Завирусились

Великий Карантин

Брат Эуген в церемониальной Короне Вируса вошел к собравшимся на вечернюю проповедь. Сделал знак Вируса Дремлющего: левый кулак торжественно накрыл правой ладонью. Присутствующие встали, повторили его жест. Пастырь кивком позволил всем сесть и сам тоже устроился на возвышении. В уютном Общем бункере был желтоватый полумрак. Брат Эуген привычно откупорил блестящий флакончик, висевший на шее, капнул на ладонь прозрачную жидкость с резким запахом, тщательно растер. Снял с шеи флакончик и пустил в паству. Через несколько безмолвных минут священный сосуд вернулся к хозяину.

Брат Эуген обвел глазами односельчан. Все были в блекло-голубых традиционных масках смирения. Молодцы. Хоть это не забыли.

– Ну что же, дорогие, мы все собрались здесь перед ежегодным испытанием на прочность. Поднимите руки, кому исполнилось шестнадцать.

Несколько робких кулаков поползло вверх.

– Поздравляю вас, теперь вы тоже принимаете полноценное участие в Великом Карантине.

Несмелые кивки и явно кривые усмешки под лоскутами голубой ткани. Да, расхлябанная молодежь пошла. Не хочет инициации. Хочет, чтобы все легко и просто было. Ну-ну…

– Вы все и так знаете о Великом Карантине, но моя обязанность вам передать, а ваша обязанность – выслушать. Когда-то давно на плечи наших предков легло тяжкое бремя. Настал час Вируса Лютующего. И спрятались люди по каменным норам, и лицо свое закрыли от страха. То был Великий Карантин, время примириться с близкими, время поразмыслить о жизни, время умерить страсти, время воздать благодарность за то, что у вас есть, и не просить большего.

Он помолчал, будто прислушиваясь к мыслям собравшихся. Задумчиво кивнул, продолжил:

– Итак, братья и сестры, нам предстоят нелегкие сорок дней. Не выходить из дома, питаться умеренно или даже скудно из собственных запасов, носить маски, омывать руки Горькой Водой трижды в день. Работать будут только врачи, продавцы и дружинники. Знаю, предвижу вопросы. Детей гулять не пускаем. Я вижу недовольство на ваших лицах, но предки наши терпели и нам велели.

Брат Эуген знал, что особо ярые мамочки будут выводить детей, полагая, что их никто не видит. И что те, кто успел запастись всяческими лакомствами, будут продавать продукты из-под полы. И что дома не будут люди пребывать в муках праздности и бездействия, а будут работать, смеяться, ходить без масок, забывать об омовениях. Но все же Великий Карантин сплачивает и дисциплинирует. И помогает понять, кто есть кто. Вспомнить о самом важном.

Слышались легкие шепотки: «Поздравляю тех, кому шестнадцать. Тоже мне, радость. Это как с началом школы поздравил… А я говорю, детей дома держать не буду. Невозможно, когда они целый день гойсают и родной бункер разносят… А тем, кому за шестьдесят, вообще предлагают в скиты отправиться и там в маске молчания поклоны класть за наше здоровье. Не, наша бабка не пойдет, она у нас дюже языкатая, и полдня не выдержит».

Брат Эуген вздохнул. Как жаль, что он не жил во времена Пришествия Вируса. Вот где были настоящие испытания. А где сейчас тот истинный Вирус? Не Вирус, а вакцина одна… И не очиститься человечеству по-настоящему, вплоть до Второй Пандемии…

Он говорил об этом и о многом другом. С теплой грустью смотрел на размякших, привыкших к сытости и здоровью людей. Ну что ж. Каждому дается по силам. Значит, и он слаб, если досталось ему такое стадо.

Закончив проповедь очередным патетическим призывом, пастырь вновь пустил флакончик в толпу. Односельчане, облегченные окончанием проповеди, теперь во время омовения шептались и хихикали. Когда Горькую Воду вернули, Брат Эуген встал.

Воздел кверху растопыренную пятерню. Все в трепете замолчали, встали, склонили головы. Знак Вируса Лютующего. Шутки в сторону.

«Хоть бы пару дней продержали Карантин в строгости», – подумал брат Эуген и отпустил паству.