Зелёный мозг

Глава 1

Он был очень похож на незаконнорожденного отпрыска Тарани Индио, дочери захудалого фермера из глухой деревни. Этот юноша однажды не вернулся из джунглей, что, в общем-то, неудивительно — Красная зона. Да и оплакивать его особо было некому.

Копия была почти идеальной даже для внимательного глаза, кроме тех моментов, когда он забывался, пробираясь сквозь самые густые заросли джунглей.

Кожа его тогда приобретала оттенок зелени, скрывая его на фоне листьев и ползучих растений, придавая землисто-серой рубашке, рваным брюкам, неприметной потрепанной соломенной шляпе и сыромятным сандалиям с подошвами, вырезанными из изношенных шин, вид бесплотности призрака.

Впрочем, такие ошибки встречались все реже и реже, чем дальше он уходил от главного водохранилища Парано в сертао, глубинные районы Гоязи, где жили обычные люди с такими же, как у него, черными волосами с выстриженной челкой и блестящими темными глазами.

К тому времени, когда он достиг бандайрантес приращенной местности, он уже почти полностью обрел контроль над эффектом хамелеона.

Сейчас он вышел из более диких зарослей джунглей на коричневые земляные дороги, которые отделяли разбросанные фермы планового заселения. Каким-то своим чутьем он знал, что приближается к одному из бандайранта — пограничных пропускных пунктов, и почти человеческим жестом нащупал свидетельство белой крови, засунутое в безопасное место под рубашкой. Время от времени, когда поблизости не было людей, он учился вслух произносить имя, которое выбрали для него — Антонио Рапосо Таверес.

Звук получался немного скрипучий, резкий в конце, но он знал, что это пройдет. Оно уже почти прошло. Речь Гояз Индиос отличалась странными окончаниями. Фермеры, которые давали ему крышу над головой и пищу в прошлую ночь, говорили почти так же. Только очень уж они были любопытны.

Когда вопросы их стали настойчивыми, он сел на порог и заиграл на флейте индейцев Анд, которую носил с собой в кожаном кошельке, свисающем через плечо. Игра на флейте была символом этого региона. Когда Гуарани подносил флейту к губам и начинал играть, кончались все вопросы и слова.

Фермерский люд пожал плечами и удалился.

Его трудное продвижение, утомительное и тщательно осваиваемое движение ног, привело его в район, где много человеческих существ. Он видел красно-коричневые верхушки крыш впереди и кристально-белое мерцание пограничной башни с поднимающимися вверх и расходящимися в стороны усиками. Чем-то это было похоже на странный пчелиный улей.

Мгновенно на него навалилось множество инстинктов, которыми ему еще предстояло овладеть. Эти инстинкты могли бы помочь ему успешно пройти предстоящие испытания. Он сошел с земляной тропы, с пути проходящих человеческих существ, и сосредоточился на умственной деятельности. Конечная мысль проникла в мельчайшие и самые отдаленные ячейки его личности: «Мы, зеленые рабы, подчинены большому целому».

Он возобновил прерванный путь к пограничному пропускному пункту. Объединяющая мысль придала ему вид рабской угодливости, который защищал его от пристальных взглядов человеческих существ, устало бредущих вокруг него. Вид его изучил много человеческих привычек. Они быстро поняли, что рабская покорность является формой камуфляжа.

Вскоре земляная тропа уступила место двухколейной мощеной дороге с пешеходными дорожками по обеим обочинам. А это дорога, в свою очередь, выводила к шоссе, где даже пешеходные дорожки были заасфальтированы. Все чаще попадались наземные и воздушные машины, и увеличился и поток пешеходов.

До сих пор он не привлекал к себе опасного внимания. Случайные подозрительные косые взгляды от местных жителей района можно было просто игнорировать. Он опасался оценивающих пристальных взглядов, которые могли содержать угрозу, но таких он пока не заметил.

Вид рабской покорности служил ему ширмой.

Солнце уже поднялось довольно высоко, и дневной зной стал давить на землю, поднимая влажный липкий запах тепла от земли рядом с пешеходной дорожкой и смешивая его с запахом пота от людского потока вокруг него. На него находил дурман от этого запаха, заставлял каждую частицу его томиться по прекрасным знакомым запахам глубинных районов страны. А запахи низменности несли другой дух, который наполнял его неслышным гомоном беспокойства. Здесь встречались все чаще, и в большей концентрации, яды против насекомых.

Сейчас вокруг него везде были человеческие существа. Они подходили все ближе, толпа все уплотнялась, двигаясь все медленнее и медленнее, по мере приближения к самому узкому участку пропускного пункта.

Наконец, движение вперед прекратилось вовсе. Он чувствовал прикосновения людей.

Теперь движение к пропускному пункту стало прерывистым, толчок и остановка, толчок и остановка…

Здесь его ждало самое серьезное испытание, и не было возможности избежать его. Он готовился его перенести со свойственным индейцам стоическим терпением. Дыхание его становилось глубже, чтобы компенсировать последствия зноя. Но он вынужден был контролировать себя и дышать так же, как человеческие существа вокруг него. Это добавляло ему страданий от возросшей температуры, но было необходимо, чтобы не выделяться в окружающей его толпе. Индейцы Анд не дышали глубоко здесь, в низменных районах.

Толчок вперед и остановка.

Толчок вперед и остановка.

Сейчас ему уже был виден пропускной пункт.

Грозные пограничники в маскировочных белых плащах, с пластиковыми шлемами, в перчатках и ботинках стояли в два ряда внутри заградительного кирпичного коридора, ведущего в город. Ему был виден жаркий солнечный свет на улице за пределами коридора, люди, спешащие прочь после прохождения заслона.

Вид свободного пространства за пределами коридора вызвал боль томления в каждой отдельной его частице. Подавляющее это инстинктивное стремление к свободе предупреждение пронзило все его существо.

Здесь недопустимо было ни малейшее отвлечение. Каждый его элемент должен был быть настороже, чтобы выдержать любую боль.

Толчок вперед и… он уже в руках первого пограничника — мощного блондина с розоватой кожей и голубыми глазами.

— Ну, шагай вперед! Да поживее! — сказал парень.

Рука в перчатке протолкнула его к двум другим пограничникам, стоящим с правой стороны очереди.

— Имя? — Это был голос позади него.

— Антонио Рапосо Таверес, — выдохнул он.

— Район?

— Гояз.

— Проверьте-ка этого еще, — крикнул гигант блондин, — Наверняка он с высокогорья.

Теперь он был в руках двух пограничников, один натягивал ему на лицо дыхательную маску, другой набрасывал пластиковый мешок. Из мешка тянулась трубка к работающей машине где-то там на улице за коридором.

— Давай двойной, — крикнул один из пограничников.

Пахучий синий газ заполнил мешок вокруг него, и он сделал резкий удушливый вдох через маску, пораженный тем единодушным требованием чистого воздуха, лишенного отравы.

Агония!

Газ проникал через каждое из многочисленных соединений его существа иголками боли.

«Мы не должны ослабеть, — думал он. — Держись стойко».

Но это была смертельная боль, убивающая. Соединения начинали слабеть.

— Хватит с этого, — крикнул ответственный за мешок.

Мешок был снят, дыхательную маску стянули, и чьи-то руки толкнули его дальше по коридору, к солнечному свету.

— Теперь прекрасно! Не надо стоять в очереди.

Вонь отравляющего газа была везде вокруг него. Это был другой газ — разрушающий. Его не подготовили к этому яду. Он был готов к излучениям, ультразвукам, старым химикалиям… но не к этому.

Солнечный свет падал на него сверху, когда он вышел из коридора на улицу. Он завернул влево, через переход, по обеим сторонам которого выстроились фруктовые киоски, продавцы торговались с покупателями или стояли настороженные и толстые, охраняя выставленный товар.

Внешней своей оболочкой фрукт манил обещанием убежища некоторые его части, но соединяющая его общность признавала пустой и ненужной подобную мысль. Он боролся с соблазном, продвигаясь вперед как можно быстрей, чтобы не вызвать подозрений, обходя покупателей и пробиваясь сквозь толпы зевак.

— Ты не хочешь купить свежих апельсинов?

Темная засаленная рука совала ему в лицо два апельсина.

— Свежие апельсины из Зеленой страны. Их никакой жук не касался.

Он прошел мимо этой руки, но запах апельсина был почти непреодолимым соблазном.

Сейчас он уже миновал торговые ряды, прошел за угол по узкой боковой улочке. Еще один поворот, и он увидел далеко вдали, слева, соблазнительную зелень на открытой местности свободной зоны за городом.

Он повернул в направлении зелени, увеличил скорость, отмерив время, остающееся у него в запасе. Он знал, что времени у него не так уж много. Яд прилип к одежде, но чистый воздух уже проникал через ткань — мысль о возможной победе была, как противоядие.

Мы можем еще сделать это!

Зелень приближалась все ближе и ближе — деревья и папоротники около берега реки. Он слышал журчание воды, ощущал влажную почву. Там был мост, переполненный пешеходами из прилегающих улиц.

Этого нельзя было избежать — он влился в толпу, избегая по возможности контактов. Его ноги и задние связки начинали скользить, и он знал, что какой-нибудь неожиданный удар, случайное столкновение могли бы сместить эти сегменты.

Тяжелое испытание на мосту закончилось, и он увидел земляную дорожку, уводящую от тропы вправо и вниз к реке. Он повернул к ней, и… столкнулся с одним из двух мужчин, несших поросенка в сетке, висящей между ними. Кусок имитации кожи на верхней части правой ноги был нарушен. Он почувствовал, как кожа начала соскальзывать вниз, внутрь брюк.

Мужчина, которого он ударил, сделал два шага назад, чуть не уронив свинью.

— Осторожнее, — заорал он.

Спутник мужчины сказал:

— Чертовы пьяницы.

К счастью, поросенок отвлек их визгом и попытками сбежать.

Воспользовавшись этим, он проскользнул мимо мужчин на земляную дорожку и поплелся к реке. Он увидел внизу воду, бурлящую от аэрации из фильтров барьера, с пеной на поверхности от акустического воздействия.

Позади него один из несущих поросенка сказал:

— Я не думаю, что он пьян, Карлос. Кожа у него на ощупь сухая и горячая. Может быть, он болен.

Он услышал и понял, попытался увеличить скорость. Потерянный участок имитации кожи уже наполовину соскользнул с ноги. Разрушающее ослабление мышц плеча и спины угрожали нарушить равновесие.

Дорожка повернула вокруг набережной из сырой земли, темно-коричневой от сырости и нырнула в туннель сквозь папоротники и кусты. Мужчины с поросенком больше не могли видеть его, он знал это. Он схватился за брюки там, где скользила поверхность ноги, поспешил через зеленый туннель.

Там, где туннель заканчивался, он увидел мельком первую пчелу мутанта. Она была мертва, войдя в участок вибрационного барьера безо всякой защиты. Пчела была типа бабочки, с ядовито-желтыми и оранжевыми крыльями. Она лежала в чаше зеленого листа, в центре солнечного луча.

Он медленно прошел мимо, запомнив форму и цвет пчелы. Ему подобные считали, что пчелы являются одним из возможных путей, но были и серьезные возражения. Пчела не могла спорить с человеческими существами. А человеческие существа должны прислушаться к разуму, иначе всей жизни придет конец.

„Послышался топот кого-то, спешащего по тропе позади него. Тяжелые шаги отдавались сотрясением земли.

— Погоня?

Почему они должны преследовать его? Неужели они меня раскрыли?

Чувство, близкое к панике, пронзило его, готовясь взорвать на части. Но он вынужден был перейти на медленный шаг, а скоро он будет двигаться ползком. Каждый миг, который еще ему оставался, он искал зелень, где бы можно было спрятаться.

Узкое пространство темнело в стене папоротника слева от него. Крошечные человеческие следы вели туда — дети. Он пробился через папоротники и очутился на низкой узкой тропинке вдоль набережной. Две игрушечные воздушные машины, красная и синяя, лежали брошенные на тропе. Его заплетающаяся нога ступила на землю.

Низкая тропа привела его к стене из черной земли с расползающимися трещинами. Тропа резко повернула, как поворачивала земляная стена, и закончилась у входа в низкую пещеру. В темной зелени у входа в пещеру лежали другие игрушки.

Он встал на колени, прополз над игрушками в благодатную темноту и лег там, ожидая.

Вскоре бегущие шаги поспешили мимо в нескольких метрах внизу. Голоса снизу доходили до него.

— Он направлялся к реке. Думаешь, он собирался прыгнуть в нее?

— Кто знает? Но, я думаю, наверняка он был болен.

— Здесь! Вниз, кто-то прошел сюда.

Голоса удалялись, смешиваясь с булькающим звуком воды.

Мужчины шли вниз по тропе. Они прошли мимо его потайного места. Но почему они преследовали его? Он не мог серьезно ранить этого человека. Наверняка они ни о чем не подозревали.

Но размышления могли и подождать.

Медленно, железной волей, он заставил себя обдумать, что ему следует предпринять, заставляя работать все специализированные части, и начал зарываться в землю пещеры. Он зарывался все глубже и глубже, выбрасывая выкопанную землю назад, а часть ее из пещеры, чтобы создать видимость, что она рухнула.

Он пробрался вглубь метров на десять прежде, чем остановился. Остававшийся еще запас энергии был необходим для следующей стадии. Он повернулся на спину, отбросив омертвевшие части ног и спины, выпуская королеву и отряд охраны на землю за его лохматой спиной. На бедре открылись отверстия, выпустили пену кокона, смягчающего зеленого покрытия, которое затвердеет в защитный панцирь.

Это была победа, основные части выжили.

Теперь главным было время — около двадцати дней, чтобы собрать новую энергию, пройти через метаморфозы и распасться. А потом появятся тысячи таких, как он — каждый с тщательно сымитированной одеждой и документами, устанавливающими личность, каждый с внешностью, создающей впечатление человека.

Все они, как один, будут похожи друг на друга.

Будут другие пропускные пункты, но не такие строгие, другие барьеры — но поменьше.

Эта человеческая копия оказалась достоверной. Высший совет его рода сработал хорошо. Они многое узнали от разных пленников в сертао. Но трудно было понять человеческое существо. Даже когда им дали ограниченную свободу, почти невозможно было найти с ними общий язык. Их сознание избегало всех попыток контакта.

И всегда ставился первостепенный вопрос: как могло любое правительство позволить случиться катастрофе, которая охватывала всю планету?

Трудные человеческие существа — их рабская приверженность планете окажется для них… вероятно, обернется драмой.

Королева зашевелилась возле холодной земли, подталкиваемая к действию своей гвардией. Сигнал сбора прошел во все части тела, выискивая оставшихся в живых, оценивая силы. На этот раз они узнали много нового о том, как растворится в человеческой толпе. Все последующие рои колоний поделятся этими знаниями. По крайней мере один из них проникнет в город по «реке-морю» Амазонке, где, очевидно, зародилась смерть для всех.

Хотя бы один из них должен проникнуть.

Глава 2

Синий дым плавал в воздухе кабаре. Каждая струя дыма, знак одного стола, вилась вверх от центральной отдушины стола — в одном месте бледного розовато-лилового цвета по пути к розовому, такому нежному, как кожа ребенка, в другом месте зеленого, — который приносил воспоминания об индийской кисее, сотканной из пампасной травы. Только что пробило девять часов вечера, и кабаре А’Чигуа, лучшее в Бахии, начало развлекательную программу. Бренчащая музыка колокольчиков задавала задорный ритм для танцевальной труппы, одетой в стилизованные костюмы муравьев. Искусственные антенны-усики и манипулы колыхались в дыму.

Завсегдатаи А’Чигуа занимали нижние диваны. Женщины были блеском тропического цвета, богатого, как цветы джунглей, они выстроились напротив мужчин в белом. То тут, то там, как знаки препинания, блестели белые спецовки пограничников. Это была Зеленая зона, где пограничники могли отдохнуть и поиграть после работы в Красных джунглях или на барьерах.

В комнате стоял гомон от разговоров на десятке языков…

— Сегодня я на счастье возьму розовый стол. Это цвет женской груди или нет?…

— Итак я напустил туда целую стену пены, мы вошли и вычистили целое гнездо муравьев-мутантов. Должно быть, там было десять, двадцать миллионов.

Доктор Рин Келли прислушивалась к разговорам в комнате минут двадцать, внимание ее все больше и больше привлекали подводные течения напряженности в, казалось бы, праздных разговорах.

— Да, новые яды работают. — Это был пограничник за столом позади нее, отвечающий на вопрос о выживающих.

— Окончательное уничтожение, похоже, будет зверской работой, такой же, как в Китае. Они там были вынуждены навалиться все и убивать последних жуков вручную.

Рин почувствовала, что ее компаньон пошевелился, и подумала: «Он слышал». Она взглянула через стол сквозь янтарный дым и встретилась с миндалевидными глазами своего сопровождающего. Он улыбнулся, а она подумала, как и неоднократно раньше, какой выдающейся персоной является этот д-р Трэвис Ханнингтон Чен-Лy. Это был высокий, с таинственным квадратным лицом, северный китаец, с коротко подстриженными волосами, все еще черными в его шестьдесят лет. Он наклонился к ней и прошептал:

— Никуда не уйдешь от слухов, а-а?

Она покачала головой, удивившись в который уже раз, почему выдающийся д-р Чен-Лу, районный директор Международной экологической организации (МЭО), настоял, чтобы она пришла сюда сегодня, в первый же ее вечер в Бахии. Она не питала никаких иллюзий по поводу того, почему он приказал ей приехать из Дублина: вероятно, у него была проблема, которая требовала вмешательства тайного агента МЭО. Как обычно, эта проблема окажется связанной с мужчиной, у которого следует что-то узнать. Чен-Лу уже намекнул на это во время дневного «общего инструктажа». Но он должен еще назвать имя мужчины, на котором ей предстоит испытать свои чары.

— Говорят, что определенные растения вымирают из-за недостаточной полинезации.

Это была женщина за столом позади нее, и Рин насторожилась. Да, это опасный разговор.

Но пограничник за ее спиной сказал:

— Дай ход назад, кукла. Ты говоришь, как та дама, которую они подобрали в Итабуне.

— Какая дама?

— Она распространяла литературу о Карзоните прямо там, в деревне за барьером. Полиция сцапала ее прежде, чем ей удалось избавиться от двадцати штук. Они вернули большинство из этих двадцати, но ты же знаешь, как это бывает с такими вещами здесь и особенно там, около Красной зоны.

У входа в А’Чигуа возник шум, крики:

— Джонни! Эй, Джонни! Эй, счастливчик Хуан!

Рин, вместе со всеми завсегдатаями А’Чигуа обратила свой пристальный взор в ту сторону, заметив, что Чен-Лy притворяется, что ему это безразлично. Она увидела, что семь пограничников остановились прямо в центре комнаты, как будто споткнувшись о заслон из выкриков.

Во главе их стоял пограничник со знаком золотой бабочки — лидера группы, прикрепленныму к лацкану. Рин изучала его с неожиданным подозрением. Человек среднего роста, с темной кожей, кудрявыми черными волосами, крепко сложенный, но изящный в движении. Тело его излучало силу. В контраст телу было лицо, узкое и аристократическое, на котором выделялся узкий нос с заметной горбинкой. Очевидно, что среди его предков были сеньоры высокого рода.

Про себя Рин описала его, как «зверски красивого». И снова она отметила, что Чен-Лy показывает всем своим видом незаинтересованность, и тут же подумала: «Так вот почему я здесь».

Эта мысль заставила ее странным образом ощутить свое тело. Моментально через нее прошла волна резкого осознания своей роли, и она подумала: «Я многое совершила и нередко продавала себя, чтобы очутиться здесь в этот момент. А что мне-то остается самой?» Никому не нужны были услуги д-ра Рин Келли, энтомолога. Но Рин Келли, ирландская красавица, женщина, которая испытывала удовольствие от других своих обязанностей… вот за это она и пользовалась таким большим спросом.

«Если я и не испытаю радости от этой работы, то, надеюсь, по крайней мере, она не будет противна», — подумала она.

Она знала, как должна смотреться в этой компании подпитых темнокожих женщин. Она была рыжеволосая зеленоглазая женщина хрупкого телосложения. Плечи, переносица и лоб ее были усыпаны веснушками. В этой комнате — она, одетая в длинное платье под цвет ее глаз, с маленьким золотистым значком МЭО на груди — в этой комнате она бросалась в глаза.

— Кто этот мужчина у двери? — спросила она.

Улыбка, подобная легкому порыву от слабого ветерка, осветила точеные черты лица Чен-Лy. Он бросил взгляд на входную дверь.

— Который мужчина, моя дорогая? Там, кажется… их семь.

— Прекратите притворяться, Трэвис.

Миндалевидные глаза изучали ее, затем перекинулись на группу у входа.

— Это Хуан Мартиньо, шеф ирмандадес, и сын Габриэля Мартиньо.

— Хуан Мартиньо, — сказала она. — Тот самый, кому, по вашим словам, принадлежит полная заслуга расчистки Паратинги.

— Он отхватил приличную сумму, моя дорогая. Для Джонни Мартиньо этого вполне достаточно.

— Сколько?

— Ах, вот это практичная женщина, — сказал он. — Они поделили пятьсот тысяч крузейро.

Чен-Лy откинулся на диване, понюхал терпкий запах, исходящий с дымом из отдушины стола и подумал: «Пятьсот тысяч! Этого будет достаточно, чтобы уничтожить Джонни Мартиньо — если я поставлю это своей целью. А с Рин мне не угрожает неудача. Этот барон Бахии будет только рад клюнуть на такую наживку, как прекрасная Рин. Да, скоро мы получим козла отпущения: Джонни Мартиньо, капиталиста, большого сеньора, которого обучили янки.

— Виноградная Лоза из Дублина имеет в виду Хуана Мартиньо, — сказала Рин.

— А-ах, Виноградная Лоза, — сказал он. — Что она сказала?

— Неприятности в Паратинге — там упоминаются имена его и его отца.

— Ах, да, понимаю.

— Ходят странные слухи, — сказала она.

— И вы находите их зловещими.

— Нет, просто странными.

«Странными», — думал он. Это слово поразило его мгновенно осенившей его ассоциацией, потому что оно перекликалось с посланием курьера с родины, которое и натолкнуло его на мысль послать за Рин. «Ваша странная медлительность в решении нашей проблемы вызывает необходимость поднять очень беспокоящие нас вопросы». То предложение и это слово вдруг всплыло в памяти из того послания. Для Чен-Лy эти слова были продиктованы нетерпением: пониманием нависшей над Китаем катастрофы, которая могла обрушиться в любой момент. И он также знал, что там есть те, кто не доверяет ему, потому что в его родословной были эти проклятые белые.

Он прошептал:

— Странные — это не совсем то слово, чтобы описать пограничников, обезвреживающих Зеленые зоны.

— Я слышала какие-то довольно дикие истории, — пробормотала она. — Секретные лаборатории пограничников — противозаконные эксперименты по мутации…

— Заметьте, Рин, что большинство сообщений о странных, гигантских насекомых исходят от пограничников. В этом только и заключается единственная странность.

— Логично, — сказала она. — Пограничники находятся на передней линии, где могут происходить такие вещи.

— Конечно, вы, как энтомолог, не верите таким диким историям, — сказал он.

Она пожала плечами, чувствуя странную несговорчивость. Он, конечно, был прав, должен был быть прав.

— Логично, — сказал Чен-Лу. — Использование диких слухов для внушения страха среди местных табареус, в этом я вижу единственную логику.

— Поэтому вы хотите, чтобы я поработала с этим начальником пограничников, — сказала она. — Что я должна узнать?

«Ты должна узнать то, что я хочу, чтобы ты узнала», — подумал Чен-Лу. Но вслух он сказал:

— Почему вы так уверены, что вашим объектом должен стать Мартиньо? Это то, что сказала Виноградная Лоза?

— Ох-ох, — сказала она, удивляясь тому гневу, который поднимался в ней. — Можно подумать, что у вас не было специальной цели, когда вы посылали за мной. Или достаточным основанием является мое очаровательное я!

— Я бы не смог изложить это лучше, — сказал он. Он повернулся и подозвал официанта, который подошел и поклонился, чтобы принять заказ. Затем официант прошел боковым путем к группе у входа и заговорил с Хуаном Мартиньо.

Пограничник изучал Рин, изредка бросая на нее взгляд, затем перевел взгляд на Чен-Лy. Чен-Лу поклонился.

Несколько женщин, как яркие бабочки, присоединились к группе Мартиньо. Макияж на их глазах делал их похожими на созданий, выглядывающих из фасетных щелей. Мартиньо освободился и направился к столу с янтарным дымом. Он остановился напротив Рин, поклонился Чен-Лу.

— Полагаю, вы д-р Чен-Лу, — сказал он. — Какая радость. Как может МЭО быть такой щедрой, что посылает своего районного директора на такое праздное времяпрепровождение? А про себя подумал: «Вот — я высказал свои мысли таким образом, чтобы этот дьявол в образе человеческом понял меня».

— Я развлекаюсь, — ответил Чен-Лу. — Могу позволить себе немного расслабиться, чтобы поприветствовать нового работника в нашем штате. — Он встал с дивана и взглянул на Рин. — Рин, я хотел бы познакомить вас с сеньором Хуаном Мартиньо. Джонни, это д-р Рин Келли, только что из Дублина, новый энтомолог нашей организации.

Мысленно же Чен-Лу продолжил: «Это враг. Не сделай ошибки. Это враг. Это враг. Это враг».

Мартиньо низко поклонился:

— Очарован.

— Это честь быть представленной вам, сеньор Мартиньо, — сказала она. — Я слышала о ваших подвигах…, даже в Дублине.

— Даже в Дублине, — пробормотал он. — Фортуна была благосклонна ко мне, но никогда не была так благосклонна, как сейчас.

Он уставился на нее бесцеремонно, пытаясь понять, какие такие специальные обязанности могут быть у этой женщины. Может она любовница Чен-Лу?

В неожиданно наступившей тишине прозвучал женский голос позади Рин. — Змеи и грызуны действительно усиливают давление на цивилизацию. Так говорится в…

Кто-то зашикал на нее.

Мартиньо сказал:

— Трэвис, я не могу понять одного. Как можно называть такую прекрасную женщину доктором?

Чен-Лу выдавил смешок. — Поосторожней, Джонни. Д-р Келли мой новый директор полевых работ.

— Я надеюсь разъездной директор, — сказал Мартиньо.

Рин остановила на нем холодный взгляд, но это была наигранная холодность. Она находила его прямоту волнующей и пугающей.

— Меня предупреждали о латиноамериканских льстивых речах, — сказала она. — У всех у вас с детства заложены гены лести в ваших родословных, так мне было сказано.

Голос ее звучал сейчас на богатых низких тонах, что заставило Чен-Лу улыбнуться про себя. «Помни — это враг», — думал он.

— Не присоединитесь ли к нам, Джонни? — спросил Чен-Лу.

— Вы спасаете меня от необходимости навязываться самому, — сказал Мартиньо. — Но вы знаете, я пришел со своими товарищами.

— Кажется, они уже все заняты, — сказал Чен-Лу. Он кивнул в сторону входа, где группа ярких женщин обступила всех, кроме одного из спутников Мартиньо. Женщины и пограничники занимали места за большим столом в углу с синей отдушиной.

Оставшийся в одиночестве колебался, к кому присоединится — к товарищам за столом или к Мартиньо.

Рин изучала этого человека: пепельно-серые волосы, длинное, не молодое и не старое, лицо, которое портил шрам от кислоты на левой щеке. Он напоминал ей дьячка из Вексфорской церкви.

— Ax да, это Виеро, — сказал Мартиньо. — Мы называем его падре. Судя по всему, он еще не решил, кого защищать — наших братьев из отряда или меня. Лично я думаю, что мне он нужен больше. — Он дал знак Виеро, повернулся и сел рядом с Рин.

Появился официант, бесшумно поставил на стол кувшин с золотистым напитком. Он не смотрел на стол, он пожирал глазами Рин.

— Ирландия готова присоединиться к нам? — спросил он.

— Присоединиться к вам?

— На передислокацию насекомых мира. Она взглянула на Чен-Лy, на его лице не было никакой реакции на вопрос, она вновь обратила внимание на Мартиньо.

— Ирландцы разделяют осторожность канадцев и северных американцев Соединенных Штатов. Ирландцы, пока еще, немного подождут.

Кажется, этот ответ вызвал его раздражение. — Но я имею в виду то, что Ирландия, конечно, понимает все преимущества, — сказал он. — У вас нет змей. Это должно…

— Это то, что сам Бог сделал рукой святого Патрика, — сказала она. — Я не думаю, что пограничники являются кастой, подобной богу. — Она произнесла это под влиянием вспышки гнева и мгновенно пожалела об этом.

— Я должен был предупредить вас, Джонни, — сказал Чен-Лу. — У нее ирландский темперамент.

А сам подумал: «Он действует на пользу мне — чертов человечишка».

— Понятно, — сказал Мартиньо. — Если Бог не нашел нужным избавить нас от насекомых, вероятно, мы не правы, пытаясь сами сделать это для себя.

Рин с негодованием взглянула на него.

Чен-Лу подавил вспышку настоящей ярости. Этот латиноамериканский дьявол поставил Рин в затруднительное положение! Намеренно!

— Мое правительство не признает существования Бога, — сказал Чен-Лy. — Вероятно, если бы Бог хотел начать обмен посольствами…, — он похлопал Рин по руке, заметив, что она дрожит. — Однако, МЭО полагает, что мы продолжим борьбу на север от линии Рио Гранде в течении десяти лет.

— Это МЭО полагает? Или это полагает Китай?

— Оба.

— Даже если возражают североамериканцы?

— Полагают, что они поймут свет разума.

— А ирландцы?

Рин удалось улыбнуться.

— Ирландцы, — сказала она, — всегда были упрямо неразумны.

Она протянула руку за напитком, когда внимание ее привлек одетый в белое пограничник, стоящий за столом — Виеро.

Мартиньо вскочил, поклонился еще раз Рин. — Д-р Келли, позвольте мне представить одного из братьев ирмандадес, падре Виеро. — Он повернулся спиной к Рин. — Этот очаровательный доктор, мой почитаемый падре, является директором МЭО по полевым испытаниям.

Виеро слегка поклонился, напряженно присел на край дивана около Чен-Лy. — Очарован, — пробормотал он.

— Мои ирмандадес очень застенчивы, — сказал Мартиньо. Он снова занял место рядом с Рин. — Они хотели бы лучше быть там и убивать муравьев.

— Джонни, как чувствует себя ваш отец? — спросил Чен-Лу.

Мартиньо заговорил, не отрывая взгляда от Рин.

— Обязанности префекта Матто постоянно приковывают все его внимание. — Он пожал плечами. — У вас прекрасные глаза.

И снова Рин была обескуражена его прямотой. Она подняла кувшин с золотистым напитком и спросила:

— Что это?

— А-а, это крепкий напиток, бразильский мед. Поставьте его поближе к себе. В ваших глазах есть искорки света, которые гармонируют с золотом этого напитка.

Она быстро подавила раздражение, поднесла напиток к губам, испытывая истинное любопытство. Она замерла, поднеся стеклянную трубочку к губам, когда поймала взгляд Виеро, устремленный на ее волосы.

— Они действительного такого цвета? — спросил он.

Мартиньо засмеялся неожиданно удивительным, выдающим его привязанность к этому человеку смехом.

— Ах, падре, — сказал он с какой-то нежностью.

Рин потянула напиток из трубочки, чтобы скрыть смущение, нашла, что жидкость приятно мягкая, напоминающая о многих цветах, и с резким привкусом сахара.

— Но что это за цвет, — продолжал настаивать падре.

Чен-Лу наклонился вперед.

— У многих ирландских девушек такой рыжий цвет волос, Виеро. — Считается, что он говорит о диком темпераменте.

Рин поставила напиток на стол, удивляясь своим ощущениям. Она почувствовала дружеские отношения между Виеро и его шефом и с грустью ощутила, что не может разделить это чувство.

— Куда дальше, Джонни? — спросил Чен-Лy.

Мартиньо бросил взгляд на брата ирмандадес, перевел тяжелый взгляд на Чен-Лy. Почему этот представитель МЭО задает этот вопрос здесь и сейчас? Чен-Лy должен знать, куда они последуют дальше. Ведь других вариантов нет.

— Удивлен, что вы не слышали, — сказал Мартиньо. — Днем я попрощаюсь и отбываю в Сьерра Дос Паресис.

— На громадного жука Мамбуку, — пробормотал Виеро.

Неожиданно тень гнева омрачила лицо Мартиньо.

— Виеро, — резко прервал он.

Рин перевела пристальный взгляд с одного на другого. За столом установилась напряженная тишина. Она ощутила ее, как покалывание в руках и плечах. В этом было что-то странное… даже сексуальное… и внушающее глубокое беспокойство. Она узнала реакцию тела. Но сейчас она ненавидела ее, потому что не знала, где точно искать ее источник на этот раз. Все, что она могла сказать себе, было: «Вот почему Чен-Лy послал за мной — завлечь этого Хуана Мартиньо и вертеть им. Я сделаю это, но то, что ненавистно мне, так это тот факт, что я сделаю это с радостью.»

— Но, начальник, — сказал Виеро. — Ты сам знаешь, что было сказано о…

— Я знаю! — рявкнул Мартиньо. — Да!

Виеро кивнул, на лице его промелькнула боль.

— Говорили, что это…

— Есть мутанты, мы знаем это, — сказал Мартиньо. А сам подумал: «Почему Чен-Лy затеял весь этот разговор сейчас? Чтобы посмотреть, как я спорю с одним из своих людей?»

— Мутанты? — спросил Чен-Лy.

— Мы видели то, что мы видели, — сказал Виеро.

— Но описание этого существа — это физически невозможная вещь, — сказал Мартиньо. — Это, должно быть, продукт чьих-то предрассудков. Это я знаю.

— Неужели, шеф?

— Что бы это ни было, мы увидим сами, — сказал Мартиньо.

— О чем мы здесь говорим? — спросила Рин.

Чен-Лy кашлянул. «Пусть она увидит, до какой крайности пойдет наш враг, — подумал он. — Пусть она увидит все вероломство этих пограничников. А затем, когда я скажу ей, что она должна делать, она с готовностью сделает это.»

— Здесь бытует рассказ, Рин, — сказал Чен-Лу.

— Рассказ! — выдохнул Мартиньо.

— Ну, пусть будет слух, — сказал Чен-Лу. — Некоторые пограничники Диего Альвареса говорят, что видели мифическое чудовище трех метров высотой в Сьерра Дос Паресис.

Виеро наклонился к Чен-Лy, лицо его было напряжено. Шрам от кислоты побелел на щеке пограничника.

— Альварес потерял шестерых людей прежде, чем ушел из Сьерры. Вы знаете это, синьор? И он…

Виеро прервал разговор при появлении человека в заляпанном рабочем халате пограничника. Человек был круглолицым, с индейскими глазами. Он остановился позади Мартиньо и стоял там в ожидании.

Наконец он низко склонился к Мартиньо и зашептал.

Рин удалось уловить лишь несколько его слов — они были сказаны тихо и на каком-то варварском диалекте выходцев из глубинки — что-то о Плаце, центральной площади… толпах народа.

Мартиньо сжал губы и сказал:

— Когда?

Рамон выпрямился и сказал немного громче:

— Только что, шеф.

— На Плаце?

— Да, меньше чем в квартале отсюда.

— Кто это? — спросил Чен-Лy.

— Тезка этого кабаре, — сказал Мартиньо.

— Джигер?

— Говорят.

— Но это Зеленая зона, — сказала Рин. И она удивилась своему неожиданному чувству отвращения.

Мартиньо рывком встал с дивана.

Лицо Чен-Лу выдавало странные признаки настороженности, когда он взглянул на лицо шефа пограничников.

— Простите меня, пожалуйста, Рин Келли, — попросил извинения Мартиньо.

— Куда вы идете? — спросила она.

— Есть работа.

— Один джигер? — спроси Чен-Лy. — Вы уверены, что это не ошибка?

— Не может быть ошибки, сеньор, — сказал Рамон.

— Разве нет средства, рассчитанного на такие случаи? — спросила Рин.

— Очевидно, бывают безбилетники, которые проникают в Зеленую зону с каким-то грузом или…

— Вероятно, нет, — сказал Мартиньо. Он кивнул Виеро.

— Собери людей. Мне особенно нужен Томе на грузовик и Лон для освещения.

— Минуту, шеф. — Виеро вскочил и направился через комнату к другим ирмандадес. — Что вы хотите сказать этим «вероятно, нет»? — спросил Чен-Лу.

— Это новый, в существование которого вы не хотите даже верить, — ответил Мартиньо. Он повернулся к Рамону.

— Иди, пожалуйста, с Виеро.

— Да, шеф.

Рамон повернулся почти с военной выправкой и пошел вслед за Виеро.

— Объясните нам, пожалуйста, — попросил Чен-Лу.

— Его описывают как стреляющего струей кислоты и длиной почти с полметра, — ответил Мартиньо.

— Невозможно, — выдавил Чен-Лу.

Рин покачала головой.

— Никакой джигер не мог бы…

— Это шутка пограничника, — сказал Чен-Лу.

— Как вам угодно, синьор, — сказал Мартиньо. — Вы видели шрам от кислоты на лице Виеро? Это результат такой же шутки. — Он повернулся к Рин и откланялся. — Прошу прощения, синьорита.

Рин встала. Джигер и длиной почти в полметра!

Странные слухи, которые изредка доходили до нее, сейчас коснулись ее, наполняя ее чувством ирреальности. Но есть же какие-то физические пределы. Такого просто не может быть. Или может быть? В ней заговорил сейчас энтомолог. Логика и подготовка взяли свое. Это дело, которое можно либо доказать, либо опровергнуть лишь через несколько минут. На расстоянии менее квартала, сказал этот человек. На Плац. И, конечно, Чен-Лу не хотел бы, чтобы она так скоро рассталась с Хуаном Мартиньо.

— Конечно, мы идем с вами, — сказала она.

— Конечно, — сказал Чен-Лy, поднимаясь.

Рин пошла под руку с Мартиньо.

— Покажите мне этого фантастического джигера, пожалуйста, синьор Мартиньо.

Мартиньо накрыл своей ладонью ее руку и почувствовал эффект электрического тепла. Какая беспокойная женщина!

— Пожалуйста, — сказал он. — Вы так прекрасны, и только при мысли о том, что эта кислота…

— Я уверен, что это лишь слухи, а они безопасны, — сказал Чен-Лу. — Пожалуйста, Джонни, ведите нас.

Мартиньо вздохнул. Неверующие были так упрямы — но это был шанс, чтобы неопровержимое доказательство того, что уже известно пограничникам, дошло до такой высокой инстанции. Да, районный директор Чен-Лу должен пойти. Действительно, он должен пойти. Мартиньо неохотно передал руку Рин Чен-Лу.

— Конечно, вы пойдете, — сказал он. — Но, пожалуйста, держите прекрасную Рин Келли подальше, синьор. Слухи иногда выпускают ужасное жало.

— Мы примем все меры предосторожности, — сказал Чен-Лу. Колкость в его голосе была вполне очевидной.

Люди Мартиньо уже направились к двери. Он повернулся, последовал за ними, не обращая внимания на внезапную тишину, установившуюся в комнате, когда все внимание было обращено на него.

Рин, сопровождая Чен-Лу на улицу, была поражена специальным устройством на плечах пограничников. Они не показались ей людьми, склонными к обману — но это было то, что должно быть. Это не могло быть ничем иным.

Глава 3

Ночь светилась сине-белым светом из работяг-фонарей, свисающих с несущих балок над улицей. Люди, одетые в костюмы многих народов и стран, многоцветная река людей текла мимо А’Чигуа к Плацу.

Мартиньо спешил, он вел своих людей сквозь этот поток. Люди расступались, послышались слова приветствия.

— Это Хуан Мартиньо и некоторые из его ирмандадес.

— …Паратинга с Бенито Альваресом.

— Хуан Мартиньо…

На Плаце уже стоял белый грузовик пограничников. Хермосилмо настраивал прожекторы на фонтан. На дороге стояли и другие официальные машины и грузовики. Грузовик Хермосилмо был специально приспособленным, недавно возвратившимся из глубинных районов, судя по его виду. Верхние части его крыльев были заляпаны грязью. Линия отделения передней гондолы была ясно различима — отчетливая трещина, которая шла вокруг всей машины. Два их его подъемных двигателей не соответствовали по своей белизне остальным, свидетельство ремонтных работ в полевых условиях.

Мартиньо последовал за щупальцами прожекторов. Он прошел вперед к шеренге полицейских и пограничников, сдерживающих толпу, его пропустили, узнав в лицо, за ним следовали его люди.

— Где Рамон? — спросил Мартиньо.

Виеро, идущий следом, сказал: — Рамон пошел за грузовиком с Томе и Лоном. Я не вижу А’чигау.

— Но ты посмотри, — сказал Мартиньо, показывая.

Толпу сдерживали вокруг Плацо на расстоянии метров пятидесяти от центрального фонтана, который поднимался закругляющимися сверкающими дугами. Перед толпой находился круг, мозаичная поверхность которого была украшена фигурами птиц Бразилии. Внутри этого кафельного кольца поднимался выступ в десять сантиметров к кругу зеленой лужайки диаметром приблизительно метров двадцать, в центре которой была чаша фонтана. Между кафелем и лужайкой фонтана проглядывали желтые пучки мертвой травы.

— Кислота, — прошептал Виеро.

Прожекторы резко сконцентрировались на перемещающемся движении внутри струй кольца фонтана. По толпе прошел свист, как порыв ветра.

— А-а, вот он, — сказал Мартиньо. — А сейчас поверит ли такой сомневающийся высокий представитель МЭО?

Когда он говорил эти слова, из существа в фонтане на лужайку дугой вышла струя.

— И-и-а-а-х, — выдохнула толпа.

Мартиньо услышал низкий стон слева, повернулся и увидел врача, направляющегося туда вдоль внутреннего кольца толпы. Врач свернул в толпу на другой стороне грузовика Хермосилмо, подняв сумку над головой, когда проходил сквозь плотную толпу.

— Кто ранен? — спросил Мартиньо.

Один из полицейских позади него сказал:

— Это Альварес. Он пытался достать это… это существо, но он взял только щиток для руки и разбрызгивающее ружье. Щиток этот не защита от быстроты а’чигуа. Оно попало Альваресу в руку.

Виеро потянул Мартиньо за рукав, указывая в толпу позади полицейских. Рин Келли и Чен Лy пропускали сквозь толпу, стоило лишь им показать значки МЭО.

Рин помахала и позвала:

— Синьор Мартиньо… но такое невозможно! Оно, по крайней мере, сантиметров семьдесят пять. Оно должно весить три или четыре килограмма.

— Они что, не верят собственным глазам? — спросил Виеро.

Чен-Лу подошел к полицейскому, который описал травму Альвареса и сказал:

— Пропустите нас, пожалуйста.

