Земля Ханаанская. Родина иудаизма и христианства[The Land of Canaan]

Глава 1. ДО АВРААМА

В Западной Азии в государстве Ирак есть две реки, что текут с гор Турции в Персидский залив. Это реки Тигр и Евфрат, земли вокруг них и между ними особенно хороши для земледелия. Это плодородная территория с мягким климатом, дождливыми зимами и засушливым летом. Плодородие ее особенно примечательно тем, что северо-восточнее расположены суровые горы Ирана, а юго-западнее раскинулась безводная Аравийская пустыня.

Благодатная полоса тянется от Персидского залива на северо-запад вдоль рек к границам Турции, затем на запад через юго-восток Турции и север Сирии, а потом поворачивает на юг вдоль Средиземноморского побережья, захватывая не только сирийский берег, но и Ливан, север Израиля и западную часть Иордании.

Эта область, протянувшаяся от Персидского залива до центра Израиля, имеет форму большого полумесяца. Американский историк Джеймс Генри Брэстед назвал ее Плодородным полумесяцем, и ныне это название широко используется.

К югу от западного рога Плодородного полумесяца расположен сухой и бесплодный клочок суши — Синайский полуостров, ставший связующим звеном между Азией и Африкой. Непосредственно к западу от Синайского полуострова протекает Нил, берущий свое начало на востоке Центральной Африки, и несет свои воды на север к Средиземному морю. По берегам самого северного отрезка реки есть другая пригодная для сельского хозяйства полоса земли, со всех сторон окруженная пустыней. Иногда историки включают долину Нила в состав Плодородного полумесяца, но обычно ее рассматривают как обособленную часть.

Самый важный для человечества факт, связанный с Плодородным полумесяцем и долиной Нила, — это то, что, насколько нам известно, там зародилась цивилизация. Там или вблизи тех мест начало развиваться сельское хозяйство, гончарное дело, впервые были приручены животные, построены первые города и изобретена первая письменность.

Там впервые отдельные города объединились в большие области, управляемые центральной властью даже на самых окраинах их территорий. Около 2800 г. до н. э. вдоль низовьев Тигра и Евфрата вовсю бурлила шумерская цивилизация, а на берегах Нила в это же время процветала цивилизация египетская. Из обеих в итоге сформировались крупные империи.

Двум этим цивилизациям повезло в том, что они располагались далеко друг от друга и потому не могли враждовать. В течение двух тысяч лет со времени формирования этих цивилизаций между ними не было прямых военных столкновений. Однако, преодолевая расстояние, они торговали друг с другом, и это помогало обеим.

Ну а как обстояли дела на отрезке плодородной земли между Шумером и Египтом? Что происходило в западной половине Плодородного полумесяца? Она меньше восточной половины и не так плодородна; она меньше по площади и долины Нила и тоже менее плодородна. Тем не менее на заре цивилизации западная половина Плодородного полумесяца была столь же развитой, как и остальные его области.

Но она находилась посередине. Изоляция никогда не приносила мира. Цивилизации Тигра — Евфрата всегда тяготели к западу в надежде обеспечить себе господство в Средиземноморье, а цивилизация Египта так же упорно стремилась на север.

Оказавшееся посередине Средиземноморское побережье не смогло превратиться в империю. Оно оставалось скоплением городов-государств и слабых малочисленных народов. На протяжении всей своей истории оно находилось под властью соседних империй, за исключением краткого периода около 1000 г. до н. э.

Большинство исторических трудов уделяет основное внимание гигантским империям, их великим победам и поражениям. Малые города и народы, которые никогда не формируют империи и не представляют угрозы в войнах, обычно опускают. Поэтому западную часть Плодородного полумесяца всегда рассматривают в связи с различными империями, хозяйничавшими там в тот или иной исторический период.

И все-таки западная оконечность Плодородного полумесяца, несмотря на свою малость, дала современной западной цивилизации больше, чем все могущественные империи долины Нила и Тигра — Евфрата. Достаточно упомянуть два факта: именно с той полоски земли, что окаймляет Восточное Средиземноморье, пришел современный алфавит. Именно там получила свое развитие религия, которая в различных формах доминирует ныне в Европе, в обеих Америках, в Западной Азии и Северной Африке.

Уже только за эти два достижения западная часть Плодородного полумесяца заслуживает отдельной исторической книги, описывающей события, происходившие на этом маленьком, по чрезвычайно важном кусочке земли.

Удобно было бы дать всей этой области какое-то название, поскольку, если повторять без конца «западная часть Плодородного полумесяца», то получится длинно и громоздко. В наше время ни одно государство не занимает всю эту область в целом, она поделена между Сирией, Ливаном, Израилем и Иорданией, так что ни одно из современных названий мы ей дать не можем. И в прошлом эту область делили между собой различные государства — Моав, Эдом, Аммон, Иуда, Арам и пр.

В древние времена, по крайней мере для части этой территории, использовалось одно название — Ханаан. Это название знакомо современным людям, живущим на Западе, потому что оно упоминается в Библии. Посему для удобства мы и будем далее именовать полосу Средиземноморского побережья, образующую западную оконечность Плодородного полумесяца, землей Ханаанской.

Сельское хозяйство привязывает человека к земле. Пока люди охотились на диких животных или собирали плоды дикорастущих деревьев, они могли свободно странствовать. Фактически, хотели они того или нет, им приходилось постоянно перемещаться в поисках пищи. Но, начав культивировать растения, люди уже не стремились уйти с насиженных мест, ведь за ними надо было следить, ухаживать, собирать урожай.

В целях безопасности земледельцы предпочитали держаться вместе и строить жилища в таком месте, которое легче защищать. Так появились города. Среди тех древнейших городов был Иерихон.

Иерихон находится в долине реки Иордан, которая течет по земле Ханаана на юг, милях в пятидесяти от побережья, и впадает в Мертвое море. Местность эта в общем-то непривлекательна. Иордан — короткая и извилистая река, не подходящая для судоходства, и течет он по долине с очень жарким и влажным климатом, расположенной ниже уровня моря. Мертвое море представляет собой озеро с чрезвычайно соленой водой, потому в нем нет ничего живого. Тем не менее место, где был основан Иерихон, имело свои преимущества.

Город расположен на низком холме, что облегчает его защиту. (Врагам пришлось бы метать камни или копья вверх, тогда как обороняющиеся бросали бы их вниз, так что сила тяжести была бы на стороне защитников.) Кроме того, водоносные горизонты на территории Иерихона залегали достаточно высоко, поэтому источники воды были неисчерпаемы. В засушливых землях наличие источников или родников является решающим фактором, поскольку без воды невозможно обороняться, без воды нет земледелия, нет пастбищ для скота.

Древнейшие следы человеческого поселения в Иерихоне датированы 7800 г. до н. э. Сначала там, видимо, не было ничего кроме маленьких хижин, из которых и состоял город, но со временем появились более прочные жилища. К 7000 г. до н. э. город уже окружала мощная каменная стена, огородившая площадь в десять акров и имевшая по крайней мере одну башню высотой тридцать футов, оттуда караульный сразу же мог заметить приближавшегося врага.

Около трех тысячелетий Иерихон просуществовал в каменном веке, когда камень был единственным материалом для изготовления прочных орудий труда и оружия. На самом деле в то время занимались обработкой кремня, поскольку это твердый камень, он легко расщепляется на отдельные с острыми краями пластины, пригодные для использования.

Но то был период, когда коренные перемены в жизни человечества происходили быстрее, чем прежде. Появление земледелия объединило людей и способствовало увеличению численности населения. А там, где больше народу и больше общения между людьми, возникало и больше идей, которые осуществлялись на практике. Эти перемены положили начало тому, что называют новым каменным веком, или неолитом. (Слово «неолит» по-гречески означает «новый камень».) Изменения, происшедшие с появлением земледелия, были столь значительны, что этот период принято называть неолитической революцией.

Например, понадобились емкости для доставки зерна с полей в города. В сложенных ковшиком ладонях много не унесешь, а шкуры животных, хотя в них и больше помещалось, имели неподходящую форму, и пользоваться ими было трудно. Более быстрый и простой способ изготовления емкостей напрашивался сам собой. Из сплетенных стеблей тростника получалась легкая, прочная и воздухопроницаемая тара. Короче, были изобретены корзины.

Зерно, плоды, мелкие камни в корзине держать можно, а воду нет. Одним из способов сделать корзины водонепроницаемыми стало обмазывание их влажной глиной. Когда вода испарялась, мелкие частицы глины слипались, и покрытая глиной корзина не протекала[1].

Когда от обмазанной корзины отваливались кусочки глины, она начинала протекать. Починить ее, конечно, было нетрудно, но со временем придумали кое-что получше. Возможно, открытие это было сделано, когда какая-то корзина случайно оказалась очень близко от огня. Оказалось, что от нагревания глина затвердела.

Потом, должно быть, кому-то пришло в голову обойтись вообще без корзины. Допустим, куску глины придали форму корзины и дали затвердеть на огне. В результате появился горшок, он наверняка был тяжелее корзины, зато намного прочнее, а вдобавок не пропускал воду и не боялся огня.

Затвердевшая глина, или керамика, из которой и делали горшки, была своего рода искусственным камнем. Можно было бы вырезать горшки и из камня, но это чрезвычайно трудоемкая работа. За то время, пока вырезаешь каменный горшок, можно придать форму и твердость сотням кусков глины. Когда придумали способы, как достигать достаточно высоких температур, внешнюю поверхность глины стали делать блестящей и гладкой. Краски и узоры превратили горшки в произведения искусства, что удовлетворяло страсть человека к красивому и полезному.

С использованием гончарного круга, горизонтально вращающегося с комом глины посередине, формовка стала еще проще. Вращение круга вытягивает глину в стороны, гончар прикосновением руки может придать ей округлость, сделать изделие маленьким, широким и плоским, или высоким и тонким, или любой более сложной формы.

Такие новшества, как плетение корзин и гончарное дело, оказывались в эпоху неолита столь же важными для выбора образа жизни людей, как и земледелие. Например, горшок из обожженной глины можно было ставить прямо на огонь. Если наполнить его водой, ее можно нагреть до кипения, и горшок не треснет. А это означало, что появился новый способ приготовления еды — не жарить ее, а варить.

Неолитическая революция не происходила повсюду одновременно. Лишь несколько ареалов на планете переживали ее начало в 7000 г. до н. э., тогда как большая часть человечества оставалась на различных стадиях палеолита (раннего каменного века), некоторые племена — чуть ли не до настоящего времени. Ханаан, однако, был, можно сказать, впереди многих.

Другим замечательным изобретением той эпохи стало ткачество. Вместо грубых стеблей тростника, использовавшихся для плетения корзин, начали сплетать такие тонкие волокна, как волоски овечьей шерсти или нити, получаемые из волокнистых растений. В результате получался не толстый и жесткий материал, из которого делали корзины, а очень тонкая и мягкая материя, ею можно было прикрыть тело. Переход от шкур к тканям означал, что одежда стала легче и удобнее. Поскольку ткани пропускают воздух и легко стираются, люди становятся чище, а это, возможно, значило, что они становились здоровее.

К 5000 г. до н. э. Иерихон был достаточно большим поселением, состоявшим из отдельных домов, в каждом по нескольку помещений, полы чаще из более надежного материала, чем просто утрамбованная земля. Возможно, к тому времени в Ханаане были и другие города.

Должно быть, Ханаан процветал не только потому, что это был достаточно плодородный земледельческий район, но еще и потому, что занимал центральное положение. (В таком положении есть свои преимущества и свои недостатки.) Постоянно совершенствовавшаяся цивилизация в междуречье Тигра и Евфрата производила предметы, которые не изготовляли в долине Нила, и наоборот. Ханаан мог получать подобные изделия с обеих сторон и служить центром обмена. Севернее, на полуострове Малая Азия, существовали страны, которые также поставляли предметы для торговли.

Естественно, народ Ханаана изо всех сил старался отдавать товар по таким ценам, чтобы получить хорошую прибыль для себя. Другими словами, люди становились торговцами. Само название «Ханаан», возможно, произошло от слова, означавшего в языке этого древнего народа «торговец».

Торговцы, как правило, процветают, и, более того, их культура обычно выше. Пользуясь изделиями различных культур, они могли выбирать и извлекать из этого пользу. Это особенно верно в отношении Ханаана, который сильно преуспел в неолитическую эпоху.

Одним видом товара, явно попавшего в Ханаан извне, был металл. Большинство металлов являются сплавами, и лишь немногие встречаются в природе — самородки меди, серебра, золота, изредка — в местах падения метеоритов, — куски железа. Золото было красивым, но очень редким металлом, к тому же слишком мягким, чтобы использовать его для чего-либо, кроме украшений. Серебро тоже ненамного лучше и далеко не так красиво. Железо оказалось слишком твердым и сложным для тех способов обработки, которые существовали в эпоху неолита. А вот медь обладала меньшей температурой плавления, из нее можно было выковать острие для копья, и в то же время достаточной твердостью, чтобы копье это могло служить какое-то время, пока не затупится (после чего его опять можно было заострить).

И наряду с камнем люди начали использовать куски кованой меди. Такие культуры переживали век, называемый халколитом (от греческих слов «медь» и «камень»). Халколит начинается в тех областях, где можно найти самородную медь. Чем больше самородков, тем раньше начинается эта эпоха.

Мы не знаем точно, где и когда впервые стали использовать медь, но есть свидетельства, что впервые она появилась на Синайском полуострове и, возможно, еще в 4500 г. до н. э. Во всяком случае, представители племен халколитической культуры пришли в Ханаан вскоре после 4000 г. до н. э.

Их следы впервые обнаружили при раскопках на участке под названием Телеилат-эль-Гассуль, к востоку от реки Иордан и примерно в девяти милях юго-восточнее Иерихона. Поэтому людей эпохи халколита называют гассулианцами.

Гассулианцы, очевидно, были сосредоточены в Южном Ханаане, и раскопки производились на участках возле Беер-Шевы — самого южного из крупных городов Ханаана. Там-то и были обнаружены следы производства изделий из меди.

Каким-то образом люди узнали, что некоторые камни голубого цвета, если их сильно нагреть — вероятно, вокруг них жгли древесный уголь, — выделяют медь. Среди пепла потом находили красновато-коричневые куски металла, и со временем кто-то связал одно с другим. Такие камни — на самом деле это была медная руда — встречались гораздо чаще, чем самородки, так что запасы меди постепенно увеличивались.

Из некоторых видов руды извлекалась красноватая и не слишком твердая медь, из других — в основном почти желтая и хрупкая или же красноватая, но довольно твердая. Один вид меди оказался особенно хорош для оружия и орудий труда, потому что был необычно твердым и долгое время сохранял острую кромку. Со временем обнаружили причину этого явления. Руды, из которых получали такую медь, были смешанными и содержали как медь, так и другой металл — олово. Когда получалась медь с добавкой некоторого количества олова, то их сплав — бронза — обладал лучшими качествами, чем каждый из этих металлов в отдельности.

Со временем люди научились отыскивать оловянную руду и добавляли ее по мере необходимости к медной перед нагреванием. Бронза вошла в обиход, и в течение двух тысяч лет ее использовали для изготовления орудий труда и оружия, предпочитая любому другому материалу. Этот период известен как бронзовый век. Он начался около 3100 г. до н. э. и сразу же охватил Ханаан. (Распространение бронзы происходило очень медленно. Западная Европа, например, вступила в бронзовый век не ранее 2000 г. до н. э.)

Бронзовый век привел к ожесточенным войнам. Оружие из бронзы было более эффективным, чем каменное, и понадобились новые способы защиты от него, более надежные. С началом бронзового века по всему Ханаану вокруг городов стали возводить стены все более и более сложной конструкции. Каждый город брал под свою защиту как можно больше окрестных возделанных земель и охранял их границы. Город, который считает себя независимым субъектом и имеет собственное, пусть небольшое, но войско, является городом-государством. К 2500 г. до н. э. Ханаан, переживавший бронзовый век, представлял собой конгломерат подобных городов-государств.

В этот период цивилизации Египта и Шумера достигли более высокого уровня развития. В Шумере приблизительно к 3100 г. до н. э. развилось искусство письменности, своего рода азбука из рисунков, в ней определенные значки обозначали определенные слова или понятия. Идею письменности вскоре подхватили египтяне и придумали собственный шрифт.

Поскольку культура Шумера и Египта совершенствовалась, то они производили больше разнообразных соблазнительных предметов и готовы были продавать их в обмен на то, чего не было на родине. Ханаан — как постоялый двор на полпути — процветал вовсю.

Некоторые из больших ханаанских городов занимали теперь площадь от двадцати пяти до пятидесяти акров. Для защиты города Мегиддо построили стену толщиной двадцать пять футов. Некоторые из ханаанских городов того времени стояли на берегу моря, что способствовало их благополучию.

Водные пути для торговли намного удобнее, чем сухопутные. Суша неровная, сильно пересечена, и тащить по ней груз тяжко и долго. Для сухопутной торговли надо было прокладывать дороги, а для этого выбирать достаточно ровные участки поверхности. Да и на них, чтобы справиться с трением, надо использовать колесные транспортные средства и тягловых животных.

А вот водная поверхность плоская, «без ухабов». Деревянные плоты поплывут по ней даже с тяжелым грузом. Первые реки, которые стали использовать с этой целью, были Нил и Евфрат, их течение несло груженые плоты вниз к устью. Подниматься по течению труднее, хотя справиться с этим можно с помощью парусов, если ветер дует в нужном направлении, а если нет, то на веслах. Различного рода суда, большие, с загнутым носом, оказались более эффективными, чем плоские плоты, они могли перевозить больше груза, не подвергаясь опасности затонуть, и на них легче было идти по ветру или на веслах.

Для судоходства существовала одна опасность — внезапно разразившаяся буря. Дождь и ветер могли разрушить даже самые крепкие суда. Но на этих реках шанс попасть в бурю не очень велик. На Евфрате они бывают нечасто, а на Ниле практически никогда. Во всяком случае, если и случалась какая-либо неприятность, речное судно могло сразу же направиться к ближайшему берегу.

Другое дело в открытом море, таком, как Средиземное. Там бушуют штормы гораздо более жестокие, чем на реках, а волны работают, как стенобитные орудия. Суда, предназначенные для мореплавания, должны иметь более продуманную конструкцию, поскольку они подвергались большему риску. Неудивительно, что морские походы начались гораздо позднее речных, а когда суда наконец вышли в море, то предусмотрительно старались держаться ближе к берегу.

Тем не менее искушение выйти в открытое море тоже было велико. Египет, например, использовал в качестве строительного материала большое количество древесины, но леса были сведены еще в 3000 г. до н. э. А в горных областях Ханаана росли прекрасные кедры. Их стволы были необыкновенно высокими и прямыми и могли служить колоннами для поддержки крыш. Египтяне умели вырезать такие колонны из камня, но дерево-то намного легче, дешевле, с ним проще работать.

Как же доставить эти кедры в Египет? Можно было протащить их через весь Ханаан и Синайский полуостров, но с громадными трудностями. Намного легче доставить их в какое-нибудь подходящее место на ханаанском побережье, погрузить на корабль и отправить морем, под парусом или на веслах, в Египет, к устью Нила.

Таким подходящим местом оказался город Библ[2]. Расположенный на Средиземноморском побережье в 170 милях к северу от Иерихона, Библ, предположительно, был заложен как город чуть ли не за 4500 лет до н. э. Он не такой древний, как Иерихон, но в истории случались периоды, когда участок земли, на котором стоял Иерихон, был необитаем. Чего не скажешь о Библе, и некоторые историки предполагают, что Библ является древнейшим постоянно населенным городом на Земле.

Библ был ближайшим морским портом к тем лесам, где росли кедры. Доставленную в Библ древесину можно было погрузить на корабли и перевезти к устью Нила — 250 миль на юго-запад, но, поскольку корабли старательно держались береговой линии, их путь составлял более 400 миль.

Обратно эти суда шли не пустыми. Кедры меняли на египетские товары, которые везли в Библ и там продавали. Одним из них являлся тростник, росший на берегах Нила. Этот тростник срезали и удаляли из середины длинного стебля волокнистую сердцевину. Полоски сердцевины складывали продольной стороной друг к другу, затем следующую порцию сердцевины клали на них поперек. Продольные и поперечные слои чередовались. Полученные пласты вымачивали в воде, спрессовывали, а затем сушили на солнце. В результате получался тонкий, гладкий лист, на нем было легко писать. Так в Древнем мире появился дешевый удобный писчий материал, который позднее греки назвали папирусом.

Так как письменность распространялась по всему Древнему миру, то спрос на папирус, естественно, продолжал расти. В более поздние века Библ стал таким крупным центром торговли папирусом, что греки начали называть папирус «библосом», а текст, написанный на длинном свитке папируса, — «библионом». Форма множественного числа этого слова, обозначавшая собрание таких свитков, — «библиа», отсюда наше слово «Библия».

Хананеев, водивших свои хрупкие, жавшиеся к берегу суда между Ханааном и Египтом, иногда уносило штормом далеко от побережья. Возможно, что, если им удавалось выжить, они шли к ближайшим островам. Двумя большими островами в Восточном Средиземноморье, до которых они могли добраться, были известные ныне как Кипр и Крит. Кипр находится в 100 милях западнее Библа, а Крит — в 530 милях.

На Кипре есть явные следы ханаанского влияния с древнего периода. Попав на него однажды, они поняли, что это подходящее место для повторных визитов, поскольку остров был богат медной рудой, от которой зависело существование в бронзовом веке. На самом деле медь (по-гречески — «киприос»), видимо, получила свое название от Кипра (по-гречески — «Кипрос»).

Что касается Крита, то у греков в гораздо более поздний исторический период существовал миф о том, как был заселен Крит. В нем говорилось, что их верховный бог Зевс влюбился в царевну из города на ханаанском побережье. Он превратился в белого быка и заманил царевну сесть себе на спину. С девушкой на спине он бросился в море и поплыл на Крит, который и заселили потомки этой пары. Звали царевну Европой, и так, согласно мифу, получила свое имя часть суши Европа. Возможно, этот миф отражает смутные воспоминания о том, что ханаанские купцы, прибывавшие на Крит, способствовали развитию цивилизации на острове. Первый образец письма, обнаруженный на Крите, пока не расшифрован, но похоже, записи сделаны на языке, родственном ханаанскому.

В любом случае к 3000 г. до н. э. бронзовый век начал распространяться на Крит как из Египта, так и из Ханаана, и этот остров стал местом возникновения самой ранней европейской цивилизации. Он превратился в страну торговцев и впоследствии соперничал с Ханааном за контроль над морскими путями.

Торговля, казалось бы, мирное занятие, выгодное каждому. Так оно и есть, если каждый довольствуется своей честно заработанной долей. Но каждого ли удовлетворяет доля, полученная по справедливости? Да и вообще, что это такое — получать по справедливости? Торгующий город покупает и продает. Покупает как можно дешевле, а продает как можно дороже, поскольку разница и есть его доход. И город считает это справедливым, ведь он берет на себя ответственность за доставку грузов и риск потерь между покупкой и продажей.

Однако те, кто ведет дела с этим городом, могут почувствовать себя обманутыми. Им кажется, что они слишком мало получают за то, что производят, и платят слишком много за то, в чем нуждаются. И у стран, где живут производители, возникает соблазн захватить торговый город, чтобы самим заняться куплей-продажей и получать доход.

Около 2615 г. до н. э. Египет превратился в сильную державу, которую мы называем Древним царством. Помимо всего прочего, он обладал большой военной мощью. У него была хорошо экипированная армия, способная преодолеть расстояние между долиной Нила и ханаанскими городами.

По-видимому, Египет посылал свои войска на север, и во времена Древнего царства Ханаан находился под египетским влиянием. Это означало, что ханаанские города должны были платить дань Египту. Естественно, это возмущало ханаанские города. Как только они чувствовали себя сильными или считали, что Египет ослаб, то, видимо, отказывались платить дань. В таком случае Египет, наверное, пытался их наказать. Если ханаанская оценка ситуации оказывалась верна, на какое-то время города освобождались. Если же они ошибались, Египет мог напасть на них и увеличить размер дани. Первое известное нам упоминание о подобной ситуации относится примерно к 2300 г. до н. э., когда пик расцвета Древнего царства уже миновал и в Египте правил Пиопи I.

В царствование Пиопи I против народа Ханаана (или обитателей песков, как называли их египтяне того времени, потому что те жили далеко от Нила) была послана экспедиция под командованием египетского военачальника Уни. На могиле Уни сохранилась надпись, которая рассказывает о великом ратном подвиге в его жизни. Часть египетской армии пришла в Ханаан по суше, другую доставили морем. Добиравшиеся морем, естественно, оказались там быстрее и высадились на мысе Нос Антилопы. Возможно, это было у горы Кармель, которая находится на берегу примерно в ста милях южнее Библа и выдается в море в форме, похожей на нос антилопы. Египетская армия разрушала все на своем пути и вернулась домой со всеми сокровищами, какие смогла только унести, и наверняка правители городов пообещали, что отныне безропотно будут платить дань.

Но ханаанским городам приходилось беспокоиться не только из-за нашествий египтян. Были еще и дикие племена за пределами Плодородного полумесяца. Они всегда представляли опасность, потому что в городах имелось много того, что они с радостью бы забрали себе.

Плодородный полумесяц как бы окаймляет громадный Аравийский полуостров. За исключением некоторых прибрежных районов, это в основном засушливый, пустынный регион, неспособный обеспечить средства к существованию многочисленного населения. Когда его население увеличивается, кому-то приходится голодать или покидать родные места.

Так, примерно в 4000 г. до н. э. с юга в Ханаан пришли гассулианцы. Затем около 3000 г. до и. э. другой народ, который позднее греки назвали финикийцами, захватил прибрежные города Ханаана. Несколько больше мы знаем о более позднем вторжении. Незадолго до 2000 г. до н. э. с Аравийского полуострова хлынула еще одна группа племен, эти племена шли к отрогам Плодородного полумесяца с запада и с востока. Видимо, это было самое массовое переселение народов из всех, что происходили до того. Для жителей долины Тигра — Евфрата эти дикие завоеватели шли с запада, их называли амурру — «люди с запада». Нам привычнее их библейское название — амореи.

Амореи постепенно захватили большую часть Плодородного полумесяца. На востоке они положили конец шумерской культуре, на западе захватили Ханаан. Когда в древних библейских книгах говорится о жителях земли Ханаанской, то имеются в виду эти самые амореи.

Люди из Аравии говорили на языках, близких к той языковой группе, которую мы называем семитской[3]. Народы, говорящие на семитских языках, иногда для краткости называют семитами. Амореи были семитами, и язык, на котором они говорили, был древней формой языка, известного нам как древнееврейский.

К тому времени Древнее царство в Египте прекратило свое существование, и страна распалась на враждующие части. Египет не мог защитить Ханаан от вторжения амореев, и там наступил мрачный период, в течение которого были разграблены и разрушены многие города.

Однако в итоге амореи осели на захваченных землях (что обычно для диких завоевателей) и поняли, что, дав центрам цивилизации возможность нормально существовать и взимая с них дань в разумных пределах, можно иметь гораздо больше, чем просто грабить их и оставлять за собой руины, где ничего не будет производиться и нечем будет торговать.

Города Ханаана медленно оживали, но теперь они находились под властью амореев, поскольку имена царей, которые встречаются в уцелевших документах после 2000 г. до н. э., явно семитские.

Глава 2. ПОСЛЕ АВРААМА

Народ, который около восьми столетий после вторжения амореев доминировал в Ханаане, сохранил легенды о своих предках, пришедших в Ханаан в те времена. В них говорилось о прародителе по имени Аврам (позднее Авраам), родившемся в шумерском городе Ур и странствовавшем по всему Плодородному полумесяцу, пока он не пришел в Ханаан. В Ханаане он заключил завет (то есть договор, имевший силу закона) с Богом, по которому в обмен на поклонение ему Бог даровал весь Ханаан потомкам Авраама. Эта история записана в Библии, в главах 12–15 Книги Бытия.

Те, кто считал себя потомками Авраама, верили этому и рассматривали этот рассказ как дарующий им законные права на Ханаан.

В накопленных позднее рассказах и легендах про Авраама и его прямых потомков Исаака и Иакова упоминались несколько древних ханаанских городов. Это были, если перечислять с севера на юг: Сихем, Вефиль, Салем, Хеврон и Беер-Шева.

Сихем находится в тридцати милях к северо-западу от Иерихона в долине шириной не более ста ярдов между двумя горами. Через него проходят дороги от реки Иордан к морю и из Южного Ханаана на север. Это обеспечивало Сихему преимущества в торговле и процветание. Даже после политического и экономического упадка он остался важным религиозным центром.

Из пяти упомянутых городов Салем, видимо, был наименее важным. Он находился в тридцати милях южнее Сихема и заметен был тем, что, подобно Иерихону (который находился в пятнадцати милях восточнее), стоял на холме с неиссякаемыми запасами воды. Поэтому защищать его было легко, и придет время, когда, изменив свое название на Иерусалим, он станет самым важным городом в регионе и в конце концов одним из самых знаменитых в мире.

Библейская повесть о странствиях Авраама рассказывает, как во время голода в Ханаане он пришел в Египет. Его пребывание в Египте в целом не было приятным, чего, наверное, и следовало ожидать, поскольку вряд ли египтяне питали особо дружеские чувства к аморейским захватчикам, покончившим с выгодной для Египта оккупацией Ханаана.

Однако Египет, в который пришел Авраам (видимо, около 1900 г. до н. э.), был мирным и процветающим, так как смута, последовавшая за упадком Древнего царства, закончилась. Под властью новых правителей Египет снова объединился в государство, его принято называть Средним царством. Это произошло где-то в 1990 г. до н. э., вскоре после того как амореи вторглись на Плодородный полумесяц.

Странно, что, захватив Плодородный полумесяц, они не напали на Египет. Может быть, они собирались это сделать и их передовые отряды даже дошли до дельты Нила. (История Авраамова похода в Египет могла сложиться из смутных воспоминаний об этих событиях.) Удержать передовые отряды от вторжения могло только одно — образовавшиеся на территории Плодородного полумесяца аморейские царства воевали друг с другом.

Междуречье Тигра и Евфрата было местом возникновения великих империй, и величайшая из них была создана около 2300 г. до н. э. Саргоном Аккадским, царем семитского парода, поселившегося в Шумерии за несколько столетий до вторжения амореев. Поздние предания утверждали, что его царство простиралось за северную дугу Плодородного полумесяца и достигало Средиземного моря.

Однако после аморейского вторжения область Тигра и Евфрата распалась на отдельные независимые районы, воевавшие друг с другом и, как правило, не представлявшие опасности ни для кого за пределами Междуречья. Правда, время от времени некоторые из них объединялись, чтобы совершить какой-нибудь выгодный набег.

В четырнадцатой главе Книги Бытия есть рассказ о таком набеге, происшедшем, видимо, около 1900 г. до н. э. Участники этого набега вихрем пронеслись по территории Плодородного полумесяца и устремились на юг восточнее реки Иордан, чтобы захватить наиболее слабые и незащищенные аморейские царства, сформировавшиеся на территории Ханаана. На востоке перед захватчиками лежали пять «городов равнины», и самыми крупными были Содом и Гоморра. Очевидно, эти города занимали обширный регион вокруг южной оконечности Мертвого моря.

Мертвое море, в которое впадает Иордан, имеет около 47 миль в длину и не более 10 миль в ширину. Его площадь составляет 370 квадратных миль, то есть чуть больше площади всех пяти районов Ныо-Йорка. Поверхность воды находится на 1286 футов ниже уровня моря, поэтому его берега являются самой низкой областью суши в мире. Несмотря на это, оно довольно глубоко, в некоторых местах до 1310 футов.

Мертвое море не сообщается с океаном, так что соли, приносимые в него Иорданом, не вымываются, а лишь накапливаются. Сейчас воды Мертвого моря содержат от 23 до 25 % растворенных в них солей. В нем нет каких-либо форм жизни, и берега его необитаемы. Однако в бронзовом веке здешний климат мог быть лучше, чем сейчас, и в Библии явно высоко оценивается плодородие этих земель в древние времена.

Стоявшие на этой равнине города были захвачены и разграблены, и далее в Библии описано, каким образом Авраам спас своего племянника Лота, попавшего в плен к захватчикам. Города эти физически не сохранились, поскольку в главе девятнадцатой Книги Бытия рассказывается, как огонь с небес сошел и разрушил их. Возможно, землетрясение, или извержение вулкана, или даже крупный метеорит вызвали небольшое оседание почвы, и воды Мертвого моря хлынули на юг. (Южная часть Мертвого довольно мелкая по сравнению с северной.) Это могло вызвать также ухудшение климата в тех местах.

Обрушившиеся на Ханаан несчастья — набег с востока и природные катаклизмы, что бы это ни было, — позволили Египту вновь утвердить свое господство на этой территории после двухвекового перерыва, вызванного вторжением амореев.

Около 1850 г. до н. э. Среднее царство достигло своего расцвета, и египетский фараон Сенусерт III смог послать в Ханаан армию, которая дошла на севере до Сихема.

К этому времени, однако, амореи все самое худшее уже совершили, и цивилизация воспряла. Один из аморейских правителей — Хаммурапи сделал своей столицей ничем до тех пор не примечательный город Вавилон и создал самую впечатляющую империю из всех, которые когда-либо видела Азия до того. В 1700 г. до н. э. вся область между Тигром и Евфратом оказалась под его властью и достигла нового пика культурного расцвета, а Вавилон стал мировой столицей, и это положение ему суждено было занимать в течение следующих четырнадцати столетий.

Но беда грозила из-за гор, окаймляющих Плодородный полумесяц с севера. Варварские племена Центральной Азии приручили лошадь и к 1800 г. до н. э. придумали, как запрячь это животное в легкую двухколесную повозку, достаточно прочную, чтобы выдержать человека. Так что опасность представляли лошадь и колесница.

Воины на колесницах передвигались по суше гораздо быстрее, чем пешая армия. Кроме того, в атаке лошади легко могли прорвать строй пехотинцев. Жители Плодородного полумесяца пришли в ужас, оказавшись лицом к лицу с неодолимым врагом.

Первые всадники были из группы племен, которых мы называем хурритами. Они пришли к северной дуге Плодородного полумесяца от подножия Кавказского горного хребта, то есть с севера, сразу после смерти Хаммурапи. Лошади и колесницы обрушились на западную оконечность Плодородного полумесяца, ворвались в Ханаан и с грохотом пронеслись по его земле. Аморейские правители, ошеломленные внезапным нападением, не смогли оказать сопротивления. Некоторые из них присоединились к захватчикам и пошли с ними за пределы Ханаана на запад — через Синайский полуостров в Египет.

Впервые в истории Египта ему пришлось встретиться с врагом, пришедшим из-за Синая. Умения противостоять колесницам и лошадям у египтян было ничуть не больше, чем у хананеев. Египетским войскам пришлось все бросить и бежать, и примерно в 1680 г. до н. э. хуррито-аморейские захватчики заняли самую северную часть долины Нила, причем без всяких сражений. Среднее царство было разрушено и прекратило существовать.

В течение столетия в дельте Нила правили не египтяне. Их религия и культура были не такими, как у коренных египтян, вследствие чего те их ненавидели. Египтяне называли захватчиков гиксосами («чужеземными царями»). Впоследствии египетские историки, которым было стыдно за поражение своей страны, старались рассказать об этом эпизоде как можно меньше и лишь поносили гиксосов, называя их нечестивыми и жестокими. По этой причине мы почти ничего не знаем о периоде правления гиксосов.

Но несомненно, в это столетие существовало централизованное государство, простиравшееся за пределы Северного Египта и включавшее в себя Ханаан со столицей в Танисе (Аварисе), городе стоявшем на самом восточном рукаве Нила. В Библии этот город упоминается как Зоан.

Хотя столица и была в дельте Нила, чтобы правители-гиксосы могли находиться рядом с центром богатства и власти, сердцевиной их владений являлся Ханаан, там народ в большей степени мог отождествлять себя со своими правителями, чем в Египте, где население было настроено чрезвычайно враждебно. Впервые в истории государство, ядром которого был Ханаан, простирало свою власть на земли, лежавшие за пределами западной половины Плодородного полумесяца.

Одним из важных ханаанских центров во времена гиксосов был Хацор, расположенный примерно в 90 милях к северу от Иерусалима. Он был со всех сторон окружен большим со скошенными стенами крепостным валом, отстоявшим далеко от самого города, — метод фортификации, придуманный для сдерживания конницы. Остатки подобных сооружений можно найти на всем пути до Каркемиша, города в верховьях Евфрата, в 400 милях севернее Иерусалима.

Среди более поздних жителей Ханаана, считавших себя потомками Авраама, ходили легенды относительно проникновения их предков в Египет во времена завоевания его гиксосами. У Авраама был внук Иаков, а он, согласно рассказам, запечатленным в Библии, имел двенадцать сыновей. Один из них, Иосиф, завоевал расположение египетского царя (предположительно, одного из правителей-гиксосов) и служил ему в качестве, как мы сказали бы сегодня, премьер- министра. Потом Иосиф привез в Египет остальных членов своей семьи, и там число их преумножалось.

В век процветания царства гиксосов севернее и восточнее него завоеватели, обладавшие лошадьми и колесницами, основали другие царства. В верхнем течении Тигра и Евфрата, на развалинах империи Хаммурапи, племена хурритов объединились в государство Митанни. Тем временем в Малой Азии племена, известные как хетты (они же — библейские хеттеи), образовали еще одно сильное царство.

Хурриты говорили на языке, у которого не было отчетливых связей с другими языками, но хеттский язык имел тип грамматической структуры, ассоциирующийся почти со всеми языками современной Европы и части современной Азии, вплоть до Индии. Вся эта языковая семья в целом считается ныне индоевропейской.

Другие племена двигались на восток от Черного моря и пересекли холмистую территорию, которая вошла в состав современного Ирана. Они называли себя ариями, что значит «благородные», а мы зовем их арийцами. (Слово «Иран» является формой слова «Ариан», то есть «арийский».) В конце концов они заселили и Индию.

Но и Египет нельзя было сбрасывать со счетов. Полностью он никогда не был завоеван. Южная часть долины Нила оставалась в руках ее коренного населения. Появилась новая и сильная группа правителей, тяготевшая к южному городу Фивы.

Научившись обращаться с лошадьми и колесницами, южные египтяне под предводительством царя Амоса ринулись на север. Около 1570 г. до н. э. успокоившихся к тому времени правителей-гиксосов выгнали из дельты Нила, и Египет восстановил свою целостность. Теперь это было Новое царство, и наступил период величайшего могущества Египта, когда его цари получили титул фараонов («фараон» значит «огромный дом» или «дворец», то есть место, в котором они жили) и были самыми сильными монархами в мире.

Новое царство не удовольствовалось восстановлением власти над всем Египтом. Унижение, испытанное от вторжения гиксосов, не забылось. Надо было любой ценой обезопасить северо-восточную границу, чтобы племена из Азии никогда больше не смогли осквернить долину Нила. Поэтому фараоны стремились занять Ханаан — не просто ради экономической выгоды, а для того, чтобы использовать его как аванпост для охраны своего отечества, аванпост, где будет стоять мощный гарнизон.

Но именно этого не желали новые государства, расположенные севернее Ханаана. Митанни, в то время самое могущественное царство на севере, было полно решимости подчинить Ханаан своему влиянию, чтобы отразить возродившуюся египетскую мощь.

Земля Ханаана лежала между этими двумя сильными государствами. Поражение гиксосов в Египте нарушило единство Ханаана, и он снова представлял собой скопление городов-государств. Останься он в одиночестве, ему ни в коем случае нельзя воевать с Египтом и Митанни или даже с кем-то из них по отдельности. Надо было выбирать кого-то одного в качестве друга и союзника, и в итоге ханаанские города выбрали Митанни. Во-первых, по своим традициям и культуре это государство было им ближе, чем Египет. Во-вторых, оно было гораздо слабее Египта, а в союзниках лучше иметь кого-то слабее, чем сильнее себя. (Сильный союзник легко может проглотить тех, кому помогает.)

Пика своего развития Новое царство достигло, когда Тутмос III стал в 1469 г. до н. э. единовластным правителем Египта. Фактически первым его самостоятельным поступком явилось решение уладить дела в Ханаане. Ему противостояла лига ханаанских городов-государств во главе с Кадешем, городом, расположенным примерно в 325 милях к северу от Иерусалима. Он представлял собой, видимо, последний оплот былой мощи гиксосов и потому больше всех опасался мести Египта. Кроме того, Кадеш находился достаточно близко от Митанни, так что в случае чего мог положиться на его военную помощь в дополнение к финансовой и материальной, которую, несомненно, получал.

Чтобы достичь Кадеша, Тутмосу III пришлось взять город Мегиддо, расположенный на 160 миль юго-западнее. Сам по себе Мегиддо не был ни крупным, ни важным городом, но он стоял на возвышенности, господствовавшей над самым удобным проходом из Южного Ханаана в Северный. Если бы Тутмос III не прорвался со своей армией через этот проход, Кадеш пребывал бы в безопасности еще долгое время. Прекрасно понимая все это, Кадеш превратил Мегиддо в мощное укрепление. Теперь ему оставалось только ждать.

Но ему надо было угадать, каким путем Тутмос подойдет к Мегиддо, поскольку у него не было сил охранять все возможные подступы к этому городу. Кадеш не угадал, и его колесницы стояли в ленивом ожидании, а Тутмос тем временем обошел их с другой стороны. Битва вблизи Мегиддо началась в 1468 г. до н. э. без ханаанских боевых колесниц. К тому времени, когда они подоспели на поле боя, было уже слишком поздно — Тутмос III одержал полную победу. Затем он оставил часть своей армии в тылу, чтобы держать Мегиддо в осаде. Через семь месяцев город капитулировал.

Год за годом Тутмос III возобновлял свою ханаанскую кампанию и к 1462 г. до н. э. дошел до Кадеша и разрушил его. Затем он переправился через Евфрат в Митанни, поскольку полагал, что ханаанская лига никогда не смогла бы противостоять ему так долго без поддержки этого государства. Посему он опустошил сельские районы Митанни, дабы научить его благоразумию. Но после этого набега он не оставил своих войск за Евфратом. Невозможно было успешно снабжать войско в такой дали от дома. Он и так завладел всем Ханааном от Синайского полуострова до Евфрата, и эти земли вместе с долиной Нила составили Египетскую империю. То была вершина египетского могущества.

Около столетия Ханаан оставался под жестким контролем Египта. Митанни делало все возможное, чтобы вызвать беспорядки, но не отваживалось заходить слишком далеко, и египетской армии достаточно было время от времени совершать поход на север, подавлять бунты и заставлять Митанни отступить, хотя враждебность между ними сохранялась.

Для Ханаана это был еще один период процветания. Часто бывает, что иностранная оккупация, даже если поначалу вызвала негодование, приносит мир на землю, где в противном случае разгорелись бы междоусобицы. Именно в то время Ханаан внес еще один гигантский вклад в мировую культуру вдобавок к строительству городов, изобретению керамики и мореплаванию. Это была письменность.

Сначала письменность состояла из картинок, каждая изображала то, к чему относилась. Со временем рисовать узнаваемые картинки стало утомительным, и люди стали использовать сокращенные символы. Необязательно было рисовать целого быка, если треугольная голова с двумя рогами (как перевернутое А) могла легко передать то же самое. Через какое-то время каракули, принятые для обозначения определенного объекта, пришлось заучивать специально, поскольку они стали слишком схематичными, чтобы их мог распознать любой человек, которому не рассказали, что они изображали изначально.

В долине Тигра и Евфрата, где общепринятым материалом для письма служила мягкая глина, знаки выдавливали в глине при помощи специальной палочки, оставлявшей маленькие клиновидные (имеющие v-образную форму) следы. В Египте с его папирусом знаки надо было рисовать кистью, они выглядели намного изящнее.

Шло время; письменность распространялась все шире, а предметы, о которых надо было писать, делались все более сложными и абстрактными. В результате и значки становились все более замысловатыми и трудными для понимания. Символ для обозначения лошади мог означать и «скорость»; значок «рот» мог также передавать понятие «голодный». Два символа вместе могли обозначать что-то такое, что в действительности не имело ничего общего ни с одним из них, кроме сходного звучания.

Естественно, делались попытки рационализировать процесс. Почему бы не придумать символы для передачи слогов, даже если они не несут смысловой нагрузки?

Египтяне задумывались над этим, но так ничего и не сделали для упрощения своей системы письменности. Они использовали слоги и начальные звуки, но просто добавляли их к своим первоначальным знакам для передачи целых слов и понятий. Причина, возможно, заключалась в том, что письменность была в руках жрецов, которые считали выгодным для себя сохранять ее сложность. Трудности письма придавали им уверенность, что искусство письма не станет слишком уж доступным, то есть простые смертные останутся неграмотными. Тогда духовенство будет необходимо государству до тех пор, пока ему необходима письменность, что, естественно, укрепит их власть. В Египте жречество и письменность были связаны так тесно, что египетская письменность была позднее названа греками иероглифами, что означает «священная резьба».

Иначе обстояли дела в Ханаане, где торговцы поняли, что запутанные системы письма ведут к потере доходов. Им нужно было хоть что-то понимать в клинописи и иероглифах, если они собирались торговать с обеими долинами — долиной Тигра и Евфрата и долиной Нила. Кроме того, им постоянно требовалось составлять перечни, счета, купчие и прочие необходимые в торговом деле документы, то в одной, то в другой системе письма, а то и в обеих.

Один ханаанский купец — безымянный гений — решил применить знание символов, передающих начальный звук, как делали иногда египтяне, и пользоваться только ими.

Так, ханаанское слово, означавшее «бык», звучало как «'алеф», где знак «'» передает твердый приступ или что-то вроде очень легкого «р», которого нет в английском языке. Почему бы не использовать символ, обозначающий слово «бык», для передачи звука «'», где бы он ни встретился. Таким же образом знаки «дом», «верблюд» и «дверь», которые в ханаанском языке звучали как «бет», «гимл» и «далед», могли передавать согласные, которые мы пишем как «б», «г» и «д», где бы они ни встретились.

В итоге хананеи обнаружили, что каких-нибудь двадцати двух знаков достаточно, чтобы образовать все слова, которые они употребляют. Эти двадцать два знака представляли собой исключительно согласные. Нам это кажется странным, поскольку гласные очень важны. Как узнать без них. что означает запись «кт»: «кот», «кит», «киот», «Катя», «кета», «икота», «коты» или «окот»?

Однако так уж получилось, что семитские языки базируются на тройке согласных. Каждый набор из трех согласных передает основное понятие, а путем добавления гласных образуются вариации на эту основную тему. Три согласных скажут вам достаточно (если вы говорите на семитском языке), чтобы понять, о чем идет речь, а затем вы сможете, исходя из смысла предложения, вставить гласные по своему разумению.

Наиболее ранние примеры записей, сделанных при помощи алфавитного письма, нашли в руинах древнего ханаанского города Угарит — на побережье в ста милях к северу от Библа. Эти надписи, вероятно, относятся к 1400 г. до н. э. (Примерно в 1350 г. до н. э. Угарит был разрушен в результате землетрясения, потому-то и сохранились эти очень древние надписи. Они не оказались погребенными под более поздними артефактами.)

Алфавит — изобретение гораздо более необычное, чем изобретение письменности (хотя и не настолько фундаментальное, ибо оно лишь упрощает то, что было изобретено ранее). Если понятие о письменности возникало независимо у разных народов, то понятие об алфавите, видимо, возникло только однажды — в Ханаане незадолго до 1400 г. до н. э.

Как только это понятие возникло, оно начало распространяться. Например, оно попало к грекам. Греки, жившие в более поздние времена, весьма гордились собственной культурой и были уверены, что все прочие народы отстают от них в культурном отношении, по они даже не пытались скрыть тот факт, что алфавитное письмо придумано не ими. Их легенды рассказывают о Кадмусе, ханаанском принце (брате Европы, похищение которой Зевсом положило начало цивилизации на Крите), прибывшем в Грецию и принесшем с собой алфавитное письмо.

Греки исказили бессмысленные (для них) названия букв, придав им более естественное, с их точки зрения, звучание. Так «алеф», «бет», «гимл», «далед» превратились в «альфа», «бета», «гамма», «дельта». Эти новые слова по-гречески ничего не значили, но людям, привыкшим произносить греческие слова, было легче их выговаривать. Кстати, слово «алфавит» мы получили из этих двух первых измененных названий.

Греки сделали и свой чрезвычайно важный вклад. Поскольку говорили они на индоевропейском, а не на семитском языке, то система из трех согласных их не устраивала. Они никак не могли обходиться без гласных и приспособили некоторую часть ханаанских символов для передачи гласных звуков. Таким образом, первую букву, которая передавала гортанный звук, они стали использовать для гласной «а».

Алфавит распространялся дальше, и при каждом заимствовании снова изменялись и символы, и их названия; добавлялись новые буквы, а старые приспосабливались для передачи тех звуков языка заимствующих народов, которых не было в других языках. В результате в любом используемом в мире алфавите можно найти следы ханаанского алфавита.

Несмотря на то что до алфавита письменность существовала уже пятнадцать столетий, только с его появлением возник шанс научить простых людей читать и писать. Именно алфавит сделал возможной всеобщую грамотность, и чем больше людей могли освоить его, тем больше они могли вносить дальнейшие усовершенствования[4].

В этот же период приморские города Ханаана овладели еще одним ремеслом — красильным делом. Человек всегда считал, что хорошо подобранный цвет доставляет удовольствие. Даже доисторические обитатели пещер раннего каменного века использовали цветные глины для своих рисунков. Поэтому неудивительно, что люди пытались придать цвет своей одежде из бесцветной ткани.

Красящие вещества, которые можно было применять для нанесения рисунка на ткань, как правило, не удовлетворяли. Они были тусклыми, или линяющими при стирке, или выцветающими на солнце. Однако у берегов Ханаана водилась улитка, из нее определенным способом можно было извлечь цветной пигмент, превосходно окрашивающий одежду. Он давал богатый синевато-красный цвет, не смывающийся при стирке и не выгорающий.

В древние времена на эту краску был большой спрос, и, поскольку продавали ее по высоким ценам, она чрезвычайно способствовала процветанию приморских городов. И это пример того, что хананеи не просто покупали у одних и продавали другим, но и сами производили нечто ценное. Что было особенно важно, ибо если другие народы тоже могли заниматься торговлей и конкурировать в этом деле с хананеями, то изготовлять такую краску умели только хананеи из приморских городов — способом, который они тщательно скрывали как государственную тайну.

Примерно в это же время финикийцы усовершенствовали способ изготовления стекла, которое египтяне делали уже тысячу лет.

Позднее греки назвали приморских хананеев Phoinike, может быть, на их языке это означало «торговец», как и слово «хананей». Однако принято считать, что это слово произошло от греческого выражения «красный как кровь», предполагая, что этим подчеркивалось значение красителя, который продавали хананеи с побережья.

Именно это греческое слово пришло к нам как название народа — финикийцев, и мы, как правило, забываем, кто были эти люди. Слово «хананей» знакомо нам в основном из Библии, где так называют население внутренних областей, тогда как слово «финикийцы» известно нам в основном из греческой истории, где так называли жителей побережья. Я тоже буду использовать название «хананеи» для народов, населявших внутренние области, и «финикийцы» — для народов побережья, потому что так принято. Однако следует помнить, что финикийцы — это хананеи.

Но благоденствие столетия, последовавшего за победой Тутмоса III в битве при Кадеше, закончилось.

В 1379 г. до н. э. фараоном Египта стал Аменхотеп IV[5]. Он был религиозным реформатором, поклонявшимся Солнцу как единственному божеству; приняв имя Эхнатон — «Солнце удовлетворено», он посвятил себя тому, чтобы заставить Египет принять его идеи. Ему не удалось сдвинуть упрямых и консервативных египтян с их позиций, но, всецело поглощенный своей идеей, он абсолютно забыл о Ханаане.

Египетские гарнизоны в ханаанских городах-государствах обнаружили, что им приходится защищать охраняемую ими территорию от нападений со стороны восточной пустыни. Аравия снова пришла в движение, и ее племена искали пристанища на услаждающих взор пространствах плодородных регионов.

Со всех аванпостов шел к Эхнатону поток донесений о действиях апиру. Возможно, это то самое название, которое превратилось в нашем языке в слово «еврей». Оно, в свою очередь, обычно выводится из семитского слова, означающего «тот, кто с той стороны», то есть чужак, пришедший из-за Иордана или через Иордан.

Эти еврейские племена были родственны амореям, но находились на гораздо более низком уровне цивилизации. Они говорили на диалекте того языка, на котором уже говорили в Ханаане (на том, что мы называем древнееврейским, но по логике вещей должен называться ханаанским). Они постепенно усваивали ханаанский алфавит и многие другие аспекты ханаанской культуры.

Несмотря на невнимание Эхнатона, Египет мог воспрепятствовать расселению еврейских племен западнее Иордана. Им пришлось довольствоваться созданием ряда небольших царств на востоке, по краешку Плодородного полумесяца. На восточном берегу реки Иордан располагался Аммон. Южнее Аммона и восточнее Мертвого моря лежала страна Моав. Еще дальше на юг, за южной оконечностью Мертвого моря, находился Эдом.

После смерти Эхнатона в 1362 г. до н. э.[6] (?) попытка религиозной реформы окончательно провалилась, и Египет пребывал в состоянии, близком к полной анархии. Однако в 1319 г. до н. э. (?) появился новый сильный фараон Сети I. К тому времени египетская власть в Ханаане была уже практически эфемерной, и новый фараон решил исправить положение.

Видимо, Ханаан опять представлял собой скопление городов-государств с иудейскими царствами по его южной и восточной окраинам. На эти царства смотрели лишь как на крошечные придатки. Основная опасность грозила с севера, где главной силой стали хетты из Малой Азии.

Около 1350 г. до н. э., пока Египет преодолевал хаос, вызванный реформистским рвением Эхнатона, хетты, под предводительством сильного царя, сокрушили Митанни, которое после этого прекратило свое существование. Отныне на его месте до самого Северного Ханаана простиралась Хеттская империя.

Сети I повел свою армию в Ханаан, чтобы восстановить в нем египетское владычество, по не смог повторить подвига Тутмоса III и дойти до Евфрата. Кадеш, который противостоял Тутмосу III полтора столетия назад, снова был настроен против Египта и теперь представлял собой южную границу владений хеттов.

Во время царствования преемника Сети Рамсеса II, который взошел на трон в 1304 г.[7](?) до н. э. противостояние двух держав достигло критического уровня. В 1298 г. до н. э. Рамсес II повел свою армию на войну с хеттами. По неосторожности он подошел к Кадешу, так как донесения разведки убедили его, что хетты далеко. Но не тут-то было. Они ждали в засаде, и авангард египетской армии, возглавляемый Рамсесом II, был внезапно атакован, в то время как остальная часть войска еще не подошла.

Рамсес II увидел, что его отряд разбит наголову, а ему самому грозит смерть или плен. Его спасло только то, что хетты не смогли устоять перед искушением разграбить египетский лагерь. Этой задержки оказалось достаточно, чтобы к египтянам успело подойти подкрепление. В итоге хетты были разбиты, но, понеся значительные потери, Рамсес II был рад убраться подобру-поздорову. Позднее в составленных им отчетах битва при Кадеше расценивалась как великая победа, а о Рамсесе II говорилось, что, попав в окружение, он лично оттеснил орды противника. Однако это была лживая пропаганда, битву египтяне проиграли.

