Здравствуйте Аисты

— Вот и отлично! — оживился Ефименко. — Поступай к нам в аэроклуб инструктором. Планеристы очень нужны. Правда, планёров пока нет, но будут. Зайди к начальнику аэроклуба и напиши заявление о приёме на работу. . .

— Да нет, — ответил я, — инструктором вряд ли.. . Учиться хочу. А вот спортсменом-планеристом — с удовольствием!

— Ну что ж, высшее образование штука нужная, — одобрил Ефименко, — а летать не бросай. Можно и спортсменом. ..

Написал я заявление, вышел от начальника аэроклуба и не могу поверить, что снова буду летать в родном киевском небе, в том самом аэроклубе, в который меня после десятилетки из-за пальца не приняли, на медкомиссии забраковали. Да ещё с таким мастером парящих полётов, как Ефименко! И на спортивных планёрах! Ведь это же совсем не то, что на огромных, неповоротливых десантных. Спортивные планёры по сравнению с ними всё равно что юркие истребители против бомбардировщиков: изящные, манёвренные, одноместные или, максимум, на двух человек рассчитаны.

А главное, они могут сами, без помощи самолётов, набирать высоту и пролетать без мотора, без буксира огромные расстояния. Такие полёты называются парящими.

Однако смогу ли я научиться парить? Смогу ли так, как Ефименко, без мотора, без капли бензина набирать высоту в восходящих потоках тёплого воздуха и летать далеко-далеко?

Я пока ничего этого не умею, потому что на огромных десантных планёрах парить нельзя, они не для этого приспособлены. На них можно было набирать высоту на буксире за самолётом. А отцепился — всё, планируешь только вниз.

— Скажите, — заглянул я снова в планёрный класс к Ефименко,— и парить будем?

— Ну а как же! — улыбнулся он. — Без этого планерист не планерист! Парящие полёты в планёрном спорте — самое главное. И тебе понравится. Вот увидишь. ..

ЛЕЧУ, КАК АИСТ

рошло много лет. Теперь меня уже не удивишь секретами парящего полёта. Я знаю, как и почему

аисты, ни разу не взмахнув крыльями, набирают высоту и пролетают большие расстояния. И если хотите подсмотреть эти секреты, я могу взять вас с собой в полёт.

Правда, мой планёр А-15, созданный генеральным авиаконструктором Олегом Константиновичем Антоновым, одноместный. Но если вы внимательно прочтёте эту главу, то, надеюсь, всё поймёте, словно летите вместе со мной.

Погода сегодня для планеристов отличная: светит солнце, тепло, небо синее, и уже в десять часов по лазури поплыли первые кучевые облака. Давайте поторапливаться, потому что путь предстоит далёкий: по маршруту Киев — Ровно—Киев. Это 522 километра в оба конца без посадки. Если удастся преодолеть такое расстояние, будет установлен новый всесоюзный рекорд дальности полёта в намеченный пункт с возвращением к месту старта.

Цельнометаллический А-15, поблёскивающий длинными крыльями, уже осмотрен и подготовлен к полёту. Спортивные судьи проверили свои секундомеры, опломбировали и вручили мне барограф, разрешили вылёт.

Барограф — это прибор, который на закопчённой бумаге чертит своеобразный график полёта в виде тонюсенькой линии. Потом такой график всё расскажет судьям о полёте: сколько времени планерист находился в воздухе, сколько раз и какую набирал высоту. Пилот обязан брать барограф в любой парящий полёт, а сейчас он особенно необходим, потому что без барограммы судейская коллегия не имеет права регистрировать рекорд, даже если я и совершу полёт удачно. Таковы правила. Поэтому не удивляйтесь, что я особенно внимательно проверяю барограф и тщательно укладываю его на верхнюю полку багажника.

И ещё я беру с собой сумку с бортовым пайком и тёплой одеждой на случай, если всё-таки не повезёт и придётся где-то сесть и ночевать в поле. А это может случиться с каждым планеристом в любом полёте: ведь планёр, напоминаю, без мотора.. .

Итак, всё готово. Я надеваю парашют, усаживаюсь поудобнее в тесной кабине; застёгиваю привязные ремни, ещё раз проверяю все рули и приборы, включаю радиостанцию и докладываю на СКП, что готов к рекордному полёту.

Лётчик самолёта-буксировщика только этого и ждёт. Он запускает мотор и подруливает на своем Як-12 к планёру. Друзья тут же прикрепляют к буксировочному замку капроновую верёвку от самолёта, кто-то поднимает с земли крыло, на которое опирается планёр, — ведь у него только одно колесо и сам он не может стоять ровно, да и это единственное колесо в полёте убирается в фюзеляж, чтобы сопротивление воздуха было меньше. Самолёт немного проруливает вперёд и натягивает буксирную верёвку, чтобы не было слабины.

— Я — ноль первый, к полёту готов!

«Ноль первый» — это мой позывной, и теперь весь полёт в разговорах по радио я буду называть себя только так.

— Ноль первого понял, взлёт разрешаю! — раздаётся команда с СКП.

Лётчик самолёта даёт полный газ, и наш аэропоезд трогается с места. Сопровождающий, пробежав три-четыре метра, отпускает крыло. Теперь я сам с помощью рулей удерживаю равновесие и направляю планёр строго в хвост за самолётом. Скорость нарастает. Все приборы на приборной доске словно ожили, их стрелочки пришли в движение.

Я чуть-чуть подтягиваю на себя ручку — очень плавненько, как учил меня когда-то инструктор Нестеренко в Саратовской лётной школе, — и планёр отрывается от земли.

Самолёт тяжелее планёра. Он ещё некоторое время продолжает приминать колёсами траву и набирать скорость. Но вот и он оторвался и повис в воздухе. Летим!

Наш аэропоезд быстро набирает высоту, идя по большой дуге вокруг аэродрома. Стрелка высотометра подбирается к тысяче метров. По правилам спортивных полётов отцепляться выше тысячи метров нельзя. Поэтому лётчик поворачивает прямо к центру аэродрома, где я и должен отцепиться. Чувствуется, как потоки воздуха подбрасывают планёр то вверх, то вниз. Лётчики называют это «болтанкой», а пассажиры нередко говорят: «воздушные ямы». Но никаких «ям» в воздухе нет, просто начинают действовать потоки тёплого воздуха, те самые, которые и помогают планеристам парить без мотора.

Аэродром уже под нами. Я тяну за рукоятку замка и отцепляюсь от буксирной верёвки. Самолёт ныряет вниз, на посадку, а я остаюсь в небе один.

Самое главное теперь — набрать побольше высоты. Но где искать эти таинственные восходящие потоки тёплого воздуха? Ведь атмосфера совершенно прозрачна и никакие потоки в ней не видны.

Аэродинамическое качество моего планёра — 35 единиц. Это значит, что с километра высоты на нём можно проплани-ровать 35 километров. Это, конечно, неплохо, если вспомнить, что УС-4, на котором я когда-то начинал летать с амортизатора, с такой высоты мог пропланировать всего лишь 8 километров. Но мне надо пролететь не 35, а более 520 километров. Где же взять столько высоты?

Но я не беспокоюсь. Видите, вдали начало образовываться в синеве неба белое облачко? Оно такое кругленькое, маленькое, словно комочек ваты. Нет, какой же это комочек ваты? Оно уже больше похоже на пушистого цыплёнка, который растёт на глазах.

Давайте побыстрее к этому «цыплёнку». А зачем, сейчас сами увидите. Посмотрите вниз. Облачко образовалось над разработками торфа. И это не случайно.

Чёрный сухой торф утром на солнышке нагревается быстрее, чем окрестные луга, соседний лес или вон те поля, покрытые различными посевами. А раз так, то и воздух над торфяником нагревается сильнее, чем вокруг него.

«Но при чём же здесь облачко?» — спросите вы.

В том-то и секрет, что без этого тёплого воздуха оно и на свет не появилось бы! Вот как это произошло.

Поднимаясь вверх, тёплый воздух охлаждается. Находящийся в нём невидимый глазу водяной пар начинает переходить в мелкие капельки воды. То тут, то там на небе появляются туманные облачка.

Теперь поняли, почему я к этому «цыплёнку» направился? Впрочем, какой же это цыплёнок? Пока мы летели, из маленького облачка выросло пышное белое облако, которое всем своим видом как бы приглашает: давайте скорее ко мне, тут есть мощный восходящий поток тёплого воздуха!

И действительно! Подлетаю и чувствую: какая-то невидимая сила потянула планёр вверх. Посмотрите на вариометр — прибор, который показывает скорость подъёма или спуска планёра. Его стрелочка поднялась вверх и остановилась на цифре «3». Это значит, что восходящий поток подхватил планёр и каждую секунду поднимает его на три метра вверх. Да ведь это же быстрее, чем на буксире за самолётом! Ну чем не «мотор»?! Как же таким потоком не воспользоваться для набора высоты?!

И вот в чём беда: потоки эти бывают не очень широкие — метров сто или двести в диаметре, и редко когда больше. Если лететь на планёре через поток прямо, то через несколько секунд мы выскочим из него, и на этом подъём кончится. Вот если бы можно было остановиться в потоке — тогда другое дело! Но как остановиться? Ведь крыло создаёт достаточную подъёмную силу только при определённой скорости. А потерял скорость — подъёмная сила исчезнет и планёр или самолёт начнёт падать. Но мы давайте «остановимся» хитро, как аисты.

Я делаю левый крен, даю левую педаль, и планёр, словно огромный аист, начинает кружиться, или, как говорят планеристы, «спиралить», в самом центре потока тёплого воздуха, который с каждой секундой поднимает планёр всё выше и выше.

Это то, что нам надо. Проходит несколько минут, и мы оказываемся под самой кромкой облака, можете даже поздороваться с ним. Я иногда так и делаю — высовываю руку в форточку и говорю: «Здравствуй, облако! Спасибо тебе за хороший поток!»

Да и как не радоваться? Посмотрите на высотометр — 2000 метров! С такой высоты на нашем А-15 можно проплани-ровать целых 70 километров!

Вперёд!

Я беру по компасу курс на Ровно и смотрю на карту, проверяя по ней, правильно ли мы вышли на маршрут. Вот слева внизу протянулась узенькая линейка, по которой, как букашки, ползут разноцветные автомашины. Это шоссе из Киева на Житомир и дальше — до самого Ровно. На карте оно обозначено коричневой линией. Значит, всё правильно. Теперь можно прибавить и скорость. Я отжимаю от себя ручку, планёр опускает нос, и свист воздуха за бортом сразу усиливается. Это как на санках с горы: чем круче склон, тем быстрее спуск. 160 километров в час! Проплывают внизу в синей дымке сёла и города, реки и озёра, поля и леса. Только успевай посматривать на карту, опознавать ориентиры.

Но всякий спуск с горы связан с потерей высоты. И у нас уже только 800 метров осталось. Пора позаботиться о том, чтобы снова под самые облака подняться. Теперь это уже не трудно. Солнце высоко, земля прогрелась, и небо густо усеяно белыми кучевыми облаками, которые планеристы ласково именуют «кучёвкой».

Давайте выберем впереди по маршруту облако побольше и повыше — там должен быть хороший подъём. Подлетаем снизу — так и есть. Стрелка вариометра показывает подъём по 5 метров в секунду. Мощное облако с тёмно-синей кромкой клубится вверху и тянет нас к себе, как гигантский насос. Хорошо!

Снова становимся в глубокую спираль и через несколько минут оказываемся в клубах облачного тумана. Можно лететь дальше.

Некоторым может показаться, что летать на планёре совсем просто: набрал высоту и лети. А снизился—снова набирай высоту и снова вперёд!

Нет, так просто не бывает ни в одном дальнем полёте. И, словно в подтверждение этого, я снижаюсь, а потоков всё нет и нет. В небе образовалась огромная синяя «дыра», свободная от облаков. Она стоит как раз на линии маршрута. Облетать её стороной — удлинится путь. Я решаюсь идти напрямик, надеясь проскочить этот, как говорят планеристы, атермичный район, где нет потоков. Но кажется, просчитался. До облаков впереди ещё далеко, а высоты осталось только 300 метров.

Подо мной какой-то небольшой хуторок в несколько двориков. Неужели придётся садиться здесь, на выгоне, где пасутся коровы? Мальчишки заметили планёр, машут руками. Вариометр устойчиво показывает один метр спуска. Осталось уже 250 метров. С такой высоты выпарить очень трудно. Настроение — чего там скрывать! — скверное. Всё так хорошо шло, и вот — прощай, рекорд. Подхожу ближе к выгону, намереваясь садиться.

Но что это?

Немного в стороне, над огородами, кружится рыжий коршун. Коршуны, как и аисты, отличные планеристы. Они никогда не кружатся просто так, а только в потоке. Скорее туда!

Тревожно поглядываю на высотометр. Стрелка приближается к отметке 200 метров. Если коршун подведёт — посадка неизбежна. Не свожу с него глаз. Вот он совсем рядом. И вдруг всем телом ощущаю лёгкий толчок под крыло. Есть поток!

Правда, слабенький, но это лучше, чем снижение. На вариометре всего полметра подъёма. Ох, как терпеливо и долго кружусь я на одном месте: десять.. . двенадцать.. . пятнадцать минут! Во рту пересохло, комбинезон хоть выжимай — мокрый от пота. Но всё-таки я снова выбираюсь под облака. Не сел! Теперь можно опять продолжать полёт по маршруту.

Несколько длинных переходов от облака к облаку — и я над целью. Внизу знакомый аэродром Ровенского авиаспортклуба. Там тоже летают планеристы, но мой А-15 отличается от учебных двухместных «Блаников», и его заметили с земли сразу.

— Ноль первый!—слышу по радио. — Судьи отметили ваш прилёт в намеченный пункт. Счастливого возвращения!

Не теряя времени, разворачиваюсь на 180 градусов и беру курс обратно, на Киев. Надо торопиться. Уже два часа дня. Солнце начало клониться к западу, и теперь с каждым часом земля будет охлаждаться, а потоки слабеть.

Немного правее линии пути замечаю длинную облачную гряду, протянувшуюся в направлении Житомира. Да ведь это же настоящая находка для планериста!

Подлетаю к первому облаку, разворачиваюсь вдоль гряды. Поток воздуха хочет затянуть меня в облака, но я отжимаю ручку и увеличиваю скорость полёта до 180 километров в час!

