Зарисованное лето

Глава 1

Зарисовка «О населенных пунктах»

Иногда кто-то в сети спрашивает: «Ты откуда?». И меня этот вопрос приводит в ступор. «Новая Засопка – поселок городского типа, население – двадцать тысяч человек, отраслевая специализация отсутствует», – отвечу я и получу в ответ что-то типа: «А, ясно». Если же назвать областной центр, тогда… ответ будет такой же. Потому что всем насрать, где ты живешь, если это не Москва, Питер или город, в котором обитает сам твой собеседник. А интернет – это место общего сбора, где все мы, такие разные, можем встретиться и даже всерьез интересоваться друг другом. До тех пор, пока не прозвучит вопрос: «Ты откуда?». Сам для себя я ответил давно – из населенного пункта. Это название как будто уравнивает всех, лишает особенностей, обусловленных только локализацией. Потому что место не имеет значения. Потому что каждый из нас – из населенного пункта.

– Никит! – мать всегда зовет через несколько комнат так, что ее можно расслышать и за десять километров.

Закрыл тетрадь и поплелся на кухню. Тетрадь и не думала прятаться, оставаясь на своем обычном месте – на столе, справа от компьютера. У этих двоих была неизменная территориальная привязка, как населенный пункт. А весь остальной хлам имел право хаотично перемещаться по комнате. Я никогда не беспокоился, что кто-то откроет тетрадь и прочитает зарисовки. Родители уважали мое личное пространство: никогда не обыскивали карманы, не лезли в телефон и, конечно, не заглядывали в записи. Я даже не уверен, знают ли они вообще о существовании этой тетради. На вопрос: «Что ты там постоянно пишешь?» – я отвечал неизменное: «Зарисовки». И матери этого было достаточно. Хотя иногда, очень редко, я осознанно хотел, чтобы кто-то влез туда, без разрешения, заглянул бы… в меня. А я бы кричал и скандалил, немного радуясь, что внутри меня кто-то побывал.

– Что, мам? – я уселся за кухонный стол и протянул руку к блину, который она только что сняла со сковородки.

И даже удивился, не получив ожидаемого хлопка по руке. Мать свято почитала единственную традицию – сначала она печет все блины, а уже потом мы вместе садимся пить чай. Вдвоем, если отца нет дома. Но вместо привычного выговора она сказала:

– Сбегай к бабе Дусе. Она яиц просила. И пару блинов ей захвати.

Я быстро доедал свой, пока мама перекладывала яйца из холодильника в пакет. Баба Дуся уже очень стара. Живет одна, и в последнее время, когда здоровье начало подводить, я или мать заходили к ней каждый день, помогали чем могли в доме и огороде, в магазин там сбегать или аптеку. Это не было благородством или какой-то формой показательного великодушия, нет. Просто так мы жили. Так повелось, и теперь уже никто не задумывался о причинах и следствиях. Ее внучка училась с моим старшим братом в школе, они даже встречались. Потом сын бабы Дуси со всей семьей переехал в столицу. Раньше она иногда ездила к ним в гости, а потом чаще они навещали ее и даже пытались насильно перевезти упрямицу в Москву. Но баба Дуся, подобно египетской пирамиде, перемещаться в пространстве не желала. Я ее понимал. Тем более, что от одиночества она тут не особо страдала.

– Баб Дуся, − я, как обычно, зашел к соседке без стука, а та, заслышав скрип двери, уже спешила ко мне из спальни.

– Заходи, заходи, дорогой мой, чай будешь? Сейчас уже пирожки достану из духовки, – она без ненужных благодарностей, как само собой разумеющееся, приняла пакет от мамы и подтолкнула меня к столу, заставляя усесться. Теперь обратно я понесу пирожки – эти передачи продуктов питания туда-сюда были настолько обычными, что не требовали дополнительных пояснений.

– А чего звали-то? Сами бы за яйцами зашли, – я развалился на стуле и вытянул ноги. Без сытного чаепития меня из заложников не выпустят.

– Так внук же мой приезжает. Я говорила тебе позавчера!

И не только позавчера, если уж на то пошло.

– Ну да. И что? – может, она генеральную уборку затеять решила? У меня выходной, и не сильно хочется погрязнуть тут в мытье окон на целый день.

Ее внука, по версии самой бабы Дуси, звали Сашенька-миленький-мой-роднулечка-такой-вымахал-хочешь-фотографии-покажу. И он в наш поселок за двенадцать лет ни разу не приезжал. Сын с женой бывали каждое лето, Танюха, их старшая дочь, тоже иногда навещала бабушку. А вот Сашенька-милый-и-так-далее то учился, то экзамены сдавал, то просто находил другие дела. Я его помнил, но довольно смутно. Они переехали-то, когда мне было лет семь, а он вроде бы года на три-четыре постарше, так что мы и друзьями никогда не были. Так, здоровались по-соседски и все.

