Застекленная деревня. Расследует Эллери Квин (рассказы)

Повесть о предсмертном сообщении

31 декабря 1964 года, в полночь, дни рождения нового года и старика стали свершившимися фактами. Двойной праздник отмечался под высоким потолком гостиной райтсвиллского дома Годфри Мамфорда не вполне традиционно. Очевидно, старому Годфри посоветовали, принимая подарки от семьи и друзей, помнить предупреждение о приносящих дары греках[38] (хотя в Райтсвилле греков не было никогда — по крайней мере, среди знакомых Годфри; ближайшим к ним можно было считать Энди Биробатьяна, армянина по происхождению, владельца цветочного магазина и пайщика знаменитого цветоводческого хозяйства Мамфорда, покуда последнее не перестало существовать).

Первым греком, принесшим дар, была Эллен Мамфорд Нэш. Сменив трех американских мужей, дочь Годфри только что вернулась из Англии, где прожила рекордный пятилетний срок с четвертым супругом — египтологом, связанным с Британским музеем. Ноздри блудной дочери, явившейся домой с визитом, раздувались, словно от неприятного запаха.

Тем не менее Эллен ласково обратилась к отцу:

— Желаю счастья, дорогой. Надеюсь, тебе это пригодится.

Надежда оказалась необоснованной. Эллен подарила отцу позолоченные портсигар и зажигалку, но Годфри Мамфорд бросил курить в 1952 году.

Следующей была очередь Кристофера. Он появился на свет немногим менее тридцати лет назад и немногим менее тридцати минут позже Эллен. (Отец никогда не позволял себе предаваться горьким мыслям о том, что рождение близнецов убило их мать, хотя у него часто бывал повод сожалеть о невыгодном обмене.)

Наблюдая за братом поверх бокала шампанского, Эллен забавлялась представлением. Как достоверно он изображает любящего сына! Казалось удивительным, что при таком таланте Крис никогда не выходил за рамки актера в летнем репертуаре и статиста в спектаклях отнюдь не на Бродвее. Причиной, разумеется, было то, что он никогда ни над чем усердно не работал.

— Отличный день рождения, папа, — с энтузиазмом говорил Кристофер. — Желаю еще сотню таких же.

— Постараюсь их устраивать, сынок. Большое спасибо. — Шевелюра Годфри поседела, но была достаточно обильна, и хотя его массивная фигура изрядно высохла, держался он прямо, как танцор, несмотря на семидесятилетний возраст. — Красивая штука. — Годфри вертел в руках трость с серебряной рукояткой.

Кристофер скользнул в сторону с обаятельной улыбкой, а Годфри отложил трость и повернулся к стоящей рядом маленькой пожилой женщине. Грубая кожа и короткие ногти на руках, державших подарок, свидетельствовали о привычке к домашней работе, а лицо под белоснежными волосами было спокойным, как новоанглийский сад.

— Тебе не следовало так хлопотать, мам, — запротестовал старик. — У тебя и так достаточно дел в доме.

— Господи, Годфри, разве это хлопоты? Хорошо бы таких было побольше.

— Я пытаюсь вспомнить, когда у меня в последний раз был свитер ручной вязки. — Годфри потрогал подарок. — Именно то, что нужно в эти дни для оранжереи. Как только тебе времени на него хватило?

— Он не слишком элегантный, Годфри, зато тебе в нем будет тепло.

Прошло двадцать восемь лет с тех пор, как Маргарет Кэсуэлл приехала в Райтсвилл ухаживать за своей сестрой Луизой — женой Годфри — во время ее роковой беременности. С тех пор она произвела на свет собственную дочь и похоронила мужа, сделавшись «мам»[39] для всех трех детей, растущих в доме, — близнецов Годфри и ее Джоанн — и приготовила (как недавно сама посчитала) более тридцати тысяч обедов. Впрочем, Годфри Мамфорд заслужил преданность Маргарет, став вторым отцом для ее ребенка.

Иногда ей казалось, что Годфри любит Джоанн больше своих детей — теперь, в гостиной, она чувствовала то же самое. Ибо Годфри держал в руках столовый прибор в кожаном футляре, украшенном хризантемами с золотыми листьями, а его проницательные голубые глаза сверкали как январский лед. Прибор был подарком Джоанн, которая с улыбкой наблюдала за юбиляром.

— Невероятно, Джо, — сказал Годфри. — Так порадовать старика! Это великолепно!

Улыбка Джо перешла в смех.

— Большинство мужчин имеет дело с мясом и картошкой, а ты обожаешь хризантемы. Все очень просто.

— Полагаю, люди думают, что я очень прост. Дряхлый мальчишка, — вздохнул Годфри.

На эти слова отозвался маленький человечек с густыми бровями, под которыми поблескивали смышленые глаза. Это был самый старый друг Годфри Мамфорда, Вулкотт Торп, ранее преподававший антропологию в университете Мерримака в Конхейвене. Последние несколько лет Торп служил куратором университетского музея, где удовлетворял свой интерес к культуре Западной Африки.

— Я тоже порадую твое мальчишество, — усмехнулся Вулкотт Торп. — Это поможет тебе справиться с дряхлостью.

— Первое издание каталога хризантем XVIII века! — Годфри уставился на титульный лист. — Вулкотт, это потрясающе!

Старик вцепился в том. Только Джо Кэсуэлл ощущала усталость в его большом теле. Для Райтсвилла и мира цветоводства Годфри Мамфорд был специалистом по разведению знаменитых хризантем «Мажестик» с двумя цветами на одном стебле, членом Американского общества любителей хризантем и клубов хризантем в Англии, Франции и Японии; его переписка с коллегами и поклонниками охватывала весь земной шар. Для Джо же он был мягким, добрым и чем-то обеспокоенным человеком, бесконечно дорогим ее сердцу.

— Я очень признателен всем вам, — сказал Годфри Мамфорд, — но, к сожалению, должен ответить на вашу доброту дурными новостями. Понимаю, что случай неподходящий, но не знаю, когда мне снова удастся собрать всех вас под этим кровом. Простите меня за то, что я собираюсь вам сообщить.

Его дочь Эллен обладала инстинктом, позволяющим быстро определять качество и степень неприятностей. Судя по раздувавшимся ноздрям, она чувствовала, что новости в самом деле скверные.

— Папа… — начала она.

Но отец остановил ее:

— Позволь мне докончить, Эллен. Это нелегко… Когда я удалился от дел в 1954 году, мое состояние равнялось почти пяти миллионам долларов, и я распределил его в завещании на основании этой суммы. С тех пор, как вам известно, я пренебрегал всем, кроме экспериментов с разведением и гибридизацией хризантем. — Годфри сделал паузу и набрал воздух в легкие. — Недавно я узнал, что был глупцом. Или это предопределила судьба. Впрочем, результат один и тот же.

Он бросил взгляд на старую книгу, которую держал в руках, словно удивляясь, что она все еще здесь, потом аккуратно положил ее на кофейный столик и сел на кушетку с шерстяной бахромой.

— Я передал все мои финансовые дела адвокатской фирме Труслоу Эддисона. Но я допустил ошибку, сохранив статус кво, когда Тру умер и практику унаследовал его сын. Мне надо было как следует подумать. Ты ведь помнишь, Кристофер, что за дикарь был молодой Тру…

— Да, — кивнул Кристофер Мамфорд. — Папа, ты ведь не имеешь в виду…

— Боюсь, что имею, — вздохнул старик. — После того как в прошлом мае молодой Тру погиб в автомобильной катастрофе, дела его фирмы походили на корзину с разбитыми яйцами, из которых даже омлета не сделаешь. Часть денег на его трасте он просто проиграл, а остальное исчезло в результате бестолковости, нелепых спекуляций и неразумных вкладов…

Годфри умолк, и вскоре паузу нарушил голос Эллен Мамфорд Нэш. Ее стройная элегантная фигура напряглась от негодования.

— Ты хочешь сказать, папа, что остался без единого шиллинга?[40]

Позади нее Кристофер сделал резкий жест, словно адвокат, пытаясь выдвинуть аргумент, грозящий поставить дело с ног на голову.

— Ты шутишь, папа. Все не может быть настолько плохо. От такого огромного состояния должно было остаться хоть что-то.

— Выслушай меня до конца, — устало произнес его отец. — Ликвидировав вклады, я смог расплатиться с кредиторами. Этот дом и все имущество в нем заложены. У меня остается годовой доход, который позволит мам, Джоанн и мне жить здесь достойно, но после моей смерти он прекратится. Я буду вынужден прекратить эксперименты с хризантемами…

— Черт бы побрал твои хризантемы! — прервала его Эллен резким, как ледяной ветер, голосом. — Если бы ты продолжал просто сажать семена, как вначале, папа, ничего бы этого не произошло. Остаться без фартинга[41] после стольких лет?

Годфри слегка побледнел, но оставался спокойным, очевидно подготовившись к испытанию.

— Твой брат прав в одном отношении, Эллен. Осталось кое-что ценное — то, о чем никто не знает. Я хочу показать это вам.

Мамфорд поднялся, подошел к стене позади него и отодвинул в сторону картину, изображающую вазу с хризантемами, обнажив квадратную дверцу сейфа. Молчаливая аудитория услышала слабые щелчки — скорее шорох — набора диска. Достав что-то, старик закрыл дверцу и вернулся.

Дыхание Эллен походило на лошадиный хрип. В руке ее отца был великолепный кулон.

— Вы помните, — снова заговорил он, — что, уйдя на покой, я совершил путешествие на Дальний Восток познакомиться с тамошними хризантемами. Будучи в Японии, я смог раздобыть эту безделушку. Я заплатил за нее много, хотя это составило лишь небольшую часть ее действительной стоимости. Существуют документы, где говорится, что это дар императора Комеи,[42] отца Мэйдзи.[43] Ее называют императорским кулоном.

Золотые звенья цепочки были искусно вырезаны в форме миниатюрных хризантем; сам кулон тоже представлял собой хризантему с огромным бриллиантом в центре, окруженным шестнадцатью бриллиантовыми лепестками. Драгоценные камни ярко-желтого цвета отражали горящий в комнате свет.

— Камни подобраны идеально. Агенты императора объездили весь свет в поисках редких желтых бриллиантов. Все вместе они уникальны.

Глаза Эллен Нэш, твердые как алмазы, превратились в щелочки. Она никогда не слышала об императоре Комеи и его кулоне, но была чувствительна к красоте, особенно имеющей высокую цену.

— Папа, это должно стоить целое состояние.

— Хотите верьте, хотите нет, но вещь оценивали в миллион долларов. — Послышалось арпеджио вздохов, и теплота в голосе Годфри Мамфорда внезапно исчезла. — Ну, раз вы видели кулон, я положу его назад в сейф.

— Ради бога, папа, только не в домашний! — воскликнул Кристофер. — Почему бы тебе не положить его в банковский сейф?

— Потому что мне нравится время от времени смотреть на него, сынок. Я давно храню кулон здесь, и пока никто его не украл. Между прочим, комбинация замка сейфа известна только мне. Полагаю, я должен записать ее где-нибудь на случай, если со мной что-то случится.

— Конечно! — подтвердила Эллен.

Выражение лица Годфри не изменилось.

— Я об этом позабочусь, Эллен.

Он снова подошел, к сейфу, и когда повернулся к остальным, в руках у него ничего не было, а картина висела на прежнем месте.

— Вот все, что осталось от моего состояния, — историческая драгоценность стоимостью миллион долларов. — Теперь его лицо было печальным, словно он истощил все запасы самообладания. — Вулкотт, по моему старому завещанию, ты получал сто тысяч долларов на экспедицию в Западную Африку, о которой всегда мечтал.

— Знаю, Годфри, — сказал Торп.

— Боюсь, что теперь твое наследство составит лишь пятую часть этой суммы.

Вулкотт Торп скорчил гримасу.

— Я уже слишком стар для экспедиций. Неужели мы должны это обсуждать? — пробормотал он, как будто тема причиняла ему боль.

Годфри Мамфорд повернулся к Маргарет Кэсуэлл:

— Вначале, мам, я планировал оставить тебе и Джоанн четверть миллиона долларов в виде трастового фонда. Ну, я не собираюсь заставить тебя страдать из-за моей ошибки после того, как ты посвятила мне половину своей жизни, — по крайней мере, постараюсь этого не допустить. Конечно, налог на наследство отрежет солидный кусок пирога, но по новому завещанию тебе оставлена солидная сумма в пересмотренном трасте. Я хочу, чтобы ты и Джо знали это.

Он обратился к Эллен и Кристоферу:

— Все остальное, дети, конечно, завещано вам в равных долях. Это не то, что я планировал, и я знаю, что вы ожидали большего, но вам придется удовольствоваться этим. Очень сожалею.

— Я тоже, — щелкнув зубами, отозвалась Эллен.

— Заткнись, Эллен, — прикрикнул на нее брат.

Наступившее молчание нарушила Джоанн:

— Ну, может быть, выпьем за здоровье юбиляра? — И она направилась за очередной бутылкой шампанского, которое заказала у Данка Маклина на площади в Хай-Виллидж, оставив в гостиной весьма удрученную компанию.

1 января 1965 года Кристофер Мамфорд был поражен неведомой болезнью — сам он именовал ее дисфункцией желез. Его настроение за ночь резко изменилось. Он набирал полный рот воздуха — холодного, чистого и пьянящего, как шампанское Джоанн накануне, — и выдыхал его с радостным фырканьем, как лошадь. Даже мысли о многочисленных кредиторах не угнетали его.

— Что за восхитительный день! — восторгался он. — Какое чудесное начало года! Давай прогуляемся в лес за оранжереей! Ну, кто быстрее добежит туда, Джо?

— Не болтай вздор, — хихикнула Джоанн. — Ты свалишься на задницу через двадцать ярдов. Твои силы истощились, Крис, и ты отлично это знаешь.

— Ты права. Истощились, как отцовское состояние, — весело согласился Кристофер.

— Но ты мог бы это исправить.

— Гимнастика вызывает у меня головокружение. Нет, это безнадежно.

— Ничто не безнадежно, если ты сам не делаешь это таковым.

— Осторожно! Маленькая кузина поднимается на трибуну! Предупреждаю тебя, Джо, этим утром я по какой-то нелепой причине чувствую себя выше гор Махогани. Ты просто не можешь испортить мне настроение.

— Я и не хочу этого делать. Мне нравится видеть тебя счастливым. Это приятная перемена.

— Ты снова права. Поэтому и так как Новый год — время решений, я решаю ограничить прием яда, сводящего меня в гроб, и удовольствоваться общением только с недоступными девственницами, начиная с тебя.

— Откуда ты знаешь, что я… ну, недоступная?

— Для меня, во всяком случае, — ответил Кристофер. — Я неоднократно пытался это опровергнуть.

— Что верно, то верно, — весьма мрачным тоном согласилась Джо. Но потом она засмеялась, и Кристофер к ней присоединился.

Они обогнули большую теплицу, чьи стеклянные панели сверкали на зимнем солнце, и направились по ковру мертвых листьев к ярко зеленеющему ельнику.

Кристофер радовался присутствию Джоанн. Ее широкий, свободный шаг подчеркивал весьма заметные вторичные половые признаки, а шерстяные чулки и ботинки на толстой подошве не могли скрыть от глаза знатока стройность ног.

— Ты имела в виду, что я совсем другой, когда счастлив? — спросил Кристофер.

— Разумеется.

— Ну, я действительно чувствовал себя по-другому этим утром и не мог понять причину. Теперь могу. Я не изменился — я такой же повеса, каким был всегда. Но я реагирую на свежий стимул — на тебя, кузина. Изменения создаешь ты.

— Благодарю вас, сэр, — сказала Джо.

— До сих пор я проводил с тобой маневры, но по-настоящему не замечал тебя. Понимаешь, о чем я?

— Догадываюсь, — настороженно отозвалась Джо.

— А теперь замечаю, кузина. Замечаю в совокупности, а не только тут и там. Что это означает?

— Что тебе скучно, и ты решил поразвлечься.

— Вовсе нет. Ты внезапно превратилась в необычайно привлекательный штучный товар.

— А ты весьма придирчивый покупатель.

— Не в том смысле, какой ты подразумеваешь. Не забывай, что я привык к желанным женщинам — в театре их столько, что мне грозила опасность превратиться в монаха.

— Тогда почему ты держишь меня за руку?

— Потому что я решил не давать обет безбрачия. С твоего разрешения, я пойду дальше и обниму тебя.

— В разрешении отказано. Я уже проходила с тобой этот маневр, и он приводил к нешуточной битве. Давай сядем на это бревно и отдохнем, а потом двинемся назад.

Они опустились на бревно. Было холодно, и они прижались друг к другу — только чтобы согреться, внушала себе Джоанн.

— Это просто чудесно, — произнес Кристофер, выдыхая клубы пара, похожие на сигаретный дым.

— Что именно?

— То, как все меняется. Когда мы были детьми, я считал тебя самой отвратительной вонючкой в мире.

— Я тоже тебя терпеть не могла. Иногда не могу и теперь. Например, так было вчера вечером.

— Вчера вечером? Да ведь я был образцом хороших манер!

— Ты ведь толком не знаешь своего отца, верно?

— Отца? Не хуже, чем других.

— Твой подарок об этом не свидетельствует. Как и подарок Эллен — ведь дядя Годфри не курит уже несколько лет. А ты подарил ему трость! Неужели ты не понимаешь, что дядя Годфри слишком горд, чтобы пользоваться тростью? Он никогда не признает, что нуждается в ней.

Кристофер был вынужден согласиться с упреком. Он купил трость (в кредит), не задумываясь о подлинных нуждах и желаниях отца.

— Ты права, — вздохнул Крис. — Разбирая отцовскую корреспонденцию и работая с ним в оранжерее, ты стала понимать его лучше, чем его собственные дети.

Они сидели на бревне, держась за руки. Джо приходилось держать руки Кристофера очень крепко.

3 января. Завтрак не был ритуалом в доме Мамфордов, но главе семейства по привычке оказывали определенное почтение. Семья и гости, если они не были больны или не засиживались заполночь накануне, старались находиться за столом к девяти утра, когда там неизменно появлялся Годфри Мамфорд.

Кристофер, все еще парящий в эйфории, спустился на добрых двадцать минут раньше расписания и был удивлен, застав в комнате для завтраков сестру-близнеца. Эллен — единственный член семьи, традиционно отсутствующий на утренних трапезах, — этим утром сидела на солнце с чашкой ароматного кофе, приготовленного Маргарет Кэсуэлл.

— Я так и знал! — воскликнул Кристофер. — Сегодня день чудес. Увидеть тебя вставшей с постели в это пролетарское время…

Эллен сердито уставилась на него сквозь кофейный пар.

— Последнее время ты весел просто до отвращения. С чего бы?

— В мою жизнь вошло кое-что необычное. Выражаясь церковным слогом, я был возвышен духом.

Эллен фыркнула:

— Признаешься в запоздалом обращении к религии? Это было бы слишком ужасно.

— Нет-нет, ничего настолько примитивного. — Крис плюхнулся на стул и глубоко втянул в ноздри аппетитный запах из кухни. — Хотя, видит Бог, ни у кого из нас нет особых причин для веселья.

— Поэтому я и надеялась поймать тебя до завтрака. — Тоном Эллен выразила негодование по поводу навязанного ей обращения к брату. — Сестринский взгляд ошибается или же ты оказываешь чрезмерное внимание нашей маленькой сельской кузине? Ты, часом, не предназначил ей роль в какой-нибудь непристойной пьесе, над которой сейчас работаешь?

— Не говори гадостей, — возмутился Кристофер. — И Джо вовсе не деревенщина. Только потому, что ей не довелось жить в Лондоне и усвоить набор английских штампов…

— Господи! — Патока в улыбке Эллен вступала в химическую реакцию с уксусом. — Лорд Железные Трусы внезапно обрел уязвимое место.

— Отстань. Что ты хотела обсудить?

— Вчерашний папин спектакль. Что ты об этом думаешь?

— Первоклассная штука.

— Думаешь, он сказал правду?

— Конечно. Ты же знаешь, что папа не способен лгать.

— Я в этом не уверена, — задумчиво промолвила Эллен.

— Не болтай чушь. Он все выложил нам абсолютно откровенно.

— Ты как-то слишком равнодушно к этому относишься. По-моему, когда твое наследство уменьшается от миллионов до тысяч в результате глупости отца и нечистоплотности поверенного, это отнюдь не пустяк. Наверняка мы можем что-то предпринять.

— Конечно, можем — терпеть и улыбаться. Ведь нам не придется жить на пособие по безработице, Эллен. После уплаты налогов нам наверняка достанется несколько сотен тысяч. Это не так уж мало.

— Но и не пять миллионов. Я так зла на отца, что готова рвать и метать!

Кристофер усмехнулся. Гнев делал Эллен почти человечной.

— Выше нос, старушка, — ласково подбодрил он сестру. — Британцы никогда не унывают.

— Пошел к черту! Не знаю, почему мне взбрело в голову обсуждать это с тобой.

В этот момент в комнату вошла Джо Кэсуэлл, выглядевшая удивительно юной и стройной в пестром шерстяном платье и, как был готов поклясться Кристофер, принесшая с собой личный эскорт в виде солнечного света. Эллен, почувствовав себя лишней, мрачно удалилась на другой конец стола.

В дверях кухни появилась мать Джо в крахмальном фартуке.

— Годфри уже спустился?

— Еще нет, мам, — ответила Джо.

— Странно. На кухонных часах уже четверть десятого. Он всегда спускается ровно в девять.

— Очевидно, не всегда, — буркнула Эллен.

Беспокойные морщинки пролегли между блеклыми глазами мам.

— Все годы, что я пробыла здесь, ваш отец никогда не опаздывал к завтраку, кроме тех случаев, когда был болен.

— О, ради бога, мам, — запротестовала Джо. — Вероятно, он пошел в оранжерею и потерял чувство времени. Ведь сейчас еще не два часа дня!

Но Маргарет Кэсуэлл упрямо покачала головой.

— Я намерена заглянуть к нему в комнату.

— Господи, какая скука, — раздраженно произнесла Эллен. — А как же мой завтрак? Мне самой за ним идти?

— Что за ужасная мысль! — усмехнулся Кристофер, опережая реакцию Джо.

Тем не менее мам быстро вышла. Эллен взмахнула пустой кофейной чашкой, словно готовая обезглавить прислужницу, не успевшую ее наполнить. Кристофер умерял голод, созерцая Джоанн, которая в свою очередь изо всех сил пыталась умерить неприязнь к Эллен.

Наступившее молчание прервал крик наверху. Он перешел в визг, в котором слышался смертельный ужас.

Джоанн метнулась к двери и исчезла. Кристофер бросился за ней. Эллен последовала за ними — ее лицо выражало странную смесь страха и надежды.

Она догнала остальных на лестнице. Маргарет Кэсуэлл стояла, судорожно вцепившись в перила, ее еще недавно румяное лицо приобрело цвет старого теста. Она с усилием ткнула пальцем в сторону верхнего коридора — Джо и Кристофер скрылись в нем. Вскоре Джо вернулась одна, пробежав мимо матери и Эллен.

— Я должна позвонить доктору, — пропыхтела она. — Эллен, пожалуйста, позаботься о мам.

— Но в чем дело? — осведомилась Эллен. — Что-то случилось с отцом?

— Да… — Джо устремилась к телефону.

Эллен, обняв Маргарет за талию, услышала щелчки диска, а потом задыхающийся голос Джоанн:

— Доктор Фарнем? Это Джо Кэсуэлл из дома Мамфордов. Кажется, у дяди Годфри удар. Можете приехать немедленно?

Доктор Конклин Фарнем поднимался на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Мам, все еще с позеленевшим лицом, но оправившаяся после первого шока, настояла на том, чтобы вернуться к постели зятя, где ее и застал врач. Кристофер и Эллен, ведущие себя так, словно они вторглись на чужую территорию, ждали в коридоре вместе с Джоан.

Доктор Фарнем вышел, пожав плечами.

— У него действительно удар. Он парализован.

— Бедный папа, — вздохнул Кристофер. — Каков прогноз, доктор?

— Это зависит от многих факторов, большинство которых непредсказуемы.

— Есть какой-то шанс на выздоровление, доктор Фарнем? — с тревогой спросила Джоанн.

— Как правило, парализация постепенно ослабевает, но когда это произойдет и до какой степени, я не могу сказать. Все зависит от размера повреждения. Его следовало бы отправить в больницу, но у нас ни одной свободной койки даже в коридоре, а я бы не рисковал везти его в Конхейвен по зимним дорогам. Так что лучше пусть остается дома — во всяком случае, пока. Ему понадобятся сиделки…

— Как насчет меня? — осведомилась Маргарет Кэсуэлл, материализовавшись в дверях.

— Ну… — На лице врача отразилось сомнение. — Я знаю, что вам приходилось ухаживать за больными, миссис Кэсуэлл, но в подобных случаях… Хотя сразу раздобыть дипломированную медсестру нам все равно не удастся.

— Я заботилась о Годфри более четверти века, — заявила мам Кэсуэлл с упрямством, которое она проявляла во всем, что касалось Годфри Мамфорда, — и смогу позаботиться о нем теперь.

4–5 января. Доктор Фарнем предупредил их, что первые двое суток после кровоизлияния в мозг являются критическими. Поэтому следующие два дня и две ночи мам не раздевалась и не ложилась спать — Джоанн не могла уговорить ее отойти от кровати Годфри Мамфорда даже на десять минут.

Когда кризис миновал и стало ясно, что пациент выжил, даже, по словам доктора, начав понемногу приходить в себя, Джо и Эллен наконец удалось убедить мам прилечь на несколько часов. Она заснула с торжествующей улыбкой, словно одержала победу в рукопашной схватке со смертью.

Вулкотт Торп, уведомленный Кристофером о происшедшем, приехал из Конхейвена вечером 5 января, похожий на маленького русского в своей старомодной шубе и каракулевой шапке.

— С Годфри все в порядке? Он будет жить?

Его успокоили, и бедняга рухнул на стул в прихожей возле столика с серебряным подносом для писем.

— Все мои старые друзья уходят, — бормотал он, настолько побледнев, что Джоанн принесла ему бренди. — А те из нас, кто еще живы, чувствуют себя виноватыми и одновременно радуются. Все-таки люди ужасные свиньи…

Прошло некоторое время, прежде чем Торп смог подняться в комнату больного, за которым снова ухаживала Маргарет Кэсуэлл. Минут десять он болтал без умолку, обращаясь к другу, отвечавшему ему беспомощным взглядом, постоянно прочищая горло, словно у него тоже развивался паралич, покуда мам не заставила его умолкнуть.

— На это невозможно смотреть, — пожаловался Торп Джо и близнецам, спускаясь по лестнице. — Я слишком труслив, чтобы сидеть там и наблюдать, как он борется с параличом, пытаясь говорить! Лучше поеду домой.

— Но вы не сможете, дядя Вулкотт, — возразила Джо, с детства называвшая его так. — Начался снегопад, и по радио сообщили, что он усилится. Я не позволю вам вести машину по скользким дорогам. Снегоочистители еще не успели выехать.

— Но, Джоанн, — неуверенно запротестовал старый куратор, — завтра у меня напряженный день в музее. И я бы предпочел…

— Меня не интересует, что бы вы предпочли. Сегодня вы останетесь здесь, и точка.

— Джо права, — вмешался Кристофер. — К тому же вам с ней не справиться. Это новая Джоанн. Посмотрите на ее подбородок.

— Смотри на него сам, — не выдержала Эллен. — Господи, и зачем только я приехала домой! Кто хочет перекусить?

6 января. Снегопад продолжался половину ночи. Из окна кухни Кристофер видел землю под белым покрывалом и лес позади оранжереи, где среди лишенных листвы деревьев зеленели сосны и ели.

Позади него слышались звон кастрюль и уютное шипение поджаривающегося бекона. Звуки издавала Джоанн — когда ее мать стала сиделкой, она взяла на себя ведение хозяйства и готовку.

Утро было слишком ясным, а запахи слишком реальными для трагедии — ей следовало произойти темной ночью, под аккомпанемент воя ветра и скрипа ставней. Но позднее Джо и Крис согласились, что именно то, что ночной кошмар разразился утром под запах бекона, сделало его таким жутким.

Ибо в тот момент, когда Кристофер отвернулся от окна и открыл рот, раздался крик. Вернее, так казалось благодаря фантастическому совпадению. Истерический крик был женским и доносился сверху, повторяясь снова и снова.

Джо застыла у плиты с вилкой в руке, потом с воплем «Мам!» бросила вилку и побежала к двери, словно кухня была объята пламенем. Крис устремился за ней.

В прихожей стоял Вулкотт Торп, подняв ногу, как пожилой аист, надевая галоши перед возвращением в Конхейвен. Куратор уставился на лестницу. На верху пролета стояла Маргарет Кэсуэлл, одной рукой вцепившись в перила, а другой себе в горло.

— Он мертв, мертв! — крикнула она при виде Джо и Кристофера и начала сползать вниз медленно, как в кино, поэтому Джоанн, промчавшись мимо старого Торпа, успела подхватить ее. Кристофер поднялся следом, столкнувшись на площадке с сестрой.

