Здравствуй, 1984-й

Глава 5

«Хорошо бы по улице проехаться», – загорелся я. Но тут привели корову. Черт! Не вовремя, но доить надо. Управился быстро, так сильно Толян хотел покататься. Еду, гордый наличием техники. Ни каски, ни аптечки, разумеется, нет. Фара на мопеде отсутствует давно, и провода, идущие к ней, замотаны изолентой, уже высохшей. Вдруг вижу знакомые бедра моей секс-партнерши. Ну как партнерши? Было у нас несколько раз, последний раз на Новый год еще. В открытую меня она не посылает, но и не дает, держит про запас. Выглядят бедра соблазнительно, короткая юбка обтягивает их до анатомических подробностей, сверху накинута болоньевая куртка, ну и платок. Ах да – на ногах полусапожки резиновые, типа галош. Но ноги, сцука, ровные! Как я люблю.

– Галина, радость моих чресел! Садись, подвезу! – я со взрослым пониманием решаю подкатить к девушке.

– Толя, ты чего? Выпил? То двух слов не свяжешь, то вдруг чресла вспомнил. Тебе приснилось это, маленький! – ехидничает она.

– Может, и приснилось, но понравилось, я бы еще поспал, – отвечаю, плотоядно разглядывая грудь девушки.

Галка внимательно смотрит на меня, о чем-то раздумывая.

– Приходи вечером, лучше с пузырем, – решается наконец она. – Часа через полтора, я ребенка спать уложу. И со стороны улицы не заходи.

Я, сделав несколько кругов, еду домой, размышляя, где взять бутылку, ведь время уже позднее и магазин закрыт. На самом деле никаких проблем с приобретением спиртного нет – даешь алкашу на две бутылки, он тебе одну отдает. Толик так делал раньше. А сейчас тоже есть вариант, но он кислый – у отца взять взаймы. А завтра купить и доложить. Но тут проблема – вдруг заметит пропажу или то, что бутылка другая? Там сорта-то разные. Цена сейчас на самую дешевую – пять рублей тридцать копеек. Недавно подняли, года три как. Это я половину состояния своего в дырку спущу. К моему счастью, отец уже спал, а в его заначке в шкафу на кухне (у нас, оказывается, у каждого имеется свой шкафчик) стояли две бутылки – «Пшеничная» и «Московская особая». Последняя дешевле, и я беру ее, но попадаюсь бдительной бабке.

– Убьет, – коротко резюмирует старушка, намекая на буйного отца.

– Завтра верну, – шепчу ей, выходя из кухни.

– Погоди, есть у меня, – отбирает пузырь бабка и через пару минут приносит свою бутылку.

Коньяк! «Арарат»! Пять звездочек. Смотрю ценник – четырнадцать рублей двенадцать копеек за ноль пять.

– Откуда? И зачем купила? Отец такое не пьет, за работу тоже таким не платят, – поднимаю глаза на бабулю.

– Не покупала я, очень надо! Подарок на Девятое мая от однополчан, – улыбается, очевидно, вспомнив что-то приятное, она.

– Не, я не возьму, сама выпьешь, – отказываюсь я и тут же получаю подзатыльник.

– Бери, говорю, не последняя. Не дай бог отец пропажу увидит. Да и не пью я, знаешь же, только на Девятое мая сто грамм и выпью, – грустнеет старушка.

Я вспоминаю, и точно – не пьет старуха совсем. А китель ее фронтовой парадный в шкафу висит, вот только медалек там немного, как я помню.

– А чего у тебя медалей мало? – задаю вдруг вопрос, вспоминая виденных ранее ветеранов.

– Мало? Орден Отечественной войны второй степени, два ордена Славы, медали «За боевые заслуги», «За отвагу» и «мосинка» – моя старушка наградная. Юбилейные я не ношу.

– Круто, – только и произнес я.

А память Толика выдала, что бабуля у меня была снайпером.

– Да… за коньяк или две четверки, или пятерку чтоб получил! И сам не пей! Много. Ты к Галке идешь? К ней можно, дитёв не наделаете, негодная она уже, – поразила информированностью бабка.

– Ты прям разведчица, а не снайпер, – ворчу я. – Будет тебе пятерка, а четверку уже получил по географии сегодня.

– Врешь? – застывает бабуля. – А ну, дневник покажи.