Стрелка вариометра остановилась на нуле. Ни спуска, ни подъёма. .. А облака вытянулись одно за другим без перерыва, словно утята, шагающие на пруд. Восходящие потоки под ними тянутся сплошной стеной. Я мчусь вдоль гряды километров сорок без всякого снижения. Вот повезло! Настоящее воздушное шоссе! К сожалению, гряда кончается, и снова надо продвигаться от облака к облаку.

А вон и Житомир вдали показался. Вьётся среди крутых скалистых берегов живописная река Тетерев, разбегаются от неё в обе стороны сады, а за ними — ровные стрелы улиц, квадратики кварталов и кружочки площадей.

Да, очень знакомый город. Здесь перед войной я начинал свою солдатскую службу. Вон там, на аэродроме, охранял самолёты и мечтал стать лётчиком. ..

Приятно, что мечта сбылась, и я лечу на бесшумных крыльях над знакомыми улицами и площадями. Далеко внизу белеет казарма, в которой я когда-то жил...

Но любоваться знакомыми улицами некогда. Солнце уже довольно низко склонилось к горизонту, а до аэродрома 100 километров. Потоки значительно ослабели, да и облака стали попадаться реже. Медленно, от одного к другому, продвигаюсь вперёд. Стараюсь не терять высоту: внизу потоки слабее.

В полёте время бежит незаметно, стрелки часов показывают шесть вечера. Тают последние облака. Но ещё есть надежда

Направляюсь к большой чёрной пашне. За день она хорошо прогрелась на солнце и теперь отдаёт своё тепло в атмосферу. Планеристы называют такие потоки «терминами». Я терпеливо кружусь над пашней, пока поток не ослабевает совсем. Но я счастлив, ведь у меня 1800 метров высоты, и этого вполне достаточно, чтобы долететь до аэродрома!

Планёр скользит в воздухе почти бесшумно. Я отдыхаю после напряжённого полёта. Болтанки нет, тихо. Вдали показывается пятно аэродрома. Нацеливаю нос планёра прямо на него и мчусь с высоты, прибавляя скорость. Всё отчётливее вырисовывается ровная цепочка крохотных планёров на стоянке. Значит, полёты уже закончились. Но меня ждут, запрашивают по радио, где я нахожусь.

Я не спешу с ответом. Хочется преподнести друзьям сюрприз. Может, кто-то уже говорит: «Наверно, не повезло сегодня нашему Старому грачу, засел где-нибудь...»

Аэродром всё ближе и ближе. Незаметно, со стороны солнца, я проношусь на максимальной скорости над самой стоянкой, над лагерем, где летом живут спортсмены-планеристы, и круто взмываю вверх. Прилетел!

Выпускаю воздушные тормоза. Ещё минута — и я приземляюсь прямо возле стоянки своего планёра, откуда взлетел утром.

Ура! Есть новый всесоюзный рекорд!

Подбегают друзья, улыбаются, поздравляют с победой. Кто-то даже преподносит ромашки, сорванные тут же, возле стоянки.

Но я не тороплюсь отвечать на поздравления. Последнее слово за барографом.

Достаю из багажника маленький коричневый ящичек с тикающим часовым механизмом, смотрю в плексигласовое окошечко на барабан с закопчённой бумагой и не верю своим глазам. Стрелка барографа упёрлась в планку, которой закрепляется бумага, да так и застряла, не дописав барограмму до конца.

— Ай-я-яй! — сочувственно вздыхают ребята. — Неужели из-за такого пустяка пропал рекорд?

Во мне ещё теплится надежда. Я торопливо отодвигаю спинку сиденья и достаю второй барограф, который по давней привычке беру с собой в ответственные полёты. Не может быть, чтобы сразу отказали оба!

— Ура-а! Есть барограмма!

Только теперь можно сказать, что полёт прошёл удачно.

Итак, без мотора и капли бензина я слетал в Ровно и назад.

Вы теперь поняли, как это делается?

Я уверен, что и вам захочется отправиться на планёре в ещё более дальний и увлекательный полёт. Но уже не воображаемый, а настоящий.

АИСТ ПОМОГ

Шногда говорят, что мы, планеристы, летаем, как аисты.

Мы действительно часто встречаемся с этими замечательными птицами, и они ничуть не боятся планёров.

Мне и самому приходилось летать с целыми стаями аистов, вместе набирать высоту. Умение пернатых планеристов находить восходящие потоки поразительно. Кажется, что у них есть какой-то особый орган, помогающий издали обнаруживать тепловой поток.

Вот бы нам такой прибор!

К сожалению, учёные и изобретатели ещё его не придумали. Пролетаешь иногда рядом с потоком, а найти его не можешь. Приходится садиться в, поле, ждать самолёттбукси-ровщик.

До чего же обидно бывает в таких случаях наблюдать с земли, как там, где ты столько крутился и не мог найти поток, аист становится в спираль и на глазах поднимается под самые облака! Выходит, поток совсем рядом был, в прятки с тобой играл, а ты его не сумел «поймать».

Поэтому мы в небе не только за облаками смотрим, но и за птицами. Как заметил, что аист или коршун в круг стал — скорее к птице, там непременно будет подъём!

Чайки, вороны, ястребы тоже могут помочь. Но с аистами у нас особая дружба: очень хорошо парят, малейшие потоки чувствуют, сколько раз нас выручали!

А Зине Соловей, известной украинской планеристке, даже два мировых рекорда установить помогли. Она сама об этом рассказывала.

. . .Познакомились мы с Зиной давно, когда она ещё школьницей была и жила в Бышеве, что километрах в пятидесяти западнее Киева.

В то время на окраине этого села был небольшой аэродром, на котором мы и летали на своих планёрах.

Однажды прибежала к нам из села маленькая черноглазая девчонка и говорит командиру планёрного звена Янушу Оль-гердовичу Рудницкому:

— Ия хочу научиться летать!

— Маловата ещё, — посмотрел он критически, — подрасти надо!

А Зина на своём стоит:

— Мне уже скоро шестнадцать исполнится, я в девятом классе учусь. Примите меня!

Очевидно, Янушу Ольгердовичу понравились настойчивость и упрямство сельской девчонки. Посмотрел он ещё раз на неё, словно прикидывая что-то в уме, а потом говорит мне:

— Возьми её с собой в планёр, в заднюю кабину. Посмотрим, будет ли из неё толк.

Я как раз собирался в полёт на двухместном планёре А-2.

Зина быстро уселась в кабину, и мы полетели. Набрал я за самолётом 1000 метров высоты, отцепился над Бышевом и назад оглядываюсь: как там себя чувствует моя пассажирка?

А Зина вдруг как закричит на всё небо:

— Ой, дывиться, моя хата биля ставка!

Ну, думаю, если она в первом полёте свою хату возле пруда отыскала, значит, ориентируется хорошо. Быть ей планеристкой!

После полёта подошёл я к Янушу Ольгердовичу и говорю:

— Надо её принять, ей-богу толк будет!

Осенью Зина уже сама на планёре летала.

И вот что интересно. В селе на Зининой хате аисты гнездились. Как только Зина в воздух поднимается, так и аисты взлетают, словно радуются, что их маленькая хозяйка тоже летает вместе с ними.

Прошло несколько лет. Зина стала лучшей планеристкой Украины. Как-то в составе рекордной группы полетела она в Белоруссию, в город Бобруйск, чтобы оттуда попытаться установить женский рекорд дальности полёта на планёре. Из Киева такой рекорд установить было просто невозможно, потому что при полёте по ветру на юг через 400 — 500 километров Чёрное море начинается. А для рекорда надо большее расстояние. Вот и выбрали Бобруйск.

Планеристам повезло: выдался хороший, как мы говорим, рекордный день, с ветром и кучевыми облаками, под которыми бывают сильные восходящие потоки. Зина, не теряя времени, с утра на двухместном планёре «Бланик» с пассажиром на борту отправилась в полёт. Взяла курс на юг, к маленькому

городу Вознесенску, что недалеко от Одессы. Если долетит — сразу два мировых рекорда для двухместных планёров установит. Один — дальности полёта, а второй — дальности полёта в намеченный пункт, потому что Вознесенск она выбрала конечным пунктом полёта. Так об этом и в «Заявке на рекорд» в судейскую коллегию написала.

И поначалу всё шло как нельзя лучше: потоки сильные, попутный ветер в хвост подгоняет, помогает лететь. Часа через четыре и родные места показались — Киев слева и родное село справа.

Но тут, как назло, солнце спряталось за прозрачные перистые облака и стало хуже прогревать землю. Необходимая планеристам «кучёвка» совсем исчезла. Планёр стал терять высоту. И как ни пыталась Зина «зацепиться за поток» — ничего не получается. Вот уже и высоты почти не осталось, надо заходить на посадку.

Вдруг глядь — аист кружится. Зина — к птице. Поток! Тут уж не зевай. Ввела Зина планёр в спираль, начала набирать высоту. Минут десять кружились вместе — планёр и аист.

Высота 2000 метров. Теперь можно и дух перевести. Пригляделась Зина к птице, и показалось ей, что это Тот самый аист, что у неё на хате живёт. Вот молодец, как выручил!

На прощание покачала Зина аисту крыльями и снова взяла курс к намеченному пункту. Вечером она приземлилась на клеверище возле Вознесенска. Пролетев по прямой 615 километров, она стала обладательницей двух мировых рекордов.

Когда на следующий день Зина на буксире за самолётом в Киев прилетела, мы бросились поздравлять её с огромным успехом. А она посмотрела в небо, отыскала в вышине стаю аистов, что постоянно летают в районе нашего аэродрома, и с нескрываемой нежностью произнесла:

— Вот их надо благодарить. Если бы вчера аист не помог на малой высоте отыскать поток, не было бы у меня сегодня никаких рекордов.

МАКУЛА И ГРИФ

е всегда большие птицы, издавна считающие себя хозяевами неба, оказывают планеристам такие добрые услуги, как аисты. Бывает и наоборот.

На чемпионате мира по планёрному спорту в Польше в 1958 году я познакомился с замечательным мастером парящих полётов, впоследствии неоднократным чемпионом и рекордсменом мира, одним из самых известных планеристов Эдвардом Макулой.

Он рассказал любопытную историю.

В начале пятидесятых годов премьер-министр Индии Джа-вахарлал Неру пригласил группу польских планеристов в Индию, чтобы они провели там ряд показательных полётов и помогли приобщить молодёжь освобождённой страны к авиационному спорту, к планеризму.

В назначенный день на аэродроме в Дели, столице Индии, собралось много народу. Приехали и члены правительства во главе с Джавахарлалом Неру.

Первым поднялся на планёре в индийское небо Эдвард Макула, самый молодой в команде. Ему в то время исполнилось двадцать лет.

Стояла непривычная для поляков тропическая жара. Макула в шортах и лёгкой рубашке, надев парашют, быстро уселся в одноместный планёр «Яскулка», что по-русски значит «Ласточка».

Поднимаясь за самолётом, Макула любовался экзотическими пейзажами этой сказочной страны, голубизной неба, пёстрой и яркой зеленью внизу, снежной цепочкой высоких гор на севере.

Над центром аэродрома Макула отцепился от буксировщика на малой высоте и начал прощупывать воздушные потоки. Термики были довольно мощными, и Макула быстро оказался на километровой высоте.

Вдруг по кабине мелькнула тень. Это удивило пилота. Ведь небо совсем безоблачно. Макула взглянул вверх и увидел огромного грифа, который спускался к нему откуда-то с высоты широким полукругом.

До сих пор Макула читал о грифах только в книгах. Откуда им быть в Польше, с её умеренным климатом? В Дели он впервые увидел их не в зоопарке, а прямо в городе. Они гнездились в парках на высоких деревьях, а иногда сидели даже на телеграфных столбах, совсем как вороны где-нибудь в предместьях Варшавы. Птицы считались священными, никто их не трогал, и они ни на кого не обращали внимания.

Но одно дело на земле, а другое — в воздухе, где грифы чувствуют себя хозяевами и не терпят в своих владениях «чужаков».

Макула с интересом поглядывал на грифа. Тот приблизился к планёру и повис- над ним, присматриваясь к невиданному гостю.

«Это тебе не аист, — поёжился Макула, косясь на мощный клюв и острые когти. — Один размах крыльев не меньше трёх метров...»

Защищённый лишь тонким плексигласовым фонарём,

Макула впервые, наверное, почувствовал себя в кабине планёра не очень уютно. Кто его знает, что у этого грифа на уме!

На всякий случай Макула попытался отойти в сторону от такого соседа. Гриф в точности повторил манёвр планёра и снова оказался над кабиной. Безраздельный хозяин гималайских вершин и индийского неба, он был явно раздражён появлением в своих владениях стбль неожиданного и невиданного дотоле соперника. Гриф хищно вытягивал голую противную шею, щёлкал клювом, гневно сжимал и разжимал когти на сильных лапах. Он не сводил глаз с пилота и спускался всё ниже.

Макула ещё раз свернул в сторону и прибавил скорость. Заметив, что чужак не собирается удирать, гриф сложил крылья и сверху кинулся на планёр.

Макула едва успел нажать на рули и отвести удар по кабине. Огромный гриф, словно бомба, врезался в заднюю часть крыла. Раздался удар, треск, полетели куски перкали, фанеры, обломки нервюр. ..

К счастью для пилота, планёр оказался крепче, чем, очевидно, полагала птица. Пробив насквозь крыло, гриф завертелся в последнем штопоре и замертво рухнул на выжженную палящим солнцем землю делийского аэродрома.

Макула, убедившись, что «Яскулка» хорошо слушается рулей, пошёл на посадку...

С земли видели этот необычный поединок и очень беспокоились за пилота. Но всё обошлось. Макула отлично посадил планёр.

Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру пожал мужественному спортсмену руку и полюбопытствовал, всегда ли грифы будут нападать на пилотов?

— Когда в Индии появится много планеристов и планёров, они привыкнут, — заверил с улыбкой Макула.

Премьер-министр улыбнулся дипломатичному ответу и изъявил желание совершить прогулку на планёре. Известная польская планеристка Ванда Шемплинская гостеприимно предложила Джавахарлалу Неру место в своём двухместном «Бо-цяне» («Аисте»).

С этого теперь уже исторического полёта и начал своё развитие индийский планеризм.

Но гордые птицы — орлы, грифы, кондоры, сипы и другие — не смирились. Время от времени появляются сообщения о том, что они нападают на планёры и даже самолёты, летающие в южных странах. Вечные хозяева голубых высот, эти птицы всё ещё не хотят признать себя побеждёнными и уступить в небе место и людям, которые тоже научились летать.

