Завтра - океан

4

— Счастье ее, что она девчонка! — сказал Вадя. — А нам, братцы, наука — больше с девчонками не связываться.

— Да, это ее счастье. Не то бы… — Коля не договорил, но по лицу его было видно, что, действительно, Нине пришлось бы неважно.

Борис пригрозил:

— Все равно отомщу… Я покажу ей, какой я бегемот!

После занятий все собрались у Бориса.

На улице шел дождь. В водосточных трубах урчало, пело, потрескивало. Знакомая улица почему-то казалась чужой. Прохожие, кто под зонтиком, кто в плаще с капюшоном, переходили через мостовую. Птицы молчали. И только деревья шумно и весело стряхивали с листвы сверкающие дождевые капли.

Шагая по комнате, Борис говорил:

— План такой: сначала выстроим стены. Камня и глины на берегу, сколько душе угодно. Жесть и черепица найдутся. А работать — после занятий. Три часа ежедневно. У нас шесть рук…

— Маловато, — признался Вадя.

Борис улыбнулся:

— Только свистни — и помощники к нам сбегутся толпой!

Он хотел завтра же приступить к строительству водной станции. Но мешали дожди. Приходилось сидеть дома. Порой три друга шли в гавань и там, сидя под навесом какого-нибудь складского помещения, глядели на зеленые волны, на косые потоки дождя и, если вдали показывался дымок, записывали в своих блокнотах название парохода и время его возвращения. Сухие, ничего не говорящие строчки. Но для мальчиков они звучали голосом океана, светились зорями далеких морей. Как светел и широк мир моряка!

Стать моряком, побывать в далеких морях под советским флагом вот настоящая жизнь!

— Если не стану моряком, быть мне самым несчастным человеком! — говорил обычно Борис. — Тогда лучше не жить!

И все трое пренебрежительно поглядывали на своих товарищей по 7-му классу «Б», на тех, кто думал стать врачами, механиками, агрономами. Вася Херсоненко, секретарь комсомольской организации, хотел стать ихтиологом; он не раз стыдил неразлучную тройку, но в ответ обычно слышал отрывистые, словно процеженные сквозь зубы, слова Бориса: «Что с тобой говорить! Рыбник!..»

Тем временем собралась гроза. Грянул гром. На четвертый день после злополучного заплыва друзей Алеша Чижиков и Фима Линецкий вывесили очередную классную газету «Ежик». Почти весь номер был посвящен нашим героям. Правда, ни Коля, ни Вадя, ни Борис не упоминались в «Ежике». Говорилось о каком-то Самохвальском, некоем Задралоносе и Черноморе Залиманском.

Номер «Ежика» был хорошо оформлен. Особенно выделялся рисунок, подписанный художником Сеней Ставридкиным. Рослый осводовец выбрасывает трех отважных пловцов за борт шлюпки. На борту шлюпки надпись:

Неразлучные друзья подошли к «Ежику».

Коля побледнел, Вадя — наоборот: цветом лица мог соревноваться с садовой клубникой. Борис оторопел.

Товарищи по классу стояли в стороне, не обращая никакого внимания на друзей. Пусть читают спокойно, без свидетелей, не торопясь.

«Ежик» попал в цель. Это видел каждый. Но никто из ребят не проявлял злорадства. Алеше Чижикову было даже жаль товарищей. Он питал к ним искреннюю симпатию. Ведь он сам мечтал стать моряком.

На двух последних уроках Коля, Борис и Вадя делали вид, что «Ежик» нисколько их не волнует. Мало ли что можно написать! Вот когда они объявят об открытии водной станции на берегу Отрады, интересно, что тогда скажут в классе! Никто не посмеет назвать их Самохвальскими…

Занятия закончились. Три друга торопливо собрали книги и вышли на улицу. В полном молчании они прошли квартал-другой.

— У-у-жасная пыль! — вдруг, отстав шага на два, проговорил Вадя. — Прямо в глаза…

— Плачешь, мокрица! — сказал Борис. — И ты? И ты, Коля? По лицу Коли скатилась одинокая, но довольно крупная слеза. Борис не плакал.

— Пойдем к морю, — сказал он тихо и тяжело вздохнул.

Море навеяло на них теплую целебную дрему. Вода до самого дна просвечивалась солнцем. На берегу было много рыбаков-любителей. То тут, то там слышалось тонкое осиное пение подсекаемых лесок. На куканы нанизывались десятки бычков. Попадались нередко и ставридки.

Вадя, лежа на спине, наблюдал за далекими рыбацкими парусами. Он думал о дальнем плавании. Мысли Бориса шли в другом направлении. Он думал: «А все-таки „Всевидящее око“ не совсем всевидящее. Никогда никакое око не узнает об императоре Веспасиане и дворнике Никите». А Коля дремал, положив голову на руку.

— Коля, — вдруг спросил Борис, — скажи, кто, по-твоему, «Всевидящее око»?

— Не знаю.

— А я знаю. Это Алеша Чижиков. Нина все ему рассказала… Ох, как я ее ненавижу! — сказал Борис.

Сказал и загрустил.

Не прошло, однако, и четверти часа, как он ласточкой прыгал в воду, с громким смехом нырял и кувыркался, подражая крику парящих над водой чаек.

Коля заплыл далеко-далеко.

А Вадя не купался. Держа в руках комок зеленоватой береговой глины, он что-то усердно лепил из нее: сначала вышел горбоносый, длиннобородый дед, потом голова оленя и, наконец, чертик. Рожица у чертика была грустная-грустная.