Заветный ковчег Гумилева

Ярославль – Москва. Наши дни

Мария шмыгнула носом и еще раз внимательно прочитала сообщение. Внешне было не придраться.

«Привет! (Веселый смайлик.) Как дела? (Два вопросительных знака. Почему – два? Дрогнула рука и он поставил лишний? Или хотел подчеркнуть, что ему страшно интересно знать, как у нее дела, хотя они недавно общались?) Я нахожусь в очень красивом месте. Как ты думаешь, в каком? (На этот раз вопросительный знак один. И смайлик с дурашливой улыбкой.) Подсказка: место, откуда виден Париж. (И подмигивание.) Эйфелева башня! Даже не ломай голову. (Снова – подмигивание)».

Маша и не собиралась ломать голову. Вот еще!

Далее текст гласил: «Здесь все офигительно! (Смайлик.) Возвращаться не хочется. Но скоро вернусь. (И маленький значок: букет цветов.) Целую, обнимаю».

Обычное сообщение. Что Машу взволновало? Непонятно. Ее молодой человек Вадим Куприянов уехал в командировку в Париж на три дня. На международную научную конференцию.

Один день уже пролетел. Через два дня Вадим вернется. И чтобы эти дни прошли быстрее, Маша решила отправиться в Ярославль к дальней родственнице, поездку к которой все время откладывала на потом. Почему бы не развеяться и не порадовать тетушку?

Все было хорошо, и даже прекрасно, Тамара Владимировна встретила гостью домашними пирогами – нежными, тающими во рту, с румяной корочкой, как Маша любила. Особенно вкусными были пироги с картошкой и луком.

Год назад Тамаре Владимировне исполнилось семьдесят два года, но выглядела она прекрасно: седые волосы аккуратно уложены, лицо с тонкими чертами ухоженное, изящные руки бывшей пианистки с хорошим маникюром. Тамара Владимировна долгое время преподавала музыку в музыкальной школе. И всего лишь пять лет назад оставила это занятие. Возраст есть возраст.

После обеда Маша решила отправиться на прогулку, тетушка хотела было составить ей компанию, но Маша отказалась:

– Мы обязательно с вами погуляем, завтра по набережной. А сегодня я хочу пройтись одна, осмотреть город самостоятельно.

На самом деле Маша собиралась навестить одного знакомого, но решила сохранить этот визит в тайне, чтобы Тамара Владимировна не обижалась, что она проводит время не с ней.

Перед выходом Маша мельком посмотрела на себя в зеркало.

Темные, слегка вьющиеся волосы, полные губы, симпатичное лицо. Вот только глаза – грустные. Она улыбнулась своему отражению, надеясь, что это поможет поднять настроение.

Виктор Степанович жил на окраине города. Следовало бы позвонить перед тем, как идти, но Маша хотела сделать ему сюрприз. К счастью, Виктор Степанович оказался дома.

– Машенька! – обрадовался он. – Проходи! Вот тапочки, вот вешалка. Раздевайся, и идем пить чай. Я как раз купил вкусный пирог с вишней. Словно предвидел твой визит. На старости лет телепатом заделался, ей-богу! Почаевничаем не спеша. Или ты куда торопишься?

– Нет. Могу себе позволить не торопиться, – улыбнулась Маша. – Спешку и суету оставила в Москве.

– И правильно сделала, – кивнул Виктор Степанович. – От всего надо отдыхать. В том числе и от Москвы. Ты мне позвонила неделю назад, сказала, что, возможно, приедешь, но как-то неопределенно. И ведь могла бы меня сегодня и не застать, я собирался навестить брата в Костроме.

– Я до последнего не знала – вырвусь сюда или нет. Все получилось спонтанно.

– Понимаю. И рад, что все так удачно сложилось. Чайник сейчас вскипит.

Кухня была маленькая, даже повернуться негде. Хозяин суетился у плиты. А Мария подумала, что редко испытывала такое умиротворение. Если закрыть глаза, то можно перенестись в детство, когда бабушка также хлопотала на кухне и заваривала вкуснейший чай с медом и липой. Бабушка… Маша улыбнулась.

– Что-то хорошее, смотрю, вспомнила, – сказал Виктор Степанович. – Так славно улыбаешься.

– Это точно! Бабушку вспомнила…

– С чем чай будешь? У меня тут целая россыпь трав. Есть липа… А где-то еще мед был. Нет ничего лучше, чем чай с медом и липой.

Маша рассмеялась.

– Я только что думала о меде и липе.

– Вот и хорошо. Наше подсознание иногда дает нам замечательные подсказки. Надо этим пользоваться.

– К сожалению, это бывает редко.

– Да, мы свои внутренние голоса заглушаем суетой, пустяками, пустословием. Обрати внимание: как много и в основном не по делу мы говорим. Впрочем, это не относится к тебе, Машенька, – галантно поправился Виктор Степанович. – Я говорю о людях в целом.

– Относится! Еще как относится! – усмехнулась Маша. – Я такая же, как все: трачу время на пустяки вместо того, чтобы заниматься серьезными делами. Так что побольше ругайте меня. Авось исправлюсь. И выйдет из меня толк.

После чая с пирогом Виктор Степанович пригласил Машу в гостиную. Эта маленькая комнатка осталась именно такой, как Маша запомнила: в углу старинная этажерка – из красного дерева, шкаф – с красивой посудой, фотографиями и фарфоровыми статуэтками. Вдоль стен – полки с книгами.

У Виктора Степановича была отличная библиотека, оставшаяся еще от отца.

– Садись, Машенька. Как же ты похожа на свою прабабушку! – не удержался он. – Вылитая Ариадна Федоровна. Как на фотографии.

– Спасибо, – улыбнулась Мария. – Но мне до нее далеко. Она была умница, красавица…

– Машенька! – всплеснул руками Виктор Степанович. – А кто сомневается в твоем уме и прекрасных внешних данных? Никто!

– Это я кокетничаю, – улыбнулась Мария. – Вы уж меня простите.

Она опустилась в мягкое кресло и подперла щеку рукой.

Виктор Степанович остановился около книжных полок и, протянув руку, достал старую толстую тетрадь.

– На чем мы остановились?

– На тысяча семнадцатом годе. Упоминается некий Груссель.

– Кажется, это имя всплывает в исследованиях Вадима, – заметила Маша.

– Позвони и уточни у него, – предложил Виктор Степанович.

– Не могу, он сейчас на одной конференции во Франции. Не хочу лишний раз беспокоить.

Виктор Степанович проницательно посмотрел на нее сквозь очки и спросил:

– Только в этом дело?

– Только в этом! – нахмурилась Маша.

Тетрадь в руках Виктора Степановича была дневником, который прислал ему один старый друг, работавший в краеведческом музее. В музей этот дневник, вместе с другими бумагами умершей бабушки, передали родственники. Мол, хранился в их семье с незапамятных времен. Виктор Степанович с Машей с интересом эту находку изучали. Ведь записи в дневнике касались их предков.

– Следы Ариадны Федоровны затерялись, – вздохнула Маша.

Виктор Степанович развел руками.

– Увы! Время было такое. Все всего боялись. Рушился старый мир: семьи, устои. Традиции… Нам сейчас, честно говоря, трудно себе представить: как это было. Мы привыкли воспринимать революцию, разруху, гражданскую войну… как набор слов. Наш взгляд из сегодняшнего дня, когда у нас есть крыша над головой, есть еда на столе и есть уверенность, что ты выйдешь на улицу и тебя не подстрелят, не способен охватить всего.

– Да, – кивнула Маша. – Страшный век. Жизнь могла оборваться в любой момент. Внезапно.

– И страшнее всего – именно вот эта внезапность! – горячо воскликнул Виктор Степанович. – Внезапность во всем. Люди стали как хищные звери: если ты никого не съешь – съедят тебя. Твоей двоюродной прабабушке, кстати, повезло, Машенька. В то время немногим удалось проскочить. Или пройти над бездной. Настоящих специалистов все-таки ценили. Молодая власть отчаянно нуждалась в них. Ведь не осталось никого, кроме революционного пролетариата и крестьян, которые косо смотрели на новые порядки и были готовы в любой момент взбунтоваться. А государству требовалось как-то функционировать. И поэтому привлечение спецов, пусть даже старой закалки, – стало жизненной необходимостью. Ариадна Федоровна была из их числа.

