Завещание ночи

2. МОСКВА, 1991. ЧЕРЕП И КОСТИ

Телефон зазвонил в двадцать пятый раз.

Я выругался и прошел в кухню. Телефонного провода на полметра не хватало для того, чтобы поставить аппарат в лоджии. Конечно, можно было бы его как-то удлиннить, но, во-первых, я плохо разбираюсь в таких технических тонкостях, а во-вторых, мне просто лень. Зато не лень шастать через каждые пять минут в кухню, подумал я не без злорадства, и снял трубку.

— Хай, — сказал голос моего, условно говоря, приятеля, а скорее, просто делового партнера Сашки Косталевского — он не звонил мне месяца два. — Как твои ничего?

— Ничего, — ответил я в тон ему, хотя терпеть не могу этой присказки. — Сам-то как?

— Кручусь, — бодро сказал Сашка. — Слушай, у меня к тебе дело…

— Нет, — отрезал я. — Нет, только не это. Я в отпуске сейчас, дела меня не интересуют…

— Кретин! — радостно завопил нетактичный Сашка. — Знал бы, от чего отказываешься!… Это ж золотое дно, охрана грузовиков со стройматериалами, атас! И не напряжно совсем. Контракт на месяц, контора солидная, десять штук снимешь, как с куста…

Я разозлился. Я не люблю, когда меня называют кретином, особенно если это делают такие непришейкобылехвосты, как Сашка.

— Косталевич, — сказал я проникновенно — он бесится, когда его так называют, — я же тебе объяснил: я отдыхаю. Никакого вдохновения у меня эти твои перевозки не вызывают. Говорят, сейчас Кабан на мели, свистни ему, может, он и побежит… А я пиво пью, — сообщил я ему, чтобы еще позлить. –«Туборг» называется.

— Ким, — забормотал он уже не так бодро. — Ну выгодное же дело, ну как ты не врубаешься… Я думал, ты сечешь фишку, а ты… — он помычал нечленораздельно, может быть, листал блокнот с записями. — А вот такое дело… Тут армян один спрашивал, нет ли мужика надежного для охраны на недельку… Дать ему твой телефон?

Язык у меня чесался ответить в том смысле, что лучше бы ему, Косталевичу, дать себе в морду, но я сдержался и спокойно повторил:

— Нет. Я же сказал — я не работаю. Баксов у меня достаточно, еще недельку прокантуюсь в городе и двину в Крым. А вот осенью позвони, подумаем.

— Осенью ты уже в тираж выйдешь, — огрызнулся озлобленный Косталевич. — Для тебя же стараюсь, контракты выгодные ищу… Есть еще перегон японских тачек из Владивостока, — добавил он без особого, впрочем, энтузиазма.

— Четыре штуки чистыми.

— Саш, — сказал я ласково, — Ты с рождения такой тупой или это тебя уже в юности головой об асфальт приложили?

— Ну, как знаешь, — возмущенно хмыкнула в трубке оскорбленная добродетель. — Буду нужен, позвонишь.

— Позвоню обязательно, — заверил я Косталевского и повесил трубку. Совершив это несложное действие, я некоторое время раздумывал, что предпринять дальше, раз уж я оказался на кухне. Был очевидный соблазн отключить аппарат к чертовой матери вообще, потому что как раз сегодня, когда я в кои-то веки собрался спокойно посидеть на балконе в кресле-качалке, предаваясь размышлениям о возвышенном, телефон звонил с удручающим постоянством с интервалом в пять минут и останавливаться, похоже, не собирался. Но была, с другой стороны, крохотная вероятность того, что раз уж собрались мне сегодня звонить те, кто не объявлялся месяцами а то и годами, то могла позвонить и Наташа. Может быть, она прилетела в Москву на пару дней, а может, добралась до переговорного пункта там, в своем Усть-Чукотске. Я представил себе, как Наташа набирает мой номер, и вслушивается в равнодушные длинные гудки, и понимает, что меня опять нет дома, что я опять где-то далеко, что я работаю, и в конце концов ей становится все равно — а может быть, даже немножечко больно, — и она решает никогда больше мне не звонить и уходит куда-то в тундру с бородатым геологом с гитарой за плечами… а может, и не с гитарой, а с киркой или теодолитом, и они идут, обнявшись, потихоньку растворяясь в голубом просторе, а я сижу у себя в лоджии, смотрю на вечернее небо и размышляю о возвышенном…

— Ладно, — сказал я телефону. — Живи пока.

