Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир

Мёртвые сраму не имут

Вдруг грянул февраль 1917 года. Россия встала на дыбы. Ташкент бурлил от восторга. Николай Константинович ликовал со всеми.

Великий князь некогда знал Сашу Керенского, ученика одной из ташкентских гимназий. Теперь он был лидером революции. Николай Константинович направил Керенскому приветственную телеграмму. Её напечатали во всех российских газетах. Она стала сенсацией: великий князь Романов радуется свержению династии Романовых!

Бывшее его императорское величество в красных революционных штанах и рубашке стал завсегдатаем митингов. 10 марта на главной площади Ташкента он поднялся на трибуну и произнёс речь. Николай Константинович заявил, что революция — его давняя мечта. Он несказанно рад, что дожил до свержения монархии.

Потом была поездка в северную столицу, которую он не видел 43 года. Там встретился с женой Надеждой Александровной, невесткой, внуком и внучкой. Повидал снаружи Мраморный дворец и свой прежний дом на Почтамтской. Они принадлежали новым хозяевам.

Семейное гнездо в Павловске было разорено. Сестра Ольга, королева Греции, овдовела. Её мужа, короля Георгия, террористы убили на улице в Салониках. Теперь Ольга вместе с невесткой великой княгиней Елизаветой Маврикиевной ютились в комнатах для прислуги их бывшего дворца. Да и отсюда новые власти обещали их выгнать. Они постарели и похудели.

Бывший император с семейством сидел под домашним арестом в Царском селе. Остальные Романовы разбрелись кто куда.

Ни злорадства, ни жалости великий князь не испытывал.

Душа его пустынею стала.

В таком настроении он вернулся в Ташкент. Николай Константинович оказался между двух стульев. В старом мире он был изгоем, но и вписаться в новый не мог. А потом произошёл октябрьский переворот. Арестовали всех членов императорского семейства. Находившихся в Петрограде посадили в Петропавловскую крепость. Бывший государь с семьёй и некоторыми великими князьями находились в ссылке.

А Николая Константиновича местная большевистская власть не обижала. Новые хозяева даже прощали ему выходки, за которые любой другой из Романовых был бы расстрелян на месте. Никто не покушался и на его добро.

Но жизнь великому князю стала надоедать. Это сказалось на здоровье. Зимой 1918 года он заболел воспалением лёгких. Почувствовав приближение конца, исповедался и причастился. Затем позвал дочь Дашу и приказал распахнуть все двери.

«Из анфилады комнат открылся вид на лестницу и мраморную статую Фанни с цепями и ожерельями. Солнечные лучи скользили по мрамору и искрились в драгоценных камнях.

Статуя Фанни была последним, что увидел великий князь Николай Константинович», — пишет его внучатный племянник.

Тайну кражи брильянтов из Мраморного дворца он унёс с собой на тот свет.

В феврале 1918 года большевики с красными знамёнами и пением «Интернационала» торжественно хоронили великого князя Николая Константиновича Романова. Для этого в центре Ташкента специально построили склеп около Георгиевского собора.

Почти весь город высыпал на улицы. Многие узбеки, казахи, киргизы, таджики, русские, татары, немцы и представители других народов плакали навзрыд. Все вспоминали, сколько он сделал добра для людей, Голодной степи и Ташкента.

В нынешней столице Узбекистана, например, великий князь первым начал мостить улицы, заводить широкие и ровные мостовые и тротуары. Он построил клуб и театр, открыл первые кинотеатры «Зимняя Хива» и «Летняя Хива», биллиардный зал, зоопарк…

На возрождённых им землях жизнь продолжается и поныне. У входа в его склеп часто лежат живые цветы. Кто их кладёт — неизвестно. Может, слышавшие о нём. А может просто чтящие предков. Ибо издавна говорится на Руси: мёртвые сраму не имут.