Застывший взгляд

От переводчика

Сведения, да и выводы, которые предлагает в своей книге Райнер Пацлаф, безусловно, новы если не для специалистов (психологов и педагогов; но хоть какие-то новинки найдут для себя здесь и они), то, уж во всяком случае, для широкого круга читателей (широта этого круга — другой вопрос). Материал, на который ссылается автор, добывался в Западной Европе и США десятилетиями, а сама книга — его первое обобщение. Речь в ней идет главным образом о результатах подчас многолетних научных исследований, выясняющих объективную и неутешительную картину происходящего с людьми (прежде всего, с детьми), которые смотрят телевизор, и лишь иногда привлекаются высказывания публицистов. Правда, ученые там нередко и сами выступают в прессе, а журналисты ссылаются на науку.

У нас в России по разным причинам рассказать об этом публике, по-видимому, некому. Да и общая ситуация, в которой телевидение делает свое дело, иная, чем, скажем, в Германии (не говоря уже о США): там оно — явление вполне оригинальное и давно привычное, здесь — заимствование и (с некоторых пор) слепое, полное бездумного энтузиазма копирование. С одинаковым энтузиазмом копируются и приемы его производства, и манера потребления: жирный и обильный «телекорм» тут пока в новинку. Правда, несмотря на всю разницу, природа телевидения все-таки одинакова и там, и здесь, а его действие на душу и тело одинаково по всему миру.

При той свирепой, остервенелой жадности, с какой изголодавшееся население глотает с экрана все подряд, с одной стороны, понятно, почему никому нет дела до медицинского освидетельствования такого потребления, а с другой — несомненно, что тема этой книги останется чуждой огромному большинству потребителей. Рука одного автора слишком слаба, чтобы оттащить их или хотя бы их детей от экрана: я вспомнил тут сцену, описанную Сент-Экзюпери. Его, умиравшего от жажды в пустыне, нашли бедуины, которым приходилось время от времени оттаскивать рассказчика за волосы от поставленной перед ним на землю миски с молоком, ведь милосердные бедуины прекрасно знали, что сразу налакаться досыта — для него верная смерть. Разве что в случае телепотребления речь пока не идет о физической смерти.

Но рассчитывать, что такое положение дел изменится в лучшую сторону, конечно, не приходится. Никакие реформы или, как выражается автор книги, контроль, тут не помогут: сущность телевидения при охлократии всегда будет одной и той же, потому что точно соответствует запросам черни. Рассчитывать можно только на себя. Читатель (иной): «Да. Знаю. Телевизор — ящик для идиотов. Но идиот — кто угодно, только не я». Гм, гм… Прочтите, дорогой читатель, эту книгу — может быть, вам станет не по себе.

Кто же будет читать эту книгу? Ясно — не те, что, кроме бешеного голода, возбуждаемого внутренней пустотой, и наслаждения от его утоления (пустота от этого становится только пуще), не ощущают ничего. И не те, что уже полностью перешли на другое питание, — у них хватило вкуса, чтобы учуять всю нестерпимую, скандальную, всемирную, торжествующую пошлость телевидения, и знаний, чтобы распознать его дикое невежество и бездарность, его безнаказанно-наглую, плебейскую лживость, — и отказаться глотать наживку, обильно предлагаемую властью, главная забота которой — управляемость масс, а уж главный рычаг управления в потребительских, охлократических обществах — безостановочное и все возрастающее потребление (как прежде таким рычагом были насилие и идеология). Скорее всего, это будут те, что, потребляя, уже ощутили некоторое внутреннее неудобство, первые симптомы отравления. Было бы совсем неплохо, если бы эта книга помогла им (раз уж сами они себе помочь не в силах) добровольно перейти на режим реанимации — и в любом случае не допустить, чтобы их дети становились не людьми, а потребителями.

Скажу еще, что книга эта открыта для всех, а отнюдь не только для антропософов (к коим принадлежит автор и не принадлежит переводчик), потому что данные и львиная доля авторских доводов, выводов и призывов происходят из мира «обыкновенной» науки и обыкновенного здравого смысла человека, не потерявшего своего человеческого достоинства.