Засекреченное счастье

4

Потекли ленивые, сонные, жаркие дни конца июня – лето катилось к «маковке», дождей не было, солнце стояло в зените, прибавляя работы Роману и усиливая скуку Юли.

В поселке, где громадные недостроенные коттеджи были отделены друг от друга высокими каменными заборами, она не знала никого – в большинстве домов вообще пока никто не жил. Лишь несколько более или менее пригодных для обитания зданий оккупировали бабушки или няни с младенцами – заливистый плач малышей нагонял на Юлю еще большую тоску, напоминая о веселом шуме города и оставленных там друзьях.

Купаться было негде, ни пруда, ни речки в обозримых окрестностях не наблюдалось. Возможно, где-то рядом и было что-то подходящее, но здешних мест Юля не знала, да и знать не хотела. «Надо же было выбрать для дачи такое гиблое место! Ни пляжа, ни речки… ни людей нормальных!» – ворчала Юля, целыми днями просиживая в занятом ею «пентхаусе» (так она называла самый верхний этаж) в Интернете или у телевизора, или же просто валяясь на диване и под грохот радиостанции «Девятый вал» листая старые журналы.

Рисовать не то чтобы не хотелось – было просто невозможно. Выходить в такую жару на пленэр – настоящее самоубийство, даже под зонтиком можно выдержать не более получаса – а что такое полчаса для художника! Один, от силы два беглых наброска… Но главное было не в этом. Неприязнь Юли к коттеджу, который она теперь считала своей тюрьмой, распространилась и на окружающую природу – девочка словно не видела, как хорошо вокруг, сколько замечательных видов открывается из окон большого, стоящего у самого леса дома. В пылу своего раздражения она воспринимала только плохое – а его вокруг тоже было немало – оставленные строителями бетонные плиты с торчащей арматурой, кучи песка и цемента… а также громкие крики рабочих, осваивающих другие объекты.

Был и еще один неприятный момент. В гараже, блистая никелированными деталями, стояли новенькие велосипеды. Отец купил их весной для загородных велосипедных прогулок. Этим он исполнил самую заветную мечту своего безвелосипедного детства, но в то же время глубоко задел и ранил чувства Юли. Дело в том, что девочка не умела кататься. Никто из окружающих не знал об этом – она стеснялась признаться. Так уж вышло – в детстве не научилась, а когда выросла, учиться стало стыдно. Вот и стояли теперь эти велосипеды без дела, да еще парень, как нарочно, ежедневно вывозил их, чистил и смазывал, приводя этим Юлю в полное бешенство.

Делать ей было абсолютно нечего, даже до грядок ее не допустили – их успешно обрабатывали бабушка с Романом. Из окна Юля видела их спины и выбирающие сорняки руки. «Быстро же они нашли общий язык! – немного ревниво думала девочка, наблюдая за спорой работой. – Да только им и язык-то не нужен – они же все время молчат».

Она как будто не замечала наушников плеера в ушах парня – не очень-то поболтаешь, слушая музыку! И вместо того чтобы радоваться, что ее освободили от возни в огороде, девочка злилась, что с грядками управляются без нее. Она оказалась предоставленной самой себе, никому не нужной – даже собственной бабушке! Вон как она гоняет его: «Ромочка, не посмотришь трубу, что-то здесь течет!», «Ромочка, не сбегаешь ли в магазин, у нас сливки кончились!»

«Ромочка, Ромочка! – каждый раз фыркала Юля, чувствуя себя задетой. – Надо же, как он умеет втереться в доверие, этот карьерист и подлиза!»

Рисовать нельзя, купаться негде… Даже в огород не пускают! Что же оставалось?

Строить планы «черной мести» родителям, запихнувшим ее сюда и запершим в неприступном тереме. Слушать «Девятый вал», надеясь, что от включенной на полную мощность музыки хоть кому-то в этом доме станет так же плохо, как и ей самой. Бесконечно болтать по мобильнику с оставшимися в Москве друзьями, сидеть в инете, смотреть телевизор – назло отцу, который перед отъездом попросил, чтобы она отдохнула от техники.

Между тем Рома выматывался так, что к вечеру, возвращаясь к себе на дачу, едва волочил ноги. Он не представлял, что работа окажется такой тяжелой и от бесконечных «разовых поручений» можно так уставать. Порой ему казалось, что старушка нарочно выдумывает, чем бы его занять. Потом он отгонял от себя эти мысли – он понимал, что бабушке, оставленной одной на даче, нужна не столько помощь, сколько внимание.

К Юле он испытывал двойственные чувства. С одной стороны, ее поведение раздражало, он думал, что на месте ее отца давно бы выпорол ее за все выходки – невнимание к бабушке и бесконечное ничегонеделание. Но с другой стороны, это странное существо вызывало любопытство и притягивало – ему хотелось понять девчонку, узнать ее вкусы и интересы.

Вскоре оказалось, что вкусы эти и интересы, по крайней мере музыкальные, во многом совпадают с его собственными. Выяснилось, что девчонка любит «Девятый вал» – это была и его любимая радиостанция. А когда она начала крутить привезенные из Москвы диски, он решил отказаться от плеера – у него было записано то же самое. Так что теперь ему вполне хватало той музыки, что мощным потоком лилась из самого верхнего окошка Теремка.

«Теремком» Рома назвал коттедж Шестовых. И действительно, построенный в стиле «а-ля рус», дом напоминал декорацию боярских или даже царских хором в каком-нибудь фильме-сказке – мягкие, куполообразные скаты крыши, резные наличники, вагонка, которой были выложены стены изнутри, – псевдотеремок, в котором живет псевдоцаревна…

Надо сказать, что, относясь в целом к человечеству вполне терпимо, Рома всех людей делил на две большие группы. Основополагающим принципом такого деления было «может – не может». Может – это значит, человек способен на все: на работу, на множество дел, на успех, на подвиг, на свершения, на саму жизнь, в конце концов. Такой человек успевал везде – и в делах, и в любви, и во всем, за что бы ни брался. Нытиков же и лентяев, а также трусов и слабаков Рома зачислял в категорию «не может».

Придумав в девятом классе эту теорию, Рома был несколько разочарован, прочитав о Раскольникове и обнаружив, что и у того были в чем-то сходные мысли… Правда, юному мыслителю было совершенно непонятно, что его литературный предшественник пытался доказать – с первых же страниц было ясно, что он – «не может!». Так зачем же было на рожон лезть? Старушек убивать?

Так вот, Юлю, псевдоцаревну, Рома в первый же день без особых колебаний отослал в ту же группу, куда был помещен и Родион Раскольников, а именно в компанию тех, кто «не может». Кстати, сборище на самом деле было совсем неплохим – там же пребывали и Ромины родители, и еще куча добрых семейных знакомых, и множество политических деятелей, а также звезд шоу-бизнеса…

Надо ли говорить, что фигура самого Романа открывала список тех, кто «может!».

Вот так и пролетели первые дни пребывания Юли на даче – в одиночестве и скуке, в мучении от жары и раздражении от вида мельтешащего повсюду Романа, под грохот музыки и назойливый писк комарья.