Маша знала, что когда случилась Октябрьская революция, ее прабабушке Ариадне Федоровне Бориславской исполнился двадцать один год. Она была очень талантливой девушкой, занималась биологией и делала многообещающие успехи в медицине. Могла уехать за границу, но осталась в Советской России. Почему? Ее родители умерли в восемнадцатом году. Из родных осталась только сестра – Машина прабабка. Сведений об их жизни в первые годы советской власти было катастрофически мало.

Маше удалось выяснить, что после революции Ариадна Федоровна работала в институте Богданова, но после двадцатых годов сведений о ней больше нет. Зато осталось несколько писем Ариадны к подруге, некой Наташе Р. В одном из этих писем Ариадна сообщает, что беспокоится о Романовых и особенно переживает за Анастасию.

Это упоминание об Анастасии Романовой очень заинтересовало Вадима, он занимался историей царской семьи после их ареста. А еще Вадим считал, что Анна Андерсон, одна из самых известных девушек, которая выдавала себя за чудом выжившую царевну Анастасию, не лгала, а была именно младшей дочерью императора Николая Второго, а не самозванкой.

С Виктором Степановичем Маша познакомилась случайно, три года назад разговорившись на одном из конгрессов по истории. Маша узнала, что Виктор Степанович Микушин тоже занимается историей своего рода и ему удалось установить, что его дед работал вместе с Бориславской Ариадной Федоровной в лаборатории Александра Богданова. А потом и в Институте крови, который он создал. С тех пор Маша и Виктор Степанович регулярно контактировали. Они переписывались по электронной почте, созванивались, иногда Маша приезжала к Виктору Степановичу в гости.

Деду Виктора Степановича повезло меньше, чем Ариадне Федоровне. Или о нем просто больше известно. В 1938 году ученый Микушин был арестован и отправлен в ссылку. Вернулся он оттуда очень больным человеком и прожил всего пять лет.

Виктор Степанович, будучи еще мальчишкой, слушал его рассказы о прошлом. Позже он записал по памяти многое из того, что слышал, но признавался, что немало упустил.

– Все-таки я позвоню Вадиму, – решилась Маша, вставая с кресла.

– Хорошо, чтобы тебе не мешать, я выйду на кухню, – откликнулся Виктор Степанович. – Оставайся здесь. Никаких проблем.

Он вышел, закрыв за собой дверь.

Маша набрала номер Вадима. Длинные гудки. В чем дело? Неужели ему трудно ответить на ее звонок? Неужели он не понимает, что она беспокоится! Да и потом, разве ему не хочется услышать ее голос, поговорить с ней. Тревога стала сильнее. Может быть, он вообще уже охладел к ней?

Маша поняла, что такие вопросы заводят ее слишком далеко, и дала себе приказ: прекратить панику. Вадим просто не может сейчас ответить.

Она нажала на отбой и положила мобильный на столик перед собой. Вадим перезвонит ей при первой же возможности, и Маша не хотела пропустить звонок.

– Виктор Степанович! – позвала она.

Хозяин квартиры вплыл в комнату с подносом, на котором стояли чашки с чаем и вазочка вишневого варенья.

– Я думаю, самое время подкрепиться.

– Балуете вы меня.

– А кого же мне еще баловать? Степка в Питере. Внуки ездят нечасто…

Виктор Степанович жил один: жена умерла десять лет назад, сын с семьей переехал в Санкт-Петербург.

– Все нормально? – кивнул он на телефон. – Поговорили?

– Нет, – вздохнула Маша. – Вадим не берет трубку.

– Ну наверняка он очень занят. Не каждый же день его посылают в заграничную командировку. Общается с коллегами, весь в научных спорах и докладах. Ученые – люди увлекающиеся. Ты и по себе знаешь. А может, он телефон потерял? Закинул куда-нибудь среди бумаг и звонка не слышит?

– Вообще-то Вадим всегда на звонки отвечает, – возразила Мария. – И он же педант. Все у него по правилам должно быть, и вещи лежат строго на своих местах, ничего никогда не пропадает. Все бумаги и документы разложены по папкам. Не то что у меня. И вдруг…

– Позвонит, – заверил ее Виктор Степанович. – Обязательно перезвонит… Не расстраивайся раньше времени.

Действительно, вскоре раздался звонок. Но только звонил не Вадим. А Машина мать – Светлана Николаевна.

Мама звонила не так уж часто. Они с отцом жили своей жизнью, были совсем не старыми и очень активными людьми. Они с удовольствием ходили зимой на лыжах, летом путешествовали по стране – в Карелию, на Алтай, в Сибирь и даже пару раз слетали на Дальний Восток. У них был свой круг друзей, сложившийся за многие года. Костяк этого круга составляли школьные и институтские товарищи, такие же активные и деятельные.

Маша очень любила родителей, но образ их жизни ей совершенно не подходил. Чаще всего вечерами ей хотелось остаться одной, слушать музыку или просто грустить, читать стихи, смотреть в окно. Мама с папой считали такое времяпровождение пустой тратой времени. В юности, когда Маша закрывалась в комнате и слушала музыку, все заканчивалось тем, что заглядывала мать и, увидев дочь за таким бессмысленным занятием, старалась придумать для нее настоящее «важное интересное дело» – велопрогулку, пеший поход или какую-нибудь работу по дому.

Маша никогда не делилась с мамой своими переживаниями и секретами, опасаясь, что это тоже сочтут неважным и бессмысленным. К счастью, против ее увлечения историей родители ничего не имели. И даже гордились, что их дочь учится в аспирантуре. Вадима они также одобряли.

Маша встретила Вадима год назад, и ей казалось, что жизнь входит в берега.

Вадим был полной ее противоположностью. Если Маша втайне не любила порядок и тяготела к хаосу, то Вадим напротив – любил, чтобы все лежало по местам. Маша была совой, Вадим – жаворонком, Вадим любил сладкое, Маша – острое и соленое, Маша любила поваляться на диване с книжкой, Вадим – любил планировать выходные заранее и составлять пункты развлечений. Он вообще любил планы, отчеты, строгий распорядок.

Но Маша ценила в Вадиме главное – он давал ей чувство дома. Живя с родителями – она жила в их доме. Они все делали дружно – ходили за покупками, готовили, принимали друзей. Никакой инициативы Маша проявить не могла. И с годами это стало раздражать.

С Вадимом они снимали квартиру, и Маша чувствовала себя хозяйкой дома. И за это могла простить Вадиму многое – его мелкие придирки, стремление ее поучать, ревность к научным успехам. Но иногда ей становилось тяжело, и она думала, что, возможно, они не слишком-то подходят друг другу. Только признаться себе в этом у нее не хватало решимости.

Этого парня Вася Курочкин приметил сразу. Парень был из породы трудоголиков и фанатов, как и он сам. С такими Вася обычно быстро находил общий язык: увлеченность предметом плюс знания помогали сразу завязать разговор. Собеседники обменивались визитками и впоследствии, если встречались на разных мероприятиях, вели себя как старые знакомые, а бывало, что общение продолжалось и более тесно – завязывались совместные интересные дела и проекты.

В фойе конференц-зала Вася и его новый знакомый – Вадим – перекинулись лишь парой реплик, более подробно поговорить не удалось, потому что начиналась конференция, но визитками обменяться все-таки успели.

Не дожидаясь перерыва, Вася выскользнул из зала, намереваясь посетить заведение, куда и короли пешком ходят, но, проходя мимо буфета, неожиданно заметил Вадима, оживленно беседующего с какой-то дамой. Лица женщины он не рассмотрел, но предположил, что она – француженка. Может быть, дело было в чересчур прямой спинке, а может – в ее аккуратной и вместе с тем небрежной прическе. Вася отметил про себя, что, очевидно, этот разговор для Вадима более важен, чем присутствие на конференции.