Война продолжалась безрезультатно, пока в 1283 г. до н. э. египтяне с хеттами не подписали мирный договор, согласно которому Ханаан разделили на две равные части: север отошел хеттам, а юг — египтянам.

Итак, эта длительная война, казалось, закончилась вничью, но это означало, что проиграли и те и другие, поскольку в жестокой дуэли, завершившейся ничем, оба врага страшно ослабли. Рамсес II правил в общей сложности шестьдесят семь лет и в старческом возрасте довел Египет до упадка. В Хеттском царстве за этот период сменилось несколько слабых правителей, и в результате оно оказалось под сильным давлением Ассирийского царства, возникшего на месте Митанни в верхнем течении Тигра и Евфрата.

В последние годы правления Рамсеса II новые иудейские племена начали осаждать берега Иордана. Часть их объединилась в лигу, чтобы совместно вести обычные военные действия против Ханаана. Лига эта представляла собой нечто вроде племенного союза, поскольку ее члены считали себя потомками разных сыновей легендарного предка Израиля, его отождествляли с легендарным Иаковом, внуком Авраама. Таким образом, эти объединенные иудейские племена стали называть себя детьми Израиля, и нам они более известны как израильтяне.

Сохранилось предание, что они пришли из Египта, где находились в рабстве. Возможно, это связано со смутными воспоминаниями о том времени, когда гиксосов изгнали из Египта. Какие- то из этих израильских племен могли оказаться среди семитов, оставшихся в Египте после изгнания гиксосов и захваченных в рабство мстительными египтянами. Трудно сказать, что легло в основу этого предания, поскольку не существует никаких письменных свидетельств о пребывании израильтян в Египте или их исходе из Египта, за исключением еврейских легенд, дошедших до нас в виде Библии.

Израильтяне признавали свое родство с иудейскими племенами, которые пытались до них захватить Ханаан во времена Эхнатона, то есть полтора столетия назад. С точки зрения родственных связей это выражалось предположением, что все иудейские племена (колена) произошли из семьи Авраама. (В одном месте Библии, точнее, в Книге Бытия, 14: 13, об Аврааме упоминают как об иудее.)

Таким образом, идумеи, предположительно, произошли от Эдома, которого отождествляли с Исавом, внуком Авраама, и, следовательно, братом предка израильтян Иакова-Израиля. Народы Аммона и Моава, предположительно, произошли от Лота, племянника Авраама.

Признавали ли это общее родство идумеи, аммонитяне и моавитяне, мы сказать не можем. Ни одно из их исторических преданий до нас не дошло. Мы знаем про них лишь то, что рассказывают нам в Библии израильтяне.

Израильтяне намеревались захватить ханаанские земли западнее Иордана, более богатые и плодородные, чем земли за Иорданом, истощенные предыдущими завоевателями. Территория к западу от Иордана с ее водными источниками и хорошо укрепленными благоденствующими городами действительно казалась обитателям Аравийской пустыни «страной млека и меда». Но путь к ней преграждали Аммон, Моав и Эдом.

Израильские племена могли быть успешно загнаны в угол совместным противостоянием иудейских царств, но как раз в это время Моав подвергся нападению ханаанского города Хешбон, расположенного восточнее низовья Иордана. Его территория служила границей влияния Моава на севере, но теперь он взбунтовался, и небезуспешно. Войска моавитян были отброшены южнее реки Арнон, которая впадает в Мертвое море с востока.

Несомненно, бунту Хешбона способствовал тот факт, что моавитские войска сосредоточились на востоке для отражения израильской угрозы, но если так, то их расчеты не оправдались. Израильские племена быстро воспользовались преимуществом, появившимся в результате беспорядков на севере от Арнона. Они напали на только что одержавший победу Хешбон и овладели им, проложив себе путь через Иордан у северной оконечности Мертвого моря.

Около 1240 г. до н. э.[8] в последние годы правления Рамсеса II, израильтяне прорвались за Иордан. Согласно их легендам, походом руководил Иисус Навин, преемник законодателя Моисея, умершего как раз перед самым переходом.

В библейской Книге Иисуса Навина обстоятельства этого перехода и последующего завоевания земли к западу от Иордана чрезвычайно идеализированы и описаны как непрерывная череда побед. Согласно рассказанной в ней истории, израильтяне пересекли Иордан и укрепились сначала в Галгале, примерно в пяти милях западнее берега и всего лишь в миле к востоку от Иерихона.

Иерихон, несмотря на свои мощные укрепления, был захвачен и разграблен, а стены взорваны, что в более поздней легенде приписано было божественному вмешательству. Оттуда израильтяне двинулись на запад в центр Ханаана.

В двенадцати милях северо-западнее Иерихона находился город Аи, а еще на две мили дальше — крупный город Вефиль. Израильтяне, поначалу чересчур самоуверенные, пошли в лобовую атаку очень малыми силами и были отбиты. Тогда Иисус Навин применил более коварный ход. Основную часть воинов он оставил в засаде, а сам с небольшим отрядом нанес отвлекающий удар. Напавшие притворщики прикинулись побежденными и бежали. Воины Аи и Вефиля, тоже чересчур самонадеянные, устремились в погоню. Израильские же силы, стоявшие в засаде, тем временем вошли в незащищенные города. В подходящий момент отступавшие развернулись и вступили в бой, а когда хананеи попытались вернуться в свои города, то обнаружили, что их уже занял противник. Аи, по крайней мере, оказался разрушенным и больше никогда не отстраивался заново.

В пяти милях южнее Аи находился город Гаваон. Его жители, уже не надеявшиеся одолеть свирепые израильские племена, заключили с ними союз и предложили дань в обмен на то, чтобы их оставили в покое. Южные ханаанские города во главе с Иерусалимом и Хевроном к тому времени образовали содружество против общего врага и пошли на Гаваон, чтобы заставить его вернуться в ряды хананеев.

Иисус Навин поспешил со своей армией на помощь Гаваону и в решительном сражении вынудил хананеев отступить, и их отступление быстро превратилось в беспорядочное бегство. Библия лирически повествует, что именно в ходе этой битвы солнце и луна остановили свое движение, чтобы продлить день и дать израильтянам возможность полностью разгромить вражескую армию. Затем Иисус Навин осуществил несколько быстрых военных кампаний на севере и юге, очистив таким образом весь Ханаан.

Довольно уже говорить о более позднем идеализированном описании этого завоевания. Что же происходило на самом деле? В действительности, кроме Библии, мы располагаем весьма скудной информацией. Книга Судей, следующая в Библии за Книгой Иисуса Навина, видимо, содержит более древние и, возможно, более реалистичные предания, и она рассказывает о Ханаане, где израильтяне чувствовали себя весьма уязвленными, а хананеи удерживали за собой многие территории. Мы можем только предположить, что, несмотря на рассказ Иисуса Навина, это завоевание не было ни быстрым, ни полным.

Вполне возможно, что легендарный Иисус Навин перевел через Иордан народ только трех племен (колен) — Ефрема, Манассии и Вениамина. Это так называемые «колена Рахили», поскольку в более позднем предании они рассматривались как потомки Израиля-Иакова и его жены Рахили.

Это первое вторжение племен Рахили проходило отнюдь не гладко. Фараон Египта Рамсес II скончался в 1237 г. до н. э.[9] в возрасте девяноста или даже более лет, и трон унаследовал его сын Мернептах. В 1232 г. до н. э. Мернептах повел своих египтян в Ханаан и, очевидно, нанес израильтянам поражение. По крайней мере, в оставленном им письменном свидетельстве об этой кампании он выражается с типичным для официальных документов преувеличением: «Израиль опустошен; семя его развеяно».

Преувеличение это или нет, но мы вправе предположить, что, если бы Египет никто не беспокоил, он принял бы меры по поводу израильского вторжения и не допустил бы этого завоевания. Однако покоя Египту не было, потому что как раз в это время весь античный мир переживал потрясения.

Все началось на северном побережье Эгейского моря в Европе примерно в то же время, когда израильские племена вторглись в Ханаан. Говорящее на греческом языке племя дорийцев пробивалось на юг, уничтожая государства, основанные более ранней волной греков — ахейцами, которые, в свою очередь, двумя столетиями раньше разрушили Критскую империю. Дорийцы проложили себе путь до самой южной точки Греции, а затем двинулись морем к островам Крит и Родос. Тем временем другая группа племен — фригийцы — пришла с севера Эгейского моря в Малую Азию, где разгромила ослабленное и готовое развалиться государство хеттов, которое теперь навсегда исчезло из истории.

Многие из тех, кто был низвергнут завоевателями, не видели иного выхода, как присоединиться к тем, кого не смогли одолеть, и отправиться грабить другие народы. Банды мародеров из греков и негреков, отправившись с Крита, пересекли Средиземное море и высадились на берегах Ливии (африканское побережье к западу от Египта). Они объединились с коренными ливийцами и напали на Египет.

Мернептах, только что вернувшийся с победой из Ханаана, обнаружил, что должен теперь противостоять наступлению тех, кого египтяне называли «народами моря» (потому что они вторглись с моря). Мернептаху удалось-таки одолеть этих «людей с моря», но на это было затрачено столько сил, что ему пришлось прекратить дальнейшие попытки восстановить в Ханаане египетское владычество. Никто не мешал израильтянам завоевывать все, что захотят — или что смогут.

Однако угроза со стороны «народов моря» еще не миновала. Разбитые египтянами, они, тем не менее, захватили, по всей видимости, Кипр. С Кипра они совершили еще одну вылазку. Около 1185 г. до н. э. их орды вторглись в Ханаан и подошли к Египту с той же стороны, откуда пришли гиксосы пятью веками раньше.

Египтом в то время правил Рамсес III. Собрав в кулак всю египетскую мощь, Рамсес III, затратив невероятные усилия, обратил захватчиков в бегство и прогнал из страны. Однако это стало последним достижением, которого суждено было добиться египтянам как великой нации за шесть столетий. Полностью истощенная трехсотлетней борьбой с Митанни, хеттами и «народами моря», египетская нация после смерти в 1156 г. до н. э.[10] Рамсеса III снова впала в летаргию и взяла курс на долгосрочную политику изоляции.

«Народы моря» потерпели поражение от Египта, но с ними все еще не было покончено. Часть этих людей, которых египтяне называли «пелесет», осела на побережье к северу от Синайского полуострова. Для израильтян они были — пелишти, а в нашем языке стали филистимлянами.

Для древних греков имел значение только тот народ, который жил на побережье, поскольку именно с ним они вели свою морскую торговлю. Поэтому территория, которую занимали филистимляне, плюс все внутренние районы, расположенные далеко от прибрежной полосы, которые они не занимали, называли по их имени, и до нас это название дошло как «Палестина».

Филистимляне успешно сдерживали проникновение израильтян на южное побережье. На севере то же самое делали сильные финикийские города. Израильтяне оказались запертыми в центральном холмистом районе Ханаана. Наибольшей властью они обладали на западном берегу Иордана, где укоренились «колена Рахили»: Манассия — на севере, Вениамин — на юге и Ефрем — между ними.

Они заключали союзы с другими вторгшимися на север племенами, которых описывали как потомков Израиля-Иакова от других его жен, а не от Рахили. Это были Асир, Неффалим, Завулон и Иссахар. Образовались союзы и с племенем Дана, воевавшим с филистимлянами вблизи побережья, и с племенами Гада и Рувима на восточном берегу Иордана.

Юг наводнили племена Иуды и Симеона (хотя говорят лишь о племени Иуды, поскольку оно быстро поглотило потомков Симеона). Вообще-то племя Иуды представляло собой особый случай. Оно занимало самую южную часть Ханаана, наиболее засушливую и наименее развитую. Члены племени вступали в брак с хананеями, жившими на той же земле, и, хотя в Библии Симеон и Иуда перечислены среди сыновей Иакова, эти племена в действительности никогда не входили в союз израильских племен.

Как бы то ни было, вспоминая прошлое, израильтяне говорили о союзе двенадцати колен, включая в их число Иуду и Симеона. Возможно, число их не случайно равнялось двенадцати, поскольку с ним связаны различные мистические ассоциации. Это число циклов лунных фаз за один цикл сезонов. То есть количество месяцев в году и отсюда — количество зодиакальных созвездий. Для кочевников и охотников логично было измерять время по луне, но для земледельцев все сезоны были важны. Поэтому способы согласования лунного и солнечного календарей были окутаны всякого рода религиозными знаками, в них, естественно, входило и число двенадцать.

Фактически колено Левия было тринадцатым в этом союзе племен, но оно было малочисленно и оккупировало не какую-то соседнюю территорию, а скорее горстку городов. Поэтому на него смотрели как на племя, не имевшее территориальной общности, и общее число колен оставалось равным двенадцати. Однако его происхождение прослеживалось от Левия, сына Израиля, и для того чтобы ни у кого не было сомнений, что у Израиля было только двенадцать сыновей, колена Ефрема и Манассии стали считать потомками двух внуков Израиля. Эти два внука были сыновьями Иосифа, любимого сына Израиля (Ефрема и Манассию поэтому иногда объединяют как «колена Иосифа»).

Глава 3. ИЗРАИЛЬ

Колена Израиля образовали свободный союз, который можно называть просто Израилем. Союз этот, однако, был действительно свободным, и отдельные племена, кроме случаев крайней необходимости, вели себя почти как независимые образования. У каждого были свои традиции и племенные вожди. О некоторых из этих вождей вспоминают предания, описывая их победы над тем или иным врагом. Их называли судьями, поскольку одной из обязанностей вождя в родоплеменном обществе были судебные разбирательства и вынесение приговоров, воздававших (на что следовало надеяться) всем по справедливости.

В позднейшей истории Израиля эти родоплеменные традиции интерпретировались как часть жизни единой нации. По этой причине разные судьи обязаны были править всеми коленами, один судья за другим. Из-за мистического смысла числа двенадцать было двенадцать судей, хотя от некоторых Библия отделалась одним-двумя стихами, не более. В результате такой неправильной интерпретации расчеты по Книге Судей явно свидетельствуют, что племенной период длился свыше четырех сотен лет и израильское завоевание происходило около 1450 г. до н. э. Если подойти к делу с (как кажется) более реалистических позиций и исходить из того, что упомянутые колена были независимы и разные судьи вполне могли править одновременно, получается, что племенной период длился менее полутора сотен лет. Это вполне согласуется с датировкой израильского завоевания — примерно 1200 г. до н. э.

В дополнение к периодически возникавшей необходимости защищаться от общего врага мощным фактором, удерживающим эти племена вместе, была религия. Трудно сказать, что представляла собой религия израильтян в те времена, когда они перешли Иордан, поскольку впоследствии их религиозные лидеры склонны были приписывать свои усложненные догмы тому примитивному периоду. Возможно, израильская религия времен завоевания не слишком сильно отличалась от религии прочих кочевых племен, и они поклонялись богу грозы, не слишком отличавшемуся от других богов[11].

Форма богослужения у пришлых израильтян была примитивной, ей не хватало красок и замысловатого ритуала, успевшего появиться в городах Ханаана с их древними культурными традициями. Суровые сыны пустыни из кочевых племен смотрели на ханаанские обычаи как на греховные. Что неудивительно, поскольку сельские жители всегда осуждали замысловатые повадки «порочного города» и осуждают их и в наше время.

Среди израильтян возникли две религиозные партии. Некоторые переняли различные ханаанские ритуалы и даже признали ханаанских богов. Другие оставались приверженцами более древних и простых способов поклонения Яхве. Эти последние, мы будем называть их яхвистами, не привыкли к искусно вырезанным деревянным или каменным фигурам (идолам), изображавшим богов. Именно против обожествления идолов они в основном яростно и выступали.

Библия отражает воззрения яхвистов и, возможно, придает им большую значимость, чем они имели на самом деле. В течение шестисот лет после израильского завоевания яхвисты представляли собой партию меньшинства и обычно мало влияли на израильских вождей.

На ранней стадии племенного строя наиболее могущественным было колено Ефрема, и его самый почитаемый культовый центр находился у города Силома. Силом находился в 20 милях к северу от Иерусалима. Почему его выбрали в качестве святого места, неизвестно. Археологические находки свидетельствуют, что место, где находился Силом, было безлюдно вплоть до завоевания израильтянами. Может быть, израильтяне умышленно выбрали такой необжитой участок, чтобы создать центр поклонения в месте, не связанном с обычаями хананеев.

Другие колена демонстрировали свою приверженность племенному союзу, принося подобающие жертвы у Силома, а в установленное время к святому месту шли паломники из разных колен.

Среди общих врагов, заставлявших союзные племена держаться вместе, были, разумеется, хананеи — они все еще были сильны на севере, даже после того как Центральный Ханаан был завоеван «коленами Рахили». Северных хананеев, возможно, поддерживали богатые города побережья. В результате набега на юг «народов моря» эти города были опустошены, но первым оправился город Сидон. Расположенный в 40 милях к югу от Библа, он стал теперь главным городом области, позднее названной Финикией. Поэтому в Книге Судей хананеи с побережья упоминаются под именем сидонян.

Другим врагом, одновременно и более опасным, и более ненавистным, были филистимляне. Между филистимлянами и израильтянами встал барьер в виде обряда обрезания — отсечения крайней плоти пениса.

Кажется, первыми этот обряд стали практиковать египтяне. Хананеи переняли его за те столетия, пока подчинялись Египту, а израильтяне — когда пришли на их землю. Вполне возможно, что обрезание берет свое начало из обряда плодородия или служило заменой принесения в жертву человека, но позднее израильтяне отнесли эту церемонию к Аврааму и рассматривали ее как форму выполнения завета (договора) с Богом, но которому Ханаан был отдан им на законном основании.

Как бы ни объясняли происхождение этого обычая те, кто его практиковал, обрезание считалось чрезвычайно важным. Филистимляне, пришедшие с востока и в значительной степени перемешавшиеся с греками, переняли древнееврейский язык и многие из форм ритуальных отправлений, но так никогда и не приняли обрезание. В глазах израильтян тот факт, что они не прошли обрезание, выглядел особенно ужасным.

Может показаться, что филистимляне не представляли собой слишком уж большой угрозы. Они были сравнительно малочисленны и занимали ограниченную территорию вдоль побережья, образовав свободную конфедерацию, состоявшую на греческий манер из городов-государств. Таких городов было пять, причем три на самом побережье. По порядку с севера на юг это были Ашдод, Аскалон и Газа. В десяти милях от Ашдода в глубь суши находились еще два города-государства — Екрон и Гат. Но, несмотря на их малочисленность, разобщенность и чрезвычайную враждебность окружающих их соседей, филистимляне могли нанести ощутимый урон. В значительной мере это объяснялось вооружением.

В течение тысячи лет бронза оказывалась превосходным материалом для орудий труда и оружия, но медь была редким металлом, а олово, необходимое для того, чтобы сделать из меди бронзу, встречалось еще реже. Был известен по крайней мере один металл, намного превосходивший даже самую лучшую бронзу, — железо, во всяком случае, железные сплавы, которые содержались в метеоритах. Метеоритное железо намного тверже и прочнее бронзы, но его трудно обрабатывать, и, что еще хуже, встречалось оно гораздо реже, чем медь и олово.

Но потом люди поняли: раз медь можно получить, нагревая различные минералы, то так же можно получить и железо. Более того, минералы, из которых можно выделить железо, распространены гораздо шире, чем те, из которых добывали медь. Проблема состояла в том, как из этих минералов выделить железо. Для этого требовалась высокая температура, а получить ее было нелегко. Кроме того, полученное железо зачастую оказывалось твердым, но хрупким, или, наоборот, прочным, но мягким. Подходящий для инструментов и оружия сорт железа, — сейчас мы назвали бы это разновидностью стали, — надо было выплавлять особым способом.

Как правильно обрабатывать железную руду, придумали на территории хеттов или поблизости примерно в 1400 г. до н. э., и постепенно этот способ распространился за ее пределы. Вторгшиеся в Грецию дорийские племена обладали железным оружием, именно поэтому они так легко покорили вооруженных бронзой ахейцев. Было железо и у "народов моря", и, когда филистимляне захватывали ханаанское побережье, в сражениях они использовали железное оружие. Но они были не настолько глупы, чтобы раскрывать секрет выплавки железа. Пока им удавалось хранить эту техническую тайну, израильтянам приходилось обороняться более примитивным оружием.

Благодаря железу филистимляне не только легко закрепились на побережье, но и обложили данью ближайшие к ним племена — колена Дана, Иуды и Симеона. После завоевания эти племена могли играть лишь второстепенную роль.

Библия рассказывает, как отряд потомков Дана, решив, что жить под игом филистимлян невыносимо, прошел сотню миль на север, захватил одиноко стоящий ханаанский город Лаис, разграбил его, а затем поселился там, дав ему новое название — Дан. Почти три столетия Дан оставался самым северным городом союза израильских племен, как Беер-Шева — самым южным. Выражение «от Дана до Беер-Шевы» стало означать «весь Израиль».

У северных племен, удаленных от филистимлян с их железным оружием, была возможность вести более свободную жизнь, чем у племен, расселившихся в районе Мертвого моря. Определенного военного превосходства среди северных племен добилось колено Ефрема. Это показало сражение, разыгравшееся в первые десятилетия после завоевания.

Племена, жившие в окрестностях Галилейского озера, действовали весьма рискованно, так как еще сохранились достаточно сильные ханаанские города, расположенные в этой области. Иавин, царь Хацора, организовал и возглавил союз хананеев против израильтян. Хананеи, видимо не без помощи своих сородичей из финикийских городов на побережье, имели достаточно колесниц и железного оружия. В этом израильтяне с далекого севера не могли с ними соперничать.

Предводителем северных племен стал Варак из колена Неффалимова. Всех воинов, каких смог, он собрал на горе Фавор. Эта гора находилась примерно в 25 милях юго-западнее Хацора и, будучи в центре, оказалась удачным оборонительным пунктом. Но все равно, зная о более мощном оружии ханаанского противника, воины пали духом, и Варак знал, что не сможет долго удерживать их в строю. Перед тем как отважиться на бой, он обратился за поддержкой к колену Ефрема, которым тогда (что весьма необычно) правила женщина по имени Девора. Помощь обещали, но при условии (как мы резонно можем предположить), что командовать будут ефремляне. Союз был заключен, от племен Рахили прибыло подкрепление, и лишь тогда израильтяне решили сражаться.

Хананеи начали наступать, но вскоре поняли, что их колесницы не могут двигаться по каменистому грунту горы Фавор. Израильтяне дождались удобного момента, воспользовались внезапным ливнем и двинулись в контратаку. Земля превратилась в грязь, тяжелые железные колесницы увязли, и хананеев перебили. Их предводитель Сисара бросил свою колесницу и удирал пешком. Его убила женщина, в палатке которой, он попытался найти убежище. Хацор был разрушен, а ханаанская власть на севере так ослабла, что уже не представляла угрозы для Израиля.

Победный гимн, относящийся, очевидно, к этому времени (возможно, 1150 г. до н. э.), сохранился в пятой главе Книги Судей и представляет собой один из древнейших отрывков Библии. Гимн, называемый «Песнь Деворы», перечисляет колена, которые разделили между собой эту победу. Вначале, разумеется, Ефрема, затем прочие колена Рахили: «От Ефрема пришли укоренившиеся в земле Амалика; за тобою Вениамин, среди народа твоего; от Махира (Манассии) шли начальники…»

Затем упоминаются сражавшиеся северные племена: «…И князья Иссахаровы с Деворою», а также «Завулон — народ, обрекший душу свою на смерть, и Неффалим — на высотах поля».

Однако другие племена порицаются за то, что отказались присоединиться к борьбе и вместо этого заняли нейтральную позицию. «В племенах Рувимовых большое разногласие. // Что сидишь ты между овчарнями, слушая блеяние стад? //…Галаад (Гад) живет спокойно за Иорданом, и Дану чего бояться с кораблями? Асир сидит на берегу моря и у пристаней своих живет спокойно».

Вероятно, у них были смягчающие обстоятельства. Асир находился под властью приморских финикийцев, а Дан — приморских филистимлян. Гад и Рувим, которые находились к востоку от Иордана, должны были, соответственно, бороться с Аммоном и Моавом. Но слабость уз содружества очевидна. Ефрему пришлось упрашивать сильные племена Рахили объединиться с ним для поддержки слабого севера. Четыре племени вообще не участвовали в этом.

Существует еще один интересный факт: в «Песни Деворы» племена Иуды и Симеона даже не упоминаются. Очевидно, эти южные племена не считались тогда частью союза израильских племен. Фактически на протяжении всей эпохи Судей роль этих племен кажется минимальной. Удобно в какой-то мере ограничить понятие «Израиль» теми десятью коленами, которые перечислены в «Песни Деворы», а их южных сородичей назвать Иудой.

Гегемония колена Ефремова и способ, которым его вожди ее утверждали, становятся понятнее из истории с Гедеоном. Племена Рахили, которые уже не боялись поверженного Северного Ханаана, стали жертвой набегов из-за Иордана арабских племен из пустыни. Столетие назад тем же занимались колена Рахили, а теперь они стали обороняющимися.

Основной удар мадианитян обрушился на колено Манассии, и его вождь Гедеон начал против них боевые действия. Возможно, разгневанный медлительностью вождей племен Ефрема, он собрал вокруг себя северные племена и создал такую же коалицию, какая воевала с хананеями на горе Фавор. К колену Ефремову он, однако, не обратился и, похоже, был весьма доволен, что вел борьбу без его участия.

Армия мадианитян отличалась от армии хананеев. Эти кочевники прибыли не на лошадях или военных колесницах, а на верблюдах. Вооружение их было еще примитивнее, чем у израильтян, а единственным преимуществом была мобильность — способность нанести удар и незаметно исчезнуть. Поэтому Гедеон организовал внезапный набег на лагерную стоянку мадианитян западнее Иордана. Кочевники, не искушенные в военном искусстве, не были готовы к ночному нападению. Гедеон ночью привел свой небольшой отряд на высоты рядом с лагерем мадианитян и внезапно напал на них, применив не столько оружие, сколько шум и огни. Разбуженные мадианитяне испугались, не поняли, что происходит, и, решив, что окружены многочисленной вражеской армией, в панике бежали на восток в сторону Иордана.

Гедеон и там подготовился к их приходу. С преднамеренным опозданием он сообщил о своих планах племени Ефрема и направил его легионы к бродам Иордана. Там-то им и удалось перехватить бегущих мадианитян, и мало кому из этих кочевников удалось спастись.

Тем не менее слава этой победы полностью досталась Гедеону, а значит, и колену Манассии. Ефремляне, сыгравшие второстепенную роль, злились, и какое-то время казалось, что неизбежна гражданская война. Гедеон предотвратил ее, подчинившись Ефрему и признав его главенство.

Престиж Гедеона был настолько высок, что племя Манассии пожелало даже, чтобы он мог передать свое звание вождя по наследству, то есть сделаться царем. И действительно, после смерти Гедеона один из его сыновей, Авимелех, силой захватил власть, убив всех своих братьев (а в обществе, где распространено многоженство, братьев, как правило, бывает очень много). Первый опыт наследования власти продлился всего три года; Авимелеха убили при осаде восставшего города.

Этот факт явился как бы предвестником будущего и означал усложнение общественной организации израильтян. При прежнем кочевом образе жизни до завоевания простая, но эффективная демократия, сводившаяся к выбору нового вождя в случае смерти прежнего, не вызывала особых проблем. Но теперь происходило накопление собственности и богатства, поэтому в период неразберихи и гражданских беспорядков между одним вождем и следующим страдали слишком многие. Думающие израильтяне начинали все больше склоняться к монархии, то есть к такой системе, когда сын автоматически наследует отцовскую власть, способствуя таким образом политической и социальной стабильности. Первая попытка, однако, провалилась, следующая оказалась еще хуже.

Племя Гада, поселившееся к востоку от Иордана, постоянно беспокоили аммонитяне — еврейское племя, пришедшее в эту область Ханаана до израильтян. Из-за непрекращающейся борьбы с Аммоном Гад не мог примкнуть к племенам, жившим к западу от Иордана, и сражаться вместе с ними против хананеев или мадианитян. (Гедеон разорил несколько городов племени Гада в отместку за отказ помогать ему.)

Но теперь в племени Гада выдвинулся сильный военачальник Иеффай. В битве при Мицпе, южнее реки Иавок, к востоку от Иордана, племя Гада разгромило аммонитян. Для победы в этой битве Иеффаю, видимо, пришлось принести в жертву свою дочь. Для народов Ханаана это вовсе не было таким уж неслыханным событием. Богам, которым они поклонялись, больше всего нравились такие изысканные жертвы, как собственный ребенок вождя (а иногда даже сам вождь). Победа над аммонитянами, без сомнения, была приписана этой жертве, а Иеффая уважали как великого патриота. По в более поздние времена тех, кто редактировал библейские писания, ужаснули человеческие жертвы, и они смягчили эту историю (слишком известную, чтобы ее можно было опустить), изобразив эту жертву как следствие необдуманной клятвы.

Но Иеффай, как до него и Гедеон, воевал без должной оглядки на ревниво охраняемое главенство племени Ефрема. На этот раз успокоить ефремлян не удалось; они перешли Иордан, намереваясь наказать колено Гада за победы, одержанные без их помощи.

Иеффай, не сопротивляясь, отступил перед ними и послал свои отряды к иорданским бродам, поскольку самонадеянные ефремляне не позаботились об их прикрытии. Они не предполагали, что им придется в панике бежать.

Но именно так все и произошло. Иеффай разгромил их в жестокой битве, а когда побежденные ефремляне бросились бежать, то у берега Иордана поняли, что попали в ловушку. Некоторые, видимо, пытались прикинуться странниками, но суровые воины Иеффая получили инструкции требовать от любого сомнительного путника, чтобы он произнес слово «шибболет» (что значит «поток»). В диалекте ефремлян звук «ш» отсутствовал, так что каждого, кто произносил «сибболет», немедленно убивали. (Это слово пришло в английский язык, и оно означает ныне ходячую фразу или избитый лозунг политической партии.) Этой битвой приблизительно около 1100 г. до н. э. завершилась гегемония ефремлян, продержавшаяся около столетия, или со времен Иисуса Навина.

Гражданская война израильтян и ослабление колена Ефрема оказались для Израиля в целом катастрофическими. Без отрядов ефремлян, вокруг которых можно было сплотиться, другие колена стали гораздо более беззащитными перед лицом врага. На самом деле все, что их отныне держало вместе, — это святилище в Силоме, так как религиозное главенство племени Ефрема пережило его политический и военный закат. (Такое часто случается. Мы сами являемся свидетелями того, как Рим в течение многих веков остается для нашей культуры мировым религиозным центром, хотя его политическое и военное могущество как столицы великой империи давно ушло.)

На беду израильтян этот период их разобщенности совпал с усилением могущества филистимлян. Примерно в это же время пять городов-государств филистимлян объединились под властью Гата и достигли такого положения, что могли уже распространить свое влияние не только на соседние племена Дана и Иуды, но и дальше.

Именно к этому периоду, возможно, относятся истории о герое Самсоне из колена Дана. Традиционная атрибутика сказаний о богатырях, столь популярных в любом народе, скрывает от нас, что же было на самом деле. Мы можем лишь предполагать, что Самсон вел партизанскую войну против филистимлян, но в конце концов попал в плен.

Поскольку филистимляне контролировали всю территорию к западу от Мертвого моря, естественно, им хотелось распространить свою власть и дальше. На севере владения филистимлян граничили с городами колен Вениамина и Ефрема. Племена Ефрема по-прежнему пользовались авторитетом благодаря былому лидерству и владению главной святыней израильтян в Силоме. Если ефремляне будут разгромлены, — а они так никогда и не оправились от катастрофы на иорданских переправах, — то все содружество израильских племен окажется в руках филистимлян. Тогда филистимляне заложат основы государства, которое впоследствии может стать громадной империей.

Подробности развития кризиса нам неизвестны, но примерно к 1050 г. до н. э. настал момент для решающей битвы. Филистимляне, хорошо вооруженные и хорошо вымуштрованные, двинулись от побережья в глубь суши и дошли до города Афек. Это в 30 милях севернее столицы филистимлян Гата и всего в 20 милях к западу от Силома.

Ефремляне, с тем войском, которое смогли собрать с другими членами союза, встретили врага без особого воодушевления. В схватке передовых отрядов их здорово побили, и вождям Ефрема казалось, что только какое-то необыкновенное средство для поднятия боевого духа поможет им выстоять.

В святилище Силома находился так называемый Ковчег Завета — священный ларец, который, согласно преданию, был принесен в Израиль во времена завоевания полтора столетия назад. Для израильтян это был самый почитаемый объект поклонения и при отсутствии идолов самое убедительное воплощение израильского божества.

Послали за ковчегом и привезли его в лагерь со всеми возможными церемониями. Ожидалось, что ефремляне почувствуют личное присутствие в лагере своего бога и будут сражаться вместе с ним против филистимлян. От последних этот факт, естественно, в секрете не держали, поскольку было важно, чтобы враг ждал встречи лицом к лицу с самим богом израильтян и, соответственно, был деморализован.

Подобный маневр запросто мог стать эффективным средством психологической войны, поскольку среди народов того времени существовало поверье, что у каждого народа есть свой, так сказать, бог-хранитель. Филистимляне охотно верили в существование бога израильтян и его власть над Израилем и одновременно в существование собственных богов и их власть над собой. Вопрос в том, кто из этой компании богов окажется в критический момент сильнее. Так как культовый объект израильтян находился в военном лагере, то есть в районе боевых действий, а их собственные идолы — дома, можно предположить, что филистимляне нервничали. (Израильские верования в те времена были столь же примитивными. В будущем им будет казаться, что нет нужды доставлять божество в лагерь, что бог вездесущ и может даровать победу своему народу независимо от того, где находится ковчег и даже существует ли он вообще, — но это в будущем.)

Во всяком случае, психологический маневр дал осечку. Вожди филистимлян, предвидя, что появление ковчега отрицательно скажется на моральном состоянии их воинов, отдали приказ о наступлении, и ефремляне не устояли перед атакой воинов в железных латах. Филистимляне разбили их в пух и прах, захватили Ковчег Завета, заняли и разграбили Силом. В результате город исчез с исторической карты навсегда.

Однако ковчег не пропал. Он находился у филистимлян, но они обращались с ним осторожно. Он представлял собой бога, который, хотя и потерпел поражение, все-таки мог обладать магической властью. Филистимляне не хотели держать его на своей земле, поскольку этот бог вполне мог обидеться на них за свою ссылку, а их божества могли возмутиться его вторжением. Поэтому его оставили в Кириафиариме, маленьком городке на севере Иуды.

Теперь образовалось некое подобие империи филистимлян, и фактически весь союз израильских племен оказался под властью филистимлян. Единственной национальной силой, продолжавшей сопротивляться, были отряды израильтян под предводительством вождя Самуила. Он укрепился на партизанский манер в холмистой стране племен Ефрема и Вениамина.

Подробности этой борьбы опять-таки неизвестны. Напор филистимлян временно ослаб; возможно, их города враждовали между собой. Во всяком случае, Самуилу удалось укрепить свои позиции, и в делах израильтян как будто бы наметился просвет. Когда Самуил был уже стар, из рядов, продолжавших эту борьбу, выдвинулся человек помоложе — Саул из колена Вениамина.

Многим израильтянам теперь стало ясно, что причина их невзгод в их разобщенности и дезорганизации руководства. Нужен был более прочный союз и более сильный лидер. Короче, должен быть царь, и Саул казался подходящим кандидатом. Самуил воспользовался своим авторитетом и помог помазанию Саула на царство в Израиле.

Редакторы Библии более поздних веков, занимаясь своей работой в те времена, когда монархия терпела неудачу, ввели отрывки, из которых следовало, что Самуил был против установления царской власти. И Израилю действительно суждено было пережить трудности, возникшие из-за разногласий между политическими и религиозными лидерами. (В наши дни мы назвали бы это трениями между государством и церковью.)

На сторону Саула или любого другого царя должны были встать воины, партизанские отряды, которые сражались с филистимлянами и не видели иного спасения, кроме как в превосходстве сил. По другую сторону должны были оказаться группы людей, посвятившие себя исступленному исполнению религиозных обрядов: они играли на различных инструментах, пели, танцевали, впадали в дикий транс и бились в припадках безумия. Они думали, что во время таких припадков входят в тесный контакт с божеством и тогда их бессвязное бормотание и напыщенные речи воспринимаются как божественные откровения. Эти люди и их последователи считали, что надежнее было бы руководствоваться прежде всего подобными откровениями.

Эти впадающие в транс личности, которых можно назвать современным словом «дервиши» (так их называют в магометанской религии), были известны в более ранние времена как «пророки», по-английски — prophets, от греческого слова, означающего «возвещать» (что относится к их исступленным речам). Поскольку предполагалось, что произнесенные пророчества содержат важную информацию относительно будущего, слово «пророк» приобрело значение «тот, кто способен предсказывать будущее».

Довольно быстро Саул понял, что принятие на себя царства — дело трудное. Прочие племена отнюдь не преисполнились радости от перспективы заполучить царя из колена Вениамина, да и партия пророков отнеслась к этому довольно прохладно. Что требовалось, так это впечатляющий подвиг, который поднял бы авторитет Саула.

И это случилось благодаря событиям, происходившим восточнее Иордана. За Иорданом власть филистимлян была довольно слабой, и колено Гада оставалось более независимым, чем израильтяне, жившие к западу от реки. Но это не значило, что там совсем не было проблем. Племенам Гада по-прежнему приходилось воевать с Аммонским царством, как и почти столетием раньше во времена Иеффая.

Когда появился Саул, аммонитяне осаждали город Иавис Галаадский. Дело дошло до капитуляции, но аммонитяне обещали его жителям жизнь лишь при условии, что у каждого их мужчины будет выколот правый глаз. Тогда мужчины Иависа Галаадского решили продержаться еще немного и послали за помощью к племенам, жившим к западу от Иордана.

Саул незамедлительно начал действовать. Он собрал столько людей, сколько смог, и, избегая по пути встречи с филистимлянами, быстрым маршем прошел пятьдесят миль, что отделяли Иавис Галаадский от его базы. Прибыв быстрее, чем ожидалось, он достиг эффекта внезапности. Буквально свалившись на головы ничего не подозревавших аммонитян, он разгромил их и спас город.

Это был впечатляющий подвиг — первая военная акция, которой израильтяне действительно могли гордиться со времен Иеффая. Авторитет Саула стремительно укрепился, и желание сделать его царем охватило всех. Самуил приступил к помазанию его на царство по всем правилам религиозного ритуала.

В те дни царям по статусу полагалось исполнять очень много жреческих обязанностей, и зачастую один и тот же человек был для своего народа и царем, и первосвященником. По этой причине ритуал помазания Саула на царство во многом напоминал обряд возведения в сан первосвященника. Важной частью подобного ритуала было помазание священным маслом. В те дни масло употреблялось для очищения тела, и помазание маслом символизировало очищение от греха. Церемония помазания была столь основополагающей, что царя, или первосвященника, или любое лицо, исполнявшее обе функции, называли «помазанником». На древнееврейском языке это звучит как «машиах», а по-русски — «мессия».

Саул стал царем около 1020 г. до н. э., основав свою столицу около Гивы, города на землях Вениамина, примерно в четырех милях к северу от Иерусалима. Понятно, что сам акт именования себя царем оказался для филистимлян провокационным и означал немедленную войну. Если при встрече с партизанскими группами филистимляне довольствовались мелкими стычками, то установление монархии вызвало более активные действия.

Саул отреагировал так же быстро и решительно, как и в случае с Иависом Галаадским. Его сын Ионатан совершил отвлекающий набег на Гиву, находившуюся всего в пяти милях от столицы Саула. Там стоял небольшой гарнизон филистимлян, и Ионатан, напав внезапно, уничтожил его. Тем временем Саул занял мощную оборонительную позицию у Михмаса, в двух милях к северо-востоку от Гивы.

Разгневанные филистимляне, двинувшиеся против основных сил израильтян у Михмаса, снова были внезапно атакованы воинами Ионатана. Потери оказались не столь уж велики, но филистимляне приняли маленький отряд Ионатана за большую армию и поспешно отступили. Для Саула это событие не было полностью удачным, поскольку все понимали, что львиная доля славы в победе над филистимлянами принадлежит Ионатану.

Для монархии нет ничего необычного (даже в наше время) в существовании между правителем и его законным наследником соперничества и даже ненависти. Саул наверняка понимал, что если Ионатан станет слишком популярен, то легко сможет свергнуть своего отца и занять трон. Посему Саул приказал казнить Ионатана за какое-то несоблюдение ритуала, и только бурное недовольство армии заставило его отменить приказ. Тем не менее именно популярность в войсках и была особенно опасна, и подозрительность Саула к сыну усиливалась.

После битвы при Михмасе филистимлянам пришлось отступить, и внезапный просвет в судьбе Израиля, видимо, вдохновил племена Иуды на бунт. На протяжении почти всей своей истории народ Иуды был под властью филистимлян, а теперь он с радостью поменял подданство и перешел к Саулу. Объединенная израильско-иудейская армия разгромила филистимлян при Сокхофе, городке в 15 милях юго-западнее Иерусалима, и вся Иудея оказалась под контролем израильтян.

Саул пошел дальше. Очистив от филистимлян земли Иуды, он двинулся со своей армией дальше на юг и провел победоносную кампанию против амаликитян — кочевого народа, обитавшего к югу от Иуды и больше всех досаждавшего своими набегами иудейскому населению. Это был самый ловкий политический ход из всех возможных, поскольку Саул таким образом не только продемонстрировал иудеям из ближних мест свою силу, по и заслужил их благодарность, расправившись с наиболее опасным врагом.

Саул царствовал около двадцати лет. Это было трудное царствование, на всем протяжении которого постоянно велась война с филистимлянами, и Саулу было чем гордиться. К 1005 г. до н. э. его внутреннее царство (нигде не доходившее до побережья, которым все еще владели филистимляне на юге и финикийцы — на севере) простиралось примерно на 180 миль с севера на юг, причем в самом широком месте составляло 70 миль.

Однако были в этом правлении и свои темные стороны. У Саула имелись внутренние враги, и главным из них был Самуил, возглавлявший партию пророков. Саул считал, что, будучи помазан на царство, он автоматически возведен и в сан первосвященника. Он пытался делать то, что положено первосвященнику, и совершать жертвоприношения. Однако Самуил считал, что царские обязанности Саула исключительно светские, а функции первосвященника должны оставаться в его ведении.

Страсти накалились до предела после победы Саула над амаликитянами. Саул захватил вождя амаликитян Агага, а также богатую добычу в виде крупного рогатого скота и овец. Саул, вероятно, считал разумным в качестве политического хода сохранить жизнь Агагу, а затем освободить его на выгодных для себя условиях. Разумным казалось и решение распределить награбленное между воинами для поддержания энтузиазма в предстоящих сражениях. Однако старый Самуил, обладавший высшей религиозной властью, полагал, что Агага лучше убить, а весь скот зарезать в качестве подношения богу, чтобы обеспечить его энтузиазм в предстоящих сражениях.

На этот раз Самуилу удалось настоять на своем. Саул был унижен и, похоже, не собирался забывать об этом. Самуил благоразумно удалился от дел, но с того самого момента партия пророков ушла в оппозицию. Саул понимал, что всякий восставший против него теперь может рассчитывать на поддержку Самуила и той части населения, которая считала пророков святыми людьми или была оскорблена превосходством выходца из колена Вениамина.

Поэтому неудивительно, что Саул пребывал в депрессии и подозрительно относился к любому, кто, как ему казалось, становился в народе слишком популярным. В первую очередь это относилось к Ионатану, но, кроме него, кое к кому еще.

С тех пор как земля Иуды стала частью царства Саула, иудеи устремились ко двору, и одним из них был Давид, принадлежавший к знатному семейству из Вифлеема, города, расположенного в пяти милях южнее Иерусалима. Давид обладал острым умом, хорошим политическим чутьем и был ко всему прочему искусным военачальником. Он мог бы оказать Саулу неоценимую помощь, если бы тот ему доверял, но с течением времени подозрительный Саул все более убеждался, что доверять Давиду нельзя.

Во-первых, Давид был из колена Иуды, а значит, не совсем полноправным членом союза израильских племен. Во-вторых, он был яркой личностью, чем, видимо, заслужил любовь народа. (Позднее о его юности ходили легенды, в том числе рассказ о его поединке с великаном-филистимлянином Голиафом во время битвы при Сокхофе.) И наконец, выяснилось, что Ионатан и Давид близкие друзья. Саул решил, что эти двое состоят в заговоре с целью свергнуть его с трона. Он вынашивал планы, как расправиться с Давидом, но тот, будучи достаточно проницательным, чтобы понять, куда ветер дует, был к тому же предупрежден Ионатаном. Поэтому он исчез из Гивы и сумел уйти в Иуду, где ему пришлось вести жизнь партизанского вождя и воевать против Саула. В этой борьбе Давида поддержали Самуил и партия пророков; возможно, они выступали не столько на стороне Давида, сколько против Саула.

Разгневанный Саул перестарался. В ярости он вырезал группу жрецов в Номве, всего в двух милях к юго-востоку от Гивы, услышав, что один из них помог иудейскому беглецу. Однако и настойчивое преследование Саулом Давида принесло свои плоды. Большинство иудейских кланов настолько запугали, что они отказались поддержать Давида, и ему пришлось перейти на сторону врага. Он поступил на службу к правителю Гата Анхусу и стал воевать на стороне филистимлян.

И у филистимлян опять появился шанс вернуть утраченное могущество. Так как царство Саула раздирали внутренние разногласия, царь ссорился с наследником, а люди царя и пророки действовали наперекор друг другу, да еще Давид взбунтовался, то мощный удар филистимлян наверняка окажется успешным.

Поэтому в 1000 г. до н. э. филистимляне снова собрали армию и послали ее в Израиль. Из Афека, прежнего поля битвы, они быстро двинулись на север, намереваясь отрезать северные племена, а затем сокрушить находившиеся в центре племена Рахили. Последние оказались бы зажатыми между филистимлянами с севера и иудеями Давида с юга, при этом предполагалось, что Давид поднимет их на восстание.

Саул поспешил на север и занял позицию на горе Гилбоа, в 40 милях к северу от Гивы и в 10 милях к юго-востоку от Шунема, где расположились лагерем филистимляне.

Начавшееся сражение стало для израильтян настоящим побоищем. Саул и его три сына, включая наследника Ионатана, погибли. Израиль снова оказался под властью филистимлян.

Глава 4. ИЗРАИЛЬ-ИУДА

В 1000 г. до н. э. филистимляне могли с удовлетворением взирать на свой уголок мира. Разумеется, Израиль вовсе не был стерт с лица земли в битве при Гилбоа. Военачальнику Саула Авениру удалось с частью войска бежать за Иордан, забрав с собой Эшбаала (Иевосфея) — единственного оставшегося в живых сына Саула. Вместе они укрепились в Маханаиме, городе, местонахождение которого точно неизвестно, возможно, милях в четырех к востоку от Иависа Галаадского.

Хотя династия Саула таким образом уцелела, царство Эшбаала (Иевосфея) на самом деле ограничивалось областью восточнее Иордана, где филистимляне могли до поры до времени не обращать на них внимания. На востоке за Иорданом располагались царства Аммон и Моав, на них можно было рассчитывать, потому что, сохранив свою враждебность к Израилю, они сводили на нет любые его попытки вернуть утраченное. Так, Моав уже полностью поглотил древнее израильское племя Рувима.

Что касается Давида, то он убедил старейшин Иудеи провозгласить его царем Иуды, а после того приступил к созданию своей столицы в хорошо укрепленном городе Хевроне, в 20 милях юго-восточнее Гата, филистимской столицы. Это должно было встревожить филистимлян, ибо означало, что Иуда стала гораздо сильнее, чем до Саула, по обаяние Давида и искусная дипломатия, очевидно, убедили филистимлян, что он останется их послушной марионеткой. Кроме того, филистимляне рассчитывали на извечную вражду между Израилем и Иудой из-за того, что Давид изменил Саулу, и на помощь Эдомского (Идумейского) царства, находившегося к юго-востоку от Иуды. Эдом всегда был врагом Иуды и навсегда им останется.

На севере филистимлянам тоже не о чем было печалиться, там финикийские города, богатые и сильные. Единственное, что их интересовало, — это торговля, а если и имелись у них захватнические планы, то только связанные с морем. Ни разу за всю свою историю не вели они захватнических войн на суше.

Во времена Судей Сидон постепенно терял свое лидерство среди других финикийских городов. Примерно в 20 милях к югу от него находился приморский город Тир. Скорее всего, он был основан колонистами из Сидона примерно в 1450 г. до н. э., во времена Тутмоса III. Первоначально он располагался на материке, но своего величия достиг, когда переместился на скалистый остров, выступавший в море. Так он стал почти недосягаем для захватчиков (пока имел свой флот), и даже голод при осаде ему не грозил. Само его название (по- древнееврейски «Цор») означает «скала».

К тому времени, когда Саул пришел к власти, Тир стал признанным лидером среди финикийских городов, и он удерживал такое положение до тех пор, пока Финикия сохраняла свою самобытность. Первым значительным правителем Тира был Абиваал, взошедший на престол около 1020 г. до н. э., примерно в то же самое время, когда Саул стал царем Израиля. При Абиваале Тир начал распространять свою власть, но в сторону моря, всегда только в сторону моря, и никогда в любом другом направлении, что могло бы нарушить замыслы филистимлян на суше.

Наверняка филистимляне могли опасаться арамеев, другой группы племен из тex, что бесконечно множились благодаря плодовитости жителей засушливого Аравийского полуострова. С 1100 г. до н. э. они начали теснить жителей Плодородного полумесяца, но ассирийцы, теперь владевшие верховьем междуречья Тигра и Евфрата, были достаточно сильны, чтобы справиться с ними. Хотя арамеи и просачивались на территорию Плодородного полумесяца с обеих его сторон, процесс этот был медленным и некатастрофическим. Филистимлянам не о чем было беспокоиться. И все-таки кое-что они недооценили, и эта ошибка оказалась роковой. Они не уделяли должного внимания Давиду.

К моменту смерти Саула Давиду было тридцать лет, и у него хватало амбиций. Он знал, чего хочет, и не церемонился при выборе средств. Ему уже удалось стать царем Иуды и обосноваться в укрепленной столице, одновременно утихомирив филистимлян. Следующий его шаг — стать еще и царем Израиля и получить в наследство власть Саула во всей полноте, но сделать это было непросто.

Даже если бы он смог победить жалкие остатки Израиля времен правления Эшбаала (Иевосфея) и одаренного военачальника Авенира в честной битве, такая показная победа наверняка вызвала бы подозрения у филистимлян. Нет, Давид должен был достичь своих целей мирным путем, чтобы ни один его шаг не обеспокоил филистимлян, по крайней мере, до тех пор пока Давид не обретет достаточно сил, чтобы заняться ими. К счастью для Давида, Эшбаал (Иевосфей) поссорился из-за женщины со своим военачальником Авениром, и Авенир так разозлился, что решился на предательство, начав переговоры с Давидом.

Но у Давида и самого было одно дело, связанное с гаремом. В те времена, когда он был любимцем царедворцев Саула, он получил в жены его дочь Михалу (Мелхолу). Когда Давид покинул двор изгнанником, объявленным вне закона, ее вернули обратно. Ныне же Давид стал царем Иуды и не собирался вести дела с Авениром до тех пор, пока израильский военачальник любым способом не вернет ему Михалу (Мелхолу). Причина этому была проста. До тех пор пока Михала (Мелхола) является его женой, он остается зятем покойного царя Саула и как зять может претендовать по закону на израильский престол.

Авенир доставил Михалу (Мелхолу) и после этого заключил союз с Давидом, предположительно приведя с собой часть израильской армии, чтобы ощутимо ослабить Эшбаала (Иевосфея). Покончив с этим, Давид позаботился, чтобы Авенир, уже предавший однажды своего царя, лишился возможности проделать это еще раз. Желание царя выполнил военачальник Иоав. Разумеется, Давид сокрушался по поводу этой смерти громко и у всех на виду — не хотелось же отказываться от услуг воинов Авенира или от союзника в лице израильтян, — но Иоав остался на службе у Давида.

Стало очевидно, что положение Давида укрепляется, и, случись теперь война с Израилем, Давид наверняка победит (если филистимляне позволят). Но до войны дело не дошло. Проблемы иудейского царя по-прежнему решались весьма удачно, поскольку два военачальника из окружения Эшбаала (Иевосфея) убили израильского царя и принесли его голову Давиду. Теперь израильтяне остались без царя. Израильские старейшины вряд ли испытали большое удовольствие от того, что им пришлось обратиться к иудею, но они пошли на это. Смиренно явились они в Хеврон, где Давид в полном блеске своего величия удостоил их аудиенции. Смиренно попросили они Давида править ими, и Давид удовлетворил их просьбу. В 991 г. до н. э. он стал царем не только Иуды, но и Израиля.

Объединенное царство, которым теперь стал править Давид, в Библии названо просто Израилем, но царство это никогда не было по-настоящему объединенным. Израиль, занимавший северные две трети территории, всегда осознавал, что он более умудрен опытом, что в нем преобладает городской образ жизни, что он больше по площади и богаче по сравнению с неотесанной Иудой. И для него было унизительно находиться под властью иудейской династии. Каждое его действие в последующие годы доказывало это, и лучше всего мы, видимо, выразим такое неполноценное слияние двух частей народа Давида, называя это государство Израиль-Иуда.

Давид понимал, как сложно удержать два этих народа вместе, и пытался найти способ их объединить. Ему казалось, что вряд ли можно оставлять столицу в Хевроне, поскольку нахождение царского двора в иудейском городе всегда будет напоминать израильтянам, что ими правит царь-чужеземец.

Поэтому взор его упал на город Иерусалим, подходивший в качестве столицы по целому ряду причин. Во-первых, он стоял прямо на границе Израиля с Иудой, но никому из них не принадлежал. Со времен прихода израильтян в Ханаан, два столетия назад, Иерусалим всегда находился в руках ханаанского племени иевусеев. Они по-прежнему жили там и со своей почти неприступной скалы с одинаковой легкостью отбивали все попытки израильтян, иудеев и филистимлян захватить город. Именно благодаря столь прочному положению он отлично подходил для столицы.

Но как же взять Иерусалим? Самоуверенные иевусеи были твердо уверены, что смогут сопротивляться Давиду так же, как сопротивлялись прежним врагам. И все-таки Давиду удалось захватить этот город. Как именно, точно неизвестно, ибо библейские версии на этот счет кажутся очень запутанными. Возможно, Давид отправил отряд своих воинов через тоннель водоснабжения, который беспечные иевусеи оставили без охраны.

Во всяком случае, Иерусалим пал и сразу же был сделан столицей Давидова царства. Ему суждено было оставаться столицей потомков Давида и в грядущие столетия и стать главным городом еврейского народа навсегда. Фактически ныне он является святыней для трех важнейших религий.

Почему филистимляне ни во что не вмешивались, неясно. Библия нам не рассказывает. Вероятно, Давид, непревзойденный знаток тонкой дипломатии, всячески успокаивал их на протяжении тех лет, что ушли у него на интриги по овладению израильским престолом. Даже когда он стал править Израилем-Иудой, ему, должно быть, удавалось убедить филистимлян, что он по- прежнему их верный союзник.

