Земля обетованная

1. Эмиграция

Обычный августовский вечер. Необычным было только то, что наше семейство Журбиных в кои-то веки встретилось за столом, на ужине. В наш суматошный и сумасбродный век все не в меру загружены заботами и делами, чтобы встретиться на ужине, в чисто семейном кругу. Тем более неожиданным прозвучало заявление главы семейства.

Мой отец, Петр Львович Журба, младший брат изобретателя переходов в пространстве и времени Артура Львовича (сказки не врут, когда говорят о наследственности старших и младших братьев)…

Итак, батя, вяло ковыряя вилкой жареную картошку, вдруг произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

— А я уволился.

— Что ты сказал? — настороженно переспросила мама. У нее красивое имя — Капитолина. Семья её ласково зовет Капа.

— Я с сегодняшнего дня не работаю на заводе, — повторил отец.

— Как, уволился?

Мы переглянулись с Анжелой — моя младшая сестра, ну вот я всех и представил. Она сделала большие и удивленные глаза, прыснула в ладошку, глядя на растерянный вид мамы.

— Надоело, — отец оторвался от созерцания картофеля и посмотрел на нас. — Уже два года ничего не делаю. Конструкторское бюро полностью развалилось. Последнее время работал впустую.

— Ты не заболел? — спросила Капа.

— Нет. Производство стоит, зарплату не платят. — Отец пожал плечами. — Пришел к выводу, что на заводе я больше не нужен.

— Тебя сократили?

— Нет, сам ушел. Лучше самому, — усмехнулся отец.

— И чем думаешь заняться? — расспрашивала мама.

— Не знаю. В бизнесе я слабоват.

— Это точно, — поддержала Анжела. — На рынке стоять с семечками не будешь.

Мама вопрошающе посмотрела на меня.

— Все правильно, с этого завода не уходить, а бежать надо было. Его и так скоро закроют.

— Но и другие не лучше, — возразила мама.

— Папа сделал правильно, — Анжела захлопала в ладоши.

— Хорошо, все будем жить на мою большую зарплату учителя.

— Тебе тоже пора уходить из школы. Работаешь за копейки среди дегенератов, — Анжела улыбнулась, в этом году она получила диплом о среднем образовании. Как все девушки, мечтала стать моделью или, на худой конец, киноактрисой. Какие-то данные у нее бесспорно есть, но все понимали, что это детские амбициозные и неосуществимые мечты. Ни на что серьезное она не тянула. Отказываясь продолжать образование в университете, с юношеской самоуверенностью заявляла, что для неё достаточно школы.

— Мы — новое поколение, — говорила Анжела с апломбом. — У нас другие цели и задачи.

— Да, — покорно соглашался отец. — У каждого generation свои правила игры и своя кока-кола.

— Хорошо, чем нам с отцом заниматься? Идти в метро цветами торговать или исполнять народные песни и танцы? — перекинулась Капа на Анжелу.

— Это было бы лучше и интереснее для вас обоих, — парировала дочь.

— Жизнь подскажет, — философски заметил папа, вид у него был измученный, видно, решение далось нелегко. На заводе, в конструкторском бюро, он проработал большую часть жизни, попав на него сразу после окончания политехнического института.

Анжела выдвинула идею фикс, заинтересовавшую меня.

— Уезжать надо, как говорится, рвать когти. У нас еще лет десять, если не больше, продлится бардак, пока правительство не определится, что в конце концов будем строить, в какое светлое будущее вести народ. Ведь наши привычки — наши гены: до основания разрушить, чтоб из обломков построить новые имения…

— Имена, — возразил папа.

— Вот только не надо говорить про заграницу, — заявила категорично мама.

— Заграница нам поможет! — воскликнула Анжела.

— Это идея, — подхватил я. — Точно — эмиграция.

Все посмотрели в мою сторону.

— Сереженька, и ты туда же? — вздохнула Капа. — Тебе-то что здесь не нравится?

— Все не нравится. Я говорю про другую эмиграцию, про эмиграцию в иномирье.

Мама покачала головой, и все дружно улыбнулись — мол, совсем больной ребенок.

— Вы не поняли меня.

— Зря я не привил тебе любовь к классической литературе, — сказал отец.

— Мой дядя, твой брат Артур, может нам в этом помочь. Вернее, вам, — поправился я.