— В чем дело? — осведомилась Эллен, запахивая халат. — Что случилось теперь?

— Должно быть, что-то с отцом. — Кристофер пробежал мимо, бросив через плечо: — Пошли, Эллен! Мне может понадобиться помощь.

Внизу, в прихожей, Вулкотт Торп, обретший наконец способность двигаться, заковылял к телефону; незастегнутая галоша сваливалась у него с ноги. Найдя в блокноте номер доктора Фарнема, он набрал его. Доктор, проживавший в райтсвиллской больнице общего профиля, совершал утренний обход, но обещал приехать немедленно. Торп положил трубку, уставился на телефон, потом набрал другой номер.

— Телефонист, — сказал он, судорожно глотнув, — соедините меня с полицией.

Шеф полиции Анселм Ньюби положил телефонную трубку на рычаг с такой осторожностью, словно в ответ на грубое обращение она могла зарычать, как собака. Склонив над столом свою почти что изящную фигуру, он устремил на визитера холодный взгляд голубых глаз. Посетитель, откинувшийся на спинку стула, внезапно испытал нелепое ощущение, будто является нежеланным гостем.

— Почему, черт возьми, вы не остались в Нью-Йорке, Эллери? — осведомился шеф Ньюби.

Эллери выпрямился, недоуменно моргая.

— Прошу прошения?

— Где вам самое место, — враждебным тоном продолжал шеф. — Отправляйтесь домой, ладно?

Явная несправедливость, подумал Эллери. Дом там, где находится сердце, а уже много лет он испытывал особую коронарную слабость к Райтсвиллу. Эллери прибыл в город только вчера с одним из спонтанных визитов и утром первым делом навестил шефа полиции в здании окружного суда.

— В чем дело? — спросил он. — Только что мы по-дружески предавались воспоминаниям, а в следующий момент я стал persona non grata.[44] Очевидно, причина в телефонном звонке. Что произошло?

— Черт побери, Эллери, каждый раз, когда вы приезжаете в Райтсвилл, здесь происходит убийство!

Эллери вздохнул. Он не впервые слышал подобные упреки. До Ньюби должность шефа полиции занимал пожилой янки Дейкин, который предъявлял ему те же обвинения. Это походило на вечное проклятие.

— Кого прикончили на сей раз?

— Годфри Мамфорда. Мне звонил его друг, Вулкотт Торп, сообщив об убийстве.

— Старика Мамфорда? Короля хризантем?

— Его самого. Полагаю, мне остается только пригласить вас отправиться на место преступления. Вы согласны?

Мистер Квин с неохотой поднялся. Его триумфы в Райтсвилле неизменно оставляли привкус горечи.

— Пошли, — со вздохом произнес райтсвиллский вестник несчастий.

Кристофер, одетый для снежной погоды, по пути к парадной двери наткнулся на Джоанн, сидящую на второй ступеньке лестницы, обхватив руками колени. Она не плакала, но в ее покрасневших глазах застыла боль.

— Тебе нужен свежий воздух, — предписал Кристофер. — Как насчет этого?

— Нет, Крис. Я не в настроении для прогулок.

— Просто пройдемся вокруг дома.

— Зачем?

— Увидишь.

Он протянул руку. Подумав, она ухватилась за нее и встала.

— Я только оденусь.

Держась за руки, они зашагали вокруг здания, оставляя за собой в глубоком снегу двойной периметр следов. Вскоре они вернулись к тому месту, откуда начали обход.

— Обратила внимание? — мрачно осведомился Кристофер.

— На что?

— На снег.

— Едва ли я могла не обратить на него внимание, — сказала Джоанн. — Он насыпался мне в сапог.

— А на следы?

— Какие?

— Здесь нет никаких.

— Еще как есть, — возразила Джо. — Даже двойной ряд. Мы сами только что их оставили.

— Вот именно.

— Перестань говорить как персонаж из книги, — рассердилась Джо. — Куда ты клонишь?

— Мы только что оставили двойной ряд следов, — сказал Кристофер. — Но больше никаких следов нет. Где же следы убийцы?

— О! — воскликнула Джо. В холодном воздухе возглас походил на маленькую льдинку, готовую рассыпаться на кусочки.

Они стояли, глядя друг на друга. Джо дрожала как испуганный ребенок.

Крис раскрыл объятия, и она скользнула в них.

Дверь открыла Эллен. Краткий период ожидания она использовала для того, чтобы взять себя в руки, и теперь, выражаясь образно, подняла «Юнион Джек».[45] Шеф Анселм Ньюби шагнул в прихожую, за ним последовал Эллери.

— Вы главный констебль,[46] — догадалась Эллен. — Когда я в прошлый раз приезжала в Райтсвилл, главным констеблем был Дейкин.

Анс Ньюби выслушал эту информацию с неудовольствием, не ускользнувшим даже от Эллен Нэш. В его лексиконе «констеблем» назывался мелкий сорт картофеля, встречающийся в деревушках Новой Англии.

— Шеф полиции, — поправил он. Находясь на службе, он разговаривал спокойным голосом, но иногда применял обертоны, напоминающие щелканье хлыста. Вероятно, нынешнюю ситуацию он счел подходящей, и, действительно, его поправка оставила на Эллен видимый след. — Моя фамилия Ньюби. Это Эллери Квин, и он тоже не констебль. А кто вы?

— Миссис Нэш — Эллен Мамфорд Нэш, дочь мистера Мамфорда, — быстро ответила Эллен. — Я приехала на каникулы из Англии. — Последнее слово она произнесла с вызовом, словно говоря о никогда не заходящем солнце. Это заставило Ньюби окинуть ее надменным взглядом.

Напряжение, которое Эллери заметил под внешним лоском Эллен, явно разделяла группа, толпившаяся в прихожей позади нее. Взор Эллери классифицировал их с легкостью, обусловленной долгой практикой. Красивый молодой парень, очевидно, был братом зацикленной на констеблях англофилки и, столь же очевидно, испытывал собственнические чувства по отношению к серьезной миловидной девушке, которую держал за локоть. Эллери ощутил знакомую боль. Какое качество в атмосфере Райтсвилла, думал он, заставляло фигурировать в каждой мелодраме с убийством по крайней мере одну инженю, способную трогать сердца?

Его взгляд переключился на седовласую леди, едва держащуюся на ногах от усталости, и маленького пожилого джентльмена с мохнатыми бровями, от которого исходила пахнущая плесенью аура древностей, — несомненно, Вулкотта Торпа, сообщившего по телефону Ансу Ньюби об убийстве. Ньюби, по-видимому, был знаком с Торпом, так как они обменялись рукопожатием, при этом Торп выглядел рассеянным, словно его мысли витали наверху, где лежало тело друга.

Когда шеф представил Эллери, оказалось, что некоторые из присутствующих слышали о нем. Эллери предпочел бы анонимность, но он всегда натыкался на плоды своей популярности, сталкиваясь с очередным скелетом в райтсвиллском шкафу.

— Родж и Джоан Фаулер только две недели назад говорили о вас, — сказала Джоанн. — По их словам, вы помесь бульдога и ищейки, когда речь идет о… о подобных вещах. Помнишь, Крис, как они им восторгались?

— Конечно, помню, — мрачно отозвался Кристофер.

Эллери с интересом взглянул на него:

— Так вы знаете Фаулеров?

— А-а, тот самый Квин, — протянула Эллен.

Глядя на ее раздувающиеся ноздри, Эллери мог поклясться, что она уловила исходящий от него аромат необщительности.

— Ну, где тело? — осведомился шеф полиции. — И кто-нибудь уведомил врача?

— Я, прежде чем позвонить вам, — ответил Вулкотт Торп. — Он ждет в спальне Годфри.

— Прежде чем мы поднимемся, — предложил Эллери, и все вздрогнули, — не возражаете ввести нас в курс дела — сообщить, как обнаружили тело и так далее?

Вновь прибывшим подробно рассказали о происшедшем вплоть до звонка в полицейское управление. Ньюби кивнул:

— Это достаточно ясно. Давайте поднимемся.

Они направились вверх по лестнице. Процессию возглавляла Маргарет Кэсуэлл, за ней следовали Ньюби и Эллери, остальные плелись сзади.

Старик распростерся на полу возле кровати. Он лежал на спине, глаза его были широко открыты. Кровь из раны в груди просочилась на пижамную куртку, хотя кровотечение было слабым. Черная никелированная рукоятка ножа застыла в районе сердца.

— Привет, Конк, — обратился Эллери к врачу, не сводя глаз с трупа.

— Эллери! — воскликнул доктор Фарнем. — Когда вы приехали в Райтсвилл?

— Вчера вечером. Как всегда, вовремя. — Эллери все еще смотрел на мертвеца. — Как Молли?

— Превосходно…

— Это подождет, — нетерпеливо прервал Ньюби. — Каково ваше просвещенное мнение, доктор, относительно времени смерти?

— Я бы сказал, между четырьмя и пятью утра. Спустя солидный промежуток после прекращения снегопада, если вы об этом думаете.

— Кстати, о снегопаде. — Эллери поднял взгляд. — Кто оставил двойной ряд следов вокруг дома, который я заметил, подъезжая?

— Джоанн и я, — сквозь зубы процедил Кристофер.

— Вот как? Когда именно, мистер Мамфорд?

— Сегодня утром.

— Вы и мисс Кэсуэлл прогуливались вокруг дома?

— Да.

— Вы заметили какие-нибудь другие следы в снегу, кроме тех, что оставили вы и мисс Кэсуэлл? — Не получив ответа, Эллери добавил: — Мистер Мамфорд?

— Нет.

— Нигде вокруг дома?

— Нет!

— Благодарю вас, — кивнул Эллери. — Я бы мог сказать, что это очень полезные сведения, но понимаю, леди и джентльмены, что ваша точка зрения может быть иной. Это означает, что никто не входил в дом и не покидал его после прекращения снегопада и что убийство совершено кем-то, находившимся в доме и все еще находящимся здесь.

— Совершенно верно, — подтвердил шеф Ньюби с нескрываемым удовлетворением. Он медленно двигался по комнате; его ледяной взгляд, казалось, примораживал к месту каждого.

— Очень умно с твоей стороны, Крис, — злобно сказала Эллен Нэш. — Теперь мы все под подозрением. Что за нелепый фарс!

— Боюсь, определение не совсем верно, — холодно отозвался ее брат. — Полагаю, лишь один из нас чувствует это.

Момент был ужасный. Румяное лицо Джо выражало изумление, как будто смысл отсутствия следов на снегу только что дошел до нее. Эллен уставилась на лежащего на полу отца с таким видом, словно во всем был виноват исключительно он. Маргарет Кэсуэлл прислонилась к двери, беззвучно шевеля губами. Кристофер вынул пачку сигарет, подержал ее в руке и снова спрятал в карман. Вулкотт Торп бормотал, что это абсолютно невероятно, — судя по тону, он хотел бы оказаться в своем музее, среди реликтов, принадлежавших давно усопшим.

— Этот нож… — Эллери снова посмотрел на тело Годфри Мамфорда. — То, что убийца не забрал оружие с собой, безусловно, свидетельствует о его бесполезности в качестве улики. Если на нем и были отпечатки пальцев, они, вероятно, стерты.

— Мы проверим комнату и нож на предмет наличия отпечатков, — отозвался шеф. — Пусть никто не проходит дальше дверного проема… Не то чтобы это помогло нам, Эллери. Насколько я понимаю, вчера все побывали в этой комнате в то или иное время?

Собравшиеся кивнули, и он пожал плечами.

— Между прочим, — сказал Эллери, — я уже много лет не видел этих старомодных складных ножей. Кто-нибудь узнает его? Миссис Кэсуэлл?

— Это нож Годфри, — с трудом вымолвила мам. — Он всегда лежал на письменном столе в этой комнате. Нож был у Годфри с детства.

— Он никогда не носил его с собой?

— Я всегда видела нож только на его столе. Годфри испытывал к нему сентиментальные чувства. Он вскрывал им письма.

— У меня тоже имеются один-два сувенира в память о детстве, которые я берегу. Кто-нибудь еще знал о ноже, миссис Кэсуэлл?

— Все в доме… — Она оборвала фразу с шумным вздохом, показавшимся Эллери похожим на скрип тормозов. Но он притворился не обратившим на это внимания и присел на корточки, чтобы подобрать что-то на полу возле тела.

— Что это? — осведомился шеф Ньюби.

— Блокнот для заметок, — неожиданно заговорил доктор Фарнем. — Его держали на ночном столике по моему предложению для записей температуры, времени приема лекарств и так далее. Очевидно, он упал, когда мистер Мамфорд свалился с кровати, должно быть при этом толкнув столик. Когда я вошел сюда, блокнот лежал на теле. Я отбросил его в сторону, производя осмотр.

— Тогда это ничего не означает… — начал шеф, но Эллери, поднявшись и глядя на блокнот, который держал в руке, возразил:

— Я не согласен. Разве только… Конк, мистер Мамфорд восстановил хоть какие-то двигательные способности после удара?

— Очень немногие, — ответил доктор Фарнем. — Но он поправлялся быстрее, чем я ожидал.

— Тогда этот блокнот объясняет, почему мистер Мамфорд упал с кровати — почему, получив ножевую рану, он не умер там же, где лежал.

— Откуда вы знаете? Вам ведь известно, как сильно иногда мечутся умирающие. При чем тут блокнот?

— Когда убийца ушел, считая жертву мертвой, — объяснил Эллери, — Годфри Мамфорд каким-то образом нашел в себе силы принять сидячее положение, протянуть руку к ночному столику, взять карандаш и блокнот — карандаш вы найдете под кроватью вместе с верхним листком блокнота, содержащим медицинские записи, куда они, очевидно, упали, когда он уронил их, — и написать заглавными буквами сообщение. В этом блокноте, Ньюби, предсмертное сообщение.

— Какое еще предсмертное сообщение? — встрепенулся шеф. — Дайте взглянуть! Неужели он настолько оправился после паралича, док, чтобы писать?

— Да, шеф, прилагая немалые усилия.

Послание мертвеца состояло из одного слова. Ньюби произносил его снова и снова, как соревнующийся в орфографии.

— MUM, — прочитал он. — Заглавная «М», заглавная «U» и заглавная «М». MUM.

Это казалось не имеющим никакого смысла.

— Что мог подразумевать Годфри? — воскликнул Вулкотт Торп. — Что за странное сообщение умирающего!

— Странное — самое подходящее слово, мистер Вулкотт, — промолвил Эллери.

— Я так не думаю, — усмехнулся шеф. — Конечно, Эллери, я не всегда верю тому, что находится у меня под носом, но если есть простое объяснение, к чему им пренебрегать? Все в городе знают, что миссис Кэсуэлл в доме называют «мам» уже более двадцати пяти лет. Если Годфри хотел назвать убийцу, то надпись в блокноте относится к ней. Все ясно как день.

— Что за чепуха! — крикнула Джоанн, бросаясь на защиту матери. — Мам любила дядю Годфри! Вы… вы просто глупец, шеф Ньюби! Не так ли, мистер Квин?..

— Я бы хотел об этом подумать, — сказал мистер Квин, глядя на блокнот.

9 января. Какой бы опасности ни подвергал этот факт репутацию мистера Квина, необходимо отметить, что в Райтсвилле он достиг статуса профессионального гостя. За более чем два десятилетия Эллери оказался крайне скудным источником дохода для отеля «Холлис». Едва успев зарегистрироваться, он тут же выписывался оттуда. Скажем в его защиту, что это было результатом не скупости, а стремления участвовать в личной жизни обитателей Райтсвилла, которые постоянно приглашали его в свои дома.

Приглашение перебраться в дом Мамфордов было сделано мрачным Кристофером по настоятельной просьбе Джоанн. Мотив Джо выглядел достаточно прозрачным — Эллери был не настолько тщеславен, чтобы полагать, будто это имеет отношение к лунному свету и розам. Поскольку шеф Ньюби дышал в затылок ее матери, Джо нуждалась в союзнике и хотела не только моральной поддержки Эллери, но и его физического присутствия.

Это объясняет, почему утром 9 января Эллери оплатил счет за регистрационным столиком отеля «Холлис» и направился с двумя чемоданами в руках к северо-западной дуге площади. Перейдя Аппер-Дейд-стрит, он прошел мимо Райтсвиллского национального банка, ратуши и памятника павшим в войнах у входа в Мемориальный парк, после чего проследовал через боковой вход в здание окружного суда. В полицейском управлении он задержался достаточно долго, чтобы обсудить перемену адреса с шефом Ньюби, который ответил на сообщение мрачным кивком.

— Кстати, вы нашли какие-нибудь отпечатки пальцев? — спросил Эллери.

— Сколько угодно. В спальне мы обнаружили отпечатки абсолютно всех. А на ноже — ни одного. Его начисто вытерли. — Ньюби нахмурился. — Кто бы подумал, что симпатичной маленькой экономке вроде мам Кэсуэлл придет в голову вытереть отпечатки пальцев или надеть перчатки?

— Если вы так уверены, что она убила Мамфорда, то почему не арестуете ее?

— На каком основании? Из-за сообщения в виде слова «MUM»? — Шеф махнул рукой. — Любой защитник в суде не оставит от такого доказательства камня на камне. Найдите для меня что-нибудь в доме, Эллери.

— Постараюсь, — ответил Эллери. — Хотя вам это может не понравиться.

— Что вы имеете в виду?

— Меня заботит правда, Анс, а вас только факты. — И Эллери удалился, прежде чем Ньюби успел ответить.

Остановив такси, за рулем которого, к его удивлению, сидел незнакомый ему водитель, Эллери обогнул площадь, проехал по Стейт-стрит к самой старой части города, где дома дореволюционной постройки стояли позади зеленых лужаек в тени вековых деревьев, и вскоре уже звонил в дверь особняка Мамфордов.

Годфри Мамфорда похоронили только вчера, и присутствие старика ощущалось в наличии и запахе его драгоценных хризантем, которые цвели в теплицах с конца августа до декабря.

Джоанн приветствовала Эллери радостным возгласом.

Она устроила его в просторной спальне наверху, с высоким потолком, кроватью под балдахином и комодом работы Данкана Файфа,[47] который Эллери сразу же оценил. Но ваза с двухглавыми хризантемами, которую Джо поставила на ночной столик, повергла Эллери в меланхолию, и он вскоре спустился в поисках более разговорчивой компании.

Эллери обнаружил Джо, Эллен и Кристофера в библиотеке, и вскоре стало очевидным, что использование его талантов явится платой за проживание — по крайней мере, в том, что касалось Эллен Нэш.

— Я не собираюсь ни на минуту снисходить до абсурдного предположения, будто отца убил один из нас, — заявила Эллен. — Это дело рук какого-то маньяка, бродяги или…

— Снега, — подсказал ее брат.

— К дьяволу снег! Меня заботит то, что отец оставил в стенном сейфе кулон стоимостью миллион долларов, и я хочу, чтобы сейф открыли.

— Кулон? — переспросил Эллери. — Какой кулон?

Кристофер рассказал ему о новогодней вечеринке, о том, что сообщил им Годфри Мамфорд, продемонстрировал, как отец показал им императорский кулон и вернул его в сейф.

— Отец сказал нам, — закончил Кристофер, — что комбинация сейфа известна только ему и что он собирается записать ее для нас. Но мы еще не искали записку.

— Я искала и не смогла ее найти, — не сдержалась Эллен. — Так что, мистер Квин, чтобы ваше пребывание здесь не стало пустой тратой времени, почему бы вам не показать нам, как Супермен ведет расследование. Мелочь вроде записи шифра сейфа подтвердила бы вашу репутацию.

— Неужели мы должны сейчас беспокоиться из-за кулона? — вздохнула Джо.

— Это не займет много времени, мисс Кэсуэлл, — отозвался Эллери. Возможно, подумал он, драгоценность стоимостью миллион долларов имеет какое-то отношение к убийству Годфри.

Поиски были сильной стороной Эллери, но на сей раз они не принесли ему славы. Сопровождаемый родственниками покойного, он провел остаток утра, заглядывая в самые очевидные места. Но в отличие от украденного письма По[48] комбинацию шифра сейфа обнаружить не удалось.

Они сделали перерыв ради ленча и составления перечня менее очевидных мест, потратив вторую половину дня на следование этому перечню. За обедом провели обсуждение еще менее вероятных возможностей. Слава мистера Квина как сыщика подверглась переоценке по крайней мере одним из участников совещания. И сам мистер Квин теперь держался куда скромнее.

После обеда Эллен снова начала шарить среди бумаг, которые она прежде уже просматривала. Эллери, отважно напомнив себе перед лицом неудачи, что существует несколько способов сорвать банк, отвел Кристофера в сторону.

— Я бы хотел, — заявил он, — отправиться прямиком к источнику проблемы, а именно к сейфу. Можете показать мне, где находится эта чертова штуковина?

— Что у вас на уме? — спросил Кристофер. — Нитроглицерин?

— Ничего столь примитивного. Немного махинаций с диском а-ля Джимми Валентайн.[49]

— Кто это такой?

— Не важно, — со вздохом промолвил Эллери.

Кристофер проводил его в гостиную, включил свет, подошел к висящей на стене картине с хризантемами и отодвинул ее. Эллери начал сгибать пальцы, как скрипач-виртуоз перед концертом.

Он внимательно изучил сейф. Дверца была размером около десяти квадратных дюймов; в ее центре находился вращающийся диск примерно шести дюймов в диаметре. По краю диска были выгравированы на одинаковом расстоянии друг от друга числа от одного до двадцати шести. Вокруг диска Эллери увидел узкое неподвижное кольцо с выступом наверху для набора цифровых комбинаций.

Центр диска занимала табличка примерно в половину диаметра, на которой была выгравирована фабричная марка производителя — силуэт Вулкана, бога металлургии, а на ободке название и адрес: «Компания «Вулкан». Сейфы и замки. Нью-Хейвен, Коннектикут».

Дверца была заперта. Эллери долго возился с диском, прикладывая к нему ухо на манер Джимми Валентайна. Но ничего не происходило — во всяком случае, с дверцей. Зато в гостиную ворвалась возбужденная Эллен, за которой следовала мрачная Джоанн.

— А вот и дамы, — приветствовал их Эллери, пытаясь скрыть досаду. — Вы нашли шифр этой упрямой маленькой скотины?

— Нет, — ответила Эллен, — но мы нашли вот это. Может быть, оно вам что-нибудь подскажет.

Эллери взял листок бумаги. Это был чек за сейф.

— Датирован девятью годами тому назад. — Он наморщил зудящий нос. — Должно быть, сейф заказали, когда мистер Мамфорд вернулся из путешествия на Восток, где приобрел императорский кулон. Следовательно, его заказали специально для этого кулона. Счет-фактура, те же самые название и адрес производителя, краткое описание: «Стенной сейф по заказу».

— Это он, — сказал Кристофер. — Нет никаких сомнений.

— Это важно, мистер Квин? — спросила Джо, не в силах сдержать интерес.

— Может быть очень важно, мисс Кэсуэлл. Возможно, пока я тут возился, вы нашли сокровище.

— Значит, ваши глаза способны сообщить вам нечто большее, чем мои, — сказала Эллен. — Ну и что нам делать дальше?

— Терпение, миссис Нэш. Крис, я хочу, чтобы вы съездили в Нью-Хейвен. Найдите эту компанию и узнайте все, что сможете, о данной модели сейфа — подробности заказа, специальные инструкции… да, и проверьте цену, которая кажется мне слишком высокой. В архиве компании «Вулкан» может иметься запись о шифре, что упростило бы дело. Если нет, наймите одного из тамошних специалистов и привезите его с собой на случай, если придется взламывать сейф. А вы, девушки, тем временем продолжайте поиски записки. Обыщите все помещения, не исключая оранжереи.

11 января. Приезд Кристофера в такси из аэропорта вызвал шумную реакцию. Джо выбежала в прихожую из кухни, за ней последовала мам. Эллен вприпрыжку спустилась по лестнице. Эллери — одинокий волк — бродил среди елей и берез, поэтому Джоанн пришлось надевать куртку и сапоги, чтобы привести его.

Собравшись в гостиной, по выражению лица Кристофера все поняли, что хороших новостей он не привез.

— Говоря коротко, — начал Крис, — компании «Вулкан», производившей сейфы и замки, более не существует. Фабрика и все архивы были уничтожены пожаром в 1958 году. Таким образом, товарищи по несчастью, я вернулся к вам ни с чем — не осталось ни ключа от сейфа, ни каких-либо документов, связанных с его приобретением.

— А как насчет высокой цены? — нахмурившись, спросил Эллери. — Помните, я просил вас проверить цену?

— Я это сделал. И вы были правы. Сумма, которую уплатил отец, примерно вдвое превышала стоимость сейфов такого размера и типа в том году, когда он заказал его. Странно, что папа позволил так себя одурачить. Он мог проявить беспечность в отношении своего поверенного, но был достаточно хорошим бизнесменом, чтобы заработать миллионы на пакетах с семенами, прежде чем уйти на покой и выращивать хризантемы.

— С деловым чутьем вашего отца все было в полном порядке, Крис, — заверил его Эллери и закрыл глаза.

Эллен, придерживавшаяся более циничного мнения о покойном родителе, не сомневалась, что сын унаследовал отцовское простодушие.

— По крайней мере, ты привез специалиста, чтобы открыть этот чертов сейф? — спросила она брата.

— Нет, но я обратился в другую нью-хейвенскую фирму, и они пришлют человека, как только я им позвоню.

— Тогда сделай это немедленно. Господи, что ты за болван!

Уши Кристофера побагровели.

— А ты, сестричка, просто-напросто жадная ведьма. Тебе так не терпится наложить руки на этот кулон, что ты утратила последние остатки достоинства. Если ты ждала до сих пор, неужели нельзя подождать еще пару дней? Отец едва упокоился в могиле…

— Прошу вас, — пробормотала мам.

— Пожалуйста! — воскликнула Джо.

Стычка между родственниками пробудила Эллери от размышлений.

— Возможно, никого вызывать не понадобится. Ваш отец оставил предсмертное сообщение — MUM. Шеф Ньюби уверен, что это указание на личность убийцы — мам Кэсуэлл. Но если Годфри хотел указать на убийцу, почему он написал «MUM»? Это слово может означать множество других вещей, которые я сейчас не стану перечислять, но как средство идентификации оно выглядит весьма ненадежно. Если бы он хотел обвинить миссис Кэсуэлл, то мог бы просто написать ее инициалы — МК, а если Джоанн или мистера Торпа — ДжК или ВТ. Одного из своих детей? Достаточно было бы слова «сын» или «дочь» либо их инициалов. Все это выглядело бы вполне конкретно и безошибочно. Поэтому я предполагаю, что Годфри, написав «MUM», не имел в виду убийцу. Что же он обещал вам оставить? Комбинацию шифра сейфа, хранящего единственный драгоценный предмет среди всего его имущества. Следовательно, предсмертное сообщение может означать комбинацию. Если так, теория подлежит проверке.

Подойдя к картине, он отодвинул ее. Остальные следовали за ним, как завороженные.

— Взгляните на этот диск, — продолжал Эллери. — Что вы видите? Двадцать шесть чисел. А что предполагает само число «двадцать шесть»? Количество букв алфавита!

Давайте переведем слово «MUM» в числа. «М» — тринадцатая буква алфавита, «U» — двадцать первая. Значит, комбинация сейфа: 13-21-13. Сначала повернем диск несколько раз, чтобы привести механизм в действие, потом под выступом, регулирующим набор, установим число 13. Теперь повернем диск вправо — попробуем это направление — и установим его на числе 21. А теперь влево — к числу 13.

Эллери умолк. Наступил критический момент, и все затаили дыхание.

Он взялся за ручку и потянул ее к себе.

Плотная тяжелая дверца открылась.

Раздался торжествующий крик, который тут же замер.

Сейф был пуст. В нем не было ни кулона, ни шкатулки, ни даже клочка бумаги.

Позднее в тот же день Эллери, верный своему обязательству, посетил Анса Ньюби в полицейском управлении и доложил об открытии сейфа, в котором ничего не оказалось.

— Ну и чего вы достигли? — проворчал шеф. — Кто-то убил старика, открыл сейф и забрал кулон. Это не опровергает мою теорию, а просто предоставляет мотив.

— Вы так думаете? — Эллери потянул себя за нижнюю губу. — Я — нет. По словам всех, Годфри сказал им, что шифр знает только он. Выходит, один из них раньше меня догадался, что MUM означает комбинацию, и раньше меня открыл сейф? Возможно, но мне это кажется маловероятным, если вы простите такое самомнение. Чтобы превратить MUM в 13-21-13, нужен тренированный, пытливый ум.

— А если кто-то пробрался вниз среди ночи и ему повезло? — предположил Ньюби.

— Я не верю в подобное везение. В любом случае это означало бы, что один из них великолепный актер.

— Один из них и есть актер.

— Но как я понял, отнюдь не великолепный.

— Или, может быть, она…

— Давайте будем придерживаться нейтрального «он».

— …может быть, он заставил старого Годфри сообщить ему комбинацию, прежде чем вонзил в него нож.