Я аккуратно прячу бутылку в матерчатую авоську и приношу дневник, гордо раскрывая на нужной странице. «Прям как дитя хвастаюсь», – усмехаюсь мысленно своей реакции.

– Не соврал, – удивляется еще бодрая сухонькая старушка с руками по локоть в фашистской крови.

– Чего вы тут? – на кухне появляется отец и жадно пьет чайный гриб из трехлитровой банки.

Есть такой чудо-напиток у нас. Заливаем мы этот гриб – плоскую лепешку вроде медузы, чаем, он и растет постепенно в банке. Вкусный, на мой взгляд.

– Четверку получил? Поздно за ум взялся, – дышит перегаром батя и тянется к своей полке с бутылками!

Мы с бабкой переглядываемся, и я понимаю – не найдись там двух бутылок водки, быть бы мне битому. Но отец достал плитку шоколада и протянул мне.

– На вот, к чаю тебе, – и, почесав пузо, отправился дрыхнуть.

Я молча киваю бабуле, мол, спасибо, что спасла, и, взяв сетку, иду к Галке, хотя прошло не больше часа. А ничего бабуля у меня, я вспоминаю памятью Толяна, что и дом этот ее, а батя-вдовец был женат на ее дочери, а вот возраст и день ее рождения не помню, неинтересно мне было, оказывается. Вроде лет семьдесят – семьдесят пять. Еще ветеранов много живых.

Подхожу со стороны огорода и через дыру лезу во двор любвеобильной соседки. Та встречает в халате явно на привлекательное голое тело и проводит в дом, на кухню.

– Дочка спит уже, – вполголоса говорит она, доставая из сумки сначала бутылку, а потом шоколадку, и тут же кривится. – Коньяк? Он же клопами пахнет! Шоколадку хорошо, что взял, дочка рада будет. Взрослеешь, что ли? Раньше дочке ничего не приносил, а тут прям молодец! Ладно, пусть будет коньяк, отдам потом кому, у меня есть в заначке «коленвал».

Я малость обалдеваю, помню я этот «коленвал» – до повышения цен самая дешевая водка была, сейчас я давно ее не видел. Название такое она получила в народе из-за надписи «ВОДКА» не в одну строчку, буквы «О» и «К» чуть ниже нарисованы, вот и похожая на «коленвал» надпись получилась. И про шоколадку она не угадала, я нам на закусь нес, с лимоном-то туго сейчас. Но пусть будет дочке, ишь как рада.

– Ты погоди «коленвал», это по спецзаказу для ветеранов и партийных работников, пять звездочек, не пахнет он клопами, зуб даю, – начинаю я вешать лапшу на уши, не желая пить отраву. – Ты на цену глянь.

– Да? И точно, прилично стоит, может, и в самом деле неплохой? – удивляется наивная дурочка лет двадцати пяти и сервирует стол нехитрой едой.

А закусь точно к водке – вареная картошка, сало, капуста квашеная, сыр домашний, огурец соленый, видно с прошлогодних запасов, но крепкий на вид. Черт, может, на хрен этот коньяк, да и не делали откровенной отравы в СССР. Но Галка уже настроилась вкушать напиток партократов. С трудом открываю бутылку и разливаю понемногу для начала.

– Эх, жаль, лимона нет, – неподдельно огорчаюсь я.

– Зачем? – нюхает напиток Галя и морщится.

– Чтобы морда после «епли» довольной не казалась, – шучу я, и шутка заходит на ура.

Галка – девка простая, и ей мой казарменный юмор нравится.

– Ой, насмешил, – дрыгает она полноватой ногой, уже оголенной до бедра. – Ты тяпнул уже, что ли? Тихий, скромный, а тут выдал.

– Щас тяпну, да мне чуть-чуть, только для запаха! Дури у меня и так хватает.

Галька смеется и непринужденно выпивает коньяк, закусывая кусочком сыра. Я не отстаю. Кладу руку на коленку и тискаю податливое тело. Завершается бутылка коньяка, почти полностью приговоренная стойкой бабой, и мы перемещаемся из кухни в баньку. В доме в спальне спит дочка, и мы стараемся ей не мешать. Секс завершился минуты за две! Мне, опытному, как я считал себя в прошлой жизни, ловеласу неудобно. Дама ведь не удовлетворена. Толику пофиг, но я его заставляю идти на второй круг, а потом и на третий. В конце концов после пятого захода за три часа меня выгоняют домой. Я доволен как слон, да и Галя, отжаренная на пять с плюсом, дружелюбно улыбается на прощание.