Отец сурово посмотрел и ответил:

— Что он, что ты — ягоды с одного поля. Я практик, а не теоретик, считаю и считал, что машину времени, как и вечный двигатель, невозможно построить, этому противоречат все законы природы.

— Ну, в законах природы я не силен…

— Это было бы здорово, — мечтательно протянула Анжела.

— Я не говорю про машину времени, есть старая уэллсовская версия — машина пространства. Дядя изобрел именно такую машину. Мы испытывали, — я зашептал, — это большая тайна. Машина отыскивает иномирья. Что-то вроде параллельных миров, не связанных с нашим прошлым и будущим. Вот туда, в иномирья, я и предлагаю вам эмигрировать.

Все дружно расхохотались.

— Но ведь я рассказывал вам…

— Про Минотавра, — вспомнила мама.

— И про Елену Прекрасную, — ввернула, смеясь, Анжела.

— Чистая правда, — я посмотрел на отца. — Все так и было. Дядиному изобретению около двух лет, просто он не спешит его обнародовать. Говорит: «Если народ не дорос, то правительство тем более», и считает, что изобретение преждевременно.

— Преждевременно, — повторил отец. Он посмотрел в черный квадрат окна, в котором торчал, вытянув длинную шею, фонарь, рассеивая тусклый желтый свет. — Но если… Если только предположить… — Батя повел крупными широкими плечами, наработанными в юношеской школе бокса. — Если только предположить, что… — Улыбаясь, обвел всех рассеянным взглядом, — это было бы здорово. — Взгляд задержался на Капе. — Ты как считаешь?

Мама улыбнулась.

— Все это мечты, — вздохнула она. — Но на такую эмиграцию я бы согласилась.

— Точно, мы бы нашли свободное королевство, — завелась Анжела, подмигнула отцу, — с незанятым престолом, а потом нашли бы мне жениха: принца или королевича.

— На белом «мерседесе» или коне? — фыркнул я.

— Можно и на длинношерстом суппорте, — Анжела показала язык.

— Это откуда? Не помню.

— Из повести одного из новых, то ли Строкина, то ли Сорокина.

— У него есть что-нибудь для дяди, про машины пространства? — Дядя, Артур Львович Журба, коллекционировал книги, в которых были даже самые незначительные описания машин пространства и путешествий во времени.

Анжела наморщила чистенький белый лобик.

— Нет.

— Жаль.

— Хорошо иногда помечтать, — сказала мама. — Даже грустно.

Отец положил на её плечо руку.

— Ничего, мать, что-нибудь придумаем.

— С чего начнем? — спросила мама.

— С того, что встретимся с дядей, вы же знаете, какой у него характер?

— Ты ж его любимчик, — напомнила Анжела.

— Причуды старого холостяка, — возразил я.

— В это невозможно поверить, — отец покачал головой. — Из нашего мира невозможно удрать, если костлявая с косой не проводит… Сегодня шел домой и смотрел на лица прохожих. У всех одни и те же лица — пустые, без выражений. Шевелящиеся губы. Каждый разговаривает сам с собой. Не люди — манекены, а под ногами собачьи экскременты, на стенах скатологические надписи…

— Это какой-то ужастик, какие надписи? — спросила Анжела.

— Имеющие отношения к испражнениям, — проявил я эрудицию.

— Давайте пить чай, — объявила мама.

— Вовремя, — захохотала Анжела.

Мама не поняла, поднялась и поставила на плиту чайник.

— В детстве я прочитала рассказ Уэллса «Зеленая дверь». Не читали? Мне рассказ очень понравился.

— Чудесный рассказ, — согласился папа. — Не помню, ушел ли его герой… А, что, Артур в городе? — он посмотрел на меня.

— Ага, в университете. Его вызвали для какого-то отчета. Кругом сплошная секретность, в коридорах полно зеленых мундиров и черных костюмов. Я привез его с дачи, — пояснил я.

— Даже не позвонил, — проворчал папа.

— Ему некогда, он там как под арестом, — я стал защищать дядю.

— Доиграется, что точно упрячут в какую-нибудь секретную лабораторию.

— Не доиграется, он умный.

— Гений, — хмыкнул отец. — Если встретишься с ним, пригласи на чай. Я получил хороший расчет, хватит и на коньяк.

— Будет вам коньяк, — шутливо нахмурилась Капа.

— Завтра доставлю, — сказал я.

Когда я хотел пройти в лабораторный корпус, из стеклянной будки вахтера неожиданно выпорхнул молодой лейтенант при портупее.