— Что? А-а… да, сэр. — Линия охраны расступилась.

Чен-Лу остановился около руководителя пограничников, взглянул сначала на Рин, затем на Мартиньо.

— Я тоже не верю. Вот если бы я мог пощупать своими руками эту… эту вещь.

— Что это, чему вы не верите? — спросил Мартиньо.

— Я думаю, что это что-то вроде автомата. Так, Рин?

— Должно быть, — сказала она.

— Ну и во сколько вы оцениваете эту вероятность, — спросил Мартиньо.

— Десять тысяч крузейро.

— Пожалуйста, придержите прекрасного д-ра Келли здесь, вне поля досягаемости, — сказал Мартиньо. Он повернулся к Виеро. — Что там задерживается Рамон с грузовиком? Найди их. Мне нужны увеличительное стекло, щиток и усовершенствованное ружье.

— Шеф!

— Быстро. О, да… и возьми большую бутылку для образцов.

Виеро вздохнул и пошел выполнять приказ.

— Чем является эта вещь, вы говорите? — спросил Чен-Лу.

— Я не обязан говорить.

— Вы хотите сказать, что это одно из тех существ, которых никто кроме пограничников, кажется, не видит в отдаленных районах?

— Я не могу отрицать того, что видят мои глаза.

— Почему мы никогда не видели образцов, интересно знать? — размышлял Чен-Лу.

Мартиньо задержал дыхание, чтобы сдержать взрыв гнева. Здесь, в Зеленой Зоне, это до смешного безопасно. Он осмелился поставить под вопрос то, что пограничники знают фактически давно!

— Разве это неинтересный вопрос? — спросил Чен-Лу.

— Нам повезло, что мы сами выбрались оттуда живыми, — взорвался Мартиньо.

— Любой энтомолог скажет вам, что такое физически невозможно, — сказала Рин.

— Материал не может служить опорой такой структуре, да еще при такой деятельности, — сказал Чен-Лу.

— Могу понять, что энтомологи должны быть правы, — сказал Мартиньо.

Рин пристально посмотрела на него. Злой цинизм удивил ее. Он наступал, а не оставался в обороне. Он действовал как человек, который верит, что невозможное там в фонтане действительно является гигантским насекомым. Но в ночном клубе он оспаривал другую сторону.

— Вы видели таких существ в джунглях? — спросил Чен-Лу.

— Вы разве не видите шрам на лице Виеро?

— Что доказывает этот шрам?

— Мы видели… то что мы видели.

— Но насекомое не может достигать таких размеров! — запротестовала Рин. Она обратила внимание на темное существо, которое плясало вдоль кольца фонтана за стеной воды.

— Так мне доложили, — сказал Мартиньо. Он размышлял тоща над сообщением из Сьерра Дос Паресис. Фантастические существа ростом в три метра — восемнадцать футов. Он знал аргументы, опровергающие такую вещь. Рин, все энтомологи были правы. Возможно ли, чтобы эти существа были автоматами? Кто бы мог построить такие вещи? Зачем?

— Это должно быть какого-то рода механическим подобием… — сказала Рин.

— Хотя кислота и реальна, — сказал Чен-Лy. — Посмотрите на желтые пятна на лужайке.

Мартиньо напомнил себе, что его собственные знания вынуждали его согласиться с Рин и Чен-Лy. Он бы даже отрицал перед Виеро, что гигантское фантастическое чудовище может существовать. Он знал, как обрастают слухи. Сейчас в этих Красных зонах так мало людей, кроме пограничников. План повторного заселения был самым эффективным. И нельзя было отрицать того, что многие пограничники — полуграмотные люди с предрассудками, привлеченные на работу только романтикой и деньгами.

Мартиньо покачал головой. Он был там на дороге Гояза в тот день, когда Виеро получил ожог кислотой. Он видел… то, что он видел. А сейчас это создание в фонтане.

Свистящий рев моторов грузовика дошел до его сознания. Звук стал громче. Толпа расступилась, давая широкий проход, когда Рамон развернул грузовик ирмандадес рядом с машиной Хермосилмо. Задние дверцы открылись, и Виеро спрыгнул вниз, когда моторы заглохли.

— Шеф, — позвал он. — Почему мы не используем грузовик? Рамон мог бы подогнать его прямо к…

Мартиньо дал ему знак замолчать и заговорил с Чен-Лy.

— У грузовика недостаточная маневренность. Вы видели, как быстро это существо.

— Вы не сказали, что думаете о природе этого существа, — сказал Чен-Лy.

— Я скажу это, как только увижу его в бутылке для образцов, — сказал Мартиньо.

Виеро подошел к нему и сказал:

— Но грузовик бы дал нам возможность…

— Нет! Д-р Чен-Лy желает получить неповрежденный образец. Дайте нам несколько пенных бомб. Мы пойдем туда сами.

Виеро вздохнул, пожал плечами, вернулся к задней дверце грузовика и коротко переговорил с кем-то внутри. Пограничник в грузовике начал передавать оборудование.

Мартиньо повернулся к полицейскому, помогающему сдерживать толпу, и сказал:

— Можете вы передать сообщение машинам, стоящим там?

— Конечно, уважаемый сэр.

— Я хочу, чтобы они отвернули фары. Я не могу рисковать быть ослепленным фарами перед собой. Вы понимаете?

— Им сейчас же передадут. — Он повернулся и передал приказ офицеру вдоль по шеренге.

Мартиньо подошел к задней дверце грузовика, взял ружье, проверил зарядное устройство, вынул его, взял другое с полки на дверце. Он вставил замок и снова проверил ружье.

— Держите бутылку для образцов здесь, пока мы не сделаем неподвижным это… эту вещь, — сказал он. — Я крикну, когда она понадобится.

Виеро выкатил щиток толщиной в два сантиметра из кислотостойкого материала, привел в нужное состояние увеличительное стекло, установил на двухколесную ручную тачку. Узкая щель справа приняла ружье.

Пограничник в грузовике выдал два защитных костюма — серебристо-серые фиберглассовые сэндвичи, упакованные в синтетический материал, стойкий против кислоты.

Мартиньо залез в один из них и проверил замки.

Виеро залез в другой.

— Я могу использовать Томе со щитком, — сказал Мартиньо.

— Томе не имеет достаточно опыта, шеф.

Мартиньо кивнул, начал проверять пенные бомбы и вспомогательное оборудование. Он повесил дополнительные зарядные цилиндры на полку щитка.

Все делалось быстро и молча, с легкостью, которая приходит с долгим опытом. Толпа позади грузовика даже немного притихла в напряженном ожидании. Только слабое бормотание разговора окружало грузовик.

— Оно все еще там в фонтане, шеф, — сказал Виеро.

Он взял контрольную ручку щитка и направил ее на мозаичный кафель. Правое колесо остановилось на синей шее с рисунка кондора, вделанного в плитках. Мартиньо вставил в щель ружье-распылитель и сказал:

— Нам было бы намного легче, если бы требовалось просто убить его.

— Эти существа быстры, как дьяволы, — сказал Виеро.

— Мне все это не нравится, шеф. Что, если это существо заберется за щиток… — Он нащупал рукав защитного костюма. — Это было бы равносильно тому, чтобы пытаться остановить реку куском кисеи.

— Так не пускай ее за щит.

— Я сделаю все, что в моих силах, шеф.

Мартиньо изучал существо, ожидающее за стеной воды в кольце фонтана, и сказал:

— Давай ручной свет. Может быть, мы сможем ослепить его.

Виеро установил ручной щиток и вернулся к грузовику. Он моментально вернулся с фонарем, висевшим на поясе.

— Пошли, — сказал Мартиньо.

Виеро запустил ручку ручной тачки и завел моторы. Из нее исходил слабый шум. Он повернул ручку управления на два деления. Щиток пополз вперед, выравнивая путь по приподнятому кольцу Плаца на лужайку.

От создания в фонтане вышла дуга струи кислоты и плеснула на траву метрах в десяти от них. От лужайки пошел закипающий белый маслянистый дым, его относило влево легким бризом. Мартиньо заметил направление бриза, дал сигнал, чтобы щиток повернуть против ветра. Они сделали круг вправо.

Еще одна струя кислоты дугой вылетела в их направлении и не дошла до них примерно на том же расстоянии.

— Такое впечатление, что оно что-то хочет нам объяснить, шеф, — пошутил Виеро.

Они медленно приближались к существу, пересекли один из желтых участков травы.

И снова из кольца фонтана последовала струя. Виеро наклонил щиток назад. Кислота плеснула на траву, побежала вниз по крышке. Едкий запах ударил в нос.

Сдавленное «А-а-а-х-х-х» поднялось над толпой на Плаце.

— Они дураки, что стоят так близко, ты же знаешь, — сказал Виеро. — Капут А’чигуа.

— Капут образцу д-ра Чен-Лy, — сказал Виеро. — Капут десяти тысячам крузейро.

— Да, — сказал Мартиньо. — Мы не должны забывать, за что мы так рискуем.

— Надеюсь, ты не поверил бы, что я делаю это из-за любви, — сказал Виеро. Он двинул щиток еще на метр вперед.

Там, где попала кислота, начала образовываться зона тумана.

— Задела за увеличительное стекло, — сказал Виеро, и в голосе его почувствовалось изумление.

— Пахло чем-то похожим на охалик, — сказал Мартиньо.

— Может быть, даже сильнее. Давай помедленнее. Мне нужен выстрел наверняка.

— Почему бы тебе не попытаться бросить пенную бомбу?

— Виеро!?

— Ах, да: вода.

Создание стало подбираться справа от них вдоль фонтана. Виеро повернул щиток, чтобы прикрыть новое приближение. Создание остановилось и попятилось.

— Подожди немного, — сказал Мартиньо. Он нашел чистое место на увеличительном стекле, он изучал существо.

Существо передвигалось вперед, назад, его четко было видно в кольце фонтана. Оно напоминало своего крохотного тезку только в виде карикатуры. Казалось, что его членистое тело опирается на ребристые ноги, которые изгибались дугой наружу и заканчивались сильными волосками щупалец. Усики были щетинистые и сверкали на мокрых концах.

Внезапно оно резко подняло свой нос трубкой и выпустило сильную струю прямо в щиток.

Мартиньо непроизвольно нырнул.

— Мы должны подойти поближе, — сказал он. — Оно не должно иметь время, чтобы очухаться после того, как я оглушу его.

— Чем ты зарядил ружье, шеф?

— Нашей особой смесью, разбавленным серным колчеданом и сулемой в носителе бутило-сгущенного воздуха. Я хочу запутать ему ноги.

— Я хочу, чтобы ты захватил что-нибудь, чтобы заткнуть ему нос.

— Ну, пошли, старая седая голова, — сказал Хуан.

Виеро выдвинул щиток ближе, наклонился, чтобы найти местечко на увеличительном стекле не залитое кислотой.

Гигантский джигер плясал из стороны в сторону, повернулся и устремился вправо вдоль кольца фонтана. Он резко завертелся и выпустил струю кислоты на них. Жидкость заблестела под световым лучом, как высокая корона из драгоценных камней. Виеро еле успел повернуть щиток против новой атаки.

— К дьяволу десять тысяч святых, — пробормотал Виеро.

— Мне не нравится работать так близко с таким существом, шеф. Мы же не тореадоры.

— Это тебе не бык, братец мой. У него нет рогов.

— Мне кажется, я бы предпочел рога.

— Мы слишком много болтаем, — сказал Мартиньо. — Поближе, а-а?

Виеро еще пустил щиток вперед, пока лишь два метра отделили их от существа в фонтане.

— Стреляй его, — прошептал он.

— У нас только один выстрел, — ответил Мартиньо. — Я не должен повредить образец. Доктору нужен целый образец.

А про себя подумал: «И мне тоже.»

Он вскинул ружье и направил его на существо, но джигер выскочил на лужайку, назад к кольцу фонтана. Над толпой поднялся визг.

Мартиньо и Виеро согнулись, следя за своей добычей, когда она танцевала взад, вперед.

— Почему оно ни секунды не стоит на месте? — спросил Мартиньо.

— Шеф, если оно подойдет под щиток, мы испеклись. Чего ты ждешь? Бей его.

— Мне надо наверняка, — сказал Мартиньо.

Он водил ружьем взад, вперед в такт движениям отступающего танцующего насекомого. Каждый раз оно ускользало из поля обзора, двигаясь дальше и дальше вправо. Неожиданно оно повернулось и поскакало вокруг кольца фонтана в противоположную сторону. Сейчас их разделяла целая стена воды, но прожекторы следовали за отступлением, и они еще могли видеть его.

Тогда у Мартиньо мелькнула странное подозрение, что существо пытается выманить их в какую-то определенную зону. Он поднял лицевой щиток костюма, вытер лицо левой рукой. С него бежал обильный пот. Была жаркая ночь, но здесь у фонтана стояла прохладная завеса… и горький запах кислоты.

— Похоже, мы попали в переплет, — сказал Виеро. — Если оно будет скрываться за фонтаном, как мы найдем его?

— Пошли, — сказал Мартиньо. — Если оно будет оставаться за фонтаном, я вызову другую команду. Оно не сможет ускользнуть от двух команд.

Виеро начал выводить щиток в сторону, вокруг фонтана.

— Мне все еще кажется, что лучше бы мы использовали грузовик, — сказал он.

— Очень большой и неуклюжий, — сказал Мартиньо. — Кроме того, я думаю, что грузовик мог бы испугать его, и оно попыталось бы прорваться сквозь толпу. Таким образом, у него был бы шанс удрать от нас.

— Шеф, я чувствую тоже самое.

Гигантский джигер использовал этот момент, чтобы двинуться на них, затем остановился и отполз назад. Нос он держал нацеленным на щиток и представлял собой хорошую мишень, но между ними падала слишком большая завеса воды, чтобы Мартиньо мог сделать верный выстрел.

— Шеф, ветер у нас сзади, — сказал Виеро.

— Я знаю, но будем надеяться, что у этого существа нет мозгов, чтобы выстрелить через наши головы. Тоща ветер опустил бы кислоту нам на спины.

Джигер попятился в ту зону, где верхняя часть фонтана скрывала его от прожекторов. Он перемещался взад, вперед в зоне тени, темное мокрое движение.

— Шеф, это существо не собирается там долго оставаться. Я чувствую это.

— Подержи-ка здесь щиток секунду, — сказал Мартиньо.

— Я думаю, ты прав. Мы должны очистить Плацо. Если ему взбредет в башку ринуться на толпу, пострадают люди.

— Ты говоришь правильно, шеф.

— Виеро, дай ручной свет. Попытайся пустить ему в глаза. Я прорвусь из-под щитка вправо и постараюсь сделать выстрел с дальнего расстояния.

— Шеф.

— У тебя лучшая идея?

— По крайней мере, давай оттянем щиток подальше в газон. Ты не будешь тогда так близко, если…

Все еще находясь в тени, джигер прыгал из стороны в сторону за кольцом фонтана на лужайке. Виеро резко пустил свет вверх, обдав существо сине-голубым сиянием.

— О, боже, шеф! Стреляй его.

Мартиньо вскинул ружье в сторону, чтобы выбрать новую позицию, но щель щита мешала полному замаху. Он чертыхнулся, схватился за контрольную ручку, но прежде, чем он смог перевести щиток, часть газона размером в уличный смотровой колодец поднялась, как люк, позади джигера и при полном свете ручного прожектора из дыры появилась темная форма головы с тремя рогами и испустила скрипучий призыв.

Джигер метнулся за эту форму в дыру.

Толпа тотчас завизжала, шум выдавал ярость, страх и бешеное волнение, которое наполнило воздух Плацо. Сквозь все это Мартиньо слышал Виеро, молящегося тихим голосом — почти как заклинание: «Святая дева Мария, Матерь Божья…»

Мартиньо попытался протолкнуть щиток вокруг к существу в яме, но был остановлен Виеро, пытающимся оттянуть сооружение назад. Щиток вращался вокруг на колесах, открыв их перед темной фигурой, которая поднялась еще на полметра над лужайкой. Мартиньо получил ясный обзор его в полном луче ручного прожектора. Существо было похоже на гигантского самца жука — выше человека, с тремя рогами.

Мартиньо отчаянно вытягивал ружье из щели щитка и вскинул его в сторону рогатого чудовища.

— Шеф, шеф, шеф! — умолял Виеро.

Мартиньо установил ружье на весу, нажал на двух секундный заряд, считая про себя: «Одна бабочка, две бабочки.»

Смесь бутилового яда залепила создание, обволокло его.

Создание, форма его, искаженная струей смеси, заколебалась, затем поднялась выше из дыры, издавая скрипучий звук, ясно различимый на фоне криков толпы, и провалилась.

Толпа резко смолкла, когда существо поднялось там как башня, чудовище с роговым панцирем на спине — зеленое, черное, блестящее — по крайней мере, на метр выше человека.

Мартиньо слышал сосущий захлебывающийся звук из него, странный мокрый шум, как звук фонтана, с которым он состязался.

Он еще раз тщательно прицелился в рогатую голову — темное яблоко мишени — и выпустил весь заряд цилиндра, десять секунд. Казалось, что создание распалось назад в дыру со всеми внушающими суеверный страх конечностями и выпуклостями, борясь с липким бутилом.

— Шеф, давай уйдем отсюда, — умолял Виеро. — Пожалуйста, шеф. — Он снова повернул щиток так, чтобы он стоял между ними и гигантским насекомым. — Пожалуйста, — сказал Виеро. Он начал оттеснять Мартиньо назад щитком.

Мартиньо схватил другой заряженный цилиндр, с силой воткнул его в ружье, взял в левую руку пенную бомбу. У него не осталось ни единой эмоции, кроме необходимости атаковать это чудовище и убить его. Но прежде, чем он успел отвести руку назад, чтобы метнуть бомбу, он почувствовал, как щиток затрясся. Он взглянул вверх на плотную струю жидкости, направленную на щиток из черного существа в дыре.

Ему не нужно было призывов, когда Виеро крикнул: — Беги!

Они побежали назад, таща за собой щиток.

Атака прекратилась, как только они вышли в недосягаемую зону. Мартиньо остановился, посмотрел назад. Он чувствовал, что рядом дрожит Виеро. Темное существо медленно осело назад в дыру. Это было самое угрожающее отступление, которое когда-либо видел Мартиньо. Движение излучало желание возвратиться к атаке. Оно опустилось вниз из поля зрения. Участок газона закрылся за ним.

Звуки толпы взметнулись вверх над всем Плацо, как будто это был для нее сигнал, но Мартиньо слышал страх в голосах, даже когда он не мог разобрать слов.

Он отбросил лицевой щиток, прислушиваясь к словам, как резким крикам, обрывкам предложений.

— Как чудовищный жук!

— Вы слышали сообщение с водного фронта?

— Весь район может быть наводнен!..

— В Конвенте Монте Окоа… сиротский приют…

Сквозь все это звучал один и тот же повторяющийся со всех сторон Плацо вопрос:

— Что это было? Что это было? Что это было?

Мартиньо почувствовал кого-то с правой стороны, он повернулся кругом и увидел стоящего там Чен-Лy, глаза его напряженно смотрели в ту сторону, где исчезла фигура жука. Нигде не видно было Рин Келли.

— Да, Джонни, — сказал Чен-Лy. — Что это было?

— Он похож на гигантского самца жука, — сказал Мартиньо и удивился, как спокойно прозвучал его голос.

— Он был наполовину выше человека, — пробормотал Виеро. — Шеф… эти истории Сьерры Дос Паресис…

— Я слышал, как в толпе говорили о Монте Окоа и портовой части города, что-то о сиротском приюте, — сказал Мартиньо. — Что это было?

— Рин отправилась разузнать, — сказал Чен-Лy. — Поступали какие-то тревожные сведения. Я хочу, чтобы площадь очистили от толпы, и людям приказали разойтись по домам.

— Что за тревожные сведения?

— Что там произошла какая-то трагедия в портовой части города, а затем в Конвенте Монте Окоа и сиротском приюте.

— Что за трагедия?

— Это то, что старается разузнать Рин.

— Вы видели это там на лужайке, — сказал Мартиньо.

— Теперь вы поверите тому, о чем мы вам докладывали эти долгие месяцы?

— Я видел автомат, стреляющий кислотой и человека, одетого в костюм жука самца, — сказал Чен-Лy. — Мне интересно, являетесь ли вы частью этого обмана?

Виеро чертыхнулся, переводя дух.

Мартиньо воспользовался моментом, чтобы подавить внезапный гнев. Он только сказал:

— Для меня это не был человек в костюме. — Он покачал головой. Это был не лучший момент, чтобы позволить эмоциям затуманить разум. Насекомые, вероятно, не могли бы вырасти такими громадными. Сила притяжения… Он снова покачал головой. Тогда, что это было?

— Мы, по крайней мере, должны взять образцы кислоты там с лужайки, — сказал Мартиньо. — А эту дыру надо исследовать.

— Я послал за секцией Безопасности, — сказал Чен-Лу. Он отвернулся, думая, как бы сгладить сообщение об этом — одно сообщение своему начальству в МЭО, а другой специальный доклад своему правительству.

— Вы видели, что он, вроде как, рассыпался вниз в дыру, когда я выстрелил в него раствором? — спросил Мартиньо.

— Этот яд очень болезненный, Трэвис. Человек бы обязательно закричал.

— Человек был в защитном костюме, — Чен-Лу говорил, не поворачиваясь. Но он начал проявлять интерес к Мартиньо. Казалось, что пограничник искренне поставлен в тупик. Независимо от чего-либо. Весь этот инцидент может оказаться полезным. Чен-Лу видел это сейчас.

— Но ведь он снова показался из дыры, — сказал Виеро.

— Вы видели это. Он выходил снова.

Резкий недовольный звук исходил от людей, которых заставляли расходиться с площади. Он проходил через толпу, как ветер — голос за голосом.

Мартиньо повернулся, прислушиваясь к ним.

— Виеро, — сказал он.

— Шеф?

— Достань карабины с разрывными пулями из грузовика.

— Я мигом, шеф.

Виеро побежал через лужайку к грузовику, который стоял сейчас на открытом пространстве, возле которого изредка проходили пограничники. Мартиньо узнал некоторых из них — казалось, что люди Альвареса были самой многочисленной частью, но были также пограничники из Хелмосилмо и Юницы.

— Что ты хочешь делать с этими разрывными пулями? — спросил Чен-Лy.

— Я собираюсь заглянуть в дыру.

— Сюда скоро прибудут мои люди из отдела Безопасности. Мы подождем их.

— Я собираюсь сейчас.

— Мартиньо, я говорю тебе, что…

— Вы не правительство Бразилии, доктор. У меня лицензия правительства для особых поручений. Я поклялся выполнить эту задачу, что бы ни…

— Мартиньо, если ты уничтожишь свидетельство…

— Вы не выходили сюда, чтобы смотреть эти вещи, доктор. Вы стояли себе в безопасном месте на краю площади, пока я зарабатывал себе право заглянуть в эту дыру.

Лицо Чен-Лу исказилось от гнева, но он сдержался, чтобы точно знать, что может контролировать свой голос, а затем сказал:

— В таком случае я иду с тобой.

— Как хотите.

Мартиньо повернулся, посмотрел через площадь, туда, где из задней дверцы грузовика вынимали карабины. Виеро собрал их и направился назад через лужайку. Справа от него пристроился высокий лысый негр. На негре была форма простого пограничника, белая с золотистой эмблемой руководителя группы на левом плече. Его крупные черты мавра были искажены болью.

— Вон Альварес, — сказал Чен-Лу.

— Я вижу.

Чен-Лу взглянул на Мартиньо и увидел злую усмешку, которая соответствовала его тону.

— Джонни, давайте не будем спорить. Вы знаете, с какой целью меня послали в Бразилию.

— Я знаю. Китай уже закончил повторное расселение насекомых. Вы добились крупного успеха.

— Сейчас у нас нет ничего, кроме пчел-мутантов, Джонни, ни одного насекомого, переносчика болезни или уничтожающего пищу, предназначенную людям.

— Я знаю, Трэвис. И вы здесь, чтобы облегчить нам задачу.

Чен-Лy нахмурился, уловив в голосе Мартиньо терпеливое недоверие. Он сказал: — Именно так.

— Тоща почему вы не позволяете нашим наблюдателям или наблюдателям ООН приехать и увидеть все самим, д-р?

— Джонни! Ты, конечно, должен знать, как долго наша страна страдала под игом белых империалистов. Некоторые наши люди все еще верят, что опасность эта существует. Они повсюду видят шпионов.

— Но вы больше человек мира, больше понимания, а Трэвис?

— Конечно! Моя прабабка была англичанкой, одной из Трэвис-Ханнингтонов. В нашей семье традиция более широкого понимания.

— Удивительно, что ваша страна доверяет вам, — сказал Мартиньо. — Вы же часть белого империалиста. — Он повернулся, чтобы поздороваться с Альваресом, когда негр остановился перед ними. — Привет, Бенито. Прими мои сожаления по поводу твоей травмы.

— Привет, Джонни. — Голос Альвареса был низкий раскатистый. — Бог защитил меня. Я поправлюсь. — Он взглянул на Мартиньо. — Я слышал, как падре просил разрывные пули. Тебе они могут быть нужны только с одной целью.

— Я должен заглянуть в эту дыру, Бенито.

Альварес повернулся и слегка поклонился Чен-Лy.

— А вы не возражаете, доктор?

— Я возражаю, но у меня нет власти, — сказал Чен-Лy.

— А рука серьезна ранена? Я хотел бы, чтобы вас осмотрели мои врачи.

— С рукой будет все в порядке, — отмахнулся Альварес.

— Он хочет знать, ранена ли она на самом деле, — сказал Мартиньо.

Чен-Лу бросил испуганный взгляд на Мартиньо, но тут же надел маску безразличия.

Виеро вручил один из карабинов шефу и сказал:

— Шеф, мы должны сделать это?

— Почему бы д-ру сомневаться, что рука у меня ранена? — спросил Альварес.

— Он слышал рассказы, — сказал Мартиньо.

— Какие рассказы?

— Что мы пограничники не хотим, чтобы все это хорошо кончилось, что мы вновь заселяем Зеленую зону, выводим новых насекомых в секретных лабораториях.

— Что за чушь? — взревел Альварес.

— Какие это пограничники, по его мнению, занимаются этим? — спросил Виеро. Он угрюмо посмотрел на Чен-Лу, схватил карабин, как будто собираясь направить его в сторону представителя МЭО.

— Полегче, падре, — сказал Альварес. — Рассказы ничего не говорят. В них всегда говорят, считают — и никаких имен.

Мартиньо посмотрел на то место на лужайке, где исчезла гигантская фигура жука. Он считал, что эти праздные разговоры более соблазнительны, чем поход по лужайке к тому месту. Ночной воздух принес чувство приближающейся угрозы и… истерии. Самое странное из всех ощущений было нежелание принимать действенные меры, что можно было видеть повсюду. Это было как перемирие после ужасного сражения на войне.

«Да, но это и есть своего рода война,» — сказал он себе.

Уже восемь лет они ведут эту войну здесь в Бразилии. У китайцев она длилась двадцать два года, но они сказали, что здесь им потребуется десять лет. Одна лишь мысль о том, что она может здесь продлиться двадцать два года — еще целых четырнадцать лет — мгновенно привела Мартиньо в состояние ощущения угрозы. Он почувствовал чудовищную усталость.

— Вы должны признать, что происходят странные вещи, — сказал Чен-Лу.

— Это мы признаем, — сказал Альварес.

— Почему никто не подозревает карзонитов? — спросил Виеро.

— Хороший вопрос, падре, — сказал Альварес. — У них большая поддержка, у карзонитов — все страны, предлагающие помощь: Соединенные Штаты Америки, Канада, Соединенное Королевство, Европейское Содружество.

— Все места, где у них никогда не было неприятностей с насекомыми, — сказал Виеро.

Странно, протестовал только Чен-Лу.

— Нет, — сказал он. — Страны, предлагающие помощь, в действительности не испытывают беспокойства — им достаточно знать, что мы заняты этой борьбой.

Мартиньо кивнул. Да — это было то, что говорили все товарищи школьных дней в Северной Америке. Больше их ничего не беспокоило.

— Я иду сейчас и загляну, что там в дыре, — сказал Мартиньо.

Альварес протянул руку, взял карабин у Виеро. Он повесил его на здоровое плечо, взялся за ручку управления щитком, — Я хочу пойти с тобой, Джонни.

Мартиньо взглянул на Виеро и увидел взгляд облегчения от ужаса на его лице, он перевел взгляд на Альвареса. — А твоя рука?

— У меня же есть здоровая рука. Что мне еще нужно?

— Трэвис, вы следуйте поближе за нами, — сказал Мартиньо.

— Люди из моего сектора Безопасности только что прибыли, — сказал Чен-Лу. — Подождите немного, и мы окружим это место. Я скажу им принести щиты.

— Это разумно, Джонни, — сказал Альварес.

— Мы пойдем медленно, — сказал Мартиньо. — Падре, вернись к грузовику. Скажи Рамону, чтобы он привел его вокруг площади на тот край лужайки, вон туда. Скажи, чтобы все фары грузовика Хелмосилмо были направлены в то место. — Он кивнул головой на место перед ним.

— Я мигом, шеф.

Виеро направился назад к грузовику.

— Вы там ничего не потревожите? — спросил Чен-Лу.

— Мы, также как и вы, стремимся узнать, что это, — сказал Альварес.

— Пошли, — сказал Мартиньо.

Чен-Лу шел справа, где грузовик полевого отряда МЭО пробивался через боковую улицу. Кажется, там были беспорядки в толпе, они не хотели уходить с площади и оказывали сопротивление.

Альварес повернул ручку управления щитком, и он начал двигаться через лужайку.

Тихим голосом Альварес спросил: — Джонни, почему доктор не подозревает карзонитов?

— У него, как и у всех в мире, хорошая шпионская сеть, — сказал Мартиньо. — Он должен знать правду. — Он не отрывал взгляда с закрытого участка земли на лужайке перед ним, от того таинственного места около фонтана.

— По-моему, для него это лишь способ дискредитировать пограничников.

— Может быть, но я не думаю, что Трэвис Ханнингтон Чен-Лy сделал бы такую ошибку. — А про себя подумал: «Странно, что этот участок лужайки как притягивает, так и отталкивает.»

— Мы с тобой были соперниками столько раз, Джонни. Вероятно, иногда забываем, что у нас общий враг.

— Ты назовешь этого врага?

— Это враг в джунглях, в траве саванн и под землей. Китайцам понадобилось двадцать два года…

— Ты подозреваешь их? — Мартиньо взглянул на своего спутника, заметив следы сосредоточенности на его лице. — Они не позволяют нам проверить их результаты.

— Китайцы параноики. Они поклонялись этому пути задолго до того, как столкнулись с западным миром, а западный мир лишь только утверждал их в этой болезни. Подозревать китайцев? Не думаю.

— А я думаю, — сказал Мартиньо. — Я всех подозреваю.

Произнесенные вслух эти слова наполнили его мрачными размышлениями. Это была правда — он подозревал здесь всех, даже Бенито и Чен-Лу… и прекрасную Рин Келли. Он сказал: — Я часто думаю о древних инсектицидах, как насекомые росли сильнее, несмотря на — или из-за ядов против насекомых?

Звук позади них привлек внимание Мартиньо. Он положил ладонь на руку Альвареса, остановив щиток, и повернулся.

Это был Виеро, а за ним тележка, заполненная разным оборудованием. Мартиньо различал там длинный рычаг, большой капюшон, который, должно быть, предназначался для Альвареса, пакеты пластиковых бомб.

— Шеф, я подумал… вам могли бы пригодиться эти вещи, — сказал Виеро.

Чувство признательности к падре пронзило всего Мартиньо, и он сказал хрипло: — Оставайся сзади и не сходи с тропы, ты слышишь?

— Конечно, шеф. Я разве не всегда так делаю. — Он протянул защитный капюшон Альваресу. — А это я принес тебе, Альварес, чтобы тебе не пришлось страдать от другой травмы.

— Спасибо тебе, падре, — сказал Альварес. — Но я предпочитаю свободу движений. Кроме того, на этом старом теле столько шрамов, что одним больше, одним меньше, не имеет никакого значения.

Мартиньо оглянулся вокруг, заметил, что по лужайке движутся другие щитки.

— Быстро, — сказал он, — мы должны быть там первые.

Альварес крутанул ручку. Снова их щиток продолжал путь к фонтану.

Виеро подошел сзади близко к шефу и заговорил тихим голосом.

— Шеф, там в грузовике ходят истории. Говорят, что какое-то существо съело свайные сооружения под складом в портовой зоне. Склад рухнул. Погибли люди. Там большое несчастье.

— Чен-Лy намекал на это, — сказал Мартиньо. Он пристально смотрел на траву перед ними, выискивая то место — по отношению к фонтану, отметки на траве во время предыдущих передвижений щитка.

— Вот то место, — сказал он. Он передал свой карабин Виеро и сказал: — Дай мне тот рычаг и… побольше взрывчатки.

Виеро вручил ему небольшой пакет пластиковой взрывчатки с детонатором, такой заряд, которые они использовали в Красной зоне, чтобы взрывать гнездо насекомого в земле. Мартиньо стащил свой головной щиток, взял рычаг: — Виеро, прикрой меня отсюда. Бенито, ты можешь пользоваться ручным прожектором?

— Конечно, Джонни.

— Шеф, ты не собираешься использовать щит?

— Нет времени. — Он выступил из-за щита прежде, чем успел ответить Виеро. Луч ручного прожектора шарил по земле перед ним. Он нагнулся, воткнул конец рычага в траву, подкапывая и толкая. Рычаг сначала цеплялся, а затем нырнул в пустоту. Что-то задержало его там, и электрический заряд прошел через Мартиньо.

— Падре, вниз, сюда, — прошептал он.

Виеро наклонился над ним с карабином.

— Шеф?

— Прямо перед рычагом — в землю.

Виеро прицелился, нажал и сделал два выстрела.

Мощный скрежещущий звук раздался под землей впереди них. Что-то выплеснулось там.

И снова Виеро выстрелил. Взрывные патроны производили странный шум, глухой шлепающий удар, когда они взрывались под землей.

Послышался звук жидкости ураганной силы — как будто там была школа рыб, которых кормили на поверхности.

Тишина.

Впереди него засияли еще несколько лучей. Мартиньо взглянул вверх и увидел вокруг много щитков — людей в форме МЭО и пограничников.

Он снова сосредоточил внимание на участке газона.

— Падре, я собираюсь открыть дыру. Приготовься.

— Конечно, шеф.

Мартиньо поставил ногу под лом, как точку опоры, навалился на свой конец. Люк медленно открывался. Оказалось, что он замазан каким-то липким раствором, который поднимался вверх тянущимися полосками. Особый запах серы и сулемы сказал Мартиньо, что замазывающее вещество, должно быть, — носитель бутила, который он выстрелил из своего ружья. Неожиданно уступив, люк распахнулся и шлепнулся снова на газон.

Ручные прожекторы били сейчас рядом с Мартиньо, ощупывая пустоту вниз и обнаружив черную масляную воду. Она пахла рекой.

— Они пришли из реки, — сказал Альварес.

Чен-Лу подошел, встал рядом с Мартиньо и сказал: — Очевидно, участники маскарада убежали. Как удобно.

А сам подумал: «Я был прав, когда вызвал Рин. Мы должны проникнуть в эту организацию. Это враг: руководитель пограничников, который получил образование среди янки. Он один из тех, кто старается уничтожить нас, здесь не может быть другого ответа.»

Мартиньо не обращал внимания на дьявольскую шутку Чен-Лу, он был слишком измотан и не мог даже рассердиться на дурака. Он встал, посмотрел вокруг площади. В воздухе стояла тишина, как будто все небо ожидало какой-то катастрофы. Несколько наблюдателей осматривались за расширившимся кольцом охраны — вероятно, привилегированные офицеры, вероятно — но всю толпу вытеснили назад в прилегающие улицы.

На улице слева показалась маленькая красная наземная машина, окна ее светились под уличным освещением, когда она заворачивала на площадь. Три ее фары замелькали среди разбросанных людей и отдельных машин. Охрана разрешила ей проезд. Мартиньо узнал знак МЭО на ее корпусе, когда она приблизилась. Машина дернулась и резко остановилась на краю лужайки, и из нее выпрыгнула Рин Келли.

Она сменила платье на зеленую спецовку специалистов МЭО под цвет выцветшей под солнцем травы.

Она шла по газону, внимание ее было сосредоточено на Мартиньо. Про себя она думала: «Его надо использовать и раскрыть. Он враг. Сейчас это очевидно.»

Мартиньо следил, как она приближалась, восхищаясь грацией и женственностью, которые только подчеркивались простой формой.

Она остановилась перед ним и заговорила хриплым и нетерпеливым голосом.

— Синьор Мартиньо, я приехала, чтобы спасти вам жизнь.

Он покачал головой, не совсем понимая смысла сказанного.

— Что…

— Все это сейчас готово провалиться в ад, — сказала она.

Мартиньо услышал отдаленный шум, крики.

— Толпа, — сказала она. — Вооруженная.

— Какого черта, что происходит? — спросил он.

— Сегодня погибли люди, — сказала она. — Среди них женщины и дети. Позади Монте Окоа обвалилась часть горы. Во всей той горе много пещер.

Виеро сказал: — Сиротский приют…

— Да, — сказала она. — Сиротский приют и конвент на Монте Окоа погребены. Обвиняют пограничников. Вы знаете, что кругом говорят?

— Я буду говорить с людьми, — сказал Мартиньо. Он почувствовал ярость при мысли, что ему могут угрожать те, ради кого он служит. — Это чепуха! Я ничего не сделал такого…

— Шеф, — сказал Виеро, — ты не сможешь убедить толпу.

— Двух людей из бригады Лиоркадо уже линчевали, — сказала Рин. — У вас есть шанс, если вы убежите сейчас. Ваши грузовики здесь, вам всем там хватит места.

Виеро взял его за руку.

— Шеф, мы должны сделать так, как она говорит.

Мартиньо молча стоял и слушал разговоры, проходящие между пограничниками вокруг них. — Толпа… вина на нас… сиротский приют…

— Куда мы можем поехать? — спросил он.

— Эти волнения, кажется, местного характера, — сказал Чен-Лy. Он замолчал и прислушался: звуки толпы стали громче. — Поезжай к отцу в Гвиабу, возьми своих людей с собой. Другие могут поехать на свои базы в Красной зоне.

— Почему я должен…

— Я пришлю к вам Рин, когда мы разработаем план действий.

— Я должна знать, где я смогу найти вас, — сказала Рин, включаясь в разговор. А сама подумала: «Дом отца, да. Это должно быть центр… там или в Гоязе, как подозревает Трэвис.»

— Но мы же ничего такого не сделали, — сказал Мартиньо.

— Пожалуйста, — сказала она.

Виеро тянул его за руку.

Мартиньо сделал глубокий вдох.

— Падре, поезжай с людьми. Там вам будет безопаснее в Красной зоне. Я возьму маленький грузовик и поеду в Гвиабу. Я должен обсудить это со своим отцом, префектом. Кто-то должен попасть на заседание правительства и заставить людей послушать.

— Выслушать, что? — спросил Альварес.

— Ра… работа должна быть прекращена… временно, — сказал Мартиньо. — Должно быть проведено расследование.

— Но это же глупо! — рявкнул Альварес. — Кому нужны все эти разговоры?

Мартиньо попытался сделать глоток, но в горле у него пересохло. Ночь вокруг стояла холодная, давящая… крики толпы стали громче. Полиция и военные не смогут сдержать разъяренного, многоклеточного монстра.

— Они не дадут тебе сказать, — пробормотал Альварес.

— Даже если ты прав.

Крики толпы подтверждали правду этих слов. Мартиньо понял это. Люди у власти не смогут признать поражения. Они были у власти благодаря определенным обещаниям. Если эти обещания не были выполнены, надо было найти кого-то, на кого свалить вину.

«Вероятно, этот кто-то уже найден,» — подумал он. Тоща он позволил Виеро увести себя к грузовику.

Глава 4

Это была пещера высоко над мокрыми скалами ущелья реки Гояз. В пещере пульсировали мысли Мозгу, слушающего радио, по которому человеческий диктор передавал события дня: бунты в Бахии, линчеваны пограничники, приземлились воздушные войска, чтобы восстановить порядок…

Маленький переносной приемник на батарейках производил металлический шум в пещере, который раздражал его мозговые сенсоры, но человеческие новости должны были быть записаны… пока выдерживают батарейки. Вероятно, можно было использовать для этого биохимические клетки, но механические знания Мозга были ограничены. Из фильмотеки книг, оставленных в Красной зоне, он знал много теории, но практические знания — это совсем другое дело.

Был на время и портативный телевизор, но диапазон его был ограничен, и сейчас он не работал.

Новости закончились, и из приемника хлынула музыка. Мозг дал команду инструменту замолчать. После чего Мозг продолжал лежать в благодатной тишине, думая, пульсируя.

Это была масса диаметром четыре метра и глубиной в полметра, называющая себя «Верховная интеграция», наполненная пассивной настороженностью и все же всегда немного сверх меры озлобленная необходимостью, которая держала эту массу неподвижной, привязанной к этому пещерному убежищу.

Подвижная сенсорная маска, которую она могла передвигать и сгибать по желанию — образуя то диск, то мембранную воронку, и даже имитацию огромного человеческого лица… лежала на поверхности этой массы, как шапка, сенсоры ее были направлены в серый рассвет у входа в пещеру.

Ритмическое пульсирование желтого мешка с одной стороны накачивало темную густую жидкость в Мозг. Над его поверхностными мембранами ползали бескрылые насекомые — проверяли, устраняли дефекты, подавали необходимую пищу, куда требовалось.

Ульи специалистов крылатых насекомых собирались группами в расщелинах пещеры, некоторые производили кислоты, некоторые расщепляли кислоты для получения кислорода, некоторые для пищеварения, а часть их обеспечивала мышцы для насосов.

Горький кислотный запах пропитал всю пещеру.

Насекомые вылетали и залетали из рассвета. Некоторые останавливались, чтобы поплясать, погудеть и поколебать сенсоры мозга; некоторые пользовались модулированными резкими звуками для сообщения, некоторые оказывались выстроенными в специальные группы особым способом; другие формировали сложный узор с помощью варьирования цветов; а некоторые размахивали антеннами очень замысловатым образом.

Сейчас пришло сообщение из Бахии: «Сильный дождь — мокрая земля. Норы нашего слушающего поста обрушились. Наблюдателя увидели и атаковали, но монитор увел его в безопасное место по туннелю реки. Речные туннели вызвали там обвал строений. Мы не оставили никаких улик, за исключением того, что нас обнаружили человеческие существа. Те из нас, которые не успели убежать, были уничтожены. Среди человеческих существ тоже жертвы.»

«Смерти среди человеческих существ, — рассуждал Мозг.

— Значит, сообщения радио были правильными.»

Это грозило катастрофой.