— Еще менее вероятно. Все знали, что Годфри парализован, включая речевой аппарат, который даже при быстром выздоровлении обычно начинает функционировать в последнюю очередь. Или же убийца вынудил Годфри написать комбинацию под угрозой ножа? В таком случае Годфри был бы круглым дураком, если бы сделал это, а, несмотря на мнение о нем дочери, дураком он как будто не был. Он должен был понимать, что, как только откроет комбинацию, ему конец.

Признаю, — продолжал Эллери, — что невероятность той или иной теории не опровергает их окончательно. Но все вместе они убеждают меня, что убийца прикончил Мамфорда только для того, чтобы побыстрее унаследовать кулон, а не чтобы украсть его, что, совершив преступление, он ушел, а Мамфорд написал «MUM» уже в одиночестве.

— Звучит прекрасно, — усмехнулся шеф Ньюби, — если бы не одно обстоятельство.

— А именно?

— Раз убийца не украл кулон, то где же он?

— В том-то и загвоздка, — мрачно кивнул Эллери.

— Не хочу казаться высокомерным, — продолжал Ньюби, — но вы должны признать, что обладаете тенденцией пренебрегать очевидным. Хорошо, вы разгадали, что «MUM» означает комбинацию сейфа Годфри. Он был помешан на хризантемах и, вполне естественно, использовал это слово в качестве комбинации. Но Годфри мог иметь в виду совсем другое, написав «MUM» в блокноте. Я по-прежнему считаю, что он указал на убийцу. А когда у вас под рукой подозреваемая, которую все называют «мам», что еще вам нужно?

— Это слово относится не только к мам Кэсуэлл.

— О чем вы?

— Вы сами сказали, что Годфри был помешан на хризантемах. Мне кажется совершенно невероятным, чтобы «MUM» явилось его предсмертным сообщением. Ведь это слово было символом человека, написавшего его. Он был знаменитым цветоводом, специализировавшимся на хризантемах. Все вокруг него буквально произносило слово «MUM» — от цветов в оранжерее до картин, гравюр, скульптур, инталий,[50] драгоценностей и еще бог знает чего. MUM было фабричной маркой Мамфорда — хризантема присутствовала на его писчей бумаге (как я удосужился проверить), на бумажнике, на автомобиле, над парадной дверью дома, в лепнине, на дверных ручках. А вы обратили внимание, что на его рубашках вместо монограммы вышита хризантема? К тому же в том, что жизнь Годфри оборвал нож, хранящийся у него с детства, есть ирония судьбы. Сколько раз, по-вашему, маленький Годди Мамфорд играл им в ножички?[51]

При этом последнем причудливом заявлении шеф не мог удержаться от стона. Эллери поднялся, нисколько не обескураженный.

— Это дело именно такого рода, Ньюби. Кстати, одной линией расследования я еще не занимался. Меня отвлекла проблема сейфа. Сделаю это завтра утром.

12 января. Злоупотребляя своими прерогативами гостя, Эллери попросил предоставить ему один из автомобилей Мамфордов. Спустившись следующим утром, когда никто еще не встал, он заметил письмо, лежащее на серебряном подносе на столике в прихожей.

Будучи одним из самых любопытных людей в мире, мистер Квин остановился, чтобы взглянуть на письмо. На дешевом конверте отсутствовали марка и штамп, а адресат был обозначен якобы детскими каракулями, просто: «Для Эллери».

Мистер Квин был удивлен и обрадован — удивлен, так как письмо явилось полной неожиданностью, а обрадован, потому что крайне нуждался в новых фактах. Он разорвал конверт и вынул из него лист такой же дешевой бумаги.

Текст письма был написан теми же стилизованными буквами:

Подписи не было.

Являлось ли это развитием дела? Едва ли. Письмо лишь сильнее запутывало ситуацию. Эллери не впервые сталкивался со словоохотливым убийцей, но что именно он должен был «знать»?

Эллери стал размышлять над этой проблемой и вскоре приободрился. Очевидно, его предполагаемые знания были опасны для убийцы. Следовательно, дрожжи в вареве начали действовать. Страх может создать клейкое зелье, которым убийца подавится.

Эллери сунул письмо в карман и вышел из дома.

Приехав в многоместном автомобиле в Конхейвен, он остановился у кампуса университета Мерримака и нашел университетский музей. В главном офисе похожего на склеп здания Эллери обнаружил ожидающего его Вулкотта Торпа, о встрече с которым заранее договорился по телефону.

— Вы заинтриговали меня, мистер Квин. — Куратор коснулся руки Эллери своей высохшей лапкой. — И встревожили. Насколько я понимаю, вы расследуете убийство бедняги Годфри. Зачем я вам понадобился?

— Вы подозреваемый, — напомнил Эллери.

— Конечно! — Торп поспешил добавить: — Как и все мы. Но если я кажусь виновным, то такова человеческая натура.

— В том-то и беда или одна из бед, — улыбнулся Эллери. — Я не раз видел, как ни в чем не повинные люди при очной ставке выглядели виновными. Но я здесь не для этого, так что перестаньте беспокоиться. Музей для меня все равно что цирк для мальчишек. У вас есть время показать мне его?

— О да! — Торп просиял.

— Меня интересует то же, что и вас. Западная Африка, не так ли?

Сияние стало ярче.

— Пойдемте со мной, друг мой! — воскликнул Вулкотт Торп. — Нет, не сюда…

В течение следующего часа Эллери пользовался необъятной эрудицией Вулкотта. Его интерес отнюдь не был притворным. Эллери всегда тянуло к древностям и к антропологии (разве она не являлась своего рода расследованием?), поэтому он был искренне очарован артефактами из Западного Судана и района Кайеса на Сенегале — идолами, фетишами, масками, амулетами, головными уборами, состоящими из помпонов, которыми пользовались племена мандинго, отгоняя силы зла.

Осыпаемый информацией Эллери наконец прервал куратора, попросив у него лист бумаги для заметок. Торп принес ему музейный бланк, и Эллери, готовясь записывать, с усилием оторвался от мрачных африканских трайбализмов.[53]

Надпись, шедшая по верхней кромке музейного бланка, занимала две строчки. На нижней было полное название учреждения: Музей университета Мерримака, а на верхней — аббревиатура «MUM».

Торп извинился и отошел на минуту. Сложив бланк вдвое, Эллери достал из кармана анонимное письмо, которое утром взял с подноса. Он собирался положить музейный бланк в конверт, когда его внимание привлекла надпись каракулями.

«Для Эллери».

Нет, неправильно!

Последняя буква обладала длинным хвостиком, который явился причиной ошибки при чтении. При внимательном обследовании «ри» оказалось хвостатой «н».

«Для Эллен».

Это Эллен знала нечто опасное для убийцы. Это ей угрожали.

Вернувшись, Вулкотт Торп с удивлением увидел, как его посетитель стукнул себя кулаком по лбу, сунул конверт в карман и, не попрощавшись, метнулся к выходу.

Сидя за рулем многоместного автомобиля, Эллери мчался назад в Райтсвилл, проклиная каждое препятствие, вынуждавшее его снижать скорость. Оставив машину на подъездной аллее, он пронесся мимо встревоженной Маргарет Кэсуэлл и вверх по лестнице самыми длинными прыжками, какие только могли совершать его длинные ноги, после чего ворвался в комнату Эллен.

Женщина сидела у окна в шезлонге в ниспадающем свободными складками одеянии, словно предназначенном для позирования Гейнсборо,[54] потягивая горячий шоколад из полупрозрачной фарфоровой чашки.

— Очевидно, мистер Квин, — осведомилась Эллен тоном знатной леди, пребывающей не в лучшем расположении духа, — я должна быть польщена вашим бесцеремонным вторжением?

— Прошу прощения, — пропыхтел Эллери. — Я боялся, что вы мертвы.

Веджвудские[55] глаза стали пронзительно-голубыми. Эллен поставила на столик антикварную чашку.

— Вы сказали — мертва?

Он протянул ей анонимное письмо:

— Прочтите.

— Что это?

— Письмо для вас. Я нашел его утром на подносе и вскрыл по ошибке, думая, что оно адресовано мне. В итоге я очень этому рад. Возможно, вы тоже будете благодарны.

Эллен взяла письмо и быстро прочла его. Бумага выскользнула у нее из руки, задела край шезлонга и упала на пол.

— Что это значит? — прошептала она. — Не понимаю.

— Думаю, что понимаете. — Эллери склонился над ней. — Вы знаете нечто опасное для убийцы вашего отца, и убийце это известно. Расскажите мне об этом ради вашей же безопасности, Эллен! Подумайте — что может объяснить такую угрозу?

Страх в ее взгляде внезапно сменился хитростью. Она опустила веки, полуприкрыв глаза.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Скрывать это просто глупо. Рядом с нами убийца, готовый на все. Говорите, Эллен.

— Мне не о чем говорить. Я ничего не знаю. — Она отвернулась. — Не будете ли вы любезны удалиться? Я не вполне одета для приема.

Эллери спрятал записку и вышел, проклиная всех упрямых идиотов. В добавление к прочим обязанностям ему теперь предстоит неблагодарная работа быть сторожевым псом при Эллен.

Что же она скрывает?

Джон, глядя на бледное солнце над верхушками сосен, декламировал начальные строки «Снегопада».

— Уиттиер,[56] — объяснил он. — Я все еще испытываю к старику детскую привязанность.

Джоанн звонко рассмеялась:

— Ты читаешь как профессионал. Браво!

— Не совсем. Профессионалы имеют постоянную работу.

— Ты тоже мог бы ее иметь, если бы постарался.

— Думаешь?

— Уверена.

— Я тоже уверен, но только когда я с тобой.

— Очень рада.

— Достаточно, чтобы припасть к моей груди?

— Я не совсем понимаю, как это следует воспринимать, — осторожно сказала Джоанн.

— Воспринимай как ступень к предложению руки и сердца. Не хочу связывать тебя обещанием, пока не буду твердо стоять на ногах. Полагаю, Джо, я пытаюсь сказать, что нуждаюсь в тебе.

Джо улыбнулась, но про себя. Она вложила маленькую ручку в ладонь Криса, и они зашагали к соснам и бледному солнцу.

После обеда из университета приехал Вулкотт Торп, а из полицейского управления шеф Ньюби — оба по приглашению Эллери.

— В чем дело? — спросил Ньюби, отведя Эллери в сторону. — Что-нибудь обнаружили?

— А вы? — осведомился Эллери.

— Ничего. Я ведь не волшебник из страны Оз, каким считаетесь вы. Пока никаких чудес?

— Боюсь, что нет.

— Тогда что готовится на этот вечер?

— Грязь. Я собираюсь плеснуть ею в них и посмотреть, кто побежит за шваброй — если кто-нибудь побежит.

Они присоединились к остальным в гостиной.

— Я взял на себя смелость пригласить шефа Ньюби, — начал Эллери, — так как нам нужно пересмотреть ситуацию. Особенно в связи с предсмертным сообщением. Когда шеф Ньюби и я впервые обнаружили записку с буквами «MUM» на месте преступления, мы, естественно, предположили, что Годфри Мамфорд оставил ее в качестве ключа к личности убийцы. Дальнейшие размышления сделали эту теорию несостоятельной — во всяком случае, для меня. Ключ имел столько возможных интерпретаций, что я решил, будто он означает комбинацию шифра сейфа. Теория сработала отлично, но ни к чему не привела. Я открыл сейф, который оказался пустым.

Эллери сделал паузу, но не увидел на лицах слушающих ничего, кроме внимания и озадаченности.

— Теперь, подумав еще раз, я вновь изменил мнение, — продолжал он. — Если бы Годфри хотел оставить цифровую комбинацию сейфа, он бы написал «13-21-13». Это почти так же легко, как написать «MUM», но исключает возможность неправильного толкования. Поэтому я вернулся к первоначальной теории, которую Ньюби никогда не отвергал, а именно: что сообщение указывает на личность убийцы. Если так, то на кого?

Эллери снова умолк — слушатели застыли, ожидая откровений с различной степенью нервозности.

— Шеф, — Эллери покосился на миссис Кэсуэлл, которая одна казалась невозмутимой, — не питает на этот счет никаких сомнений. Со строго логической точки зрения это, безусловно, возможно.

— Это, безусловно, чепуха, — заявила мам и втянула голову в плечи, как черепаха.

— Если это чепуха, миссис Кэсуэлл, — улыбнулся Эллери, — то другой вариант — чистая фантастика. Но кто знает? Я не собираюсь поворачиваться спиной к теории только потому, что она звучит как фрагмент из Льюиса Кэрролла. Потерпите еще немного.

С самого начала это дело представляло собой весьма примечательную серию того, что я, за неимением более элегантного термина, буду именовать «дублями». Например, было минимум четыре «дубля», связанных с убитым. Годфри вывел знаменитый сорт хризантемы с двумя цветками на одном стебле; вечеринка, которую он устроил, была посвящена двум событиям — Новому году и его семидесятилетию; стенной сейф обошелся ему вдвое больше настоящей стоимости; наконец, его дети, Эллен и Кристофер, близнецы — еще один «дубль».

Далее, не будем упускать самый многозначительный «дубль» в деле — двойную тайну того, кто убил Годфри и что произошло с императорским кулоном.

Но этим число «дублей» далеко не исчерпывается. Если интерпретировать предсмертное сообщение как указатель на убийцу, то каждый из вас имеет минимум две связи с MUM.

Например, Эллен. — Женщина вздрогнула. — Во-первых, ее девичья фамилия Мамфорд — первый слог «Мам». Во-вторых, она замужем за египтологом, а египтологи занимаются пирамидами, Сфинксом и мумиями.[57]

Эллен прореагировала двойным звуком, напоминающим смех, соединенный с всхрапом лошади.

— Чушь! Вздор!

— Верно. Однако это становится все более любопытным. Возьмем Кристофера. Во-первых, начальный слог его фамилии снова «Мам». А во-вторых, Крис, ваша профессия.

— Моя профессия? — озадаченно переспросил Кристофер. — Я актер.

— А каковы синонимы слова «актер»? Артист, лицедей, фигляр.[58]

Красивое лицо Кристофера покраснело — казалось, он не знает, смеяться ему или сердиться. В качестве компромисса он просто всплеснул руками.

Шеф Ньюби выглядел смущенным.

— Вы серьезно, Эллери?

— Сам не знаю, — задумчиво ответил Эллери. — Просто примеряю это к каждому. Теперь ваша очередь, мистер Торп.

Пожилой куратор казался испуганным.

— А я каким образом к этому подхожу?

— Во-первых, благодаря аббревиатуре названия вашего музея, обозначенной на бланке: MUM — Музей университета Мерримак. Во-вторых, в результате вашего интереса к культуре Западной Африки и ее артефактам — фетишам, маскам, амулетам, талисманам и помпонам.

— Не вижу связи, — холодно произнес Торп.

— Помпон — разновидность хризантемы. А если вам нужна еще одна перекрестная ссылка, мистер Торп, то существует термин, описывающий сферу ваших интересов. Конечно, вы его знаете.

Однако эрудиция Торпа в данном вопросе оказалась недостаточной. Он покачал головой.

— Мамбо-джамбо,[59] — торжественно сообщил Эллери.

Торп выглядел ошарашенным. Потом он усмехнулся:

— Вы правы. Фактически эти слова происходят из языка классонке — одного из племен мандинго. Какое причудливое совпадение!

— Да, — кивнул Эллери. — И миссис Кэсуэлл. Напоминаю снова, что шеф Ньюби всегда считал, будто предсмертное сообщение указывает на вас, мам Кэсуэлл.

Лицо Маргарет Кэсуэлл слегка побледнело.

— Едва ли сейчас подходящее время для игр, мистер Квин. Но если хотите, я тоже буду играть. Вы сказали, что каждый из нас имеет минимум две связи со словом, которое Годфри написал в блокноте. В чем же состоит моя вторая связь с ним?

— Я обратил внимание, миссис Кэсуэлл, — виноватым голосом отозвался Эллери, — что вы любите пиво — особенно немецкое. Один из лучших сортов немецкого пива называется «Mum».

Джоанн наконец не выдержала. Она вскочила на ноги, стиснув маленькие кулачки. Гнев только придавал ей очарования.

— Сначала это звучало нелепо, — бушевала Джо, — а теперь выглядит преступной глупостью! Вы смеетесь над нами? И позвольте задать вам глупый вопрос, на который я, несомненно, получу пару глупых ответов. Каковы две моих связи с MUM?

— Тут вы приперли меня к стенке, Джо, — признал Эллери. — Я не смог отыскать даже одной связи, не говоря уже о двух.

— Очень забавно! — фыркнула Эллен. — Но мы упускаем из виду один важный момент. Что случилось с кулоном?

Все недовольство Кристофера спектаклем, устроенным Квином, вырвалось наружу, при виде подходящей мишени для нападения.

— Важный момент! — вскричал он. — Я не могу разобраться в том, что здесь происходит, но тебе не кажется важным, Эллен, выяснить, кто убил отца? Неужели тебя не заботит ничего, кроме этого чертова кулона? Ты заставляешь меня чувствовать себя каким-то упырем!

— Не льсти себе, — посоветовала брату Эллен. — В тебе нет ничего настолько впечатляющего. Ты похож не на упыря, а на осла.

Крис повернулся к сестре спиной, а та царственной походкой вышла из комнаты. С лестницы донеслась ее очередная жалоба.

— Тебе не кажется, что отцу следовало установить лифт, а не заставлять нас карабкаться по этим допотопным лестницам?

— Да, ваше величество! — рявкнул Кристофер.

— Эллери в Стране ошибок, — шепнул мистер Квин шефу Ньюби.

— Вы окончательно спятили? — огрызнулся шеф полиции, хватая пальто и шляпу.

13 января. Единственным утром недели, когда можно было рассчитывать, что Эллен спустится к завтраку, являлось воскресенье. Ежедневно (кроме дней причастия) она снисходила до ломтика тоста и копченой рыбы, после чего отправлялась в церковь со своими англиканскими единоверцами.

Следовательно, то, что этим воскресным утром Эллен не появилась, было замечено всеми.

Особенно это встревожило Эллери, которому приличия помешали держать ночную вахту у ее ложа. Заручившись компанией Маргарет Кэсуэлл, он помчался наверх, пинком открыл незапертую дверь и ворвался в комнату.

Эллен лежала в кровати. Эллери прислушивался к ее дыханию, щупал пульс, тряс ее, кричал ей в ухо, проклиная ее упрямство и незапертую дверь, служившую доказательством отмеченного упрямства.

— Позвоните Конку Фарнему! — рявкнул он миссис Кэсуэлл.

Последовала сцена хаоса, своей абсурдностью напоминающая старые комедии Мака Сеннета. Ее кульминация наступила в тот момент, когда в дом, неизвестно в который раз за десять дней, прибыл доктор Фарнем со своим черным саквояжем. Наверняка ему кажется, подумал Эллери, что он безнадежно увяз в этом обиталище психов.

— Легкая передозировка снотворных таблеток, — объявил доктор. — Медицинского вмешательства не требуется — она приняла их не так много и вскоре придет в себя. Фактически уже приходит.

— Должно быть, это на ночном столике, — пробормотал Эллери.

— Что?

— Растворитель таблеток.

На столике находилась почти полная чашка холодного шоколада.

— Все верно, — кивнул доктор Фарнем, лизнув шоколад кончиком языка. — Здесь их полным-полно. Если бы она выпила всю чашку, Эллери, ее бы уже не было в живых.

— Когда она сможет говорить?

— Как только проснется окончательно.

Эллери щелкнул пальцами.

— Прошу прощения, Конк! — Пробежав мимо миссис Кэсуэлл, он понесся вниз по лестнице. В комнате для завтраков сидели в угрюмом молчании Джо, Крис и Вулкотт Торп.

— Как Эллен? — спросил Крис, вставая.

— Сядьте. С ней все в порядке — на этот раз. Теперь мы можем начать беспокоиться о следующем.

— О следующем?

— Кто-то насыпал в ее шоколад смертельную дозу снотворных таблеток, прежде чем она пошла спать вчера вечером, — если только вы не готовы заявить, что Эллен склонна к самоубийству, что, на мой взгляд, безусловно, не так. К счастью, она сделала всего несколько глотков и потому осталась жива. Но тот, кто пытался убить ее, может попытаться снова и, как мне кажется, не будет с этим тянуть. Поэтому не следует тянуть и нам. Кому известно, кто вчера вечером готовил горячий шоколад?

— Мне, — ответила Джоанн. — Сама Эллен. Я была с ней в кухне.

— Все время, пока она этим занималась?

— Нет, я ушла раньше, чем она закончила.

— Кто-нибудь еще был тогда в кухне или поблизости?

— Только не я, — быстро отозвался Кристофер, вытирая вспотевший лоб. — Если бы я поддался моим смертоносным импульсам в отношении Эллен, то, скорее, использовал бы более надежное средство вроде цианида.

Никто не улыбнулся.

— А вы, мистер Торп? — спросил Эллери, вперив блестящие глаза в куратора.

— Нет, я даже не подходил к кухне, — запинаясь, ответил маленький человечек.

— Возможно, кто-нибудь поднялся спать раньше Эллен?

— Не думаю, — сказала Джо. — Даже уверена, что нет. Когда вы закончили ваш безумный фарс в гостиной, и Эллен вышла, она через несколько минут спустилась снова приготовить себе шоколад. Все остальные были еще здесь. Разве вы не помните?

— Нет, ведь я провожал шефа Ньюби и мы немного побеседовали снаружи, прежде чем он уехал. К несчастью, я обладаю тем же изъяном, что и остальные представители рода человеческого, будучи не в состоянии находиться в двух местах одновременно. Эллен сразу поднялась к себе со своим шоколадом?

— На это могу ответить я, — сказал Кристофер. — Я отправился в библиотеку зализывать раны, и Эллен пришла туда за книгой, чтобы, по ее словам, почитать в постели. Она пробыла там не больше двух-трех минут и, если не ошибаюсь, выбрала одну из ваших книг.

— Возможно, потому она так быстро заснула, — ехидно заметила Джо.

— Не могу этого исключить, — с поклоном отозвался Эллери. — В любом случае свою чашку на эти две-три минуты она должна была оставить в кухне.

— Очевидно, — согласился Кристофер. — А поскольку мы сновали неподалеку, каждый из нас мог заглянуть в кухню и добавить в чашку снотворное. Выбирайте, мистер Квин. В свою защиту могу лишь сказать, что я этого не делал.

— И я тоже, — присоединился маленький Вулкотт Торп.

— Похоже, — промолвила Джо, — вам придется удовольствоваться имеющимися у вас фактами.

— Которых чертовски мало, — буркнул Эллери.

Он поднялся в спальню Эллен, где застал доктора Фарнема, собирающегося уходить. Эллен уже проснулась и отнюдь не выглядела ошарашенной. Взгляд ее был хитрым и враждебным.

Эллери приступил к работе, но его самые испытанные приемы — от сочувственных просьб до грозных предупреждений — не возымели действия. Казалось, то, что Эллен чудом избежала смерти, заставило ее только еще крепче хранить свой секрет.

Эллери смог вытянуть из нее немногое: она купила снотворные таблетки у местного «аптекаря»[60] по рецепту городского врача, которого не стала называть. После этого Эллен повернулась лицом к стене и отказалась отвечать на дальнейшие вопросы.

Потерпев поражение, Эллери удалился, оставив на страже миссис Кэсуэлл.

Кое-кто, думал он, разделяет в данный момент его разочарование. Тот, кто подсыпал снотворное в шоколад.

Разговор за обедом то и дело прерывался. Эллери размазывал еду по тарелке. Эллен пыталась демонстрировать имперскую несгибаемость, но попытка выглядела жалкой, и Эллери подозревал, что она спустилась в столовую только потому, чтобы не оставаться одной в спальне.

Маргарет Кэсуэлл сидела в напряженной позе загнанного зверя. Кристофер и Джоанн искали утешения в созерцании друг друга. Вулкотт Торп старался заинтересовать присутствующих рассказом о недавно приобретенных музеем фулахских[61] экспонатах, но его не слушали даже из вежливости.

Все собирались встать из-за стола, когда в дверь позвонили. Эллери сразу ожил.

— Это шеф Ньюби, — сказал он. — Я открою, если никто не возражает. Пожалуйста, пройдите в гостиную — вы все. Мы собираемся разобраться в этой смертоносной чепухе, даже если на то потребуется вся ночь.

Эллери поспешил к парадной двери. Ньюби швырнул в кресло пальто и шляпу, но демонстративно не стал снимать галоши, словно давая понять, что намерен удалиться, как только Эллери опять займется ерундой.

Они присоединились к остальным в гостиной.

— Ладно, Эллери, выкладывайте, — сказал Ньюби.

— Начнем с факта, — заговорил Эллери. — Факт состоит в том, что вам, Эллен, грозит непосредственная опасность. Чего мы не знаем, но должны знать, так это по какой причине. Только вы в состоянии сообщить ее нам, и я предлагаю сделать это, пока еще не слишком поздно. Напоминаю, что убийца вашего отца находится в этой комнате, слушая и наблюдая.

Четыре пары глаз скользнули в сторону и вновь устремились на Эллери. Эллен поджала губы.

— Повторяю вам, я не знаю, о чем вы говорите.

— Разумеется, вы боитесь. Но неужели вы рассчитываете оплатить безопасность молчанием? Убийца тоже хочет спать по ночам и может быть уверен в душевном покое, только устранив вас раз и навсегда. Поэтому говорите, пока еще можете.

— Должен предупредить вас, миссис Нэш, — мрачно вставил шеф Ньюби, — что, утаивая информацию, вы совершаете преступление. Вам нужны неприятности?

Но Эллен молча уставилась на свои кулаки, лежащие на коленях.

— Хорошо, — произнес Эллери таким странным тоном, что даже Эллен шевельнулась. — Если вы не желаете говорить, это сделаю я.

Начнем сначала. Что имел в виду Годфри, написав «МГГМ»? Забудьте, что я говорил об этом раньше. Теперь я пришел к окончательному выводу.

Человек с достаточно ясной головой, чтобы оставить предсмертное сообщение, постарался бы избежать двусмысленностей. Так как MUM связано с большинством из вас — причем более чем одним образом, хотя некоторые из этих связей притянуты за уши, — я вынужден сделать вывод, что Годфри не использовал MUM в качестве указателя на личность убийцы.

Поэтому я должен снова вернуться к тому, что Годфри обещал оставить вам, — к комбинации шифра сейфа.

— Но вы уже прошли через это, — не выдержал Ньюби. — И это не сработало — сейф был пуст.

— Не совсем не сработало, Ньюби. Я перевел MUM в цифры из-за двадцати шести чисел на диске и оказался прав. Но что, если это не все? Помните «дубли»? Один из них заключался в том, что сейф обошелся Годфри примерно вдвое дороже реальной стоимости. Что, если для этого была веская, вполне практичная причина? Предположим, в этом сейфе есть кое-что, не бросающееся в глаза, — кое-что, стоящее двойной цены. Как насчет двойного сейфа?

Все уставились на Эллери, разинув рты, и он быстро продолжал:

— Если это двойной сейф, у него должно быть две комбинации. Одна соответствует числам 13-21-13 и открывает обычный сейф. Другая должна открывать другой сейф, находящийся внутри обычного. А так как Годфри написал перед смертью «MUM», предположим, что это указание для вскрытия не только внешнего, но и внутреннего сейфа. Но первое MUM переводится в цифры, а второе остается словом из трех букв.

— Но на диске нет никаких букв, — запротестовал Ньюби.

— Верно. Но вспомните, что выгравировано на ободке ручки. Название и адрес производителя: «Компания «Вулкан». Сейфы и замки. Нью-Хейвен. Коннектикут».

Обратите внимание, что в этих словах имеются буквы «М» и «U»!

Давайте попробуем!

Подойдя к картине, Эллери отодвинул ее в сторону, повернул диск несколько раз, установил под выступом букву «М» в слове «Компания», букву «U» в слове «Вулкан» и снова букву «М» в первом слове, а потом потянул за ручку.

Дверца сейфа не открылась, но ручка выпала из нее! За ней оказалось маленькое углубление — сейф внутри сейфа, — где лежал, сверкая как маленькое солнце в окружении шестнадцати блестящих планет, императорский кулон!

— Сезам открылся! — объявил Эллери, подняв кулон таким образом, чтобы свет от старомодной хрустальной люстры отражался в нем тысячью блесток. — Когда мистер Мамфорд прятал драгоценность назад в сейф, он, очевидно, стоял спиной к вам, а спина у него была широкая. Он положил кулон не в сейф, а в тайник за ручкой. Вот почему он не стал помещать его в банковский сейф, Кристофер. Даже если бы кто-нибудь попытался взломать этот сейф, мог ли он догадаться о тайнике? Укрытие было самым безопасным, прошу прощения за каламбур.[62] Пожалуй, Ньюби, вам следует позаботиться о кулоне, пока завещание не будет утверждено и не прояснятся некоторые другие вопросы.

Эллери передал кулон шефу полиции, а головы остальных двинулись одновременно, как у зрителей теннисного матча.

— Q.E.D.,[63] — сказал Эллери. — Половина нашей тайны разгадана. Осталось разгадать другую половину. Кто убил Годфри Мамфорда?

