Запретный город

последние силы. Северянин рванулся в бой с неожиданной яростью умирающего

волка, в мерцающем круге свистящей стали — и вот уже Турлог лежал на земле,

царапая землю конвульсивно скрюченными пальцами, пронзенный острием меча

Конана.

Гирканец поднял остекленевшие глаза на победителя, и его губы скривились

в жуткой улыбке.

— О, Госпожа всех истинных искателей приключений, — прошептал он,

захлебываясь собственной кровью. — О, Великая Смерть!

Турлог откинулся и замер, с бледным лицом, обращенным к небу. Из его уст

полилась кровь.

Гирканцы начали отступать украдкой, словно стая волков после потери

вожака. Внезапно, как будто очнувшись от сна, мантталусанцы закричали и

кинулись на них. Захватчики пустились наутек, а разгневанные жители

Мантталуса преследовали их по пятам, рубя и сеча, пока одни и другие не исчезли

за перевалом.

Конан понял, что Сидрик, забрызганный кровью, но торжествующий, стоит

рядом с ним, поддерживая его измученное, дрожащее тело. Киммериец отер глаза

от кровавого пота и коснулся спрятанного свертка. Многие люди потеряли свою

жизнь из-за него. Но сколько еще, в том числе беззащитных женщин и детей

умрет, если пакет будет утерян.

Сидрик хмыкнул и Конан увидел, как со стороны города, через ворота

которого выходило множество радостных женщин, не торопясь приближается

огромная фигура. Это был Малаглин, лицо которого было опухшим и все в

синяках от стальных кулаков Конана. Король прошел спокойно мимо груды тел и

подошел к обоим воинам.

Сидрик схватил зазубренный меч и, увидев это, Малаглин усмехнулся

разбитыми губами. За своей спиной он что-то держал.

— Не впадай в гнев Конан, — мягко сказал правитель. — Ты не волшебник,

ибо ни один человек не может быть вором, или убийцей, если он сражается так,

31

как ты. И я не дитя, чтобы питать ненависть к человеку, который победил меня в

честной борьбе, и потом, когда я лежал без сознания, ты спас мое королевство. Ты

принимаешь мою руку?

Конан схватил его за руку в знак дружбы к этому гиганту, чьим

единственным недостатком было тщеславие.

— Я очнулся недостаточно быстро, чтобы иметь возможность принять

участие в этом бою, — сказал Малаглин. — Я только видел его конец. Но,

несмотря на то, что я не смог выйти на поле вовремя и побить этих гирканских

собак, мне удалось освободить долину, по крайней мере, от одной крысы,

спрятавшейся в моем дворце. Небрежным движением король бросил что-то под

ноги Конана. Отрезанная голова Ахеба, с чертами, застывшими в гримасе ужаса,

смотрела она на киммерийца.

— Ты хочешь остаться в Мантталусе и быть моим братом, как и братом

Сидрика? — спросил Малаглин, глядя в сторону, где его воины гнали кричащих

гирканцев.

— Благодарю тебя, король, — сказал Конан, — но я должен вернуться к

своим, и мне еще предстоит пройти долгий путь. Я отдохну в течение нескольких

дней и уйду. И все, о чем я попрошу жителей Мантталуса, таких же смелых и

храбрых, как и их королевские предки, так это дать мне немного пищи для

дальнейшего путешествия.

Запретный город Готхэн

После получения свидетельств о подготовке Гиркании к новой войне, Конан

добрался — не без препятствий — до Аграпура. В то же время правитель Турана

разослал гонцов в соседние королевства, с просьбой о немедленной встрече.

Властители Шема, Стигии, Заморы, Кофа, Кешана и Пунта вступили в тайное

соглашение всеобщей защиты в том случае, если гирканцы осмелятся нанести

удар по западным королевствам.

В это время, Конан отправился в Замору, в город Шадизар, где варвар

быстро растратил все свои недавно заработанные деньги. Киммериец принялся

искать какую-нибудь небольшую работенку, и даже подумывал о том, чтобы

вернуться в Туран, где его всегда щедро вознаграждали, когда наткнулся на двух

туранцев, пробирающихся в страну Узеров и везущих деньги для выкупа своего

друга. Конан между делом заметил, что знает эти области, а когда туранцы

узнали, кто он такой, они принялись упрашивать северянина, чтобы тот

проводил их через опасные земли за соответствующее вознаграждение. Конан

же никогда не отвергал предложенного ему кошелька с золотом...

1

Высокий туранец, называемый Брагханом, рисовал своим охотничьим ножом

какие-то линии на земле, говоря при этом отрывистым, что указывало на едва

сдерживаемое волнение, голосом:

— Я говорю тебе, Вормонд, что этот пик на западе и есть тот, на который мы

и должны были ориентироваться. Смотри, я нарисовал карту на песке. Эта точка

представляет наш лагерь. А эта вторая — пик. Мы зашли достаточно далеко на юг.

Теперь мы должны свернуть к западу.

— Заткнись, — буркнул Вормонд. — Сотри свою карту. Конан идет!

32

Быстрым движением открытой ладони Брагхан стер едва видимые линии,

и, вставая, ковырнул ногой в том месте, где была карта. Когда третий компаньон

их экспедиции подошел, Брагхан и Вормонд говорили и смеялись, как будто

ничего особенного не случилось.

Конан был чуть ниже ростом, чем его компаньоны, но его внешний вид не

теряется ни на фоне огромного тела Брагхана, либо немного более мелкого

Вормонда. Он был одним из тех редких типов людей, имевших стройную и

крепкую фигуру. Но его тело, также казалось мощнее и выше, чем у многих

сильных и могучих мужчин.

Северянин двигался с легкостью, которая свидетельствовала о его силе

вернее, чем его мощное и крепкое телосложение.

Варвар был одет, так же как и его спутники, за исключением головного

убора: похожий на обоих туранцев, но в отличие от последних горец вполне

вписывался в окружающую среду.

Конан Киммериец, казалось, был частью этих мрачных предгорий,

естественный здесь в той же степени, как и дикие кочевники, выпасающие на

склонах свой скот. Уверенность пристального взгляда и спокойные движения

указывали на близкое знакомство северянина с горными и враждебными по

отношению к цивилизованным людям областями.

— Брагхан и я говорили об этой горе, Конан, — Вормонд указал на

заснеженную вершину, которая возвышалась вдали на фоне чистого голубого

полуденного неба за длинной цепью поросших травой холмов. — Интересно, есть

ли у нее название?

— У каждой из этих гор есть название, — ответилал Конан. — Хотя и не все

из них можно прочитать на карте. Эта вершина называется горой Эрлика. Немного

людей запада видели её.

— Я никогда слышал о ней, — сказал Брагхан. — Если бы мы так не

спешили, чтобы отыскать бедного старину Инольда, было бы забавно посмотреть

на нее повнимательнее, что скажешь?

— Если распоротые животы считать забавой, то да.

— Гора Эрлика лежит в стране Черных Иргизов.

— Иргизов? Этих варваров, что поклоняются демонам? Запретный город

Готхэн и прочая ерунда?

— Этот культ поклонения демонам не бредни, — сказал Конан. — Мы

сейчас находимся на самой границе их территории. Эта земля ничейная, но за неё

иргизы враждуют с другими племенами. Нам повезло, что мы до сих пор не

столкнулись с ними ни разу. Они представляют собой изолированную ветвь

кочевой гирканской расы, сосредоточенные вокруг Мааргала, и ненавидят белых

людей запада, как чуму.

В этом месте мы приблизились ближе всего к их краям. С этого момента,

следуя на запад, мы будем удаляться от них. Самое позднее через неделю мы

должны будем оказаться на территории Узеров, которые, как вы говорите,

захватили вашего друга.

— Я надеюсь, что парень еще жив, — вздохнул Брагхан.

— Когда вы нанимали меня в Заморе, я сказал вам, что, боюсь, всё это будет

бесполезным, — сказал Конан. — Если это племя действительно схватило вашего

друга, шансы на то, что он выжил, очень малы. Я предупреждаю вас, для того

чтобы вы не были разочарованы, если мы не найдем его.

— Мы ценим это, старина, — кивнул Вормонд. — Мы знаем, что никто,

кроме тебя, не провел бы нас туда, так, чтобы наши головы до сих пор остались на

наших проклятых шеях.

33

— Пока мы еще не там, — отметил Конан, с загадочным видом закидывая

лук на плечо. — Я видел следы оленей, прежде чем мы разбили лагерь, и сейчас

хочу посмотреть, не смогу ли подстрелить хоть одного из них. Я могу не

вернуться до темноты.

— Ты пойдешь пешком? — задал вопрос Брагхан.

— Да. Если я достану одного, то принесу его ляжку на ужин.

И не говоря больше ни слова, Конан начал спускаться вниз, идя длинными

шагами по пологому склону, пока остальные, молча, смотрели на него.

Когда варвар исчез в большой роще, лежащей у подножия холма, мужчины

повернулись, все еще в молчании, и посмотрели на прислугу, суетившуюся по

своим обычным обязанностям — четыре флегматичных пунтийца и стройный

воин из Кешана, который был личным слугой Конана.

Лагерь со своими выцветшими палатками и стреноженными лошадьми был

единственным признаком жизни в этой земле, настолько обширной и тихой, что

становилось еще страшнее. На юге поднимался непроходимый барьер из гор с

вершинами, покрытыми снегом. Далеко на востоке и западе росли другие, еще

более иззубренные горные гряды.

Между этими барьерами лежал огромный участок складчатой равнины,

изрезанный полосами одиноких пиков и невысокими взгорьями и густо поросший

лесными рощами. Теперь, с наступлением короткого лета, их склоны были

покрыты высокой и сочной травой. Но здесь не паслось, ни единого стада,

охраняемого кочевниками, а большой пик далеко на юго-западе, был, казалось, в

некотором роде молчаливым свидетелем этого факта. Он угрюмо стоял там, как

страж Неизвестного.

— Пойдем в мою палатку, — пригласид Брагхан и быстро повернулся,

заставляя Вормонда следовать за ним. Ни один из них не заметил напряженности,

с которой смотрел на них кешанец. В палатке мужчины сели лицом друг к другу,

вытащили бурдюк с вином и сделали по большому глотку.

— Инольд уже сыграл свою роль, а Конан сделал свою работу, — сказал

Брагхан, — идти с ним сюда было рискованно, но это единственный человек,

который мог спокойно провести нас по Стигии. Просто удивительно, как Конана

уважают среди многих диких племен. Но подобного почитания к нему нет у

иргизов, так что с этого момента киммериец нам не нужен. А это и есть пик,

который описал тот стигиец, я уверен: ведь он называл его таким же самым

наименованием, которое использовал и Конан. Ориентируясь на него, мы сможем

пройти к Готхэну. Мы направимся на запад, постепенно отклоняясь на юг к горе

Эрлика. Нам больше не нужны услуги Конана, как проводника и мы также не

будем нуждаться в них на обратном пути. Мы будем идти назад через Золотые

горы, а позже, пройдя по старому караванному пути мимо пунтийских болот,

через пустыню Харамум направимся прямо домой, а эту дорогу мы сами знаем

лучше, чем он. Теперь же мы должны двигаться по этой глуши, а не ехать через

Стигию. Вопрос заключается в том, как мы избавимся от киммерийца?

— Это просто, — проворчал Вормонд; из них обоих он был более жестким и

решительным. — Мы поругаемся с ним и откажемся от дальнейшего путешествия

в его компании. Он пошлет нас к демонам, заберет своего верного помощника и

вернуться в Хорайю или любую другую пустыню. Этот варвар проводит большую

часть своей жизни, шатаясь по землям, которые недоступны для большинства

людей.

— Хорошо, — принял его план Брагхан. — Мы ведь не хотим сражаться с

ним, у него чертовски хорошая ловкость, очень хорошая. Что-то вроде этого я и

имел в виду, ища повод, чтобы остановиться здесь. Пусть варвар думает, что мы

34

отправимся к узерам самостоятельно. Конечно же, он не должен узнать, что мы

направляемся в Готхэн...

— Что это? — внезапно вскрикнул Вормонд, а его рука сжалась на рукоятке

ножа. В данный момент, с прищуренными глазами и расширяющимися ноздрями

он был похож на кого-то совсем другого, как будто опасность раскрыла его другой,

зловещий характер. — Продолжай говорить, будто ты обращаешься ко мне. Кто-то

подслушивает у палатки...

Брагхан повиновался, а Вормонд беззвучно отставив кубок с вином,

выскочил из палатки, натыкаясь на кого-то с криком удовлетворения. Через

минуту он вернулся, таща за собой Унгарфа. Стройный кешанец тщетно

вырывался из стальной хватки туранца.

— Эта крыса подслушивала! — заявил Вормонд.

— Теперь, он донесет обо всем Конану, и, наверняка, будет битва!

Такая перспектива явно взволновала Брагхана. — Что делать? Что ты

собираешься делать?

Вормонд жестоко рассмеялся.

— Я зашел слишком далеко, чтобы рисковать заполучить лезвие в живот и

потерять все. Я убивал людей и по менее серьезным причинам.

Брагхан вскрикнул в непроизвольном протесте, когда в руке Вормонда

появился голубоватый мерцающий кинжал. Унгарф закричал, но крик утонул в

отзвуке агонии.