Мозг потребовал увеличить количество кислорода, к нему поспешили обслуживающие насекомые, ритм работы насоса увеличился.

«Человеческие существа убедятся, что их атаковали, — думал Мозг. — Сложная структура защиты человеческих существ будет активизироваться. Проникнуть в эту структуру со спокойными рассуждениями будет очень трудно, если вообще выполнимо.»

Кто может рассуждать с неразумными?

Очень трудно понять этих человеческих существ с их богами и идеалами накопления.

«Бизнес» — вот как называют книги их идеалы накопления, но Мозг не мог понять смысла накопления. Деньги нельзя есть, они не накапливают видимую энергию, они оказываются плохим строительным материалом. Плетение и мозаика домов беднейших человеческих существ имеют больше смысла.

Но все же, человеческие существа стремятся к накоплению. Значит, в этом должно быть что-то важное. В этом во всем должно быть также важна каждая часть, как в их концепции Бога, что является для них чем-то вроде интеграции, чья сущность и расположение могут быть определены. Очень большие неприятности.

«Где-то, — чувствовал Мозг, — должна быть модель мысли, чтобы можно было понять эти вещи, но он не мог найти ключ к разгадке.»

Чтобы найти этот ключ, необходимо было понять механизм создания моделей мысли у людей, превращения внутренней энергии при создании воображаемых образов, планов и схем. Только освоив этот механизм, можно найти путь к совместному выживанию. Как удивительно, как тонко, и все же, как красиво было человеческое открытие, которое сейчас было размножено и приспособлено к использованию его другими существами. Как восхитительно и возвышенно это манипулирование вселенной, которое существует только внутри пассивных рамок воображения.

На мгновение Мозг протестировал себя, пытаясь вызвать человеческие эмоции. Страх и уникальность ума — это еще можно понять. Но перестановки, вариация страха, называемая ненавистью, острые непредсказуемые реакции — это понять труднее.

Не раз Мозг пытался размышлять над тем, что когда-то было частью человеческого существа и предметом таких эмоций. Они были использованы согласно его собственному направлению. Сейчас Мозг был только слабо похож на человеческий мозг, он стал больше и сложнее. Ни одна человеческая вычислительная система не смогла бы поддерживать его нужды и питание. Ни одна человеческая сенсорная система не смогла бы удовлетворить его ненасытное стремление к информации.

Это был просто Мозг, функциональная часть системы суперульев — более важная сейчас, чем даже королева.

— Какой класс человеческих существ был убит? — спросил он.

Ответ пришел в тихом металлическом скрипучем звуке.

— Рабочие, женщины, незрелые человеческие существа и некоторые бесплодные королевы.

«Женщины и незрелые человеческие существа, — думал мозг. Он вызвал на экране сознания индейское проклятие, чей источник был использован. — Из-за таких смертей человеческая реакция будет самой бурной. Требовалось немедленное действие.»

— Какое слово от наших посланных, проникших за барьер? — спросил Мозг.

Пришел ответ.

— Потайное место группы посланных неизвестно.

— Посланников следует отыскать. Они должны оставаться в тайниках до удобного момента. Передайте приказ сейчас же.

Работающие специалисты быстро сновали, выполняя приказы.

— Мы должны поймать как можно больше самых разных человеческих существ, — командовал Мозг. — Мы должны найти уязвимого, вождя среди них. Вышлите наших наблюдателей и посланников, а также подразделения исполнителей. Сообщите как можно быстрее результаты.

Пока Мозг думал, приказы его выполнялись, мысли посланников переносились на расстояние. Он поднял свою сенсорную маску на подпорки, сформировал глаза и настроил их на отверстие в пещере.

День в полном разгаре.

Сейчас надо только ждать.

Ожидание было самой трудной частью его существования.

Мозг начал исследовать эту мысль, формируя выводы и переплетая различные альтернативы к процессу ожидания, воображая проекты физического роста, который мог бы облегчить ожидание.

Мысли произвели форму интеллектуального несварения, которая насторожила обслуживающий улей. Они яростно зажужжали вокруг мозга, защищая его, питая, образуя фаланги воинов в отверстии пещеры.

Это действие принесло тревогу Мозгу.

Мозг знал, что послал свои когорты в действие, защищая драгоценную кору улья, что было инстинктом, задействованным в выживании любого вида. Примитивные единицы улья не могли бы изменить этот образец, Мозг это понимал. Хотя они должны измениться. Они должны изучать мобильность нужд, стабильность суждения, принимая каждую ситуацию как уникальную.

«Я должен продолжать обучать и учиться,» — думал Мозг.

Тогда он захотел выслушать сообщения крошечных наблюдателей, которых он послал в восточном направлении. Необходимость информации из этого направления была огромной — что-нибудь, чтобы заполнить биты и щели добываемые из постов слушания. Очень важные доказательства могли бы прийти оттуда, чтобы отвести человечество от его глубокого погружения в смерть для всех.

Медленно улей сокращал деятельность, когда Мозг извлекал мысли из самых болезненных краев.

«Будем ждать,» — сказал себе Мозг.

И он поставил перед собой проблему небольшого генного изменения у бескрылых ос, чтобы улучшить систему производства кислорода.

Синьор Габриэль Мартиньо, префект округа барьера Матто Гроссо, шагал по кабинету, бормоча себе под нос, когда проходил мимо высокого узкого окна, которое пропускало вечерний свет. Временами он останавливался, чтобы взглянуть на своего сына Хуана, который сидел на кожаном диване под одним из книжных шкафов, которые стояли вдоль стен комнаты.

Старший Мартиньо был темный мужчина, стройный, худой, с сединой в волосах и глубоко посаженными карими глазами высоко над орлиным носом, узкие губы, выдающийся вперед подбородок. На нем был черный костюм старого покроя, который отвечал его служебному положению. Рубашка его блестела белизной на фоне черного костюма. Золотые запонки сверкали, когда он размахивал руками.

— Я — объект для осмеяния, — ругался он.

Хуан проглотил это заявление молча. После целой недели выслушивания бурных сцен отца, Хуан научился ценить молчание. Он рассматривал свой белый костюм пограничника, брюки, заправленные в высокие, закрывающие икры сапоги для работы в джунглях — все новое блестящее и чистое в то время, как его люди потеют, совершая предварительные осмотры в Сьерра Дос Паресис.

В комнате сгущались сумерки, быстрая тропическая темнота спешила вдоль горизонта, сопровождаемая ударами грома. Увядающий свет уносил бледную голубую дымку. Стрела молнии прорезала видимую в высокое окно часть неба и послала ослепляющее электрическое освещение в кабинет. Сразу послышались раскаты грома. Световые сенсоры включили в доме свет, везде, где были люди, как будто молния и гром послужили для этого сигналом. Желтое освещение заполнило кабинет.

Префект остановился перед сыном.

— Почему мой собственный сын, прославленный шеф ир-мандадес, извергает такие карзонитские глупости?

Хуан смотрел на пространство пола между своими сапогами. Борьба на площади Бахии, побег от толпы — всего неделю тому назад — казалось затерялось где-то в вечности, как часть прошлого какого-то другого человека. Сегодня днем через кабинет отца прошла вереница важных политических деятелей — вежливые приветствия прославленному Хуану Мартиньо, и — совещание тихим голосом с отцом.

Старик боролся за сына — Хуан знал это. Но старший Мартиньо мог бороться только такими способами, которые были ему известны лучше всех: система родства, маневры за кулисами, обмен обещаниями поддержки, накопление политических сил там, где с ним считались. Он не раз обдумывал подозрения и сомнений Хуана. Ирмандадес Альвареса, его, Хуана Хермосимло — любой, кто имеет что-то общее с Паратингой — в данный момент имели похожие шансы. Крепость требовала перестройки.

— Прекратить новое расселение, — бормотал старик. — Отложить поход в Оесте? Вы с ума там сошли! Как, ты думаешь, мне удается удерживать пост? Мне! Потомку идальго, чьи предки управляли в прежней столице! Мы не бюргеры, чьи предки были спрятаны Руи Барбоса, и все же кабоклас называют меня «отцом бедных». Я получил это имя не за тупость…

— Отец, если бы ты только…

— Помолчи! У тебя есть наш паленилья, наш маленький горшок, весело кипящий. Все будет хорошо!

Хуан вздохнул. Он чувствовал как недовольство, так и стыд за свое положение здесь. Префект уже частично удалился от дел, избегал острых ситуаций — очень слабое сердце. И сейчас беспокоить старика таким образом… но он продолжал оставаться так слеп!

— Ты говоришь, расследовать, — насмехался над ним старик. — Расследовать что? Сейчас мы не хотим расследований и подозрений. Правительство, благодаря недельной работе моих друзей, занимает позицию, считая все нормальным. Они почти готовы обвинить карзонитов за трагедию в Бахии.

— Но у них нет улик, — сказал Хуан. — Ты сам это признал.

— Улики не так важны в такое время. Кроме того, это как раз то, что могли бы сделать карзониты.

— Но могли бы, не значит сделали, — сказал Хуан.

Казалось, что старик не слышит этого.

— Только на прошлой неделе, — сказал он, делая широкий взмах рукой, — за день до твоего приезда сюда, какой-то сумасшедший вихрь, — в тот самый день я разговаривал с фермерами Лаку я по просьбе моего друга, министра сельского хозяйства. И ты знаешь, они смеялись надо мной! Я сказал, что мы в этом месяце увеличили Зеленую зону на десять тысяч гектаров. Они смеялись. Они говорили: «Даже ваш собственный сын не верит в это!» Теперь я вижу, почему они так говорили. Остановить поход на запад, это уже слишком!

— Ты слышал сообщение из Бахии, — сказал Хуан. — Исследователи МЭО…

— МЭО! Этот мерзкий китаец, чье лицо тебе ничего не говорит. Он больше бахианец, чем сами бахианцы, но мерзкий. А эта его новая д-р женщина, которую он посылает везде вынюхивать и расспрашивать. Его маэ де санто, его сидага — ты послушай, что про нее говорят, я могу рассказать. Только вчера говорили…

— Я не хочу слушать!

Старик замолчал, уставился на него.

— А-а-х, так?

— А-а-х, так! — сказал Хуан. — Что это значит?

— Что значит «А-а-х, так!?» — сказал старик.

— Она очень красивая женщина, — сказал Хуан.

— Так я и слышал, как говорили. И столько мужчин пользовались этой красотой… так говорят.

— Я не верю этому!

— Хуан, — сказал префект, — послушай старого человека, чей опыт дал ему мудрость. Это опасная женщина. Ее тело и ее душа принадлежит МЭО, организации, которая часто вмешивается в наши дела. Ты, ты являешься эмпретейро, знаменитостью, чьи способности и успехи, конечно, вызывают зависть в определенных кругах. Предполагают, что эта женщина д-р по насекомым, но действия ее говорят, что она кабиде де эмпрегос. Она стоячая вешалка для разного рода занятий. И какого рода эти занятия, а-ах, некоторые из этих "занятий…

— Хватит, отец!

— Как хочешь.

— Она должна скоро приехать сюда, — сказал Хуан. — Я не знаю, твое отношение сегодня к…

— Может произойти задержка в ее визите, — сказал префект.

Хуан внимательно наблюдал за ним.

— Почему?

— На прошлой неделе в среду, через день после твоего маленького эпизода в Бахии, ее послали в Гояз. В этот самый вечер или на следующее утро, это неважно.

— Ох?

— Ты знаешь, что она делает в Гоязе, конечно — эти истории о секретной базе пограничников там. Она там разнюхивает, суется в… если еще жива.

Голова Хуана вскинулась.

— Что?

— В штабквартире МЭО в Бахии ходят слухи, что она… что с ней покончено. Вероятно, несчастный случай. Говорят, что завтра великий Трэвис Ханнингтон Чен-Лу сам едет искать своего доктора женщину. Что ты думаешь об этом?

— Казалось, что он без ума от нее, когда я видел их в Бахии, но эта история…

— Без ума? О, да, конечно.

— У тебя только злое на уме, отец. — Он перевел дыхание. Мысль о том, что эта прекрасная женщина сейчас где-то там в глубоких районах, где живут только существа джунглей, мертвая или покалеченная — вся эта красота — все это оставило пустоту в душе Хуана.

— Вероятно, ты захочешь пойти на запад искать ее?

Хуан игнорировал выпад, он сказал:

— Отец, вся эта эпопея нуждается в отдыхе, пока мы узнаем, что же там не так.

— Если ты говорил с ними в Бахии в таком духе, я не стану винить их за то, что они набросились на тебя, — сказал префект. — Вероятно, толпа…

— Ты знаешь, что мы видели на этой площади!

— Чепуха, но чепуха вчерашнего дня. Это должно прекратиться сейчас. Ты ничего не должен делать, чтобы не сломать это равновесие. Я приказываю тебе.

— Люди больше не подозревают пограничников, — сказал Хуан с горечью в голосе.

— Некоторые до сих пор подозревают тебя, да. А почему бы и нет, если то, что я слышал из твоих собственных уст, является образцом того, как ты разговариваешь?

Хуан изучал носки своих сапог — полированную, блестящую черноту. Он находил, что их незапятнанная поверхность как-то символизирует жизнь отца.

— Мне жаль, что я расстроил тебя, отец, — сказал он. — Иногда я сожалею, что я пограничник, но, — он пожал плечами — без этого как бы я мог узнать все, о чем сказал тебе? Правда состоит в том, что…

— Хуан! — голос отца задрожал. — Ты сидишь здесь и говоришь мне о том, что ты позоришь нашу честь? Ты что давал ложную клятву, когда формировал своих ирмандадес?

— Все это было не так, отец.

— Ой-ли, а как же это было?

Хуан стащил эмблему дезинфектора с кармана на груди, свернул ее пальцами. — Я верил в это… тогда. Мы могли создавать пчел мутантов и заполнять ими любую брешь в экологии насекомых. Это был… это был великий крестовый поход. В это я верил. Как люди в Китае, я говорил: «Только полезное должно жить!» И я делал то, что думал. Но это было несколько лет тому назад. С тех пор я стал понимать, что у нас не полное понимание складывающейся ситуации. Где-то в наших представлениях и действиях возникла ошибка.

— Ошибка была в том, что ты получил образование в Северной Америке, — сказал отец. — В этом была моя вина. Да — в этом надо винить меня. Вот где ты набрался всей этой карзонитской галиматьи. Да, для них все и так хорошо, и они отказываются присоединяться к нам в повторном экологическом расселении. Но у них нет столько миллионов ртов, которых надо кормить. А мой собственный сын!

Хуан пытался защищаться:

— Там в Красной зоне ты можешь уважать такие вещи, отец. Это трудно объяснить. Растения там выглядят здоровее. Фрукты…

— Но это же временно, — возразил отец. — Мы создадим таких пчел, которых нам надо, чтобы они отвечали любым нашим потребностям. Вредные разрушители вынимают пищу из наших ртов. Все это так просто. Они должны умереть, а их заменят существа, которые выполняют полезные для человека функции.

— Птицы умирают, отец.

— Мы охраняем птиц! У нас есть представители каждого вида в заповедных зонах. Мы уже обеспечили их новыми формами пищи…

— Некоторые растения уже исчезли из-за недостатка естественного опыления.

— Ни одно из полезных растений не исчезло.

— А что произойдет, — спросил Хуан, — если наши барьеры будут нарушаться насекомыми до того, как мы заменим популяцию хищников? Что тогда произойдет?

Старший Мартиньо помахал своим тонким пальцем перед носом сына.

— Прекрати молоть чепуху! Я не хочу ничего такого больше слышать! Ты понимаешь?

— Пожалуйста, успокойся, отец.

— Успокоится? Как я могу успокоиться, если… если? Ты прячешься здесь, как обычный преступник! Бунты в Бахии и Сантареме и…

— Отец, не надо об этом!

— Нет, надо, надо. Ты знаешь, что еще говорили мне эти фермеры в Лакуя? Они говорили мне, что пограничников видели, как они вновь заселяют Зеленую зону, чтобы продлить себе работу. Вот, что они говорили.

— Это же чепуха, отец!

— Конечно, это чепуха! Но это естественное последствие пораженческих разговоров, как раз таких, которые я услышал сегодня от тебя. И все отступления, которые мы переживали, только добавляют вес таким обвинениям.

— Отступления, отец?

— Да, я сказал отступления!

Синьор префект Мартиньо повернулся и зашагал к своему письменному столу и назад. Он снова остановился перед сыном, уперся руками в бедра.

— Ты имеешь в виду, конечно, Паратингу?

— Среди прочих.

— Твои ирмандадес были там.

— Не так долго, когда нас атаковали блохи.

— Все же, неделю назад Паратинга была Зеленой, а сейчас… — Он указал на письменный стол. — Ты видел сообщение. Она кишит насекомыми. Кишит!

— Я не могу уследить за каждым пограничником в Матто Гроссо, — сказал Хуан. — Если они…

— МЭО дает нам только шесть месяцев, чтобы вычистить все, — сказал старший Мартиньо. Он поднял руки ладонями вверх, лицо его вспыхнуло. — Шесть месяцев.

— Вот если бы ты пошел к своим друзьям в правительстве и убедил их в том, что…

— Убедить их? Идти и сказать им совершить политическое самоубийство? Мои друзья? Да знаешь ли ты, что МЭО угрожает Бразилии эмбарго — точно также, как они поступили с Северной Америкой? — Он опустил руки. — Ты можешь представить, что мне придется выслушать о пограничниках и особенно о своем собственном сыне?

Хуан так сжал эмблему распылителя, что она врезалась ему в ладонь. Неделя подобных сцен — это было больше, чем он мог вынести. Его потянуло туда, к своим людям, готовящимся к борьбе в Сьерра Дос Паресис. Отец его слишком долго занимался политикой, чтобы он мог измениться — и Хуан понял это с чувством довольно болезненным. Он взглянул на отца. Если бы вот только старик так не возбуждался — это так отражалось на его больном сердце.

— Ты волнуешься совсем без надобности, — сказал он.

— Волнуюсь, — Ноздри префекта раздувались, он наклонился над сыном. — Мы уже перешли две мертвые линии — Паратингу и Тефе. А там земля, разве ты не понимаешь? А людей на земле нет, некому возделывать ее и заставлять давать продукцию.

— Паратинга была не полным барьером, отец. Мы только расчистили…

— Да, и мы получили продолжение мертвой зоны, когда я объявил, что мой сын и знаменитый Бенито Альварес очистили Паратингу. Как ты объяснишь сейчас, что она снова наводняется насекомыми, что там снова надо делать эту работу?

— Я не объясняю этого.

Хуан вернул эмблему распылителя снова на прежнее место. Было ясно, что он не сможет убедить отца. На протяжении всей этой недели это становилось все более и более очевидным. Нерв на челюсти Хуана вызвал тик отчаяния. И все же старика надо было убедить! Кого-то надо было убедить. Кого-то из политического окружения отца, который бы вернулся к этому вопросу» наверху», встряхнул их всех там и заставил выслушать.

Префект вернулся к столу и сел. Он взял со стола древний крест, одну из работ по кости великого Алейхадиньо. Он поднял его, очевидно надеясь восстановить равновесие, но глаза его широко раскрылись и заблестели. Он медленно опустил крест на письменный стол, не сводя с него глаз.

— Хуан, — прошептал он.

«Это у него плохо с сердцем,» — подумал Хуан.

Он вскочил и бросился к отцу. — Отец!

— Что это? — старший Мартиньо показывал туда пальцем, рука его дрожала.

Через открытые шипы короны, по искаженному больному лицу из слоновой кости, через напряженные мышцы фигуры Христа ползло насекомое. Оно было цвета слоновой кости по форме слегка напоминало жука, но с бахромой из многочисленных клешней вдоль крыльев и на груди с мохнатыми окончаниями на ненормально длинных усиках.

Старший Мартиньо потянулся за свернутыми газетами, чтобы раздавить насекомое, но Хуан взял его рукой.

— Подожди. Это новый. Я никогда ничего подобного не видел. Дай мне фонарик. Мы должны пойти за ним и узнать, где его гнездо.

Префект забормотал что-то, задыхаясь от волнения, вытащил маленький фонарик из ящика стола и вручил его сыну.

Хуан взял фонарик и, пользуясь им, стал рассматривать насекомое.

— Какое оно странное, — сказал он. — Посмотри, как точно его цвет совпадает с цветом слоновой кости.

Насекомое остановилось, направило усики по направлению к мужчинам.

— Таких существ видели, — сказал Хуан. — Ходят разные слухи. Что-то похожее на это нашли в прошлом месяце около одной из деревень на барьере. Оно было внутри Зеленой зоны… на тропинке у реки. Помнишь сообщение? Два фермера нашли его, когда искали больного мужчину. — Хуан посмотрел на отца. — Ты знаешь, во вновь созданных Зеленых зонах очень строго проверяют всех больных. Были случаи эпидемий… но это что-то другое.

— Это не имеет отношения к болезни, — рявкнул отец.

— У нас будет меньше болезней, если не будет насекомых переносчиков болезней.

— Вероятно, — сказал Хуан, но тон его говорил о том, что он не верит этому.

Хуан снова обратил внимание на насекомое на распятьи.

— Я не думаю, что наши экологи знают все, как они заявляют об этом. И я не доверяю нашим китайским советникам. Они очень красноречиво говорят о пользе уничтожения насекомых сельскохозяйственных вредителей, но не позволяют нам проинспектировать свои Зеленые зоны. Извинения. Всегда извинения. Я думаю, у них там есть неприятности, и они не хотят, чтобы мы обнаружили их.

— Ну, это глупость, — рассердился старший Мартиньо, но тон его говорил о том, что он не стремится защищать эту позицию. — Они люди чести — за очень редким исключением, которое я мог бы припомнить. И образ их жизни ближе к нашему социализму, чем к загнивающему капитализму Северной Америки. Беда твоя в том, что ты часто смотришь на них глазами тех, у кого получил воспитание.

— Я бы мог поклясться, что это насекомое — результат одной из спонтанных мутаций, — сказал Хуан. — Иногда кажется, что они появляются в соответствии с каким-то планом… Найди мне что-нибудь, во что можно было бы поймать это существо и отнести его в лабораторию.

Старший Мартиньо оставался стоять у стула.

— А как ты объяснишь, где ты его взял?

— Прямо здесь.

— И у тебя не дрогнет рука, подвергнуть нас еще большему осмеянию, не так ли?

— Но, отец…

— Разве тебе не понятно, что они скажут? Это насекомое было найдено в его собственном доме. Это странный новый вид. Вероятно, он их там выводит, чтобы наводнить Зеленую зону.

— Ну, теперь ты несешь чушь, отец. Мутации присущи тем видам, которым угрожает опасность. И мы не можем отрицать, что существует угроза этим насекомым — яды, вибрационный барьер, ловушки. Дай мне тот контейнер, отец. Я не могу отойти от этого существа, а то я бы взял контейнер сам.

— И ты скажешь, где его нашли?

— А что же я еще могу сказать! Мы должны установить кордон на всей зоне и отыскать гнезда. Может, конечно, произойти случай… но…

— Или преднамеренная попытка поставить меня в неловкое положение.

Хуан пристально посмотрел на отца. Конечно, и такое может быть. У отца действительно есть враги. Да и к тому же, с этими карзонитами тоже следует считаться. У них друзья во многих местах… а среди них были фанатики, которые не остановились бы перед любым планом. И все же…

Хуан нашел решение. Он вновь обратил внимание на подопечное насекомое. Отца следует убедить, а здесь подвернулся такой благоприятный случай.

— Посмотри на это существо, отец, — сказал он.

Префект неохотно обратил взор на насекомое.

— Самые ранние наши яды, — сказал Хуан, — убивали слабых, и избранные выработали иммунитет к этой угрозе от человека. Только обладающие этим иммунитетом продолжали род. Яды, которые мы используем сейчас — некоторые из них — не оставляют таких щелей… к тому же смертоносные вибрации на барьерах… — Он пожал плечами. — И все-таки это жук, отец, и он каким-то образом проник через барьер. Я сейчас тебе продемонстрирую.

Хуан вытащил длинный тонкий свисток из блестящего металла из нагрудного кармана. — Было время, когда его звук вызывал смерть бесчисленного количества жуков. Мне просто надо было просвистеть через их спектр привлечения. — Он приложил свисток к губам, дунул, все время поворачивая его конец.

Из него не вышел ни один звук, слышный человеку, но усики жука согнулись.

Хуан вынул свисток изо рта.

Усики перестали сгибаться.

— Он выдержал испытание, как ты мог убедиться, — сказал Хуан. — Это жук, и его должен привлекать этот свист, но он не двинулся. И я думаю, отец, что среди этих существ есть признаки какого-то злонамеренного разума. Они далеки от исчезновения, отец… Я считаю, что они начинают ответное наступление.

— Злонамеренный разум? У тебя больное воображение, сын.

— Ты должен верить мне, отец, — сказал Хуан. — Никто не хочет верить, когда мы, пограничники, сообщаем о том, что видим. Они смеются и говорят, что мы слишком долго находились в джунглях. А где доказательства? Они говорят, что такие истории действуют разве что на неграмотных фермеров… Затем они начинают сомневаться и подозревать нас.

— И имеют на то основания, я бы сказал.

— Ты не хочешь верить собственному сыну?

— Что такое сказал мой сын, что я должен ему поверить? — в старшем Мартиньо говорил сейчас полностью префект, гордо выпрямившийся и холодно взирающий на сына.

— В прошлом месяце в Гоязи, — сказал Хуан, — пограничники Антонила Лисбоа потеряли трех человек, которые…

— Несчастный случай.

— Они были убиты муравьиной кислотой и маслом копаку.

— Они небрежно обращались с ядом. Люди становятся беспечными, когда они…

— Нет, муравьиная кислота была очень сильной, высокой концентрации и по своему происхождению идентична кислоте насекомых. На этих людей был обрушен поток кислоты…

— Ты хочешь сказать, что насекомые такие, как это. — Префект указал на неподвижное существо на распятии. — Слепые существа, как эти…

— Они не слепые.

— Я не в буквальном смысле… Ну, без разума, — сказал префект. — Ты же не будешь всерьез утверждать, что такие существа напали на людей и убили их.

— Нам еще предстоит уточнить, как были убиты эти люди, — сказал Хуан. — У нас есть только тела и физические свидетельства происшествия. Но были и другие потери, отец. Люди исчезали, были сообщения о странных существах, которые нападали на пограничников. Мы все больше и больше убеждаемся с каждым днем в том, что…

Он замолчал, когда жук сполз с распятья на стол. Мгновенно цвет его стал коричневым, смешиваясь с поверхностью стола.

— Пожалуйста, отец, дай мне контейнер.

Жук достиг края стола и заколебался. Усики его загибались то назад, то вперед.

— Я дам тебе контейнер, если ты пообещаешь не сообщать, где было найдено это насекомое, — сказал префект.

— Отец, я…

Жук прыгнул со стола далеко на середину комнаты, пополз к стене, вверх по стене и в щель у окна.

Хуан нажал на кнопку фонарика, направил луч на дырку, которая поглотила насекомое. Он прошел по комнате и исследовал отверстие.

— Когда появилось здесь это отверстие, отец?

— Много лет назад. В каменной кладке была щель… землетрясение за несколько лет до смерти матери, я думаю.

В четыре шага Хуан дошел до двери, прошел через вестибюль с арочным потолком, вниз по каменным ступеням, через другую дверь и короткую прихожую, через литые ворота в сад на улицу. Он дал полной мощности луч и провел им над стеной под окном кабинета.

— Хуан, что ты делаешь?

— Это моя работа, отец, — он бросил взгляд назад и увидел, что префект шел за ним и остановился как раз за воротами сада.

Хуан снова обратил внимание на стену кабинета, посветил лучом фонаря на камни под окном. Он низко нагнулся, водя лучом по земле, вглядываясь в каждые бугорок, во все темные места.

Тщательный поиск переместился на сырую землю, повернул к кустам, затем на лужайку.

Хуан слышал, как отец идет за ним.

— Ты видишь его?

— Нет.

— Тебе надо было позволить мне пристукнуть его.

Хуан встал, пристально посмотрел вверх на черепичную крышу и на карнизы. Вокруг стояла полная темнота, был только свет в окне кабинета и свет фонаря, чтобы изучать детали.

Пронзительный, резкий до боли в ушах звук заполнил воздух вокруг них. Он шел из внешней стороны сада, который окаймлял дорогу и каменную стену. Даже после того, как он смолк, казалось, что он висит везде вокруг них. Он навел Хуана на мысль об охотничьем крике хищников джунглей. Дрожь прошла у него по спине. Он повернулся к проезжей дороге, где припарковал свой воздушный грузовик, послал туда луч фонаря.

— Какой странный звук, — сказал отец. — Я… — Он замолчал и уставился на газон. — Что это?

Казалось, что весь газон пришел в движение, направляясь к ним, как волна набегающая на берег. Волна эта уже отрезала их от входа в дом. Она была еще в шагах десяти, но быстро надвигалась.

Хуан схватил отца за руку. Он говорил спокойно, надеясь не встревожить старика еще больше, помня о его слабом сердце.

— Мы должны добраться до моего грузовика, отец. Мы должны пробежать прямо по ним.

— По ним?

— Это насекомые, похожие на того, кого мы видели внутри, отец — их миллионы. Они нападают. Вероятно, они совсем не жуки. Вероятно, они похожи на полчища муравьев. Мы должны пробежать к грузовику. У меня там есть приспособления и оборудование, чтобы отбиться от них. Нам будет безопасно в грузовике. Это грузовик пограничников, отец. Ты должен бежать со мной, ты понимаешь? Я помогу тебе, но ты не должен спотыкаться и падать на них.

— Я понимаю.

Они побежали. Хуан держал отца за руку, указывая путь фонарем.

«Пусть только выдержит его сердце,» — молился Хуан.

Он были уже в волне насекомых, но существа отскакивали в стороны, открывая путь, который закрывался за бегущими мужчинами.

Белые очертания воздушного грузовика выступили из-за поворота впереди метрах в пятнадцати.

— Хуан… сердце, — выдохнул старший Мартиньо.

— Ты должен держаться, — пропыхтел Хуан. — Быстрее!

Он почти на руках пронес отца последние несколько шагов.

Они были сейчас у широких задних дверей отделения лаборатории грузовика Хуана. Хуану удалось распахнуть двери, он включил выключатель на левой стене, достал капюшон и ружье. Он остановился, внимательно вглядываясь в залитое желтым светом отделение.

В нем сидели два человека — индейцы сертао, судя по их внешности, с яркими блестящими глазами и черными волосами с подстриженной челкой под соломенными шляпами. Они были, как два близнеца, даже в одинаковых грязно-серых костюмах, с одинаковыми сандаловыми кожаными заплечными мешками. Вокруг них ползали насекомые, похожие на жуков, по стенам лаборатории, над инструментами и пузырьками.

— Что за черт? — рявкнул Хуан.

Один из этой пары поднял индейскую флейту и помахал ею. Он говорил резким голосом со странными окончаниями слов.

— Заходите. Вам не причинят вреда, если вы будете повиноваться.

Хуан почувствовал, как отец оседает, поймал старика на лету. Какой он был легкий. Старик дышал прерывисто, делая болезненные короткие вздохи. Лицо его было бледно-синим. На лбу выступил пот.

— Хуан, — прошептал префект. — Боль… моя грудь.

— Лекарство, — сказал Хуан. — Где твое лекарство.

— Дома, — сказал старик. — На столе.

— Кажется, он умирает, — проскрипел один из индейцев.

Все еще держа в руках отца, Хуан резко повернулся к этой паре и рявкнул: — Я не знаю, кто вы и почему вы впустили сюда этих жуков, но отец мой умирает, и ему нужна помощь. Убирайтесь с дороги.

— Повинуйся или оба умрете, — сказал индеец с флейтой. — Заходи.

— Ему нужно лекарство и врач, — взмолился Хуан. Ему не понравилось, как индеец показал ему флейту. Этот жест наводил на мысль, что инструмент является оружием.

— Какая часть отказала? — спросил другой индеец. Он с любопытством уставился на отца Хуана. Дыхание старика стало поверхностным и быстрым.

— Это сердце, — сказал Хуан. — Я надеюсь, что синьоры фермеры не думаете, что он притворяется…

— Не фермеры, — сказал тот, кто с флейтой. Он встал с сиденья в передней части лаборатории, указал вниз. — Клади… отец здесь.

Другой поднялся со скамейки и встал рядом.

Несмотря на страх за отца, Хуан поймал себя на мысли, что его поражает странная внешность этой пары. Тонкая, похожая по виду на чешуйчатую кожа, мерцающая яркость глаз. Может быть, они употребляют какой-нибудь наркотик джунглей?

— Положи отца сюда, — сказал тот, что с флейтой. Снова показывая на скамейку. — Помощь может быть…

— Получена, — сказал другой.

— Получена, — повторил первый.

Хуан заметил, сейчас массы насекомых вокруг на стенах замерли, в радах их наступила тишина выжидания. Они все были копией того жука из кабинета. Одинаковые.

Дыхание старика было сейчас поверхностным и быстрым. Хуан чувствовал каждый его выдох на руке и у своей груди.

«Он умирает,» — в отчаянии думал Хуан.

— Помощь может быть получена, — повторил индеец с флейтой. — Если вы повинуетесь, мы не сделаем вреда.

Индеец поднял флейту и направил ее на Хуана. — Повинуйся.

Жест не мог вызвать сомнения. Эта вещь была оружием.

Медленно Хуан поднялся в грузовик, подошел к скамье и осторожно опустил отца на мягкую поверхность.

Индеец с флейтой жестом приказал отойти ему в сторону, и он повиновался.

Другой индеец склонился над головой старшего Мартиньо и поднял его веко. Хуана поразила профессиональная правильность жеста. Индеец осторожно нажал на диафрагму умирающего, снял пояс префекта, ослабил воротник. Похожий на обрубок коричневый палец коснулся артерии на шее старика.

— Очень слабый, — проскрипел он.

Хуан еще раз посмотрел на индейца, удивляясь, как крестьянин отдаленного района страны может вести себя как врач.

— Больница, — заявил индеец.

— Больница? — спросил другой с флейтой.

Осматривающий отца издал скрипуче-шипящий звук.

— Больница, — согласился тот, что с флейтой.

Тот резкий шипящий звук! Хуан уставился на индейца рядом с префектом. Этот звук ему напомнил зов, который прозвучал на газоне.

Тот, что с флейтой, ткнул его и сказал: — Ты. Иди вперед и управляй этой…

— Машиной, — подсказал тот, что находился рядом с отцом Хуана.

— Машиной, — сказал тот, что с флейтой.

— В больницу? — взмолился Хуан.

— Больницу, — согласился индеец.

Хуан снова посмотрел на отца. Старик был так неподвижен. Другой индеец уже пристегивал старшего Мартиньо к скамейке, готовясь к полету. Несмотря на вид крестьянина из далекой глубинки, человек казался весьма компетентным.

— Повинуйся, — сказал тот, что с флейтой.

Хуан открыл люк в переднее отделение, проскользнул внутрь, почувствовал, что вооруженный индеец следует за ним. Несколько капель дождя темнели на ветровом щитке. Хуан втиснулся в сидение водителя. В отделении стало темно, когда закрылся люк. Соленоиды отбросили автоматически запоры люка с глухим звуком. Хуан включил стоящие осветители и заметил, как индеец нагнулся позади него, держа наготове свою флейту.

«Ружье типа духового, — догадался Хуан. — Вероятное ядом.»

Он нажал кнопку зажигания на пульте, пристегнулся, пока турбины набирали нужные обороты. Индеец все еще стоял позади него согнувшись без пристегнутых ремней — легко уязвимый, если бы воздушный грузовик резко дернулся с места.

Хуан перевел рычаг передач в нижнем левом углу пульта, взглянул в. крошечный экран, который давал ему возможность заглянуть в отделение лаборатории. Задние двери были открыты. Он закрыл их с помощью гидравлического дистанционного управления. Отец лежал, надежно прикрепленный к скамейке, другой индеец был у его изголовья.

Турбины набрали нужные обороты.

Хуан нажал педаль, включил гидростатический привод. Грузовик поднялся сантиметров на десять, пошел под углом вверх, когда Хуан увеличил смещение насоса. Он повернул влево на улицу, поднялся метра на два, чтобы увеличить скоростей направился на огни бульвара.

Индеец заговорил у его уха: — Поворачивай к горе туда. — вытянутая вперед рука указала направление.

«Клиника Александро находится у подножья, — думал Хуан. — Да, это правильное направление.»

Хуан обозначил поворот на перекрестке, который заворачивал на бульвар.

Он прибавил еще обороты, поднял машину еще на метр и еще прибавил скорость. Тем же движением он включил связь на соседнее отделение, подключил его к усилителю и подстроил под сидение, на котором лежал отец.

Приемник, способный улавливать звук даже упавшей булавки, который мог звучать, как пушечный выстрел, издал лишь отдаленное шипение и скрипучий звук. Хуан усилил звук приемника. Сейчас он должен был бы передать сердцебиение старика, посылая заветные тук-тук в переднюю кабину.

Такого звука не было, было лишь шипение и скрежещущий звук.

Слезы выступили на глазах Хуана. Он тряхнул головой, чтобы смахнуть их.

«Мой отец умер, — думал он. — Его убили эти безумцы из дальних горных районов.»

Он заметил на экране пульта, что индеец там сзади держит руку под спиной старшего Мартиньо. Казалось, что индеец массирует спину мертвого старика. Ритмичные поскрипывания соответствовали движению.

Гнев наполнил Хуана. Он чувствовал, что способен послать воздушный грузовик в пике, умереть самому и уничтожить этих безумцев.

Грузовик приближался к окраине города. Это была зона небольших садов и коттеджей, охраняемая воздушным балдахином.

Хуан поднял воздушный грузовик над балдахином и направился к бульвару. «К клинике, да, — думал он. — Но слишком поздно.»

В этот момент он понял, что из заднего отделения не раздаются звуки сердцебиения — только медленный ритмичный скребущий звук, сейчас, когда его слух ловил это, этот похожий на цикаду приглушенный шум ритмичных, то раздающихся, то затухающих звуков.

— Туда, в горы, — сказал индеец позади него. И снова показалась рука, указывающая вправо.

Хуан, видя эту руку так близко, освещенную огнями шкалы управления, рассмотрел, как чешуйчатые части пальцев совершают какие-то сдвиги. В этом сдвиге он узнал формы чешуек на бахроме их лапок.

Жуки!

Палец состоял из соединенных вместе жуков, работающих в унисон!

Хуан повернулся и пристально посмотрел в глаза индейцу, и тоща он понял, почему они так ярко блестят, они состояли из тысяч крохотных фасет.

— Больница там, — сказало создание рядом с ним, указывая в направлении гор.

Хуан снова сосредоточился на приборах, стараясь побороть нарастающее раздражение. Они не индейцы… они даже не люди.

Они были насекомыми — какого-то вида группы ульев, но имели форму и структуру, имитирующие человека.

И в его мозгу проносились доказательства этого открытия. Как же они удерживают этот вес? Как им удается питаться и дышать?

Как они разговаривали?

Все личные заботы ушли на второй план, уступая насущной проблеме доставить эту информацию и ее доказательства в одну из больших правительственных лабораторий, где можно расследовать эти факты.

Даже смерть отца не должна была помешать ему в этом. Хуан знал, что должен поймать одного из этих существ и выйти с ним. Он потянулся вверх за голову, привлеченный миганием передатчика, установил его на вызов дома. «Пусть один из моих ирмандадес проснется и даст свои позывные,» — молился он.

— Еще больше вправо, — проскрипело существо позади него.

И снова Хуан скорректировал курс.

Голос — этот резкий скрипучий звук. И снова Хуан спрашивал себя, как может это существо производить имитацию человеческой речи. Координация, требуемая для этого действия, должна нести в себе глубокий смысл.

Хуан взглянул влево. Сейчас высоко над головой стояла луна, освещая линию пограничных постовых вышек вдали. Первый барьер.

Скоро грузовик выйдет из Зеленой зоны в Серую, самых беднейших ферм плана нового расселения — затем, за ее пределами другой барьер и Великая Красная зона, которая тянулась вытянутыми щупальцами через Гояз и внутренние области Матто Гроссо далеко до горной цепи Анд, куда приходили отряды из Эквадора. Хуан видел сейчас разбросанные огни ферм плана нового заселения впереди, а кругом стояла тьма.

Воздушный грузовик двигался сейчас быстрее, чем он того хотел, но Хуан знал, что не осмелится снизить скорость. Они станут тоща подозрительными.

— Ты должен лететь выше, — сказало существо позади него.

Хуан увеличил смещение насоса, поднял нос машины. Он выровнял грузовик на высоте трехсот метров.

Впереди маячили еще несколько пограничных вышек, расположенных через меньшие интервалы. Хуан услышал сигналы барьера на пульте управления, посмотрел назад на своего охранника. Казалось, что разрушительные вибрации барьера не действуют на существо.

Он выглянул в боковое окно вниз, пока проходили над барьером. Он знал, что никто не угрожает ему снизу. Это был воздушный грузовик пограничников и направлялся он в Красную зону… передатчик посылал домой позывные. Люди внизу могли предположить, что его как руководителя группы направили по контракту после успешного запроса собирать своих людей на работу. Если бы стража на барьере узнала его позывные, это только подтвердило бы такую мысль.

Хуан Мартиньо только что успешно завершил бросок на Сьерра Дос Паресис. Все пограничники знали об этом.

Хуан вздохнул. Он видел слева посеребренную лунным светом змейку Сан-Франциско и водные пути поменьше, которые подобно ниточкам спускались с подгорий.

«Я должен найти гнездо — куда бы мы ни направлялись,» — думал Хуан.

Он раздумывал, нажать ли ему на приемник — но что, если его люди начнут докладывать… Нет. Это может вызвать подозрения этих странных существ, они смогут предпринять какие-нибудь сильные контрмеры.

«Мои люди поймут, что что-то случилось, если я не отвечаю, — думал он. — Они последуют за мной. Лишь бы только кто-нибудь услышал мои позывные.»

— Как далеко нам еще лететь? — спросил Хуан.

— Очень далеко, — ответил страж.

Хуан устроился для долгого перелета. «Я должен быть терпеливым, — думал он. — Я должен быть таким терпеливым, как паук, ждущий на краю своей паутины.»

Проходили часы: два, три… четыре.

Под грузовиком внизу не было ничего, кроме залитых лунным светом джунглей, а луна уже была низко над горизонтом, почти опускалась за его линию. Это уже был район, расположенный глубоко в Красной зоне, где сначала использовались самые сильные яды и были получены самые разрушительные результаты. Это был район, где были обнаружены первые дикие мутации.

Гояз.

«Это то место, как говорил отец, куда поехала Рин Келли, — думал Хуан. — Она сейчас там внизу?»

Джунгли молчали.

Гояз: этот район сохранился для последней атаки, используя все мобильные барьерные линии, когда круг достаточно сузится.

— Как долго еще? — спросил Хуан.

— Скоро.