Он посмотрел на слушателей с такой яростью, что они отпрянули.

— Со вчерашнего утра я знаю, кто убийца, — продолжал Эллери. — Но он не мог скрыться, пока не найден кулон. Поиски кулона задерживали и меня. Я хочу, чтобы вы взглянули на письмо убийцы к Эллен. Обследуйте его внимательно.

Он достал из кармана письмо и вручил его шефу Ньюби, который осмотрел его, нахмурился и передал дальше.

Когда Торп, прочитав письмо последним, вернул его Эллери, тот не мог различить ни на одном лице ничего, кроме озадаченности.

— Неужели вы ничего не заметили?

— Я так же слеп, как и остальные, Эллери, — проворчал Ньюби, — а у вас соколиный глаз. В чем тут дело?

— В дате.

— В дате?

— В дате сверху. «12/1/65».

— Она неверна, — внезапно сказала Джо. — Сейчас январь, а не декабрь.

— Правильно. Письмо оставили на подносе утром 12 января — 1/12/65. Автор поменял местами месяц и день. Почему? В Соединенных Штатах всегда указывают сначала месяц, потом число, а в Англии — наоборот.

Кто в этом доме годами жил в Англии? Кто использовал англицизмы — «лифт», а не «подъемник», «главный констебль», а не «шеф полиции», «аптекарь», а не «фармацевт»? Конечно же Эллен, написавшая «угрожающее» письмо сама себе!

Эллен уставилась на Эллери, как будто он превратился в космического монстра:

— Нет! Я этого не делала!

Но Эллери не обратил на нее внимания:

— А зачем Эллен было писать себе угрожающее письмо? Какой эффект оно произвело? Представило ее в виде следующей жертвы и, соответственно, невиновной в убийстве Годфри. Это впечатление подчеркнула и неуклюжая попытка отравления. Эллен не собиралась пить больше нескольких глотков. Эпизод с горячим шоколадом был рассчитан на то, чтобы сделать «угрозу» более правдоподобной.

Теперь он смотрел Эллен в глаза.

— Почему же вы так хотели выглядеть невиновной, Эллен? Действительно, невиновному незачем стараться выглядеть таковым. Только виновный…

— Вы обвиняете меня в отцеубийстве? — Эллен дико озиралась. — Крис, Джо, мам, вы же не можете верить…

Но Эллери безжалостно продолжал:

— Улика указывает непосредственно на вас, и только на вас, Эллен. Конечно, если вам есть что сказать в свое оправдание, советую сделать это немедленно.

Эллери пригвоздил ее взглядом, как коллекционер бабочек очередной образец. Она начала дрожать, и он внезапно заговорил мягким голосом:

— Ничего не бойтесь, Эллен. Я знаю то, что знаете вы, и только хочу, чтобы вы рассказали об этом всем нам.

И Эллен так и сделала:

— Ночью, когда убили отца, мне не спалось, и я решила спуститься в кухню перекусить. Когда я вышла в верхний коридор, то увидела, как кто-то выскользнул из папиной комнаты. Я была уверена, что он тоже меня видел, и боялась говорить…

— Кто же это был, Эллен?

— Это был… — Ее рука указала на одного из присутствующих. — Это был Вулкотт Торп!

На следующее утро Эллери рано упаковал чемоданы и потихоньку ускользнул, оставив записку с благодарностью за гостеприимство. Он не стал возвращаться в отель «Холлис», намереваясь сразу покинуть Райтсвилл, а оставшиеся до вылета два часа провел в полицейском управлении.

— Эллери! — приветствовал его шеф Ньюби, вставая и стискивая его руку. — Я надеялся, что вы забежите. Не знаю, как вас благодарить. Сцена была великолепной.

— Значит, я еще кое на что способен, — скромно отозвался Эллери.

— По вашим словам, вы знали то, что знала Эллен…

— Разумеется. Но я должен был заставить ее говорить. Я был уверен, что она скрывает именно это. А тут еще письмо…

— Вы действительно думали, что его написала она?

— Ни секунды! Убийцы, за исключением психопатов, не признаются в своих преступлениях, даже изменив почерк, когда их еще практически не подозревают. А британские замашки Эллен настолько бросались в глаза, что любой мог использовать английскую систему датировки с целью оклеветать ее. Поэтому, хотя я знал, что она не писала самой себе угрожающее письмо, я обвинил ее в этом, чтобы напугать и заставить указать на Торпа.

Конечно, письмо написал он. Торп рассчитывал, что я замечу англицизм и припишу его Эллен по причине, которую я указал, — если она хочет выглядеть невиновной, значит, она виновна. А если бы я этого не сделал, он всегда мог привлечь мое внимание к дате.

Возможно, сначала Торп намеревался использовать письмо в случае, если Эллен заговорит и обвинит его, но, хотя она держала язык за зубами, ему пришла в голову другая идея. Отравленный шоколад был не попыткой Эллен представить себя невиновной, как я предположил с целью оказать на нее давление, а попыткой Торпа заставить ее умолкнуть навсегда. Он ожидал — в случае успеха, — что мы воспримем это как самоубийство-признание.

— Но вы сказали, что знали, кто убийца.

— Это некоторое преувеличение. У меня были причины подозревать Торпа, но доказательств не было ни на йоту, и я опасался еще одного покушения на Эллен.

— Но зачем такому человеку, как Торп, было хладнокровно убивать лучшего друга? — спросил шеф. — Он признался в убийстве, но мы не смогли вытянуть из него ни слова о мотиве. Это не могли быть жалкие двадцать тысяч, которые Годфри оставил ему.

Эллери вздохнул:

— Коллекционеры — странная порода, Ньюби. Несмотря на то что он сказал Годфри, Торп, вероятно, не считал себя слишком старым для экспедиции в Западную Африку. Должно быть, он годами ждал сотни тысяч долларов, чтобы финансировать путешествие. Узнав, что беспечность Годфри уменьшила наследство в пять раз, Торп сорвался. Экспедиция была мечтой всей его жизни. Можно ненавидеть кого-нибудь сильнее, чем друга, который тебя подвел?

Эллери поднялся, но Ньюби остановил его:

— Погодите минуту! Что заставило вас с самого начала подозревать Торпа? Должно быть, нечто причудливое, что от меня ускользнуло.

Эллери не стал демонстрировать гордость. Его райтсвиллские триумфы слишком часто походили на поражения — вероятно, потому, что он любил старый город и на его долю выпал жребий очищать его от грязи.

— Ничего причудливого, Ньюби. Всего лишь нелепая ошибка со стороны Торпа. Когда мы с вами впервые пришли в дом, нам подробно рассказали, как обнаружили тело. Последовательность событий выглядела предельно четкой. Маргарет Кэсуэлл выбежала из спальни Годфри с криком, что старик — обратите внимание на это слово — мертв. Все помчались наверх, кроме Торпа, который подошел к телефону, позвонил доктору Фарнему, а потом вам в управление. И что же он вам сказал? Что Мамфорд не просто мертв, а убит! Каким образом Торп мог прийти к выводу, что смерть старика была неестественной, если он не был уверен в этом?

Знаете, Ньюби, — с полуулыбкой, словно заранее извиняясь, закончил Эллери, — у Вулкотта Торпа было бы куда больше шансов выйти сухим из воды, если бы он следовал собственному совету — снова прошу прощения за каламбур — ни гугу!

Современные проблемы в области дедукции

Эллери быстро шагал по Западной Девяносто второй улице к главному входу средней школы имени Генри Хадсона,[64] украдкой поглядывая на часы. Мисс Карпентер весьма конкретно высказалась относительно места, даты и времени: ее классная комната, утро пятницы 22 апреля, первый урок («Звонок в 8.40, мистер Квин»). Молодая особа, обратившаяся к Эллери с необычной просьбой, показалась ему преданной своему делу, не слишком любезно воспринимающей помехи своему крестовому походу.

Эллери пустился бегом.

Проект, в котором мисс Карпентер заручилась его помощью, был внушительным даже для амбициозной молодой преподавательницы общественных дисциплин в 9-м классе средней школы. Уже два месяца торговцы, ведущие дела в этом районе, жаловались, что их лавки взламывает банда подростков. Помимо вывода, что преступления совершены одними и теми же мальчишками, вероятно обучающимися в школе имени Генри Хадсона, полиция не достигла ничего.

В прошлый понедельник, возвращаясь поздно вечером пешком из кинотеатра, мисс Карпентер видела трех мальчиков, вылезающих из разбитой витрины булочной и скрывающихся в переулке. Она опознала в них Хауарда Руффо, Дейвида Стрейджера и Джоуи Бьюэлла — своих пятнадцатилетних учеников. Проблема была решена.

Но только не для мисс Карпентер. Вместо того чтобы обратиться в полицию, она пришла к Эллери, который проживал на Западной Восемьдесят седьмой улице и был героем местных подростков. Она объяснила ему, что Хауард, Дейвид и Джоуи не закоренелые правонарушители, поэтому их арест, суд и тюремное заключение нельзя считать успешным исходом дела. Они всего лишь компенсировали круговой порукой в своей шайке отсутствие любви и безопасности в трущобах, где им довелось родиться, но мальчики, которые работают после уроков и приносят домой каждый цент, едва ли могут считаться неисправимыми. Мисс Карпентер рассказала Эллери, где работает каждый из них.

— Они подражают преступникам, потому что считают их сильными и удачливыми. — И мисс Карпентер выразила желание, чтобы Эллери посетил ее класс и под предлогом рассказа о знаменитых преступниках, с которыми ему приходилось сталкиваться, изобразил их слабыми, никчемными и трусливыми, дабы Дейвид, Джоуи и Хауард поняли всю ошибочность своего поведения.

Эллери казалось, что это возлагает довольное тяжкое бремя на его ораторские способности. Получила ли мисс Карпентер санкцию начальства на свой проект?

Нет, храбро ответила мисс Карпентер, она не получила санкцию мистера Хинсдейла и может лишиться работы, когда он узнает об этом. Но она не станет первым человеком, который подтолкнет этих ребят к исправительной школе, а со временем, возможно, и к пожизненному заключению! А кроме того, что теряет мистер Квин, кроме часа своего времени?

В результате мистер Квин дал согласие и очутился у двери классной комнаты решительной молодой особы… с опозданием на семь минут.

Собравшись с духом, он открыл дверь.

Шагнув в класс, Эллери сразу понял, что угодил прямиком в катастрофу.

Луиза Карпентер неподвижно стояла у стола; ее хорошенькое личико было почти таким же белым, как конверт, который она держала в руке, устремив невидящий взгляд на лица мальчиков и девочек.

— Меня обокрали, — сообщила она Эллери.

Глаза учеников неотступно следовали за посетителем. Эллери ощущал запахи чернил, клея, бумаги, мела, старой одежды в стенных шкафах; его окружали облупившиеся стены, ржавая арматура, покосившиеся оконные рамы и шаткие парты.

— Обокрали в моем собственном классе! — добавила мисс Карпентер.

Эллери положил пальто и шляпу на ее стол.

— Грубая шутка? — Он улыбнулся ученикам.

— Едва ли. Они не знали, что вы придете. — «Меня предали!» — говорила дрожь в ее голосе. — Ребята, это Эллери Квин. Мне незачем рассказывать вам, кто такой мистер Квин и какая честь для нас — принимать его. — Послышались возгласы и аплодисменты. — Мистер Квин любезно согласился прийти сюда и прочитать лекцию о преступлениях. Я не могла предвидеть, что он столкнется здесь с одним из них.

Шум быстро замер.

— Вы уверены, что имело место преступление, мисс Карпентер?

— Украли конверт с семью однодолларовыми купюрами, и, судя по всему, вором мог быть только находившийся в классе.

— Очень жаль это слышать.

Эллери медленно окинул взглядом учеников, пытаясь угадать, которые из сорока одной пар глаз, уставившихся на него, принадлежат Джоуи Бьюэллу, Хауарду Руффо и Дейвиду Стрейджеру. Ему следовало попросить Луизу Карпентер описать их, но теперь уже поздно.

Или нет?

Эллери показалось, что три из двадцати с лишним мальчишеских лиц слишком спокойны и безразличны. Одно из них — мертвенно-бледное у ноздрей — принадлежало красивому, широкоплечему, светловолосому парню. Второе — востроносому мальчугану с ярким средиземноморским цветом лица и черными как смоль волосами, неподвижному, если не считать пальцев, нервно вертящих карандаш. Третье, в котором вовсе не ощущалось жизни, за исключением испуганно пульсирующей жилки на виске, — худощавому рыжему пареньку. Эллери быстро принял решение.

— Ну, если это настоящее, «живое» преступление, — обратился он к Луизе, — то вряд ли кто-нибудь захочет слушать мои рассказы о преступлениях, которые мертвы и похоронены. Думаю, будет интереснее, если я дам наглядный урок раскрытия преступления. Как вы считаете, мисс Карпентер?

В ее глазах мелькнули понимание и надежда.

— Мне кажется, — мрачно ответила она, — так будет гораздо интереснее.

— Эти семь долларов были ваши, мисс Карпентер?

— Только один из них. Мисс Мак-Дауд, преподавательница английского языка, выходит замуж в следующем месяце. Мы собирали деньги на свадебный подарок, и я была банкиром. Всю эту неделю педагоги вкладывали доллары в конверт, лежавший на моем столе. А сегодня утром…

— Для начала достаточно, мисс Карпентер. Теперь выслушаем показания класса. — Эллери снова посмотрел на учеников и внезапно указал на миниатюрную девочку с подкрашенными губами и итальянской стрижкой. — Не могла бы ты рассказать нам, что произошло этим утром?

— Я ничего не знаю о деньгах!

— Трусишка, — послышался насмешливый голос широкоплечего светловолосого мальчика — одного из трех, на которых обратил внимание Эллери.

— Как тебя зовут?

— Дейвид Стрейджер. — Несмотря на вызывающую усмешку, его ноздри оставались белыми. Мисс Карпентер говорила, что Дейвид после занятий работал мальчиком на побегушках в супермаркете «Хай-Кволити» на Амстердам-авеню.

— Хорошо, Дейв. Расскажи нам о сегодняшнем утре.

Мальчик бросил презрительный взгляд на девочку с итальянской стрижкой.

— Мы все знали, что в конверте лежат деньги. Этим утром перед звонком миссис Моррелл принесла свой доллар и мисс Карпентер положила его в конверт. А когда прозвенел звонок и миссис Моррелл ушла, мисс Карпентер подобрала конверт, заглянула в него и как завопит: «Меня обокрали!»

— Что нам было делать — упасть замертво? — вмешался худощавый рыжий паренек и подмигнул Дейвиду Стрейджеру, который уже сел. Светловолосый мальчик подмигнул в ответ.

— А тебя как зовут? — спросил Эллери у рыжего.

— Джозеф Бьюэлл, — с вызовом ответил мальчуган. Он работал в лавке Каплана на Восемьдесят девятой улице, где торговали сигарами, конфетами и канцтоварами. — Кому нужны их паршивые семь баксов?

— Тому, кто взял их, Джоуи.

— Насколько мы знаем, она сама их взяла. — Это сказал третий участник трио — востроносый брюнет. Если Эллери не ошибался, он работал посыльным в химчистке О'Доннела на Коламбус-авеню.

— А ты…

— Хауард Руффо.

Три мушкетера — один за всех, и все за одного.

— Значит, Хауард, ты обвиняешь мисс Карпентер в том, что она украла деньги учителей? — с улыбкой спросил Эллери.

Взгляд смуглого мальчика стал неуверенным.

— Я имею в виду, может, она взяла их по ошибке и положила куда-то.

— Это было моей первой мыслью, мистер Квин, когда я увидела, что в конверте нет денег, — послышался спокойный голос Луизы. — Поэтому я обыскала себя.

— Могу я взглянуть на конверт?

— Это не тот, в котором я хранила семь долларов, — она протянула ему конверт, — хотя он выглядит точно так же. В моем шкафчике их целая коробка. Замок давно сломан, так что этот конверт, очевидно, украли из шкафчика вчера или еще раньше на этой неделе.

— На конверте ничего не написано, мисс Карпентер. Откуда вы знаете, что это не тот, в котором лежали деньги?

— Потому что на клапане того конверта была надпись чернилами: «Деньги на подарок Хелен Мак-Дауд». — Она посмотрела на учеников, и те опустили взгляд. — Кража была спланирована заранее, мистер Квин. Кто-то пришел сегодня утром в класс с уже украденным дубликатом конверта, наполненным бумагой, чтобы быстро заменить им конверт с деньгами, как только подвернется случай. И такой случай подвернулся, когда я болтала с миссис Моррелл.

В конверте, использованном для замены, лежали бумажные прямоугольники размером с долларовые купюры.

— Когда вы клали доллар миссис Моррелл в конверт с деньгами, все ученики были здесь?

— Да. После этого дверь открылась и закрылась только один раз — когда ушла миссис Моррелл. Я все время находилась лицом к двери.

— А не могла миссис Моррелл произвести подмену в качестве неудачной шутки?

— Она даже не подходила к моему столу после того, как я положила на него конверт.

— Значит, вы правы, мисс Карпентер. Кража была спланирована заранее одним из мальчиков или одной из девочек этого класса, и вор вместе с деньгами еще здесь.

Напряжение заметно усилилось. Должно быть, вору приходилось нелегко. Он не ожидал, что кражу обнаружат, прежде чем ему удастся вынести деньги из класса.

— В котором часу заканчивается первый урок, мисс Карпентер?

— В 9.35.

Эллери повернулся к часам на стене.

— А сейчас только 8.56, — весело сказал он. — У нас остается целых тридцать девять минут — времени более чем достаточно. Если только мальчик или девочка, совершившие это преступление, не захотят немедленно вернуть добычу мисс Карпентер.

На сей раз он посмотрел в упор на Дейвида, Хауарда и Джоуи. «Мне не хочется этого делать, ребята, — говорил его взгляд, — но придется, если вы думаете, что можете выйти сухими из воды».

Полные губы Дейвида Стрейджера скривились. Рыжий и тощий Джоуи Бьюэлл мрачно уставился на Эллери. Карандаш Хауарда Руффо стал вращаться быстрее.

«Это наверняка один из них», — подумал Эллери.

— Вижу, крутых мер не избежать, — продолжал он. — Сожалею, что не могу предъявить преступника, щелкнув пальцами, как бывает в книгах. В реальной жизни расследование, как и само преступление, выглядит не столь увлекательно. Начнем с личного обыска — разумеется, добровольного. Если кто-нибудь не желает, чтобы его обыскивали, пусть поднимет руку.

Никто не шевельнулся.

— Я обыщу мальчиков, мисс Карпентер, а вы закройте досками объявлений этот угол и обыщите девочек.

Следующие несколько минут были шумными. После обыска мальчиков отправляли к классной доске, а девочек — к задней стене.

— Нашли что-нибудь, мисс Карпентер?

— У Роуз Перес одна долларовая купюра. У других девочек либо мелочь, либо вовсе нет денег.

— Никаких признаков пропавшего конверта?

— Нет.

— У двух мальчиков — Дейвида Стрейджера и Джоуи Бьюэлла — оказалось по одной долларовой купюре. Конверта нет ни у кого.

Луиза сдвинула брови.

Эллери снова посмотрел на часы — 9.07. Он подошел к мисс Карпентер и прошептал:

— Не показывайте им, что вы обеспокоены. Волноваться не из-за чего. У нас еще двадцать восемь минут. — Эллери улыбнулся и повысил голос. — Естественно, вор выбросил деньги, надеясь подобрать их, когда путь будет свободен. Следовательно, они спрятаны где-то в классе. Сначала займемся партами и сиденьями, мисс Карпентер. Загляните и под них — жевательная резинка может заменить клейкую ленту.

Через несколько минут они посмотрели друг на друга, а потом на часы. 9.11.

Оставалось ровно двадцать четыре минуты.

Эллери начал обшаривать комнату. Книги, радиаторы, стенные шкафы, сумки для ленча, школьные портфели, доски объявлений, настенные карты, глобус, плакат ООН, гравюры с изображениями Вашингтона и Линкольна… Он даже опустошил три горшка с геранью и просеял землю, все чаше поглядывая на часы.

Эллери осмотрел абсолютно все — вплоть до держателя для древка американского флага и старых плафонов ламп, полных насекомых, для чего ему пришлось становиться на парты.

— Их здесь нет! — шепнула ему Луиза.

Бьюэлл, Руффо и Стрейджер, усмехаясь, подталкивали друг друга.

Любопытная проблема, подумал Эллери.

Поднявшись, он обследовал два предмета, которые упустил, — контейнер точилки для карандашей и решетку громкоговорителя. Ни конверта, ни денег.

Достав носовой платок, Эллери вытер шею.

Как глупо! Неужели его одурачит школьник?

Он опять посмотрел на часы.

9.29.

Оставалось шесть минут не только на то, чтобы найти деньги, но и чтобы разоблачить вора.

Эллери прислонился к столу Луизы, стараясь расслабиться.

Казалось бы, задача несложная. Ни убийства, ни шантажа, ни ограбления банка. Жалкие семь долларов, украденные подростком в переполненном классе…

Мозг его напряженно работал.

Как только в 9.35 прозвенит звонок и вор ускользнет из класса с добычей, он взвоет от радости, как волчонок над первой жертвой: «Кто говорит, что сыщики что-то соображают? У них в голове пусто! Этот один из лучших, а я обвел его вокруг пальца! И это только начало! Погодите, пока я займусь настоящим делом, а не этой детской игрой…»

Всего лишь семь долларов и одураченный детектив. Ничего важного… Эллери закусил губу. Как бы не так! Вероятно, это самое важное дело за всю его карьеру.

9.30.

Остается всего четыре с половиной минуты! Луиза Карпентер вцепилась в край стола, ожидая поражения. Костяшки ее пальцев побелели.

Эллери отошел от стола и полез в карман твидового пиджака за трубкой и табаком, думая о пропавших семи долларах на подарок Хелен Мак-Дауд более напряженно, чем когда-либо думал о чем-то.

И пока он думал…

В 9.32 Эллери внимательно обследовал бумажные прямоугольники, которые вор положил в конверт для подмены. Это были кусочки цветных комиксов размером с долларовые купюры, вырезанные ножницами из газеты. Эллери перебирал их, надеясь найти хоть что-нибудь.

Ученики громко переговаривались и хихикали.

Внезапно Эллери встрепенулся. К одному из прямоугольников прилипла тонкая, как игла, полоска бумаги длиной около дюйма. Эллери ощупал ее и поднес к свету. Бумага была слишком плотной для газетной…

Он сразу понял, что это.

До звонка оставалось менее двух минут.

Эллери стал быстро просматривать оставшиеся прямоугольники, вырезанные из комиксов, пока не нашел то, что искал.

Один прямоугольник вырезали по самому верху страницы с комиксами. На полях осталось название нью-йоркской газеты и дата: 24 апреля 1955 года.

«Подумай как следует. Используй оставшееся время. В минуте много секунд!»

Разговоры и хихиканье замерли. Луиза Карпентер поднялась, умоляюще глядя на Эллери.

В коридоре зазвенел звонок.

Первый урок закончился.

9.35.

Эллери встал и торжественно произнес:

— Дело раскрыто.

Когда комната почти опустела и дверь заперли, оставшиеся трое мальчиков встали спиной к классной доске, как перед расстрельной командой. Румянец сбежал со щек Дейвида Стрейджера. Жилка на виске Джоуи Бьюэлла сквозь рыжие волосы пыталась вырваться наружу. В глазах Хауарда Руффо застыл панический страх.

Трудно в пятнадцать лет попадаться в ловушку. Но еще труднее будет, если не попасться в нее в таком возрасте.

— Я ничего не сделал, — хныкал Хауард Руффо.

— Мы не брали эти семь долларов, — едва шевелил губами Дейвид Стрейджер.

— Можешь сказать то же самое о товарах в булочной мистера Мюллера в прошлый понедельник вечером, Дейв? — Эллери выдержал паузу. — Или о других вещах, с которыми вы, ребята, имели дело последние два месяца?

Ему казалось, что они вот-вот упадут в обморок.

— Но сегодняшнюю утреннюю работенку, — Эллери внезапно повернулся к рыжему мальчугану, — ты проделал в одиночку, Джоуи.

Худощавая фигурка вздрогнула.

— Кто, я?

— Да, Джоуи, ты.

— Вы спятили! Я тут ни при чем!

— Я докажу это, Джоуи. Дай мне долларовую купюру, которую я нашел в твоих джинсах во время обыска.

— Это мой доллар!

— Знаю. Я дам тебе другой вместо него. Давай его сюда… Мисс Карпентер.

— Да, мистер Квин?

— Чтобы вырезать из газеты прямоугольники размером с долларовую купюру, вор должен был использовать настоящий доллар как образец. Если он сделал слишком глубокий надрез, ножницы отхватили бы от купюры полосочку. — Эллери передал ей доллар Джоуи. — Посмотрите, если на какой-нибудь стороне небольшое углубление?

— Есть!

— А эту полоску я обнаружил приставшей к одному из газетных прямоугольников. Приложите ее к углублению в долларе Джоуи. Если Джоуи виновен, полоска идеально подойдет к углублению. Ну как?

Луиза посмотрела на мальчика:

— Полоска подходит, Джоуи.

Дейвид и Хауард уставились на Эллери.

— Ну и дал же я маху, — буркнул Джоуи.

— Преступники часто ошибаются, Джоуи. Внутренний голос говорил тебе, что ты поступаешь скверно, и твоя рука дрогнула, вырезая прямоугольник. Но я и без этого понял бы, что ты заменил деньги газетными вырезками.

— Как? Каким образом? — удивленно вскрикнул Джоуи.

Эллери показал ему прямоугольную полоску с белыми полями.

— Видишь, Джоуи? Здесь название газеты и дата — 24 апреля 1955 года. А какое сегодня число?

— 22-е…

— Пятница, 22 апреля. Эти полоски из цветных комиксов были вырезаны из номера за будущее воскресенье. А кто получает заранее комиксы из воскресных газет? Лавки, которые продают газеты в большом количестве. В воскресенье утром им остается только добавить полосы с новостями. Кто же из вас троих, ребята, имел доступ до сегодняшнего утра к комиксам из газеты за ближайшее воскресенье? Не Дейвид — он работает в супермаркете. Не Хауард — он подрабатывает в химчистке. А вот ты, Джоуи, работаешь в сигарной и канцелярской лавке, где газеты должны быть одним из основных товаров.

Глаза Джоуи Бьюэлла остекленели.

— Мы считаем себя сильными и умными, Джоуи, но потом сталкиваемся с кем-то, кто сильнее и умнее нас, — продолжал Эллери. — Двенадцать раз мы выходим сухими из воды, но в тринадцатый нам это не удается, как не удалось и тебе.

Джоуи разразился слезами.

Луиза Карпентер инстинктивно шагнула к нему, но Эллери остановил ее, покачав головой. Он взъерошил рыжие волосы мальчика и что-то прошептал ему на ухо. Джоуи перестал плакать и вытер слезы рукавом с озадаченным видом.

— Думаю, Джоуи, все будет в порядке, — повысил голос Эллери. — Мы побеседуем с мистером Хинсдейлом, а потом с несколькими толковыми ребятами из Главного полицейского управления. После этого все будет зависеть от тебя.

Джоуи Бьюэлл судорожно глотнул.

— О'кей, мистер Квин. — Он старался не смотреть на двух друзей.

Дейвид и Хауард переглянулись. Потом Дейвид повернулся к Эллери:

— А что будет с нами, мистер Квин?

— Все это относится также к тебе и Хауарду.

Светловолосый парень закусил губу, но кивнул. Смуглый мальчуган кивнул тоже.

— О, едва не забыл! — Эллери сунул руку в карман пиджака, где лежали трубка и табак. Рука появилась вновь, держа мятый конверт с надписью на клапане. Из конверта торчали уголки однодолларовых купюр. — Ваши деньги на свадебный подарок Хелен Мак-Дауд, мисс Карпентер. С комплиментами от Джоуи.

— Совсем вылетело из головы! — ахнула Луиза. — Где вы это нашли?

— Там, куда Джоуи в отчаянии сунул конверт, пока я обыскивал других мальчиков. Единственное место в комнате, куда я не подумал заглянуть, — мой собственный карман. — Эллери подмигнул трем мальчикам. — Пошли, ребята?

Модеста Райан сыграла свою величайшую роль не на бродвейской сцене, а в собственном пентхаусе возле Мэдисон-авеню. Спектакль состоялся летней ночью, после страшной грозы, выведшей из строя электричество в нескольких домах в районе Центрального парка, в том числе, разумеется, в «Афиния-Апартментс». Но то, что Модесте пришлось играть большую сцену при свечах, пошло только на пользу.

Эллери это не удивляло. Модеста Райан специализировалась на мелодраме. Все, к чему она прикасалась, стреляло, как фейерверк. Модеста не могла прогуляться с собакой, не попав на первые полосы газет. Последняя из ее питомиц сорвалась с поводка на Пятой авеню и угодила под машину посла страны за «железным занавесом».

