю, а ты вина принеси…

Поп насилу вечера дождался; поскорее оделся, захватил в карман денег и бутылку вина и побежал к бабе.

Пришел.

— Здравствуй, умница!

— Здравствуй, батька!

Вынул поп бутылку, поставил на стол; закусили они и выпили как следует. Тут поп начал с бабой заигрывать, за титьки ее щупать, уж совсем на кровать тащит!

Да тут вдруг муж как застучит в окно:

— Открывай, жена! Что заперлась? Или женихов прячешь?

— Погоди, муженек, сейчас отопру.

Поп испугался.

— Куда же мне? Куда деваться-то?

А баба ему говорит:

— Ты, батюшка, поскорей разденься да напяль на себя вот эту худенькую одежду и садись здесь у печки. Если муж про тебя спросит, я скажу: нищий ночевать попросился, я и пустила.

Поп сейчас стащил с себя рясу, оделся в изорванную одежду и сел у печки. Мужик вошел в избу.

— Что, муженек, рано воротился? Сказал: на три дня едешь.

— Да забыл бочонок с водою. А это что у тебя за человек?

— Это странник, попросился ночевать — я и пустила!

— Ну, хозяйка! Дай-ка поужинать, а там и спать ляжем, завтра рано надо на пашню ехать.

Сел за стол и начал уписывать.

— Ты, может, винца выпьешь? — говорит жена.

— А разве есть?

— Есть, нынче ходила я к матушке, она дала мне целую бутылку.

Мужик подвыпил порядком и говорит попу:

— Садись, земляк, с нами ужинать!

Поп уставился и молчит.

— Эх, жена! Ходил он по белому свету, оброс весь бородою и перед людьми стыдно теперь показаться, видишь как боится!

Подай-ка сюда ножницы, я ему бороду-то обстригу!

Баба подала ножницы, мужик и остриг попу бороду догола. Потом сидел-сидел да и выдумал:

— Эй, хозяйка! — говорит. — Ступай к попадье да попроси, чтоб пришла к нам закусить и выпить; она женщина хорошая! Ее можно угостить.

Побежала баба попадью звать, а та тому и рада; вскочила, оделась и пошла в гости.

— Что так долго, матушка? — спросил мужик.

— Какой ты быстрый! Чай сам не знаешь, какое собирание у поповой жены: пока умоется да оденется — хороший мужик десять верст уйдет!

— Ну, садись, матушка, закуси с нами и выпей с чем Бог послал: у меня сегодня праздник: корова бычка отелила!

И стал спаивать ее водкой; один стакан поднес, и другой, и третий.

— Пей матушка, за здоровье нашего бычка!

Так все вино и выпили.

— Жена! — говорит мужик своей хозяйке, — сходи-ка в кабак да возьми-ка еще полбутылки: я загулял сегодня!

Жена побежала в кабак, а мужик видит, что попадья захмелела, и стал у нее просить, чтоб дала ему поеть. Попадья отговаривалась, отговаривалась, никак не могла отговориться. Все мужик пристает:

— Дай, матушка! Я отродясь не пробовал попадьи.

— Где же мы ляжем? — спрашивает попадья, — ведь здесь нищий сидит!

— Ничего, пусть себе посмотрит! — сказал мужик, положил попадью на кровать и давай ее зудить.

Поп сидит, поглядывает да тяжело вздыхает. Только мужик окончил с попадьей дело, пришла жена его с водкой. Ну, тут опять выпили. Попадья распрощалась и ушла домой, а мужик лег с женою спать. И поп прилег на лавке будто спать, а сам выжидает время — как бы удрать, мужик нарочно и захрапел. Поп потихоньку вскочил да давай Бог ноги. Прибежал домой, насилу достучался, сбросил с себя тряпье и ложится к попадье. Вот попадья хвать его за бороду — а бороды-то нет.

— Кто это, батюшка, тебя облупил?

— Да тот черт, что и тебя лупил! Тут попадья и язык прикусила.

ХИТРАЯ БАБА

Жил-был мещанин, у него была хорошая жена. Жили они и прожил лея. И говорит жена мужу:

— Надо нам с тобой поправить положение, чтоб было чем свои головы прокормить.

— А как поправить?

— Уж я придумала, только не ругай меня.

— Ну делай, если придумала.

— Спрячься-ка, — говорит жена, — да выжидай. Я найду и приведу к себе гостя, ты и застукаешь нас. С этого дела мы и поимеем хоть что-то.

— Ну, хорошо.

Вот взяла она короб, насыпала сажею и поставила на полатях, муж спрятался, а жена напудрилась, нарумянилась, убралась и вышла на улицу, да и села возле окошечка такая наряженная! Немного погодя едет мимо верхом на лошади поп. Подъехал близко и говорит:

— Что, молодушка, нарядилась, или у тебя праздник какой?

— Какой праздник! С горя нарядилась! Теперь я одна дома.

— А муж где?

— На работу уехал.

— Что ж, голубушка, твоему горю помочь можно; пусти-ка меня к себе в гости, так и не будешь одна ночь коротать!

— Милости просим, батюшка!

— Куда же лошадь девать-то?

— Веди на двор, я велю батраку убрать ее.

Вот вошли они вдвоем в избу.

— Как же, голубушка, надо вперед выпить; вот деньги, посылай за вином.

Принес батрак им целую бутылку водки, они выпили и закусили.

— Ну, теперь пора и спать ложиться, — говорит поп, — поваляемся да и поебемся немножко!

— Послушай, батюшка! Если грешить так грешить: раздевайся догола; так веселее!

Поп разделся донага и только улегся на кровать, как муж застучит громко-громко.

— Ох, беда моя! Муж воротился! Полезай, батюшка, на полати и спрячься в короб.

Поп как был голый, так и вскочил в короб и улегся в саже.

А муж идет в избу да ругается.

— Что ты, мать твою разэдак! Дверь долго не отворяешь?

Подошел к столу, выпил водки стакан и закусил; вышел потом из избы и опять спрятался, а жена поскорей на улицу и села под окошечком.

Едет мимо дьякон. С ним то же случилось. Как застучал муж, дьякон, раздетый догола, чебурах в короб с сажею и прямо попал на попа.

— Кто тут?

— Это я, — говорит поп шепотом.

— А ты, кто?

— Я, батюшка, дьякон.

— Да как ты сюда попал?

— А ты, батюшка, как?

— Уж молчи, чтоб хозяин не услыхал, а то беда будет!

Потом таким же образом заманила к себе хозяйка и дьячка. Очутился и он в коробе с сажей, ощупал руками попа и дьякона:

— Кто здесь?

— Это мы, я и отец дьякон, — говорит поп, — а ты, кажись, дьячок?

— Точно, батюшка!

Наконец пошла хозяйка на улицу и звонаря заманила. Звонарь только разделся, как раздался шум и стук; он бултых в короб:

— Кто тут?

— Это я, мы с отцом дьяконом и дьячком. А ты, кажись, звонарь?

— Так точно, батюшка!