Я открыл холодильник и достал бутылку «Пепси-колы». Насчет «Туборга» я Косталевичу не соврал, но то была последняя банка, завалявшаяся у меня еще с дня рождения, и допил я ее как раз перед Сашкиным звонком. С бутылкой я вернулся в лоджию, сбил пробку о металлическое ограждение и уселся в кресло-качалку.

Был душный июньский вечер, и было приятно сидеть на свежем воздухе, потягивая ледяную пепси-колу, и слушать, как шуршат тяжелые кроны деревьев где-то внизу. Я рассчитывал посидеть так еще с полчасика, а потом приняться, наконец, за Хэммета — «Кровавая жатва», для которой я уже месяц не мог выкроить время, ждала меня на журнальном столике.

Зазвонил телефон.

«Если это не Наташа, — подумал я, — я его отключу». Поставил бутылку под кресло и решительно шагнул в кухню.

Это была не Наташа. Это был мой бывший однокурсник Димка Лопухин (не звонил мне уже года два).

— Привет, — сказал он. — Не узнал, наверное?

— Отчего же, — любезно ответствовал я. — Дмитрий Дмитриевич Лопухин, краса и гордость группы ДМ-1.

— Потрясающе,— засмеялся Дмитрий Дмитриевич. — Как твоя мужественная жизнь?

— Регулярно, — сообщил я. Я не люблю этих обязательных формальностей. Может быть, поэтому большинство моих бывших однокашников считали меня человеком несветским.

— Рад за тебя, — сказала гордость группы. — Ты знаешь, у меня к тебе дело…

— Э, нет, Димочка, — я старался выдерживать все тот же любезный тон. — Никаких дел до сентября. Это принципиально.— Тут меня осенило, и я начал быстренько прикидывать, какое же дело может быть ко мне у Д.Д. Лопухина, человека, насколько я помнил, глубоко благополучного и, в отличие от меня, пошедшего по стезе большой науки.

— Это не совсем обычное дело, — замялся ДД. — Но очень спешное и, по-моему, чертовски интересное… Кстати говоря, Ким, ты по-прежнему интересуешься своими доколумбовыми индейцами?

— А что, есть связь? — автоматически спросил я.

— Есть, — коротко ответил он и замолчал.

Я мысленно закряхтел и зачесал в затылке. Д.Д. Лопухин заинтриговал, а уж упоминание об индейцах и вовсе походило на запрещенный прием — если у меня и остались какие-нибудь склонности к научным штудиям со времен Университета, то лишь в этой области. Причем здесь я опускался до оголтелого фанатства, и ДД это, кажется, знал.

— Хорошо, — сказал я. — Я с удовольствием тебя выслушаю…

Тут я замялся, потому что стал соображать, в какой же день можно безболезненно уделить часок старому однокурснику, но он опередил меня.

— Если ты не возражаешь, я подъеду к тебе сейчас. Это удобно? — быстро спросил он и повторил: — Дело очень срочное.

Мой Хэммет накрылся медным тазом, понял я. И сказал:

— Ты помнишь адрес?

— Да, — обрадовался Лопухин. — Я подъеду через час, хорошо?

— О'кей, — обреченно отозвался я и повесил трубку.