Поспал всего часа три, и разбудил меня не петух, а бабуля. Тот пестрый будильник тоже, я думаю, орал, но мне, уставшему от вчерашних любовных утех, это было нипочем. В результате в класс пришел последним, но не опоздал. Денег, что интересно, батя больше не дал. Это что получается, два рубля на неделю?

Сегодня тоже пять уроков – геометрия, две литературы и два труда последними. Толик обычно с них сбегал, а я решил пойти. На геометрии математичка рассказывала новую тему, а перед этим спрашивала домашку, поставив пяток оценок. На меня она странно поглядывала, но ничего не спросила. На перемене, в закутке с фикусами около кабинета литературы, куда я загасился от разных взглядов, ко мне подошла Фаранова – тоненькая, изящная девочка с русыми волосами и длинными ногами. Лицо красивое, но детской красотой.

– Толя, что ты там за глупости про меня говорил? – требовательно спросила она.

– Ничего и никому не говорил, Петрухе сказал, что ты мне нравишься, и все, – открестился от наезда я, разглядывая ребенка.

«М-да, поторопился я, гадкий утенок она пока», – решаю про себя.

– Ты чего? Дурак какой! Не говорил, что мы дружим?

– Петруха, стоп! – поймал я своего несостоявшегося подельника за рукав. – Кому сказал, что Аленка мне нравится? Я только тебе говорил.

– Да отвали ты, никому не говорил, – попытался, крутанувшись, вырваться тот из моего захвата.

Пришлось стукнуть его слегка в печень, от чего одноклассник присел и стал хватать ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды.

– Чего ты? – возмутился Петр после того, как отдышался, и добавил мстительно: – Каркатову сказал.

– И мне он сказал, – подтвердила Аленка. – Только разных гадких подробностей добавил.

Тут я увидел плечистую фигуру Каркатова, идущего на урок литературы.

– Серега, иди-ка сюда, – кричу ему, держа за рукав своего кореша.

– Ты прибурел, Толян? – спросил здоровяк, подходя и нависая надо мной.

Его я тоже тычу в печень. А вот нечего прижиматься вплотную. Тот пытается что-то сказать, но я сбиваю его с ног простой подсечкой и бью двоечку в челюсть.

– Сука, урою! – размазывая кровь с разбитой губы, пытается встать Каркатов.

– Ой, боюсь! Ты сплетни про меня с Аленкой распускаешь? – насмешливо смотрю на его попытки очухаться.

– Да ты не поня… – попытался достать меня прямым ударом Серега.

– Да все я понял, а ты нет, – легко ухожу уворотом головы от удара и на развороте бью апперкот. – Вопрос тот же!

– Этот сказал, что у вас шуры-муры, – сдается Каркатов, кивая на испуганного Петра. – Тебе все равно после школы не жить!

– Толя, я ничего такого не говорил! – лепечет Складнев.

– Анатолий, прекращай! Из школы вылетишь! – возмущается ошарашенная Фаранова. – Пусть что хотят говорят!

– Считайте, я вас обоих предупредил! – хватаю портфель и иду в класс.

– Я вас тоже предупредила! – тычет пальчиком Аленка, и я вспоминаю, что у нее четыре старших брата и один на год младше. Все здоровенные кабаны.

– Ты чего такой нервный? – спросил у меня Кондрат, уже когда началась литература.

– С Каркатовым сцепился, распускал слухи про меня, – шепнул я в ответ.

– Если чё, мы с Похабом впряжемся, – пообещал сосед по парте, и я с удивлением вспомнил, что у меня есть и друзья – Кондрат да Похаб.

Похаб был из «б» класса, но мы дружили. Он такой же двоечник, как я и Кондрат. Похаб – это фамилия и кличка одновременно, вернее, фамилия Похабов. Все это выдала память Толика в один момент. Начался урок, и учительница стала рассказывать про Белинского и Герцена. Ни тот, ни другой ни в моей памяти, ни в толяновской не отложился. В результате заслуженная двойка. Не смог ответить, почему он опасный вольнодумец и чем опасен для общества. Хорошо хоть понял из контекста, что это про Герцена речь, но не спасло.