— Ну, теперь весь причт церковный собрался!

Муж вошел и говорит жене:

— Нет ли у нас сажи продажной? Спрашивают, бывает купить хотят.

— Пожалуй, продавай, — говорит жена, — на полатях целый короб стоит.

Взял он с батраком, взвалили этот короб на телегу и повезли по большой дороге.

Едет барин:

— Сворачивай! — кричит во всю глотку.

— Нельзя, у меня черти на возу!

— А покажи, — говорит барин.

— Дай пятьсот рублей.

— Что так дорого?

— Да если открою короб, только и видел их: сейчас уйдут!

Дал ему барин пятьсот рублей. Как открыл он короб — как повыскочил оттуда весь причт церковный. Да во всю прыть бежать — настоящие черти, измазанные да черные!

КАК ЖЕНА С МУЖЕМ ПРОВЕЛИ ПОПА, ДЬЯКОНА И ДЬЯЧКА

Жил-был мужик, была у него молодая да раскрасавица жена. Понравилась она попу и дьякону, и дьячку.

— Что, Марьюшка, — спрашивает поп, — нельзя ли энтого?

— Приходите, батюшка, вечером, как только стемнеет.

Стал просить дьякон, она сказала ему:

— Приходите, отец дьякон, как совсем ночь наступит.

А дьячку велела приходить около полуночи. Муж договорился с женой, ушел из дому, набрал мешков, будто хочет в город идти на базар. Решили проучить попа, дьякона и дьячка.

Пришел к бабе поп, и только разделся, раздался стук — мужик вернулся. Поп спрятался в короб на самый низ. Потом пришел дьякон, туда же попал и лег на попа; а за ним дьячок, поверх всех улегся. Мужик кричит:

— Подай, жена, ружье! Хочу стрелять, да напиши мелом цель вот на этом коробе.

Пишет баба цель; поп шепчет ей:

— Пиши повыше!

А дьячок:

— Пиши пониже.

Попугал их попугал мужик и велел жене выпускать на волю, а сам стал с дубинкою у порога и давай потчевать. Дьячок и дьякон ушли, а поп спрягался в сенях под корову. Мужик заприметил его и говорит жене:

— Жена! Ступай к попадье, пусть придет да корову купит: она давно хотела; я теперь дешево отдам.

Как услыхала попадья о корове, сейчас соскочила с кровати, оделась и прибежала.

— Что, Иван, коровку-то продаешь?

— Продаю, матушка!

— Сколько просишь?

— Давай сорок рублей; а если попилить дашь — ничего не возьму.

— Ну, пили, свет!

Мужик разложил попадью в сенях отработал ее и говорит:

— А корову, матушка, я завтра приведу вместе с теленком.

Попадья ушла, а мужик кричит на жену:

— Давай ужинать!

— Чего тебе?

— Давай молока!

— Молока нет, теленок всю корову высосал!

Мужик взял дубинку и давай лупить попа, а поп, как теленок, мычит; мычал, мычал, да видит: дело-то невмоготу, выскочил и драла домой.

— Где ты был? — спрашивает попадья, — ишь полуношник, все по блядям шляешься!

А поп говорит ей:

— Молчи, мать твою так, а где корова, что ты купила?

СГОВОР

Жил-был кузнец, у него хозяйка была чудная красавица. Жили они бедно. Раз кузнец говорит своей жене:

— Послушай, хозяйка! Что нам делать? Откуда денег взять? Ты хоть бы женихов к себе приманила! На тебя и богатые станут завидовать. Ступай-ка по городу, не попадется ли какой дурак! А ты смотри не плошай: если кто у тебя попросит, ты бери с него деньги и вели приходить на ночь в кузницу, через трубу. Я сам там буду и разделаюсь как надо!

Кузнечиха нарядилась, накрасилась, причесалась и пошла по городу. Попадается ей знакомый поп.

— Здравствуй, лапушка! Что, муж твой дома?

— Нет, батюшка! Барин потребовал его к себе на целый месяц на работу, я теперь живу одна.

— Ну, тем лучше, что одна. Нельзя ли мне к тебе ночевать прийти?

— Отчего же, батюшка, можно, только дай двадцать рублей.

— Ради Бога! На сейчас деньги. Я вечером, после всенощной, прямо к тебе приду. Жди обязательно.

— Приходи, батюшка, только не в избу, я буду ночевать в кузнице — караулить мужнины инструменты; так ты и спустись туда потихоньку через трубу.

— Хорошо!

Получила она с попа двадцать рублей и пошла дальше. Встречает ее староста церковный.

— А, здравствуй, кузнечиха!

— Здравствуй, добрый человек!

— Что, муж твой дома?

— Нет, ушел к барину работать на целый месяц, теперь одна дома живу.

— Нельзя ли с тобой, милая, хоть одну ночку переночевать?

— Отчего же! Теперь я свободна. Давай двадцать рублей и приходи вечером попозже. Я буду ночевать в кузнице; а как придешь, не стучись в дверь, чтоб шуму не было, а спущайся потихоньку в трубу.

— Ладно! Взяла она со старосты двадцать рублей и пошла дальше. Повстречался с нею цыган.

— Гэ, здорова, пани матка!

— Здравствуй, цыган!

— А что, моя кохана, твой старик дома?

— Нет уехал на целый месяц к барину работать. Я теперь — одна живу.

— Гэ, моя коханочко! Дак я с тобой могу ночку переночевать!

— Отчего же! Приходи, цыган! Только давай двадцать рублей.

Цыган вынул деньги:

— На-на, моя коханочко! Я вечером к тебе прибегу.

— Приходи, цыган, прямо в кузницу и спустись в трубу: я там стану тебя дожидаться.

— Хорошо, моя голубка!

Вернулась домой кузнечиха и говорит:

— Ну, муженек, придут к ночи три жениха в гости; со всех взяла по двадцати рублей.

— Ну, хозяйка, слава Богу! Я с ними разберусь, пусть приходят.

Дождались вечера. Кузнец собрался и пошел в кузницу, развел огонь в горне, положил туда клещи и стал женихов поджидать. Вот поп отправил всенощную, схватил рясу и бегом из церкви в кузницу. Нагоняет его староста.

— Куда вы, батюшка?

— А помалкивай, свет! Согрешил перед Богом, иду к кузнечихе на ночь, и деньги вперед отдал.

— Ах, батюшка! Ведь и я туда же иду!

— Ничего, свет! Пойдем вдвоем, еще веселее будет.

Стали подходить к кузнице, нагнал их цыган.

— Гэ, куда вы, отцы духовные?

— Помалкивай, цыган, мы идем к одной бабе на ночь — вот в эту кузницу. Нас ждет такое удовольствие!

— Ага, батеньки, я и сам к ней бегу!

— Ну, пойдем с нами.

Пришли все трое.

— Ну, кому теперь вперед в трубу лезть?

Поп говорит:

— Мне, свет! Я ведь постарше вас.

— Ну, полезай, батюшка.

