Завтра, завтра

1 Лето, когда все еще было прежним

Август 1958 года

«Ламбретта», как обычно, капризничала. Во дворе, за портиком родительского дома, Лоренцо продолжал яростно жать на педаль зажигания, но безрезультатно.

– Клянусь, как только получу права, выброшу эту развалюху в море! – вспылил он, со злостью пиная обшивку песочного цвета. Он вздохнул, закатал рукава рубашки, обнажая худые руки, и смахнул назад густые черные волосы, которые все время падали ему на лоб.

Из распахнутого окна второго этажа голос Доменико Модуньо во всю мощь пел «Nel blu, dipinto di blu»[2], счастливо возносясь выше солнца…

– Аньезе! – крикнул Лоренцо, поднимая голову к окну.

Сестра выглянула, упершись руками в подоконник.

– Чего тебе?

– Не заводится, – ответил он с измученным видом и упер руки в бока.

– Ну и ладно. Пойдем пешком, не проблема, – сказала она.

– Каким еще пешком… – пробормотал Лоренцо, поморщившись, и задумчиво закусил нижнюю губу, которая была у него тоньше верхней. Потом снова подошел к «Ламбретте» и стал давить на педаль.

– А бензин-то есть? – крикнула Аньезе.

– Есть, конечно, – ответил он сдавленным от усилий голосом. – Ну же, черт тебя побери!

После очередной попытки мотор «Ламбретты» наконец-то затарахтел. Лоренцо с сияющей улыбкой повернулся к окну.

– Ты готова? Давай, спускайся скорее, пока она снова не заглохла!

– Минуту! – ответила сестра и скрылась.

Аньезе присела на кровать и спешно натянула на ногу левую сандалию. «Вот же черт! Чтоб меня», – подумала она, внезапно замерев. Сняла сандалию и повторила все в правильном порядке: надела сначала правую, а потом левую. Затем встала с кровати, взяла с туалетного столика темного дерева расческу, которая лежала на увесистом, с пожелтевшими страницами пособии по ботанике в твердой обложке, и подошла к напольному овальному зеркалу. Хватило одного взгляда, чтобы понять, что причесываться нет никакого смысла. Ее густые пружинистые волосы еще больше завились от влажности: проведи она по ним расческой хоть раз, и та сразу же застрянет в волосах. Аньезе кинула расческу обратно на столик, но та ударилась об угол учебника и отскочила на пол. Девушка снова посмотрела на себя в зеркало и провела рукой по лицу. Кожа была суховата на ощупь. «Хм, кажется, я слишком много времени провела на солнце», – подумала она. Но никто этого не заметит, в этом она была уверена: ее оливковая кожа всегда выглядела загорелой. Даже ее полные губы были темнее, чем у многих, оттенка увядшей розы, а лук купидона был настолько четко очерчен, что из него, казалось, вот-вот вылетит стрела.

– Аньезе, поторапливайся! – позвал ее Лоренцо, перекрикивая голос Модуньо, продолжавшего витать в небесной синеве глаз своей возлюбленной.

– Иду, иду! – Аньезе выключила маленький радиоприемник на тумбочке и стала спускаться по лестнице, все время выставляя вперед правую ногу. Выйдя из дома, Аньезе прошла под портиком и, ускорив шаг, подошла к брату, который ждал ее в седле мотоцикла с сигаретой в руке. – Вот и я!

Она приподняла край платья, которое доходило ей до середины икры, и забралась на кожаное сиденье позади брата.

– Тебе удобно?

– Да-да, поезжай.

Лоренцо зажал сигарету в зубах и, крепко ухватившись за руль «Ламбретты», крутанул педаль и тронулся с места. Аньезе прижалась к спине брата и положила подбородок ему на плечо. Закрыв глаза, она вдохнула его запах: от него пахло тальком, так же, как и от нее.

Этот аромат сопровождал их с самого детства и стал их визитной карточкой. «О, запахло тальком: это Риццо идут!» – посмеивались над ними одноклассники.

