Землепроходец Ерофей Хабаров

В ЯКУТСК — ЗА ПОМОЩЬЮ

Хабаров прибыл в Якутск 26 мая 1650 г. и доложил Францбекову о вновь открытом крае. Желая заручиться и в дальнейшем его помощью и стремясь привлечь в экспедицию как можно больше людей, Хабаров всячески расхваливал новые земли. Он рассказывал про обширные луга, тучные амурские земли, на которых «родится шесть хлебов: ячмень и овес, и просо, и горох, и гречуха, и семя конопляное». Высказал Хабаров уверенность и в том, что с присоединением Даурии Восточная Сибирь будет обеспечена даурским хлебом, правда, при условии ее заселения русскими хлебопашцами: «заведутся тут в Даурской земле пашни, и… будет прибыль большая, и в Якуцкой… острог хлеба присылать будет не надобно (из Енисейска. — Г. Л.), потому что де… с Амура-реки через волок на Тугирь-реку, в новой острожек переходу толко со сто верст, а водяным путем из того Тугирского острожку на низ Тугирем-рекою и Олекмою и Леною до Якуцкого острогу поп лаву на низ только две недели».

Рассказывал Хабаров, что «по Великой реке Амуру леса темные и большие есть, что соболя и всякого зверя в них много и что амурские соболи лучше ленских». А в Амуре «осетров и всякой рыбы много», и по ее обилию Амур не уступает Волге.

Не забыл Хабаров повторить в съезжей избе и рассказ даурки Моголчак про князя Бог доя, который жил в далеком «рубленом городе», совершал набеги и брал пленных на Амуре". Неясные сведения, полученные от местного населения о южных соседях, скорее воспринимаемые как слухи, не давали основания сибирской администрации предполагать о подчинении Приамурья какому-нибудь государству. Тем более что ни Хабаров, ни его предшественник на Амуре Поярков не видели там каких-либо следов государственности: гарнизонов, администрации, сборщиков налогов и т. д. Сообщение же о набегах соседей, захвате ими заложников не смутило российскую администрацию. Ей было хорошо известно, что до вхождения в состав Российского государства многие народы, проживавшие в южных районах Сибири, подвергались нападениям калмыков, киргизов, монголов. И отрядам русских служилых людей на протяжении XVII в. приходилось неоднократно защищать от этих набегов население Сибири.

По докладу Хабарова Даурия рисовалась сказочно богатой страной, которая «против всей Сибири будет украшена и изобильна». Просьбу о необходимости посылки в Даурию помощи Хабаров подкреплял чертежами Олекминского пути (рек Олекмы, Тугиря, Урки и Тугирского волока), верхней части Амура и Лав-каевых крепостей, заметив при этом, что «такие крепости не такими людьми имать» и что «тех городов ему засесть было некем».

Выяснив, что присоединение и освоение Даурии могло принести реальную пользу казне и ему лично, воевода Францбеков отпустил с Хабаровым на Амур 20 человек служилых людей во главе с казачьим десятником Третьяком Ермолиным сыном Че-чигиным. Из якутской казны служилым выдали 3 пушки — одну медную и две железные, а также порох и свинец.

Позаботился Хабаров и о своих товарищах. На 12 из них он составил послужной список с подробным описанием их службы на Амуре и добился от воеводы их поверстания в служилые казаки. Францбеков исполнил просьбу землепроходца и сообщил об этом в Сибирский приказ в своей отписке: «По расспросу приказного человека Хабарова, которые промышленные люди с ним были, велели их за их службу и впредь для даурской твоей, государь, службы, поверстать в березовской оклад… 12 человек». Факт зачисления в службу промышленников из отряда Хабарова позволяет утверждать, что в период с 1650 по 1652 г. с Хабаровым в Даурии было не 20, как принято считать, а 33 служилых человека.

Вступление служилых людей в состав экспедиции дало возможность воеводе Францбекову именовать последнюю в официальных документах «войском», иногда «полком», участников экспедиции «полчанами» и еще раз подтвердить за Ерофеем Хабаровым звание «приказного человека». Отныне Ерофей Павлович как служилый человек стал называть себя «холопом государевым». Служилые люди, зачисленные в его отряд, обеспечивались жалованьем за счет казны. Оклад включал деньги, хлеб и соль. Каждому из них полагалось в год 5 руб., 5 четвертей ржи и 1,5 пуда соли.