Когда он возвращался обратно в зал, этих двоих уже не было.

Во время перерыва Вася разыскал Вадима. Тот выглядел взволнованным и озабоченным.

Разговора не получилось, кто-то отвлек Васю, и он отошел, решив про себя, что непременно еще переговорит с Вадимом.

Вечером он хотел было позвонить, благо телефон был на визитке, но подумал, что еще успеет. Знакомство можно возобновить и по возвращении в Москву, а сейчас у Вадима наверняка есть и другие дела. Возможно, он гуляет по вечернему Парижу вместе с той самой француженкой, а он, Вася Курочкин, будет отвлекать человека от столь приятного времяпровождения.

На другой день Вася увидел Вадима и вновь отметил, что выглядит тот не лучшим образом. Явно парень провел бессонную ночь, Вася мысленно поздравил себя с тем, что вчера правильно все рассудил и не стал вторгаться в личное пространство молодого ученого.

На третий день Вадима на конференции Вася уже не встретил. Не видел его и в аэропорту, хотя Вадим мог лететь другим рейсом.

Когда Вася сидел в аэропорту в ожидании рейса, ему позвонила Анна – его помощница и компаньон, вывалила ворох новостей, и все, что связано с новым знакомым благополучно испарилось из Васиной головы. Нужно было решать насущные задачи.

Маша знала за собой один существенный недостаток. Она была человеком мнительным и легко поддавалась панике, хотя каждый раз уговаривала себя не делать из мухи слона.

Вот и сейчас она с трудом сдерживала слезы.

– Машенька! Ты что? – спросил обеспокоенный Виктор Степанович.

– Кажется, с Вадимом что-то случилось, – дрожащим голосом сказала она. – К телефону не подходит, на эсэмэс не отзывается. Да еще мама сыплет соль на рану: спрашивает – как Вадим. А что я могу ей ответить? Промямлила, что все в порядке.

– Машенька, не надо рисовать себе всякие ужасы понапрасну! Ну что могло случиться на научной конференции? Думаю, скоро все прояснится и окажется, что твоя тревога была напрасной.

– Да, возможно, вы правы, – вздохнула Маша, но тревога не отступала.

В Москву Вася Курочкин вернулся в хорошем настроении, несмотря на то что Анна загрузила его работой еще в аэропорту. Новое исследование, что им заказали, требовалось сделать срочно. После нескольких успешных дел их историко-консультативный центр «Клио» пользовался большой популярностью, и заказов было немало.

Когда Вася пришел на работу, Анна уже сидела за своим компьютером и с сосредоточенным видом что-то писала. Он поздоровался и тоже сел работать.

– Все, перекур, отдыхаем, – устало выдохнул он в два часа.

– Как съездил? – поинтересовалась Анна. – Сидишь и молчишь!

– Хорошо. Сейчас расскажу.

Заварив кофе, Вася откинулся на стуле.

– Командировка была довольно плодотворная. Собрались ученые из разных стран. Тематика весьма актуальна, как ты знаешь…

– Вася! – перебила его Анна. – Ты мне рассказываешь, как будто бы отчет пишешь. Говори нормальным языком, не таким официозом.

– Не таким официозом, – повторил Вася и неожиданно вспомнил Вадима. – Был на конференции один парень с очень интересной темой. Нестандартной. Историки ведь часто ходят проторенными путями и годами сидят на одних и тех же разработках и направлениях. А он как свежий глоток воздуха. И вообще показался мне человеком довольно любопытным. Я хотел было с ним пообщаться в неформальной обстановке…

– И в чем же дело? Пригласил бы прогуляться по Елисейским полям или по Монмартру. Или куда-нибудь еще, где обычно туристы гуляют.

– Подожди. Не перебивай меня. Дослушай до конца и по порядку. Я был бы рад его куда-то пригласить, но он выпал из моего поля зрения.

– То есть как это выпал? Вы разве не на одной конференции были?

– Так-то оно так, но у него свой круг интересов образовался.

– Какой?

– У него вроде амур с одной мадам наметился. Поэтому встревать мне было неудобно. Роман – дело святое. Франция, Париж, амур-тужур.

– Прямо на конференции и закрутил роман? – удивилась Анна.

– Ну да, кажется.

– Вот и отправляй мужчин в научные командировки! – усмехнулась Анна. – Вы даже там умудряетесь свои личные делишки порешать.

– Это относится не ко всем, – строго заметил Вася.

– О присутствующих я не говорю. Мы все тут, как жена Цезаря, выше подозрений…

Вася почесал в затылке.

– Но найти мне его хотелось бы.

– Визитку взял?

– Да.

– Ну так какие проблемы – звони коллеге.

– Я уже звонил – не отвечает.

Вася снова набрал номер.

– Абонент недоступен. И как же его найти?

– Проще простого. Для этого есть социальные сети. Всякие там Фейсбуки, В контакте, Одноклассники. Для серьезных людей – Линкид.

– Я в социальных сетях не торчу.

– Я тоже. Но иногда захаживаю. Все-таки сети и Интернет – вещь полезная. Иногда свежую и нужную информацию узнаешь. Иногда с человеком срочно свяжешься. Особенно если сотового нет, а связаться – надо. Как его фамилия и имя? Попробую найти.

– Вадим Куприянов.

– Минуту.

Анна забила имя в поисковую строку.

– Есть! Это он? – Она развернула монитор в сторону Васи.

Курочкин всмотрелся в лицо молодого мужчины.

– Он!

– На Фейсбуке есть. Будешь связываться?

– Для этого, кажется, нужно завести аккаунт.

– Дело двух минут. Могу сделать это за тебя.

– Может, ты еще и пароль за меня придумаешь? Я сам, Рыжикова, все сделаю. Пока я еще в беспомощного младенца не превратился.

Зарегистрировавшись на Фейсбуке, Вася отправил Вадиму сообщение.

– Отправил? Теперь – жди! – напутствовала его Анна. – Скоро откликнется твой неординарный историк.

Вадим не откликнулся ни в течение дня, ни на следующие сутки.

Анна пришла домой под вечер с целым пакетом покупок. И была крайне недовольна этим обстоятельством. В магазин нельзя ходить не только голодным, когда ты автоматически покупаешь себе продуктов больше, чем надо, но и не стоит отправляться за покупками расстроенным или в дурном настроении. А так же в состоянии задумчивости, унынии, скуки, апатии. И еще целый список неблагоприятных условий для шопинга.

Проблема в том, что тогда сразу начинаешь покупать больше, чем нужно, по одной-единственной причине – подсознательно хочешь себя утешить и вознаградить за все тяготы и неприятности жизни. Да еще все эти современные упаковочки, дизайн, реклама и прочие маркетинговые штучки влияют.

В результате, выложив покупки на стол, Анна застыла в недоумении. Ну продукты ладно! Но зачем ей две упаковки свечей – одна из которых представляет собой набор новогодних елочек? Новый год уже прошел. Или ей хочется свой персональный Новый год? А что сказать по поводу следующих приобретений: керамический горшок с искусственными цветами, настенное панно, авторская кукла, ярко-малиновый фартук с надписью «счастливая хозяюшка» и французский крем от морщин со скидкой?

Нет, решительно надо делать покупки только по заранее составленному списку, иначе в результате оказываешься с целым ворохом ненужных вещей.

Поужинав, Анна мысленно вернулась к Васе.

Он, конечно, гений, но временами бывает жутко непрактичным. Если ему был так нужен этот Вадим Куприянов – мог бы завести знакомство поближе. Нет, он решил быть деликатным и вежливым и не мешать возникшим романтическим отношениям, а теперь переживает, что потерял возможность пообщаться с интересным коллегой.

Анна забралась с ногами на диван и включила планшет, залезла в соцсети и стала изучать профиль Вадима. Хорошее образование – истфак МГУ. Работа в академическом институте исторического профиля. Статус «состоит в отношениях». Девушка Мария Бориславская. Значит, он вырвался от своей девушки и решил закрутить новый роман? Во время научной командировки? Ну-ну!