Несмотря на внешнюю хамоватость, развившуюся у меня за последнюю пару лет вращения в псевдоделовых кругах, я очень мягкий и подверженный чужому влиянию человек. Тряпка, одним словом. Дюдя, как ласково называла меня одна подруга из порта Находка. Я могу отшить навязчивого Косталевича, но объяснить интеллигентному Д.Д. Лопухину, почему я не хотел бы с ним сегодня встречаться (да что там с ним — вообще ни с кем, кроме Наташи), я не в состоянии. Врать про неотложные дела я не хочу — не люблю вообще обманывать людей, а уж по таким мелочам — тем более. Объяснять про Хэммета смешно, ДД подобной литературы не признает, мне он почему-то запомнился задумчиво сидящим на самой верхотуре аудитории номер 6 с изящно потертым томиком «Au recherches du temps perdu» Пруста. И потом, было все же интересно, какие дела могут быть у меня с такими людьми, как Д.Д. Лопухин.

Он приехал ровно через час. Я наблюдал из лоджии, как он аккуратно паркует свою элегантную серую «девятку» у детского городка, вылезает, хлопнув дверцей, тощий, похожий на журавля в очках, и движется к подъезду. Поскольку мне редко доводилось рассматривать его сверху, я удивился, заметив на голове ДД небольшую плешь. Все-таки лысеть в неполные двадцать семь –это пижонство.

До моего восьмого этажа он добирался минут десять. Как это обычно бывает у нас в доме, не работал ни один лифт, и бедняге ДД, не привыкшему, вероятно, к физическим нагрузкам, пришлось туго. Когда я открыл ему дверь, он стоически улыбался, но мой опытный глаз без труда углядел невытертые капельки пота на мастерски подбритых висках.

Мы пожали друг другу руки и обменялись парой банальных фраз о происшедших с нами за последние два года изменениях. Я не удержался и брякнул что-то вроде «а ты, брат, лысеешь». Это вызвало у ДД некоторое удивление, что, принимая во внимание довольно существенную разницу в росте (180 см у меня и 197 у него) было вполне нормальной реакцией. Он пробормотал какую-то несуразицу о кислотных дождях и радиационном фоне, а я подумал, что это, наверное. мозги лезут наружу от усиленного умственного труда, но вслух, к счастью, не произнес.

— Великолепно! — воскликнул ДД, когда мы прошли в комнату. Собственно, он был у меня только на новоселье и видел лишь голые стены да подушки на полу вместо стульев. — Сколько воздуха! Простор! Ты по-прежнему один живешь?

Я кивнул. За те два года, что я здесь живу, у меня еще ни разу не возникало желания поселить в моей уютной квартирке кого-либо еще. За исключением Наташи — ну, да это и не исключение вовсе, тем более, что селиться здесь не хотела она.

— Компьютер? — удивился ДД, проходя в дальний конец комнаты, где стоял мой рабочий стол. — Э-э… какой модели?

Только дурак бы не понял, что он собирался спросить, зачем мне вообще компьютер, но вовремя спохватился. Я подыграл ему и сделал вид, что я и есть тот самый дурак.

— 386 IBM. Очень неплохая машинка.

Вопросов по компьютеру больше не последовало. ДД повернулся к стеллажам и некоторое время рыскал взглядом по книжным корешкам, надеясь что-то отыскать. В конце концов он нашел искомое, и лицо его приобрело довольно глуповатый вид (а может, это мне от зависти показалось: я всегда комплексовал, сравнивая наши с ним интеллектуальные весовые категории).

— Да, вот, — сказал он удовлетворенно. — Инки.

У меня там, действительно, была целая полка с книгами по доколумбовым цивилизациям Америки, и на этой полке действительно немало книг по инкам. Взгляд ДД был столь плотояден, что я на всякий случай сказал:

— Не продается.

— Неплохая подборочка, а? — спросил он лукаво. Я кивнул, глядя на него с легким недоумением. Тут он повернулся ко мне и с ловкостью провинциального фокусника извлек из кармана пиджака твердую фотографическую карточку.

— Ты можешь определить, что это такое?

Логической связи в его словах я не заметил, но это было неважно. Чертовски приятно, когда с таким вопросом к тебе обращается гордость нашей науки, действительный член Союза Молодых Историков (даже, кажется, секретарь), кандидат исторических наук (и, наверное, в близком будущем доктор), специалист по истории древнего мира, бывший лучший студент курса Д.Д. Лопухин.

