Заячий подарок или Ночь перед рождеством

…Плохо Лене, совсем отощал. Мысли о еде не дают покоя. Знает, что в тайге ягоды поспели, да вот беда: строго-настрого запретили ему в лес ходить. Стоит Леня у крылечка пригорюнившись. Вдруг кто-то хлопнул его по плечу:

– Что задумался, есть хочется? – это Ваня Япишин из соседнего барака.

– Хочу, Ваня, да дома ничего нет.

– Пойдем в лес, ягод наедимся.

Еще скучнее стало Лене.

– Мне мама сказала от барака не отходить, чтобы опять не потерялся.

– Не бойся, пойдем вместе. Никто не узнает, мы быстро обернемся.

Забыв про наставления матери, Леня бойко зашагал, поспешая за Ваней. С ним не страшно, он большой, уже первый класс закончил.

Вот он, лес, – надежда. Сразу за старицей (бывшее русло Вижаихи) стоят угрюмые разлапистые ели, ветки которых такие густые, что и ствола не видно, не то, что стройные сосны, гордо возвышающиеся над елками. Ветви высоко-высоко раскинулись вширь, аккуратно, будто кто их подстриг. Под ними, расстилаясь сплошным ковром, – кусты голубики, а на них, как будто нанизаны, крупные ягоды. Переливаются голубизной, словно апрельское небо.

Утолив первый голод, Ваня зовет дальше, туда, где растет черника. Она вкуснее, слаще голубики, только кустики ниже и ягоды меньше, да и прячутся, в отличие от голубики, под листиками. Но это не помеха. Ползая среди кустиков, друзья осторожно наклоняют их вбок, чтоб не сломать, и наслаждаются ягодками. Неожиданно чуть ли не из-под их носов взлетела большая птица и упала метрах в пяти. Ваня шепчет:

– Это глухарь, он, наверное, раненый. Все равно пропадет, поймаем его – мясо будет.

Они дружно кинулись к птице. Ваня бросился на нее, но она опять успела тяжело взлететь и, видимо, от недостатка сил упала чуть дальше, метрах в десяти. Много раз мальчишки делали попытки поймать летающее мясо, но все время, почти из рук, глухарь упрямо взлетал и взлетал.

Уже находясь далеко от того места, где ребята превратились в азартных охотников, птица бодро взлетела над деревьями и исчезла вдали.

Леня, задрав голову, растерянно смотрел в сторону исчезнувшей птицы, мясо которой очень вкусное. Дядя Вася угощал на Песчанке. Рядом раздался звонкий смех. Катаясь по мху, от избытка чувств, Ваня неудержимо смеялся. Леня, насупившись, смотрел на него. Что тут смешного? Такое жирное мясо проворонили.

– Леня! Это не глухарь был, а глухариха. Она нас обманула. Она не ранена, а уводила от своего гнезда. Так все птицы делают.

Обманула – так обманула, пусть живет. Оглядевшись, ребята увидели, что находятся на болоте. Вокруг кочек, пламенея как вечернее солнце, лежала густой россыпью морошка. Она ягода простецкая, вся на виду. Набрав солнечного жара, так и просится на съедение, чем Леня и Ваня, не теряя попусту времени, занялись. Брать спелую морошку нужно бережно, иначе напитанная соком ягода развалится в руках. Она так и тает во рту, отдавая кислинкой.

Так, переходя от кочки к кочке, ребята вышли на берег Вижаихи. Пора возвращаться – домой, да на пути еще черемуха растет.

Никак нельзя ее не отведать. Ваня помогает своему приятелю подняться до веток, взбирается сам, и пиршество продолжается.

Черемуха любит открытое место на бережку ручья или речки. Сверху видно, как в прозрачной воде снуют уклейки, тоже еду ищут. Леня и Ваня почти наелись, поэтому, не торопясь, выбирают самые спелые ягоды. Они терпкие, вяжут рот оскоминой, приторно-сладкие, с косточками, которые приходится сплевывать. Самые спелые и густорастущие ягоды – выше, ближе к солнышку, на концах веток.

– Ваня, давай наломаем веток с ягодами, отнесем нашим.

– Зачем ветки ломать, черемухе больно будет. И ягод не станет больше родить. Давай ягодки собирать.

– Хорошо, Ваня.

Леня лезет по ветке все дальше и дальше, туда, где больше спелых ягод. Вдруг раздается треск, ветка наклонилась. Еще треснуло. Он успел поглядеть вниз. До земли далеко. Успел крикнуть: «Ваня!». Полетел вмесите с обломанной веткой вниз и… проснулся.

От бревен барака, покрытых инеем, тянуло холодом. Скулы свело от съеденной во сне черемухи. Высунув голову из-под одеяла, увидел стоящую у окна маму, тревожно глядевшую в окно, все покрытое льдом. Треск продолжался наяву. Да ведь это стреляют!

В стенку постучали условным стуком. Это тетя Люба. Она вошла не менее встревоженная. Тетя Люба в последнее время спит очень плохо. Скоро должен кончиться срок дяде Роберту, ее мужу, и она сомневается, отпустят ли его, не добавят ли, как многим другим, новый срок.

