Владимирцев получил комнату в коммунальной трехкомнатной квартире в доме, который находился рядом с домом Ренаты Георгиевской. Она взяла шефство на устройством жилища Владимирцева: у завхоза института выклянчила старые списанные стол и стулья, тумбочку; купила кастрюльку, кофейник и сковородку.
Рената сказала, что следует устроить новоселье. Владимирцев не сопротивлялся, и в ближайшую пятницу прямо с работы к нему отправились коллеги по сектору, предводительствуемые профессором Димовым. Рената так увлеклась заботой о Владимирцеве, что вела себя уже как хозяйка, и это не осталось незамеченным, даже Димов заметил это и порадовался, что «у ребят все славно складывается». По-соседски Рената стала частенько заходить к Владимирцеву: «Вот картофельных оладьев напекла и дай, думаю, осчастливлю отшельника…» Алеша благодарил, отказывался от забот и был сдержан. Какое-то время Рената решила не обременять его своим вниманием, но и это осталось им незамеченным — он был вежлив, добр, однако никаких попыток изменить отношения с Ренатой не предпринимал.
Проходила неделя за неделей. Владимирцев вновь и вновь углублялся в варианты разработки твердотелых лазеров, даже сделал таблицу — свод получения и применения уже известных, импульсных и непрерывных, но свежего оригинального решения не находил. Много времени поглощали чужие опыты, в проведении которых он помогал, одновременно надеясь: может быть, во время этих работ что-то «по касательной» натолкнет его на свежую мысль.
Забрезжила идея, весьма призрачная, когда Георгиевская добилась как-то генерации при накачке солнечным светом. У нее не получался непрерывный режим, и Владимирцева это заинтересовало. «Какая-то химеричность — накачка солнечным светом…
Это ближе к фантастике, чем к реальности… Хотя Солнце, именно оно привело Дьяконова к истинным открытиям…» И Владимирцев снова и снова вспоминал алтайского ученого, который сделал удивительные открытия, несмотря на то, что не имел для этого подходящих условий. Его точнейшие прогнозы запрашивают из многих краев страны, из-за рубежа… «А я беспомощен». Владимирцев невольно принялся оценивать работы других научных сотрудников, аспирантов, чтобы понять, на что он сам способен; сомнения в себе его не покидали.
Беседы с Павлом Рогатиным были очень интересными, но «по делу» не привели к желаемым результатам. В Рогатине Владимирцев ощущал недюжинную силу, мысленно назвал его «думающим крепышом», а себя «хлипким сомневающимся».