Я взял фотографию и сказал:

— Думать нечего. Череп из горного хрусталя, предположительно культура майя, хотя я лично не согласен, обнаружен американским археологом Хеджессом в древнем городе Лубаантуне на полуострове Юкатан в Мексике, в двадцатых годах, по-моему… Выполнен при помощи какой-то неизвестной нам техники, вряд ли жившие еще в каменном веке майя могли сами создать такую штуку… Ну, что еще… Шлифовка отдельных частей черепа и внутренняя структура кристалла позволяют использовать его как «волшебный фонарь» — если под череп поместить свечу, то из глаз начинают исходить лучи, проецирующие на стены изображения.

Я замолчал и посмотрел на ДД. Он довольно улыбался, и я подумал, что меня провели на мякине.

— Внимательней смотри, — сказал Лопухин.

Тут я уставился на фотографию (это был моментальный снимок камерой «Полароид») и увидел, что череп стоит на каком-то грязном столе, причем под него подстелена газета «Правда» с жирным пятном на месте передовицы. Череп из Лубаантуна, насколько мне было известно, хранился в Британском музее. Представить себе, что в этом прославленном учреждении экспонаты содержатся подобным образом, было свыше моих сил.

— Ты меня лечишь? — спросил я.

ДД растерялся.

— Что?

Ах ты, Господи, спохватился я, он же и слов-то таких не знает…

— Ты меня разыгрываешь?

— А… Нет. Я снял это неделю назад в Малаховке.

— Ага, — сказал я, возвращая снимок. — А книжек из Александрийской библиотеки ты в Малаховке случаем не видел?

ДД странно взглянул на меня.

— Ким, это очень серьезно.

— Да, я понимаю. (на самом деле я ничего не понимал. Было совершенно ясно, что Лопухин зачем-то меня разыгрывает, но зачем — я не знал и знать не хотел. Пропал день, подумал я тоскливо. Господи, ну что же мне не везет-то так?) Хочешь, я тебе объясню, что это такое? Это пластмассовая игрушка какого-нибудь тайваньского производства. Или стеклянная пепельница оригинальной формы. И тебе абсолютно незачем было тратить на нее полароидную карточку.

— Ему шесть тысяч лет, — твердо сказал Лопухин. — Если не девять.

Я засопел, боюсь, довольно угрожающе. Я всегда считал терпение одной из основных своих добродетелей, но тут, по-моему, случай был клинический.

— Дим, давай-ка лучше чего-нибудь выпьем. Я коктейль могу приготовить…

— Потом. Поверь мне, Ким: это действительно очень древний череп. Двойник того, из Лубаантуна. И он действительно здесь, в Москве. Неужели тебя не интересует это хотя бы в чисто теоретическом плане?

Тут у меня впервые шевельнулось легкое подозрение, что он говорит серьезно. Да и не стал бы такой солидный мэн как ДД тратить время на глупые шутки.

— Садись, — сказал я, толкая его в кресло и устраиваясь на краешке стола — это моя любимая поза. — И все подробно рассказывай.

ДД сложился в кресле почти пополам и стал похож на циркуль, который запихнули в готовальню.

— Я не могу тебе всего рассказать, Ким. Я сам почти ничего не знаю. Этот череп принадлежал одному знакомому моего деда. До войны они встречались где-то в Туве, дед был там начальником археологической экспедиции. Там, в Туве, дед впервые увидел череп и получил доказательства его подлинности.

— Какие доказательства?

— Не знаю! Это сейчас неважно. Потом, после войны, деда посадили. Кажется, какую-то роль в этом сыграл тот его знакомый… — тут он остановился и некоторое время собирался с мыслями. Мне надоело ждать, и я резко сказал:

— Дальше!

— Дальше… Не так давно дед случайно узнал, что тот человек жив и здоров. Ну, вполне понятно, что он решил его разыскать. В результате… –он снова замялся и неопределенно помахал фотографией.