Даже сейчас, когда они оба выросли, они продолжали мыться мылом их детства, «Марианн». Лоренцо выехал за ворота семейной виллы и поехал направо, вдоль оливковой рощи. Метров через тридцать перед вывеской «АРАЛЬЕ» он прибавил газу и обогнал голубой «Фиат–500», его рубашка надулась на плечах, словно воздушный шарик. Аньезе посмотрела на себя в зеркальце заднего вида и широко раскрыла глаза от удивления: ее взъерошенные ветром кудри выглядели точь-в-точь как остроконечная верхушка кипариса.

Они ехали вдоль оливковых рощ и полей, пока над бескрайними деревьями не показалось здание фабрики. Огромная вывеска виднелась за нескольких сотен метров: «ДОМ РИЦЦО. Мыловаренная фабрика, открыта с 1920 года».

Лоренцо сделал последнюю глубокую затяжку и бросил окурок на землю. Перед ними возвышалась арка городских ворот, но парень свернул налево и поехал по дороге, ведущей к порту, вдоль высоких и крепких стен Анжуйского замка с величественными башнями, хорошо видными из любой точки Аралье.

– Как, ты сказал, называется фильм, на который мы идем? – спросила Аньезе.

– А я и не говорил, – ответил с улыбкой Лоренцо, слегка обернувшись назад. – Ну ладно, скажу: «Злоумышленники, как всегда, остались неизвестны».

Они проехали порт, где торговые суда и многочисленные рыбацкие лодки покачивались на морской глади, и продолжили путь в сторону набережной.

– И о чем он? – спросила Аньезе.

– Понятия не имею, скоро узнаем. Но режиссер Моничелли! – уточнил Лоренцо.

– Надо же, – пробормотала девушка.

– Ты хоть поняла, кто это?

– Не совсем, – ответила она и показала на зазор между белым «Фиатом–600» и тротуаром. – Там свободное место.

– Вот тупица! Ты же видела столько его фильмов, – шутливо упрекнул Лоренцо.

– Какие же, например? – спросила Аньезе, слезая с мотоцикла, пока Лоренцо заглушал мотор «Ламбретты».

– Ну, разные, с Тото. «Полицейские и воры», «Тото и короли Рима», «Тото и женщины», «Тото и Каролина»… – принялся перечислять Лоренцо, загибая пальцы.

– А, ну да, – коротко отрезала Аньезе. – Но я совсем не нахожу Тото смешным, ты же знаешь.

– Ты ничего не понимаешь в кино, – сказал Лоренцо, улыбаясь ей большими зелеными глазами, потом обнял ее за плечи, и они вместе пошли в сторону летнего кинотеатра под открытым небом. Аньезе напустила на себя обиженный вид, и брату, который был выше ее как минимум сантиметров на двадцать, пришлось нагнуться, чтобы звонко чмокнуть ее в щеку в знак примирения.

– Подожди, – внезапно сказала она, останавливаясь. – Я не проверила, как там мои волосы. – Она попыталась пригладить непослушные кудри. – Я все еще похожа на кипарис?

– На что? – Лоренцо покатился со смеху.

– Ну наконец-то, вы приехали! – прервал их женский голос.

Лоренцо обернулся и с сияющей улыбкой прижал к себе девушку, приветствуя ее долгим поцелуем в губы.

– Давно ждешь? – спросил он. – Прости, но «Ламбретта» никак не заводилась.

– Прощаю, – сказала девушка, проведя пальцем по заостренному кончику его носа. – А я-то думала, что причина, как всегда, в твоей копуше-сестре.

Она бросила на Аньезе взгляд, как бы уточняя: «Ты же не обижаешься, правда? Я просто шучу!»

Аньезе посмотрела на нее, нахмурившись, но ничего не ответила. Анджела и Лоренцо были парой с самого детства и казались единым целым, как будто были скреплены цементом. Анджела была на два года старше Лоренцо и приходилась сестрой его лучшему другу, Фернандо. В городе все считали ее первой красавицей и сравнивали с Брижит Бардо. Даже Аньезе, которой Анджела никогда не нравилась, была вынуждена признать, что в этой девушке с глазами цвета лесного ореха, обрамленными длинными ресницами, с небольшим слегка вздернутым носиком, покрытым веснушками, и бархатистыми светлыми волосами было что-то притягательное. Лоренцо же был влюблен в нее по уши: он всегда знал, что, когда вырастет, женится на своей Анджеле. В декабре ему должно было исполниться двадцать, и тогда он собирался попросить ее руки, о чем постоянно всем твердил.