Анна зашла на страницу Марии. Симпатичная, серьезная. Посты в основном личного характера или философские с краткими записями-размышлениями. Но новые посты Бориславская выкладывает нечасто, видно, что человек не торчит с утра до вечера в сетях, а живет собственной, не виртуальной жизнью. Есть совместные фотографии с Вадимом. Причем на фотографиях нет назойливой демонстрации отношений: никаких поцелуев на камеру или тесных обнимашек. Все довольно прилично. Такие фотографии не стыдно и маме с папой показать. Несколько фото на природе, в кафе и еще одна на научной конференции. Значит, девушка тоже историк? Понятно, почему на странице никакого рекламного гламура или глупого мимишанья.

Интересно, куда пропал этот Вадим – серьезный парень, ученый с неординарной темой? Неужели так увлекся, что решил остаться в Париже?

«Машка! Приветище огромный! Пишет тебе твоя подруга Ритка, о которой столько лет не было ни слуху, ни духу. Как ты помнишь, сначала я бросила институт, а потом распрощалась со всеми, отправившись в свободное плавание. Бог знает, какой дух противоречия во мне жил, я с легкостью переходила из одной крайности в другую. Ты же всегда была оплотом благоразумия и правильной девочкой, что вызывало у меня легкую оторопь, смешанную с малой толикой зависти. Уж мне-то такой положительной никогда не стать. Я выпала из твоего поля зрения примерно восемь лет назад, а это, по нынешним меркам – почти вечность. Даже год вмещает в себя так много, что уж говорить о восьми годах?

Мы с тобой хорошо общались в институте. Помнишь, как мы особенно сблизились на третьем курсе? Когда я исчезла со всех радаров, мне хотелось тебе позвонить, но я боялась, что тогда буду жалеть о своем поступке – уходе из института. Рубить так рубить… Начался период моих скитаний, я ушла из дома и работала в разных местах – в музыкальной группе, посудомойкой, менеджером сотовой связи… Мне нравилось быть самостоятельной, жить отдельно от предков и вообще быть не такой, как все. И вот настал момент, когда я задумалась об эмиграции. Но моя эмиграция была не экономическая и не идейная. А скорее – географически-мировоззренческая. Дело в том, что в какой-то момент я задумалась – почему мы в век скоростей и Интернета живем в одном месте, не меняем ареал обитания?

Мы читаем книги, смотрим фотографии в Интернете, ездим один раз в год в Турцию или в Египет, но совершенно не хотим двигаться с насиженных мест. Годами ждем смерти какой-нибудь троюродной бездетной тетушки, которая оставит нам квартиру, или влезаем в долги по ипотеке для того, чтобы прозябать в своих четырех стенах где-то на окраине среди унылых панелек… Но жизнь ведь намного шире! И замыкать свое бытие в рамках одного города – непростительная глупость. Я решила посмотреть мир. И начала с Америки. Мне хотелось впитать в себя этот бешеный ритм, драйв, поэзию небоскребов, скоростей, безграничной свободы, а потом – по контрасту поселиться где-нибудь в сытой добропорядочной Европе, в Брюгге или Лионе или арендовать квартиру с видом на Колизей. А может, пожить в испанской деревушке, где народу всего ничего. Тихо, спокойно, благодать.

Таковы были мои приблизительные планы, но все закончилось совсем не так, как я предполагала. Хотя первый пункт плана – насчет Америки – сбылся. Правда, я осела не в Нью-Йорке, как хотела, а в Бостоне.

Как ни странно, в США мне не понравилось. Вот и доверяй своим книжным представлениям! Единственный плюс – там я снова начала заниматься живописью. Один из моих любовников был художник, и весьма приличный. Так что моя детская мечта в какой-то степени осуществилась.

Теперь перехожу к главному – как я попала в Иерусалим. В Америке я постепенно обустроилась, жизнь шла по накатанной колее. На приличную работу я устроиться, конечно, не могла и перебивалась случайными заработками, но на жизнь хватало. Время от времени рядом со мной появлялись мужчины, надолго они не задерживались, но расставание происходило по обоюдному согласию. Пару раз, правда, были скандалы. Но это жизнь, и гладкой она не бывает.

Но вот однажды… Однажды, как в сказке! Даже смешно. Однажды ко мне в руки попала какая-то историческая книжка про Иерусалим. На французском языке. Во французском я ни бум-бум, но его знал мой любовник. Это он откуда-то притащил книгу, я взяла ее полистать со скуки и – пропала. Текст я не понимала, но картинки меня заворожили. Книга была про древний Иерусалим, и гравюры, где был изображен Град Небесный, пронзили меня в самое сердце. Город – как остров, как гора Божья, обнесенный стеной, башенки, а посередине величественный храм. Лабиринт при первом взгляде, но лабиринт не враждебный человеку, напротив – он развертывается как лестница, по которой нужно взойти, чтобы достигнуть чертогов небесных. Я уже заговорила возвышенным языком, сорри. Но по-другому никак нельзя, не получится. И эта купольность, предельность земная и пленили меня в Иерусалиме. Есть же выражение земная и небесная твердь. Так вот небесная твердь для меня – это купол Иерусалима. Это сфера, которая вмещает в себя все. Весь наш мир.

И тогда я подумала, что я делаю в Америке, когда на земле есть Иерусалим? Все наносное мигом слетело с меня. Я поняла, что в США меня уже ничто не удержит. Моя жизнь и мечта уже там – в Иерусалиме. Так я оказалась в Израиле.

Более подробно расскажу при встрече. Я буду в Москве через два дня. Если не возражаешь, хотела бы остановиться у тебя. Встречай меня в аэропорту. Дай мне свой номер телефона, чтобы я скинула время и рейс. С пламенным приветом, твоя подруга Рита Мазен».

Риткину огненно-рыжую макушку в толпе пассажиров Маша увидела сразу. Такой насыщенный рыжий цвет ни с чем не перепутать.

– Рита! – крикнула Маша, пытаясь протиснуться сквозь строй встречавших.

Рита увидела ее и, широко улыбнувшись, бросилась навстречу.

– Машка!

Рита похудела. Впрочем, она никогда не была особенно толстой, но сейчас и вовсе стала как тростиночка. Одета она была в какие-то безразмерные штаны и в пеструю куртку, которая была совсем не по московской погоде. Зеленые глаза Риты горели как у дикой кошки, кожа была медовой от загара, на запястьях позвякивали браслеты. За спиной болтался небольшой рюкзак. В руках – пакет, на плече сумка.

– Это весь твой багаж? – удивилась Маша.

– Да. Мне много не надо. Я, собственно говоря, ненадолго. Я по делу приехала.

– Ладно. Рада тебя видеть.

Подруги обнялись.

– Взаимно. Ну что, как я поняла, ты не против приютить меня на пару дней? Поехали. Ты на машине?

– Нет, сейчас возьмем такси, – ответила Маша.

Всю дорогу Рита с восторгом смотрела в окно.

– Москва определенно похорошела. Задает темп. Теперь местами это приличный западный город. Респект!

– Рита, а ты с кем-то еще из наших списывалась? – спросила Маша.

– Пока нет. А ты? С кем-то из сокурсников общаешься?

– Редко, – призналась Мария. – Наверное, я такая ленивая и некоммуникабельная.

Рита расхохоталась. Смеялась она красиво, запрокинув голову, показывая ровные белые зубы. Так смеяться мог только довольный жизнью человек.

– Просто, Машенька, ты на редкость положительна. Идеал просто! Наверное, в советские годы ты была бы образцовой пионеркой, а потом – комсомолкой. Ты привыкла, когда все идет по накатанной. Для тебя шаг влево, шаг вправо – почти расстрел. Оттого ты и с сокурсниками не общаешься. Все, что выходит из привычного течения жизни, тебя напрягает.

Маша нахмурилась, но потом подумала, что обижаться на подругу, с которой не виделась восемь лет, странно. Но от вопроса не удержалась:

– Неужели я выгляжу такой… бюргершей?