Поп снял с себя рясу и скинул долой сапоги и брюки. Староста с цыганом взяли зацепили его веревками под руки и хотят спускать в трубу. Поп говорит им:

— Как только, братцы, я сделаю свое дело, так и закричу: фык! а вы меня шмыг! И тащите назад.

Только стали опускать попа в трубу, кузнец накалил клещи посильнее и схватил батьку клещами-то за муде, закричал поп благим матом:

— Фык!

Они его шмыг и вытащили назад.

— Что, батенька, так скоро отработал? — спрашивает цыган.

— Ах, свет! Какая у нее пизда-то горячая, только дотронулся, так словно порохом обожгло. Я еще никогда такой не пробовал!

— Ну, теперь я полезу! — сказал староста.

— Полезай!

Староста разделся. Поп с цыганом подвязали его под руки и давай в трубу опускать. Кузнец взял клещи, схватил и этого жениха за муде.

Староста заорал:

— Фык!

Они его шмыг и вытащили назад.

— Ну, цыган, — говорит староста, — не жалко двадцати рублей, было за что заплатить, полезай теперь ты.

— Я, батюшки, не по-вашему стану работать: пока три-раза не отваляю — не отстану от нее. Смотрите же, батеньки, не тащите меня, пока три раза не скажу:

— Фык!

— Хорошо.

Стали опускать цыгана, кузнец услыхал, что третий жених лезет в трубу, взял с горна горячие клещи, схватил цыгана прямо за муде. Цыган во все горло орет:

— Фык!

Не тащут. Цыган в другой раз:

— Фык!

Не тащут. Цыган в третий раз:

— Фык! Еб вашу мать! Тут не ебут, а живого пекут!

Поп и староста шмыг — и вытащили цыгана. Муде все у него облезли! Напустился цыган на батьку:

— Ты, пес, козлячая борода! Почему не сказал, как там потчуют? Черт тебя бери, пусть бы у тебя одного яйца были поджарены. Ох, батеньки, мне-то больше всех досталось!

— Ну, ничего, подлая баба нас обманула, так пойдем же теперь к ней в избу, а с нею, шкурою, по-своему разделаемся.

Оделись они кое-как и потащились к кузнечихе, пришли в избу и застали ее одну.

— Что ты, шельма, с нами сделала?

— Ах, миленькие! — отвечает кузнечиха, — я ведь и сама не рада, что моего мужа домой черти принесли: воротился ни с того ни с сего, да с вечера и пошел в кузницу работать. Садитесь-ка, голубчики, я маленько приготовлюсь; ночь длинная, вся наша будет; а муж теперь в кузнице до белого дня пробудет.

Уселись гости. Вдруг идет домой кузнец, притворился пьяным, стучится в дверь и ругается на жену:

— Отворяй, блядища!

Как услыхали шум да крик — гости повскакивали:

— Куда же нам теперь деваться?

Кузнечиха говорит:

— Не бойтесь, голубчики, я вас спрячу, ведь он пьяный, скоро уснет. Ты, батюшка, скидывай поскорей с себя всю одежду и становись голый в переднем углу: я скажу мужу, что икону купила!

Поп сейчас скинул с себя долой рясу, брюки, сапоги и сорочку, стал в переднем углу, словно святой, и косу и бороду распустил.

— А я куда денусь? — спрашивает староста.

— А я куда? — кричит цыган.

— А вы, голубчики, скидывайте с себя одежду догола. Тебя — говорит старосте, — я привяжу веревкою к жерди и скажу мужу, что большой кувшин купила; а ты, цыган, полезай вот в эту кадушку с гущею; там просидишь — он тебя и не увидит!

Разделись они догола; кузнечиха прицепила старосту веревкою к жерди, а цыган полез прямо в гущу. Отворила кузнечиха дверь мужу, он входит, ругается и кричит:

— Жена, давай ужинать!

Посмотрел, в углу стоит поп.

— А что это за черт у тебя стоит?

— Господь с тобой! Какой черт? Это икона.

— А сколько за такую заплатила?

— Завтра узнаешь, ложись-ка спать.

Кузнец зажег свечу, подошел к попу, взял его за кляп и спрашивает у хозяйки:

— А это что за штука?

— Эта штука, чтоб свечку ставить.

— Ну, дай-ко сейчас поставлю!

Взял свечку и ну лепить к хую. Свечка не пристает — все отваливается.

— Надо этот подсвечник накалить: тоща лучше пристанет!

И стал свечкою конец поповского кляпа прижигать. Поп как перднет, прыгнул через стол и вон из избы, так голый и удрал!

— Ах ты, блядища, — закричал муж, — ты ведь купила не икону, а черта, смотри, ведь он ушел — и деньги пропали!

Потом подошел к жерди:

— А это что висит?

— Кувшин большой для воды купила.

— Какой, черт, кувшин — это настоящая бочка! Да крепок ли он?

— Я стучала в него кулаком — хорошо звенит!

— Дай-ка я поленом попробую: не разобьется ли?

Взял полено и со всего маху как начал дуть старосту по ребрам. Староста только на веревке качается. Вдруг веревка оборвалася; староста головою об пол, вскочил и убежал вон.

— Ишь, накупила! — говорит кузнец. — Дай-ка квасу напьюсь.

Подошел к кадушке и видит: цыган в гуще по горло сидит, одно рыло выставил наружу. Кузнец крестится:

— Вот до чего с тобой дожил; верно, ты эту гущу держишь в кадушке с тех пор, как замуж за меня вышла: видишь, в ней уже черти завелись!

Взял — накрыл кадушку с цыганом кружком и заколотил накрепко гвоздями. Сидит цыган голодный день и другой; а на третий день запряг кузнец телегу, встащил на нее кадушку и поехал к озеру. Приехал и остановился здесь. Скинул свои сапоги, засучил штаны, влез в воду и ходит с кнутом около берега, будто что ловит. Немного погодя едет мимо барин.

— Здорово, мужичок!

— Эка, барин, зачем здоровался; только охоте моей помешал.

— Какой охоте?

— Да вот сейчас было взялся черт за крючок, да как услыхал твой голос и клевать не стал, назад воротился.

— Что ты врешь?

— Чего врать-то! Я уж одного поймал и в кадушку посадил; а другого ты испугал.

— А покажи мне того, что поймал!

— Не покажу, барин.

— Вот тебе пятьдесят рублей.

— Мне дома и свои господа дадут сотню.

— Ну, бери сто рублей!

Кузнец взял сто рублей с барина, открыл кадушку: как выскочит оттуда цыган весь в гуще, да тягу и дал.

— В самом деле черт! — сказал барин и плюнул, — сколько лет на свете живу, а только в первой раз увидел черта!

Кузнец воротился домой и говорит жене:

— Ну, хозяйка, ведь я продал цыгана за сто рублей; теперь надо еще продать попову рясу, и дело ладно будет.

Надел на себя попову рясу, взял попову палку и рано утром пошел к попову двору. Поп увидал кузнеца и думает:

— Дело-то будет плохо, если прихожане узнают. — И стал просить кузнеца:

— Сделай милость, свет, не смеши людей!