АТАКА СТАРОГО КОРШУНА

не часто приходится встречаться в воздухе с коршунами. Они так же, как и орлы, охраняют свою территорию от «чужаков» — иногда проносятся совсем рядом с кабиной, выпустив острые когти. Но это только «психическая атака». Убедившись, что огромная металлическая птица их нисколько не боится, коршуны обычно уступают дорогу или улетают прочь.

Но однажды со мной произошёл совершенно непредвиденный случай.

Как-то летели мы с молодой планеристкой Зиной Пушняк на «Бланике» — популярном среди планеристов всего мира учебно-тренировочном планёре, сконструированном чехословацкими авиаконструкторами. Я показывал ей, как надо отыскивать под облаками восходящие потоки и быстрее набирать в них высоту. Зина пилотирует планёр неплохо, но с потоками у неё дело немного похуже, потому что их не видно и только по разным признакам можно догадываться, где они находятся. Для этого, конечно, опыт нужен. А какой у Зины опыт, если она только второй год летает? Она даже не замечает, что недалеко от нас внизу коршун кружит.

— Смотри! — показываю Зине. — Там, где коршун кружится, должен быть поток!

А коршун на глазах увеличивается — так быстро набирает высоту. Теперь и Зина поняла, где поток, и направляет планёр к птице. Но, странное дело, коршун нас совершенно не замечает, даже не оглядывается. Впрочем, кого ему опасаться? Ведь в наших краях у коршунов нет врагов, и они чувствуют себя полновластными хозяевами неба.

Гордая птица летит величественно и смело. Но у планёра скорость больше, и мы догоняем её. Вот до коршуна остаётся всего метра три. Мы видим, как его широкие крылья легко и изящно рассекают воздух, как на их концах упруго колеблются маховые крылья, словно нащупывают невидимые потоки.

Ещё немного — и мы сравняемся с птицей.

Но вот коршун, вероятно услышав лёгкий шум планёра, резко повернул голову и на какое-то мгновение как бы оторопел: такой большой птицы он, очевидно, никогда не видал.

Я любовался крылатым хищником, совершенно забыв о том, что коршуны, как и орлы, не любят, когда на их территории появляются «чужаки», за которых они порой принимают наши планёры. Мне бы отвернуть в сторону, но я подумал, что коршун, увидев огромный планёр, испугается и сам уступит ему дорогу. Так всегда бывало раньше.

Но это. был старый и гордый коршун. Он только какое-то мгновение оценивал ситуацию. А потом резко развернулся и с ходу бросился на «врага». Атака была настолько неожиданной и стремительной, что я даже не успел нажать на рули и увернуться от удара. Последовал короткий сухой щелчок по металлу. Я ещё надеялся, что удар вышел скользящий, не смертельный, коршун очнётся и, оценив явное неравенство сил, улетит. Но, глянув на крыло, оторопел. На его передней кромке, прижатый упругим потоком воздуха, висел старый коршун. Он был мёртв.

Мне стало жаль храбрую птицу, которая, не раздумывая, бросилась на врага — пусть даже мнимого, — не испугавшись ни его огромных размеров, ни его силы. В этой дерзкой атаке я увидел не только слепой инстинкт, но и более глубокий смысл, заложенный во всём живом на свете —любовь к свободе и готовность отдать за неё жизнь.

Я был поражён мужеством коршуна и огорчён, что явился невольным виновником его гибели. Настроение сразу испортилось, и я велел Зине идти на посадку...

Долго летая в небе с птицами, я так мало знал о них, об их повадках, характерах.. . Оказывается, лётчику, как и всякому человеку, впрочем, надо знать о жизни «братьев наших меньших». И нужно это не для того, чтобы легче побеждать их, а для того, чтобы уметь соседствовать с ними и быть добрее к ним.

В наш век, век авиации и космоса, нельзя вытеснять с неба его вечных обитателей — птиц. Без них небо станет скучным и потеряет свою красоту.

К сожалению, в последние годы птиц становится всё меньше. Особенно это планеристы замечают. И вот ещё одного красавца-коршуна не стало из-за моего неумеренного любопытства. . .

Одним словом, на душе у меня было скверно.

На последнем развороте коршун сорвался с крыла и упал в кусты на границе аэродрома. Я искал его. Но напрасно.

Теперь, встречаясь в воздухе с коршунами, я стараюсь не мешать им.

Пусть парят! В небе всем хватит места!

И я уважительно уступаю им дорогу.

КРАСНЫЙ ФЛАЖОК

ак-то в мае, собираясь хорошо полетать, буксировал я на верёвке за грузовиком свой планёр со стоянки на старт. Поддерживаю крыло, а сам на небо посматриваю: как там «кучёвка» развивается, какие потоки предвещает?

И вдруг у меня из-под самых ног птичка выпорхнула. Да так неожиданно, что я испугался. Глянул под ноги — вот так штука! Гнездо. А в нём пять яичек лежат — маленькие такие, в крапинку.

— Стой! — крикнул я шофёру.

Он сразу же затормозил.

— Что случилось? — спрашивает.

Положил я крыло на землю, присел, удивляюсь: надо же такое! Вот глупая птаха! Что она, не могла себе получше места отыскать? У всех на виду расположилась, между стартом и стоянкой. Тут целыми днями снуют машины, мотоциклы, планёры приземляются, самолёты рулят, а она вздумала птенчиков выводить. ..

Смотрю я на гнёздышко в траве, на крохотные яички, просвечивающие на солнце. А птичка надо мной вьётся, жалобно пищит, словно умоляет, чтобы гнезда не трогал.

— Да не трону, глупенькая, успокойся! — говорю ей.

Шофёр услыхал, что я с кем-то разговариваю, вылез из кабины, подошёл, нагнулся над гнездом, сокрушённо головой качает:

— Ай-я-яй! Не высидеть ей здесь деток. Не сегодня-завтра кто-нибудь невзначай раздавит гнездо.. .

Со стоянки заметили, что мы остановились, забеспокоились.

— Что там у вас случилось? — кричат.

Но как им объяснить, что мы на самой дороге гнездо нашли?

Командиром звена В то время был весёлый и общительный лётчик Леонид Битюк. Он подумал, что у планёра колесо спустило и помощь требуется. Вскочил на мотоцикл, подъезжает. Увидел гнездо в траве и сразу серьёзным сделался:

— Вот так дела!

— Может, перенести его куда-нибудь подальше? — спросил я.

— Да нет, — не советует шофёр, — слыхал я, что есть такие птички, которые бросают своё гнездо, если к нему люди притрагивались. Не знаю, правда или нет, да только не стоит рисковать.

— Я в птичках не разбираюсь, — сказал командир, — но всё равно жалко. Как-никак живое существо, да ещё крылатое, летает, как и мы.

— Может, поэтому она и расположилась поближе к нам? — пошутил я.

—- А что? — без улыбки сказал командир. — Доверяет нам, значит. — И призадумался.

А пичужка над нами вьётся, жалобно кричит.

— Постойте здесь минутку, — сказал Битюк. — Я, кажется, придумал!— и помчался на стоянку.

Через минуту возвращается, достаёт из коляски красный флажок и рядом с гнездом в землю втыкает.

Знаете ли вы, что такое красный флажок на аэродроме?

Это сигнал «Запрещаю!». Если стартёр поднял красный флажок — взлетать нельзя. Если финишёр поднял такой флажок — садиться нельзя, надо улетать на второй круг. Красный флажок на лётном поле означает, что на этом месте запрещается рулить и ездить, а планёрам, самолётам, парашютистам — приземляться: там либо яма, либо рытвины, либо грунт мягкий.

Одним словом, красный флажок на аэродроме, как красный сигнал светофора на улице — проезд и переход запрещён.

— Правильно! Отлично придумал! — похвалили мы командира звена за находчивость.

И машины, следующие- за нами, стали объезжать «запретное» место. Пичужка успокоилась и нырнула в своё гнездо.

.. .Всё лето стоял на нашем аэродроме красный флажок. И если к нам прилетали планеристы и лётчики с других аэродромов, то, старательно обруливая или объезжая стороной флажок, непременно любопытствовали:

— Что там у вас такое? Ровное место, ни канав, ни колдобин нет, а красный флажок торчит?

— А вы посмотрите сами!

И почти все ходили смотреть гнездо. Возвращались притихшие и больше ни о чём не спрашивали.

А что тут спрашивать? И так всё ясно.

Вскоре из яичек вылупились голые птенчики. Потом он-и подросли, покрылись пушком. А через месяц летать стали.

И первой высотой, на которую они поднялись, был наш флажок. Флажок весело трепетал на ветру, а сверху на колышек поочерёдно птенчики вспархивали, на аэродром смотрели, на наши огромные птицы с металлическими крыльями.

И так они к нам привыкли, что совсем близко подпускали, будто знали, что красный флажок защищает их от всех опасностей и никто не посмеет обидеть наших маленьких крылатых друзей.

ХРАБРЫЙ ЗАЯЦ

ётчики, планеристы, да и вообще все авиаторы не только к птицам, но и ко всем животным хорошо относятся. В этом, вероятно, сказывается то, что лётчики лучше других видят с высоты, как прекрасна наша планета, и поэтому хорошо понимают, как важно беречь и охранять её со всем тем, что на ней есть.

Может, потому и в рассказах наших, когда мы, в ожидании полётов, усаживаемся на траве под крылом, нередко можно услышать самые невероятные, но тем не менее вполне досто-

верные истории, которые приключаются с нами и нашими меньшими братьями — разными зверушками.

Как не вспомнить ещё одну маленькую историю, которая произошла с моим старым приятелем, мастером спорта, известным планеристом из Львова Борисом Стрельниковым?

Однажды довелось ему перегонять из Киева во Львов на буксире за самолётом одноместный тренировочный планёр А-9, созданный в конструкторском бюро Генерального авиаконструктора Олега Константиновича Антонова. Пожалуй, об этом полёте не пришлось бы и упоминать, если бы не одна ма ленькая случайность: в планёре оказался недостаточно надёжный буксирный замок. И вот где-то посредине, между Ровно и Львовом, когда началась крепкая болтанка, планёр подбросило и кольцо на буксирной верёвке выскочило из замка. Произошла, как говорят пилоты, самоотцепка. Страшного в этом ничего нет, и если бы была достаточная высота полёта, ну хотя бы метров триста — четыреста, то Борис Стрельников наверняка нашёл бы восходящий поток, выпарил под облака и своим ходом, без самолёта-буксировщика, пролетел оставшиеся 100 километров до аэродрома.

Но в том-то и дело, что аэропоезд летел совсем низко над землёй. Поэтому, когда щёлкнул замок и буксирная верёвка с кольцом замелькала перед носом планёра, Борису ничего другого не оставалось, как срочно идти на посадку.

К счастью, прямо перед ним начиналось клеверное поле. Борис выпустил воздушные тормоза и с ходу, лишь чуть подвернув против ветра (потому что садиться, как и взлетать, надо обязательно против ветра), заскользил вниз, на посадку.

И всё было бы хорошо, если бы не заяц. Борис выровнял планёр над землёй и вдруг увидел впереди два длинных уха,

■ним

вслед за которыми показалась любопытная физиономия зайчишки.

— Ну, заяц, погоди! — закричал Борис от неожиданности.

Но зайчишка хоть бы что — стоит на задних лапах и любопытствует: что за невидаль такая? Ведь этакой огромной птицы он в жизни своей не видал!

А планёр мчится прямо на зайца. И свернуть планёру нельзя, потому что высоты уже нет, и взлететь не может, потому что мотора нет. Борису стало не до шуток: ещё мгновение — и несдобровать глупому зайчишке, стукнет его планёр

колесом. Подтянул Борис ручку на себя — сколько позволял запас скорости, — взмыл немного вверх.

Тут заяц из-под самого планёра как выпрыгнет да как даст стрекача!

Но только опять же, глупый, вместо того чтобы в сторону удирать, он прямо перед носом планёра скачет. Молодой, неопытный!

Хотя и быстрые у зайца ноги, только видит Борис, что догоняет он зайчишку. Нажал немного на педаль, чтобы хоть чуточку вправо свернуть, и зайчишка с перепугу тоже вправо метнулся.

Так они и мчат, виляя, — впереди зайчишка, а над самыми его ушами огромный планёр.

Ещё немного — и конец зайчишке.

Не выдержал Борис, стало ему жаль косого: уж больно он симпатичный и беспомощный сейчас. И тогда, в самый последний момент, Борис решился на крайнее средство: резко нажал на педаль. Планёр круто вильнул носом в сторону. Послышался грубый металлический скрежет. Планёр пошёл юзом, то есть боком, и в таком положении коснулся земли. Единственное колесо не выдержало, оторвалось и покатилось по полю. Планёр прополз на животе несколько метров, остановился, беспомощно накренился на крыло и замер на месте.

Вылез Борис из кабины, почесал с досады свой огненнорыжий чуб и даже вслух заговорил:

— Вот дел наделал из-за какого-то паршивого зайчишки! Ай-я-яй! .. Кстати, где же он? Уцелел?

Борис огляделся вокруг и себе не поверил. Метрах в двадцати от него, приподнявшись на задних лапах и шевеля кончиками ушей, на планериста с насмешкой (Борису так и показалось: именно с насмешкой) смотрел заяц. Он словно подшучивал над ним: «Ну, как я тебя?»

.. .Самолёт-буксировщик ЯК-12 приземлился на поле вслед за Борисом. Лётчик увидел, что планёр без колеса, и даже

, присвистнул:

— Как это ты ухитрился?

Но Борис только рукой махнул: разве лётчик поверит, что это он зайца спасал?

— Ничего, взлетим и без колеса, — успокоил Борис лётчика. — Домой доберёмся — там быстро в мастерской отремонтируем.

Подобрал он колесо, положил в багажник, уселся в планёр, а лётчик спрашивает:

— Кто же планёр за крыло поддержит? Живой души нет!

— Взлетим! — уверенно сказал Борис, побывавший за свою долгую авиационную жизнь в переделках и похлеще. — Ты цепляй короткую верёвку и, когда слабину выберешь, на тормоза нажми и полный газ дай мотору.

— Понял! — ответил лётчик.

Дал лётчик полный газ, и от пропеллера целый ураган поднялся. Борис нажал на рули, а планёр словно уже в полёте — слушается их. Борис отклонил элероны, и крыло само с земли поднялось.

— Поехали! — крикнул Борис в микрофон.