— В результате ты нашел череп в Малаховке, — закончил я.

— Прекрасная история. Главное, правдоподобная. Ну, а я-то здесь при чем, Димочка?

— Я хотел бы попросить тебя об одном одолжении, Ким, — выдавил из себя ДД и опять надолго замолчал.

Я благосклонно помахал ногой.

— Ну?

— Одним словом, это очень деликатный вопрос, понимаешь, я не совсем уверен, что мое предложение тебе понравится…

Боже, как я не люблю все эти интеллигентские выверты! ДД, наверное, мычал и телился бы еще час, но тут я слез со стола, подошел к нему вплотную и сказал:

— Короче, Склифосовский.

Он метнул на меня испуганный взгляд и убитым голосом выговорил:

— Ким, мне очень нужен этот череп.

Я присвистнул. Вот чего я не ожидал от благородного ДД, так это того, что он заявится ко мне с обыкновенной наводкой. O tempora, o mores!

— Ну и что? — спросил я спокойно.

— Видишь ли, ты только не обижайся, но ты же прекрасно понимаешь, что я категорически не способен на такого рода мероприятия… У меня просто не получится…

— А я, по-твоему, способен? Спасибо тебе, родной.

Выгнать бы его пинками, подумал я злобно. Скотина неблагодарная.

— Ким, — прочитав мои мысли, вскричала скотина. — Я не имел в виду ничего оскорбительного! Правда, я сам бы полез туда, но ты же можешь вообразить себе, что из этого получится!

Я вообразил, и мне сразу стало легче.

— Ты понимаешь, что толкаешь меня на банальную квартирную кражу? — любезно осведомился я. — Мелкую такую, примитивную уголовщину?

— Нет, — ответил ДД сразу же, — это не кража.

— А что?

— Возвращение вещи ее законным владельцам.

— Вам с дедом?!

— Нет. Не спрашивай меня, ради Бога, ни о чем! Это сейчас совершенно неважно!

— А на суде это тоже не будет важно?

Он захлопал глазами.

— Ким, но ведь не будет никакого суда… С этой стороны тебе вообще ничего не грозит.

— Очень интересно, — сказал я. — Ну и что конкретно от меня требуется?

Лопухин облегченно вздохнул.

— Я все подготовил, — с этими словами он вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист плотной бумаги. — Вот, возьми, это план.

Я взял бумагу и развернул. На листе умело — сказывалась археологическая практика — был нанесен план дачного поселка с подробными комментариями. Один дом, стоявший на отшибе, был обведен красным кружком.

— Череп хранится в этом доме, — пояснил ДД. — Где именно, я не знаю. Твоя задача, Ким, — проникнуть в дом в отсутствие хозяина, найти череп и унести его с собой.

— Одну минуточку, — перебил я. — А почему, собственно, ты думаешь, что именно я могу выполнить такую работу, а? У меня что, на лбу написано, что я специалист по дачным кражам?

— Да нет, Ким, ну что ты, — бормотнул Лопухин смущенно.

— Может, тебе кто-нибудь что-нибудь про меня рассказывал? — вкрадчиво осведомился я. — Может, кто-то дал тебе рекомендации?

— Да, — сказал ДД, вздохнув. — Да, мне рекомендовали тебя.

— В качестве мелкого воришки?

— Hет, как человека, способного на рискованные дела.

— Безумно интересно. И кто же дал мне столь лестную характеристику?

Это действительно было интересно. Люди, которых я знал по Университету, как правило, не имели представления о моей работе, а с теми, кто был в курсе, Лопухин вряд ли мог встретиться на заседании Союза Молодых Историков.

ДД поднял на меня свои честные подслеповатые глаза и мужественно, словно партизан на допросе, ответил:

— Я не могу назвать тебе его имя.

Я улыбнулся циничной улыбкой выпускника иезуитского колледжа Вальтера Шелленберга и сказал:

— В таком случае говорить нам более не о чем. Хочешь коктейль?