– А где Фернандо? Он не пришел? – спросил Лоренцо, оглядываясь вокруг.

– Пришел, конечно, – ответила Анджела. – Я отправила его в бар, купить что-нибудь попить, умираю от жажды. А вот и он, – добавила она с улыбкой, показывая на брата, который направлялся к ним с бутылкой газировки в руках. Аньезе показалось, что Фернандо как будто похудел и постарел с последнего раза, когда они виделись на рождественских каникулах.

– Ну, здоро́во! – Лоренцо раскрыл объятия. Он всегда в шутку приветствовал так Фернандо с тех пор, как тот уехал в Турин – работать на заводе «Фиат».

Друг обнял его в ответ.

– Смотрите-ка, и малышка Аньезе здесь, – сказал он. – Иди сюда, я тебя обниму.

– Малышка… Я всего-то на три года младше вас, – возмутилась Аньезе, пока Фернандо с нежностью сжимал ее в объятиях.

– Я знаю. Но для меня ты всегда останешься малышкой, – ответил он.

– Ну что? – сказал Лоренцо, кладя руку на плечо друга. – Как там, в Турине?

– Эх, Лоренцо, как там может быть… Все по-старому: делаю автомобили, которые никогда не смогу купить, – ответил тот с горькой усмешкой.

– Ты же сам решил уехать, – тут же вмешалась Анджела, вырывая бутылку у него из рук. – И раз продолжаешь там жить, значит, все не так уж плохо.

Она отпила глоток, сверля Фернандо взглядом, а он, как обычно, проглотил ответ, который уже был у него наготове: «Что ты вообще можешь знать о том, как я там живу?»

Тем временем люди постепенно занимали места напротив белого экрана, до начала фильма оставалось всего несколько минут.

– Пошли! – воскликнула Аньезе и, не дожидаясь остальных, быстрым шагом направилась к кинотеатру. Подойдя поближе, она остановилась и принялась пересчитывать ряды с креслами.

– Сядем там, – сказала она наконец и показала пальцем на четвертый ряд, где все еще было несколько свободных мест.

– Слишком близко к экрану, – пожаловалась Анджела. – У меня заболит шея.

– Там тоже есть места, – сказал Лоренцо, указывая на пять рядов выше.

Аньезе снова принялась считать, потом покачала головой.

– Нет, это нечетный ряд, он не подходит.

Она отошла на несколько шагов, чтобы отыскать другие места. Анджела фыркнула:

– Почему она каждый раз все усложняет?

Лоренцо пожал плечами и растянул губы в улыбке.

– Это началось после той аварии… Не знаю, у нее свои волшебные ритуалы.

– Волшебные ритуалы, – повторила Анджела, поморщившись.

– Ну да, всякие мелочи, которые ее успокаивают. Как будто защищают от чего-то плохого.

Анджела приподняла бровь.

– И она правда верит в то, что это работает?

– Да брось, какая разница? – ответил Лоренцо, обнимая ее за талию. – Это ведь никому не вредит, правда?

– Ну вот, нашла, – объявила Аньезе. – В двенадцатом ряду, – уточнила она, обращаясь лишь к брату, единственному, кто понимал ход ее мыслей и знал схемы, которыми она руководствовалась, чтобы упорядочить все на свете.

– Двенадцатый так двенадцатый, – примирительно улыбнулся Фернандо.

Через несколько минут солнце скрылось в водах Ионического моря, окрасив все вокруг в мягкие голубоватые тона. Четверо ребят поспешили занять свободные места в двенадцатом ряду и уселись как раз в тот момент, когда зазвучала музыка и на экране появились первые титры фильма, показывающего ночную улицу на окраине города.

Аньезе и Лоренцо вернулись домой незадолго до полуночи. На первом этаже было темно и пахло омлетом. Медленно ступая, они направились к лестнице, но Аньезе вдруг прошептала:

– Я есть хочу.

Брат усмехнулся.