— Теперь мы должны будем убить Конана.

Брагхан потер лоб слегка дрожащей рукой. Снаружи раздались крики, когда

пунтийские слуги столпились перед палаткой.

— Он облегчил нам дело, — резко сказал Вормонд, пряча окровавленный

кинжал. Обутая нога толкнула неподвижное тело так бесстрастно, как будто это

было тело убитой змеи. — Конан ушел пешком, имея с собой только горстку

стрел. Это даже хорошо, что все произошло именно так, как случилось.

— Что ты имеешь в виду? — не понял его Брагхан.

— Мы попросту соберемся и уберемся отсюда. Пусть он попробует догнать

нас пешком, если захочет. Каждый человек имеет свои пределы. Брошенный в

этих горах, пешком, без еды, одеял и оружия... Я не думаю, что кто-нибудь ещё

когда-то увидит Конана.

2

После выхода из лагеря, Конан не оглядывался назад. Ни единая мысль о

предательстве со стороны товарищей не возникала в его голове. У него не было

никаких оснований подозревать, что они не являлись теми, за кого себя выдавали,

будучи людьми, цеплявшимися за каждый шанс отыскать спутника, который смог

провести их по этим неизвестным пустошам.

Прошло около часа с тех пор, как северянин покинул лагерь, когда, шествуя

вдоль травянистого хребта, он увидел антилопу, движущуюся вдоль края

зарослей. Ветер дул в его направлении, со стороны животного. Варвар начал

ползти в сторону кустов, когда движение в кустах дало ему понять, что и за ним

самим также следят.

На мгновение, подняв глаза, он увидел чей-то силуэт за кустами, и вдруг

стрела промелькнула рядом с ним, а Конан выстрелил в ответ в сторону

задрожавших листьев. Кусты затрещали, а затем воцарилась тишина. Через

мгновение киммериец склонился над лежащей на земле, красочно одетой

фигурой.

35

Это был тонкий, жилистый мужчина, молодой, одетый в обитый

горностаевым мехом плащ, шерстяную шапку и сапоги с серебряными шпорами.

За поясом были заткнуты изогнутые ножи, а у руки лежал мощный лук. Стрела

северянина ужалила его прямо в сердце.

— Уркман, — буркнул Конан. — Судя по внешности, один из местных

разведчиков. Интересно, как давно он следил за мной?

Варвар знал, что присутствие этого человека означало две вещи: где-то

рядом находится банда разбойников — уркманов, и неподалеку, наверняка стоит

его конь. Кочевники никогда далеко не ходили пешими, даже, когда они

выслеживали жертву. Горец посмотрел на холм, который выглядывал из-за рощи.

Предположение, что воин, выслеживавший его в низине у этого низкого

хребта, привязал свою лошадь на другой стороне и вошел в заросли, чтобы

устроить на него, охотившегося за антилопой, засаду, казалось, логичным.

Конан осторожно поднялся на выступ, хотя и не думая, что другие

соплеменники из орды уркманов находятся в пределах слышимости — в

противном случае они бы уже здесь были — и без труда нашел коня. Это был

гирканский жеребец с красным, кожаным седлом, оснащенным широкими

серебряными стременами и уздой, тяжелой от позолоты. Сбоку свешивался

мощный меч в изукрашенных кожаных ножнах.

Вскочив в седло, Конан с вершины холма оглядел окрестности. На юге в

вечернее небо поднималась лишь тусклая тоненькая полоска дыма. Глаза у Конана

были зоркими, словно у ястреба, лишь немногие могли бы разглядеть эту голубую

полоску на фоне синего неба.

— Уркманы означают бандитов, — проворчал он, — дым означает лагерь.

Они преследуют нас словно демоны в аду!

Северянин направил лошадь в сторону лагеря. Охота увела его на несколько

миль на восток, но скорость его движения нивелировала это расстояние. Сумерки

еще не опустились, когда киммериец резко остановился на краю лиственной рощи

и молча, окинул изучающим взглядом склон, на котором ранее был разбит лагерь.

Теперь оно был пустым, без следов палаток, ни людей, ни животных. Варвар

окинул взглядом соседние гребни и заросли, но ничего не возбудило его

подозрения. В конце концов, северянин повернул лошадь на холм, держа лук

наготове. Он увидел следы крови на том месте, где стояла палатка Брагхана, но

никаких других признаков насилия не было, а трава не была истоптана, как и

должно быть при нападении диких всадников.

Горец увидел признаки быстрого, но упорядоченного отъезда. Его спутники

просто закатали палатки, навьючили животных и уехали. Но почему? Они могли

увидеть на расстоянии вынюхивающих их наездников и испугались, хотя ни один

не показывал прежде признаков трусости. Унгарф тоже наверняка не оставил бы

своего хозяина и друга.

Когда Конан прошел по следам лошадей в траве, его замешательство

выросло: они вели на юго-запад. Их цель лежала позади гор на севере. Они знали

об этом так же, как он. Но уже не было никаких сомнений, что по какой-то

причине, вскоре после того, как варвар покинул лагерь, его спутники поспешно

собрались и отправились на юго-запад к запретной стране, форпостом которой

была гора Эрлика.

Решив, что, возможно, у них все же были некоторые логические основания

свернуть лагерь, но они все же оставили ему какую-то информацию, которую

горец просто смог найти, Конан вернулся к месту лагеря и начал ходить вокруг,

делая все более широкие круги, и рассматривая землю. И только теперь он

заметил размытые следы, показывающие, что по траве тащили чье-то тяжелое

тело.

36

Люди и лошади почти стерли слабый след, но жизнь от Конана часто

зависела от остроты чувств. Северянин вспомнил пятно крови на земле в том

месте, где стоял шатер Брагхана.

Он проследовал по полосе раздавленной травы по южному склону вниз в

сторону кустов, и мгновение спустя стоял на коленях над телом человека. Это был

Унгарф, и на первый взгляд он выглядел мертвым. Потом Конан заметил, что в

кешанце, хотя, несомненно, раненом и умирающем, до сих пор тлеет слабая искра

жизни.

Он поднял голову несчастного и положил свою флягу к посиневшим губам.

Унгарф застонал, и в его остекленевших глазах появился блеск, означавший, что

он узнал Конана.

— Кто это сделал, Унгарф? — голос Конана вздрагивал от подавляемых

эмоций.

— Вормонд, — выдохнул раненый. — Я подслушивал их у палатки, потому

что боялся, что они планируют предательство против вас. Я никогда не доверял им

полностью. Тогда они ударили меня кинжалом и сбежали, оставив также и вас,

чтобы вы умерли один, посреди гор.

— Но почему? — Конан никогда не был так изумлен.

— Они собираются в Готхэн. — Инольда, которого мы искали, вовсе не

существовало. Это ложь, которую они придумали, чтобы ввести вас в

заблуждение.

— Почему именно в Готхэн? — спросил Конан.

Но глаза Унгарфа уже застил туман смерти. В смертельных конвульсиях он

безвольно обвис в руках Конана, затем кровь хлынула из его рта и кешанец умер.

Конан встал, механически отряхивая руки. Невозмутимый, как те пустыни,

по которым он бродил, варвар не был готов показывать свои чувства. И теперь

киммериец принялся собирать и складывать могилу из камней, так чтобы волки и

шакалы не разодрали тело. Унгарф был его спутником во многих путешествиях,

будучи скорее другом, чем слугой. Киммериец встретил его много лет назад, когда

судьба заставила киммерийца оставить свою страну.

Воздвигнув последний валун, Конан взобрался в седло и, не оглядываясь,

направился на запад. Он был один в дикой стране, без пищи и нужного инвентаря.

Судьба дала ему лошадь и оружие, а годы блужданий в разных концах света дали

ему опыт и познакомили с этой чужой страной так, как никогда не познакомился

бы с ней ни один человек с запада, северянин мог выжить, пройдя через горы и

добраться до цивилизованных мест.

Но такая возможность даже не приходила в его мысли. Его понятия о долге и

расплате были настолько же прямолинейными и примитивными, как и у всех

варваров, с которым он был связан кровью. Унгарф был его другом, и он был убит,

служа ему. За кровь надо расплачиваться кровью. Все это было для Конана таким

же ясным, как голод был очевидным чувством для серого волка. Киммериец

абсолютно не знал, почему убийцы последовали в направлении Запретного города

Готхэна, но его это не заботило. Его задача состояла в том, чтобы теперь

преследовать их повсюду, а если придется, то до самых врат преисподней, и

получить полную компенсацию за пролитую ими кровь. Мысль о другом решении

даже не приходила варвару в голову.

На землю опустилась темнота и появилась звезды, но Конан не замедлил

темпа, ведь даже в свете звезд было не трудно обнаружить следы в высокой траве.

Гирканский конь оказался очень крепким и молодым скакуном. Воин был уверен,

что догонит их туранских низкорослых лошадок, несмотря на их преимущество,

на старте.

37

Тем не менее, через несколько часов, северянин пришел к выводу, что

туранцы тоже должны были мчаться вперед всю ночь. По-видимому, они

намеревались оставить между ними и Конаном такое расстояние, которое он бы

ни в коем случае не смог преодолеть, догоняя их пешком. Но почему такую

тревогу вызвала у них мысль, что киммериец мог узнать об их истинной цели?

Под влиянием внезапной мысли, его лицо потемнело, после чего северянин

еще быстрее погнал своего скакуна. Инстинктивно, его рука ощупывала рукоять

широкого меча, свисающего с высокого седла.

Киммериец нашел взглядом белую вершину горы Эрлика, что маячила в

свете звезд, а затем перевел взгляд в сторону, где, как он знал, лежал Готхэн. Был

он там когда-то и сам, едва не утратив свою жизнь, когда сражался с тамошними

жрецами.

Было уже около полуночи, когда варвар увидел огонь на заросшем плотными

деревьями берегу ручья. С первого взгляда он понял, что это не был отряд людей,

преследуемых им. Костров было слишком много. Это была орда черных иргизов,

блуждавшая за пределами земель принадлежавших им, которые лежали дальше на

юге. Лагерь стоял прямо на дороге в Готхэн, и Конан подумал о том, хватило ли

туранцам здравого смысла, чтобы избежать их. Эти дикие люди ненавидели

чужаков. Он сам, когда был в Готхэн, переоделся, замаскировавшись под местного

жителя.

Переправившись через ручей подальше от лагеря, Конан подошел, укрываясь

в деревьях, так близко, пока не смог увидеть в свете костров размытые силуэты

всадников на лошадях. Кроме этого киммериец увидел и три белых палатки

туранцев, что стояли в центре, окруженные серыми войлочными юртами. Варвар

тихо выругался: если черные иргизы убили пришельцев и забрали себе их

собственность, это означало бы конец его мести. Он подошел еще ближе.

Выдал его чуткий, похожий на волка пес. Его бешеный лай привел к тому,

что люди выскочили из палаток, а туча конных охранников бросилась в его

сторону, натягивая луки.

Конан желавший менее всего чтобы его засыпали стрелами во время побега,

также выпрыгнул из кустов и оказался посреди всадников, прежде чем те

полностью осознали это, молча сеча налево и направо своим могучим мечом,

полученным от уркманского воина. Вокруг него свистели лезвия, но противники

были слишком удивлены. Варвар почувствовал, как лезвие его оружия

сталкивается со сталью, режет её и разрубает чей-то череп, а через мгновение

киммериец уже прорвался сквозь кордон кочевников и поскакал в темноту, слыша

за спиной вой сбитых с толку преследователей.

Крик знакомого голоса, поднявшийся над общим гулом, проинформировал

его, что, по крайней мере, Вормонд остался жив. Северянин оглянулся и в свете

костра увидел бежавшую высокую фигуру. Это они! Мощно сложенное тело

Брагхана. Огонь блеснул на стальном лезвии в его руке. Туранец был вооружен, а

это означало, что они не являлись заключенными, хотя причину такой

сдержанности со стороны диких иргизов, даже богатые знания северянина об этих

людях не смогли объяснить.

За Конаном гнались не долго; спрятавшись в кустах, он слышал, как дикие

иргизы гортанно переговаривались между собой, возвращаясь в лагерь. Этот

отряд не будет иметь покоя всю эту ночь. Люди с обнаженной сталью в руках

будут кружить около лагеря до рассвета. Подкрасться же снова и быть в

непосредственной близости от туранцев на расстояние выстрела будет трудной

задачей. Но теперь, кроме того, как убить их, северянин хотел выяснить, что, же

так влекло предателей в Готхэн.

38

Бессознательно киммериец сжал руку на рукояти меча, вырезанной в форме

ястребиной головы. Потом воин повернул лошадь обратно на восток и поскакал

прочь с быстротой, на которую только смог принудить свое измученное животное.

Перед рассветом варвар обнаружил то, что и надеялся здесь отыскать — второй

лагерь, примерно в десяти милях от места, где покоился Унгарф. Гаснущие костры

освещали одну небольшую палатку и лежащие на земле, завернутые в плащи

десятки мужских фигур.