Рита кивнула.

– Ну, примерно так.

– Никогда себя таковой не ощущала!

– А это взгляд со стороны. Кстати, я сейчас учусь на психолога, так что ты ничему не удивляйся.

– Не буду, – пообещала Мария.

– Хата твоя? – поинтересовалась Рита, скидывая рюкзак на пол в прихожей.

– Снимаю. То есть снимаем, – поправилась Маша. – С молодым человеком.

– Статус? Просто отношения или что-то более серьезное?

– Пока не знаю, – уклончиво ответила Маша. Не признаваться же в том, что Вадим – пропал. Это ни к чему. Это ее проблемы, она сама разберется. Еще не хватало свои неприятности вываливать на Риту.

– Где кухня? – спросила подруга.

– Прямо. Не ошибешься. Есть будешь?

– Чай попью.

На кухне Рита достала из пакета коробку с чаем.

– Это наш, израильский. Там всякие травки полезные для бодрости, тонуса и мозговой деятельности. Целебный, короче. Это тебе маска глиняная из Мертвого моря. Это браслет с минералами. И картина. Рисовала сама. Так что жду – восторги по поводу моего творения.

На небольшой картине были изображены горы в бледной жемчужной дымке и нежные деревца на переднем плане. И еще яркие цветы: розовые, лиловые, белые.

– Весна в Израиле, – прокомментировала Рита. – Красотища! Но это надо видеть, изобразить почти невозможно. Где восторги?

– Замечательно! – искренне сказала Маша.

Вдруг у Риты из сумки на стол что-то выпало, сначала Маше показалось, что это спичечный коробок, но оказалось – маленькая картинка: изображение города-крепости с башенками.

– Что это? – поинтересовалась Маша.

– Мой талисман, – тихо сказала Рита и бережно взяла картину в руки. – Мне его подарила одна католическая монахиня в Иерусалиме. Сестра Доменик. Это изображение средневекового Иерусалима. А сестра Доменик – удивительная женщина! Где только не была! Даже в Африке работала миссионером. Но что я все о себе да о себе… Как ты? – спросила Рита.

– У меня все нормально вроде. Учусь в аспирантуре, встречаюсь с молодым человеком. Вадим – мой коллега. Тоже историк. Сейчас он в командировке, во Франции. Родители, слава богу, живы-здоровы. Вроде все. Детьми пока не обзавелась. Такой вот краткий рапорт.

– Да, краткий, – усмехнулась Рита и забралась с ногами на кушетку в углу. – Как же я была права!

– В чем?

– В том, что нужно сначала мир повидать, а потом уже осесть на одном месте. А то вся биография в пару строчек вмещается.

– Так и эпитафии на могилах тоже не длинные.

Рита рассмеялась.

– И все-таки я свою жизнь ни на что не променяю! Столько всего повидала, другим на несколько жизней хватит. И столько еще впереди… То, что я тебе в письме написала, – всего лишь малая часть моих приключений. Иногда просыпаюсь, и какие-то воспоминания о прошлом в голове теснятся, я думаю, записывать надо, чтобы не забыть со временем. Мне даже страшно бывает, что вдруг в один прекрасный момент все улетучится.

– Воспоминания надо записывать, пока они есть. Это очень эфемерная субстанция, – заметила Маша.

– Да, – закивала Рита. – У моей подруги в Израиле Ларисы Кундинян пренеприятная история случилась. Ее мать с такими интересными людьми была знакома: с писателями, артистами, художниками. Лариса все приставала к ней – воспоминания написать, хотя бы в черновом виде. А та отмахивалась: мол, еще успеется. И вот у матери приключился инсульт. И с воспоминаниями покончено. Так что все в жизни надо сразу брать и делать. Пока оно идет. Завтра может быть уже поздно. Простая такая философия, немудреная. А как часто о ней забывают! Или вообще не берут в голову.

Маша накрывала на стол, разливала чай по чашкам, а Рита продолжала:

– А иногда мгновения как всполохи, но пахнут счастьем. Помню, я поехала с одним музыкантом в турне по Европе. И как мы с ним смотрели закат в Амстердаме: солнце плавилось в окнах, и было впечатление, что диковинный дракон бьет хвостом, и его чешуя переливается, вспыхивает, гаснет и снова дрожит огнями. Или в Венеции сумерки – мягкие, словно большой кот ходит на мягких лапах. И даже слышно, как он шуршит…

– Как красиво! Рита, ты не пишешь рассказы?

– Пока нет. Только небольшие эссе. Публикую в Живом журнале. Иногда. Вот и Элиав говорит мне, что я слишком романтична.

– Элиав?

Рита улыбнулась.

– Да. Моего любимого зовут Элиав, и он моя полная противоположность: серьезный, строгий. И такой красавец! Высокий брюнет, фигура как у атлета. Я первое время мучилась, не понимала, что он во мне нашел? Но когда стала заниматься психологией, то поняла, что любят ни за что-то, а несмотря ни на что или вопреки всему. Любовь всегда идет поперек устоявшемуся. Это сигнал, что мы еще живые и не успели полностью высушить и запротоколировать свою жизнь. Когда я это поняла, мне стало легче. А что у тебя произошло с твоим Вадимом? – без всякого перехода спросила Рита.

Маша вздрогнула.

– Я же все-таки психолог, – улыбнулась подруга. – Выкладывай!

В сбивчивом рассказе Маши все это выглядело так. Вадим поехал на международную научную конференцию и пропал. Буквально. Она пытается дозвониться до его матери, но то она не подходит к телефону, то телефон заблокирован. Придется ехать к ней, и это будет для Маши испытанием, потому что мать Вадима ее недолюбливает. Но находиться в неведении она больше не может. Либо Вадим пропал и нужно что-то делать, либо это – разрыв отношений.

– Но ведь он же не мог меня бросить ни с того, ни с сего, – вздохнула Маша. – Как гром среди ясного неба! Ничего такой развязки не предвещало. Прямо-таки на пустом месте.

– На пустом месте ничего не бывает, – заметила Рита задумчиво. – Что-то здесь не так…

– Я тоже так считаю. – Голос Маши дрогнул.

– А реветь – последнее дело! Тем более мы ничего не знаем.

– Но он же сообщил что-то матери, связался с ней, объяснил, почему задерживается, если бы Вадим этого не сделал, она бы подняла панику. Почему же он не позвонил мне, не прислал хотя бы сообщение?

– Мы не знаем всех обстоятельств, – сказала Рита. Но Маше показалось, что подруга сказала это просто так, чтобы лишний раз ее не нервировать.

– И что мне делать? – печально спросила Маша.

– Ждать.

– Терпеть не могу ждать! Все внутри просто взвивается, хочется что-то делать. Куда-то бежать…

– Иногда нужно просто ждать. Когда вселенная утихомирится, и придет нужная информация, а вместе с ней и правильное решение.

– Ты еще и философ, – усмехнулась Маша.

– Иногда приходится им быть. Ничего не поделаешь, – серьезно проговорила Рита.

– Ты сказала, что приехала в Москву не просто так, – перевела Маша тему после недолгой паузы.

– Не просто, – охотно откликнулась Рита. – Просто так я ничего не делаю. Но это не корысть в чистом виде – упаси боже. Это просто закон сохранения энергии. Если жить бездумно, то никуда и не придешь. Я приехала по вполне конкретному делу. У меня умерла двоюродная тетушка, которая оставила мне квартиру. Не хоромы, конечно, но хорошая двухкомнатная, в хорошем районе. И я приехала, чтобы вступить в права собственности, выражаясь юридическим языком. Я была готова к негативной реакции со стороны родственников, но что я получу такое… – Рита покачала головой. – Говорят же – труднее всего выдержать испытание богатством. Но на меня насела сестра с мужем, мол, у них двое детей, нужны деньги, и они спокойно бы сдавали эту квартиру и жили припеваючи, насела мать, чтобы я уступила сестре, насел двоюродный брат – почему квартиру оставили мне, а не ему… Все смотрят на меня волками и готовы съесть, не поморщившись. И что они мне только не высказывали в телефонных разговорах и по скайпу, представляю, что будет живьем.