– Но ты же съела целую пиццу, – сказал он вполголоса.

– Ну и что? – пожала плечами Аньезе. – Я еще голодная.

Они зашли на кухню и зажгли свет, в центре стола стояла тарелка, накрытая белой салфеткой. Под ней оказался кусок омлета.

– Поделим пополам? – предложила Аньезе.

Лоренцо уселся за стол, махнув рукой.

– Нет, ешь сама.

Аньезе села рядом с ним, разрезала остатки омлета на две части и положила в рот первый кусок.

На другой стороне стола лежал отцовский еженедельник с кроссвордами с ручкой вместо закладки и вздувшимся пятном на обложке, как будто на журнал попала вода. Лоренцо протянул руку, взял журнал и принялся листать страницы.

– Он решает до конца абсолютно все кроссворды, – пробормотал юноша с легким раздражением. – Если бы он посвящал фабрике хотя бы десятую часть того времени, что проводит за этим занятием…

Аньезе дожевала первый кусок омлета и приступила ко второму.

– Подожди-ка, перелистни назад, – сказала она с набитым ртом.

Брат послушно перевернул страницу, Аньезе вытянула шею и прищурилась.

– Что тут написано? – спросила она, показывая в низ страницы, где мелким и четким почерком отца была сделана какая-то надпись.

– «Нет счастья без свободы, а свободы без мужества», – прочитал Лоренцо и перевернул страницу.

– Смотри, там еще что-то, – сказала сестра, показывая пальцем.

– «Важно не то, что сделали с нами, а то, что мы сами сделаем из этого».

Аньезе недоуменно нахмурилась.

– Что это значит?

– Откуда мне знать? Наверное, разгадка какого-то ребуса… – вздохнул Лоренцо и тут же заметил, что вверху на той же странице было написано «Франческо» и номер телефона с кодом 080. – Франческо? Кто такой Франческо? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответила Аньезе. – Кажется, у нас нет знакомых с таким именем.

– Мне тоже так кажется.

– А что это за код?

Лоренцо пожал плечами.

– Может быть, Бари, но я не уверен, – ответил он, зевая, и закрыл журнал. – Ладно. Пошли спать, сестренка?

Аньезе кивнула.

– Я наелась, теперь можно и поспать.

Будильник на прикроватной тумбочке прозвенел ровно в семь утра. Прохладный бриз проникал в комнату из открытого на ночь окна и легко касался голых ног Лоренцо: после нескольких недель непрерывного сирокко, влажного и душного, ветер наконец переменился.

Лоренцо встал с кровати и надел брюки и бежевую рубашку, которые бросил на стул вчера вечером. У письменного стола, заваленного книгами и журналами об искусстве, стоял деревянный мольберт с незаконченным женским портретом, лицо на нем походило на лицо Анджелы. Лоренцо подошел к картине и провел по ней пальцем: первый слой краски еще не высох. Он перенес мольберт поближе к открытому окну, чтобы краска быстрее подсохла на ветру. У стены напротив, оклеенной афишами старых фильмов от «Рим – открытый город», «Шуши», «Пайза́» и до «Похитителей велосипедов» и «Горького риса», стоял комод, такой же, как в комнате у Аньезе. Лоренцо открыл верхний ящик, достал из него связку ключей и положил в карман. Он вышел из комнаты и, аккуратно ступая, стараясь не разбудить Аньезе, прошел по коридору. Дверь в комнату сестры, по соседству с его собственной, была, как всегда, распахнута. Аньезе спала в привычной с детства позе: лежа на спине и закинув руки за голову. Брови ее были нахмурены, будто во сне ей кто-то досаждал.

Лоренцо спустился на первый этаж и отправился прямиком на кухню. Там, в ночной рубашке и с растрепанными волосами, уже стояла у плиты его мать Сальватора – единственный человек в доме, кто мог быть на ногах в такой час. Она стояла у плиты и ждала, когда кофеварка начнет клокотать.

Лоренцо поцеловал ее в щеку.

– Садись, кофе почти готов, – сказала она. Стол уже был накрыт к завтраку на четверых: тарелки, чашки с блюдцами из белого фарфора в мелкий розовый цветочек, серебряные чайные ложечки. Лоренцо сел и скрестил руки на столе, рядом с журналом кроссвордов.