Конан не стал подходить слишком близко; всюду, где только он мог видеть,

были различимы движущиеся силуэты стреноженных лошадей, а также людей,

обходивших лагерь, и, подъехав к зарослям деревьями, киммериец просто

спешился и расседлал лошадь. Его конь начал жадно щипать свежую траву, а

Конан сел со скрещенными ногами, прислонившись к стволу дерева и положив

лук на колени. Киммериец сидел неподвижно, как статуя, преисполненный

терпения, как вечные горы, на которых он был рожден.

3

Восход едва прояснился следами серости в темном небе, когда лагерь,

обозреваемый Конаном, оживился. Тлеющие кострища вновь полыхали пламенем,

а в воздухе поплыл запах жареной баранины. Жилистые мужчины в шапках из

меха и кожаных куртках вертелись возле лошадей или присаживались у костра,

выхватывая пальцами самые вкусные кусочки. У них не было с собой женщин, и

только очень скупая поклажа. То, что они выехали в путь без припасов и тюков,

означало только одну вещь. Это были грабители-уркманы.

Еще до того, как взошло солнце, они начал седлать лошадей, надевать

доспехи и оружие. Конан выбрал этот момент, чтобы появиться перед ними,

медленно двигаясь в их сторону.

Прозвучал сигнал, и в мгновение ока на него нацелилось много стрел.

Необычайная дерзость поступка удержала пальцы на тетивах.

Конан не терял времени даром, но и не давал знать, что спешит.

Предводитель банды вскочил на коня, когда Конан подъехал, останавливаясь

прямо рядом с ним. Уркман - грабитель с крючковатым носом, дикими глазами и

крашеной бородой посмотрел на него. Кочевник узнал Конана и его глаза

вспыхнули красным пламенем. Видя это, его воины все равно не сдвинулись с

места.

— Гонтар, — сказал Конан. — Собака, наконец, то я нашел тебя?

Гонтар дернул себя за рыжую бороду и взвыл, как волк.

— Ты сошел с ума, Конан?

— Это Конан! — со стороны воинов донесся возбужденный шум.

Бандиты столпились поближе, их любопытство на мгновение преодолело

кровожадность. Имя Конан было известно почти всюду, и они обменивались

сотнями диких россказней о нем, когда эти пустынные волки собирались вместе.

Что касается Гронтара, тот растерялся и украдкой взглянул на склон, с

которого съехал Конан. Он боялся его хитрости почти настолько же, насколько и

ненавидел — подозрение, ненависть и страх, что он сам был пойман в ловушку,

сделало предводителя уркманов опасным и непредсказуемым, как раненная кобра.

— Что ты здесь делаешь? — спросил вождь кочевников. — Говори быстро,

прежде чем мои воины не лишили тебя кожи.

— Я пришел, чтобы забрать старые долги.

У него, когда варвар спускался с горы, не было готового плана, но он был не

особо удивлен открытием, что уркманами командует его личный враг. Это было не

39

что иное, как просто необычное совпадение. Смертельные недруги Конана были

разбросаны по всему миру.

— Ты глупец...

В то время, когда предводитель говорил эти слова, Конан наклонился в седле

вперед и ударил Гонтара по лицу открытой ладонью. Удар прозвучал как щелканье

кнута, а Гонтар зашатался и едва не выпал из седла. Он зарычал как волк и

схватился за пояс, так ослепленный яростью, что заколебался в выборе между

ножом и саблей. Конан мог убить его в это время, но этого не было в планах

киммерийца.

— Держитесь подальше, — предупредил он воинов, даже не потянувшись за

оружием. — Ничего против вас у меня нет. Это дело лишь между мной и вашим

главарем.

Если бы это был кто-то еще, то это не повлекло бы за собой никакого

эффекта; другой человек оказался бы уже наверняка мертв. Но даже самые дикие

уроженцы этих земель смутно ощущали, что методы, эффективные против

обычных людей невозможно применить к Конану.

— Взять его! — крикнул Гонтар. — С него следует живьем содрать шкуру!

Разбойники подошли ближе, на что Конан неприятно и язвительно

рассмеялся.

— Пытки не уничтожат бесчестья, которым я покрыл вашего вождя,— сказал

варвар насмешливо. — Люди будут говорить, что руководит вами главарь с лицом,

отмеченным ладонью Конана. Как вы сможете стереть этот позор? Эй, да он зовет

своих воинов, чтобы отомстили за него! Неужели Гонтар трус?

И снова уркманы заколебались, глядя на своего лидера. Его борода

покрылась пеной. Все знали, что смыть такую обиду можно только убив

унизившего врага в поединке. Среди этой волчьей стаи, человек, которому не

посчастливилось быть заподозренным в трусости, был практически приговорен к

смерти. Если Гонтар не примет вызова Конана, его люди наверняка послушают и

замучают киммерийца к восторгу главаря. Однако никто не забудет об этом

инциденте, и с тех пор его судьба будет предрешена.

Гонтар знал это, он понимал, что Конан втянул его в поединок, но,

охваченного безумием, его не волновало уже ничего. Его глаза налились кровью,

как у бешеного волка; уркман уже забыл, что подозревал Конана в сокрытии

лучников за горным хребтом. Вождь забыл обо всем, кроме безумного желания

навсегда потушить блеск этих диких, синих очей, которые издевались над ним.

— Собака! — крикнул он, выдергивая палаш. — Ты подохнешь от руки

вождя!

Уркман ринулся как тайфун, с развевающимся на ветру плащом и мечом,

мерцающим над головой, и Конан немедленно столкнулся с ним лоб в лоб в

центре освобожденного для боя поля.

Гонтар восседал на великолепном коне, к которому он, казалось, прирос, а в

дополнение этому был свежим и отдохнувшим. Но лошадь Конана также

отдохнула и была хорошо обучена сражениям. Обе лошади без промедления

подчинялись воле своих наездников.

Поединщики закружили один вокруг другого. Лезвия сверкали и звенели без

передышки, сверкая красными всполохами в лучах восходящего солнца. Эта

схватка не выглядела как дуэль двух мужчин на лошадях, а была подобна

смертоносному столкновению пары кентавров, наполовину людей — наполовину

коней.

— Собака! — выдохнул Гонтар, сеча и рубя, словно человек, одержимый

дьяволом. — Я наколю твою голову на шест моего шатра... аррргх!

40

Менее десятка людей среди сотен зевак смогли увидеть удар в ослепляющей

глаза вспышке стали, но все услышали его. Конь Гонтара заржал и, встав на дыбы,

сбросил мертвого всадника с расколотым черепом из седла.

Поднялся нечленораздельный волчий вой, бывший то ли воплем ярости, то

ли одобрения. Конан повернулся, взмахнув мечом над головой и разбрызгав

вокруг дождь из красных капель.

— Гонтар мертв! — крикнул северянин. — Кто-нибудь еще хочет бороться?

Уркманы смотрели на него, еще не осознавая его намерений, и прежде чем

смогли оправиться от удивления, вызванного зрелищем своего проигравшего

предводителя, Конан вложил свой меч в ножны, подразумевая, что инцидент

исчерпан и все закончилось, а затем сказал:

— А теперь, кто из вас пойдет со мной за добычей, большей, чем вы когда-

либо мечтали?

Эти слова вызвали немедленное волнение, но подозрения пустынных

разбойников все, же преодолело их жадность.

— Покажи нам её! — потребовал один из воинов. — Покажите нам эту

добычу, прежде чем мы убьем тебя.

Не отвечая, Конан спешился и бросил поводья усатому наезднику.

Пораженный усач взял их без слова протеста. Конан направился к тому месту, где

были приготовлены блюда, у него пару дней ничего не было во рту.

— Могу ли я показать вам звезды при свете дня?! — спросил он, взяв горсть

мяса жареного ягненка. — Но, несмотря на это, звезды существуют, и в нужное

время можно их увидеть. Если бы у меня было награбленное, разве я приехал бы

делиться им с вами? Ни один из нас не выиграет без помощи другого.

— Он лжет, — сказал воин, которого товарищи называли Гезун. — Давайте

убьем его, и двинемся за караваном, который мы выслеживали.

— Кто же будет вести вас? — язвительно спросил Конан.

На него закричали, а несколько головорезов, которые считали себя

очевидными кандидатами на лидера, стали с подозрением смотреть друг на друга.

Потом все посмотрели на Конана, который не спеша уминал ягненка, так же

спокойно, как будто пять минут, назад не зарубил одного из самых грозных воинов

от пустынь Южного Турана до Черных Королевств.

Его безразличный внешний вид не обманул никого. Они знали, что он может

быть опасным как кобра. Они знали, что не смогли бы убить его достаточно

быстро — а, возможно, это вообще не удастся для них — и что у него не займет

много времени, чтобы убить многих из них; и, конечно же, никто из них не хотел

быть первым, кто умрет.

Само это не остановит их надолго. Но к этому присоединилось их

любопытство и алчность, что были вызваны упоминанием варвара о богатствах и

смутное подозрение того, что киммериец не пошел бы в ловушку, если бы не

оставил себе какого-то безопасного выхода, равно как и их взаимная ревность о

том, кому теперь быть вождем.

Гезун, посмотрев на лошадь Конана, воскликнул сердито:

— Он ездит на коне Морана!

— Да, — признался спокойно Конан. — Кроме того, вот меч Морана. Он

выстрелил в меня из укрытия, за это и умер.

Ему не дали никакого ответа. Этот волчья стая не знала никаких других

чувств, кроме силы, ненависти и уважала только мужество, хитрость и

жестокость.

— Куда же ты поведешь нас? — спросил один из них, кого называли Снорин,

молчаливо признавая господство Конана. — Мы свободные люди, сыновья мечей.

41

— Вы сукины дети! — закричал Конан. — Мужчины без пастбищ и женщин,

изгои, от которых отказался свой собственный народ, люди вне закона, за головы

которых назначена награды и которые вынуждены скитаться в горах! Вы

следовали за этой дохлой собакой, не задавая никаких вопросов! Сейчас и я ищу

этого же самого!

Произошла еще одна ссора между воинами, которая, казалось, вообще не

заинтересовала Конана. Все его внимание было сосредоточено на котле с едой.

Поведение северянина не было излишне наглым, как показалось бы снаружи, и

оно возникло не из-за глупой дерзости или излишней самонадеянности.

Киммериец действительно был настолько уверен в себе, что ни у одного среди

сотни уркманов не было и тени сомнения по поводу того, что варвар знает, где

расположен Запретный город Готхэн. Бандиты, среди которых варвар был на

волосок от убийства, вел себя, тем не менее, уверенно, словно среди друзей.

Много пар глаз смотрели на меч Конана. Люди говорили, что его

способность использовать оружие была настоящим колдовством; обычный меч

становился в его руках живой машиной разрушения, которая двигалась со

скоростью молнии так быстро, человек не мог даже заметить движения руки

Конана.

— Говорят, что ты никогда не нарушал своего слова, — обратился к нему

Снорин. — Поклянись, что ты приведешь нас к этой добыче, и мы посмотрим.

— Я не буду давать никаких клятв, — сказал Конан, вставая и вытирая руки

попоной. — Я же сказал вам. Этого достаточно. Следуйте за мной, пусть даже

многие из вас умрут. Да, много шакалов будет в состоянии наесться досыта.

Большинство из ваших братьев отправится на тот свет, и вы забудете их имена. Но

для тех, кто выживет, богатство будет падать, как дождь.

— Довольно слов! — выкрикнул кто-то с жадностью. — Веди нас к этим

небывалым богатствам!

— А вы отважитесь туда, куда я хочу повести вас, — спросил варвар. —

Наша цель расположена в городе Готхэне.

— Мы отважимся, клянемся богами! — прорычали они сердито. — Мы уже

забрались в Страну Черных Иргизов, выслеживая караван туранцев, который, мы

отправим в преисподнюю, прежде чем солнце поднимется снова!

— Отлично, — сказал Конан. — Многих из вас настигнет стрела или острая

сталь, прежде чем наше путешествие закончится. Но если вы решитесь поставить

на кон свою жизнь, где наградой будут сокровища, богаче, чем сокровища

колдунов Сета, идите со мной. Перед нами еще долгий путь.

Через пять минут вся банда скакала рысью на запад. Конан ехал во главе, в

окружении поджарых наездников с обеих сторон; их вид свидетельствовал о том,

что этот варвар, скорее их заключенный, чем предводитель. Но киммерийца это не

тревожило. Доверие, которое он вкладывал в свою судьбу, в очередной раз

подтверждал тот факт, что северянин не имел ни малейшего представления о том,

как выполнить свое обещание о сокровищах, но горец не беспокоился об этом

нисколько. Какой-нибудь способ отыщется, и в данный момент киммерийский

варвар даже не задумывался об этом.

4

Тот факт, что Конан знал эту область лучше, чем уркманы, помог ему, в

сущности, взять тактическое преимущество над ними. От того чтобы давать

советы непосредственно к прямому командованию оставался лишь один

небольшой шажок, который смог остаться незамеченным.

42

Киммериец обращал внимание даже на то, чтобы их не было видно на фоне

неба.

Было нелегко скрыть сотню движущихся людей от бдительных взоров

кочевников, но области их кочевий лежали дальше и был шанс, что между ними, и

Готхэном находилась только та группа, что северянин видел раньше.