Лётчик отпустил тормоза, самолёт энергично стронулся с места, а планёр за ним несколько метров на животе прополз и оторвался от земли.

Взлетел аэропоезд, мчится над полем, скорость набирает. Тут Борис глянул вниз и расхохотался. Зайчишка-то в траве во весь свой рост поднялся, провожает планёр любопытным взглядом, ушами шевелит. И честное слово, показалось Борису, что он ему на прощание ещё и лапой помахал!

— Будь здоров, косой!—закричал Борис в форточку.— Не поминай лихом, живи-и! А планёр мы отремонтируем!

И воздушный поезд, взмыв в небо, взял курс на родной аэродром.

НЕОБЫЧАЙНЫЙ ТОРЕАДОР

Известный литовский планерист Йозас Ярушавичус жил и летал в Вильнюсе. Раньше мы с ним часто встречались на Всесоюзных планёрных соревнованиях и тренировочных сборах. Долгое время он входил в сборную команду Советского Союза.

В тот год, когда в Англии проводился мировой чемпионат по планёрному спорту, Йозас завоевал звание абсолютного чемпиона СССР. Это дало ему право представлять нашу страну на чемпионате сильнейших планеристов мира.

Ну, вы все, конечно, знаете, что Англия расположена на островах и от Европы отделена узким проливом Ла-Манш. А ведь там, где море вокруг, погода капризна — сейчас светит солнце, а через минуту дождик может пойти.

Прилетел Йозас в Англию, посмотрел на английскую погоду и головой покачал: ох и достанется планеристам! Ведь им нужно солнце, восходящие потоки, а тут туман, в трёх шагах ничего не видно.

Настал первый день соревнований. Как ни странно, погода как по заказу! Обрадовались пилоты, поднялись в воздух на своих планёрах, отцепились от самолётов-буксировщиков и в восходящих потоках высоту набирают. А затем по маршруту направляются: надо до намеченного пункта на севере Англии долететь, а потом назад вернуться — упражнение такое.

И едва ли не впереди всех Йозас на своём планёре. Быстро пролетел он чуть не пол-Англии, как вдруг —на тебе!—солнышко спряталось, тучи с Северного моря наползли и, словно одеялом, остров накрывают.. И чем дальше на север, тем хуже. Вскоре облака в сплошные перешли, и ни одного солнечного просвета на земле не осталось. Земля быстро остыла, потоки совсем исчезли. Постепенно теряя высоту, Йозас понял, что ничего больше не остаётся, как присматривать площадку для посадки. А в Англии не то что у нас. Там поля не колхозные, а частные, маленькие, и многие каменными оградами обнесены.

Заметил Йозас вдали, возле речушки, зелёный лужок и направился туда. Подлетает ближе и видит, что по всему лужку коровы пасутся, так разбрелись, что и не сядешь.

Тогда Йозас на хитрость пошёл. Отжал от себя ручку, и планёр, будто огромный орёл, вниз, в пике ринулся. А над самой землёй Йозас выровнял планёр и над коровами со свистом пронёсся. Коровы от страха хвост трубой — и врассыпную. Оглянулся Йозас — место для посадки освободилось. Развернулся он боевым разворотом на 180 градусов, выпустил воздушные тормоза и мастерски приземлился на небольшом луж-

ке. У самой ограды планёр остановился, не задев ни одной коровы.

Довольно улыбаясь — удачно справился с трудной посадкой! — Йозас вылез из кабины на английскую землю и. .. замер. Перед ним стоял огромный бык!

Бык, видимо, вообще был свиреп, а сейчас и совсем в бешенство пришёл оттого, что в его владения с неба свалилось какое-то крылатое чудовище. Увидев, что из этого чудовища вылез непрошеный гость, бык наклонил голову, выставил короткие рога и медленно, словно примеряясь, двинулся на планериста.

— Послушай! — взмолился Йозас. — Я же не тореадор, а планерист!

Но бык — откуда ему знать русский язык! — не слушает и ещё яростней переходит в атаку.

Что делать?

И тогда наш храбрый Йозас, видя, что жить ему осталось какую-то секунду, повернулся и дал такого стрекача, что все олимпийские чемпионы в беге на стометровку только позавидовали бы ему.

Но и бык припустил за Йозасом так, что комья земли полетели из-под его копыт, Йозас мчит что есть силы, но бык всё ближе и ближе. Вот уже за спиной чувствуется его горячее, прерывистое дыхание, свирепое сопение. Ещё немного, и. . .

И в этот момент перед Йозасом оказывается дерево. Он подпрыгивает выше Брумеля, хватается за ветку, подтягивается и с облегчением видит, что бык под ним на огромной скорости проносится мимо.

Тут Йозас не выдержал и торжествующе воскликнул:

— Ну что? Чья взяла? Один —ноль в мою пользу.

А на следующий день корреспондент одной из английских газет в шутку написал, что до сих пор лучшими в мире тореадорами славилась Испания. Однако советский планерист Йозас Ярушавичус доказал, что он ничуть не хуже, а, может, даже и лучше любого испанского тореадора, потому что выиграл со счётом один—ноль поединок с самым свирепым быком Англии. . .

Как-то ребята одной из вильнюсских школ пригласили Йозаса к себе, чтобы послушать, как стать хорошим лётчиком, планеристом.

— Занимайтесь спортом, друзья! — со знанием дела заявил Йозас. — Здоровье, ловкость и сила пригодятся вам всегда, кем бы вы ни стали. А в авиации — особенно. Не верите? Вот послушайте. . .

И он рассказал ребятам эту историю.

«НЕ ПРОНИЗЫВАЙТЕ ОБЛАКА!»

Облака.. . Белые, пушистые, вечно плывущие по небу в неведомую даль, они словно зовут за собой планеристов, наполняя их сердца жаждой воздушных путешествий. Ведь именно под такими кучевыми облаками возникают мощные восходящие потоки, которые поднимают планёр на высоту. А высота — это всё: и свобода полёта — куда хочешь, туда и лети! — и возможность пролететь огромное расстояние, и удаль высшего пилотажа, и скорость. Одним словом, в каждом полёте мы только о том и мечтаем, чтобы забраться повыше. . .

Но как это сделать, если нижняя кромка облаков редко поднимается на два-три километра от земли, а в обычные, «средние», дни находится где-то между 1000 — 2000 метров?

А разве нельзя подняться выше?

Можно! Сейчас я вам открою ещё одну тайну, которую планеристы разведали у природы.

Оказывается, восходящие потоки действуют и в самих облаках. Пожалуйста, влетай в облако, кружись и набирай в нём высоту до самой его вершины! И что интересно, потоки внутри облаков бывают в несколько раз сильнее, чем под облаками. К тому же в жаркие дни некоторые облака громоздятся иногда на высоте 10— 12 километров, а то и выше. В Африке, например, они достигают высоты 16— 18 километров. Вот бы полетать в таком облаке!

Но Африка далеко. Поэтому планеристы рады и своим родным облакам, плывущим высоко в небе. Такие облака особенно нужны на соревнованиях. Ведь там собираются опытные мастера, которые изо всех сил борются за каждый метр высоты и скорости. Только вот беда: в облаках, как в густом тумане, ничего не видно и планёры могут столкнуться. Поэтому на всех соревнованиях судейская коллегия без устали предупреждает планеристов: «Не пронизывайте облака! Не входите в них сбоку, входите только снизу!»

Так было и на Международных соревнованиях планеристов социалистических стран в Польше в 1954 году. Знаменитый польский планерист Ежи Войнар, услышав в сотый раз «Не пронизывайте облака», только усмехнулся:

— Что может случиться? Небо огромное, всем места хватит!

Точно! — согласился его приятель по команде Ежи Адамек.

Выполняя первое же упражнение — полёт по стокилометровому треугольному маршруту, — Ежи Войнар вскоре после старта встретил огромное облако и, не раздумывая, вошёл

в него снизу. Подъём достигал 15 метров в секунду. Видимости же было никакой. Ориентируясь только по приборам, Ежи Войнар в считанные минуты поднялся на четырёхкилометровую высоту и, обрадовавшись, что так удачно начал полёт, на большой скорости помчался по маршруту. По его расчётам, выходило, что все соперники остались позади. Поэтому, когда на пути снова возникло огромное кучевое облако, Войнар, чтобы не тратить времени, не стал обходить его стороной, а вонзился в облако сбоку и исчез в нём.

Киевский планерист Вячеслав Ефименко, летевший за Вой-наром «по пятам», только головой покачал: «Рискованный парень этот Войнар! А вдруг в облаке уже кто-то набирает высоту? Ведь в таком тумане запросто можно столкнуться!»

Хотя и жаль было терять высоту, но Ефименко отжал ручку и пошёл на снижение, чтобы подойти к облаку снизу. Планёр засвистел, увеличивая скорость. Вот наконец и облако. Ефименко поднырнул под него и оторопел: из облака висели.. . голые ноги. Что за наваждение?

От неожиданности он повернул назад, протёр глаза и снова посмотрел вверх. Ноги исчезли. Может же показаться такое! Наверно, переутомился! Обыкновенные пряди тумана за ноги принял... «Спокойнее!» — сказал он себе и направил планёр к плотной тёмно-синей кромке облака, где обычно бывает особенно мощный поток.

«Фу-ты! Опять — ноги!» Они то показывались из облака, то исчезали в нём, словно были подвешены на пружинах.

Ефименко предусмотрительно отвернул в сторону. И сделал это как нельзя вовремя: из облака выпал планёр с отбитым хвостом, а следом за ним посыпались куски фанеры, обрывки

перкали...

«Неужели Войнар? Нет, не он». Тогда кто же?

Из облака снова показались голые ноги, а затем и вся фигура раскачивающегося на стропах планериста. Это был Ежи Адамек.

Сильный восходящий поток удерживал купол парашюта почти на месте, то поднимая его, то опуская. Ежи Адамек, болтая голыми ногами (на земле было жарко, и многие планеристы отправлялись в полёт в одних шортах), покачивался, как на качелях. Поток не отпускал его.

•

В это время из облака на своём планёре выскочил Войнар.

Нетрудно представить себе его удивление, когда он, пронизывая тучу, услышал сильный, но короткий треск.

«Неужели столкновение?» В густом тумане дальше кабины ничего не было видно. Он попробовал рули, планёр подчинился им, хотя и не так охотно, как раньше.

«Может, планёр поскрипывает от резкой смены температуры?» — надеясь на лучшее, предположил Войнар и побыстрее устремился вниз.

Прищурившись от яркого солнца, он глянул на левое крыло — всё в порядке. Глянул вправо — матка боска! Изрядный кусок крыла словно бритвой обрезан! Попробовав рули, Войнар убедился, что лететь можно. Сначала он решил продолжать полёт. Но его мучила мысль: за что же он зацепился? Поднырнув под облако, Войнар заметил наконец чей-то беспорядочно падающий планёр с отбитым хвостом. Значит, он столкнулся с планёром! . .

По коже пошёл мороз, и Войнар с тревогой подумал: «А где же планерист?» Беспокойно пошарив по небу глазами и ничего не обнаружив, Войнар схватился за голову: «Что я наделал!»

Но тут из облака вынырнул вцепившийся в стропы парашюта Ежи Адамек. Грозя Войнару увесистым кулаком, Адамек завопил на всё небо:

— Холера ясна! Что ты наделал?! Ещё пять минут — и я в сосульку превращусь!

Этого Войнар, конечно, не слыхал, но догадывался, что кричит ему друг.

Ефименко с высоты видел, как планёр с отбитым хвостом врезался в черепичную крышу одного из домов. Следом за своим планёром на центральную площадь города спустился и Ежи Адамек.

На запруженной любопытными горожанами площади его уже ждали и карета «скорой помощи», и милицейский мотоцикл.

— Вам необходима помощь? — подбежал к планеристу доктор.

— Да-да!—ответил промёрзший до костей Адамек.— Да-дайте в-ваш х-халат, а то н-неуд-добно в та-таком п-пляж-ном виде. ..

В это время невысоко над площадью показался заходящий на аэродром планёр с отбитым концом крыла. Сидевший в нём Ежи Войнар пытался рассмотреть, что происходит на площади.

— Холера ясна! — не выдержал Ада-мек и погрозил приятелю кулаком. — Сейчас я покажу тебе, как пронизывать облака!

— Что пан молвит? — не понял милиционер на мотоцикле.

— Объясняю своему другу, — улыбнулся посиневшими губами Ежи Адамек, — что в воздухе тоже надо соблюдать правила движения.

— Так точно! — сказал милиционер и кивнул на облако: — Вон, как тот планёр.

Там Ефименко на своём краснокрылом красавце уже ввинчивался снизу в облачную синеву.

Соревнования продолжались.

ГРОЗА ГНЕВАЕТСЯ

х было трое: Ванда Шемплинская, Адам Витек и Станислав Аккерман. Они отправились в обычный тренировочный полёт с аэродрома планёрной школы в Лисьих Контах, что .на севере Польши. Все трое летели вместе, и первая половина маршрута прошла без каких-либо трудностей. Полёт как полёт.

Но на обратном пути начали возникать грозы. Где-то в районе Фордона, когда до финиша оставалось около полусотни километров, на их пути выросла огромнейшая туча. Приближаясь к ней, они внимательно следили, «куда она клонит». Во время грозы летать нельзя, так как шквалистые ветры могут поломать планёры. Но туча ещё не кишела молниями, не извергалась ливнями, хотя чувствовалось, что гроза неизбежна. Пытаться обойти её стороной — бессмысленно: она закрыла полнеба. Оставалось одно—проскочить под ней к аэродрому до начала* грозы.

Адам Витек подошёл к туче выше других и подумал, что если он сейчас войдёт в неё, то, пожалуй, успеет вполне безопасно набрать высоту, которая позволит долететь до аэродрома. Он включил авиагоризонт — специальный прибор для «слепых» полётов, показывающий положение планёра относительно горизонта, — и вошёл в сырую мглу. Витек не впервые набирал высоту в облаках и знал, что в них существуют мощные потоки, но такой! .. Даже рассчитанный на сильные потоки вариометр, казалось, вышел из строя. Его стрелочка дошла до отказа и остановилась на упоре. Зато стрелочка высотомера бежала по шкале, словно секундная стрелка на часах. А ведь каждый её оборот — это 1000 метров высоты.

— Держись, Витек! — подбадривал сам себя пилот.