— Вы кто? Сюда нельзя! Ваши документы?! — было видно, что он выпускник военного училища текущего года.

Приняв задумчиво невозмутимый вид, я полез в карман пиджака.

— Э-э-э-э-э… А вы собственно кто, молодой человек? — Мы были примерно одного возраста. — Где Пахомыч? Почему такой маскарад? — я перешел на интонацию лейтенанта, в то время как пальцы отчитывали в кармане нужную пластиковую карточку. В этом году я заканчивал журфак, и у меня было все, что должен иметь преуспевающий, умный и талантливый, как я, журналист: наглые данные актера с амплуа романтического герояи наполовину липовые документы различных организаций. Почему наполовину? Потому что до оригинала им чего-то не хватало.

— Проходящий научный семинар охраняется государством, — выпалил лейтенант.

— В таком случае вы меня должны знать, посмотрите в регистрационном журнале, — я извлек из кармана дядину пластиковую карточку-пропуск, помахал перед носом лейтенанта. — Моя фамилия Журба.

Глаза лейтенанта приняли задумчивое выражение, пытаясь сфокусироваться на маячившем перед глазами кусочке пластика.

— Правильно, — подсказал я, — эту фамилию можно увидеть на черной с золотым табличке, привинченной к кабинету, обитому зеленым дерматином, на втором этаже, прямо и направо по коридору. Вспомнили? — Я отстранил лейтенанта, медленно скачивающего предложенную его файлам информацию, и быстренько, разболтанной походкой университетских профессоров, прошел к лестнице.

Если дядины работы начали интересовать военных, плохо. Есть все шансы остаток жизни провести в золотой клетке на одном из засекреченных подземных, или подводных, или не знаю каких объектах. Объявят, что его унесло НЛО или баба-яга, как раньше… Я бежал, перепрыгивая через ступеньки. В другое время проход к лабораториям был почти свободен, его охранял старый и всегда полусонный Цербер — старик Пахомыч, пенсионер в отставке. По статистике, военные пенсионеры любят работать в охране, ночными сторожами, если работа не связана с опасностью для жизни.

На втором этаже был еще один лейтенант, при портупее. Правда он не обратил на меня внимания. На нем был белый халат, который еще больше подчеркивал военную стать, которой никогда не будет у сутулых лаборантов с белым билетом и мэнэсков (младших научных сотрудников) с впалой грудью.

Прямо и направо… Рабочий день близился к концу, но не в таких учреждениях. Опять-таки по статистике, особенно в наше время, больше всего разведенных и холостякующих наблюдается в среде очкастых и редковолосых (мягко сказано!) ученых.

Я замер, подняв ногу, как гончая, почуявшая добычу, — впереди стояли Артур Львович Журба и его оппонент: невысокий, маленький, обладающий отличительной и личностной чертой — лысым конусообразным черепом. Оппонент подпрыгивал вокруг дяди, тряс сжатым кулачком и почти срывался на крик:

— Ложь! Ложь! Ложь! Не верю! Не верю! И еще раз не верю! Ваша теория абсурдна! Это приманка, чтобы продлить свое сибаритствование на госдаче. Хочу заметить, что вы почти не появляетесь на кафедре.

— У меня спецзаказ, — по лицу дяди блуждала злорадная улыбка. — Очень жаль, Любомудров, что мой опыт тебя не убедил.

— Мои часы! — взвыл Любомудров. — Ты купишь новые! — Профессор перешел на «ты».

— Ты сам предложил их для эксперимента. Я предупреждал, что мою идею надо доработать.

— Фокус! Фокус! Жалкий фокус. Не верю.

Во время шума двери многих лабораторий приоткрылись… Ученые — люди чуткие, в скандалы не вмешиваются, их интеллигентность позволяет им только прислушиваться.

— Обещаю, что придет время, когда ты ответишь за свои авантюрные фокусы перед кафедрой! Я берусь развенчать твои антинаучные домыслы.

— Любомудров, как бы тебе объяснить, чтоб даже ты понял, — дядя терпеливо вздохнул. — Чтобы, как ты говоришь, развенчать любую мысль, надо использовать серое вещество, которым наградила нас природа. — Артур Львович постучал для наглядности по звонкому конусу оппонента. В соседних лабораториях послышался смех.