Однако, пересекая следы, оставленные там, где предыдущей ночью он,

двигаясь на запад, ничего увидел, киммериец поставил свое предположение под

сомнение.

С тех пор там проехало еще много всадников на лошадях, и Конан настаивал

на увеличении скорости, зная, что если иргизы выследят их, то немедленная

погоня станет неизбежным фактом.

Ближе к вечеру они добрались до места, где можно было увидеть лагерь

кочевой орды вдоль поросшего деревьями берега ручья. Недалеко от лагеря

паслись под охраной подростков лошади, а чуть дальше всадники пасли овец,

разбредавшихся по высокой траве.

Конан взял полдюжины мужчин, оставив остальных в заросшей лощине за

пределами следующего хребта, и прокрался с ними между скалами,

разбросанными на склоне, что нависал над долиной. Лагерь лежал под ними,

видимый во всех деталях, но Конан нахмурился от недовольства.

Здесь не было никаких следов белых палаток преследуемых варваром

туранцев. Эти люди были там раньше. Теперь же их нет. Значит ли это, что

кочевники, в конце концов, повернулась против них, или же беглецы в одиночку

отправились в сторону Готхэна?

Уркманы, для которых было очевидно, что они должны атаковать и ограбить

своих древних врагов, стали проявлять нетерпение.

— У них меньше воинов, чем у нас, — подъехал с предложением Гезун, — и

они беспечно расположились здесь, ничего не подозревая. С момента последнего

вторжения врагов в земли черных иргизов прошло уже много времени. Давай

позовем остальных наших и атакуем их. Ты же обещал нам добычу.

— Женщин с плоскими лицами и овец с жирными курдюками? — скривился

Конан.

— У некоторых из этих женщин есть на что поглядеть, — настаивал уркман.

Мы также можем найти хорошее применение и их овцам. Но эти собаки везут

также на своих повозках и золото, которое они имеют обыкновение продавать

торговцам из Дарфара. Его добывают в горах Эрлика.

Конан вспомнил, что когда-то слышал рассказы о золотых шахтах на горе

Эрлика и видел грубо отлитые слитки, владельцы которых клялись, что

заполучили их от черных иргизов. Но сейчас его не интересовало золото.

— Это сказки, — сказал киммериец, частично веря в это сам. — Добыча, к

которой я поведу вас, существует на самом деле, но разве вы собираетесь

разменять её на досужие выдумки? Вернитесь к остальным и скажите им, чтобы

оставались в укрытии. Скоро вернусь и я.

На одно мгновение воины стали подозрительными, и Конан заметил это.

— Возвращайся тогда ты, Гезун, — сказал он, — и передай другим мое

сообщение. Остальные пойдут со мной.

Это успокоило подозрение остальных пятерых, лишь Гезун дернул себя за

бороду, когда спустился по склону и вскочил на коня. Конан и его спутники также

сели на лошадей и под прикрытием хребта, держась ниже его вершины, поехали

вдоль отрога, поворачивая вместе с ним на юг.

Хребет заканчивался крутым обрывом, словно прорезанным в скале ножом,

но густая растительность не позволяла увидеть их из лагеря, когда отряд

43

пробирался через область между обрывом и следующим хребтом, ведущим к

излучине ручья, на милю ниже от стана орды.

Этот хребет был значительно выше, чем предыдущий, и прежде чем

киммериец с уркманами достигли того места, где он начал опускаться в сторону

реки, Конан взобрался на гребень и снова осмотрел лагерь.

Кочевники, казалось, не подозревали о присутствие врагов, и Конан перевел

взгляд на восток, где позади хребта спрятались в убежище его люди, но не увидел

там их следов. Но варвар заметил что-то другое.

В нескольких милях, за пределами позиции уркманов, где небо касалось

острой, как нож грани хребта, его пересекал широкий проход. Когда северянин

внимательно посмотрел на него, то увидел ряд черных пятен, движущихся через

этот проход. Расстояние было настолько велико, что даже он не мог бы распознать

их, но киммериец знал, кем были эти точки: всадники, и в большом количестве.

Он поспешно отступил к своей пятерке уркманов, и, ничего не сказав,

быстро двинулся с ними вперед, так что вскоре их маленький отряд спустился с

хребта и приблизился к потоку, в месте, где за поворотом тот был уже вне поля

зрения из лагеря. Было очевидно, что это место переправы для путников,

направляющихся в Готхэн, и прошло, не так уж много времени, когда варвар

нашел то, что искал.

В грязи на берегу горного потока виднелись отпечатки подков, а в одном

месте явный след от туранского сапога. Они переправились здесь; дальше их

следы вели на запад через холмистое плато.

Конан снова недоумевал. Он предположил, что возможно существовала

некая конкретная причина, почему именно этот клан так дружелюбно принял

туранцев, и даже подумал, что это Вормонд убедил сопровождать на пути их к

Готхэну. Хотя кланы вместе и выступали на битву с захватчиками, между ними

всегда шли непрерывные междоусобные войны, и то, что одно племя приняло

этих людей мирно, не значило, что другие не перережут им горло.

Конан никогда не слышал, чтобы кочевники в этих областях проявляли

дружбу к любому человеку с запада. Несмотря на это туранцы переночевали в

лагере иргизов, и теперь смело направились вглубь страны, как будто уверенные в

хорошем приеме.

Это выглядело как полное безумие.

Отдаленные крики резко оторвали его от своих мыслей. Северянин бросился

через ручей и побежал вверх по склону, укрывающему от них долину. Его

уркманы уже натягивали тетивы. Когда киммериец достиг вершины, в кристально

прозрачном воздухе он ясно увидел то, что произошло в долине.

Остававшиеся в укрытии уркманы напали на лагерь иргизов. Они поднялись

на холм, возвышающийся над долиной, а затем ринулись вниз, как вихрь. Это

было почти полнейшей неожиданностью. Находившиеся за пределами лагеря

пастухи были убиты, а стадо разогнано, но выжившие кочевники смогли

организовать оборону в кругу своих палаток и повозок.

Слабые луки кочевников ответили на выстрелы уркманов. Бандиты быстро

приближались, стреляя из седел, чтобы описать полный круг и снова отъехать

подальше из зоны досягаемости стрел обороняющихся.

Иргизы были хорошо укрыты, но, не смотря на это, град смертей пожинал

обильный урожай. Конан отпустил поводья лошади и поскакал галопом через

долину, размахивая сверкающим мечом в руке. Его планы изменились, потому что,

когда туранцы покинули лагерь иргизов, исчезли также причины нападения на

него. Расстояние было слишком велико, чтобы уркманы смогли понять

выкрикиваемые им приказы.

44

Уркманы увидели, что киммериец приближается с мечом в руке, и поняли

его совершенно неправильно. Думая, что он намерен возглавить атаку, они в своем

рвении опередили его. Им помогла также и паника, которая распространилась

среди иргизов при виде скачущего на них Конана и его пятерых уркманов, что

было похоже на удар с фланга.

В мгновение они перенесли внимание на новоприбывших, опорожняя свои

полупустые колчаны задолго до того, Конан оказался в пределах прицельного

выстрела. И сразу же после этого уркманы отпустили тетивы своих луков над

головами своих лошадей, чтобы немедленно после этого разрушительного

обстрела рвануться вперед с грохотом, сотрясающим долину.

На этот раз неровный залп защитников не мог остановить их. Перепуганные

кочевники стреляли почти из всех луков, и в момент нападения большинство из их

колчанов были уже пусты. Подъезжающих всадников встречали одиночные

стрелы, выбив нескольких из них из седел, но наступающие уже штурмовали

импровизированную баррикаду и разметали её. Кричащие уркманы мчались на

лошадях между палатками, молотя налево и направо красными от крови мечами.

В одно мгновение в лагере иргизов ад вырвался на свободу. Испугавшись,

кочевники вырывались и начинали бежать, но и там, где это им удавалось, они

были растоптаны победителями. Опьяненные кровью уркманы не щадили ни

женщин, ни детей. Те, кто смог вырваться из окружения, с криками бежали в

сторону реки. Через мгновение и всадники, как волки, бросились вслед за ними.

Тем не менее, будто окрыленная призраком смерти, хаотичная толпа

достигла берега первой, и, продравшись сквозь деревья, люди начали кричать и

прыгать с высокого берега, топя друг друга в полном замешательстве. Прежде чем

уркманы остановили своих лошадей на берегу, на покрытом пеной и потом

скакуне появился киммериец.

Конан разъяренный этой бессмысленной бойней, был воплощением

неистового безумства. Он схватил за уздечку лошадь первого подскакавшего к

берегу человека и потянул так сильно, что животное, привстав на дыбы, потеряло

равновесие и упало, сбрасывая всадника. Следующего воющего оборотня Конан

хлопнул плашмя своим мечом так, так что только тяжелый кожаный колпак

защитил его череп. Человек упал без сознания, вылетев из седла. Остальные

закричали и резко натянули вожжи.

Гнев Конан действовал на них, словно вылитая в лицо ледяная вода,

болезненно погасив опьяненные кровью нервы. Крики и убийственные взмахи

беспощадных мечей раздавались между палатками в уже опускавшихся сумерках,

но Конана это не заботило. Он не мог спасти никого в разоренном лагере, где

воющие воины разрывали палатки, переворачивали повозки и поджигали огонь в

сотнях мест.

Все больше и больше людей с пылающими глаза и измазанными кровью

мечами подъезжало к реке, останавливаясь внезапно при виде стоящего на их пути

Конан. И не было ни одного воина среди них, кто выглядел бы хоть вполовину так

страшно, каким в этот момент казался киммериец.

Его глаза потемнели как угли, что горят под котлами в преисподней, а изо рта

доносилось рычание.

Ярость не была наигранной. Маска цивилизованности спала, обнажив

чистую первобытную дикость его души. Ошеломленные уркманы, все еще

опьяненные своей кровавой страстью, осадили своих коней и, смущенные его

видом, отодвинулись.

— Кто отдал приказ атаковать! — закричал Конан, его голос был похож на

звонкий удар меча.

45

Он дрожал от ярости. Варвар был охвачен ослепительным пламенем гнева и

смерти, которого не вынесет никто. В данный момент, он был таким же диким и

по звериному безжалостным, словно самый дикий из варваров, обитающих в этой

суровой стране.

— Гезун! — прокричало много голосов, и люди указали на хмурого воина. —

Он сказал, что ты пошел вперед, чтобы выдать нас иргизам, и что мы должны

ударить, прежде чем они смогут собратья и окружить нас. Мы верили ему, пока не

увидели, как ты съезжаешь с горы.

С глухим ревом атакующей пантеры Конан бросился, как тавихрь, в сторону

Гезуна и полоснул его мечом.

Прежде чем Гезуну удалось осознать опасность, он вылетел из седла

мертвым, с разрубленным черепом.

Конан повернулся к остальным, которые отступили от него, столпившись

вместе от страха.

— Собаки! Шакалы! Безносые обезьяны! Выродки! — северянин стегал их

словами, которые жгли, как укусы скорпионов. — Сыновья бродячих дворняжек!

Разве я не говорил вам оставаться в укрытии? Или для вас мои слова стоят ровно

столько же, сколько порыв ветра, или столько же, сколько листок, который может

быть сдут дыханием такого пса, как Гезун? Вы пролили невинную кровь, и вся эта

страна теперь будет преследовать нас, как шакалов. Где ваша добыча? Где золото,

которым были загружены все повозки?

— Золота не было, — сказал один из воинов, вытирая кровь с лезвия.

Уркманы отшатнулись перед жестоко пренебрежительным, гневным,

насмешливым хохотом Конана.

— Собаки, копающиеся в кучах навоза! Я должен оставить вас здесь, чтобы

вы подохли!

— Давайте убьем его! — закричал какой-то воин. — Разве мы не более

достойны, чем этот киммериец? Давайте убьем его и вернемся туда, откуда

пришли. В этой пустынной стране нет никакого богатства.

Данное предложение не встретили аплодисментами. Ни у одного из них не

было в колчане стрел, а некоторые даже отбросили луки в пылу боя. Все видели,

что колчан на спине Конана был полон. Никто также не желал оказаться в

пределах досягаемости его окровавленного меча, который, казалось, жил своей

собственной жизнью в правой руке варвара.

Конан увидел их нерешительность и начал с них. Он не спорил, ни убеждал,

как, вероятно, сделал бы кто-то другой. Если бы северянин сделал это, они убили

бы его. Он сломил их сопротивление своими оскорблениями, ложью и

убедительными угрозами, поскольку сознательно выбирал каждое слово, которое

бросал в них. Они послушали его, потому что были волчьей стаей, и киммериец

оказался одним из их наиболее опасных волков.

Даже один человек из тысячи не мог бы так, как он, издеваться над ними и

выжить. Но была в нем какая-то превосходящая сила, которая отбирала у других

уверенность в себе и приручала их гнев, что-то, обладавшее силой бурного ручья

или рева ветра, что раздробило их волю своей первоначальной дикостью.

— У нас нет ничего против тебя, — самый смелый из них еще проявил

последнюю искру сопротивления. — Иди своей дорогой, а мы пойдем своей.

Конан взорвался насмешливым хохотом.