Это был не поток, а настоящий вертикальный ураган. Если бы ветер такой силы налетел на планёр на земле, он разломал бы его в щепки. Но здесь планёр мчался вверх внутри самой массы воздуха, не испытывая столь разрушительных перегрузок, хотя иногда на воздушных «ухабах» поскрипывали крылья и покряхтывал фюзеляж.

Стало темно как ночью. Цифры и стрелки на приборах мерцали таинственным фосфорическим светом. Плексигласовый фонарь начал покрываться инеем. Но Витек, усиленно работая рулями, не чувствовал холода. Высота росла на глазах — две, три, четыре тысячи метров! . . Её уже хватало с избытком. Однако выходить из тучи нельзя: как только планёр попадёт на границу восходящего течения, где рядом проносятся в обратном направлении лавины холодного воздуха, его разломает на части. Надо ждать, пока стихия ослабеет.

Но когда это кончится?

В голове стучит мысль: только бы выдержали крылья, только бы не выскочить из центра потока, где болтанка не такая страшная!

Витек не отрывал глаз от приборов, стараясь удерживать планёр в спирали. Ему казалось, что этому аду не будет конца, когда вдруг на высоте шести тысяч метров вспыхнул ослепительный свет.

Витек инстинктивно зажмурился и всем телом ощутил блаженную тишину. Иголки инея на фонаре мерцали и искрились. Витек глянул в открытую форточку и обрадовался: воздушный поток выбросил его почти из самой вершины облака. Вверху сияло солнце, а позади белой горой клубилась туча.

Обрадовавшись, что всё так счастливо кончилось, пилот отжал ручку и на большой скорости помчался на аэродром. Но мысль о товарищах не давала ему покоя: хотя бы они не полезли в тучу, ведь гроза уже началась. Но как их предупредить? На планёре нет радиостанции. Приходится надеяться лишь на опыт и рассудительность друзей.

. . .Ванда Шемплинская, выждав две минуты после того, как в облаке исчез Адам Витек, решила, что интервал высоты

между ними вполне безопасен, и отважно последовала за ним. Через минуту она горько пожалела об этом, но было уже поздно. Планёр бросало с такой силой, что даже привязные ремни не помогали, и временами она ударялась головой о фонарь. Планёр дрожал от перегрузок и напряжения. В сгустившейся тьме внезапные вспышки молний так ослепляли, что трудно было рассмотреть показания приборов. Внезапно раздался оглушительный треск. Произошло самое страшное: рули больше не действовали. Планёр перевернулся и с нарастающей скоростью стал падать.

«Отломились крылья! Надо прыгать!»

Ванда потянула рукоятку аварийного сброса фонаря. Его тотчас сорвало и унесло потоком свистящего воздуха. Она отстегнула привязные ремни и, поджав под себя ноги, оттолкнулась от кабины. «Нельзя сразу открывать парашют, — стучала в голове мысль. — Могут догнать обломки. Надо сделать затяжной прыжок и открыть парашют на малой высоте. Но там, под облаком, выжидает свои две минуты Станислав Аккерман. Если сверху врежешься в его планёр. ..»

Рука сама потянулась к кольцу. Ещё мгновение — купол раскрылся, и Ванда закачалась на стропах.

Когда же покажется земля?

Ослепительные вспышки молний проносились рядом, а грозные раскаты грома сотрясали воздух. Облаку не было конца. Становилось холоднее. Пронизывающий дождь сменился снежной крупой. И вдруг Ванда поняла, что она не снижается, а наоборот, поднимается всё выше. С каждой минутой становилось тяжелее дышать, не хватало кислорода. Силы покидали её. .. ,

Неожиданно на огромной высоте она увидела солнце. В стороне, стеною, загородив половину неба, высилась чёрная туча. Ванда, почти теряя сознание, мысленно поблагодарила тот неистовый поток воздуха, который вышвырнул её из облака. Парашют пошёл на снижение, и это спасло ей жизнь. Когда она приземлилась (за двадцать километров от обломков своего планёра), первой её мыслью было: как там Станислав?

. . .Станислав Аккерман, заметив по часам, когда скрылась в облаке Ванда, стал ждать своей очереди. Туча на глазах перерастала в грозовую, темнело с каждой минутой. Вот в стороне хлынул ливень, сверкнула молния. Разум подсказывал: лучше уйти от грозы подальше. В другой ситуации он так бы и сделал. Но сейчас, когда в облаке скрылась Ванда, — ни за что! Девушка отважилась, а он. . .

Короче говоря, по истечении двух минут Аккерман тоже нырнул в темноту тучи. Взбесившиеся вихри подхватили планёр. Но не зря Аккерман считался в Польше одним из лучших мастеров высшего пилотажа и «слепых» полётов. Он отчаянно пытался держаться в самом центре восходящей струи, где болтанка была поменьше. На высоте двух с половиной тысяч метров неожиданно ударил град. Он молотил по планёру со страшной силой. Не прошло и минуты, как фонарь покрылся трещинами и под ледяными ядрами начал разлетаться на куски. Град врывался в кабину, больно вонзался в лицо. Аккерман пытался прикрыть глаза рукой, но это не помогало. За какие-то секунды лицо превратилось в кровавую маску, веки не поднимались.

Пытаясь хоть как-то укрыться от ударов, Аккерман перевернул планёр на спину и повис на привязных ремнях. Кровь быстро прилила к голове и из множества царапин и ранок ещё сильнее потекла по лицу. Аккерман попытался пальцами развести веки, но кровь уже успела запечься, и они не раскрылись. Ослеп! Ослеп в планёре на большой высоте.. .

Положение казалось безвыходным. Аккерману стало страшно. Но вдруг град прекратился, наступила тишина. Прекратилась и болтанка. Пилот догадался, что потоки вышвырнули его из облака. Он перевернул планёр в нормальное положение и стал лихорадочно размышлять, что делать дальше. История авиации не знала случаев, чтобы пилот, ослепнув в воздухе, совершал благополучно посадку. В таких ситуациях рекомендуется спуститься на парашюте. Но и парашютом надо управлять. Внизу может оказаться полноводная Висла или одно из озер, которых в этом районе множество. Но, даже миновав воду, можно напороться на что угодно на земле.

Что делать? Что делать?

По шуму потока, на слух, Аккерман уменьшил скорость до минимальной. Поток воздуха, беспрепятственно врываясь в кабину, ударял упругой струёй в распухшее лицо, причиняя резкую боль. Но Аккерман даже обрадовался этому: боль немного помогала ориентироваться. Если воздух был сильнее с правой стороны, значит, у планёра правый крен, если с левой — левый. Так, «наощупь», Аккерман старался вести планёр без кренов и разворотов. Нервы были напряжены до предела. Ничего не видя, планерист снижался навстречу неизвестности. Шансов на счастливый конец почти не было. Он потерял счёт времени, спуск казался бесконечным.

И вдруг — удар! Планёр как бы споткнулся и резко рванулся в сторону. Пилот напрягся и прикрыл руками голову. Снова удар. Аккерман инстинктивно рванул рычаг воздушных тормозов. Связанное с ними одной тягой, колесо намертво застопорилось, но планёр полз по земле на брюхе, скрипя и ломаясь, подпрыгивая и падая, пока, наконец, не остановился. Рядом неистово залаяла собака, и откуда-то издали послышался испуганный мужской голос:

— Матка боска, цо то е?

«Слава богу, живой!» — заликовал обессиленный Аккерман и позвал на помощь.

Оказалось, он сел прямо на крестьянский двор, посреди которого росло дерево. Это за него зацепился крылом планёр и, описав вокруг ствола «циркуль», погасил скорость и остановился перед каменным сараем.

Хозяин, возившийся в огороде, опешил: посреди двора лежал планёр с разбитой кабиной, а в ней — окровавленный пилот.

Через пять минут Аккерман оказался на пахучем сене в телеге, хозяин, не щадя лошадей, мчал его к ближайшей больнице. Целый месяц пролежал пилот на больничной койке. На всю жизнь на его лице остались оспинки от ударов града, напоминающие о злополучном сражении с грозовой тучей.

Все трое до сих пор связаны с авиацией, летают. Ванда стала известным авиационным исследователем, доктором технических наук. Полёт в грозовом облаке послужил хорошим уроком не только для них, но и для всех польских планеристов. С тех пор никто больше не рискует соревноваться с грозой — это строго запрещено инструкциями. И не только в Польше — во всех странах.

РИФ МУЖЕСТВА

а мировом чемпионате в Польше я познакомился с одним из сильнейших в те годы планеристов мира пятидесятидвухлетним англичанином Филиппом

Вилсом.

Много раз встречались мы с ним под облаками. Я восхищался его лётным мастерством, опытом и умением. .

Но был случай, когда Виде проиграл. Впрочем, лучше по порядку.

Филиппу Вилсу было уже сорок пять, когда он, в Испании, стал чемпионом мира по планёрному спорту. Высокий, худой, сутуловатый, Вилс никогда не расставался со своей трубкой, которую и под облаками не вынимал изо рта.

На следующем чемпионате, по традиции проходившем на родине чемпиона, в Англии, Вилс уступил первенство французу Перре и вынужден был довольствоваться вторым местом.

Но Вилс не унывал. Он считал, что в планеризме опыт накапливается с годами и ещё не время подводить черту в борьбе за чемпионский титул. Если не повезло на родной земле, то, может, повезёт на французской. И хотя новый чемпионат намечался только через два года, Вилс сразу же стал готовиться к нему, усиленно тренироваться.

Когда в маленьком французском городке Сент-Ян снова собрались сильнейшие планеристы мира, конечно, среди них был и Филипп Вилс.

Начались соревнования. Старый воздушный волк не сдавался и до последнего упражнения находился в лидирующей группе. Теперь всё зависело от решающего полёта на дальность. Его трасса проходила над резко пересечённой местностью вдоль западных отрогов Альп. При виде остроконечных вершин и отвесных скал многие не выдерживали, поворачивали обратно и приземлялись в долине. Это и понятно: стоило просчитаться и потерять восходящий поток, как тут же надо было думать о посадке в горах. А садиться на эти скалы — верная смерть.

Когда нервы последнего увязавшегося за Вилсом пилота не выдержали и Вилс остался над скалистыми вершинами Альп один, он впервые после старта улыбнулся и раскурил давно

потухшую трубку. Теперь надо пролететь как можно дальше.

Но там, за отрогами, на юге было море. Вилс ещё на земле изучил по карте до мельчайших подробностей очертания побережья. Он знал, что самую большую дальность от Сент-Яна можно показать, если сесть на пляже между Лазурным берегом и Тулоном, где в море врезается небольшой скалистый мыс Сисье. Дальше лететь некуда: впереди только вода.

Сейчас мысли старого аса были направлены к этому неведомому кусочку земли, который он про себя называл «аппендиксом». Долететь бы до него — и тогда можно считать, что полёт на дальность выигран, а следовательно, и заветное звание чемпиона мира гарантировано.

Нелегко было Вилсу. Порой кончались восходящие потоки, и планёр над горами терял высоту до критической. Но в самый последний момент выручал опыт. По каким-то одному ему известным признакам Вилс находил спасительный подъём и буквально по сантиметрам снова поднимался над вершинами. Он упрямо продолжал полёт к желанной цели. Наконец показалось море.

Солнце уже опустилось за горы, когда белокрылый «Скай-ларк» мягко коснулся песчаной косы и, пробежав несколько метров, устало опустился на крыло. Зелёная волна лениво

накатилась на берег и зашумела под фюзеляжем. Её шум показался Вилсу слаще всякой музыки. Берег был пустынным. Из всех планеристов только он один сумел долететь до моря и показать наибольшую дальность. Вилс не был расположен „-п к сантиментам, но тут не удержался и

сказал: «Здравствуй, море!» И, как бы устыдившись такой слабости, спохватился: трубка! Она давно погасла.

Он вылез из кабины и с наслаждением потянулся, вдыхая солёный ветер. На побережье было совсем тихо. Вилс оттащил немного назад планёр, чтобы его не захлёстывали волны, опустился на остывающий песок и затянулся ароматным дымком. Наконец-то можно отдохнуть!

Но внезапно его слух уловил знакомый, едва слышный звук. Показалось? Вилс прислушался. Нет, это не море. Так могут посвистывать только крылья планёра, когда он идёт на повышенной скорости.

Вилс тревожно посмотрел вверх, и острые глаза его сразу увидели на догорающем небе чёткий силуэт «Брегета». Он спиралил прямо над ним, выискивая место для посадки рядом со «Скайларком». У него ещё было вдоволь высоты, и, если бы не море, он мог бы пролететь на несколько миль дальше. Старый спортсмен поблагодарил себя за предусмотрительность: он сидел на самой оконечности мыса, так что прилетевший планёр мог приземлиться только позади него, на несколько десятков метров ближе к далёкому Сент-Яну. Следовательно, победа всё равно оставалась за ним. Однако, дьявол его возьми, кто же этот соперник на «Брегете»?

Планёр опускался всё ниже. По бортовому номеру Вилс узнал машину американского планериста Мак-Креди. Да, он не напрасно опасался этого спортсмена, которого все называли богом погоды, потому что тот был метеорологом по специальности и большим знатоком восходящих потоков. Казалось невероятным, что в столь позднее время он сумел добраться до моря. Действительно, «бог погоды»!

Вилсу ничего не оставалось, как .ждать посадки соперника.

Недалеко в море блеснул огонь маяка. Он одиноко возвышался над скалистым рифом, возвещая морякам об опасности. Вилс видел этот риф с воздуха и теперь был совершенно спокоен: сесть там негде. Он даже снисходительно улыбнулся, когда Мак-Креди направил туда планёр. «Ничего не выйдет. Если бы там можно было сесть, я бы сделал это раньше».

Мак-Креди выполнил спираль над маяком и, словно подтверждая мысль Вилса, повернул к берегу.

Но что это? Он с ума сошёл!

Планёр развернулся и, быстро теряя высоту, стал спускаться к подножию маяка. Там была крохотная неровная площадка метров тридцать длиной. Сесть на неё можно было только чудом. Однако планёр упрямо целился туда.

Вилс стиснул зубами трубку: малейший просчёт — и планёр разобьётся вдребезги! Но если чудо всё же случится, тогда ему, Вилсу, не быть чемпионом мира. . .

Тяжёлый «Брегет» резко выровнялся и, коснувшись площадки, запрыгал на неровностях. Даже сюда долетел пронзительный скрип тормозов. Площадка была очень мала, но расчёт оказался идеальным. «Брегет» прополз несколько метров на застопоренном колесе, потерял скорость, упёрся носом в фундамент маяка и остановился, цел и невредим. Из его кабины вылез пилот и радостно вскинул руки, словно удивляясь собственной дерзости и удаче.