– Будешь печенье? – спросила Сальватора. Не дожидаясь ответа, она открыла дверцу светло-коричневого кухонного шкафчика и достала из него зеленую керамическую банку с печеньем. Сняла крышку и поставила банку на стол. Лоренцо сразу запустил руку внутрь.

– Мне парочку.

Сальватора налила кофе сначала Лоренцо, потом себе и уселась напротив сына.

– С чего это ты вдруг так рано встал? Мог бы еще поспать.

– Мне надо на мыловарню, – ответил тот, откусывая кусок печенья.

Сальватора, держа чашку двумя руками, сделала глоток кофе.

– Но сегодня же воскресенье…

– Хочу закончить один эскиз, – ответил Лоренцо с набитым ртом, отряхивая руки от крошек. – Ты видела последний, для «Снега»? На июльской ярмарке он всем очень понравился.

Лоренцо глотнул кофе.

– Да, конечно. Ты просто молодец, – ответила Сальватора со слегка натянутой улыбкой.

– Папа меня не то что не похвалил, даже не взглянул на него, – пробормотал Лоренцо, ставя чашку на блюдце.

– Ну что ты, – поспешила оправдать мужа Сальватора. – Ты же знаешь, какой он. Твой отец не из тех, кто привык раздавать комплименты, но он ценит все, что ты делаешь.

– Ну да, конечно. – Лоренцо махнул рукой. – Чудо, если он вообще замечает, что происходит на мыловарне.

Сальватора помрачнела.

– Лоренцо, мне совсем не нравится, когда ты говоришь об отце в таком тоне. Ты обязан уважать его. Ты и твоя сестра. А вы все время объединяетесь против него…

Лоренцо вздохнул и посмотрел на нее с выражением, в котором читалось: «Ничего не поделаешь, ты всегда на его стороне, даже когда его совсем не надо защищать». Он поднялся, обошел стол, положил руки на плечи матери и поцеловал ее в лоб.

– Ну, я пошел, – только и сказал он.

Лоренцо припарковал «Ламбретту» перед большими деревянными воротами фабрики, слез с мотоцикла и достал из кармана связку ключей. Повернул в замке длинный латунный ключ и вошел внутрь, закрывая за собой ворота.

Запах мыловарни тут же окутал его, словно мантия: это был единственный и неповторимый аромат, смесь растительных жиров, цветочных и фруктовых эссенций и ланолина, смол, щелока и растворителей.

Лоренцо прошел вперед по крашеному цементному полу, отмечая эхо при каждом шаге: в такой тишине, без рабочих и с выключенными станками, он внезапно почувствовал себя последним человеком на Земле. Эти стены из необработанного камня и высокие потолки с детства были для него и Аньезе вторым домом: они провели здесь множество беззаботных часов, играя в прятки между огромными паровыми котлами и ваннами для охлаждения мыла, пока однажды после обеда – Лоренцо и Аньезе тогда еще ходили в начальную школу – дедушка Ренато не пригласил их к себе в кабинет и не сказал, одарив своей фирменной полуулыбкой: «Однажды вам предстоит взять управление фабрикой в свои руки. Как только вы закончите среднюю школу, я хочу, чтобы вы работали на мыловарне с утра до вечера. А пока вам предстоит многому научиться. Вы будете приходить сюда после уроков каждый день, без исключения, вы хорошо меня поняли?»

Потом он отвел Лоренцо в сторону и прошептал ему: «Я на тебя рассчитываю, парень. На тебе лежит большая ответственность, тебе предстоит продолжить дело Риццо. Ты же это знаешь, верно?» Лоренцо кивнул и пообещал, что ни за что его не разочарует. И чуть слышно добавил: «Дедушка, я все равно хочу закончить лицей. Как ты! Но буду приходить на завод каждый день после уроков. Клянусь!» С того дня Ренато принялся обучать внуков всему, что знал сам, и брат с сестрой постепенно узнали все секреты мыловарения. Особенно преуспела в этом Аньезе, дедушка не зря говорил, что она унаследовала его нос. И он имел в виду не только внешнее сходство, которое было заметно невооруженным взглядом, – нос у них обоих был асимметричным с чуть неровным профилем, – но и необычную способность девочки запоминать ароматы всех эссенций и их свойства и распознавать их по запаху, словно ищейка. Лоренцо на миг показалось, что он как будто видит их, Аньезе и дедушку: как они с азартом экспериментируют, добавляя в смесь мыла красители, ароматы и активные вещества.