– Никитка, так я боюсь, что ему тут скучно будет. Ты ему компанию составь, с парнями там познакомь. У тебя ж и интернет есть, и че там вам ишо надо. А Сашенька, милый мой роднулечка, такой вымахал! Хочешь, фотографии покажу?

Последний вопрос набил оскомину, поэтому я решил не париться с ответом.

– Баб Дусь, да не волнуйтесь вы! Приглядим за вашим… Сашенькой. Свои ж люди! Он когда приезжает? Может, встретить его?

– Да нет, – отмахнулась старушка. – Он на машине. Вечером должен приехать. И ты приходи.

После непродолжительных посиделок я наконец отправился домой. На бабу Дусю я не злился из-за ее просьбы. Заранее предполагал, что не смогу отвертеться от миссии самого очевидного экскурсовода. Сашенька ее был парнем столичным, закончил архитектурный институт, а она очень хотела, чтобы ему тут понравилось. Боялась разочаровать навороченного внука скудостью нашего быта, отсутствием московских тусовок и разнообразия. Он приезжал впервые и сразу на все лето. Наверное, баба Дуся переживала, что наскучит младшему внуку, а такого ей уже не перенести. Хорошо, сделаю все возможное. По крайней мере, видимость точно создам.

Потому, когда раздалось громогласное мамино «Никит, к бабе Дусе внук приехал!», которое, уверен, слышно было и в самой Москве, и теперь Сашенькины родители облегченно выдохнули, что сын благополучно добрался до места, я выждал еще пару часов и снова отправился к соседке.

Машина стояла во дворе. Новенькая черная «Тойота». Я пожалел бедняжку, которая преодолела огромное расстояние по российским дорогам. Войдя в дом, увидел картину, достойную Лувра: Мадонна с младенцем. А именно – баба Дуся, пытающаяся обнять своими худыми ручонками бугая. Они сидели на старой тахте рядом, на коленях у парня лежал открытый фотоальбом, а на шее висела счастливая бабуля. Он тоже улыбался и свободной рукой поглаживал ее предплечье. Они дружно уставились на меня, и я решил, что пришел слишком рано – она еще далека от того, чтоб ему наскучить.

Но баба Дуся тут же отлепилась от Сашеньки-милого-ее-роднулечки-такой-вымахал и вскочила с резвостью молодой лани.

– Заходи, заходи, дорогой мой. Сейчас чаю налью!

Парень тоже встал и шагнул ко мне. Я сразу вспомнил его, еще ребенком. Кажется, он всегда был таким же улыбчивым. И с Танюхой они очень похожи – оба темноволосые, высокие, худощавые, даже разрез глаз такой же. Я ответил на приветствие неожиданным для самого себя:

– А ты помнишь меня?

– Да не особо, если честно, – он улыбнулся еще шире. – Ты же шпенделем был! Белобрысая шпана.

И протянул ладонь, словно хотел потрепать меня по волосам. Что-то подобное в его привычках водилось и в детстве. Я рефлекторно отшатнулся, но с неловким смехом пожал руку. Ненавижу изображать радостные встречи с людьми, о которых годами даже не вспоминал.

– Пойдем, Никит, за стол, а то бабуля меня уже семь минут ничем не кормила.

Моя роль в тот первый день оказалась ничтожной. Я просто слушал, почти не вмешиваясь, как они разговаривают, и пришел к выводу, что Сашка этот – нормальный, в общем-то, парень. Простой, веселый, да и к бабушке своей относится явно очень хорошо. Возможно, она сильно перестраховалась с тревогами. Но все же перед уходом я предложил ему завтра прогуляться вместе. Покажу, мол, что да как теперь у нас.

Утром, когда выходил на работу, видел, как Саша поливал грядки, а баба Дуся стояла рядом и налюбоваться не могла на свое долгожданное чудо. Заметив меня, оба приветливо помахали, а я помахал в ответ.

Зарисовка «О художниках»

Всегда завидовал художникам. Только у них есть Дар, дающий полноценную творческую эйфорию. Я могу писать стихи, рассказы, когда-нибудь, возможно, напишу книгу. Умею играть на гитаре, хоть и не слишком хорошо: мне подвластно исполнение всех девяноста процентов песен, которые строятся на повторяющихся ля-минор, ре-минор, ми-мажор, ля-минор. Я никогда не пробовал сочинять музыку, но вполне могу представить этот творческий процесс. Он, безусловно, тоже прекрасен. Но недостижимой вершиной для меня всегда было рисование. Воплощение рефлексии. В самом прямом ее значении! Берешь мир, пропускаешь через себя и выплескиваешь обратно на лист. И там появляется кусок мира с твоим фильтром. Мне больно даже представить себе такую форму самовыражения, как больно смотреть на солнце. И этот талант, как ни прискорбно, мне неподвластен, несмотря на все жалкие попытки. После стадии пропускания мира через себя, процесс тормозится – по причине отсутствия нужных рук, наверное. Кажется, слово «зарисовка» ко мне пришло как отголосок этого нереализованного желания. Я рисую словами. Мысль зреет, медленно набирает силу, разбухает, не дает покоя. И лучший способ избавиться от нее – написать зарисовку. Костыль для тех, кто мир через себя пропускать умеет, но рисовать так и не научился.