Потрясённый происшедшим, Вилс подошёл к самой кромке земли. Он не чувствовал, как ноги захлёстывает волна. Он не сводил глаз с маленькой фигурки Мак-Креди, поразившего его своим мужеством и волей к победе, подкреплёнными высочайшим мастерством.

В эту минуту он, казалось, забыл о своём поражении. Когда Мак-Креди повернулся в его сторону и подошёл к самому обрыву рифа, всегда спокойный и невозмутимый Филипп Вилс вдруг громко, чтобы его мог услышать пилот, закричал:

— Поздравляю Мак-Креди, нового чемпиона мира!

ПУГОВИЧКА

Если признаться честно, в детстве я любил побало-ваться и пошалить. Когда я возвращался домой, мама или бабушка иной раз в ужас приходили:

— Опять с Колькой боролся? Опять пуговицы с «мясом» поотлетали? Теперь сам пришивай!

— Да что вы переживаете? — успокаивал я их. — Подумаешь, пуговичка! Можно и без неё обойтись!

Ну посудите сами: зачем её, малюсенькую, пришивать, если завтра мы снова будем бороться или играть в казаков-разбойников и она непременно оторвётся?..

Вот так я с детства привык считать, что пуговичка — это пустяк. Но однажды случилось со мной такое, что вспомнил я и маму, и бабушку. Вот послушайте.

Я уже рассказывал, как первый раз с парашютом прыгал. Но лётчики и планеристы с парашютом прыгают каждый год, тренируются, чтобы в случае необходимости уверенно спуститься на парашюте.

Как-то весной подошла и моя очередь прыгать. И всё с того же знаменитого У-2, который позже был переименован в ПО-2 в честь его создателя, знаменитого авиаконструктора Николая Николаевича Поликарпова.

Но мы в аэроклубе этот самолёт по старой памяти больше «кукурузником» называли. Учебный, маленький, тихоходный, всего на два человека, в войну он неожиданно стал грозным воином. Переделали его из учебного в военный. Пулемёт в задней кабине поставили, а под нижним крылом — бомбодержатели. Прилетит он ночью к немцам, мотор выключит и тихонько сбрасывает на них бомбы с малой высоты. Фашисты ничего понять не могут: в небе тихо — а вокруг фугаски рвутся, точно в цель попадают. Ненавидели они У-2 до смерти и всем своим лётчикам приказывали уничтожать их, где только увидят. Фашистские асы вылетают рано утром, ищут-ищут ненавистные «рус-фанёр», как они их прозвали, а найти не могут.

А наши лётчики после ночных полётов попрячут свои У-2 за деревьями или в кукурузе — и им хоть бы что. За это и окрестили их наши бойцы «кукурузниками».

Так вот, подошел я к «кукурузнику» в полном парашютном снаряжении, залез в переднюю кабину, дал лётчик газ, разбежались мы по земле и в воздух взмыли. Поднялись на высоту 800 метров, лётчик убрал газ и командует: «Вылезай!»

Дело уже знакомое! Быстро вылез, стал на крыло и, чтобы меня не сдуло, рукою за борт задней кабины держусь.

А лётчик посмотрел на меня и как бы между прочим спрашивает:

— А почему на рукаве комбинезона пуговицы нету?

— Не заметил, как оторвалась, — отвечаю. — Да это пустяк!

— Ну ладно, — покачал он недовольно головой и крикнул: — Пошёл!

— Есть пошёл! — ответил я и прыгнул с крыла.

Дальше всё как обычно. Рванул за кольцо, парашют раскрылся, падение прекратилось, начался плавный спуск. Снижаюсь, песню пою. Только вижу— ветер усилился, и меня, как на парусе, к самому краю аэродрома несёт. Развернулся я по ветру, пятки вместе составил, приземлился и на бок упал, чтобы удар смягчить. Всё в порядке. Вот только ветер купол подхватил, раздул и по земле меня тащит. Я за стропы снизу хватаюсь, на себя тяну, чтобы парашют «погасить», то есть к земле прижать. А он не поддаётся. Пока справился, метров сто на животе по земле «пропахал».

Наконец купол распластался на траве. Я на ноги вскочил и ну быстрее собирать его, да в сумку, а то ветер, чего доброго, ещё раз покажет свою прыть. Укладываю купол и только тут замечаю, что левая рука по самый локоть исцарапана. Что такое?

A-а, догадался. Пока меня по земле тащило, рукав комбинезона засучился — пуговичка-то оторвалась! — и я даже не заметил, когда ободрал руку. Пустяк, думаю, пройдёт!

Только не прошло. На следующий день рука распухла, ранки загноились, и я целый месяц не летал, пока не выздоровел.

Ох и обидно было! В Киеве как раз воздушный парад в честь Дня воздушного флота проводился. Все мои друзья летали, своё мастерство демонстрировали. А я сижу на земле с забинтованной рукой, смотрю, как они чудеса высшего пилотажа показывают, завидую и на себя злюсь.

И всё это из-за какой-то маленькой пуговички.

Вот вам и «пустяк»!

«НЕЧИСТАЯ СИЛА»

ыл у нас в аэроклубе молодой инструктор, которого все курсанты солидно величали Михаилом Иосифовичем, хотя выглядел он не намного старше своих подопечных.

Однажды Михаил Иосифович подбежал к руководителю полётов и просит:

— Разрешите мне один полёт самому, без курсантов, сделать. Хочу после отцепки от буксировщика три километра высоты набрать — все условия для этого есть, потоки чуть ли не от самой земли вверх тянут. . . Ну разрешите! . . Чувствую, что смогу выполнить норматив мастера спорта по выигрышу высоты! ..

В те годы в спортивных нормативах для планеристов было

такое упражнение — выигрыш высоты, которое никому покоя не давало, потому что выполнение его не столько от планериста, сколько от погоды зависело. Нужно было на планёре, без помощи самолёта, набрать высоту не менее трёх километров. А как её наберёшь, когда потоки у нас почти не достигают такой высоты? Вот и приходилось ждать, когда же наконец, хоть раз в пять лет, выдастся погода с такими фантастически высокими потоками.

Руководитель полётов, выслушав Мишу, огорчённо посмотрел на плановую таблицу полётов, где каждая минута на учёте и такие упражнения просто не предусмотрены.

А Миша не унимается:

— Ну разрешите.. . Ведь я давно мечтаю о «мастере спорта»...

— Ладно, лети! — сдался командир звена. — Только не долго крутись в небе, тебя курсанты ждут.

Миша, не мешкая, быстро собрался в полёт, взлетел на буксире за самолётом, на малой высоте отцепился над аэродромом и на глазах у всех стал легко набирать высоту.

— В восходящий поток попал! — комментируют курсанты.

Минут через десять планёр превратился в едва заметную точку.

— Тринадцатый, какая высота? — запросил руководитель полётов.

— Да ещё метров двести наберу, — отвечает Миша, — и тогда наверняка спущусь на землю мастером спорта.

— Продолжайте выполнять задание! — подбодрил командир звена. — Желаю успеха!

И вдруг планёр сорвался в штопор и стал быстро терять высоту.

— Тринадцатый! Что случилось? — нажал кнопку микрофона командир звена. — Отвечайте, что с вами?

— Ой! .. Ой! .. — послышалось в динамике. — Ой, нечистая сила! .. Ой, больно! ..

— Тринадцатый, что у вас происходит? — не на шутку встревожился руководитель полётов.

Но в динамике только и слышно, что «ой», «ой», «ой» да «нечистая сила».

Словно камень, свалился с высоты Миша, вывел планёр из

штопора и на посадку мчится. По всему видно — торопится страшно. Сел, выскочил из «Бланика» и стал поспешно снимать с себя комбинезон.

Ну, тут, конечно, даже самые спокойные не выдержали, к нему бросились — может, инструктору помощь нужна. И к тому же интересно, какая это «нечистая сила» заставила его прервать полёт. А Миша только ойкает и с себя майку стаскивает.

И медсестра на старте всполошилась не на шутку. Схватила чемоданчик с красным крестом, в котором всяческие принадлежности и лекарства для оказания первой помощи лежат, и тоже к Мише бежит.

А он сбросил майку — и все увидели: сидит на широкой спине Михаила Иосифовича огромный жук-рогач и рогами своими между лопаток так вонзился, что и оторвать невозможно.

Так вот она, оказывается, какая «нечистая сила»!

Видно, жук перед полётом в открытую кабину залез. А на

высоте, когда похолодало, стал искать местечко потеплее, за воротник комбинезона забрался...

— Подумать только, — сочувствовали курсанты, — из-за какого-то жучка такой важный полёт сорвался! . .

А Мишина курсантка Валя Ядина, отрывая рогача от спины, удивляется:

— Неужели вы, Михаил Иосифович, ещё сто метров потерпеть не могли, чтобы норматив выполнить? Смотрите, какой симпатичный жучок!

— Ничего себе «жучок»! — наконец-то с облегчением вздохнул Миша, рассматривая своего мучителя. — Так впился, нечистая сила! . . Но это я бы ещё стерпел. А вот щекотки.. . Я же, братцы, с детства щекотки боюсь! ..

Взял Миша жука, подбросил его со злости вверх, а тот расправил крылья, закружился и загудел грозно, словно не жук, а действительно страшилище: «Ж-ж-жу! Ж-ж-жу!»

Вот из-за такого симпатичного жука наш храбрый Михаил Иосифович мастером спорта не стал.

А больше таких высоких потоков в том году не было.

Да что там жук-рогач! Даже крохотный безобидный кузнечик может причинить немало беспокойства.

Как-то на Всесоюзных соревнованиях в Сумах взлетел я на своем «Бланике», чтобы по маршруту лететь, а прибор скорости не работает, стрелка на месте стоит. «Что такое?»—недоумеваю. Ведь перед полётом весь планёр осмотрел, всё исправно было.

Пришлось садиться: с неисправным указателем скорости по маршруту лететь нельзя. Приземлился и сразу к трубке ПВД — приемник воздушного давления — бросился. Маленькая такая, тоненькая, совсем неприметная, она на носу планёра стоит. Смотрю —так и есть, засорилась. Какие-то лапки из неё торчат. Вытаскиваю — кузнечик! Надо же!

Нет, что ни говорите, а в авиации нет и не может быть «мелочей». Она порядок любит.

■

«А НУ-КА, КТО ДОЛЬШЕ?»

ейчас планеристы уже не соревнуются на продолжительность полёта. А раньше, на слётах в Коктебеле, только и слышалось подзадоривающее: «А ну-ка, кто

дольше продержится в воздухе?»

Мне лишь однажды пришлось парить свыше девяти часов. Взлетев утром, я сел вечером, когда солнце спустилось к горизонту и перестало греть землю. Тут уж поневоле сядешь.

Я вылез из кабины и почувствовал усталость: всё-таки девять часов в тесной кабине — утомительно. И невольно подумалось: каково же было рекордсменам?

Ведь мировой рекорд продолжительности полёта на одноместном планёре — 56 часов 10 минут! Это значит, что пилот провёл в воздухе двое суток и ещё один день. Без сна, без отдыха, в непрерывном напряжении!

Представишь такое и согласишься, что планёрный спорт действительно воспитывает и волю, и мужество!

Ребята, услыхав об этих рекордах, удивляются: как же можно столько держаться на планёре, если восходящие потоки возникают только при солнышке, а оно даже в самые длинные летние дни хорошо греет землю не более 10—12 часов?

Но я не зря о Коктебеле упомянул. Есть такой посёлок в Крыму, недалеко от Феодосии. Теперь он в Планёрское переименован. Возле посёлка — длинная гора с плоской вершиной. Такие горы географы называют столовыми. Сверху гора действительно плоская, как стол, а издали огромную плотину напоминает. Местные жители в незапамятные времена дали горе необычное имя Узун-Сырт, что в переводе означает «Длинная спина».

Более шестидесяти лет тому назад по этой горе гуляли два человека: один из первых в России лётчиков, внук знаменитого художника-мариниста Айвазовского—Константин Константинович Арцеулов, и поэт Максимилиан Волошин. Оба они были к тому же и хорошими художниками.

Идут они однажды вдоль гребня горы, любуются прекрасными видами на Коктебельскую долину, на скалистые вершины Кара-Дага, на голубой залив моря, выбирают место, где

удобнее присесть, пописать пейзажи. Вдруг сильный порыв ветра с моря сорвал с Волошина шляпу и бросил её в обрыв.

Но, странное дело, шляпа не упала вниз, а под напором ветра понеслась вдоль горы, как летающая тарелка. Поднявшись выше гребня, она ещё долго кувыркалась в воздухе, пока не упала к ногам побежавшего за ней поэта.

— Стоп! — обрадованно прокричал вдогонку Волошину Арцеулов, наблюдая за шляпой. — Да ведь это самый настоящий восходящий поток обтекания, или динамический поток!

Он присел на корточки, вырвал из альбома лист плотной рисовальной бумаги, сложил из неё «стрелу» и бросил с обрыва. Бумажная стрела под напором ветра взмыла высоко вверх и полетела не хуже орла, который парил вдоль горы.

— Константин Константинович, чем это вы занимаетесь?— удивился подошедший Волошин, стряхивая со шляпы пыль.

— Понимаете, какая вещь, — просиял Арцеулов, не отрывая взгляда от бумажной стрелы, — лучшего места для полётов на планёрах не сыскать не только в России, но и во всей Европе! Южный ветер, по-местному «южак», набегая с моря, упирается в склон Узун-Сырта и начинает вдоль всего хребта подниматься вверх, образуя стену восходящего потока. И коль ваша шляпа полетела вдоль горы, то представляете, что будет, если отсюда взлететь на планёре?

— Очень любопытно! — заинтересовался Волошин. — Что же будет?

— А то, — оживился Арцеулов, — что если взлететь на планёре и направиться вдоль горы, то поток воздуха, обтекающий склон, будет поддерживать планёр, не позволит ему снижаться. Значит, можно держаться в воздухе сколько хочешь, пока дует ветер.

— А ветры здесь иногда дуют по неделе без перерыва, — подсказал Волошин, — особенно осенью.

— Вот это планеристам и надо! — подхватил Арцеулов.