— Что дашь? Хочешь выкупить за сто рублей?

— Ни то за сто, полтораста дам!

Кузнец отдал попу рясу и палку и взял с него полтораста рублей. Пошел к жене и стал с нею жить да поживать.

ЖИДОВКА

Пошел парень на работу; увидел на дороге кабак и заехал ночевать. А тот кабак держал жид; у него была жена. Вот стемнело, и легли они спать на полу. Показалось жидовке жарко, она спросонок раскинулась и посбросила с себя все: лежит с открытой пиздой. Взяла мужика охота; он не думал долго, влез на нее и давай валять. Жидовка думает себе, что это муж ее качает, говорит:

— Волько, волько!

А парень отвечает:

— Какого ты черта волькаешь? Жид проснется! Жидовка схватила его за голову, пощупала — а пейсиков нет!

— Ай вей, волько?

— И так потихонько! — сказал парень, отработал и слез долой.

СОЛДАТ И ЧЕРТ

Вышел солдат в отставку и поехал на родину, а солдат-то был горе мое горе: какие были деньжонки, все спустил в разные стороны. Идет дорогою.

— Дай, — говорит, — я с горя горилки тяпну! Продам последний ранец и развеселю я свою душу.

Ладно, ранец побоку — и урезал полбутылки начисто. Пошел путем-дорогою, брякнулся спьяна наземь и стоит на четвереньках, никак не может подняться! Прибежал черт:

— Что ты делаешь, служивый?

— Сам видишь — ебу!

— А что ж у тебя хуй торчит наружу?

— Не попаду!

— Да ты кого ебешь?

— Да кого скажешь, того и стану.

Черт видит, что солдат — парень ловкий, а им таких и надо, взял его к себе. Солдат теперь живет богато — каждый день пьет горилку, курит махорку, редькой закусывает.

НИКОЛА ДУПЛЯНСКИЙ

Жил-был старик, у него была жена молодая. Повадился к ней в гости ходить парень молодой — Тереха Гладкой. Узнал про то старик и говорит жене:

— Хозяйка! Я был в лесу, Миколу Дуплянского нашел; о чем его ни попросишь — то и даст тебе!

А сам наутро побежал в лес, нашел старую сосну и заполз к ней в дупло. Вот баба его напекла пирогов, яиц да масленых блинов и пошла в лес молиться Миколе Дуплянскому. Пришла к сосне, увидала старика и думает:

— Вот он, батюшка Микола Дуплянский-то! Давай ему молиться:

— Ослепи, батюшка Микола, моего старика!

А старик отвечает:

— Ступай, жинка, домой, будет твой старик слеп, а корзину с пирогами оставь здесь.

Баба поставила корзину с пирогами у сосны и воротилась домой. Старик сейчас вылез из дупла, наелся пирогов, яиц и блинов, высек себе дубинку и пошел домой. Идет ощупью, будто слепой.

— Что ты, старик, — спрашивает его жена, — так тихо ползешь? Разве не видишь?

— Ох, женушка, беда моя пришла, ничего-таки не вижу!

Жена подхватила его под руки, привела в избу и уложила на печку. К вечеру того же дня пришел к ней дружок — Тереха Гладкой.

— Ты теперь ничего не бойся! — говорит ему баба. — Ходи ко мне в гости, когда хочешь. Я нынче ходила в лес, молилась Миколе Дуплянскому, чтобы мой старик ослеп; вот он воротился недавно домой и уж ничего не видит!

Напекла баба блинов, поставила на стол, а Тереха принялся их уписывать за обе щеки.

— Смотри, Тереха! — говорит хозяйка, — не подавись блинами; я схожу масла принесу!

Только вышла она из избы за маслом, старик взял самострел, зарядил и выстрелил в Тереху Гладкого; так и убил его насмерть. Тут соскочил старик с печки, свернул блин комком и пихнул Терехе в рот. Будто он сам подавился; сделал так и влез на печь. Пришла жена с маслом, смотрит: сидит Тереха мертвый.

— Говорила тебе: не ешь без масла, а то подавишься, так не послушал: вот теперь и помер!

Взяла его, отволокла под мост и легла одна спать. Не спится ей одной-то, и ну звать к себе старика; а старик говорит:

— Мне и здесь хорошо!

Полежал-полежал старик и закричал, как будто во сне:

— Жена, вставай, у нас под мостом Тереха лежит мертвый!

— Что ты, старик! Тебе во сне приснилось.

Старик слез печки, вытащил Тереху Гладкого и поволок к богатому мужику; увидал у него бадью с медом, поставил около бадьи Тереху и дал ему в руки лопаточку — будто мед колупает. Смотрит мужик: кто-то мед ворует, подбежал да как ударит Тереху по голове: тот на землю и повалился, как мертвый. А старик выскочил из-за угла, схватил мужика за ворот:

— За что парня убил?

— Возьми сто рублей, только никому не сказывай! — говорит мужик.

— Давай пятьсот, а то в суд поволоку!

Дал мужик пятьсот рублей; старик подхватил мертвеца и поволок на погост; вывел из поповой конюшни жеребца, посадил на него Тереху, привязал вожжи к рукам и пустил по погосту. Поп выбежал, ругает Тереху и хочет его поймать; жеребец от попа, да прямо в конюшню, да как ударит Тереху Гладкого о перекладину — он упал и покатился наземь. А старик выскочил из-за угла и ухватил попа за бороду:

— За что убил парня? Пойдем-ка в суд!

Делать нечего, дал ему поп триста рублей.

— Только отпусти да никому не рассказывай.

А Тереху похоронил.

ХИТРЫЙ БАТРАК

Жил-был поп с попадьей, завела попадья себе любовника. Батрак заметил это и стал ей всячески мешать.

— Как бы избыть его, — думает попадья и пошла за советом к старухе знахарке, а батрак с ней давно сговорился. Приходит и спрашивает:

— Родимая моя! Помоги мне, как бы от работника с попом избавиться!

— Поди, — говорит старуха, — в лес; там явится Никола Дуплянский, его попроси — он тебе поможет.

Побежала попадья в лес искать Николу Дуплянского. А батрак выпачкался сам весь и бороду свою выпачкал мукою, влез на ель и кряхтит. Попадья глядь — и увидала: сидит на ели белый старец. Подошла к ели и давай молить:

— Батюшка, Никола Дуплянский! Как бы мне избавиться от батрака с попом?

— О жена, жена! — отвечает Никола Дуплянский. — Совсем извести грех, а можно ослепить.

Возьми завтра напеки побольше да помасленей блинов, они поедят и ослепнут; а еще навари им яиц, как поедят, так и оглохнут.

Попадья пошла домой и давай делать блины. На другой день напекла блинов и наварила яиц. Поп с батраком стали собираться в поле; она им и говорит:

— Вперёд позавтракайте!

И стала их угощать блинами да яйцами, а масла так и подливает, ничего не жалеет.

— Кушайте, родные, масленее, макайте в масло-то, повкусней будет!