Но как только он захватил Иерусалим, пришлось положить конец притворству. Он стал завоевателем и, заняв самую прочную позицию на всей внутренней части ханаанской территории, стал слишком силен, чтобы кто-нибудь мог поверить его заверениям в лояльности. Наверняка филистимляне приказали ему оставить Иерусалим как залог своей верности им, и наверняка Давид, дойдя до развилки, где их пути наконец разошлись, отказался. Это означало, что надо воевать.

Хотя для филистимлян было уже слишком поздно. Им следовало нанести удар до того, как Давид занял Иерусалим. Теперь он стоял во главе народа, который с его помощью обрел гордость. Кроме того, у него была армия под командованием чрезвычайно опытного Иоава и других обученных им военачальников. В двух сражениях южнее Иерусалима Давид разгромил филистимлян.

Еще одной характерной чертой стратегии Давида было то, что он никогда не пытался сделать больше, чем мог по собственным расчетам. Он не пытался взять города филистимлян. Это, несомненно, обошлось бы слишком дорого и не стоило того. Лучше было оставить филистимлян в покое и предоставить им в определенной степени право на самоуправление. Тогда они послушно признали верховную власть Давида, согласились платить дань и даже присылать своих надежных воинов для личной охраны царя.

Теперь, когда у Давида была своя столица и ему удалось справиться с филистимлянами, он обдумывал следующий шаг в объединении своего состоящего из двух частей царства. В столице необходим был объект всеобщего поклонения. С тех пор как филистимляне полстолетия назад разрушили Силом, у израильских племен не было главного святилища. Но это вовсе не означало, что у них не было религии. Каждая община имела собственное место — священный холм или священную рощу, — где свершались необходимые обряды, которые должны были принести плодородие земле и стадам и спокойствие людям. Однако такая религиозная децентрализация была в высшей степени опасна. Невозможно сплотить людей в критический момент для обороны всей страны, если они озабочены в первую очередь защитой местных святынь.

Дело в том, что, хотя Силом и был разрушен, Ковчег Завета — святая святых — еще существовал. Он находился в Кириафиариме, куда был доставлен после рокового поражения израильтян при Афеке. Давид мог заслужить благодарность израильтян, отстроив заново Силом и возвратив ковчег на прежнее место, но не это было его целью. Он хотел, чтобы признание более высокой общенациональной идеи приглушило индивидуальное самосознание израильтян и иудеев. Поэтому он перенес ковчег в Иерусалим и определил ему место в святилище, устроенном возле дворца. Он приносил жертвы, возносил молитвы и руководил ритуальными танцами, став таким образом царем-первосвященником.

Разумеется, он назначил первосвященника как высшего религиозного деятеля нации, который мог все свое время отдавать заботам о ритуалах, но предусмотрительно выбрал того, на чью преданность мог рассчитывать. Это был Авиафар, единственный, кто выжил после резни священнослужителей, устроенной в Нобе Саулом. Отныне Авиафар был предан Давиду душой и телом.

Объединив нацию в политическом и религиозном смысле, Давид почувствовал, что в силах теперь начать осуществление программы неприкрытого империализма. Это не только послужит укреплению царства, но и сделает израильтян и иудеев вместе господствующей нацией, даст им общее ощущение победы. Одно за другим завоевывал он царства, расположенные вокруг Ханаана: Аммон, Моав и Эдом (Идумею).

Он нацелился и на север. К тому времени арамеи расселились во многих областях к северу от Израиля и даже образовали маленькие царства. Давид захватил их, расширив в итоге свои владения до самых верховьев Евфрата, но крайней мере, заставил северян платить ему дань.

С финикийскими городами Давид не пытался вступать в военный спор. Ему не удалось бы добиться успеха, не имея флота. Незаурядные способности вновь позволили ему добиться своих целей, не расходуя слишком много сил. Оказалось, достаточно подписать с финикийцами союзный договор и добиться их дружбы, предоставив им возможность прибыльной торговли.

В результате Давид, начинавший как беглец и изгой, стал хозяином всей западной половины Плодородного полумесяца. Во второй раз (первой была империя гиксосов пятью столетиями ранее) вся эта западная половина оказалась под единым местным правлением.

Империя Давида имела довольно приличные размеры. В пору своего расцвета она, возможно, занимала территорию 45 тысяч квадратных миль, то есть в шесть раз больше, чем царство Саула, и равную площади штата Нью-Йорк. Однако по мощи она была несопоставима с Египетской империи или с различными империями междуречья Тигра и Евфрата в апогее их могущества.

На самом деле новая империя появилась благодаря тому, что во времена Давида государства, расположенные в долине Нила и Междуречья, погрузились в анархию и ослабли. Это была действительно редкая ситуация. На протяжении всей истории цивилизации почти всегда, и до и после Давида, оказывалось так, что в период ослабления Нила усиливались Тигр и Евфрат, и наоборот, и тот, кто был в силе, господствовал в западной половине Плодородного полумесяца. Давиду крупно повезло, что он оказался очевидцем редкого случая слабости с обеих сторон.

Правление Давида оказалось настолько триумфальным, что более поздним поколениям оно казалось золотым веком. В последующие времена память о Давиде поддерживала их во всех невзгодах и дарила им надежду, что снова настанут такие дни.

Границы империи Давида, видимо, были «естественными рубежами» израильско-иудейских владений, и когда в более поздние века древние предания обрели письменную форму, то страной, обетованной Богом потомкам Авраама, стала именно империя Давида. Слова обета звучат так: «…потомству твоему даю Я землю сию, от реки Египетской до великой реки, реки Евфрата» (Бытие, 15:28), но лишь во времена Давида и его сына это обещание действительно выполнялось.

Даже после создания империи Давид не был свободен от забот. Проблема, более всего мучившая его в последние годы жизни, касалась наследования.

Во-первых, он, естественно, хотел оставить все своим потомкам, и здесь возникал вопрос о доме Саула, верность которому еще была жива в сердцах многих израильтян.

В этом вопросе Давид был готов проявить безжалостность. Тех потомков Саула мужского пола, которых он смог отыскать, ему удалось под тем или иным предлогом казнить, и в конце концов в живых оставил только одного. Это был хромой сын Ионатана, он не мог наследовать трои из-за своего увечья, но Давид держал его в Иерусалиме фактически под домашним арестом. Но вскоре он обнаружил, что гораздо труднее разобраться с собственными многочисленными детьми.

Традиционно азиатские монархи имели гарем. Он был не только средством удовлетворения плотских желаний, но и символом могущества, устрашавшим и подданных царя, и чужестранцев. Кроме того, принято было для оказания чести семье или племени или при заключении договора брать из этой семьи, или племени, или иностранной царской фамилии девушку в гарем. Это почиталось за честь.

Беда в том, что многочисленные жены не питали симпатии друг к другу, и каждая, естественно, плела интриги, чтобы трон унаследовал ее сын. Это приводит к тому, что внутриполитические дела наносят вред государству. Кроме того, в любой монархии, где преобладает гаремная система, по мере старения правителя растет напряженность в отношениях между его сыновьями. Стоит царю умереть, и тот сын, которому удается завладеть короной, как правило, убивает всех остальных, чтобы предотвратить попытки узурпации власти и восстания. Поэтому всегда есть сильное искушение опередить события и захватить трон, пока старик еще жив, а остальные сыновья выжидают и не готовы к действиям.

Любимым сыном Давида был Авессалом, он-то и нанес удар. Красивый и обаятельный Авессалом постепенно сформировал партию, отдававшую ему предпочтение перед отцом (он сделал то, в чем Саул подразумевал Ионатана). Своим ударом он застиг Давида врасплох. Чтобы не оказаться пойманным в ловушку в столице и не подвергать себя унижению в случае осады, которая могла длиться многие месяцы, Давид бежал из города вместе со своей гвардией, в том числе с верными филистимлянами. На востоке за Иорданом он собрал своих воинов, объединил союзников и нанес ответный удар через Иордан. Спешно поднятому и плохо управляемому ополчению Авессалома было далеко до опытных воинов Давида. Авессалома взяли в плен, и, хотя Давид приказал оставить его в живых, практичный Иоав убил его.

После восстания Давид старался избегать слишком жестких ответных мер, но это все-таки не помогло. Бунт Авессалома и бегство Давида пробудили надежды в сердцах тех израильтян, которые по-прежнему смотрели на Давида как на чужеземного правителя, особенно народа Вениамина, племени Саула.

Хотя Авессалом и был повержен, казалось, что трон Давида пошатнулся и восстание, поднятое сразу же после краткой гражданской войны, обязательно победит. Под предводительством Шевы (Савея) из племени Вениамина Израиль восстал. Но Давид нанес удар практически сразу же, как только бунтовщики начали действовать, и разгромил их. Но сам факт восстания показал, что, несмотря на все усилия, Давиду не удалось полностью лишить израильские племена национального самосознания. Невозможно было сделать это за одно поколение, независимо от мудрости правителя.

В 961 г. до н. э. Давид слег. Он правил сорок лет, и его героическая жизнь подходила к концу. Его очевидным наследником был Адония, старший из оставшихся в живых сыновей, который, как и его брат Авессалом, был популярен в народе. Более того, Адония заручился поддержкой Иоава, командующего всеми войсками, и Авиафара, первосвященника. Адония чувствовал себя настолько уверенно, что устроил нечто вроде пира в честь своей победы, хотя Давид был еще жив.

Но он поспешил. У Давида была любимая жена Вирсавия, и она сумела уговорить умирающего царя назвать наследником престола своего сына Соломона. Слово царя оказалось решающим, и коронован был именно Соломон. Адонию и Иоава через некоторое время казнили, а Авиафара убрали с глаз долой. Место Авиафара в качестве первосвященника занял Задок (Цадок). Его семье суждено было сохранять за собой должность первосвященника в течение семи с половиной веков.

Соломон, сын Давида и второй царь Израиля-Иуды, славится своей несравненной мудростью, главным образом потому, что так говорит Библия. Несомненно, царствование его было периодом мира и процветания государства, так как Соломон пожинал плоды, ради которых всю свою жизнь тяжко трудился Давид. Тем не менее можно утверждать, что мудрость Соломона была скорее видимой, чем реальной, потому что семена будущей катастрофы сеялись во времена его царствования.

В одном Соломон действительно проявил мудрость: он отказался от мысли о дальнейших завоеваниях. Его вполне удовлетворяли размеры империи, завещанной отцом.

Соломон стремился сделать из своего царства мировую державу на уровне цивилизации великих культур Нила и Тигра — Евфрата. Но это подразумевало практически такие же громадные усилия, как ведение войны. Западная часть Плодородного полумесяца не была так плодородна, как долины этих великих рек, и, хотя Соломон достиг временного величия, это в конечном счете разорило его государство.

Стремясь превратить Израиль-Иуду в сильную восточную монархию, Соломон должен был содержать гарем, причем больший, чем был у его отца, ибо власть и слава монарха измерялись в какой-то степени числом наложниц. Библия не забывает упомянуть тысячу царских жен и наложниц. О высоком положении царства Израиля-Иуды в мире свидетельствует тот факт, что в царском гареме находилась и дочь египетского фараона.

И все-таки отношения с Египтом, как выяснилось, не имели, пожалуй, столь большого значения (хотя Библия и говорит об этом). Если бы речь шла об эпохе величия Египта, то породниться с семьей фараона в те времена было действительно исключительной честью. Однако за два с половиной столетия со времен правления Рамсеса III Египет оказался в глубоком упадке. Через царский трон проходила бесконечная череда ничтожных бездельников, и в бытность Соломона это государство находилось в раздробленном состоянии. Там был царь Псусеннес II, который правил только в дельте Нила, и государство его было меньше, чем царство Соломона. Он заключил союз с Соломоном и отдал ему свою дочь, дабы завершить сделку. Несомненно, именно Псусеннес искал помощи у Соломона и получил ее, а не наоборот, и этот шаг сработал, потому что египтянин продержался на своем троне больше тридцати лет, почти до конца царствования Соломона.

Внутри своего государства Соломон принялся осуществлять большую строительную программу. Его отец Давид доставил в Иерусалим Ковчег Завета и основал главную иудейскую святыню — храм в честь бога Яхве. Как место общего поклонения, он служил в какой-то степени центром объединения всех племен, но восстание Савея показало, что его влияние было недостаточным.

Вероятно, Соломон посчитал, что положение улучшится, если сделать храм более впечатляющим. Кроме того, без него столица, конечно, казалась бы примитивным, отсталым городом. Поэтому Соломон с самого начала своего царствования приступил к строительству храма в стиле, характерном для всей земли Ханаанской, за тем исключением, что центральным объектом поклонения должен был стать ковчег, а не привычный идол. Для этих целей он пригласил ханаанских архитекторов из города Тира. Осуществление проекта заняло семь лет, храм был построен и освящен в 954 г. до н. э. Ему предстояло служить главным местом поклонения богу Яхве в течение почти четырех столетий.

Построив дом божий, Соломон построил жилище и для себя, и, хотя описание храма и занимает много места в Библии, из двух этих сооружений дворец оказался более пышным и строился гораздо дольше.

Этот храм был не единственным местом богослужения, построенным Соломоном. Он понимал, что новая святыня будет служить только тем его подданным, которые поклоняются богу Яхве, но среди них были люди и другой веры. Например, моавитяне и аммонитяне молились собственным богам. Соломон, считавший себя царем Моава и Аммона, так же как и Израиля и Иуды, воздвиг в Иерусалиме храмы в честь национальных божеств моавитян и аммонитян. Своим иностранным женам он тоже разрешал молиться по-своему.

Это соответствовало обычаям того времени, когда веротерпимость являлась нормой. Разумеется, храм Яхве в Иерусалиме был самым большим и самым лучшим, а культ поклонения Яхве имел приоритет перед другими культами, но это была лишь привилегия, так как Израиль и Иуда, будучи яхвистскими, занимали преобладающую часть государства.

Поздние редакторы библейских книг, однако, рассматривали этот вопрос с точки зрения своей эпохи и на ином этапе развития религии. Их шокировало и возмутило то, что Соломон построил храмы идолам, и они осудили его за это. В этом они усматривают причины последующих бед Соломонова царства, хотя современные историки склонны находить им более ординарные причины.

Пока Израильско-Иудейское царство процветало под властью царя Соломона, Финикия переживала столь же счастливый период. В 969 г. до н. э. умер Абиваал из Тира, и преемником стал его сын Хирам. Хирам укрепил и украсил скалу, на которой был построен этот город. Он поддерживал союз сначала с Давидом, затем с Соломоном и направил опытных архитекторов для наблюдения за сооружением храма в Иерусалиме.

Так как ему ничего не грозило со стороны суши, а в лице Соломона и его большого царства он имел постоянного покупателя, Хирам сосредоточился на море. Во время его правления Тир и финикийцы начали бурную торговую экспансию.

За столетия финикийцы стали хорошими мореплавателями и выходили в море еще в 2000 г. до н. э. Подвиги их торговцев и пиратов упоминались в египетских легендах, написанных около 1100 г. до н. э., и в поэмах Гомера, созданных два столетия спустя.

Тем не менее их торговая деятельность в ранние времена была довольно ограниченной. В период величия Египта, когда финикийские города были еще молоды, остров Крит, извлекавший пользу из финикийского влияния, стал центром огромной морской державы, которая доминировала в Восточном Средиземноморье.

Критское государство распалось в 1400 г. до н. э. после медленного и продолжительного упадка. Окончательным ударом, видимо, послужило цунами, огромные волны разрушили берега после извержения вулкана на одном из островов в Эгейском море. Пришли микенские греки, а за этим последовал беспокойный период нашествия морских народов.

Однако во времена Хирама в Средиземноморье сложилась необычная ситуация. Египтяне находились в упадке в течение трех столетий, и их роль в этом районе свелась к нулю. Крит и материковая Греция переживали мрачную эпоху, последовавшую за вторжением дорийцев и угасанием мощи греческого морского флота. Фактически на всем побережье Средиземного моря единственным процветающим государством было царство Израиля-Иуды, но оно было сухопутным.

И финикийцы воспользовались благоприятной возможностью. Они основывали базы на ближайших берегах, особенно на восточно-средиземноморском острове Кипр. Они имели свою базу даже в Египте, создав финикийский квартал в великом городе Мемфисе, откуда могли контролировать торговлю угасающего Египта. Более того, они отважились пойти в неизвестные и таинственные западные районы Средиземноморья. (Примерно в это время слагались и передавались греческие легенды про скитания Одиссея; его приключения с великанами и людоедами, описанные в «Одиссее», происходили именно на том самом таинственном западе.)

Возможно, финикийцам в их исследованиях помогло заметное усовершенствование техники. В открытом море нет береговых ориентиров для путешественника, ибо само их название говорит о том, что они могут находиться только на суше. Ориентирами могли служить звезды, если бы они не вращались. Но они вращаются на небе вокруг некоего центра, и около этого центра есть яркая Полярная звезда, которая практически не меняет своего положения. Вероятно, финикийцы первыми научились использовать Полярную звезду в качестве ориентира на море, и именно это открыло им путь на запад Средиземного моря.

Согласно преданию, первым городом, основанным Тиром на западе Средиземноморья, стала Утика. Она была заложена на участке африканского побережья к юго-западу от острова Сицилия.

В этом месте образуется «осиная талия» Средиземного моря, где пролив шириной всего девять миль отделяет западную часть моря от восточной.

Предание датирует очень раннее основание Утики, относя его к 1101-му или даже 1140 г. до н. э. Это, безусловно, слишком рано. (Древние города были весьма склонны отодвигать дату своего основания, чтобы обеспечить себе большее превосходство в возрасте над своими соседями.) Вполне вероятно, что Утика была основана во времена царствования Хирама.

Тир побуждал к исследованиям тот факт, что он вел торговлю с Соломоновым царством. Согласно Библии, он поставил Соломону два флота, один в Средиземном и один в Красном море. Средиземноморский флот доходил до самого Таргиша, местоположение которого остается тайной, но он мог быть и в Испании.

Испания находилась в самой западной точке моря, и моряки из Тира достигли ее берегов, пройдя через его «осиную талию». Испания оказалась страной, богатой полезными ископаемыми; соорудив там плавильни и привозя оттуда металл, Тир еще больше обогащался.

Средиземное море заканчивалось узким Гибралтарским проливом. Через него финикийцы вышли в Атлантический океан. Там в устье реки Гвадалквивир они основали город Тартессус, который и мог быть библейским Таргишем. В нескольких милях южнее они построили на побережье город Гайдиз, существующий и поныне под названием Кадис. Это один из крупных морских портов Испании.

Второй финикийский флот, служивший Соломону, базировался в Эйлате на северной оконечности Красного моря. Этот флот вел торговлю с Офиром, страной, богатой, по описаниям Библии, золотом, по местонахождение ее неизвестно. Обычно предполагают, что Офир находился в юго-западной части Аравийского полуострова, на месте современного Йемена, хотя некоторые считают, что финикийские корабли могли обогнуть Аравию и достичь Индии. (Южная Аравия процветала в древние времена; торговля Соломона с этим районом и приезд торговых миссий в Иерусалим, возможно, положили начало легендарным описаниям визита царицы Савской.)

Торговая политика Соломона обогатила страну. Он значительно увеличил регулярную армию и снабдил ее колесницами. Для этих колесниц он закупил лошадей в Малой Азии и построил для них большие конюшни.

Но как только правитель берет курс на великолепие, потребности почти всегда превышают запас наличных денег, каким бы большим он ни был. Соломон понял, что придется повысить налоги и эффективность их сбора.

Для совершенствования внутренней организации страны Соломон централизовал ее управление. Он поделил Израиль на двенадцать районов, не обращая внимания на бывшие племенные границы, и назначил в каждый наместника, подчинявшегося лично ему. Это был обдуманный шаг, направленный на то, чтобы покончить с местничеством и племенным патриотизмом. И это помогло, ибо после правления Соломона мы уже редко встречаем упоминания о коленах израильских. Более того, проведенное Соломоном административное деление не делало различий между израильтянами и хананеями, и позднее уже ничего не слышно о хананеях внутри страны. Остались только финикийцы на побережье.

Такое решение, несомненно, повысило действенность управления. Однако ничто не могло сделать популярным рост налогов или принудительный труд на строительных объектах, и, хотя Соломону удалось сохранить определенную целостность своего государства, недовольство достигло точки кипения.

Например, южнее Иудеи в Эдоме велась партизанская борьба против центрального правительства. Силы сопротивления объединялись вокруг Хадада, члена древнего Эдомского королевского дома. На севере роптали арамейские[12] города-государства, а человек по имени Ризон пришел к власти в Дамаске, городе, расположенном в 140 милях от Иерусалима. Он стал там фактически независимым.

Самой большой ошибкой Соломона оказалось то, что в целях эффективного сбора налогов и использования принудительного труда он поделил на округа только Израиль. Иуду он упустил, в результате она считала себя суверенной державой, свободной от налогообложения, а Израиль — находившимся у нее в подчинении, так же как Моав и Аммон. Естественно, весь Израиль должен был кипеть от возмущения.

Это возмущение имело под собой и религиозную основу. Строительство храма в Иерусалиме с Ковчегом Завета должно было шокировать консерваторов на севере. Проповедники, которые шли с Самуилом столетие назад, продолжали считать Силом настоящим центром яхвизма в Израиле.

Кризис разразился в 930 г. до н. э. Бригады подневольных рабочих, занятых ремонтными и строительными работами, возглавлял Иеровоам. Такая практика, когда трудовыми коллективами управляет кто-то из своих, как правило, себя оправдывает, по иногда это приводит к обратному эффекту. Иеровоам поддался влиянию лидеру партии проповедников Ахии, который хотел видеть Силом в качестве главного города. Поэтому Иеровоам поднял восстание. Как и прежде, восстание израильтян было подавлено, но оно получило значительную поддержку в Израиле, и с поражением Иеровоама причины недовольства не исчезли.

В Египте ситуация тоже ухудшилась. В 935 г. до н. э. умер Псусеннес II, тесть Соломона, и дельту Нила захватил ливийский военачальник, который стал египетским фараоном Шешонком I. Он понимал, что в его интересах способствовать ослаблению своего северо-восточного соседа, поэтому предлагал убежище любому мятежнику, восставшему против Соломона. Иеровоам бежал в Египет, то же самое сделал Хадад из Эдома. Они ждали там первой благоприятной возможности, чтобы вернуться в Израиль-Иуду и ускорить распад этого государства.

Подходящий случай обычно возникает в тот момент, когда старый правитель умирает, а новому приходится утверждать свою власть в период некоей неопределенности. В 922 г. до н. э. Соломон скончался, и царский трон занял его сын Ровоам.

Глава 5. ИЗРАИЛЬ И ИУДА

У Ровоама не возникло никаких проблем, чтобы пройти необходимый ритуал и стать царем Иуды. Однако, чтобы стать царем Израиля, ему необходимо было короноваться по всем правилам в Сихеме, одном из политических центров Ефраима.

Израильские вожди попытались воспользоваться случаем и договориться об уступках, потребовав снизить бремя налогов. Ровоам ответил на это презрительным отказом, и Израиль взорвался. Несомненно, этот взрыв негодования поддержал правитель Египта Шешонк I, который мог оказать финансовую помощь и который, конечно, поспешил вернуть изгнанного Иеровоама в Израиль.

Третья попытка Израиля получить независимость увенчалась успехом. Узы между Израилем и Иудой, никогда не бывшие особенно прочными, продержались до момента разрыва всего лишь семьдесят лет. Когда это произошло, то и окраинные части царства тут же откололись. Если объединенное царство Израиль-Иуда могло контролировать всю западную половину Плодородного полумесяца, то Израиль и Иуда по отдельности мало что способны были удержать. Сирийское царство со столицей в Дамаске стало полностью независимым и постепенно подчинило себе большую территорию на севере Израиля. Восточная часть Израиля, Аммон, вновь стала независимой, и если Моав еще оставался в его подчинении, то только с большой натяжкой. Что касается Иуды, то от всех завоеваний Давида остался только Эдом. Империя прекратила свое существование и уже больше никогда не возрождалась.

Две отдельные части того, что недавно было великой державой, вскоре узнали, что расплатой окажется их собственная слабость. Шешонк I (Сусаким в Библии) захватил Иуду и Израиль. Он был правителем слабого государства, ограниченного дельтой Нила, и не помышлял нападать на Давида или Соломона. Теперь, однако, с оскорбительной легкостью он направил свои армии в обе части разделенного государства. Он захватил даже Иерусалим и разграбил богатства, собранные Соломоном в доме Господнем.

Несмотря на беды гражданской войны, распад империи и набег Шешонка, южное царство Иуда имело некоторые преимущества. В нем сохранилась никогда не улетучивающаяся из памяти традиция славного царствования Давида и Соломона — уметь отступать, и его царь оказался истинным внуком Давида. Более того, Иерусалим остался столицей Иуды (вместе с территорией, которую когда-то занимало маленькое племя Вениамина к северу от столицы), и в этом городе находился величественный храм, построенный Соломоном.

Северное же царство, Израиль, не прославилось великолепием в прошлом. В его памяти хранилось губительное царствование Саула и семьдесят лет подчинения меньшей и более слабой Иуде. Он не имел сложившегося центра, ибо Силом был разрушен, и то, что когда-то являлось столицей Саула, ныне стало фактически частью Иуды.

Израиль избрал Иеровоама своим царем и учредил столицу в Сихеме. Что естественно, так как царь был ефремлянином, а Сихем — древней столицей ефремлян. Однако дни славы этого племени давно минули, и в скором времени столица переместилась в Фирцу, расположенную в восьми милях к северу и занимавшую более центральное положение. И потом, так же как Давид добивался, чтобы столица не делала верховенство Иуды столь очевидным, Иеровоаму приходилось избегать внешнего проявления господства ефремлян.

Для нового царства Иеровоаму необходимо было создать религиозный центр. Естественным шагом было бы заново отстроить Силом и вернуть ему прежнее положение. Но Иеровоам, избегая опять-таки доминирования ефремлян, этого не сделал. На самом деле ему, возможно, хотелось ослабить партию пророков, которая помогла ему получить власть, и избежать централизации культа. Он основал два культовых центра: один на крайнем юге царства в Бетеле, всего в десяти милях от Иерусалима, а другой на самом севере своего царства в Дане. В каждом из этих центров он установил фигуру молодого буйвола (обычный символ плодородия, который особенно близок племени Ефрема).

Партию пророков ужаснули эти нововведения, и она перешла в оппозицию. С этого момента на протяжении почти всего существования Израиля продолжалась упорная вражда между монархией и партией проповедников, и она была постоянным источником ослабления государства.

В течение двух последующих столетий священнослужители и Израиля, и Иудеи собирали предания древних времен и записывали их. Легенды северного царства использовали имя божества Элохим (Elohim), и эти легенды составили документ, который ныне называется Е-документ. Предания южного царства применяли имя Яхве (Yahveh), и документ назывался Y-документом. Эти два сокращения гораздо удобнее, чем может показаться на первый взгляд, так как они обозначают и племя Ефрема, и племя Иуды, поэтому их можно рассматривать как географические обозначения. По существу, оба представляют одни и те же предания, которые сложились в основном во времена царства Израиль-Иуда, когда Давид и Соломон пытались создать общую, передаваемую из поколения в поколение историю.

В них содержались туманные сведения о создании человека и его ранней жизни; о великом потопе и о том, что за ним последовало, то есть предания, общие для всего Ближнего Востока и основанные на шумерских хрониках. Затем шли истории патриархов — Авраама, Исаака и Иакова; об их ранней жизни в Ханаане и их праве на эту землю, полученном от самого Господа. Была там и история двенадцати сыновей Иакова, представляющих десять племен союза израильтян и племя Иуды с ее ветвью — племенем Симеона; история о путешествии одного из этих сыновей, Иосифа — отца Ефраима и Маннасии, — в Египет; предание о рабстве в Египте и избавлении, полученном от творца Законов Моисея, а также о скитаниях по пустыне и окончательном завоевании Ханаана под руководством Иисуса Навина.

Документы Е и Y имеют различия в деталях и стиле, но у нас нет оригиналов ни того ни другого. То, что составляет первые шесть книг Библии, представляет собой собранную и отредактированную версию первых двух, к которым были добавлены другие материалы.

Такое общее наследие, признанное обоими народами, и в определенной степени общая религия, — хотя ритуалы северян больше подверглись ханаанскому влиянию, а ритуалы южан остались проще и примитивнее, — не помешали тому, что война стала обычным состоянием отношений между двумя этими царствами. Война между Израилем и Иудеей тлела неопределенно долго и была причиной ослабления обоих государств.

Ровоам, царь Иуды, умер в 915 г. до н. э., процарствовав всего семь лет. Трон унаследовал его сын Авия, которого после двухлетнего ничем не примечательного правления в 913 г. до н. э. сменил его сын Аса. Вероятно, Аса был совсем молодым, когда его короновали, и ему довелось править сорок лет.

Иудейское царство оставалось, таким образом, под властью рода Давидова, и в случае Асы престол перешел к сыну в четвертый раз. Этот порядок просуществовал еще три столетия, и в этом часть успеха Давида, и подвиги его настолько крепко засели в умах иудеев, что на протяжении всей истории этого царства против его династии никогда не было массовых восстаний.

Действительно, постоянство власти и постепенно растущее ощущение, что она есть неизменный факт их существования, оказались величайшей силой небольшого Иудейского царства, скалой, вокруг которой оно держалось. Даже когда царство было разрушено, память об этой династии стала главным фактором для всех уцелевших — память о ней и память о Иерусалиме и его храме.

Израилю не столь повезло. Будучи сильнее и богаче Иуды, он оставался как бы без корней. Ему даже не удалось создать собственную царскую династию, вокруг которой его народ смог бы объединиться.

Когда в 901 г. до н. э. скончался Иеровоам, трон перешел к его сыну Навату, но в скором времени тот не устоял перед военным переворотом. Израильский военачальник Вааса поднял восстание, схватил Навата и убил его и всех остальных членов царского дома. Это произошло в 900 г. до н. э., так что первая после отделения от Иуды израильская династия продержалась всего лишь двадцать два года.

Теперь Ваасе надо было утвердиться на троне, который он захватил. Вааса поставил свой народ перед угрозой внешней войны и потребовал, так сказать, сплотиться вокруг знамени. Он активизировал войну с Иудой, которая никогда и не кончалась, а как бы кипела в то время на медленном огне.

Аса, царь Иуды, оказавшись под столь сильным ударом, искал помощи за границей. Когда враждуют два государства-соседа, то лучше всего взять в союзники страну, соседствующую с противником с другой стороны. Иуда, находившаяся южнее Израиля, естественно, искала помощи у Сирии, расположенной к северу от него. Царем в Дамаске был тогда Венадад I, и под его правлением скромный в последние годы жизни Соломона город-государство превратился в такую же большую страну, как Израиль. Именно Венададу Аса посылал теперь дары и призывал напасть на Израиль.

Венадад I с радостью согласился, и так начались полтора столетия постоянного конфликта между двумя этими государствами. В 878 г. до н. э. во время первой кампании сирийская армия двинулась на юг, достигла Галилейского моря и захватила его восточное побережье. Одним из эпизодов этого вторжения было разграбление, а затем и разрушение города Дана. Этот город, очевидно, был уничтожен окончательно, ибо в дальнейшем он не упоминается ни в Библии, ни в какой-либо другой летописи.

Вааса, царь Израиля, оказавшись в опасности с севера, вынужден был заключить мир с Иудой. Несомненно, именно благодаря продолжавшемуся усилению Сирии на северной границе Израиля Иуда на юге смогла сохранить свою национальную самобытность.

Единственным достойным внимания эпизодом правления Асы в Иуде было отражение набега египтян. Дельтой Нила правил теперь сын Шешонка — Осоркон I, и он направил вооруженный отряд под командованием нубийского (эфиопского) военачальника на войну против Иуды. Слава о победе иудеев в этом бою была сильно преувеличена пять столетий спустя автором Паралипоменона в Библии, где говорится о разгроме миллионной армии.

Поскольку Вааса потерпел поражение в войне, то план основать свою династию на фундаменте славного военного завоевания провалился. Пока был жив, он держался на израильском троне, но в 877 г. до н. э. он умер. В 876 г. до н. э. началась гражданская война, сына Ваасы Илу свергли и казнили. Династия Ваасы продержалась I двадцать пять лет.

Последовал краткий период хаоса, но не прошло и года, как способный военачальник Амврий оказался на троне и основал третью израильскую династию. Амврий был сильным правителем, и ему удалось отбросить сирийцев и укрепить свою власть над Моавом. Он понимал, что одна из слабых сторон Израиля — это то, что у государства нет хорошо обороняемой столицы. Вторжение внешних сил, как бы сильны они ни были, не может закончиться успехом, если у обороняющихся есть крепость, в которой они могли бы устроиться на какой-то период. Иуда имела такую крепость в Иерусалиме, а у Израиля не было ничего сопоставимого с ней. Фирца не отвечала необходимым требованиям и, кроме того, дискредитировала себя двумя успешными военными переворотами за четверть столетия.

В восьми милях от Фирцы Амврий приметил один холм. Он занимал господствующее положение на полпути между Иорданом и Средиземным морем и прекрасно подходил для обороны. Владела им семья Семира, но Амврий выкупил холм и построил на нем фортификационные сооружения. Эта крепость и стала его столицей и самым большим городом в Израиле. Он назвал его Семерон, по имени первых владельцев, но позднее для греков, а потому и для нас, он стал известен как Самария.

Самария оставалась столицей Израиля до конца существования государства, и деяния Амврия настолько завладели умами соседних народов, что в ассирийских летописях Израиль называли «землей Амврия», даже когда династия Амврия уже перестала править в этой стране. (Правда, из Библии мы мало что знаем о нем, возможно, потому, что библейские историки больше интересовались религиозными, нежели светскими деяниями.)

Чтобы укрепить свое царство, Амврий нуждался не только в сильной армии и сильной столице. Ему нужен был какой-то государственный культ. У Иуды, например, такой был. Примитивный яхвизм времен Судей развился при Давиде и Соломоне в яркую религию с центром в специально построенном Соломоном храме в Иерусалиме. Так тщательно продуманный яхвизм завладел умами людей и эффективно поддерживал царя. В Иуде военных переворотов было мало, и Аса, а затем его сын Иософат процарствовали в общем шестьдесят четыре года. И они тоже всегда поддерживали яхвизм.

Однако Амврию яхвизм казался неподходящей религией. В Израиле не было ничего подобного Иерусалимскому храму. Кроме того, традиции, заложенные Давидом и Соломоном — чужеземной для израильтян династией, едва ли вообще могли рассматриваться. Наверняка Иеровоам использовал кое-что из яхвизма при создании культовых центров в Бетеле и Дане, но то был ранний яхвизм, предшествовавший Давиду, и его влияние не было сильным.

В Израиле, конечно, были яхвисты. Партия пророков, уходившая корнями к Силому и Самуилу, были яхвистской, но представляла меньшинство населения и почти никогда не доминировала в управлении. Цари Израиля никогда не доверяли яхвизму, считая, вероятно, что через него может быть восстановлена власть иудеев. Они искали такую религию, которая в качестве государственной объединила бы нацию и обеспечила ее самосознание.

Это не так просто. Невозможно изобрести религию и внедрить ее в жизнь. Проще и эффективнее принять или приспособить какую-нибудь религию, которая уже популярна среди народа, если таковая найдется. Яхвизм не подходил, ибо это была религия врагов Израиля — иудеев. Сирийские культы не рассматривались по той же причине. Оставалась Финикия. Финикийские города традиционно поддерживали дружеские отношения с Израилем, сложившиеся во времена царя Давида столетие назад. Они пережили даже конец династии Хирама.

После смерти тирского царя Хирама в 936 г. до н. э., когда Соломон еще находился на троне, там правили друг за другом наследники, о которых нам почти ничего не известно. В 887 г. до н. э. в период царствования в Израиле Ваасы, последний наследник Хирама был убит в результате заговора, которым руководил Итобал, бывший, вероятно, первосвященником этой страны.

Итобал (Евфаал) стал правителем Тира и все еще находился на троне, когда Амврий стал царем Израиля. Оба правителя оказались узурпаторами, и оба получили власть незаконно. Вероятно, это их и сблизило. Проницательный Амврий, видимо, осознал преимущества национального культа Тира. Тир поклонялся богине Астарте, а связанные с плодородием обряды и изощренные ритуальные действа оказывали сильное эмоциональное воздействие и, видимо, особенно нравились женщинам. Этот культ уже был популярен в Израиле, к тому же он был религией друга, а не врага.

Итобал, ныне царь Тира, а в прошлом жрец, служивший Астарте, был заинтересован в распространении этого культа, так что монархи легко договорились. Поэтому Амврий женил своего сына Ахава на дочери Итобала Иезавели. Ко всему прочему, кажется, это был брак по любви. Когда в 869 г. до н. э. Амврий скончался, Ахав мирно унаследовал трон вместе со своей царицей Иезавелью и продолжил курс отца на принятие тирского культа в качестве государственной религии Израиля.

Разумеется, существовала оппозиция. Яхвисты из партии проповедников воспротивились культу Астарты и ее супруга, называемого просто Ваалом, что означает «муж, супруг». Для яхвистов с их культом с сильными мужскими традициями, начало которым было положено во времена скитаний в пустыне и суровым отношением к сексу, тирский культ поклонения богине плодородия казался в высшей степени греховным. Они отчаянно боролись против него.

Лидером яхвистов в Израиле был Илия, и в более поздние века о нем сложили легенды и удивительные истории, которые в конце концов были бережно собраны авторами Библии. Так как библейская история написана с позиций яхвизма, то Ахав объявлен в ней дьявольским царем, а Иезавель — чудовищем порока. Однако в реальности Ахав представляется чрезвычайно способным правителем, а Иезавель — преданной супругой. Они сдерживали сирийцев и решительно боролись с беспокойными яхвистами. При них Израильское царство процветало.

Союз Ахава с Тиром, укреплявшийся общностью религии, которую Ахав стремился внедрить, был очень важен с экономической точки зрения и, возможно, принес ему богатство, необходимое для укрепления своих северных городов, борьбы против Сирии и украшения столицы Самарии. Ему удалось подчинить себе Иуду, заключив с иудейским царем Иосафатом союз, согласно которому тот признал руководящую роль Израиля во внешних делах, хотя и остался самостоятельным в делах внутренних.

Таким образом, то, что когда-то было империей Давида, теперь, во времена Ахава, успешно расщепилось на два государства по диагонали, идущей с северо-запада на юго-восток через Галилейское море. Дамаск контролировал территорию севернее этой линии, Самария — южнее.

Естественно, между двумя этими народами велась война, и в общем-то она зашла в тупик. Примерно в 856 г. до н. э. сирийские войска вторглись в Израиль и осадили Самарию. Теперь предусмотрительность Амврия была вознаграждена, так как Самария оказалась неприступной. Сирийская армия утрачивала боеспособность от скуки и, видимо, болезней, что было характерно для любой осаждающей армии. Искусно проведенная вылазка израильтян отбросила затем сирийцев и заставила их быстро ретироваться в Дамаск.

На следующий год Израиль готов был воевать вдали от дома. Армии встретились у Афека (это был уже не тот город, где Израиль потерпел сокрушительное поражение от филистимлян два столетия назад) на восточном побережье Галилейского моря. Территория эта принадлежала Израилю до царствования Ваасы, и теперь Ахав, победив на сей раз, смог вернуть часть потерь двухвековой давности.

Но в этот момент и Сирии, и Израилю пришлось повернуться лицом к востоку. Возникла новая опасность, и поступали дурные вести. На северо-западной оконечности долины Тигра — Евфрата существовала страна Ашур (или Ассирия — для греков и нас). Ее столицей был город Калах, находившийся по прямой в 450 милях к северо-востоку от Самарии, но гораздо дальше, если идти по территории Плодородного полумесяца, а войскам приходилось двигаться именно так. Для тех времен это было большое расстояние, и, пока в Ассирии не появился великий царь-завоеватель, она не представляла угрозы странам на побережье Средиземного моря.

Так получалось, что Ассирия иногда действительно оказывалась под властью энергичных монархов, которые использовали возможности большой территории, своего воинственного народа и богатства, заработанного торговлей, для экспансии. Например, около 1220 г. до н. э. незадолго до того, как израильтяне перешли Иордан, а филистимляне захватили ханаанское побережье, Ассирия контролировала всю долину Тигра — Евфрата и являлась сильнейшей державой в западном мире.

Затем она пережила период упадка, но в 1100 г. до н. э., когда ефремляне возглавили союз израильских племен, эта восточная страна опять полностью заняла всю долину Тигра — Евфрата и даже двинулась на запад, чтобы достичь Средиземного моря. Однако тогда, как и прежде, южная часть средиземноморского берега, где были сосредоточены израильские племена, осталась нетронутой и вне власти ассирийцев.

После этого Ассирия пережила еще один период упадка — период, когда Давид и Соломон спокойно могли править своей империей. В 935 г. до н. э., к концу правления Соломона, Ассирия начала оживать в третий раз, и к тому времени, когда на израильском троне воцарился Ахав, правитель этой восточной державы снова решил захватить Средиземноморье.

В 859 г. до н. э. царем Ассирии стал Салманасар III, и он отправился в поход с целью увеличить свое царство. Его отец довольствовался данью, которую платили ему города-государства, расположенные западнее Евфрата, но Салманасар стремился к неприкрытой аннексии.

В 854 г. до н. э. он достиг Средиземного моря на самом севере Израиля и взял город Каркар, в 230 милях севернее Самарии. Однако здесь он столкнулся с коалицией государств Средиземноморского побережья, объединившейся под командованием сирийского царя Венадада II и израильского монарха Ахава. Сирия, похоже, собрала самый большой контингент пехоты, а Израиль поставил колесниц больше, чем все другие союзники.

Мы располагаем только ассирийским отчетом о происшедшей битве, так как в Библии она нигде не упоминается. Ассирийский доклад описывает битву при Каркаре как свою победу, но при этом не говорит о присоединенных территориях и дальнейших продвижениях. Из чего можно сделать вывод, что для Ассирии результатом сражения была ничья, а возможно, даже поражение.

В любом случае угроза со стороны Ассирии была снята, и, хотя она оставалась сильной в течение остальных тридцати четырех лет правления Салманасара, на побережье Средиземного моря жили спокойно, за исключением случайных набегов. Зато теперь Израиль и Сирия возобновили войну.

Ахав пытался вернуть территорию, утраченную при Ваасе. Войска Израиля и Иуды, объединившись, напали на сирийские позиции у Рамофа Галаадского, примерно в 30 милях юго-восточнее Афека. Израильтяне могли выиграть сражение, если бы не случайная стрела, смертельно ранившая Ахава. Битва была прервана, и большая часть земель восточнее Галилейского моря осталась сирийской.

Смерть Ахава явилась сигналом к перевороту (что часто случается после смерти любого сильного правителя). Моав тотчас же поднял восстание. Расположенный восточнее Мертвого моря, он был завоеван Давидом и оставался в руках Израиля после разделения царства в период правления Ровоама. Моаву почти удалось завоевать свободу при губительном царствовании Вааса, но Амврий вновь подчинил его себе. К концу правления Ахава царем Моава был Меса (Меша). Однажды он уже возглавлял безуспешный мятеж против Израиля, а как только умер Ахав, попытался сделать это еще раз.

Ахазия, сын Ахава и Иезавели, унаследовал трон в качестве третьего члена династии Амврия, но он был болен и долго не прожил. После него в 849 г. до н. э. на престоле оказался его младший брат Иорам. Новый царь сразу же попытался подавить мятеж моавитян. В союзе с все еще верным Иосафатом, царем Иудейским, он повел свою армию вокруг южной оконечности Мертвого моря на север в Моав. Нам неизвестны детали, но поход этот провалился, и Моав заполучил сомнительную свободу.

Меса (Меша) отметил свою победу надписью на куске черного базальта высотой три с половиной и шириной два фута. Ценность этой надписи в том, что она сохранилась и известна как Моавитский камень. Его нашел в развалинах столицы царя Месы в Дивоне, примерно в 12 милях к востоку от Мертвого моря, немецкий миссионер Ф.А. Клейн. Надпись сделана на древнееврейском языке, это самая древняя длинная надпись подобного письма из дошедших до нас, и ее язык весьма в духе Библии, за исключением того, что Кемош — моавитский бог, а не Яхве, который сначала гневается на свой народ, а потом жалеет и спасает его.

Несмотря на смерть Ахава и успешный мятеж Моава, у Иезавели, теперь царицы-матери, были кое-какие поводы и для радости. Ее сын Иорам, полностью ей подчинявшийся, стал царем Израиля. Дочь ее Аталия (Гофолия) вышла замуж за сына Иосафата, царя Иудейского (тоже по имени Иорам).

Иосафат скончался в 849 г. до н. э. сразу же после прерванного наступления на Моав. И у Иезавели, таким образом, был теперь сын, правящий Израилем, и зять, правящий Иудой. Религиозный культ Тира, преобладавший в Израиле, проникал теперь и в Иуду. Иорам сопротивлялся его проникновению, но в 842 г. до н. э. он умер, и править стал его сын Ахазия. Ахазия находился полностью под влиянием своей матери Аталии, так что у Иезавели сын царствовал в Израиле, а внук был царем Иудейским, и оба были сторонниками тирского культа.

Яхвизм оказался теперь в величайшей опасности. Израильский глава яхвистской партии проповедников Илия умер, но его место занял Елисей, другая сильная личность, о котором рассказывали легенды. Елисей подготовил заговор. Необходимо было только найти подходящего исполнителя. Им мог стать какой-нибудь военачальник с подчинявшимися ему войсками — за короткую историю Израиля военачальники дважды свергали правительство. Естественно, это должен быть высокий военный чин с яхвистскими взглядами.

В 842 г. до н. э. война с Сирией продолжалась, и Рамоф Галаадский, где погиб Ахав, все еще оставался яблоком раздора. В ходе сражений там был ранен Иорам, царь Израиля, и он оставил боевые позиции, чтобы восстановить силы в царской резиденции Изреели, что в 20 милях к западу и в 12 милях от Самарии. Там его посетил племянник Ахазия, царь Иудейский, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение как родственнику и союзнику.

Израильская армия осталась под командованием военачальника Ииуя, и это был шанс для Елисея. Ииуй то ли был яхвистом по убеждениям, то ли хотел им стать ради власти. Когда армия осталась под контролем Ииуя, он пошел на сделку с партией проповедников.

Ииуй с помощью армии провозгласил себя царем, а затем быстрым маршем двинулся на запад к Изреели. Авантюра увенчалась успехом, он взял город и уничтожил всех мужчин из царского дома Амврия. Он убил не только Иорама Израильского, но и Ахазию, царя Иудейского. После этого он приказал убить и царицу-мать Иезавель.

Так полной катастрофой закончилось правление третьей израильской династии. Она включала в себя четырех царей, из которых двое, Амврий и Ахав, были сильными и способными, и продержалась тридцать четыре года. С Ииуя началась четвертая израильская династия.

Однако в Иуде, вне досягаемости Ииуя, оставалась Аталия, дочь Иезавели. Когда новость о мятеже Ииуи дошла до нее, она поняла, что иудейские яхвисты, которые были относительно сильнее, чем в Израиле, обязательно нанесут удар. Поэтому она первой сделала шаг, и кровавый. Она приказала зарезать всех мужчин из рода Давидова, включая, видимо, собственных внуков. Возможно, она намеревалась выйти замуж за кого-то еще и основать новую династию, но не сделала этого. В течение шести лет, с 842-го по 836 г. до н. э., она правила одна, и это был единственный период за все время существования Иудейского царства, когда династия Давида не царила на престоле. Однако власть Аталии оказалась непрочной. Яхвизм в Иуде имел то, чего не было у яхвизма в Израиле, — храм. Аталия не посмела тронуть храм или первосвященника, ибо слишком хорошо понимала, что такой шаг объединит армию и народ против нее. Так получилось, что период ее правления оказался катастрофой. Эдом, находившийся под властью Иуды со времен царя Давида в течение двух с половиной веков, теперь восстал и завоевал себе независимость. Города-государства филистимлян на побережье тоже не желали подчиняться и стали совершать набеги на иудейские земли. В действительности все, что оставалось под властью Иерусалима, так это древняя территория самого племени Иуды.

Первосвященником в то время был Иодай. В течение всего периода правления Аталии он должен был испытывать беспокойство, поскольку никогда не мог знать, когда Аталия решится наконец пойти против храма. Ему надо было каким- то образом объединить армию и народ против нее. Способ, видимо, был только один — использовать династию Давида, потомков знаменитых Давида и Соломона, чье царствование, завершившись век назад, все еще жило в умах всех иудеев и чья ветвь, шесть ее членов, правила Иудой со дня смерти царя Соломона.

Да, эта династия была полностью вырезана по приказу Аталии, но кто мог быть в этом уверен? В 836 г. до н. э. Иодай, организовав тайную встречу иудейских военачальников, представил им семилетнего мальчика и рассказал его драматическую историю. Шесть лет назад, когда Аталия убила всех потомков Давида, удалось спасти одного ребенка, годовалого сына Ахазии. Жена первосвященника (сестра Ахазии) спрятала своего племянника и принесла в храм. В храме его постоянно охраняли.

Было ли все так на самом деле? Или мальчика сделали самозванцем, чтобы объединиться вокруг него? Трудно сказать. Библия излагает версию Иодая, и она в общем-то принята. Иудейские военачальники тоже поверили этой истории и провозгласили мальчика Иоаса царем. И народ поверил и принял эту историю. Короче, династия Давида восстановлена, а Аталия убита.

Так в Иуде, как и в Израиле, закончилось влияние Финикии. Династия Амврия была уничтожена повсеместно. Яхвизм с его храмом стали на время господствующими в Иуде, а яхвизм без храма — в Израиле. Судя по всему, Елисей и партия проповедников одержали победу.

Проповедники, обеспечив триумф яхвизма внутри страны, столкнулись с проблемами за ее пределами. В Сирии в 842 г. до н. э., то есть в год мятежа Ииуя, тоже произошел переворот. Венадад II был убит одним из своих приближенных по имени Газаил (Азаил). Очевидно, Елисей тоже приложил к этому руку, ибо убийство царской особы казалось ему эффективным способом устроить, по крайней мере временный, хаос в стране. К несчастью для него и Израиля, это не произвело ожидаемого эффекта. Газаил захватил троп и оказался весьма неплохим правителем.

Более того, год потрясений для всех трех монархий — Сирии, Израиля и Иудеи — не остался незамеченным в Ассирии. Прошло десять лет с тех пор, как эта восточная держава потерпела поражение у Каркара, но Салманасар III все еще был на троне, и теперь он решил отомстить.

Его войска напали на Сирию и Северный Израиль и осадили Дамаск. Дамаск отчаянно сопротивлялся, а у Ассирии тем временем возникли неприятности на других границах. Салманасару пришлось удовлетвориться солидной контрибуцией, и после этого он ушел. Однако в честь своей победы он воздвиг монумент, черный обелиск, на котором были перечислены все цари, заплатившие ему дань. Среди прочих в этом списке упоминался и Ииуй, записанный как «сын Амврия», — так обычно именовали ассирийцы израильских правителей, несмотря на то что Ииуй вырезал всех потомков Амврия, до которых смог добраться.

Что касается Финикии, то она тоже потеряла шанс заполучить религиозную власть над Израилем, Иудой и Сирией. У нее были свои проблемы. Хотя Финикия и помогала в битве при Каркаре, потом, когда Салманасар вернулся в тот беспокойный 842 г. до н. э. и оказался более удачлив, ей все равно пришлось заплатить дань.

Нет, будущее Финикии было на морях. Весь IX в. до н. э. Финикия оставалась единственной крупной морской державой в Средиземноморье и являлась монополистом морской торговли. В 814 г. до н. э. (общепринятая дата) город Тир фактически положил начало городу более великому, чем он сам.

В том году партия тирских колонистов, возглавляемая, согласно преданию, Дидо, сестрой тирского царя, основала город всего в нескольких милях от Утики на африканском берегу западнее Сицилии, город, равный по величине современному Тунису. Финикийские колонисты назвали его Карфадашт («новый город»), видимо потому, что Утика была «старым городом». Для римлян в последующие века это название превратилось в «Карфаги». Римляне называли карфагенян «пуни», таков их вариант греческого слова «финикиец», поэтому прилагательное «пунический» эквивалентно слову «карфагенский».

Ну а что в это время происходило в Израиле и Иуде?

Ассирия представляла опасность, но она по-прежнему занималась другими своими границами, но после смерти Салманасара в 825 г. до н. э. ее мощь снова уменьшилась. Финикийские города были богаты и не стремились восстановить свои религиозные позиции в Израиле и Иуде. Главным врагом оставалась Сирия. Хотя Сирия и пережила переворот в 842 г. до н. э., за ним не последовало никаких внутренних религиозных сдвигов. Она восстановилась после ассирийского набега гораздо быстрее, чем Израиль, в котором Ииуй искоренял тирский культ и старался насадить яхвизм.

Газаил, узурпировавший царский трон в Сирии, реорганизовал армию и отправил ее на юг воевать против слабых яхвистских государств. За одну военную кампанию он отобрал у Ииуя всю территорию Трансиордании. Земли, принадлежавшие израильтянам со времен Судей, оказались под властью Дамаска. Другая часть сирийской армии пробилась к побережью и установила свое господство над городами филистимлян.

К концу правления Ииуя — он умер в 814 г. до н. э., когда был основан Карфаген, — Израиль и Иуда оказались запертыми между рекой Иордан и Мертвым морем на востоке и прибрежной долиной на западе. Их власть даже над горной частью страны была оставлена им после выплаты дани Сирии.

Когда Иохаз, сын Ииуя, занял в 814 г. до н. э. его место на троне, все выглядело так, будто Израиля и вовсе нет. Газаил в последние годы своего правления мог не один раз взять Самарию.

Для Иуды тоже наступили тяжелые времен. При Иоасе, мальчике-царе, который, видимо, представлял чудом выжившую династию Давида, это было затянувшееся поражение. Газаил, царь Сирии, угрожал Иерусалиму и увел свои войска, только заполучив большую дань.

Не лучше обстояли и внутренние дела. Можно предположить, что в первые годы юный царь находился под властью первосвященника, спасшего его и сохранившего ему жизнь или, возможно, избравшего его на роль выжившего члена Давидовой династии. Повзрослев и облачившись в царскую мантию на десятилетия, он стал нетерпимым. Когда Иодай умер и первосвященником стал его сын, Иоас утвердил свою независимость и ловко подстроил так, чтобы нового первосвященника забили камнями насмерть.

Это лишило его поддержки священнослужителей. То, что он потерпел поражение от Газаила и вынужден был заплатить дань из сокровищ храма, нанесло еще один удар его популярности. В 797 г. до н. э. его убили во время военного мятежа. Рок, которого он, предположительно, избежал в 842 г. до н. э., если верить Иодаю, настиг его примерно полвека спустя.

О чем мог размышлять Елисей? Мятежи, которые он организовал в 842 г. до н. э., обернулись против него — именно неяхвист Газаил оказался в наибольшем выигрыше. Тем не менее у яхвизма по-прежнему были приверженцы в Израиле и Иуде, как бы ни сократились территории этих государств, и это, пожалуй, удовлетворяло лидера партии проповедников.

Он дожил и до дней, когда увидел, как ситуация вновь изменилась. Газаил умер в 806 г. до н. э., вскоре после того, как быстренько прибрал к рукам всю западную часть Плодородного полумесяца. Ассирия пребывала тогда в упадке, но даже одного резкого удара ее хвоста было достаточно, чтобы расколоть запад. Всего через несколько месяцев после смерти Газаила ассирийская армия окружила, а затем захватила Дамаск, заставив его заплатить большую дань. Сирия пыталась сохранить свою независимость, но десятилетие ее имперского величия закончилось и уже никогда не восстанавливалось.