Хуан приготовил заряд на случай крайней необходимости, чтобы можно было разделить два отделения грузовика, когда он выстрелит. Дополнительные крылья на передней части и ракетные установки на случай чрезвычайной ситуации доставят его назад в район пограничников.

Хуан надеялся на это, так как эти особи позади него, видимо, успокоились.

Он взглянул поверх балдахина, тщательно осмотрел горизонт, насколько охватывал взгляд. Освещал ли лунный свет грузовик справа? Он не мог быть полностью уверен… но было похоже на то.

— Скоро? — спросил Хуан.

— Впереди, — проскрипело существо.

Смодулированные резкие звуки этого голоса вызвали дрожь по спине Хуана. Хуан сказал. — Мой отец…

— Больница для… отца… впереди, — сказало существо.

Хуан понял, что скоро рассвет. Он уже видел первые проблески света вдоль линии горизонта. Эта ночь прошла так быстро. Хуан даже предположил, не сделал ли ему страж какую-нибудь инъекцию для искажения чувства времени без его ведома. Но потом решил, что нет. Он всегда был настороже, чтобы быть готовым к неожиданностям в любой момент. У него просто не было времени на усталость или скуку, когда он должен был замечать любую опознавательную веху, чуть различимую в ночи, чувствовать и осознавать все, касающееся этих существ вокруг него. Четкий горьковатый запах щавелевой кислоты давал основание предполагать химическую реакцию кислота-кислород.

Как им удавалось скоординировать все эти отдельные звенья насекомых?

Казалось, что действия их осознаны. Что, это только имитация? Где же тоща у них мозг?

Наступил рассвет, и стало видно плато Матто Гроссо: котлообразный провал жидкой зелени, кипящего через край мира. Хуан взглянул в боковые окна во-время и увидел, что длинная тень грузовика прыгает по расчищенному пространству. Там, на фоне зелени, блестели застывшие, как из гальванизированного металла, крыши — опытные станции, покинутые во время повторного расселения, или, может быть, фазенды баракао на границе кофейных плантаций. Место было подходящим для склада, расположено оно возле небольшой речушки, а на земле вокруг видны признаки прибрежных сельскохозяйственных культур.

Хуан знал этот район, он мог мысленно наложить на него сетку карты пограничников — он занимал пять градусов широты и шесть градусов долготы. Когда-то это было место изолированных фазенд, управляемых цветными или черными, и место это примыкало к системе плантаций энкомендеро. Родители Бенито Альвареса были родом из этих мест. Это были заросшие джунгли, узкие речушки с заросшими лесом и папоротником берегами, саваны и сложная запутанная жизнь.

То здесь, то там вдоль возвышений на реке лежали остатки гидроэлектростанций с тех пор давным-давно заброшенные как станция на водопадах Пауло Афонса. Все они были заменены солнечными и атомными электростанциями.

Так вот где это: сертао Гояз. Даже в этом веке он выглядел примитивным, что ставили в вину насекомым и болезням. Он лежал там — последний оплот бурной жизни насекомых в западном полушарии, ожидая современной тропической технологии, чтобы поднять его в двадцать первый век.

Необходимые запасы для наступления пограничников могли бы поступать через Сан-Пауло самолетами или по многоярусному шоссе, ну еще, может быть, на древних дизельных поездах до Итаниры, на речных авиакатерах до Бахуса или воздушными грузовиками до Реджисто и Мопольдины на Арагве.

А когда это будет сделано, возвратятся люди, приезжая из зон плана заселения и беднейших городов метрополии.

Поток завихрения встряхнул воздушный грузовик, прервав размышления Хуана, заставив его чувства прийти в состояние острого осознания ситуации.

Взгляд на стража показал, что тот все еще сидит согнувшись, настороженный… терпеливый, как индеец, которого он имитировал. Присутствие существа позади него стало собирательным, и Хуан вынужден был бороться с нарастающим чувством отвращения.

Блестящие механические предметы грузовика вокруг были как бы в состоянии войны с насекомым существом. У него не было дела здесь в кабине машины, ровно рассекающей воздух над тем районом, где верховной властью были ему подобные.

Хуан выглянул и посмотрел вниз на зеленую реку леса. Он знал, что эта зона внизу кишит насекомыми: ленточными червями в корнях трав саванн, личинками жуков, копошащимися во влажной черной земле; прыгающими жуками, стремительными осами; халикозными мухами, священными для все еще процветающего культа Коанго в глубинных лесных районах; джигерами, сфецидами, свирепыми шершнями, белыми термитами, хоботными личинками, кровососами, трипсами, муравьями, вшами, москитами, клещами, молями, экзотическими бабочками и бесконечными неестественными мутациями их всех.

Это уж точно.

Это будет длительная война — если она уже не проиграна.

«Мне не следует идти таким путем, — сказал себе Хуан.

— Хотя бы уважая память отца. Мне не следует так думать… пока еще не следует.»

Карты МЭО изображали этот район красным цветом различной интенсивности. Вокруг красного цвета шло серое кольцо с розоватым оттенком там, где еще продолжали существовать одна или две формы жизни, противостоящей ядам человека, огню, вяжущим веществам, звуковым токсинам — комбинации химических отравляющих веществ и сверхзвуковые средства, которые изгоняют насекомых из их потайных мест в ожидающую их смерть — и всем видам механических ловушек и соблазнительных наживок, имеющихся в арсенале пограничников.

Сетчатая карта накладывалась на этот район, и каждый квадрат в тысячу гектаров отводился под ответственность независимых отрядов, которые проводили чистку.

«Мы, пограничники, являемся своего рода конечным хищником, — думал Хуан. — Неудивительно, что эти создания имитируют нас.»

Но как в действительности хороша эта мимикрия? — спрашивал он себя. — И как смертельна для хищников? Как далеко это зашло?»

— Туда, — сказало существо позади него. Рука, состоящая из множества частей, вышла вперед и указывала на черный крутой откос, видимый перед ними в серой дымке утра. Густой туман у крутого обрыва указывал на то, что поблизости река, спрятавшаяся в джунглях.

«Это все, что мне надо, — подумал Хуан. — Я легко смогу снова найти это место.»

Нога его нажала на курок на полу, выпустив огромное облако тумана оранжевого оттенка под грузовик, чтобы отметить эту землю и лес на более, чем километр вокруг. Когда Хуан нажал на курок, он начал отсчитывать про себя пятисекундную паузу, чтобы произвести автоматический отстрел.

Он произошел с рокотом взрыва, который, как знал Хуан, прижмет существо, находящееся сзади, к заднему выступу. Он привел в действие замаскированные крылья, дал питание моторам ракеты и сделал сильный крен влево. Сейчас ему стало видно соседнее отделение сзади, которое медленно опускалось к земле над цветным облаком, его падение ускорится, когда автоматически компенсируются насосы гидростатического привода.

«Я вернусь, отец, — подумал Хуан. — Ты будешь похоронен среди семьи и друзей.»

Он поставил машину на автоматическое управление, чтобы разделаться со своим охранником.

Жало чуть не задело губы Хуана.

Задняя стенка кишела насекомыми, собранными в кучки вокруг чего-то желто-белого и пульсирующего. Серо-грязная рубашка и брюки были разорваны, но насекомые уже чинили их, выкручивая волокна, которые соединялись и скреплялись при наложении. Около пульсирующей поверхности был темно-желтый предмет, похожий на мешок, сквозь облетевших его насекомых просматривался коричневый скелет со знакомыми очертаниями.

Он был похож на человеческий скелет, но темный и хитинный.

На глазах у Хуана существо формировалось снова — Длинные мохнатые усики зарывались внутрь и сцепляли одно насекомое к другому, сплетая вместе бахрому крыльев.

Оружия в виде флейты было не видно, а кожаную сумку существа взрывом отбросило в задний угол, но глаза его были на месте, в своих коричневых глазницах, и смотрели на него. Рот также восстанавливался.

Темно-желтый мешок сжался, и из полувосстановленного рта раздался голос.

— Ты должен слушать, — проскрипел он.

Хуан глотнул воздуха, метнулся к щиту управления, перевел на ручное управление и послал машину в бешеный штопор.

Позади него было слышно жужжание на высокой частоте. Казалось, что звук проникает в каждую кость и сотрясает ее. Что-то полезло у него по шее. Он ударил и почувствовал, что раздавил что-то.

Все, о чем думал сейчас Хуан, было в одном слове: «бежать». Он напряженно всматривался в землю внизу. Увидев белый клочок в саванне справа от себя, в тот же миг узнал другой воздушный грузовик, который подходил к нему сбоку, на его корпусе виднелся яркий знак его родного ирмандадес.

Белое пятно в саванне сейчас различалось, как группа палаток с оранжево-зеленым флагом МЭО, развевающимся рядом с ними. За ровным участком травы виднелся изгиб реки.

Хуан направился к палаткам.

Что-то укололо его в щеку. Ползающие существа были у него в волосах — кусались и жалили. Он нажал на тормоза ракет, нацеливаясь на открытое пространство возле палаток. Насекомые ползали сейчас по всему обзорному стеклу, мешая наблюдению. Хуан тихо про себя помолился, потянул на себя контрольный рычаг, почувствовал, как выходят колеса, касаются земли, подпрыгивая и быстро катясь. Он сбросил балдахин прежде, чем движение прекратилось, порвал печать на предохранительных ремнях и выбросился вверх и в сторону, упав плашмя на твердую землю.

Он катался и катался по земле, плотно закрыв глаза, чувствуя укусы насекомых, как огненные иглы на каждой оголенной частице тела. Чьи-то руки подхватили его, и он почувствовал, как на лицо плеснули капюшон из желе, чтобы защитить его. Тяжелые струи обрушились на него со всех сторон.

Где-то на расстоянии он слышал голос, который был похож на крик Виеро: — Беги! Сюда Беги!

Он услышал, как заговорило ружье-распылитель: — Пу-у-ф.

И еще раз.

И еще.

Вокруг него обвились руки. Струя била по спине. Душ, который пах, как нейтрализатор, обрушился на него.

Странный тяжелый звук сотряс землю рядом, и голос сказал:

— Матерь божья! Вы только посмотрите на это!

Глава 5

Хуан сел, стянул капюшон с лица и уставился на саванну. Трава там бурлила и кишела насекомыми вокруг воздушного грузовика ирмандадес.

Голос сказал:

— Ты все убил внутри машины?

— Все, что двигалось, — ответ был хриплым, спотыкающимся, как будто говорящий преодолевал сильную боль.

— Там есть что-нибудь, что можно еще использовать?

— Радио уничтожено.

— Конечно. Это первое, на что они нацелены.

Хуан посмотрел вокруг себя, насчитал семеро своих ирмандадес — Виеро, Томе, Рамон, Пиетр, Лон…

Взгляд его выхватил группу, стоящую позади его людей — среди них Рин Келли. Ее рыжие волосы лежали косо. Грязь залепила лицо. В зеленых глазах ее был дикий, застывший страх. Она смотрел на него.

Затем он увидел свою машину, справа, на боку и внутри того, что ему показалось канавой. Вокруг всего была пена и остатки горения. Взор его пошел вдоль линии канавы, увидел, что она захватывала пространство, заполненное плотной землей, в центре которого стояли палатки, а вокруг — саванна. Возле него стояли двое в форме МЭО, держа переносные емкости с распылителем.

Хуан обратил внимание на Рин, вспоминая ее такой, какой видел в А’Чигуа в Бахии. На ней была простая зеленая форма МЭО для полевых работ, забрызганная пятнами красно-коричневой грязи. Глаза ее не выражали никакого приглашения.

— В этом я вижу поэтическую справедливость, предатели, — сказала она.

Истерический тон ее голоса не сразу дошел до слуха Хуана. И еще секунда потребовалась для того, чтобы до него дошел смысл. Предатели?

Он вдруг увидел, какой оборванный и измученный вид у людей МЭО.

Подошел Виеро, помог Хуану подняться, протянул кусок материи, чтобы вытереть с лица желе.

— Шеф, что происходит? — спросил Виеро. — Мы получили твой сигнал, но ты не отвечал.

— Потом, — выдавил Хуан, когда понял гнев, выражаемый Рин и ее спутниками. Казалось, что у Рин лихорадка и она выглядела нездоровой.

Руки прошлись плотно по Хуану, стряхивая с него мертвых насекомых. Боль от укусов и жал стала стихать под воздействием лечебного нейтрализатора.

— Чей это скелет у вас в машине? — спросил один из людей МЭО.

Прежде, чем успел ответить Хуан, Рин сказала:

— Смерть и скелеты не представляют для Хуана Мартиньо, предателя Паратинги, ничего нового!

— Они все безумцы, это единственно, что можно сказать, по моему разумению, — сказал Виеро.

— Ваши любимцы накинулись на вас, не так ли? — спросила требовательно Рин. — Скелет — это то, что осталось от одного из вас, а-а?

— Что это за разговор о скелете? — спросил Виеро.

— Ваш шеф знает, — сказала Рин.

— Не будете ли вы так добры, чтобы объяснить? — спросил Хуан.

— Нет нужды объяснять, — сказала она. — Пусть вам объяснят ваши друзья. — Она указывала на джунгли вокруг саванны.

Хуан посмотрел туда, увидел шеренгу людей в белой форме пограничников, которые стояли нетронутыми среди прыгающих, кишащих насекомых в тени джунглей. Он снял бинокль с шеи одного из его людей и установил фокус.

Зная, на что надо смотреть, он легко увидел, что нужно.

— Падре, — сказал Хуан.

Виеро наклонился поближе, почесывая укус насекомого под шрамом от кислоты на щеке.

Тихим голосом Хуан объяснил насчет фигур, стоящих на краю джунглей, передал бинокль, чтобы Виеро смог сам увидеть тонкие линии кожи и блеск фасет в глазах.

— Ай-яй! — сказал Виеро.

— Вы узнаете своих друзей? — строго спросила Рин.

Хуан не обращал на нее никакого внимания.

Виеро передал бинокль с объяснениями следующему из ирмандадес. Двое из людей МЭО, которые опрыскивали Хуана, подошли ближе, слушая и обращая внимание на фигуры в тени джунглей.

Один из людей МЭО перекрестился.

— Эта канава по периметру, — сказал Хуан. — Что в ней?

— Нейтрализующее желе, — сказал человек МЭО, который перекрестился. — Это все, что у нас осталось для барьера от насекомых.

— Он не остановит их, — сказал Хуан.

— Но он уже остановил их, — сказал человек.

Хуан кивнул. У него имелись свои очень неприятные подозрения по поводу их появления здесь. Он посмотрел на Рин.

— Д-р Келли, где остальные ваши люди? — Хуан обвел взглядом людей МЭО, считая их. — В полевых отрядах МЭО, конечно, больше, чем шесть человек.

Она сжала губы, но ничего сказала.

Чем больше Хуан смотрел на нее, тем больше видел, что она, очевидно, больна.

— Итак? — сказал Хуан. Он взглянул вокруг на палатки, видя их удручающее состояние. — А где ваше оборудование, ваши грузовики, лаборатория, маршрутные автобусы?

— Странные вопросы вы задаете, — сказала она, но в интонации ее голоса сквозила неуверенность (чего стоил один только истерический призвук). — В километре отсюда среди деревьев, там, — она кивнула налево, — этот проклятый грузовик для джунглей содержит большинство из нашего… оборудования, как вам угодно называть его. Шины грузовика были изъедены кислотой прежде, чем мы поняли, что что-то не так. Роторные подъемники были уничтожены точно таким же способом — все уничтожены.

— Кислотой?

— Она пахла щавелевой кислотой, но действовала скорее как соляная, — сказал один из ее спутников, блондин скандинавского вида, со светлым следом ожога кислотой под правым глазом.

— Начните все сначала, — сказал Хуан.

— Нас отрезали здесь… — Он остановился и посмотрел вокруг.

— Восемь дней назад, — сказала Рин.

— Да, — сказал блондин. — Они взяли радио, наш грузовик — они были похожи на гигантских джигеров. Они могут пускать струю кислоты на пятнадцать метров.

— Как тот, которого мы видели на Плацо в Бахии? — спросил Хуан.

— В моей походной лаборатории три мертвых образца, — сказала Рин. — У них кооперативная структура, группы ульев. Сами посмотрите.

Хуан вытянул губы и задумался.

— Я слышала частично то, что вы говорили своим людям здесь, — сказала она. — Вы ожидаете, что мы поверим этому?

— Мне совершенно не важно, во что вы верите, — сказал Хуан. — Как вы попали сюда?

— Мы пробились сюда из грузовика, используя струи холодного огня «карамару», — сказал блондин. — Это их немного утихомирило. Мы притащили с собой запас его, который смогли унести, вырыли траншею по периметру, залили раствор, добавили желе и покрыли сверху всем запасом маслянистого копару… вот и сидим здесь.

— Сколько вас? — спросил Хуан.

— В грузовике нас было четырнадцать, — сказала Рин. Она внимательно смотрела на Хуана, изучая его. Его поведение, вопросы — все свидетельствовало о его невиновности. Она пыталась рассуждать, исходя из этого предположения, но мозг ее не подчинялся ей. В ее рассуждениях не было ясности, и она знала об этом. Даже с самой первой атаки было что-то такое, похожее на китайский наркотик, в жалах насекомых, которые прошли через «карамару». Но в ее походной лаборатории не было нужного оборудования, чтобы установить, что это за наркотик.

Хуан потер шею сзади, где начинали гореть укусы насекомых. Он обвел взглядом своих людей, оценивая их состояние и оснащенность, насчитал четыре ружья-распылителя, увидел, что люди носили запасные заряженные цилиндры на шнурах на шее.

И здесь был еще его грузовик в целости и сохранности внутри периметра. Раствор, который они вылили в ров, вероятно, сыграл свою роль во время контрольного захода. Но ведь еще оставался грузовик в саванне.

— Нам лучше пробиться к грузовику, — сказал он.

— Вашему грузовику? — спросила Рин. Она смотрела в саванну. — Я думаю, было слишком поздно уже несколько секунд спустя после его приземления, — Она засмеялась, и истерика уже явно вновь выходила на поверхность. — Я думаю, через день или примерно так, несколькими предателями станет меньше. Вы попали в свою собственную ловушку.

Хуан бросил быстрый взгляд на воздушный грузовик ир-мандадес. Он начинал бешено клониться в левую сторону.

— Падре! — рявкнул он. — Томми! Винсе! Дава… — Он остановился, когда грузовик осел еще больше.

— Было бы справедливо предупредить вас, — сказала Рин, — держитесь подальше от края канавы, пока вы не опрыскаете противоположные край рва. Они могут пускать струю кислоты, по крайней мере, на пятнадцать метров… и, как вы можете видеть, — она кивнула в сторону воздушного грузовика, — кислота съедает металл и даже пластик.

— Вы не в своем уме, — сказал Хуан. — Почему вы не предупредили нас сразу же? Мы бы…

— Предупреждать вас?

Ее спутник блондин сказал:

— Д-р Келли, вероятно, нам бы…

— Успокойся, Хогар, — сказала она. Она взглянула на мужчину. — Разве не пришло время, чтобы вы заглянули к д-ру Чен-Лy?

— Трэвис? Он здесь? — спросил Хуан.

— Он прибыл вчера с одним сотрудником, который уже погиб, — сказала она. — Чен-Лу, вероятно, не доживет до ночи. — Она снова посмотрела на своего скандинавского спутника. — Хогар!

— Да, мэм, — сказал мужчина. Он тряхнул головой и направился в палатку.

— Мы отдали восемь человек вашим партнерам, — сказала Рин. Она посмотрела на небольшую группу ирмандадес, — Ваших жизней мало, чтобы заплатить сейчас за гибель восьми… предатели!

— Вы действительно не в своем уме, — сказал Хуан, и он ощутил, как в нем закипает гнев. Чен-Лy здесь… умирает? Чего ждать? Надо сделать работу.

— Прекратите разыгрывать из себя невинность, синьор Мартиньо, — сказала Рин. — Мы уже видели ваших спутников здесь. Мы уже видели ваших компаньонов, которых вы вырастили… и мы понимаем, что вы были слишком жадны, ваша игра уже вышла из-под вашего контроля.

— Вы не видели, что мои ирмандадес совершают это, — сказал Хуан. Он посмотрел на Тома. — Томми, присмотри за этими ненормальными. Не разрешай им вмешиваться в наши дела. — Он поднял ружье и запасные заряды с одного из своих людей и сказал другим трем вооруженным людям. — Вы идите со мной. — Шеф, что ты делаешь? — спросил Виеро.

— Спасти то, что мы можем из грузовика, — сказал Хуан.

Виеро вздохнул, взял одно из ружей и заряды, приказав жестом его владельцу оставаться с Томми.

— Наверняка вы идете на верную смерть, — сказала Рин.

— Но не думайте, что мы будем мешать этому!

Хуан заставил себя не ответить ей взрывом яростных проклятий. Голова его трещала от гнева и необходимости гасить его. Вскоре он подошел к канаве, поближе к разрушенному воздушному грузовику, уложил струю пены на траву позади рва, сказал другим сделать то же и перепрыгнул через ров.

Позднее Хуан не любил вспоминать о том времени в саванне. Прошло менее двадцати минут после того, как они покинули остров с палатками, как Хуана и троих его спутников обожгло кислотой, серьезно пострадали Виеро и Лон. А удалось им спасти меньше, чем восьмую часть груза в грузовике, в основном пищу. Спасенные вещи не включали передатчик.

Атака началась со всех сторон, нападающие прятались в высокой траве. Пена обездвиживала их лишь временно. Ни один из ядов, заряженных в ружья, не оказывал большего воздействия на этих тварей, просто замедлял их действия. Атака прекратилась только после того, как люди вошли в безопасную зону за ров.

— Ясно, что эти дьяволы не случайно сначала уничтожили нашу связь, — задыхался от гнева Виеро. — Откуда они узнали?

— Я не хочу гадать, — сказал Хуан. — Стойте тихо, пока я обрабатываю ваши ожоги. — Щека и плечо Виеро были сильно обожжены, одежда его дымилась клочьями.

Хуан разбрызгал лечебный нейтрализатор на эти места, повернулся к Лону. На спине его начало уже отходить мясо, но он стоял, лишь сопя от боли, в ожидании.

Рин подошла, чтобы помочь обрабатывать и перевязывать раны, но отказалась разговаривать, даже отвечать на простейшие вопросы.

— Вам надо что-нибудь еще из этих спасенных вещей?

Молчание.

— Вы взяли образцы этих кислот?

Молчание.

Вскоре Хуан потрогал три ожога на левой руке, нейтрализовал кислоту и закрыл раны свежей повязкой. Он стиснул зубы от боли и пристально посмотрел на Рин.

— Где эти образцы чигуа, которых вы убили?

Молчание.

— Вы слепой беспринципный маньяк с манией величия, — сказал Хуан. — Не заводите меня слишком далеко.

Лицо ее побледнело, а зеленые глаза засверкали, но зубы остались сомкнуты.

Руку Хуана дергало, голова раскалывалась, и он чувствовал, что что-то творится с глазами, он слабо различал цвет. Молчание женщины разъярило его, но ярость его была такой, как будто это происходит совсем с другим человеком. Странное чувство беспристрастности продолжало оставаться даже после того, как он обнаружил его.

— Вы ведете себя, как женщина, к которой нужно применять насилие, — сказал Хуан. — Не хотели бы вы удалиться от моих людей? Они немного устали от вас.

Он почувствовал, что слова эти чужие, ненужные, раньше, чем закончил произносить их — как будто он хотел сказать что-то другое, но эти слова вырвались сами.

Лицо Рин вспыхнуло.

— Вы не смеете! — запротестовала она.

— А-а, так вы можете говорить, — сказал он. — Отбросьте хоть вашу манию величия. Было бы слишком много для вас чести.

Хуан тряхнул головой, вот этого уж он совсем не хотел сказать.

Рин сверкнула глазами.

— Вы… оскорблять…

Хуану удалось выдавить волчью улыбку, когда он сказал:

— Ничего из того, что вы говорите, не заставит меня отдать вас моим людям.

Молчание, которое последовало за этим, было заполнено чувством отдаления — дальше и дальше. Хуан чувствовал, что Рин становиться все меньше и меньше. Он вдруг понял, что где-то звучит отдаленный рев, и поинтересовался, не звучит ли этот рев только в его ушах.

— Этот рев… — сказал он.

— Шеф?

Это был Виеро, прямо рядом с ним, сзади.

— Что это ревет? — спросил Хуан.

— Это река, шеф, пропасть. — Виеро указал на черный осколок скалы, четко выступающий над джунглями. — Когда ветер дует сюда, мы слышим его. Шеф?

— Что тебе? — Хуан почувствовал приступ гнева на Виеро. Почему не может этот человек прямо высказаться.

— На пару слов, шеф. — Виеро подвел его к блондину скандинаву, который стоял в стороне от палаток. Лицо мужчины казалось серым, за исключением места вокруг ожога на щеке.

Хуан оглянулся на Рин. Она отвернулась от него, стояла сложив руки — напряженность спины, позы, все это поразило Хуана, но с юмористической стороны. Он подавил смех и согласился подойти к блондину. Как она там его называла? А-а, Хогар. Да, Хогар.

— Вот этот джентльмен. — Виеро указал на Хогара, — говорит, что женщину доктора покусали насекомые, которые пробрались за наш барьер.

— В первую ночь, — прошептал Хогар.

— С тех пор она сама не своя, — сказал Виеро. — С головой что-то не то, ты понимаешь? Мы смеемся над ней, шеф, но тут что-то не так.

Хуан облизал языком губы. Он чувствовал головокружение и жар.

— Насекомые, которые покусали ее, были такими же, как те, что были на вас, — сказал Хогар. В голосе его прозвучало извинение.

«Он меня разыгрывает!» — подумал Хуан.

— Я хочу видеть Чен-Лу, — сказал Хуан. — Сейчас же.

— Его сильно обожгло и он отравлен, — сказал Хогар. — Мы думаем, что он умирает.

— Где он?

— Здесь в платке, но я…

— Он в сознании?

— Синьор Мартиньо, он в сознании, но не в состоянии выдержать продолжительную…

— Здесь я приказываю…

Виеро и Хогар обменялись удивленными взглядами.

Виеро сказал: — Шеф, вероятно…

— Я увижусь с доктором Чен-Лy сейчас! — сказал Хуан. Он оттолкнул Хогара в сторону и вошел в палатку.

Это была мрачная дыра, особенно после солнечного утреннего света. Хуану потребовалось только мгновение, чтобы освоиться. В этот момент Хогар и Виеро вошли в палатку.

— Пожалуйста, синьор Мартиньо, — сказал Хогар.

Виеро сказал: — Шеф, может потом?

— Кто там?

Голос был тихий, но контролируемый и шел с раскладушки в дальнем конце палатки. Хуан различил очертания человеческой фигуры, вытянувшейся на раскладушке, по белым повязкам в полусвете он различил лицо Чен-Лу.

— Это Хуан Мартиньо, — сказал Хуан.

— А-а, Джонни, — сказал Чен-Лу, и голос его зазвучал сильнее.

Хогар прошел мимо Хуана, встал на колени у раскладушки и сказал: — Пожалуйста, доктор, не волнуйтесь.

Слова эти для Хуана показались странно фамильярными, но он никак не мог понять, отчего возникла такая ассоциация. Он подошел к раскладушке и взглянул на Чен-Лу. Щеки его опали, как будто после долгого голодания. Казалось, что глаза его утонули в двух черных ямах.

— Джонни, — сказал Чен-Лу, голос его упал до шепота.

— Тогда мы спасены.

— Мы не спасены, — сказал Хуан. И он снова удивился, что выпалил такую глупость.

— А-ах, тогда плохо, — сказал Чен-Лу. — Тоща все мы уйдем вместе, а-а? — спросил Чен-Лу. А сам подумал: «Какая ирония судьбы! Мой козел отпущения попался в ту же ловушку. Все суета!»

— Еще есть надежда, — сказал Хогар.

Хуан увидел, как Виеро перекрестился и подумал: «Дурачина!»

— Пока живем, а-а? — спросил Чен-Лy. Он взглянул прямо на Хуана. — Я умираю, Джонни, но большая часть прошлого ускользает от меня. — А сам подумал: «Мы все здесь умираем. А на моей родине — там, тоже все умирают. Либо голод, либо отравления, какая разница от чего?»

Хогар посмотрел на Хуана и сказал: — Синьор, пожалуйста, идите.

— Нет, — сказал Чен-Лу. — Останься. Мне надо что-то тебе сказать.

— Вы не должны утомляться, сэр! — сказал Хогар.

— Какая разница? — спросил Чен-Лу. — Мы пришли на запад, а-а, Джонни? Хотел бы я рассмеяться!

Хуан потряс головой. Спина его ныла и по коже рук прошло ощущение покалывания. Ему вдруг показалось, что внутри палатки стало светлее.

— Рассмеяться, — прошептал Виеро. — Матерь божья!

— Ты хочешь знать, почему мое правительство не пускает ваших наблюдателей? — спросил Чен-Лу. — Вот ведь шутка! Великий крестовый поход дал обратный залп в моей стране. Земля стала негодной. Ничего ее не спасает — ни удобрения, ни химикаты, ничего!

Мир рушился, и Хуан никак не мог собрать воедино все, что говорит китаец. Негодная? Негодная земля?

— Мы стоим перед лицом такого голода, какого не знало человечество, — прохрипел Чен-Лу.

— И все это из-за отсутствия насекомых? — прошептал Виеро.

— Конечно, — сказал Чен-Лу. — Что еще изменилось? Мы нарушили ключевые звенья экологической цепи. Конечно. Мы даже знаем, какие звенья… но сейчас уже слишком поздно.

«Негодная земля,» — подумал Хуан. Это было главное, и это надо было осмыслить, но голова была слишком горячей, и мысли разбегались.

Виеро, недоумевающий по поводу молчания Хуана, наклонившись к Чен-Лу, спросил: — Почему же ваши люди не признаются в этом и не предупредят нас прежде, чем будет слишком поздно и здесь?

— Не будь дураком! — сказал Чен-Лу, и в его голосе зазвучали прежние командные нотки. — Мы готовы потерять все, но не свой престиж. Я говорю это сегодня здесь, потому что я умираю, и потому что все вы ненадолго переживете меня.

Хогар встал и отступил назад от раскладушки, как будто боялся заразы.

— Нам нужен козел отпущения, ты понимаешь? — спросил Чен-Лy. — Вот почему меня послали сюда — найти нам козла отпущения. Мы сейчас боремся не просто за жизнь, за нечто большее.

— Вы всегда могли обвинить североамериканцев, — сказал Хогар с горечью в голосе.

— Я думаю, эта сторона уже так всем надоела, даже моему народу, — сказал Чен-Лу. — Мы сами это сделали, ты понимаешь? И уже нет хода назад. Нет… все, на что мы надеялись здесь — это найти нового козла отпущения. Британцы и французы дали нам некоторые яды. Мы их исследовали, но не добились успеха. Некоторые русские отряды помогали нам… но русские не перестроили всю страну — только до Урала. Они могли оказаться перед теми. же проблемами, как и мы и… ты понимаешь? Они бы выставили нас дураками.

— Почему русские ничего не сказали? — спросил Хогар.

Хуан посмотрел на Хогара и подумал: «Бессмысленные слова, бессмысленные слова.»

— Русские тихо двигают назад Уральскую линию в Зеленую зону, — сказал Чен-Лу. — Снова заселяют насекомыми, понимаешь? Нет… мой последний приказ был найти новое насекомое, типично бразильское, которые бы уничтожило многие ваши культуры… и за чье присутствие мы бы смогли свалить вину… на кого? Вероятно, на пограничников.

«Обвинить пограничников, — думал Хуан. — Да, все винят пограничников.»

— Поистине занимательная вещь, — сказал Чен-Лу, — это то, что я вижу в вашей Зеленой зоне. Вы знаете, что я вижу?

— Ты дьявол, — вскипел Виеро.

— Нет, просто патриот, — сказал Чен-Лу. — Так вам неинтересно знать, что же я вижу в вашей Зеленой зоне?

— Говори и да будь ты проклят, — сказал Виеро.

Вот это выдает его, думал Хуан.

— Я вижу те же признаки беды в вашей Зеленой зоне, которые поразили мой бедный народ, — сказал Чен-Лу. — Меньше фруктов, меньше урожаи — меньше листья, бледнее растения. Сначала это происходит медленно, но скоро все это увидят.

— Тогда, может быть, они прекратят раньше, чем будет слишком поздно, — сказал Виеро.

«Это глупость, — думал Хуан. — Кто когда прекращал раньше, чем было поздно?»

— Какой ты простодушный парень, — сказал Чен-Лy. — Твои правители такие же, как и мои: им ничего не надо, лишь бы выжить. Они ничего не увидят, пока не будет слишком поздно. Так всегда и во всех правительствах.

Хуан хотел знать, почему в палатке стало темно после частичного просветления. Он чувствовал жар, и голова его шла кругом, как будто он выпил слишком много спиртного. Рука коснулась его плеча. Он посмотрел на нее, с кисти перевел взгляд на руку… на лицо: Рин. В глазах ее стояли слезы.

— Хуан… Сеньор Мартиньо, я была такой дурой, — сказала она.

— Вы слышали? — спросил Хуан.

— Я слышала, — сказала она.

— Жаль, — сказал Чен-Лу. — Я надеялся сохранить некоторые ваши иллюзии… по крайней мере, хоть ненадолго.

«Какой странный разговор, — думал Хуан. — Какая странная эта личность, Рин. Какое странное это место, эта палатка, которая кружится вокруг меня.»

Что-то ударило его в спину и в голову.

«Я упал, — подумал он. — Разве это не странно?»

Последнее, что он слышал, прежде чем сознание покинуло его, был испуганный голос Виеро:

— Шеф?

Это был сон, в котором Рин хлопотала над ним, говоря: «Какая разница, кто отдает приказы?» И в этот момент он мог только пристально смотреть на нее и думать: «Как, почему должна она умереть, такая красивая и женственная? Она должна жить.»

Кто-то сказал: «Какая разница? Все мы скоро умрем так или иначе.»

А другой голос сказал: «Смотрите, вот еще новый. Этот похож на Габриеля Мартиньо, префекта.»

Хуан почувствовал, что он опускается в пустоту, где лицо его зажато в тиски, что заставляет его пристально смотреть на монитор экрана пульта управления своего воздушного грузовика. На экране был огромный жук самец с лицом его отца. А звук, как цикада, то звучал, то пропадал, исходя изнутри: «Не волнуйся, не волнуйся…»

Он пробудился вскрикнув, но понял, что никакой звук не выходил из его горла… только память криков. Тело его обливалось потом. Рин сидела возле него и вытирала пот с его лба. Она выглядела бледной и худой, глаза ее ввалились. На мгновение он подумал, что, может быть, эта эмансипированная Рин Келли была частью его сна, казалось, она не придавала значения тому, что глаза его открыты, хотя и смотрела прямо на него.

Он попытался заговорить, но в горле все пересохло.

Движение все-таки привлекло внимание Рин. Она склонилась над ним и пристально изучала его глаза. Наконец она протянула руку назад, взяла котелок и накапала несколько капель воды ему в горло.

— Что… — прохрипел он.

— С тобой было то же, что и со мной, но в большей степени, — сказала она. — Нервный наркотик в яде насекомого. Не пытайся напрягаться!

— Где? — спросил он.

Она посмотрела на него, поняв вопрос шире.

— Мы все еще в той же старой ловушке, — но сейчас у нас есть шанс выбраться.

Глаза его выразили вопрос, который не могли сказать губы.

— Твой грузовик, — сказала она. — Некоторые из его электроцепей были сильно повреждены, но Виеро смастерил заменители. Ну, а теперь помолчи минутку.

Она проверила ему пульс, приложила к шее градусник, посмотрела температуру.

— Температура спадает, — сказала она. — У тебя было когда-нибудь плохо с сердцем?

Он сразу же подумал о своем отце, но вопрос был направлен не к отцу.

— Нет, — прошептал он.

— У меня есть несколько энергетических составов, — сказала она. — Прямое питание. Могу дать тебе один, если у тебя не слабое сердце.

— Я волью тебе в вену ноги, — сказала она. — Мне сделали в левую руку, и целый час у меня в глазах искрило.

Она нагнулась над сумкой около раскладушки, вытащила плоский черный патрон, стянула одеяло с его ноги и начала вливать инъекцию в левую ногу.

Он чувствовал, как она что-то делает там, но это было так далеко от него, и он был так слаб.

— Таким образом мы вытянули д-ра Чен-Лy, — сказала она, натягивая одеяло на ногу.

«Трэвис не умер,» — подумал он. Он чувствовал, что это очень важно, но до него никак не доходила причина этого.

— Конечно, это было более сильное лекарство, чем нервное успокоительное, — сказала она. — То есть так было у д-ра Чен-Лу и у меня. Виеро нашел его в воде.

— В воде…

Она подумала, что он просит воды, и влила еще немного ему в рот из банки.

— На второй день нашего пребывания здесь мы вырыли колодец в одной из наших палаток, — сказала она. — Естественно, речная инфильтрация. Вода наполнена ядами, некоторые из них наши. Вот что почувствовал Виеро, когда попробовал ее — горечь. Но лабораторный анализ показал, что в этой воде есть еще что-то: галлюциоген, который вызывает реакцию, очень схожую с шизофренией. Это то, что люди не могли туда привнести.

Хуан чувствовал, что энергия накачивается в него из прикрепленного к ноге патрона. Судорога, похожая на спазму голода, прошла по желудку. когда она прошла, он сказал:

— Что-то от… них?

— Очень может быть, — сказала она. — Мы приготовили что-то вроде грубого успокоителя. Он дает различные степени сопротивления этому галлюциногену. Кажется, у Хогара полный иммунитет, но он не принимал никакого ядоносного лекарства. Кажется, на тебя оно тоже не действует.

Она снова проверила его пульс.

— Чувствуешь, что прибывают силы?

— Да.

Теперь судорога прошла в мышцы бедра — ритмичная и болезненная. Затем отпустила.

— Мы провели анализ скелета, который был в воздушном грузовике, — сказала она. — Удивительная вещь. Удивительно похож на человеческий за исключением краев и крошечных дырочек — предположительно для того, чтобы насекомые там прикреплялись и двигали его. По весу он как птичий, но очень крепкий. Очевидно его родство с хитином.

Хуан думал об этом, пока энергия из прикрепленной к ноге дозы накапливалась в нем. Он чувствовал все сильнее с каждой секундой. Казалось, что так много произошло: уже починили грузовик и провели анализ скелета.

— Сколько я пробыл здесь? — спросил он.

— Четыре дня, — сказала она. Она взглянула на часы. — Точно четыре, час в час. Сейчас еще довольно рано.

Хуан чувствовал, что в ее голосе какая-то наигранная бодрость. Что она скрывает? Прежде, чем он успел прояснить этот вопрос, шорохи материи и короткая вспышка солнечного света показали, что кто-то входит в палатку.

За спиной Рин появился Чен-Лy. Казалось, что китаец постарел лет на пятьдесят с тех пор, когда Хуан видел его последний раз. Кожа на линии подбородка сморщилась и висела. Щеки были похожи на впалые пустые карманы. Он шел с большой осторожностью.

— Я вижу, что пациент проснулся, — сказал он.

Голос его поразил Хуана своей силой — как будто вся физическая энергия человека скопилась у него в этой части.

— Только что мы починили его грузовик.

«Об этом надо говорить очень осторожно, — думал Чен-Лу. — Очень осторожно. Честь латиноамериканца может быть ранима при самых странных обстоятельствах.»

— Мы собираемся совершить попытку побега на твоем грузовике, — сказал Чен-Лу.

— Как мы сможем? — спросил Хуан. — Эта часть грузовика может поднять за раз максимум троих.

— Да, правильно, его грузоподъемность — три человека, — сказал Чен-Лу. — Но ему не потребуется поднимать их, фактически, он не может поднять их.

— Что вы хотите сказать?

— Твоя посадка была довольно жесткой: одно из посадочных колес повреждено и разорвано дно бака отделения. Прежде чем мы обнаружили это, основная часть горючего вытекла. Есть также проблема с пультом управления: приборы не в лучшем состоянии даже после гениального вмешательства падре.

— И все же это означает, что в него могут поместиться только трое, — сказал Хуан.

— Если мы не сможем передать послание, мы можем отвезти его, — сказала Рин.

«Молодец,» — подумал Чен-Лy. Он ждал, как это воспримет Хуан.

— Кто? — спросил Хуан.

— Я сам, — ответил Чен-Лу. — По той простой причине, что я могу засвидетельствовать катастрофу моего народа и предупредить ваш народ, пока еще не слишком поздно.

Слова Чен-Лу вернули весь разговор, произошедший в палатке. Все, что сказал тоща китаец, ярко хлынуло в память и сознание Хуана — Хогар, Виеро… Чен-Лу говорил о…

— Потерянная земля, — сказал Хуан.

— Ваши люди должны узнать обо этом, пока не слишком поздно, — сказал Чен-Лу. — Поэтому я хочу быть одним из этих троих. Потом Рин, потому что… — Ему удалось слегка пожать плечами, — из рыцарских побуждений, я бы сказал, и потому что она изобретательна.

— Это двое, — сказал Хуан.

— А с тобой будет трое, — сказал Чен-Лу, ожидая взрыва.

Но Хуан только сказал:

— Не вижу в этом смысла. — Он поднял голову и посмотрел на всю длину тела на раскладушке. — Четыре дня здесь и…

— Но ты тот, у кого есть политические связи, — сказала Рин. — Ты можешь заставить людей слушать тебя.

Хуан опустил голову на раскладушку.

— Даже мой собственный отец не хотел слушать меня!

Это заявление вызвало тишину удивления. Рин посмотрела на Чен-Лу, затем снова на Хуана.

— У вас есть свои собственные политические связи, Трэвис, — сказал Хуан. — Вероятно, лучше, чем мои.

— А, может быть, и нет, — сказал Чен-Лу. — кроме того, ты тот, кто близко видел этих существ, чей скелет мы возьмем с собой.

— Все мы здесь свидетели.

— Это ставилось на голосование, — сказала Рин. — Твои люди настаивают.

Хуан посмотрел сначала на Рин, затем на Чен-Лу, снова на Рин. — Все равно, здесь остается двенадцать человек. Что будет с ними?

— Сейчас только восемь, — прошептала Рин.

— Кто? — выдавил Хуан.

— Хогар, — сказала она. — Томе из твоей команды, двое моих помощников по полевым работам — Кардин и Льюис.

— Как?

— Есть такая штука, похожая на индейскую флейту, — сказал Чен-Лу. — Существо в твоем грузовике имело такую.

— Метательное ружье, — сказал Хуан.

— Нет, — сказал Чен-Лу. — Они подражают нам даже лучше, чем мы думали — это генератор типа сверхзвукового разрушителя. То, что он разрушает — это красные кровяные тельца человека. Они должны подходить довольно близко, хотя, когда мы обнаружили это, мы держали их на достаточном расстоянии.