Переговариваясь шепотом, они гадали – что случилось? Побегов в такой морозище не может быть. Расстреливают в другой стороне, у Суянковой горы, да и в последнее время убивают в втихую, как и закапывают. Стрельба какая-то странная: у винтовки звук четкий, резкий, у автомата глуше, но все равно отличимый. Стреляют от хутора. Там местные живут. Неужели промышляют охотой? Стрельба продолжалась еще некоторое время. Вскоре выяснилось: волчья стая напала на хутор и сожрала охотничьих собак.

Недавно один энкавэдэшник, на Юмуше, пошел на охоту за лосем и набрел на стаю. Он успел залезть на дерево и даже застрелить несколько волков, но окоченел от мороза и свалился с дерева. Один автомат от него остался.

Рано утром мама ушла на работу. Тома, чуть позже, укутавшись, убежала в школу. Леня один остался на хозяйстве. Скучно. Взял скамеечку, сел у печки, прислонившись к теплому боку. Свою порцию он съел сразу. Он бы целую буханку съел, но никто не предлагает. Томин хлеб, чтобы не смущал, не соблазнял своим запахом, завернул в тряпочку, спрятал в стол, от греха подальше. Скорее бы отец приехал. Он опять обещал привезти от зайчика гостинцев. Согревшемуся у печки Лене видится…

…По зимней дороге, укутанной сверху вековыми деревьями, с опущенными под толстым снегом ветками, идет обоз, нагруженный древесным углем. Лошади, обросшие сосульками, спешат на Вишеру, домой, в теплую конбазу, где их ждет сено и друзья по стойлу. Дорога тяжелая, по горам и долинам. В гору, скользя забитыми снегом подковами, с помощью ездовых, лошади с трудом взбираются, но не легче и с горы спускаться. Сани своей тяжестью наезжают на коня и чуть ли не выталкивают хомут с шеи. Зазевался конь или растерялся ездовой – быть беде. На большой скорости переворачиваются сани, калечатся лошади… Но такое бывает редко. В дальние поездки посылают бывалых людей, которые подбирают опытных, сообразительных лошадей.

Скрипя полозьями по снегу, сани движутся возле Пармы, где летом кудрявятся рябины. Из леса, бодро прыгая по насту, бегут зайцы. Обоз останавливается, а зайцы протягивают свой хлеб или шаньгу, а то и репку или морковку и просят передать Лене и Саше Унгеру гостинец и привет. Отцы благодарят зайцев за гостинец и за привет. Прячут гостинец, обещает зайчикам все в точности исполнить, на прощанье жмут им лапки, и еще быстрее едут домой, торопятся исполнить наказ. Зайцы, стоя на обочине, долго машут вслед. Когда обоз скрывается за поворотом, убегают в лес, чтобы не попасть в зубы хитрой лисе или грозному волку.

Эх! Скорее бы отец приехал. Как Леня с нетерпением ждет своего отца, так и Саша Унгер высматривает своего с гостинцами от зайцев. Саша и Леня никак не поймут – откуда их зайцы знают? Они давно договорились: если Саше или Лене попадет кочерыжка от капусты, они пойдут в лес, найдут зайцев и подарят им кочерыжку, которую те очень любят.

До Саши далеко, он живет за мостом, но к нему не в чем идти. Ленины бурки потерпели аварию. На днях, пытаясь набрать в свое ведерко воды из водокачи, нечаянно облил бурки, они сразу окаменели. Пока добежал до барака, подошвы треснули, как льдинки. Может, отец уже вернулся и идет домой? Но идет медленно, не понимает, как Леня его заждался. Надо выйти на крыльцо и поторопить его. Одеть нечего, разве что старые мамины валенки. Они большие, никак не хотят на ноге держаться. Намотал Леня отцовы портянки, сунул ноги в валенки, перевязал веревкой, чтобы не свалились, натянул шапку, надел ватник, попытался открыть дверь, а она примерзла, не поддается«Развернулся Леня, бьет по двери тем местом, по которому ему частенько достаются шлепки, а то и ремня.

Дверь долго сопротивлялась, но куда там против Лениной настойчивости. Не устояла, скрипнула промерзшим деревом раз, другой и сдалась – открылась, впуская клубы морозного тумана. Быстро захлопнув дверь (своего холода хватает), Леня вышел на крыльцо. Сразу перехватило дыхание от жгучего воздуха. Морозный туман такой плотный, что и – соседний барак смутно проглядывается. Постоял совсем недолго, понимая, что в таком тумане ничего не увидит, а мороз сквозь ватник, тонкие штаны, как острыми иголками впивается в тело. Лучше уж у печки подождать.

Что-то ударило его по шапке, скатилось на плечо и упало на крылечко. Леня даже испугаться не успел. Воробей! Воробышек замерз. Да и как ему не замерзнуть? Леня, проверяя силу мороза, плюнул с крыльца, а об снег уже льдинкой стукнуло. Быстро схватил воробья в замерзшие руки, сунул его за пазуху, бросился, как мог быстрее, в такой обувке – домой. Дверь не открывалась: ручка высоко, рост маленький, силенок маловато. Сколько Леня ни бился, дверь не поддавалась.

