Другие

Большие неприятности

Полицейский участок Серого Квартала представлял собой одноэтажное грязно-желтое здание с пыльными решетчатыми окнами и парой неприличных надписей у самого входа – знак того, что буква закона здесь ни для кого не указ. Во дворе стояли две машины, обе едва ли новее, чем популярная в семидесятых годах «Выдра». Одна, кажется, вовсе находилась здесь для вида, а вторая рисковала рассыпаться на части при неосторожном повороте. Третья же, тарахтя, подъехала к самому порогу, доставляя задержанного нарушителя.

Джеймс уже бывал здесь, впрочем, как и большинство ребят из Серого Квартала: за мелкое воровство, за потасовки на улицах, за порчу городского имущества. Сейчас его взяли с поличным и, пока полицейская машина колесила по невзрачным разбитым улицам, лавка Болка, наверняка, уже догорела. Значит, большие неприятности неминуемы. Но перед глазами Джеймса беспрерывно повторялись те стремительные мгновения, когда Болк вскинул ружье и выстрелил, а Капитан замертво упал на пол, истекая кровью. Все остальное потускнело, превратилось в невнятный шум вдалеке, пусть даже полицейские уже вытолкали его на улицу, пинками подгоняя к дверям.

– Белл, Джеймс, – Паррет, тучный участковый с блестящей лысиной небрежно приземлил на столешницу потрепанную папку. – Так и знал, что мы еще встретимся. Спланированное ограбление и поджог, – он побарабанил толстыми короткими пальцами рядом с бумагами и открыл дело задержанного.

– Я не поджигал, – отозвался Джеймс.

Он все еще мысленно находился не здесь, а на пыльном полу склада магазина, прижимая к себе Капитана. И что сейчас он влип сильнее, чем когда-либо, упорно не складывалось в голове.

– Не поджигал, – крякнул Паррет. – Кто-то из твоих сообщников? Ребята-то известные: Халлард, Крауз, Бринс – кто из них?

Джеймс отрицательно мотнул головой и, наконец, перевел взгляд на красное от жары лицо участкового. Нужно собраться и рассеянными ответами не навредить себе еще больше.

– Скажи еще, оно загорелось само!

– Да…

Паррет открыл папку и ткнул пальцем в нужную страницу, после чего его губы искривила скептическая усмешка.

– Пять лет назад дом старухи Ретцер тоже загорелся сам. Не так ли?

Он перегнулся через стол, сведя кустистые брови и смотря на Джеймса в упор. Под тяжелым взглядом испуганный подросток мог бы выдать больше требуемой правды, но он молчал и по-прежнему жевал уже совершенно безвкусную «Двойку».

Со стороны могло показаться, что Джеймс вовсе не расслышал слов Паррета или не придал им должного значения. Но это неправда: дом Ретцер отпечатался в его памяти самым страшным воспоминанием детства. Джеймсу тогда только исполнилось семь, его брату – одиннадцать, и они, веселья ради, забрались в дом зловещей соседки.

Брат Джеймса, Бен, относился к тем, кого называют дурачками, не от мира сего, на кого тыкают, чтобы распустить сплетни и покрутить пальцем у виска. Бен был болен, и врачи не давали никакой надежды на улучшение. Напротив, с каждым годом становилось все более заметно, насколько он отставал от сверстников. Сейчас Бену уже исполнилось шестнадцать, но вел он себя, как ребенок лет семи, а то и меньше: он едва умел читать и писать, болезненно привязывался к вещам и не делал различия между собственными фантазиями и реальностью. А пять лет назад и он и Джеймс при виде горбатой сварливой соседки с огромным носом и гнилыми зубами охотно верили в выдумки и страшилки. И в том, чтобы пробраться в ее дом и «подразнить ведьму» не видели ничего зазорного.

Cтаруху наполовину парализовало, и по дому она передвигалась в заунывно скрипящем инвалидном кресле. Бену казалось забавным с криками: «Карга, поймай!» убегать от нее по коридорам и прятаться, чтобы она носилась следом в тщетных попытках поймать их.

Но в тот злополучный день появление мальчишек не вызвало ни криков, ни привычного скрежета колес. Старуха точно притаилась где-то, ведь стены своего ветхого дома она не покидала. Бен предложил разделиться и поискать ее по всем комнатам, а Джеймс нашел ее первым. Горбатая ведьма сидела в своем кресле, и тогда выглядела еще страшнее, чем когда-либо: голова на кривой морщинистой шее была запрокинута и мутные водянистые глаза застыли, устремленные в потолок. Из приоткрытого рта торчали несколько гнилых зубов, а руки с желтыми скрюченными ногтями безвольно свисали по обеим сторонам каталки.

Джеймс замер напротив нее, не делая ни шага вперед. Бен намеревался найти ее и заставить кричать и догонять их, но, смотря в серое застывшее лицо, Джеймс молил всех известных ему святых, чтобы чудовище не шелохнулось, не ожило и не пошло на него. Резко перестало хватать воздуха, в этой темной сырой комнате он стоял тяжелый, вязкий и едко-сладкий. Он проникал в легкие, заполняя их все и вызывая непреодолимое чувство тошноты.

Ноги приросли к полу, и Джеймс мог лишь стоять и смотреть на жуткий труп. А затем за спиной раздался громкий глупый смех, от которого мальчик встрепенулся, обернувшись. В то мгновение он успел поймать лишь мысль, что Бен, который выше его на голову, абсолютно безумен. Слишком четкая и осознанная для его семи лет мысль, и ее выбило с толчком в плечо.

– Ведьма сейчас сожрет тебя, Джейми! – воскликнул Бен, пока брат, не удержав равновесия, упал на пол под ноги мертвой старухи.

Ржавые колеса каталки и ее тощие ссохшиеся ноги в затертых тапках оказались на уровне глаз Джеймса, и он рванулся назад, но со смехом Бена дверь захлопнулась, зато растворилось старое окно, впуская поток воздуха.

– Бен! Открой дверь! Выпусти меня отсюда!

Брат все еще находил это веселым, его смех разносился по коридору, а Джеймс с ужасом услышал, как ржавые колеса мерзко заскрипели. Он не оборачивался, ведь этот скрип, казалось, приближался, раздавался уже за спиной. Только вместе с ним в нос ударил, кроме зловония, еще один запах. Более знакомый и, одновременно, более пугающий: запах гари. Жар Джеймс словил кожей, небольшую затхлую комнату затянуло густым дымом, а на темных стенах возникли оранжевые отсветы. Обернуться – это простое движение далось с трудом, лишь, когда послышались треск и щелканье. Все его тело охватил жар, как при температуре, при которой он сам являлся его источником.

Когда он все же взглянул на оставшуюся за спиной старуху, с губ сорвался невольный вскрик: шея ее неестественно выгнулась, и ведьма уставилась на нежеланного гостя застывшими мутными глазами, а вокруг нее пылало рваное пламя, лизало ее ноги, края замызганного халата, колеса кресла, заелозившего по прогнившим доскам. Откуда взялся этот огонь, и почему его становилось все больше, оттесняя Джеймса к двери? Здесь ведь не горели свечи, не находилось ни намека на искру! Кто поджег это гниющее чудовище?

– Бен, открой! Открой! Ну же! – Джеймс принялся колотить кулаками о дверь, за которой все еще безумно смеялся брат.