— Ваша дорога заведет вас прямо в ад, — хмыкнул он ядовито. — Вы

пролили кровь, и кровью же вам отплатят. Неужели вы думаете, что те, кто

сбежал, оставшись в живых, не пойдут в ближайшие племена, чтобы поднять их

против вас? Перед тем как взойдет солнце, вас окружат тысячи воинов.

46

— Давайте поедем на восток, — сказал один из пустынных разбойников

нервно. — Мы оставим эти дьявольские земли прежде, чем вести о нас

распространятся.

Опять Конан рассмеялся, а воины вздрогнули.

— Глупцы! Вы не вернетесь. Я видел всадников, идущих по нашим следам.

Они почти поймали нас в клещи. Без меня вы не сможете идти вперед, и если

останетесь здесь, или развернетесь, то никто из вас не увидит очередного заката.

Возникла паника, которую было гораздо труднее контролировать, чем бунт.

— Убейте его! — крикнул кто-то. — Он завел нас в ловушку!

— Дураки! — закричал Снорин, один из пятерки, которая была с Конаном у

брода. — Это не он подтолкнул вас напасть на иргизов. Он хотел привести нас к

богатствам, которое обещал. Он знает эту страну, а мы не знаем. Убив его, мы

убиваем единственного человека, который может спасти нас.

Ухватившись за эту мысль, воины столпились вокруг Конана.

— В тебе есть мудрость, а мы просто собаки, которые питаются отходами.

Избавь нас от последствий нашей глупости. Обещаем, мы будем повиноваться

тебе. Веди нас из этой земли смерти и покажи нам золото, о котором ты

рассказывал!

Конан вложил меч в ножны и без лишних слов взял на себя руководство. Он

отдавал приказы, которые они выполняли. После того, как эти дикие люди,

испугавшись, присягнули ему, они стали доверять киммерийцу безоговорочно.

Они знали, что северянин использует их для своих целей, но, ни один из них не

смог бы сделать того, на что был способен этот варвар. В этой дикой стране

правил только закон волчьей стаи.

Они собрали столько лошадей, сколько можно было поймать в течение

короткого времени. На часть из них поспешно загрузили пищу и поклажу из

разграбленного лагеря. С полдюжины уркманов были убиты, а около десятка

получили ранения.

Мертвые были оставлены, где лежали, наиболее серьезно раненых привязали

к седлам; их стоны устрашающе звучали во мраке ночи. Темнота уже опустилась,

когда отчаянная банда пересекла склон и переправилась через реку. Плач

спрятавшихся в кустах женщин, которые сумели выжить, звучал как погребальная

песнь загубленных душ.

5

Конан не пытался выслеживать туранцев на относительно ровном плато. Его

целью был Готхэн и северянин считал, что найдет их там. Имела место, однако, и

острая необходимость оторваться от туземцев, которые, как он был убежден,

преследовали их с упрямством и которых, несомненно, вид того, что они

обнаружат в разгромленном лагере у реки, разозлит ещё больше.

Вместо того чтобы пересекать плато, Конан повернул к соседним горам и

направился на запад. Перед полуночью, один из раненых умер в седле, а часть

воинов была без сознания. Уркманы спрятали тело в расщелине и двинулись

дальше. Они двигались через мрачные горы, как призраки, а стук подков и стоны

раненых были единственными звуками.

За час до рассвета, они пришли к ручью, извивавшемуся между

известняковыми выступами, широким, но неглубоким потоком с твердым дном.

Они передвигались по его руслу около трех миль, а затем выбрались на берег

на этой же стороне.

Конан знал, что иргизы, вынюхивая их след, как волки дойдут по нему до

края ручья, и будут подозревать хитрость, то, что беглецы станут запутывать

47

следы. Он надеялся, что, однако, они подумают, что Конан пересек ручей и пошел

в горы на противоположную сторону, и потеряют много времени, ища следы на

южном берегу.

Северянин вел свой отряд в настоящее время непосредственно на запад. Он

не ожидал, что сможет полностью оторваться от иргизов, а просто пытался

выиграть время. Если они потеряют его следы, то будет сначала искать их

повсюду, кроме дороги, ведущей к Готхэну, а он должен был пойти именно в

Готхэн, потому что не было никаких шансов, что киммериец успеет добраться до

врагов по пути.

Рассвет застал раздраженную и уставшую группу в горах. Конан приказал

остановиться, а сам поднялся на самую высокую гору, что смог найти, и

терпеливо оглядел окружающие вершины и овраги, жуя полоску сушеной

баранины, что всадники хранили под седлом, чтобы мясо было теплым и более

мягким. Время от времени на десять или пятнадцать минут, варвар забывался

чуткой кошачьей дремой, восполняя силы так, как это делали жителей этих

далеких земель, а в перерывах осматривал горные хребты в поисках признаков

преследования.

Северянин позволил людям отдохнуть как можно дольше, и солнце было уже

высоко в небе, когда он оставил скалы и разбудил их. Сон позволил им

восстановить часть прежних сил, и теперь они охотно поднялись и сели на

лошадей. Один из раненых умер во сне, и его тело опустили в глубокую трещину

в скале, а затем неспешно двинулись в путь, потому что усталость беспокоила

больше лошадей, чем людей.

Весь день отряд скользил по диким ущельям, над которыми возвышались

касавшиеся небосвода пики гор. Уркманов тревожили дикие пустоши и знание

того, что орда кровожадных варваров движется по их стопам. Они следовали за

Конаном, не задавая никаких вопросов, и он вел их вперед, кружа и петляя,

восходя на вершины, которые захватывали дух и, спускаясь в бездонные, темные

глубины ущелий, чтобы вновь взобраться в острые ветреные грани.

Киммериец использовал все известные ему приемы, чтобы оторваться от

погони и двигаться к цели как можно быстрее. Он не боялся, что они встретятся с

одном из кланов на этих безлюдных холмах; местные пасли свои стада на

значительно более низких высотах. Его чувство направления было настолько же

надежным, как на это рассчитывали его люди. Варвар находил верный путь,

благодаря инстинктам человека, живущего на открытых пространствах, но они

заблудились бы уже много раз, если бы не вид горы Эрлика, вздымавшейся на

расстоянии и превышающей окружающие её пики.

По мере того как они продвигались на запад северянин узнавал эти места —

хотя обзор был с другой стороны — определенные ориентиры, а незадолго до

захода солнца киммериец увидел широкую, неглубокую долину, на лесистых

склонах которой вырисовывались на фоне скал каменные стены Готхэна.

Готхэн был выстроен у подножия горы, возвышающейся над долиной, через

центр которой протекал поток, заросшие тростником, извиваясь между зарослями

деревьев на берегах. Деревья были удивительно пышным. Иззубренные пики,

среди которых самым высоким была гора Эрлика, окружали долину на юге и

западе, а севера закрывала её цепь холмов. Долина открывалась лишь на восток,

понижаясь неровными рядами хребтов. Конан и его люди, проследовав ранее по

горной гряде, теперь смотрели на долину с юга.

Конан провел воинов с крутых утесов и спрятал их в одном из

многочисленных ущелий в нижней части склона, менее чем в миле от города.

Ущелье заканчивалась тупиком, который наводил на мысль о ловушке, но лошади

оказались настолько истощены, что были близки к смерти, бурдюки с водой были

48

пусты и источник, хлеставший из скалы, стал для Конана и решающим и

значимым аргументом.

Северянин нашел путь, выходящий через узкий проход из ущелья, и

поставил там охрану, так же, как и на его входе. Этот путь будет служить им

дорогой для побега, если в этом возникнет необходимость. Люди начали жевать

остатки продуктов, которые у них еще оставались и перевязали, как смогли свои

раны. Когда варвар сказал им, что он собирается на разведку, уркманы посмотрели

на него тупым взглядом. Они не потеряли веру в него, но чувствовали себя уже,

как мертвые. Бандиты стали похожи на фантомы в своих рваных, окрашенных с

высохшей кровью плащах, с запавшими от голода и усталости глазами. Они

неподвижно лежали в молчании, завернутые в свои изорванные плащи.

Конан был более оптимистичен. Возможно, они еще не ускользнули

полностью от иргизов, но даже этим собакам в человеческих шкурах понадобится

некоторое время, чтобы напасть на их след. Жителей Готхэна он не боятся,

киммериец знал, что они редко выезжают в горы.

Киммериец спал и ел даже меньше, чем его люди, но его стальное тело было

более выносливым, чем у них. Благодаря необычайной живучести, варвар

удерживал ясность ума и силу, много большую, чем кто-либо другой.

Уже опустилась тьма, и звезды повисли над горами, как капли застывшего

серебра, когда Конан пешком выбрался из оврага. Северянин не направился прямо

через долину, а двигался, держась вдоль линии близлежащих гор. Так что

открытие пещеры, которая являлась человеческим жильем, не было простым

совпадением. Она была расположена в скалистом проходе, спускавшемся в

долину, по которой киммериец попытался обойти город, поднявшись на нее. Вход

в пещеру был закрыт густым кустарником, замаскировав её так тщательно, что

варвар только случайно увидел вспышки огня на фоне ровной каменной стены.

Конан прополз через подлесок и заглянул внутрь. Пещера была больше, чем

казалось по виду её входного отверстия. В середине горел небольшой костер,

вокруг которого ютилось три человека, говорящих на гортанном пунтийском

языке. Конан узнал в них трех слуг из лагеря туранцев. Чуть дальше он заметил

лошадей и груду походного оборудования. От того места, где сидел северянин

разговор был невнятным, и именно тогда, когда варвар начал задаваться вопросом,

где туранцы и остальные слуги, он услышал, что кто-то приближается.

Киммериец отступил в тень, в ожидании, и вскоре увидел в свете звезд чью-

то высокую фигуру. Это был еще один пунтиец, несущий дрова. Направляясь к

входу в пещеру, он подошел так близко к укрытию Конана, что тот мог коснуться

его вытянутой рукой. Конан, однако, не протянул руки, но вместо этого прыгнул

на спину проходящего, как пантера на оленя. Хворост рассыпался повсюду, а

мужчины сплелись друг с другом и покатились вниз по травянистому склону.

Пальцы Конана сжались на мощном горле пунтийца, сдерживая его крик. Изнутри

пещеры нельзя было услышать звуков сражения, ее заглушили шуршащие кусты.

Преобладающий рост и вес пунтийца не на много перевесил жилистые

мышцы и навыки противника. Конан уселся на груди несчастного и придушил его,

так что тот чуть не потерял сознание, а затем слегка отпустил, чтобы жизненный

поток крови снова начал поступать в мозг ошеломленный жертвы.

Пунтиец узнал своего пленителя и его страх возрос, бедняга подумал, что

находится во власти захватившего его духа.

— Где туранцы? — тихо спросил Конан. — Говори, собака, прежде чем я

сверну тебе шею.

— В сумерках они пошли к этому дьявольскому городу, — выдохнул

пунтиец.

— Как пленники?

49

— Нет, их увел человек с бритой головой. Они взяли оружие и не проявляли

никакого страха.

— Что они ищут здесь?

— Клянусь богами, я не знаю.

— Расскажи мне все, что ты знаешь, — приказал Конан, — но говори тихо.

Если твои спутники услышат, и покажутся здесь, ты умрешь. Начни с того

момента когда я ушел, чтобы поохотиться на оленей. Тогда Вормонд убил

Унгарфа. Я это уже знаю.

— Да, это сделал туранец. Я не имел с этим ничего общего. Я видел, как

Унгарф подслушивал у палатки Брагхана. Потом Вормонд выскочил из палатки и

затащил его внутрь. В палатке раздался крик, а когда мы бросились посмотреть,

что случилось, кешанец лежал мертвым на земле.

Затем нам приказали свернуть палатки и загрузить лошадей, что мы сделали,

не задавая никаких вопросов. Мы отправились на запад в большой спешке. Не

прошло и половины ночи, когда мы увидели становище этих собак — черных

иргизов, все мои братья, и я очень обеспокоились.

Но туранцы пошли прямо к ним, и когда эти проклятые иргизы вышли к нам

навстречу с натянутыми луками, Вормонд поднял странный талисман, засиявший

в свете факелов. И тот час же иргизы спешились, и начали падать ниц на землю.

В ту ночь мы остались в их лагере. В темноте кто-то подкрался к их стану, и

началась схватка, а один из их людей был убит. Вормонд сказал, что нападающий

был подосланный уркманами шпион, и что будет битва, так что на рассвете мы

покинули лагерь и в спешке двинулись на запад. Мы встретились с другим

отрядом иргизов, Вормонд также показал им талисман, и они приветствовали нас

с честью. Весь день мы поспешно ехали, жестоко погоняя лошадей, и не

остановились даже, когда наступила ночь, потому что Вормонд гнал вперед как

сумасшедший. Поэтому, около полуночи мы прибыли в эту долину и спрятались в

пещере.

Мы оставались здесь все вместе до сегодняшнего утра, когда какой-то пес,

погонявший овец, не появился в окрестностях пещеры. Вормонд подозвал его,

показал талисман и заявил, что он хочет поговорить со жрецом из города. Тогда

этот человек ушел, и вскоре вернулся, приведя жреца.

Он и туранцы долго разговаривали, но о чем, я не знаю. Потом Вормонд убил

человека, который привел священнослужителя и вместе со жрецом спрятал его

тело под камнями.