Чувствуя на груди холодный комочек, сам окоченев, решил позвать на помощь бабку Михеиху, хотя знал, бабка обязательно наябедничает маме. Михеиха старая, а сразу дверь открыла, шлепнув Леню по испытанному месту:

– Откуда такие неслухи берутся? Шляется по морозу. Вот я маме расскажу!

В комнате Леня задумался. Печка манила к себе своими теплыми боками, но он твердо помнил – нельзя замерзшего сразу к печке. Быстро разделся, накидал все, что можно, на кровать, сам залез под эту кучу, вытащил из-за пазухи воробышка и начал его отогревать своим дыханием. Тот лежал в ладонях как мертвый. Долго находился Леня под одеялом, сам отогрелся и делал попытки оживить птицу. Уже Тома из школы вернулась. Пока она грелась у печки, Леня рассказал ей про попавшего в беду воробья. Вместе стали оживлять, держа его в ладошках.

Вот у него дернулась пленка на глазу – раз, другой. Вроде зашевелился, Пытается приподняться, но не может. Наверное, сильно ударился о крыльцо. Тома предложила дать ему воды, а Леня попросил у нее еще хлебца для воробышка. Сестра и так делилась с ним пайкой, отдавал ему самое вкусное – корочку, приговаривая при этом: «Тебе, Леня, расти надо, ешь больше – ты мужчина».

Пока сестра растапливала печь, Леня делал попытки напоить и накормить птичку. Когда печь разогрелась, Тома нашла коробочку и предложила «сделать больницу», пока он выздоровеет.

Поздним вечером с лесобиржи вернулась мама, как всегда, усталая, но с хлебом. Быстро сварила суп, вместе поели жидкую похлебку. Мама, обеспокоенная долгим отсутствием отца, иногда приговаривала: «Хоть бы на стаю не попали». Леня, набравшись духу, пока бабка Михеиха не рассказала, признался, что выходил на улицу, хотел встретить отца, принес замерзшего воробья, но он не совсем замерз, уже ожил. Когда падал, сильно ударился. Мы с Томой сделали ему больницу. Мама за своими мыслями махнула рукой:

– Пусть живет, пока холода стоят. Не объест.

Долго она сидела, задумавшись, у печки, потом встала, достала кулечек и отдала ребятам со словами: «Хоть праздник будет завтра, полакомьтесь сейчас. Живем и не знаем, что с нами через час будет».

Быстро развернув кулечек, Леня увидел там леденцы – штук десять. Сразу положили в рот по конфетке, остальные поделили. Вкусные, а главное – выгодные конфеты. Долго можно держать их во рту, наслаждаясь сладостью. Радостные ребята предложили и маме по конфетке. Она посмотрела на их счастливые лица и неожиданно горько заплакала:

– Наступает праздник, а мне не на что побаловать чем-то вкусным… Накормить вас завтра не знаю чем.

Тома, а за ней Леня, кинулись успокаивать мать, клянясь ей, что есть они совсем не хотят и долго могут терпеть, хоть всю зиму, как медведи.

Отплакавшись, она долго рассказывала прижавшимся к ней детям, как на ее далекой родине праздновали: катаясь на тройках с колокольчиками, пели песни, играли в снежки. Все ходили нарядные, веселые. Было это почти двадцать лет назад. Она тогда была на семь лет старше Томы. Мама, рассказывая ребятам про зимние праздники, чтобы не расстраивать их, умалчивала, что они ели в те дни. И Тома, и Леня понимали ее маленькую хитрость, сами не задавали таких вопросов.

Так прошел для Лени этот морозный день, полный волнений и тревог. Еще раз проверив воробышка, за которого уже нечего было волноваться, мама разрешила его держать. Забравшись под одеяло, он заснул.

Очнулся от чьего-то прикосновения, открыл сонные глаза. Оказывается, вернулся отец. Уже отошедший от мороза, с заговорщицкой улыбкой протягивает сверточек. Сердце радостно екнуло:

– От зайца?

– Да, сынок! Это тебе зайцы гостинец к празднику прислали и поклон передали.

– А Томе?

– И Томе передали. Она сейчас спит, утром отдам.

– А Саше?

– И Сашу зайцы не забыли. Дядя Андрей, наверное, уже пришел домой и передал ему.

Развернув сверток, Леня увидел заячий хлебушек. Заячий хлеб самый вкусный. Вкуснее белого, что ему в больнице давали. Здесь же лежат две морковки, шанежка и кедровая шишка. Все окаменело от мороза. Ладно. До утра обождет. Сон клонит Ленину голову к подушке: «Утром поделю, – рассуждает он. – Бабушку, когда придет, угощу, позову Кольку и Муртаза. Всем хватит».

– Пап! У нас воробышек живет, мы с Томой лечим его. А с Сашей договорились достать кочерыжку и отнести зайчикам в лес.

Сон окончательно сморил Лене глаза. Он прижал заячьи гостинцы к себе и, счастливый, уснул.

Была ночь на Рождество 1949 года.