Когда в 798 г. трон Иохаза в Израиле унаследовал его сын Иоас, новый правитель обнаружил, что ситуация кардинально изменилась. В Сирии царило смятение, и в возобновившейся войне между ними Израиль одержал верх. Его войска разгромили в трех сражениях Венадада III, сына Газаила. Израиль восстановил то положение, которое он занимал при Ахаве, и Елисей, скончавшийся примерно в 790 г., прожил достаточно долго, чтобы стать этому свидетелем.

Династия Давидова, или то, что за нее принимали, тоже возродилась после смерти Газаила. За убийством Иоаса в Иуде последовало восшествие на престол его сына Амасии. Амасия сумел одержать ряд побед над Эдомом и восстановить власть Иуды над этой страной, которая лишь полстолетия продержалась независимой.

Затем примерно в 786 г. до н. э. оба яхвистских государства — Израиль и Иуда — управлялись каждое своим царем, завоевывая и восстанавливая былое могущество. То, что они попробуют свои силы друг на друге, было практически неизбежно, и это впервые со времен царствования Ваасы, то есть за век с четвертью. Агрессором, очевидно, стал Амасия, царь Иудейский.

Как вскоре выяснилось, Иуда опять оказалась слабее. В битве при Вефсамисе, в 15 милях от Иерусалима, Израиль одержал победу. Амасию взяли в плен и заставили согласиться на временную оккупацию Иерусалима. Часть городских укреплений была разрушена, а храм разграблен. Хотя Иуда и сохранила собственного царя и в какой-то степени самоуправление, но стала зависимой от Израиля, что весьма напоминало времена правления Амврия и Ахава.

Иоас, царь Израильский, умер в 783 г. до н. э., трон унаследовал его сын Иеровоам. Так как был уже Иеровоам, царствовавший в Израиле после смерти Соломона полтора века назад, новый царь известен в истории как Иеровоам II. Он завершил завоевания отца, заставил Сирию платить дань и обеспечил господство Самарии над западной половиной Плодородного полумесяца, как четверть века назад, когда при Газаиле над ней властвовал Дамаск.

Во времена правления Иеровоама II начались новые религиозные перемены. После смерти Елисея партия проповедников утратила свою силу, но появились новые религиозные лидеры. Они не были столь заинтересованы в признании определенных ритуалов или в том, чтобы та или иная группа священников управляла главными храмами. Их целью была социальная реформа, но с религиозным оттенком. Их по-прежнему называли пророками, но в отношении них это слово означало уже не экстатического дервиша, а яростного сторонника реформ, призывающего народ покаяться в своих грехах и предупреждающего о Божьей каре, если они этого не сделают.

Первым из этого нового поколения был Амос, иудейский пастух. Он примерно в 760 г. до н. э. осмелился в израильской святыне в Вефиле (Бетеле) осудить тамошний культ как идолопоклонническую разновидность яхвизма. Более того, он обвинил эту религию в том, что она придает большее значение ритуалу, нежели благопристойной жизни. Он приводил слова Господа, который говорил:

«Ненавижу, презираю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших. Если вознесете Мне всесожжение и хлебное приношение, Я не приму их и не призрю на благодарственную жертву из тучных тельцов ваших. Удали от Меня шум песней твоих, ибо звуков гуслей твоих Я не буду слушать. Пусть, как вода, течет суд, и правда — как сильный поток!»

Немногое удалось сделать Амосу. Священник вефильского храма велел ему вернуться в Иуду и оставаться там, что, тот, очевидно, и сделал. Не изменился и израильский вид яхвизма. Речи Амоса, тем не менее, сохранились (хотя мы не можем знать, насколько сильно они были изменены позднейшими редакторами) и входят ныне в Библию как Книга пророка Амоса, старейшая из книг, записанных в современной Библии.

Вскоре после Амоса израильтянин Осия тоже читал проповедь, в которой больше выражалась забота об этических ценностях, чем о ритуальных. Его проповеди пришлись на последние годы правления Иеровоама II, и их можно найти в Книге пророка Осии. Он единственный израильтянин, чьи высказывания сохранились в различных пророческих книгах Ветхого Завета. Все остальные пророки, включая Амоса, были иудеями.

Во времена правления в Израиле Иеровоама II побежденный царь Иуды Амасия, как и его отец, пал жертвой военного заговора и был убит в 769 г. до н. э. Его сын Азария, более известный под именем Озия, унаследовал его трон.

Озия правил Иудой, остававшейся марионеткой в руках Израиля, и не пытался изменить ситуацию, и на самом-то деле Иуда в этих условиях процветала. Озия заново отстроил фортификационные сооружения Иерусалима, разрушенные во времена царствования его отца. Он взял под свой контроль некоторые филистимские города-государства и восстановил морской порт Эйлат на Красном море, имевший большое значение во времена Соломона. Оживление торговли способствовало процветанию Иуды.

Однако была в Иуде одна внутренняя проблема — соперничество между царем и первосвященником. В Израиле такая проблема не стояла, ибо царь был верховной властью. В Иуде же Иерусалимский храм обладал уникальным влиянием, и первосвященник всегда был силой, с которой приходилось считаться.

Давид и Соломон, разумеется, не терпели сумасбродств первосвященников, они назначали и смещали их по своей воле и, если хотели, руководили торжественными жертвоприношениями. Однако при Аталии такое положение в какой-то степени нарушилось. Пока царствовала Аталия, первосвященник был единственным лидером яхвистов в Иуде. Когда на трон ребенком был посажен Иоас, первосвященник стал главной властью. С тех пор иудейские цари полстолетия вели борьбу за восстановление своей власти, а первосвященники препятствовали им. Иоас и Амасия были убиты, и, вполне возможно, за этими заговорами стояли священники.

Озия тоже пытался установить верховенство царской власти над священнослужителями, тем более что успехи его правления, как военные, так и экономические, по-видимому, обеспечили ему популярность. Он даже попробовал наблюдать за жертвоприношениями в храме, подчеркивая тем самым свою власть над первосвященником.

Попытка не удалась. Подробности нам неизвестны. Судя по всему, к концу тридцать четвертого года своего правления он стал недееспособным и вынужден был жить в изоляции. С 749 г. до н. э. его сын Иофам управлял в качестве регента. Возникла легенда (и ее сохранили редакторы библейских книг, которые, разумеется, душой и сердцем были на стороне первосвященников и противились претензиям царских особ), что Озию поразила проказа, а это лишало его права даже входить в храм. Более того, предание гласило, что проказа поразила его в тот момент, когда он попытался руководить богослужением в храме.

Это была окончательная победа первосвященника над царем. Со времен правления Озии первосвященник стал высшей властью для тех, кто поклонялся Яхве, а царю, если он хотел независимости, нужно было отвернуться от яхвизма. Многие так и делали.

(Эта победа первосвященника, как описано в Библии, серьезно повлияла на будущую историю, когда в Средние века у христиан шла непрерывная борьба между церковью и государством.)

Глава 6. ИУДА

В 748 г. до н. э. умер Иеровоам II. Его тридцатипятилетнее правление (в Библии написано, что он правил сорок один год. — Примеч. пер.) оказалось успешным, и он оставил свое царство в целости и сохранности. Трон занял его сын Захария. Он стал пятым членом династии Ииуя. Четвертый раз подряд трон перешел от отца к сыну — рекорд для Израиля. Но на этом все и кончилось. Через полгода дворцовый переворот привел к смерти Захарии, и династия Ииуя прекратила свое девяносточетырехлетнее существование.

В течение нескольких недель в Самарии царила дикая неразбериха, но затем армейский офицер по имени Менаим был провозглашен царем. Ситуация, однако, уже не была столь благостной, как при Иеровоаме II. Тем более, что на востоке опять маячила Ассирия.

В четвертый (и в последний) раз в истории Ассирия вступала в эпоху своего военного величия, эпоху, когда ей удалось достичь пика своей мощи. В течение восьмидесяти лет после смерти Салманасара III Ассирия страдала под властью пяти монархов, слабых и бездарных. В большинстве государств того времени столь длительный период ослабления и череда немощных правителей привели бы к восстанию. Но эти ассирийские правители представляли династию, которая правила страной тысячу лет, и не так-то просто было пренебречь столь давней традицией.

Однако в 745 г. до н. э. один ассирийский военачальник сверг слабого монарха и сам сел на трон. Он быстренько принял имя великого ассирийского завоевателя прошлых времен и стал Тиглатпаласаром III. И Ассирия сразу же вновь пришла в движение.

Как и во времена Салманасара III, государства Средиземноморского побережья попытались объединиться и дать отпор восточному исполину. Антиассирийскую коалицию возглавил иудейский царь Озия (о чем мы узнали из ассирийской записи, так как Библия об этом не упоминает).

Коалиция не оправдала ожиданий. В 738 г. до н. э. она потерпела поражение от ассирийской армии, и Тиглатпаласар III обложил данью все прибрежные государства. И Менаим, царь Израиля, и Озия, царь Иуды, подчинились ему, чтобы удержать те крохи самоуправления, которые Ассирия позволила им сохранить. Все имперские надежды, разумеется, рухнули. Сирия вновь освободилась от господства Израиля, и в Дамаске теперь правил царь, равный монарху Самарии, или, по крайней мере, в такой же степени подчиненный Ассирии.

В тот же год Менаим скончался, и на трон взошел его сын Факия. Факия делал все возможное, чтобы сохранить мир с Ассирией, и продолжал платить дань, что было единственным способом избежать полного уничтожения. Однако дань эта влекла за собой непосильное бремя налогов, которое возмущало народ. Кроме того, ненависть к чужеземцам тоже способствовала росту антиассирийских настроений.

В 736 г. до н. э. произошел военный переворот, который возглавил сановник по имени Факей. Факия умер, и закончилась пятая израильская династия, просуществовав лишь двенадцать лет. Факей сразу же начал создавать новую антиассирийскую коалицию. В союз с ним вошел сирийский правитель Рецин, сын Венадада III.

С точки зрения израильско-сирийских союзников, для достижения успеха важно было присоединить к этому союзу Иуду. Однако, пока северные государства создавали свою коалицию, в 734 г. до н. э. умер иудейский царь Озия, а вскоре и его сын Иофам. Трон наследовал Ахаз, сын Иофама. Озия и Иофам, хорошо усвоившие урок ассирийской силы, не захотели вступать в эту коалицию. Не пожелал и Ахаз. В этом решении нового царя иудейского поддержал Исайя.

Исайя был одним из пророков нового поколения, появившимся на исторической сцене вместе с Амосом за четверть века до этого. Он начал общественную деятельность в год смерти Озии, излагая свой взгляд на религию как на главенство этических норм и социальной справедливости над ритуалами. Будучи, очевидно, выходцем из аристократической семьи, Исайя имел свободный доступ к царю и религиозным лидерам.

В период кризиса, с которым теперь столкнулась Иуда, Исайя предложил придерживаться строгого нейтралитета. Иуде не надо вступать ни в какую лигу против Ассирии. Когда Израиль и Сирия пригрозили Иуде войной, если она к ним не присоединится, Исайя отнесся к такой опасности скептически. Израиль и Сирия не могли выиграть подобную войну, так как Ассирия не допустила бы усиления своих врагов. Все, что нужно было делать Иуде, — это стоять на своем.

Исайя сказал об этом Ахазу в весьма резкой форме, и его высказывание сохранилось в сборнике приписываемых ему речей — в Книге пророка Исайи. В Новой английской Библии, переведенной Хебрю на современный английский, Исайя говорит: «…сам Господь даст вам знамение: Дева во чреве приимет, и родит сына, и наречет его Эммануилом. Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе. Ибо прежде нежели этот младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе, земля та, которой ты страшишься, будет оставлена обоими царями ее». Язык не совсем попятный, но смысл сказанного, видимо, в том, что за то время, пока дитя, которое должно родиться, отнимут от груди, Израиль и Сирия будут разрушены предположительно Ассирией.

Случилось так, что объединенные силы Сирии и Израиля все-таки вторглись в Иуду и быстро опустошили всю страну. Воспользовавшись такой возможностью, эдомитяне и филистимляне освободились от Иуды, и вскоре Ахаз оказался правителем территории чуть больше Иерусалима и его окрестностей. И здесь мужество покинуло Ахаза. Хотя Исайя и советовал терпеть, Ахаз больше не мог ждать, когда Ассирия придет по собственному почину, и попросил у нее помощи, тем самым еще больше закрепив свою роль ассирийской марионетки.

Тиглатпаласар ответил на просьбу иудеев. Ассирийские войска вошли и стремительно двинулись на запад. В 732 г. до н. э. Сирия была разгромлена, а Дамаск взят. Сирия утратила свою независимость навсегда. Однако сирийцы (или арамейцы, как они называли себя) не исчезли. Прежние ассирийские монархи уже пытались подавлять восстания в завоеванных провинциях. Тиглатпаласар III организовал поголовную депортацию. Большую часть аристократических семей одной провинции он выгнал из принадлежавших им домов и поселил на чужих землях, а чужеземцев пригласил занять освободившиеся места. В результате ослаблялось национальное самосознание и, разумеется, возникала вражда между оставшимся на местах прежним населением и новыми переселенцами. Эта внутренняя вражда поглощала ту энергию, которая могла быть направлена против Ассирии.

Так сирийцы оказались разбросанными по всей империи, но они сохраняли свой язык. Арамейский язык (с его финикийским алфавитом) был гораздо проще ассирийского с его замысловатой клинописью. Начиная с XIII в. до н. э. арамейский язык стал своего рода интернациональным для Западной Азии и оставался таковым на протяжении тринадцати веков. В течение многих столетий после своей политической гибели Сирия посредством своего языка повлияла на мировую культуру гораздо больше, чем когда- либо прежде.

Что касается Израиля, то он пережил уничтожение Сирии, но с трудом. Ассирия вырвала из-под его контроля две северных трети территории и превратила их в порабощенные провинции. Факей оставался царем, но его правление ограничивалось землями вокруг Самарии. Однако царствовал он недолго. Ему трудно было удержаться у власти после унизительного поражения; он погиб в результате очередного дворцового переворота, последнего в Израиле. В 732 г. до н. э. руководитель заговора Осия объявил себя царем. Ассирия его, очевидно, признала при условии полного ей подчинения в виде выплаты большой дани.

В 728 г. до н. э. ситуация снова изменилась или могла измениться. Тиглатпаласар III скончался, и замаячила надежда, что Ассирия на какое-то время вновь придет в упадок, как это часто случалось прежде после смерти сильного правителя.

Однако даже против ослабленной Ассирии Израильское царство не могло устоять без сторонней помощи. Единственной по соседству с Израилем крупной державой, которая могла бы противостоять Ассирии, был Египет. Более того, и в интересах Египта было создать такую оппозицию, потому что если западная половина Плодородного полумесяца полностью попала бы под власть Ассирии, то это мощное государство оказалось бы на египетской границе.

В 736 г. до н. э. Египет находился под властью Шабаки, первого из череды фараонов, которые были родом из района Верхнего Нила, называемого Нубией (или Эфиопией). Именно к Шабаке[13] и обратился израильский царь Осия.

Так начались полтора столетия, на протяжении которых Египет постоянно поддерживал восстания против господства восточных держав в западной половине Плодородного полумесяца. К несчастью для тех, кого поддерживал Египет, сам он не обладал большой силой. Он мог, наверное, субсидировать и помогать подкупами, но не в состоянии был оказать эффективную военную помощь. Те народы, которые слушали льстивые речи египтян и принимали египетское золото, обязательно сталкивались с тем, что в критический момент, когда надо скрестить копья, помощь от египтян либо не приходила, либо в лучшем случае оказывалась недостаточной. Так же получилось и с Израилем.

Салманасара V, сына и престолонаследника Тиглатпаласара, подталкивали к тому, чтобы продолжить сильную внешнюю политику отца. На отказ Осии выплатить дань он отреагировал тотчас же: пошел на Израиль, опустошил его, Осию сверг и взял в плен, а в 725 г. до н. э. осадил Самарию.

С отчаянным мужеством Самария, оказавшись в полной изоляции и ни на кого не надеясь, сумела простоять в течение трех лет. Возможно, ее сопротивление истощило силы ассирийцев, и Салманасара сделали козлом отпущения. Во всяком случае, в 722 г. до н. э. он скончался или погиб в результате заговора, так как трон занял узурпатор (видимо, руководивший мятежом), ставший пятым монархом последней и самой яркой ассирийской династии.

Узурпировавший власть Саргон II довел до конца дело Салманасара, быстро и успешно завершив осаду Самарии. Так в 722 г. до н. э. пришел конец Израильскому царству, которое просуществовало ровно двести лет с момента успешного восстания под предводительством Иеровоама I.

Саргон следовал тактике Тиглатпаласара III и старался покончить с самой возможностью бунта в Израиле, ставшем теперь ассирийской провинцией, депортировав 27 тысяч человек из высших слоев — землевладельцев и чиновников. Переселенцев разместили в районе реки Хавор на макушке Плодородного полумесяца, приблизительно в 450 милях северо-восточнее Самарии. Там они вступали в брак с местными жителями и постепенно теряли свое национальное самосознание. В преданиях эти переселенцы известны как «десять потерянных племен», и в течение многих столетий считалось, что они остались в целости и сохранности и образовали могущественную нацию где-то во внутренней Азии. Это сущая чепуха.

Чтобы восполнить население на тех землях, которые прежде были израильскими, Саргон прислал переселенцев из других захваченных им неспокойных провинций. Эти новоприбывшие вступали в браки с израильскими крестьянами, которые по-прежнему жили там, и все это население, состоявшее из иммигрантов и местных жителей и тяготевшее к Самарии, в последующих поколениях стало называться самаритянами.

Самаритяне продолжали проводить богослужения приблизительно в той же форме, что и более древние израильтяне, и поклонялись Яхве. Они считали себя потомками израильтян и сводили к минимуму последствия израильской депортации и наплыва иммигрантов. Они утверждали, что их разновидность яхвизма чистая и оригинальная.

Однако жители Южной Иуды, которые подчеркивали чистоту именно своей разновидности яхвизма, говорили, что самаритяне — это ветвь полукровок, и считали, что их израильские предки были полностью выселены из страны, поэтому самаритянский яхвизм — никчемная и опасная ересь. И именно иудейская версия появляется в Библии.

После завоевания Израиля и уничтожения его как самостоятельного государства Саргон не делал никаких попыток присоединить южные земли. Мелкие государства, лежащие за Израилем, быстро продемонстрировали свое глубочайшее почтение перед могущественным царем Ассирии и платили дань. Финикийцы и филистимляне на побережье, Иуда, Аммон, Моав и Эдом, расположенные в глубине, — все сохранили своих местных правителей и осуществляли самостоятельную внутреннюю политику. Однако правители всех перечисленных стран были всего лишь марионетками в руках Ассирии и дорого расплачивались даже за то, чтобы сохранить это унизительное положение.

Из всех существовавших к тому времени пародов древнего Ханаана в лучшем положении были финикийцы. Их военно-морские силы позволяли им противостоять Ассирии, и все-таки величайший период финикийской истории заканчивался. После правления Саргона финикийские города так и не смогли обрести полную самостоятельность. Более того, впервые за пять столетий оспаривалась их власть над морями. Греция выбралась из мрачного периода, в который она погрузилась во времена вытеснения морских народов. Ее растущее население колонизировало чужие земли. По мере того как новые греческие города начинали появляться в прибрежной части Малой Азии и на берегах Черного моря, греческий флот и торговля активно расширялись. В VIII в. до н. э., когда финикийские города оказались оккупированными Ассирией, греческие корабли привозили своих колонистов на берега Сицилии и Южной Италии.

В Восточном Средиземноморье стала господствовать Греция, и под ее властью ему суждено было оставаться в течение шести веков. В Западном Средиземноморье, однако, сохранялось финикийское влияние, главным образом благодаря успешному росту тирского города-колонии Карфагена. Большое расстояние от западных колоний до родной финикийской земли плюс контроль греков над морскими пространствами между ними положили начало процессу усиления самостоятельности западных финикийцев.

В 715 г. до н. э. умер царь Иуды Ахаз, трон занял его сын Езекия. Его политика была уклончивой и сложной, ибо он платил дань Ассирии, но при первой же удобной возможности пытался сопротивляться ассирийскому господству.

Одним из способов сопротивления была религиозная реформа. В те дни власть политическая включала в себя и власть религиозную. Предполагалось, что религию победителей должны признать побежденные, ибо победа одной нации над другой в прозаических земных сражениях означала, что боги победителя одержали верх над богами побежденных. А посему боги народов Тигра — Евфрата должны были получить ритуалистическое признание в Иуде.

Однако Езекия делал все возможное, стараясь укрепить культ Яхве и подготовить свой народ к восстанию. Он прилагал максимум усилий, чтобы ликвидировать второстепенные места поклонения и запретить местные обряды, сосредоточивая все богослужения в Иерусалимском храме. Он внес новые детали в ритуал земледельческого праздника Пасхи и привнес в него политический оттенок, усилив его значение как торжества в честь легендарного исхода из Египта и заставив таким образом свой народ мечтать о подобном же избавлении от ассирийцев.

В период царствования Езекии древние предания времен Патриархов и Судей — в том виде, в котором они передавались завоеванными ныне израильтянами, — соединялись с аналогичными преданиями иудеев. Именно тогда кое-какие легенды, которые мы можем прочесть сейчас в древних книгах Библии, начали принимать свои современные формы.

Не пренебрегал Езекия и чисто военными мерами. Он укреплял разные города, делал запасы продовольствия в них, построил специальный водопровод для обеспечения водой иерусалимских фортификационных сооружений. (С хорошим запасом воды и громадными складами зерна укрепленный город мог выдерживать длительную осаду и ждать, когда тоска и болезни истощат силы осаждающей стороны.)

Постарался Езекия установить тесные связи и с яхвистами тех земель, которые были когда-то Израилем, чтобы распространить свое влияние на филистимлян и народ Эдома и получить финансовую помощь Египта. Оставалось только ждать подходящего момента для восстания, когда можно будет быстро покончить с господством Ассирии. Во всех своих начинаниях Езекия пользовался поддержкой яхвистских священнослужителей и таких независимых пророков, как Исайя.

В 705 г. до н. э. умер Саргон II, троп унаследовал его сын Сенаххериб (Сеннахирим). И вновь смерть сильного правителя становится сигналом для восстания. Халдейские племена, контролировавшие пути в нижней части долины Тигра — Евфрата, постоянно враждовали с ассирийскими хозяевами. Саргон II был настолько этим озабочен, что уделял мало внимания западу, что как раз и позволяло Езекии осуществлять нужные приготовления. Теперь после смерти Саргона халдеи пошли на открытое восстание.

С восшествием на ассирийский престол нового неопытного царя, занятого борьбой с халдеями, Езекия понял, что настал его час. Вместе с Финикией, филистимлянами и Египтом он отказался платить дань Ассирии, что было равносильно объявлению независимости.

К 701 г. до н. э. Сенаххериб выпутался из халдейских дел настолько, что смог направить значительные силы на Средиземноморское побережье. Мятежные союзники сразу же в полной мере ощутили на себе тяжесть ассирийской кары. Финикийские города были сметены с лица земли, а царю Тира пришлось искать убежище в финикийских колониях на Кипре.

На филистимлянских землях ассирийцы наткнулись на египетскую армию, легко ее одолели и обратили в бегство. После этого практически без передышки Сенаххериб повел своих людей в Иуду, опустошая ее земли и захватывая один за другим укрепленные города. До конца года Езекия оказался загнанным в Иерусалим, как крыса в клетку.

Сенаххериб начал осаду. К этому моменту Езекия, конечно, устал и был готов заплатить огромную дань, лишь бы вернуть свое зависимое положение и пообещать лояльность в будущем. Рассерженный ассирийский царь, однако, не хотел идти на такие уступки. Видимо, он планировал сделать с Самарией и Израилем то, что сделал с ними его отец, — покорить город и покончить с этим царством.

Но хорошо защищенный Иерусалим, имея большие запасы продовольствия, мог держаться долго, к тому же опять напали египтяне. Сенаххериб отвел часть осаждавшей Иерусалим армии и без труда их разгромил, но это ослабило его войско. К тому же вести о возникавших повсюду в обширных доминионах Ассирии неприятностях неожиданно привели Сенаххериба к мысли, что глупо тратить столько времени на небольшой и не столь уж важный город. Он удовлетворил смиренную просьбу Езекии обойтись выплатой громадной дани и ушел.

Сенаххериб готов был позволить Иуде сохранить ограниченную свободу и династию Давида на троне. Страна истощена, и на этот раз она должна была усвоить урок. Наверняка пройдет много времени, прежде чем она опять рискнет провоцировать Ассирию. Если Сенаххериб размышлял именно так, то он был прав. Иуда никогда больше не восставала против Ассирии.

Тем не менее тот факт, что Сенаххериб ретировался, фактически не взяв Иерусалим, оказался чрезвычайно важным не только для Иуды, но и для всего мира. Двадцать лет назад при подобных же обстоятельствах Самария была захвачена, и тогда пришел конец Израилю. Иерусалим же ныне не взяли, и Иуда устояла.

В чем же различие?

В Иерусалиме стоял храм. Пошли легенды, что Сенаххериба заставила отступить чума, которую наслал на него Господь и которая уничтожила его армию; что храм неуязвим; что Яхве непобедим и что он сильнее всех ассирийских богов, пусть даже Ассирия и казалась самой могущественной на земле. Это была первопричина зарождения нового взгляда на религию и Бога, не связанная с прозаическими фактами победы или поражения на земле.

Но, несмотря на всю ту мистику, которой окутались события 701 г. до н. э., ситуация была плачевной. Иуда опустошена и потерпела самое страшное поражение за всю свою историю.

Уставший и опозоренный Езекия в 697 г. до н. э. добровольно признал своего старшего сына Манассию соправителем. Когда в 687 г. до н. э. Езекия умер, Манассия стал единоличным правителем и царствовал до конца своей жизни, то есть до 642 г, до н. э. Его царствование, пятьдесят пять лет, оказалось самым длительным в истории Иуды, более того, оказалось одним из самых мирных периодов в истории этой страны.

Манассия полностью изменил политику своего отца, что явно не принесло Иуде ничего, кроме несчастий. Понятно, что цена марионеточной зависимости была гораздо меньшей, чем расплата за восстание, поэтому на протяжении всего своего правления он пунктуально платил дань и покорно склонял голову перед царем Ассирии. Он признал ассирийский культ и способствовал его распространению, делая при этом все, чтобы препятствовать яхвизму, продолжавшему проповедовать дух сопротивления, который воспитывал Езекия[14].

Тем временем Ассирия достигла пика своего могущества. В 681 г. до н. э. Сенаххериба убили два его сына, а третий сын, Асархаддон, захватил трон. Подавив твердой рукой беспорядки, Асархаддон в 671 г. до н. э. вторгся в Египет и захватил нижнюю часть дельты Нила. Впервые в истории долина Нила вместе со всем Плодородным полумесяцем оказывается под властью одной державы, но Иуда живет и процветает. Великие ассирийские армии маршировали то в Египет, то обратно, абсолютно не затрагивая крошечную Иуду, в этом и состояла практическая ценность политики Манассии.

В 669 г. до н. э. трон перешел к Ашшурбанапалу, сыну Асархаддона. Манассия оставался тверд в своей проассирийской политике, не пытаясь получить выгоду от смерти монарха. Возможно, конечно, что он поехал в Ниневию — новую ассирийскую столицу, которую основал Сенаххериб, — выразить свою преданность новому ассирийскому правителю.

Спустя века возникла легенда, вероятно из смутных воспоминаний об этом путешествии в Ниневию, что Манассию держали в ассирийской столице в оковах и после этого он раскаялся в своем идолопоклонстве и стал добропорядочным яхвистом. Эта легенда, сохранившаяся в нескольких стихах в библейской книге 2-й Паралипоменон, производит впечатление назидательной истории, придуманной лицемерными священнослужителями, чтобы показать превосходство истинной религии над ложной.

Когда в 642 г. до н. э. Манассия умер, его сын Амон остался верен политике отца. Однако после двух лет правления его убили, и в 640 г. до н. э. на трон взошел его сын Иосия, которому в то время было всего восемь лет.

Но теперь большие изменения происходили в огромных ассирийских владениях. При Ашшурбанапале ассирийская армия была еще сильной, но давалось это все большей ценой. Участились бунты; Египет, самое последнее завоевание Ассирии, стал первым государством, вырвавшимся на свободу. Практически независимыми были халдеи, живущие в нижней части долины Тигра — Евфрата. Иудеи явно почувствовали облегчение, и проницательные свидетели происходившего могли предвидеть, что недалеко то время, когда Ассирийская империя обязательно рухнет.

Поскольку Ассирия медленно слабела, яхвизм и национализм, который он символизировал, укреплялись. Точно неизвестно, что стало причиной убийства Амона, по вполне возможно, что его подстроили священники-яхвисты, желавшие, чтобы трон перешел к царю-ребенку, из которого можно будет лепить что угодно в то славное время, когда рухнет Ассирийская империя. Действительно, к 632 г. до н. э., когда Иосии исполнилось шестнадцать лет, он стал явным яхвистом, и официальные ассирийские культы не соблюдались.

В 627 г. до н. э. скончался Ашшурбанапал. Он был последним великим ассирийским царем, и после его смерти сразу же начались восстания среди покоренных народов. В Ассирии начался период стремительного и окончательного упадка.

Иуда оказалась в числе тех покоренных государств, которые воспользовались благоприятной обстановкой. Иудейская армия быстро двинулась на север, туда, где некогда был Израиль, оккупировала земли почти до самого Дамаска и захватила Трансиорданию. Впервые за три века после смерти Соломона территории Израиля и Иуды оказались объединены под властью династии Давида, правящей из Иерусалима.

В 622 г. до н. э. Иосия повелел полностью обновить Иерусалимский храм, сильно обветшавший за тот долгий период, который начался со смертью последнего яхвистского царя шестьдесят пять лет назад. Яхвистские священники, ожидавшие этого с нетерпением, были готовы. Первосвященник Хелкия объявляет о находке в тайной нише каменной стены храма старинной Книги Закона. Циники предположили бы, что эта копия была изготовлена самими священниками, по народ убедили в ином. Книга Закона, провозглашавшая яхвизм единственной допустимой религией и способствовавшая усилению власти священников, просуществовала якобы шесть веков со времен легендарного Моисея, получившего Закон в окончательном и неизменном виде от самого Господа на горе Синай.

Точное содержание Книги Закона никому не известно. Она не сохранилась. Большинство библейских исследователей, однако, почти уверены, что оно очень близко тому, что мы называем сейчас Второзаконием, где приведены речи, предположительно самого Моисея, которые он произнес перед израильским народом до перехода через Иордан, незадолго до своей смерти.

Иосия признал эту книгу подлинной реликвией и немедленно начал осуществлять радикальную религиозную реформу. В стране искоренялись любые культы неяхвистского толка. Все местные святилища, яхвистские и неяхвистские, были закрыты, и все местные богослужения запрещены. Иерусалимский храм сделали единственной святыней, и Иосия присутствовал на грандиозной Пасхе, которая, казалось, свидетельствовала о том, что Иуда вновь вступает в золотую эру Давида и Соломона.

Финикийские города тоже, видимо, расширялись, воспользовавшись свободой, после ослабления Ассирии. Хотя греки продолжали контролировать Восточное Средиземноморье, финикийцы проникали все дальше на запад, на расстояние, которое никому, кроме них, не суждено было преодолеть еще в течение двух тысяч лет.

В то время они основали колонии на территории нынешнего Алжира, заняли Балеарские острова, расширили свои владения на испанских берегах. В прошлом они пускались в короткие рискованные путешествия за Гибралтарский пролив, ныне же осуществили массовый прорыв. Впервые в истории корабли цивилизованного государства бороздили Атлантический океан, а команды их были набраны из жителей Ханаана.

Финикийские мореплаватели шли на север и на юг. Те, что направились на север, нашли новые залежи олова, так необходимого для производства бронзы — пока еще очень важного материла даже в развивающийся железный век. Это олово, новый источник богатства Тира и его городов-побратимов, нашли на островах, которые назвали Оловянными. Где они находились, никто не может сказать точно, но предполагают, что это были острова Силли — группа островков у Корнуолла на юго-западной оконечности Англии. Корнуолл и сам мог служить источником олова (в небольших количествах его добывают там и поныне).

Еще более впечатляющие походы финикийские моряки совершили на юг. Нанятые египетским царем, они исследовали африканские берега и полностью обогнули этот гигантский континент. Единственное дошедшее до нас упоминание об этом содержится в трудах греческого историка Геродота, описавшего их двумя столетиями позже.

Геродот не верил рассказам финикийцев, они говорили, что на южной оконечности Африки полуденное солнце появляется в северной части неба. Поскольку полуденное солнце всегда было на юге, если наблюдать его из Греции или, разумеется, с любой средиземноморской территории, то Геродот считал, что это неизменный закон природы, а финикийцы врут, поэтому вся история о плаваниях вокруг Африки выдумана.

Южная оконечность Африки лежит в южной зоне умеренных широт, откуда полуденное солнце действительно всегда видится на севере. То, что финикийцы описывали столь явно невозможный факт, подтверждает, что они действительно ходили по океану далеко на юг и, видимо, обогнули Африку.

А золотой век Иуды при Иосии вскоре закончился. Ассирия действительно развалилась. Халдеи с их столицей в Вавилоне объединились с индийцами, кочевым пародом, обитавшим юго-восточнее Тигра, и в 612 г. до н. э. захватили ассирийскую столицу Ниневию. Порабощенные народы рукоплескали (как сказано в короткой библейской Книге Наума). К 610 г. до н. э. последняя ассирийская армия еще пыталась сражаться в верховьях Евфрата.

Но теперь зашевелился Египет. На египетском троне появился новый фараон Нехо (Нехао) II. Впервые за шесть столетий со времен Рамсеса III Египет соблазнился имперской славой в Азии. В конце концов, Египет пострадал от ассирийской оккупации, когда эта держава властвовала над всем Плодородным полумесяцем, и в его интересах было позаботиться о том, чтобы никакое другое государство не получило абсолютного господства. Халдеи захватили долину Тигра Евфрата, и этого достаточно.

Прежде всего Нехо решил подойти к Евфрату, поддержать последнюю ассирийскую армию и сохранить западную половину Плодородного полумесяца свободной от гигантской восточной державы. По ходу дела он мог заполучить столько земель, сколько удастся. Эта территория будет служить дополнительным буфером между Египтом и халдеями. С такими намерениями Нехо II поспешно отправил в 609 г. до н. э. свои войска на северо-запад.

Но на его пути встал Иосия, царь иудейский. Он расширил границы маленького княжества Манассии и восстановил большую часть Давидова царства. Он считал себя главой важного государства. Более того, он возродил истинную религию и твердо верил, что Господь на его стороне, священнослужители, несомненно, поддерживали эту веру.

Поэтому Иосия был готов преградить путь любой вражеской армии. Он собрал свои войска и встретил египтян у Мегиддо, в пятидесяти пяти милях севернее Иерусалима, где более шести веков назад Тутмос III выиграл великую битву с народом Ханаана. И на этот раз приговор оказался точно таким же. Египтяне опять победили, а Иосия был убит. Новая золотая эра Иуды внезапно оборвалась.

Но даже победа оказалась фатальной для великого плана Нехо. Она его задержала, и он не смог осуществить свои намерения. К тому времени, когда Нехо достиг Евфрата, ассирийская армия уже ушла. Теперь там господствовали халдеи, и они были сильны, как никогда. Нехо избежал прямой конфронтации, но взял в свои руки управление над всеми землями южнее Евфрата. Некоторое время казалось, что вернулись великие времена Тутмоса III и опять существует Египетская империя.

Но даже после поражения род Давидов не закончился. Осталась Иуда, и Иерусалим не был завоеван. Народ Иуды возвел на трон Иохаза, младшего сына Иосии. Он продержался у власти всего несколько месяцев, потому что не устраивал Нехо, который считал его недостаточно подобострастным в отношениях с Египтом. Нехо приказал доставить Иохаза в Египет для пожизненного заключения, а Иоакима, старшего сына Иосии, заставил занять его место.

Иуда была не в том положении, чтобы сопротивляться. Она не стала такой великой державой, как мечтал Иосия. Она по-прежнему была маленьким государством, которому пришлось уступить силе, как и во времена Манассии. Иоаким поклялся в верности Египту и честно заплатил дань.

Но оставалась еще пограничная полоса на Евфрате, где египетские войска с запада недовольно взирали на халдеев на востоке. Халдеи закрепили свое влияние над долиной Тигра — Евфрата и почувствовали, что пришло время поставить Египет на место.

Халдейский царь послал своего сына Навуходоносора разобраться с этой проблемой. В 605 г. до н. э. Навуходоносор находился на границе, организовывая наступление на египтян. Перед началом предстоящего сражения халдейский царь умер, трон наследует Навуходоносор. Практически сразу же после этого обе армии вступают в битву у Кархемыша, и халдеи одерживают победу. Недолговечная мечта Нехо о славе рассеивается. Остатки египетских войск откатываются на юг.

Теперь Навуходоносор со своими халдеями захватывает Средиземноморское побережье, хотя мелкие царства этого региона из кожи вон лезли, чтобы поскорее переметнуться от Египта к союзу с халдеями. Среди них был и Иоаким, но он испытывал беспокойство. Возможно, он понимал, что репутация верной Египту марионетки сделает его объектом подозрений Навуходоносора, который использует первую же возможность, чтобы заменить Иоакима другим правителем. По этой ли причине или по какой-то иной он держал ухо востро, чтобы не упустить подходящей возможности для восстания.

Египет, увидев, что Халдейская империя та же Ассирийская, по под новым названием, прибег к своей прежней политике — поддерживать и финансировать мятежи. Иоаким, затеявший в столь опасный для государства период обширную строительную программу, нуждался в деньгах, и попросить их он мог именно у Египта.

По меньшей мере один высокопоставленный деятель Иуды выступил против авантюристического курса, выбранного Иоакимом. Это был Иеремия, мрачно повторявший, что Навуходоносор достаточно силен, чтобы противостоять ему, и что надежда на помощь Египта — заблуждение. Он видел элемент психологической опасности в этом без конца повторяемом рассказе об избавлении Иерусалима от ассирийской осады при Сенаххерибе, случившемся столетие назад, и в безрассудстве растущей веры (со времен реформы, проведенной Иосией) в то, что Иерусалимский храм является непобедимым стражем города.

Иеремия настаивал, что нельзя столь безоговорочно верить в храм. В Книге Иеремии записано: «Не надейтесь на обманчивые слова: «здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень…» (Иеремия, 7:4). Он указывал, что не ритуальное богослужение спасет Иуду, а реформа нравственных норм, и приводит слова Господа: «…вы крадете, убиваете, и прелюбодействуете, и клянетесь во лжи… И потом приходите ко мне и становитесь пред лицем Моим в доме сем… и говорите: «мы спасены»…» (Иеремия, 7:9—10). Господь напоминал также, что прежнее святилище в Силоме (существовавшее во времена Судей) было разрушено. Однако Иеремия напрасно ораторствовал.

В 601 г. до н. э. халдеи вновь столкнулись лицом к лицу с египтянами, но теперь на самой границе с Египтом. Египтяне сражались отчаянно и, отбросив халдеев, сохранили свою независимость. Для Иоакима этого было достаточно. Он отказался платить дань Навуходоносору. Тому понадобилось некоторое время, чтобы отреагировать должным образом. У него были и другие дела на территории его обширной империи. Но к 597 г. до н. э. пришел черед Иоакима. Халдейская армия окружила Иерусалим и начала осаду.

Во время этой осады Иоаким умер. Возможно даже, что его убили. Преемником стал его сын-подросток Иехония, но положение его было незавидным, поскольку любому, кто не верил слепо в божественное вмешательство, было ясно, что Иерусалиму долго не продержаться.

Через три месяца после прихода к власти Иехонии Иерусалим пал, и в город вошла халдейская армия. Навуходоносор, считая, что Иуда еле жива, проявил милосердие. Единственное, что он сделал, так это отправил в изгнание в Халдею Иехонию и несколько тысяч представителей правящего класса. Он надеялся таким образом уничтожить национальное самосознание иудеев, так же как сто двадцать пять лет назад Тиглатпаласар поступил с Израилем.

Тем не менее саму Иуду сохранили и Иерусалим не тронули. Даже царь остался, ибо Навуходоносор позволил сесть на престол в Иерусалиме Седекии, дяде Иехонии и третьему сыну Иосии.

Иуда была теперь настолько слабой, что ни для кого не представляла интереса, но она по-прежнему прислушивалась к льстивым речам Египта. Несмотря на все старания Иеремии, Седекия, подталкиваемый священнослужителями, которых все еще очень увлекала идея мистической защиты храма, ждал случая вновь поднять мятеж.

В 589 г. до н. э. он решил, что настал подходящий момент. Египту удалось уговорить все мелкие государства региона — Моав, Аммон, Эдом, Тир — выступить против Навуходоносора. Он пообещал, что сам тоже начнет боевые действия. Поэтому Седекия отказался платить дань, но, когда Навуходоносор в 587 г. до н. э. стал угрожать с юга, все прочие страны, включая Египет, обнаружили, что у них есть другие важные дела, и бросили Иуду. Иерусалим был захвачен вторично, и теперь Навуходоносор решил покончить с ним навсегда. Он разграбил город и разрушил Иерусалимский храм, сровняв его с землей, — через 367 лет после освящения его Соломоном. Более того, когда халдеи схватили бежавшего Седекию, они его ослепили, а сыновей казнили.

На иерусалимском троне Седекия был двадцать первым монархом из династии Давида и последним. Эта династия оборвалась через 427 лет после восшествия на престол царя Давида.

Множество иудеев отправили в изгнание, а те, кто остался, попали под власть Годолии (Гедалия), иудея из благородной семьи, правившего ныне в качестве губернатора одной из халдейских провинций.

Годолия пробыл губернатором только три месяца и был убит. В Библии говорится, что это убийство спровоцировал царь аммонитян, но более правдоподобной кажется версия его убийства иудейскими националистами, которые считали Годолию марионеткой в руках халдеев. Конечно, остававшиеся в стране иудеи понимали, что Навуходоносор расценит случившееся как новую вспышку иудейского национализма. В Иуде началась паника, и часть людей бежала в Египет, прихватив с собой (против его воли) и Иеремию.

Вот так Иудея, как до нее Израиль, лишилась своего населения. Ее правящие классы, землевладельцы и чиновники, оказались разбросанными по долинам Тигра — Евфрата и Нила. На ее земле остались жить только простые неграмотные люди, сохранявшие яхвизм на довольно примитивном уровне. Казалось, что разрушено последнее из созданного Давидом.

Глава 7. ИУДАИЗМ

Естественно было предположить, что теперь яхвизм умрет или в лучшем случае протянет еще несколько веков в качестве второстепенного культа. Случись так — а люди в те времена имели все основания думать, что так оно и будет, — и вся мировая история изменилась бы и пошла в неизвестном направлении.

Но этого не произошло. Движение, начавшееся с реформ Иезекии, настроение, возникшее после неудавшейся попытки Сенаххериба разрушить Иерусалим, убежденность, что Яхве и его храм выше сил, казавшихся непреодолимыми во всех земных битвах, экзальтация, сопровождавшая реформы, проводимые Иосией, — все это, видимо, не исчезло полностью и вдохновляло народ Иуды, хотя и живший в изгнании и потерпевший окончательный разгром.

Они не считали, что их религия может существовать лишь на родной земле, там, где находится дом их Бога, наоборот, они несли его в своих сердцах и вере, как когда-то принесли его в Ковчеге Завета. В Египте, например, группу иудеев отправили на Слоновий остров, что на реке Нил, почти на самой южной границе современного Египта. Будучи стойкими солдатами, они служили там, охраняя южную границу от нубийцев. И на этом острове, в 700 милях от Иерусалима, они построили храм Яхве.

Однако поистине чудо иудеи сотворили в Вавилоне и его окрестностях.

Этому способствовал ряд факторов. Во-первых, Навуходоносор был просвещенным монархом. Он неплохо обращался с иудейскими изгнанниками и не преследовал их. Убедившись, что они не будут больше бунтовать и будоражить его империю, он вполне этим удовлетворился. В нижней части долины Тигра — Евфрата, где иудеи поселились в «вавилонском изгнании», с ними обращались вполне терпимо. Им позволяли даже свободно поклоняться Яхве.

Возможно, Навуходоносор надеялся, что иудеи приспособятся к обычаям вавилонян и окажутся полезными для экономического процветания страны. Видимо, его надежды частично оправдались. Разумеется, иудеи занялись хозяйственной деятельностью, и многие из них стали довольно состоятельными гражданами. Вполне вероятно, что многие из них стали вавилонянами.

И все-таки значительная часть изгнанников осталась убежденными яхвистами. Они смогли остаться ими в изгнании даже при разрушенном храме частично благодаря тому факту, что имели теперь экземпляры Книги Закона, представленные общественному вниманию во времена Иосии, и исторические предания, записанные при Иезекии, плюс свитки, авторство которых приписывали таким пророкам, как Исайя и Иеремия.

Поэтому изгнанники, придерживавшиеся яхвизма, могли свободно собираться группами, читать Закон, толковать его, размышлять над ним и так далее. Собрание людей, встречавшихся изучать Закон, называется конгрегацией — от латинских слов, означающих «собираться вместе». Равнозначное выражение в греческом языке — «синагога». Яхвизм, лишенный своего храма, продолжал жить в своих синагогах.

Однако эти письмена и предания еще не обрели своей окончательной формы. Поскольку их писали и переписывали, невозможно было оградить от проникновения в грубовато сделанные записи иудеев вавилонской утонченности. В эти письмена оказалась включенной вавилонская легенда о сотворении земли, очищенная, конечно, от своих языческих элементов. История Адама и Евы, перечень долгоживущих потомков этой пары, история Великого потопа, который пережило человечество, рассказ о Вавилонской башне — все это пришло из вавилонской легенды.

У вавилонян был обычай делить годы на семидневные периоды, потому что их сложная астрономическая наука придавала большое значение семи планетам. Изгнанники-иудеи восприняли это и придали седьмому дню религиозное звучание, так возник Шаббат (Священная суббота).

Согласно этим записям, великий прародитель Авраам, от которого вели свое происхождение иудеи и израильтяне, до своего пришествия в Ханаан жил в Харране. Этот город находился на вершине дуги Плодородного полумесяца, в шести милях от Кархемыша. Теперь иудеи проследили его историю вглубь и записали, что он родился в Уре, древнем шумерском городе. Таким образом иудеи связали свое происхождение с происхождением самих вавилонян.

Однако, несмотря на все эти тенденции к ассимиляции, там сохранились ревностные яхвисты, не порвавшие со своими страстными национальными устремлениями. На их взгляд, Яхве наказал Иуду за ее грехи, но после покаяния изгнанники будут возвращены, и поднимется новый Иерусалим, гораздо лучше прежнего, и будет им править новый царь из дома Давидова, и возникнет новая нация, которая станет господствовать на земле и жить вечно.

Слова пророков древних времен изучали в поисках пассажей, которые можно было толковать в соответствии с нынешними устремлениями. И вероятность того, что подходящие высказывания приписывались к старым письменам с целью возродить национальный дух, не стоит отвергать.

Например, в Книге пророка Исайи есть такое место, где говорится: «И произойдет отрасль от корня Иессева (отца Давида. — Примеч. авт.), и ветвь произрастет от корня его: И почиет на Нем Дух Господень…» (Исайя, 11:1–2).

Если этот отрывок представляет собой подлинные слова Исайи, то, вероятно, он мог быть частью поэмы, первоначально посвященной коронации нового царя Иуды, может быть Иезекии. Или им было отмечено рождение нового наследника трона.

Между тем нетрудно было дать этому отрывку иное толкование и превратить его в божественно внушенное обещание, что потомки дома Давидова еще будут восседать на троне в Иерусалиме. Описание идеального царства, которое появится, как только народ Иуды освободится от всех грехов и решит следовать Закону, имеется также в писаниях Исайи: «И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор, и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы, и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас Своим путям; и будем ходить по стезям Его. Ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне — из Иерусалима. И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Исайя, 2:2–4).

Эти слова, описывавшие всего лишь мистическое видение идеального общества, вполне могли быть отнесены изгнанниками к триумфу Иудеи, который ждал их по возвращении, после того как все грехи их будут прощены. Естественно, трудно было говорить в открытую о возвращении и восстановлении монархии во главе с правителем древней династии, поскольку это могло быть истолковано как подстрекательство к мятежу. Навуходоносор был терпимым монархом, но всему есть предел.

Следовательно, изгнанникам приходилось осторожно высказывать свои мысли, затемняя их истинный смысл. Говоря о царе из дома Давидова, который будет править ими после возвращения в Иуду, они называли его Помазанником или Мессией. Тайная мечта об идеальном царе из рода Давидова называется поэтому мессианством. Начиная с вавилонского изгнания, мессианство продолжало существовать, усиливаясь во времена тяжелых испытаний.

Самым главным духовным советчиком изгнанников в Вавилоне был Иезекииль. Кажется, он происходил из семьи Задоков, поставлявших высокопоставленных священнослужителей со времен царя Соломона. Он был отправлен в изгнание вместе с Иехонией в 597 г. до н. э. после первой осады и взятия Иерусалима. Пламенный яхвист, Иезекииль верил в восстановление царства и подробно описывал устройство храма и особенности ритуала в нем, когда храм будет отстроен заново.

Видоизмененный яхвизм, возникший среди изгнанников в Вавилоне, так никогда полностью и не реализовался на практике, но он послужил моделью, на которой основывались позднейшие верования. Новый яхвизм — это то, что сейчас мы назвали бы иудаизмом, а Иезекииля иногда называют отцом иудаизма.

Далее с этого момента я буду говорить «иудаизм», имея в виду господствующее яхвистское верование, сохранив прежний термин «яхвизм» для обозначения веры тех, кто, подобно самаритянам, поклонялся Яхве в той форме, которая существовала до вавилонского изгнания.

Тех, кто исповедует иудаизм, мы называем ныне евреями, в отличие от других жителей древней земли Ханаанской и даже от тех людей в Иуде и их потомков, которых оставили жить на своей земле, когда наиболее богатых и образованных отправили в изгнание.

Если евреи, жившие в изгнании на востоке, были достаточно обеспечены и находили удовольствие в изучении Закона и в мессианских стремлениях, то Навуходоносор обнаружил, что с разрушением Иерусалима его неприятности на западе не закончились.

Остались финикийцы, которые не очень-то ему подчинялись. Благодаря своему могуществу на морях они были независимыми до того, как израильтяне прорвались в Ханаан, и сохранили определенную степень независимости после того, как оттуда выгнали иудеев. Тиром управлял царь, с тех пор как империя Давида переживала период расцвета. Тир сохранял собственного монарха и во времена великой Ассирийской империи, и даже тогда, когда Навуходоносор усмирил Средиземноморское побережье.

В момент падения Иерусалима в Тире правил Итобаал III. Он услышал призыв из Египта и присоединился к Седекии из Иуды, чтобы подготовить восстание. Когда настал решающий момент, Тир предусмотрительно воздержался от каких-либо действий, но Навуходоносор не мог позволить Тиру ждать более подходящего случая. Сразу же после падения Иерусалима он потребовал, чтобы Тир сдался. Когда тот отказался, он начал осаду.

Вскоре Навуходоносор понял, что ситуация здесь сложнее, чем он предполагал. Стоявший в глубине суши Иерусалим можно было окружить со всех сторон и, уморив голодом, заставить сдаться. А Тир голодом не возьмешь, поскольку море открыто и его флот действует.

Но Навуходоносор хорошо подготовился и был настойчив. Он держал осаду тринадцать лет, пока Тир, оставаясь по-прежнему неуязвимым, не устал от хозяйственной разрухи, истощения людей и собственного заточения на маленьком островке. В 574 г. до н. э. Тир предложил Навуходоносору компромисс, и халдейский царь, в такой же степени измученный бесконечными тратами на осаду и потерями в живой силе из-за болезней и дезертирства, принял это предложение. Тир избежал оккупации и грабежа. Его самоуправление не было ликвидировано. Итобаала III свергли, но его место занял Баал I, который пообещал подчиняться халдеям.

После длительной осады Тир утратил былое могущество, и финикийские колонии в Западном Средиземноморье стали независимыми, хотя эмоциональная связь, конечно, сохранилась. Карфаген, самый сильный из финикийских городов на западе, сформировал и возглавил лигу городов, чье влияние росло с каждым днем. Карфаген основал собственные колонии и аванпосты на западном побережье Средиземного моря, как африканском, так и европейском, на самом выходе из Гибралтара. Он стал сильнее и богаче любого ханаанского города за всю их историю. Ему суждено было удерживать такое положение в течение четырех веков.

Тем не менее карфагеняне не могли делать все, что им заблагорассудится. Греки, наводнившие побережье Восточного Средиземноморья, приходили на запад. Они заселяли берега Южной Италии и Восточной Сицилии. На Сицилии греки представляли особенно большую опасность для Карфагена. И Карфаген, сделав упреждающий шаг, заселил западную часть Сицилии. На юге Италии греки столкнулись лицом к лицу с народом, известным как этруски[15] и контролировавшим западный берег Италии далеко на север.

И карфагеняне, и этруски склонялись к тому, чтобы начать войну. Если бы греки остались на востоке Сицилии и юге Италии и не пытались бы расширять свою территорию дальше, то для западных государств ситуация оставалась бы вполне терпимой. Однако приблизительно в 550 г. до н. э. греческие поселенцы двинулись за пределы Италии. Они основали город на северном берегу Средиземного моря и назвали Массалия (как Марсель он дожил до наших времен). Они высадились также на островах Корсика и Сардиния, точно на севере от карфагенян и на западе от этрусков, живших на итальянском берегу.

Поэтому карфагеняне и этруски заключили союз и приблизительно в 540 г. до н. э. устроили морское сражение с греками. Греки потерпели поражение, и оно ознаменовало конец периода греческой колонизации. Массалия осталась, но греков выдворили с островов. Карфаген взял под свой контроль Сардинию, а этруски — Корсику, кому что было ближе.

Евреи продолжали вести относительно беззаботную жизнь в Вавилоне. После смерти Навуходоносора в 561 г. до н. э. жизнь евреев стала еще лучше. Новый царь Мардук-апла-иддин, именуемый в Библии дьяволом — Мердохом, освободил Иехонию, изгнанного царя Иудеи, пробывшего тридцать шесть лет в не очень тягостном для него заключении.

Евреи, видимо, надеялись, что это событие станет предвестником возрождения Иуды, но были ли такие намерения у Мардука или подталкивали ли его к этому, мы никогда не узнаем. Через два года его убили, и наступил период анархии, продолжавшийся до 555 г. до н. э., когда царем стал Набонид, священник не из рода Навуходоносора. Набонид был ученым и хранителем древностей и завещал свое дело сыну Валтасару.

Однако после смерти Навуходоносора империя халдеев быстро увядала, и на горизонте появился новый завоеватель. Это был Кир, правитель племен, называемых персами. В 559 г. до н. э. он провозгласил себя правителем громадных территорий, лежащих к северу и востоку от Халдеи, и основал Персидскую империю. В 546 г. до н. э. он распространил свое влияние на запад на Малую Азию, и стало ясно, что положил он глаз и на саму долину Тигра — Евфрата — богатейший, наиболее развитый регион с самой древней культурой на земле. Более того, ничто не могло его остановить, поскольку Халдейское царство было в полном расстройстве.