— Ты понимаешь, что мы должны доставить туда эту информацию, — сказала Рин. — Все мы здесь не в лучшем состоянии.

Хуан уставился в сумрак потолка палатки. Очень мало ракетного топлива, повреждены приборы управления. Они, конечно, хотят отправиться вдоль по реке: и поплыть в этом отделении грузовика. Это обеспечит какую-то защиту от этих… существ.

Рин встала.

— Отдыхай и набирайся сил, — сказала она. — А я пока принесу тебе что-нибудь поесть. У нас нет ничего, кроме полевых рационов, но они, по крайней мере, заряжены энергией.

«Что это за река? — думал Хуан. — Очень похоже, что это Итанура.» Он попытался представить приблизительную карту этого района, основываясь на знании о нем и времени полета по нему к моменту неудачной посадки. «Это что-то порядка семисот или восьмисот километров по реке! Сейчас разгар сезона дождей. У нас нет шансов на успех.»

Глава 6

Танцующий рисунок из насекомых на потолке пещеры показался Мозгу прекрасным. Он восхищался игрой цвета и движения, когда читал на рисунке послание:

— Сообщение от слушающих в саванне принято.

Мозг дал сигнал продолжить танец.

— Три человеческих существа готовятся лететь в маленькой машине, — протанцевали насекомые. — Машина не полетит. Они попытаются убежать, плывя по реке. Что нам делать?

Мозг сделал паузу, чтобы оценить данные. Пойманные человеческие существа находились под наблюдением двенадцать дней. Они дали много информации в стрессовом состоянии. Эта информация расширяла данные, полученные от пленников путем непосредственного контроля. С каждым днем пути, обездвиживания и убийства человеческих существ становились более очевидными. Но проблема состояла не в том, как их убивать. Она состояла в том, как с ними общаться. И чтобы не было страха или стресса с каждой стороны.

Некоторые из человеческих существ — как старик с манерами гранда — делали предложения и предположения, и, казалось, что в них есть логика… но можно ли им доверять? В этом заключался ключевой вопрос.

Мозг чувствовал, что ему остро нужны данные наблюдений над человеческими существами в таких условиях, когда он может контролировать их так, чтобы они его не замечали. Обнаружение постов прослушивания в Зеленой зоне вызвало бурную деятельность человеческих существ. Они использовали новые звукотоксины, углубили барьеры, возобновили атаки в Красной зоне.

И еще одна забота осложняла все — неизвестная судьба четырех единиц, которые проникли за барьеры до катастрофы в Бахии. Вернулся только один. Его сообщение: «Нас стало двенадцать. Шесть вынуждены распасться на части, чтобы охватить район, где мы захватили двух человеческих лидеров. Их судьба неизвестна. Один экземпляр уничтожен. Четыре распались, чтобы произвести большее количество.»

Если обнаружат этих четверых, будет катастрофа, это Мозг понимал.

Когда появятся фигуры? Это зависит от местных условий — температуры, достаточного количества пищи, химикалий, влажности. Единственный экземпляр, который возвратился, не располагал знанием, куда ушли те четверо.

«Мы должны найти их!» — думал Мозг.

Проблемы индивидуально направленного действия привели тогда Мозг в смятение. Имитационные фигуры были ошибкой. Много одинаковых фигур — это только привлечет к ним подозрительное внимание.

В данных условиях не имело значения, что эти идентичные фигуры не могли принести большого вреда и им были позволены лишь ограниченные средства насилия. Им разрешалось только разговаривать и спорить с человеческими лидерами. Этот план вызывал сейчас только иронию и пафос.

Переданные слова человеческого существа, называемого Чен-Лу, снова всплыли на поверхность: «Катастрофа… потерянная земля.» Этот Чен-Лу предложил способ, чтобы разрешить их взаимную проблему, но каковы были его истинные намерения? Можно ли ему доверять?

Мозг взвешивал решение, направил вопрос в свои шифры: Какие человеческие существа пытаются убежать?

Мозг знал, что следует обратить внимание на такие детали. Ориентация улья имела тенденцию игнорировать отдельных индивидуумов. Ошибка с идентичными фигурами произошла именно из-за этого.

Мозг знал, что, на первый взгляд, проблема эта кажется простой. Но чуть глубже лежат сложные факторы эмоций. Эмоции! Эмоции! Разуму нужно преодолеть столько препятствий.

Посланники сверили данные с постами подслушивания. Сейчас они заплясали и вывели звуковые имена: — Скрытая королева Рин Келли и те, кого называют Чен-Лу и Хуан Мартиньо.

«Мартиньо, — думал Мозг. — Это было человеческое существо из другой части воздушного грузовика. В этом факте крылось указание сложного квази-ульевого родства человеческих существ. В этой связи может заключаться ценность. И в машине будет также Чен-Лy.»

Насекомые на потолке были подготовлены таким образом, чтобы они повторяли верность информации, повторяли свой предыдущий вопрос:

— Какое требуется контрдействие?

— Послание все единицам, — сказал Мозг. — Трем в машине дать возможность убежать по реке. Оказывать только видимость сопротивления, чтобы казалось, что мы мешаем побегу. За ними должны двигаться группы действия, способные уничтожить, если в этом будет необходимость. Как только трое достигнут реки, напасть на тех, кто остался.

Единицы послания стали собираться вверху, заплясали, чтобы запечатлеть этот рисунок. Они отрывались от потолка компактными группами, вылетая через отверстие пещеры на солнечный свет.

Несколько минут Мозг восхищался цветом и движением, затем опустил свои сенсоры, настроился на проблему преодоления протеиновой несовместимости.

«Мы должны произвести немедленные и последующие меры, чтобы человеческие существа смогли понять, — думал Мозг. — Если мы сможем продемонстрировать драматическую бесполезность, они смогут все же понять, что взаимосвязанность является круговой, бесконечно запутанной. Что речь может идти о жизни или смерти.

Они нужны нам, а мы нужны им… но груз доказательств выпал нам. И, если нам не удастся доказать это, Земля будет действительно пропавшей.»

— Скоро будет темно, шеф, — сказал Виеро. — Тоща вы отправитесь. — Виеро отбросил капот и склонился над мотором.

Хуан стоял в шаге за его спиной, он все еще чувствовал слабость и временами в левой ноге возникали мышечные спазмы над тем местом, где было вливание. Непосредственное питание и специальные гормоны могли лишь частично удовлетворить нужды организма. И Хуан чувствовал себя лишь на половину готовым противостоять странному напряжению, возникающему в результате этого лечения.

— Я положил пищу и другие запасы на случай чрезвычайного положения под сиденье, — сказал Виеро. — Там сзади, в ящике для лебедки, есть еще немного пищи. У вас два ружья и двадцать зарядов и один тяжелый карабин с разрывными пулями. Мне жаль, что у нас так мало боеприпасов для него. Под другим сиденьем дюжина пенных бомб. Я попытался смастерить ручной распылитель в заднем углу. Он полностью заряжен.

Виеро выпрямился, оглянулся на палатки. Голос его упал до заговорнического шепота. — Шеф, я не доверяю д-ру Чен-Лy. Я слышал, как он бредил вслух, когда умирал. Это новое лицо совсем не в его духе.

— Этот шанс надо использовать, — сказал Хуан. — Я все еще считаю, что вместо меня должен был бы поехать тот, кто покрепче меня.

— Пожалуйста, шеф. Не будем больше говорить об этом.

И снова голос Виеро упал до заговорнического шепота: — Шеф, шагни ко мне поближе, как будто мы прощаемся.

Хуан заколебался, но потом сделал, как просил Виеро. Он почувствовал, что что-то металлическое и тяжелое опустилось к нему в карман на поясе формы. Карман отвис от этой тяжести. Хуан натянул поверх куртку для джунглей, чтобы скрыть отвисший карман и прошептал: — Что это?

— Это мне досталось от прадеда, — сказал Виеро. — Этот пистолет называется МАГНУМ 0.475. В нем пять пуль, а здесь еще две дюжины. — Другой сверток скользнул в боковой карман куртки Хуана. — Он ни на что не годится, только против людей, — сказал Виеро.

Хуан старался проглотить ком, стоящий в горле. Он чувствовал, что на глаза навертываются слезы. Все ирмандадес знали, что падре носил этот старый пистолет и никогда с ним не расставался. Тот факт, что он расстался с ним сейчас, означал, что он знал, что умрет — и это было похоже на правду.

— Да хранит тебя бог, шеф, — сказал Виеро.

Хуан отвернулся и посмотрел на реку в пятистах метрах отсюда за саванной. Ему был виден лишь кусочек противоположного берега, дикие заросли его были освещены полуденным солнцем. Джунгли поднимались там четкими цветистыми волнами, широкие полосы леса выделялись на фоне светлой зелени травы. Заросли внизу были темно-сине-зелеными, верхушки были серовато-зеленые, залитые солнечным светом, а между ними пятна желтого, красного и охрового цвета. Над зеленью возвышалось огромное дерево с гнездами соколов, расположенных в развилках ветвей. Стена сплетенных лиан частично скрывала стену деревьев слева.

— Горючего в баке только на пятнадцать минут и все? — спросил Хуан.

— Может на минуту больше, шеф.

«Нам никогда не выбраться, если у нас только течение реки, чтобы продвигаться,» — думал Хуан.

— Шеф, иногда на реке ветер, — сказал Виеро.

«Христос, он же не думает, что мы можем пойти под парусом на этой штуковине,» — изумился Хуан. Он посмотрел на Виеро и увидел глубокую печаль в лице человека, скрывающую под собой чувство страха за него.

— Этот ветер может доставить неприятности, шеф, — сказал Виеро. — Я использовал один из якорей машины, чтобы эта штуковина плыла близко от поверхности и давала некоторую тягу. Это называется морской якорь. Он будет держать нос машины по течению.

— Это очень умная мысль, падре, — сказал Хуан.

А сам размышлял: «Зачем мы разыгрываем весь этот фарс? Мы все умрем здесь, все… либо здесь, либо там на реке. На реке там семьсот или восемьсот километров — течение, водовороты, водопады… а на носу у них еще и сезон дождей. А если и это их не возьмет, всегда придут новые насекомые, создания из кислоты и изощренных ядов.»

— Ты бы лучше еще раз проверил все сам, шеф, — сказал Виеро. Он жестом показал на машину.

«Да, чем угодно заняться, лишь бы ни о чем не думать,» — подумал Хуан. Он уже дважды все проверил, но лишний осмотр ничего не испортит. В конце концов, хоть на ненадолго, но жизнь их будет зависеть от этой металлической коробки.

Наши жизни!

Хуан попробовал представить, что может быть, если побег удастся. Есть ли у них вообще какие-нибудь шансы? Это была, в конце концов, только кабина воздушного грузовика для джунглей. Ее, конечно, можно было плотно закрыть от насекомых. Но вообще-то, над ней можно было только посмеяться.

«Я не должен позволять себе надеяться,» — думал Хуан.

Но все же решил еще раз все осмотреть, так, на всякий случай.

Белая пограничная окраска снаружи местами смылась, местами оставалась полосами, изъеденными кислотой. Посадочно-взлетные колеса, обычно длинные и хорошо пригнанные под дно изгиба каюты, были вручную выпрямлены и поставлены в нужное положение. Они образовали плоскость, переходящую в дополнительные крылья тормозов, и вели внутрь кабины. Все отделение было всего в пять с половиной метров длины, два метра сзади из них занимали моторы. Моторный отсек был отделен сзади с обеих сторон плоскостями. Кабина сама внутри была приблизительно овальной формы в поперечном разрезе. Оставалось два плоских полуовальных пространства, которые переходили в заднюю часть кабины. Левая часть этой полусферы была лабиринтом соединительных звеньев, которые когда-то служили для сцепления кабины и кузова грузовика. Правая сторона была закрыта люком, который сейчас открывался от кабины и шел вниз к одному из взлетно-посадочных колес.

Хуан проверил люк, убедился, что все соединительные звенья открывались и закрывались, заглянул на взлетно-посадочное колесо справа. На искореженной его поверхности была заплата из бутила и ткани.

Он почувствовал запах ракетного горючего и встал на колено, чтобы осмотреть дно бака. Виеро отсосал горючее, наложил горячую металлическую заплату с внешней стороны и внутрь поместил герметично закрытый бак для распылителей, затем снова залил горючее.

— Он будет хорошо держать, если ты не ударишься обо что-нибудь, — сказал Виеро.

Хуан кивнул, обошел вокруг, забрался вверх на левое запасное крыло и заглянул вниз в кабину. Спаренные сидения управления впереди и мягкое сиденье сзади. Везде внутри были пятна распылителя. Внутреннее пространство было площадью около двух квадратных метров и полметра высоты. Окна спереди выходили на закругляющийся нос. Боковые окна заканчивались у начала крыльев, уходили глубже назад. Единая прозрачная панель из поляризованного пластика шла по верху до задней стенки.

Хуан опустился в командное кресло слева, проверил ручное управление. Оно показалось ему расшатанным и болтающимся. Приборы, контролирующие подачу горючего и зажигания, были вновь установлены с надписанными от руки табличками.

Виеро заговорил у его плеча.

— Мне пришлось использовать все, что было под рукой, шеф. А было немного. Я рад, что эти люди МЭО оказались такими дураками.

— Х-м-м-м? — произнес рассеянно Хуан, продолжая осмотр.

— Когда они ушли от своего грузовика, они взяли палатки. Я бы взял больше оружия. Но эти палатки дали мне возможность наложить заплаты и смастерить новые кабели.

Хуан кончил проверять контрольные приборы горючего.

— Нет автоматического клапана на линии горючего, — сказал он.

— Их нельзя было починить, шеф — но у тебя ведь все равно нет большого количества горючего.

— Достаточно, чтобы послать нас всех в ад… или убежать на землю вместе с нами, если вдруг придется делать это.

— Вот для этого я поставил сюда большую кнопку, шеф. Я говорил тебе об этом. На себя и от себя коротким рывком, и нет проблем.

— Если я случайно не дам большую дозу.

— Там, под низом, шеф, кусок дерева. Рычаг дойдет до него, и это предел. Я проверял его с контейнерами под подачей горючего. У тебя будет не очень быстрый корабль… но все же.

— Пятнадцать минут, — размышлял Хуан.

— Это только догадки, шеф.

— Я знаю — может быть, сто пятьдесят километров, если все сработает так, как мы предполагаем, и сто пятьдесят метров, если оно все разлетится.

— Сто пятьдесят километров, — сказал Виеро. — Вы даже не будете на полпути к цивилизации.

— Да, я не спорю, — сказал Хуан. — Я просто рассуждаю вслух.

— Ну что, все готово? — голос Чен-Лy прозвучавший внизу под ними, был полон фальшивой сердечности. Хуан посмотрел вниз и увидел человека, стоящего у окончания левого крыла. Тело его, склоненное над крылом, выглядело явно ослабевшим. Но Хуан тут же поймал себя на мысли, что слабость Чен-Лу была, как и его тон, показной.

«Он был первый, кто поправился, — думал Хуан. — У него было больше времени, чтобы набраться сил. Но… он был ближе к смерти. Может быть, мне все это только кажется.»

— Так готова она или нет? — спросил Чен-Лу.

— Надеюсь, — ответил Хуан.

— Есть опасения?

— Воскресная прогулка в парке, не более, — сказал Хуан.

— Пора садиться на борт?

Хуан посмотрел на тени, тянущиеся от палаток, оранжевые блики солнечного света. Он почувствовал, что стало труднее дышать, но он понимал, что это от нервного напряжения. Хуан глубоко вздохнул, нашел уровень относительного спокойствия. Не расслабления, конечно, но все-таки чувство страха ушло куда-то вглубь.

За Хуана ответил Виеро: — Двадцать минут больше, двадцать минут меньше, синьор д-р. — Он похлопал Хуана по плечу. — Шеф, с тобой мои молитвы.

— Ты уверен, падре, что не хотел бы занять это место?

— Не будем обсуждать это, шеф. — Виеро сошел вниз со взлетного колеса.

Появилась из палатки-лаборатории Рин Келли с маленькой сумкой в левой руке и подошла к Чен-Лу.

— Еще двадцать минут, дорогая, — сказал Чен-Лу.

— Я вовсе не уверена, что должна занять место в этой штуковине, — сказала она. — Любой из них мог бы дать…

— Уже все решено, — сказал Чен-Лу, и в голосе его зазвучали гневные нотки. Глупая женщина! Почему она не оставит это при себе?

— Никто не позволит вам остаться, — сказал он. — Кроме того, моя дорогая Рин, ты мне можешь понадобиться, чтобы уломать этого бразильца. С этим Хуаном Мартиньо надо вести осторожную игру. Женщина иногда может сделать это лучше, чем мужчина.

— Я все еще не уверена, — сказала она.

Чен-Лу взглянул на Хуана.

— Может быть, ты поговоришь с ней, Джонни. Ты, конечно, не хочешь оставить ее здесь.

«Здесь или там — небольшая разница,» — думал Хуан. Но вслух сказал: — Как вы говорите, решение уже принято. Вам лучше сесть на борт и пристегнуть ремни.

— Где нам садиться? — спросил Чен-Лу.

— Вы сзади, вы тяжелее, — сказал Хуан. — Я не думаю, что мы сдвинемся с места раньше, чем коснемся реки, но можем. Я хочу, чтобы нос машины был выше.

— Вы хотите, чтобы мы оба были сзади? — спросила Рин. И она поняла, что согласилась с их решением. «А почему бы и нет?» — спрашивала она себя, не сознавая, что разделяет пессимизм Хуана.

— Шеф?

Хуан посмотрел на Виеро, который только что закончил осмотр машины снизу.

Рин и Чен-Лу обошли вокруг и начали подниматься по правому борту.

— Ну как там? — спросил Хуан.

— Попытайся нажимать больше на левое колесо, шеф, — сказал Виеро. — Это должно помочь.

— Хорошо.

Рин начала пристегиваться к сиденью рядом с ним.

— Мы пришлем помощь как можно быстрее, — сказал Хуан, сознавая, как пусты и бесполезны эти слова.

— Конечно, шеф.

Виеро отступил назад, приготовил бомбометатель.

Томе и другие вышли из палаток, нагруженные оружием, начали располагаться с того края, который выходил на реку.

«Никаких прощаний, — думал Хуан. — Да, так лучше. Будем считать это обычным, очередным полетом.»

— Рин, что это у тебя в маленькой сумочке? — спросил Чен-Лy.

— Личные вещи… и… — она проглотила комок в горле.

— Некоторые написали письма, чтобы я взяла их с собой.

— А-а-а, — сказал Чен-Лу, — надлежащая и трогательная сентиментальность.

— А что в этом плохого? — взорвался Хуан.

Виеро вернулся к концу крыла и сказал: — Все точно так, как планировали, шеф — когда ты даешь сигнал, что готов, мы даем пенный залп вдоль твоей дорожки. Это их задержит на столько, чтобы вы смогли добраться до реки, к тому же сделает там траву более скользкой.

Хуан кивнул, начал мысленно повторять все действия при взлете. Ни одно из зажиганий не было на том месте, где они должны были находиться. Ключ зажигания сейчас слева, кнопка отрыва от земли вместо того, чтобы находиться на полу, была теперь между сиденьями. Он установил краны подачи горючего, установил готовность выпустить элероны.

Над саванной повисли предваряющие ночь сумерки. Трава перед ними простиралась подобно зеленому морю. Река находилась в метрах пятидесяти по прямой: узкая дорожка для разбега, которая давала ему добиться успеха, если грузовику удастся развить необходимую скорость. Хуан знал, что сумерек не будет на той широте и высоте. Он должен был точно рассчитать этот момент, используя и последний свет пробегающий по саванне, и темноту, чтобы прикрыть их, как только они достигнут реки.

«Расстояние в пятнадцать метров — это достаточная дистанция для выброса кислоты насекомым, — думал Хуан. — Это оставляет нам лишь узкую полоску в середине, если они будут атаковать с берега. И только одному Богу известно, какие еще средства они могут использовать, чтобы накрыть нас — эти летающие создания, скользящие по поверхности.»

— Находитесь все вокруг ружей. До того, как мы будем на достаточно безопасном расстоянии на реке, они могут обрушить на вас всеобщую атаку, как только увидят, что мы пытаемся убежать.

— Мы будем готовы, — сказал Чен-Лy. — Ружья находятся в том ящике подо мной, не так ли?

— Да.

Хуан опустил балдахин, сделал его герметичным.

— У этой модели есть с обеих сторон автоматически открывающиеся отверстия для ружей там, где окна уходят чуть за крылья, — сказал он. — Видите их?

— Очень умное конструкторское решение, — сказал Чен-Лу.

— Идея Виеро, — сказал Хуан. — Она внедрена во всех наших кабинах. — Он помахал Виеро, который вернулся к устройству для метания бомб.

Хуан включил посадочные фары кабины.

Все люди увидели этот сигнал, дождь струй из ружей поднялся аркой в направлении реки. Пенные бомбы начали приземляться вдоль дорожки, необходимой для их разбега.

Хуан включил зажигание, увидел, как безопасный луч света ушел вперед. Он ждал, отсчитывая три секунды, пока свет не затмится и не уйдет. «Не так плохо,» — подумал он, и нажал кнопку подачи горючего.

Ракетные двигатели несокрушимым порывом вынесли их над рвом периметра и взревели по направлению к реке до того, как Хуан успел уменьшить дозу горючего. В состоянии, близком к потере сознания, он понял, что они уже в воздухе. Хотя грузовик давал почувствовать, что все в нем расшатано, машина оседала к хвосту — особенно большую тягу давали дополнительные крылья. Но они не были предназначены для постоянного использования в полете.

Вообще-то им было не до приятного комфорта в полете. Хуан поднял нос машины, направленный на ту часть реки, где саванна смешивалась с джунглями с обеих сторон. Река в том месте имела длинный бассейн, широкий, уходящий в синие горы на линии горизонта. Наконец, наступил момент воздушного планирования. Запасные крылья коснулись реки мягким толчком… вверх, вниз… всплеск с обеих сторон… медленнее, медленнее.

Нос стал опускаться.

И только в этот момент Хуан вспомнил, что ему нужно стремиться отдавать предпочтение движению с правой стороны.

Отсек грузовика все еще стремился по инерции вперед, но все медленнее и медленнее.

Хуан затаил дыхание, волнуясь за свою заплату на дне, не оторвалась ли она, в ожидании того момента, когда правая сторона машины начнет погружаться в реку.

Кабина сохраняла ровное положение.

— Нам удалось прорваться? — спросила Рин. — Мы уже вырвались из того круга?

— Думаю, да, — сказал Хуан, проклиная тот взрыв надежды, который сопутствовал этому кратковременному перелету.

Чен-Лy передавал ружья вперед, он сказал: — Кажется, мы застигли их врасплох. Ах, ах! Посмотрите назад!

Хуан повернулся настолько, насколько позволяли пристегнутые ремни, и оглянулся на саванну. Несмотря на сгустившиеся сумерки, было видно, как туда, где виднелись белые пятна палаток, катится серый вал, который имел странные выступы то выходящие в стороны, то снова примыкающие к валу.

С глубокой дрожью Хуан понял, что этот вал состоит из миллиардов насекомых, наваливающихся на лагерь.

Течение подхватило грузовик, отвернуло его от этой сцены, как будто какой-то инстинкт внутри Хуана контролировал процесс отдаления его от этой картины. От того, что он не мог больше выдержать. На мгновение впереди него засверкала река зеркальной оранжевой дымкой. Ночь стерла эту картину. Небо стало светиться серебром тонкой плоской луны.

«Виеро, — думал Хуан. — Томе… Рамон.»

На глаза навернулись слезы.

— О, боже мой! — сказала Рин.

— Бог ты мой, — пролаял Чен-Лу. — Еще одно название для движения судьбы!

Рин закрыла лицо руками. Она чувствовала, что стоит перед испытанием в какой-то космической драме, без сценария и без репетиции, без слов и без музыки, не зная в ней свою роль.

«Бог — бразилец, — думал Хуан, призывая на помощь все силы национального самосознания уверенности в себе, захваченный мимолетным страхом. — Ночью Бог исправляет ошибки, которые бразильцы совершают днем.»

Случилось то, о чем Виеро всегда говорил: «Верь в пресвятую Деву и беги.»

Хуан почувствовал, как на колени ему легло ружье, руки ощутили холодный металл.

«Я не мог бы помочь им, — думал он. — Расстояние слишком велико.»

Глава 7

Вы говорили, что машина не полетит! — осуждающе произнес Мозг.

Его сенсоры изучали рисунок послания на потолке пещеры, слушали отдаленный гомон, который мог расширить поступающую информацию. Но конфигурация, развернутая на потолке с помощью фосфорического света обслуживающих насекомых, оставалась твердой, постоянной, как рисунок звезд в проеме пещеры над посланниками.

Через Мозг пропульсировали потребности в химикалиях, заставив обслуживающих нянек развить бешеную деятельность. Потребность была самой близкой к форме оцепенения, которую когда-либо испытывал Мозг. Логика его знаний об этом состоянии называла это ощущение эмоцией и искала параллельные состояния даже тоща, когда он работал над сущностью сообщения.

— Машина пролетела только короткое расстояние и приземлилась на реке, ее движущая сила находится в дремлющем состоянии.

— Но она может летать!

Тогда первое серьезное сомнение в этой информации поступило в вычислительный раздел Мозга. Он впервые ощутил себя отдельно от существ, которые создали его.

— Сообщение о том, что машина не полетит, поступило непосредственно от человеческих существ, — выдали на потолке танцующие фигуры. — Их оценка и была сообщена.

Это было прагматическое заявление, направленное больше на сообщение о предсказании попытки побега, чем на защиту от обвинений Мозга.

«Этот факт должен был бы составить часть первоначального сообщения, — думал Мозг. — Следует научить посланцев не разъединять сообщение, а докладывать все полностью детали со ссылкой на источник. Но как можно добиться этого? Они являются существами, действующими на основе твердых рефлексов и связанными с самоограничивающейся системой. Очевидно, следует запрограммировать и произвести новых посланцев.»

С этой мыслью Мозг двинулся дальше своих создателей. Тоща он понял, как действие мимикрии, чистого рефлекса, создало себя. Но Мозг, вещь, созданная рефлексом, имело неизбежный эффект обратной связи, изменяя первоначальные рефлексы, которые его создали.

— Что надо сделать с машиной на реке? — спрашивали посланники.

Получив новое обобщенное понятие, Мозг видел, как создавался этот вопрос — на основе все тех же отживающих рефлексов.

«Следует обслуживать выживание,» — думал он.

— Машине разрешить временно двигаться вперед, — приказал Мозг. — На некоторое время, не следует подавать видимых признаков надоедания, но мы должны быть на страже. На машину под покровом ночи мы переправим группу маленьких смертоносных посланцев. Им должны быть даны инструкции проверить каждую возможную щель в машине и оставаться незамеченными. Они не должны предпринимать действий против находящихся в машине без приказа! Но они должны оставаться готовыми уничтожить находящихся в машине при первой необходимости.

Мозг снова затих, стараясь получить сведения, что приказы его будут выполняться. И к нему пришло новое понимание, как будто это был совершенно автономный фрагмент исследования. Понимание это было и интересным, и одновременно устрашающим, потому что здесь, существуя внутри самого себя, было элементом, способным к спорному и отдельному действию.

«Решение — осознание решения, — думал Мозг, — это наказание, накладываемое на собственное существующее я сознанием. Существуют сознательные решения, которые могут отделиться и обосновываться. Как же человеческие существа выдерживают такой груз решений?»

Чен-Лy откинул голову назад, уперевшись головой в угол между окном и задней стенкой, уставившись в дынеобразный изгиб луны, восходящей в небе. Луна была цвета расплавленного меда.

Разъеденная кислотой линия шла по диагонали от окна к запутанному изгибу внешней оболочки. Глаза Чен-Лу следовали вдоль этой линии, и на мгновение, когда он пристально смотрел на то место, где окно заканчивалось возле него, ему показалось, что он увидел ряд крошечных точек, похожих на едва различимых комаров, идущих по окну.

В мгновение ока они исчезли.

«Они что, привиделись мне?«— подумал он.

Он подумал, что надо заставить посмотреть других, но Рин была близка к истерике уже почти час, после того, как явилась свидетелем смерти лагеря. Ее еще саму надо было приводить в чувства.

«Наверное, они только в моем воображении, — думал Чен-Лу. — Это свет луны — пятна перед глазами, в этом нет ничего необычного.»

Река здесь сужалась до размеров, не превышающих шестикратный или семикратный размах крыльев машины. Пенистая стена нависающих деревьев вставала на пути воды.

— Джонни, включи на несколько минут лампы крыльев, — сказал Чен-Лу.

— Зачем?

— Они увидят нас, если мы сделаем это, — сказала Рин.

Она услышала в своем голосе ноты истерики и была шокирована этим. «Я энтомолог, — сказала она себе. — Что бы там ни происходило, это лишь вариации чего-то знакомого.»

Но рассуждение не принесло успокоения. Она поняла, что ее затронул самый первобытный страх, вызывающий инстинкты, с которыми разум не в ладах.

— Не будет никакой ошибки, — сказал Чен-Лу, и он старался говорить мягко и рассудительно. — Что бы там ни напало на наших товарищей, оно знает, где мы находимся. Я просто хочу при свете удостовериться в своих подозрениях.

— Что, за нами следуют, да? — спросил Хуан.

Он включил бортовые огни. Неожиданный свет выхватил ярким сиянием две щели, наполненные насекомыми, которые стали быстро разбегаться — белокрылая толпа.

Течение вынесло машину за поворот. Огни коснулись берега реки, высветив очертания переплетающихся медузообразных корней, прилипших к темно-красной глине, причудливые изгибы течения и выхватили узкий остров — высокие камыши и трава склоненные течением.

Хуан выключил огни.

В неожиданной темноте они услышали зудящий шум насекомых и металлические колокольные призывы речных лягушек… Затем, как замедленная реакция, кашляющий лай стаи красных обезьян где-то на правом берегу.

Присутствие лягушек и обезьян, как чувствовал Хуан, несло в себе какое-то значение, которое он должен был понять. Но это значение ускользало от него.

Впереди он видел ночных летучих мышей, мелькающих в лунном свете, опускающихся к реке, чтобы напиться воды.

— Они следуют за нами… наблюдают, ждут, — сказала Рин.

«Летучие мыши, обезьяны, лягушки, все живущие в тесном общении с рекой, — думал Хуан. — Но Рин говорила, что река несет яды. Может быть, в этом кроется вся причина?»

Он пытался изучить ее лицо в сумрачном отражении лунного света, который проникал в кабину, но получил только отражение вытянутой в длину отдаленной тени.

— Я думаю, мы будем в безопасности, — сказал Чен-Лу, — если будем держать кабину герметично закупоренной и получать воздух через фильтры заслонов.

— Открывать только днем, — сказал Хуан. — Мы можем видеть, что вокруг нас днем и, если надо, будем пользоваться ружьями.

Рин сжала губы, чтобы они не дрожали. Она откинула голову назад, посмотрела сквозь прозрачную полоску, идущую по крыше кабины. Дикая бездна звезд заполняла небо, а когда она опускала взгляд, она все еще могла видеть звезды — расплывающиеся концы, дрожащие на поверхности реки. Совершенно неожиданно ночь наполнила ее чувством неизмеримого одиночества, которое было в то же время давящим, держащим ее в замке между двух стен джунглей с обеих сторон реки.

Ночь была наполнена запахами джунглей, которые проникали через фильтры задвижек. Каждый вдох был насыщен резким и отталкивающим запахом.

Джунгли принимали форму сознательной угрозы в ее воображении. Она ощущала что-то там снаружи в ночи — думающую сущность, которая могла поглотить ее без малейшего колебания. Чувство реальности, с помощью которого мозг ее постигал этот образ, обтекало ее и проходило сквозь нее. Она не могла бы описать его форму, за исключением, может быть, огромности… но он был там.

— Джонни, какова скорость течения в этом месте? — спросил Чен-Лy.

«Хороший вопрос,» — подумал Хуан.

Он наклонился вперед, чтобы рассмотреть мерцающие цифры альтиметра.

— Высота здесь восемьсот тридцать метров, — сказал он.

— Если мне правильно удалось установить местонахождение нас на реке, то русло опускается на семьсот метров на протяжении следующих тридцати километров. — Он быстро составил в уме уравнение. — Я могу, конечно, очень приблизительно сказать, что скорость составит что-то в пределах шести, восьми узлов.

— А не будут ли нас искать? — спросила Рин. — Мне почему-то продолжает казаться…

— Я так не думаю, — сказал Чен-Лy. — Любой поиск, если он вообще идет, будет поиском меня — и не ограничится несколькими неделями. Я знал, где искать тебя, Рин. — Он заколебался, размышляя над тем, чтобы не сказать слишком многого, что дало бы возможность Хуану догадаться о многом. — Только несколько моих помощников знали, куда я еду и зачем.

Чен-Лу надеялся, что она услышит в его голосе нотки секретности и сменил тему разговора.

— Вы знаете, как я сюда попал, — сказал Хуан. — Если кто-нибудь вздумает меня искать… где бы они стали искать?

— Но ведь может такое случиться, не так ли? — спросила Рин. Голос ее показывал, как отчаянно ей хочется верить в такой случай.

— Всегда есть шанс, — сказал Чен-Лу. А сам подумал: «Ты должна успокоиться, Рин. Когда ты мне понадобишься, не должно быть проблем страха и истерик.»

Затем он настроился на то, каким образом лучше дискредитировать Хуана Мартиньо, если они доберутся до цивилизации. В это предприятие, конечно, следовало бы занести помощь Рин. Хуан представлял собой идеального козла отпущения, и вся ситуация к этому располагала — если только ему удалось бы убедить Рин помочь. Естественно, если она заупрямится, ее придется уничтожить.

Полночь наступила в пещере над водоворотом реки прежде, чем Мозг получил следующее сообщение о трех человеческих существах и их плывущей машине.

Большая часть разговора, сообщенного танцующими посланниками, вскрыла только трудности и напряжение обстоятельств, в которых находятся человеческие существа. Человеческие существа понимали, по крайней мере подсознательно, что они находятся в расставленной ловушке. Основная часть разговора могла быть оставлена для более поздней оценки, но в нем заключалось одно дело, требующее немедленного внимания Мозга. Мозг чувствовал что-то близкое досаде, оттого, что он не все предугадал в этой задаче с помощью собственной логики.

— Немедленно должно быть направлено достаточное количество групп действия, — приказал Мозг, — чтобы сопровождать машину, но не показываться в их поле зрения, выдавая растущее их число. Эти группы действия должны быть готовы лететь через реку, и, как только понадобится, спрятать машину от взоров поисковых групп или случайных воздушных машин в небе над ними.

Одно из дополнительных крыльев задело лозу у берега и пробудило Хуана от легкой дремоты. Он оглянулся назад и увидел сквозь сумрак, что Чен-Лy настороже и внимательно смотрит.

— Пора пробуждаться и принимать вахту, — сказал Чен-Лy. — Рин еще спит.

— Мы часто так касались берега, как сейчас? — прошептал Хуан.

— Немного.

— Я должен использовать этот речной якорь… который сделал Виеро.

— Это не помешает нам касаться берегов. А он может за что-нибудь зацепиться и задержать нас.

— Падре покрыл его крючки. Я не думаю, что он будет цепляться за что-то. Ветер сейчас по течению, и будет таким до утра. Тяга в воде подобно этой увеличила бы нашу скорость.

— Но как ты его выбросишь отсюда?

— Да-а… — Хуан кивнул. — Лучше подождать до утра.

— Было бы лучше, Джонни.

Рин беспокойно зашевелилась.

Хуан включил бортовые огни. Два потока освещения выпрыгнули на стену джунглей, высветили группу саговых пальм на фоне зарослей. Огни прошли сквозь два потока порхающих, снующих насекомых.

— Наши друзья все еще с нами, — прошептал Чен-Лу.

Хуан выключил огни.

Рин стала тяжело хватать воздух, как будто задыхалась. Хуан взял ее за руку и мягко спросил: — С тобой все в порядке?

Не пробудясь полностью, Рин почувствовала его присутствие рядом с собой и испытала первобытное желание быть под его защитой. Она устроилась около него и пробормотала:

— Так жарко. Неужели никогда не наступит прохлада?

— Она что-то видит во сне, — прошептал Чен-Лу.

— Но ведь жарко, — сказал Хуан. Он почувствовал замешательство от того, что Рин так явно нуждалась в нем, почувствовав, что его замешательство позабавило Чен-Лу и доставило тому удовольствие.

— К утру мы должны почувствовать небольшое облегчение от зноя, — сказал Хуан. — Почему бы вам не поспать немного, Трэвис?

— Да, я сейчас засну, — сказал Чен-Лу. Он вытянулся на узком ящике и задумался: «Мне придется убить их? Они такие дураки, Рин и Джонни… так очевидно тянущиеся друг к другу, но сопротивляющиеся этому.»

Ночной бриз ударил в грузовик. Рин поближе придвинулась к Хуану, дыша глубоко и умиротворенно.

Хуан стал пристально смотреть в окна.

Луна ушла за горы, остался только свет звезд, выделяющий темные тени вдоль обоих берегов. Гипнотический поток неясных фигур настраивал Хуана на дремоту. Он сосредоточил внимание на бодрствовании, вглядывался в темноту, ощущения его были напряжены до предела.

Было только движение реки и прерывистый напор бриза.

Ночь пробудила в Хуане чувство таинственности. Река эта была заполнена, заселена духами каждого пассажира, которого она когда-либо несла, а сейчас… присутствием другого. Он чувствовал это другое присутствие. Ночь притихла от него. Даже лягушки молчали.

Что-то пролаяло в джунглях слева, и Хуан вдруг подумал, что слышит первый стук деревянных барабанов. Отдаленный… очень отдаленный: слабая вибрация скорее чувствовалась, чем слышалась. Звук ушел раньше, чем он мог убедиться в его наличии.

«Индейцев всех вытеснили из Красной зоны, — думал он.

— Кто бы мог пользоваться такими барабанами? Мне, должно быть, все это только кажется, свой собственный пульс, вот что я слышал.»

Он затих, прислушиваясь, но было только дыхание Чен-Лу, глубокое и ровное, и тихий вздох Рин.

Река стала шире, и течение замедлилось.

Прошел час… другой. Казалось, что время тянется вместе с течением. Тоскливое одиночество завладело Хуаном. Кабина грузовика, окружающая их, казалось хрупкой, ненадежной — искореженная и непостоянная вещь. Он удивился, как он мог доверить свою жизнь такой машине высоко над джунглями, когда она была так уязвима.

«Нам никогда не выбраться!» — думал он.

Голос Чен-Лу тихим журчанием прорвал тишину.

— Эта река, наверняка это Итанура, Джонни?

— Я полностью уверен в этом, — прошептал Хуан.

— Где здесь ближайшее поселение?

— Пограничная зона в Санта Мария де Гран Гуяба.

— Семьсот или восемьсот километров, да?

— Приблизительно так.

Рин заворочалась в руках Хуана, и он почувствовал ответственность за это хрупкое женское создание. Он заставил мозг отвлечься от таких мыслей, а вместо этого сосредоточил их на реке перед ними: петляющее, извивающееся русло со стремнинами и перепадами. На всем своем протяжении эта дорога таила угрозы, смертельным присутствием того, что он ощущал вокруг них. И была еще одна опасность, о которой он не упомянул другим — эти воды изобиловали рыбой-людоедом, пираньей.

— Сколько перед нами стремнин? — спросил Чен-Лу.

— Я не уверен, — сказал Хуан. — Восемь-девять, может быть больше. Это зависит от времени года и высоты воды.

— Мы должны будем использовать горючее, чтобы перелетать через стремнины.

— Эта штуковина не выдержит много взлетов и посадок, — сказал Хуан. — Это правостороннее плавание…

— Виеро хорошо знал свое дело, она должна выдержать.

— Надеюсь.

— У тебя печальные мысли, Джонни. Это не то настроение для такого предприятия. Сколько еще до Санта Марии?

— Если повезет, шесть недель. Вы хотите пить?

— Да. Сколько у нас воды?

— Десять литров… и у нас есть еще маленький горшок, если понадобиться еще.

Хуан принял банку от Чен-Лy и сделал большой глоток. Вода была теплая и безвкусная. Он возвратил банку.

Далеко-далеко раздавался птичий зов: «Тула! Тула!» — подобный звуку флейты.

— Что это было? — прошептал Чей-Чен-Лу

— Птица! Ничего… кроме птицы.

Хуан вздохнул. Крик птицы наполнил его предчувствием, как лихой знак из его прошлого, полного предрассудков. Поток ночных звуков пульсировал в его висках. Он пристально смотрел в темноту и неожиданно увидал свет летящих искр вдоль правого берега, понюхал ветер из джунглей, как выдох злого дыхания.

Почти полная безнадежность их положения давила на него. Они находились накануне сезона дождей, отделенные от любого убежища сотнями километров водоворотов и пучин. И они были целью жестокого разума, который использовал джунгли в качестве оружия.

Мускусный запах попал к нему от Рин. Он наполнил его глубоким чувством осознания, что она женщина… и желанная.

Река билась позади машины. Хуан почувствовал их союз с течением, которое тянулось к морю подобно черному шнуру.

Прошел еще час… затем еще один.

Хуан вдруг осознал присутствие светящегося огня справа — рассвет. Крики и свисты обезьян приветствовали свет. Их грохот пробудил птиц к утреннему разговору в прикрытой темноте леса: прерывистые свирели, чириканье от верхнего до нижнего регистра перемежались со свистом.

Багряный свет пополз по небу, перешел в молочно-серебристый свет, который сделал более четким мир вокруг дрейфующего грузовика. Хуан взглянул на запад, видя подножья гор — одна за другой набегали волны гор, выступающих на фоне отрезка Анд. Он понял тоща, что они вышли из первого крутого спуска реки к высокому плато.

Грузовик спокойно плыл, как огромный водный жук на фоне деревьев, объятых танцующими языками пламени лесных цветов. Медленное течение поворачивало в завихрения от плывущих предметов. Кудри тумана висели на воде, как островки кисеи.

Рин проснулась, выпрямилась в руках Хуана и стала смотреть вниз на поток. Река напоминала проход в соборе между высокими деревьями.

Хуан помассировал руку, где голова Рин замедлила циркуляцию крови. А тем временем он изучал сидящую рядом с ним женщину. Она была похожа на маленького ребенка: рыжие волосы в беспорядке разбросаны, на лице выражение невыразимой невинности.

Она зевнула и улыбнулась ему… а затем внезапно нахмурилась, полностью проснувшись и осознав ситуацию. Она тряхнула головой и повернулась посмотреть на Чен-Лу.

Китаец спал, а голова его была сейчас откинута в угол. У нее вдруг возникло чувство, что Чен-Лу воплощает павшее величие, как будто бы он идол из прошлого своей страны. Дыхание его прервалось низким храпом. Тяжелые поры обозначились на коже, и на лице его лежал оттенок сгоревшей кожи, который она никогда раньше не замечала. Над верхней губой выступила полоска седеющих коротко торчащих волос. Неожиданно она поняла, что Чен-Лу красил волосы. Тщеславие ее было задето тем, что она не подозревала об этом раньше.