– А ты?

– А я – смеюсь. Включаю полный пофигизм и ни на что не реагирую. И заметь, это злит даже больше, чем если бы я орала и махала кулаками. Эмоциональные крючки – самые крепкие. Подсел, и все! Пиши пропало. Тебя будут морить со страшной силой.

– Ты не хочешь никому уступать?

– С чего вдруг? Запомни на всю оставшуюся жизнь: никогда не отдавай своего. Никогда и никому. Даже близким. Их жизнь – это их жизнь, а твоя жизнь – это твоя жизнь. Ну попробуем порассуждать здраво. Положим, я отдаю Светке квартиру. Значит, она будет сидеть дома, не поднимая задницы со стула. Есть балыки, ездить в Турцию, а я должна рвать ноги за границей? Как рвала, так и буду рвать? Зачем? Если баба Ася, царствие ей небесное, рассудила, что квартира нужна мне, а не Светке, и не Жене, и не моей матери, то как я могу пойти против ее воли? Разве это правильно?

Маша удивилась таким здравым речам. Она бы поступила по-другому. И получается – зря! Сколько же есть в мире вещей, над которыми она раньше не задумывалась! И почему?

Маша уступила гостье комнату, а сама легла на кухне. Сон не шел. В голову почему-то лезли воспоминания о прошлом, о Вадиме, о том, как они познакомились… И ей почему-то стало казаться, что Вадим – замечательный парень, и все у них было прекрасно, просто сейчас наступила черная полоса, которую нужно переждать… А потом Вадим вернется, и все снова будет замечательно. С этими мыслями Маша уснула.

– Он мне не ответил, – сказал Вася через два дня.

– Кто? – не сразу сообразила Анна, поднимая голову от компьютера.

– Вадим, с которым я был на международной конференции. Никакого ответа.

– И что?

– Странно.

– Что странно?

– У тебя теперь манера отвечать, задавая односложные вопросы? – сердито поинтересовался Курочкин. – Богатый словарный запас!

Анна вспыхнула и отвернулась.

– Ладно, прости, – примирительно сказал Вася. – Это я сгоряча.

– Думай, что говоришь! Так что с тем парнем?

– Не понимаю, что происходит, – почесал в затылке Вася. – Человек исчез с моего горизонта, а я уже психую. Хотя он мне, собственно говоря, – никто. Но что-то не дает мне покоя в этой истории. Может быть, интуиция?

– Слушай, а если попробовать обратиться к его девушке?

– Какой девушке?

– Я когда смотрела профиль этого Вадима, узнала, что у него есть девушка – Мария Бориславская. Может быть, спросить у нее? Наверняка девушка знает, куда он пропал.

– Глупо это все как-то… – пробормотал Вася.

– Зато все узнаешь, и твои сомнения разрешатся. Не будешь мучиться на пустом месте.

– Мне неудобно…

Анна захлопнула папку, лежавшую у нее на столе.

– Ну хорошо. Это сделаю я. Тебя такой расклад устраивает?

– Будь другом, выручи! – оживился Вася. – Может быть, я не прав. Но так мне будет спокойней.

Зайдя утром в Фейсбук, Маша увидела сообщение, которое ей оставила некая Анна Рыжикова. Анна просила ее позвонить по телефону, чтобы поговорить по поводу Вадима.

Дрожащими руками Маша набрала номер. И, едва услышав, что ей звонят от человека, который был с Вадимом на одной конференции, сразу выпалила:

– А можно, я к вам сейчас подъеду? Где вы находитесь?

Анна продиктовала адрес.

Мария Бориславская выглядела ужасно расстроенной. По ее словам, Вадима она не видела с тех пор, как он уехал на конференцию, на связь он не выходил, и что делать – она не знала.

Вася вкратце описал свою встречу с Вадимом, разумеется, опустив его контакты с француженкой, и посоветовал Марии не паниковать раньше времени.

– Все образуется, – сказал он.

И сам себя презирал за эти слова. Так как понимал, что, скорее всего, дело в банальном адюльтере. Правда, непонятно, почему Вадим не отвечает на телефонные звонки. Мог бы сказать подруге пару слов, чтобы не волновалась.

– Мы ведь, кажется, и с вами коллеги? – спросил Вася из вежливости, чтобы как-то отвлечь Марию. – Вы тоже историк?

– Да, – кивнула Мария. – Учусь в аспирантуре.

– И какая у вас тема? Какой эпохой занимаетесь?

– Россия сразу после революции семнадцатого года. – Мария оживилась, было видно, что тема ее живо интересует. – Я занимаюсь историей своей семьи. Вернее, пытаюсь выяснить что-нибудь о двоюродной прабабушке – Ариадне Федоровне Бориславской. Но пока без особого успеха. – Она вздохнула. – У нее была очень интересная судьба. Ариадна Федоровна была ученым, биохимиком. Работала вместе с Александром Богдановым, тем самым, который создал институт крови. А потом после его смерти в тысяча девятьсот двадцать восьмом году ее следы затерялись. Удалось выяснить только, что в январе двадцать первого года она из Москвы уехала в Петербург для работы с неким Т. Но в конце года вернулась в Москву. Я уже проработала в стольких архивах, но никакого упоминания о ней больше не нашла. – Мария замолчала. – Я даже взяла фамилию Бориславская, чтобы быть к ней и своим корням как-то ближе.

Василий Курочкин внимательно смотрел на нее, воодушевление, с которым девушка говорила, очень ему понравилось.

– Знаете, Мария, наш историко-консультативный центр проводит множество исследований, и если имя вашей прабабушки попадется нам в каком-нибудь из документов, я вам обязательно сообщу, – пообещал он.

– Если найдете что-нибудь – буду страшно рада, – улыбнулась она.

Когда Мария Бориславская ушла, Вася сказал, не глядя на Анну:

– Между прочим, судьба и работа ее прабабушки действительно представляют интерес. Ты знаешь, кто такой Богданов?

– Конечно. Соратник Ленина, ученый-марксист, основатель Института крови.

– Верно! Но еще он был крупнейшим идеологом социализма. Теоретиком. Он создал такую известную организацию, как Пролеткульт. И он же внес значимый вклад в науку, предвосхитив современную кибернетику. Плюс писатель-фантаст, прямо-таки апологет будущего. А его идея, что многое можно изменить с помощью крови! Как биолог Богданов проповедовал теорию о возможном омоложении человеческого организма посредством переливания в организм свежей и молодой крови. В тысяча девятьсот двадцать шестом году он основал Государственный научный институт переливания крови. Делал эксперименты на самом себе, переливал себе кровь одиннадцать раз! Его смерть – научный подвиг. Впрочем, прочитаешь об этом сама. – Вася посмотрел на часы. Мне пора бежать на круглый стол. Сегодня будет тема: «Мифы и факты в истории». Наверное, будет нечто любопытное. Во всяком случае, нужно заглянуть и освежить контакты с собратьями по науке.

– Успеха и интересных докладов, – пожелала ему Анна.

– Будем на связи, Рыжикова. Если что – звони. Я доступен в любое время дня и ночи и в любом месте.

Оставшись одна, Анна заглянула в Интернет, чтобы прочитать о Богданове подробней. Его биография была увлекательней голливудского боевика и триллера в одном флаконе.

Настоящая фамилия его была – Малиновский, Богданов – псевдоним. Родился Александр в семье учителя, закончил гимназию с золотой медалью. Поступил на физико-математический факультет Московского университета. Там увлекся идеями народовольцев, за что был арестован и исключен из альма-матер. Во время ссылки в Тулу принимал участие в деятельности рабочих кружков. Написал «Краткий курс экономической науки», высоко оцененный Лениным. После окончания ссылки учился в Харьковском университете на медицинском факультете. Затем снова арест за политическую деятельность, и снова ссылка. На этот раз в Калугу, где он познакомился с Луначарским и возглавил кружок политических ссыльных. Из Калуги вместе с Луначарским выслан в Вологду, где работал в психиатрической больнице. После ссылки, как и многие революционеры, уехал в Швейцарию. К тому времени он уже вступил в РСДРП, а через год был принят в ЦК партии. За границей Богданов развернул активную партийную деятельность, в Болонье, на Капри. Был дружен с Максимом Горьким. Познакомился с Лениным. Владимир Ильич, искушенный в партийных и околопартийных интригах, сразу почувствовал, и небезосновательно, в Богданове соперника и конкурента. В партийных рядах он пользовался большой популярностью.