Евреи, жившие в изгнании, или, по крайней мере, те из них, кто грезил мессианством, впали в состояние экстатического возбуждения. Видимо, скорое исчезновение того проблеска надежды, который возник при Мардуке, настроило их против Халдеи. А может быть, они решили, что, встав на сторону персов, они получат поддержку победителя и Кир из чувства благодарности вернет их в Иуду.

Во всяком случае, они так и сделали, и их позицию выразил один пророк, оказавшийся выдающимся поэтом, но навсегда оставшийся безымянным. Его сочинения приписали жившему примерно на два века раньше пророку Исайе, чтобы им больше верили, и эти тексты появляются в Книге Исайи с сороковой главы. Если предыдущие главы касаются периода правления Сенаххериба, то в последующих главах вдруг возникает Кир. Поэтому пророка, который жил позднее, называют Вторым Исайей.

Второй Исайя приветствовал приход Кира и одновременно предложил новый взгляд на Яхве. Яхве больше не был просто богом евреев и единственным, которому они могли поклоняться. Он не был даже просто величайшим богом во Вселенной; он был единственным богом в мире и единственным, кому имело смысл поклоняться любому человеку. Яхве стал одинаково богом евреев и неевреев.

Согласно такому взгляду на вещи, вся история была частью замысла Божьего. Если Иерусалим и его храм оказались разрушенными, то это деяние Бога, а Навуходоносор был орудием в его руках. Когда придет время восстановить Иерусалим и храм, это тоже будет деяние Бога, и орудием его станет Кир.

Второй Исайя пишет, что Бог «воздвиг от востока мужа правды, призвал его следовать за собою, предал ему народы и покорил царей» (2 Исайя, 41:2). Второй Исайя даже не постеснялся дать Киру мессианский титул, потому что он провозглашает: «Так говорит Господь помазаннику Своему Киру: Я держу тебя за правую руку, чтобы покорить тебе народы…» (2 Исайя, 45:1).

Именно со Вторым Исайей пришел настоящий монотеизм, вера в определенное божественное существо как в единого и единственного бога в мире. Так истинный монотеизм стал еще одним великим нововведением, которое дали миру народы из западной части Плодородного полумесяца.

Расчеты изгнанников оправдались. В 538 г. до н. э. Кир со своими персами вторгся в Халдею, и она почти сразу развалилась. Кир разрешил евреям вернуться в Иуду и заново построить храм.

Однако дарованное им возвращение подразумевало чисто религиозный смысл. Ни слова не было сказано о восстановлении Иудейского царства.

И сразу же группа евреев отправилась в путь к тому месту, где некогда стоял Иерусалим. Во всяком случае, в ней были представители всех евреев из долины Тигра — Евфрата. Многие, возможно большинство, еще не решились расстаться с устроенной и безбедной жизнью ради приключения, целью которого было обживать разоренную землю. Многие помогали возвращавшимся деньгами и товарами, но сами оставались на месте. Фактически они и их потомки сохраняли процветающую еврейскую общину в долине Тигра — Евфрата в течение пятнадцати столетий.

Первую группу евреев, возвращавшихся в Иерусалим, возглавил некто названный в Библии Шешобацаром и князем Иудиным. Некоторые называют его сыном Иехонии. Иехонию свергли и отправили в изгнание в 597 г. до н. э., но тогда ему могло быть только восемнадцать лет. Умер он примерно в 560 г. до н. э. Вполне возможно, что сын Иехонии был жив в 538 г. до н. э., но если и так, то в лучшем случае он был довольно пожилым человеком.

Шешобацар, очевидно, наблюдал за закладкой фундамента нового храма, чтобы построить его точно на месте старого, а затем исчезает из рассказа. Может, он умер. Его место занял Зоровавель, которого принято считать племянником Шешобацара и внуком Иехонии, а следовательно, потомком в двадцатом колене Давида.

С Зоровавелем был Иешуа (Иисус), сын иерусалимского первосвященника, служившего в храме в момент его разрушения. Сообща они построили на месте старого храма алтарь, где можно было совершать жертвоприношения. Таким образом, была обеспечена преемственность. Зоровавель представлял род Давида, светскую власть, уходящую корнями в непрерванную ветвь самого Давида. Иешуа представлял церковную власть, происходящую из непрерванного рода Задока, первосвященника при царе Соломоне, когда был построен первый храм.

Однако можно предположить, что была одна загвоздка. Восстановление храма не могло происходить в вакууме. В представлении евреев, живших в вавилонском изгнании, Иуда осталась необитаемой и опустошенной, но все было, конечно, не так. Там остались жить простые люди, которых никуда не выселяли, и большинство из них были яхвистами.

Когда вернулись изгнанники, эти яхвисты очень хотели, чтобы им позволили участвовать в восстановлении святыни. Но их раздельное существование длилось полвека, и ни одна сторона не понимала другую. Бывшие изгнанники исповедовали ныне яхвизм с оттенками вавилонских представлений и догматов Иезекииля — короче говоря, иудаизм. Остававшиеся на этой земле яхвисты, которых они называли самаритянами, были для них попросту еретиками, которые исповедовали испорченную форму истинной религии. Когда самаритяне предложили свою помощь в строительстве храма, евреи ужаснулись и не захотели иметь с ними ничего общего.

Самаритян это здорово оскорбило, и вскоре они поняли, что возвратившиеся из изгнания евреи привнесли в их яхвизм всякого рода чужеродные дополнения и именно они являются еретиками. В результате евреи и самаритяне становятся злейшими врагами и остаются ими на века. Они так никогда и не примирились. И не только самаритяне. Существовали еще восточные, южные и западные соседи Иуды, которые не забыли древнюю вражду, существовавшую с тех пор, как Давид подчинил их всех себе.

Восточнее реки Иордан и Мертвого моря находились Аммон и Моав, усматривавшие в планах восстановления храма лишь рецидив еврейского империализма. На западе на это враждебно взирали города филистимлян, переживавшие период расцвета. Ныне они контролировали все побережье южнее Яффы, объединившись и сделав своей столицей город Ашдод.

Кроме того, во времена Халдейской империи арабское племя, называвшее себя набатеями, пыталось распространить свое влияние на север с бесплодного полуострова туда, где когда-то существовал Эдом. Они основали свою столицу в Петре, в шестидесяти милях от Красного моря, и добились там процветания благодаря тому, что она стояла на пересечении важных торговых путей.

Теснимые набатеями, эдомитяне тоже шли на север, в Иуду, которая после разрушения Иерусалима и изгнания богатых не могла им сопротивляться. Поэтому в южной части Иуды образовался новый Эдом, и этот новый Эдом более известен под названием, данным ему позднее греками, — Идумея.

Начался период интриг, о котором у нас имеется лишь смутное представление, поскольку библейский рассказ неясен. Прямое использование военной силы было, разумеется, невозможно, так как все эти земли находились в равной степени под контролем Персии. Единственное, что можно было, так это пытаться повлиять на персидского губернатора или обратиться через его голову к персидскому царю. На какое-то время враги евреев в этом преуспели, и евреи могли винить только себя за свой чрезмерный энтузиазм.

Виноваты два пророка тех времен: Аггей и Захария. Оба хотели поскорее построить храм и провозгласили Зоровавеля Мессией, то есть царем из рода Давидова, который будет править возрожденной Иудой.

Но это было равнозначно мятежу. Персы могли проявлять терпимость к религии, но не собирались спокойно взирать на становление независимого государства. По-видимому, недруги евреев донесли персам об их мессианских претензиях, и Зоровавель исчез. По крайней мере, в Библии он больше не упоминается. Наверное, персы его убрали, а может, казнили. Это была первая и последняя попытка вернуть династию Давида на трон. Больше эта династия не появляется на исторической сцене, хотя и продолжает фигурировать в мессианских устремлениях.

Однако после ухода Зоровавеля положение евреев упрочилось. В 521 г. до н. э. на трон Персидской империи взошел новый царь — Дарий I. Он позволил продолжить строительство храма, и в 516 г. до н. э., через двадцать два года после первоначального разрушения Кира и через семьдесят лет после разрушения храма Навуходоносором, на его месте появилось новое сооружение, обычно называемое Вторым храмом.

Должно быть, Второй храм оказался неудачным творением по сравнению как с величественными сооружениями Вавилона, так и с явно преувеличивавшими его красоту описаниями Первого храма. Возвращенная земля, вероятно, вызвала еще большее разочарование. Трудно было называть ее Иудой, ибо она не имела ничего общего с тем, что было до вавилонского пленения евреев. Она не имела царя, не имела независимости и влияния. Даже религия претерпела некоторые серьезные изменения. Поэтому давайте с этого момента использовать для этой страны название, которое пошло от греков, пришедших сюда позднее и назвавших ее Иудеей.

При закладке Второго храма Иудея была действительно крошечной территорией предположительно 400 квадратных миль. Со всех сторон ее окружали злейшие враги: самаритяне — на севере, аммонитяне — на востоке, идумейцы — на юге и филистимляне — на западе.

Разве это было идеальное царство, которое должно было возникнуть после возвращения из изгнания? Мессианские мечты, придававшие жизненные силы евреям в течение десятков лет изгнания, развеялись, и энтузиазм иссяк. Сама идея в целом не потерпела краха, возможно, благодаря одному ее фанатичному приверженцу, человеку по имени Ездра.

В библейской Книге Ездры он назван книжником. Это означает, что он был одним из тех евреев, которые посвятили себя изучению и анализу писаний, касающихся ритуального закона иудаизма. Будучи в Вавилоне, он, должно быть, выработал в высшей степени идеальное представление о том, каким должно стать новое еврейское государство.

Он пришел в Иерусалим в 458 г. до н. э. (это наиболее распространенная дата, хотя и не единственная из предполагаемых) и, разумеется, обнаружил, что реальность далека от идеальной. Евреи вступали в браки с местными жителями, и религиозные обряды в храме проводились все небрежнее.

Ездра занялся, как сейчас бы сказали, возрождением веры. Он собирал евреев и читал им книги Закона (первые пять книг современной Библии). Читал он на древнееврейском языке, который теперь становился языком религии, потому что со времен изгнания повседневным языком евреев стал арамейский. Ездра объяснял прочитанное и преуспел в этом, и он, должно быть, действительно пользовался авторитетом, потому что встречали его с энтузиазмом. Довольно большая часть населения признала Закон, что обеспечило Ездре значительную власть в общине. Он пошел дальше в своих требованиях и начал проводить в жизнь программу расовой чистоты. Все евреи должны были бросить своих нееврейских жен и детей.

Так начался процесс сознательного отделения евреев от неевреев (или иноверцев). Попав, казалось, в бескрайнее море враждебных племен, малочисленные и слабые, без какой-либо формы политического самоуправления, евреи сочли, что защитить свое национальное самосознание можно, только сторонясь своих соседей.

Твердая приверженность Закону была одним из способов осуществления этой цели, особенно приверженность к таким его принципам, которые наиболее четко отделяли евреев от всех остальных. Происхождение Шаббата, Священной субботы — дня отдохновения, который возник из простого обычая вавилонян отмечать конец недели, отнесено было к Сотворению мира, и его соблюдение сделалось одним из самых главных признаков иудаизма. Другим важным принципом, отделявшим евреев от иноверцев, было обрезание. Никто не мог стать евреем, не подвергшись этой операции.

Кроме того, были писания, которые особенно почитались. К книгам Закона добавлены были древние исторические письмена, ныне вошедшие в библейские книги Иисуса Навина, Судей Израилевых, а также две главы Книги Самуила и две главы Книги Царей. Включены были и писания великих пророков времен строительства Второго храма. Была переписана заново история Иудейского царства (история Израиля при этом игнорировалась), чтобы сделать упор не на мирских вопросах, а на религиозных. Это относится к двум главам Хроник, и, согласно преданию, написал их именно Ездра.

Включенными оказались, наконец, и другие книги чисто религиозного или литературного свойства, главным образом те, авторство которых можно было приписать какой-нибудь выдающейся личности прошлого. В состав Библии вошел сборник религиозных песнопений — псалмов, — приписываемых Давиду, сборник мудростей — притчей и эротическая поэма Песнь песней, приписываемая Соломону, который предположительно написал также философское эссе, называемое нами Екклесиастом. Вошла в нее поэма-жалоба — Плач Иеремии и т. д. Короче говоря, с Библией евреи обрели себя, и это тоже способствовало их разобщению с иноверцами.

Наверняка не все евреи одобряли программу сепаратизма. Именно во времена восстановления храма были написаны небольшие Книги Руфи и Ионы, выразившие симпатию к неевреям. В Книге Руфи рассказывается история красивой и добродетельной молодой женщины — моавитянки, ставшей прародительницей Давида. В Книге Ионы Господь порицал этого пророка за желание разрушить столицу Ассирийского царства. Учитывая, что и Моав, и Ассирия в прошлом были среди злейших врагов Иудеи, эти призывы к терпимости весьма значимы и достаточно хорошо написаны, чтобы быть включенными в библейскую антологию.

Однако победу одержал сепаратизм. Со времен Ездры евреи отличались от окружающих людей и сознательно культивировали это различие. Результатом стал рост религиозной нетерпимости, которая до того редко встречалась в мире. Конечно, евреи не могли сделать эту нетерпимость действенной, поскольку их было мало. Однако эту идею унаследовали христианство и ислам, и с тех пор религиозная нетерпимость превратилась в мировую трагедию, в которой евреи оказались среди тех, кто страдал больше и дольше всех.

Даже возрождение веры при Ездре не могло длиться долго, не имея источника для подпитки национального самоуважения. Необходимый минимум в этом плане обеспечивал Неемия. Он был евреем, служившим виночерпием у персидского царя Артаксеркса, унаследовавшего персидский трон в 464 г. до н. э.

Неемия оставил столь высокую и спокойную должность, чтобы посетить униженных евреев Иудеи. Воспользовавшись своим влиянием на Артаксеркса, он выпросил у того разрешение на укрепление Иерусалима для защиты от окружающих его врагов. Неемия прибыл в Иудею примерно в 440 г. до н. э., исследовал крепостные стены, от которых практически ничего не осталось, и стал убеждать всех построить новые стены. Ссылаясь на миролюбивое отношение персидского царя, Неемия утихомирил всех несогласных, считавших, что укрепление Иерусалима будет очередным шагом в развитии еврейского империализма, которого они страшились.

Он осуществил задуманное где-то около 437 г. до н. э., и тогда Иерусалим опять превратился в укрепленный город, способный выдержать осаду, по крайней мере не очень длительную. Город с построенными фортификациями был совсем маленький — его площадь не больше 100 акров. Однако в нем находился храм и укрепленный пункт на горе («город Давида»), где можно было организовать мощную оборонительную позицию.

Но даже такая малость заставила иудеев почувствовать себя нацией. Они имели столичный город, который можно было защищать, — дом, пусть небольшой, в котором они могли быть хозяевами. На смену великому разрушению, происшедшему 150 лет назад, пришла новая эпоха, за тем исключением, что Иудея не имела теперь реальной политической независимости.

На самом деле евреям жилось не так уж плохо. В течение следующего столетия у них фактически не было своей истории (а это знак мира и благоденствия), и жили они спокойно под властью персов. В их длинной и мрачной истории таких столетий было немного. На протяжении этого исторически бессодержательного периода значительно развился иудаизм, позаимствовав многое из господствовавшей персидской культуры.

Религия персов была дуалистической. То есть она рисовала мир, в котором был главный представитель добра и главный представитель зла, оба фактически независимые друг от друга и практически равные. Сотворение мира, его развитие и история — все это были эпизоды нескончаемой войны между этими двумя силами, и каждая стояла во главе армии бесчисленных духов. Человечество могло участвовать в этой битве, сражаясь на стороне добра или зла.

Такое представление о вселенной является волнующим и драматичным. Оно придает смысл жизни, видимо, тем, что каждый человек может выбрать себе армию и сражаться на той или другой стороне. До возвращения из изгнания иудаизм имел дело с Богом, которого считали создателем всего — и добра и зла. Однако после возвращения в нем появился дух зла — Сатана, это древнееврейское слово означало «враг рода человеческого». Сатана, который был вечно не в ладах с Богом, не появляется в библейских книгах, датируемых периодом изгнания или до него, а начинает упоминаться только в книгах времен персидского владычества (Хроники, Иов).

Наряду с Сатаной в иудаистские представления вошли полчища ангелов и демонов со всеми их иерархиями, а также учение о загробной жизни, обещавшее награду тем, кто был на стороне Бога, и кару тем, кто поддерживал Сатану. Но иудаизм так и не стал полностью дуалистическим. Силам зла никогда не давалось ни малейшего шанса одержать победу над Богом. В действительности, как свидетельствует Книга Иова, Сатана служит инструментом в руках Господа, делает только то, что ему позволяют делать, и, поступая так, помогает осуществлять Божьи замыслы.

Глава 8. ХАНААН ПРОТИВ ГРЕЦИИ

Пока евреи находились в вавилонском изгнании, финикийцы жили на родной земле, но не усмирили свой нрав. Тир в результате длительной осады Навуходоносора пришел в глубокий упадок, и на короткий период времени Сидон стал самым главным финикийским городом.

Когда персы низвергли империю халдеев, финикийцы, подобно евреям, встали на сторону пришельцев. Но в отличие от евреев у них имелось кое-что действительно ценное, что они могли предложить персам. Финикийцы были опытными мореплавателями и обладали флотом, а Персия была сухопутной державой. Персы могли бы научиться морскому делу (нет такого народа, который от рождения не способен управлять кораблями), но им легче было использовать финикийцев.

Итак, когда Камбиз, сын Кира, унаследовал в 530 г. до н. э. отцовский трон, у него сразу же возник план завоевать Египет. Он планировал напасть одновременно с суши и с моря: сам он поведет персидскую армию через Синай, а финикийский военно-морской флот тем временем доставит воинов к устью Нила, а если понадобится, то и вверх по реке.

Задача была нетрудной, и в 525 г. до н. э. Камбиз завоевал Египет после единственного сражения. Страну легко усмирили, и Камбиз не мог удержаться, чтобы не расширить свои завоевания дальше на юг или запад. Поход на юг вверх по Нилу в глубь Африки означал хождение в неизвестность, и после нескольких пробных попыток Камбиз от этой затеи отказался.

На западе все выглядело лучше. Расстояния были такими же большими, но их можно было преодолеть морем, а Средиземное море было знакомо от края и до края, в отличие от джунглей Верхнего Нила. Здесь, однако, ему помешали не природа, а люди. Самым большим городом на западе от Египта был Карфаген, и, испугавшись, что Камбиз нацелился на этот город, финикийские адмиралы остановили продвижение. Они сообщили Камбизу, что не могут и не будут воевать против своих сородичей.

Без флота Камбиз не прошел бы на запад по Ливийской пустыне, и его завоевание Египта зашло в тупик. Не успев решить, что делать дальше, он скончался в 522 г. до н. э. Его наследник Дарий I (давший окончательное разрешение на восстановление храма в Иерусалиме) держал Египет в своих руках, но не интересовался дальнейшими завоеваниями в Африке. Он мечтал о Европе, и здесь финикийцы готовы были служить ему с радостью.

Веками греки и финикийцы спорили, кто хозяин на Средиземном море. Греки удерживали восточную половину моря, а финикийцы — западную. Но теперь финикийцы поняли, что у них появился шанс — с помощью своих персидских работодателей — завладеть им целиком.

Сначала Дарий напал на те районы Европы, что находились севернее самой Греции, но рано или поздно столкновение с ней было неизбежным. В Персидскую империю входили ионические (греческие) города на восточном побережье Малой Азии. Самым большим из них был Милет. В 499 г. до н. э. ионические города восстали и попросили помощи у материковой Греции, лежащей за Эгейским морем. Город Афины, чьей колонией изначально был Милет, откликнулся, прислав несколько кораблей, и на какое-то время греки оказались победителями.

Но это была отчаянная авантюра и не могла принести долговременный успех в борьбе с Дарием. Положение ухудшалось тем, что греки никак не могли объединиться (это было проклятием в их истории). Города ссорились, и некоторые из них отвели свои военно-морские силы. Дарий тем временем создал собственный флот, состоящий из финикийских кораблей, и в 494 г. до н. э. именно у Милета произошло морское сражение, в котором греки, численно значительно превосходившие персов, оказались побежденными.

В результате Милет был захвачен и разграблен, и взор мстительного Дария обратился в сторону материковой Греции, главным образом Афин, откуда пришла помощь. Дарий использовал финикийские корабли и финикийских моряков для завоевания одного за другим островов в Эгейском море и подчинения себе регионов, лежащих непосредственно к северу от Греции, включая Македонию — грекоязычное царство в глубине суши за северо-западной оконечностью моря.

Небольшая карательная экспедиция высадилась у Афин в 490 г. до н. э., но здесь Дарий понял, что недооценил задачу. Он не учел действий кавалерии, и в прямом бою с пехотинцами преимущество оказалось на стороне лучше вооруженных греков. В битве при Марафоне, небольшой деревне, расположенной вблизи места высадки персов, греки полностью разгромили персидских захватчиков. Дарий скончался в 486 г., не успев отправить вторую и более мощную экспедицию и оставив это дело на своего сына Ксеркса I.

В 480 г. до н. э., собрав большую и хорошо экипированную армию, Ксеркс пересек Геллеспонт и двинулся через Фракию на юго-запад в Грецию. Вся Северная Греция быстро оказалась в его руках, и, когда он проложил себе дорогу через узкий проход у Фермопил, афинянам пришлось бежать. У греков не осталось ничего, кроме самого южного полуострова Пелопоннес, но и он не уцелел бы, если бы греческий флот был разбит. А именно греческий флот и являлся главной целью Ксеркса, ибо только он стоял между греческими городами и армией завоевателей.

Греческие корабли, численно превышающие флот захватчиков, находились в узком проливе между островом Саламис и материковой частью Греции, точно на западе от Афин. Персам казалось, что греки находятся в ловушке, так как из пролива было только два выхода, и оба закрыты персидскими кораблями.

Но персы с финикийскими судами, которые служили им в качестве морского лезвия, были страшны грекам только в Малой Азии и в самой Греции. На западе, особенно в Италии и на Сицилии, стояли греческие города, успешно соперничавшие с городами Греции, и они находились на достаточно безопасном расстоянии oт великой персидской мощи. Однако у западных греческих городов имелся сильный враг по соседству. Этим врагом был Карфаген, город во всех отношениях финикийский, как и основавший его Тир, и он тоже был решительно настроен против греков.

Решающий момент в отношениях между греками и карфагенянами наступил на Сицилии. К тому времени уже более полувека два этих народа владели противоположными частями острова: греки — восточной, карфагеняне — западной, и между ними шла постоянная вражда. Беспорядочная война не приводила к определенным результатам, по в 480 г. до н. э. у политиков Карфагена появился отличный шанс.

Удобный момент настал частично благодаря тому, что западным греческим городам, как и восточным, почти никогда не удавалось объединиться даже перед лицом общего врага. На Сицилии, например, не ладили между собой два греческих города, Акрагас (современный Агридженто) и Гимера. Акрагас стоял в центре южного берега острова, Гимера — посередине северного. Города разделяли примерно пятьдесят миль, а рядом проходила западная граница греческой части острова. Дальше на западе греков не было, только карфагеняне.

Военное счастье улыбнулось Акрагасу, и Гимера была побеждена. Вожди Гимеры, лишившиеся власти, не смогли придумать ничего лучше, как пожаловаться враждебному Карфагену, а тот обрадовался такому предлогу. Он смог не только двинуться на восток, громко заявив, что этим самоотверженным шагом восстанавливает справедливость, но сделать это в кульминационный момент кризиса, переживаемого Грецией. Персидские войска устремились в Грецию, поэтому она никак не могла помочь сицилийским грекам. В то же время, когда Карфаген двинулся на восток Сицилии, греческие города на Сицилии не могли помочь материковой Греции.

Вполне вероятно, что враги греков на западе и востоке тщательно согласовали свои действия, потому что и те и другие оказались в большом выигрыше. Фактически мы можем рассматривать события 480 г. до н. э. как проведенный народами Ханаана гигантский маневр в виде «клещей», то есть удар был нанесен одновременно по грекам с тыла и с фронта: Тир — с востока, Карфаген — с запада на расстоянии 500 миль от него. Неплохо для военной науки того времени.

Карфагенский флот под командованием Гамилькара доставил громадную армию на базы Восточной Сицилии и направил ее к Гимере, безработные вожди которой просили о помощи. С противоположной стороны туда подошли греческие войска из самого могущественного греческого города Сиракузы.

Было ясно, что решающая битва на суше произойдет у Гимеры и примерно в то же самое время, что и решающая битва на море у Саламиса. Впоследствии волнующие рассказы греков об этом событии утверждали, что оба сражения произошли в один и тот же день — предположительно 20 сентября 480 г. до н. э.

Что же произошло? На востоке персидский флот подошел незаметно, чтобы атаковать и разгромить греческий флот, на почетном правом фланге впереди шли финикийские корабли. Но, как и при Марафоне десять лет назад, персы просчитались. При такой узкой линии фронта на море количество кораблей не имело большого значения, многочисленные персидские корабли мешали друг другу. Кроме того, греческие корабли оказались более маневренными, а греческие воины лучше вооруженными.

Афинские моряки выбрали в качестве жертвы финикийцев. Двигаясь быстро, они ловко отрезали их от остальной боевой позиции и вынудили прижаться к берегу. Греческие корабли выиграли по всей линии фронта, и этот день закончился для них великой победой. Персидский флот — финикийские корабли и все остальные — был уничтожен.

На западе, согласно рассказам греков, Гамилькар решил накануне битвы принести жертву богам своих греческих врагов, чтобы заставить их лишить поддержки своего народа. Он послал за группой дружественно настроенных греков, которые должны были проследить, правильно ли он проводит церемонию жертвоприношения. Власти Сиракуз откликнулись на эту просьбу, и группа сиракузских всадников отправилась в лагерь карфагенян под видом тех, кто должен был помочь с приношением жертвы. Сиракузцам позволили войти в лагерь, и у самого алтаря, где предполагалось осуществить жертвоприношение, они убили Гамилькара, устроили панику и подожгли карфагенские корабли. Это стало сигналом к началу сражения, сражение у Гимеры закончилось абсолютной победой греков.

Так что ханаанские «клещи», охватившие Грецию с суши и моря, не защелкнулись. Греки оказались теперь независимым и процветающим народом и создали такую цивилизацию, какой доселе мир никогда не видывал.

Можно было бы предположить, что после победы греков у Гимеры всех карфагенян выгонят и с Сицилии, но этого не произошло. Как всегда, греческие города не смогли договориться, поэтому карфагенянам удалось удержать свои крепости на западе Сицилии. Но почти семь лет они только этим и довольствовались, и, бросив все силы на море, карфагеняне заменили восточных хананеев из Тира в роли великих морских авантюристов того времени.

Существует предание, что они посылали экспедицию за Гибралтарский пролив под командованием адмирала Ганно, который, возможно, был сыном Гамилькара, погибшего в сражении у Гимеры. Целью Ганно были исследование и колонизация западных берегов Атлантики. Вполне возможно, он прошел мимо Канарских островов и добрался до Гвинейского залива. Видимо, он направился на восток вдоль южных берегов Африканского континента, предполагая, что вернется в Красное море. Когда в районе Камеруна выяснилось, что они вновь двигаются на юг, он бросил эту затею и вернулся в Карфаген. Другой карфагенский флот под командованием Гимилко исследовал Атлантическое побережье Испании, и в некоторых преданиях рассказывается, что он продвинулся далеко на запад в тот район, который мы сейчас называем Саргассовым морем.

Пока Карфаген благоденствовал, греческие города на Сицилии продолжали враждовать. У западной оконечности острова такая же ситуация, в которой когда-то оказались Акрагас и Гимера, сложилась теперь между Селинусом и Сегестой. Первый город находился на северном берегу, а второй — на южном. Близость карфагенских баз не мешала им непрерывно воевать. Сегеста, будучи слабее, искала помощи извне.

Она обратилась к Афинам, обладавшим в то время самой большой морской мощью в Греции и ведущим борьбу не на жизнь, а на смерть со Спартой. Афинам показалось, что победа на Сицилии и создание там опорных пунктов обеспечит им важные источники снабжения. Но для этого надо было одержать победу над Сиракузами, поддерживавшими Спарту. В 415 г. до н. э. афиняне отправили свои экспедиционные силы воевать против Сиракуз. Афинские войска потерпели поражение, и Афинам уже не суждено было оправиться.

Положение Сегесты ухудшилось. Афины ее бросили, и Сиракузы, поддерживаемые Спартой, стали ее врагами. Не было ни одного греческого города, к которому Сегеста могла обратиться, поэтому в 409 г. до н. э. она попросила о помощи Карфаген. Одним из главных карфагенских лидеров в то время был Ганнибал, внук Гамилькара, погибшего в Гимере. Под его влиянием Карфаген согласился помочь.

Экспедиционные силы карфагенян высадились в Мотии, хорошо укрепленном пункте, который они организовали на самой западной оконечности Сицилии. Оттуда они двинулись к Селинусу и застали город врасплох. После нескольких дней уличных рукопашных боев (помощь из Сиракуз запаздывала) город был захвачен и разрушен, население вырезано или взято в рабство.

Это не все, что сделал Ганнибал. Из Селинуса он повел своих людей на Гимеру, расположенную в шестидесяти милях к северу. Три четверти века назад там погиб его дед, и ему хотелось отомстить. Положение у него, конечно, было невыгодное, так как, в отличие от Сиракуз, он не имел флота (флот остался у Мотии). Но сиракузский флот находился в греческих водах, помогая спартанцам в борьбе против слабеющих Афин. Его призвали на помощь, и какое-то время казалось, что он сможет снять осаду с Гимеры. Но Ганнибал нанес отвлекающий удар в сторону Сиракуз, и греческие корабли поспешили на восток, чтобы защитить свой город. До того как они вернулись, Гимера была захвачена и уничтожена. Согласно позднейшему греческому преданию, Ганнибал, чтобы успокоить душу своего деда, принес в жертву по всем правилам религиозных ритуалов три тысячи пленников на том самом месте, где погиб Гамилькар.

Выполнив свою задачу, Ганнибал вернулся в Карфаген. Однако успех кружит голову, карфагеняне захотели большего. В 407 г. до н. э. Ганнибала вместе с кузеном Гимилко опять посылают на Сицилию. Самым западным греческим городом, который все еще держался, был Акрагас, расположенный в 45 милях юго-восточнее развалин Селинуса. В 406 г. до н. э. Акрагас оказался в осаде, и во время этой осады Ганнибал умирает.

Дальше вся осада свелась к вопросу снабжения сиракузскими кораблями граждан Акрагаса и карфагенскими кораблями осаждавшей его армии. Спустя девять месяцев победили осаждавшие, и Акрагас был взят. Следующей целью была Гела, тоже на южном берегу Сицилии в 40 милях восточнее Акрагаса. Она была захвачена в 405 г. до н. э., а вместе с ней и Камарина в 20 милях от нее.

Непрерывная череда побед карфагенян вела к росту недовольства среди жителей Сиракуз, которые уже почти поверили, что их военачальники либо бездарные, либо продажные, либо и то и другое вместе. В обстановке такого брожения умов во главе инакомыслящих встал некий Дионисий, гражданский чиновник и пользовавшийся успехом оратор. Вскоре путем интриг ему удалось отправить этих военачальников в отставку и занять высший пост.

Предотвратить потерю Гелы и Камарины Дионисий не смог, но он понял, что нужна передышка, и в 405 г. до н. э. подписал договор с Карфагеном, признав его завоевания и отдав ему западную треть острова. Карфаген, естественно, был удовлетворен и угомонился. Именно на это Дионисий и рассчитывал: за видимость капитуляции он получил необходимое ему время.

Дионисий построил укрепления в гавани Сиракуз и сплотил своих приверженцев. Он заставил замолчать всех недовольных в городе и взял в свои руки управление соседними городами. Он набрал наемников, создал армию, отдельные части которой обучались координации боевых действий, и первым использовал катапульты, изобретенные, кажется, на его верфях. Катапульта могла метать крупные камни на большие расстояния и оставалась самым смертоносным артиллерийским орудием до изобретения пороха. А это означало, что Дионисий мог вести осаду крепостных стен гораздо эффективнее, чем другие. С такой армией и флотом, выросшим численно и качественно, Сиракузы стали самым сильным городом в греческом мире.

В 398 г. до н. э. Дионисий был готов. Во главе самой большой греческой армии, которую когда-либо видела Сицилия, — 80 тысяч пеших воинов и свыше 3 тысяч всадников — он двинулся на запад, заставляя карфагенян быстро отступать в свой самый дальний опорный пункт Мотию. Вокруг Мотии греческая армия развернулась и организовала позиции для ведения осады.

Мотия фактически была островом посреди великолепной гавани, и карфагеняне были уверены, что, если хорошо обороняться, противнику ее никогда не взять. Они не знали, что у Дионисия есть катапульты. Все, что требовалось Дионисию, — это найти способ доставить их поближе к фортификациям, и для этого он начал сооружать мол, то есть засыпать участок моря, чтобы организовать сухопутную дорогу между Сицилией и этим маленьким островом. По ней он и собирался протащить свои катапульты.

Когда карфагенский флот попытался прорвать блокаду острова, Дионисий применил свои катапульты, и под градом тяжелых камней изумленные моряки пришли в полное замешательство и запаниковали. Их кораблям пришлось уйти.

Наконец мол был построен, и катапульты доставлены. Вместе с ними появились и высокие лестницы, которые можно было приставлять к стенам, и с их вершины вооруженные люди могли метать свои снаряды за стены крепости. Но Мотия не сдавалась, пока одна внезапная ночная атака воинов Дионисия не привела к успеху. Крепость покорили, а ее защитников либо убили, либо продали в рабство.

Карфагенянам остался лишь кусочек северо-западного берега Сицилии с давнишним опорным пунктом Панормусом (нынешний город Палермо) и его союзником Сегестой. Когда Мотия пала, казалось, им тоже не устоять, но наступила зима. Дионисий возвратился в Сиракузы, чтобы подготовиться к будущей кампании, а Карфаген тем временем энергично взялся за дело. Новые экспедиционные войска под командованием Гимилко высадились в Панормусе и выступили в поход.

Карфагеняне расположились в северо-западной части острова. Приблизительно в четырех милях южнее опустошенного островка Мотия Гимилко основал город Лилибаум, построил вокруг него укрепления и превратил его в более мощный, чем Мотия, опорный пункт.

Затем Гимилко двинулся на восток прямо к Сиракузам и осадил этот город. Дионисий, казалось, был не в силах остановить его. Он владел искусством осады и был специалистом по внезапным атакам, но сражение на открытом пространстве было ему не по плечу. Несмотря на внутренние беспорядки, Дионисию удавалось сохранять контроль над гражданами Сиракуз и ждать. В конце концов ряды осаждавших начали редеть из-за эпидемии чумы, а к тому времени Дионисий был готов к внезапной атаке на суше и на море. И это отлично сработало. Сухопутная армия Гимилко и его флот оказались разбитыми, и карфагеняне бежали на запад. На этом в 392 г. до н. э. закончилась первая война Дионисия с карфагенянами. Они остались на узкой полосе западной оконечности острова в районе своего опорного пункта в Лилибауме, а всю остальную территорию Сицилии теперь контролировал Дионисий.

Это означало, что Дионисий стал достаточно сильным. Он отправил войска на носок итальянского «сапога» и к 387 г. до н. э. завладел им почти полностью. Он основал колонии и торговые поселения по берегам Адриатического моря, причем одно из них далеко на севере — в районе современной Венеции. В 380-х гг. до н. э. можно было бы уже говорить о существовании Сиракузской империи, но Дионисий стал чересчур самоуверенным. В 383 г. до н. э. он попытался захватить Сегесту. Поскольку этот город четверть столетия находился под властью карфагенян, Карфаген отправил туда свои войска. В 379 г. до н. э. Дионисий потерпел серьезное поражение вблизи Панормуса и вынужден был просить мира, заплатить огромную контрибуцию и позволить карфагенянам распространить свою власть на 30 миль на запад вдоль всей границы.

И снова Дионисий готовится к реваншу. В 368 г. до н. э. он начал воевать с карфагенянами в последний раз. Он двинулся на запад к самой оконечности острова и опять начал осаду нового мощного укрепленного пункта карфагенян — Лилибаума. Но удача отвернулась от него. Лилибаум взять не удалось, и Дионисий вынужден был беспомощно сидеть на берегу и наблюдать, как карфагенские корабли уничтожают его флот. Естественно, ему пришлось просить мира и спасать все, что еще можно было спасти.

Даже при этом он получил последнюю толику славы. Видимо, Дионисий был трагическим поэтом, и не без таланта. Зачастую он выступал со своими поэтическими произведениями на различных состязаниях, устраиваемых в Греции, но никогда не получал первую премию, хотя иногда занимал третье место, а иногда даже второе. И вот, когда поражение при Лилибауме стало для него очевидным, ему сообщают, что одна из его драматических поэм «Искупление Гектора» получила первую премию. Это, видимо, компенсировало все неудачи. Под угрозой поражения он устроил-таки грандиозное празднование, на котором выпил гораздо больше положенной нормы. Почти сразу после этого он заболел и умер, предоставив сыну подписывать мирное соглашение.

Сын нe мог справиться с управлением Сиракузами и доминионами на Сицилии и в Италии. Сицилия погрузилась в пучину хаоса и анархии, и недолго просуществовавшая империя Дионисия распалась. Карфагеняне усугубляли положение тем, что поддерживали распри между греками, всегда используя разногласия таким образом, чтобы обеспечивать постоянные беспорядки и слабость своих врагов.

К 334 г. до н. э. на греческой части Сицилии царил хаос. Каждый город имел собственного военного тирана, и все были готовы призвать на помощь Карфаген. Карфагенские войска вели осаду Сиракуз, а распри между греками фактически им помогали. Сиракузам пришлось обратиться за помощью к греческому городу Коринфу, чтобы тот прислал им способного военачальника, вокруг которого могли бы сплотиться различные партии. И такой человек нашелся. Им оказался Тимолеон, храбрый воин и неисправимый идеалист. Он согласился навести порядок на Сицилии и во главе тысячи человек отправился на десяти кораблях в Регий, на кончик итальянского «сапога». Там его встретил вражеский карфагенский флот, потребовавший, чтобы он вернулся в Коринф. Тимолеон попросил обсудить этот вопрос с городским советом Регия. Пока Тимолеон с помощью всевозможных парламентских хитростей откладывал эту дискуссию, его корабли ушли. А он ускользнул как раз вовремя, чтобы успеть на последний корабль, готовый к отплытию. Карфагеняне, спохватившись, бросились в погоню, но его уже след простыл.

Оказавшись на Сицилии, Тимолеон начал планомерно укреплять власть за счет тех греческих лидеров, которые умиротворяюще действовали на карфагенян. Он умело объединял вокруг себя греческих патриотов до тех пор, пока осаждавшие Сиракузы карфагеняне, напуганные, что греки, бывшие на их стороне, могут в любой момент присоединиться к грекам, воюющим против них, не решили уйти. Тимолеон оказался властителем всех Сиракуз и начал приводить к власти противников карфагенян в других греческих городах.

Карфагену надо было что-то предпринимать, и в 339 г. до н. э. на Сицилию послали крупные экспедиционные силы. Позднее греческие документы сообщали о 70 тысячах человек, но, вероятно, они преувеличивали. Тимолеон вряд ли дал бы карфагенянам дойти до Сиракуз. У него был единственный выход: поспешить на запад с теми силами, которые удастся собрать, и надеяться сдержать натиск карфагенян. По численности его армия значительно уступала карфагенской, но удача оказалась на его стороне. Греки достигли возвышенности, откуда просматривалась река Кримис — всего в 40 милях восточнее Лилибаума, — когда реку окутывал туман. Следовательно, они не могли видеть карфагенских войск, стоявших у реки, но и карфагеняне не видели греков на возвышенности.

Карфагеняне начали переходить реку вброд, не зная, что делают это в присутствии противника, и, когда туман рассеялся, часть войск уже переправилась. На греческом берегу оказались кавалерия и элитные отряды, но основные силы еще оставались на другом берегу. Тимолеон сразу же оценил ситуацию и отдал приказ о наступлении.

Греки численно превосходили ту часть карфагенских войск, которая была в пределах их досягаемости, и уничтожили ее. К тому времени, когда основной массе карфагенян удалось перебраться через реку, разразилась ужасная гроза с сильным восточным ветром. Карфагенян постепенно оттесняли назад к раздувшейся от ливня реке, и, когда они в конце концов обратились в бегство, многие нашли свою смерть в бурном потоке. Это была полная победа войска Тимолеона.

Тимолеон мог бы попытаться совсем выгнать карфагенян с Сицилии, но успех не вскружил ему голову. В тылу еще оставались враждебные группировки, и любая неудача, даже временная и небольшая, разрушила бы все, что ему удалось сделать. Поэтому он вернулся на восток и продолжил объединять греческие города в мирный союз. Когда эта задача была выполнена, он не попытался стать тираном, а ушел на покой и вскоре умер.

В то время как власть хананеев в образе города Карфагена оставалась безраздельной в Западном Средиземноморье и они постоянно оккупировали греческую часть Сицилии, их ханаанская родина продолжала мирно жить и процветать под владычеством персов. Персидские цари по-прежнему использовали финикийский флот, который поддерживал бурление мелких войн в материковой Греции, чтобы не допустить чрезмерного усиления греческих городов. Поэтому финикийские города были весьма полезны персам, и они предоставляли этим городам множество привилегий, включая самоуправление под властью собственных царей.

Но Персидская империя переживала период ослабления, и греческие армии скитались по Малой Азии, как им заблагорассудится, ни в грош не ставя власть персов и умаляя тем самым ее престиж. В 404 г. до н. э., когда умер персидский царь Дарий II, Египет использовал благоприятный момент, чтобы покончить с господством Персии и снова установить местное правление.

Образец такого правления сохранился в западных персидских провинциях в Азии. Поскольку центральное правительство не смогло защитить Малую Азию от греков, эти провинции откололись и стали обходиться без посторонней помощи. Артаксеркс II, сменивший на троне Дария II, казалось, наблюдал за распадом Персидской империи.

Но в 359 г. до н. э. он скончался, и царем стал его сын Артаксеркс III, правитель совсем иного типа. Энергичный и волевой, он сразу же решил возродить персидское могущество, восстановив центральную власть над чересчур самостоятельными региональными наместниками. Он приказал им распустить свои армии (состоявшие в основном из греческих наемников) и вместе с теми, кто подчинился, напал на тех, кто этого не сделал. После этого он приступил к новому завоеванию Египта. В 351 г. до н. э. первая его попытка, наспех подготовленная, оказалась неудачной и, возможно, ухудшила ситуацию, потому что привела к восстанию финикийских городов. Одним из руководителей этого восстания был Теннис, царь Сидона.

Неустрашимый Артаксеркс III готовился отправить на запад еще более грозную и внушительную армию. В 345 г. до н. э. приготовления закончились, и армия двинулась в поход. И здесь у Тенниса сдали нервы. Он тайно послал своих эмиссаров на переговоры с захватчиком. Его предательство погубило общее дело финикийцев, но не смирило гнев Артаксеркса. Сидон был взят, а Тенниса, хотя он и переметнулся и последнюю минуту на сторону персов, казнили. Затем в 343 г. до н. э. Артаксеркс продолжил завоевание Египта, и на короткий период Персидская империя вновь оказалась сильной.

В это беспокойное время евреи, теснившиеся вокруг Иерусалима во внутренней части региона, избежали каких бы то ни было неприятностей. Они не присоединились ни к одному восстанию и не вмешивались в политику. То была интерлюдия — перерыв, в течение которого еврейский народ существовал, казалось, в затворничестве, удаленный от всего мира. Второй храм стоял, а линия первосвященников, прерванная со времен Задока, продолжала исполнять свои обязанности. Иешуа, первосвященника, который был главным при освящении Второго храма, сменил его сын Иоаким, а за ним шли Эльяшив, Иоиада, Ионатан и Иаддуй.

В более поздние века ходили истории об опасностях, которым подвергались евреи за тот почти двухсотлетний период, пока в Иерусалиме правили эти первосвященники. Возможно, такие рассказы возникли под влиянием воспоминаний о мстительных воинах Артаксеркса, пронесшихся по побережью, уничтоживших финикийские города и завоевавших Египет. Так, библейская Книга Эсфири рассказывает об угрозе уничтожения евреев во времена царствования Ксеркса I; апокрифическая Книга Юдифи говорит о нападении на Иудею армии под предводительством военачальника по имени Олоферн — так звали одного из военачальников Артаксеркса. Однако и Книга Эсфири, и Книга Юдифи представляют собой беллетристику и ни в коей мере не отражают ни единого исторического факта.

Но грозовое облако сгущалось над Европой. Македония, царство на севере Греции, наращивала свое могущество. До 356 г. до н. э. она оставила минимальный след в истории, но в том году, когда Артаксеркс III только начинал править Персией, к власти в Македонии пришел новый царь Филипп II. Он реорганизовал македонскую армию и ввел «фалангу» — выстроенные в колонну тесно сомкнутые шеренги хорошо вооруженных воинов, которых постоянной муштрой обучили безупречному владению длинными копьями, так что весь отряд представлял собой ощетинившегося дикобраза.

Мало-помалу, где подкупом, где обманом, а где и военными действиями, когда все прочие способы не давали результата, Филипп захватил власть над Грецией. К 338 г. до н. э. он стал признанным вождем всей материковой части страны, за исключением ныне бессильной Спарты. Это было как раз в те времена, когда убили Артаксеркса III и Персия переживала период споров о престолонаследии.

Филипп II планировал использовать объединенные греческие силы в союзе с его великолепной македонской армией для нападения на Персидскую империю, но в 336 г. до н. э. его тоже убили. На этом все могло бы и закончиться, если бы трон не унаследовал его сын Александр. Ему исполнилось двадцать один год, и он стал одним из великих полководцев всех времен, которому вскоре присвоили титул Александр Великий.

Действуя быстро, молодой Александр усмирил все племена и города, которые восприняли смерть Филиппа как сигнал к восстанию, и в течение года он полностью восстановил то могущество, которым обладал Филипп, и был готов переправиться в Малую Азию и напасть на Персию, которой теперь управлял дружественно настроенный, но слабый монарх Дарий III.

В 334 г. до н. э. Александр привел свою армию в Малую Азию и разгромил войска местных провинций. Зима и следующее лето ушли на то, чтобы пересечь Малую Азию, и затем в октябре 333 г. до н. э. он нанес поражение большому персидскому войску в юго-восточной части этого полуострова. Дарий III бежал в долину Тигра — Евфрата.

Александр не стал его преследовать. Сначала он хотел обезопасить полностью Средиземноморское побережье — не оставить там ни одного флота, который мог бы угрожать его коммуникациям. Для этого нужны были финикийские города. Поначалу все шло хорошо. Финикийские города не забыли жестокого завоевания Артаксерксом, происшедшего десять лет назад, и не собирались приносить себя в жертву ради Персии. Они с готовностью сдались Александру, и с ними обошлись милостиво.

Однако жители Тира думали по-другому. У Александра была небольшая армия, и, казалось, ему не устоять, если Персия обратит на него всю свою мощь. Тир не собирался стать свидетелем еще одного реванша Персии после того, как она расправится с Александром. Кроме того, Александр не имел флота, а что он мог сделать с Тиром без флота? Ведь два с половиной столетия назад Навуходоносор, не имевший флота, тринадцать лет осаждал Тир и потерпел неудачу.

Поэтому Тир пытался играть на противоположных интересах. Он предложил Александру такой вариант: город подчинится, но только формально, и фактически не позволит ему ввести свой военный контингент. Царь Тира Азумилкос послал своих депутатов, которые должны были передать это предложение и просить Александра пройти мимо.

Однако это никак не устраивало Александра. Ему нужен был город и военно-морская база; ему нужен был контроль над финикийскими кораблями. Поэтому он попросил разрешения войти в город, но получил отказ.

Тогда в декабре 333 г. до н. э. Александр начал осаду Тира. В непрерывной череде побед он приобрел немалый опыт, но предстояло набираться опыта и дальше, ибо осада Тира оказалась для Александра самой трудной задачей. У него не было флота, а Тир имел множество кораблей. Жители Тира могли постоянно обеспечивать себе снабжение и «переждать» осаду Александра, но чем дольше ждал Александр, тем вероятнее становилась опасность, что Карфаген присоединится со своими кораблями к флоту родного города, а персы энергично возьмутся за освобождение Тира.

У Александра был только один выход. Ему пришлось строить насыпь длиной полмили, чтобы связать Тир с сушей, как это сделал Дионисий у Мотии шестьдесят пять лет назад. Тир стоял ближе к суше, чем Мотия, но море здесь было глубже, а Тир сильнее. Полный решимости Александр приступил к строительству насыпи, а жители Тира тем временем готовились помешать этому строительству. Первая попытка Александра была сорвана пятью кораблями и вылазками граждан Тира. Александр начал строить насыпь побольше и пошире, ее легче было защищать.

Хотя он мог в итоге остаться без нее, этого не произошло благодаря неспособности финикийских городов действовать в союзе друг с другом. Когда корабли финикийского флота, на которых служили граждане уже подчинившихся Александру городов, услышали эту новость, они перешли на сторону Александра. Тир оказался на море в меньшинстве. И Карфаген не смог пробиться, чтобы вовремя прийти на помощь.

Жители Тира, тем не менее, и не думали сдаваться. Они вывезли из города сколько смогли женщин и детей и отправили их в Карфаген. Не имея возможности воевать на море, они пригнали весь оставшийся флот к городу и приготовились к изнурительной обороне.

Шаг за шагом Александр прокладывал себе путь. Насыпь была построена. Осадные орудия подтащили к стене и начали атаковать, пробивая в ней брешь. Жители Тира сопротивлялись с нечеловеческим мужеством. Но в конце концов, в августе 332 г. до н. э. остатки города были захвачены и девятимесячная осада закончилась.

Восемь тысяч тирских жителей были убиты, 30 тысяч проданы в рабство. Сам город уцелел и после этого даже временами процветал, но уже никогда не мог действовать независимо или самостоятельно воевать. Не было больше у Тира и царя; Азумилкос стал последним.

Тир даже перестал быть островом. Море заиливалось вокруг построенной Александром насыпи, и теперь на мысе стоит скала шириной в милю. С уходом с исторической сцены независимых финикийских городов от древнего Ханаана остался только далеко за морем гордый и сильный Карфаген.

Что касается Александра, то он мог двигаться дальше. С флотом, находившимся под его командованием и не доставшимся персам он мог продолжить свой путь на юг, чтобы захватить то, что осталось от средиземноморских провинций. Он предполагал, что не встретит сопротивления и, разумеется, не столкнулся с ним в Иудее.

Вполне возможно, он прошел мимо Иерусалима, даже не подозревая о его существовании. Иосиф, еврейский историк, писавший четыре века спустя, рассказывает, однако, историю, которой нет ни в каких греческих отчетах и которая была придумана, чтобы поднять престиж Иудеи.

Он утверждает, что во время осады Тира Александр потребовал помощи от евреев, что само по себе невероятно, едва ли Александр нуждался в помощи крошечного, прозябающего в неизвестности города, и ему было отказано. После завершения осады Александр якобы собирался наказать Иерусалим за это (стал бы он терять время, когда его манил Египет). За пределами Иерусалима, рассказывает Иосиф, Александра встретил первосвященник Иаддуй в полном облачении во главе группы священнослужителей. Александр спешился и поклонился, пояснив своим людям, что он видел точно такую же картину во сне. Затем он мирно вошел в Иерусалим и оставил евреев жить по их законам. Было такое или нет, но поход Александра не затронул Иерусалим.

А вот Газа преподнесла завоевателю неприятный сюрприз. Эта древняя крепость филистимлян в 150 милях от Тира была хорошо укреплена и имела большие запасы продовольствия. Командовал ею евнух по имени Батис, чрезвычайно преданный персам.

Город располагался на холме и в двух милях от моря, так что непосредственной помощи от флота (ныне принадлежавшего Александру) ждать не приходилось. Однако Александр не собирался оставлять у себя в тылу и эту цитадель. Он не мог тащить свои осадные машины через глубокие пески или вверх по крутому склону, поэтому подготовился к строительству прохода через пески, как в Тире по морю.

Весь октябрь и ноябрь 332 г. до н. э. он строил у крепостных стен валы. По ним протащил свои катапульты и другие осадные орудия. Между дырами, которые пробивали эти орудия, и подкопами образовались бреши, и город был взят штурмом. За этим последовала резня пострашнее, чем в Тире, ибо не ожидавший сопротивления Александр уже терял терпение. Существует даже предание, что он привязал храброго Батиса ремнями за пятки и протащил его живого за своей колесницей вокруг стен Газы.

Теперь Александр пошел в Египет, который капитулировал без борьбы. Он разгромил Дария в долине Тигра — Евфрата в 331 г. до н. э. и подчинил себе всю огромную Персидскую империю.

В 324 г. до н. э. Александр вернулся в Вавилон, где занялся грандиозными проектами. Были предположения, что он попытается завоевать арабский берег или двинется на запад, чтобы взять Карфаген. Но если и были у него такие планы, они не осуществились. 11 июня 323 г. до н. э. Александр скончался от простуды в Вавилоне.

Глава 9. ГРЕЦИЯ ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ

Александру за его короткую жизнь не хватило времени консолидировать завоеванные территории. Он не оставил после себя достойных преемников, зато оставил слишком много достойных полководцев, поэтому его империя погрязла в смутах. С десяток полководцев вели споры, пытаясь унаследовать императорскую мантию. Каждый был уверен, что, кроме него, на нее никто не может претендовать, и каждый захватывал ту или иную часть империи.

Полководцем наиболее покладистым и согласившимся на единственную провинцию оказался Птолемей. После смерти Александра он взял в свои руки управление богатым Египтом и не пытался никого себе подчинять, кроме, может быть, соседних регионов, чтобы обезопасить центральную часть Египта.

Прямо противоположную позицию занимал Антигон, он настойчивее всех боролся за всю империю целиком. Несмотря на то что он был одноглазым и, когда не стало Александра, ему было уже около шестидесяти лет, он оказался самым волевым и энергичным из всей компании.

Антигон воевал вместе с преданным ему и столь же энергичным сыном Деметрием по всей Азии, и к 316 г. до н. э. он достиг таких успехов, что стал хозяином фактически всей азиатской части империи Александра. По сути, единственными македонскими полководцами, оставшимися за пределами досягаемости, были Птолемей, правивший в Африке, и еще два, Кассандр и Лисимах, управлявшие европейскими областями севернее Греции. Они заключили союз против угрожавшего им Антигона.

Антигон решил сначала разобраться с Птолемеем и двинул свои силы вдоль восточного берега Средиземного моря. Так на древнюю Ханаанскую землю снова пришла война. Птолемей отреагировал решительно. Он направил свои экспедиционные силы на Кипр, а также в Грецию и Малую Азию с целью обеспечить контроль над морем и поставить под угрозу коммуникации Антигона. Сделав все, что можно было, в этом направлении, он поспешил назад в Египет и приготовился к сражению с войсками Антигона.