В любви Модесте на редкость не везло. Она никогда не была замужем. Мужчины, которые ей нравились, почему-то всегда предпочитали шепелявых инженю или гардеробщиц, а тех, кому нравилась она, Модеста не могла выносить. Ее поклонники обожали целовать руки, курили сигареты с мундштуком, носили брюки для верховой езды или же были мрачными юнцами из колледжей, пребывавшими под материнским каблуком.

Но внезапно появился он — причем в тройном размере. Ибо как только рядом оказался подходящий мужчина, к нему, естественно, сразу же присоединились еще двое, столь же подходящих.

Это было типичной сенсацией в духе Модесты Райан, и в течение некоторого времени Бродвей размышлял только об одном. За кого из троих она выйдет замуж?

Джон Шенвилл играл ведущую мужскую роль в новой пьесе, которую репетировала Модеста, — костюмной драме, действие которой происходило в средневековой Венеции. Роль подошла ему идеально, ибо помимо профиля дожа, зловещего взгляда и стройных ног в трико Шенвилл преуспел в привлечении к себе внимания, когда ситуация на сцене того не требовала, а также в клевете, интригах и прочих тайных театральных искусствах. У Джона была жена — бывшая шоу-герл по имени Перлина, — но она не представляла собой проблемы, так как его острый как рапира язык привел ее в ближайший суд по делам о разводе еще до того, как супруг выбрал Модесту Райан в качестве преемницы.

Малыш Кэтт, чернобровый боксер, превращал противников в кровавое месиво с ледяной улыбкой, ставшей его эмблемой на телевидении. Тело Малыша было его божеством, самоотречение — его кредо, а женщины фигурировали в одном из первых пунктов его проскрипционного списка.[65] Поэтому его любовь к Модесте стала пламенной страстью падшего монаха. Держать на поводке красивого молодого зверя казалось Модесте весьма увлекательным занятием.

Однако Ричард ван Олд II был искушением совсем иного рода. Ван Олд был сладкоречивым тираном с положением в обществе и состоянием. Модеста Райан стала первой женщиной, которую он возжелал после смерти жены двенадцать лет тому назад, и твердо намеревался заполучить. Ван Олд принимал быстрые, но твердые решения и сразу же предложил Модесте брак, с тех пор без устали ухаживая за ней. В его лишенных ресниц глазах и бесшумной походке было нечто, заставлявшее ее дрожать, как неопытную девчонку.

Джон Шенвилл подходил Модесте как перчатка, молодой Кэтт возбуждал ее, а ван Олд — зачаровывал.

Кого же она выберет?

Телефон зазвонил, как только Эллери наклонился, чтобы расшнуровать ботинки.

— Это тебя, — окликнул инспектор Квин из соседней спальни.

— Без четверти двенадцать? — Эллери снял трубку параллельного аппарата. — Да?

— Эллери? Это Модеста Райан.

— Модеста! — Эллери машинально поправил галстук. Он знал Модесту не первый год, но каждый раз, когда звучал ее голос, ему казалось, что это впервые. Сегодня в нем слышалась легкая дрожь. — Что-то не так?

— У меня неприятности, Эллери, — прошептала она. — Не могли бы вы сразу приехать ко мне домой? Пожалуйста!

— Конечно. Но какие именно неприятности?

— Я не могу говорить. Я не одна…

— Это связано с браком?

— Да, сегодня я приняла решение. Выдала увольнительные двум другим. Но поторопитесь!

— Подождите, Модеста. Просто скажите, кто с вами…

Но на другом конце провода уже положили трубку.

Эллери схватил плащ и выбежал из дому.

Улицы походили на пустые реки, и он мчался на восток, к Центральному парку, оставляя за собой кильватер, как мощный глиссер. За несколько минут Эллери пересек парк, Пятую авеню и Мэдисон-авеню, а еще через минуту сворачивал с Парк-авеню на одну из восточных восьмидесятых улиц с односторонним движением, ища сквозь залитое водой ветровое стекло место для парковки.

Насколько можно было видеть, машины стояли у обочин бампер к бамперу.

Эллери поехал дальше, с трудом сдерживая нетерпение. В Нью-Йорке всегда так — невозможно припарковаться, особенно когда спешишь. А если к тому же идет дождь…

Здание «Афиния-Апартментс» находилось в северовосточном углу, возле Мэдисон-авеню. Разглядев между углом и навесом над парадным входом «Афинии» пустое место, Эллери нажал на газ, но, подъехав, увидел знак «Парковка запрещена» — это была автобусная остановка. Пришлось возвращаться на Мэдисон-авеню и огибать квартал, но и там обочины были заняты. Вне себя от беспокойства, Эллери опять свернул на улицу Модесты.

Одному Богу известно, что там произошло, сердито думал он. Его одолевало искушение припарковаться на автобусной остановке, но семейное уважение к закону и перспектива провести полдня в дорожном суде удержали его.

Чуда не произошло — на улице Модесты по-прежнему не было места для парковки. Эллери со стоном вновь свернул на Мэдисон-авеню.

«Последний раз катаюсь на этой карусели, — мрачно пообещал он себе. — Должно быть, Модеста думает, что я приеду на вьючном муле. Припаркуюсь рядом с другой машиной».

Во время предыдущего проезда Эллери заметил одну неправильно припаркованную машину. Между «Афинией» и соседним домом три автомобиля стояли в ряд, а четвертый — с номерным знаком доктора медицины — параллельно среднему.

Эллери, двигаясь от Парк-авеню к Мэдисон-авеню, собирался затормозить позади машины врача, когда две молодые пары выбежали из жилого дома в юго-восточном углу, зашлепали по лужам в сторону «Афинии» и вскочили в первый из трех припаркованных автомобилей.

— Ура! — мрачно буркнул Эллери и, когда автомобиль тронулся, метнулся мимо параллельно припаркованной машины и втиснулся на свободное место возле навеса.

Пять минут первого ночи! Он потерял десять минут в поисках места, но ему наконец повезло.

В два прыжка Эллери очутился под навесом и вбежал в вестибюль, стряхивая воду с шляпы. В вестибюле было темно. Очевидно, полуподвал затопило, вызвав короткое замыкание.

— Портье! — крикнул он в темноту.

— Иду. — Зажегся фонарик и начал приближаться к нему. — Вы к кому, сэр?

— К мисс Райан, в пентхаус. Лифт не работает?

— Угу. — В голосе портье звучало сомнение. — Уже поздно — внутренний телефон тоже не работает.

— Так я и знал, — вздохнул Эллери. — Где лестница? Говорите же!

— Сюда. — Портье проковылял мимо распределительного щита, освещая фонарем дорогу Эллери. Когда они добрались до двери на лестницу, она открылась, оттуда выскользнула мужская фигура и исчезла в темноте. Эллери бросил на нее взгляд, но человек будто намеренно сутулился, не позволяя определить рост и возраст. Квин смог разглядеть только коричневый двубортный плащ, застегнутый слева до подбородка, и такого же цвета шляпу, надвинутую на лицо.

Что-то во внешности случайного встречного обеспокоило Эллери, но у него не было времени об этом задумываться.

Он побежал вверх по бесконечным мраморным ступенькам, молясь, чтобы не села батарейка его карманного фонарика. Когда Эллери выбрался через одиннадцать пролетов на площадку пентхауса, перед его глазами мельтешили во тьме фосфоресцирующие конфетти. Тяжело дыша, он пошарил вокруг лучом фонарика, нашел кнопку звонка у двери черного хода и нажал на нее. Раздался звонок, но на него никто не отозвался.

Эллери повернул ручку двери — она была не заперта.

Эллери шагнул в обставленную в сельском стиле кухню Модесты Райан. Свеча под стеклянным колпаком призрачно мерцала на каминной полке; уголь в очаге догорел дотла.

— Модеста?

Эллери прошел через вращающуюся дверь в столовую, чувствуя покалывание в затылке. Комнату освещал только подсвечник на серванте. Коридор позади был темным.

— Модеста?

Эллери двинулся по коридору, не выключая фонарика и убеждая себя, что Модеста вполне способна на столь изощренную шутку, выбрав грозовую ночь для создания атмосферы.

Войдя в гостиную, он было решил, что прав. В комнате горели два семисвечных канделябра, и, освещенное их пламенем, на выложенном итальянскими плитками полу возле перламутрового рояля лежало тело Модесты. На груди ее пеньюара виднелась весьма убедительная имитация пулевой раны. Эллери присел на корточки. Жидкость, испачкавшая пеньюар, походила на кетчуп.

Но это был не кетчуп. И шелк сморщился вокруг настоящей раны.

Эллери попытался нащупать пульс. Тот мерцал, как пламя свечей. Женщина была еле жива.

Скорее в силу привычки, чем надежды, Эллери бросился к телефону. К его удивлению, он работал. Эллери сделал два звонка — один в «Скорую помощь», другой отцу, — потом выбежал из квартиры через черный ход и понесся вниз по лестнице, как горный козел.

Если Модеста умрет, думал он, владельцев припаркованных автомобилей следует привлечь как соучастников. Десять минут, в течение которых он искал место для стоянки, могли бы спасти то, что оставалось от жизни Модесты Райан.

Эллери выбежал под навес, сопровождаемый изумленным портье. Ничего не изменилось. Дождь продолжал поливать улицы. Те же три машины стояли в ряд между входом в «Афинию» и соседним зданием, его автомобиль находился впереди. Машина врача по-прежнему стояла параллельно среднему из трех автомобилей, прижимая его к тротуару.

Мужчина в двубортном плаще, разумеется, исчез.

— Значит, вот как все происходило, Владецки? — обратился к портье инспектор Квин при свете полицейских фонарей. — Вы находились на дежурстве с четырех часов дня и должны были уйти в полночь, но остались, так как вашего сменщика задержала гроза. Вы не покидали этот вестибюль, и никто не мог проскользнуть мимо вас. Мисс Райан приехала в такси с репетиции около семи вечера. Она была одна. Около восьми ее горничная ушла до утра. Между восемью и началом двенадцатого только пять человек входили или выходили из здания. Все они — давние жильцы. В половине двенадцатого мистер Двубортный Плащ вошел в вестибюль. Через пять минут подъехал врач по срочному вызову тяжелобольной старой леди из квартиры 4Г, пожаловался, что не может найти место для стоянки. Вы позволили ему припарковаться рядом с другой машиной…

— И он все еще в квартире 4Г, — вставил сержант Вели. — С алиби пятерых жильцов тоже все в порядке.

— Теперь насчет мистера Двубортного Плаща. Вы говорите, что он прибыл не в такси. Вам не удалось толком разглядеть его при свете вашего фонаря, так как он надвинул на глаза шляпу и поднял воротник. Говорил он хриплым шепотом, как простуженный. Мистер Двубортный Плащ сказал, что у него назначена встреча с мисс Модестой Райан, вы объяснили, что ему придется подняться в пентхаус по лестнице, он так и сделал, после чего его не видели до начала первого ночи, когда он выскользнул из двери на лестницу под вашим носом и, — добавил инспектор, — под носом знаменитого мистера Квина.

Эллери мрачно посмотрел на отца.

— Вы заметили, — обратился он к портье, — насколько мокрыми были его плащ и шляпа, когда он первый раз вошел в вестибюль?

— Не мокрее ваших, мистер Квин, — ответил портье. — Вы правильно записали мою фамилию, сержант?

— Время покажет, — отозвался Вели. — Ну, Голди, что ты узнал?

Вошел детектив Голдберг, отряхиваясь, как пес. Он застал горничную Модесты Райан спящей в ее гарлемской квартире — она знала только то, что мисс Райан, вернувшись домой, сделала три телефонных звонка: Малышу Кэтту, мистеру Шенвиллу и мистеру ван Олду. Но горничная не прислушивалась к разговору, поэтому не могла сообщить, кому мисс Райан дала отставку, а кого осчастливила.

— Есть сообщения из больницы? — спросил инспектор.

— Вроде бы она пока жива, — ответил сержант Вели.

— Но она может говорить?

— Мисс Райан с трудом может дышать, инспектор. Она все еще без сознания.

— Тем хуже, — мрачно произнес старик. — Наверняка Двубортный Плащ был одним из двух, кого Модеста отвергла. Он не терял времени даром. Как только этих троих доставят, отведите их в пентхаус. Пошли, Эллери?

Его сын тяжко вздохнул:

— Если бы я нашел место для парковки, как только приехал сюда…

Издевательский смех сопровождал его до двери на лестницу.

В двадцать минут третьего ночи инспектор закончил допрос последнего из трех претендентов на руку Модесты Райан. Он нашел Эллери в гостиной с упреком смотрящим на телефон.

— Как успехи?

— Я обзвонил всех журналистов в городе, всех ее близких друзей. Она никому ничего не рассказала.

Старик фыркнул и высунул голову в коридор:

— Давайте сюда этих красавчиков!

Первым вошел Шенвилл. Его светлые волосы торчали в разные стороны, рот кривился в сатанинской усмешке.

— Что теперь? — осведомился он. — Дыба?

На лице Малыша Кэтта застыло ошеломленное, страдальческое выражение, словно его только что отправили в нокдаун. Опустив в кресло могучую фигуру, он тупо уставился своими черными глазами на изображенные мелом на плитках возле рояля контуры тела Модесты.

— Кто это сделал? — пробормотал боксер. — Только скажите, который из этих двух?

— Скверно играешь, Малыш, — усмехнулся Шенвилл. — Здесь профессиональная аудитория.

Черные глаза устремились на него.

— Заткнись, актеришка! — зарычал Кэтт.

— А не то? — с улыбкой осведомился Шенвилл.

— Я ухожу, — резко заявил Ричард ван Олд II.

Магнат был очень сердит. Его от природы бледная кожа стала почти зеленой; глаза под голыми, без ресниц, веками смотрели угрожающе.

— Еще несколько минут, мистер ван Олд, — попросил инспектор Квин.

— Не больше. После этого я ухожу или звоню моим адвокатам и комиссару.

— Хорошо, сэр. Итак, джентльмены, каждый из вас очень хотел жениться на мисс Райан. И каждому из вас этим вечером она звонила по телефону. Одному она сообщила, что согласна выйти за него замуж, а двух других отвергла. Один из этих двоих прибыл сюда и застрелил ее. Вы думаете, что загнали нас в тупик, — продолжал инспектор, демонстрируя вставные челюсти. — Каждого из вас застали дома в постели. И хотя у нас имеется пуля 38-го калибра, при обыске ваших жилищ не удалось найти оружие, а также коричневых шляпы и двубортного плаща. К тому же каждый заявляет, что именно его предложение приняла Модеста. Двое, разумеется, лгут. Но я предупреждаю вас, джентльмены, что брошенные револьверы, плащи и шляпы имеют обыкновение находиться. А у вас нет алиби на время выстрела. Вы утверждаете, что были дома в постели, но никто не может это доказать — даже вы, Шенвилл, так как занимаете отдельную спальню и жена не слышала, как вы вернулись…

— Папа.

Инспектор с удивлением повернулся. Эллери стоял с выражением полной безнадежности.

— Не вижу смысла продолжать это сейчас. Давай сделаем перерыв. Эти джентльмены никуда не убегут, а мы сможем немного поспать.

Старик быстро заморгал.

— Ладно, — согласился он.

Но когда троица удалилась, инспектор обратился к сыну:

— Ну, великий сыщик, в чем состоит твой грандиозный план?

— Все достаточно просто, — сказал Эллери, когда они присели на корточки у наружной стеклянной двери вестибюля. Было начало четвертого, дождь прекратился, и хром на темных автомобилях тускло мерцал при свете уличных фонарей. — Мы подождем, пока наш друг вернется.

— Вернется? — переспросил сержант Вели. — Он что, совсем болван?

— Вернется в силу необходимости, Вели, — объяснил Эллери. — Подумайте. Как Двубортный Плащ прибыл к «Афинии»? В такси? Нет, как утверждает портье. Пешком? Тоже нет, так как если бы он шел или даже бежал хотя бы от угла Мэдисон-авеню, то промок бы до нитки при таком ливне, а портье говорит, что его плащ и шляпа были не мокрее моих, хотя я в два прыжка добрался от своей машины до навеса. Вывод? Двубортный Плащ приехал на автомобиле и припарковался почти так же близко к навесу, как я.

Его отец издал сдавленный звук.

— Ближайшими припаркованными машинами были четыре автомобиля между навесом «Афинии» и соседним зданием — моя машина, две позади нее и автомобиль доктора, припаркованный параллельно средней машине. Который из этих четырех автомобилей доставил злоумышленника? Разумеется, не мой и не тот, чье место он занял, — люди, уехавшие в нем, вышли из дома напротив и, более того, уехали, прежде чем Двубортный Плащ покинул «Афинию». Значит, его машина была одной из трех других. Которой?

Давайте подумаем. Двубортный Плащ убегал с места преступления, когда я поднимался в квартиру Модесты. Можно предположить, что он вскочил в свою машину — одну из этих трех — и быстро уехал. Но это не так: когда я сбежал вниз, обнаружив Модесту раненной, все три автомобиля стояли на прежнем месте. Почему же преступник не воспользовался своей машиной? Очевидно, потому, что не мог этого сделать. Его машина, вероятно, стояла позади моей, являясь средней из трех, находившихся у обочины, и была блокирована автомобилем врача!

— Так вот почему ты убрал свой драндулет! — воскликнул инспектор. — Чтобы освободить ему дорогу, когда он подумает, что горизонт чист!

— Верно, — согласился Эллери.

— Теперь вам остается, — не без горечи произнес сержант, — только сообщить нам, кого вы видите в вашем хрустальном шаре.

Эллери назвал имя и усмехнулся, услышав удивленные возгласы.

— По крайней мере, я уверен на девяносто девять процентов.

В четверть пятого утра чья-то фигура внезапно проскользнула мимо «Афинии», метнулась к автомобилю и… начала тщетно вырываться из парализующих объятий сержанта Вели.

Фигура принадлежала именно тому лицу, чье имя назвал Эллери.

К тому времени, когда они доставили добычу в полицейское управление и получили признание, город начинал работать. Они с трудом добрались до больницы в машине Эллери.

Покуда инспектор Квин справлялся о Модесте, сержант Вели, казалось, вышел из ступора.

— Неужели я настолько туп, Эллери? Я все еще не понимаю, как…

— Утешься, — успокоил его Эллери. — Портье и я видели Двубортный Плащ, а ты нет. Когда он проскользнул мимо нас из двери на лестницу, меня что-то обеспокоило в его внешности. Позже я осознал, в чем дело, — двубортный плащ был застегнут на левую сторону. Но так застегивают такую одежду женщины, а не мужчины. Поэтому я понял, что Двубортным Плащом была женщина, переодетая мужчиной. Какая женщина? Ван Олд вдовец, Малыш Кэтт холостяк, и ни у кого из них не было прочных связей. Но Джон Шенвилл женат, так что его жена была наиболее вероятным кандидатом. По ее словам, она подслушала телефонный разговор мужа с Модестой, узнала, что та вознамерилась стать миссис Шенвилл, и решила с помощью своего театрального опыта этому воспрепятствовать.

Сержант все еще качал головой, когда вернулся улыбающийся инспектор. Модеста будет жить, сообщил он, хотя ей придется изменить фасон вечерних платьев, и она уже указала на Перлину Шенвилл как на ревнивицу, из-за которой ей придется отказаться от декольте.

Когда они подошли к машине Эллери, он обнаружил на ней штрафной талон за парковку в больничной зоне.

Войдя в квартиру, они обнаружили в одной из комнат изуродованное тело мужчины — половина головы была снесена пулей, и стоящую над ним хорошенькую блондинку с дешевым новым обручальным кольцом на левой руке, держащей оружие.

Сержант Вели осторожно забрал у нее пистолет, взяв его за дуло, а инспектор Квин посмотрел на кольцо и осведомился:

— Вы миссис…

— Грейем, — ответила девушка. — Джун Грейем.

Эллери успел подхватить Джун Грейем, прежде чем она упала без чувств.

За двадцать четыре часа до того Брок лежал на застеленной кровати, пытаясь предсказать результат четвертого заезда завтрашних скачек, когда в дверь позвонили.

Брок пошел открывать дверь. У него был сломанный нос, и одет он был в розовое и коричневое.

— Будь я проклят, если это не мистер Фингер! — удивленно воскликнул он при виде хозяина дома. — Пришли лично убедиться в наличии у меня тараканов?

Мистер Фингер шагнул в квартиру, храня зловещее молчание. Брок впустил его в грязную спальню и закрыл дверь.

— Что у вас на уме? — спросил Брок.

— Арендная плата. — Мистер Фингер был маленьким толстяком и носил на правой руке кольцо с большим рубином. Ему принадлежали восемь многоквартирных домов на севере Вестсайда. — Их плата, мистер Брок.

Проследив за пальцем домовладельца, Брок все понял.

— Значит, Джерки проболтался, — вздохнул он.

— Да, если вы имеете в виду моего управляющего, — ледяным голосом произнес мистер Фингер. — Вы сдали у меня за спиной три из ваших пяти комнат, Брок. Это противозаконно.

— Быть не может!

Мистер Фингер начал перечислять невидимых субарендаторов.

— Миссис Водецка, не замужем, двое детей, по вечерам убирает офисы. Никчемный субъект, именующий себя Смитом — Смит, ха-ха! Только что демобилизовавшийся солдат и его жена по фамилии Грейем. Эти шестеро, Брок, не заключали договор об аренде с Харви Фингером.

— Давайте это обсудим, — предложил Брок, демонстрируя золотые зубы.

— Мы и обсуждаем, не так ли? — отозвался домовладелец. — Вы берете с них по двадцать пять долларов в неделю за комнату. Таким образом ваш ежемесячный доход составляет около трехсот двадцати пяти долларов. Моему управляющему вы платите сорок долларов в месяц, а мне — восемьдесят пять. Я не окончил даже среднюю школу, мистер Брок, но могу сообразить, что ваша чистая прибыль за счет моей квартиры составляет две сотни баксов в месяц. Назовите мне причину, по которой я не должен сообщить о вас в Комиссию штата по временной аренде.

— Которая лишит меня жилья и позволит вам заключить договор с новым арендатором с минимальной прибылью, но вы при этом, вероятно, должны будете сделать ремонт, проверить водопровод, радио и бог знает что. Какой вы хотите процент, мистер Фингер?

— Пятьдесят на пятьдесят.

— Грабитель!

— Неужели вы рассчитываете меня оскорбить? — Домовладелец пожал плечами. — Либо вы платите еще сотню в месяц, либо выметаетесь из квартиры.

— Пятьдесят и ни цента больше!

— Сто.

— Семьдесят пять…

— Я назначаю цену один раз. Платите или убирайтесь.

Брок пнул ногой кресло. Оно принадлежало ему, поэтому мистер Фингер остался невозмутимым.

— Мне нужно время, чтобы наскрести деньги, — проворчал Брок.

— Скребите быстрее. — Мистер Фингер повернулся к двери. — Даю вам время до восьми завтрашнего вечера.

— Вы очень любезны, — с горечью усмехнулся Брок.

Подождав, пока толстячок удалится, он вышел в коридор и открыл дверь комнаты миссис Водецкой. Женщина лежала в кровати и кормила супом девочку, покуда другая девочка прикладывала к ее голове холодные компрессы. Увидев посетителя, обе девочки спрятались за покосившимся диваном.

— Вы не могли постучать? — хрипло сказала женщина.

Брок нахмурился:

— Все еще болеете?

— Это вирус. — Миссис Водецка подтянула одеяло к подбородку. — Что вам нужно?

— Моя арендная плата.

— Я заплачу вам на будущей неделе.

— Так я и поверил!

— Завтра мне обещали работу. Не могли бы вы уйти? Вы пугаете моих детей.

— Пугаю детей? — Брок произнес это тоном оскорбленной невинности. — Слушайте, вы, чувствительная особа, мне нужны мои деньги, понятно? Вы заплатите завтра вечером или будете укладывать детишек спать на тротуаре. Тут вам не Армия спасения!

Брок обдумывал другие способы получения денег, когда в комнату вошел Хэнк Грейем — долговязый отставной солдат.

— О'кей, Брок, — сердито сказал он. — Где они?

Грейем весил на двадцать фунтов меньше, чем Брок, но что-то в его агрессивно торчащем подбородке вынудило Брока отступить за кресло.

— Где что? — осторожно переспросил он.

— Мои деньги! — рявкнул Хэнк Грейем. — И не разыгрывай дурака, приятель. Мне нужны три тысячи долларов, которые ты стянул из моей комнаты, и немедленно.

— Погоди, — пробормотал Брок. — У тебя было три штуки?

— Мои сбережения. В прошлом месяце я привез их из Германии и женился в расчете на них. Никто не знал об этих деньгах, Брок, даже моя жена. Я хранил их, чтобы расплатиться за дом в Джерси в качестве сюрприза для Джуни. Но они внезапно исчезли из моей комнаты, а дубликат ключа есть только у тебя.

— Я впервые об этом слышу, — рассеянно произнес Брок.

Молодой Грейем угрожающе шагнул к креслу.

— Гони деньги, мошенник, не то я вызову полицию!

— Держи себя в руках, генерал. Я не брал твои три штуки, но догадываюсь, кто это сделал.

— Ну и кто же?

— Мой опыт велит мне сначала проверить, а потом называть имена, — сказал Брок. — Зови копов, Грейем, но знай — ты можешь больше никогда не увидеть ни цента из твоих денег. Но если ты дашь мне время, я думаю, что смогу вернуть их тебе.

Хэнк Грейем окинул его взглядом.

— До завтрашнего вечера, — мрачно процедил он. — Либо вернешь деньги, либо будешь объясняться в полицейском участке.

Через щелку в двери Брок наблюдал, как отставной солдат возвращается в свою комнату. Хорошенькая Джун ждала, в дверях. На ней был облегающий пеньюар, и Брок машинально отметил все ее округлости. Он видел, как она о чем-то озадаченно спросила мужа, который вымученно улыбнулся, после чего оба вошли в комнату и заперли дверь.

Брок вышел в коридор и постучал в дверь последнего жильца.

— Открывай, Смит, — тихо сказал он. — Это Брок.

Услышав звяканье цепочки, он улыбнулся. Прикрепить цепочку было идеей Смита.

Прежде чем впустить Брока и снова запереть дверь, Смит окинул коридор быстрым взглядом. Это был смуглый костлявый мужчина с запавшими глазами.

— Что тебе надо? — скверным тоном осведомился он.

— Три штуки Грейема.

— Что-что?

Брок ухватил Смита за испачканный яйцом галстук.

— Я знаю, что не брал их и что Водецка тут ни при чем — станет воровка скрести полы, чтобы зарабатывать на жизнь! Поэтому остаешься ты, Смитти. Замок стоимостью в три бакса не мог помешать тебе пробраться в комнату Грейемов.

— Ты чокнулся, — усмехнулся Смит, пятясь назад. — Не знаю я ни о каких трех штуках…

— По-твоему, мне понадобилось много времени, чтобы выяснить, кто ты такой? Недаром ты днями нос из комнаты не высовываешь, только по ночам иногда выходишь на пару минут. Ты Крысенок Джонсон — наводчик Фрэнка Помпо. Инспектор Квин разыскивает тебя с начала лета, чтобы заставить дать показания против твоего босса, а Помпо тебя ищет, чтобы заткнуть тебе пасть. Либо гони три штуки Грейема, либо я сообщу Квину и Помпо, где ты прячешься!

Джонсон с мольбой указал на горло, и Брок слегка ослабил хватку.

— Давай договоримся, — прохрипел бедняга.

— О чем?

— О бабках — вот о чем! Мне терять нечего — если ты их заграбастаешь, Брок, я сдамся полиции и скажу, что ты прятал меня здесь! Понятно?

Брок задумался. Потом он отпустил Джонсона:

— О'кей, я договорюсь с парнем, чтобы он согласился на одну штуку и дам тебе пять сотен.

Крысенок ощупал шею.

— По штуке каждому, ясно?

— Крутой парень, — усмехнулся Брок. — Где бабки?

Джонсон достал дешевый портсигар, вынул большую сигарету и сорвал папиросную бумагу. Между табаком и фильтром лежали свернутые в трубочку три тысячедолларовые купюры. Брок схватил их и посмотрел на свои пальцы. Масляное пятно с папиросной бумаги перешло и на верхнюю купюру.

— Что ты куришь — керосин? — Брок завернул банкноты в носовой платок и положил их в карман.

Джонсон вцепился в него:

— Гони мою тысячу баксов, мошенник!

Ручища Брока резко опустилась, и Джонсон свалился как оглушенная рыба.

— Чего орешь, Крысенок? Получишь свою тысячу, когда я договорюсь с Грейемом. Может, он не согласится.

— Ладно. — Джонсон поднялся с пола. — Но если ты надуешь меня…

Брок вышел, усмехаясь.

Это было во вторник вечером.

В среду один из постоянных информаторов сержанта Вели сообщил, что Крысенок Джонсон прячется в квартире 4А жилого дома в Вестсайде. Начиная со второй половины дня Вели держал дом под наблюдением, ожидая, что Джонсон появится. Его считали опасным, поэтому предпочли брать на улице. Детективы разместились на крыше, на четвертом этаже и в подъезде. Ввиду важности мероприятия инспектор Квин решил лично произвести арест, и Эллери увязался за ним.