После дальнейшего разговора служитель ушел, а они оставались в пещере

еще целый день. Но в сумерках прибыл следующий посланец, и туранцы пошли с

ним в город. Они приказали нам поесть, а затем оседлать лошадей и быть в

готовности, чтобы с полуночи до рассвета мы могли сразу отправиться в путь. Это

все, что я знаю, Митра мне свидетель!

Конан не ответил. Он посчитал, что человек рассказал ему правду, и его

замешательство увеличилось. Думая обо всем этом, варвар невольно расслабил

захват, а пунтиец воспользовался этим моментом, чтобы попытаться сбежать.

Судорожным рывком он частично вырвался из тисков Конана, доставая нож,

который ранее не мог выхватить, и с громким криком нанес удар.

Конан увернулся от удара, молниеносно изгибаясь всем телом; лезвие

разрезало одежду и поцарапало кожу, а Конан, схватив обеими руками бычью шею

пунтийца, выкрутил её изо всех своих сил. Позвоночник хрустнул как сухая ветка.

Конан отпрыгнул в темноту. У входа в пещеру появился человека, который с

тревогой позвал не вернувшегося товарища, но Конан не ожидая продолжения,

исчез, словно призрак в темноте.

50

Пунтиец позвал снова, и, не получив ответа, со страхом крикнул своим

товарищам. С мечами в руках они скользнули вверх по склону, и вскоре один из

них наткнулся на тело. Они склонился над ним, шепча с тревогой.

— Это злое место, — сказал один, — демоны убили Ходрага.

— Нет, — сказал другой. — Это люди из долины. Они хотят убить нас

одного за другим.

Человек схватил лук и с тревогой посмотрел в окружавшую их темноту.

— Они зачаровали туранцев, и те пошли туда сами за своей смертью, —

пробормотал он.

— Мы будем следующими, — сказал третий. — Туранцы погибли. Седлаем

лошадей и поскорее уходим отсюда. Лучше умереть в горах, чем безропотно

ждать здесь, стоя, словно овцы на убой.

Пятью минутами позже они последовали на север так быстро, как только

были в состоянии погонять лошадей.

Конан не видел того, что произошло. Сойдя со склона ниже пещеры,

северянин не пошел больше, как раньше, вдоль горного хребта, а направился

прямо к огням Готхэна. После короткого марша варвар достиг дороги, ведущей в

город с востока. Дорога вилась сквозь деревья, как немного более темная нить на

фоне темной груды плоскогорья.

Киммериец дошел по ней до самых городских стен, так что в пределах его

видимости оказались большие ворота в мощных, темных бастионах. Стражники

стояли, небрежно упершись на копья, ибо Готхэн не боялся нападений, да и чего

здесь следовало опасаться? В конце концов, даже самые смелые из племен этой

страны избегали демонопоклонников. Ночной ветер принес из-за ворот звуки

разговоров и перебранки.

Конан был уверен, что люди, которых он ищет, находятся где-то в Готхэне, и

что они собираются вернуться в пещеру. Но у него была и причина, не связанная с

местью, по которой киммериец также хотел войти в Готхэн. Скрытый в глубокой

тени и глубоко задумавшийся, он услышал позади себя, тихий стук копыт на

пыльной дороге. Варвар втиснулся глубже между деревьев, но потом, пораженный

внезапной мыслью, повернулся и направился к ближайшему повороту, где и

притаился в темноте у дороги.

Вскоре появилась вереница вьючных мулов, подгоняемых идущими вокруг

людьми. У них не было факелов, но по их движениям можно было бы сделать

вывод, что они хорошо знают дорогу. Глаза Конана достаточно привыкли к

тусклому свету звезд, чтобы он смог распознать в них иргизов в длинных плащах

с округлыми меховыми капюшонами. А их лица были обмотаны шелковыми

шарфами. Они прошли так близко, что киммериец почувствовал смрад их тел.

Северянин сжался еще больше, а когда последний из мужчин прошел мимо

него, на горле иргиза сжалась стальная рука, заглушая крик, а в челюсть влетел

удар железным кулаком. Иргиз обмяк без сознания в захвате Конана. Остальные

были уже вне поля зрения, а шуршания навьюченных на седла тюков было

достаточно, чтобы заглушить звуки схватки.

Конан перетащил свою жертву под прикрытие темных ветвей и спокойно

раздел ее, стянув сапоги и шарф. Он надел одежду местного воина, пряча меч и

кинжал под длинный плащ. Через несколько минут варвар шел в хвосте колонны,

опираясь на свою трость, словно устав от долгого путешествия. Северянин знал,

что человек, которого он оставил в кустах, пролежит, не приходя в сознание в

течение нескольких часов.

Киммериец подобрался к хвосту отряда, но держался позади, как отставший.

Он был достаточно близко к каравану, что мог бы сойти за его члена, однако, не

так близко, чтобы кто-то мог окликнуть его или, дабы быть опознанным другими.

51

Никто не окликнул северянина также, когда тот проходил через ворота. Даже в

свете факелов под большим, темным сводом киммериец выглядел, как местный

житель, а его смуглое лицо, частично видимое из под капюшона, было укрыто в

тени одежды.

Он шел, не привлекая внимания, по улице, освещенной факелами между

беседующими и торгующими за прилавками и прямо на земле людьми. Северянин

мог бы сойти за одного из многочисленных торговцев или пастухов, блуждающих

вокруг и осматривающих город, который являлся одним из наиболее

фантастических поселений мира.

Готхэн не был похож на любой другой из видимых Конаном городов.

Легенды гласили, что его построили много веков назад последователи одного

демона, которые были изгнаны из своей далекой родины и нашли убежище в этой

забытой и не отмеченной ни на одной карте стране. Управляло же этой землей

одно изолированное племя черных иргизов, наиболее диких среди своих братьев.

Нынешние жители города были метисами, потомками первых его строителей и

черных иргизов.

Конан заметил прогуливающихся по улицам жрецов, высоких людей с

резкими чертами лица и бритыми черепами, которые составляли правящую касту

в Готхэне, и еще раз задумался об их происхождении. Они не были иргизами. Их

религиозными убеждениями не были выродившиеся суеверия, это было истинное

поклонение демонам. Архитектура храмов отличалась от всего, что киммериец до

сих пор видел.

Но варвар не тратил время на гадания, или на бесцельное брожение. Он

направился прямо к большому, каменному зданию, пристроенному к склону

холма, у подножия которого и был выстроен Готхэн. Мощные, слепые каменные

стены, казалось, были частью самой горы.

Никто не остановил его. Горец поднялся по длинной лестнице, шириной не

менее сотни футов, опираясь на свою трость, словно странник, уставший от

долгого путешествия. Большие, коричневые двери были открыты и не охраняемы.

Он вошел в большой зал, погруженный в темноту, лишь слегка рассеиваемую

бледным светом лампад, в которых горел расплавленный жир.

Монахи, с выбритыми головами, двигаясь в тени, словно призраки, и не

обращали на него никакого внимания, принимая его видимо за крестьянина,

который пришел, чтобы принести скромную жертву на алтарь Эрлика, Господина

Седьмого Круга Ада.

На другом конце зала от потолка до земли свисал большой раздельный

занавес из покрытой позолотой кожи. К нему вело с полудюжины ступеней,

пересекающих зал. Перед занавесом неподвижно, как статуя, сидел жрец со

скрещенными ногами, сложив руки на груди, и склонив голову, как будто находясь

в каком-то слиянии с невидимыми духами.

Конан остановился у подножия лестницы, сделал движение, как будто

собирается пасть ниц, а потом отскакивает в испуге.

Священнослужитель не обратил на него внимания. Он видел слишком много

крестьян из дальних краев, которые испытывали суеверный страх перед

занавесом, что скрывал страшное изображение Эрлика. Робкий иргиз будет

блуждать по храму несколько часов, прежде чем успокоиться достаточно, чтобы

быть в состоянии принести божеству свою жертву. Кроме того, ни один из жрецов

не обратил внимания на человека в кафтане, который, словно бы смутившись,

выбежал наружу.

После того, как Конан убедился, что никто не смотрит на него, он

проскользнул сквозь темные ворота на расстоянии от позолоченного занавеса и

пошел ощупью по не освещенному коридору, пока не достиг лестницы. Северянин

52

в спешке, но в, то, же время осторожно двинулся по ней, и вскоре вошел в

длинный коридор, в котором мерцали как светлячки в туннеле, искры света.

Варвар знал, что огни были слабыми лампадками в маленьких кельях,

протянувшихся вдоль коридора, и в этих каморках жрецы проводили большую

часть своего времени, созерцая мрачные тайны, о чьем существовании во

внешнем мире даже не подозревали. Коридор заканчивался лестницей, по который

Конан поднялся, не замеченный жрецами в своих камерах. Крошечных точек света

в комнатах было не достаточно, чтобы даже немного осветить коридор.

Достигнув места, где лестница изгибалась, Конан удвоил осторожность,

зная, что на верхней части лестницы он повстречает охранника. Но он знал также,

что охранник, скорее всего, спит. Стражник действительно был там, полуголый

гигант с морщинистыми чертами на глухонемом лице. Его голова покоилась на

лежащем, на коленях широком, изогнутом мече и было похоже на то, что он спит.

Конан неслышно проскользнул мимо него и вошел в верхний коридор,

тускло освещенный развешенными на определенном отдалении лампами. Здесь не

выходило наружу открытых келий, но по обеим сторонам виднелись тяжелые,

окованные бронзой двери из тикового дерева. Конан подошел прямо к одной из

них, особенно богато украшенных резьбой и сверху увенчанных необычным

орнаментом из выпуклых прямоугольников. Киммериец присел рядом,

внимательно прислушиваясь, затем рискнул и мягко постучал в девять раз с

перерывом между каждой тройкой ударов.

Затем последовал момент напряженного молчания, а потом донесся топот

быстрых шагов по ковру, и, вдруг громко лязгнув, дверь открылась. В ней

появилась стройная фигурка, обрамленная мягким, падающим изнутри светом.

Красивое, стройное, полное жизни женское тело, которое, казалось, излучает

некую магнетическую силу самого Запретного Города Готхэна. Ее глаза искрились

ярче драгоценностей, полыхающих на повязке вокруг стройных бедер.

Несмотря на одежду местного скотовода на Конане, в глазах девушки

блеснула искра узнавания. Она накинулась на киммерийца, сжав его в крепких

объятиях смуглых и сильных, как стальная пружина рук.

— Конан! Я знала, что ты придешь!

Конан вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Быстрым взглядом он

убедился, что кроме них здесь никого не было. Толстые шерстяные ковры,

шелковые атласные диваны и шторы, являли разительный контраст с мрачным

уродством остальной части храма. Потом все его внимание было обращено к

женщине, стоящей перед ним с белыми руками, сложенными в жесте, самого

радостного триумфа.

— Как ты узнала, что я приду, Ясмина? — спросил киммериец.

— Ты никогда не покидал своих товарищей в беде, — ответила девушка.

— Кто же нуждается в помощи?

— Я!

— В конце концов, ты ведь богиня!

— Я же объяснила тебе все в письме! — застенчиво сказала она.

Конан покачал головой.

— Я не получал никакого письма.

— Тогда почему же ты пришел сюда? — спросила девушка, сбитая с толку.

— Долго рассказывать, — ответил он. — Объясни мне, в первую очередь, как

Ясмина, у ног которой лежало когда-то полмира, и который отвергла все от скуки,

дабы стать богиней в далекой стране, сейчас говорит о себе как о той, кто

нуждается в помощи?

— Отчаянно нуждаюсь, Конан.

53

Нервным движением руки девушка откинула темные волосы. В её глазах

виделась усталость и что-то другое, чего никогда раньше Конан не видел — тень

страха.

— У меня есть еда, которая будет нужнее тебе, чем мне, — сказала она,

садясь на диван, и деликатной ножкой подтолкнула к нему золотой столик, на

котором, на золотой посуде лежала жареная баранина, вареный рис и стоял

золотой кубок, наполненный вином.

Конан сел без слов и начал есть с огромным аппетитом. Он, казалось, был

совершенно не к месту в этой экзотической комнате в своем выцветшем кафтане с

широкими рукавами. Ясмина задумчиво наблюдала за ним, уперев подбородок в

ладонь с загадочным выражением темных глаз.

— Мир не лежал у моих ног, Конан, — наконец сказала она. — Но того, чем

я обладала, было достаточно, чтобы заставить меня чувствовать лишь дурноту.

Это было, как вино, утерявшее свой букет вкуса. Лесть для меня стала звучать как

оскорбления, а в клятвах мужчин я видела лишь одни и те же слова безо всякого

смысла. Пустые, вынужденные улыбки сводили меня с ума. Все эти люди с

бараньим выражением лица, движимые мыслями, также достойными лишь овец.

Все, кроме нескольких людей, таких, как ты, Конан, которые единственные в этом

стаде были волками. Я могла бы полюбить тебя, Конан, но в тебе есть что-то

дикое, твоя душа, словно острый меч, и я боялась бы тебя, и того, что поранюсь.

Конан не ответил и, наклонив золотой кубок, глотнул такое количество

крепкого вина, которое другого человека свалило бы с ног. Он уже пил это вино

однажды и знал его силу.

