Утром того же дня
Я пришла в себя утром. От яркого света было тяжело разлепить глаза, но у меня это получилось. Мартин сидел рядом на стуле, я лежала на нашей кровати с пластырями на обеих руках.
Мартин заметил мой взгляд и опередил вопрос, который так и порывался слететь с моих губ.
— Я делал тебе капельницу. Я в этом не силён, поэтому пришлось повозиться, прежде чем попасть в вену.
Язык будто разбух и всё ещё не слушался.
— Доза оказалась для тебя большой. Поэтому, вернёмся к прежней схеме: по три таблетки три раза в день.
— Они мне не подходят, — вяло сказала я.
— Подходят или нет — не твоего ума дело. Запомни, доктор тут я и мне решать, что тебе принимать и как, — его тон резанул по ушам.
Но почти сразу он добавил мягким голосом, будто говорил с ребёнком:
— Теперь твоему здоровью ничего не угрожает. Я возьму неделю отпуска, чтобы внимательнее за тобой наблюдать.
Губы пересохли и потрескались, слюны во рту почти не было, из-за этого не хотелось говорить. Но он и это предусмотрел и поднёс к моим губам стакан с прохладной водой.
Я попыталась приподняться, но тело отозвалось лёгкой ноющей болью. Я была слишком слаба.
Через пару часов стало гораздо легче, и я уже смогла встать и заниматься несложными делами, например, сделать себе бутерброды и налить кофе, принять освежающий душ. Мартину нужно было съездить на работу, подписать бумаги на небольшой отпуск.
В то время когда он отсутствовал, я как раз и съездила в «Гриновуч».
После разговора с Сэмом я вернулась домой в смешанных чувствах. Складывалось ощущение, что я совсем не знаю человека, с которым живу. Если верить бывшему босу, Мартин сам подстроил моё увольнение. А может быть, и лишить меня квартиры входило в его планы. Вот только зачем?
У меня не было ничего, что могло бы заинтересовать такого человека, как он. В плане выгоды это было бы очень спорно. Скорее, от меня одни убытки и проблемы, нежели какая-то польза. Мне хотелось верить, что в этом замешаны его чувства — он так сильно хотел быть со мной, что сделал все, чтобы скорее сблизиться.
Деньги, квартира, полное обеспечение, продление медицинской страховки — всё это немалого стоит. И лишь закрепляет серьёзные намерения.
Мне нужно придумать, как подступиться к нему, чтобы узнать правду ли сказал Сэм и если это так, зачем Мартин всё это сделал?
Если бы у меня было всё по-прежнему, были бы мы вместе сейчас?
Одно я знала точно, мои чувства настоящие. Или я хотела, чтобы так и было. Где-то в глубине души, я боялась. Вдруг, Джулс была права? Что если это перенос (или как там это называется), и я попала под психологические манипуляции?
Нет, Мартин не такой. Он бы со мной так не поступил. О чем я вообще думаю?
5 апреля 2019 г
Запястья ныли от тугой верёвки, что связывала онемевшие руки и изголовье кровати. Ноги были расставлены и привязаны к решётчатой спинке. Щеки обжигали горячие слезы, злость и безысходность окутала меня словно старое ватное одеяло.
Теперь нужно было поберечь силы, всё равно мои крики никто не слышит — как оказалось в этой квартире звуконепроницаемые стены. Он снова ушел, оставив меня в таком нелепом, отчаянном положении.
Нужно перестать плакать. Это сильно выматывает. Не нужно давать ему повод радоваться победе.
За окном наверняка радостно щебечут птицы, но я их не слышу. Окна плотно закрыты и зашторены. Сквозь узкую щель между ними пробирается тоненькая полоска золотистого света, что свидетельствует о солнечной погоде. Давно в наш город не приходило солнце, но мне его сегодня не видать. Он наказал меня. Снова.
Я услышала, как несколько раз провернулся ключ в замочной скважине. А затем дверь захлопнулась и снова несколько поворотов ключом. Шаги устремились прямо ко мне, в спальню.
— Развяжи меня, пожалуйста, — я старалась говорить мягко, но в то же время уверенно.