— Ни одного дыхания ветра, — сказал Хуан.

— Но прохладнее, — сказала она.

Она выглянула в окно со своей стороны, увидела пучки речной травы, тянущиеся после плывущего грузовика. Он поворачивался от каждого течения. Течение несло в себе определенное великолепие: медленные завихрения, как формальный танец в ритме реки.

— Чем это пахнет? — спросила она.

Хуан принюхался: ракетное топливо… очень слабый запах, мускус человеческого пота… плесенью. Он знал и без дополнительных вопросов, что именно запах плесени вызвал ее вопрос.

— Это плесень, — сказал он.

— Плесень?

Она посмотрела вокруг себя всю внутренность кабины, рассматривая гладкий рыже-коричневый материал углов потолка, кожу на пульте управления. Она положила руки на запасное рулевое колесо с ее стороны и сдвинула его.

«Плесень,» — думала она.

Джунгли уже протянули сюда свою голову.

— Мы уже на грани сезона дождей, не так ли? — спросила она. — Что они принесут нам?

— Несчастье, — сказал он. — Высокий уровень воды… стремнины.

Вклинился голос Чен-Лy: — А почему смотреть на это только с худшей стороны?

— Потому что мы вынуждены, — сказала она.

Хуан внезапно почувствовал голод. Руки его задрожали, рот горел от жажды.

— Передайте бачок, — сказал он.

Чен-Лу передал бачок вперед. Он издал бульканье, когда Хуан взял его. Он предложил его Рин, но она покачала головой, она испытывала неожиданное чувство тошноты.

«Яд в воде настроил меня на временное отражение ее, — подумала она. Звук, исходящий от пьющего Хуана, доставил ей болезненное ощущение. — Как он жадно пьет!» Она отвернулась, не в состоянии больше смотреть на него.

Хуан возвратил бачок Чен-Лу, думая о том, как тайно он пробудился. Первое, что они узнали об этом, был его голос, настороженный и вмешивающийся. Чен-Лу, вероятно, лежал там, притворяясь, что спит, но бодрствовал и слушал.

— Я… я думаю, что хочу есть, — сказала Рин.

Чен-Лу протянул пакеты с пищей, и они молча поели.

Сейчас ее стала одолевать жажда… она удивилась, что Чен-Лу передал ей бачок раньше, чем она его попросила. Он вручил его ей. Она знала, что он изучает ее, знает о признаках ее эмоций, догадывается о многих ее мыслях. Это было очень неприятное открытие. Она сердито отпила и сунула бачок назад Чен-Лу.

Он улыбнулся.

— Если они не на крыше, где их не видно, или не под крыльями, то тоща наши друзья покинули нас, — сказал Хуан.

— Я заметил это, — сказал Чен-Лу.

Хуан внимательно изучил берег с обеих сторон, насколько позволял обзор.

Ни одного признака жизни.

Ни одного звука.

Солнце сейчас стояло уже достаточно высоко и сняло туман с реки.

— Здесь сегодня будет дьявольски жарко, — сказала Рин.

Хуан кивнул.

«Начало теплоты имеет определенный признак, — думал он. — Мгновение назад его еще не было, затем оно проявляется на чувствах.» Он отстегнул ремень, отодвинул сидение в сторону и соскользнул в заднюю часть кабины. Он положил руки на зажимы, обеспечивающие герметичность люка.

— Куда ты пошел? — спросила Рин. Она покраснела, услышав свой вопрос.

Чен-Лу захихикал.

Тоща она почувствовала, что ей ненавистна его грубость, даже когда он попытался смягчить эффект своей реакции, говоря:

— Мы должны изучать некоторые белые пятна западной условности, Рин.

В голосе его все еще была издевка, она слышала ее и резко повернулась назад.

Хуан с шумом распахнул люк, обследовав его концы внутри и снаружи. Никаких очевидных признаков насекомых. Он заглянул вниз на плоскую поверхность продолжения плывущей части назад к ракетным двигателям — два с половиной метра низкого помоста почти в метр шириной. Там тоже не было признаков насекомых.

Он опустился вниз и закрыл люк.

Как только люк закрылся, Рин повернулась к Чен-Лу.

— Вы несносны! — взорвалась она.

— Полно, д-р Келли.

— Не прикрывайтесь своим видом все-мы-профессионалы, — сказала она. — Все равно вы несносны!

Чен-Лу понизил голос и сказал: — Пока он не вернулся, нам надо обсудить несколько вещей. Нет времени для проформы. Это дело МЭО.

— Единственное дело МЭО, которое у нас остается — это передать ваше сообщение в штаб-квартиру, — сказала она.

Он пристально посмотрел на нее. Эту реакцию он мог предсказать заранее, но следовало найти удобный момент, чтобы затронуть этот вопрос. «У бразильцев есть пословица,» — подумал он и процитировал: — «Когда говоришь о долге, вспомни о деньгах.»

— А конта фуа пага пор мим, — сказала она. — Я уже заплатила по этому счету.

— Я не предлагал тебе ничего платить, — сказал он.

— Вы предлагаете купить меня? — резко бросила она.

— Другие же делали это, — сказал он.

Она изучающе рассматривала его. Он угрожает рассказать Хуану о ее прошлой деятельности в разведывательно-шпионском отделе МЭО? Пусть. Но она уже узнала несколько вещей по этой линии, и она притворилась, что не уверена сейчас. Что было у Чен-Лy на уме?

Чен-Лy улыбнулся — западные люди всегда подвержены алчности. — Ты хочешь выслушать дальше? — спросил он.

Ее молчание выразило согласие.

— Вот сейчас ты направишь все свои чары на Хуана Мартиньо, сделаешь его рабом любви. Он должен превратиться в создание, которое сделает для тебя все. Сделать это тебе совсем нетрудно.

«Я уже делала это раньше, а-а?» — думала она.

Она отвернулась. — Ну… я уже делала это раньше во имя долга.

Чен-Лy кивнул себе за ее спиной. Все в жизни остается по-прежнему. Она уже созрела для этого — все идет как по маслу. Люк около него открылся, и Хуан запрыгнул в кабину.

— Нище никаких признаков, — сказал он, опускаясь снова на свое место. — Я оставил люк полуоткрытым на случай, если кому-нибудь надо выйти.

— Рин? — сказал Чен-Лу.

Она покачала головой, судорожно сглотнула: — Нет.

— Тоща я позволю себе воспользоваться такой возможностью, — сказал Чен-Лу.

Он открыл люк, спустился на плавающую плоскость и закрыл люк.

Не поворачиваясь, Рин знала, что он сделал лишь видимость закрытого люка, что он оставил щель и приставил к ней ухо. Она смотрела прямо перед собой на быструю убегающую серебристую дорожку реки. Грузовик находился в подвешенном состоянии неподвижного воздуха, который медленно насыщался зноем, пока она не поняла, что он должен взорваться.

Хуан посмотрел на нее: — С тобой все в порядке?

«Вот в этом вся смехотворность ситуации,» — думала она.

Минута прошла в молчании.

— Что-то случилось, — сказал Хуан. — Вы с Трэвисом шептались, пока я был там. Я не мог понять, что ты сказала, но в голосе твоем звучал гнев.

Она попыталась проглотить стоящий в горле комок. Чен-Лу подслушивал сейчас, будь он проклят: — Я… он пытался соблазнить меня.

— Соблазнить тебя?

— Да.

— А чем?

Она повернулась и изучала воздушную мягкость гор, поднимающихся справа, и различала там вдали снежную вершину горы с черными языками вулканического пепла. Некоторая торжественность горы отразилась на ее чувствах.

— Тобой.

Хуан смотрел на свои руки, пытаясь понять, почему ее признание так поразило его.

Во время этой паузы Рин начала напевать. У нее был приятный голос, и она знала об этом: грудной проникновенный. Голос был одним из ее лучших видов оружия.

Но Хуан узнал песню и удивился, почему она выбрала именно эту. Даже после того, как она замолкла, мелодия все еще звучала вокруг него, как туман. Это был плач туземцев, трагедия Лорки, аранжированная под гитару.

О смерть, останови свой меч,

Я не из тех, кто ищет у тебя забвенья,

Не буду умолять себя сберечь —

Я путь прошел, закончены свершенья.

Река, что представляет жизнь мою

Течет пусть мирно некоторое время

В глазах любви я пепел вижу твой,

И тяжко расставанья бремя.

Она только напела песню, а слова все равно еще звучали там.

Хуан посмотрел налево.

Вдоль реки здесь росли деревья манго, густая зеленая листва перемежались там с более светлыми тонами тропической белой омелы и редкими пальмами с махровым покровом хонт. На ближних подступах к джунглям парили два чернобелых ястреба урубу. Они висели в выгоревшем голубовато-стальном небе, как будто нарисованные там на фальшивом театральном фоне.

Очевидная безмятежность сцены не содержала иллюзий для Хуана. И он размышлял, была ли это та безмятежность, о которой говорилось в песне.

Стайка танагер привлекла его внимание. Они проносились над головой, сверкая бирюзой, ныряли в стену джунглей, и она проглатывала их, как будто их никогда и не было.

Берег манго слева уступил место узкой полосе травы на возвышенности средней высоты, красно-коричневая земля его была изрыта норами.

Открылся люк, и Хуан услышал, как Чен-Лу карабкается в кабину. Затем послышался звук, который означал, что люк закрыт и закупорен.

— Джонни, посмотри, мне кажется, что-то движется в деревьях за той травой, — сказал Чен-Лy.

Хуан пристально всмотрелся в сцену. Да! внутри деревьев были видны какие-то тени — много фигур, которые двигались, как порхающий поток, стремящийся двигаться в одном темпе с грузовиком.

Хуан поднял ружье, которое он пристроил слева от сиденья.

— Слишком большое расстояние, — сказала Рин.

— Я знаю. Я просто хочу дать им знать, чтобы они держались на расстоянии.

Он никак не мог открыть отверстие для ружья, но пока он возился, фигуры выступили из тени на солнечный свет на травянистый склон.

Хуан ахнул.

— Матерь божья, Матерь божья… — прошептала Рин.

Это была смешанная группа, выстроившаяся как на выставку вдоль берега. Большинство их имело вид людей, хотя было несколько гигантских копий насекомых — жуки с какими-то похожими на хлысты хоботками. Большинство имитаций людей были в форме индейцев, многие из которых напоминали тех существ, которые похитили Хуана и его отца.

Хотя вперемежку в этой шеренге стояли и единичные экземпляры: один из них соответствовал облику префекта, отца Хуана, рядом с ним… Виеро и все мужчины из лагеря.

Хуан протолкнул ружье в щель в борту.

— Нет, — сказала Рин. — Подожди. Посмотри на их глаза, как сверкают их глаза. Они могут быть нашими друзьями… может быть их напоили наркотиками или… — Она замолчала.

«Или хуже», — подумал Хуан.

— Возможно, что они заложники, — сказал Чен-Лy, — один верный способ узнать, кто они — застрелить одного из них. — Он встал, открыл ящик с оборудованием. — Вот тяжелый…

— Положите назад! — рявкнул Хуан. Он вытащил из щели ружье, закрыл герметично борт.

Чен-Лу сжал губы, размышляя: «Эти латиноамериканцы! Такие непрактичные. — Он положил ружье с разрывными пулями в ящик и сел. — Можно было выбрать в качестве мишени одного из менее важных людей. Зато могли бы получить важнейшую информацию. Хотя настаивать на этом сейчас бесполезно, все равно ни к чему бы не привело бы. Не сейчас…»

— Я не знаю, как вы двое, — сказала Рин, — но в нашей школе нас не учили убивать своих друзей.

— Конечно, Рин, конечно, — сказал Чен-Лу. — Но разве там наши друзья?

Она сказала: — Пока я не буду знать наверняка…

— Вот именно! — сказал Чен-Лу. — А как вы собираетесь узнать это наверняка? — Он указал на фигуры, стоящие сейчас позади них, так как течение их опять отнесло к берегу с нависающими деревьями и лозами. — Это тоже школа, Рин — те джунгли. Ты тоже должна извлечь из этого хороший урок.

«Опять двусмысленность, опять двусмысленность,» — думал он.

— Джунгли — это школа прагматизма, — сказал Чен-Лу.

— Абсолютные суждения. Спроси их о зле и добре? У джунглей один ответ: «Все, что имеет успех, хорошо.»

«Он говорит мне о том, чтобы я приступала к соблазнению синьора Джонни Мартиньо, пока бедный дурачок еще не отошел от шока, — думала она. — Довольно верно — опасность, шок или страх — каждый из этих факторов имеет свой резонанс.»

Она обратилась к себе: «Ну, а какой резонанс это оказывает на меня?»

— Если бы это были индейцы, я бы знал, почему они устроили нам этот парад, — сказал Хуан. — Но это не настоящие индейцы. Мы не можем сказать, как эти создания мыслят. Индейцы бы сделали такое шоу, чтобы запугать нас, говоря: А вы будете следующими. Но эти создания… — Он покачал головой.

В грузовике наступило молчание: давящее одиночество, усиливаемое зноем и гипнотической выставкой на береговой линии.

Чен-Лy откинулся назад и задремал. Он думал: «Пусть жара и бездействие делают свое дело.»

Хуан пристально рассматривал свои руки.

Никогда еще жизнь не загоняла его в такую ловушку, где как страх, так и бездеятельность заставляли бы его заглянуть вглубь себя. Это чувство и страшило, и привлекало его.

«Страх — это наказание сознания, вынужденного смотреть на себя, — думал Хуан. — Лучше я займусь чем-нибудь. Но чем? Ну, хотя бы, спать.»

Он боялся спать, потому что сны отравляли отдых.

«Пустота… какая же может быть награда: пустота,» — думал он.

Он чувствовал, что где-то в своем прошлом он достиг сияющей вершины, лишенный всяких осложнений. Период, когда у него не было сомнений. Действие… игра… рефлекторные движения — вот что такое была жизнь. Сейчас все это находилось там, открытое для внутреннего анализа, открытое для изучения и пересмотра.

Но он чувствовал, что где-то во внутреннем анализе может быть предельная точка, что где-то внутри его молчат воспоминания, которые могут бросить его в бездну.

Рин откинула голову на спинку сиденья, она смотрела высоко в небо. «Кто-то скоро начнет искать нас, — думала она.

— Они должны… они должны… они должны.»

«Этот ритм иллюзий долженствования, — думала она. Она глубоко вдохнула, удивляясь, где могла зародиться эта мысль. Она заставляла себя обратить внимание на небо — такое синее… синее… — пустое пространство, на котором может быть написано все, что угодно.»

Взгляд ее устремился дальше, он шел в горы, вдоль западного горизонта. Горы росли и уменьшались там, когда река несла ее по своим синим стремнинам.

«Это те вещи, о которых мы не должны думать, потому что они переполнили бы нас эмоциями, — думала она. — Эти вещи ложатся на нас ужасной ношей.» Рука ее сползла и захватила руку Хуана. Она не смотрела на него, но давление своей ответственности было больше, чем рука, держащая ее руку.

Чен-Лу увидел это движение и улыбнулся.

Хуан напряженно всматривался в проходящий мимо берег.

Грузовик дрейфовал по замысловатому течению между свисающими занавесями лиан. Течение вынесло их за изгиб, открыв перед ними великолепие трех деревьев Фернане Санчес: ослепительно красных на фоне зелени. Но взгляд Хуана был обращен на воду, где совершала свою работу река, медленно подрезая запутанные корни в глинистом берегу.

«Ее рука в моей, — думал он. — Ее рука в моей.»

Ладонь ее была влажная, близкая, податливая.

Поднимающиеся волны зноя обволакивали грузовик мертвым воздухом. Солнце превращалось в пульсирующее горнило, которое ползло над ними… медленно, медленно склоняясь к западным вершинам.

«Руки вместе… руки вместе,» — думал Хуан.

Он начал молиться на ночь.

Вечерние тени начали сглатывать углы реки. Ночь вздымалась вверх из траншеи медленного течения к сверкающим вершинам.

Чен-Лу зашевелился и сел, когда солнце нырнуло за горы. Аметистовые испарения заката создавали эффект пространства гладкой рубиновой воды перед грузовиком — как будто текла кровь. Наступил такой момент в темноте, когда казалось, что река прекратила любое движение. Затем они окунулись в промозглую пелену ночи.

«Это время для робких и ужасных, — думал Чен-Лу. — Ночь — это мое время — а я не из робких.»

И он улыбнулся, когда две тени на передних креслах перед ним слились в одну.

«Животное с двумя спинами,» — думал он. Это была такая забавная мысль, что он приложил ладонь к губам, чтобы не рассмеяться.

Вскоре Чен-Лу сказал: — Я посплю, Джонни. Твоя первая вахта. Разбуди меня в полночь.

Тихие звуки возни из передней половины кабины сразу же прекратились, затем возобновились.

— Хорошо, — сказал Хуан, и голос его был хриплым. «Ах-ах, эта Рин, — думал Чен-Лy. — Такой хороший инструмент, даже когда она не хочет им быть.»

Глава 8

Сообщение, хотя и интересное своими нюансами, мало что прибавило к общей информации Мозга о человеческих существах. Они прореагировали на парад на берегу шоком и страхом. Этого и следовало ожидать. Китаец продемонстрировал свою практичность, которую двое других не разделяли. Этот факт в дополнение очевидным попыткам китайца склонить двух других к интимной связи — это может иметь значимость. Время покажет.

Тем временем Мозг испытывал что-то родственное другой человеческой эмоции — беспокойству.

Троих в машине уносило все дальше и дальше от пещеры над бездной реки. В систему сообщение-вычисление-решение-действие входил серьезный фактор задержки.

Сенсоры мозга еще раз просмотрели повторно выложенный на потолке пещеры рисунок послания.

Машина приближалась к серии стремнин. Находящиеся в машине могут погибнуть там и будут безвозвратно потеряны. Или они могут возобновить попытки взлететь на судне. Здесь и скрывался элемент тревоги, требующий тщательного анализа и взвешенного решения.

Машина пролетела один раз.

Вычисление — решение.

— Вы сообщаете группам действия, — скомандовал Мозг.

— Скажите им, чтобы они схватили машину и находящихся в ней до того, как они достигнут берега. Схватить человеческих существ живыми, если возможно. Специальный приказ, если некоторых из них нужно принести в жертву: сначала надо взять китайца, затем скрытую королеву, а позже другого мужчину.

Насекомые на потолке затанцевали и выстроили рисунок послания на потолке, зажужжали элементы модуляции, чтобы зафиксировать их, а затем отправились в предрассветное пространство выхода из пещеры.

Действие.

Чен-Лу вглядывался в течение реки через передние сиденья следя, как лунная дорожка уходила под машину. Дорожка рябила паучьими линиями в водоворотах и текла как разрисованный шелк в широких просторах.

Из передней части кабины доносились звуки дыхания спящих глубоким, мирным сном.

«Сейчас я, вероятно, не должен убивать этого дурака Джонни,» — думал Чен-Лу.

Он выглянул в боковое окно на почти опустившуюся луну. Бронзово-зеленый свет изливало ночное светило. Внутри более темного пространства окна появилось какое-то подобие лица: Виеро.

«Он мертв, этот компаньон Джонни, — думал Чен-Лу. — Это была фигура, построенная по его подобию, которую мы видели возле реки. Такой атаки на лагерь не мог бы пережить никто. Наши друзья там за бортом сняли копию дорогого падре.»

Тоща Чен-Лу спросил себя, как воспринял смерть Виеро — как иллюзию или как катаклизм?

Беспочвенный вопрос.

Рин повернулась во сне, ближе прижалась к Хуану.

— М-м-м, — пробормотала она.

«Наши друзья больше не будут воздерживаться от атаки, — думал Чен-Лу. — Очевидно, они просто ждут подходящего момента и места. Где это будет — в ущелье, заполненном скалами в узком месте? Где?»

Мысль превращала каждую тень снаружи в источник опасности, и Чен-Лу удивлялся себе, что он мог позволить мозгу сыграть с ним такую вселяющую страх шутку. Все же он напряг все свои чувства, борясь с ночью.

Там снаружи, в джунглях, стояла тишина ожидания, чувство присутствия.

«Но это не чепуха,» — сказал себе Чен-Лу.

Он кашлянул.

Хуан повернулся на кресле и почувствовал, что голова Рин покоится на его груди. Как спокойно она дышала.

— Трэвис? — прошептал он.

— Да?

— Мое время?

— Поспи еще, Джонни. У тебя есть еще пару часов.

Хуан закрыл глаза, снова лег в кресло, но глубокий сон ушел от него. Что-то с кабиной… что-то. Здесь было что-то, что требовало его внимания. Сознание уводило его все дальше и дальше.

Плесень.

Сейчас она чувствовалась в кабине сильнее, чем прежде — и к ней примешивался запах ржавчины.

Эти запахи наполнили Хуана уныньем. Он чувствовал, как машина его везде разрушается, а ведь грузовик был символом цивилизации. Эти настойчивые запахи представляли всему живому признаки увядания и смерти.

Он гладил волосы Рин и думал: «Почему бы нам не взять хоть частицу счастья, здесь, сейчас? Завтра мы можем быть уже мертвы… или хуже.»

Он снова медленно погрузился в сон.

Стая длиннохвостых попугаев объявила о наступлении рассвета. Они щебетали и сплетничали в джунглях около реки. К хору присоединились птицы поменьше: взмахи крыльев, чириканье, щебетание.

Хуан слышал птиц, как будто они тянули его к пробуждению с огромного расстояния. Он проснулся в поту, чувствуя странную слабость.

Рин отодвинулась от него ночью. Она спала, свернувшись калачиком, возле стены кабины с ее стороны.

Хуан уставился в сине-белый свет за окнами. Дымка тумана скрывала верхнее и нижнее течение реки.

В спертом воздухе кабины чувствовалась влага и нездоровая теплота. Во рту у него было сухо и горько.

Он сел прямо, наклонился вперед, чтобы заглянуть в изгиб ветрового щита над головой. Спина его ныла от неудобного положения во сне.

— Не ищи поисковые группы, Джонни, — сказал Чен-Лу.

Хуан кашлянул и сказал. — Я просто смотрю, какая погода. Скоро надвинутся дожди.

— Возможно.

«Такое серое это небо,» — думал Хуан. Там была пустая щель для посадки одного ястреба, который парил в поле зрения над верхушками деревьев с неподвижными крыльями. Ястреб величественно наклонил голову, взмахнул крыльями раз… другой и полетел вверх по течению.

Хуан перевел взгляд ниже, заметил, что за ночь кузов машины превратился в дрейфующий остров из приставших бревен и кустов. На бревнах он видел мох-паразит. Это был старый остров — по крайней мере ему был уже сезон… нет старше. Мох был толстый.

Пока он следил за ним, между машиной и бревнами прошел круговорот. Они разошлись в стороны.

— Где мы? — спросила Рин.

Хуан повернулся и увидел, что она проснулась и села. Она избегала его глаз.

«Что за черт! — думал он. — Неужели она стыдится?»

— Мы там, где всегда были, дорогая Рин, — сказал Чен-Лу. — Мы на реке. Ты голодна?

Она обдумала вопрос и почувствовала, что голодна, как волк.

— Да, я хочу есть.

Они ели быстро и молча, а Хуан все больше убеждался, что Рин избегает его. Она первой вылезла из люка кабины наружу и оставалась там долго. Когда она вернулась, то легла на свое кресло и притворилась, что спит.

«Ну и черт с ней,» — подумал Хуан. Он вышел через люк и с силой его захлопнул.

Чен-Лу наклонился вперед и зашептал в ухо Рин.

— Ты очень хорошо вела себя ночью, дорогая.

Она заговорила, не открывая глаз: — Пошел к черту!

— Но я не верю в черта.

— А я, что верю? — она открыла глаза и уставилась на него.

— Конечно.

— Каждый думает по-своему, — сказала она и закрыла глаза.

По какой-то причине он не смог понять интонацию. Ее слова и действия разозлили его, и он постарался привести ее в ярость тем, что знал о ее вере: — Ты страшная язычница!

И снова она заговорила, не открывая глаз: — Это же самое мне говорил кардинал Ньюман.

— Ты не веришь в первородный грех, — захихикал он.

— Я только верю в особого рода чертей, — сказала она и снова посмотрела на него, твердо, не отводя своих зеленых глаз.

— Каждому свое, разве не так?

— Вы сказали это, не я.

— Но ты действительно сказала это.

— Да неужели?

— Да, ты сказала это!

— Вы кричите, — сказала она.

Он выждал момент, успокаиваясь, а затем сказал шепотом: — А Джонни, он был хорош?

— Лучше, чем когда-либо удавалось вам.

Хуан открыл люк и вошел в кабину раньше, чем Чен-Лу смог ответить, и увидел, что Рин смотрит на него.

— Здравствуй, шеф, — сказала она. И она улыбнулась широкой, интимной и разделяющей чувства улыбкой.

Хуан улыбнулся в ответ и скользнул в свое сиденье.

— Нам сегодня предстоит преодолеть стремнины, — сказал он. — Я чувствую это. Что это вы там кричали, Трэвис?

— Так, ничего, — сказал Чен-Лу, но в голосе его все еще был гнев.

— Это идеологическая проблема, — сказала Рин. — Трэвис остается воинствующим атеистом до конца. А что касается меня, то я верю в небеса. — Она погладила Хуана по щеке.

— Почему ты думаешь, что мы около стремнины? — спросил Чен-Лу. А сам подумал: «Я должен перевести разговор на другую тему! Это опасная игра, которую ты затеяла со мной, Рин.»

— Во-первых, течение быстрее, — сказал Хуан.

Он пристально посмотрел в передние окна. Река выступала сейчас в новом свете, определенно ярко выраженная вертикальная качка. Горы подтянулись ближе к руслу. От линии берега отходит больше завихрений.

Группа длиннохвостых обезьян стала бегать по кабине. Они рычали и гримасничали с деревьев левого берега и оставили машину только у изгиба реки.

— Когда я вижу там какое-нибудь существо, я должна спрашивать себя: оно настоящее или только кажется таким? — сказала Рин.

— Это действительно обезьяны, — сказал Хуан. — Я думаю, есть вещи, которые наши друзья не в состоянии имитировать.

Сейчас река выпрямилась, а горы сжимали ее плотнее. Толстые побеги деревьев с твердой древесиной вдоль обоих берегов уступили место рядам саговых пальм на фоне поднимающихся волн вечнозеленых растений джунглей. Только редко эта зелень прерывалась гладкими стволами красных гуявил, склоненных над водой.

За другим поворотом их удивила длинноногая розовая птица, находящая корм в тени. Она подняла тяжелые крылья и полетела вниз по течению.

— Пристегните ремни, — сказал Хуан.

— Ты так уверен в этом? — спросил Чен-Лу.

— Да.

Хуан услышал, как захлопываются пряжки, и пристегнул свой ремень. Он посмотрел на доску приборов, чтобы вспомнить изменения в расположении контрольных приборов, сделанных Виеро. Зажигание… включение фар… переключение скоростей. Он повернул руль; он почувствовал, как он разболтан. Одна молчаливая молитва, чтобы выдержала заплата на правой стороне дна, и он сказал себе, что готов.

Как ветерок сквозь деревья пришел звук слабого рева. Они почувствовали еще одно ускорение течения, которое подхватило грузовик и понесло за широкий поворот, вращаясь в завихрении, пока не установило кабину прямо по течению; а там, не более, чем в километре от них, они увидели яростное кипение белой воды. Пена и брызги летели в воздух. Звук крушащего оглушающего рева нарастал с каждой секундой.

Хуан взвесил все обстоятельства — высокая стена деревьев с обеих сторон, сужающееся русло, высокие черные стены мокрых скал с обеих сторон быстрин. Был только один путь: пройти через него.

Течение и расстояние требовали тщательного расчета, края плывущей поверхности кабины должны касаться поперечных волн, чтобы помочь облегчить давление реки на плавающую поверхность.

«Вот это и будет то место, — подумал Чен-Лу. — Наши друзья будут здесь… ожидая нас.» Он ухватился за ружье и пытался следить за берегом с обеих сторон.

Рин схватилась за края своего сиденья, прижалась спиной к спинке. Она чувствовала, что они попали в водоворот безо всякой надежды выбраться из него.

— Что-то на деревьях справа от нас, — сказал Чен-Лу.

— Что-то над головой.

Тень накрыла воду вокруг них. Хлопающие крыльями белые фигуры начали закрывать обзор впереди.

Хуан включил зажигание, сосчитал — раз, два, три. Свет выключил — включил скорость.

Моторы взревели с огромным шумом, перерастая в рев, который заглушал звук стремнины. Кабина пробивалась сквозь заслон насекомых из закрывающей ее тени. Хуан вывернул машину, чтобы избежать линию пенящихся скал в верхнем течении. Он двигал переключатель скоростей, чувствуя спиной давление в баке.

«Ну, не взорвись, милый, — молил он. — Не взорвись.»

— Сеть, — воскликнула Рин. — Они поставили сеть поперек реки.

Она поднималась над водой, над стремнинами, как извивающаяся змея.

Рефлекс двигал рукой Хуана к переключателю скоростей, с размаха нажал кнопку на приборной доске.

Кабина подпрыгнула, разбегаясь на зеркальной глади. Бурлящий поток тянул их в стороны к гладким черным скалам. Сеть выступала прямо впереди, когда кабина поднялась, плоскости оторвались от воды.

Вверх… вверх.

Хуан видел, что река за сетью ныряет вниз, вода прыгала с сумасшедшей яростью в том месте, как будто пытаясь избежать гладких черных стен скалы.

Что-то ударилось о плавающую поверхность кабины со скрежетом и звуком разрыва. Нос кабины нырнул, отскочил вверх, когда Хуан крепко держал руль. Катящееся стаккато тряхнуло судно. Струи заполнили все пространство вокруг.

В одно промелькнувшее мгновение Хуан увидел движение у кольца бездны. Линия камней там загремела вниз, обрушилась позади.

Значит они проскочили по воздуху, взбираясь, уходя в сторону, но взбираясь. Хуан оттянул руку назад.

Машина прогремела над линией деревьев, снова поперек реки. Под ними промелькнул еще один холм со шпилями крон деревьев. Длинный прямой отрезок воды открывался перед ними, как бурлящий коричневый мазут.

Хуан вдруг понял, что слышит голос Рин.

— Ай, да мы, прошли! Ай да мы, прошли!

— Это был вдохновенный полет, — сказал Чен-Лу.

Хуан попытался проглотить сухой комок в горле. Все контрольные приборы работали на пределе. Он увидел внизу по течению огромный изгиб реки, а за ним широкое озеро затопленной земли с выступающими то тут, то там островками.

«Коричневая река… затопленная земля,» — думал он.

Он выровнял кабину и бросил взгляд назад на запад. Там собирались коричневые облака с чернотой внизу, раскаты грома.

«Позади нас в горах дождь, — думал он. — Здесь наводнение. Должно быть, это случилось ночью.»

И он проклинал себя, что не заметил цвета воды раньше.

— Что-то случилось, Джонни? — спросил Чен-Лу.

— Ничего такого, что зависело бы от нас.

Хуан отпустил ручку еще на одно деление, затем еще на одно. Моторы запыхтели и заглохли. Он перекрыл все горючее.

Вокруг них свистел ветер, когда Хуан поднял руль назад, пытаясь выиграть как можно больше расстояние. Кабина начала спотыкаться на краю критической скорости полета. Он опустил нос машины вниз, все еще пытаясь выиграть в расстоянии. Но грузовик летел, как все грузовики — скользя, как скала.

Ветер, поднимаемый полетом машины, все еще свистел, и звук его заполнял кабину.

Река сворачивала влево через более затопленные земли. Тонкий поток вихревой воды отмечал главное русло. Хуан мягко послал машину вниз, повернул, чтобы следовать этим руслом. Вода ринулась им навстречу. Кабина начала дергаться, а Хуан старался наладить контроль.

Плавательная поверхность коснулась воды, и ее потащило. Водоворот повернул кабину. Правое крыло начало опускаться — ниже, ниже.

Хуан направлял ее к коричневому песчаному берегу слева от них.

— Мы тонем, — сказала Рин, и голос ее выдал как удивление, так и ужас.

— Это правая сторона, — сказал Чен-Лу. — Я чувствовал, как она ударилась о сеть.

Левый борт зацепил песок, остановился, потащил за собой тонущий конец по дуге, пока он также не коснулся песка. Что-то бурлило под водой справа, и взрыв пузырей поднимался на поверхность. Менее шести миллиметров воздушного пространства между концом правого крыла и водой.

Рин закрыла лицо руками и вздрогнула.

— Ну, что еще? — спросил Чен-Лу. И его привело в шок уныние, которое он услышал в собственном голосе.

«Ну вот, это конец, — подумал он. — Наши друзья отыщут нас здесь. Теперь уж точно конец.»

— Сейчас будем чинить дно, — сказал Хуан.

Рин убрала руки от лица и посмотрела пристально на него.

— Здесь выходить? — спросил Чен-Лy. — Ой-ой, Джонни…

Рин прижала обратную сторону ладони левой руки ко рту и подумала: «Хуан — он только потому сказал это, чтобы отвлечь меня от отчаяния.»

— Конечно, здесь, — рявкнул Хуан. — А сейчас заткнитесь, пока я думаю.

Рин опустила руку и сказала: — А это возможно?

— Если они дадут нам достаточно времени, — сказал Хуан.

Он откинул балдахин герметичности, завернул его вперед. Звук бурлящей воды дошел до его сознания. Он отстегнул ремень, тем временем осматриваясь кругом, изучая воздух, джунгли, реку.

Никаких насекомых.

Хуан выбрался, спрыгнул на грязную поверхность левого крыла, рассмотрел джунгли за полосой береговой линии: смесь переплетенных ветвей, лоз, ползучих растений, больших папоротников.

— Здесь их может быть целая армия в тех джунглях, и мы их не сможем увидеть, — прошептал Чен-Лy.

Хуан взглянул вверх. Китаец стоял на внутреннем конце кабины.

— Как ты предлагаешь чинить это крыло? — спросил Чен-Лу.

Рядом с ним появилась Рин, ожидая его ответа.

— Я еще не знаю, — сказал Хуан. Он повернулся, посмотрел вниз на поток. Там вверх по реке двигалась полоса ряби, вызываемая ветром из котла топки. Рябь расходилась веером перед ветром и росла по мере того, как рос ветер. Затем ветер стих. Воздух и вода заколебались в сыром зное. Давление зноя исходило от металлических частей кабины и с береговой полосы.

Хуан спрыгнул в воду. На ощупь она была теплая и плотная.

— А как насчет рыб-людоедов? — спросила Рин.

— Они не могут видеть меня, и я не могу видеть их, — сказал Хуан. — Обмен любезностями.

Он поднырнул под ракетные моторы. Там был сильный запах несгоревшего топлива, и маслянистая дорожка его уже начала показываться вниз по течению. Хуан вздрогнул, нагнулся и прошел мягко рукой по внешнему краю правого крыла, идя вперед по мере того, как он исследовал невидимую поверхность.

Как раз чуть сзади ведущего края пальцы его встретили искореженный край в металле и отошедшие остатки заплаты Виеро. Хуан изучил отверстие. Оно было отчаянно большим.

Металл заскрипел, когда Чен-Лy опустился на левое крыло, в руке у него было ружье распылитель.

— Насколько серьезно повреждение? — спросил он.

Хуан выпрямился, отступил к берегу.

— Довольно серьезное.

— Ну, а заделать его можно? — спросил он.

Хуан оглянулся, посмотрел на человека, удивленный вызывающим тоном в голосе Чен-Лу.

«Ну и перепугался же, бедолага!» — подумал Хуан.

— Мы должны вытащить это крыло из воды прежде, чем наверняка что-то утверждать, — сказал Хуан. — Но думаю, что мы сможем поставить заплату.

— Как ты вытащишь его из воды?

— Лозы… испанские безветренные, ветви место роликов.

Рин спросила из кабины: — Сколько надо времени?

— К ночи, если все удачно, — сказал Хуан.

— Они нам столько не дадут, — сказал Чен-Лу.

— Мы их опередили на тридцать или сорок километров, — сказал Хуан.

— Но они тоже умеют летать, — сказал Чен-Лу. Он поднял ружье, целясь вверх по течению. — А вот и они.

Хуан резко повернулся, когда Чен-Лу выстрелил, как раз вовремя, чтобы увидеть, как широкий фронт струй сшиб летящую линию белых, красных и золотых насекомых, каждое из которых было длиной с большой палец человека. Но за ними шли еще… еще… и еще.

— И опять машина улетела, — бросил обвинение Мозг.

Посланцы на потолке танцевали и жужжали, составляя сообщение, давали дорогу новой группе, влетающих, как кусочки золотистой слюды через залитое солнцем отверстие пещеры.

— Судно внизу и серьезно повреждено, — сообщили вновь прибывшие. — Оно больше не плывет по воде, а лежит частично под водой, человеческие существа очевидно не пострадали. Мы уже ведем группы действия на то место, но человеческие существа стреляют ядом по всему, что движется. Какие ваши инструкции?

Мозг работал, чтобы настроить себя на вычисление и решение. «Эмоции… эмоции, — думал он. — Эмоции являются проклятием логики.»

Данные, данные, данные — он был загружен данными. Но всегда там присутствовал фактор сортировки. Новые события изменяли старые факты. Мозг знал много фактов о человеческих существах — факты наблюдения, некоторые из них получены дедуктивно и индуктивно, некоторые извлечены из библиотек микрофильмов, которые человеческие существа оставили в Красной зоне до своего возвращения.

Но так много пустых мест в данных.

Тогда Мозг стремился выработать способность двигаться самому, наблюдать с помощью своих сенсоров, то, что он мог собрать только от своих посланников. Желание вызывало бешеную цепь сигналов от скрытых и почти атрофированных центров мышечного контроля. Обслуживающие насекомые суетились на поверхности Мозга, подавая пищу туда, где вырастали необычные требования, подсчитывая гормональными придатками блокады неудач, которые на данный момент угрожали всей структуре.

«Атеизм, — думал Мозг, когда возвратилась химическая сбалансированность. — Они говорили об атеизме и небесах. Эти дела ставили Мозг в тупик. Разговор неоднократно выходил из аргументов и в основном сосредоточивался на интимных отношениях человеческих существ… по крайней мере, среди существ, находящихся в машине.»

Насекомые на потолке прошлись еще раз через повторение собственного сообщения. — Какие ваши инструкции?

«Какие мои инструкции? Мои инструкции. Я… мне… мои…»

Опять обслуживающие насекомые засуетились.

К Мозгу возвратилось спокойствие, и он размышлял над тем фактом, что мысли — простые мысли — могут приносить такие огорчения. Казалось, что такие же вещи происходят с людьми.

— Человеческих существ в машине нужно захватить живыми, — скомандовал Мозг (Он осознавал, что эта команда является эгоистичной. Те трое могли отнестись к этой команде совсем по-другому.) — Задействуйте все свободные группы действия. Найдите удобное место ниже по течению реки. Лучше, чем было подобрано последнее, и пошлите туда половину групп действия. Другая половина должна атаковать как можно быстрее.

Мозг приостановился, не отпуская посланников, затем выдал в качестве запоздалой мысли: — Если все попытки потерпят неудачу, убейте все, за исключением их голов. Спасите и сохраните их головы.

Сейчас посланники были отпущены. У них имелись свои инструкции, они вылетали из пещеры на яркий солнечный свет над ревущей водой.

На западе над солнцем прошло облако.

И Мозг отметил этот факт, заметив, что звук реки сегодня громче.

«Дожди на высокогорье,» — думал он. Эта мысль вызвала его воспоминания: мокрые листья, ручьи на полу леса, сырой холодный воздух, ноги, поднимающие брызги на серой глине.

Казалось, что ноги образа были его собственными, и Мозг нашел этот факт странным. Но обслуживающие насекомые имели под рукой все необходимые химикалии, и Мозг продолжал рассматривать каждое данное, которое у него было, касающееся кардинала Ньюмана. Но нище он не смог найти ссылки на штатного кардинала Ньюмана.

Заплата состояла из листьев, привязанных полосками палатки и лозами на внешней стороне и распыленных компонентов из разобранной пенной бомбы, которые Хуан использовал на внутренней части крыла. Кабина выпрямилась на плаву прямо на реке возле берега, пока он стоял по пояс в воде около нее, проверяя работу.

Шипение разрядов и разрывы ружей-распылителей и пенных бомб продолжались с редкими промежутками над его головой. Воздух был тяжелым и пропах горькими запахами ядов. Мимо него вниз по реке проплывали черные и оранжевые остатки, часть их оставалась лежать пухлыми валками на берегу среди остатков укрепленного лозой брашпиля. На каждом кусочке остатков располагалась целая коллекция мертвых или умирающих насекомых.

Во время затишья между атаками Рин высунулась и сказала:

— Во имя Всевышнего, вам долго там еще осталось?

— Кажется, она держит, — выдохнул Хуан.

Он потер руки и шею. Не все насекомые попадали под струи ружей-распылителей и бомб. Кожа его горела от укусов, огромного количества выпущенных в него жал. Когда он взглянул вверх на Рин, то увидел, что лоб ее был перевязан полоской.

— Если она держит, отталкивай нас, — сказал Чен-Лy. Он появился над Хуаном рядом с Рин, взглянул вниз, я затем обратил внимание на небо.

Хуан зашатался от внезапной слабости, чуть не упал. Все тело его ныло от усталости. Ему потребовалось значительное усилие, чтобы поднять голову и осмотреть небо вокруг них. Далекое небо. У них оставалось, пожалуй, лишь час дневного света.

— Ради всего святого, отправляемся! — закричала Рин.

Хуан заметил, что пальба возобновилась. Он подтянулся на крыло и к берегу, и это действие оторвало машину от берега. Она перемахнула над ним, и он тупо уставился вверх на заклеенное дно бака, удивляясь, кто же сделал эту работу.

О, да — Виеро.

Машина продолжала отплывать дальше, подхваченная сейчас течением. Она была по крайней мере в двух метрах от Хуана, когда он понял, что должен подниматься на борт. Он сделал выпад вправо, схватился за задний край и перевалился, распластавшись на ней, отдав все оставшиеся силы.

Рука потянулась вниз из открытого люка, схватила его за ворот. С помощью этой руки он поднялся на колени и заполз в кабину. Только когда он был внутри, то увидел, что это рука Рин.

Они опустили балдахин и закрыли герметично кабину.

Чен-Лу метался внутри кабины и убивал насекомых рулоном чертежей.

Хуан почувствовал, что что-то ужалило его в правую ногу, посмотрел вниз и увидел, что Рин пристраивает к его ноге свежий энергетический пакет.

«Зачем она делает это? — удивился он. Затем вспомнил.

— О, да, укусы, яды.»