Армию Антигона вел его двадцатипятилетний сын Деметрий, храбрый и рвущийся в бой. Под его командованием было 11 тысяч пеших воинов, 2300 конных всадников и 43 слона. Использовать слонов в боевых действиях придумали в Индии, и Александр неожиданно столкнулся с ними в последнем своем сражении на берегах Инда, за пределами Персии. Как и во всех других битвах, несмотря на такой сюрприз и неблагоприятную обстановку, Александр победил. Тем не менее, хотя он и одолел слонов, его полководцев они впечатлили. Слоны устрашающе действовали на тех, кто сталкивался с ними впервые. Их использовали в военных действиях более ста лет, потому что теоретически они казались просто непреодолимой силой. Но на практике от них было на удивление мало пользы. Главная трудность в том, что слоны слишком умны, чтобы понапрасну рисковать своей жизнью, отличаясь в этом плане от лошадей и человека. Когда угроза нападения противника слишком велика, слоны быстро ретируются и оказываются более опасными для своих, чем для чужих.

Деметрий привел свою армию, слонов и все остальное в Газу, где двадцать лет назад Александр вышел победителем во второй из его великих осад. Туда же в 312 г. до н. э. Птолемей подтянул свою численно превосходящую армию и испытанных в боях командиров, опыт которых компенсировал юношеский энтузиазм Деметрия.

Вероятно, Деметрий предполагал, что слоны пересилят преимущества Птолемея. Если так, то его ждало разочарование. Птолемей поставил на поле боя через неравные интервалы железные загородки и стал ждать наступления Деметрия. Слонов бросили вперед, но поскольку они не умеют прыгать, то, подойдя к препятствиям, они поняли, что незачем ломиться через них или их обходить. Они встали намертво, и сдвинуть их с места оказалось невозможно. Это ослабило боевой дух армии Деметрия, и, когда воины Птолемея начали контратаку, она обратилась в бегство. Самая благоприятная возможность для Антигона объединить империю под своей властью была упущена.

Для того чтобы предотвратить вторую попытку Антигона, Птолемей разрушал крепости опорных пунктов в Иудее и Сирии — мягкая форма политики «выжженной земли». Для большей надежности Птолемей послал на восток одного близкого ему полководца, Селевка, подстрекая того захватить для себя долину Тигра — Евфрата. Птолемей понимал, что это заставит Антигона обратить свой взор не только на юг, но и на восток. Такая стратегия великолепно сработала. Селевк взял Вавилон, и Антигону действительно пришлось распылять свои силы.

В 311 г. до н. э. Антигон вынужден был согласиться на шаткое перемирие. Он чувствовал себя в какой-то степени разочарованным. Время шло, а он так и не смог порадоваться объединенной империи. К 307 г. до н. э. ему исполнилось семьдесят пять лет, и ждать он больше не мог. Отчаявшись стать правителем, а не просто полководцем, Антигон в конце концов объявил себя «царем» тех азиатских областей, которые уже находились под его властью.

Птолемей в ответ тут же назвал себя царем Египта, Селевк — царем Вавилонии, Кассандр — Македонии, а Лисимах — Фракии. Были образованы и другие более мелкие государства, и, таким образом, распад империи Александра получил своего рода официальное признание.

Египту суждено было оставаться под властью потомков Птолемея почти три столетия, и это была эра Египта Птолемеев. Потомки Селевка правили областями Азии с менее точно очерченными границами, и те земли, которые находились под их властью, назывались империей Селевкидов.

Эти цари продолжали воевать между собой так же бесконечно и ожесточенно, как и в бытность свою просто полководцами. Решающее сражение произошло в 301 г. до н. э. при Ипсе в центральной части Малой Азии. Птолемей не участвовал в нем, но остальные монархи-союзники, Кассандр, Лисимах и Селевк, одержали победу над Антигоном, которому было уже восемьдесят лет, но он сражался как одержимый. Он должен был умереть в этой битве. Ничто иное его не остановило бы. Деметрий не в силах спасти отца бежал. В итоге он восстановил в какой-то степени свою власть и на время сделал себя царем Македонии, но уже никогда не представлял угрозу для Азии.

После смерти Антигона остальные полководцы осели на своих территориях, и, хотя войны не прекращались, их интенсивность уменьшилась. Теперь все берега Восточного Средиземноморья — от Сицилии на восток через Южную Италию, Грецию, Малую Азию, Сирию, Египет и Ливию — оказались под властью правящего класса, который был греческим по языку и культуре. Хотя прежде великие греческие города — Афины, Спарта, Фивы и остальные — отступили на задний план, Греция в смысле своей культуры одержала победу.

После битвы при Ипсе победившие союзники поделили империю за пределами Египта. Кассандр, владевший Македонией, добавил к ней Грецию. Лисимах, владевший Фракией, присоединил западную часть Малой Азии. Селевк взял себе остальную Азию, включая всю обширную территорию восточнее Тигра.

По площади империя Селевкидов выглядела на карте весьма впечатляюще, представляя собой почти всю империю Александра, за исключением некоторых окаймляющих областей. Однако восточные провинции никогда особенно и не удерживали, а сердцевиной империи стали Сирия и долина Тигра — Евфрата.

Селевк основал столицы в обеих этих частях своей империи. Сразу же после взятия Вавилона в 312 г. до н. э. он построил на берегах Тигра, севернее Вавилона, стоявшего на Евфрате, новый город Селевкию. Рост этого нового города с греческой культурой означал неизбежный упадок Вавилона, который постепенно превратился в деревню, а в итоге вообще в ничто.

В 300 г. до н. э. Селевк основал вторую столицу на реке Оронт в Северной Сирии. Там вблизи северо-восточного угла Средиземноморья он построил Антиохию, назвав ее в честь отца. Со временем Антиохия стала самым большим городом во владениях Селевкидов, а Сирийская провинция постепенно превратилась в главный опорный пункт Селевкидов. Поэтому иногда удобнее говорить об империи Селевкидов как о Сирии.

Селевк датировал свои законы начиная с 312 г. до н. э., то есть с того года, в котором он захватил Вавилон. Евреи Вавилонии, естественно, приняли его хронологию, и этот период называется эрой Селевкидов. Что имело большое значение, поскольку евреи начали использовать эту хронологию всегда и везде, даже когда они не были подданными Селевкидов. Так как евреи постепенно рассеивались по всему Средиземноморью, сохраняя определенную сплоченность, они распространили использование этой хронологии за естественные границы пространства и времени, обеспечив ей большую долговечность, чем можно было предположить.

Всем известно, что историки иногда испытывают затруднения в датировке тех или иных событий, когда они даются в рамках какой-то малоизвестной хронологической системы. Если же можно найти дату того же события в какой-нибудь лучше изученной и более распространенной системе летоисчисления, то в неизвестной хронологии все события (включая и те, которые нe датированы иным образом) становятся на свои места. Эра Селевкидов, широко распространенная евреями, приобрела в этом отношении особое значение как эталонная система отсчета исторического времени.

Птолемей, не присутствовавший при решающей битве у Ипсы, остался за бортом. Ему не уступили ни единой части владений Антигона. Он остался с тем, что имел, — с Египтом, Кипром и опасным участком на юго-востоке Малой Азии. Его это не устраивало. Пока он не контролировал азиатские пути к Египту, он всегда опасался угрозы с этого направления. Поэтому в сумятице, последовавшей за битвой при Ипсе, он захватил все, что смог, на прилегающей территории Малой Азии.

С Селевком он из-за этого активно не воевал. Память о тех днях, когда они были товарищами в армии Антигона, а позднее союзниками в борьбе против него, видимо, поддерживала мир между ними. И все же плелись время от времени незначительные интриги в борьбе за превосходство в Сирии, в результате чего некоторые области Сирии оказывались лояльными то Селевку, то Птолемею. В конце концов то, что было когда-то землей Ханаанской, включая небольшую Иудею с центром в Иерусалиме, стало принадлежать Птолемею. Власть Птолемея продолжалась в течение столетия, и для евреев Иерусалима, по крайней мере, это означало, что после периода беспорядков в соседних районах вернулась мирная жизнь, которая была при персах.

Птолемей и его ближайшие наследники хорошо понимали, что они правят царством, где преобладают египтяне, и есть лишь небольшой правящий класс греков в городах, главным образом в Александрии. Поэтому они старались уважать чувства своих египетских подданных, во многом подчиняться их религии и обычаям и вести себя так, как когда-то вели себя фараоны.

Это, конечно, не радовало простых греков, откровенно презиравших все египетское (египтяне отвечали им тем же). Птолемеи, пытавшиеся сбалансировать преобладание египтян над греками, сочли, что для поддержания равновесия полезно будет иметь какую-то третью силу, совершенно отличную от обеих. Для такой роли замечательно подходили евреи, поскольку они казались чуждыми как грекам, так и египтянам.

Евреев поощряли эмигрировать в Египет и селиться в Александрии, городе, основанном Александром Великим во время его краткого пребывания в Египте и являющемся ныне столицей династии Птолемеев. В результате Александрия превратилась в огромную многоязычную метрополию Древнего мира, население которой состояло из трех почти одинаковых по численности групп: греков, евреев и египтян. Каждая жила по своим законам и обычаям и с недоверием относилась к двум другим.

В 285 г. до н. э. Птолемей I отрекся от престола в пользу младшего сына, правившего под именем Птолемей II. В 283 г. до н. э. самый мудрый и самый благополучный из всех полководцев Александра мирно скончался в возрасте восьмидесяти трех лет. Когда он умер, Селевк I, последних полководцев Александра, еще здравствовал. В отличие от Птолемея 1 он не оставил трон в старости, а продолжал царствовать и воевать. Когда в 280 г. до н. э. пришел конец и ему — через сорок три года после смерти Александра, мимо статуи которого, признавался Селевк, он не мог пройти без содрогания, — выяснилось, что его убийцей стал старший сын Птолемея I.

Птолемей II воевал с потомками Селевка I два раза. Сражались они за спорные территории в Сирии и Иудее, там, где проходила сухопутная граница. Первая сирийская война продолжалась с 276-го по 272 г. до н. э., вторая — с 260-го по 255 г. до н. э. Эти войны не привели к определенным результатам, но в целом преимущество было на стороне Птолемеев, и Иудея осталась в их власти.

Иудеи пережили две эти войны без особых волнений. Они не участвовали в них и не стали жертвами, поскольку то был один из таких периодов истории, когда сражения сводились к маневрированию армий, каждая из которых считала, что профессиональные воины — слишком большая ценность и глупо ими рисковать. Поэтому было много соперничества за лучшую позицию и мало кровопролития.

Фактически единственное, что можно сказать об иудейской истории в период правления Птолемеев, так это то, что примерно в 300 г. до н. э. первосвященником стал Симон I, а после него, около 250 г. до н. э., Ония II. Помимо Иудеи, существовали еще две важные колонии евреев. Одна из них, в долине Тигра — Евфрата, возникла три века назад со времен изгнания при Навуходоносоре. Главные исторические события их мало затронули. Вторая колония, гораздо более молодая, находилась в Александрии.

Но именно александрийская колония привнесла новую проблему в еврейский мир. Известно, что в период изгнания иврит исчез как язык общения простых евреев. В Междуречье евреи стали говорить на арамейском языке, распространенном среди торговцев Западной Азии. Когда они возвратились в Иудею, то продолжали говорить на арамейском языке. Однако этот язык был тесно связан с ивритом. Для людей, знающих арамейский, совсем нетрудно было выучить и иврит, поэтому они могли по-прежнему читать святые писания.

Благодаря этому не было особой нужды переводить Библию на арамейский язык. Многие иудейские евреи считали даже нечестивым делом появление священных книг на каком-либо другом языке, кроме иврита, ибо верили (с обычной для древних людей самоуверенностью), что иврит был языком Бога и первого человека. Тот факт, что иврит уже не являлся средством общения в обычной жизни Иудеи, почли за благо, потому что это превратило иврит в святой язык, предназначенный для святых вещей.

Ну а как же евреи в Александрии и более мелкие, но быстро растущие колонии в других городах греческого периода? Греческая культура была чрезвычайно привлекательна, и евреи, родившиеся и выросшие в греческих городах, зачастую не знали никакого другого языка, кроме греческого. Библейские книги они не могли ни прочесть, ни понять. Поэтому, несмотря на иудейские предубеждения, александрийские евреи начали настаивать на переводе Библии на греческий язык.

Птолемеи поддерживали это стремление. При Птолемее I, особенно при Птолемее II, Александрия стала интеллектуальной столицей мира. В ней был музей, являвшийся прототипом того, что сейчас мы назвали бы исследовательским институтом, и огромная библиотека, самая большая из всех существовавших до изобретения печати. Очевидно, что Птолемеи стремились собрать в Александрии все накопленные знания, и они не ограничивались только греческими. Они поощряли и, возможно, даже помогали переводу еврейского Священного Писания на греческий язык.

Поэтому где-то около 270 г. до н. э. библейские книги начали появляться впервые в истории на отличном от первоначального языке. Позднейшее предание приукрасило появление первого перевода Библии. Птолемей II предположительно послал за учеными мужами из Иудеи. Потребовалось якобы семьдесят ученых (или семьдесят два), поэтому перевод в итоге стал называться Септуагинтой, от латинского слова «семьдесят». Более того, в предании говорится, что каждый из семидесяти (или семидесяти двух) переводчиков переводил Библию отдельно и независимо, и, когда переводы сравнили, все они оказались идентичными. (Явная попытка показать, что греческая версия была так же ниспослана свыше, как и оригинальная на древнееврейском языке, потому что без божественного вмешательства не могут оказаться идентичными семьдесят независимых вариантов перевода.)

Перевод на самом деле был не очень хорошим. В нем много ошибок, и современные переводы должны обходить Септуагинту стороной и обращаться к древнееврейским версиям. Это не опровергает того факта, что Септуагинта являлась Библией древних времен. Она была единственной Библией для неевреев и многих грекоязычных евреев тоже. И это в значительной степени повлияло на мировую историю.

Кто бы ни были переводчики Септуагинты, они были глубоко погружены в греческую культуру, и это проявляется в греческом варианте древнееврейских фраз. Самым ярким примером служит отрывок из седьмой главы Книги Исайи, то место, где пророк уверяет царя Ахаза, что нападавшие силы Израиля и Сирии будут уничтожены. В частности, он говорит (согласно новому английскому изданию Библии в переводе 1970 г.): «Юная женщина беременная ребенком, и родит сына, и назовет его Иммануилом». Что точно имел в виду Исайя, весьма спорно, но он использовал древнееврейское слово «алмах», которое переводится как «юная женщина».

Во времена вавилонского изгнания евреев сильно будоражили мессианские надежды, и шел поиск во всех исторических и пророческих писаниях любых пассажей, которые можно было бы интерпретировать как божественные указания на пришествие Мессии. Данный отрывок из Исайи — один из тех, за который удалось ухватиться. Таинственные слова о рождении Иммануила сделали пророческим указанием на приход Мессии, идеального царя, который победит нееврейские царства и создаст мировое царство праведников со столицей в Иерусалиме.

В греческих традициях считать идеальных царей богоподобными, являющимися сыновьями того или иного бога, дарованными богом женщине, которая иногда не имела никаких связей со смертным мужчиной и которую можно, таким образом, считать девственницей. Людям, пропитанным представлениями, почерпнутыми из греческой литературы (даже исповедующим еврейскую религию), видимо, показалось уместным перевести на греческий язык древнееврейское слово «алмах» как «парфенос» («девственница»), чтобы фраза обрела мессианский смысл.

Эта греческая строфа позволяла считать Мессию сыном Бога. Именно библейская версия Септуагинты повлияла на ранних христиан, и в версии Библии короля Джеймса, например, в этом отрывке говорится: «Се, дева примет во чреве, и родит сына, и нарекут его Иммануил»[16].

С учетом всего изложенного выше легче утверждать, что с точки зрения влияния на будущую историю важнейшим событием всего трехсотлетнего существования династии Птолемеев в Египте явилось издание в Александрии Септуагинты.

Птолемей II, добрый покровитель Септуагинты, скончался в 246 г. до н. э., на смену ему пришел его сын Птолемей III. Правивший в то время монарх империи Селевкидов женился на сестре нового египетского царя, что было условием последнего мирного договора между двумя этими державами. Однако, как только Птолемей II умер, его дочь была изгнана и позднее убита вместе с сыном царицей-соперницей.

Это стало причиной третьей сирийской войны, в которой разъяренный Птолемей III, жаждавший отомстить за смерть своей сестры, одержал полную победу и дошел до самого Междуречья. То был пик могущества Птолемеева царства.

Это было и пиком счастливой и мирной жизни евреев под властью просвещенной династии Птолемеев. Птолемей III, как его отец и дед, очень хорошо понимал, что правит людьми с абсолютно различными религиозными воззрениями. Как и его предки, он старался быть царем для всех. Поэтому в 241 г. до н. э. на обратном пути из Вавилона он сделал остановку в Иерусалиме и возложил дары на алтарь Иерусалимского храма, тщательно следуя ритуалу, предписанному священниками.

В то время как Грецию и весь Восток потрясали ураганные нашествия Александра Великого и его преемников, греческие города на западе, например Сиракузы, оставались не затронутыми этой стихией. И когда пали финикийские города, и когда был опустошен Тир, тирская колония Карфаген продолжала отлично существовать и стала сильнее и богаче, чем когда бы то ни было.

Великая победа Тимолеона на реке Кримис заставила, конечно, Карфаген уйти в оборону на Сицилии, но он мог позволить себе дождаться удобного момента. Историческое прошлое давало ему твердую уверенность, что между греками опять возникнут распри и та или другая сторона обратится к нему за помощью. И какая бы сторона ни обратилась, он поможет, поскольку, поддерживая войну греков против греков, он тем самым прокладывает себе путь к окончательной победе.

Получилось так, как и ожидал Карфаген. После смерти Тимолеона Сиракузы и ряд других городов оказались под властью олигархов, и против них, что неизбежно у греков, поднялись народные вожди, использовавшие недовольство толпы, чтобы самим прийти к власти.

В Сиракузах жил некий Агафокл, сын гончара. Он женился на состоятельной вдове, снабжавшей его деньгами, и был от природы смелым и обаятельным. Он затеял агитацию и интриги, направленные на свержение олигархов. Его дважды высылали, но он собирал армию за пределами Сиракуз, не стесняясь пользоваться средствами, которыми его снабжали карфагеняне, и в 317 г. до н. э. наконец захватил этот город.

Оказавшись у власти, он организовывал массовые убийства в стане противников до тех пор, пока его правление уже никто не оспаривал. Затем он начал расширять зону своего влияния, как столетие назад это сделал Дионисий. Наконец настал момент, которого ждал Карфаген. Остатки клики, сброшенной Агафоклом, будучи не в силах противостоять ему, попросили помощи у Карфагена.

Карфаген с радостью согласился. В 311 г. до н. э. он направил на Сицилию большое войско под командованием военачальника по имени Гамилькар. В центральной части южного побережья греческая армия была сметена. Карфагеняне поспешили на восток и, как часто случалось прежде, осадили Сиракузы.

Предыдущие осады, которые вел Карфаген, были неудачными, но на этот раз победа казалась бесспорной. Боевой дух греков сник. Агафокл перестарался, уничтожая жестоко своих противников, и теперь нигде не мог рассчитывать на друзей. Если захватить Сиракузы, то весьма вероятно, что трехсотлетняя борьба между греками и карфагенянами наконец закончится и Карфаген на какое-то время обеспечит себе власть над всей Сицилией.

Чистейшее безрассудство привело Агафокла к плану, на первый взгляд казавшемуся самоубийственным. Но поскольку бездействие тоже были самоубийством и Агафокл при любых обстоятельствах всегда предпочитал действие, он с нечеловеческой энергией двинулся вперед. Агафокл намеревался собрать любые силы, какие сможет, и прорваться силой либо уйти тайком из осажденного города, оставив за его стенами минимальный отряд верных ему людей, поклявшихся продержаться как можно дольше. Затем со своими воинами и своими кораблями он совершит набег на африканский берег и, угрожая Карфагену, заставит его отозвать войска с Сицилии. Казалось, шансов у этой авантюры никаких, но Агафокл родился авантюристом. Карфагенский флот блокировал порт так, что и крыса не проскользнула бы, но Агафокл рассчитывал на самонадеянность карфагенян. Он держал свои корабли наготове и ждал.

Агафокл знал, что к Сиракузам приближаются несколько торговых судов и попытаются прорвать блокаду. Когда они подошли, карфагенские корабли беззаботно направились к ним, намереваясь перехватить груз, но при этом оставили большую брешь в кордоне вокруг города. Корабли Агафокла вышли на самой высокой скорости. К тому времени, когда карфагеняне бросились за ними, догонять их было уже поздно. Более того, тем торговым судам удалось зайти в порт и доставить продовольствие. Карфагеняне, погнавшись за двумя зайцами, упустили обоих.

Агафокл, сбежав от вражеских кораблей, сумел спокойно пересечь Средиземное море и в 310 г. до н. э. пристал к африканскому берегу. Так как войско у него было весьма немногочисленное для того, чтобы часть послать в глубь суши, а часть оставить для охраны флота, он пошел на еще один безрассудный шаг: сжег свои корабли и заявил людям, что единственный шанс вернуться домой — одержать победу. Затем он двинул войска на Карфаген и разбил лагерь на его окраинах.

Карфагеняне не верили своим глазам. До сих пор их мирному и безмятежному городу никто не угрожал, и их загородные виллы и фруктовые сады дремали в вечном спокойствии — до сих пор. Им ничего не оставалось, как предположить, что карфагенская армия на Сицилии уничтожена, ибо чем еще можно было объяснить присутствие греческих войск в Африке.

Карфагеняне спешно направили гонцов на Сицилию выяснить, что произошло, и вернуть всех, кому удалось выжить. Тем временем они с трудом наскребли подобие войска из всякого сброда и послали его против Агафокла. Оно было с легкостью уничтожено хорошо обученной греческой пехотой, но город тем временем приготовился к тому, чтобы сдержать осаду, по крайней мере, до возвращения карфагенской армии. Как только та подошла, греческая армия в Африке была окончательно разгромлена. Однако Агафокл задолго до этого построил себе корабли и вернулся в Сиракузы, с которых уже сняли осаду, и его встретили там как героя. К 306 г. до н. э. карфагеняне решили подписать договор, ограничивающий их владения на Сицилии тем, что они имели во времена Дионисия и Тимолеона. Дерзкая авантюра Агафокла себя оправдала. В оставшиеся двадцать лет жизни Агафокл укрепил свою власть на Сицилии и в соседних регионах Италии. Сиракузы процветали, и для всего мира это было возвратом времен Дионисия, за исключением того, что Агафокл, будучи точно таким же тираном, обладал большим обаянием.

В 289 г. до н. э. Агафокл умирает, и снова наступает период неразберихи и анархии. Некие итальянские наемники, которых Агафокл держал в качестве охраны, захватили город Мессану в соседнем с Италией районе Сицилии. Они называли себя мамертинцами (сыны Марса) и своими набегами сделали невыносимой жизнь окружающих областей. И карфагеняне опять спокойно ждали своего часа.

Между тем на западе возник новый фактор нестабильности. В Центральной Италии на реке Тибр стоял город, именуемый Римом. Легенда гласит, что он был основан четыре с половиной столетия назад в 753 г. до н. э., но до эпохи Александра Великого греческий мир ничего о нем не знал.

Однако во времена Александра римляне затеяли войны против другого народа Центральной Италии — самнитов — и одержали победу. К 290 г. до н. э., как раз в тот момент, когда подходила к концу удивительная карьера Агафокла, вся Центральная Италия принадлежала Риму.

Кроме того, в Риме разработали чрезвычайно гибкую систему управления и благодаря ей эффективно сотрудничали со всеми союзниками и колониями, обеспечивая им экономическое процветание, что снижало вероятность мятежей. Редко кому удавалось склонить к восстанию какой- либо город, находившийся под влиянием Рима. Все это плюс хорошо обученная армия, умевшая быстро приспосабливаться к меняющейся обстановке, сделали римлян самой неуязвимой силой этого времени.

Первыми в греческом мире оценили роль нового феномена на исторической сцене греческие города, рассеянные по побережью Южной Италии. Главным из них был Тарас, более известный нам по римскому названию как Таранто.

Этот город быстро понял, что перед ним не обычное «варварское» государство и перед Римом ему не устоять. Видимо, Таранто почувствовал, что надо просить помощи со стороны. То было время, когда македонские полководцы, усовершенствовавшие военную науку и применявшие в боевых действиях фаланги и слонов, правили Востоком. Ближе всех находился Пирр, властитель Эпира, области на северо-западе Греции, как раз через пролив от итальянского «сапога». К нему и обратился за помощью город Таранто в 281 г. до н. э.

Пирр, лихой авантюрист, с радостью согласился и пришел в Италию с 25 тысячами воинов и слонами. Дважды, в 280-м и в 279 гг. до н. э., Пирр сходился с римлянами. Дважды его слоны оказывались на пути римских воинов, и дважды фалангам удалось одной лишь силой пробиться вперед. Дважды римлян заставляли бежать с поля битвы, но, только понеся большие потери, Пирр осознал, что, если войну не закончить быстро, он останется без армии. (Отсюда пошло выражение «пиррова победа».) Но римляне не согласились бы на мир, пока хоть один воин Пирра остается на территории Италии. Пирр, устав от войны с Римом, охотно ответил на призыв о помощи, пришедший с Сицилии.

Сиракузы и другие греческие города находились в замешательстве из-за мамертинцев, а Карфаген, как всегда извлекавший выгоду из неприятностей греков, продвинулся на восток и снова осадил Сиракузы Пирр высадился на восточном берегу Сицилии, подошел к Сиракузам и с легкостью снял осаду карфагенян.

Настал черед первой и единственной в истории войны между Карфагеном и Македонией. В каком-то смысле это был второй раунд борьбы Ханаана против Македонии, если первым считать осаду Тира войсками Александра. На суше Пирр не встретил никакого сопротивления, так как карфагеняне это не римляне. Пирр прошел на запад до самого Лилибаума, и к 277 г. до н. э. в руках Карфагена остался этот единственный самый западный форт.

Но Лилибаум оказался таким же неприступным, как и Тир, до тех пор пока Пирр по примеру Александра не заполучил контроль над морем. Пирру пришло в голову, что, имея корабли, он сможет повторить трюк Агафокла и высадиться на африканский берег, причем с более сильной армией. Где взять корабли? Они были у сицилийских городов, но те устали от бесконечных требований Пирра, им было вполне достаточно того, что прогнали карфагенян. Они отказали Пирру в дальнейшей помощи, и он покинул Сицилию, произнеся со значением (согласно некоторым документам): «Какое поле битвы я оставляю римлянам и карфагенянам!» Пирр вернулся в Южную Италию, где в нем очень нуждались. В его отсутствие римляне опять хлынули на юг, и Таранто вовсю взывал о помощи.

В 275 г. до н. э. Пирр сразился с римлянами в последний раз. Но теперь римляне придумали способы борьбы со слонами и фалангами. Измученные Пирровы фаланги с трудом сдерживали беспощадных римских легионеров, и македонский полководец наконец устал. Он возвратился в Грецию. Его уход окончательно решил судьбу греческих городов в Италии. К 270 г. до н. э. вся Южная Италия контролировалась Римом.

Оставалась, однако, Сицилия. Для нее проблемой по-прежнему были мамертинцы. Один молодой человек по имени Гиерон, безупречно сражавшийся при Пирре против карфагенян, был поставлен во главе сиракузских войск. В 270 г. до н. э. он разгромил мамертинцев при Сентурипе примерно в 60 милях к юго-западу от Мессаны, а затем при Милах, в 20 милях западнее этого города.

Мамертинцы бежали к Мессане, и Гиерон мог бы захватить и ее, но дело в том, что к ослабленным Сиракузам, как всегда, двинулись карфагеняне. Гиерону пришлось вернуться в Сиракузы, чтобы остановить их. Благодарные жители Сиракуз сделали его своим царем, и он правил как Гиерон II (так как первый Гиерон правил этим городом вскоре после битвы при Гимере, двумя веками ранее).

К 265 г. до н. э. он укрепил свою власть и, рассчитывая, что Карфаген на время угомонился, создал большую и хорошо вооруженную армию и подготовил ее к походу на Мессану. Мамертинцы понимали, что нуждаются в помощи, но не знали, как поступить. Некоторым хотелось позвать тех, кто ни разу не потерпел поражения, помогая Сиракузам, то есть карфагенян. Другие, однако, помня об итальянских корнях мамертинцев, предпочитали обратиться к новой великой державе в Италии — Риму.

В результате победили и те и другие. Мамертинцы направили просьбы о помощи и в Рим, и в Карфаген, и оба города на нее откликнулись. Войска Карфагена вошли в Мессану, чтобы усилить ее обороноспособность против армии Сиракуз, именно в то время, когда римская армия (впервые за всю историю Рима покинувшая территорию Италии) высадилась южнее Мессаны. Гиерон увидел, что римляне ближе, и предложил им сражение. Римляне согласились и нанесли сиракузской армии сокрушительный удар. Вторая попытка Гиерону была не нужна. Он сразу понял, что с римлянами воевать бесполезно, и, будучи не в силах их победить, стал их союзником.

В 263 г. до н. э. он подписал мирный договор с Римом. В оставшийся период своего правления (а оно в целом продолжалось пятьдесят пять лет) он предоставил римлянам и карфагенянам вести все войны. Сам оставался верным союзником Рима, и с ним Сиракузы прожили свой последний период относительной независимости.

Глава 10. ХАНААН ПРОТИВ РИМА

Войны между Римом и Карфагеном, известные в истории как Пунические (так римляне называли карфагенян), были самыми масштабными из всех виденных до той поры. Сражения, возможно, и не были столь впечатляющими, как гигантские походы и победы Александра Великого, но ни Рим, ни Карфаген не были таким легкопреодолимым препятствием, как Персия. Война на западе была жестокой, обе стороны настроились победить или умереть, и Рим ни разу, а Карфаген почти ни разу не пожелал заключить мир после одного-двух поражений, как это всегда делали македонцы.

Город Карфаген был намного больше и богаче. В период наивысшего расцвета численность населения составляла 700 тысяч человек, и вполне вероятно, в III в. до н. э. он был самым крупным городом Средиземноморья. Кроме того, он имел флот, а Рим нет. Однако союзники Карфагена вечно находились в тревоге и беспокойстве, потому Карфаген никогда не мог вести войну вблизи дома, а римские владения, напротив, были надежны как скала. Карфаген воевал в основном силами наемников, и они могли стать опасными, если им не заплатить. Воины Рима были гражданами своей страны и воевали не за деньги.

Карфагеняне очень скоро убедились в воинском искусстве римлян. В 264 г. до н. э., разгромив Гиерона, они двинулись на карфагенян, фактически оккупировавших Мессану, и прогнали их оттуда. Так началась 1-я Пуническая война. Какое-то время борьба шла с переменным успехом, но потом римляне, постоянно наращивая свою силу, начали побеждать. Карфагеняне поздно поняли, что воюют теперь с гораздо более серьезным противником, нежели сиракузские воины, с которыми они так долго сражались, и этот противник еще более опасен, чем Пирр.

И все-таки Карфаген вполне мог считать, что ему нечего бояться локальных поражений на Сицилии. В конце концов, их там громили в прошлом не раз, но выгнать с острова никому не удалось, потому что они господствовали на море.

Но римляне тоже это понимали. С помощью греческих корабельных плотников они учились строить корабли и сражаться на море. К 260 г. до н. э. они фактически превратились в морскую державу, равную Карфагену. К удивлению последнего, римляне стали одерживать победы на море, и Карфаген понял, что он оказался перед угрозой совершенно иного масштаба.

Римляне пошли дальше. Имея собственные корабли, они могли теперь повторить тактику Агафокла, но при гораздо более благоприятных обстоятельствах. Им не надо было выскальзывать из заблокированных гаваней, сражаться с неравными силами противника, имевшего больше кораблей и войск. Флот, состоявший из 330 кораблей, отправился на Сицилию, а затем в Африку, куда он прибыл в 256 г. до н. э., разгромив карфагенский флот, пытавшийся его остановить. Экспедиционные силы в Африке под командованием римского полководца Марка Атилы Регула начали готовиться к взятию Карфагена.

Город, казалось, не испытывал никакого беспокойства. Набег Агафокла шестидесятилетней давности ничему не научил карфагенян. Город по-прежнему стоял незащищенный, окруженный богатыми пригородами, где жили люди, не имевшие понятия о военных действиях и готовые сдаться при приближении жестоких римлян в надежде спасти свое богатство или, по крайней мере, жизнь. Сам город, охваченный паникой, был осажден и приготовился капитулировать.

Он запросил у Регула условия капитуляции, и уверенный в своем успехе Регул хватил через край. Карфаген должен был отдать римлянам не только Сицилию, но и все другие острова Западного Средиземноморья. Он должен был также сдать свой флот и заплатить громадную контрибуцию. Самое катастрофическое поражение не привело бы к более жестким условиям, поэтому Карфаген решил продолжать борьбу. Его жители были, в конце концов, хананеями, а они по традиции сражаются до последнего, если на них по-настоящему давят. Регул давил по-настоящему.

В это время в городе находился наемник по имени Ксантип. Он был родом из Спарты, и, хотя прошло уже полтора века с тех пор, когда Спарта господствовала в Греции, потомки сохранили ее военные традиции. Ксантип предложил повести за собой карфагенское войско, убедив, что у римлян плохой командир и побеждают они только благодаря тому, что карфагеняне еще по-настоящему не сражались.

Властям Карфагена очень хотелось предоставить спартанцу право делать все, что он в силах, и Ксантип собрал всех оказавшихся под рукой наемников и всех слонов, которые были в городе. (Карфагеняне использовали местных слонов, обитавших в Северной Африке, это вымерший ныне мелкий вид.) Он решил проверить, чего можно добиться дерзостью в войне, в которой до сих пор ее демонстрировали только римляне.

Ксантип напал неожиданно. Римляне, уверенные в капитуляции города, были захвачены врасплох. Кроме того, оказалось, что Ксантип был прав: Регул в общем-то не был способным полководцем. Римская армия, превосходящая карфагенскую по численности и по части военного искусства, была почти уничтожена, а Регул в 255 г. до н. э. взят в плен. Произошла самая большая военная катастрофа для римлян на суше, и Карфаген был спасен. Война вернулась на Сицилию, где Карфаген заставил Рим драться на море и на суше и держался с ханаанским упорством, но постепенно все-таки уступал упорству римлян, которое было по крайней мере не меньшим.

Карфаген, возможно, и не продержался бы так долго, если бы у него не появился более сильный полководец, чем Ксантип, и к тому же не наемник, а уроженец Карфагена — Гамилькар. Его имя возникает в истории Карфагена несколько раз. Этот Гамилькар, величайший из всех, отличается от остальных своим вторым именем — Барка. То ли это было действительно родовое имя, то ли кличка, поскольку оно означает «молния», а Гамилькар Барка славился быстротой и силой своих ударов.

Величайшей неудачей для Карфагена оказалось то, что Гамилькар Барка слишком поздно родился. Ему было шесть лет во время 1-й Пунической войны. Когда он стал наконец достаточно взрослым, чтобы проявить свои способности и возглавить в 247 г. до н. э. карфагенскую армию (даже тогда ему было двадцать с небольшим), война для Карфагена была почти проиграна. На Сицилии во власти Карфагена оставались только Лилибаум и Дрепанум, стоявшие на западном берегу на расстоянии 15 миль друг от друга.

Чтобы отвлечь внимание, Гамилькар Барка высадился с войском на северный сицилийский берег, в горном районе у Панорма, сделав его базой для партизанских вылазок, доводивших римлян до отчаяния. В течение нескольких лет он отбивал все попытки римлян заставить карфагенян уйти. И в этом человеке римляне увидели более сильного и упорного противника, чем весь Карфаген.

Но Гамилькар Барка не мог успеть повсюду. Римляне, уже потерявшие на море несколько флотов из-за действий Карфагена и штормов, которые разрушили и множество карфагенских кораблей, решились на последнюю попытку. Они построили еще один флот, и в 241 г. до н. э. им удалось снова одержать победу над карфагенским флотом. И теперь мужество покинуло Карфаген — он сдался.

Беда была в том, что война длилась четверть столетия, и Карфаген, утратив лидерство в торговле, дошел до нищеты. Рим, народ которого кормился за счет сельского хозяйства и почти не имел торговых связей с другими странами, мог воевать и на Сицилии, и на море вечно, а Карфаген нет. Карфагенские купцы решили сократить свои убытки и запросили об условиях пepемирия, хотя Гамилькар еще не был побежден на Сицилии.

По условиям мирного договора Карфаген сдал Риму всю Сицилию. Он сдал даже города-крепости Лилибаум и Дрепанум, которые римляне не смогли захватить, и опорные пункты в горах, откуда партизан Гамилькара так и не выгнали. Таким образом, римляне сделали то, чего не смог сделать ни один грек — ни Дионисий, ни Агафокл, ни Пирр. Они прогнали карфагенян с Сицилии навсегда.

Для Карфагена 1-я Пуническая война оказалась катастрофой не только из-за потери Сицилии. Она довела Карфаген до разорения. Казна была пуста. Все деньги, которые с трудом удалось собрать, пришлось отдать победителям, и Карфаген не смог заплатить своим наемникам, так долго и умело сражавшимся за него.

Возможно, наемники и согласились бы подождать своих денег, если бы Гамилькар оставался на своем посту, поскольку доверяли молодому полководцу, обещавшему позаботиться о них. Однако купцам, правившим Карфагеном, Гамилькар не приглянулся именно из-за своих способностей. Они боялись, что он возьмет управление в свои руки и положит конец их коррумпированной и корыстной власти, и поэтому лишили его командного поста.

Тогда наемники, опасаясь, что никогда не получат от купцов своих денег, восстали и приготовились взять силой то, что, по их мнению, принадлежало им по праву. Они прорвались через сельскую местность, заняли на побережье западнее Карфагена города Утику и Гиппо и к 239 г. до н. э. фактически осадили город.

Крупные торговцы, понимая, что уступка наемникам на данном этапе означала бы неминуемую и беспорядочную резню, смирились с неизбежным и решили, что даже Гамилькар Барка будет меньшим злом. Его призвали обратно, но урегулировать отношения не удалось. Все зашло слишком далеко, и Гамилькару надо было воевать с наемниками, чтобы Карфаген устоял. Гамилькар начал дело с присущей ему энергией и блеском.

От осаждавших его наемников Карфаген отделяла река. При подходящем ветре эту реку можно было перейти. Гамилькар выбрал удобный момент и со всеми людьми, которых смог собрать (10 тысяч человек плюс 70 слонов), переправился через нее и захватил врасплох наемников с тыла. В другом бою он притворился, что отступает, соблазнил наемников пойти на прорыв и захватил их с фланга теми самыми силами, которые, казалось, только что бежали с поля боя. Оставшихся мятежников загнали в Тунис, пригород Карфагена (разросшийся в конце концов до современного Туниса). Там Гамилькар их заблокировал и в итоге уничтожил. В течение этого года Карфаген находился в опасности. Дело в том, что ему подчинялись далеко не все его доминионы. Рим с нескрываемым интересом наблюдал, как гражданская война еще больше ослабляет противника. На острове Сардиния, триста лет принадлежавшем Карфагену, оккупационная армия, тоже наемная, присоединилась к мятежу. Вполне понятно, что, победив в Африке, Гамилькар поведет свои войска на Сардинию и очистит остров от бунтовщиков. Обеспокоенные мятежники попросили защиты у Рима, а Рим только этого и ждал. Как и Карфаген, Рим любил совершать агрессию под видом помощи несчастному просителю.

Используя эту просьбу в качестве предлога, Рим немедленно потребовал, чтобы Карфаген уступил им не только Сардинию, но и находившийся севернее нее остров Корсика, а кроме того, заплатил дополнительную контрибуцию. Потрясенные карфагеняне оказались в тупике. Двадцать пять лет войны, закончившейся опустошительными набегами наемников, лишили их последних сил, им пришлось сдаться.

Должно быть, в этот момент Гамилькар испытал чудовищную ненависть к Риму. То, чего римляне добились, победив в 1-й Пунической войне, они получили в честном бою: им наносили удары, и они отвечали тем же. Теперь же, отобрав два острова у разгромленного и беспомощного противника, они поступили жестоко и коварно. Остаток жизни Гамилькар решил посвятить сведению счетов. Но как? За пределами Северной Африки у Карфагена осталась только одна сфера влияния — южный берег Испании. И Гамилькар намеревался пойти именно туда. Там он найдет стойкие племена, которые воспитывают первоклассных воинов и которых от Рима отделяет одна лишь суша, а поэтому ему не понадобится флот, впрочем, у Карфагена его уже не было. Кроме того, он будет вдалеке от Карфагена с его сговорчивыми купцами, думающими только о своей выгоде. Что касается Рима, то он знал, что Испания богата полезными ископаемыми, поэтому Гамилькар мог отправиться туда под тем предлогом, что надо их добывать, дабы заплатить контрибуцию римлянам.

В 235 г. до н. э. Гамилькар Барка двинулся в Испанию и основал базу в Гадесе (Кадис), как можно дальше от нежелательного внимания и Карфагена, и Рима. С ним пошел его зять Гасдрубал. Взял он с собой и своего девятилетнего сына Ганнибала. Это имя тоже хорошо известно в истории Карфагена, но в ней никогда не было и никогда уже не будет впредь другого Ганнибала, подобного Ганнибалу Барке. Сначала Гамилькар не собирался брать с собой сына, но Ганнибал так упрашивал его, что Гамилькар в конце концов уступил с условием, что мальчик поклянется в вечной ненависти к римлянам. (Спустя много лет об этом рассказал сам Ганнибал.)

Гамилькар ни разу не пытался открыто завоевать испанские племена. Он покорил их тем, что принял местные обычаи и женился на испанке. Он стал одним из них. Когда ему приходилось воевать с каким-нибудь племенем, то после минимальных боевых действий он предлагал благородное решение, например сразу же заключить союз с побежденными. В результате ему удалось расширить свое влияние на восток до самого Люцента (современный Аликанте), то есть на 400 миль восточнее первоначальной базы в Гадесе. У него ушло на это почти восемь лет, а в 228 г. до н. э. он погиб во время военной операции, вероятно при форсировании реки.

Гамилькару было всего сорок два года, когда он умер, и его преждевременный уход вполне мог положить конец всем его далеко идущим планам, если бы его зять Гасдрубал не взял власть в свои руки и не пошел бы по следам своего предшественника. Гасдрубал продолжил политику умиротворения испанских племен, стараясь воевать как можно реже. Примерно в 225 г. до н. э. он основал на испанском берегу милях в пятидесяти от Люцента новый город. Он стал «новым Карфагеном», и ему было дано название, которое для римлян звучало как Карфахена[17].

Но теперь растущие владения карфагенян в Испании привлекли внимание двух греческих городов на северо-западных берегах Средиземного моря. Одним из них была Массалия, другим Сагунт. Они стояли на испанском берегу всего в 160 милях севернее Карфахены.

Оба города были экономическими соперниками Карфагена и привыкли смотреть на него как на традиционного противника. Они присоединились к Риму, как только стало ясно, что Рим — самая сильная держава на западе, и теперь сообщили новости об угрожающем продвижении карфагенян в Испании.

В 226 г. до н. э. в Испанию отправилась делегация римлян, и Гасдрубал счел разумным пообещать, что останется на тех рубежах, где находится сейчас. Он согласился сделать реку Ибер, современную Эбро, северной границей влияния карфагенян. Сагунт это не вполне удовлетворило, так как река Ибер впадает в Средиземное море всего в девяти милях севернее этого города. Договор означал, что Сагунт будет греческим анклавом в карфагенской державе. Тем не менее, поскольку такое соглашение удовлетворило Рим, Сагунт ничего не мог с этим поделать.

В 221 г. до н. э. Гасдрубал, достойный продолжатель дела Гамилькара, погиб от руки наемного убийцы. Казалось бы, план карфагенян мог опять не осуществиться, но у власти снова оказался достойный преемник, и даже более чем достойный. Им стал сын Гамилькара Барки — Ганнибал, который к тому времени прожил в Испании восемнадцать лет, и ему исполнилось двадцать шесть лет.

Гамилькар Барка мог бы считаться величайшим воином за всю историю Карфагена, если бы таковым не стал его сын, ибо Ганнибал превзошел отца. Ганнибал оказался величайшим полководцем из тех, что дали миру народы, происходившие из древней земли Ханаанской. Дело не только в том, что он был военным гением, но и в том, что он смог завоевать любовь своего народа. Он одевался и жил как простой воин, был храбр в бою, хладнокровно шел на риск и терпеливо переносил все тяготы и лишения военной жизни. Он создал армию из самых различных слоев населения, которых объединяло лишь его умение вести людей за собой многие годы через трудности и победы, и никогда среди его воинов не возникало и намека на бунт против него. Может быть, самым замечательным свидетельством величия Ганнибала является тот факт, что больше всего мы знаем о нем от римлян, которых он почти уничтожил, и, несмотря на это, римские историки прославляют его.

Как только в 221 г. до н. э., после смерти Гасдрубала, Ганнибал взял власть в свои руки при единодушном одобрении армии, он начал реорганизовывать ее в грандиозное боевое соединение.

У него имелся отличный материал для такой работы, на испанскую пехоту можно было положиться. В его распоряжении были стропальщики с Балеарских островов, которые могли поражать цель каменной дробью или упреждать противника с большей точностью, чем лучники. У него были нумидийские всадники из Северной Африки, бывшие в то время, возможно, самой лучшей кавалерией. Имел он и североафриканских слонов из нынешнего Марокко, но по размерам они лишь немного превосходили лошадей, а весили в три раза меньше гигантских слонов тропической Африки.

За год Ганнибалу удалось установить контроль Карфагена фактически над всей испанской территорией южнее Ибера, и он готовился осуществить план, который задумал Гамилькар и проводил в жизнь Гасдрубал. А в этот план входило вывести армию из Испании на восток через Галлию, пересечь Альпы и спуститься с гор в Италию, чтобы сразиться с римлянами на их земле.

Задача предстояла трудная. Удастся ли застичь римлян врасплох? Ганнибал был уверен, что удастся, поскольку римляне были заняты войной с галльскими племенами в Северной Италии и не обращали особого внимания на далекую Испанию. Сможет ли он наладить снабжение своих войск во время такого длительного похода? Скорее всего, да. Можно кормиться за счет Галлии и восполнять людские потери из-за гибели и дезертирства, получая подкрепление от галльских племен, живущих между Испанией и Италией. У этих племен всегда имелись причины бояться и ненавидеть Рим.

Чего Ганнибал опасался больше всего, так это Карфагена. Правившие им купцы, осуществлявшиe политику умиротворения противника, едва ли рискнут объявить войну Риму. Хорошо было бы принудить их к действию, заставив Рим стать инициатором войны. Искать предлогов не пришлось, поскольку город Сагунт застрял как греческая кость в карфагенском горле Испании.

В 219 г. до н. э. Ганнибал сознательно нарушил договор с Римом и осадил Сагунт. Жители Сагунта немедленно пожаловались Риму, и в Испанию послали делегацию римлян напомнить Ганнибалу, что этот город является союзником Рима. Ганнибал умышленно общался с римлянами в оскорбительном тоне, рекомендуя им направлять жалобы в Карфаген, надеясь, что вспыльчивые римляне тут же объявят войну. К большому огорчению Ганнибала, римляне действительно отправились в Карфаген.

Ганнибал посылает вперед них гонцов в Карфаген, чтобы сплотить сторонников войны и как можно дольше затянуть примирение. Пока римляне вели яростные переговоры, Сагунт сдался после восьми месяцев осады. Там начались обычные грабежи и резня, которые Ганнибал и не пытался смягчить, ибо намеревался разозлить римлян. Он конфисковал все собранные ценности города и отправил их в Карфаген на подкупы там, где это принесет наибольшую пользу для поднятия воинственного настроения.

В результате, когда римские посланники заявили, что Карфаген должен сделать выбор между войной и миром, карфагеняне, воодушевленные этой победой и подкупленные золотом, сказали римлянам, чтобы те сами выбирали, что им больше нравится. Римляне выбрали войну, и в 218 г. до н. э. началась 2-я Пуническая война.

В конце мая этого же года Ганнибал вместе с 90 тысячами пеших воинов, 12 тысячами всадников и многочисленными слонами покинул Карфахену. Вместо себя он оставил своего брата Гасдрубала Барку, чтобы тот с 15 тысячами воинов держал под контролем Испанию. Ганнибал двигался быстро, попутно очень осмотрительно воюя с враждебными племенами, встречавшимися между Испанией и Италией. Когда его воины наконец поняли, что он ведет их в Италию, некоторые испугались, и он разрешил им всем уйти, чтобы своей трусостью они не заразили остальных.

Он дошел до реки Роны и переправился через нее до того, как римляне убедились, что он покинул Испанию. Когда римские войска, отправившиеся на запад в Испанию, высадились в устье Роны, их командующий пришел в ужас, обнаружив, что Ганнибал находится уже на севере, в 350 милях от Ибера, и движется в направлении Альп. Он поспешил обратно в Италию.

Теперь Ганнибал продвигался стремительно. Ему надо было преодолеть Альпы и спуститься в Италию, прежде чем из-за зимы горные перевалы станут непроходимыми. Если зима застанет его на севере Альп, у римлян будет время подготовиться и, возможно, выследить его.

Он пошел на север вдоль Роны, стараясь избегать любых столкновений с римской армией на юге, — никаких стычек с римлянами, пока его армия не окажется в Италии, — а затем повернул на восток, достиг Альп и потратил пятнадцать дней, переправляясь через них. По ходу дела ему пришлось встретиться в двух битвах с местными племенами (оба сражения он выиграл, хотя и со значительными потерями). Еще надо было выдержать трудности, связанные с холодами, начинавшимися снегопадами, опасными преследованиями и крутыми спусками.

И все-таки он справился с этим. Через пять месяцев с тех пор, как Ганнибал покинул Карфахену, в конце октября он оказался со своей армией в долинах Северной Италии. Однако положение казалось незавидным. Каким-то образом ему удалось провести всех своих слонов через Галлию и перевалить горы, но две трети людей и большую часть лошадей он потерял. Теперь в Италии римлянам противостояли всего 26 тысяч человек, а Рим мог выставить на поле битвы во много раз большую армию. Кроме того, у Ганнибала не было баз, коммуникаций, резервов. Без всякого сомнения, Ганнибал решился на тщательно разработанное самоубийство. И римлянам осталось только найти и сокрушить его.

Именно этим римляне и занялись. Римская армия отправилась на север с целью уничтожить войска Ганнибала. Первая стычка произошла у реки Тицин, впадающей в По с севера. Самоуверенные римляне, не предвидевшие никаких неприятностей, атаковали необдуманно и очень удивились, когда оказались отброшенными за реку По. Они сосредоточились у реки Требии, впадающей в По с юга.

Теперь римляне повели себя осторожнее и стали ждать подкрепления. Ганнибал невозмутимо, даже с некоторым высокомерием стоял в стороне, позволив их подкреплению подойти. Чем больше будет римлян, тем величественнее окажется победа. Получившие подкрепление римляне стояли теперь на восточном берегу Требии, а Ганнибал — на западном.

Он послал отряд кавалерии на противоположный берег, велев всадникам вести себя так, будто они оторвались от основных сил и не догадываются о присутствии римлян. Что те и сделали. Когда же римляне напали на них, всадники в притворной панике бросились назад на другой берег реки. Стояла зима, и вода в реке была ледяная, но римляне, жаждавшие расправиться с кавалерией, бросились за ней в воду.

Одно дело — заставить нескольких лошадей пронестись по холодной воде, и совсем другое — проделать то же самое с тысячами пеших воинов. Римляне выбрались из реки насквозь промокшие и замерзшие. Те немногочисленные всадники, которых они преследовали, разбежалась вправо и влево. А прямо перед римскими пехотинцами неожиданно возникла армия Ганнибала — бесстрастная и уверенная в себе.

Захваченные врасплох, римляне, тем не менее, сражались героически, но Ганнибал мастерски использовал свою кавалерию и слонов. Большая часть римской армии была уничтожена, а жившие на этой территории галлы, узнав о великой победе и почуяв возможность реванша над римлянами, которые совсем недавно разгромили их и оккупировали долину По, перешли на сторону Ганнибала.

Пока римляне собирались с силами, Ганнибал простоял всю зиму лагерем. Затем весной 217 г. до н. э. он провел свою армию через Апеннины на 275 миль к окрестностям Тразименского озера, которое находилось всего в ста милях севернее Рима. Та зима и переход через горы в весеннее время были, конечно, нелегкими. Погибли все слоны, кроме одного. На каком-то участке пути войскам пришлось идти четыре дня по дороге, где не было ни клочка сухой земли. Во время последовавшей за этим эпидемии Ганнибал подхватил инфекцию и в результате ослеп на один глаз.

У Тразименского озера Ганнибал заметил тянувшуюся вокруг него узкую дорогу с холмами по сторонам. Он знал, что новая римская армия уже близко, поэтому разместил своих воинов позади холмов и стал ждать. Римская армия, проскользнув по узкой дороге, подошла утром, и небольшой туман способствовал тому, что она не заметила ожидавшего ее противника. Когда все римляне вышли на длинную узкую полосу вдоль дороги, войска Ганнибала хлынули на нее на всем ее протяжении и разбили их в пух и прах. Римская армия была уничтожена, и эта победа досталась Ганнибалу почти даром.

Теперь путь на Рим был открыт. Если у Ганнибала и был соблазн сразу идти на Рим, то он ему не поддался. Он не имел осадных орудий, а римские стены были прочными и дух римлян неукротим. Если начать осаду, его армия потеряет всю свою силу.

У Ганнибала оставался единственный шанс: поднять против Рима всю Италию. В прошедшее столетие итальянцев завоевывали постепенно, и они не имели пока римского гражданства. Если они узнают, что римлян разгромили, то, возможно, начнут бороться за свое освобождение, и Ганнибал предложит им не власть Карфагена, а самоуправление.

Первая из его побед — в двух сражениях на реке По — убедила практически не покорившихся римлянам галлов, но даже вторая победа, у Тразименского озера, не убедила долгое время подавляемых итальянцев. Ему нужна была третья. Пока все выглядело так, будто римляне не предоставят ему такого шанса, поскольку наиболее предусмотрительные из них советовали избегать боевых действий и дать армии Ганнибала развалиться самой по себе. Это была тактика не из легких для гордых людей, привыкших к победам, и вскоре их убедили сделать еще одну попытку.

Ганнибал продолжал двигаться по Италии на юг, демонстрируя презрение к могуществу Рима, и в 216 г. до н. э. еще одна римская армия, самая многочисленная, начала преследование. Она нагнала его у Канн, города на берегу Адриатического моря примерно в 200 милях юго-восточнее Рима.

По численности римская армия почти вдвое превосходила армию Ганнибала — 86 тысяч против 50 тысяч — и жаждала ввязаться в драку. Ганнибал решил уступить прихоти римлян. Он выдвинул вперед пехоту, поставив ее дугой, и, когда римляне пошли в атаку, пехотинцы начали медленно отступать назад, сначала прямыми рядами, а потом в виде обратной дуги.