По существующему положению в связи с отправкой на «дальнюю службу» жалованье выдавалось вперед, на следующий год, а иногда и на два. Поскольку в якутской казне хлеба не было, «чтобы от хлебной скудости служба не стала», Францбеков принудил нескольких торговых людей продать хлеб по казенной цене — по полтине за пуд, несмотря на то, что на якутском рынке в 1650 г. пуд муки ржаной стоил рубль. Часть этого хлеба была выдана в жалованье. Остальной хлеб купил Хабаров, который снова взял на себя обеспечение добровольцев, привлеченных в его отряд слухами о богатстве Даурской земли.

К моменту выхода из Якутска с ним было, кроме 33 служилых, 105 «охочих людей». Учитывая опыт первого похода, Францбеков официально разрешил Хабарову сверх якутского набора принимать в отряд всех желающих присоединиться к нему в пути. Только на Олекме таких оказалось 20 человек. Из них 12 пошли с Ерофеем Павловичем как его покрученники, а 8 человек — как покрученники торгового человека из Соли Вычегодской Павла Бизимова и промышленного человека из Мезени Петра Савельева.

В своей челобитной на имя царя в 1667 г. Хабаров писал, что в. 1650 г. ему удалось набрать дополнительно к имеющимся в Даурии людям еще 117 человек «вольных охочих людей», которых он одел, обул, вооружил и обеспечил продовольствием. Благодаря содействию воеводы Францбекова, как и год назад, Хабаров получил из казны в качестве ссуды судовые снасти, холсты для парусов и на одежду, сукна, котлы, топоры, косы, серпы, пищали, порох, свинец — всего стоимостью в 4857 руб. 2 алтына. Часть этой суммы Хабаров внес в казну сразу, а остальную должен был заплатить по окончании похода. Тогда же, летом 1650 г., Хабаров занял у Францбекова 2900 руб., дав воеводе новую долговую запись с обещанием вернуть ему сверх занятой у него суммы еще 50 % годовых.

Чтобы как-то расплатиться с Францбековым, придя в Даурию, Хабаров начал распродавать участникам экспедиции пищали, свинец, сукна, косы, топоры, серпы по очень дорогой цене и, по свидетельству очевидцев, «покрученников своих в долг втянул большой и кабалы имал на свое имя. А имал кабалы в пищалях, да в порохе, да в свинце рублев по 60 и по 70, а которые лучше — те по 80, и все войско у него в долгу, а не в долгу человек с 30»34.

Перед отправкой на Амур Хабарову была вручена новая наказная память, в которой намечался дальнейший план действий русских в Даурии. В качестве форпоста продвижения русских в Приамурье назывался уже не Тугирский острожек, расположенный на подступах к Амуру, а находившийся непосредственно на Амуре Лавкаев городок. Его предлагалось «укрепить накрепко», «огненной бой, пушки на башнях поставить». Из городка посылать сборщиков ясака к князьцу Лавкаю и другим князь-цам, среди которых названы Гильдига и Шилгиней, ставшие известными в Якутске со слов Хабарова.

Как и в первой наказной памяти, Хабарову предписывалось призывать в российское подданство «иноземцев» мирными средствами, или, как тогда говорили, «ласкою», устанавливать для них размер ясака «не в тягость и не в налог, а по их мочи», т. е. по возможности, чтобы ясачным людям жить под властью русского царя в безопасности, «стоятельно и прочно». На худой конец, в случае неповиновения и вооруженного сопротивления, рекомендовалось иное средство — военный нажим.

Наказная память 1650 г. интересна еще и тем, что Францбе-ков поручил Хабарову привести в российское подданство и князя Богдоя. Ни якутская администрация, ни Сибирский приказ тогда еще не располагали данными о территориальном распространении власти Цинской династии и полагали, что «Богдой» — правитель, правда, более сильный, чем Лавкай, Шилгиней и им подобные.

Поэтому в наказной памяти предусматривалась отправка Хабаровым к «Богдою» посланников из числа служилых людей и возможность приема Хабаровым посланцев от «Богдоя». При переговорах Хабарову рекомендовалось разъяснять мирную цель его прихода на Амур — «не для бою, а для призыву» населения в российское подданство. Обращаясь к посланцам «Богдоя», следовало говорить о том, что царь Алексей Михайлович милостив и не только не обидит тех, кто примет его подданство и будет ему непротивен, а, напротив, покажет новым подданным свою милость и щедро их одарит35.

