Затмение Луны и Солнца

КАК ФУРАЖКУ ПЯТАКОМ СМЕРИТЬ

Клев был отличный, только клевала все больше мелочь: окуньки да щучонка попалась одна, фунта в полтора весом. Как солнце взошло, рыбаки наши снова на берег вернулись. Двое сели на бережку рыбу чистить, а Пантелей Семеныч пошел за сучьями для костра.

Василий выпотрошил щуку, вытер руки и встал.

— А ну-ка, Яков Иваныч, показывай измерение.

— Милый человек, дай дух перевести… Рыбу вычистить тоже ведь надо…

— Ладно. Поспеет рыба, — упрямился Василий.

И вдруг распетушился:

— Нет, уж ты, Яков Иваныч, не отбрыкивайся… Дал слово — держи.

— Вот чудак… так разве ж я…

Василий без всяких разговоров отнял у него нож и рыбу, ухватил его подмышку и стал подымать с земли. Тот смеялся, упираясь, но делать нечего — пришлось покориться. Яков Иваныч вынул из кармана пятак.

— Гляди. Я измерю свою фуражку этим пятаком, только измерять буду вот как: пятак останется у меня в руках, а фуражка будет вдали. Скажем, что фуражка — это наша луна. И вот гляди, как я, не дотрагиваясь до луны, узнаю ее величину.

Яков Иваныч повесил фуражку на сучок. Потом отошел назад на несколько шагов и стал вытягивать вперед руку с пятаком, стараясь закрыть от своих глаз фуражку. А глядел правым глазом, левый закрыл.

— Видишь, Василий, я стараюсь поставить монету так, чтобы она закрыла фуражку. Если я ее далеко от себя держу, то она не закрывает фуражку: крайчик ее мне виден, а когда руку я сгибаю, и пятак ближе к моим глазам, фуражка совсем закрыта. Вот, теперь я ее совсем не вижу. Возьми-ка, Вася, удочку и смерь удилищем, как далеко от моего глаза пятак и как далеко фуражка.

Василий смерил.

Вышло, что до пятака кусок удилища, а до фуражки как раз целое удилище.

— И теперь что же? — спросил он.

— А теперь, значит, вот что: во сколько раз фуражка дальше, во столько раз она и больше. Давай смерим.

Смерили. Оказалось в шесть раз дальше, и фуражка в поперечнике вышла, примерно, в шесть раз больше пятака.

— Ну, примерно, — недовольно пробормотал Василий, — примерно — это не дело.

— Видишь, хитрый какой! А ты бы хотел, чтобы не аршином, а удочкой мерить, да чтобы тебе точка в точку все доказать? На то приборы измерительные есть. Там, братец мой, крупинки не пропадет, все он тебе точно измерит, а сейчас и не в точности суть. Я хотел только тебе показать, что, не трогая фуражки руками, я могу ее величину узнать. И показал.

Но Василий не сдавался.

— Показали, потому что мы удочкой могли смерить расстояние. А если мы хотим узнать, какая луна, велика ли она, так ведь удочкой, я думаю, до неба не дотянешься.

— В этом ты прав. Молодец, парень: котелок у тебя варит. А ученые люди, братец, не хуже тебя соображали: и узнали расстояние до луны.

— На поезде туда съездили? — съязвил Василий.

— Эх, ты, голова! Да знаешь, сколько бы ехать надо было, если бы туда поезда ходили? На самом скором поезде, который сто верст в час делает, надо было бы пять месяцев ехать без остановки. Но поезда на луну, конечно, не ходят, и даже на самолете туда не летают. А ученые, сидя на нашей старухе — земле, узнали, как далеко от нее до луны.

— Расскажите как.

В это время Пантелей Семеныч возвратился, неся огромный ворох сучьев.

— Это что же такое? Василий, что же рыба-то? А?

— Рыба?

Василий сразу и не вспомнил, о какой рыбе речь идет, а Яков Иваныч только посмеивался, глядя на него.

— Вы его не спрашивайте, Пантелей Семеныч, он только что с луны свалился, а там рыбы нет: подохла она там давно.

Но Василий уже опомнился и кинулся поскорей чистить окуньков, которые грудой лежали на траве.

— Долго ли вычистить? Пока ты костер разведешь, все и готово будет.

Пока уха варилась, Яков Иваныч продолжал свой рассказ.

— Сейчас покажу тебе, примерно, как можно расстояние измерить.

— Опять примерно?

— Конечно. Для того, чтобы точно измерить, и понимать точное измерение, надо много и долго учиться. А так с налету, только примерно и молено понять. Пантелей Семеныч, идите к нам, будем вместе мерить.

— Чего это?