В половине девятого вечера инспектору надоело ждать, и они вошли в квартиру 4А, где обнаружили не только Крысенка Джонсона, но и тело Чарли Брока. Его застрелили с близкого расстояния из пистолета 45-го калибра через подушку, использованную убийцей в качестве глушителя. Тело было еще теплым.

В первые же несколько минут они узнали все о нелегальной сдаче Броком в аренду трех из его пяти комнат и о событиях вчерашнего вечера. Хэнк Грейем сообщил о краже трех тысяч долларов. Даже ультиматум Фингера, сделанный Броку сутками ранее, был зафиксирован в записной книжке сержанта Вели. Домовладелец решил, что откровенность насчет небольшого сговора с арендной платой предпочтительнее перспективы быть замешанным в убийстве.

Что касается Крысенка Джонсона, своими руками снявшего цепочку с двери, то он был в таком ужасе от своего положения — пойманный полицией, разыскиваемый Фрэнком Помпо и вдобавок увязший по горло в деле об убийстве, — что сразу признался в краже денег у молодого Грейема и рассказал о вчерашней сделке с Броком.

Все казалось абсолютно ясным, кроме того, кто именно лгал о происшедшем в грязной спальне Чарли Брока между восемью и половиной девятого сегодняшнего вечера.

Домовладелец Харви Фингер пришел получать деньги у Брока без нескольких минут восемь. Ему позволили войти в квартиру 4А, но при выходе оттуда, спустя несколько минут, его задержали детективы, а когда они, войдя в квартиру в половине девятого, чтобы арестовать Джонсона, обнаружили труп Брока, маленький толстый домовладелец заявил, что оставил его живым.

Хэнк Грейем сказал, что заходил в комнату Брока после ухода Фингера, говорил с ним минут пять и тоже оставил Брока целым и невредимым.

Крысенок Джонсон и миссис Водецка утверждали, что вообще не видели Брока в среду вечером. У мошенника не было алиби, а две маленькие дочки миссис Водецкой не могли подтвердить слова матери, так как весь вечер играли в «классы» в переулке за домом с другими детьми.

Поэтому все упиралось в хорошенькую молодую блондинку, которую застали стоящей над телом с пистолетом в руке.

Ее привели в чувство муж и Эллери, и теперь она сидела на одном из стульев Брока, бледная и дрожащая.

— Почему вы убили этого человека? — осведомился инспектор Квин.

— Она его не убивала! — рявкнул Хэнк Грейем. — И, ради бога, накройте его чем-нибудь!

Сержант Вели прикрыл тело вечерней газетой.

— Я не убивала его, — сказала Джуни Грейем, не поднимая взгляда. — Я пришла сюда поговорить с ним и нашла его мертвым.

— А оружие? — мягко спросил Эллери.

— Оно лежало на полу, и я подобрала его.

— Почему?

Джун не ответила.

— Невинных людей, которые находят труп и тут же подбирают оружие, часто показывают в кино и по телевидению, — заметил Эллери, — но в реальной жизни они скорее подобрали бы гремучую змею. Почему вы подобрали пистолет, миссис Грейем?

Девушка стиснула руки.

— Не знаю. Наверное, машинально.

— Вы когда-нибудь видели это оружие раньше? — спросил инспектор.

— Нет.

Это продолжалось некоторое время.

— Вот как я все себе представляю, — обратился инспектор Квин к хорошенькой супруге Хэнка Грейема. — Ваш муж вошел в комнату Брока потребовать три тысячи долларов, которые Брок обещал вернуть. Но Брок предложил ему тысячу, ваш муж рассвирепел и вернулся в вашу комнату звонить в полицию. Тогда, очевидно, он и рассказал вам впервые, что накопил три тысячи, которые у него украли, не так ли?

Джун Грейем молча кивнула.

— Почему вы отговорили вашего мужа вызывать полицию?

— Я боялась, что Хэнка изобьют или… еще что-нибудь. Я не хотела снимать эту комнату — мне не нравилось, как выглядит Брок.

Сержант Вели окинул взглядом фигурку девушки.

— Брок когда-нибудь приставал к вам?

— Нет! Ну, один раз, когда Хэнка не было. Я дала ему пощечину, и он ушел, смеясь. Больше он не повторял попыток.

— Ты мне об этом не рассказывала, — медленно произнес Хэнк Грейем.

Инспектор Квин и его сын обменялись взглядом.

— Насчет оружия, миссис Грейем… — начал Эллери.

— Я все вам о нем рассказала!

— Вы отговорили мужа звонить в полицию и отправились в комнату Брока посмотреть, что можно предпринять, — сказал инспектор. — Начните отсюда.

— Но я уже говорила…

— Повторите еще раз.

— Я постучала, — устало промолвила Джун Грейем. — Но Брок не отозвался. Тогда я открыла дверь и вошла. Он лежал на полу весь в крови. Рядом валялся пистолет. Я подняла его, а потом пришли вы.

— Почему вы подняли пистолет, миссис Грейем?

— Говорю вам, не знаю!

— Думаю, я знаю, — сказал Эллери. — Вы подобрали оружие, потому что узнали его.

— Нет! — Это был почти крик.

— Вместо того чтобы терзать бедную малышку, — проворчал Хэнк Грейем, — почему бы вам не поискать мои три тысячи долларов?

— Мы их уже нашли, Грейем. Здесь, в комнате Брока, под стелькой его ботинка из крокодиловой кожи. Ботинок, между прочим, был на ноге Брока. — Инспектор улыбнулся. — Но не будем отвлекаться. Ваша жена лжет насчет пистолета.

— Я не лгу! — в отчаянии крикнула девушка. — Я никогда не видела его раньше!

— Отважная попытка, миссис Грейем, — сказал Эллери, — но недостаточно убедительная. Это оружие вашего мужа — армейский пистолет 45-го калибра. Когда вы нашли его возле тела Брока после того, как Хэнк ссорился с ним, то, естественно, решили, что Хэнк застрелил его, не так ли?

— Нет!

— Это бесполезно, милая. — Хэнк Грейем покачал головой. — О'кей, мистер Квин, это мое оружие. Но я не убивал Брока. Я оставил его живым.

— Это вы так говорите, — печально промолвил инспектор Квин, известный своим сочувствием молодым влюбленным. Тем не менее он подал знак сержанту Вели.

— Хэнк! — Девушка, рыдая, вцепилась в мужа.

— В вашей истории недостает одной главы, — сказал Эллери, ласково глядя на Джун. — Вы кое-что упустили, Грейем.

Хэнк гладил волосы жены.

— Разве? — отозвался он, не оборачиваясь.

— Да. Один факт, который оправдывает вас и обвиняет настоящего убийцу!

Эллери распорядился привести убийцу Брока.

— Вы сказали, что хранили деньги в комнате, Грейем, и Джонсон признался, что украл их. Но что вы забыли сказать нам и о чем Джонсон умолчал намеренно, это где именно были спрятаны деньги.

Эллери достал из пакета для вещественных доказательств деньги Грейема.

— Эти три тысячедолларовые купюры были плотно скатаны в трубочку, а верхняя была испачкана маслом. Следовательно, Грейем, вы хранили их в каком-то узком трубообразном вместилище, маслянистом изнутри. Почему вы не сказали нам, что прятали деньги в дуле вашего пистолета?

— Господи! — простонал Хэнк.

— Очевидно, Крысенок Джонсон забрался к вам в комнату не за деньгами, а за пистолетом. У него не было оружия, и он решил, что оно должно иметься у недавно демобилизованного солдата. Уже позже, обследуя пистолет, он нашел в дуле три купюры. Следовательно, — обратился Эллери к позеленевшему Джонсону, — если деньги были у вас, то был и пистолет, из которого застрелили Брока. Вы пробрались к нему в комнату после ухода Грейема, прикончили его, стали искать деньги, которые он забрал у вас, не нашли их, потеряли голову и вернулись к себе. Должно быть, Джун Грейем просто не заметила вас, когда шла в комнату Брока. — Эллери с усмешкой повернулся к молодоженам. — Вопросы есть?

— Да, — сказал Хэнк Грейем, вытирая слезы жены. — Кто-нибудь знает, где я могу найти честного агента по продаже недвижимости?

В тот момент, когда Генри чмокнул ее в щеку тем вечером, Клер сразу поняла, что что-то не так. Но она ограничилась вопросом:

— Как сегодня дела в офисе, дорогой?

— Все в порядке, — ответил Генри Уиттер, и Клер поняла, что неприятности не связаны с работой. В свою очередь муж спросил: — А как Джоди провела день?

— Как обычно.

Генри пристраивал в стенной шкаф в прихожей пальто, шляпу и галоши, покуда трое детей обшаривали его карманы в поисках плиток шоколада, которые он всегда приносил домой в дни получки.

— Опять маленькие! — возмущенно прошепелявила крошка Сэл.

— Я хочу большую! — захныкал пятилетний Пит.

Эдди, которому исполнилось десять и который уже разбирался в финансовых трудностях, молча отошел со своей долей добычи.

— Вам не стыдно? — обратилась Клер к Сэл и Питу.

— А почему им должно быть стыдно? — странным тоном отозвался Генри. — Они правы. — И он двинулся в заднюю спальню повидать Джоди, которая пролежала там последние три года своей восьмилетней жизни.

После обеда, состоявшего из консервированной фасоли с еле видными обрезками мяса, которые соскреб в своей лавке мистер Шольте с говяжьих ребер, Клер отправила Сэл и Пита спать, усадила Эдди к телевизору, устроила Джоди на ночь и поспешила назад в кухню. Она помогла Генри помыть посуду, а потом Уиттеры уселись за кухонный стол для еженедельного совещания — Клер с ее записями расходов, а Генри с карандашом, бумагой и выданным на работе чеком.

Клер зачитывала пункт за пунктом, а Генри записывал их бухгалтерским почерком. Арендная плата, газ, электричество, телефон, взнос за телевизор, страхование жизни, медицинская страховка, личные долги, еда, прачечная. «Дополнительные» траты — новые ботинки для Пита, школьная тетрадь для Эдди, ремонт пылесоса. А затем, в кошмарной отдельной колонке, озаглавленной «Джоди»: лекарства, терапевт, очередная выплата гонорара хирургу за последнюю операцию…

Генри добавил еще две колонки.

— Расходы — 89 долларов 61 цент. Зарплата за вычетом налогов — 82 доллара 25 центов. Дебетовый остаток — 7 долларов 36 центов. — У Генри начался нервный тик.

Клер собиралась заговорить, но слова застряли у нее в горле. Все дело было в колонке Джоди. Без нее они могли бы получать хоть какую-то прибыль и покупать детям приличную одежду… Клер выбросила эти мысли из головы.

Генри откашлялся.

— Клер… — начал он.

— Нет! — вскрикнула Клер. — Нет, Генри! Может быть, ты потерял надежду на выздоровление Джоди, но я нет. Я не собираюсь отдавать моего ребенка на попечение государства. Она нуждается в семье — в любви и помощи, которые мы можем давать ей, — и, возможно, когда-нибудь… Лучше мы расстанемся с телефоном или с телевизором. Через несколько месяцев тебе должны повысить жалованье. Мы как-нибудь продержимся.

— Кто говорит о том, чтобы отослать Джоди? — Голос Генри звучал очень странно, и Клер почувствовала озноб. — Речь не об этом, Клер.

— Тогда о чем? Я поняла, что что-то не так с той минуты, как ты пришел.

— Сегодня Талли звонил мне в офис.

— Талли? — Клер сидела неподвижно. В прошлом году, когда Джоди понадобилась вторая операция, а они использовали все, полагающееся им по страховке, Генри пришлось обратиться к ростовщику. — Что ему нужно?

— Не знаю. — Генри потянулся за сигаретами, но вспомнил, что уже выкурил дневную норму, и сунул пачку в карман. — Он только сказал, чтобы я пришел к нему в контору завтра в семь вечера.

— Но ты ведь выплатил ему проценты за прошлый месяц. Или… нет?

— Конечно выплатил!

— Тогда почему…

— Говорю тебе, не знаю!

Господи, подумала Клер, только не теперь! Поднявшись, она подошла к Генри и положила красные потрескавшиеся руки на его худые плечи.

— Не волнуйся, дорогой.

— А кто волнуется? — Но Генри не мог справиться с тиком.

— Садитесь, Уиттер. — Талли указал на единственный свободный стул в темноватом помещении. Он перелистывал досье Генри, лежащее на его столе.

Генри сел. В комнате не было ничего, кроме старого письменного стола, вращающегося кресла, которое занимал Талли, шкафа с документами, большой металлической корзины для мусора и «стула для клиентов», тем не менее она всегда казалась переполненной. Все выглядело старым, дешевым и потертым, как сам Талли. Ростовщик был тощим субъектом с глазами, похожими на ржавые стальные бритвы.

— Отличное досье, — сказал Талли, отодвигая его в сторону.

— Я стараюсь производить выплаты своевременно. — Генри думал о пропущенных ленчах, сигаретных рационах, попытках Клер экономить на всем, залатанной детской одежде и ощутил приступ гнева. — Что вам нужно, мистер Талли?

— Весь долг, — равнодушно ответил Талли.

— Весь… — Генри приподнялся со стула.

Ростовщик откинулся на спинку вращающегося кресла, издавшего неприятный скрип.

— Можно сказать, я переутомился и ухожу на покой. Поэтому собираю долги. Очень сожалею.

— Но когда я брал ссуду, мистер Талли, вы заверили меня…

— Давайте обойдемся без этого. — Талли достал из папки несколько бумаг — его взгляд стал смертоносным. — Здесь условия возврата долга, приятель. Хотите их прочитать?

Генри прекрасно знал эти условия. Но в прошлом году он подписал бы что угодно, так как занял все, что мог, в легальных кредитных учреждениях и Талли был его последней надеждой.

Ростовщик зажег большую сигару.

— У вас есть сорок восемь часов, чтобы вручить мне чек на 490 долларов.

Генри прижал палец к лицу, пытаясь унять тик.

— У меня нет этих денег, мистер Талли.

— Займите их.

— Не могу. Я больше не в состоянии лезть в долги. У меня дочь-инвалид — операции, терапевт, приходящий ежедневно…

Ростовщик взял острый нож для вскрывания писем и начал чистить им ногти.

— У вас свои неприятности, Уиттер, а у меня свои. Приходите сюда с чеком в четверг в девять вечера, или я приму меры.

Генри вышел, шатаясь.

В четверг вечером Эллери смотрел по телевизору «Позднее шоу», когда в дверь позвонили. Он открыл дверь, и женщина в поношенном суконном пальто, накинутом на домашнее платье, буквально упала в его объятия. Ее глаза дико блуждали.

— Мистер Квин? Я Клер Уиттер — миссис Генри Уиттер. Я живу неподалеку — оставила детей с соседкой — и всю дорогу бежала. Говорят, вы помогаете людям, попавшим в беду…

— Отдышитесь, миссис Уиттер, — сказал Эллери, поддерживая ее. — Что у вас за беда?

— Моего мужа только что задержала полиция. Я поняла, что дело ведет инспектор Квин. Мне сказали, что он ваш отец. Но Генри не делал этого, мистер Квин…

— Что именно не делал Генри?

— Не убивал этого ростовщика! Они повезли Генри в контору, где нашли тело Талли. Я не знаю, что делать. — И Клер Уиттер заплакала, как маленькая девочка.

— Ну-ну, — промолвил Эллери. — Я только возьму шляпу.

Инспектор позвал сына с собой, когда в половине одиннадцатого ему сообщили об убийстве, но Эллери сослался на усталость. Поэтому старик удивился, увидев его менее чем через два часа.

— Я представляю миссис Уиттер, — сообщил ему Эллери. — В чем обвиняют ее мужа?

— Его подозревают в убийстве.

— Вот как? — Эллери окинул взглядом переполненную контору. Он оставил Клер Уиттер в коридоре на попечение дежурного. — Это мой клиент?

Бледный мужчина с сутулыми плечами прислонился к стене, закрыв глаза, — массивная туша сержанта Вели отделяла его от возможного искушения в виде открытого окна. Рядом примостились неопрятная пожилая леди, унылого вида женщина в щегольском костюме и похожий на итальянца мужчина с большими седыми усами.

Инспектор кивнул:

— Тот, который рядом с Вели. И не говори мне, что Уиттер не выглядит как убийца.

— Но так оно и есть.

— Тем не менее это его работа.

Люди из морга забирали тело мистера Талли. Эллери посмотрел на спину коричневого пиджака, забрызганного кровью.

— Не вижу оружия. Нож?

— Да, для вскрывания писем, принадлежавший убитому. Мы не смогли проявить отпечатки пальцев, поэтому отправили его в лабораторию.

— Ящики стола и шкафа с документами были найдены открытыми и пустыми, как сейчас?

— Мы ничего отсюда не забирали, кроме орудия убийства. Между прочим, Талли собирались предъявить обвинение в ростовщичестве — должно быть, он почуял неладное и намеревался смыться. Доктор Праути говорит, что его прикончили между половиной девятого и половиной десятого…

Инспектор сделал паузу, когда тело вынесли. Эллери надеялся, что Клер Уиттер будет плакать на плече у дежурного полицейского, когда труп пронесут мимо нее.

— В течение этого часа в контору входили трое, — снова заговорил инспектор. — Мрачную особу рядом с усатым мужчиной зовут миссис Лестер. Усач пришел следующим — это парикмахер по фамилии Доминини. И наконец, Уиттер.

— А старая леди рядом с миссис Лестер?

— Уборщица здания. Она обнаружила тело. — Инспектор повысил голос. — Миссис Боган!

Старуха в бесформенных туфлях зашаркала вперед. На ней все еще был фартук, а седые волосы прикрывала ветхая косынка.

— Повторите вашу историю, миссис Боган.

— Минуты в две одиннадцатого я пришла сюда убирать. — У нее были скверно подогнанные вставные челюсти, поэтому слова вылетали изо рта с шипением и бульканьем, как вода из ржавого крана. — Я увидела, что мистер Талли лежит лицом вниз на столе, а в спине у него торчит нож. Всюду была кровь… — Ее блеклые глаза закатились, хотя сейчас на столе ничего не было.

— Вы к чему-нибудь прикасались, миссис Боган? — спросил Эллери.

— Еще чего! Я выбежала отсюда сломя голову, мистер, и нашла на улице копа. Теперь мне будет сниться этот нож у него в спине!

— Вы ничего не слышали — например, ссору или драку — между половиной девятого и половиной десятого?

— Тогда меня не было на этом этаже. Я убирала двумя этажами ниже.

— Миссис Лестер! — позвал инспектор Квин.

Мрачная женщина в щегольском костюме побледнела под слоем макияжа. Ей было хорошо за сорок, волосы были выкрашены в ярко-рыжий цвет, а фигура выпирала из корсета. Она кусала губы, но Эллери видел на ее лице выражение хронического беспокойства, часто присущее женщинам, не обремененным занятиями.

— Вы тоже были одной из жертв Талли? — спросил он.

— Только не говорите моему мужу, — отозвалась миссис Лестер быстрым фальцетом. — Он вышвырнет меня вон, как пить дать. Мне пришлось тайком занять деньги, потому что… ну, мы с подругами устроили покер-клуб, и я проигралась в пух и прах — задолжала порядочную сумму, в основном миссис Карсон. Если мой муж Фил об этом узнает — он ненавидит азартные игры… А миссис Карсон сказала, что, если я не заплачу, она все расскажет Филу. Вот я и заняла шестьсот долларов у этой акулы Талли.

— И он потребовал с вас долг, миссис Лестер?

Женщина ломала руки в перчатках.

— Он сказал, что я должна уплатить все сегодня к половине девятого вечера. А я тем временем проиграла еще больше — наверняка эти гарпии пользуются краплеными картами! Поэтому я пришла сюда к половине девятого и отдала Талли двести долларов — все, что мне удалось наскрести дома и заложив кольцо: я сказала Филу, что потеряла его. Но Талли заявил, что я должна уплатить остальное. Я умоляла его дать мне время, а эта крыса только вынимала бумаги из ящиков и обращала на меня не больше внимания, чем на грязь!

— Почему он это делал, миссис Лестер?

— Откуда мне знать? Талли забрал у меня деньги и сказал, что либо я принесу ему завтра утром еще четыре сотни, либо он пойдет к моему мужу. Я оставила его все еще рвущим какие-то бумаги.

— И разумеется, живым, — улыбнулся Эллери.

— Шутите? Вы ведь не думаете… — В ее выпученных глазах мелькнул испуг.

— Мистер Доминини! — прервал инспектор Квин.

Возбужденный парикмахер шагнул вперед. Он объяснил, что ему приходится много стричь и брить, дабы содержать десятерых детей сытыми, одетыми и обутыми. У него маленькая парикмахерская, но рядом живут только бедняки, поэтому дела шли хуже и хуже, и в результате ему стала грозить потеря парикмахерской.

— Я пошел в банк, но мне отказали в кредите, — продолжал итальянец, размахивая волосатыми руками. — Что мне оставалось делать? Вот я и обратился к этому кровососу Талли.

В течение года Доминини выплачивал проценты. Но в прошлый вторник ростовщик позвонил ему и потребовал уплатить весь долг в четверг вечером — самое позднее без четверти девять.

— Где мне было взять полторы тысячи долларов? — восклицал усатый парикмахер. — Я принес ему пятьсот шестьдесят пять — все, что смог собрать. Он говорит: «Так не пойдет, Доминини». — «О'кей, мистер Талли, — говорю я ему. — Забирайте мою парикмахерскую, и я буду работать на вас». Тогда он обругал меня, взял деньги и велел мне убираться, пригрозив судом. Часа через два меня задержал полицейский. За что? Жена плачет, bambini[66] прячутся под кроватью… Я не убивал Талли!

— Значит, он был жив, когда вы сегодня вечером уходили из конторы, мистер Доминини? — спросил Эллери.

— Конечно!

— Это очищает от подозрений миссис Лестер, — заметил инспектор.

Эллери нахмурился.

— Что делал Талли, когда вы были здесь? — спросил он парикмахера.

— То, что говорила леди. Доставал документы из шкафа, рвал бумаги и папки.

— Это приводит нас к Генри Уиттеру, — сказал инспектор Квин.

Сержант Вели подтолкнул Генри вперед. Бедняга опустился на стул — его тик работал сверхурочно. Внезапно ноздри Генри дрогнули, и он поднял взгляд. Эллери зажигал сигарету.

— Можно мне одну? — попросил Уиттер. — Мои кончились.

— Конечно. Берите всю пачку.

— Нет-нет…

— У меня есть еще одна, мистер Уиттер.

— Тысяча благодарностей. — Генри жадно затянулся. — Мне следовало давно бросить курить.

— Мистер Уиттер, вы застали Талли живым в девять вечера?

— Да.

— Он был один?

Генри кивнул.

— Это оправдывает Доминини, — заключил инспектор. — Все ясно.

— Даже слишком, — отозвался Эллери. — Расскажите мне, мистер Уиттер, что произошло, когда вы пришли сюда.

Генри зажег новую сигарету от окурка старой, огляделся вокруг и, поколебавшись, выбросил тлеющий окурок в мусорную корзину.

— Я сказал Талли, что не смог достать денег. «Можете делать что хотите, мистер Талли, — подавайте на меня в суд, бейте, убивайте, это ничего вам не даст — из камня кровь не выцедишь». Талли сидел за столом и рвал бумаги, словно не слушая. Но он все слышал. Как только я умолк, он начал осыпать меня ругательствами… — Генри набрал дыма в легкие и закашлялся.

— Да, мистер Уиттер? — поторопил его Эллери.

— Я в жизни не поднимал ни на кого руку. Но Талли говорил мне такое, что ни один человек не сможет вынести. Меня охватил гнев… — Тик Генри все усиливался. — Я думал о том, как мы месяцами отказывали себе во всем, чтобы выплачивать ему его чертовы проценты и одновременно платить за лечение моей маленькой дочурки Джоди в надежде, что когда-нибудь она снова сможет ходить. Думал о чулках, которая моя жена не могла купить, о бейсбольных карточках, которые мой сын Эдди не мог собирать, о жалобах на тараканов, которые мы не могли подать в санитарную инспекцию, потому что хозяин вышвырнул бы нас из квартиры и нам пришлось бы арендовать новое жилье за большую плату… Я думал обо всем этом, а потом наклонился над столом и ударил Талли изо всех сил.

— Ножом для вскрывания писем? — мягко осведомился Эллери.

— Ножом? Нет, вот этим. — Генри Уиттер сжал костлявый кулак и посмотрел на него. — Двинул ему прямо в нос! — Его глаза блеснули при этом приятном воспоминании. — Я и не знал, что могу ударить так сильно. Он сразу отключился.

— Как он упал, мистер Уиттер?

— Лицом на стол. Мне стало легче, и я ушел.

— Оставив Талли без сознания, но живым?

— Конечно. Он дышал как морж.

— Вы заметили кого-нибудь в коридоре или на лестнице?

— Только ночного портье, моющего пол в подъезде.

— Поэтому мы знаем, — сказал сыну инспектор, — что больше никто не входил в дом между уходом Уиттера и временем, когда миссис Боган обнаружила тело. Портье видел, как пришел и ушел Уиттер, а потом он все время работал в подъезде… Да, Вели?

Сержант, которого вызвали в коридор, вернулся и что-то прошептал инспектору на ухо.

— Это решает дело, — заявил старик. — В лаборатории обнаружили три частично смазанных отпечатка на ноже Талли. Один из них принадлежит ему, а два других — вам, Уиттер.

Генри застыл с раскрытым ртом. Вскрикнув, когда сигарета обожгла ему пальцы, он швырнул ее в корзину и закрыл лицо руками. Эллери, опасаясь пожара, подошел к корзине, но увидел, что в ней ничего нет, кроме двух окурков.

— Итак, Уиттер… — начал инспектор Квин.

— Погоди, папа. — Эллери склонился над Генри. — Мистер Уиттер, когда вы сидели за столом напротив Талли, вы, случайно, не трогали нож для писем?

Генри посмотрел на него:

— Должно быть, трогал, раз на нем мои отпечатки. Я не помню. Но я не ударял ножом Талли. Это я бы запомнил наверняка. Вы не верите мне, инспектор?

— Нет, Уиттер, не верю, — ответил инспектор Квин. — Мой вам совет — признайтесь во всем. Может быть, окружной прокурор согласится смягчить обвинение…

— Зато я не соглашусь, — прервал Эллери. — Мой клиент невиновен.

— И как только он это проделывает? — с горечью произнес сержант Вели, ни к кому конкретно не обращаясь.

Инспектор бросил на него сердитый взгляд.

— Почему, Эллери?

— Потому что их здесь нет.

— Чего нет?

— Бумаг.

— Каких бумаг?

— Миссис Лестер, Доминини, Уиттер — все трое заявляют, что Талли освобождал стол и шкаф, вынимая бумаги и папки. Ты сказал мне, папа, что из конторы ничего не забирали, кроме орудия убийства. Тем не менее ящики шкафа и стола пусты, на полу и на столе ничего нет, и в мусорной корзине тоже. В таком случае где эти бумаги и папки?

Инспектор выглядел так, словно его ударила молния. Он повернулся к старой уборщице, притулившейся в углу, но Эллери опередил его.

— Вы пришли в контору раньше, чем заявили, миссис Боган, — сказал он. — Фактически сразу после ухода Уиттера. И застали Талли приходящим в себя после нокаута.

Старуха быстро заморгала.

— Вы тоже были должны Талли деньги, не так ли, миссис Боган? И он потребовал вернуть их сегодня вечером, когда вы убирали его контору. Вы уже опустошили корзину и вынесли содержимое наружу, когда убили его. Между прочим, каким образом вы оказались у него в долгу?

Старуха облизнула желтоватые губы.

— Из-за моего сына Джима. Он вечно попадает в передряги, и если его еще раз отправят за решетку, то пожизненно. Джим залезал в кассу автомастерской, где он работал, и хозяин сказал, что не станет сообщать о нем в полицию, если я верну деньги. Вот я и заняла их у Талли. Я честно выплачивала ему проценты, но сегодня вечером он сказал, что ему нужны все деньги, иначе он отправит меня в тюрьму. О себе я не заботилась, но кто бы тогда присматривал за Джимом?.. На мне были перчатки для уборки… Я увидела нож на столе Талли и, так как стояла позади него… — Ее лицо напряглось, но было трудно сказать, является ли это следствием раскаяния или безразличия. — Кто теперь будет беречь Джимми от неприятностей?

— Возможно, вы сами, мамаша, — проворчал инспектор Квин. — Только расскажите вашу историю присяжным.

Когда старую леди увели, Эллери подтолкнул Генри Уиттера, сидящего разинув рот.

— Вы еще здесь? Разве вы не знаете, что жена ждет вас в коридоре?

— Клер! — Генри поднялся со стула.

— И помните, мистер Уиттер, — строго добавил Эллери, — что чудеса случаются. Я имею в виду вашу дочку.

Генри встряхнулся, как пес, вылезший из грязной лужи.

— Постараюсь, мистер Квин, — ответил он. — Спасибо за напоминание.

БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ КВИНА (рассказы)

Клуб загадок

Письмо было написано мелким почерком на толстой, как папирус фараонов, бумаге. Вместо монограммы или герба сверху был выгравирован большой золотой вопросительный знак.