— Это непорядочно… меня просили… — вяло сопротивлялся ДД.

— А порядочно предлагать мне такую грязную работу? — рявкнул я. — Лопухин съежился, насколько вообще может съежится почти двухметровая жердина.

— Кто тебе наплел эту чушь?

— Кулаков, — раскололся, наконец, Лопухин. — Сашка Кулаков. Но он просил…

Теперь все стало на свои места. Ну разумеется, Сашка Кулаков, трепач и сплетник, мажор из мажоров, кошмар нашего курса. Когда-то давным давно, еще в начале моей карьеры, я сдуру посодействовал ему в решении одного пустякового вопроса (начистил пачку двум лохам из «Чайника») и страдаю с тех пор неимоверно. Все слухи и легенды, которые ходили обо мне в стенах нашей альма-матер, обязаны своим появлением именно ему. Периодически он всплывает на моем горизонте, как воплощенное свидетельство моей юношеской глупости.

— Значит, Кулаков, — повторил я. — Ну и что же он еще про меня рассказывал?

— Он сказал, что ты работаешь… м-м, ну, словом, за деньги выполняешь разные деликатные поручения. Что ты известен в определенных кругах как солдат удачи. Честно говоря, я очень удивился, я ведь совершенно не знал, что ты делал после распределения, но подумал…

— Достаточно, — перебил я. — Ладно, Дим, чего уж там. Это правда.

— Я понимаю, ты работаешь за деньги… — заторопился ДД. — Мы с дедом решили, что в состоянии заплатить тебе две тысячи. Если нужно больше… я, к сожалению, не знаю твоих расценок…

Довольно жалкое это было зрелище — Дмитрий Дмитриевич Лопухин в роли моего нанимателя. Когда тщеславие мое было полностью удовлетворено, я сказал:

— Денег с вас я не возьму.

— Ты хочешь сказать, что сделаешь это бесплатно? — осторожно удивился Лопухин.

— Я не работаю бесплатно, Дима.

— Что это значит? — он повысил голос, как будто уже имел на меня какие-то права.

— Это значит, что я отказываюсь, — объяснил я, отдавая ему листок со схемой. — Да, я действительно выполняю время от времени разные деликатные поручения, но я не вор. Запомни, Дима — я не вор. И не собираюсь менять свои принципы.

Он молчал и смотрел на меня глазами обиженного ребенка. В какой-то момент мне стало жаль его, и я уже совсем было собрался дать ему телефон одного профессионала, но вовремя одумался. В конце концов, его проблемы –это его проблемы. Я не благотворительное общество.

Потом он кашлянул и поднялся из кресла. Я слез со стола и приготовился его проводить. Не люблю я так отшивать людей, да уж что поделаешь.

На полпути к двери ДД громоздко развернулся и сказал бесцветным голосом:

— Дед просил тебе передать… Если ты согласишься, мы можем заплатить тебе по-другому…

Я молча прошел в прихожую и щелкнул замком.

— Дед готов отдать тебе всю нашу библиотеку по инкам, — продолжил Лопухин, влезая в лакированные туфли.

Я пощелкал язычком замка, но уже скорее автоматически. Библиотека Лопухиных в студенческие годы была для меня предметом бессильного вожделения. Такую библиотеку мне, при всех моих заработках, было не собрать и за сто лет. Там был и Прескотт — тот самый, первый, с золотым корешком, — и Мармонтель, и репринт хроники Сьесы де Леона «Сообщение об инках» 1873 года. Насколько я знал, Лопухин-старший относился к этим книгам примерно так же, как Атлас — к яблокам Гесперид. Батюшки, подумал я, и далась же им эта пепельница!

— Так что подумай, Ким, — теперь голос ДД звучал намного уверенней. — План я на всякий случай оставил тебе. Надумаешь — позвони. Телефон прежний.

Сказал — и вывалился на лестничную клетку, верста коломенская, скотина неблагодарная, змей-искуситель.

Ох, как мне не хотелось ввязываться в эту историю…