— Разве у нас не разовьется иммунитет после последней битвы? — спросил он и удивился, что голос его был способен только на шепот.

— Может быть, — сказала она. — Если они не кусали нас каким-то новым ядом.

— Я думаю, что у меня больше всех укусов, — сказал Чен-Лy. — Рин, ты плотно закрыла люк?

— Да.

— Я распылял вручную под креслами и приборной доской.

— Чен-Лу просунул руку под руку Хуана. — Давай пойдем, Джонни. На свое место, да-а?

— Да, — Хуан качнулся вперед, опустился в кресло. У него было такое ощущение, что голова его держится на слабой резине.

— Мы в течении? — выдохнул он.

— Похоже на то, — сказал Чен-Лу.

Хуан сидел там, отдуваясь. Он ощущал свой энергетический пакет, как будто целая армия где-то далеко устремилась внутрь его организма, чтобы бороться с крайней степенью его истощения. Пот заливал все тело, но во рту было сухо и жарко. Ветровой щиток над ним был заляпан оранжевыми я черными струями и пенным раствором.

— Они все еще с нами, — сказал Чен-Лу. — Вдоль берега вон там и какая-то группа вверху.

Хуан взглянул вокруг себя. Рин возвратилась на свое место. Она сидела на сиденье, а на коленях лежало ружье-распылитель, голова была откинута назад, глаза закрыты. Чен-Лу встал на колени на ящик и осматривал левый берег.

Хуану казалось, что внутри кабина заполнена серо-зелеными тенями. Мозг говорил ему, что здесь должны присутствовать другие цвета, но он видел только серо-зеленый — даже такой казалась ему кожа Чен-Лу… и Рин.

— Что-то… не так с цветом, — прошептал он.

— Цветовые заблуждения, — сказал Чен-Лу. — У меня это был один из симптомов.

Хуан выглянул в чистый кусок в правом окне, увидел сквозь деревья разбросанные вершины гор и серо-зеленое солнце, низко висящее над ними.

— Закрой глаза, откинься назад и расслабься, — сказала Рин.

Хуан откинул голову на спинку сиденья, увидел, что она отложила в сторону ружье и склонилась над ним. Она начала массировать его лоб.

Она заговорила с Чен-Лy: — У него горячая кожа.

Хуан закрыл глаза. Он ощутил такие мирные и прохладные ее руки. Чернота полнейшей усталости заволокла все вокруг него… и только где-то далеко на правой ноге он чувствовал ритмичную пульсацию: энергетический пакет.

— Постарайся уснуть, — зашептала Рин.

— Как ты себя чувствуешь, Рин? — спросил Чен-Лу.

— Я приложила пакет себе к ноге во время первой передышки, — сказала она. — Я думаю, что это частицы АКТХ — кажется, они дают немедленное облегчение, если тебя не слишком сильно покусали.

— А Джонни получил от наших друзей намного больше, чем мы!

— Там снаружи? Конечно.

Звуки речи расплывались где-то далеко от Хуана, но значение проникало к нему с необыкновенной ясностью, он, казалось, был зачарован полутонами голосов. Голос Чен-Лу был полон скрытости. В голосе Рин слышался скрытый страх и истинная забота о нем.

Рин последний раз ласково провела рукой по его лбу, опустилась снова в свое кресло. Она отбросила назад волосы, заглянула на запад. Там движение, да: белое порхание, а существа были крупнее. Она перевела взор вверх. Высокий хоровод облаков висел на расстоянии над деревьями. Солнечный свет пробивался через них, а пока она смотрела на них, облака стали волнами такими красными, как кровь.

Она отвела взор и посмотрела вниз на течение.

Течение несло кабину по дугообразному повороту, и они дрейфовали почти прямо на север в расширяющимся русле. Вдоль восточного берега вода текла с оттенками серебра, металлическая и отсвечивающая.

Глубокое воркование голубей звучало в джунглях с правого берега, но были ли это голуби… Рин посмотрела вокруг себя, почувствовала приглушенную тишину.

Солнце нырнуло за отдаленные вершины, и ночной патруль летучих мышей промелькнул над головой, то взмахивая крыльями, то паря. Звуки вечерних птиц поднялись и стихли, и их заменили ночные звуки — отдаленное кашляющее рычание ягуара, шелесты и шепоты, близкие всплески.

И снова приглушенная тишина.

«Что-то есть там, чего все в джунглях боятся,» — подумала Рин.

Янтарная луна начала подниматься над ними. Машина дрейфовала вниз по лунной дорожке, как огромный летающий дракон, посаженный на воду. Сквозь бледный свет в поле зрения промелькнул силуэт бабочки, она помахала филигранными призрачными крыльями на ветровом щитке кабины и улетела.

— Они ведут за нами тщательное наблюдение, — сказал Чен-Лy.

Хуан чувствовал, как из энергетического пакета струятся вверх теплотой кальций и ацетилхолин, частицы АКТХ. Но чувство дремоты не проходило, ощущение того, что в нем сразу было много лиц. Он открыл глаза, взглянул на смутное очертание залитых лунным светом гор. Он понял, что видит все это наяву, но часть его чувствовала, как будто она прилепилась к потолочной ткани кабины позади балдахина и действительно сидела там сгорбившись. А луна была тоже инопланетной луной, такой, какую ему никогда не приходилось раньше видеть, ее круг освещенной земли был слишком велик, ее дыневидный изгиб отражения солнца слишком ярким. Это была искусственная на нарисованном фоне, и она заставила его чувствовать себя маленьким, уносящимся прочь к крошечной искре, затерянной в бесконечной вселенной.

Он плотно зажмурил глаза, внушая себе: «Я не должен так думать, иначе я сойду с ума! О Боже! Что происходит со мной?»

Хуан физически ощущал давление тишины. Он напрягся, чтобы услышать хоть крохотные звуки — контролируемое дыхание Рин, покашливание Чен-Лy.

«Добро и зло — это противоположности, придуманные человеком. Существует только честь.» — Хуан услышал мысль, как слова, отдающиеся эхом в мозгу, и узнал эти слова. Это были слова отца… его отца, сейчас мертвого и ставшего сымитированной фигурой, чтобы посещать его, стоя на берегу реки.

«Люди бросают якорь жизни на станции между добром и злом.»

— Ты знаешь, Рин, это космическая река, — сказал Чен-Лу. — Все во вселенной течет, как эта река. Все постоянно изменяется, переходя из одной формы в другую. Диалектика. Этого не может изменить никто, и ничто не может остановить это. Все постоянно изменяется, ничто не может быть прежним дважды.

— Ой, заткнитесь, — пробормотала Рин.

— Вы, западные женщины, — сказал Чен-Лy. — Вы не понимаете диалектической реальности.

— Скажите это жукам, — сказала она.

— Как богата эта земля, — пробормотал Чен-Лу. — Как чрезвычайно богата. Имеете ли вы хоть малейшее представление о том, сколько людей моей страны она могла бы прокормить. Люди при малейшем изменении — расчистка, террасы… В Китае мы научились, заставлять такую землю кормить миллионы людей.

Рин села прямо, повернулась к заднему сиденью и уставилась на Чен-Лу. — Ну, и как же?

— Эти тупые бразильцы, они никогда не знали, как использовать эту землю. Но мой народ…

— Понятно. Ваши люди приходят сюда и показывают им, как это делается?

— Есть такая возможность, — сказал Чен-Лу и подумал про себя: «Перевари это немного, моя дорогая Рин. Когда ты узнаешь, как велика награда, ты поймешь, какую цену можно было бы заплатить.»

— Ну, а как насчет бразильцев — многих миллионов — которые ютятся в перенаселенных городах и фермерских участках Плана перезаселения, пока происходит экологическая переориентация?

— Они привыкают к их теперешним условиям.

— Они могут терпеть это, потому что надеются на что-то лучшее.

— Ах, нет, моя дорогая Рин, ты не умеешь хорошо разбираться в людях. Правительства могут манипулировать людьми, чтобы достичь чего угодно, что они сочтут необходимым.

— А как насчет насекомых? — спросила она. — Как же быть с Великим крестовым походом?

Чен-Лу пожал плечами.

— Мы жили с ними тысячи лет… прежде.

— А мутации нового вида?

— Да, создания ваших друзей пограничников — те, которых, мы, вероятно, очень вероятно, должны будем уничтожить.

— Я не уверена, что пограничники создали этих… существ там, — сказала она. — Я уверена, что Хуан не имеет с этими ничего общего.

— Ах, даже так… а кто же?

— Вероятно, те же самые люди, которые не хотят признать поражение великого Крестового похода!

Чен-Лy подавил гнев и сказал: — Я говорю тебе, что это неправда.

Она посмотрела на Хуана, так глубоко дышащего, очевидно крепко спящего. Возможно ли это? Нет!

Чен-Лу сидел, откинувшись назад, и думал: «Пусть она поразмышляет над этими вещами. Мне нужно только ее сомнение, и тогда она будет служить мне самым полезным образом, мое прекрасное маленькое орудие. А Джонни Мартиньо, какой прекрасный козел отпущения, получивший образование в Северной Америке, беспринципное орудие империалистов! Человек без стыда, который занимается любовью с одной из моих людей прямо передо мной. Его парни поверят, что такой человек способен на все!»

Тихая улыбка тронула губы Чен-Лу.

Рин, смотрящая в заднюю часть кабины, видела лишь смутно угловатые черты шефа МЭО. «Он сильный, — думала она. — А я так устала.»

Она опустила голову на колени Хуана, как ребенок, ждущий ласки, спрятала руку за его спину. Тело его горело, как в лихорадке. Ее рука на его спине нащупала выпуклый металлический предмет в куртке Хуана. Она провела пальцами по его очертаниям, узнала ружье… нет, оружие для ладони.

Рин убрала руку и села. Почему он носит оружие, которое скрывает от нас?

Хуан продолжал дышать глубоко, как в забытьи. Слова Чен-Лу кричали в уме, предупреждая его, призывая к действию. Но вмешалось опасение.

Рин пристально смотрела вниз по течению, размышляя… сомневаясь. Кабина плыла в дорожке лунного света. Холодные вспышки, как светляки танцевали в темноте леса с обеих сторон.

Хуан, вспоминая слова Чен-Лу, думал: «Все во вселенной течет, как река. Почему меня мучают сомнения? Я мог бы повернуться и убить этого ублюдка, или заставить сказать его правду о себе. Какую роль играет во всем этом Рин? Голос ее в разговоре с ним выражал гнев. Все во вселенной течет, как река.»

Взгляд во внутрь самого себя давался Хуану с трудом, вызывая страшную внутреннюю дрожь, которая двигалась по направлению к страху. «Те существа там за бортом, — думал он, — время на их стороне. Моя жизнь, как река. Я плыву — моменты, воспоминания… ничего вечного, никаких абсолютных истин.»

Он почувствовал озноб, головокружение, и в сознание его вошли удары собственного сердца. Он застонал, как будто просыпаясь, и сел.

Рин коснулась его руки. — Как ты себя чувствуешь? — В ее голосе была забота или что-то другое, чего Хуан не мог узнать. Отчуждение? Стыд?

— Мне… так тепло, — прошептал он.

— Воды, — сказала она и подняла бачок к его губам.

Вода была прохладная, хотя Хуан знал, что она должна быть теплой. Часть ее побежала по подбородку, и тогда он понял, как слаб, несмотря на энергетический пакет. Усилие проглотить воду потребовало от него ужасающих затрат энергии.

«Я болен, — думал он. — Я действительно болен… очень болен.»

Он откинул голову на спинку сиденья, пристально посмотрел через прозрачную полосу балдахина. В сознание его проникли звезды — резкие пучки света, которые выступали через проносящиеся облака. Движение кабины, вызванное резким порывом ветра, послало звезды и облака в край угла обозрения Хуана. Это ощущение вызвало чувство тошноты, он опустил взгляд и увидел мерцающие огни на правом берегу.

— Трэвис, — прошептал он.

— А-а? — И Чен-Лy хотелось узнать, как долго Хуан уже не спит. Неужели я был одурачен его дыханием? Не сказал ли я много лишнего?

— Огни, — сказал Хуан. — Вон там… огни.

— А-а, там. Они уже идут за нами довольно долго. Наши друзья там идут по нашему следу.

— Какая здесь ширина реки? — спросила Рин.

— Метров сто, или около этого, — ответил Чен-Лу.

— Как они видят нас?

— А почему бы им не видеть при такой луне?

— Не следует ли дать по ним залп, просто чтобы…

— Береги боеприпасы, — сказал Чен-Лy. — После такой заварушки, как сегодня… ну, нам не выдержать еще одну такую.

— Я что-то слышу, — сказала Рин. — Это опять стремнина?

Хуан рывком сел. Усилие, которое потребовало от него это движение, устрашило его. «В таком состоянии я не смог бы справиться с машиной, — думал он. — И сомнительно, что Рин или Трэвис знают, как ею управлять.»

Он стал улавливать шипящий звук.

— Что это? — спросил Чен-Лy.

Хуан вздохнул и опустился назад. — Отмели, что-то в реке. Вот тут, влево. — Звук стал громче: ритмичные удары воды о вытянутую плоскость… и пропадал за ними.

— Что бы случилось, если бы правое крыло ударилось о что-то подобное? — спросила Рин.

— Конец турне, — сказал Хуан.

Завихрение повернуло кабину, начало качать ее взад и вперед — медленным, настойчивым движением маятника — кругом, назад, кругом… Движение шло по зыби, и толчки маятника прекратились.

Проходящие в темноте джунгли, огни, клонили Хуана в дремоту. Он знал, что не сможет оставаться в бодрствующем состоянии, если жизнь его зависит от этого.

— Сегодня ночью вахту буду держать я, — сказала Рин.

— Вахту и ничего более, — сказал Чен-Лy.

— Что вы хотите этим сказать?

— Просто то, чтобы ты не спала, моя дорогая Рин.

— Идите к черту, — сказала она.

— Ты опять забыла: я не верю в черта.

Хуан проснулся от звука дождя и темноты, которая медленно вползала в серый рассвет. Свет усилился, и он смог различать стальные полосы дождя, выделяющиеся на фоне бледно-зеленых джунглей слева от него. Другой берег был отдаленной серой массой. Это был дождь монотонной ярости, который дробью обрушивался на балдахин и устилал реку бесчисленными крошечными кратерами.

— Ты проснулся? — спросила Рин.

Хуан сел, нашел, что чувствует себя освеженным, в голове его стоит удивительная ясность. — Сколько продолжается этот дождь?

— Примерно с полчаса.

Чен-Лу кашлянул, наклонился вперед близко к Хуану. — Я уже на протяжении нескольких часов не вижу признаков наших друзей. Может ли быть так, что им не по вкусу дождь, подобный этому.

— Мне не нравится этот дождь, — сказал Хуан.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Рин.

— Река собирается превратиться в ревущий ад.

Хуан взглянул вверх на тучи налево. Они низко тянулись над деревьями. — Если вообще когда-либо и появятся поисковые группы, в таком аду они наверняка не смогут увидеть нас.

Рин облизала языком губы. Неожиданно она почувствовала эмоциональную пустоту, и тогда она поняла, как сильно надеялась на то, что их найдут. — Как долго еще будет лить этот дождь? — спросила она.

— Четыре или пять месяцев, — сказал Хуан.

Завихрение повернуло машину. Береговые линии промелькнули перед взором Хуана: зелень, заглушенная до пастели потоком дождя. — Кто-нибудь был снаружи?

— Я был, — сказал Чен-Лy.

Хуан повернулся и увидел темные мокрые пятна на одежде шефа МЭО.

— Там ничего, кроме дождя, — сказал Чен-Лy.

Правая нога Хуана стала затекать. Он потянулся вниз и увидел, что энергетический пакет исчез.

— Ночью у тебя начались мышечные спазмы, — сказала Рин. — Я сняла его.

— Я действительно, наверно, поспал. — Он коснулся ее руки. — Спасибо, няня.

Она убрала руку.

Хуан взглянул удивленно, но она повернулась и смотрела в окно.

— Я… собираюсь выйти, — сказал Хуан.

— Ты чувствуешь достаточно сил? — спросила она. — Ты был довольно слаб.

— Я в порядке.

Он встал и направился к люку, а оттуда на понтон. Теплый дождь освежал лицо. Он стоял на краю крыла, наслаждаясь свежестью.

В кабине Чен-Лу сказал: — Почему бы тебе не выйти и не поддержать его за руку, Рин?

— Вы отъявленная мразь, Трэвис, — сказала она.

— Ты его любишь немного?

Она гневно повернулась к нему. — Что вы от меня хотите?

— Сотрудничества, дорогая.

— В чем?

— Как бы ты посмотрела на то, чтобы стать владелицей шахты изумрудов? Или, может быть, алмазов? Большее богатство, чем тебе когда-либо приходилось вообразить.

— Плата за что?

— Когда наступит момент, Рин, ты будешь знать, что делать, а тем временем сделай этого пограничника послушным и податливым, как воск.

Она молча снесла взрыв злобы и резко отвернулась. А про себя подумала: «Наши тела выдают нас. Вот такие Чен-Лy мира приходят, нажимают на кнопки, сгибают и скручивают нас… Я не буду делать этого! Я не буду! Этот Хуан Мартиньо прекрасный парень. Но зачем он носит в кармане оружие?»

«Я бы мог убить ее сейчас, а Джонни столкнуть с крыла, — подумал Чен-Лy. — Но этим судном так трудно управлять… у меня нет опыта в таких делах.»

Рин обратила на него смягченный взгляд.

«Может быть она одумалась, — подумал Чен-Лу. — Я, конечно, знаю ее слабости — но я должен быть уверен.»

Хуан вернулся и сел на место. Он принес с собой свежий запах сырости в кабину, но запах плесени оставался и становился сильнее.

По мере того, как утро вступало в свои права, дождь ослаб. Теплое таинственное чувство проникло в воздух кабины. Серые, тяжелые тучи поднялись вверх и очистили вершины гор над рекой, а на каждом отдельном видимом дереве висела кисея из дождевых капель.

Машина подпрыгивала и кружилась в быстром грязно-коричневом потоке, сопровождаемая все большим количеством плывущих предметов — деревьев, кустов, островков из корней размером с кабину, целые заросли травы и камышей.

Хуан задремал, думая об изменчивом настроении Рин. В их мире случайного союза он знал, что должен был просто должен был пожать плечами и сделать какое-нибудь умное замечание. Но он не чувствовал свое отношение к Рин случайным и не мог бы быть остроумным. Она затронула в нем какую-то струну, что никогда раньше не давали его прежние плотские удовольствия.

«Любовь?» — удивлялся он.

Но мир их забыл понятие романтической любви. В нем были только семья и честь, и только они были важны, все остальное имело значение лишь постольку, поскольку спасали существование этих понятий.

Как поступить в данной ситуации, у него не было никакого четкого представления. Хуан знал только, что его затягивают и подталкивают извне, что физическая слабость способствовала разбросанности мыслей… а кроме того, вся ситуация казалась безнадежной.

«Я болен, — думал он. — Весь мир болен.»

И не только в этом вопросе.

Жужжащий звук наполнил слух Хуана. Он резко вскочил" и сразу проснулся.

— Что-нибудь случилось? — спросила Рин.

— Тише, — Он поднял руку вверх, призывая ее к тишине, и склонил ухо в ту сторону.

Чен-Лу наклонился вперед над сиденьем Хуана. — Грузовик?

— Да, хвала Всевышнему! — сказал Хуан. — И он низко.

— Он взглянул на небо вокруг них, начал отпускать балдахин, но его остановил Чен-Лу, который положил ладонь на руку Хуана.

— Джонни, посмотри туда, — сказал Чен-Лу. Он указал налево.

Хуан повернулся.

С берега шло нечто, что сначала показалось странным облаком — широкое, плотное, двигающееся с целенаправленной откровенностью. Облако обратилось в массу порхающих белых, серых и золотых насекомых. Они шли примерно в пятидесяти метрах над кабиной, и вода потемнела от их тени.

Тень вырастала вокруг кабины и шла с такой же скоростью, оставляя живой заслон видимости их с любого участка неба.

Когда значение этого маневра дошло до сознания Хуана, он повернулся и посмотрел пристально на Чен-Лу. Лицо китайца, казалось, посерело от шока.

— Но это… это же преднамеренно, — прошептала Рин.

— Как это может быть? — спросил Чен-Лy. — Как это может быть?

И в тот же самый момент Чен-Лу увидел, как Хуан пристально изучает его, понимает его эмоции. Гнев на себя наполнил Чен-Лу. «Я не должен показывать страх этим дикарям!» — подумал он. Он заставил себя сесть, улыбнуться и покачал головой.

— Так натренировать насекомых, — сказал Чен-Лу. — Просто непостижимо… но кто-то, очевидно, сделал это. Мы видим доказательства.

— О, пожалуйста, Господи, — шептала Рин. — Пожалуйста.

— Да прекрати свою глупую болтовню, женщина, — сказал Чен-Лу. И уже когда он сказал это, то понял, что взял неверный тон с Рин, и попытался исправить впечатление: — Ты должна оставаться спокойной, Рин. Истерикой делу не поможешь.

Звук мотора стал слышнее.

— Ты уверен, что это грузовик? — спросила Рин. — Вероятно…

— Грузовик пограничников, — сказал Хуан. — Они настроили его так, что моторы работают по очереди, чтобы экономить топливо. Слышите? Такой маневр применяют только пограничники.

— Могут они искать нас?

— Кто знает? Во всяком случае, они над облаками.

— И над нашими друзьями тоже, — сказал Чен-Лу.

Пульсирующий звук ракетных моторов раздавался над горами. Хуан поворачивал голову в сторону звука. Он стал слабее, уходил вверх по течению, слился с бульканьем, свистом и падением воды.

— Разве они не спустятся, чтобы поискать нас? — умоляла Рин.

— Они никого не искали, — сказал Хуан. — Они просто перелетали с одного места на другое.

Рин посмотрела вверх на прикрывающее одеяло из насекомых. Отдельные насекомые сцепились одно с другим, и все облако из них казалось одним организмом.

— Мы бы могли сшибить их вниз, — сказала она. Она потянулась за ружьем-распылителем, но Хуан схватил ее за руку и остановил.

— Там еще пока тучи, — сказал он.

— А у наших друзей больше подкреплений, чем у нас зарядов, — сказал Чен-Лy. — На это я могу держать пари.

— Но если бы там не было туч, — сказала она. — Разве эти тучи… никогда не уйдут?

— Они могут рассеяться днем, — сказал Хуан, и он старался говорить успокаивающим тоном. — В это время года это часто происходит.

— Они уходят! — сказала Рин. Она указывала на прикрытие из насекомых. — Посмотри! Они уходят.

Хуан взглянул вверх и увидел, что порхающая масса начинает двигаться назад к левому берегу. Тень сопровождала их, пока они не достигли деревьев и не затерялись из виду.

— Они ушли, — сказала Рин.

— Это только означает, что у нас нет больше грузовика, — сказал Хуан.

Рин закрыла лицо руками, стараясь заглушить раздирающие ее рыдания.

Хуан начал ласкать ее шею, успокаивая ее, но она стряхнула его руку.

А Чен-Лу подумал: «Ты должна привлекать его Рин, а не отталкивать.»

— Мы должны помнить, зачем мы здесь, — сказал Чен-Лу. — Мы должны помнить то, что мы должны делать.

Рин села прямо, опустила руки, глубоко вздохнула, так, что даже заболели мышцы груди.

— Мы должны всегда быть занятыми, — сказал Чен-Лу.

— Может быть даже тривиальными вещами, если необходимо. Это способ преодолеть страх, скуку, гнев. Послушайте, я опишу вам оргию, которую однажды посетил в Камбодже. Нас было восемь, не считая женщин — бывший принц, министр культуры…

— Мы не хотим слушать о вашей чертовой оргии! — рявкнула Рин.

«Плоть, — думал Чен-Лу. — Она ничего не хочет слушать о том, что напоминает ей о ее собственной плоти. Наверняка, это ее слабость. Это хорошо, что я знаю об этом.»

— Итак, — сказал Чен-Лy. — Очень хорошо. Расскажи нам о прекрасной жизни в Дублине, моя дорогая Рин. Я люблю слушать о людях, которые торгуют женами, любовницами, ездят верхом и притворяются, что прошлое никогда не умирает.

— Вы действительно странный человек! — сказала Рин.

— Отлично! — сказал Чен-Лy. — Ты можешь ненавидеть меня, Рин. Я разрешаю это. Ненависть — это тоже занятие, которое отвлекает. Можно испытывать ненависть, но думать о богатстве и удовольствиях. Существуют времена, когда ненависть является более выгодным занятием, чем занятие любовью.

Хуан повернулся, изучая Чен-Лу, слушая его олова, видя, что человек четко контролирует выражение своего лица. Он использует слова, как оружие, думал Хуан. Он двигает людьми и подталкивает их своими словами. Неужели Рин не видит этого? Но, конечно, она не видит… потому что он использует ее для чего-то, запутывая ее. На мгновение Хуана осенило открытие, которое сильно поразило его.

— Ты наблюдаешь за мной, Джонни, — сказал Чен-Лу.

— Ну, и что по-твоему ты видишь?

«В эту игру могут играть двое,» — думал Хуан. А вслух сказал:

— Я наблюдаю за человеком, занятым делом.

Чен-Лу пристально посмотрел на него. Это был не тот ответ, который он надеялся получить — слишком тонко проникающий в суть и оставляющий слишком много недосказанного. Он напомнил себе о том, что трудно контролировать непредсказуемых людей. Как только человек выкладывает свою энергию, им можно вертеть и направлять по желанию, но если человек уходит, сохраняет энергию.

— Ты думаешь, что понимаешь меня, Джонни? — спросил Чен-Лу.

— Нет, я не понимаю вас.

— Неужели? Я очень простой человек, меня не трудно понять, — сказал Чен-Лу.

— Это одно из самых сложных заявлений, которые когда-либо делал человек, — сказал Хуан.

— Ты издеваешься надо мной? — спросил Чен-Лу, вложив в эти слова взрыв негодования и гнева. Джонни вел себя совсем не в том духе, какой соответствовал его характеру.

— Как я могу издеваться, если я не понимаю? — спросил Хуан.

— Что-то нашло на тебя, — сказал Чен-Лу. — Что это? Ты ведешь себя самым странным образом.

— Сейчас мы понимаем друг друга, — сказал Хуан.

«Он подозревает меня, — думал Чен-Лу. — ОН подозревает МЕНЯ!» И спросил себя: «Должен ли я убить этого дурака?»

— Видите, как легко забыть о наших несчастьях и заняться чем-нибудь, — сказал Хуан.

Рин оглянулась назад на Чен-Лу и увидела, как улыбка заливает его лицо. «Он говорил в основном ради моего блага, — думала она. — Богатство и удовольствие — это цена. Но что я плачу? — Она посмотрела на Хуана. — Да. Я вручаю ему пограничника готовенького. Я отдаю ему Хуана, чтобы он мог использовать его, как ему заблагорассудится.»

Кабина плыла сейчас вперед задней частью вниз по реке, и Рин напряженно смотрела вверх по течению на горы, которые исчезли в плывущих тучах. «Почему меня так волнуют эти вопросы? — размышляла она. — Все равно у нас нет ни единого шанса выбраться отсюда. Есть только эти мгновения и возможность их использовать, которую мы можем получить.»

— Мы не опустились немного вниз с правой стороны? — спросил Хуан.

— Вероятно, немного, — сказал Чен-Лу. — Ты думаешь протекает твоя заплата?

— Может быть.

— У тебя есть среди инструментов насос?

— Мы можем использовать головку распылителя одного из наших ручных устройств, — сказал Хуан.

Мысли Рин были сейчас заняты оружием в кармане Хуана, и она сказала. — Хуан, не позволяй им, чтобы они поймали меня живой.

— О, начинается мелодрама, — сказал Чен-Лу.

— Оставьте ее в покое, — рявкнул Хуан. Он похлопал Рин по руке, осматривая вокруг и выглядывая из кабины во все стороны. — Почему они оставляют нас без сопровождения?

— Они нашли новое место, чтобы встретить нас, — сказала Рин.

— Зачем всегда видеть все в черном свете? — спросил Чен-Лу. — Чему быть, тому не миновать. Вероятно, им нужны наши головы, как аборигенам, которые когда-то жили здесь.

— Ваша помощь неоценима, — сказал Хуан. — Подайте мне головку распылителя одного из наших устройств.

— Момент, шеф, — сказал Чен-Лу с издевкой в голосе.

Хуан взял насос из металла и пластика, приставил его к заднему люку и вышел на крыло. Он остановился на мгновение там, изучая обстановку.

Ни одно из существ, которых он ждал, не наблюдало за ними.

Внизу по течению у излучены реки высоко над деревьями маячил осколок скалы — на расстоянии примерно пяти или шести километров.

«Застывшая лава, — подумал Хуан. — А река может пробиваться через такую скалу.»

Он наклонился над крылом, открыл пластину для осмотра и опробовал насос. Глухой всплеск слышался из внутренней части понтона. Он направил насос в сторону обследуемого отверстия, и нажал на ручку. Тонкая струя воды пошла по дуге в реку, отдавая запахом ядов из головки.

Завывающий крик тукана прозвучал из джунглей справа, и он слышал, как в кабине бормочет Чен-Лy.

«Что за разговор он ведет там, пока меня нет?» — размышлял Хуан.

Он поглядел вверх, и вовремя, чтобы увидеть, что поворот реки был шире, чем ожидалось. Течение несло сейчас кабину на выступ скалы. Этот факт не прибавил Хуану настроения. «Река может изгибаться на сотню километров здесь в этом сезоне и грузовик может вращаться в пределах километра от того места, где мы сейчас,» — думал он.

Вдруг резко прозвучал голос Рин, слова ее четко были слышны во влажном воздухе: — Сукин ты сын!

Чен-Лу ответил: — В моей стране родословная не имеет большого значения, Рин.

Насос высасывал воздух с мокрыми хрипами, этот звук заглушил ответ Рин. Хуан поставил на место пластину для обследования понтона и возвратился в кабину.

Рин сидела, положив голову на сложенные руки. На шее ее была краска гнева.

Хуан поставил насос в угол возле люка посмотрел на Чен-Лу.

— В крыле была вода, — сказал Чен-Лу, голос его был ровный. — Я слышал это.

«Да, могу поспорить на что угодно, что это так, — подумал Хуан. — В чем ваша игра д-р Трэвис Ханнингтон Чен-Лy? Или это ради спортивного интереса? Вы злите людей ради своего удовольствия, или здесь кроется что-то другое?»

Хуан опустился в свое кресло.

Кабина плясала по ряби завихрений, повернулась и оказалась передней своей частью вниз по течению к столбу солнечного света, который пробился сквозь облака. В облаках медленно пробивались большие куски синего пространства.

— А вот и солнце, доброе старое солнце, — сказала Рин, — вот теперь, когда оно не нужно.

На нее нашло чувство необходимости в мужской защите, и она склонила голову на плечо Хуана. — Кажется, скоро будет жарища, — прошептала она.

— Если вы хотите побыть одни, я мог бы пойти на крыло? — съязвил Чен-Лу.

— Не обращай внимания на этого ублюдка, — сказал Рин.

«Разве я могу не обращать на него внимания? — размышлял Хуан. — Может в этом и есть ее цель — заставить меня не обращать на него внимания? Разве я могу?»

Волосы ее издавали запах мускуса, который готов был помутить разум Хуана. Он сделал глубокий вдох и потряс головой. Что происходит с этой женщиной… с этой бросающей вызов, демонической женщиной?

— У тебя ведь была масса девушек, не так ли? — спросила Рин.

Слова ее вызвали в памяти образы, которые промелькнули через мозг Хуана — карие глаза с далеким далеким лукавством: глаза, глаза, глаза… все одинаковые. И гибкие фигуры в облегающих корсажах или на белоснежных простынях… теплые в его руках.

— А есть какая-нибудь особая девушка? — спросила Рин.

А Чен-Лу удивился: «Зачем она делает это? Она что, ищет себе оправдания, причину обращаться с ним так, как я хочу, чтобы она обращалась с ним?»

— Я был очень занят, — сказал Хуан.

— Давай поспорим, что у тебя есть, — сказала она.

— Что ты имеешь в виду?

— Что там в Зеленой зоне у тебя есть девушка… спелая, как манго. Какая она?

Он пожал плечами, сдвинул ее голову, но она близко прислонилась к нему, смотря вверх на подбородок, где не росла борода. «У него индейская кровь, — думала она. — Нет бороды: индейская кровь.»

— Она красивая? — продолжала настаивать Рин.

— Многие женщины красивы, — сказал он.

— Она наверняка горяча, темпераментна и с большим бюстом, могу поспорить, — сказала она. — Ты был с ней в постели?

А Хуан думал: «Что бы это могло означать? Что мы все представители богемы?»

— Джентльмен, — сказала Рин. — Он отказался отвечать.

Она поднялась вверх, села в свой угол, злая и удивленная, почему она поступила так. Что я устраиваю себе пытку? Я что, хочу получить себе этого Хуана Мартиньо, иметь и держать? К черту все это!

— Многие семьи здесь очень строги к своим женщинам, — сказал Чен-Лy. — Как в Викторианском веке.

— Неужели вы никогда не были человечным, Трэвис? — спросила Рин. — Даже хоть на денек, другой?

— Заткнись, — рявкнул Чен-Лу, и он сел, удивившись на эту вспышку. Ведьма! Как она довела меня до этого?

«Ах-ах, — думал Хуан, — она таки достала его.»

— С чего это вы вдруг озверели, Трэвис? — спросила Рин.

Но он уже контролировал себя, и единственное, что он сказал: — У тебя острый язычок, моя дорогая. Слишком плохо, что нельзя этого сказать о твоем уме.

— Вот это уже что-то новое для вас, Трэвис, — сказала она и улыбнулась Хуану.

Но Хуан слышал выкрики в их голосах и вспоминал Виеро, падре, так торжественно говорящего: «Человек выкрикивает, если выражает протест против своей жизни, из-за одиночества и потому, что жизнь отламывается от того, что бы ни создало ее. Но независимо от того, на сколько глубоко ты ненавидишь жизнь, ты и любишь ее тоже. Она, как котелок, кипящий вместе со всем, что ты должен попробовать — но очень болезненный для пробы.»

Внезапно Хуан притянул Рин и поцеловал ее, прижимая к себе, зарывшись руками в ее спине. Губы ее ответили после кратчайшего колебания — теплые и податливые.

Наконец он оторвался, твердо посадил ее в кресло и откинулся на спинку своего кресла.

Когда Рин перевела дыхание, она сказала: — Ну, а это что?

— Во всех нас есть маленькое животное, — сказал Хуан.

«Он что, защищает меня? — спрашивал себя Чен-Лy, садясь прямо. — Мне не нужна защита от него в этом деле.»

Но Рин засмеялась, скрывая гнев и, дотянувшись до Хуана, ласково потрепала его по щеке.

— Разве это не так? — спросила она.

А Чен-Лу подумал: «Она только выполняет свою работу. Как красиво она работает. Какое артистическое дарование. Было бы просто жаль, если бы я ее убил.»

Глава 9

У них такой талант — заниматься нелогичностями, у этих человеческих существ, — думал Мозг. — Даже перед лицом ужасных испытаний они спорят, занимаются любовью и разбрасываются тривиальностями.»

Эстафеты посланников уходили и возвращались сквозь дождь и солнечный свет, которые чередовались в отверстии пещеры. Сейчас, перед очередной командой, было небольшое колебание, главное решение уже сделано: «Поймать и убить трех человеческих существ в пропасти, сохранить живыми только их головы, если возможно.»

И все же сообщения продолжали поступать, потому что Мозг отдал приказ: «Сообщайте мне все, что они говорят.»

«Как много разговоров о Боге, — думал Мозг. — Возможно ли, что такое существо есть?»

Мозг отмечал, что хотя человеческие свершения и принимают вид возвышенного, но в основе их действий лежат тривиальности.

«Возможно ли, что такая тривиальность была лишь своего рода кодом? — размышлял Мозг. — Но как это может быть… если только это все не эмоциональность нелогичности… А этот разговор о Боге тогда и возникает на поверхности, когда логика не дает им никакого выхода.»

Мозг начинал свою карьеру с логики, как прагматичный атеист. Сейчас в его вычислениях стали вкрадываться сомнения, и он причислил их к эмоциям.

«Все же, они должны быть остановлены, — думал Мозг.

— Независимо какой ценой, но они должны быть остановлены. Проблема слишком важная, я должен попытаться умертвить их.»

Рин чувствовала, что они плывут в чаше горячего солнечного света, в центре которого находится изуродованная кабина грузовика. Кабина была влажным адом, давящим на нее. Чувство капающего пота и запах близости тел, все подавляющий запах плесени — все это давило на ее сознание. Ни одно животное не шелохнулось и не закричало на каждом берегу.

Только случайные насекомые, пересекающие их путь, напоминали ей о том, что стерегущие их в тени джунглей начеку.

«Если бы не эти жуки, — думала она. — Чертовы жуки! И эта чертова жара!»

Внезапный порыв истерии охватил ее, и она крикнула: — Разве нельзя что-то сделать?

Она начала бешено хохотать.

Хуан схватил ее за плечи, стал трясти, пока смех не перешел в сухие рыдания.

— О, пожалуйста, пожалуйста, сделай что-нибудь, — умоляла она.

Хуан вытеснил всю жалость из своего тона, когда попытался успокоить ее: — Держись, Рин.

— Эти проклятые жуки! — сказала она.

Голос Чен-Лу дошел до нее с заднего сиденья кабины.

— Вы должны всегда помнить, д-р Келли, что вы энтомолог.

— А я и занимаюсь жуками, — сказала она. Это показалось ей таким забавным, что она опять начала смеяться. Однако резкое движение руки Хуана остановило ее. Она дотянулась, взяла его руки и сказала: — Со мной все в порядке, правда. Это все жара.

Хуан посмотрел ей в глаза.

— Ты уверена?

— Да.

Она отстранилась, села в свой угол и стала пристально смотреть в окно. Мелькающая береговая линия гипнотически притягивала ее взор: смутное движение. Это, как время — недавнее прошлое оно уходит совсем, нет точной отсчетной точки будущего — все одно, все таяло в одном скольжении, растягивающемся в вечность…

«Что же заставило меня выбрать эту карьеру?» — размышляла она.

В поисках ответа она перебрала в памяти все отчетливые вехи в полной последовательности событий, которые она сохранила с детства. Ей было в ту пору лет шесть, когда отец ее работал тогда на Американ Уэст и делал книгу о Иоаганисе Келпиусе. Жили они тогда в старом доме, и летучие муравьи свили гнездо на стене. Отец послал работника, чтобы выжечь это гнездо, а она нагнулась и стала следить. В воздухе стоял запах керосина, внезапная вспышка желтого пламени в солнечный свет, черный дым и облако вьющихся насекомых с бледными янтарными крыльями, окружившими ее в своем бешеном смятении.

Она с криками убежала в дом, а крылатые создания ползали по ней и прижимались к ней. А в доме гнев взрослых, ее засунули в ванну, а голос командовал: «Счищай с себя этих жуков! Сама мысль принести их в дом непростительна. Проследи, чтобы ни одного из них не осталось на полу. Убей их и спусти в унитаз.»

Некоторое время, которое ей показалось вечностью, она кричала, молотила в дверь руками и ногами. — Они не умрут! Они не умрут!

Рин тряхнула головой, чтобы отбросить воспоминания.

— Они не умрут, — прошептала она.

— Что? — спросил Хуан.

— Ничего, — сказала она. — Сколько сейчас времени?

— Скоро стемнеет.

Она продолжала наблюдать за берегом… огромные папоротники и капустные пальмы, и наступающая вода уже начала окружать их стволы. Но река была широкая, и ее центральное течение было все еще быстрым. В дробящемся солнечном свете за деревьями, ей показалось, она заметила порхающие движения цвета.

«Наверно, птицы,» — с надеждой подумала она.

Кто бы они ни были, эти существа двигались так быстро, что она почувствовала, что увидела их только тогда, когда они уже исчезли.

Тяжелые низкие тучи начали заполнять восточный горизонт. В них чувствовалась глубина, вес и чернота. Под ними бесшумно засверкали молнии. Через значительный перерыв пришел гром: низкие, гудящие удары молота.

Над рекой и над джунглями повисло тяжелое ожидание. Вокруг кабины как извивающиеся змеи закрутилось течение грязно-коричневое, густое бурлящее движение, которое несло стремительно плывущие предметы: толчок и поворот… толчок, изгиб и поворот.

«Это ожидание,» — думала Рин.

По щекам ее струились слезы, и она вытирала их.

— Что-нибудь случилось, моя дорогая? — спросил Чен-Лу.

Она хотела засмеяться, но знала, что смех снова приведет к истерике.

— Если ты не банальный сукин сын, — сказала она. — Что еще может случиться?

— О-о, у нас все еще воинственный дух, — сказал Чен-Лу.

Светящаяся серая темнота, тень облака накрыла кабину, сравняла все контрасты.

Хуан следил за поднимающимся от дождя уровнем воды в реке, швыряемой в его сторону порывами ветра. Снова засверкали молнии. Раскат грома пришел быстрее и громче. Этот звук заглушил завывание группы обезьян на левом берегу. Крики их неслись течением реки.

Темнота плотно заволокла реку. Резко и ненадолго тучи на западе расходились и открывали небо, как сверкающую бирюзу, которая медленно переходила в желтое и затем темно-красное вино, красное, как мантия епископа. Река казалась черной и маслянистой. Тучи закрывали закат, и еще не раз огненные всполохи молний разрывали тьму.

Дождь начал свою бесконечную работу, выстукивая дробь по балдахину, размывая береговую линию в глухую серую пелену. На сцену выступила ночь.

— О, Боже, как я боюсь, — прошептала Рин. — О, Боже, как я боюсь! О, Боже, как я боюсь!

Хуан понимал, что не может найти слов, чтобы успокоить ее. Их мир, и все, что он требовал от них, не умещался в словах, все превратилось в течение, неотделимое от самой реки.

Выводок лягушек выплыл из ночи, и они услышали, как вода льется через камыши. Через закрытое тучами небо не мог пробиться даже слабый отблеск луны. Лягушки и шуршанье камыша исчезли. Кабина и трое в ней остались в мире дробного перестука дождя, подвешенные над слабым течением реки и окруженные плывущими в ней предметами.

— Очень странное чувство, когда за тобой охотятся, — прошептал Чен-Лу.

Слова упали на Хуана, как будто шли от бестелесного источника. Он попытался вспомнить внешность Чен-Лy, и был удивлен, что память не выдала никакого облика. Он искал подходящие слова для ответа, но все, что он смог найти, было:

— Мы еще не умерли.

«Спасибо, Джонни, — думал Чен-Лy. — Мне нужны были от тебя такие глупые слова, чтобы они вписывались в перспективу.» Про себя он тихонько захихикал и подумал: «Страх — это наказание сознания. В страхе нет слабости… только в выявлении ее. Добро, зло, — все это зависит от того, как на это посмотреть. Приплетая сюда бога или без него.»