Эллери прочитал текст.

«Дорогой мистер Квин!

Клуб загадок с удовольствием приглашает Вас на наше очередное собрание, которое состоится в среду в 19.30 по адресу, указанному ниже. Цель — предложить Вам тест для приема в члены клуба, который, как мы уверены без ложной скромности, бросит серьезный вызов Вашим логическим талантам.

Наш клуб представляет собой маленькую группу близких по духу людей. У нас нет ни членских взносов, ни других обязанностей. Вы будете единственным посторонним. Одежда на Ваше усмотрение.

Надеемся, что Вы ответите утвердительно».

Ни в одном из справочников Эллери, включая телефонный, не фигурировал Клуб загадок. С другой стороны, подпись и адрес делали невероятной попытку заманить адресата, чтобы ограбить его или завлечь в компрометирующую ситуацию с целью шантажа. Поэтому Эллери написал утвердительный ответ и в среду, ровно в половине восьмого вечера, звонил в дверь пентхауса одного из самых шикарных домов на Парк-авеню.

Величественный англичанин, открывший дверь, оказался дворецким, который взял у Эллери шляпу и исчез, а гигант техасец, приветствовавший гостя, несомненно, был автором письма и хозяином апартаментов. Его звали Сайрес, и он считался одним из десяти богатейших людей в Соединенных Штатах.

— Точно, минута в минуту, — прогудел Сайрес. — Добро пожаловать, мистер Квин! — Потирая мускулистые руки, он проводил Эллери в музей массивной западной мебели, обитой кожей, полированного дерева, антикварных ковров, картин старых мастеров, а также поблескивающих изделий из хрусталя и меди. — Вижу, вы восхищаетесь моим традиционализмом. Ненавижу все современное. — Кроме, подумал Эллери, нефтяных скважин и прибыли, извлекаемой из них. Он последовал за хозяином дома в гостиную, обширную, как ранчо идальго.

В следующий момент Эллери пожимал руки другим членам Клуба загадок. Кроме Сайреса, здесь присутствовали трое, и Эллери, к своему удивлению, обнаружил, что знает каждого из них. Высокий темноволосый мужчина с густыми бровями был знаменитым адвокатом по уголовным делам по фамилии Дарнелл, который, как часто упоминали в эти дни, вскоре должен был выступать в Верховном суде. Маленький аккуратный человечек с румяными щеками был известным психиатром, доктором Вриландом. Третьей была поэтесса Эмми Вандермир — тоненькая женщина с ярко-голубыми глазами и мужским рукопожатием.

Как понял Эллери, Клуб загадок был создан недавно с теми же целями, что и любая ассоциация любителей игр, и хотя все его члены занимали видное положение в обществе, устав запрещал во время ежедневных собраний обсуждение любых тем, не связанных с загадками.

— Некоторые регулярно встречаются для игры в бридж, — объяснил доктор Вриланд, — а мы — чтобы мистифицировать друг друга, как люди делали испокон веков в качестве ритуального поклонения вопросительному знаку.

Одноклубники усадили Эллери в удобное кресло у огромного камина, а дворецкий-англичанин принес ему скотч, салфетку и поджаренные канапе на маленьком подносе.

— Это все, на что вы можете рассчитывать, мистер Квин, до окончания теста, — заявил нефтяной магнат. — Обедаем мы после.

— У арабов есть пословица, — добавил доктор Вриланд. — Когда говорит желудок, молчит разум.

— Или, как выражался Стивенсон, — вставила мисс Вандермир, — «тем, кто любит есть чрезмерно, слава не грозит вовеки».

— Понимаете, Квин, мы хотим, чтобы вы оказались на высоте, — сказал адвокат Дарнелл, устремив на жертву пронизывающий взгляд. — Правила приема в клуб очень строги. Например, кандидат предлагается только единогласно. Наш пятый член, доктор Аркави, — биохимик и лауреат Нобелевской премии, который сейчас на научной конференции, — за то, чтобы пригласить вас, проголосовал телеграфом из Москвы.

— Вы также должны понять, — предупредил Сайрес, — что если вы не сможете разгадать предложенную нами загадку, то больше никогда не получите приглашения попытаться снова.

— Действительно строго, — отозвался Эллери. — Вы меня заинтриговали. В какой форме будет предложена загадка?

— В форме рассказа, — ответила поэтесса. — В какой же еще?

— А я имею право задавать вопросы?

— Сколько угодно, — сказал маленький психиатр.

— В таком случае можете приступать, — кивнул Эллери.

— Это случилось во время Второй мировой войны, — начал хозяин дома. — Вы помните, в какой лихорадке все происходило — новые департаменты и бюро вырастали, как грибы, буквально за ночь, в помощь армии привлекали людей самых разных профессий, а службы безопасности сходили с ума от обилия работы, обрушившейся на их плечи.

— В одно из недавно организованных правительственных агентств, — подхватил рассказ психиатр Вриланд, зажигая сигару, — был принят маленький человечек по имени Дж. Обри Тарлтон, который уже ушел на пенсию, но вызвался поработать на дядю Сэма. На государственной службе он пользовался безупречной репутацией, хотя ничем особенным себя не зарекомендовал. Агентство занималось важной и строго секретной работой, но времени хватило лишь на обычную проверку, а послужной список Тарлтона вроде бы говорил сам за себя.

— Если бы вы видели старого мистера Тарлтона, — присоединилась мисс Вандермир, — он бы показался вам реликтом прошлого — кем-то вроде британского государственного чиновника времен Редьярда Киплинга. Он носил усы полковника Блимпа,[83] трость с серебряным набалдашником, одевался в ультраконсервативном эдвардианском стиле — с непременными жилетом и короткими гетрами — и никогда не появлялся без приколотой к лацкану бутоньерки — обычно белой гардении. Одним словом, безупречно вежливый старый джентльмен из давно минувшей эпохи.

Вкусы у него были такими же старомодными, как и манеры, — продолжала поэтесса. — Мистер Тарлтон был гурманом и знатоком вин. Он мог бесконечно распространяться о своем хобби — рисовании пейзажей на маленьких овалах из слоновой кости и керамики — и, что еще хуже, о своей коллекции миниатюр XVIII века кисти Ричарда Косуэя, Озайаса Хамфри и других художников, о которых практически никто никогда не слышал. Короче говоря, он был порядочным занудой, и молодые сотрудники агентства старались его избегать.

— Затем произошло кое-что, — сказал Лоренс Дарнелл, — из-за чего маленький мистер Тарлтон оказался в центре внимания. Это было незадолго до дня «Д».[84] Старику дали важное задание, требующее полета в Лондон. И как раз тогда контрразведка получила анонимное сообщение, что Тарлтон — нацистский шпион. Во время войны такие анонимки поступали часто — большая их часть не имела никаких оснований и была результатом злобы, зависти или шпионской лихорадки. Но, учитывая доступ Тарлтона к строго секретным материалам, власти предпочли не рисковать в столь критический момент, сняли Тарлтона с самолета, уже готовившегося взлететь, и подвергли его обыску.

— Это был самый тщательный обыск во всей длинной и почтенной истории охоты за шпионами, — снова заговорил нефтяной магнат. — Он занял долгое время, так как сначала был абсолютно безуспешным. Но в конце концов, это обнаружили.

— Несомненно, планы высадки союзников в Европе? — улыбаясь, спросил Эллери.

— Совершенно верно, — ответила мисс Вандермир, выглядевшая слегка разочарованной. — Возможные даты дня «Д», место высадки, силы союзных армий — все, что требовалось германскому верховному командованию для сокрушения противника в самом начале вторжения. Подробные сведения были изложены на незакодированном английском языке. Вопрос, на который вам предстоит ответить, мистер Квин, весьма прост. Но будьте внимательны! Где именно контразведчики нашли шпионское сообщение?

— Или поставим его по-другому, — сказал адвокат Дарнелл. — Где Тарлтон прятал свое сообщение?

— Самолет можно исключить? — быстро спросил Эллери. — Я имею в виду, он не спрятал сообщение где-то на борту, прежде чем его схватили? Либо в багаже — своем или чужом?

— Нет.

— И не передал его сообщнику?

— Нет.

— Сообщение обнаружили у него лично?

— Да.

— Давайте подумаем. — Эллери сдвинул брови. — Вероятно, очевидные места возможных укрытий — шляпа, пиджак, жилет, брюки, рубашка, галстук, ботинки, носки, гетры, нижнее белье, галоши и тому подобное — при обыске не дали ничего?

Все кивнули.

— А цветок в петлице? Он был настоящий?

— Настоящий, — ответил доктор Вриланд.

— Содержимое карманов?

— Был обследован каждый предмет без всяких результатов.

— Тогда потайной карман?

— Нет.

— При нем была книга?

— Нет.

— Газета? Журнал? Справочник? Любой печатный материал?

— Нет.

— Но в бумажнике должны были находиться кредитные карточки, водительские права и так далее…

— Все тщательно обследовали, в том числе сам бумажник, — на предмет тайнописи. Снова ничего.

— А кожу Тарлтона обследовали с той же целью?

— Да, включая скальп, уши и пальцы на руках и на ногах, — усмехнулся Сайрес. — Под инфракрасными и ультрафиолетовыми лучами, а также другими известными науке способами. Каждый квадратный дюйм изучали под микроскопом. Применяли всевозможные химикалии для проявления тайнописи — даже вызвали у бедняги ожоги.

— В самом деле, тщательный обыск, — сухо произнес Эллери. — А не было ли на нем татуировки с неприметным на вид рисунком, скрывавшим тайное сообщение?

— В обнаженном состоянии, — заверила его мисс Вандермир, — кожа старого мистера Тарлтона была такой же розовой и чистой, как у шестимесячного утробного плода.

— Полагаю, флюорография и рентген не обнаружили ничего внутри?

— Вы правильно полагаете, мистер Квин.

— А под его усами?

— У этого парня изобретательный ум! — одобрительно заметил Лоренс Дарнелл. — Вы имеете в виду, что Тарлтон написал сообщение на верхней губе, а потом отрастил на нем усы? Контрразведка об этом подумала. Ему сбрили усы и не обнаружили под ними ничего, кроме губы.

— Интересно. — Эллери потянул себя за нос — верный признак напряженной работы мозга. — Давайте переберем другие предметы, которые могли скрывать сообщение. Если я назову правильный, остановите меня… Часы, наручные или карманные? Кольцо? Слуховой аппарат? Шиньон? Стеклянный глаз? Контактные линзы? Дужки очков? Фальшивые зубы? Фальшивый палец на руке или на ноге? Любой протез?

— Господи, по-вашему, старый негодяй разбирался на кусочки? — засмеялась поэтесса. — Нет, ничего подобного.

— Кольцо с ключами? Футляр с карточками? Запонки? Зажим для галстука? Пояс? Подтяжки? Сигареты? Портсигар? Табакерка? Коробочка для пилюль? — Эллери продолжал, покуда не исчерпал весь перечень. На каждое предположение они качали головами.

Наступило молчание. Члены Клуба загадок обменялись многозначительным взглядом.

— Пуговицы! — внезапно воскликнул Эллери. — Пуговицы, полые внутри! Нет?.. Да, совсем забыл!

— Что? — с любопытством спросил Дарнелл.

— Трость с серебряным набалдашником!

Но все четверо опять покачали головами. Последовала очередная пауза.

— Ну, я исключил все, что вы рассказали мне о старике, и куда более того. Или нет?

— На этот вопрос, мистер Квин, — улыбнулся Сайрес, — вы должны ответить сами. Увлекательная проблема, не так ли?

— Выходит, люди из контрразведки оказались куда сообразительнее меня, — пробормотал Эллери. — Последний вопрос: если существует более чем один ответ и я назову тот, о котором вы не подумали?

Вопрос вызвал бурное веселье.

— В таком случае, — отозвалась поэтесса, — мы, вероятно, изберем вас президентом клуба.

— А теперь, мистер Квин, — сказал Сайрес, — вы можете удалиться в мой кабинет, пройтись по Парк-авеню или использовать ваше время для обдумывания загадки, как вам угодно. К сожалению, мы не может предоставить вам больше часа. Обед, приготовленный моим поваром Шарло, после девяти будет несъедобен. Что вы выбираете?

— Поскольку размышления вызвали у меня голод, — усмехнулся Эллери, — я, пожалуй, отгадаю вашу загадку немедленно.

— Ключ к разгадке, — продолжал Эллери в наступившем молчании, — вырос из хобби старого Тарлтона — рисования миниатюр. Естественно предположить, что он написал свое сообщение такими мелкими буквами, что его можно было прочитать только под сильным увеличительным стеклом. Разумеется, возникает вопрос: на каком предмете, находящемся при нем, было написано это сообщение?

Только что я спросил, назвал ли я все предметы, которые вы упомянули, описывая старого шпиона. Конечно нет. Я назвал все, кроме одного.

Тарлтон принадлежал к тем избранным, которые могли написать Геттисбергское обращение[85] или «Отче наш» на предмете чуть больше точки. Он написал свое сообщение на головке булавки, которая прикалывала цветок к лацкану пиджака!

— Мисс Вандермир и джентльмены! — торжественно произнес нефтяной магнат. — Позвольте представить вам нового члена Клуба загадок!

Напомним, Клуб загадок — группа важных персон, собирающихся с далеко не столь важной целью: мистифицировать друг друга. Говоря короче, их развлечение — загадки.

Кандидатами в новые члены клуба становятся только по приглашению старых, и они должны подвергнуться испытанию загадкой. Выдержавшие испытание автоматически принимаются в клуб.

Вскоре после того, как Эллери стал шестым постоянным членом Клуба загадок, было единогласно принято решение пригласить в кандидаты президента Соединенных Штатов.

Это не было шуткой — члены клуба относились к своим загадкам вполне серьезно, а президент был известен как любитель тайн во всех допускаемых законом формах. Кроме того, основатель и первый член клуба, нефтяной мультимиллионер Сайрес, был дружен с обитателем Белого дома с тех пор, как оба в молодости работали монтажниками на нефтяных месторождениях Техаса.

Приглашение отправили в Вашингтон, и президент, к удивлению Эллери, тут же принял вызов. Из уважения к государственным делам он был вынужден сам назначить дату, но когда Эллери условленным вечером прибыл в пентхаус Сайреса на Парк-авеню, его ожидали печальные известия. Президент выражал сожаление по поводу того, что не сможет приехать. Только что удалившийся сотрудник секретной службы сообщил, что новый кризис на Ближнем Востоке вынудил президента в последнюю минуту отменить полет в Нью-Йорк.

— Что же нам теперь делать? — спросил Дарнелл, знаменитый адвокат по уголовным делам.

— Нет смысла тратить загадку, которую мы приготовили для президента, — сказал доктор Вриланд. — Давайте прибережем ее для того дня, когда он сможет приехать.

— Жаль, что доктор Аркави все еще на симпозиуме в Москве, — поэтически томно вздохнула Эмми Вандермир. — У него изобретательный ум — он бы сразу что-нибудь придумал.

— Может быть, новый член нашего клуба сумеет нам помочь? — предложил техасский нефтяной магнат. — Что скажете, Квин? Должно быть, у вас в голове сотня проблем из вашего долгого опыта писателя и детектива?

— Дайте подумать… — После паузы Эллери усмехнулся. — Ладно. Только мне нужно несколько минут для проработки деталей… — Это заняло куда меньше времени. — Я готов. Рекомендую коллективную импровизацию. Так как эта тайна связана с убийством, нам понадобится жертва. Какие будут предложения?

— Конечно, женщина, — сразу заявила поэтесса.

— И притом эффектная, — подхватил психиатр.

— Лучше всего голливудская кинозвезда, — добавил адвокат.

— Превосходно, — кивнул Эллери. — Эффектная кинозвезда требует эффектного имени. Давайте назовем ее… Валетта ван Бьюрен. Согласны?

— Валетта ван Бьюрен… — Мисс Вандермир задумалась. — Колдунья с огромными, холодными как луна глазами, воплощающая на экране секс.

— Отлично. Итак, Валетта прибыла в Нью-Йорк на премьеру своей последней картины и для ее рекламы по телевидению, — продолжал Эллери. — Но это оказалось не обычным рекламным туром. Валетта перенесла ужасный опыт, потрясший ее настолько, что она написала мне взволнованное письмо, которое, по чудесному совпадению, я получил как раз сегодня утром…

— И в котором она сообщала… — подсказал доктор Вриланд.

— Что во время визита в Нью-Йорк ее сопровождали по городу четверо мужчин…

— Которые, естественно, влюбились в нее? — спросила поэтесса.

— Вы угадали, мисс Вандермир. Она назвала их в своем письме. Один из них — пользующийся дурной славой плейбой по имени Джон Трашботтом Тейлор Третий, — если вы никогда не слышали о мистере Тейлоре, то лишь потому, что я только что его выдумал. Другой — волк с Уолл-стрит… назовем его А. Палмер Харрисон. Третий — художник Леонардо Прайс, работающий в стиле поп-арт. А последний из квартета… дайте подумать… Бифф Вильсон, профессиональный футболист.

— Недурная история, — усмехнулся Сайрес.

— Назвав мне этих четверых мужчин, — продолжал Эллери, — Валетта сообщила, что вчера все четверо сделали ей предложение. К несчастью, она не испытывала ни к одному из них никаких чувств — во всяком случае, постоянных — и поэтому отказала всем. Для мисс ван Бьюрен день был насыщенным, и она бы им наслаждалась, если бы не одно обстоятельство.

— Один из четверых повел себя скверно, — предположил адвокат.

— Вот именно, Дарнелл. Валетта написала мне, что трое восприняли отказ достаточно вежливо. Но четвертый впал в бешенство и угрожал убить ее. Боясь, что он осуществит свою угрозу, она попросила меня немедленно связаться с ней. Обращаться в полицию она не хотела, так как это создало бы ей плохую рекламу.

— Что случилось потом? — спросил Сайрес.

— Прочитав письмо, я тут же позвонил ей, — ответил Эллери. — Но было слишком поздно. Ее убили прошлой ночью — должно быть, вскоре после того, как она отправила письмо. Экран потерял свою лучшую секс-бомбу, и миллионы американцев сейчас оплакивают потерю.

— Как произошло убийство? — осведомился Дарнелл.

— Я мог бы сказать вам, что она была убита тасманийской деревянной игрушкой, но не хочу быть несправедливым — орудие не имеет значения. Однако, чтобы избежать лишних сложностей, скажу, что Валетту убил поклонник, который угрожал ей.

— И это все? — спросил магнат.

— Нет, мистер Сайрес, главное я приберег напоследок. В письме Валетты имелась одна зацепка. Она упомянула, что с тремя ухажерами у нее было нечто общее, а четвертый ей угрожал.

— Тогда нам необходимо найти общий знаменатель, — сказал доктор Вриланд. — Трое мужчин, разделявших его с Валеттой, невиновны. А четвертый, если действовать методом исключения, должен быть убийцей.

Эллери кивнул.

— Есть вопросы?

— Насколько я понимаю, — заговорила поэтесса, — мы можем не учитывать очевидные возможные связи — что Валетта и трое из четверых мужчин были равного возраста, с одинаковым цветом волос, придерживались одной религии, происходили из одного города или штата, посещали один и тот же колледж, были инвесторами или членами совета одной и той же финансовой корпорации и так далее?

Эллери засмеялся:

— Да, можете это не учитывать.

— Социальное положение? — предположил мультимиллионер. — Плейбой Джон Тейлор, финансист А. Палмер Харрисон, художник Прайс принадлежат к высшему обществу, в отличие от профессионального футболиста… как бишь его?

— К сожалению, — вздохнул Эллери, — Прайс родился в наркопритоне в Гринвич-Виллидж, а Валетта — в чикагских трущобах.

Все задумались.

— Не входили ли трое из четверых мужчин в один и тот же состав присяжных в суде? — внезапно спросил Дарнелл.

— Нет.

— А участие в телешоу? — осведомилась поэтесса.

— Нет, мисс Вандермир.

— Не говорите мне, — улыбнулся доктор Вриланд, — что Валетта ван Бьюрен и три ее поклонника посещали одного психоаналитика.

— Хорошая догадка, доктор, но не та, которую я имею в виду.

— Тогда политика, — сказал нефтяной магнат. — Валетта и три ее ухажера состояли в одной партии.

— По моей информации, мистер Сайрес, — сказал Эллери, — Валетта была неисправимой демократкой, плейбой и финансист — консервативными республиканцами, а Прайс и Бифф Вильсон не голосовали ни разу в жизни.

— Все это не то, — неожиданно заявила мисс Вандермир. — Права ли я, мистер Квин, предполагая, что все важные факты содержались в вашем рассказе?

— Меня интересовало, задаст ли кто-нибудь этот вопрос, — усмехнулся Эллери. — Вы абсолютно правы, мисс Вандермир. В дальнейших вопросах, по-моему, нет нужды.

— Лично я нуждаюсь во времени, — сказал магнат. — Как насчет остальных? — Когда они кивнули, хозяин дома поднялся. — Предлагаю сегодня вечером сделать исключение и съесть изысканный обед Шарло, прежде чем отгадывать загадку Квина.

Голубые глаза мисс Вандермир радостно сверкнули над mousseline de saumon.[86] Косматые брови Дарнелла возбужденно взлетели кверху над supremes de volaille aux huitres.[87] Доктор Вриланд поздравил себя возгласом, когда подали selle de veau a l'Orientale.[88] А Сайрес победно улыбнулся над своей charlotte Chantilly.[89] Но никто не произнес ни слова, пока они не вернулись в гостиную и не сели за стол с кофе и бренди.

— Насколько я понимаю, — заговорил Эллери, — никто из вас не столкнулся с серьезными затруднениями, разгадывая мою маленькую загадку?

— Жаль, что президент это пропустил! — воскликнул Сайрес. — Загадка скроена как по заказу для его склада ума. Все готовы?

Трое остальных кивнули.

— В таком случае, — сказал Эллери, — кто из четырех поклонников Валетты убил ее?

— Женщины, как всегда, первые. — Доктор Вриланд галантно поклонился мисс Вандермир.

— Ключ к отгадке, — быстро заговорила поэтесса, — заключается в том, мистер Квин, что вы фактически сообщили нам только один факт, относящийся к Валетте и ее четырем ухажерам. Следовательно, общее между ней и тремя из них должно касаться этого факта.

— Логика, которую я не могу оспаривать, — пробормотал Эллери. — И что же это за факт?

— Его подсказало вам ожидание несостоявшегося визита президента, когда мы попросили сымпровизировать загадку, — усмехнулся Дарнелл. — Их фамилии.

— Вы назвали кинозвезду Валетта ван Бьюрен, — сказал Сайрес. — Ван Бьюрен — фамилия одного из президентов Соединенных Штатов.

— Далее плейбой Джон Трашботтом Тейлор Третий, — добавил психиатр. — Вы ловко замаскировали фамилию, Квин, но одного из президентов звали Зэкари Тейлор.

— И финансист А. Палмер Харрисон, — сказал адвокат. — Харрисонами были два президента — Уильям Генри и Бенджамин.

— Наконец, профессиональный футболист Бифф Вильсон, — подмигнула мисс Вандермир. — «Бифф»[90] — мастерская уловка, мистер Квин. Но конечно, имелся в виду Вудро Вильсон.

— Остается один персонаж, — заговорил нефтяной магнат, — чье имя не ассоциируется ни с одним президентом — художник Леонардо Прайс. Следовательно, он и убил Валетту. Вы едва не одурачили меня, Квин! Тейлор, ван Бьюрен, Харрисон!.. Вы ловко выбрали самых малоизвестных президентов.

— Едва ли вы могли ожидать, что я назову одного из моих персонажей Эйзенхауэром, — усмехнулся Эллери. — Это напомнило мне… — Эллери поднял бокал с бренди. — За нашего отсутствующего президента, который, возможно, станет следующим членом Клуба загадок!

Исторический детективный рассказ

Девяносто восемь лет тому назад Аврааму Линкольну (согласно этому отчету) пришла в голову тайная мысль, доказывающая, что даже Честный Эйб мог заимствовать идеи у Эдгара А. По.

Вполне логично, что экскурс мистера Линкольна в детективный рассказ занял место в архиве мистера Квина. Эллери всю жизнь считал Отца Авраама благороднейшим воплощением американской мечты, поэтому, насколько это было в его силах, постарался проверить, была ли осуществлена его идея.

Усилия Эллери в поисках ключа Линкольна не привлекли должного внимания и могут оказаться забытыми. Помешать этому — цель данного отчета.

Дело началось в городке к северу от Нью-Йорка, с чудовищным названием Юлалия, за потрескавшимися ставнями приземистого, изобилующего архитектурными излишествами дома, который напоминал толстую и неряшливую особу, вероятно считавшуюся хорошенькой в 90-х годах прошлого столетия.

Владелец — некогда состоятельный человек по фамилии ди Кампо — обладал величием, подобно его имуществу превращающимся в руины. Его ястребиное лицо — скорее флорентийское, чем викторианское, — как и дом, пострадало от времени и превратностей судьбы, но оставалось высокомерным. В своей усыпанной перхотью домашней куртке из пурпурного бархата он походил на князя, коим себя не называл, хотя и имел на это право. Ди Кампо был гордым, упрямым и абсолютно бесполезным субъектом, а его красавица дочь по имени Бьянка, преподававшая в начальной школе Юлалии, с помощью каких-то чудес экономии содержала их обоих.

Каким образом Лоренцо Сан-Марко Боргезе-Руффо ди Кампо дошел до такого плачевного состояния, нас не касается. Однако присутствие у него дома в тот день двоих мужчин по фамилии Харбиджер и Тангстон имеет прямое отношение к делу: они приехали — Харбиджер из Чикаго, Тангстон из Филадельфии — с целью купить то, что очень хотели заполучить, а ди Кампо вызвал их с целью это продать. Оба визитера являлись коллекционерами: страстью Харбиджера был Линкольн, а страстью Тангстона — По.

Пожилой поклонник Линкольна, похожий на мигрирующего сборщика фруктов, собрал обильный урожай. Его состояние насчитывало около сорока миллионов долларов, каждый из которых был к услугам его увлечения линкольнианой. Тангстон, бывший почти так же богат, походил на престарелого поэта с глазами голодной пантеры, которые хорошо послужили ему в войнах за реликвии Эдгара По.

— Должен признаться, мистер ди Кампо, — заметил Харбиджер, — что ваше письмо удивило меня. — Он сделал паузу, смакуя вино, налитое хозяином дома из древней и почтенной бутылки (ди Кампо наполнил ее калифорнийским кларетом перед прибытием гостей). — Могу я спросить, что побудило вас выставить книгу и документ на продажу?

— Цитируя Линкольна в ином контексте, мистер Харбиджер, — ответил ди Кампо, пожимая сутулыми плечами, — «догмы спокойного прошлого неадекватны бурному настоящему». Короче говоря, голодный продает свою кровь.

— Только если она подходящей группы, — промолвил старый Тангстон. — Вы сделали книгу и документ менее доступными коллекционерам и историкам, чем золото в Форт-Ноксе.[91] Они хранятся здесь? Я бы хотел их обследовать.

— Никакая другая рука никогда их не коснется без обладания правом владельца, — сердито отозвался Лоренцо ди Кампо. Он относился к своим драгоценным находкам как скряга, поклявшись никогда с ними не расставаться, а теперь, будучи вынужденным продать их, вел себя как старый золотоискатель, который, найдя наконец золотую жилу, чертит загадочные карты, дабы скрыть от мира ее местонахождение. — Как я уже информировал вас, джентльмены, книга содержит подписи По и Линкольна, а документ написан рукой самого Линкольна. Я продаю их с условием, что покупатель вправе их вернуть, если подписи и почерк окажутся поддельными, а если это вас не удовлетворяет, — и старый князь поднялся со стула, — давайте считать нашу сделку несостоявшейся.

— Сядьте, мистер ди Кампо, — сказал Харбиджер.

— Никто не сомневается в вашей честности, — проворчал Тангстон. — Просто я не привык покупать кота в мешке. Но если вы гарантируете возврат денег, пусть будет по-вашему.

Лоренцо ди Кампо чопорно опустился на стул.

— Очень хорошо, джентльмены. Как я понимаю, вы оба готовы купить интересующие вас веши?

— О да, — сказал Харбиджер. — Какова ваша цена?

— О нет, — возразил ди Кампо. — Какую цену вы предлагаете?

Коллекционер реликвий Линкольна прочистил горло.

— Если книга и документ таковы, какими вы их представляете, мистер ди Кампо, вы можете рассчитывать получить за них от антиквара или на аукционе… скажем, пятьдесят тысяч долларов. Я предлагаю пятьдесят пять тысяч.

— Пятьдесят шесть, — тут же сказал Тангстон.

— Пятьдесят семь.

— Пятьдесят восемь.

— Пятьдесят девять.

Тангстон хищно оскалился.

— Шестьдесят тысяч, — заявил он.

Харбиджер молчал, а ди Кампо ожидал продолжения. Он не надеялся на чудо. Для этих людей и триста тысяч долларов значили меньше вполне ординарного вина, которое они смаковали, но оба были ветеранами многих кампаний в аукционных залах, а для коллекционера покупка раритета по заниженной цене почти столь же сладка, как сам раритет.