В Якутской приказной избе под руководством Францбекова прошел Ерофей Павлович обучение началам дипломатического этикета. В разговоре с иностранцами он должен был прежде всего «оберегать государьское именование», т. е. царский титул, устное и тем более письменное искажение которого или прописка (пропуск) в котором в те времена жестоко наказывались, вплоть до смертной казни. Хабаров попросил записать полное именование титула в данной ему наказной памяти. Цитируем запись целиком: «Бога, в Троице славимаго, милостию мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Русии самодержец, владимирский и московский и новгородский, царь казанский, царь астраханский, царь сибирский, государь псковский, великий князь иверский, югорский, пермский, вятский, болгарский и иных, государь и великий князь Нижняго Новаго-рода Низовския земли, рязанский, ростовский и ярославский, белозерский и удорский и обдорский, кондийский и всея Северный страны повелитель, Иверския земли карталинских и грузинских царей, Кабардинския земли черкасских и горских князей, и иных многих государств государь и обладатель».

Для передачи «Богдою» с Хабаровым была послана грамота, текст которой составил Францбеков.

Рассказ Хабарова о первом его походе в Даурию был подробно записан в Якутской приказной избе. Но он дошел до нас не в изложении самого Хабарова, который передавал события живым языком землепроходца, а будучи отредактированным в воеводской канцелярии либо дьяком Степановым, либо воеводой Франц-бековым. В таком виде он был включен в состав отписки Франц-бекова и Степанова, отправленной в Москву весной 1650 г. вместе с известием об организации экспедиции.

Редактируя и подправляя отписки Хабарова, Францбеков полагал, что чем больше трудностей экспедиции будет описано, тем выше ее деятельность будет оценена в Москве. Воевода был кровно заинтересован в этом. Поэтому и в первой и в последующих его отписках были допущены искажения ряда фактов, приведшие к неправильной характеристике действий землепроходцев и самого Хабарова некоторыми историками.

Опровержение современниками и очевидцами искажений в отписках воеводы началось уже во время пребывания Хабарова на Амуре. Например, в первой отписке Францбекова в Москву было написано, что даурка Моголчак не хотела добровольно давать показания и ее пытали («жгли огнем»). Факт этой жестокости был опровергнут даже недругом Хабарова и Францбекова дьяком Стеншиным, который, имея в виду этот конкретный случай, сообщил в Сибирский приказ, что Францбеков писал в отписке «чего там и не было». Пытку Моголчак отрицали в расспросных речах около 70 очевидцев, прямо заявивших, что «то писано ложно». Моголчак показания давала «своею охотой», т. е. добровольно, и «ее не пытали»36.

В Сибирский приказ отписка Францбекова о взятии Хабаровым 5 даурских городков пришла через год, в 1651 г. На нее сразу же обратили внимание и передали в руки главе приказа боярину кн. А. Н. Трубецкому. Алексеи Никитич Трубецкой играл тогда заметную роль при дворе Алексея Михайловича. По словам иностранцев, он был третьим человеком после царя и его родственника и «дядьки» Б. И. Морозова. С 1646 г. Трубецкой в течение 20 лет возглавлял два важнейших в стране приказа — Казанский дворец и Сибирский. Исследователь русско-китайских отношений В. С. Мясников считал Трубецкого «творцом восточной политики Москвы», имея в виду организацию им посольства в Китай и китайского торга в 50-х гг. XVII в.

Трубецкой очень заинтересовался отпиской о присоединении новых земель в Даурии. Правда, его интерес пока не связывался со взаимоотношениями России и Китая, потому что российская дипломатия в Москве и сибирская администрация не связывали имя «Богдоя», промелькнувшее в отписке Францбекова, с Цин-ским и тем более Китайским государством. Трубецкой спешил с докладом к царю по другой причине. В 1651 г. двор Алексея Михайловича все еще жил неприятным впечатлением от новгородского и псковского восстаний, и доклад об успехах в Приамурье пришелся бы как нельзя кстати. Трубецкой не ошибся.

Деятельность Хабарова и его полчан на Амуре получила одобрение правительства. «Царь указал и бояре приговорили» сказать им милостивое царское слово. Досталась похвала и руководителю Сибирского приказа.