— Я думаю, нам надо встать на якорь, — сказала Рин. — Что если мы ночью попадем в стремнину раньше, чем услышим ее? Что можно услышать в такой дождь?

— Она права, — сказал Чен-Лy.

— Вы хотите выйти и опустить якорь, Трэвис? — спросил Хуан.

«В страхе нет слабости, только в проявлении ее,» — думал Чен-Лу. Он представил себе, что могло быть там снаружи. Что может ждать в темноте — может быть одно из тех созданий, которых они видели на берегу. Чен-Лу понимал, что каждая секунда промедления ответа, выдает его.

— Я думаю, — сказал Хуан, — что опаснее открывать люк ночью, чем дрейфовать… и слушать.

— Но у нас есть еще бортовые огни, — сказал Чен-Лy. — Ну, на тот случай, если мы услышим что-то. — Даже произнося эти слова, он понимал, насколько они слабы и пусты.

Чен-Лу почувствовал, как горячий поток поднимается в венах, гнев, как серия одиночных взрывов. И все же там снаружи таилась неизвестность, обманчивая тишина, полная яркого бешеного сияния, воспоминания о котором оставались даже в кромешной темноте.

«Страх отметает прочь все притворства, — думал Чен-Лy.

— Я был бесчестен с собой.»

Это было так, как будто эта мысль неожиданно появилась из-за угла, чтобы поставить перед ним отражение в зеркале. Внезапно разбуженная ясность воспоминаний промелькнула в мозгу, пока он не почувствовал, что все его прошлое танцует и извивается, как скатывающийся рулон ткани — реальность и иллюзии одной и той же материи.

Это ощущение прошло, оставляя в сознании внутреннюю дрожь воспоминаний, чувство ужасной потери.

«У меня запоздалая реакция на укус насекомых,» — подумал он.

— Оскар Уладь был ослом с претензиями, — сказала Рин.

— Любое число жизней равноценно любому числу смертей. Храбрость не имеет с этим ничего общего.

«Даже Рин защищает меня,» — думал Чен-Лу.

Эта мысль вызвала в нем ярость.

— Вы, боящиеся бога дураки, — огрызнулся он. — Вы только и знаете повторять: «Ты во всем сущем, Бог!» Без человека не было бы бога! Бог не знал бы, существует ли он, если бы не человек! И если был когда-то бог, то эта вселенная — его ошибка!

Чен-Лу погрузился в молчание, удивляясь, что он пыхтит, как после величайшего физического напряжения.

Порыв дождя забарабанил по балдахину, как будто это был небесный ответ, а затем растворился в сером бормотании.

— Ну, хорошо, теперь послушаем атеиста, — сказала Рин.

Хуан вглядывался в темноту, откуда родился этот голос, неожиданно разозлился на нее, чувствуя стыд в ее словах. Взрыв Чен-Лу был равносилен тому, что увидеть этого человека голым и беззащитным. Мимо этого не стоило проходить, необходимо было хоть как-то прокомментировать это. Хуан чувствовал, что слова Рин служат только тому, чтобы загнать Чен-Лу в угол.

Эта мысль заставила его вспомнить одну из сцен своей жизни в Северной Америке, каникулы, которые он проводил вместе со своим одноклассником в восточном Орегоне. Он охотился на перепела вдоль линии забора, когда двое из его хозяев спустили с цепи гончих, чтобы устроить погоню за проклятым койотом. Койот увидел охотника и свернул влево, чтобы попасть в ловушку в углу изгороди.

В этом углу койот, символ трусости, разметал и разорвал двух собак в кровавые куски. Собаки бежали от него, поджав хвосты. Хуан испугался и позволил койоту убежать.

Помня эту сцену, Хуан ощутил, что отожествил ее с проблемой Чен-Лу. Что-то или кто-то загнал его в этот угол.

— Я собираюсь поспать сейчас, — сказал китаец. — Разбудите меня в полночь. И пожалуйста — не отвлекайтесь настолько, чтобы ничего вокруг не видеть.

«Ну и черт с тобой,» — подумала Рин. И она, не скрывая, потянулась через сиденье прямо в руки Хуана.

— Мы должны оставить часть наших сил ниже стремнины, — скомандовал Мозг, — в случае, если человеческие существа прорвутся через сеть, как они сделали это в прошлый раз. На этот раз они не должны ускользнуть. — И мозг добавил здесь символ страшной угрозы перенаселенного улья, чтобы привести посланцев и группы действия в величайшую степень ожесточенного внимания.

— Дайте тщательные инструкции маленьким смертоносцам, — приказал Мозг. — Если машина преодолеет сеть и пройдет быстрины целой, все три человеческих существа должны быть убиты.

Золотокрылые посланцы станцевали свое подтверждение на потолке, вылетели из пещеры в сумерки туда, где скоро будет ночь.

Эти три человеческие существа были интересны и даже информативны, думал Мозг, но сейчас этому должен быть положен конец. У нас, в конце концов, есть другие человеческие существа… и эмоции не должны заслонять логической необходимости.

Но эти мысли только вызвали вновь познанные эмоции Мозга и заставили обслуживающих насекомых засуетиться, чтобы выполнить необычные приказы своего подопечного.

Вскоре Мозг отложил в сторону проблему трех человеческих существ на реке и начал беспокоиться о судьбе имитированных созданий где-то за пределами барьера.

Человеческое радио не приносило известий о том, что эти имитированные существа обнаружены… но это еще ни о чем не говорило. Такие сообщения могут быть просто не преданы гласности. Если их только не встретили и не предупредили им подобные (а это скоро будет), тогда выйдут эти имитированные фигуры. Опасность была велика, а времени мало.

Волнение Мозга побудило его обслугу решиться на шаг, который они редко предпринимали. Были вынуты и применены наркотики. Мозг впал в летаргический полусон, где во сне он перевоплощался в существо, подобное человеческим, и шел по следу с ружьем в руках.

Даже во сне Мозг беспокоился, чтобы дичь не ушла от него. А в сон уже не могли проникнуть и повлиять на него обслуживающие насекомые. Беспокойство продолжалось.

Хуан проснулся на рассвете и увидел, что река клокочет под неспокойной завесой тумана. Он чувствовал напряжение и спазмы, мысли его путались лихорадочным ощущением, таким же густым, как туман на реке. Небо было цвета платины.

Впереди, искаженный дымкой тумана, как привидение, маячил остров. Течение сдвинуло кабину вправо мимо стоящих торчком сваленных в кучу бревен и остатков кустов, травы, которые сгибали поток и вносили дополнительные колебания в течение.

Кабина явно наклонилась вправо. Он знал, что у него есть силы на эту работу, но он никак не мог найти сил, приняться за дело.

В мысли его вклинился голос Рин: — Когда этот дождь прекратился?

Чен-Лy ответил сзади: — Как раз перед рассветом.

Он начал кашлять, а затем сказал: — Все еще нет признаков наших друзей.

— Мы очень оседаем вправо, — сказала Рин.

— Я только что хотел об этом сказать, — сказал Чен-Лу.

— Джонни, я полагаю, что вставлю головку распылителя с трубкой в крыло и поработаю?

Хуан проглотил комок и удивился, что испытывает такую благодарность Чен-Лу за добровольную готовность выполнить эту работу.

— Джонни?

— Да… это все, что вам предстоит, — сказал Хуан, — отверстие наблюдения в крыше имеет простой застегивающийся запор.

Хуан снова лег, закрыл глаза. Он слышал, как Чен-Лу пошел к люку.

Рин посмотрела на Хуана, заметив, что он выглядит усталым. Закрытые глаза его представляли смертельные мешки под глазами, обрамленными кругом тени.

«Мой последний любовник», — думала она. — «Смерть».

Эта мысль смутила ее, и она удивлялась, что в это утро не испытывает теплого чувства к этому человеку, который доводил ее до экстаза ночью. Ее охватила печаль кончины, а теперь казалось, что Хуан лишь еще одна деталь сознания, которая коснулась ее случайно и замерла на миг, чтобы озарить ее своим взрывным сиянием.

В этой мысли не было даже любви.

И ненависти тоже.

Чувства ее сейчас были почти лишены секса, как, впрочем, всегда. Ночная интимность была взаимной, но утро ограничило ее, сводя на что-то лишенное особого вкуса.

Она отвернулась, посмотрела вниз по течению.

Дымка тумана таяла. Сквозь нее она увидела горную поверхность застывшей лавы, вероятно, в километрах двух от них. Трудно было определить расстояние, но она возвышалась над джунглями, как корабль с привидениями.

Она услышала всасывающийся в насос воздух и заметила, как кабина возвращается в почти ровное положение.

Вскоре вернулся Чен-Лy. Он принес поток холодной сырости, который прекратился, когда он закрыл люк.

— Там довольно холодно, — сказал он. — Какая высота там на альтиметре, Джонни?

Хуан приподнялся и посмотрел на приборную доску:

— Шестьсот восемь метров.

— Как далеко по твоему мы ушли?

Хуан пожал плечами, не отвечая.

— Наверное будет километров сто пятьдесят? — спросил Чен-Лy.

Хуан посмотрел на затопленные берега, проносящиеся мимо, на вырванные корни, переплетенные течением.

— Вероятно.

«Вероятно», — думал Чен-Лу. Он удивился, почему чувствует такой прилив сил. Он был по настоящему голоден. Он порылся, вытащил рационные пакеты, раздал всем и затем с волчьей жадностью стал есть.

По ветровому стеклу хлестнула стена дождя. Кабина повернулась и нырнула. Еще один порыв ветра сотряс их. Кабина метнулась по поперечной линии, захлестывающих волн. Ветер уменьшался, но дождь лил стеной, которая застилала весь вид проходящих берегов. Ветер совершенно стих, но дождь еще шел, капли его были такими плотными, что казалось, он пляшет по горизонтали.

Хуан пристально смотрел на звездную гранитную стену, которая проходила мимо, как на фоне сюрреалистической картины. Казалось, что ширина реки в этом месте, по крайней мере, километр, поверхность ее была грязного коричневого цвета, бурная, катящая в своем течении островки деревьев, дрейфующие бревна, плавающие растительные острова.

Внезапно кабина накренилась. Что-то ударило и заскрипело над понтоном, Хуан затаил дыхание, со страхом ожидая, что заплата оторвется течением.

— Отмели? — спросил Чен-Лy.

Из воды слева на реке поднялась коряга, покатилась и нырнула, как живое существо.

Рин прошептала: — Крыло…

— Кажется, еще держит, — сказал Хуан.

Зеленый жук нырнул вниз над корягой, приземлился на крыло, выпустил на них антенны и удалился.

— Что бы ни происходило у нас, все их интересует, — сказал Чен-Лy.

Рин сказала: — Эта коряга — ты не думаешь…

— Я готов верить всему, — сказал Чен-Лу.

Рин закрыла глаза и прошептала: — Я ненавижу их!

Дождь ослабел, падал отдельными каплями, которые виднелись на реке или барабанили по балдахину. Рин открыла глаза и увидела бледные полосы голубых просветов в тучах.

— Проясняется? — спросила она.

— Какая разница? — спросил Чен-Лу.

Хуан внимательно осматривал примятую дождем траву, которая показалась слева от них. Трава доходила до маслянисто-зеленой стены джунглей, метрах в двухстах от саванны.

Когда он смотрел туда, из джунглей появилась фигура, помахала, поклонилась и замерла, пока они не ушли из виду.

— Что это? — спросила Рин, и в голосе ее почувствовалась истерика.

Расстояние было слишком большим, чтобы сказать наверняка, но Хуану показалось, что это была имитация падре.

— Виеро? — прошептал он.

— Я думаю оно имело эту внешность, — сказал Чен-Лу.

— Вы не полагаете…

— Я ничего не полагаю!

«Ах, — подумал Чен-Лу. — Пограничник начинает ломаться».

— Я что-то слышу, — сказала Рин, — похоже на стремнину.

Хуан выпрямился, прислушался. До него дошел слабый шум.

— Вероятно, просто ветер в деревьях, — сказал он. Но говоря так, он уже знал, что это не ветер.

— Это стремнина, — сказал Чен-Лy. — Видишь ту скалу впереди?

Они пристально всматривались вниз по течению, пока порывы ветра не открыли черную линию вверх по реке и не перенес завесу дождя за скалу. Поток завертел кабину, ливень хлынул на балдахин. Ветер стих так же быстро, как и пришел, течение несло их вперед через шелест дождя. Наконец, стих и дождь, река с обманчивой внешностью тайных течений вытянулась, как крышка стола с умиротворенным спокойствием зеркальной поверхности.

Для Чен-Лу кабина казалась миниатюрной игрушкой, подхваченной колдовской силой и затерявшейся в необъятности наводнения.

А над всем этим стояла скала с черной поверхностью, становящаяся все тверже и тверже с каждой секундой.

Чен-Лу медленно двигал головой из стороны в сторону, стараясь предвидеть, что же их ждет за той скалой. Он чувствовал, что-то плавает во влажной атмосфере, что высасывает из него жизнь. Воздух нес запах физической субстанции, подвижную гору жизни и смерти, земли и леса вокруг реки. Запах и шипение загнивания прошли над ним. Каждый нес свое послание. — Они впереди… ждут.

— Кабина… она не полетит сейчас, не так ли? — спросил Чен-Лу.

— Не думаю, что мне удастся поднять ее с воды, — сказал Хуан. Он вытер пот со лба, закрыл глаза и испытал кошмарное ощущение, когда все путешествие вплоть до этого места прошло перед ним, как во сне. Он резко открыл глаза.

Давящая тишина навалилась на кабину.

Рев быстро нарастал, но впереди все еще не было пенистой воды.

Стайка туканов с золотистыми клювами поднялась с пальм, стоящих на повороте вниз по течению. Они взлетели ввысь растревоженной стаей, наполняя воздух завываниями, похожими на лай собачьей стаи. Затем они улетели, а рев стремнины остался. Скала молчала над пальмами, как раз сразу за поворотом.

— У нас горючего на пять или шесть минут… может быть, — сказал Хуан. — я думаю, нам следует идти через этот поворот, включив моторы.

— Согласен, — сказал Чен-Лу. Он пристегнул ремень.

Рин услышав звук, застегнула свою пряжку.

Хуан нащупал холодные пряжки ремня рядом, поставил их на место, пока изучал доску приборов. Руки его начали дрожать, когда он подумал, как тонко он должен обходиться с этим рычагом скоростей. Я уже дважды сделал это, сказал он себе.

Но спокойствия эта мысль не принесла. Он знал, что находится на краю запасов своей энергии и разума.

Заворачивающая зыбь течения винтом уходила вниз по течению с левого берега. Вода в том месте блестела и искрилась. Хуан посмотрел вверх, чтобы увидеть просвет голубого среди туч. Он сделал глубокий вдох, нажал на стартер, стал считать.

Предупредительный сигнал замигал.

Хуан осторожно двинул рычаг вперед. Моторы заговорили, затем звук поднялся до ровного рева. Кабина начала набирать скорость, затанцевала на зыбкой дорожки. Она сдала на правый край и там, справа, слышались глухие всплески.

Она никогда не взлетит, думал Хуан. Его била лихорадка, и он потерял нить реальности.

Кабина шла на моторах, выходя на поворот… а там стояла стена застывшей лавы, не более, чем в километре вниз по течению. Река проходила через стену в горный распадок, который поднимался, словно высеченный гигантским топором. Острые стены высоких скал разгоняли воду в основании до бешеной скорости.

— Е-е-е зус, — прошептал Хуан.

Рин вцепилась ему в руку.

— Поворачивай назад! Ты должен повернуть назад.

— Мы не можем, — сказал Хуан. — Другого пути нет.

И все же его рука колебалась на рычаге скоростей. Нажать вперед на кнопку с риском взрыва? Но и выбора тоже не было. Он видел волны в пучине, перекатывающиеся через невидимые скалы, выстреливающие вверх молочно-янтарную завесу.

Резким движением Хуан послал рычаг вперед. Рев ракетных двигателей заглушил звук воды.

Хуан молился крылу: — Держись, ну пожалуйста… держись.

Резко кабина рванула вверх и начала подниматься быстрее и быстрее. В это мгновение Хуан увидел движение на обоих берегах реки рядом с бездной. Что-то поднималось змеевидной волной, преграждая вход в ущелье.

— Еще одна сеть, — воскликнула Рин.

Хуан увидел сеть как во сне, зная, что не может избежать ее. Кабина подпрыгнула через поперечное завихрение на гладкую черную поверхность, заполненную этим живым барьером. Он увидел темный рисунок квадратов сетки и сквозь них вода уходила во все более и более крутые течения, которые обрушивались вниз в бездну.

Кабина вломилась в сеть, потянула ее, вытягивая и разрывая. Хуана бросило вперед, когда кабина нырнула носом. Он почувствовал, как спинка сиденья ударила его по ребрам. Раздался оглушающий, рвущий, скрежещущий, булькающий звук и неожиданное расслабление.

Моторы неожиданно заглохли — залитые водой или неспособные засасывать топливо. Ревущая вода заполнила кабину.

Хуан потянулся за рулем, осмотрелся вокруг. Кабина плыла почти ровно. Но глаза его увидели движение — мир поворачивался вокруг него — черная стена, зеленая линия джунглей, белая вода.

Кабина скользнула вниз по откосу течения вправо, зацепилась за первую носовую подпорку над потоком. Скрежет и звон металла соревновались с ревом бездны.

Рин вскрикнула что-то, слова затерялись в звуке лавины воды.

Кабина отскакивала от стены скалы, кружилась, стучала по идущим внутрь двум ступеням взрывного течения. Металл трещал и стонал. Спиральный конус водоворота, всасывая все плывущее, выстреливал их в стороны в ритме движения вверх, вниз, как стучащий молот.

Огромные, пульсирующие и ревущие, как океанские, волны оглушили Хуана. Он увидел блестящий уступ на черной скале. Это стена, изогнутая течением, маячила прямо впереди. Кабина ударилась об него и отскочила. А Хуан очутился оторванным от привязных ремней на полу, сплетаясь с Рин. Он схватился правой рукой за основание руля.

Над ним хлопал балдахин. В неописуемом шоке он смотрел на то, как балдахин прыгнул вверх и исчез. Он увидел, как левое крыло подпрыгнуло вверх напротив скалы. Кабину завернуло вправо, предоставив пятнистую дугу неба и другую черную стену.

Сумасшедшее скрежетание ударяющегося крыла усиливало этот грохот.

Хуан думал: «Мы не сможем выбраться из этого. Ничто не может выжить здесь».

Он чувствовал, как Рин вцепилась двумя руками ему за пояс прижалась в ужасе, и голос ее звучал у его правого уха:

— Пожалуйста, заставь ее остановиться, пожалуйста, заставь ее остановиться.

Хуан видел, как нос кабины поднялся, рухнул вниз, увидел белую воду и кипящий водоворот там, где был балдахин. Он увидел, как ружье-распылитель вылетело через это отверстие в реку, и он закрепился покрепче между сидениями и пультом управления… Его пальцы сжались там, где он вцепился в колесо руля. Выкручивающее движение кабины повернуло его голову, и он увидел руки Чен-Лy, вцепившиеся в спинку сидения прямо над собой.

Чен-Лу чувствовал звук, как прямое касание нервов, умножаемое до пределов, близких к непереносимому. Он прокатывался через него неконтролируемым ритмом, подавляя все остальное: оглушающий диссонанс цимбал дико шел наперекор рычащему, разрывающему реву бездны. Он чувствовал, что стал видящим, слышащим и чувствующим рецептором, лишенным любой другой функции.

Рин прижалась лицом к Хуану. Для нее сейчас весь мир заключался в жарком запахе тела Хуана и безумном движении. Она чувствовала, как кабина поднимается… поднимается… поднимается и… летит вниз, переворачиваясь и кружась. Вверх, вниз, вверх, вниз. Это было подобно какому-то сумасшедшему виду секса. Отрывистое, ударяющее движение сотрясало ее, когда кабина стремительно летела вниз, смытая стремниной.

Хуан чувствовал, что все внимание его сконцентрировалось на ужасном напряжении зрения. Он увидел перед собой отверстие в боку кабины, где никакого отверстия не должно было быть — парашют, черную пропасть воды, твердый распылитель, мокрую зеленую тень скалы в расщелинах. Он смотрел прямо вниз в бурлящую спираль течения, когда летела кабина. Рука его онемела там, где вцепилась в руль. Плечо ныло.

Коричневая масса течения перекатывалась прямо впереди отверстия. Хуан чувствовал, что кабина скользит вверх по этой гладкой поверхности обманчиво мягкими, скользящими движениями, увидел, как река падает где-то в стороне.

— Кабина не сможет больше выдержать это, — говорил он себе.

Кабина шла носом вниз быстрее и быстрее. Хуан уцепился за приборную доску. Он увидел, как зелено-коричневая волна загибается вверх за остаток искореженного крыла — вверх… вверх… вверх.

Кабина проскочила через него.

Зеленая темнота и вода обрушились в кабину. Послышался скрежет металла. Хуан почувствовал, как обломился хвост и упал вниз, поднимая его в размытые сумерки. Он пробивался к сидению, таща с собой Рин, увидел руки Чен-Лy, все еще вцепившиеся там. Вода хлынула из разорванной стороны кабины. Он чувствовал, как оторванная хвостовая часть кабины бьется о скалы, когда кабина выскочила на другую кипящую стену воды.

Сияющий солнечный свет!

Хуан повернулся кругом, Полуослепленный сиянием. Он напряженно всматривался в разорванную дыру там, где когда-то были моторы, посмотрел назад вверх, на ущелье. Ревущий шум этого места ворвался в него. Он увидел сумасшедшие волны, обрыв и подумал: «Мы что, действительно прошли сквозь это?»

Он почувствовал воду вокруг лодыжек, повернулся, ожидая увидеть еще один сумасшедший спад быстрины. Но был только широкий бассейн — везде вокруг темнела вода. Она поглотила вихрь ущелья, и от всего этого водопада остались только блестящие пузырьки и быстро расширяющаяся, переходящая в плавное течение струя.

Кабина накренилась под ним. Хуан пошел, шатаясь, по воде, отогнул верхний край кабины, посмотрел вниз на оставшееся крыло, которое, казалось, одно плавает на поверхности реки.

Раздался голос Рин, потрясающий нормальностью тона наперекор моменту: — Может нам лучше выйти? Мы тонем.

Он попытался стряхнуть с себя чувство оцепенения, посмотрел вниз и увидел, что она сидит в своем кресле. Он услышал, как позади нее пытается выпрямиться Чен-Лу, и увидел, как тот встает.

Раздался грохот металла, и правое крыло исчезло в воде.

Тоща Хуану показалось с раздвоенным чувством подъема, что они еще живы… но грузовик его мертв. И этот подъем ушел.

— Мы задали им хорошую работенку, — сказал Чен-Лу, — но я думаю, что здесь и конец маршрута.

— Неужели? — огрызнулся Хуан. Он чувствовал, как в нем закипает гнев, коснулся большого старинного пистолета Виеро в кармане. Сработал рефлекс, и дурацкая пустота его принесла волну безумного изумления в мозг.

Вообразить, что можно убить этих существ таким оружием.

— Хуан? — сказала Рин.

— Да, — он кивнул ей, повернулся, взобрался на край кабины, выпрямился, стараясь сохранить равновесие, изучал обстановку. Мокрая струя влаги из ущелья дунула на него.

— Эта штука больше не останется на плаву, — сказал Чен-Лу. Он посмотрел вверх на бездну, и мозг его вдруг отказался принять все то, что произошло с ними.

— Я могу проплыть вон до той точки, — сказала Рин. — Ну, а у вас как с этим обстоят дела?

Чен-Лу повернулся, увидел белесый участок земли, выступающий в этот бассейн в сотне метров вниз по течению. Это был хрупкий островок тростника и грязи, принесенный водой и подкрепляемый высокой стеной деревьев. Длинные следы, оставшиеся в грязи под камышами, вели в реку. «След крокодила», — подумал Чен-Лу.

— Я вижу след крокодила, — сказал Хуан. — Лучше, пока можно, оставаться в кабине.

Рин почувствовала, как ужас поднимается вверх до горла, и прошептала.

— Она еще поплывет?

— Если мы будем тихо держаться, — сказал Хуан. — Кажется, мы захватили воздуху где-то под нами — может быть, в крыле левого понтона.

— Никаких признаков… их здесь, — сказала Рин.

— В скором времени их следует ожидать, — сказал Чен-Лу, и он удивился будничности своего голоса.

Хуан изучал маленький полуостров.

К этому моменту кабина уже отплыла и вернулась назад завихрением, и от грязного берега их отделяли только несколько метров частично погруженного конца крыла.

«Где эти чертовы крокодилы?» — размышлял он.

— Мы же не собираемся подходить ближе? — спросил Чен-Лy.

Хуан кивнул в знак согласия и сказал:

— Сначала ты, Рин. Стой на крыле как можно дальше. Мы будем рядом. — Он положил руку на пистолет в кармане, помог ей другой рукой. Она проскользнула на крыло, и оно направилось дальше, пока не задержалось грязью у берега.

Чен-Лу соскользнул вниз за ней и сказал:

— Пошли.

Они пошли по мелководью к берегу, ноги их увязали в грязи, когда они сошли с крыла. Хуан услышал запах горючего, увидел разрисованные узоры на реке. Камышовая возвышенность высилась перед ним со следами Рин и Чен-Лy. Он залез на нее и встал рядом с ними, вглядываясь в джунгли.

— Может с ними возможно договориться? — спросил Чен-Лу.

Хуан поднял ружье-распылитель и сказал:

— Я думаю, это единственный аргумент, который у нас есть. — Он посмотрел на заряд ружья, убедившись, что он полон, повернулся назад, чтобы изучить остатки кабины. Она лежали уже почти погруженная, крыло ее закопалось в грязь, коричневые потоки перекатывались сверху и через разорванные дыры кабины.

— Ты думаешь, мы должны попытаться достать больше оружия из кабины? — спросил Чен-Лy. — С какой целью? Мы же никуда отсюда не собираемся.

«Он прав, конечно,» — думал Хуан. Он увидел, что слова Чен-Лу неосознанно послали Рин в дрожь, и он положил на нее свою руку, пока дрожь не прошла.

— Такая прекрасная домашняя сценка, — сказал Чен-Лy, напряженно глядя на них. А сам подумал: «Они единственная монета, которая у меня есть. Вероятно, наши друзья будут вести торг — двое без борьбы за одного, который уйдет свободно».

Рин почувствовала, что спокойствие пришло. Рука Хуана, обнявшая ее, его молчание, потрясли ее больше, чем все остальное, что она хотела бы запомнить. «Такая простая вещь, — думала она. — Простое братско-отцовское объятие».

Чен-Лy кашлянул. Она посмотрела на него.

— Джонни, — сказал Чен-Лу. — Дай мне ружье. Я прикрою тебя, пока ты попытаешься достать еще оружие из кабины.

— Вы же сказали, что это лишнее, — сказал Хуан. — Так зачем вам мое ружье?

Рин освободилась от объятия Хуана, неожиданно испуганная выражением глаз Чен-Лу.

— Дай мне ружье, — сказал Чен-Лу ровным голосом.

«Какая разница?» — спросил себя Хуан. Он взглянул в глаза Чен-Лу и увидел в них немигающую ярость. Боже праведный! Что нашло на него? Он почувствовал, что этот взгляд притягивает его, их светящийся эффект, всепоглощающие признаки ярости.

Левая нога Чен-Лу выбросилась вверх, задела левую руку Хуана, послав ружье резким движением в воздух. Хуан почувствовал, что рука немеет, но инстинктивно встал в боевую стойку капоэйра — бразильского дзюдо. Почти слепой от боли, он получил другой удар ногой и отпрыгнул в сторону.

— Рин, ружье, — закричал Чен-Лу, и он стал наступать на Хуана.

На секунду мозг Рин отказался действовать. Она потрясла головой, посмотрела туда, куда упало ружье прикладом в камыши. Оно смотрело вверх, а приклад был в грязи. «Ружье?»

— спросила она себя. Ну, да, оно остановит человека на этом расстоянии. Она вытащила ружье и оторвала растения, прилипшие к прикладу, направила его на двух мужчин, прикладывая и становясь в стойку, как будто в волшебном танце.

Чен-Лу увидел ее, отпрыгнул назад, согнулся.

Хуан выпрямился, сжимая травмированную руку.

— Правильно, Рин, — сказал Чен-Лу. — Возьми его на мушку.

С чувством ужаса за себя Рин поняла, что ствол ружья поворачивается на Хуана.

Хуан стал доставать из кармана пистолет, но остановился. Он почувствовал только болезненную пустоту вместе с отчаянием. «Пусть она убьет меня, если собирается это сделать», — думал он.

«Ты сукин сын!» — подумала она и нажала курок.

Тяжелый поток яда и бутилоносителя выскочил из ствола, влепился в Чен-Лy, качнул его. Он попытался пробиться сквозь него, но заряд попал в лицо и сбил его с ног. Он катался и извивался, борясь с нарастающим оцепенением по мере того, как носитель оказывал свое воздействие. Движения его стали медленнее — толчок, остановка, толчок.

Рин стояла, направив ружье на Чен-Лу, пока не иссяк заряд, затем отбросила оружие от себя.

Чен-Лу последний раз дернулся в конвульсивном движении и затих. На нем нельзя было различить ни единой черты на лице, весь он был в липкой серо-черно-оранжевой массе.

Рин поняла, что тяжело дышит, глотнула, попыталась сделать глубокий вдох, но не смогла.

Хуан подошел к ней, и она увидела, что в руке у него пистолет. Левая рука его беспомощно висела сбоку.

— Твоя рука, — сказала она.

— Сломана, — сказал он. — Посмотри на деревья.

Она посмотрела в том направлении, увидела порхающее движение в тени. Порыв ветра шевелил там листья, а перед джунглями появилась фигура индейца. Это произошло так, как будто его туда занесло колдовством, создавшим образ единым движением. Эбонитовые глаза сверкали фасеточным огнем из прямых прорезей челки. Красные завитки ахиота шли по лицу. Ярко-красные перья ары торчали из перевязи тесьмы на дельтовидной мышце левой руки. На нем были тряпичные бриджи, а с пояса свисал мешок из обезьяней шкуры.

Замечательная точность типажа, несмотря на ужас, поражала. Вдруг Рин вспомнила летающих муравьев своего детства и серую порхающую волну, которая поглотила лагерь МЭО. Она повернулась к Хуану, умоляя:

— Хуан… Джонни, пожалуйста, пожалуйста застрели меня. Не позволяй им взять меня.

Он хотел повернуться и бежать, но мышцы не слушались его.

— Если ты любишь меня, — умоляла она, — пожалуйста…

Он не мог не ответить на мольбу в ее голосе. Пистолет появился в руке, как будто по собственной воле, точно на месте.

— Я люблю тебя, Хуан, — прошептала она и закрыла глаза.

Слезы слепили Хуану глаза. Он увидел ее лицо сквозь туман. «Я должен, — думал он. — Боже, помоги мне… Я должен». Он нажал курок.

Пистолет загремел, отдавая в руку.

Рин качнулась назад, как будто ее толкнула гигантская рука. Она сделал полуоборот и упала лицом вниз, в траву.

Хуан отвернулся, не в состоянии смотреть, уставился на пистолет в руке. Движение на деревьях привлекло его внимание. Он смахнул слезы и уставился на шеренгу созданий, выступившую из леса. Одни были, как индейцы, которые украли его с отцом… еще похожие на лесных индейцев… фигура Томе из его отряда… еще другой человек, худой в черном костюме, волосы сверкающие серебром.

«Даже мой отец! — думал Хуан. Они копируют даже моего отца!»

Он поднял пистолет вверх, дуло смотрело в сердце. Он не чувствовал ярости, только огромную печаль, когда нажал на курок.

Темнота навалилась на него.

Глава 10

Был сон, в котором его куда-то несли, сон слез и крика, сон резких протестов, демонстративного неповиновения и отказа.

Хуан пробудился от желто-оранжевого света, и фигура, которая не могла быть его отцом, склонилась над ним, протягивая руку и говоря: — Ну тоща проверь мою руку, если ты не веришь!

«Это не может быть моим отцом, — думал Хуан. Я мертвый… он мертвый. Они скопировали его… мимикрия, ничего более».

Ошеломляющий ужас заполнил сознание Хуана.

«Как я здесь оказался?» — думал он. Ум его искал ответа в памяти, и тоща он увидел себя, убивающего Рин пистолетом Виеро, а затем направляющего оружие на себя.

Что-то двигалось позади фигуры, которая не могла быть его отцом. Внимание Хуана резко переключилось туда, он увидел гигантское лицо, по крайней мере два метра высоты.

Это было злобное лицо в странном свете, глаза блестящие и сверкающие… огромные глаза со зрачками внутри зрачков. Лицо отвернулось, и Хуан увидел, что толщиной оно не более двух сантиметров. Лицо снова повернулось. Странные глаза сосредоточились на ногах Хуана.

Хуан заставил себя посмотреть вниз, подняв голову, затем повалившись назад от могучего потрясения. Там, где должны были быть его ноги, он увидел пенистый зеленый кокон. Хуан поднял левую руку, вспомнив, что она была сломана, но рука поднялась без боли, и он увидел, что кожа зеленого оттенка, как и кокон.

— Пощупай мою руку! — приказала фигура старого человека возле него. — Я приказываю это!

— Он не совсем проснулся.

Это был гудящий голос, резонирующий, сотрясающий воздух вокруг, и Хуану казалось, что голос исходил откуда-то снизу огромного лица.

«Что это за кошмар? — спрашивал себя Хуан. — Я что, в аду?»

Резким сильным движением Хуан потянулся и сжал предложенную руку.

Она была на ощупь теплой… человеческой.

Глаза Хуана наполнились слезами. Он потряс головой, чтобы смахнуть их, вспомнил… где-то… делал то же самое. Но кроме воспоминаний были две более весомые вещи. Рука на ощупь была настоящая… свои слезы он тоже чувствовал.

— Как это может быть? — прошептал он.

Хуан всматривался в знакомое лицо. Это действительно был его отец, ошибки быть не могло, все до последней черточки. — Но… твое сердце, — сказал Хуан.

— Мой насос, — сказал старик. — Посмотри. — Он отвел руку в сторону, повернулся, чтобы продемонстрировать, что спина его костюма была отрезана, концы ее были скреплены каким-то липким веществом. Маслянисто-желтая поверхность пульсировала между концами материи.

Хуан увидел линию парика, разнообразные фигуры. Он снова ушел в себя.

Итак, это только копия, еще один из их трюков.

Старик повернулся и посмотрел ему в лицо, и Хуан не мог пройти мимо юношеского блеска его глаз. Это не фасетные глаза, это настоящие.

— Старый насос отказал, и они дали мне новый, — сказал отец. — Он гонит кровь и оживляет меня. Он даст мне еще несколько полезных лет. Как ты думаешь, что об этом скажут наши медики?

— Так это действительно ты? — задохнулся от волнения Хуан.

— Все, за исключением насоса, — сказал старик. — Но ты, ты то бестолковый дурачина! Какое месиво ты сделал из себя и той бедной женщины.

— Рин, — прошептал Хуан.

— Вышиб сердца и часть легких, — сказал отец. — А ты упал прямо в середину всей той коррозийной отравы, которую вы разбрызгали везде по поверхности. Они не только вынуждены были заменить вам сердца, но дать всю новую кровеносную систему!

Хуан поднял руки, уставился на зеленую кожу, ему сделалось дурно от одного ее вида, и никак не мог отделаться от ощущения, что все окружающее происходит во сне.

— Они знают такие медицинские штучки, о которых мы даже не имели понятия, — сказал его отец. — Я никогда так не волновался с самого детства. Я едва могу дождаться, чтобы вернуться и… Хуан! Что с тобой?

Хуан рывком поднялся, взглянул на старика. — Мы больше не люди! Мы не люди, если… Мы не люди!

— О, потише, — сказал его отец.

— Если это… Они же контролируют! — запротестовал Хуан. Он заставил себя взглянуть на гигантское лицо позади отца. — Они же будут править нами!

Он опустился назад, задыхаясь от волнения.

— Мы будем их рабами, — шептал Хуан.

— Такая глупость, — загремел голос-барабан.

— Он всегда был мелодраматичен, — сказал старший Мартиньо. — Посмотрите, какое месиво он устроил из этих людей, там, на берегу реки. Конечно, вы тоже приложили к этому руку. Если бы вы только прислушались ко мне, доверяли мне.

— Теперь у нас есть заложник, — прогремел Мозг. — Сейчас мы можем позволить себе доверять вам.

— Вы уже получили заложника с того момента, когда поставили мне этот насос, — сказал старик.

— Я не понимаю ту цену, которую вы даете вашей индивидуальной единице, — сказал Мозг. — В конце концов, мы пожертвуем почти любой единицей, чтобы спасти улей.

— Но не королевой, — сказал старик. — Вы не пожертвуете королевой. Ну, а как насчет вас? Вы бы пожертвовали собой?

— Непостижимо, — пробормотал Мозг.

Хуан медленно повернул голову и посмотрел в то место под гигантской головой, откуда исходил голос. Он увидел белую массу около четырех метров шириной и пульсирующий желтый мешок, выступающий из него. По ней ползали бескрылые насекомые, в щелях на его поверхности и внизу, на каменном полу пещеры. Лицо выходило вверх из этой массы, поддерживаемое десятками круглых стеблей. Чешуйчатая поверхность выдавала их структуру.

Сквозь шок в Хуана начала проникать реальность ситуации.

— Рин? — прошептал он.

— Ваша супруга в безопасности, — прогремел Мозг. — Изменена, как вы, но жива.

Хуан продолжал смотреть на белую массу на полу пещеры. Он увидел, что голос исходил из пульсирующего желтого мешка.

— Ваше внимание привлечено к способу ответов на ваши угрозы нам, — сказал Мозг. — Это наш Мозг. Он уязвим, но силен… точно также, как и ваш.

Хуан подавил дрожь отвращения.

— Скажите мне, — сказал Мозг. — Как вы определяете, что такое раб.

— Я сейчас раб, — прошептал Хуан. — Я в долгу перед вами. Я должен повиноваться, иначе вы можете убить меня.

— Но вы сами пытались убить себя, — сказал Мозг.

Мысль все больше и больше развертывалась в сознании Хуана.

— Раб — это тот, кто должен производить богатство для другого, — сказал Мозг. — Во всей вселенной есть только одно истинное богатство, часть его я дал вам. Часть его я дал вашему отцу и вашей супруге. И вашим друзьям. Это богатство — продолжительность жизни. Время. Мы что рабы, потому что дали вам больше времени для жизни?

Хуан взглянул вверх от голосового мешка на гигантские сверкающие глаза. Он подумал, что заметил в них удовольствие.

— Мы пощадили и продлили жизнь всем тем, кто были с тобой, — гремел голос. — Это делает нас вашими рабами, не так ли?

— Но что вы берете взамен? — спросил Хуан строго.

— Ах, ах! — голос почти залаял. — Суть за суть! Та вещь называется бизнес, которого я не понимаю. Твой отец скоро уйдет отсюда, чтобы поговорить с людьми своего правительства. Он наш посланник. Он торгует с нами своим временем. Он тоже наш раб, не так ли? Мы связаны друг с другом узами взаимного рабства, которые нельзя разорвать. Их никогда нельзя сломать… как бы сильно вы ни старались этого сделать.

— Это очень просто, когда ты начинаешь понимать взаимозависимость, — сказал отец Хуана.

— Понимать что?

— Некоторые из нашего рода жили когда-то в теплицах, — гремел голос, — клетки их помнят об этом. Ты, конечно, знаешь о теплицах.

Гигантское лицо отвернулось, чтобы посмотреть на вход в пещеру, где рассвет начинался с того, что делал его серым.

— То, что там снаружи — это тоже теплица, — он снова взглянул вниз на Хуана, а гигантские глаза блестели. — Чтобы сохранить жизнь, в теплице должно поддерживаться тонкое состояние равновесия жизни, которая находится в ней — достаточно одного химиката, достаточно другого, когда требуется и третьего вещества. То, что сначала было отравой, на следующий день может стать самой сладкой пищей.

— Что все это имеет общего с рабством? — спросил Хуан, чувствуя нетерпение в собственном голосе.

— Жизнь развивалась миллионы лет в теплице Земли, — гремел Мозг. — Иногда она развивалась в ядовитых выбросах другой жизни… и тогда этот яд становился необходимой ей. Без вещества, производимого земляными червями, трава саванн умрет… со временем.

Хуан внимательно всматривался в скальный потолок пещеры, мысли его переворачивались, как карты в колоде. — Китай — запрещенная земля! — сказал он.

— Именно так, — сказал Мозг. — Без веществ, производимых насекомыми, другие формы жизни, ваш вид, исчезли бы. Иногда нужна лишь мельчайшая частица вещества, такого, как специальная медь, производимая арахнидами. Иногда вещество должно пройти через многие валентности, слегка измененное каждый раз, прежде, чем оно может быть использовано жизненной формой в конце этой цепи. Сломай эту цепь, и все умрет. Чем больше существует различных форм жизни, тем больше жизни может поддерживать теплица Земли. Самая лучшая теплица должна содержать много форм жизни — чем больше форм жизни, тем больше здоровья для всех.

— Чен-Лy, — сказал Хуан. — Он мог бы помочь. Он мог бы пойти с моим отцом, сказать им… Вы спасли Чен-Лу?

— Китаец, — сказал Мозг. — Можно отдать приказ, чтобы он жил, хотя вы жестоко обошлись с ним. Существенные структуры мозга живы благодаря нашему оперативному вмешательству.

Хуан смотрел на взбагривающуюся, расходящуюся массу на полу пещеры. Он отвернулся.

— Они дали мне доказательства, чтобы я мог взять их назад с собой, — сказал отец Хуана. — В них нельзя сомневаться. Никто не будет сомневаться в них. Мы должны прекратить убивать и изменять насекомых.

— И позволить им взять власть на Земле, — прошептал Хуан.

— Мы говорим, что вы должны перестать убивать себя, — гремел голос. — Уже народ вашего Чен-Лу… как я полагаю, вновь переселяет насекомых на своей земле. Может быть они успеют вовремя, может быть нет. Но ведь это никогда не поздно. В Китае они были осторожны и тщательны… и может быть, им понадобится наша помощь.

— Но вы будете нашими хозяевами, — сказал Хуан. А сам подумал: Рин… Рин, где ты?

— Мы уже почти достигли нового баланса, — сказал Мозг.

— Интересно будет посмотреть. Но у нас будет время обсудить это позднее. Вы можете свободно двигаться… и способны делать это. Но сейчас чувствуйте себя свободными и выйдите наружу, чтобы встретиться со своей супругой. Сегодня утром сияет солнце. Пусть солнце сделает свою работу на вашей коже и с хлорофиллом вашей крови. И когда вы вернетесь сюда назад, скажите мне, является ли солнце вашим рабом.