В конце октября 1923 года на Узун-Сырте появились планёры и планеристы, которые и положили начало знаменитым слётам планеристов. Планёры были самодельные, примитивные, не рассчитанные на продолжительные полёты. Но уже тогда пилот Юнгмейстер сумел выполнить в потоках обтекания вдоль горы несколько десятков «восьмёрок» и продержался в небе 41 минуту 10 секунд.

А в следующем году Константин Арцеулов на планёре «Икар» собственной конструкции находился в воздухе 1 час 17 минут и первый в стране получил звание «Пилот-паритель».

Но Юнгмейстер не остался в долгу, продержавшись на планёре «Москвич» 5 часов 15 минут 32 секунды!

С тех пор и пошло!

Каждый год планеристы увеличивали рекорды продолжительности полёта.

В 1935 году на Узун-Сырте состоялся XI Всесоюзный слёт. На нём особенно отличились планеристы Сухомлин и Лисицин. Сухомлин поднялся на одноместном планёре, а Ли-сицин—-на двухместном, с пассажиром.

Кто дольше?

Первый день оба планериста летали вдоль горы вместе с другими планёрами и орлами. Наступила ночь. Уже одни они остались в воздухе, включили бортовые огни и продолжали полёт. «Южак» дул вовсю. Прошла ночь. Пилоты и не собирались садиться.

Планерист Кошиц с земли подбадривал по радио:

— Доброе утро! Проголодались? Сейчас поднимусь на планёре, привезу вам завтрак!

Кошиц взлетел, набрал в динамическом потоке высоту, подлетел сверху к планёру Лисицина и из своей открытой кабины начал спускать на шнуре увесистый пакет с вкусной едой на двоих — для Лисицина и его пассажира.

Всё было бы хорошо, да только он не учёл, что поток воздуха будет относить пакет от кабины Лисицина назад. Этим-то и воспользовался Иван Сухомлин, чтобы подшутить над друзьями. На своём одноместном планёре он ловко поднырнул позади Сухомлина под пакет, схватил его и потянул к себе в кабину.

— Э-эй! —«запротестовал Кошиц. — Это не тебе!

— Ничего!.— засмеялся здоровяк Сухомлин. — Я за двоих управлюсь!

Планеристы провели в воздухе ещё целый день. И только на вторую ночь им приказали садиться. Сухомлин приземлился первым. Он установил мировой рекорд продолжительности полёта для одноместных планёров — 38 часов 10 минут.

Лисицин с пассажиром «обхитрил» Сухомлина: зашёл на посадку вторым и продержался 38 часов 40 минут, установив рекорд мира для двухместных планёров.

— Это тебе за то, что ты наш завтрак съел! — подшучивал он над другом.

Эти рекорды продержались около двадцати лет.

Лишь в 1952 году французскому планеристу Артжеру уда-

лось добиться успеха: он находился в воздухе более двух суток — 56 часов 15 минут, летая на одноместном планёре над отрогами Альп.

А двумя годами позже другой французский пилот, Довэн, на двухместном планёре с пассажиром сумел продержаться ещё дольше — 57 часов 10 минут.

Советские планеристы принялись было готовиться к перекрытию этих рекордов, но тут пришло сообщение, что Международная авиационная федерация — ФАИ — решила больше не фиксировать рекорды продолжительности полёта.

И это правильно. Такие полёты превратились, по сути дела, в соревнование на выносливость пилотов — кто дольше продержится без сна. А это уже никакого отношения к спорту не имеет.

Вместо соревнований на продолжительность полёта ФАИ ввела соревнования на скорость полёта по треугольным маршрутам на 100 — 200 — 300, а позже и на 500 километров. Но оказалось, что и этого недостаточно. Лётные качества планёров настолько улучшились, а мастерство пилотов-планеристов так возросло, что в 1975 году ФАИ ввела в таблицу мировых рекордов полёты планёров по 750- и 1000-километровым треугольным маршрутам!

На смену «А ну-ка, кто дольше?» пришло «А ну-ка, кто дальше и быстрее?»

Однако в Крыму над горой Узун-Сырт, которую пилоты часто называют горой Клементьева, в память о погибшем планеристе, до сих пор можно увидеть парящие планёры, которые часами держатся в воздухе за счёт силы ветра в потоках обтекания.

НА ПЛАНЕРЕ В СТРАТОСФЕРУ

Восходящие потоки тёплого воздуха и динамические потоки ветра на склонах хребтов — это не всё. Оказывается, существует ещё один источник энергии для безмоторных полётов — волновые потоки.

В 1973 году болгарские друзья пригласили к себе в гости группу планеристов из сборной команды Советского Союза для

ознакомления с высотными полётами. Тут были известные мастера планёрного спорта: Эда Лаан и Иллар Линк из Эстонии, москвич Олег Пасечник и киевлянин Евгений Руденский.

Стояла поздняя осень. Женя Руденский вместе со своими товарищами вышел из автобуса и по давней привычке прежде всего посмотрел на небо: какое оно здесь, над спортивным аэродромом софийского аэроклуба?

Густые облака сплошным покрывалом висели над землёй, а гора Витоша, у подножия которой лежит столица Болгарии София, кутала в них свою голову по самые плечи.

«Какие могут быть полёты при таком ненастье?» — уныло подумал Руденский. Но на аэродроме царило необычайное оживление. Распахнув огромные двери ангаров, местные пилоты деловито вытаскивали на бетонную плиту перед ангаром ширококрылые планёры.

«Похоже, что собираются летать», — удивился Женя, но промолчал: кому же, как не местным спортсменам, знать «свою» погоду.

. . .Вот уже несколько дней советские пилоты безнадёжно поглядывали на небо. И хотя гостеприимные хозяева уделяли им много внимания — возили на экскурсии, показывали Софию и её достопримечательности, у наших планеристов с каждым днём нарастало нетерпение: «Когда же она появится, эта незнакомая волна?»

И тут, пожалуй, пора сделать небольшое отступление и рассказать, что же это такое — волновые потоки, или, как говорят планеристы для краткости, волна?

Часто ребята спрашивают, как высоко можно подняться на планёре? Услыхав, что мировой рекорд высоты полёта 14 102 метра, не верят.

— Да не может быть! — удивляются. — Как же без мотора можно подняться в стратосферу?

— На волновых потоках.

— А что это такое?

— А вот что. ..

И мне приходится в популярной форме читать целую лекцию об этом необычном явлении природы. Попытаюсь рассказать коротко самое главное.

В начале пятидесятых годов планеристы, летавшие в горах,

обратили внимание на любопытную деталь. Иногда, когда ветер дует на хребет, над горами появляются облака, напоминающие по форме огромные зёрна чечевицы. Даже в самый сильный ветер они не движутся, а стоят неподвижно над горными хребтами. Невероятно, но факт.

Еще более удивительным оказалось другое: когда один из планеристов подлетел под такое облако, то обнаружил, что под этой гигантской «чечевицей» действует восходящий поток. Да ещё какой! Планёр так и потянуло вверх!

Но откуда он взялся, этот поток? Ведь обычные потоки тёплого воздуха, или «термики», тут возникнуть не могли никак: стояла зима, солнца не было, в горах свирепствовал мороз.

Выяснить причину этого явления взялись метеорологи. Вот что оказалось.

Ветер, набегая на склон горы, создаёт хорошо известные планеристам потоки обтекания. Они обычно не очень высоки — от силы несколько сот метров. Но если в это время над хребтом горы находится слой инверсии, то есть слой тёплого воздуха, тогда между вершиной горы и инверсией ветер как бы попадает в теснину и ускоряет своё движение.

Вот здесь снова проявляет себя закон Бернулли: при большой скорости ветра над хребтом образуется пониженное давление и слой инверсии прогибается, как тонкий лёд под тяжестью человека. Но за гребнем горы скорость ветра замедляется, будто течение реки в широком месте, давление воздуха возрастает, и слой инверсии под действием повышенного давления вспучивается вверх. Итак, сначала впадина, потом гребень... А ведь это не что иное, как волна. Так бывает на поверхности пруда, если в него бросить камень. Только волны в атмосфере неизмеримо длиннее и выше, чем на воде, потому что слой воздуха над инверсией тоже приходит в волновое движение: вверх-вниз, вверх-вниз. .. А планеристам только это и надо! И вы сейчас поймёте, почему.

Давайте вспомним бумажный кораблик. Когда он в весеннем ручье попадает на волну, то поднимается на ней до самого гребня, а потом скатывается с неё вниз. То же самое происходит и с планёром на воздушной волне. Только планеристам выгоден набор высоты, а не её потеря. Но это уже проще. Надо пилотировать планёр так, чтобы он всё время находился на

восходящей стороне волны и не переваливал за её гребень, во впадину, где начинается спуск. При некотором опыте полётов на волне это совсем не трудно. Так, оседлав волну, можно подняться на большую высоту.

Узнав о секретах волновых потоков, планеристы сразу же начали охотиться за ними, выискивать в горах чечевицеобразные облака.

В 1960 году американский планерист Паул Байкл напал в Скалистых горах на особенно мощную волну и установил мировой рекорд высоты полёта, поднявшись в стратосферу выше чем на 14 тысяч метров! Достаточно сказать, что на такую высоту поднимаются далеко не все современные самолёты с мощными двигателями.

Вскоре после рекорда Пауля Байкла литовские планеристы тоже организовали экспедицию на Северный Кавказ. С аэродрома в Майкопе они нащупали в отрогах Главного Кавказского хребта районы волновых потоков, и наш старый знакомый, Йозас Ярушавичус, который так храбро выступил в Англии в роли тореадора, вместе с пассажиром Антанасом Килной сумел подняться на «Бланике» на 7 тысяч метров.

С тех пор было ещё несколько попыток освоить волновые потоки в нашей стране, но всё неудачные. Есть горы — нет сильного ветра. Есть ветер — отсутствует инверсия. .. Одним словом, волна — тонкое дело.

Надеюсь, теперь понятно, почему в Болгарии наши планеристы так озабоченно поглядывали на небо: ведь только за тем и приехали, чтобы «поймать» капризную волну над горой Витоша, над которой болгарские друзья уже не однажды поднимались более чем на десятикилометровую высоту.

Но прошла целая неделя томительного ожидания, прежде чем дежурный синоптик утром позвонил с аэродрома в гостиницу: «Собирайтесь на аэродром! Метеорологическая ситуация складывается так, что должна появиться волна».

. .. На бетонной плите перед ангаром уже стоял оборудованный для высотных полётов планёр — специально для гостей. Ничего особенного, планёр как планёр, учебно-тренировочный, только оснащённый кислородной аппаратурой.

Женя Руденский подумал, что всё это есть и в родном киевском аэроклубе. Если бы туда ещё и гору наподобие

Витоша, тогда не надо было бы ездить за «высотой» в такую даль. Его воспоминания о доме прервал инструктор:

— Други, кто из вас будет лететь первым? Немедленно готовьтесь: с метеостанции на вершине Витоша сообщили, что над горой уже появились «чечевицы», есть волна!

Через пять минут Руденский вышел из лётной комнаты в меховом комбинезоне, пушистых унтах, тёплом кожаном шлеме. Он едва втиснулся в тесную кабину планёра и только теперь заметил, что в плотной пелене туч открылся небольшой просвет, как говорят пилоты — окно.

Туда и взял курс самолёт-буксировщик, за которым взлетел Руденский. Нырнув в окно, они быстро набрали высоту и поднялись выше облаков, где ослепительно светило солнце.

Внизу сверкала заснеженная вершина Витоша. Но Жене было не до неё. Его внимание притягивало к себе длинное чечевицеобразное облако, неподвижно стоявшее над вершиной горы. Когда подлетели' к нему, стрелка вариометра сразу же пошла вверх. Ещё не совсем веря в удачу, Женя потрогал рукоятку замка, но, видя, что подъём продолжает расти, отцепился от самолёта.

Он много читал и слыхал о полётах в волновых потоках, но на практике всё это было неожиданным, как в сказке. За пятнадцать лет занятий планёрным спортом Женя сотни раз набирал высоту и в терминах, и в облаках, иной раз поднимаясь выше пяти тысяч метров. И каждый раз набор высоты был связан с переводом планёра в спираль, требовал тонкого чутья потока и умелого пилотирования. А тут.. .

Нет, это было чудо! Планёр шел по прямой вдоль наветренной кромки облака, и высота росла на глазах. Вот уже четыре тысячи метров! Женя надел кислородную маску и включил баллончик. Кабина начала покрываться кристалликами инея. Ветер на высоте был настолько сильный, что против него планёр стоял почти на месте, а волна продолжала тянуть его в высоту, как мощный, но невидимый лифт.

Вот уже стрелка высотомера поползла за седьмую тысячу метров. . . Рекорд высоты литовских планеристов остался ниже. Небо над головой приобретало необычный, тёмно-фиолетовый оттенок. А планёр поднимается всё выше и выше.

9500 метров! Так высоко не забирался ещё никто из совет-

ских планеристов. А поток не прекращается! Можно подниматься выше!

Женя взглянул на манометр, и сердце у него ёкнуло: кислорода в баллончике оставалось на несколько минут. Очутиться на такой высоте без кислорода — смерть. Быстрее вниз!

Сквозь окно в сплошных тучах едва виднелись кварталы Софии. Там свирепствовал осенний циклон, хлестали дожди, а тут светило солнце, и безбрежное облачное море внизу напоминало виденные в кино просторы Арктики. Здорово!

Но любоваться этой красотой некогда — скорее вниз, где есть кислород, жизнь. . . Там ждут своей очереди на полёт друзья. Он выпустил воздушные тормоза и направил планёр в разрыв между тучами.

Вскоре Руденский давал советы Олегу Пасечнику:

— Главное — постарайся включить кислород, насколько это возможно, позже, чтобы сэкономить его для высоты. Тогда наверняка подымешься выше, чем я.

Полёт Пасечника, по определению друзей, оказался «молниеносным». Волна стала ещё более мощной, вариометр показывал подъём со скоростью 15 метров в секунду. «Как реактивный самолёт!» — обрадовался Олег. Ему ещё никогда не приходилось подниматься так быстро. Чувствовал он себя превосходно. Планёр набирал высоту настолько устойчиво, что его даже не побалтывало.

Олег не успел осмотреться, как оказался на высоте 10 500 метров! Новый всесоюзный рекорд! Можно было бы забраться и выше, но кислорода осталось только на спуск.

Через пятьдесят минут Олег Пасечник уступал своё место в планёре Эде Лаан.