— Я стала княжной и женой визиря Гиркании, — продолжала принцесса с

горящими глазами. — Я думала, что познала всю подлость, обитающую в душе

человека. Оказалось, что мне до сих пор еще было много чему учиться. Он

оказался зверем. Я сбежала в Вендию, и мне удалось защититься от головорезов,

что собирались оттащить меня обратно к нему. Визирь до сих пор обещает много

золота для тех, кто доставит меня живьем к нему, чтобы быть в состоянии

замучить меня до смерти, и успокоить свою израненную гордость.

— Доходили ко мне слухи об этих делах — сказал Конан. Назойливая мысль

пришла ему в голову, а лицо его потемнело, и хотя выражение её лица не

изменилось, девушка почувствовала в нем какую-то неуловимо зловещую

перемену.

— Этот опыт переполнил чашу отвращения, что я почувствовала к жизни,

которую вела, — сказала задумчиво Ясмина. — Я припомнила себе, что мой отец,

прежде чем бежал, полюбив женщину из чужой страны, был жрецом в Готхэне. Я

вспомнила рассказы о Готхэне, что слышала от него в детстве, и у меня скопилось

огромное желание оставить этот мир и найти его душу. Все боги, которых я знала,

не оказались ложными. Я носила на теле знак Эрлика, — она раздвинула халат,

расшитой жемчугом и показала странную родинку в форме звезды между

упругими грудями.

— Я прибыла в Готхэн, как ты хорошо знаешь, потому, что это ты привез

меня сюда. Местные люди помнили моего отца, и хотя считали его предателем,

признали меня как одну из своих, и потому, что их старая легенда повествовала о

деве со звездой на груди, они приветствовали меня богиню, воплощение дочери

Эрлика.

— Какое-то время после того, как ты уехал, я была довольно всем. Народ

обожал меня с искренностью, которую я никогда не могла видеть среди

цивилизованной толпы. Их ритуалы были странными и увлекательными. Я начала

проникать все глубже в их секреты, я начала понимать суть этих верований... —

девушка прервалась, и Конан увидел, что ее глаза снова полны страха.

54

— Я мечтала о мирной, мистической обители, населенной мудрецами, но

нашла лишь место обитания озверевших бесов, не знающих ничего, кроме зла.

Мистицизм? Это мрачный шаманизм, грязный, как гора, которая родила его. Я

видела вещи, которые меня испугали. Да, я, Ясмина, которая оказывается никогда

не знала, что означает это слово — я познала страх. Научил меня ему Клонтар,

верховный жрец. Ты предостерегал меня о Клонтаре, прежде чем покинул Готхэн.

Почему я тебя не послушала! Он ненавидит меня. Он знает, что я не богиня, но

боится власти, которой я обладаю над людьми. Он убил бы меня давно, если бы не

боялся.

— Я смертельно устала от Готхэна. Эрлик и его демоны оказались такой же

иллюзией, как боги Кхитая. Я не нашла здесь идеальной жизни. Во мне вновь

разгорелось желание вернуться в мир, который я покинула.

— Я хочу вернуться домой. Ночью мне снится уличный гомон и запах

базаров. Я ведь наполовину вендийка, и моя вендийская кровь взывает ко мне. Я

была глупа. Я держала в руках свою жизнь и не замечала этого.

— Так почему бы тебе тогда не вернуться? — спросил Конан.

Она вздрогнула.

— Я не могу. Боги Готхэна должны оставаться в Готхэне навсегда. Если один

из них уйдет, люди будут думать, что город погибнет. Клонтар был бы рад видеть

мой отъезд, но слишком боится рассердить людей, чтобы убивать меня, или дать

мне уйти.

Я знала, что есть только один человек, который мог бы помочь мне. Я

написала тебе послание и тайно передала через пунтийского торговца. Кроме того,

я послала и свой священный символ — украшенную драгоценностями звезду — с

помощью который ты благополучно проехал бы через земли кочевников. Они не

причинят вред человеку, у которого есть этот символ. Ты был бы в безопасности

ото всех, кроме жрецов города. Я объяснила все в своем письме.

— Я никогда его не получал, — сказал Конан. — Я оказался здесь,

отправившись в погоню за парочкой негодяев, которых я вел через страну иргизов,

и которые без видимых причин убили моего слугу Унгарфа, а меня бросили в

горах. Они сейчас где-то в Готхэне.

— Белые?! — воскликнула она. — Это невозможно! Они не могли бы

проехать через районы, населенные кочевниками...

— Я вижу только одно решение этой головоломки, — прервал девушку

киммериец. — Каким-то образом они заполучили твое сообщение в свои руки. И

наверняка использовали твою звезду, чтобы добраться сюда. Они не намерены

освобождать тебя, потому что вскоре после прибытия в долину связались с

Клонтаром. Только одна вещь приходит в мою голову — они собираются похитить

тебя и продать твоему бывшему мужу.

Она резко села, сжимая белые руки на подлокотниках кресла. Ее глаза

вспыхнули. В такое время она выглядела восхитительно и опасно, как готовая

ударить кобра.

— Назад к этой свинье? Где эти собаки? Моим людям хватит одного моего

слова, чтобы они прекратили свое существование!

— Это выдаст тебя, — ответил Конан. — Люди убьют чужаков, а быть может

также и Клонтара. но они узнают, что ты пыталась бежать из Готхэна. Ты можешь

свободно перемещаться в храме, не так ли?

— Да, если не принимать во внимание этих бездельников с бритыми

головами, следящих за каждым моим движением, когда я не нахожусь на этом

этаже, из которого выбраться можно только по одной лестнице. Но её всегда

охраняют.

55

— Стражник, который спит, — сказал Конан. — Будет нехорошо, если люди

узнают, что ты хотела сбежать, они могли бы запереть тебя до конца жизни в

тесной клетке. Люди особенно заботятся о своих божествах.

Она вздрогнула, и ее прекрасные глаза наполнились страхом, какую

чувствует орел при виде клетки.

— Так что же нам делать?

— Я не знаю... пока нет. Я спрятал в горах около города сотню уркманских

бойцов, но теперь они скорее помеха, чем помощь. Их не настолько много, чтобы

быть полезными, если разыграется битва, кроме того, их, скорее всего, обнаружат

еще до наступления утра, если не раньше. Я втянул их в неприятности, и мой долг

вытащить их оттуда. Я пришел сюда, чтобы убить этих туранцев, Вормонда и

Брагхана. Но это может подождать. Я заберу тебя отсюда, если не случится ничего

другого, пока я не узнаю, где находятся Клонтар и туранцы. Есть ли Готхэне кто-

то, кому ты могла бы доверять?

— Каждый из них отдал бы за меня свою жизнь, но они не отпустят меня.

Только явный вред, причиненный мне жрецами, смог бы повернуть их против

Клонтара. Нет, я не смею доверять кому-либо из них.

— Ты сказала, что лестница это единственный путь на второй этаж?

— Да. Храм выстроен на склоне горы, а галереи и коридоры нижних этажей

вырублены прямо в горной породе. А этот самый высокий уровень предназначен

исключительно для меня. Отсюда нет никакого другого пути, чтобы бежать, кроме

как через храм, который кишит жрецами. Ночью здесь остается только одна

горничная, которая сейчас спит в своей комнате недалеко отсюда, одурманенная,

как обычно, экстрактом черного лотоса.

— Но этот цветок ядовит.

— В небольшом количестве он вызывает сонливость.

— Неплохо, — пробормотал Конан. — Возьми этот кинжал. Закрой дверь за

мной, и не позволяй войти никому, кроме меня. Ты узнаешь меня, как всегда, по

девяти стукам.

— Куда ты идешь? — спросила девушка, вставая и машинально хватаясь за

рукоятку оружия, вложенную в ее ладонь.

— Осмотрюсь вокруг немного, — сказал варвар. — Мне нужно узнать, что

делает Клонтар и оба туранца. Если бы я попытался забрать тебя прямо сейчас,

мы могли бы наткнуться прямо на них. Если же они, и в самом деле, как я думаю,

собираются выкрасть тебя сегодня, было бы хорошей идеей позволить им сделать

это, а затем атаковать их с уркманами, чтобы отбить тебя, как только они отойдут

от города. Но я не хочу делать этого, если не придется. Наверняка будет бой, и в

тебя могла бы попасть шальная стрела. Я пойду, а ты жди, пока я не постучу.

6

Немой охранник на лестнице не переставал спать, когда Конан проскользнул

мимо него. Когда варвар спустился в нижний коридор, огни были уже погашены.

Он знал, что все кельи пусты, потому что монахи спали в комнатах на нижнем

уровне. Когда же северянин остановился, то вдруг услышал шуршание сандалий,

доносящееся из темноты коридора.

Северянин подошел к одной из келий и, подождав, пока невидимый в

темноте человек не оказался перед ней, тихо свистнул. Шаги остановились, и

голос вопросительно пробормотал.

— Это ты Ятаб? — Конан гортанно спросил на языке иргизов. Многие из

монахов низшего ранга были чистокровными иргизами.

56

— Нет, — пришел ответ. — Я – Назан. А ты кто?

— Это не имеет значения, называй меня псом Клонтара. Я страж. Белые

чужаки уже пришли в храм?

— Да. Клонтар провел их через секретный проход, чтобы люди не

обнаружили их присутствия. Если ты так близок к Клонтару, скажи, что он

замышляет?

— А как ты думаешь? — спросил Конан.

В ответ он услышал злобный смех, и почувствовал, как жрец подобрался

поближе в темноте, облокотившись о дверную раму.

— Клонтар коварен, — сказал он. — Когда подкупленный Ясминой пунтиец

показал письмо Клонтару, наш господин приказал ему следовать её указаниям.

Если бы явился человек, за которым она посылала, Клонтар планировал убить их

обоих и рассказать народу, что это белый пришелец убил их богиню.

— Клонтар никогда не прощает, — сказал Конан наугад.

— Скорее можно ожидать милости от кобры! — рассмеялся жрец. — Ясмина

слишком часто смешивала его планы, чтобы он спокойно отпустил её.

— Так вот, значит, каков его план, по-твоему, — сказал Конан

утверждающим тоном.

— Ты не слишком-то доверчив, для того, кто претендовал быть стражем. Это

хорошо.

Сообщение было предназначено для Конана. Но пунтиец, однако, оказался

жадным и продал его туранцам, рассказав им о Клонтаре. Они не повезут девушку

в Вендию. Они продадут её визирю из Гиркании, а тот забьет беглянку до смерти.

Клонтар сам проведет их через горы по секретному проходу. Он боится народа, но

его ослепила ненависть к Ясмине.

Конан узнал все, что хотел, и теперь ему следовало поспешить. Он отказался

от своего предыдущего плана, чтобы позволять Вормонду вывести девушку из

города и уже там освобождать ее. Если Клонтар проведет туранцев по скрытому

проходу, он мог не успеть догнать их.

Жрец, однако, не слишком спешил заканчивать разговор. Он снова начал

говорить, и вдруг Конан увидел движущийся свет и услышал слабый топот босых

ног и чье-то учащенное дыхание. Варвар скользнул глубже в клетку.

По коридору шел другой жрец, неся маленькую масляную лампу, в свете

который, со своим широким лицом и узкими губами он выглядел, как дьявол.

Увидев первого жреца, стоящего перед его кельей, тот начал торопливо говорить:

— Клонтар и туранцы пошли в комнату Ясмины. Шпионившая за ней

служанка сказала, что этот белый демон — Конан сейчас в Готхэне. Он

разговаривал с Ясминой меньше, чем полчаса назад. Служанка поспешила к

Клонтару, как только смогла, но она не смела, делать это, пока северянин не

покинул зал заседаний Ясмины. Сейчас этот разбойник где-то в храме. Я собираю

людей, чтобы искать его. Пойдем со мной также и ты...

Он поднял лампу и осветил Конана, присевшего в келье. Жрец заморгал от

удивления, видя пастушью одежду, вместо знакомых жреческих одеяний, но в этот

момент Конан ударил его в челюсть, быстро и точно, как атакующая кобра. Жрец

упал, как громом пораженный. В то время, когда лампа упала на пол, Конан вдруг

прыгнул в темноте и на другого человека.

Одинокий крик разнесся под сводчатым потолком и замер, задавленный в

сжатом горле. Жрец выскользнул из захвата, как змея, потянувшись за ножом, но,

тут, же врезался в каменную стену — Конан приложил со всей силы противника

головой о камни. Человек безвольно обвис и варвар бросил его на землю рядом с

другим неподвижным телом.

57

Через мгновение, Конан бросился вверх по лестнице. Она находилась лишь в

нескольких шагах от кельи, где он укрывался, а верхнюю часть ступеней освещал

приглушенный свет из коридора на первом этаже. Киммериец был уверен, что

никто не поднимался и не спускался по ступеням во время его разговора со

жрецом. Но, несмотря на это, человек с лампой говорил, что Клонтар и туранцы

прошли в палаты Ясмины.

Северянин промчался по изгибу лестницы в бешеном порыве, держа

обнаженный меч, но сгорбленная фигура стража в верхней части лестницы не

поднялась ему навстречу. Немой лежал, растянувшись на ступенях, с

позвоночником, рассеченным одним страшным ударом.