Сохранилась весьма примечательная фотография: Ленин и Богданов играют в шахматы, а рядом с ними – Горький. Соперники за шахматной доской и соперники по партии…

Анна посмотрела на часы. Вася не звонил, посетителей не было. Она решила пораньше уйти домой и уже там, на уютном диване, продолжить изучать биографию Богданова.

Но на улице стояла замечательная погода, а идти в пустую квартиру не хотелось. Анна медленно брела по улице. Первое робкое приближение весны, деревья застыли в ожидании тепла. По бульварам гуляли парочки.

Анна подумала о Даниле, о том, как начинался их роман, там, в Швейцарии. Как они пытались жить на две страны, и как эти попытки ни к чему не привели. Ведь и правда – любовь на расстоянии что-то убивает, не дает чувства радости, мгновенного отклика, нежности протянутой руки… Все оборачивается фантомом, призраком, навевающим ненужные грезы. Даже общение по скайпу не спасает.

Неожиданно зазвонил телефон. Звонил Вася.

– Привет! Ты где? На работе?

– Нет, гуляю по Москве.

– В каком ты районе?

– В центре. В районе Тверской.

– Какое замечательное совпадение! Я тут как раз сижу в одном симпатичном кафе на Тверской с моим коллегой. Присоединяйся к нам. Он, кстати, недавно делал доклад по Богданову. Ждем тебя.

– Давай координаты. Скоро буду.

Коллега Василия Курочкина оказался высоким худощавым парнем в очках. Очки придавали ему серьезный и даже занудный вид. Он встал и церемонно поздоровался:

– Добрый вечер, Анна. Я – Артемий Васильев. Можно просто Тема.

– Садись, просто Тема! – хлопнул его по плечу Вася. – Анна наша коллега, ни к чему политесы.

Они занимали угловой столик. За столом высились кружки с пивом и стояли тарелки с закусками.

– Садись, Анечка! Что ты будешь? Голодная, наверное…

– Вася, ты как? Все в порядке? – удивилась его неожиданной заботе Анна.

Курочкин захохотал.

– Не переживай, я не пьян. И дело даже не в том, что я хочу тебе зарплату заморозить. Кстати, это шутка. Расслабься. Просто – весна! Понимаешь? Уже пахнет весной! Скоро можно будет выехать на природу, в лес, на море… Надеть футболки и шорты – почувствовать себя нормальным белым человеком.

– А… теперь понятно. Я бы поела салат какой-нибудь. Легкий. И выпила чай зеленый. Можно?

– Нужно!

Сделав заказ официанту, Вася повернулся к Артемию:

– Так что ты там рассказывал о Богданове? Нам с Анной очень интересна эта тема.

– У вас научный к нему интерес или как? – подозрительно спросил молодой историк.

– Частный, Тема. Исключительно частный. Конкуренцию тебе составлять никто не будет… Так что не волнуйся, никто у тебя ценных сведений не уведет.

Артемий некоторое время внимательно смотрел на приятеля, а потом махнул рукой:

– Ладно, расскажу. Богданов – фигура грандиозная! Я как начал копать, так просто обалдел! Титан! Гений! Вообще мы своих гениев недооцениваем. Какой человек был! Энциклопедист, ученый, писатель, идеолог… И все в одном лице! Ведь что такое Пролеткульт? Под него была подведена мощная идеологическая база. Мол, если пролетариат не имеет своей культуры, как буржуазия, то эту культуру надо специально взращивать. Логично? Логично! И Богданов провозгласил, что для большей производительности труда нужна высокая мотивация – идеология. Что потом и было с блеском развернуто в период первых пятилеток.

– Он кровью интересовался, возможностями омоложения с ее помощью… – направил разговор в нужное русло Вася.

– Да. Проблемами крови он действительно занимался, – энергично закивал Артемий. – Это стало главным делом его жизни. После длительной ссылки-эмиграции Богданов возвращается в Россию в тысяча девятьсот тринадцатом году. С началом Первой мировой войны был мобилизован и отправлен на фронт в качестве врача. Своими глазами он убедился, что переливание крови для спасения жизни раненых и больных необходимо.

Принесли салат для Анны – овощной, с куриной грудкой и руколой, и маленький чайничек ароматного зеленого чая.

– Бон аппетит! – провозгласил Вася, салютуя ей пивной кружкой.

– Мерси, – откликнулась Анна.

Артемий поправил на носу очки и продолжил:

– С начала двадцатых Богданов делает первые опыты по переливанию крови на себе, в своей собственной квартире. Ему протежирует Николай Бухарин, давний друг. Вскоре Богданов отправляется в Англию для закупки необходимого оборудования, а также для того, чтобы познакомиться с британским опытом переливания и консервирования крови. Возвратившись в Россию, он продолжает свои опыты, снимает для этого операционную в одной частной клинике. И вероятно, даже не одну. Но эти опыты проходили в обстановке секретности…

Вася с Анной переглянулись.

– А кто работает в этих операционных? Сохранились данные о сотрудниках?

Артемий покачал головой:

– Нет. Я же говорю – секретность. Но ясное дело, что работали там специалисты-профессионалы. Другим бы Богданов не доверил такое важное дело.

– И никакой возможности узнать имена этих людей? – спросила Анна.

– Если всплывут где-то данные – будет очень хорошо. Это кому-то надо? – поднял на нее глаза Артемий.

– Сегодня к нам приходила одна девушка. Утверждает, что ее прабабка работала с Богдановым. А после его смерти куда-то исчезла, – сказал Вася. – Слушай, старина, а не заказать ли нам еще по кружке пива?

– А не развезет? – заколебался Артемий.

– Не развезет! – заверил его Вася.

Пока Курочкин делал заказ, Артемий вновь посмотрел на Анну и вдруг сказал:

– Вы мне кого-то напоминаете. Но я не могу сообразить кого…

– Возможно, мы где-то виделись раньше. Может быть, на какой-то конференции. В каком-нибудь институте… – предположила она.

– Возможно… Так вот, Анечка, для Богданова кровь – это не просто кровь. Это величайший замысел. Величайшая материя! Для всех он был занят проблемами переливания крови для борьбы с малокровием, туберкулезом, для организации донорской службы. Но на самом деле для него кровь – это было не больше и не меньше, а коммунистическое бессмертие! Он планировал создать «общую кровь» для всех, всеобщее братство посредством всеобщей крови. Когда все человечество станет единым организмом. Когда энергия крови перестанет быть частным делом, она станет питать всех… Таким способом он хотел уничтожить классовое неравенство, чтобы все люди стали сестрами и братьями. Причем в самом что ни на есть физиологическом смысле. «На земле должна воцариться неполовая физиологическая общность», – как утверждал он. Каков замысел, а? Это же грандиозно!

– Да, красота замысла, – сказала Анна.

– Вот-вот, как вы хорошо сказали: «Красота замысла»! Богданов мечтал изменить сознание людей с помощью переливания крови. Он полагал, что посредством этого каждая личность избавится от своей оболочки индивидуальности и ощутит причастность ко всему человечеству. Гений! Как вам это, Анечка?

– Масштабно!

– Вы сравните, что происходит у нас сейчас! – воскликнул Артемий. – Зайдите в какой-нибудь ларек или офис по продаже чего-то… Никто ни о чем не мечтает! Мы живем в эпоху, когда человечество схлопывается до мышей…

– Не все так пессимистично, – вмешался Курочкин. – Не надо падать духом. Мы, историки, не можем позволить себе роскошь предаваться унынию и скорби.