Любомудров покраснел и отступил на шаг…

Время! Я вышел вперед и быстро заговорил:

— Здравствуйте, представляю пятый телеканал, мне необходимо увидеть академика Журбу Артура Львовича, мы договорились на интервью. — Я доброжелательно смотрел на Любомудрова. — Вы и есть, очевидно, уважаемый академик?

Любомудров медленно, сквозь сжатые зубы, выпустил воздух.

— Нет! — рявкнул он, круто развернулся и почти побежал вглубь корпуса. При приближении его шагов двери лабораторий захлопывались.

— Причем здесь телевидение, я ничего никому не обещал, Сергей?

— Такие типы, как Любомудров, не любят скандалов при телевизионщиках.

— Что тебя привело ко мне?

— Мой папа и твой брат приглашает тебя на чай с тортом.

Дядя раздраженно фыркнул:

— Вы прекрасно знаете, у меня нет времени, особенно сейчас.

— Времени ни у кого нет.

— Я так загружен этими глупыми мероприятиями, может быть, завтра?

— Папа уволился с работы, и вчера, на семейном совете, мы решили эмигрировать, — глядя в сторону, объявил я.

— Что? Что ты хочешь этим сказать?

— Уже сказал, — я развернулся и стал медленно спускаться по лестнице.

— Сергей, стой. — Дядя, как рыба заглотнувшая наживку, потащился за мной.

— Что случилось с часами Любомудрова?

— Ничего. Я проводил опыты с темпоральным полем и отправил их в другое пространство. Сам не знаю куда. Здесь, в лаборатории, совсем расстроены приборы, надо все заново отлаживать. Вот что значит не появляться долгое время. Так что с братом?

— А, почему так много военных?

— Из-за меня, — вздохнул за моей спиной дядя. — Как выбрали нового президента, так стали и мной интересоваться.

— У него большие амбиции.

— У брата?

— У президента.

— Не знал. У кого их только нет…

Спустя неделю ставка главнокомандующего переместилась в дядюшкин особняк — дачу. Наконец-то святая святых открылась для публичного посещения. Раньше дядя терпел лишь мое присутствие. Подразумевается, что ему нужен был подопытный глупый кролик.

Теперь вся семья Журбиных могла наслаждаться запретными плодами немногих избранных — жить в доме с теннисным кортом, бассейном, спортивным залом. В доме, где из холодильника вываливаются спецпайки, хоть и говорят, что они исчезли вместе со строителями коммунизма. Дядя щедро поделился годовой нормой: паштетами, балыками, черной и красной зернистой, севрюгой и прочее и прочее. Анжела призналась, что раньше такие продукты считала чем-то вроде древнегреческих мифов Куна: вроде были, а вроде и нет.

Слуг-соглядатаев — повар-садовник и уборщица — выставили в двухнедельный отпуск. По особому, черно-красному телефону без цифр дядя сообщил, что будет проводить крайне опасную серию опытов.

Семейная проблема младшего брата увлекла, и первая попытка, как водится, была неудачной.

— Поставим вопрос иначе, — Артур Львович ерошил на голове ёжик светлых волос, возбужденно шагая по столовой. — Петя, определись с местом, куда бы вы хотели… — дядя запнулся, оглянулся на меня.

— Эмигрировать, — подсказал я из-за стола.

— Эмигрировать. — Дядя посмотрел на брата, тот задумчиво жевал тонкий белый ломтик хлеба, густо вымазанный красной икрой.

— Поедая твои заморскости, никуда не хочется эмигрировать, — усмехнулся папа, проглатывая бутерброд. Капа протянула ему новый, с черной икрой. — Лет пятьсот не ел. Знаешь анекдот? Один американец говорит русскому: «Вы знаете, у нас даже икра есть». — «Ну, наконец-то, — усмехается русский. — У вас она появилась, а у нас давно была».

— Я серьезно спрашиваю?

— Это её идея, — папа кивнул на Анжелу, уписывающую мороженое. — Не хочет учиться…

— Угу, — отозвалась сестренка. — Предлагаю отказаться от будущего и отправиться в прошлое, там и моих и ваших знаний будет достаточно.

— Жениха-принца ей подавай, — вздохнула Капа.

— Угу.

— От будущего нельзя отказываться, — пробормотал дядя, — но и попасть в него невозможно, оно зависит от прошлого и настоящего. Если прошлое стабильно, — он сделал паузу, — то и настоящее меняется с постоянной скоростью, посему я могу вычислить координаты параллельных вселенных, если их время течет параллельно нашему…

Во время первого опыта я, дядя и отец (имелось только три темпоральных браслета-детонатора) попали в сравнительно недалекое будущее. Папа не хочет эмигрировать далеко: «Нельзя отрываться от своей культуры и языка», — утверждает он.