— Эх, — вздыхал он, — сейчас бы побольше кислорода да планёр с герметической кабиной — можно было бы подняться километров на шестнадцать, а то и повыше, перекрыть с лихвой рекорд Пауля Байкла! Ведь я начал снижаться, когда волна ещё продолжала поднимать в стратосферу по пять метров в секунду!

Эда Лаан тоже слетала удачно. Она набрала 9500 метров и установила сразу два всесоюзных рекорда для женщин — высоты полёта и выигрыша высоты в свободном полёте после отцепки от самолёта-буксировщика.

. . . Вернувшись домой, Женя Руденский долго не мог успокоиться, что в Киеве есть только Владимирская горка над Днепром, а нет Эльбруса.

— Кстати, какова высота Эльбруса? — спросил он однажды.

— Выше пяти с половиною километров!

— В два с лишним раза выше Витоша! — вздохнул он. — Представляете, какую там можно набрать высоту?!

Да, представляю. Я думаю, что практический ответ на этот вопрос придётся давать вам, будущие планеристы. Я не сомневаюсь, что Эльбрус ждёт вас! И в волновых потоках над ним вы сможете подняться на 18 — 20 километров, а то и выше. Но для этого, конечно, уже потребуются специальные высотные планёры с герметической кабиной, большим запасом кислорода и даже с электрообогревом, потому что мороз на такой высоте, что называется, космический — ниже 80 градусов!

Говорю всё это для того, чтобы вы не думали, что после рекордных полётов наших планеристов на высоту в Болгарии вам ничего не осталось. Наоборот, это только начало. И новые рекорды высоты полёта ещё все впереди!

Дерзайте!

ДЕЛЬТАПЛАН

огда-то в нашем клубе занималась спортсменка-планеристка Валя Клименко. Студентка института физкультуры, она готовилась стать тренером по лёгкой атлетике, очень любила бег на средние дистанции, и я только удивлялся, каким ветром занесло её к нам на аэродром.

— Очень просто, — говорила она, —это брат виноват. Он с первого класса всё самолётами бредит, модели строит, книги про лётчиков читает. Вот и я «заразилась».

— Интересно познакомиться с таким любителем авиации! — А вы его скоро увидите, — сказала Валя. — Он мне в письмах покоя не даёт, всё расспрашивает, как планёр устроен, как на нём летают, как находить восходящие потоки. Дома тоже всех донимает: как-то парашют из простыней соорудил, с сарая прыгнул, чуть не убился. А то вдруг задумал вертолёт строить. Я его пригласила на каникулы, пусть посмотрит сам, что авиация — дело серьёзное.

И вот однажды в погожий летний день юный авиатор появился на нашем аэродроме.

— Знакомьтесь! — подвела его ко мне Валя. — Мой брат, Толик.

Откровенно признаться, не таким я его себе представлял. Стоит передо мною худенький, белобрысый школяр, с ноги на ногу переминается. Но что самое неожиданное — в очках, да ещё с толстыми стёклами. Как же с таким зрением о небе мечтать? Жалко мне стало парнишку.

— Эх, Толик, — говорю, — слыхал я, что ты авиацией интересуешься. Да только не знаю, как осуществится твоя мечта: ведь медицинские комиссии у нас такие строгие...

— Знаю, — отвечает он, поправляя очки и как бы давая понять, что догадывается, о чём я так издалека речь завожу.

А я, чтобы смягчить его мальчишеские переживания, начал говорить о том, что авиация нынче пошла реактивная, скорости полёта огромные, и даже в планёрном спорте тоже постоянно идёт борьба за скорость.

— Да я в курсе дела! — говорит Толик. — Но думаю, что не всегда люди будут на скорость делать упор. Сейчас конструкторы во всем мире бьются над тем, чтобы научиться летать как птицы — не за счёт огромной мощности двигателей, а за счёт лучшего использования всех возможностей аэродинамики. Ну хотя бы так, как этот жаворонок, — показал он на птичку, что висела в небе над нами. — Ни один самолёт так не может.. .

«Вот тебе и школяр!» — удивился я.

— Значит, хочешь быть конструктором? — спросил я.

— Да, — ответил он и, подумав, добавил: — И летать тоже хочу!

— Ну что ж, Толик, дерзай! — пожелал я школьнику успеха и отправился с Валей в тренировочный полёт. Когда мы взлетели на «Бланике», я видел, с какой завистью он смотрел на нас. Ему тоже хотелось в небо. И я искренне пожалел, что обычные пути в небо для него закрыты. Сумеет ли он найти какой-то свой путь?

... С тех пор прошло десять лет. Валя Клименко давно уже окончила институт физкультуры, стала тренером и распрости-

лась с аэродромом. Я её больше не видел, тем более забыл о её братике.

И вдруг недавно приезжает к нам на полёты здоровый плечистый парень, разыскивает меня и, улыбаясь, спрашивает:

— Не узнаёте? Я брат Вали Клименко, Анатолий. Помните?

— О! . . Толик! . . Ну и вымахал же ты! Разве узнаешь? Был такой тоненький... —смутился я.

От прежнего семиклассника остался разве что выгоревший на солнце чуб да очки. Те же самые, с толстыми стёклами. А так — богатырь!

— Хотите посмотреть, как я летаю? — спрашивает он.

— Ты.. . летаешь?

— А вот. . .

Толя достал из бокового кармана чёрный конверт с фотографиями и вынул оттуда снимок.

— Узнаёте?

Да, я сразу узнал отроги Кара-Дага в Крыму, длинную, как огромная плотина, гору Узун-Сырт в Планёрском. А над ней...

Такого старая планёрная гора, очевидно, ещё не видела никогда: над ней парил дельтаплан, под которым, на невидимых на снимке привязях, смешно, как игрушечный, висел человечек.

— Это я, — показал на человечка Толя.

Всё это было настолько необычно, что я присел на траву, чтобы получше рассмотреть снимки.

О дельтапланах я уже слыхал и читал. Во многих странах, и особенно в Америке, любители острых ощущений строили и летали на них с успехом. Так что это не было изобретением Толи Клименко. Но он одним из первых в нашей стране начал заниматься этим делом.

— Ну, рассказывай!

И я узнал, что Толя за эти годы успел закончить не только школу, но и Харьковский авиационный институт. Там он всё время был активистом студенческого конструкторского бюро, вечно что-то летающее строил, что-то проектировал. Генеральный авиаконструктор Олег Константинович Антонов, который любит таких «беспокойных» людей, пригласил его после института в своё конструкторское бюро.

Здесь молодой авиационный инженер с головой окунулся

в интересную работу огромного коллектива над новыми «Ана-ми». Но о своей мечте не забыл. По ночам ему снилось, что он летает на машущих крыльях, как птица.

Как-то в одном из зарубежных журналов он увидел на снимке примитивное треугольное крыло, наподобие паруса, под которым висел человечек. Форма необычного крыла напоминала греческую букву «дельта». Отсюда и пошло у нас название этих аппаратов — дельтапланы.

Толя вспомнил, как ещё в первом классе выдирал из тетрадок страницы и делал из них «стрелы», которые здорово летали. Дельтапланы в принципе напоминали бумажные стрелы, только несравненно больших размеров.

Что, какая сила заставляла их не падать, а устойчиво планировать в воздухе?

Ответа на это в учебниках не было. Пришлось всю зиму провести в библиотеках, заниматься специальными исследованиями, чтобы докопаться до законов полёта дельтаплана.

А что, если на дельтаплане установить лёгкий двигатель с воздушным винтом? Полетит или нет? Может, это и есть кратчайший путь к «воздушному мотоциклу» — этакому «домашнему» самолётику, доступному для всех? Ответа в учебниках тоже не было. Выход один — построить и испытать такой самолёт самому.

Целый год Анатолий с друзьями мастерил необычный аппарат, который назвал «мягкокрылом». Это потому, что крыло у него не такое, как у самолётов — с лонжеронами, нервюрами, жёсткой обшивкой, а треугольное, обтянутое синтетической тканью, наподобие той, из которой шьют плащи «болонья».

Но мягкокрылу не суждено было подняться в воздух: как только он был готов, его отправили на Международную выставку технического творчества молодёжи в США. Приятно, конечно, что идея мягкокрыла заинтересовала авиационных специалистов всерьёз. Но Анатолию хотелось летать. И пока мягкокрыл путешествовал по Америке, он построил дельтаплан — простейший планёр с треугольным крылом, наподобие детской бумажной «стрелы».

Испытать его решил сам, в Крыму, где есть подходящие для этого горы.

Появление необычного треугольного «змея» над склонами

дачного посёлка в Планёрском вызвало на пляже настоящую сенсацию. Сотни отдыхающих побежали смотреть на новоявленное чудо.

Зрелище действительно было ещё не виданное и потому особенно любопытное.. .

По склону горы поднимается рослый крепкий парень в спортивном костюме. На плече он легко несёт какие-то дюралевые трубы, обёрнутые плотной тканью. Вот он поднялся повыше, снял свою ношу, развернул материю, раздвинул трубы — и получилось что-то странное: то ли парус, то ли огромный змей. Потом он надел на себя привязную систему, точь-в-точь как у парашютистов, пристегнул её к дюралевой трубе и поднял парус над головой. Может, это треугольный парашют?

Парень развернул свой парус острым углом против ветра, разбежался, оттолкнулся от склона. . .

Треугольное крыло упруго наполнилось ветром, надулось и поплыло потихоньку в долину над головами изумлённых зрителей. Это было до того непривычно, что дельтаплан и висящий под ним человечек казались пришельцами из какого-то фантастического мира.

В Планёрском Анатолий сделал несколько десятков испытательных полётов, увеличивая с каждым разом высоту и дальность планирования. Держась руками за рулевую трапецию внизу крыла, он научился управлять дельтапланом, изменяя центровку. Перемещаешься вперёд — дельтаплан увеличивает угол планирования, летит быстрее, словно санки с более крутой горы. Перемещаешься назад — скорость уменьшается.

А вообще-то скорость у дельтаплана небольшая — 30 — 40 километров в час. Не то, что у сверхзвукового самолёта — три с половиной тысячи километров в час, а то и больше!

Когда дельтаплан летит против ветра, то кажется, что он парит на месте. Ощущение от полёта неописуемое — и ветер в лицо, и воздух со всех сторон, и земля прямо под ногами несётся, потому что никакой кабины нет, никаких колёс, никакого мотора. А приземляться совсем просто: выставил ноги вперёд, коснулся земли подошвами ботинок и побежал. Вот и всё.

... Выслушал я Анатолия, посмотрел фотографии, и самому захотелось на дельтаплане полететь. Молодец! Всё-таки он нашёл свою дорогу в небо!

Мы сидели на траве, вели неторопливую беседу, а высоко над нами летали планёры и самолёты-буксировщики. Аэродром жил своей обычной жизнью.

— А какие перспективы у дельтапланов? — поинтересовался я.

— Пока трудно всё предусмотреть, — сказал Анатолий сдержанно, — но думаю, что большие. Во-первых, это прекрасный новый вид воздушного спорта. Уже сейчас во многих странах на дельтапланах проводятся соревнования, и пилоты парят над склонами гор по нескольку часов. Дельтапланы во много раз дешевле учебных планёров, не говоря уж о рекордных, поэтому они более доступны энтузиастам. И наконец, возможно, именно через дельтаплан лежит путь к «воздушному мотоциклу». Как видите, я не отказываюсь от этой идеи. Дешёвый и доступный для всех самолётик нужен так же, как и автомобиль. Так что у дельтапланов всё впереди.

Вспоминая этот разговор на аэродроме, я теперь вижу, что Анатолий Клименко не ошибался.

В 1976 году в Крыму, в Планёрском, состоялся первый слёт дельтапланеристов Украины. В нём приняло участие около ста энтузиастов нового вида спорта из многих городов не только Украины, но и других республик нашей огромной страны. Они привезли с собою три десятка дельтапланов самых разнообразных конструкций.

По единодушному пожеланию всех участников соревнований Анатолий Клименко был назначен руководителем полётов. Стоя над обрывом древнего Узун-Сырта и глядя, как красиво плывут над горой треугольные парусники, он был счастлив: его дело получило такую поддержку!

Но это опять-таки только начало.

Верится мне, что теперь многие мальчишки и девчонки будут начинать свой путь в небо именно с полётов на дельтапланах, которые проще и доступнее, чем наш УС-4, когда-то поднявший в небо меня и моих друзей.

ДО ВСТРЕЧИ ПОД ОБЛАКАМИ

ередина октября. Ещё один лётный сезон в нашем авиаспортклубе окончен. Планёры и самолёты поставлены в ангар на зимнее хранение. Опустело лётное поле, пожухла, порыжела высокая трава. Давно уже улетели в тёплые края аисты.

Грустно.

Я сижу дома за столом и заканчиваю эти рассказы. Время от времени поглядываю в окно. Над крышами зданий низко ползут хмурые, неприветливые тучи.

Не знаю кому как, а мне всегда жаль расставаться с летом, с полётами, с небом.

И вдруг — звонок.

— Здравствуйте, Старый грач! — слышится в трубке звонкий голос. — Узнаёте?

Как не узнать? Это, конечно, Зина Соловей. Сколько лет вместе летали, столько раз по радио слышал её позывные! ..

— Здравствуй, Зина!

— Чем вы сейчас занимаетесь? Поехали на аэродром!

— А что там делать? Ведь полёты закончились, и у нас, как у медведей, начинается «зимняя спячка». А до весны ещё ой как далеко!

— Поехали! — не унимается Зина. — Сегодня у юных планеристов соревнования. Мы едем всем семейством и вас приглашаем! . .

Разве можно после такого известия усидеть дома?

Еду!

Сначала на метро, потом на автобусе, потом пешком через лес. И вот за поворотом открывается знакомая до мельчайших подробностей панорама аэродрома.

А тут ещё и погода словно смилостивилась: лёгкий ветерок развеял тучи, выглянуло солнце.

Что ни говорите, а хороша осень в наших краях! Тополя вдоль дороги, как золотые свечки, засияли. Паутина по воздуху плывёт, возвещая о бабьем лете.

И вдруг сердце так и ёкнуло: из-за деревьев показался знакомый силуэт учебного «Приморца». Он, как змей, поднялся

на тросу метров на пятнадцать, отцепился и тихо заскользил над землёй вдоль аэродрома.

Летают!

Тысячи раз я видел полёты, но всё равно не могу сдержать радостной улыбки и невольно ускоряю шаг. Выхожу на лётное поле и вижу, как мальчишки и девчонки из планёрного кружка тащат обратно на старт за грузовичком старенький учебный планёр.