А батрак уже и попа научил. Поели они и стали говорить:

— Что-то темно стало!

А сами прямо-таки на стену лезут.

— Что с вами, родные?

— Бог покарал: совсем ослепли.

Попадья отвела их на печь, а сама позвала своего дружка и стала с ним гулять, пить и веселиться.

— Дай-ка теперь мне поеть, — просит гость у попадьи. Только давай с заду, как козел козу ебет!

Попадья задрала хвост и стала раком, а гость и влез на нее. Тут поп с батраком слезли с печи и ну их валять со всего маху — важно отдули!

ДВА БРАТА-ЖЕНИХА

Жил-был мужик, у него было два сына — парни большие. Стал старик со старухою советоваться:

— Какого сына женить нам, Грицька или Лавра?

— Женим старшего, — сказала старуха.

И стали они сватать за Лавра и сосватали ему невесту на самую масляницу в другой деревне. Дождались святой недели, разговелись; вот и собирается Лавр вместе с братом Грицьком ехать к невесте. Собрались, запрягли пару лошадей, сели в повозку. Лавр, как жених, за барина, а Грицько — за кучера, и поехали в гости. Только выехали за деревню, как Лавру захотелось уже срать; так налупился на разговенах!

— Брат Грицько, — говорит он, — останови лошадей.

— Зачем?

— Посрать хочу.

— Экий ты дурак! Неужели ты станешь на своей земле срать? Потерпи маленько, съедем на чужое поле — там вали хоть во все брюхо!

Нечего делать, поднатужился Лавр, терпит — аж в жар его бросает и пот прошибает. Вот и чужое поле.

— Ну, братец, — говорит Лавр, — сделай такую милость, останови лошадей, а то невтерпеж: до смерти хочу срать!

А Грицько в ответ:

— Экий ты глупой! С тобой пропадешь; отчего не сказал, как ехали мы через свое поле; там смело бы сел и срал, пока хотел. А теперь сам знаешь: как срать на чужой земле! Еще, не ровен час, какой черт увидит да поколотит нас обоих и лошадей отберет. Ты потерпи маленько; как приедем к твоему тестю на двор — ты выскочи из повозки и прямо в нужник, и сери себе смело; а я тем временем лошадей выпрягу.

Сидит Лавр на повозке, дуется да крепится. Приехали в деревню и пустились к тестиному двору. У самых ворот встречает своего будущего зятя теща.

— Здравствуй, сынок, голубчик! Уж мы тебя давно ждали!

А жених, не говоря ни слова, выскочил из повозки и прямо в нужник. Теща думала, что зять стыдится, схватила его за руку и говорит:

— Что, сынок, стыдишься? Господь с тобой, не стыдись, у нас чужих людей никаких нету, прошу покорно в избу. Втащила его в избу и посадила за стол в переднем углу.

Пришло Лавру невмоготу, начал под себя валить и насрал полные штаны, сидит на лавке, боится с места пошевелиться.

Теща-то суетится: наставила перед гостями закусок, взяла бутылку с вином в руки, налила и подносит первый стакан жениху. Только поднялся жених со стаканом и встал на ноги — как поплыло говно вниз по ляжкам да в голенища, пошла вонь на всю избу. Что за причина! Воняет! Теща бросается по всем углам, глядит: не ребятишки ли где напакостили? Нет, нигде не видать, подходит к гостям.

— Ах, любезные мои! У нас на дворе-то не совсем чисто; может, кто из вас ногой в говно попал; встаньте-ко, я посмотрю: не испачкан ли у кого сапог? — Осмотрела старуха Грицька — ничего нету, подошла к Лавру: — Ну-ка, зятек, ты как приехал на двор — так и побежал к нужнику; не вляпался ли в говно?

Стала его щупать, и только дотронулась между колен — всю руку выпачкала. Заругалась она на жениха:

— Что ты, с ума сошел, что ли? Кой черт тебе сделалось! Ты, верно, не в гости приехал, а насмехаться над нами; подлая твоя душа! еще не пил, не ел, а за столом обосрался! Ступай же к черту, будь ты зятем, но не нам!

Тотчас призвала старуха свою дочь и говорит:

— Ну, дитя мое любезное! Не благословляю тебя выходить за этого дрянного засерю, выходи за его брата: вот тебе жених!

Тут Лавра в сторону, а в передний угол посадили Грицька, начали пить, есть и прохлаждаться до самого вечера. Подошла ночь, пора и спать ложиться. Старуха говорит гостям:

— Ну, ступайте с Богом спать в новой избе, а ты, дочка, снеси туда перину да постели жениху, а этому засере ничего не стели, пусть на голой лавке валяется!

Вот легли они спать, Грицько на перине, а Лавр скорчился на лавке; не спится ему, все думает, как бы отомстить брату его насмешку. Слышит, что Грицько заснул крепко, он встал с лавки, взял стол и тихонько перетащил его к самым дверям; а — сам опять улегся на лавке. В самую полночь проснулся Грицько, встал с перины и идет до ветру прямо к дверям, подошел да как ударится о стол.

— Что такое? Где же двери? — думает он. Воротился назад, давай искать — куда ни сунется, все стены.

— Куда же двери-то девались?

А срать так приспичило ему, хоть умирай! Что делать? Сел у стола и насрал такую кучу, что на лопате не унесешь. Насрал и раздумался:

— Дело-то неладно, надо говно до утра убрать! Поглядел кругом и увидел в стене большую щель, как ляпнет — в щель-то не попал, а прямо в стену, говно отвалилось назад да прямо ему в рыло. Утерся Грицько руками, забрал еще пригоршню, бросил в другой раз — опять то же самое. И стены вымазал и себя самого выпачкал. Надо умыться: стал искать воды; искал-искал и нащупал в, печи чугун с красною краской, что яйца к празднику красят. Вытащил и стал умывать руки и голову.

Ну теперь ладно будет!

Лег Грицько спать и только заснул. Брат его взял потихоньку стол и перенес на старое место. Стало совсем рассветать, пришла невеста жениха будить.

— Вставай, душенька! — говорит она ему. — Уж завтрак готов.

Да как глянула на него и видит, что жених рожею на черта смахивает, испугалась и побежала вон. Прибежала к матери, а сама-то заливается.

— Что ты плачешь? — спрашивает мать.

— Как же мне не плакать? Ведь я совсем пропала: поди-ка сама посмотри, что у нас в новой-то избе делается!

— А что делается? Там жених твой с братом.

— Какой жених? Это черт, а не жених!

Пошли все трое: отец, мать и невеста, в избу, где жених спал. Только вошли — жених увидал их и усмехается с радости: одни зубы белеют, а лицо все синее — настоящий бес! Они бежать вон. Старик запер избу накрепко и пошел к попу.

— Поди, батюшка, освяти у нас новую избу да выгони оттуда нечистую силу: завелась-таки проклятая!

— Как, у тебя черти завелись? Да я, чертей-то сам боюсь!