Нам повезло, мы стояли на крыше какого-то дома из культурных слоев хрущевских времен, а под ним шагала серая безликая толпа. Почти каждый нес в руках портрет. Приглядевшись, я рассмотрел чернобрового лысого мужчину с пшеничными усиками, раскачивающегося над головами демонстрантов с отеческой улыбкой.

— Этого не может быть, — потрясенно прошептал отец, — это уже было.

— Поэтому может, в мире нет ничего нового, — возразил дядя.

— Закон плагиата, — добавил я.

Картинка заколебалась и скрылась в сером тумане…

— Ведь я говорил: будущее бесформенно! — воскликнул невидимый дядя.

Спустя минуту туман рассеялся, под нами была та же, только пустынная улица, в небе ярко светило солнце, заливая нестерпимым светом серые руины…

— Возвращаемся, — сказал дядя. Мы синхронно нажали на кнопки браслетов.

Во второй попытке участвовали дядя, отец и Анжела. Последняя, под детскими впечатлениями от прочитанных книг об отважном и доблестном рыцаре Айвенго, фильмах про короля Артура и его коллег, уговорила отправиться в иномирье, похожее на Англию начала X века от Рождества, ведь и там должен был быть свой мессия…

Прошло полчаса, и экспедиция вернулась хмурой и расстроенной.

— Что случилось? — набросилась мама на отца.

— Да так, ничего.

— Там друиды кого-то сжигали, — пояснил дядя. — А он попробовал вмешаться, — кивок на брата. — Еле ноги унесли.

— Ты соображал, что делал? — Капа стала трясти отца за рукав.

— Они первые начали…

— Тоже мне, герой нашелся.

— Какие-то варварские времена, — Анжела сморщила носик. — Такой противный запах шел от того крикливого старика, который бежал к нам с дубиной.

— Что-нибудь кричал? — поинтересовался я.

— Демоны, — Анжела улыбнулась. — Ты даже не представляешь, какие они страшные. У старика были такие безумные глаза, будто он действительно собирался огреть папу дубиной.

— И?

— Папа первым его нокаутировал, а дядя приказал домой поворачивать.

— …Хорошо, куда бы вы хотели отправиться? — терпеливо повторил Артур Львович. — Или, очень простой вопрос: где и как бы вы хотели жить? Хоть какое-то представление имеете?

— Имеем, — сказала Анжела.

— Учтите, у меня мало времени с вами возиться.

— У гениев свои недостатки, — усмехнулся отец. — Как правило, все конченые эгоисты.

— По-моему, сейчас я решаю твои проблемы, и не переходи на личности. В свое время я звал тебя в институт, но ты решил остаться на заводе, сказал, что имеешь больше средств к изобретениям. И что изобрел?

Отец набрал воздуха, собираясь ответить что-то об усовершенствованных станках, выпускающих на несколько единиц продукции больше, чем раньше, за тоже самое время…

— Тише, тише! — Я постучал по столу, прекращая глупый спор. — Им надо что-нибудь удаленное и спокойное. Мама говорила, что всю жизнь мечтала жить возле воды. Папе бы пригодилось какое-нибудь заброшенное, захолустное королевство, не вызывающее зависти у соседей, но чтобы рядом жила королевская семья, имеющая принца на выданье, которому в один прекрасный день можно было бы сплавить Анжелу. Для моей сестренки немало важно, чтобы было много солнца, фруктов и молодых загорелых людей со спортивными фигурами.

— Ты считаешь, что этого достаточно для программирования машины? — скептически спросил дядя.

— Это главные детали. Отправь их в иномирье до нашей эры.

— Почему так далеко? — поинтересовалась Анжела.

— Там большая свобода выбора. Ни с Горбачевым, ни с Брежневым вы уже жить не захотите. Видели, к чему это все привело? С реформаторами, такими как Иван Васильевич Грозный или Петр Первый, Владимир Красно Солнышко, Чубайс и компания, жить интересно, но опасно. Варвары — это разрушенный Рим. Нет, подумайте сами, предпочтительнее как можно подальше и что-нибудь другое.

— Ты хочешь отправить нас в качестве рабов на строительство пирамид? — спросила Анжела.