– Да, друг! Умеешь ты утешить. Кстати, Вася, сколько мы с тобой знакомы? Два года? Или три?

– По-моему – три.

– Тогда скажи мне как друг… Я планирую сделать Богданова темой моей докторской. Пойдет, а? Перспективная тема?

– А то! Отличная тема, – заверил Вася.

Принесли еще по кружке пива.

– Итак, Богданов, теоретик и практик в одном лице, – вновь воодушевленно заговорил Артемий. – Список его начинаний после революции впечатляет. Он создает коммунистическую академию, Пролеткульт, редактирует переводы сочинений Маркса и Энгельса. И конечно, его главная работа – опыты с кровью. Нельзя не отметить, что он достиг здесь впечатляющих результатов. Он вылечил своего сына, помог поправить здоровье сестре Ленина Марии Ульяновой. Вливания пробовал на себе и нарком внешней торговли Леонид Красин. Вы, конечно, знаете, что именно Красин один из инициаторов возведения Мавзолея и сохранения тела Ленина? Он обсуждал с Богдановым, возможно ли воскрешение людей через переливание крови. И создание Мавзолея планировалось как раз для того, чтобы в будущем воскресить вождя революции.

Анна посмотрела на Васю, тот важно кивал на реплики друга, словно принимал экзамен и был доволен его ответом.

– И только в двадцать шестом году был наконец-то создан первый в мире Институт переливания крови, – продолжал Артемий. – Но Богданову недолго пришлось работать и руководить этим институтом. Он умер через два года после его открытия. Умер в страшных мучениях, «обменявшись» кровью с одним из студентов, который пришел в институт в надежде вылечиться от туберкулеза. Богданов решил, что его кровь, устойчивая к туберкулезу, поможет юноше излечиться. А его собственный организм освободится таким способом от старых белков. После переливания стало ясно, что кровь студента отторгнута, и у Богданова началось самоотравление организма. Как истинный адепт науки он продемонстрировал полное равнодушие к смерти и до последнего вздоха диктовал окружающим его ученикам симптомы и изменения в организме для научной обработки данных. Истинный ученый!

– А студент? – спросила Анна. – Что было с ним?

– Студент, как ни странно, выжил. И он, как и обещал ему Богданов, излечился от туберкулеза.

– Я читал, что слухи ходили разные, в том числе, что Богданова отравили и убрали умышленно, – вставил Вася. – Параллельно, так сказать, с последним экспериментом.

– Да. Есть такая версия. Но это маловероятно. Ну что, друзья, выпьем за Богданова! За науку! За победу науки! – Он поднял кружку с пивом. Вася со звоном чокнулся с ним. Анна с улыбкой отпила свой зеленый чай.

Всю ночь Анне снились кошмары. Какие-то гигантские стеклянные трубки, которые шли от одного человека к другому. И по этим стеклянным трубкам струилась кровь, люди были спаяны этими трубками воедино, они выглядели довольными и счастливыми. Но их глаза были закрыты, словно они прислушивались к себе и к тому, что происходило внутри них. Люди находились в каком-то странном пространстве: это была ни земля, ни вода, а гладкая поверхность металлическо-серого цвета, как асфальт. Где-то она пузырилась, где-то была покрыта чахлой зеленью бурого цвета. Вокруг людей слабо светились бледные оболочки, а под ними шли эти жуткие стеклянные трубки. Один из людей открыл глаза и уставился прямо на Анну. И Анна узнала в этом человеке себя. Она закричала и проснулась.

В комнате было темно, Анна посмотрела на часы, стоявшие на тумбочке около кровати, – три часа ночи.

– Кошмар! – сказала вслух Анна, проводя рукой по лицу, словно прогоняя страшный сон. – Так и до психушки дойдешь с такими снами!

Она поворочалась некоторое время, пытаясь вновь заснуть, но сон никак не шел. Анна встала, накинула халат и пошлепала в ванную. Умыла лицо холодной водой и посмотрела на себя в зеркало. Лицо белое, с синеватым оттенком.

– Будто мне на самом деле кровь перелили, – проговорила Анна.

Она вернулась в постель, но уснула далеко не сразу. Еще какое-то время в голову лезли разные дурные мысли, которые не давали погрузиться в долгожданный сон.

Вадим по-прежнему не давал о себе знать. Маша места не находила от беспокойства. И видела лишь один выход – поговорить с матерью Вадима. Возможно, она в курсе и расскажет ей, куда подевался ее сын. Если же… Это «если» Маша старательно гнала от себя. Она боялась даже подумать о самом худшем.

И сейчас ей предстоял малоприятный разговор с Оксаной Петровной. Мать Вадима по-прежнему не отвечала на звонки, пришлось ехать к ней домой.

Маша стояла у подъезда, не решаясь набрать номер квартиры на домофоне. В подъезд заходила девочка с собакой на поводке, Маша проскользнула за ними и вместе с ними же зашла в лифт. Пока лифт поднимался, умная овчарка косилась на Машу карим глазом, словно укоряя ее в неподобающей трусости.

Перед тем как позвонить в квартиру, Маша какое-то время переминалась с ноги на ногу. Но потом решительно надавила кнопку. Трель звонка оглушила ее, послышался какой-то шум, звук шагов.

– Кто там? – раздался голос Оксаны Петровны.

Свой голос Маша не узнала: он был тонким и писклявым, словно говорила школьница-первоклашка.

– Оксана Петровна, это Мария, подруга Вадима.

Молчание из-за двери так и сквозило презрением. Это презрение было ощутимо, оно давило, торжествовало, накрывало с головой.

– Откройте, пожалуйста, мне нужно поговорить с вами…

Дверь открылась, Оксана Петровна окинула гостью недовольным взглядом. Она была в пестром халате, с лоснящимися губами, видимо, только что ужинала и ее оторвали от еды.

– Здравствуй, Мария! – сказала она подчеркнуто-отстраненно.

– Я хотела спросить… узнать… – Маше было невыносимо стыдно признаваться, что она понятия не имеет, куда делся Вадим. – Вы не знаете, где Вадим?

Брови Оксаны Петровны взлетели вверх.

– Вадим во Франции. В научной командировке, – с недоумением ответила она. – Ты разве не знаешь?

– Знаю… Но… Вадим почему-то не выходит на связь. Вот я и подумала… А вам он давно звонил?

– Вчера, – усмехнулась Оксана Петровна. – И он вполне доволен своей поездкой.

Маша вспыхнула.

– Извините за беспокойство. Всего хорошего. До свидания, – пробормотала она, отступая к лифту.

– Всего хорошего, – донеслось ей вслед презрительно.

На улице Маша села на скамейку на детской площадке и разрыдалась.

«Я знала, что она ко мне плохо относится. Но чтобы так подчеркнуто унизительно! Кошмар! И что происходит с Вадимом? Почему он мне не позвонил? Почему не отвечает? Он встретил там женщину? Но мог бы позвонить и все объяснить…»

О Богданове Анна и Вася на следующий день не говорили, работали с новым исследованием. А в обед Вася вдруг сказал:

– Я, кстати, забыл тему, с которой выступал этот Вадим Куприянов.

– Ты же говорил, что-то неординарное и интересное, – усмехнулась Анна.

– Все темы по своему интересны, а неординарных пруд-пруди, особенно на конференции, – парировал Вася. – Дай мне номер телефона Марии Бориславской, она должна знать. Вдруг его исчезновение как-то связано с его работой.

Вася позвонил Марии и задал свой вопрос. Услышав ответ, он нахмурился и проговорил:

– Ну вот видите, все разрешилось.

Повесив трубку, повернулся к Анне.

– Как интересно получается! Официальная тема Куприянова – социально-экономические аспекты земства. Но Мария только что сказала, он сильно увлекался историей гибели Николая Второго и его семьи. На эту тему и было его выступление. Непростая тема. Многие историки ее разрабатывают, отслеживают все, что публикуется по Романовым. Здесь уже возникает определенная опасность… – Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, а потом попросил: – Аня, попробуй поднять материалы по Анне Андерсон.