— Не бойся, батюшка! У меня есть кобыла: если что случится — садись на нее верхом и уезжай. Так не то черт — птица не поймает!

— Ну, так и быть, пойду выгонять нечистую силу, только чтоб кобыла была моя!

— Ваша, батюшка, ваша! — говорит мужик, а сам ему кланяется.

Поп пошел к избе, захватил с собой дьячка и пономаря, нарядился в ризу, взял в руки кадильницу с огнем, посыпал ладаном; ходят они кругом избы и поют:

— Святый Боже!

— Ишь, — думает Грицько, — поп ходит с крестом, встану у дверей, а когда взойдет в избу — так попрошу у него благословения. Стал у двери и дожидается.

Поп обошел кругом три раза, подступил к дверям и только отворил да сделал шаг за порог — Грицько и протянул к нему свою синюю руку. Поп как бросится назад, да на кобылу верхом и давай стегать ее по бокам кадильницей вместо кнута. Кобыла помчалась во весь опор, а поп знай ее по бокам поджаривает да как-то махнул и попал ей невзначай под хвост горячим, кобыла еще быстрее понеслась, бьет задом и передом, споткнулась и грянулась наземь, поп через нее кубарем, сломал себе голову и умер, а женихи-дурни воротились себе домой ни с чем.

НЕВЕСТА БЕЗ ГОЛОВЫ

Жил мужик с бабою. Повел он на ярмарку корову и продал мужику из другой деревни, выпили магарыч и стали сватами.

— Ну, сват, будь завсегда теперь своим, родным!

— Как же, сват, как же!

С тех пор где они ни встретятся, величают друг друга сватами и угощают водкой. Случилось один раз встретится им в харчевне.

— А здравствуй, сват!

— Здорово, сват! Как твоя коровушка?

— Слава Богу!

— Ну, слава Боту лучше всего. А вот, сват, как бы нам с тобой породниться по-настоящему?

— Ну что ж? У тебя сына время женить, а у меня дочь — хоть сейчас выдавай замуж!

— Так, значит, по рукам?

— По рукам!

Потолковали и разъехались. Воротился домой мужик, что корову-то продал, и говорит сыну:

— Ну, сынок, радуйся: я тебе невесту нашел, хочу тебя женить.

— Где же так нашел, батюшка?

— А помнишь того свата, которому недавно я корову-то продал?

— Знаю, батюшка!

— Ну вот, у этого свата дочка — раскрасавица!

— Неужели ты видел?

— Сам-то я не видел, а от свата слыхал.

— А не видал, так и хвалить нечего. Сам знаешь: заглазного купца кнутом дерут! Ты пусти меня, я схожу в эту деревню, посмотрю хорошенько и разузнаю: что из себя представляет эта девка?

— Ну, ступай с Богом!

Парень надел на себя самую плохую одежду, перекинул узду через плечо, взял кнут в руки и отправился к свату. Пришел уже вечером и стучится под окошком у сватовой избы.

— Здорово, хозяин!

— Будь здоров, добрый человек, — отвечает мужик, — чего тебе надо?

— Пусти к себе от темной ночи укрыться.

— А ты откуда?

— Издалека, верст за сто, ищу, дядюшка, хозяйских лошадей. Был я на ночлеге с лошадьми, у меня двух лошадей и увели. Вот третий день ищу, а толку нет…

— Пожалуй, переночуй у нас!

Вошел парень в избу, снял узду с плеча и повесил на гвоздь, сел на лавку и поглядывает на невесту. Старик спрашивает у своего ночлежника:

— А что в вашей стороне хорошего слыхать?

— Хорошего, дяденька, ничего, а плохого много.

— Что же это такое?

— Да вот что: кажную ночь волки людей едят: уж недели с две редкая ночь пройдет, чтобы волки не сгрызли пять или десять человек!

Потолковали и лети спать. Старик со старухою в доме, дочь в сенях на койке и ночлежник в сенях, только на сене, что наверху было на досках накладено. Парень лежит да все прислушивается, не придет ли к девке какой любовник?

Прошел час и два, вдруг постучался кто-то в двери и говорит:

— Миленькая, открой!

Девка встала потихоньку, отперла дверь и впустила своего любовника, он разделся и лег с нею спать. Поговорили между собой и до того договорились, что гость взобрался на девку и ну валять ее во все лопатки. Отзудил раз, отзудил и другой.

— Послушай, дорогуша, я слыхала от баб, что если привязать ноги веревкою и притянуть покруче к самой шее, то пизда вся снаружи будет и что эдак-то хорошо еться: не надо и подмахивать. Попробуем-ка, дружок!

Гость долго не думал, взял свой кушак, привязал к ее ногам, притянул их покруче к шее и давай качать. Тут ночлежник как бросится сверху да закричит во все горло:

— Караул! Лови, хозяин! Твоя дочь пропала, волки голову отъели.

Любовник соскочил да и к дверям, а ночлежник схватил его за шиворот.

— Нет, брат, стой, погоди маленько!

Старик со старухою услышали крик, что волки у их дочери голову отъели, выбежали из избы и к дочерниной постели. Щупает ее старик руками и нащупал впотьмах пизду и жопу, оробел. Ведь это, думает, одно туловище — головы-то нет. И закричал на старуху:

— Давай скорее огня! Теперь нашей дочки нет живой на свете! — А сам крепко ухватился и держит за пизду и жопу и плачет по дочери. Принесла баба огня. Глядь, а дочка-то связана!

— Господи Боже мой, что это такое?

— А вот он, дядюшка, волк-то! — говорит ночлежник, держа любовника за ворот.

— Эка ты, сукин сын! — закричала старуха. — Разве не мог поеть ее попросту?

Давай бить любовника в шею, так и вытолкали. А дочь развязали.

— Сделай милость, дружок, — просит старик ночлежника, — не рассказывай никому нашего горя, вот тебе за то двадцать пять рублей.

— Нет, дядюшка, не скажу! Бог с вами! Какое мне дело!

Поутру угостил старик ночлежника и проводил за деревню. Пошел парень домой, идет, а навстречу ему целая ватага нищих с котомками.

— Послушайте, нищенькие, — стал он говорить им, — идите вот в эту деревню, там на самом краю живет мужик богатый, нынче он делает поминки по своей дочери, у которой волки голову отъели. А мужик-то добрый, он вас примет, накормит и напоит, еще и в котомки накладет.

Нищие прямо туда и потащились, пришли на двор, выстроились в ряд и дожидаются обеда. Хозяин увидал:

— Ишь сколько их нашло!

Взял большой каравай хлеба, разрезал и обделил всех по куску, а нищие все стоят, не идут со двора.

— Чего ж вы дожидаетесь?' — спрашивает мужик, — ведь вам дали милостыню!

— Да не будет ли, дядюшка, твоей милости, не дашь ли нам пообедать да помянуть твою дочку.

— Какую дочку?

— Да которую волки съели.

— Какой черт вам сказал, у меня дома все благополучно!

— Да нас послал к тебе какой-то парень.

— Ну, ну, проваливайте! — закричал мужик.