Поэтому обедневший князь не удивился, когда Харбиджер внезапно спросил:

— Не будете ли вы так любезны позволить мне и мистеру Тангстону побеседовать несколько минут наедине?

Ди Кампо встал, вышел из комнаты и печально уставился сквозь потрескавшееся окно на джунгли, в которые превратился его некогда аккуратный итальянский сад.

Поклонник По вскоре позвал его.

— Харбиджер убедил меня, что если мы будем и далее перебивать цену друг у друга, она попросту выйдет за всякие разумные пределы. Мы собираемся сделать вам спортивное предложение.

— Мистер Тангстон согласился со мной, — подхватил Харбиджер, — что цена книги и документа не должна превышать шестьдесят пять тысяч. Каждый из нас готов заплатить эту сумму и ни цента больше.

— Не понимаю, — удивился ди Кампо. — Если вы оба предлагаете одинаковую цену, кому же достанутся книга и документ?

— В этом и заключается спортивное предложение, — усмехнулся Тангстон.

— Дело в том, мистер ди Кампо, — продолжал Харбиджер, — что мы намерены предоставить решение вам.

Даже старый князь, повидавший многое на своем веку, был изумлен. Впервые он внимательно посмотрел на двух богачей.

— Должен признаться, — пробормотал ди Кампо, — ваш уговор меня позабавил. Предоставить решение мне? — Он погрузился в размышления. Оба коллекционера молча ждали. Когда старик поднял взгляд, его губы кривились в лисьей улыбке. — Превосходно, джентльмены! Из печатных копий документа, присланных мной, вы оба знаете, что Линкольн оставил ключ к теоретическому тайнику для книги, который он так и не объяснил. Некоторое время назад я нашел вероятную разгадку маленькой тайны президента и сейчас собираюсь спрятать книгу и документ в соответствии с этой версией.

— Вы имеете в виду, что тот из нас, кто разгадает вашу интерпретацию ключа Линкольна и найдет книгу и документ там, где вы их спрячете, получит их за условленную цену?

— Совершенно верно.

На лице Харбиджера отразилось сомнение.

— Право, не знаю…

— Бросьте, Харбиджер. — Глаза Тангстона блеснули. — Уговор дороже денег. Мы согласны, ди Кампо! Что теперь?

— Разумеется, джентльмены, вы должны дать мне немного времени. Скажем, три дня?

Войдя в квартиру Квинов, Эллери бросил саквояж и первым делом начал открывать окна. Он отсутствовал в городе неделю, а инспектор Квин был на полицейской конференции в Атлантик-Сити.

Когда в квартире стало можно дышать, Эллери уселся разбирать накопившуюся почту. Один конверт особенно его заинтересовал. Он был доставлен авиапочтой, отправлен, судя по штемпелю, четыре дня назад, а в нижнем правом углу виднелось написанное ярко-красными буквами слово: «СРОЧНО». Обратный адрес, отпечатанный на клапане, гласил: «L.S.M.B.-R.Di Campo, Post Office Box 69, Southern District, Eulalia, N.Y.».[92] Инициалы имени были зачеркнуты, а поверх их написано «Бьянка».

Внутри лежал лист недорогой бумаги с текстом, написанным нервным женским почерком:

«Дорогой мистер Квин!

Исчезла самая важная в мире детективная книга. Не согласитесь ли Вы отыскать ее для меня?

По прибытии в Юлалию позвоните мне с железнодорожной станции или из аэропорта, и я приеду за Вами.

Бьянка ди Кампо».

После этого внимание Эллери привлек желтый листок. Это оказалась телеграмма, датированная вчерашним днем:

«ПОЧЕМУ ОТ ВАС НЕТ ИЗВЕСТИЙ ТЧК Я В ОТЧАЯНИИ ТЧК НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ».

Едва Эллери прочитал телеграмму, как на его столе зазвонил телефон. Звонок был междугородний.

— Мистер Квин? — послышалось в трубке взволнованное контральто. — Слава богу, я, наконец, вас застала! Я звонила весь день…

— Я был в отъезде, — сказал Эллери. — А вы, по-видимому, мисс Бьянка ди Кампо из Юлалии. Спрашиваю в двух словах, мисс ди Кампо. Почему я?

— Отвечаю в двух словах, мистер Квин. Авраам Линкольн.

— Убедительный аргумент, — усмехнулся Эллери. — Я действительно неизлечимый фанат Линкольна. Как вы об этом узнали? Хотя не важно. В вашем письме говорится о книге, мисс ди Кампо. Что это за книга?

Хрипловатый голос ответил ему, сообщив другие, столь же соблазнительные данные.

— Значит, вы приедете, мистер Квин?

— Приехал бы сегодня, если бы мог! Предположим, я выеду на автомобиле завтра утром — тогда я доберусь в Юлалию к полудню. Насколько я понимаю, Харбиджер и Тангстон все еще там?

— Да. Они остановились в мотеле.

— Попросите их не уезжать.

Положив трубку, Эллери подбежал к книжной полке, схватил с нее «Убийство ради удовольствия» — трактат об истории детективной литературы, написанный его добрым другом Хауардом Хейкрафтом, — и нашел, то, что искал, на странице 26:

Следующим утром Эллери выбрал несколько бумаг из своего архива, запихнул их в портфель, нацарапал записку отцу и выехал в своем автомобиле в Юлалию.

Он был очарован домом ди Кампо, который выглядел сошедшим со страниц По и рисунков Чарлза Эддамса, и, совсем по другой причине, Бьянкой, которая оказалась великолепным генетическим продуктом Северной Италии, с тициановскими волосами, средиземноморскими голубыми глазами и фигурой, нуждавшейся лишь в нескольких бифштексах, чтобы выдвинуть ее обладательницу на конкурс «Мисс Вселенная». К тому же она была в трауре, что полностью завоевало чувствительное сердце мистера Эллери.

— Папа умер от кровоизлияния в мозг, мистер Квин, — сказала Бьянка, прикладывая платок к маленькому носу. — На вторую ночь после разговора с мистером Харбиджером и мистером Тангстоном.

Итак, Лоренцо Сан-Марко Боргезе-Руффо ди Кампо неожиданно скончался, завещав прекрасной Бьянке почти полную нищету и тайну.

— Единственные ценности, оставшиеся мне от отца, — книга и документ Линкольна. Шестьдесят пять тысяч долларов, которые за них предлагают, покрыли бы отцовские долги и дали бы мне возможность начать все заново. Но я не могу найти их, мистер Квин, а мистер Харбиджер и мистер Тангстон тоже — кстати, они скоро будут здесь. Отец спрятал книгу и документ, как обещал им, но куда? Мы перерыли весь дом.

— Расскажите подробнее о книге, мисс ди Кампо.

— Как я говорила по телефону, она называется «Подарок, 1845». Это рождественский ежегодник, содержащий первую публикацию «Украденного письма» Эдгара Аллана По.

— Изданный в Филадельфии Кери и Хартом? В красном переплете? — Когда Бьянка кивнула, Эллери добавил: — Но обычный экземпляр этого ежегодника стоит не больше пятидесяти долларов. Экземпляр вашего отца делает уникальным наличие двойного автографа.

— Так говорил папа, мистер Квин. Я бы хотела показать его вам. На форзаце написано красивым почерком: «Эдгар Аллан По», а ниже — «Авраам Линкольн».

— Экземпляр самого По, приобретенный, подписанный и прочитанный Линкольном, — медленно произнес Эллери. — Да, это лакомый кусочек для коллекционеров. Между прочим, мисс ди Кампо, что за история связана с другим предметом — документом Линкольна?

Бьянка передала ему то, что рассказал ей отец.

Однажды утром весной 1865 года Авраам Линкольн открыл дверь своей спальни в юго-западном углу второго этажа Белого дома и шагнул на красный ковер на полу коридора в необычайно позднее для него время — в семь утра, хотя он привык начинать работу в шесть.

Но (как реконструировал события Лоренцо ди Кампо) в то утро мистер Линкольн задержался в спальне. Он проснулся в обычное время, но вместо того, чтобы немедленно отправиться в кабинет, сел на один из тростниковых стульев у круглого стола и начал перечитывать «Украденное письмо» По в сборнике 1845 года при свете газовой настольной лампы — утро было пасмурным. Президент был один — раздвижные двери в спальню миссис Линкольн оставались закрытыми.

Мистер Линкольн был, как всегда, впечатлен рассказом По, но на сей раз ему в голову пришла причудливая мысль.

Очевидно, не найдя под рукой бумаги, он достал из кармана конверт, извлек из него содержимое, разрезал две короткие стороны таким образом, чтобы конверт превратился в лист бумаги, и начал писать на чистой стороне.

— Пожалуйста, опишите мне конверт.

— Он был продолговатым и, должно быть, содержал объемистое письмо. Конверт был адресован в Белый дом, но обратный адрес отсутствовал, и отец не смог определить отправителя по почерку. Мы знаем, что письмо прибыло с обычной почтой, так как на конверте две марки с портретом Линкольна, легко, но заметно гашенные.

— Могу я взглянуть на копию текста, написанного Линкольном в то утро на внутренней стороне конверта, которую сделал ваш отец?

Бьянка передала ему машинописную копию, и Эллери невольно ощутил, как по его коже забегали мурашки.

«14 апреля 1865 г.

«Украденное письмо» мистера По — произведение необычайно оригинальное. Его простота — чудо изобретательности, никогда не перестававшее возбуждать мое любопытство.

Перечитывание рассказа этим утром подало мне идею. Предположим, я хочу спрятать эту книгу. Где лучше всего это сделать? Поскольку мистер По в рассказе спрятал письмо среди писем, почему бы не спрятать книгу среди книг? Если ее тайком поместить в библиотеке — скажем, в библиотеке Конгресса, — она могла бы пролежать там незаметно целое поколение.

С другой стороны, давайте рассмотрим идею По в перевернутом виде. Что, если поместить книгу не среди других книг, а там, где вообще никакой книге находиться незачем? (Я следую примеру мистера По, сочиняя историю о «логических умозаключениях»!)

Мысль привлекает меня, но уже почти семь. Позже, если стервятники и назначенные встречи предоставят мне несколько минут досуга, я, возможно, напишу дальше о моем воображаемом тайнике.

Для напоминания самому себе: тайник для книги в 30d…»

Эллери поднял взгляд.

— Документ на этом оканчивается?

— Отец говорил, что мистер Линкольн, должно быть, снова посмотрел на часы, вскочил и отправился в кабинет, оставив фразу неоконченной. Очевидно, он так и не нашел времени вернуться к ней.

Эллери задумался. Похоже, так оно и было. С того момента, когда Авраам Линкольн вышел из спальни в то утро Страстной пятницы, ощупывая толстые золотые часы в жилетном кармане, вежливо сказал «Доброе утро» ночному охраннику, еще не успевшему смениться, и направился в кабинет в другом конце коридора, весь его день был распланирован. Обычный проход через толпу просителей, многие из которых провели всю ночь на ковре коридора; убежище в просторном кабинете, где он читал официальную корреспонденцию; в восемь утра завтрак с семьей — миссис Линкольн, болтающей о планах на вечер, двенадцатилетним Тэдом с «волчьей пастью», жалующимся на что-то шепелявым голосом, и молодым Робертом Линкольном, только что вернувшимся из армии и переполненным историями о своем герое, Улиссе Гранте, и последних днях войны; затем возвращение в президентский кабинет, чтобы просмотреть утренние газеты (которые, как однажды заметил Линкольн, он никогда не читал, но в эти счастливые дни отовсюду поступали только хорошие новости), подписать пару документов и подать сигнал солдату у двери впустить первого утреннего посетителя — председателя палаты представителей Скайлера Колфакса (который метил на пост в правительстве и нуждался в тактичном обращении); историческое заседание кабинета в одиннадцать утра, на котором присутствовал сам генерал Грант и которое затянулось далеко за полдень; около половины третьего поспешный ленч с миссис Линкольн (неужели этот мужчина, весивший почти сорок пять фунтов, съел обычную дневную пищу, состоящую из печенья, стакана молока и яблока?); снова прием посетителей в кабинете (включая незапланированную миссис Нэнси Бушрод, беглую рабыню, жену беглого раба и мать троих маленьких детей, плачущую, что Том, солдат Потомакской армии, больше не получает жалованье. «Вы получите деньги, причитающиеся вашему мужу. Приходите завтра в это же время». И высокий президент проводил ее до двери, поклонившись ей, «словно я родилась настоящей леди»); поездка в коляске на военную верфь с миссис Линкольн; снова работа, снова посетители, покуда в пять минут девятого вечера Авраам Линкольн не сел в карету следом за женой и не отправился в театр Форда на пьесу «Наша американская кузина», которую не очень хотел смотреть…

Эллери молча размышлял об этом черном дне.[94] Бьянка ди Кампо с беспокойством наблюдала за ним, как за врачом, собирающимся поставить диагноз ее родственнику.

Харбиджер и Тангстон, приехав в такси, приветствовали Эллери с жаром потерпевших кораблекрушение, которые заметили на горизонте дым.

— Насколько я понимаю, джентльмены, — заговорил Эллери, когда они успокоились, — никто из вас не смог разгадать интерпретацию мистером ди Кампо ключа Линкольна. Если я найду книгу и документ там, где ди Кампо их спрятал, кому из вас они достанутся?

— Мы намерены совместно выплатить шестьдесят пять тысяч долларов мисс ди Кампо, разделив их на две равные доли, — ответил Харбиджер, — и приобрести оба предмета в совместное владение.

— Я в принципе против этого нелепого договора, — проворчал старый Тангстон.

— Я тоже, — вздохнул Харбиджер, — но что еще мы можем сделать?

Любитель По посмотрел на Бьянку ди Кампо, как кот на птичку, которую давно наметил себе в жертву.

— Мисс ди Кампо, ныне владеющая книгой и документом, может предложить продажу на своих условиях.

— Мисс ди Кампо, — ледяным тоном ответила девушка, — считает себя обязанной выполнить пожелания отца. Его условия остаются в силе.

— В таком случае, — уныло произнес другой миллионер, — один из нас оставит у себя книгу, а другой — документ, которыми мы будем обмениваться каждый год.

— Единственный выход при сложившихся обстоятельствах, — столь же уныло подтвердил Тангстон. — Но это только теоретические договоренности, пока и если книга и документ не будут найдены.

Эллери кивнул.

— Значит, проблема состоит в том, чтобы разгадать интерпретацию «30d» в документе. Я обратил внимание, мисс ди Кампо — или, если вы позволите, Бьянка, — что в отпечатанной вашим отцом копии рукописного текста Линкольна «3», «0» и «d» идут подряд — без интервалов. В рукописи тоже было так?

— Да.

— Хм… Тем не менее… Может «d» означать «days»…,[95] или британские пенсы…,[96] или «died»,[97] как пишут в некрологах? Это имеет для вас какой-то смысл, Бьянка?

— Нет.

— Ваш отец питал особый интерес, скажем, к фармакологии, химии, физике, алгебре, электричеству? Маленькое «d» — сокращение, применяемое в каждой из этих областей. — Но Бьянка покачала великолепной головой. — А к банковскому делу? Может «d» означать «dollars»[98] или «dividends»?[99]

— Едва ли, — с печальной улыбкой отозвалась девушка.

— Как насчет театра? Ваш отец никогда не участвовал в постановке пьесы? В текстах пьес маленькое «d» означает «door».[100]

— Мистер Квин, я изучила все сокращения в словаре и не нашла ни одного, которое было бы хоть как-то связано с интересами моего отца.

Эллери нахмурился:

— Если отпечатанная копия была точной, в рукописи после «d» не было точки, что делает сокращение маловероятным. Давайте сосредоточимся на числе… Число тридцать» имеет для вас какое-то значение?

— Безусловно, — ответила Бьянка, заставив троих мужчин вздрогнуть. — Через несколько лет мне исполнится тридцать. Но боюсь, это важно только для меня.

— Вы будете восхитительной и в шестьдесят лет, — сказал Эллери. — И все же, могло это число иметь отношении к чему-то в жизни или привычках вашего отца?

— Насколько я знаю, нет, мистер Квин. И… благодарю вас, — добавила Бьянка, покраснев.

— Думаю, — сердито сказал старый Тангстон, — нам лучше не отвлекаться от темы.

— Тем не менее, Бьянка, позвольте мне перечислить некоторые ассоциации с числом «тридцать». Остановите меня, если какая-то из них покажется вам значительной, тридцать тиранов[101] — ваш отец интересовался древними Афинами? Тридцатилетняя война в Европе XVII века? Тридцать очков — ваш отец играл или смотрел теннис? А может, он когда-нибудь жил по адресу, включающему это число?

Эллери продолжал дальше, но на каждое его предположение Бьянка ди Кампо только качала головой.

— Отсутствие интервала не обязательно означает, что мистер ди Кампо рассматривал ключ именно так, — задумчиво промолвил Эллери. — Он мог интерпретировать его как «3-интервал-od».

— Три од? — точно эхо, откликнулся Тангстон. — Что, черт возьми, это может означать?

— Од — гипотетическая сила, охарактеризованная бароном фон Райхенбахом — кажется, в 1850 году — как распространяющаяся на всю природу. Проявляет себя в магнитах, кристаллах и тому подобном, что, согласно экзальтированному барону, объясняет животный магнетизм и месмеризм.[102] Ваш отец, случайно, не интересовался гипнозом, Бьянка? Или оккультными науками?

— Ни в малейшей степени.

— Мистер Квин, — воскликнул Харбиджер, — вы серьезно насчет всего этого… семантического вздора?

— Не знаю, — сказал Эллери. — Я никогда точно не знаю, пока не наткнусь на что-нибудь… Слово «од» также использовали с приставками: биод — сила животной жизни, элод — сила электричества и так далее. Триод — триединая сила… Все в порядке, мистер Харбиджер, с вашей стороны это не невежество — я просто придумал это слово. Но оно предполагает Троицу, не так ли? Бьянка, ваш отец был связан с церковью личным, научным или каким-либо иным образом? Нет? Очень жаль, потому что слово «Od» — с большой буквы — начиная с XVI столетия было искаженной формой слова «God».[103] У вас в доме, случайно, нет трех Библий? Потому что…

Эллери внезапно умолк, словно столкнувшись с каким-то непреодолимым препятствием. Девушка и оба коллекционера уставились на него. Бьянка машинально подобрала машинописную копию документа Линкольна и держала ее на коленях, не читая. Эллери, сидя напротив нее, склонился вперед и стал разглядывать бумагу.

— Эврика! — воскликнул он.

— В чем дело, мистер Квин? — озадаченно спросила девушка.

— Дайте мне копию. — Эллери забрал у нее документ. — Ну конечно! Слушайте! «С другой стороны, давайте рассмотрим идею По в перевернутом виде». В перевернутом! Взгляните на перевернутое «30d», как только что взглянул я!

Он перевернул документ Линкольна вверх ногами. В таком положении «30d» превратилось в РOE.[104]

— По! — воскликнул Тангстон.

— Да, приблизительно, но вполне узнаваемо, — кивнул Эллери. — Теперь мы читаем ключ Линкольна следующим образом: «Тайник для книги в По»!

Последовала пауза.

— В По, — повторил Харбиджер.

— В По? — пробормотал Тангстон. — В библиотеке ди Кампо только две книги По, Харбиджер, и мы их просмотрели, как и все остальные книги.

— Он мог иметь в виду книги По в публичной библиотеке. Мисс ди Кампо…

— Погодите! — Бьянка выбежала из комнаты, но вернулась поникшей. — В Юлалии две публичные библиотеки, и я знаю библиотекарей в обеих. Только что я звонила им. Отец не посещал ни одну из библиотек.

Эллери грыз ноготь.

— В доме есть бюст По, Бьянка? Или другой предмет, ассоциирующийся с По, кроме книг?

— Боюсь, что нет.

— Странно, — пробормотал Эллери. — И все же я уверен, что ваш отец интерпретировал «тайник для книги» именно таким образом. Значит, он спрятал документ и книгу «в По»…

Брови Эллери поднимались и опускались, как у Граучо Маркса;[105] он дергал себя за кончик носа, пока тот не покраснел, тянул себя за уши, щипал за губу… Наконец его лицо прояснилось, и он вскочил на ноги.

— Бьянка, я могу воспользоваться вашим телефоном?

Девушка едва успела кивнуть, как Эллери выбежал в прихожую. Они слышали, как он разговаривает по телефону, хотя не могли разобрать слов. Через две минуты Эллери вернулся.

— Еще один шаг, — быстро сказал он, — и мы выберемся из леса. Полагаю, у вашего отца было кольцо или футляр для ключей? Могу я взглянуть на него?

Девушка принесла футляр из потертой и грязной коричневой кожи. Миллионерам этот предмет должен был казаться предельно ничтожным, но Эллери взял его у Бьянки с такой осторожностью, словно это был важный артефакт из недавно обнаруженной гробницы фараона Четвертой династии. Расстегнув его и ощупывая содержимое, как археолог, он выбрал один из ключей.

— Подождите здесь! — И мистер Квин снова выбежал из комнаты.

— Не могу понять, — сказал старый Тангстон, — то ли этот парень гений, то ли он сбежал из психушки.

Ни Харбиджер, ни Бьянка не ответили. Очевидно, они тоже этого не знали.

Спустя долгие двадцать минут они услышали звук подъезжающего автомобиля и, подбежав к входной двери, увидели Эллери, идущего по дорожке.

Он держал в руке книгу в красном переплете и улыбался. Кто-то из них заметил, что это была сочувственная улыбка.

— Вы… — начала Бланка.

— …нашли… — подхватил Тангстон.

— …книгу! — крикнул Харбиджер. — В ней есть рукопись Линкольна?

— Да, — ответил Эллери. — Давайте войдем в дом, где мы сможем оплакивать неудачу в достойном уединении.

— Потому что, — обратился Эллери к Бьянке и двум дрожащим коллекционерам, сидящим по другую сторону стола, — у меня скверные новости. Полагаю, мистер Тангстон, вы никогда не видели книгу ди Кампо. Взгляните на подпись на форзаце.

Когти пантеры схватили книгу. Наверху форзаца виднелась подпись выцветшими чернилами: «Эдгар Аллан По». Когти разжались, и старый Тангстон вскинул голову.

— Ди Кампо не разу не упоминал, что это полный автограф — он говорил о нем просто как о «подписи По». Эдгар Аллан По… Не знаю ни единого случая, после пребывания По в Уэст-Пойнте,[106] когда он полностью указывал в автографе свое среднее имя! А подписать этот сборник 1845 года он мог, самое раннее, сразу же после выхода из печати — то есть осенью 1844 года. В 1844 году По сокращал среднее имя, подписываясь «Эдгар А. По». Это подделка!

— Боже мой! — пробормотала Бьянка, бледная, как Ленора в стихотворении По. — Это правда, мистер Квин?

— Боюсь, что да, — печально ответил Эллери. — Я подозревал это с того момента, когда вы сказали мне, что в подписи По на форзаце есть имя «Аллан». А если подпись По — подделка, то и книга едва ли могла принадлежать ему.

— И подпись Линкольна под автографом По, мистер Квин! — простонал Харбиджер. — Ди Кампо никогда не говорил мне, что автограф полный — «Авраам Линкольн». За исключением официальных документов, Линкольн всегда подписывался «А. Линкольн». Не говорите мне, что его автограф тоже подделка!

Эллери старался не смотреть на бедную Бьянку.

— Я тоже был удивлен, мистер Харбиджер, когда мисс ди Кампо упомянула об имени «Авраам» в автографе, и соответственным образом экипировался для проверки… — Эллери постучал по пачке документов, которую он достал из портфеля. — Это факсимиле подписей Линкольна на наиболее часто воспроизводимых исторических документах. Я намерен скалькировать подпись Линкольна на форзаце книги… — он так и сделал, — и наложить кальку на аутентичные подписи Линкольна в различных документах.

Эллери быстро начал работать и после третьей попытки поднял голову.

— Смотрите! Калька предполагаемой подписи Линкольна на форзаце совпадает до мельчайших деталей с аутентичной подписью на Декларации об отмене рабства. Никто не в состоянии дважды подписаться абсолютно одинаково — этот факт подводил многих фальсификаторов. Всегда есть какие-то отклонения. Если две подписи идентичны, значит, одна из них скалькирована с другой. Следовательно, подпись «Авраам Линкольн» на форзаце книги может быть также отвергнута как подделка. Это калька подписи на Декларации об отмене рабства. Книга не только не принадлежала По — она никогда не была подписана и, вероятно, никогда не принадлежала Линкольну. Приобретя ее, Бьянка, ваш отец был одурачен.

— Бедный папа, — тихо произнесла Бьянка ди Кампо, больше ничем не обнаруживая своего отчаяния.

Харбиджер корпел над старым конвертом, внутреннюю сторону которого занимала рукопись президента-мученика.

— По крайней мере, у нас есть это, — пробормотал он.

— Вы так думаете? — мягко осведомился Эллери. — Переверните бумагу.

Харбиджер нахмурился:

— Хотите лишить меня и этого?

— Переверните, — повторил Эллери. Коллекционер нехотя повиновался. — Что вы видите?

— Аутентичный конверт того периода! С двумя аутентичными марками Линкольна!

— Вот именно. А Соединенные Штаты никогда не выпускали марки с изображениями живых американцев — чтобы попасть на них, сначала нужно было умереть. Самая ранняя марка США с портретом Линкольна появилась в продаже 15 апреля 1866 года — спустя год после его смерти. Таким образом, живой Линкольн едва ли мог держать в руках конверт с этими марками. Документ также поддельный. Очень сожалею, Бьянка.

Дочь Лоренцо ди Кампо нашла в себе силы улыбнуться.

— Non importa, signor.[107]

Эллери был готов заплакать от жалости к ней. Что касается двух коллекционеров, то Харбиджер пребывал в состоянии шока, но старый Тангстон осведомился скрипучим голосом:

— Где же, черт возьми, ди Кампо прятал книгу, Квин? И как вы это выяснили?

— Ах вот оно что. — Эллери хотелось, чтобы старики ушли, позволив ему утешить восхитительное создание. — Я был уверен, что ди Кампо интерпретировал то, что, как мы теперь знаем, является ключом фальсификатора, а не Линкольна, как перевернутое «30d», приблизительно выглядевшее как «Poe». Но вариант «тайник для книги в По» не привел никуда.

Если эти три буквы не означают «Poe», подумал я, что еще они могут означать? Затем я вспомнил кое-что о письме, которое вы прислали мне, Бьянка. Вы использовали один из конвертов отца, на клапане которого был отпечатан адрес: «Post Office Box 69, Southern District, Eulalia, N.Y.». Если в Юлалии есть южный почтовый округ, разумно предположить наличие почтовых округов и в других сторонах света. Например, Восточный округ. Post Office Eastern[108] — P.O.East. P.O.E.

— Poe! — воскликнула Бьянка.

— Отвечаю на ваш вопрос, мистер Тангстон. Я позвонил на центральный почтамт, получил сведения о существовании и местонахождении Восточного почтового отделения, нашел в футляре для ключей мистера ди Кампо ключ от почтового ящика, отыскал ящик, который ди Кампо специально абонировал на почте с этой целью, отпер его и обнаружил книгу. — Эллери с надеждой добавил: — И это все.

— И это все, — повторила Бьянка, когда Эллери вернулся, проводив двух коллекционеров. — Я не собираюсь плакать над пролитым молоком, мистер Квин. Постараюсь как-нибудь выправить дела отца. Я очень рада, что он не дожил до того, чтобы услышать, как подписи и документ публично объявят подделками, что непременно бы произошло, если бы их подвергли экспертизе.

— Думаю, Бьянка, вы найдете в бутылке немного молока.

— Прошу прощения?

Эллери постучал по псевдолинкольновскому конверту.

— Вы не слишком хорошо описали мне его. Все, что вы сказали, — это что на нем были две гашеные марки с изображением Линкольна.

— Так и есть.

— Вижу, вы зря потратили ваше детство. Хотя девочки не коллекционируют марки, не так ли? Если вы посмотрите внимательно на эти «две гашеные марки с изображением Линкольна», то увидите кое-что еще. Во-первых, это не отдельные марки, а вертикальная пара — одна марка соединена с другой горизонтальными сторонами. Теперь взгляните на верхнюю марку.

Средиземноморские глаза расширились.

— Она перевернута!

— Да, — кивнул Эллери, — и более того, хотя на марках имеются зубцы с трех внешних сторон, зубцы отсутствуют на той стороне, где они соединены друг с другом.

Наш неизвестный фальсификатор, отыскав официальный конверт Белого дома того периода, который подходил для подделки рукописи Линкольна, не заметил того, что филателисты назвали бы двойной типографской ошибкой: пара черных пятнадцатицентовых марок с портретом Линкольна не имеет зубцов между ними, а изображение на одной из марок перевернуто. О других подобных экземплярах этого выпуска неизвестно. Таким образом, Бьянка, вы владелица, вероятного, редчайшего образца филателии Соединенных Штатов и, безусловно, очень ценного!

Как правило, люди неблагодарны и редко помнят благодеяния.

Но Бьянка ди Кампо была счастливым исключением.