Все это время фланги войск Ганнибала оставались на месте. Видимо, рвавшиеся вперед римляне не обратили внимания на фланги. Казалось, передовые части в центре фронта отступают, нужно нанести только еще один удар, и тогда Ганнибал будет уничтожен. Но Ганнибал отлично знал, что делал. Он тщательно контролировал ситуацию и позволил передовой линии прогибаться в обратную сторону, пока разъяренные римляне не оказались в мешке, окруженные с грех сторон воинами Ганнибала. И только тогда Ганнибал подал сигнал. Фланги сомкнулись, и карфагенская кавалерия, стоявшая широким кольцом, ринулась в затягивающееся отверстие мешка, чтобы не дать римлянам уйти.

И снова римлянам устроили кровавую бойню. Битва при Каннах представляет собой, возможно, величайший в военной истории образец полной победы малочисленной армии над превосходящими силами противника. Все решил военный гений единственного человека — Ганнибала. Он сражался с римлянами четыре раза: у Тицина, Требии, Тразименского озера и у Канн — и каждый раз одерживал грандиозную победу.

Когда Ганнибал выиграл битву при Каннах, казалось, весь план, который разработал и так великолепно проводил в жизнь его отец, будет успешно выполнен. После его грандиозной победы вся римская система в Италии действительно начала разваливаться. Некоторые италийские города стали переходить на сторону Ганнибала, это было таким же значительным моральным поражением Рима, как и военное поражение при Каннах. Более того, на сторону Ганнибала перешел морской порт Капуа, который можно было использовать в качестве надежной базы зимой 216 г. до н. э.

В чем он нуждался, так это в подкреплении. Ему нужны были свежие силы, новые воины, хорошо обученные и преданные Карфагену, ибо большинство ветеранов погибли. Разумеется, Ганнибал использовал италийцев, перешедших на его сторону, и, вдохновленные его гением, они никогда его не подводили, но ему нужно было много воинов. Он нуждался в продовольствии, в осадных орудиях. Все это могло прийти из Карфагена. Однако этого не произошло. Правившими в городе купцами овладело недоверие к Ганнибалу, боязнь, что победы сделают его всесильным на родине в ущерб им. Они утверждали: его победы — свидетельство того, что он ни в чем не нуждается, и велели продолжать завоевания. Но Ганнибал был всего лишь самым великим полководцем всех времен, и никем более.

Римляне, хорошо усвоив урок, никогда больше не воевали с Ганнибалом в Италии в чистом поле. Вместо этого они начали вести войны на периферии. Невзирая на угрозу, нависшую над собственным домом, Рим послал войска за границу с целью покорить Сиракузы и вторгнуться в Испанию. Власти Карфагена, страшась потерять испанские серебряные рудники, направили подкрепление не в Италию, а туда.

Ганнибал, навеки преданный своему вероломному городу, воевал в Италии несколько лет, и его надежды таяли. Он ждал подкрепления, которое так и не пришло, ждал раскола римлян, который так и не произошел, ждал случая для нового сражения, и не дождался. В 212 г. до н. э. Ганнибал оказался на самом юге Италии, захватив несколько греческих городов.

Ганнибалу приходилось рассчитывать только на помощь из Испании, которая оставалась на попечении его брата Гасдрубала. В 208 г. до н. э. Гасдрубал в ответ на призыв брата решил повторить подвиг Ганнибала десятилетней давности. Уклоняясь от встречи с римлянами, он провел свою армию через Испанию и Галлию, переправился через Альпы и обрушился на Италию. Наконец Ганнибал получил подкрепление, но при условии, что он сможет соединиться с братом. Однако Ганнибал находился на юге Италии, а Гасдрубал — на севере. Гасдрубал слал Ганнибалу донесения, сообщая о плане передвижения и месте встречи. К несчастью, эти донесения были перехвачены и попали в руки римлян, поэтому они знали, где собирается быть Гасдрубал, а Ганнибал — нет. И это явилось поворотным моментом в войне.

Римляне объединили свои силы, рискнув оставить Ганнибала без присмотра, и встретили войска Гасдрубала на берегах реки Метавр, примерно в 120 милях северо-восточнее Рима, на побережье Адриатики. Гасдрубал попытался уйти от сражения, но не мог найти брод и потерял много времени на его поиски. Когда брод нашли, было уже поздно. Римляне оказались рядом, он не был к этому готов, и неизбежным финалом стала полная победа Рима.

Гасдрубал погиб вместе со своей армией, и весть об этом дошла до Ганнибала ужасным способом. Римляне отрезали Гасдрубалу голову, привезли ее на юг и подбросили в лагерь Ганнибала. Теперь Ганнибал должен был понять, что последняя надежда улетучилась, но он не сдался. Он отошел на самый юг Италии и держался там еще несколько лет. И даже тогда римляне не осмеливались впрямую нападать на него.

Но появился новый римский полководец — Публий Корнелий Сципион, сын полководца, который дрался с Ганнибалом на реке Тицин. Отец мог погибнуть в том сражении, если бы его не спас сын, которому в то время было девятнадцать лет. Отец Сципиона погиб в 211 г, до н. э., сражаясь в Испании, и сын занял его место. Продемонстрировав талант великого полководца, он завершил завоевание Испании в 206 г. до н. э., через год после катастрофического поражения Гасдрубала на реке Метавр.

Сципион стал самым популярным человеком в Испании, хотя полководцы постарше и римские власти были настроены против него, так же как карфагенские власти были настроены против Ганнибала. Сципион вспомнил, что сделал Агафокл сто лет назад, а Регул — полстолетия назад, и предложил направить войска в Африку.

Когда правительство Рима отказалось выделить для этой цели армию, Сципион призвал добровольцев, и откликнулись тысячи. В 204 г. до н. э. он отправился в Африку. Когда он туда добрался, затрещало по швам единство отечества карфагенян. К западу от Карфагена находилась Нумидия, где сейчас расположено государство Алжир. Нумидия поставляла самую лучшую кавалерию для карфагенской армии, а ее царь Масинисса водил ее в Испанию. Однако теперь, после высадки Сципиона, Масинисса повел своих нумидийцев в лагерь римлян.

Очень скоро Карфагену стало ясно, что ему не устоять перед союзом римлян и нумидийцев и единственная его надежда — тот гениальный человек, с которым так долго дурно обращались. Власти Карфагена затягивали переговоры со Сципионом и дошли даже до того, чтобы принять условия мира, которые он предложил, кстати вполне приемлемые. Но тем временем они послали за Ганнибалом, и всегда верный Ганнибал ответил на их призыв.

Как только Ганнибал высадился со своими войсками в Африке, карфагеняне отвергли принятые ими условия мирного договора и приготовились к войне. От Ганнибала они ждали чуда и скинули свое бремя на его плечи. Ганнибал взвалил на себя это бремя, но даже для него оно оказалось слишком тяжелым. Те 24 тысячи воинов, которых он привел с собой, были италийцами, поскольку от великолепной армии, с которой он начинал свою карьеру, уже давно ничего не осталось. Сам он теперь был старым и уставшим, и ему предстояло столкнуться с одним из лучших полководцев. Против Ганнибала встал Сципион, и решающая битва произошла 19 октября 202 г. до н. э. при Заме, городе примерно в ста милях юго-западнее Карфагена.

У Ганнибала было 18 слонов, больше, чем в каком-либо предыдущем сражении, но они оказались более чем бесполезны. Он начал битву с атаки слонов, но римляне стояли твердо и издавали трубные звуки, которые отпугнули слонов, и те повернули обратно, приведя в замешательство кавалерию Ганнибала. Всадники Масиниссы тут же пошли в атаку и завершили ликвидацию гораздо более слабой карфагенской конницы.

После этого настал черед атаки римлян, направляемых умелой рукой Сципиона. Передовые отряды карфагенян, состоявшие из неопытных воинов, бежали, и только третья линия обороны, где стояли воины, сражавшиеся под командованием Ганнибала в Италии, оставались непоколебимы. Они имели численное превосходство, но проиграли. За всю свою карьеру Ганнибал проиграл только одно генеральное сражение, и им оказалось сражение при Заме. Карфаген вынужден был сдаться без всяких условий, и 2-я Пуническая война завершилась. Великий план, придуманный Гамилькаром Баркой, закончился провалом, но не по вине рода Барки. Если бы Ганнибал имел у себя за спиной правительство, которое знало бы, как извлечь пользу из его побед, — родись он, например, римлянином, — он завоевал бы весь мир.

После договора о мире, подписанного в 201 г. до н. э., Карфаген уже не воспрял. Территория Карфагена ограничивалась землями, непосредственно примыкающими к городу (что составляет северную половину нынешнего Туниса). Он сдал Испанию, Нумидию, свой флот, своих слонов. Ему пришлось заплатить огромную дань и согласиться передать свою внешнюю политику под контроль римлян.

Когда договор был подписан, Ганнибал возглавил управление Карфагеном. Это стало возможным благодаря Сципиону. Многие римляне требовали отдать им Ганнибала на растерзание, но Сципион настаивал на уважении гениального противника, который, по крайней мере, всегда сражался честно, и на какое-то время отстоял его.

Все способности Ганнибала были направлены теперь на мирные дела. За пять следующих лет он реорганизовал финансы Карфагена, увеличил прибыльность и управлял делами так хорошо, что вскоре город ощутил темпы роста благосостояния. Он смог даже начать выплачивать дань Риму.

Римляне же воспринимали эти успехи с раздражением. Мало кто из них простил Ганнибала, и вскоре они уже сожалели, что поддались благородному порыву Сципиона. В 196 г. до н. э. в Карфаген прибыла римская делегация и обвинила Ганнибала в подготовке к новой войне. Ганнибалу удалось бежать на восток, туда, где у Рима были еще враги, и довольно могущественные.

Пока Рим и Карфаген увязали в своей эпической борьбе, восточные царства серьезно в нее не вмешивались. Македонский царь Филипп V оказал Ганнибалу некоторую помощь и даже направил небольшой контингент войск для сражения с римлянами при Заме. Для того чтобы помочь Ганнибалу, этого оказалось недостаточно, но вполне достаточно, чтобы вызвать ненависть Рима.

Династия Птолемеев в Египте, наоборот, поддерживала дружеские отношения с Римом. Что касается империи Селевкидов, самой восточной, то она, казалось, игнорировала существование Рима и Карфагена, сосредоточившись на Азии.

В 232 г. до н. э., когда Ганнибал еще находился в Испании, трон Селевкидов занял девятнадцатилетний юноша, ставший царем Антиохом III. Он задумал воссоздать империю Александра и с этой целью начал расширять империю Селевкидов в Малой Азии.

В 221 г. до н. э. Птолемей III умер, трон перешел к его сыну Птолемею IV. Антиох тут же решил взять реванш за победы Птолемея III, используя сумятицу, неизменно сопровождающую приход нового монарха. Он начал захватывать столько владений Птолемеев, сколько мог. Приведя свою армию на Средиземноморское побережье, Антиох сразу же стал одерживать победы над местными гарнизонами. За четыре следующих года почти все, что когда-то было Ханаанской землей, оказалось в его руках.

Однако в 217 г. до н. э. Птолемей IV энергично взялся за дело и собрал большую армию, в которой имелось 73 маленьких североафриканских слона. Ему не пришлось идти далеко. У Рафии, на самой границе Синайского полуострова, его ожидала армия Антиоха. Она не была столь велика, как армия Птолемея, но у нее было 102 крупных индийских слона.

Это было единственное значительное сражение в мировой истории, когда на одной стороне выступали индийские слоны, а на другой — африканские. Так как у Антиоха слонов было больше и они были крупнее, то в решающий момент они заставили отступить слонов Антиоха. Но не это решило исход сражения. Азиатов победили воины Птолемея, и Антиоху пришлось ретироваться в страшной спешке, оставив Иудею и Финикию в руках Птолемея.

Существует апокрифическая библейская книга (Третья книга Маккавеев), которая описывает, что якобы произошло сразу после этой битвы. В ней говорится, что Птолемей IV, воодушевленный победой, вошел в Иерусалим, чтобы совершить жертвоприношение, как это сделал когда-то его отец. Но в отличие от отца Птолемею захотелось войти в святая святых храма, куда мог входить только первосвященник. Народный гнев и божественное вмешательство не позволили ему это сделать, и он вернулся в Александрию, поклявшись отомстить. В Александрии он решил запереть всех евреев на ипподроме вместе с обезумевшими от алкоголя слонами. Однако божественное вмешательство направило слонов на самих египтян.

Не стоит принимать все это всерьез. Третьи Маккавеи — явный вымысел, предназначенный, чтобы вселить мужество в евреев в пору гонений, рассказывая им о чудесном избавлении в прошлом. Птолемея IV, каковы бы ни были его поступки, можно считать невиновным в замысле осквернить храм или совершить массовое убийство александрийских евреев.

Возможно, Антиоха и опозорило поражение в битве при Рафии и провал египетской кампании, но он быстро оправился. С 209-го по 204 г. до н. э. он во главе своей армии отправился в восточные провинции, восстанавливая вассальную зависимость земель вплоть до самой Индии.

Если Антиох и знал, что, пока он занимался великими и дальними походами, Ганнибал пытался удержать свою армию на итальянском «каблуке», а Сципион завершал завоевание Испании, то вполне мог и пренебречь такими мелочами. Он поставил себе цель называться Антиохом Великим.

Но потом и для него возник благоприятный момент на западе. В 203 г. до н. э. скончался Птолемей IV, трон унаследовал его семилетний сын Птолемей V. Казалось, что во времена правления ребенка Египет окажется в состоянии хаоса. Антиох тут же заключил союз с македонским царем Филиппом V с целью напасть на Египет и поделить между собой добычу.

Пока две эти державы строили планы, как одновременно напасть на Египет, произошла битва при Заме и Рим стал победителем. И теперь он злобно поглядывал через пролив, отделяющий итальянский «сапог» от Македонии. Филипп, помнивший о македонских воинах, сражавшихся на стороне проигравших в битве при Заме, отказался от египетского плана и приготовился воевать с Римом, направившим в 200 г. до н. э. свою армию в Македонию. Если бы Антиох правильно оценил сложившуюся ситуацию, он сразу же пришел бы на помощь Македонии в борьбе против общей для них угрозы. Однако к этому времени он был занят Египтом.

Действительно, в 200 г. до н. э., том самом, когда началась война между Римом и Македонией, Антиох III одержал крупную победу в сражении при Пании, в 25 милях севернее Галилейского моря. Это был реванш, аннулировавший результаты поражения в битве при Рафии, которая произошла семнадцать лет назад. Вся Иудея и прилегающие к ней районы были потеряны Птолемеями навсегда и оказались под властью Селевкидов. Так как евреи догадывались, что Антиох выйдет победителем, и поддержали его, с ними обошлись милостиво, и они не пострадали от смены власти, по крайней мере тогда.

Но после этого Антиох не попытался захватить весь Египет. К 197 г. до н. э. римляне одолели македонского царя Филиппа V и заставили Македонию принять унизительные условия мира. Антиох, не понимая, что, лишив Македонию помощи, помог тем самым усилению Рима, усмотрел в этом событии шанс расчистить побольше территории для себя. Он начал захватывать области Малой Азии, ведя такие боевые действия, которые прежде означали бы войну с Македонией. Но теперь мелкие государства Малой Азии обратились за помощью к новой могущественной державе — Риму. Рим направил Антиоху предупреждение и потребовал прекратить боевые действия и впредь воздерживаться от них, однако победоносный ныне монарх, считавший себя «Великим», не обратил на это внимания. Наоборот, в 196 г. до н. э. он послал войска в Европу, чтобы получить еще кое-какую выгоду от ослабления Македонии.

Тогда в 195 г. до н. э. пришел Ганнибал. Вызванный из Карфагена римлянами, он высадился в Тире и впервые в жизни увидел родину своих предков. Но намерение идти на восток не располагало к сантиментам. Его враждебность к Риму не исчезла, и он искал Антиоха III, единственного в мире человека, у которого была армия, способная (возможно) сопротивляться римскому колоссу.

Ганнибал встретился с Антиохом в Эфесе, на западном побережье Малой Азии, и предложил ему по-прежнему заниматься военной кампанией в Греции, а он, Ганнибал, тогда смог бы вернуться со своими войсками в Италию. Антиох оказался не столь дальновидным, чтобы согласиться на предложение Ганнибала, или посчитал, видимо, что сам справится с самонадеянными жителями Запада. Тем временем карфагенские власти, узнав о планах Ганнибала и испугавшись, как бы их самих за это не покарали, проявили малодушие и сообщили обо всем в Рим.

Римляне тут же направили миссию в Малую Азию, чтобы попытаться выяснить намерения Антиоха и Ганнибала и предостеречь их. Антиоха, очевидно, не предупредили. Он послал еще больше войск в Грецию и направил в Тир Ганнибалу приказ собирать флот для войны в Эгейском море.

К несчастью, самоуверенный Антиох недооценил римлян. Его экспедиционные силы в Греции были слишком малочисленны и плохо управляемы. В 191 г. до н. э. римская армия разгромила их у Фермопил, а Ганнибал не смог войти в Эгейское море, ему помешали корабли с греческого острова Родос, жители которого боялись Антиоха больше, чем римлян.

Раздосадованный Антиох ушел из Греции в Малую Азию, но римляне шли по пятам. В 190 г. до н. э. в Малой Азии он вновь потерпел поражение от римлян в битве при Магнезии, хотя армия Селевкидов была больше и имела слонов и верблюдов. Рассказывают, перед битвой Антиох спросил Ганнибала, достаточно ли этих сил для битвы с римлянами, и Ганнибал, проведя смотр готовности и расстановки войск, сухо сказал: «Даже самый алчный римлянин не потребовал бы большего».

Сражение при Магнезии стало концом для Антиоха; он принял условия римлян и покинул Малую Азию. Одним из условий было требование римлян выдать им Ганнибала, но у предвидевшего это Антиоха хватило порядочности предупредить Ганнибала, чтобы тот вовремя скрылся.

Ганнибал сел на корабль и отправился на Крит, а затем в Вифинию, царство на северо-западе Малой Азии. Вифиния искала помощи Ганнибала, потому что вела войну с соседним царством Пергамом, союзником римлян. С помощью Ганнибала Вифиния начала одерживать победы, и Пергам позвал на помощь Рим.

Римляне пришли. Вифиния не отважилась подражать Антиоху, и Ганнибал понял, что на этот раз его выдадут. Это было в 183 г. до н. э., спустя тридцать пять лет после его перехода через Альпы. Ему было шестьдесят четыре года, и все, что ему, измотанному и уставшему, оставалось в жизни, — это тюремное заключение, насмешки и брань римской черни и наверняка казнь.

Он избавил римлян и себя от этих неприятностей. Со словами «Давайте положим конец великому беспокойству римлян, которые считают, что слишком долго и слишком утомительно ждать смерти ненавистного старика» он принял яд. Так ушел из жизни один из величайших в мире людей и, вполне возможно, величайший полководец всех времен.

Глава 11. МАККАВЕИ

В то время, когда умер Ганнибал, народ древней Ханаанской земли, казалось, находился на последней стадии полного забвения и должен был стать не более чем маленьким штрихом в истории человечества. На западе еще существовал Карфаген, но теперь это был просто город с сельскими пригородами, подвластный Риму. На востоке оставался Тир, все еще полный жизни и ведущий торговлю, но покорно подчинявшийся любому монарху, правившему на соседней земле.

И был народ, живший в глубинных районах, за Тиром, который казался еще более ничтожным. И конечно же среди самых ничтожных из всех была, возможно, крошечная Иудея. Как же складывалась жизнь Иудеи в 183 г. до н. э., в год смерти Ганнибала?

Первосвященники древней ветви Задоков, уходящей корнями в эпоху храма, построенного Соломоном, по-прежнему правили в Иерусалиме. В 219 г. до н. э., когда подходило к концу правление Птолемеев, скончался Ония (Хония) II и первосвященником стал Симон II. Последующим поколениям он известен как Симон Праведник, и о нем красноречиво рассказывает пятнадцатая глава апокрифической библейской книги Екклесиаст. В 196 г. до н. э., примерно в то время, когда Иудея попала под власть Селевкидов, первосвященником стал сын Симона Ония III. Его тоже описывают как человека благочестивого и набожного.

Территория самой Иудеи свелась к небольшой внутренней области, граничащей с северо-западным берегом Мертвого моря, где Иерусалим был единственным достойным внимания городом, а площадь ее в общей сложности составляла всего лишь около 750 квадратных миль. На севере, где когда-то был Израиль, находилась Самария, и евреи постоянно враждовали с самаритянами, потому что каждый из этих народов считал своих соседей вредными еретиками. К югу от Иудеи жили потомки эдомитян, переселившихся на север, на земли, которые когда-то были Южной Иудеей, а теперь стали Идумеей. Между евреями и идумеями тоже была смертельная вражда.

На самом деле евреи жили не только в Иудее. Многие из них заселили Галилею, область, расположенную севернее Самарии. Когда-то она была северной частью Израиля, но ныне в ней проживали столько неевреев, что консервативные и недовольные евреи самой Иудеи стали называть ее Галилеей язычников. Существовала еще и иудейская диаспора — евреи, жившие за пределами земли, завещанной Аврааму. Евреи жили в долине Тигра — Евфрата, в Александрии, в греческих городах Малой Азии и во многих других местах.

Однако для всех евреев, где бы они ни находились, Иерусалим и его храм оставались центром их национального самосознания. Во время великих празднеств Иерусалим наполнялся евреями со всего Ближнего Востока, прибывавшими на ритуал жертвоприношения. Развитие иудаизма к этому моменту почти завершилось. Фактически все книги Старого Завета уже были написаны.

Тем не менее иудаизму грозила новая опасность. Древнее ханаанское идолопоклонство ушло в прошлое, но появилось новое и более привлекательное. Со времен Александра греки проникли во все средиземноморские страны, и, куда бы они ни приходили, они приносили с собой греческую культуру. К тому же они были людьми городскими и повсюду основывали города. При Птолемеях проникновение греков в Иудею и соседние с ней области шло медленно, но во времена правления греческих верноподданных Селевкидов этот процесс ускорился.

И те, кто не был греками (или эллинами, как называли себя греки) по национальности, быстро заимствовали греческую культуру. Даже грубые римляне на западе ощутили силу эллинизации; Сципион, победивший Ганнибала, был первым из тех, кто принял греческие обычаи.

Евреи не обладали иммунитетом. Многие из них, жившие не только в греческих городах вдали от Иерусалима, но и в Иудее, перенимали греческий образ жизни и лишь на словах признавали более древние и менее утонченные взгляды иудаизма. Однако другие евреи, особенно в самой Иудее, оставались верными старым обычаям и питали отвращение к греческим представлениям.

Арена для раздора между двумя этими разновидностями иудаизма была подготовлена, но в 183 г. до н. э., возможно, никто из современников не мог предвидеть, что эта борьба каким-то образом скажется на развитии событий за пределами Иудеи. Предположение, что эта борьба закончится мировым потрясением и определит характер религий, которые в будущем станут господствующими на земле, казалась невероятной.

Тем не менее это произошло; но процесс шел так медленно, что столетиями никто не замечал, что происходит нечто важное.

Все началось с неудач Антиоха III. Огромная дань, которую он согласился выплатить римлянам после своего поражения, превышала запасы казны. Чтобы добыть деньги, ему приходилось вымогать их у богатых храмов своей страны. И когда в 187 г. до н. э. он попытался забрать золото у одного из таких храмов в далекой провинции, его убили взбунтовавшиеся крестьяне.

Трон перешел к его сыну Селевку IV, который обнаружил, что царство Селевкидов ослаблено поражением и грабежами, а дальние восточные провинции, которые так усердно возвращал Антиох III, стали снова откалываться от него, на этот раз надолго.

Селевк IV старался править спокойно, так как стране требовалось время на оздоровление. Но он тоже нуждался в деньгах, и одним из очевидных источников средств был Иерусалимский храм. Селевк послал своего чиновника по имени Илиодор разузнать, что можно сделать.

История о том, что за этим последовало, рассказывается в искаженном виде в апокрифической Второй книге Маккавеев. Вполне возможно, что дело было так. Первосвященнику Онии III удалось заключить с Илиодором сделку. Он дал Илиодору щедрую взятку, откупившись от этой мелкой сошки малым, чтобы не отдавать его хозяину все. Илиодор понимал, что, если об этом узнают, ему не сносить головы, поэтому в 175 г. до н. э. он организовал убийство Селевка IV.

Но у Селевка IV был младший брат Антиох, родившийся в Афинах и которого после отцовского поражения забрали в Рим в качестве заложника. Там с младшим Антиохом хорошо обращались, и он преисполнился восхищением к Риму. К тому же (вероятно гордясь, что родился в Афинах) он был поклонником греческой культуры. Узнав про убийство старшего брата, Антиох покинул Рим и отправился в Антиохию. Когда он прибыл туда, ему не составило особого груда захватить власть и начать править своим царством под именем Антиох IV.

Антиох IV оказался человеком способным, мечтавшим восстановить могущество империи Селевкидов, которого она лишилась в результате победы римлян. Для этого — старая песня — ему нужны были деньги. Одним из источников необходимых средств по-прежнему был Иерусалимский храм. Ония III, представлявший более консервативную ветвь иудаизма, все еще был первосвященником, и Антиох IV смотрел на него с неприязнью. Может быть, причина крылась в том, что Ония упорно отказывался поделиться богатством храма, или в том, что до Антиоха дошли слухи о его сделке с Илиодором. Кроме того, Антиох, вполне возможно, считал, что царство станет сильнее, если весь его народ будет объединен эллинистической культурой, и упорная приверженность Онии III консервативному иудаизму могла его раздражать.

Как бы то ни было, когда брат Онии Иисус пришел к Антиоху с предложением сделки, Антиох согласился. Предложение состояло в том, что Антиох назначит Иисуса первосвященником вместо брата, тогда Иисус выдаст ему значительную сумму из фондов храма. Кроме того, Иисус сыграл на известных всем пристрастиях Антиоха ко всему греческому и предложил ему поддержку в эллинизации евреев. Чтобы доказать свою искренность в этом деле, он изменил свое древнееврейское имя Иисус на греческое Ясон.

Антиох согласился на эту сделку. Онию III посадили под домашний арест в Антиохии, а Иисус-Ясон стал первосвященником. Антиох получил деньги, а Иисус-Ясон основал в Иерусалиме гимназию. В этой гимназии юноши могли упражняться на греческий манер в обнаженном виде, и гонявшиеся за модой молодые евреи повалили в нее толпой. (А Иисус-Ясон, осуществлявший финансовый контроль гимназии, получал громадные прибыли.)

Консервативные евреи пришли в ужас от ареста Онии III и опустошения казны, но больше всего их шокировала гимназия. Не только публичная нагота вызывала у них омерзение, по и пожелавшие ходить в гимназию еврейские юноши, которые зачастую использовали искусственную крайнюю плоть, чтобы не афишировать тот факт, что они прошли обряд обрезания, отвергая таким образом знак принадлежности к иудаизму.

Но Иисус-Ясон показал пример другим. Его кузен по имени Ония, принявший греческое имя Менелай, предложил Антиоху еще большую взятку, если тот сделает его первосвященником. В 172 г. до н. э. Антиох оказал ему эту услугу, и в последующие годы и храм, и народ усердно грабили.

Когда хищения Онии-Менелая вскрылись, старый Ония III, которого все консервативные евреи считали единственным законным первосвященником, имел мужество предать все это огласке, а затем принял сан в греческом храме в пригороде Антиохии. Но Ония-Менелай, видимо, убедил местного селевкидского начальника (возможно, взятками) заставить Онию III отказаться от сана, поклявшись, что обеспечит ему безопасность. Как только Ония III вышел из храма, он его убил. Это произошло в 170 г. до н. э.

В Иудее пролегла пропасть между фракциями, поддерживавшими того или другого первосвященника, но Антиох IV не обращал на это внимания. Эллинизация страны, казалось, идет успешно, и он получал необходимые ему деньги из Иерусалимского храма и других источников. Теперь он мог купить оружие, заплатить солдатам и приступить к возвращению владений Селевкидов. Начать он собирался с завоевания Египта, в котором тогда правил Птолемей VI, человек приятный, но абсолютно некомпетентный.

С этим у Антиоха IV трудностей не возникло. Он был хорошим полководцем и имел хорошую армию. Преодолев незначительное сопротивление войск Птолемея, он вошел в Мемфис, древнюю столицу египтян, и в 170 г. до н. э. объявил себя царем Египта. Затем он повел свою армию в столицу Птолемеев Александрию и в 169 г. до н. э. начал ее осаду.

Но во время осады до Антиоха дошли сведения, что в его отсутствие Иисус-Ясон попытался силой отнять первосвященство у Онии-Менелая. Иерусалим оказался в состоянии гражданской войны, и армия Селевкидов, находившаяся почти в 350 милях к западу от своих границ, не устоит, если нависнет угроза над ее коммуникациями.

Разъяренный Антиох IV поспешил обратно в Иудею и покарал недисциплинированных евреев тем, что, заняв город, вошел во главе вооруженных воинов в храм и забрал все ценности, какие только смог найти. На какое-то время Иерусалим стал тихим и спокойным.

Затем в 168 г. до н. э. Антиох вернулся в Египет, где, как и прежде, не встретил особых препятствий и снова приступил к осаде Александрии. Но к этому времени Птолемеи обратились за помощью к Риму, и он сразу же ответил на их призыв. За стенами Александрии с Антиохом вступил в переговоры римский посол. Антиох узнал в нем старого товарища и подошел поприветствовать его. Но старый товарищ был теперь официальным посланником Рима и должен был сказать Антиоху только одно: либо Антиох покидает Египет, либо вступает в войну с Римом. Пораженный Антиох IV просит дать время на раздумья. Римлянин чертит круг на земле вокруг Антиоха и говорит: «Решай, пока выходишь из круга».

Антиох не осмелился воевать с Римом. Хотя с ним была вся его армия и он победоносно прошел весь Египет, полагая, что возьмет Александрию, ему пришлось отступить перед одним-единственным невооруженным римлянином. Мало найдется в истории примеров унизительного положения столь же драматичных, как этот.

Можно себе представить злость и разочарование Антиоха, когда он отступил, его жажду отыграться на чем-нибудь или на ком-нибудь. Видимо, до него дошли новости о ликовании евреев по поводу его нынешнего положения, что было вполне вероятно, если учесть те неприятности, которые он им доставил манипуляциями с саном первосвященника и разграблением храма.

Во всяком случае, Антиох IV решил, что если римляне смогли его унизить, то евреям это не удастся. Возвратившись в 168 г. до н. э. в Антиохию, он постановил покончить с иудаизмом в целом. Пусть евреи станут греками и верными подданными! Это не казалось ему (возможно) сложной задачей. Люди, подобные Иисусу-Ясону и Онии-Менелаю, были бы только счастливы стать греками, а они имели власть над значительными группами евреев.

В итоге Антиох приказал, чтобы Иерусалимский храм стал греческим и в нем установили статую Зевса (с которым отождествлялся Яхве), а на алтарь приносили жертвы в соответствии с греческим ритуалом. Более того, копии священных еврейских книг должны были быть уничтожены, с еврейскими правилами приема пищи покончено, отменена Священная суббота и запрещено обрезание. Тех евреев, которые примут эллинизацию, оставят в покое как верноподданных Антиоха. Впервые в истории начались преследования по религиозному, а не по национальному признаку.

Трудно описать словами ужас, охвативший консервативную часть евреев. За четыре столетия до этого Навуходоносор разрушил храм, а Антиох осквернил его идолами и мерзкой плотью. Навуходоносор лишь захватил еврейскую землю, но Антиох лишил их идеала. Евреи-консерваторы приготовились сражаться и сохранить свой образ жизни даже ценой смерти под пытками.

Такие смерти были, согласно рассказам, записанным позднее во Второй книге Маккавеев. В ней собраны ужасные истории о мученичестве, о евреях, которые предпочли умереть под пытками, чем согласиться вкусить мерзкой плоти. Это были первые жизнеописания мучеников в иудейско-христианских преданиях, и они положили начало всем последующим.

Именно в этот период испытаний были написаны Книги Даниила и Эсфири с их (придуманными) историями об опасностях и страданиях, пережитых под властью прежних тиранов, и о том, как вера и мужество помогли их преодолеть. Апокрифические Книги Товита и Эсфири написаны в той же манере. Ни одна из них не давала объективного изложения исторических событий (хотя позднее их признали таковыми). Это был прием, поощрявший и поддерживавший сопротивление. И в конце концов это сопротивление перестало быть пассивным согласием с мучениями и смертью и вылилось в действенный ответ насилием за насилие.

Череда новых событий началась с престарелого священника Маттафии. Со своими пятью сыновьями он покинул Иерусалим и удалился для большей безопасности в городок по имени Модин, расположенный в 17 милях к северо-западу, то есть за пределами Иудеи. Согласно Иосифу, прапрапрадеда Маттафии звали Хасмон, поэтому Маттафию с его потомками иногда называют Хасмонеями. Третьим из его пяти сыновей, которому выпало стать самым знаменитым из них, был Иуда Маккаби, или по-гречески Маккавей. Предположительно, это прозвище означает «молотобоец», и возникло оно в связи с победами, которые он одержал впоследствии. Во всяком случае, это семейство стало более известным как Маккавеи, и апокрифы, описывающие события того времени, будь то объективный исторический рассказ Первой книги Маккавеев, или драматизированная история в случае со Второй книгой Маккавеев, или вымысел в случае с Третьей, — все они получили такое название.

Искрой для еврейского восстания против Селевкидов послужил приезд в Модин чиновника от Антиоха, который должен был проводить в жизнь новые законы. Он попросил Маттафию, как видного еврейского лидера, показать пример и осуществить ритуал жертвоприношения Зевсу в соответствии с новыми требованиями. Маттафия отказался. Когда другой еврей согласился выполнить царский приказ, Маттафия убил и этого еврея, и чиновника Селевкидов. После этого ему ничего не оставалось, как поспешно покинуть Модин. Маттафия с сыновьями направились к Гофнанским холмам, на северо-восток от Модина. К ним пришли другие евреи, отвергавшие новые законы, и в мгновение ока сформировался повстанческий отряд. После ухода в горы Маттафия вскоре умер, и отрядом стал командовать его сын Иуда Маккавей.

Примеру Маккавеев последовали отряды хасидов, что по-гречески означает «набожные». Их единственной заботой была религия, политикой они не интересовались. И только когда обычаи иудаизма оказались вне закона, они решили прибегнуть к насилию и в сложившейся обстановке проявили себя действительно фанатичными борцами.

Гофнанские холмы находились на территории Самарии, и наместник Селевкидов Аполлоний, правивший этой областью, быстро пошел туда, чтобы пресечь восстание, пока оно не зашло слишком далеко. По всей вероятности, Аполлоний был человеком самоуверенным, должно быть, его убедили, что он легко справится с несколькими бунтовщиками. Люди Иуды залегли в засаде и напали на него. Воины Аполлония разбежались, а он был убит, и Иуда забрал его меч, чтобы драться им дальше.

Победа воодушевила консервативных евреев в Иерусалиме и поставила приверженцев эллинизма в трудное положение. В 166 г. до н. э. в Иерусалим были посланы более значительные силы, чтобы оккупировать его и положить конец надоевшему бунту. Иуда Маккавей со своими людьми снова устроил засаду, на этот раз у Бет-Хорона, в 12 милях северо-западнее Иерусалима. Воины Селевкидов во второй раз попались в ловушку и были уничтожены.

Еврейские повстанцы досаждали теперь очень сильно, но Антиох не мог полностью переключить свое внимание на них. Нужны были деньги, и ему приходилось добывать их где-то на востоке, в тех провинциях, которые провозгласили себя независимыми и перестали платить налоги. Поэтому он пошел на восток, оставив небольшой еврейский военный отряд на попечение своего министра Лисия.

В 165 г. до н. э. Лисий собрал у Эммауса (в 15 милях западнее Иерусалима и в 11 милях западнее укрепленного пункта Маккавеев в Мицпе) сильную армию. Иуда держался стойко своей позиции и продолжал обороняться всего лишь с тремя тысячами человек.

Но армия Селевкидов не могла ждать. Если бунтовщики не принимают бой, их надо заставить. Однако селевкидский командир допустил ошибку. Он разделил свои войска и послал к Мицпе только часть из них. Именно на это и надеялся Иуда. Когда силы противника оказались раздробленными, он со своими людьми помчался к Эммаусу, где атаковал оставшуюся там часть армии Селевкидов и разгромил ее. Покончив с ней, Иуда развернулся, чтобы встретить возвращавшийся ни с чем контингент из Мицпы. И Селевкиды потерпели поражение в третий раз.

В том же году Лисий сделал еще одну попытку. Он направил свои войска в обход Иудеи в дружественную Идумею и начал наступление на Иерусалим с юга. Бдительный Иуда остановил их у Бет-Цура, в 16 милях юго-западнее Иерусалима, и вновь одержал победу.

К этому времени следовавшие одна за другой победы Иуды привели на его сторону столько евреев, что повстанцы могли занять Иерусалим. Войска Селевкидов вместе со своими сторонниками из числа эллинизированных евреев до сих пор контролировали укрепленную часть города, но Маккавеям удалось захватить храм.

Иуда Маккавей приступил к подготовке храма к новому освящению. Он выбрал священников, которые никогда не шли на сделку с селевкидскими властями, снес алтарь, на котором приносились жертвы Зевсу, и зарыл его обломки. Возвели новый алтарь, установили новые жертвенные сосуды и стали осуществлять ритуалы жертвоприношения по всем правилам. Годовщину нового освящения Иерусалимского храма в 165 г. до н. э. все евреи мира и поныне отмечают как праздник Ханука («освящение»), который длится восемь дней.

Иуда Маккавей никоим образом не считал это окончательной победой. То был лишь первый пункт плана. Он задался целью освободить всех евреев, живущих на земле, которая когда-то была землей Ханаанской. Он повел свою армию через Иордан и на север, в то время как его брат Симон с другими отрядами двинулся на север вдоль этого берега. Обе разгромленные группировки селевкидской армии набрали воинов из еврейского населения и создали укрепленные пункты. К 163 г. до н. э. власть Селевкидов к югу от Дамаска практически исчезла; Антиох скончался, возможно от туберкулеза, вдалеке, где-то в центральной части нынешнего Ирана. Несмотря на явный талант Антиоха IV, его правление оказалось катастрофой.

Со смертью Антиоха IV попытки Селевкидов подавить восстание Маккавеев не прекратились. Девятилетний сын Антиоха, унаследовав трон, стал Антиохом V, а Лисий стал его министром. В 162 г. до н. э. еще одна армия Селевкидов двинулась в наступление. Она была еще сильнее и снова наступала с юга, пройдя через Бет-Цур. У нее имелся по крайней мере один слон.

В битве при Бет-Цехарии, в пяти милях к северу от Бет-Цура, Маккавеям пришлось отступить. Елеазар, один из братьев Иуды, пробился к слону, предположив, что тот везет царя. Он смертельно ранил слона в живот, но умирающий слон свалился на Елеазара и раздавил его, а юного царя на нем не оказалось.

Подвиг Елеазара не изменил хода битвы, и Иуда впервые потерпел поражение в бою с превосходящими силами противника. Остатки своих отрядов он привел обратно на Гофнанские холмы. Армия Селевкидов вновь заняла Иерусалим. Однако на этот раз они были осторожны и не делали попыток вмешиваться в дела храма. Причиной такой умеренности Лисия были неприятности на родине. Другие военачальники старались лишить Лисия его влияния в стране, а племянник Антиоха IV, Деметрий, в это время пытался завладеть троном.

Чтобы положить конец иудейскому восстанию, Лисий предложил компромисс. Он дарует евреям полную религиозную свободу при условии, что они признают политическую власть Селевкидов. Хасиды, которых интересовал исключительно иудаизм как религия, согласились на эти условия и сложили оружие. А это означало, что Лисий достиг своей цели, потому что без хасидов отряды Иуды были слишком слабыми, и ему оставалось только стоять на Гофнанских холмах и ждать, что будет дальше.

В последующих войнах, которые вели Селевкиды, и Антиох V, и Лисий погибли, и вместо них правил Деметрий I. Теперь, когда в Иудее все успокоилось, он пытался восстановить прежнее положение, назначив первосвященника, который должен был держать иудаизм под контролем в интересах Селевкидов, по крайней мере в разумных пределах. В качестве первосвященника он выбрал Элиакима. Элиаким, поклонник греческой культуры, предпочел, чтобы его называли греческим именем Алким. Поскольку Элиаким-Алким происходил из священнического рода Задоков, хасиды его признали.

К этому времени оставалась лишь небольшая группа оппозиционеров на Гофнанских холмах. Деметрий мог бы и не обращать на них внимания, но, так как Иуда явно пытался заинтересовать Рим положением евреев, селевкидский царь решил прогнать их оттуда, пока римлянам не пришло в голову вмешаться. Поэтому Деметрий послал своего полководца Вакхида с большими силами из Иерусалима к Гофианским холмам.

Сражение завязалось в восьми милях севернее Иерусалима в 161 г. до н. э. Иуда, чьи силы не превышали теперь тысячи человек, был побежден. Он погиб в бою, а те, кому удалось выжить, разбежались. Двоим из его братьев, Ионатану и Симону, удалось вынести тело Иуды с поля боя и похоронить в фамильном склепе в Модине. Так ушел из жизни самый знаменитый за восемь веков со времен царя Давида еврейский воин.

Маккавейское восстание казалось завершенным. Несколько человек вместе с Ионатаном, младшим братом Иуды Маккавея, спрятались в южной пустыне, но они были бессильны, и на них можно было не обращать внимания. Умеренная политика Лисия и Деметрия I приносила свои плоды там, где не помогла жестокая сила Антиоха IV.

По крайней мере одной цели восстание, тем не менее, достигло: Иерусалимский храм снова стал еврейским, и Селевкиды больше не пытались вмешиваться в его ритуал. Это означало, что иудаизм был спасен, следовательно, роль Иуды Маккавея в мировой истории, несмотря на его гибель и поражение, оказалась чрезвычайно важной.

Но опасность не миновала. Иудаизм мог быть обречен на медленное вымирание. Первосвященник Алким делал все, что было в его силах, для эллинизации этой религии. Он умер в 159 г. до н. э. — последний первосвященник из рода Задоков, — но эллинизация Иудеи продолжалась и после него. Возможно, этот процесс и достиг бы цели, если бы правление Селевкидов оставалось стабильным и эффективным. Угасание иудаизма предотвратили не столько выжившие Маккавеи, сколько непрерывная династическая война между Селевкидами. Деметрий I постоянно воевал с претендентами на трон, и, когда ему пришлось вывести своих солдат из Иудеи, малочисленный отряд Ионатана тут же начал расти и распространять свое влияние, заполняя образовавшийся вакуум.

Деметрий изобразил хорошую мину при плохой игре. В 157 г. до н. э. он назначил Ионатана на пост царского наместника и разрешил ему прийти в Иерусалим и править Иудеей при условии, что тот признает владычество Селевкидов. Ионатан согласился, признав реальность силы и сделав вид, что подчиняется ей.

В 152 г. до н. э. некий самозванец, Александр Балас, заявивший, что он сын Антиоха IV, получив поддержку Египта, в котором правили Птолемеи, начал гражданскую войну против Деметрия I. Проницательный Ионатан какое-то время оставался в стороне, чтобы поторговаться с обоими о цене своих услуг. Деметрий предложил Ионатану расширить подвластную ему территорию, а Балас предложил назначить его первосвященником. Ионатан принял оба предложения.

В том же 152 г. до н. э. Ионатан облачился в одеяние первосвященника, и впервые за девятьсот лет богослужение в Иерусалимском храме стал совершать человек не из Соломоновой династии первосвященников Задоков.

Когда Ионатану пришлось в конце концов сделать выбор, он встал на сторону Баласа. Выбор оказался, видимо, правильным, потому что в 150 г. до н. э. в решающей битве между двумя претендентами Балас вышел победителем, а Деметрий I был убит.

Но в 147 г. до и. э. в Сирию прибыл сын Деметрия и напал на Баласа. Сын стал Деметрием II и враждебно относился к Маккавеям, которые поддержали и поневоле продолжали поддерживать Баласа. Преданная Деметрию армия расположилась лагерем в том месте, где когда- то была земля филистимлян, и он вызвал Ионатана на битву. Ионатан в том же году принял вызов, и произошло сражение у Ацота, библейского Ашдода.

Впервые маккавейская армия была достаточно многочисленной, чтобы воевать не так, как воюет партизанский отряд — неожиданно нападая из засады, а организованно вступить в настоящее сражение. И она победила. Отныне Маккавеи, управляемые Ионатаном, контролировали земли по обе стороны Иордана площадью около 800 квадратных миль.

В 145 г. до н. э. Деметрий II все-таки победил Баласа в сражении, обратил его в бегство, и тот погиб, но империя Селевкидов к тому времени уже не представляла никакой угрозы. Гражданские войны, после смерти Антиоха IV продолжавшиеся восемнадцать лет почти непрерывно, доконали империю. Весь Восток, включая долину Тигра — Евфрата, стал теперь самостоятельным царством Парфией (которым правил народ, близкий к персам). Селевкидам осталась только Сирия.

Деметрий II понял, что его власть настолько мала, что он уже не сможет одолеть армию Маккавеев. На самом деле ему нужна была помощь в борьбе против собственных врагов. Ионатан такую помощь предложил, пообещав, что пошлет отряд хорошо обученных еврейских наемников на службу к Деметрию, если тот сдаст укрепленные пункты, окружавшие Иерусалим. Деметрий согласился, принял наемников, использовал их для укрепления своей власти в Антиохии, а потом отказался оставить свои укрепленные пункты.

Рассерженный Ионатан ждал неизбежного — новых династических дрязг. В 143 г. до н. э. военачальник по имени Трифон, сославшись на мальчика, который был объявлен сыном Баласа и которого провозгласили Антиохом VI, поднял восстание против Деметрия II. Ионатан тут же предложил свою помощь новому претенденту.

Но Трифону надоело идти окольными путями, прикрываясь именем ребенка, и он планировал убить Антиоха VI. Однако таким образом можно было потерять расположение Ионатана, который на тот момент был самым сильным его сторонником. Поэтому Трифон решил сначала ввергнуть государство Маккавеев в хаос. Он пригласил Ионатана на встречу в царскую резиденцию Птолемаиду, расположенную в 85 милях севернее Иерусалима. Ионатан, очевидно польщенный тем, что селевкидская власть оказывает ему такое уважение, позволил завлечь себя с очень маленьким отрядом воинов в этот город. Его схватили и убили. Это случилось в 142 г. до н. э.

Но оставался еще один брат Маккавеев — Симон. Он затребовал тело Ионатана и похоронил его в фамильном склепе, а затем вновь сблизился с Деметрием II, который все еще противостоял Трифону. Симон предложил ему союз против Трифона в обмен на признание полной независимости Иудеи. Сделка состоялась, и 142 г. до н. э. стал годом, когда впервые со дня разрушения Иерусалимского храма Навуходоносором, то есть впервые за 445 лет, возникло независимое еврейское государство. Симон правил и как царь (хотя и не использовал этот титул), и как первосвященник.

Он сразу же занялся упрочнением своей власти. В 141 г. до н. э. он захватил укрепленные форты в Иерусалиме, чтобы, по крайней мере, столичный город был полностью свободен от иноземных солдат. Он захватил также приморский город Яффо, дабы новое независимое государство имело свой опорный пункт на морском берегу.

Деметрий II мало что выиграл от уступки, сделанной Ионатану. Пытаясь усилить свое могущество для открытой борьбы с Трифоном, Деметрий отправился на восток с целью увеличить свои владения и сбор податей, как в прошлом это сделал Антиох IV. Там ему тоже не повезло. В 139 г. до н. э. парфяне его побили и заключили под стражу.

Однако в 137 г. до н. э. брат Деметрия II разгромил Трифона и присвоил себе власть, назвавшись Антиохом VII. Он стал последним правителем династии Селевкидов, хоть как-то проявившим себя, и решил восстановить власть над Иудеей. Так армия Маккавеев снова оказалась перед угрозой вторжения Селевкидов. Из первой стычки иудеи, которыми командовали два сына Симона, Иоанн Гиркан и Иуда, вышли победителями, и Антиох VII прибег к нечестным средствам.

У Симона был зять Птолемей, который сам жаждал власти и был совсем не прочь позаигрывать с Антиохом. В 134 г. до н. э. Птолемей пригласил своего тестя с сыновьями на пир. Пришел Симон, пришли два его сына, но не Иоанн Гиркан. Когда Симон с сыновьями достаточно выпили, Птолемей их разоружил и убил. Так погиб Симон, последний из пяти сыновей священника Маттафии. Это случилось через восемь лет после того, как он принял правление, и через тридцать три года после начала Маккавейского восстания.

Иоанн Гиркан, оставшийся в живых сын Симона, ушел с отрядом повстанцев в горы, чтобы воевать с Птолемеем, а тот, в свою очередь, призвал на помощь Антиоха VII. В 133 г. до н. э. Антиох вторгся в Иудею и после длительной осады взял Иерусалим. Однако в чем Антиох нуждался (как и все Селевкиды после поражения, которое они потерпели полвека назад от римлян), так это в деньгах. Иоанн Гиркан предложил больше, чем Птолемей, и поэтому Антиох передал Иерусалим Маккавеям. Птолемею пришлось бежать, а Иоанн Гиркан стал править вместо своего отца.

В 130 г. до н. э. Антиох VII снова отправился на восток завоевывать утерянные провинции и через год погиб в бою. Хотя империи Селевкидов и удалось протянуть свое существование еще на полвека с лишним, Иудею она уже никогда не беспокоила. Борьба целого поколения иудеев за свободу вероисповедания (первая война такого рода в истории) была выиграна.

Если земля Ханаанская увидела, как возродившийся народ завоевывает независимость, то на западе с великим городом Карфагеном происходила совсем другая история. После смерти Ганнибала Карфаген по-прежнему пытался превозмочь свою судьбу в границах небольшой территории, оставленной ему мстительными римлянами. Карфагеняне трудолюбиво возделывали свои поля, продавали свою продукцию и вкладывали полученную прибыль в новое производство.

Всем этим они занимались в условиях непрекращающихся военных действий со стороны нумидийского царя Масиниссы, которого поддерживали римляне и который благополучно дожил до восьмого десятка лет. Он совершал набеги на карфагенские земли, и несчастные карфагеняне ничего не могли с ним поделать, потому что подписанные условия мира запрещали им воевать без согласия римлян. Когда они обращались к Риму за помощью, то неизменно получали решительный отказ. Какими бы возмутительными ни были провокации Масиниссы, Рим всегда его поддерживал.

К тому же Рим вечно был недоволен. Сам факт, что карфагеняне живут и преуспевают, был для них оскорбительным. В 153 г. до н. э. один старый римский сенатор Марк Порций Катон, возглавлявший делегацию в Карфаген, увидев, как тот процветает, настолько разгневался, что потом при всяком удобном случае повторял в римском сенате одно и то же: «Carthaginem delende esse» («Карфаген должен быть разрушен»), Рим получил такой шанс в 149 г. до н. э., когда выведенный из терпения Карфаген попытался наконец себя защитить, и тотчас же объявил ему войну.

Испугавшиеся карфагеняне немедленно пошли на попятную и запросили об условиях мира. Римляне потребовали в качестве заложников 300 юношей из самых лучших семей. Послушные карфагеняне отправили их в Рим. Затем римляне прислали в Карфаген своих солдат, которые сожгли все корабли, попавшиеся им в гавани. Далее они потребовали, чтобы карфагеняне сдали все свое оружие, поскольку им все равно запрещено воевать. Карфагеняне сдали оружие. После этого римляне приказали карфагенянам покинуть город и уйти в деревни, расположенные не меньше чем в десяти милях от побережья. И вот здесь-то карфагеняне наконец взбунтовались. Если их город собираются уничтожить, то для чего им тогда жить, а если они должны отправиться на тот свет, то неплохо бы прихватить с собой и немного римлян.

Доведенный до безумия Карфаген приготовился сражаться. Даже храмы превратились в мастерские по изготовлению оружия, а женщины отдавали свои волосы на тетиву для луков. Карфагеняне сражались с полнейшим безрассудством: каждый в отдельности и все вместе решили, что лучше умереть, чем сдаться, и изумленные римляне обнаружили, что им придется вести грандиозную осаду.

В течение двух лет отчаянный город не поддавался им, и за это время умерли два главных врага Карфагена — Катон и Масинисса, первый в возрасте восьмидесяти пяти лет, второй в возрасте девяноста лет. Ни один из этих жестоких стариков не дожил до того, чтобы увидеть разрушенный Карфаген. Оба провели свои последние дни, наблюдая, как римляне вновь терпят унижение от карфагенян в 3-й Пунической войне. Но в 146 г. до н. э. наступил неизбежный конец. Карфаген был взят и сожжен дотла. Многие карфагеняне предпочли погибнуть в огне, сражаясь до последнего. Тех, кто не погиб, перерезали или забрали в рабство.

Римляне поклялись, что впредь на этом месте городу не быть никогда. Будущие поколения римлян не сдержали клятву, слишком уж хороша была гавань. Столетие спустя появился новый Карфаген, но на этот раз римский. Древние карфагеняне финикийского происхождения ушли навсегда. Несколько близлежащих поселений карфагенян продолжали какое-то время существовать, и в них можно было еще услышать пунический язык, но они постепенно приходили в упадок. Даже книги Карфагена были уничтожены, поэтому не осталось и бестелесного голоса, который мог бы свидетельствовать в пользу этого города в споре его врагов — греков и римлян.

Но оставалась земля Ханаанская. Древние города Тир и Сидон получили благодаря упадку империи Селевкидов даже своего рода призрачную независимость, и, разумеется, оставалось еще возрождающееся Маккавейское царство евреев.

С закатом империи Селевкидов Маккавейское царство практически сразу же перешло от обороны к экспансии. Иоанн Гиркан захватил сначала территорию к востоку от Мертвого моря, а затем в 125 г. до н. э. Идумею.

Борьба иудеев за свободу вероисповедания тотчас продемонстрировала то, что в более поздние времена часто происходило в мировой истории: как только борцы за веру получают право на ту веру, которую они избрали, они меньше всего готовы предоставить такое же право другим. Евреи насильно заставили идумеев принять иудаизм, и это был опасный прецедент, от которого в будущем пострадали многие народы, в том числе и евреи.

Иоанн Гиркан вторгся и в Самарию, а в 129 г. до н. э. уже занял гору Герицим, священную для самаритян. На этой горе стоял самаритянский храм, который Иоанн Гиркан безжалостно разрушил, — еще один прецедент, от которого должны были пострадать евреи.

В 108 г. до н. э. Иоанн Гиркан осадил Самарию, стоявшую в семи милях северо-западнее горы Герицим. Город был в основном греческий, и самаритяне позвали на помощь Антиоха IX, слабого селевкидского правителя, который мало чем мог помочь. Самария сдалась в 107 г. до н. э. К тому времени, когда умер Иоанн Гиркан — а это случилось в 104 г. до н. э. после почти в одинаковой степени успешных тридцати четырех лет правления, — Маккавейское царство, хотя и по- прежнему небольшое, стало самой мощной военной державой на востоке.

Существовали, однако, внутренние проблемы. Иудаизм никогда не был монолитной религией, и теперь возникли враждующие секты. Главное расхождение следует искать в отношениях между священниками и мирянами. Священники управляли храмом и официальным богослужением и называли себя «задоким» (последователи Задока, первого первосвященника). Греки называли их саддукеями, и от них это название перешло в английский язык.