Он уже собирался войти в кабинет, когда услышал резкий звук с цокольного этажа. Лоренцо спустился вниз, туда, где стояли цистерны с маслом из оливкового жмыха. Ему было чуть больше четырех лет, когда отец впервые привел его сюда, и он хорошо запомнил этот момент, потому что Джузеппе тогда резко сделал шаг в сторону и его стошнило прямо на пол от запаха, который царил в помещении. «Тебе плохо, папа?» – спросил мальчик взволнованно. «Это все жмых, – ответил отец, стараясь прийти в себя. – Я никогда не смогу привыкнуть к этому запаху…» И тем не менее именно оливковый жмых принес их семье удачу: дедушка вовремя понял, что отходы от производства оливкового масла можно пустить в дело. В ход шло все – кожица, остатки мякоти, фрагменты косточек, – и в результате получалось масло, которое нельзя было употреблять в пищу, но зато оно идеально подходило для производства мыла.

«Во́т что это было, – подумал Лоренцо, заметив, что окно под потолком закрыто. – Наверное, захлопнулось от ветра». Он влез на стул, снова распахнул окно, чтобы комната проветривалась, и только потом вернулся на первый этаж. Открыл дверь кабинета, который когда-то принадлежал дедушке, а сейчас – отцу, в те редкие моменты, когда тот бывал на заводе, и сел в кожаное кресло за письменным столом. На противоположной стене висел диплом Ренато об окончании факультета сельскохозяйственных наук, а вокруг него, чтобы занять оставшуюся часть стены, были развешаны в рамках все грамоты, сертификаты и премии, которые мыловарня «Дом Риццо» получила за эти годы. Некоторое время назад к ним присоединились плакаты и рекламные вывески, которые рисовал Лоренцо. Последняя его работа была посвящена хозяйственному мылу «Снег»: на плакате молодая женщина с лицом Анджелы доставала простыню из полного мыльной воды и пузырей-снежинок таза. Женщина с удивлением смотрела на безупречно чистое белоснежное белье. На полу рядом с ней, на переднем плане, была изображена упаковка твердого мыла, а на голубой этикетке крупными и такими же белоснежными, как простыня, буквами было написано «Снег».

Лоренцо открыл папку с эскизами и достал из нее рисунок, который собирался закончить сегодня, – он работал над ним уже некоторое время. Им нужен был рекламный плакат для перезапуска «Олив», питательного мыла для лица на основе оливкового масла. Его продажи с самого начала шли не слишком бойко, потому что не всем нравился аромат оливок, но сейчас Аньезе слегка изменила формулу и сделала аромат более мягким, добавив в него букет ириса и туберозы.

Лоренцо открыл коробку с цветными карандашами и продолжил с того места, где остановился в прошлый раз. В верхней части плаката рядом с ребенком на корточках сидела женщина и, закрыв глаза, нюхала его щеку с выражением блаженства на лице, а от розовой кожи малыша разлетались во все стороны крошечные лепестки. Внизу плаката Лоренцо сделал набросок новой упаковки «Олив»: прямоугольной формы, с зелеными уголками, а посередине – светло-фиолетовый овал с надписью курсивом фиолетового цвета: «Олив».

Ниже он набросал карандашом рекламный слоган: «Питательная сила оливкового масла с упоительным ароматом ириса и туберозы». Он работал над плакатом добрый час, пока не услышал, как заскрипели ворота. Лоренцо встал и со скрежетом отодвинул кресло, но в этот момент дверь офиса распахнулась и на пороге появилась Аньезе: ее кудри были собраны в высокий хвост, желтое платье обнажало крепкие икры.