Больше всего мне не хотелось показывать ему свою слабость.
— Ты же знаешь, что пока не могу, — с грустью в голосе ответил Мартин и присел на кровать в паре сантиментов от моего измученного уставшего тела.
— Я не чувствую рук и ног.
Он лишь с лёгкой улыбкой погладил мои волосы.
— Мартин? — с горечью отозвалась я.
— Тебе нужно подумать о своём поведении, дорогая.
И тут я сломалась. Из глаз снова хлынули слезы. Притворяться больше не было сил.
— За что ты так со мной?
— О, не плачь, прошу тебя. Я не этого хочу от тебя добиться. Совсем не этого, — он ласковым движением руки вытер мне лицо.
— Я не понимаю, что ты от меня хочешь! — от морального бессилия мой спокойный голос перешёл на истеричный крик.
— Тшш… не нужно кричать.
Я резко подалась вперёд, но это выглядело жалко и начали сильно болеть мышцы пресса.
— Не буянь. Иначе мне придётся вколоть транквилизатор, — серьёзно сказал он. — Мне нужна сущая мелочь, а ты так яростно сопротивляешься, Клэр.
Я знала, чего он ждет. Но язык не поворачивался такое сказать, тем более после того, что он со мной сделал.
— Ну, — с надеждой в глазах кивнул он, как бы вынуждая меня сказать это вслух.
— Ты исключительный, — голос дрогнул, но я продолжила, лишь бы все это скорей закончилось, — тебе нет равных…
Он шумно выпустил из легких воздух, устало потер глаза. Его терпение трещало по швам.
— Продолжай.
— Что бы ты ни делал, я всегда буду принимать тебя, до беспамятства любить и во всем подчиняться, — последние слова рот, будто сам выплюнул.
— Уже неплохо. Но не хватает искренности, тебе не кажется?
Он встал, задумчиво на меня посмотрел и вышел из комнаты. Через пару минут он вернулся с букетом пушистых белых цветов, укутанных в крафт-бумагу. На прикроватной тумбе стояла пустая стеклянная ваза, в которую он и опустил букет. Теперь, когда цветы были так близко, я смогла определить, что это гвоздики. Не самые романтичные цветы, по моему мнению.
— Совсем забыл про них. Ты любишь гвоздики, Клэр?
— Нет.
Хотя, может, надо было соврать? Поблагодарить и изобразить восторг? Какой там… Я даже улыбнуться не могу.
— Есть одна легенда, — говорил он так непринужденно, словно мы беседовали за чашечкой кофе. — Она гласит о том, как одна богиня, возвращаясь с неудачной охоты, встретила на опушке леса прекрасного пастушка, который весело играл на свирели. Это музыкальный инструмент, похожий на флейту, — пояснил он, — богиня обрушила на пастушка весь свой гнев, обвинив его в своей неудаче и в том, что из-за его музыки разбежалась дичь и сорвалась охота. Как ни оправдывался пастушок, но убедить ее в обратном было невозможно. Богиня, ничего не помня от ярости, набросилась на него и вырвала ему глаза. Позже ее начало мучить раскаяние, но исправить то, что натворила, она уже не могла. И чтобы хоть немного загладить свою вину и увековечить память о юноше, она бросила глаза на тропинку, из которых выросли две гвоздики, напоминавшие собой невинно пролитую кровь.
По коже пробежал неприятный холодок.
Зачем он мне это рассказывает?
— Очень трагичная легенда, — наконец сказала я.
— Есть в ней что-то довольно интересное, правда? — теперь он тепло улыбался.
Он приблизился к спинке кровати, присел на корточки и плавными движениями рук начал развязывать мне ноги. Когда ноги были свободны, он задержал на них ладони, пока я не смогла почувствовать их тепло сквозь боль и покалывание.
— Думаю, на сегодня достаточно, — он принялся освобождать руки.
Я сидела, сгорбившись, и потирала затекшие запястья — на них все еще виднелся слабый вдавленный след от веревки — когда Мартин резко одернул шторы, ослепив меня светом.
Я больше не сомневалась. С ним что-то не так, и мне нужно спасать себя как можно скорее.