Конан задался вопросом, почему же эти жрецы убили одного из своих слуг,

но он не стал останавливаться; с сердцем полным недобрых предчувствий

северянин бросился вниз по коридору и пробежал через арку открытых теперь

дверей. Комната была пуста, но пол был завален разбросанными подушками с

дивана. Здесь не было никаких следов Ясмины.

Конан стоял неподвижно, как скульптура в середине комнаты, держа в руках

меч. Синие вспышки света на лезвии были не менее страшными, чем блеск его

голубых глаз. Быстрым взглядом киммериец окинул помещение, не остановив его

на мгновение на небольшой выпуклости настенного коврового покрытия.

Варвар повернулся к двери, сделал шаг... и вдруг развернулся и бросился, как

ветер по комнате, рубя и срывая со стены драпировку, прежде чем спрятавшийся

за ней человек успел сориентироваться, что его убежище раскрыто. Конан едва не

разорвал на полоски атласный гобелен, а на землю упала окровавленная фигура,

бритый монах, почти разрезанный на куски. Он выпустил нож и скорчился,

постанывая и пытаясь остановить хлынувшую из артерии кровь.

— Где она? — задохнулся от бешенства Конан, склонившись над своей

жертвой. — Где?

Но человек, только застонал, судорожно дернулся и умер без единого слова.

Конан бросились к стенам, и стал сдирать обивку. Он знал, что где-то здесь

должна быть потайная дверь. Но, несмотря на его усилия стены, оказались

гладкими. Варвар не смог пойти за Ясминой путем, что, по-видимому, был

использован её похитителями. Он должен был покинуть город и поспешить в

пещеру, в которой ранее прятались слуги туранцев, в которую последние, без

сомнения, вернутся. Киммериец был настолько взбешен, что почти забыл об

осторожности. Он сорвал свой плащ из верблюжьей шерсти, чувствуя в своем

безумии, будто тот мешает и сковывает его.

Еще раз, в отчаянии окинув взглядом комнату, северянин посмотрел на

скрючившегося, на полу жреца, и ему в голову пришла новая мысль. Одежда тех

служителей, которых он оставил бесчувственными этажом ниже, могла бы

послужить ему маскировкой и помочь незаметно выскользнуть из храма, где уже

толпы бритоголовых убийц шарят по всем углам в поисках нарушителя.

Варвар тихо вышел из комнаты, пройдя мимо распростертого тела немого,

обошел по лестнице, вдруг остановился, как вкопанный. Нижний коридор был

залит сиянием, а у подножия лестницы стояли монахи державшие факелы и мечи.

Дюжина из них была вооружена луками.

Северянин увидел с пугающей ясностью все эти детали в тот же самый

момент, когда монахи закричали и подняли свои луки. Позади них киммериец

заметил девушку с круглым лицом и раскосыми глазами, присевшую у лестницы.

Девушка потянула за веревку, свисающую со стены, и лестница расступилась под

ногами Конана, а над головой падающего в бездну варвара свистнули стрелы.

Жрецы разразились дикими воплями триумфа.

58

7

Когда Конан ушел, Ясмина заперла дверь и вернулась на диван. Она оглядела

большой кинжал, который варвар оставил ее, увлекшись небесно-голубым

мерцанием его черной хромированной стали. Потом девушка отложила его и

легла, закрыв глаза. Её приобретенный или врожденный мистицизм не позволял

ей слишком много доверять материальному оружию. Она была погружена в

философию цивилизации, которая требовала преуменьшать важность физических

деяний. При всем обожания Конана с её стороны, он был для нее, по сути, лишь

варваром, который доверял только стали и собственным кулакам.

Ясмина не держала при себе оружие, которое было оставлено ей, так что,

когда она услышала шорох занавесок, клинка не было под рукой. Девушка

повернулась и посмотрела на стену широкими от внезапного страха глазами. Она

знала — или думала, что знает, — что позади обивки была прочная, каменная

стена, выстроенная на крутом горном склоне.

Теперь, однако, драпировка оказалась поднята чьей-то когтистой рукой.

Вслед за ней, появилось и лицо — дикое, озлобленное, серое лицо с горящими

глазами и прямыми волосами, спадающими низко на лоб. Тонкие губы

раздвинулись, обнажив острые зубы.

Ясмина была так удивлена, что замерла неподвижно, пытаясь найти простое

объяснение этому явлению, в то время как в комнате появился человек,

проскользнувший сюда тихо, мерзко напомнив своим видом рептилию. Потом

девушка заметила черную дыру, зияющую в стене, позади поднятой драпировки и

виднеющиеся там лица — физиономии двух белых людей, жесткие и

беспощадные, как валуны.

Она вскочила и бросилась за своим кинжалом, но тот лежал на другом конце

дивана, девушка почти дотянулась до него, но мужчина невероятно быстрым

движением преградил ей дорогу и схватил своими худыми руками, прикрывая рот.

Её гибкое, извивающееся тело произвело на него впечатление не больше, чем

усилия ребенка.

— Быстро! — приказал он хрипло. — Свяжите её!

Белые люди вошли в комнату, но только сопровождающий их жрец выполнил

его приказ и подал ему атласный кляп. Один из белых поднял кинжал.

— Остерегайтесь немого, который спит на лестнице, — сказал он порывисто.

— Это не наш человек, а ставленник из народа, который должен ее охранять. Даже

немой может говорить жестами.

Жрец с дьявольским выражением на лице низко поклонился и, отперев

дверь, вышел из комнаты, поглаживая пальцем по лезвию длинного ножа. В

тайном проходе появился еще один жрец.

— Ты не знала о скрытой двери, — радостно засмеялся Клонтар. — Глупая!

Гора под храмом вся продырявлена туннелями как решето! За тобой постоянно

следили. Служанка, о которой думала, что та спит одурманенная, подслушала,

когда вы этой ночью сговаривались с Конаном. Это не спутало моих планов,

кроме того, я уже послал своих жрецов, чтобы убить Конана. Когда это

произойдет, мы покажем его тело народу, а о тебе поведаем, что богиня вернулась

к своему отцу на седьмой круг преисподней, потому что Готхэн был омрачен

присутствием варвара. В это время туранцы будут уже далеко на пути к Гиркании,

вместе с тобой, моя прекрасная богиня! Дочь Эрлика! Не дергайся!

— Мы теряем время, Клонтар, — сухо прервал его Вормонд. — Ты говорил,

что когда мы окажемся в горах, то не встретим больше ни одного иргиза, а я хочу

уже на следующий день быть подальше от Готхэна.

59

Верховный жрец кивнул и позвал другого жреца, который вошел в комнату,

и они поместили Ясмину на принесенные носилки. Брагхан взялся за другой

конец. В этот момент пришел первый из жрецов, вытирая окровавленный кривой

нож. Клонтар приказал ему спрятаться за гобеленом.

— Конан может вернуться сюда до того, как наши люди найдут его.

Потом они прошли через секретную дверь и погрузились в темноту,

освещаемую лишь масляной лампой в руке Клонтара. Жрец задвинул тяжелый

каменный блок, который являлся частью стены и заблокировал его засовами из

бронзы. В тусклом свете лампы, Ясмина увидела, что они находились в узком

коридоре, который круто вел вниз, заканчиваясь длинными, узкими ступенями,

вырезанными в твердой породе.

У подножия лестницы они вошли в нижний туннель и проследовали по нему

в течение долгого времени. Туранцы и жрец по очереди сменялись у носилок.

Туннель заканчивался скальной стеной, в середине который находился каменный

блок, закрепленный на навесах. Повернув его, они вошли в пещеру. Сквозь чащу

ветвей у её выхода мигали звезды.

Каменный блок Клонтар толчком отправил назад на место, где он стал

неотличим по внешнему виду от неровных стен пещеры. Клонтар погасил лампу,

и мгновение спустя принялся отодвигать в сторону густую растительность,

маскировавшую выход из пещеры. Когда вы вылезли на поверхность, Ясмина

заметила, что деревьями были покрыты оба берега ручья.

Когда похитители протащили носилки через деревья, перешли неглубокий

ручей и поднялись на противоположный берег, Ясмина заметила скопление огней

на его правой стороне. Это был Готхэн. Они вышли из туннеля, по крайней мере, в

миле за пределами города. Впереди лес восходил рядами вверх по черному

щебню, а слева поднимались ровными линиями горные хребты.

В свете звезд похитители двинулись дальше, их целью был, несомненно,

одиночный горный отрог, менее чем в миле на восток. Они преодолели это

расстояние в тишине. Беспокойство Клонтара было таким же явным, как и у

белых. Каждый из них задавался вопросом, какой будет его судьба, когда

обитатели Готхэна узнают, что они похитили их богиню.

Клонтар боялся даже больше, чем туранцы. Он уже отметил свой след

трупами пастуха, который привез послание от Вормонда, и немого охранника на

лестнице. Его зубы застучали, когда жрец взвесил все возможности. Конан должен

умереть, не сказав ни слова, наказал он строго своим жрецам.

— Быстрее! Быстрее! — настоятельно призвал Клонтар с оттенком паники в

голосе, глядя на черную стену леса вокруг них. Ему казалось, что в стоне ветра

слышались крадущиеся шаги погони.

— Есть одна пещера, — проворчал Вормонд. — Оставьте носилки здесь, ибо

не имеет никакого смысла тащить их на склон. Я сам схожу за слугами и

лошадьми. Мы посадим Ясмину на одну из лошадей. Во всяком случае, мы все

равно должны оставить часть вещей. — Эй, там, Ходраг! — позвал он.

Ответом ему была лишь тишина. Костер в пещере погас, а ее вход был

темным и тихим.

— Они там что, спят? — выругался Вормонд с раздражением в голосе. —

Сейчас я разбужу их. Подождите...

Он легко побежал в гору и скрылся в пещере. Через несколько мгновений

послышался его голос, отражаясь гулким эхом от каменных стен. В нём звучал

внезапный страх.

8

60

Конан, ступени лестницы под ногами которого вдруг разошлись, упал вниз в

полной темноте, приземлившись на твердую скалу. Даже один человек из сотни не

смог бы выдержать подобного падения, не переломав себе все кости, но Конан

состоял исключительно из стальных сухожилий и упругих мышц. Он

приземлился, как кошка на четыре конечности, и согнутые в суставах, они

погасили импульс удара. Несмотря на это, все его тело онемело, когда ноги

разъехались под ним и северянин со всей силы ударился туловищем о камень.

Киммериец, в ошеломлении пролежал мгновение, затем он поднялся,

проклиная горящие от удара руки и ноги, и ощупывая себя в поисках сломанных

костей. Когда варвар убедился, что цел, он принялся искать в темноте свой меч,

который выронил в момент падения. Лаз сверху над ним был закрыт. Северянин

понятия не имел, где он мог оказаться, но здесь царствовала тьма, словно в

преисподней. Воин задавался вопросом, с какой высоты он упал, и пришел к

выводу, что она была гораздо выше, чем кто-либо мог поверить ему, даже если

предположить, весьма при этом, сомневаясь, что он сможет отсюда бежать, чтобы

иметь возможность рассказать об этом хоть кому-то. Конан пошарил в темноте и

понял, что оказался в маленьком квадратной клетке. Единственная дверь была

заперта снаружи.

Исследование заняло у него всего несколько минут, и уже нащупав дверь,

киммериец услышал, как кто-то тычется в нее с другой стороны. Он отступил

назад, надеясь, что те, кто сбросил его вниз, сами еще не успели добраться сюда

более безопасным способом. Северянин подумал, что, может быть, кто-то слышал

его падение и теперь проверяет результат этого, без сомнения, ожидая увидеть

разбившееся тело на полу.

Дверь открылась, и Конан слепо ударил, мечем, ослепленный блеском,

который осветил неясную фигуру в дверях. Восстановившись от вспышки, глаза

киммерийца увидели жреца, лежащего с расколотым черепом на полу узкого,

освещенного лампадами коридора. Если не считать мертвеца, коридор был пуст.

Конан направился вниз по наклонному коридору, потому что, двигаясь в

противоположную сторону, он вышел бы, без сомнения, прямо на своих врагов. В

любое время горец ожидал услышать, топот ног своих преследователей. Но, по-

видимому, они решили, что нашпигованный их стрелами, Конан не пережил

падения, и не торопились проверять это. А возможно и то, что добивать жертву,

которая попадала в ловушку, входило обязанности убитого им жреца.

Коридор резко повернул направо, и там уже не было лампад, висящих на

стенах. Конан взял последнюю с собой и двинулся дальше, обнаружив, что наклон

туннеля увеличивается, пока, наконец, варвар не вынужден был придерживаться

рукой о стену. Она была из сплошного камня, и северянин понял, что он находится

внутри горы, на которой и был построен храм.

Конан не думал, что кроме жрецов, кто-то еще из жителей Готхэна знал о

существовании этих туннелей. Конечно, и Ясмина не подозревала об их

существовании. При мысли о девушке киммериец вздрогнул. Один лишь Кром

знает, где она, а он не может поспешить ей на помощь, прежде чем выберется из

этих крысиных подземелий.

Вскоре коридор стал тянуться по горизонтали, превратившись в широкий