– А, это ты, – сказал Лоренцо, снова усаживаясь в кресло. – Почему ты не хочешь выспаться? Сегодня же воскресенье…

– По той же причине, что и ты, – ответила Аньезе, уставившись на него своими темными кошачьими глазами.

Он улыбнулся и повернул лист с эскизом.

– Хочешь взглянуть?

Аньезе взяла лист и присмотрелась к рисунку.

– Вот это да! – воскликнула она. – Мне ужасно нравится! – Она снова посмотрела на рисунок и удовлетворенно кивнула. – Да, да, он очень красивый. Но что, если мы немного изменим слоган? Давай напишем: «Привычная нежность оливкового масла с новым ароматом ириса и туберозы»? Так будет понятно, что это обновленный продукт.

Лоренцо ненадолго задумался.

– Нет, слишком длинно. Мне не кажется, что это хорошая мысль. – Он закусил нижнюю губу. – А что, если так: «Питательное оливковое масло с новым чарующим ароматом»?

– Да, замечательно! – воскликнула Аньезе, хлопнув в ладоши.

– Значит, так и напишем, – сказал Лоренцо с улыбкой и снова склонился над листом.

Непослушные пряди упали ему на лоб. Он стер ластиком вторую часть фразы и написал ту, что они только что придумали.

Аньезе сидела на письменном столе, склонив голову набок, и болтала ногами, пристально следя за каждым штрихом грифеля.

– Завтра же отправим в печать, – объявил Лоренцо, закончив рисунок и откладывая карандаш в сторону.

– Да, только сначала покажем папе… – предложила Аньезе.

Брат отодвинул кресло назад и поднялся.

– Какой смысл? Он едва взглянет на него, как всегда. Не думай о папе. Главное, чтобы плакат нравился нам с тобой.

Аньезе опустила глаза и скривила губы.

– Как хочешь, – пробормотала она. – Послушай, раз уж мы здесь, давай проверим резочный станок? Вчера у него два раза заедало педаль.

Лоренцо посмотрел на настенные часы: они показывали четверть одиннадцатого.

– Не успеем. В одиннадцать я встречаюсь на пляже с Анджелой и Фернандо. Ты же помнишь, что он сегодня уезжает? Мне еще надо заехать домой за плавками.

– Мне тоже нужно взять купальник, – ответила Аньезе. – Ладно, значит, займемся этим позже. После пляжа.

Раскаленный песок обжигал ноги. Разуваться было не лучшей идеей, думала Аньезе, прыгая на цыпочках к берегу. Рядом с ней, перекинув через плечо пляжное полотенце, шагал Лоренцо. Они пробирались к морю между шезлонгами, между кричащими и брызгающимися детьми, игроками в волейбол и рядами полотенец, на которых загорали женщины с журналами Gente и Marie Claire.

Из киоска с напитками доносились звуки радио. «Eri piccola così»[3], – пел Фред Бускальоне. Наконец, в паре метров от берега они заметили Анджелу: она загорала на полотенце, прикрыв глаза, раздельный купальник в красно-белую полоску подчеркивал ее идеальное стройное тело. По крайней мере, именно таким оно казалось Аньезе, когда она сравнивала его со своим. Мать все время повторяла ей, что с возрастом она тоже вытянется и постройнеет, но ничего подобного не случилось: Аньезе так и осталась метр пятьдесят пять ростом, округлый живот никуда не ушел, а едва наметившаяся грудь так и не приобрела женственную форму.

Лоренцо опустился на колени и слегка поцеловал Анджелу в губы, щекоча ее лицо своими волосами. Девушка открыла глаза и вспыхнула от радости. Она приподнялась на локтях и одарила его нежным взглядом.

– Этот купальник тебе не тесноват? – спросил он, отодвигая ее волосы набок.

– Тебе не нравится? Мне его подарила соседка, ей он мал.

Лоренцо расстелил свое полотенце рядом с ней и снял брюки и рубашку.

– Я не говорил, что мне не нравится. Ты прекрасна. В этом-то и проблема: на тебя все смотрят. Будет лучше, если в следующий раз ты наденешь обычный закрытый купальник.

Анджела ничего не ответила.