Нищие ушли со двора, а хозяин говорит:

— Ну, старуха, пропали мои деньги? Только понапрасну дал этому сукину сыну: обещался никому не говорить, а как вышел за ворота, полон двор нищих нагнал! Поди-ка он теперь по всем деревням славу пустил! Да еще если сват про то узнает, так дело наше дрянь выедет!

Между тем парень шел-шел и пришел домой.

— Ну что, сынок, видел свою невесту? — спрашивают его отец с матерью.

— Ах, батюшка, не досаждайте мне, лучше бы совсем не видать.

— Что так?

— Да ведь у моей нареченной невесты, царство ей небесное, волки голову отъели. Одно туловище оставили, завтра хоронить будут!

— Эка беда-то стряслась над ними! Надо, старуха, поехать да проститься, пока не похоронили. Люди они для нас были хорошие. Запряги-ка нам, сынок, лошадок, мы со старухою к свату поедем…

Сын запряг лошадей, они сели и поехали. Подъезжают ко двору, а сват увидал и выбежал навстречу.

— Здравствуй, сват! Как Господь милует? Милости просим в избу, гости дорогие!

А гости унылым голосом отвечают;

— Спасибо, сватушка, мы к тебе не гостить приехали, а проститься с твоею дочкою. Верно, не судьба нам быть в родстве с тобою.

— Отчего же, сват?

— Да ведь у тебя несчастье в доме: волки голову у дочки отгрызли!

— Когда? Кто это вам сказал?

— Да сынок, ведь он у тебя прошлую ночь ночевал. Все сам и видел.

— Вот-те раз! Так это твой сын был? Нечего делать, хоть дочка моя и жива, да дело-то неладно!

Потолковали и с тех пор перестали они называться сватами.

СТРАННЫЕ ИМЕНА

Жил-был старик с женою. Поехал в поле пахать, только прошел одну борозду — и выпахал котелок с деньгами. Обрадовался мужик, схватил котелок и только хотел припрятать — подходит солдат, увидал деньги и говорит:

— Послушай, мужик. Это мои деньги, если отдашь их мне, то сколько борозд пропашешь сегодня, столько и котелков с деньгами найдешь!

Мужик подумал-подумал и отдал солдату свою находку. Начал опять пахать, прошел одну борозду — нет денег, прошел другую — тоже нет!

— Видно, соху пускаю мелко! — думает мужик и пустил соху поглубже, едва лошадь тянуть сможет. А денег все нет. Приходит к нему хозяйка с обедом и давай его ругать:

— Какой ты хозяин! Бога ты не боишься, поди-кась как лошадь упарил! Зачем так глубоко пашешь?

— Послушай, жена! — говорит мужик. — Только приехал я на поле да прошел первую борозду — сейчас и вырыл котелок, полный денег; да принеси на ту пору нечистая сила солдата. Если ты, говорит, отдашь мне эти деньги, то сколько ни пройдешь за день борозд, столько и котелков с деньгами найдешь. Я ему и отдал свою находку; стал пахать да вижу, что нет ничего, и подумал себе: видно, соха берет мелко, ну, взял и пустил ее поглубже; пахал, пахал, целый день пахал, а толку нет!

— Какой ты дурак! Попало счастье, не мог сберечь. А в какую сторону пошел солдат?

— Да прямо вот по этой дороге.

— Пойду-ка его догоню!

И пошла хозяйка со своим сынишкой догонять солдата. Шли-шли и видит: идет впереди какой-то солдат и несет в руках котелок. Нагнала.

— Здорово, служивый, куда Бог несет?

— Иду в отпуск, голубушка!

— А в какую деревню?

— Да в такую-то.

— Ну и мне туда ж надо; пойдем вместе.

— Пойдем! Идут вместе и разговаривают:

— Как тебя, голубушка, зовут?

— Ах, служивый, нас с сыном так зовут, что и сказать стыдно.

— Что за стыдно? Украсть — стыдно, а сказать — ничего все можно.

— Да видишь, меня-то зовут: Насеру, а сына — Насрал.

— Ну что ж — это ничего!

Пришли они на постоялый двор и легли ночевать. Только солдат заснул, баба вытащила у него котелок, разбудила сына и ушла с ним домой. Солдат проснулся, хватился — а денег нет и стал звать:

— Насеру, Насеру!

А хозяин услыхал и говорит:

— Служивый, ступай в нужник срать.

Солдат видит, что баба не откликается, давай звать мальчика:

— Насрал, Насрал!

А хозяин заругался:

— Экий-ты, служака! Так и насрал в хате!

Взял солдата и выгнал вон.

ХИТРЫЙ СОЛДАТ

Отпросился солдат в отпуск, шел-шел путем-дорогою и пришлось ему ночевать у одного попа. У этого попа была дочь, и солдат уж дорогою слышал про нее, что к поповне ходит любовник. Сели ужинать, поп и спрашивает:

— Служивый! Где ты служишь-то?

— В Питере, батька!

— А что, часто царя видишь?

— Частенько.

— Не слыхать ли у вас чего нового?

— Слыхать-то слыхать, да говорить нельзя!

— Скажи, свет.

— Тогда узнаешь, как указ будет.

— Пожалуйста, свет, скажи!

Пристал поп к солдату, как банный лист к жопе.

— Ну, батька! Будет новая форма бабам насчет ебли, ноги в хомут и голову в хомут — так и ебись! Такая теперь пошла мода, даже еть нельзя без формы!

— Что делать, ихняя воля! — сказал поп.

А дочь сидит себе на печи да слушает. Вот легли спать, дочь на печи, а солдат на полатях.

— Дай, батюшка, мне полено, — говорит солдат попу.

— А на что тебе, кавалер?

— Да у вас, пожалуй, ночью волки ходят!

Поп рассмеялся, подал ему полено и говорит поповне:

— Видишь, говорят, в Питере дураков нет, а вот солдат да и тот с дурью, если верит, что в избу ходят волки?

Вот в самую полночь пришел любовник к поповне на печь и хочет на нее лезть, а она ему не дает.

— Найди, — говорит, — хомут. Теперь на то новая форма царем уставлена, нынче солдат батьке сказывал.

— Да где я тебе хомут-то возьму?

— В сенях на гвозде висит.

Вскочил он, принес хомут, надел поповне на ноги, а там задрал ей ноги кверху как можно покруче и просунул в хомут поповнину голову. Только стал было запендрячивать, а солдат вскочил с полатей да как урежет его по жопе, а сам кричит благим матом:

— Батюшка, волки!

Любовник удрал, не кончив дело, а поп с попадьей бросились на печь посмотреть, не съели ль волки поповну? Поп схватил ее за пизду, попадья за жопу, и голосят себе.

— Ах, бедная дочка! Отъели у тебя волки голову.

А солдат зажег огонь — и на печь, тут поп с попадьей увидали, что дочка-то жива — в хомуте сидит. Солдат посмотрел и закричал:

— Да как вы смели без указа государева так делать?