– Ты где работаешь? – спросил Саша, когда мы вдвоем шли по улице мимо школы, в которой оба когда-то учились.

– На заводе. Мастером.

– Нравится?

Я погрузился в поиск ответа на пару секунд, а он зачем-то повторил вопрос:

– Тебе нравится работать на заводе мастером?

Я повернулся к нему и натолкнулся на заинтересованный взгляд.

– Знаешь… я особо не задумывался над этим.

– Потому что не хочешь об этом задумываться?

– Скорее всего.

– Понятно.

Уж не знаю, что ему понятно, но настаивать на развитии этой темы не хотелось. Отец работал на том же заводе всю жизнь. Когда я закончил школу, у меня было немного вариантов для выбора профессии. Да нет, я, наверное, уже в раннем детстве знал, что буду работать на этом заводе, потом женюсь, возможно, буду пить и ругаться со своей женой, любить своих детей, но соблюдать с ними режим отцовской строгости. Чтобы они выросли хорошими людьми. И пошли работать на тот же завод.

Весь наш поселок можно пройти вдоль примерно за час, если особенно не спешить. Я показал Сашке все, что стоило его внимания, объяснил, как мы обычно отдыхаем.

– Ты как будто извиняешься, что тут нет драматического театра и цирка, – он прервал со смешком мой рассказ.

– Да нет, – я сначала возразил, а уже после заметил в своем тоне оправдание. – Дело не в том. Я ведь понимаю, что вы в столице отдыхаете иначе, а не бухаете с друзьями на речке, в чьем-то сарае или простецком клубе.

– По сути то же самое. Антураж другой, и бухло, может быть, подороже. Думал, мы там с друзьями каждую субботу в музеи и на выставки ходим? Слушай, нам будет сложно общаться, если ты будешь чертить постоянную границу на «мы» и «вы».

Мне понравилась его манера сразу выделять важное.

– У тебя много друзей?

Он пожал плечами, но потом просто кивнул.

Когда добрались до дома Кирилла, где нас ждала целая толпа, уже смеркалось. Компания была к тому моменту порядком поддатая, поэтому приезжий без труда влился в коллектив. С самим Кириллом они когда-то были одноклассниками, с кем-то Сашка был знаком раньше, с кем-то знакомился теперь. Сначала все, так же, как и я, держались немного скованно. Теперь я увидел это со стороны и понял, о чем он говорил раньше – типа какой-то высокопоставленный эксперт приехал оценивать наш быт, и все стараются произвести на него приятное впечатление. Но, благодаря, конечно, водке и простому стилю общения «новичка», первоначальная показушность растворилась во всеобщем веселье. Уже через час Кирилл закинул руку Сашке на плечо, и они хором распевали «Ой, да не вечер».

Убедившись, что внук бабы Дуси в надежных руках, я посвятил всего себя Маше. Мы с ней не то чтобы встречались… как-то разговор об этом даже не заходил, но случайно оказавшись в одной компании, всегда обнаруживали себя в объятиях друг друга. Сашка, застукав нас за очередным поцелуем, притормозил рядом и удивленно приподнял бровь:

– О, твоя девушка, сосед?

– Маша-Саша, – быстро представил я и вернулся к ее шее.

– Она твоя девушка? – у него странная манера уточнять, пока не услышит исчерпывающий ответ.

– Невестушка! – хохотнула Маша и протянула ему руку. – Приятно познакомиться.

– Взаимно. Простите, что помешал.

– Надолго в наших краях?

Мне пришлось все-таки уделить внимание факту их знакомства. И тут я заметил, как заблестели глаза у моей маркизы страстных объятий и коротких ночевок. Она даже нижнюю губу закусила, разглядывая Сашку. Я не ревнивец, да и особо страстной любви к Маше не испытывал, но ситуация была раздражающе неоднозначной. И это меня разозлило. Я взял ее за руку и потянул к себе. Сам Саша при этом все время смотрел мне прямо в глаза, а лицо его стало непривычно серьезным.

– Мне завтра на смену, так что я сваливаю! Не пропади тут без меня, – я отсалютовал напоследок и направился к выходу. А тот просто кивнул в ответ. – Переночую сегодня у тебя? – это уже Маше, которая снова вспомнила о моем существовании.

Я совершенно не беспокоился, оставляя подопечного в кругу его старых приятелей и одноклассников. Внезапное раздражение улетучилось так же быстро, как и возникло. В конце концов, я не ревнивец.