– Ложись поближе ко мне, – сказал он, укладываясь на полотенце. Анджела придвинулась к Лоренцо и положила голову ему на грудь. Он поцеловал ее в лоб и погладил по волосам. Борясь с порывами ветра, Аньезе расстелила на песке свое полотенце перпендикулярно полотенцу Фернандо и села лицом к морю, повернувшись к брату и Анджеле спиной.

– Ты еще не сжарилась в одежде? – поинтересовался Лоренцо.

– Пока нет, – ответила Аньезе, обернувшись к брату. Она потянула вниз края желтого платья, чтобы прикрыть лодыжки от солнца, и заметила в море Фернандо, который плыл к берегу широкими гребками.

– Ну, здоро́во! – поприветствовал его Лоренцо, когда тот вышел из воды и подошел к ним. Фернандо улыбнулся и показал ему средний палец.

– Как вода? Не слишком холодная? – вяло поинтересовалась Анджела.

– Просто замечательная, – ответил Фернандо, отбрасывая назад мокрые волосы.

Он сел на край полотенца и подмигнул Аньезе. В этот момент Лоренцо и Анджела решили искупаться и, взявшись за руки, пошли к морю.

– А ты не купаешься? – спросил Фернандо, глядя на нее глазами цвета лесного ореха, как у Анджелы, хотя его были в тысячу раз милее.

Аньезе скрестила руки.

– Не сегодня. Во сколько у тебя поезд?

– После обеда. И ехать придется долго.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что «Фиат» тебе не по карману, и твоя сестра чуть не испепелила тебя взглядом?

Фернандо поморщился.

– Она думает, что в Турине я живу какой-то чудесной жизнью, но на самом деле она понятия не имеет, как оно там. Знаешь, порой я спрашиваю себя: я работаю на заводе или в казарме? У нас убийственные смены, а зарплата крошечная. Хозяева богатеют, а мы остаемся бедняками. А если взбрыкнешь, тебя отправят домой. Голову вниз и работай.

– Тогда почему ты просто не уволишься и не вернешься домой?

Парень внимательно посмотрел на нее.

– И что я здесь буду делать? Все, чему я там научился, здесь никому не нужно.

Аньезе не нашла, что ответить. Они оба несколько минут молчали, глядя на Лоренцо и Анджелу, которые, стоя по пояс в воде, слились в бесконечном поцелуе.

– А ты? – спросил Фернандо, прерывая молчание.

– Что я?

– У тебя есть жених? – уточнил он с улыбкой.

Аньезе пожала плечами.

– Мне он не нужен.

Фернандо рассмеялся.

– Что значит – не нужен?

– У меня нет времени, я весь день на мыловарне.

– Но это никак не мешает любви.

– Может, и так. Но мне все равно никто не нравится.

– Это ты сейчас так говоришь. Рано или поздно появится тот, в кого ты влюбишься.

– А ты влюблен?

Фернандо уперся локтями в песок и откинул голову.

– Ужасно влюблен, – признался он. – И даже помолвлен. С одной девушкой оттуда, – объяснил он, поднимая палец. – Только не говори об этом Анджеле… И своему брату тоже, потому что он тут же ей разболтает.

– И что с того?

– Ты же знаешь, какая она, моя сестра, – только и сказал он.

Оба знали, что здесь больше нечего добавить.

Аньезе принялась чертить пальцем круг на влажном песке, потом повторно прошлась пальцем по линии, чтобы число было четным.

– И каково это? Быть влюбленным, я имею в виду, – спросила она.

Фернандо улыбнулся.

– Тебя это все-таки интересует, а?

– Простое любопытство, – возразила Аньезе. – Лоренцо так и не захотел объяснить. «Когда это случится, ты сама все поймешь», – сказала она, подражая рассудительному тону брата.

Фернандо расхохотался, потом повернулся на бок, сложил ладонь в кулак и подложил его себе под голову.

– Тогда попробую. Это когда с любимым человеком ты чувствуешь себя счастливее, чем без него.

Аньезе внезапно задумалась.

– Нет, – сказала она решительно. – Нет в мире такого человека, с которым я была бы счастливее, чем на мыловарне. Это невозможно.

И как будто в ответ на это торжественное заявление по всему пляжу разнесся гудок корабля, входящего в порт.