— Не сказывай, служивый, — просит поп, — вот тебе сто рублей.

Солдат взял деньги и говорит:

— Ну, батька, так и быть — ей по глупости прощаю, а если б ты сам да с попадьей стал так еться — тысячи рублей бы не взял!

ПОП И ЦЫГАН

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был цыган, у него был отец — старик. Крепко старик заболел, лежит в постели. И сын ходил-ходил за ним, а потом и бросил. Что отец ни попросит у него — пить или еще что, — цыган будто не слышит, только думает, кабы поскорее помер!

— Э, сынку, сынку! — говорит отец, — ты вже не став мене и за батька почитати, а я ж тебе на свит родыв!

А сын ему отвечает:

— Ты не мене робыв, а свою душу услаждал. Полезай ты к матери в сраку, а то я, батько, и тебе перероблю.

Отец вздохнет и промолчит. Пришло время, помер старик. Одели его и положили на лавке. Лежит покойник, борода у него длинная; накурили в избе ладаном, все готово.

Пошел цыган за попом.

— Здравствуй, батиньку!

— Здорово, цыган! Что скажешь?

— Мой батько помер, пиды — похорони.

— Невжели помер?

— Помер, легкой ему опочывок! Лежит на лавке, как Спас, и бородку свою распас, по хатоньке походите и на его билое тило посмотрите. Да, кажись, батиньку, он и просвятится, во так и пахнет от него ладаном!

— Что же, цыган, есть у тебя деньги за похороны заплатить?

— За шо тоби деньги платить? За тое стерво, шо лежит на лавке, черной, як головешка, а вытаращив зубы, як бешена собака. Дай ще тоби за него деньги платити! Пожалуй, не приходь хоронить, я тоби приволоку его за ноги: шо хошь, то и роби з ним, хоть соби на вечину копти да жры!

— Ну ладно, ладно, — говорит поп, — сейчас приду да похороню.

Воротился домой цыган, вслед за ним и поп: отпели цыганова отца, положили во гроб, снесли на кладбище и похоронили.

— Неужели ты, — говорит поп цыгану, — нисколько не заплатишь мне за своего отца? Тебе грешно будет!

— Ах, батиньку! — сказал цыган. — Сам знаешь, яки у цыгана деньги: було трошки, усе потратив на поминки, а ты, батиньку, повремены до ярмарки, добуду денег — отдам тоби!

— Ну, хорошо, свет! Подождать можно.

Началась ярмарка, поехал цыган в город — лошадьми торговать; поехал и поп по своим делам. Вот и попадается цыган попу навстречу.

— Послушай цыган, — напоминает поп, — время тебе деньги отдать!

— Якие деньги? За шо тоби отдавать?

— Как за что? Я твоего батька схоронил.

— А тож мини и треба! Я скилько не ищу своего батька, нияк не могу найтить; чужие батьки лошадьми торгуют, а мого нема. А се ты, псяча-козляча твоя борода! Похороныв мого батьку! — Ухватил попа за бороду, повалил на землю, вытащил из-за пояса кнут и начал его отжаривать:

— От тоби, псяча-козляча борода! Хоть сдохны — да роды мого батька! А то задеру кнутом!

Насилу поп вырвался из цыганских рук да давай Бог тягу! С тех пор полно спрашивать с цыгана денег.

ДОБРЫЙ ПОП

Жил-был поп; нанял себе работника, привел его домой:

— Ну, работник! Служи хорошенько, я тебя не прогоню.

Пожил работник с неделю, настал сенокос.

— Ну, свет, — говорит поп. — Бог даст, переночуем благополучно, дождемся утра и пойдем завтра косить сено.

— Хорошо, батюшка!

Дождались они утра, встали рано. Поп и говорит попадье:

— Давай-ка нам, матка, завтракать, мы пойдем на поле косить сено.

Попадья собрала на стол. Сели они вдвоем и позавтракали хорошо. Поп говорит работнику:

— Давай, свет, мы и пообедаем за один раз и будем косить до самого полдника без отдыха.

— Как вам угодно, батюшка, пожалуй, и пообедаем.

— Подавай, матка, на стол обедать, — приказал поп жене. Она подала им и обедать. Они по ложке, по другой хлебнули и — сыты. Поп говорит работнику:

— Давай, свет, за одним столом и пополудничаем и будем косить до самого ужина.

— Как вам угодно, батюшка, полудничевать — так полудничевать.

Попадья подала на стол полдник. Они опять хлебнули по ложке, по другой — и сыты.

— Все равно, свет, — говорит поп работнику, — давай заодно и поужинаем, и заночуем на поле — завтра раньше на работу поспеем.

— Давай, батюшка.

Попадья подала им ужинать. Они хлебнули раз-два и встали из-за стола. Работник схватил свой армяк и собирается вон.

— Куда ты, свет? — спрашивает поп.

— Как куда? Сами вы, батюшка, знаете, что после ужина надо спать ложиться.

Пошел в сарай и проспал до света. С тех пор перестал поп угощать работника за один раз завтраком, обедом, полдником и ужином.

ЖЕНА И ПРИКАЗЧИК

Жил-был купец, старый хрыч, женился на молоденькой бабенке, а у него много было приказчиков. Старшего из приказчиков звали Потапом; детина он был видный, начал к хозяйке подбираться, шутить с нею всякие шуточки, так у них дело и сладилось. Стали люди примечать, стали купцу сказывать. Вот купец и говорит своей жене:

— Послушай, душенька! Что люди-то говорят, будто ты с приказчиком Потапом живешь.

— Что ты. Бог с тобой, соглашусь ли я! Не верь людям; верь своим глазам.

— Говорят, что он к тебе давно подбирался! Нельзя ли как-нибудь испытать его?

— Ну что ж, — говорит жена, — послушай меня, нарядись в мое платье и поди к нему в сад — знаешь, где он спит, да потихоньку шепотом скажи: Я к тебе от мужа пришла! Вот и посмотришь тогда, каков он есть.

— Ладно! — сказал купец.

А купчиха улучила время и научила приказчика: как придет муж, хорошенько его поколотить. Чтобы он, подлец, долго помнил!

Дождался купец ночи, нарядился в женино платье с ног до головы и пошел в сад к приказчику.

— Кто это? — спрашивает приказчик.

Купец отвечает шепотом:

— Я, душенька!

— Зачем?

— От мужа ушла да к тебе пришла.

— Ах ты, подлая! И так про меня говорят, что я к тебе хожу! А ты, блядь, хочешь, чтоб я совсем опостылел хозяину!

И давай колотить купца по шее, по спине да по горбятине:

— Не ходи, мерзавка! Не срами меня. Я ни за что не соглашусь на такие пакости!

Кое-как купец вырвался, прибежал к жене и говорит:

— Нет, милая, теперь никому в свете не поверю, что ты живешь с приказчиком. Как принялся он меня ругать, срамить да бить — насилу ушел!

— Вот видишь, а ты всякому веришь! — сказала купчиха. И с того времени стала жить с приказчиком без всякого страху.