— Расстояние вон до того дерева, до березы сухой, видите, в конце поляны стоит?

— Как же я вам помочь могу? Шагать, что ли, к березе-то к этой?

— Нет, шагать не надо. Дайте нам бечевочку, найдется у вас?

— Бечевку можно дать, от блесны отвяжу, хорошая бечевка, крепкая.

— Крепкая — неважно. Была бы она метров пять длиной, и хватит с нас.

— Чего это метров? Я на метры не знаю, а что сажень десять в ней есть, так это верно.

— Сажень, примерно, два метра. Значит, веревки у вас больше, чем надо.

— Так… — сообразил Пантелей Семеныч, отвязывая бечевку. — Еще чего вам надо?

— Еще бы нам две трубочки какие-нибудь.

— Вот уж чего нет, так уж нет, трубочками не богат, я собачьи ножки курю, из газеты скручиваю.

— Да я не о таких трубках говорю, мне надо глазами сквозь глядеть. Из бумаги бы свернул, да бумаги нет с собой.

— Из бересты нельзя ли?

— Вали из бересты, ладно, — ответил Яков Иваныч и вдруг спохватился: — погоди, есть у меня бумага, я забыл, в кармане тетрадка у меня есть!

Он достал тетрадку, свернул две трубки, оставив только самую узкую дырочку, чтобы глазом сквозь видно было. Потом привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке пальцами.

Привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке.

— Чего это вы так рукой меряете? Что ваша рука вроде аршина, что ли? — спросил Василий.

— Конечно. От кончика большого пальца до кончика среднего 20 сантиметров. Стало-быть, если я пять раз так отложу по веревке — у меня метр получится. Теперь гляди: я отмеряю пять метров и тут вторую трубку привязываю.

— А это для чего?

— Сейчас увидишь. Бери в руки одну трубку, а вы, Пантелей Семеныч, берите другую. Станьте так, чтобы веревку натянуть, и оба глядите одним глазом сквозь трубку на сухую березу.

— Оба глядите одним глазом сквозь трубку на березу.

Видна вам береза?

— Видна.

— Не двигайтесь, погодите, мне надо в тетрадке нарисовать, как у вас трубки направлены. Глядите, я рисую в тетрадке нашу веревку, только делаю ее в 25 раз короче, чем она на самом деле. Теперь я подведу тетрадку под твою трубку, Василий, и нарисую, как она от веревки отклоняется, нарисую угол этот самый, что между трубкой и веревкой. Теперь, на другом конце нарисованной моей веревки я наведу твой угол, Пантелей Семеныч.

И Яков Иваныч, подставляя тетрадку по очереди под трубки, начертил карандашом углы, которые между трубками и веревкой образовались.

— Как ваши трубки идут вкось, так я на бумаге точно поставил вкось две черты. Теперь глядите: вот на бумаге наша веревка, вот — наши трубки.

Вот на бумаге наша веревка, береза и трубки.

Глаза смотрели с разных концов, а сошлись на березе. В этом месте стоит наша береза. Смерим теперь сколько в тетрадке от веревки до березы? Примерно, 50 сантиметров. А на самом деле должно быть в 25 раз больше, т. е. 12 1/2 метров, потому что веревка наша в моей тетрадке в 25 раз меньше настоящей веревки, и весь этот треугольник получился в 26 раз меньше. Теперь, Василий, проверь меня: я говорю, что до березы 12 1/2 метров, т. е. шагов 18. Ну, шагай! Проверяй, правду ли я говорю.

Василий зашагал.

— 17 шагов! — закричал он, — ошиблись!

— Ошибка есть, потому что шаг твой не измерен, да и все наши трубки и веревки неточны. Все примерно. Один шаг не ошибка, когда так меришь, как мы.

— Ну, ладно, — согласился Василий, — верю, что до луны можно поточнее расстояние измерить. Поездом, говорите, пять месяцев надо бы ехать? Верю вам. А до солнца сколько?

— До солнца двести лет надо бы ехать, вот как оно далеко!

— Этак, пожалуй, за всю жизнь на билет не заработать, — сказал Пантелей Семеныч.

— Билет на луну и то тысяч семь стоил бы, по две копейки за километр считая. А чтобы до солнца доехать, миллиона три пришлось бы заплатить.

— Вот его куда угнало.

— Потому оно кажется нам таким маленьким, что далеко. А ведь на самом-то деле, если измерить его поперек, так окажется, что оно в сто десять раз больше нашей земли, а ведь земля-то в поперечнике — двенадцать тысяч километров.

— Примерно? — шутя спросил Василий.

— Нет, — улыбнулся Яков Иваныч, — уж это точно, почти совсем точно.