В своих взглядах на иудаизм саддукеи стремились быть фундаменталистами и признавали только Закон Моисея (первые пять книг Библии). Они отвергали все дополнения, пришедшие из верований персов и греков. Так, саддукеи не верили в ангелов, в бессмертие души, в Судный день, и воскресение и даже в Мессию. Кроме того, они придерживались древних традиционных обрядов жертвоприношения и отвергали любые реформы.

При Иоанне Гиркане саддукеи сумели наложить запрет на участие несвященников в синедрионе, законодательном совете, который заседал в Иерусалиме и выносил решения по религиозным вопросам. Обиженные этим миряне называли себя «прушим» («отделенными», по-видимому, от синедриона и религиозного влияния). До нас дошло греческое название этой секты — «фарисеи». Фарисеи приняли все яркие дополнения к иудаизму, которые появились со времен изгнания, — ангелы, демоны, жизнь после смерти, Мессия.

У фарисеев была традиция множить детали культового обряда и твердо их придерживаться. Некоторые из них явно гордились своей набожностью, выставляя ее напоказ, и были убеждены, что это «отделяет» их (в этом, возможно, иное объяснение названия секты) от обычных людей.

Подобные взгляды, нехарактерные для секты в целом, были осуждены в Новом Завете, поэтому слово «фарисейство» стало означать «самодовольное ханжество».

Кроме того, существовало несколько малочисленных аскетических сект, из которых нам наиболее известны ессеи. Они жили на берегах Мертвого моря коммунами, в которые не допускались женщины, и вели образ жизни, во многом похожий на образ жизни христианских монахов в более поздние времена.

Иоанн Гиркан стал членом секты саддукеев, что вполне естественно. Ведь фарисеи ожидали прихода Мессии, и со времен изгнания считалось, что желанный идеальный царь будет потомком Давида. Маккавеи происходили не из рода Давида, а были левитами, поэтому они рассматривали мессианство как фактически государственную измену, а фарисеев — как потенциальных предателей.

После смерти Иоанна Гиркана к власти пришел его старший сын Аристобул I. Он завоевал Галилею, и с ней Маккавейское царство достигло максимальных размеров. Аристобул стал называться царем и прибавил этот титул к унаследованному им титулу первосвященника.

Однако правил он всего лишь год, и в 103 г. до н. э. на тропе оказался его младший брат Александр Яннай. В период его двадцатисемилетнего правления Иудея процветала, оставаясь сильным и мирным государством. Единственным неприятным событием был бунт выведенных из себя фарисеев, которым не нравилось, что Александр Яннай все время поддерживал саддукеев. Это нельзя даже назвать бунтом, поскольку фарисеи ограничились тем, что на одном из празднеств забросали царя лимонами. В ответ на оскорбление разгневанный монарх жестоко отомстил, зверски поубивав множество фарисеев.

Когда в 76 г. до н. э. Александр Яннай умер, у него остались жена Саломея Александра и два сына. Саломея Александра, женщина со спокойным характером, изменила политику прежних Маккавеев и помирилась с фарисеями, добившись спокойствия внутри государства. Более того, она отделила храм от государства, сделав своего старшего сына первосвященником под именем Иоанн Гиркан II, а светскую власть оставив себе. При ее жизни иудеи пребывали в мире, но над горизонтом сгущались тучи. Старые соперники, Птолемеи и Селевкиды, были теперь полными ничтожествами, и в Средиземноморье существовала лишь одна могущественная держава — Рим.

В 133 г. до н. э., когда Иоанн Гиркан только начинал свое правление и евреи вступали в период процветания, длившийся два поколения, Аттал III, царь Пергама, государства, занимавшего западную треть Малой Азии, скончался. Он оставил свое царство римлянам. Так римские владения впервые достигли Азии. Постепенно и другие области Малой Азии превратились в римских марионеток.

В 88 г. до н. э., когда Александр Яннай находился на вершине власти, Риму объявило войну Понтийское царство, расположенное на востоке Малой Азии. Это была последняя попытка греков воспротивиться могуществу римлян. Какое-то время Понт воевал на удивление успешно, но незадолго до смерти Александра Янная стало ясно, что Понт проиграл и вся Малая Азия попадет под влияние Рима.

Поэтому для евреев это было не самое удачное время для династических споров. Тем не менее они разгорелись. Когда в 67 г. до н. э. Саломея Александра скончалась, ее младший сын Аристобул II решил при поддержке саддукеев свергнуть с трона своего старшего брата. Поначалу он одержал победу и добился и трона, и сана первосвященника.

Но на стороне Иоанна Гиркана II выступил правитель Идумеи Антипатр, который и сам был идумеем. По вере он был, конечно, евреем, но между Иудеей и Идумеей велась длительная вражда (корнями уходившая к древним Иуде и Эдому), и иудеи никогда не забывали, что Антипатр идумей.

Оказавшись на стороне проигравшего, Аптипатр решил просить помощи у иноземцев, а именно у набатейских арабов. Набатеи с большой охотой согласились и вскоре осадили Иерусалим. Теперь в неприятном положении оказался Аристобул II. Когда в гражданской войне одна сторона призывает на помощь иноземцев, другая, если может, практически всегда делает то же самое. Аристобул позвал на помощь Рим.

В это время на востоке находился новый римский военачальник Пней Помпей Магнус. В 65 г. до н. э. Помпей нанес окончательное поражение Понту. Теперь вся Малая Азия оказалась в руках Рима, и, хотя там еще оставались некоторые области со своими монархами, те хорошо знали, что и чихнуть не посмеют без разрешения Рима.

Затем Помпей повернул на юг. К тому времени от когда-то могущественной империи Селевкидов оставался последний фрагмент — расположенное вокруг Антиохии Сирийское государство. Его пятидесятилетняя история не знала ничего, кроме наследственной вражды между членами царского дома. Теперь в городе правил некто назвавший себя Антиохом XIII. Помпей положил конец этой комедии в 64 г. до н. э. Он присоединил Сирию к Риму в качестве провинции, и империя Селевкидов прекратила свое существование.

Когда Помпей находился в Сирии, он получил от Аристобула просьбу о помощи. Помпей сразу же направил в Иудею посланца с приказом заключить перемирие. Затем сам пришел туда во главе римской армии. Там он не спеша занялся подготовкой к осаде, сооружая насыпь, по которой подтягивали осадные орудия к стенам основной цитадели. Помпей очень удачно использовал Шаббат — день, в который евреям ничего нельзя делать, только отдыхать, и спокойно устанавливал свои орудия на позициях. И после этого провел решающую атаку, и тоже в Шаббат. Иерусалим пал, а с ним пришел конец и Маккавейскому царству. Менее чем через восемьдесят лет с начала его существования и всего лишь через сто лет после того, как Маттафия начал восстание против Антиоха IV, Иудея стала римской провинцией.

Помпей не пытался вмешиваться в религиозные дела. Иоанн Гиркан был утвержден первосвященником, Аристобула посадили в тюрьму, хотя именно он просил помощи у Рима. Самаритянские и греческие города вышли из-под контроля иудеев, и под властью Иерусалима остались лишь еврейские области Иудея, Галилея и Идумея.

Помпею было настолько любопытно посмотреть на странные еврейские ритуалы, что он вошел в святая святых храма, туда, куда мог заходить только первосвященник, и то лишь в День искупления. Противники иудаизма распространяли слухи, что евреи, так боровшиеся с идолопоклонством, якобы тайно поклонялись в этом святилище голове осла. Помпей, видимо ничего не обнаружив, вышел оттуда, к удивлению набожных евреев, невредимым. Затем он возвратился в Рим, прихватив с собой Аристобула и двоих его сыновей.

Глава 12. РИМ ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ

Тотальный контроль римлян над Малой Азией и конец империи Селевкидов не предвещали, однако, мира. К востоку от Сирии лежало Парфянское государство, и оно по мере угасания Селевкидов постоянно усиливалось, пока не превратилось в главного противника Рима.

В 53 г. до н. э. римский полководец Марк Красс двинулся из Антиохии с целью покорить Парфию и разгромить ее. Но его армия потерпела катастрофическое поражение, а он погиб. Его подчиненный Гай Кассий Лонгин сохранил часть армии и сумел спасти Сирию от ответного удара парфян. Евреи помогали парфянам как потенциальным спасителям от Рима, но Антипатр, точно оценив ситуацию, проявил верность римлянам и сохранил свою провинцию.

Римляне вскоре оправились, и к власти пришел новый человек — Юлий Цезарь. Цезарь оценил преданность Антипатра Риму в трудную минуту и назначил его прокуратором Иудеи[18].

Двоих своих сыновей Антипатр взял к себе в подчинение: старший, Фасаил, стал управлять Иерусалимом, а младший, Ирод, — Галилеей.

Цезарь освободил Аристобула II и его старшего сына Александра, которых римляне забрали в плен в 49 г. до н. э. Оба сразу же отправились в Иудею, намереваясь вновь заполучить власть, по крайней мере, первосвященника, по сторонники Помпея отрубили им головы. К этому времени Помпей и Цезарь оказались в состоянии гражданской войны, и оба представителя рода Маккавеев намеревались встать на сторону Цезаря, по их убили.

Однако Александр был женат на дочери Иоанна Гиркана II Александре, следовательно, на своей двоюродной сестре. От этого брака у него остался сын Аристобул III. Этот молодой человек вместе со своим здравствующим дядей Антигоном Маттафией и первосвященником Иоанном Гирканом II были теперь единственными из оставшихся в живых Маккавеев.

Цезарь разгромил Помпея в 48 г. до н. э. в Греции, и тот бежал в Египет, где был убит. Какое-то время Цезарь безраздельно господствовал, но в 44 г. до н. э. убили и его. Один из главарей убийц, Кассий Лонгин, захватил власть над восточными частями Римской империи, в том числе и над Иудеей, и Антипатр снова осторожно поддерживал его, как и после поражения Красса.

В Риме начался хаос, и, соответственно, Иудею стало труднее контролировать. События в Риме послужили хорошим примером для одного из противников Антипатра, и он решил попытать счастья в политическом убийстве. В 43 г. до н. э. ему удалось отравить Антипатра. Однако это ничего не дало партии противников Рима, так как Кассий взял под жесткий контроль всю провинцию, и власть оказалась в руках сыновей Антипатра Фасаила и Ирода.

По Римское государство существовало не в вакууме. Парфяне на востоке рады были возможности извлечь выгоду из внутренних неурядиц Рима. В 40 г. до н. э. они вторглись в Сирию и, захватывая один город за другим, дошли до Средиземноморья и вторглись в Иудею. С ними был Антигон Маттафия, младший сын погибшего Аристобула II и племянник первосвященника Иоанна Гиркана II.

Фасаил и Ирод оставались лояльными к Риму и пытались противостоять парфянам, но большинство евреев поддерживало парфян. Парфяне схватили Фасаила и убили его. Иоанна Гиркана II тоже взяли в плен, но, оставив в живых, отрезали ему уши, поскольку человек с физическими изъянами уже никогда не мог стать первосвященником. Вместо него первосвященником и царем сделали Антигона Маттафию. Казалось, царство Маккавеев восстановлено. Однако это была всего лишь видимость, так как оно могло существовать лишь до той поры, пока в нем оставалась парфянская конница, а Рим был слишком занят другими делами.

Ирод, оставшийся в живых сын Антипатра, был обручен с племянницей Антигона Маттафии Мариам. Он бежал вместе с нею на юг, с большими трудностями ускользнул от преследователей и направился к набатейцам, а затем в Александрию, где все еще правила царица Клеопатра из рода Птолемеев, и, наконец, в Рим.

В Риме Ирод показал себя достойным сыном своего отца, ибо сумел войти в доверие к людям, стоявшим в то время у власти в Риме. Это были Октавиан, младший внучатый племянник Юлия Цезаря, и Марк Антоний, бывший начальником конницы Цезаря. В 42 г. до н. э. они сообща разгромили и убили участников заговора против Цезаря, включая Кассия Лонгина, и поделили Римскую империю.

Ирод получил больше, чем титул отца. В знак признательности за лояльность к Риму его сделали царем, и не только Иудеи, Идумеи и Галилеи, но и Самарии. Земли, где он должен был править, были почти равнозначны тем, которые входили в состав Маккавейского царства в годы его расцвета. Была только одна хитрость: он должен был завоевать их сам. Он получит лишь минимальную поддержку со стороны Рима, поскольку Октавиан и Марк Антоний, номинально союзники, уже готовились воевать друг с другом, им нужны были силы для этой борьбы.

Ирод пришел в Иудею в 39 г. до н. э. Парфяне ушли, но настроенные против идумеян и римлян евреи горячо поддерживали своего правителя из рода Маккавеев Антигона Маттафию. Два года сражались эти недруги в Иудее. Однако Ирод показал себя способным руководителем, и он всегда мог рассчитывать на помощь римлян. В 37 г. до н. э. было сломлено последнее сопротивление, и он взял Иерусалим. Антигона Маттафию казнили, и первосвященником сделали молодого Аристобула III, его племянника.

Но на следующий год Ироду такая расстановка сил надоела, поскольку стало ясно, что люди обращались за помощью к первосвященнику, а не к царю. Он казнил Аристобула III. Единственным мужчиной из рода Маккавеев остался Иоанн Гиркан II, который не мог стать первосвященником.

Так пришел конец священническому роду Маккавеев — спустя 115 лет после того, как Ионатан, брат Иуды Маккавея, облачился в рясу священника. После 36 г. до н. э. уже не было первосвященников ни из рода Задоков, ни из рода Маккавеев, они избирались из той или иной аристократической священнической семьи Иерусалима. Это означало падение престижа первосвященничества и власти саддукеев и, соответственно, рост влияния фарисеев на умы еврейского народа.

Теперь власть Ирода как монарха была неоспоримой. Как разрушитель царского рода Маккавеев и как человек, приковавший их цепями к Риму, а также как идумей, он был проклят евреями. История донесла до нас исключительно высказывания о нем его врагов, поэтому мы воспринимаем его как мрачного и жестокого тирана, фактически почти сумасшедшего. Тем не менее существует и другой взгляд на его правление.

Ирод старался править хорошо, и в период его тридцатитрехлетнего правления Иудея жила в мире и процветала. Более того, как и его отец, он ловко вел хрупкое суденышко под названием Иудея сквозь опасные воды римской политики. Он поддерживал Марка Антония в борьбе против Октавия, но, когда Антоний в 31 г. до н. э. потерпел поражение, Ирод так проворно переметнулся на другую сторону, что завоевал расположение Октавиана. Теперь Октавиан правил всем Римом, и вскоре его назовут Августом и он станет первым римским императором. Благодаря Ироду такая перемена не принесла вреда Иудее.

Ирод был великим строителем и украсил свою страну сооружениями в романском стиле. Поскольку он был евреем и тщательно придерживался еврейских обрядов (по крайней мере, в Иудее), он не оставил без внимания храм. На самом деле он затеял дорогостоящую перестройку храма, чтобы сделать его еще более величественным, чем он был изначально при Соломоне.

Он поддерживал фарисеев, так как саддукеи были слишком тесно связаны с его маккавейскими предшественниками, и требовал только, чтобы евреи, сохраняя полную свободу отправления культовых обрядов, держались со своей религией в стороне от политики. Возможно даже, это было не столько проявлением тирании, сколько трезвой оценкой реального могущества Рима и возмездия, которое последовало бы в случае еврейского бунта.

Более того, он женился на Мариам (она стала его второй женой) и имел от нее двоих сыновей, Александра и Аристобула. Таким образом, идумейское семейство породнилось с Маккавеями. Александр и Аристобул оказались прапраправнуками Александра Янная, по крайней мере по материнской линии.

Но это не помогло. Ничто не могло смягчить евреев, и они по-прежнему ненавидели идумея, который ими правил. Начался новый всплеск мессианства. Теперь, когда ушли Маккавеи и рухнуло независимое еврейское государство, все больше евреев ждали чудесного пришествия потомка рода Давидова, который прогонит всех врагов и создаст сильную мировую державу со столицей в Иерусалиме. Практически любой разбойник, любой проповедник мог провозгласить себя Мессией, найти сторонников и начать восстание. Несколько таких попыток было во время правления Ирода и его ближайших преемников.

Ирод вынужден был пресекать все мессианские претензии на корню, ибо они влекли за собой страшную опасность. Если бы кому-то из потенциальных мессий удалось ускользнуть от его внимания или внимания его армии и набрать достаточно сил, чтобы привлечь внимание Рима, это был бы конец Иудеи.

К сожалению, успех Иуды Маккавея и его последователей полтора века назад лишил евреев благоразумия. Поскольку в прошлом они добились успеха в борьбе против ослабленной и приходящей в упадок империи Селевкидов, многие считали, что могут избавиться от деспота, достаточно всего лишь смелости и удачи. Большинство отказывалось признать реальность и могущество Рима.

Одержимые такой идеей экстремистские группировки буйно разрастались в Иудее. Были среди них хананеи, или зелоты, отказывавшиеся платить налоги Риму; они утверждали, что любой римлянин, который войдет в святая святых храма, должен быть убит, и считали, что в случае необходимости Иудею надо освобождать от Рима силой. Ирод казнил их вожака, по это движение не прекратилось. В нем возникло даже экстремистское крыло — сикарии, так назывались маленькие кинжалы, или «сикариусы», которые эти люди носили с собой. Они были террористами, верившими в политическое убийство как инструмент политики.

Ирод оказался в одиночестве и рисковал стать жертвой политического убийства. Неудивительно, что с годами он становился все более подозрительным, особенно когда пытались использовать против него кого-нибудь из маккавейских марионеток. В 30 г. до н. э. он казнил старого Иоанна Гиркана с обрезанными ушами. Затем в 29 г. до н. э. в приступе ревности велел казнить и собственную жену Мариам. От последовавших за этим тщетных угрызений совести, поскольку он явно очень любил жену, Ирод впал в еще большее уныние и недоверчивость.

Впоследствии у него было много жен (чуть ли не десять), ни одна его не устраивала, но от разных женщин появилось на свет достаточно много сыновей, чтобы создать серьезную проблему с престолонаследием.

В старости подозрительность Ирода превратилась в паранойю. Он казнил нескольких своих сыновей (по этому поводу император Август сухо заметил, что лучше быть свиньей Ирода, нежели его сыном). Среди тех, кого он казнил в 6 г. до н. э., были и два его сына от Мариам.

Однако у младшего из этих двоих остались маленькие дети: три мальчика и девочка, в которых еще текла кровь Маккавеев. Одного из мальчиков назвали Иродом Агриппой в честь Марка Вирсания Агриппы, зятя императора Августа и друга Ирода. После смерти отца четырехлетнего Ирода Агриппу отправили в Рим. Там он, по крайней мере, был в безопасности весь оставшийся период жизни Ирода. Сестрой Ирода Агриппы была Иродиада.

В 4 г. до н. э. Ирод умер. Историки иногда называют его Иродом Великим, чтобы отличать его от потомков, у которых почти у всех полные имена включали имя Ирод.

Ирод оставил в живых четырех сыновей. Двое из них, Ирод Архелай и Ирод Антипа, родились от самаритянки. Оба других сына от разных женщин известны историкам под именем Ирод Филипп, что вносит серьезную путаницу.

В своем завещании Ирод разделил царство на три части. Самый старший сын, Ирод Архелай, должен был править Идумеей, Иудеей и Самарией. Ироду Антипе досталась Галилея и часть земель к востоку от Иордана. Одному Ироду Филиппу отдавалась Итурея, в основном нееврейская область восточнее Галилейского моря. Второй Ирод Филипп остался ни с чем.

Завещание, разумеется, не имело силы, пока его не утвердил Август, и, надо сказать, не без колебаний. Когда Август все-таки сделал это, он убрал из пего титул царя. Ирод Архелай стал этнархом (правителем народа), а двое других — тетрархами (правителями областей). По этой причине Ирода Филиппа, правившего Итуреей, обычно называют Филиппом Тетрархом, чтобы отличить его от другого Ирода Филиппа.

Ирод Архелай потерпел неудачу. Несмотря на совет Августа обращаться со своими еврейскими подданными помягче и по возможности позволять им жить как хотят, этнарх взял курс на закон и порядок. В результате среди подданных, ненавидевших его за полуидумейское-полусамаритянское происхождение, все время возникали волнения. То одна, то другая фракция евреев посылала в Рим депутацию с требованием убрать Ирода Архелая.

В конце концов Август понял, что это единственный способ установить мир в маленькой беспокойной провинции. В 6 г. от рождества Христова[19] Ирода Архелая сняли с должности этнарха. Он прожил в ссылке до самой смерти в 12 г., а его провинцией правили римские прокураторы Ирод Антипа продолжал править Галилеей в качестве тетрарха и показал себя достаточно хорошим политиком, избежав серьезных столкновений со своими подданными, за исключением одного момента.

Его брат по отцу Ирод Филипп (не Тетрарх, а другой) был женат на Иродиаде, внучке Мариам из рода Маккавеев. Брак оказался неудачным. Ирод Антипа, женившийся на дочери набатейского царя, развелся с ней, чтобы жениться на Иродиаде. Иродиада вышла замуж во второй раз, видимо по любви, но Ирод Антипа, возможно, женился на ней с дальним прицелом в надежде, что, взяв в жены кого-то из женщин рода Маккавеев, он внушит народу любовь к себе.

Не получилось. Иродиада приходилась племянницей своему новому мужу, но в то же время была племянницей и прежнего супруга, и это, казалось, никого не беспокоило. Однако теперь Ирод Антипа оказался женатым на своей невестке, и более консервативные евреи усматривали в этом инцест.

Среди тех, кто почувствовал себя оскорбленным, был ратующий за возрождение проповедник по имени Иоанн, который действовал восточнее Иордана на территории, подвластной Ироду Антипе. Он проповедовал покаяние и некое новое начало и заставлял своих последователей пройти символическое купание в водах Иордана в знак очищения от прежних грехов. Потому-то он и стал известен как Иоанн Креститель (у автора — Иоанн Баптист, от греческого слова «баптист» — окунать в воду. — Примеч. пер.).

Иоанн Креститель осуждал Ирода Антипу за нарушение традиционных еврейских правил, запрещающих инцест, и его грубые высказывания особенно оскорбляли Иродиаду. Более того, правитель Набатеи, обиженный отставкой своей дочери, пошел на Антипу войной и победил его. Разумеется, вмешательство Рима оставило это поражение без последствий, по Ирод Антипа чувствовал себя униженным, поскольку считал, что Иоанна Крестителя наняли набатеи. Иродиада не могла и дальше терпеть речи этого проповедника, потому Ирод Антипа заключил Иоанна в тюрьму и затем казнил.

Другим галилейским проповедником, который, видимо, начинал в качестве ученика Иоанна, был Джошуа, или Иешуа, более известный под греческим именем Иисус. Он продолжил начатое Иоанном, но так как действовал достаточно осторожно и не осуждал Ирода Антипу и его жену, то его оставили в покое.

Он собрал вокруг себя учеников и отправился в Иерусалим, где кое-кто из встречавших провозгласил его Мессией. Еврейское духовенство, не желавшее в это время никаких неприятностей в Иудее, почувствовало, что необходимо немедленно подавить этот всплеск мессианства. У них имелась причина для беспокойства, потому что после смерти Ирода отношение к Риму значительно ухудшилось.

Император Август, умеренный и одаренный политик, скончался в 14 г., трон унаследовал способный, по не популярный в народе его приемный сын Тиберий. Главным министром при Тиберии был Люций Аэлий Сежан, который был настроен против евреев и не считал нужным носиться с этой беспокойной провинцией, проявлявшей симпатии к парфянам. В 26 г. в Иудею назначили нового прокуратора. Звали его Понтий Пилат, он был протеже Сежана и прибыл в Иудею, полный решимости не дозволять никакого сумасбродства.

Если прежние прокураторы имели штаб-квартиры в Кейсарии, городе на самаритянском побережье в 50 милях северо-западнее Иерусалима, то Понтий Пилат расквартировал свои войска в столице. Это означало, что армия вошла в Иерусалим со своими знаменами с изображениями императора. Взволнованные евреи сочли это нарушением запрета на идолопоклонство и бурно протестовали. Дело дошло почти до восстания, но им удалось заставить Понтия Пилата вынести ненавистные знамена.

Тем не менее всем было ясно, что Понтий Пилат ищет, к чему бы придраться, и духовенство очень волновалось, как бы не дать ему повод.

Иисус, разумеется, проповедовал умеренность и кротость. Он отказывался от применения силы — «не противиться злу» (Матфей, 5:39) — и советовал платить римлянам налоги — «итак отдавайте кесарю кесарево» (Матфей, 22:21). Никого публично не призывал к мессианству. Но даже малейший намек на мессианские призывы в Иерусалиме мог дать Понтию Пилату предлог, который он так искал. И духовенство понимало, что надо действовать.

Получилось так, что умеренные проповеди Иисуса, видимо, отдалили от него кое-кого из его последователей, жаждавших более суровых мер. По преданию, одним из таких охладевших был Иуда Искариот. Слово «Искариот» само по себе ничего не означает, но при перестановке букв («Сикариот») получается, что Иуда мог быть членом экстремистской группы, которая ждала Мессию войны, а не Мессию мира.

Разочарованный Иуда выдал священникам местонахождение Иисуса, те арестовали его и сдали Понтию Пилату. Для римлян любой еврей, назвавшийся Мессией (или названный так другими), был человеком, претендовавшим на титул царя евреев, а это уже государственная измена. Поэтому с ним обошлись как с обычным предателем в соответствии с римским законом, распяв на кресте, вероятно, в 29 г.

Но некоторые из его последователей отказывались принимать это распятие как конец всему. Он остался Мессией, настаивали они, «помазанником»[20].

Последователи Иисуса утверждали, что на самом деле он не умер; он восстал из могилы через три дня после распятия, говорил со своими учениками, потом вознесся на небеса и вернется на землю (второе пришествие) в Судный день, который неминуем.

В соответствии с мессианскими пророчествами Библии рассказывалась история его рождения: о том, что он был потомком Давида и рожден был девственницей, о том, как он избежал опасности, о чудесных исцелениях и т. д. Те, кто слушал его проповеди, записывали его слова по памяти (он не оставил после себя никаких собственных записей), и все это сложилось в короткую биографию. Три варианта этого жизнеописания сохранились в виде Евангелий от Матфея, Марка и Луки[21].

В то время никто не мог и подумать, что последователи Иисуса оставят какой-либо след в истории. Они были евреями, довольно ортодоксальными, и отличались от других евреев только тем, что утверждали, будто пришествие Мессии уже состоялось и конец света совсем близок. Большинство евреев, однако, не принимали такого Мессию, явно потерпевшего поражение и казненного без единого активного действия от его имени. Они хотели видеть Мессию-победителя наподобие великолепного Иуды Маккавея.

Когда кто-либо из представителей этого нового течения слишком много и громко высказывался о мессианской роли Иисуса, он всегда имел неприятности с духовенством, которому вообще не нужен был никакой Мессия, и с простыми евреями, которым нужен был Мессия-победитель. Примерно в 31 г. одного из последователей Иисуса, человека по имени Стефан, забили камнями до смерти за богохульство, потому что тот утверждал, что Иисус был Мессией. Он стал первым мучеником повой секты.

На этой казне присутствовал горячо ее поддерживавший молодой еврей по имени Саул. Он родился в Тарсисе в Малой Азии примерно в 10 г., в Иерусалим пришел получить религиозное образование и был убежденным фарисеем. Он стал главным среди тех, кто хотел искоренить новую секту, если понадобится, и силой.

Несмотря на протесты большинства, новое религиозное течение начинало распространяться, им заинтересовались еврейские общины в городах, находившихся за пределами Иудеи. Так, до Иудеи дошли вести, что члены этой секты появились среди евреев Дамаска. Примерно в 35 г. Саул получил разрешение отправиться в Дамаск (около 130 миль на север от Иерусалима), чтобы подавить это движение.

В своих посланиях, написанных после этих событий, он рассказывает, что ему явился Иисус и после его явления он ослеп на три дня. В итоге Саул перешел в новую веру, став таким же фанатичным ее приверженцем, каким был прежде противником. Из-за этого перехода оп, разумеется, потерял популярность среди тех евреев, которые раньше его поддерживали, и вынужден был уйти в родной Тарсис.

А секта продолжала расти. В нее вступали евреи, жившие во всех городах восточной части Римской империи, где были еврейские общины. В ней наверняка оказались те, кто приходил в Иерусалимский храм на обряд жертвоприношения и, возвращаясь домой, приносил весть о случившемся пришествии Мессии и о том, что вскоре он придет снова. В Антиохии членов новой секты называли поэтому мессианцами, по поскольку город был грекоязычным, то использовался греческий эквивалент этого слова, и их называли христианами.

Обстановка в Иудее накалилась до предела, и Понтий Пилат не пытался ее разрядить, Его покровитель Сежан потерял расположение Тиберия, и в 31 г. его казнили. После этого Пилату пришлось вести себя осторожнее, но все равно его наместничество было явно неудачным, и в 36 г. его освободили от этой должности. Два следующих прокуратора тоже не продержались больше нескольких месяцев.

В 37 г. умер император Тиберий, и троп унаследовал его внучатый племянник Гай, более известный но прозвищу Калигула, или Сапожок. Евреи могли только радоваться, все знали, что одним из закадычных друзей Калигулы был Ирод Агриппа, внук Ирода Великого по линии его жены Мариам из рода Маккавеев. Ирод Агриппа являлся прапраправнуком Александра Янная, и он, возможно, мог убедить Рим быть снисходительнее к Иудее.

Действительно, если Ирод Агриппа помнил о своем иудейском происхождении, то он, казалось, вполне мог помочь Иудее с такими-то связями. Когда он был мальчиком, Антония, невестка императора Тиберия, стала ему почти приемной матерью. Позднее он подружился с Калигулой, да так крепко, что неосторожно намекал, что старому Тиберию нора отправиться на тот свет и освободить место для Калигулы. Тиберий узнал об этом, и Ирод Агриппа очутился в тюрьме. Однако через шесть месяцев Тиберий все-таки скончался и Калигула сразу же освободил своего друга.

Он сделал Ирода Агриппу царем государства, расположенного восточнее Галилейского моря, где до того правил его дядя Филипп Тетрарх, умерший в 34 г. Ирод Антипа, правивший в Галилее, был недоволен, что его племянник получил царский титул, тогда как он оставался просто тетрархом. Он возражал и, возможно, обоснованно. Однако Калигула не видел необходимости в абстрактной справедливости, когда единственной его целью было наградить друга. Он лишил Ирода Антипу его должности и присоединил Галилею к царству Ирода Агриппы. Вскоре после высылки Антипа умер.

Покровительство Калигулы Ироду Агриппе не означало, однако, что евреи продолжали радоваться послаблению, наступившему после удаления Пилата и смерти Тиберия. На самом деле возникла новая опасность. Калигула был взбалмошным молодым человеком, его ничего не интересовало, кроме роскоши для себя и угодливости от других. После семи месяцев пребывания на императорском троне (довольно удачного) он серьезно заболел, и эта болезнь привела его к помешательству, сделав его поведение абсолютно непредсказуемым.

Например, он постановил, чтобы ему молились как богу, и для этого следовало поместить его изображения в различные храмы. Во времена Римской империи это было не столь ужасно, как показалось бы сейчас.

В результате в одной из областей империи начались беспорядки. Для евреев любое поклонение императору, пусть видимое, и помещение его изображения в храм были неприемлемы. Это означало возвращение к страшным временам Антиоха IV, правившего два столетия назад. Но Калигула настаивал. Иудея была самой беспокойной провинцией в империи, и из всех населявших империю народов евреи казались наименее ассимилируемыми. Он, видимо, решил, что пришло время преподать им урок.

В Александрии, где община евреев была наиболее многочисленной (за пределами самой Иудеи) и наиболее влиятельной, они постоянно не ладили с греческим населением и римскими властями. Евреи отказывались не только участвовать в официальных религиозных богослужениях империи, но и служить в армии, где от них потребовали бы исполнения неприемлемых для них религиозных ритуалов. В 38 г. в Александрии произошли антиеврейские выступления, и в синагогах насильно установили изображения императора. Калигула не видел причины, ничему нельзя было сделать то же самое в Иерусалимском храме.

Эти чрезвычайные события привели к кратковременному выдвижению величайшего из всех александрийских евреев человека по имени Филон. Родившийся в 30 г. до н. э., он стал первым еврейским философом в греческом понимании этого слова, первым, кто попытался изложить суть иудаизма языком греческой философской мысли. Он был приверженцем академической школы, корнями уходившей к великому греческому философу IV в. до н. э. Платону. Филон пытался, так сказать, соединить Моисея с Платоном. Это станет целью христианства в последующие два столетия, и Филона иногда называют первым теологом.

В 40 г., когда Филон был уже стариком и доживал последний год своей жизни, он предпринял миссию в Рим, где, видимо, обратился к Калигуле с просьбой отменить эдикт, дискредитировавший храмы. То был единственный эпизод его жизни, о котором имеются точные сведения, и Филон потерпел неудачу. Возвратившись ни с чем, он вскоре после этого скончался.

Ирод Агриппа оказался более удачливым и оправдал надежды, которые на него возлагали. Ходатайствуя перед своим добрым другом императором, он подчеркнул, что любая попытка осквернить храм обязательно приведет к еврейскому бунту, евреям-фанатикам смерть не страшна и они будут сражаться до конца; на это не стоит тратить деньги и жизни римлян. Калигула с неохотой отменил эдикт.

Учитывая тяжелый нрав Калигулы, такой поступок, разумеется, не принес особого облегчением. Взбалмошный император мог изменить свое решение в любой момент и снова отдать приказ поместить свое изображение в храм. Но в 41 г. Калигула пал жертвой политического убийства, и опасность миновала.

Тем не менее этот кризис имел фатальные последствия для евреев, поскольку усилил власть зелотов, экстремистской партии националистов, призывавших к войне против Рима. К националистическому рвению добавилось теперь рвение религиозное, разжигаемое рассказами об осквернении синагог в Александрии и попыткой осквернения Иерусалимского храма.

Когда погиб Калигула, убийцы разыскали его дядю Клавдия и тайком срочно провозгласили его императором. Клавдий был сыном Антония, который когда-то покровительствовал Ироду Агриппе. Так что еврейский царь оказался в таких же дружеских отношениях с новым императором, как и с прежним. Кроме того, Клавдий вел уединенную жизнь и понятия не имел, как вести общественные дела, а ловкий Агриппа помогал ему советами преодолеть первые трудности. Поэтому благодарный Клавдий сделал его царем всех областей, которыми когда-то правил Ирод.

В последний раз Иудея имела хотя бы видимость независимости и величия и за короткое время достигла вершины процветания, оказавшись в материальном отношении в самом лучшем положении со времен Соломона, то есть за прошедшую с тех пор тысячу лет.

Ирод Агриппа I тщательно придерживался всех догматов иудаизма в надежде, что евреи забудут, что только благодаря своей бабке он стал Маккавеем. Евреи симпатизировали ему больше, чем его бабке, возможно за заслуги Агриппы во времена Калигулы. Во всяком случае, когда во время Пасхи Ирод Агриппа переживал, что он не еврей по рождению, зрители, проливая слезы умиления, обязаны были выкрикивать, что он настоящий еврей и является для них братом.

Он продемонстрировал свой еврейский пыл тем, что принял меры против людей, поверивших в мессианскую роль Иисуса и этим оскорблявших духовенство и консерваторов и вредивших отношениям с Римом. Он казнил Якова, одного из первых последователей Иисуса, а другого, Петра, посадил пока в тюрьму.

Но в 44 г., после двух с небольшим лет правления, Ирод Агриппа неожиданно умер, предположительно от сердечного приступа, во время игр, устроенных в честь императора Клавдия. Его смерть оказалась ни с чем не сравнимым ударом для евреев. Проживи он еще лет двадцать, что было вполне реально, его способность утихомиривать и евреев, и римлян могла бы сохранить мир между ними. Оказалось, что он умер, оставив сына-подростка, которому Клавдий не смог доверить управление беспокойной Иудеей. Она опять перешла под власть римских прокураторов, и период, когда все могло решиться по-хорошему, кончился навсегда.

Если смерть Ирода Агриппы I оказалась поворотной точкой для евреев, то совсем другого рода поворотная точка обозначилась вскоре для новой еврейской секты христиан, той, которой предстояло указать путь к победе, которую нехристиане едва ли могли представить себе в те времена.

Саул, когда-то преследовавший христиан, а потом обратившийся в их веру и вернувшийся в Тарсис, объявился снова и примерно в 46 г. прибыл в Антиохию. Христиане там были влиятельнее, чем где бы то ни было за пределами Иудеи и уже начали подумывать, как бы послать своих миссионеров в другие еврейские общины греческих городов. Именно Саул, сначала вместе с компаньоном по имени Варнава, а позднее в одиночестве выполнял это задание.

За три странствия Саул побывал на Кипре, через Малую Азию добрался до Македонии и Греции. Повсюду он находил еврейские общины и синагоги, в которых читал проповеди о смерти и воскресении Иисуса, о втором пришествии и неизбежном конце света. Но почти везде евреи отнеслись к этому учению враждебно. Иисус не стал для них воплощением идеи о Мессии.

Саул, выросший в греческом городе, давно уже понял, что если его не будут слушать евреи, то услышат язычники. Классическая греческая культура пребывала в упадке, их уже не удовлетворяли старые боги и ритуалы. Новые верования с востока, более мистические и обещающие жизнь после смерти, привлекали греков. В результате обряды в честь таких восточных богов, как египетская Изида или малоазиатская Кибела, стали любимыми для всей империи.

Иудаизм тоже находил своих приверженцев, и было на удивление много случаев обращения в эту религию. В действительности их могло быть и больше, но евреи настаивали на обрезании каждого вновь обращенного лица мужского пола. Эта процедура многих раздражала, была болезненной, и только истинный верующий мог перейти в иудаизм на таких условиях. Потому большинство обращенных составляли женщины. Однако и это служило поставленной цели, ибо дети, рожденные еврейкой, считались евреями, и мальчики в младенческом возрасте должны были подвергнуться обрезанию и быть евреями по крови. Вторая трудность обращения в иудаизм заключалась в том, что евреи были как представителями религии, так и представителями нации. Обращенные евреи обнаруживали, что средоточием их патриотизма, как и религии, должен быть Иерусалимский храм, поэтому переход в эту веру содержал в себе более чем намек на государственную измену Риму.

Саул, видимо, осознавал эти трудности. Мессианство было для него делом всеобщим, а не только евреев. Вера в Иисуса не требовала (на его взгляд) принятия политических и национальных устремлений иудаизма. Обрезание он считал устаревшим ритуалом и твердо верил, что «…тот Иудей, кто внутренне таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве…» (Римлянам, 2:29).

Поэтому Саул принял романское имя Павел и начал открыто проповедовать язычникам, прося их признать Иисуса без всякого обрезания и следования всем деталям обряда, принятым у фарисеев. Везде, где он побывал, появлялись христианские общины, разраставшиеся за счет язычников.

Несоблюдение обряда обрезания среди новообращенных язычников привело евреев в ужас, и в результате между ними и христианами разрасталась пропасть. На самом деле это покоробило даже тех евреев, которые признавали Иисуса, так что на какое-то время христианство разделилось на две группы: обрезанные еврейские христиане, полностью признававшие Закон Моисея и одно временно верившие в мессианскую роль Иисуса, и необрезанные христиане-неевреи, которые были склонны интерпретировать учение Иисуса в свете греческой философии.

Две эти позиции столкнулись лоб в лоб в 48 г. на совете Иерусалима. Яков, брат Иисуса, отстаивал еврейско-христианские взгляды, а Павел — точку зрения христиан-неевреев. В результате Павел одержал победу, и пути христианства и национального иудаизма разошлись.

Примерно в 57 г. Павел возвратился из своего третьего миссионерского путешествия и посетил Иерусалим. Там его опознали евреи, смотревшие на него как на человека, пропагандировавшего учение, которое противоречит Закону Моисея, и поэтому считавшие, что его присутствие оскверняет храм. Хуже того, распространился слух, что он привел в храм язычников. Начался бунт, и линчевание казалось неизбежным, если бы Павла не защитили римские солдаты.

У римлян по-прежнему были неприятности с этой беспокойной провинцией. После смерти Ирода Агриппы ею управляли без особого успеха несколько прокураторов, и с 52 г. прокуратором стал Антоний Феликс. Он женился на Друзилле, дочери Ирода Агриппы I, но это не спасло положение, и ситуация продолжала ухудшаться.

Павла привели к Феликсу, обвинив его в осквернении храма, и он защищался как фарисей, поддерживавший идею о воскрешении Иисуса, указывая, что воскрешение является важным догматом фарисейской веры. Но когда Павел заговорил о неизбежном конце света, Феликс отмахнулся от него как от сумасшедшего. Скорее для того, чтобы всех успокоить, чем по каким-либо иным соображениям, он приказал посадить Павла в тюрьму.

Однако в Риме правил теперь новый император. В 54 г. Клавдия отравила его четвертая жена Агриппина, и ее младший сын от предыдущего брака, Нерон, стал пятым римским императором. В 60 г. Феликса, который был назначен Клавдием, отправили в отставку, а его место занял Порций Фест. Когда Фест заступил на новую должность, его приветствовал Ирод Агриппа II.

Он был единственным сыном Ирода Агриппы I, и, когда умер его отец, ему было семнадцать лет. Его дядя, младший брат Ирода Агриппы I, правил небольшой областью в Ливане с центром в городе Калсисе, что в 60 милях севернее Галилейского моря. Когда этот дядя, Ирод Калсисский, в 48 г. умер, Ирод Агриппа II стал царствовать вместо него. К 53 г. он распространил свою власть на территорию, которая когда-то принадлежала Филиппу Тетрарху, а также на часть Галилеи.

Во время встречи Ирода Агриппы II с Фестом снова всплыло дело Павла, и он предстал перед обоими. Павел так энергично оспаривал свое дело, что Ирод Агриппа II сказал ему: «Ты почти убедил меня стать христианином».

Павел был гражданином Рима и, так как от прокуратора, который не хотел лишних неприятностей с евреями, не ждал ничего, кроме длительного тюремного заключения, он обратился с жалобой к императору. В результате ему разрешили отправиться в Рим в четвертое и, как оказалось, последнее для него миссионерское путешествие. Что было с Павлом дальше, неизвестно, но умер он предположительно в Риме примерно в 67 г.

После Феста были другие прокураторы, и недовольство постоянно усиливалось. Не хватало только искры, чтобы раздуть пожар во всей стране. В 66 г. произошли восстания в Кейсарии, городе на берегу моря, где находилась резиденция прокуратора, после чего евреев оттуда прогнали. Эта новость, а также слух, что прокуратор собирается экспроприировать большую часть денежных запасов храма на свои нужды, стали причиной начала восстания в Иерусалиме.

В это время Ирод Агриппа II со своей сестрой Береникой оказался в Иерусалиме. Обеспокоенные этими событиями, они пытались успокоить бунтовщиков, предупреждая их, что месть римлян будет ужасной, но теперь командовали зелоты. Они вспоминали восстание Маккавеев, и многие надеялись на приход Мессии. Сначала они захватили храм, потом Иерусалим, из города прогнали римский гарнизон.

Как и два с четвертью века назад в дни Маккавейского восстания, первым отреагировал местный правитель и в спешке послал на юг немногочисленное войско. Римский легион проник в Иерусалим, но неожиданно встретил там сопротивление и ретировался. У Бет-Хорона, в 12 милях севернее Иерусалима, еврейские войска, не дававшие отступающему противнику передышки, атаковали его и обратили вспять.

Этот разгром римлян убедил даже сомневавшихся евреев, что возвращаются славные времена Маккавеев, и восстание охватило всю страну. В Иерусалиме создали повстанческое правительство, страну поделили на военные районы, и Галилею, самую северную и самую уязвимую часть, отдали под командование молодого священника по имени Иосиф.

Император Нерон понял, что началось всеобщее восстание, и в 67 г. отправил в Антиохию не менее трех легионов под командованием Веспасиана, лучшего римского полководца. Веспасиан повел свою армию на юг и без особых трудностей занял Галилею. Иосиф с несколькими своими людьми засел в убежище в крепости Иотпата, что в 17 милях западнее Галилейского моря. Крепость держала осаду семь педель, затем пала. Иосифу удалось избежать последовавшей за этим резни и даже заслужить признание Веспасиана, предсказав, что он станет императором. Иосиф, осознав, что одолеть римлян невозможно, с этого момента перешел на их сторону. То же самое и по той же причине сделал Ирод Агриппа II, когда его царство очистили от бунтовщиков.

Веспасиан продолжил чистку иудейского побережья, не встречая сопротивления мятежников, которые впали в самоубийственное безумие во внутренних районах страны и вели войну с экстремистами, громившими тех, кто хоть шепотом осмеливался говорить об умеренности. В 68 г. Веспасиан начал военные операции в Иудее. Он оккупировал провинцию за провинцией, вытесняя зелотов на узкое пространство к западу от Мертвого моря. Зелоты отчаянно сопротивлялись, и в какой-то момент могло показаться, что у них появился шанс выстоять, так как в тот год Рим сотрясло восстание против Нерона. Причиной восстания частично послужили расточительность Нерона и тирания по отношению к своим приближенным; частично — неприятности в Иудее. Во всяком случае, Нерон покончил с собой, чтобы избежать казни. Но это означало наступление анархии, потому что наследников из рода Августа не осталось. Шла борьба за императорский трон; любой, имевший поддержку в армии, мог захватить это теплое местечко. И конечно же это были военачальники. Веспасиану пришлось приостановить боевые действия, чтобы посмотреть, как будут развираться события в Риме.

В 69 г. императорский трон захватывали один за другим три полководца, а затем в июле этого же года римские войска в Иудее и Египте провозгласили императором Веспасиана. К этому моменту Иерусалим оказался фактически отрезанным, но Веспасиану пришлось заняться в первую очередь самыми неотложными делами. Он отправился в Рим (захватив с собой Иосифа, предсказания которого теперь явно сбывались), в 70 г. разгромил своих соперников и стал императором.

Сын Веспасиана Тит оставался в Александрии до тех пор, пока его отец (теперь уже император) не приказал ему отправиться в Иудею и завершить начатое. В мае 70 г. началась осада Иерусалима. Шаг за шагом разрушались городские стены; шаг за шагом отступали его защитники. Голод и мощь римлян делали свое дело, и 28 августа Второй храм был захвачен и разрушен. Так после шестисот лет своего существования и через тысячу лет после строительства Соломоном Первого храма пришел конец и Второму. Третьего на том месте уже никогда не было.

Другие районы города продержались еще месяц, а некоторые крепости в Иудее и дольше. Последней линией обороны стала крепость Масада на западном берегу Мертвого моря, в 35 милях юго-восточнее Иерусалима. Только в 73 г. римлянам удалось захватить ее, и перед самым последним штурмом остававшиеся в живых защитники, 960 мужчин, женщин и детей, совершили самоубийство, но не сдались. Еврейское восстание закончилось.

Это событие имело серьезные последствия за пределами Иудеи. В Александрии скрытая вражда между греками и евреями снова вышла наружу. На фоне восстания Иудеи против Рима у правительства не было желания защищать александрийских евреев, как это делалось в прошлом. Самый большой еврейский храм в Александрии был разрушен, тысячи евреев убиты. Александрийские евреи уже никогда не смогли оправиться. После иудейского восстания единственная крупная и влиятельная еврейская колония в Римской империи сохранилась в Киренаике — на африканском побережье в 500 милях от Александрии.

В Иудее тысячи евреев остались предоставленными сами себе и в определенной степени свободными в религиозном отношении. Они могли изучать свои священные книги и молиться в синагогах, но Иерусалим лежал в руинах, и согласно строгому правительственному эдикту храм не подлежал восстановлению, а священничество было упразднено. Более того, в стране на неопределенный срок разместился римский легион.

Ирод Агриппа II сохранил свой царский титул, но управлять в его царстве было почти нечем, а выжившие евреи ненавидели его за переход на сторону римлян. Поэтому он уехал со своей сестрой Береникой в Рим. В Риме Береника стала любовницей Тита, сына императора и разрушителя храма. Однако непопулярность евреев в то время была настолько велика, что народный гнев вынудил Тита бросить ее.

В 71 г. Тит вместе со своим отцом императором Веспасианом устроил торжество в честь победы в Иудее, и арка Тита, построенная в память об этом триумфе, стоит в Риме до сих пор. На ней изображены трофеи, доставленные в Рим из Иерусалимского храма, включая семисвечник, ставший в наши дни фактически самым известным символом иудаизма.

Обращение в иудаизм прекратилось вместе с восстанием. Восстание вызвало раздражение язычников, преданных империи, а его поражение отбило охоту у тех, кто раньше считал, что в мессианских надеждах евреев что-то есть.

Но прекратился и переход из иудаизма в христианство. Христане-евреи решили, что восстание стало началом конца, означает возвращение Иисуса и начало мессианской эры. Они последовали словам Иисуса, переданным Матфеем (24:16). Говоря о последних днях, он сказал: «Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы».

Так и поступившие христиане не участвовали в защите Иерусалима. По этой причине на них смотрели как на сторонников Рима и подвергали остракизму. Еврейское христианство чахло и умирало, и новая религия становилась полностью нееврейской и все больше и больше отдалялась от своих еврейских корней.

И все-таки, несмотря ни на что, иудаизм выжил. Поскольку Иерусалим не был больше национальным центром, еврейские духовные наставники собрались теперь в другом месте. Центром еврейской учености после восстания стал город Ямна в 30 милях западнее Иерусалима. Примерно в 90 г. там собрались еврейские мудрецы и создали окончательную редакцию еврейской Библии. Они постановили, какие книги в нее включить, а какие нет.

Мудрецы, которые осуществили эту задачу и вынесли окончательное решение, как должны излагаться тексты, стали называть себя масоретами, от древнееврейского слова, означающего «традиция», потому что считали себя хранителями древней традиции, очистившими Библию от более поздних наслоений. Поэтому их труд называют «Масоретский текст», и Библия на иврите предполагает до сих пор именно этот текст, буква в букву.

Еврейские традиции сохранились и в светской жизни. В Риме Иосиф остался евреем и трудился над тем, чтобы нести еврейское наследие в нееврейский мир. Примерно в 77 г. он написал историю иудейского восстания, а около 90 г. книгу по еврейской истории. Последняя, «Иудейские древности», должна была показать, что евреи имели столь же славные традиции и более древние, чем греки и римляне. Он умер в 93 г.

Ирод Агриппа II дожил почти до ста лет. С ним из истории исчез последний значительный след ветвей Маккавеев и Ирода, которые он представлял.

Что касается Веспасиана, то он умер в 79 г., и трон унаследовал его сын Тит. Тит оказался щедрым монархом, благородным и доброжелательным, но его правление было кратким. Он скончался в 81 г., и на смену ему пришел его младший брат Домициан, пользовавшийся гораздо меньшей популярностью. Примерно в 90 г. Домициан утвердил законы, неблагоприятные для евреев и христиан. Дело в том, что большинство римлян по-прежнему смотрели на них как на евреев. Это был последний период существования подобного смешения понятий.

Домициана убили в 96 г., и трон занял престарелый сенатор по имени Нерва. Это был мягкий человек, который снял ограничения в отношении евреев и христиан и еще до своей смерти в 98 г. позаботился, чтобы следующим императором стал толковый полководец Траян.

В течение первого столетия существования империи римские владения продолжали расширяться, и при Траяне они достигли своего максимума. В период со 101-го по 107 г. Траян присоединил Дакию (ныне входит в состав Румынии), а затем начиная со 113 г. он воевал против парфян. В 114 г. завоевал Армению, а в 115–116 гг. долину Тигра — Евфрата. Какой-то период римские войска фактически стояли у Персидского залива.

Но Траян был к тому времени уже пожилым человеком, ему шел шестой десяток. Будучи еще на востоке, он заболел, и по империи стали распространяться слухи о его смерти. Евреи в Киренаике, возможно окрыленные очередной надеждой на приход Мессии, подняли в 116 г. восстание. Они перерезали всех неевреев, которых им удалось схватить, но еще больше перерезали их самих, когда верх одержали римские власти. Узнав о беспорядках, Траян вынужден был начать поход к родному отечеству. В дороге он скончался, и в 117 г. императором стал его кузен и приемный сын Адриан. К тому времени восстание евреев в Киренаике было полностью подавлено, и последняя крупная колония евреев в империи уничтожена.

Во время своего правления Адриан посещал различные части империи. В 130 г. он проезжал через Иудею и обеспокоился, узнав, что, хотя Иерусалим и разрушили шестьдесят лет назад, его руины по-прежнему служат центром поклонения для евреев. Он решил построить на этом месте новый город, полностью римский и языческий.

Когда евреям стало известно о его решении, они вновь подняли восстание. Духовным лидером нового мятежа стал Акива бен-Иосиф. Ему было восемьдесят лет, и он мог помнить, как выглядел Второй храм до разрушения. После разрушения храма оп стал одним из величайших иудейских мудрецов.

Военным руководителем восстания стал Симон Бар-Косиба. Акива якобы объявил его Мессией и дал ему новое имя Бар-Кохба — Сын звезды. Предположительно, Акива отправился далеко за пределы Иудеи, чтобы обеспечить поддержку восстания среди рассеянных по всему миру евреев.

Восстание разразилось в конце 131 г., и Иудея в последний раз оказала сопротивление. Восстание было хорошо организовано, гораздо лучше, чем в 66 г., и не ожидавшим такого римлянам пришлось эвакуировать свои лагеря, расположенные вблизи Иерусалима. Восставшие захватили то, что осталось от города, осуществляли жертвоприношения согласно древним обычаям, чеканили монеты и пытались создать правительство. Один римский легион, направленный в город слишком поспешно, пропал навсегда. Тем не менее римляне прислали подкрепление, и в Иудею прибыл Адриан. Рим восстанавливал свой контроль методично, и к 134 г. евреев снова выдворили из Иерусалима.

Теперь евреи лишились власти над городом (за исключением полувекового периода в халдейские времена), который был столицей Иудеи с тех самых пор, как одиннадцать веков назад его взял Давид, более чем на восемнадцать столетий (хотя они никогда о нем не забывали).

Бар-Кохба нашел убежище в расположенной в семи милях юго-западнее Иерусалима крепости, которая была захвачена летом 135 г., и он покончил жизнь самоубийством. Затем были уничтожены оставшиеся очаги сопротивления на берегах Мертвого моря. Акиву казнили. Согласно преданию, с него живого содрали кожу.

На этот раз действительно наступил конец. За три года войны страну сровняли с землей, большинство городов разрушили, многих жителей убили. Но даже в таких условиях иудаизм выжил в Галилее, во многих городах империи и за ее пределами, в Междуречье. Повсюду иудаисты представляли собой крошечное меньшинство, нигде не имели власти, везде были объектом ненависти и подозрения; но иудаизм продолжал существовать еще восемнадцать веков в условиях постоянного, порой невероятно жестокого преследования.

И в некотором отношении он даже одержал победу. Земле Ханаанской, внесшей такой вклад в историю цивилизации — города, морская торговля, гончарное дело, алфавит, — предстояло сделать еще большее. Казалось, что евреев, одолевших и переживших всех своих врагов — ассирийцев, халдеев, греков, — римляне уничтожили. Тем не менее евреи сохранили себя как нацию достаточно надолго, чтобы довести развитие иудаизма до момента формирования из него христианства. А христианство, возникшее из смерти одного еврейского проповедника и миссионерской деятельности другого, впоследствии завоевало Рим и весь западный мир.