— И в Вавилон не хочу, — покачал головой отец. — Помню еще из школы про стелу Хаммурапи, там почти за все отрубали члены.

— Нет, пусть экология при родовом строе была чище, продукты без пестицидов и холестерина, но меня не прельщает остаток жизни провести в полутемной пещере, поддерживая огонь и ожидая мужа с охоты на мамонтов, — сказала мама.

— Охота на мамонтов — интересный спорт, — встрепенулся отец.

— Время матриархата, — напомнил я, и папин пыл угас. — Все не так сложно, как и не так просто, — я посмотрел на дядю, он задумчиво протирал салфеткой очки.

— Существует беспредельное, неограниченное множество параллельных вселенных. Задача усложняется тем, чтобы среди этого изобилья вычислить мир, где есть все, о чем вы мечтаете. — Дядя водрузил очки на нос и посмотрел на часы. — Уже поздно, утро вечера мудренее. — Зловеще улыбаясь, он пообещал: — Завтра я отправлю вас туда, куда пожелаете. — И предупредил брата:

— Советую хорошенько подумать над тем, что с собой взять. Багаж ограничен — три килограмма на человека.

— Почему так мало?

— Мало? Ты должен соображать, что затраченная энергия прямо пропорционально массе. Знаешь, сколько мне потребуется, чтобы вас закинуть куда-нибудь подальше?

— И куда подальше? Тебе только этого и хочется — избавиться от родственников.

— Я учту все пожелания, — дядя, о чем-то задумавшись, выбежал из кухни.

— Слушай батя, а почему бы не попробовать в допотопные времена? Говорят, патриарх Ной, был человеком разумным и положительным, даже Бог не хотел его смерти, а если к первому дню сотворения поспеть и узреть Самого Ветхозаветного?

— Что? — папа отрешенно посмотрел на меня.

— Ну, мало ли чего было до потопа: Атлантида, Гондвана, Лемурия, интересно же.

— А ты не поедешь с нами? — спросила мама.

Я замялся:

— Пока нет, ведь ты знаешь, у меня последний месяц практики остался, и мне пока здесь все интересно. И кто-то должен присматривать за дядей. Кажется, он скоро попадет под белый правительственный колпак. Вы не волнуйтесь, я обязательно приеду, но позже. Главное — было бы куда.

В дядиной лаборатории, как всегда, царил полумрак. Со всех углов на многочисленных приборах загадочно мерцали разноцветные глазки индикаторов и лампочек. «Волшебный трельяж» — кэрролловское Зазеркалье (дядя так и не захотел менять эту дорогу в иные миры) — матово блестел. Иногда по матовой поверхности пробегали золотые всполохи, как от камня, брошенного в воду.

Мама и Анжела восторженно и испуганно смотрели на «волшебное зеркало».

— Ты уверен, что нам понравится? — нервно спрашивала сестра.

— Мне понравилось, сейчас сама увидишь.

Матовая поверхность зеркала покрылась золотой рябью, остро запахло озоном — предвестником перехода.

— Вперед! — я подтолкнул маму и Анжелу к зеркалу.

— Есть! — Анжела по-военному отдала честь и исчезла в зеркале.

— Есть так есть, — вздохнула мама и шагнула следом.

Я замкнул цепочку.

Солнце, похожее на красный заспанный глаз, выкатилось из-за горизонта и промывало свое всевидящее око в низких перистых облаках, похожих на пух перины, взбитой по всему небу.

— Какой чудесный день! — воскликнула Анжела.

Мы стояли на небольшом каменистом склоне, под нами лежало огромное озеро. В прозрачной воде блестели черно-белые камешки, рассыпанные на белом песке, метров через двадцать дно исчезало. В центре озера рос высокий, со скалистыми и обрывистыми берегами остров, имеющий лишь одну маленькую узенькую бухточку. Красные лучи солнца озаряли черные стены крепости, играли на зубцах высокой башни.

— Круто! — Анжела обняла маму.

От берега донесся радостный смех отца.

— Сюрприз! — Он с братом надувал лодку.

— Какой чудесный воздух, — сказала мама. — Странный запах, — она внимательно посмотрела на озеро. — Какой-то йодистый запах.

— Конечно, — отозвался отец. — На западе океан, совсем близко.

— Не может быть?!

— Как ты и хотела.

Капа внимательно осмотрелась. Озеро было почти правильной круглой формы. С севера на запад вдоль берега протянулся невысокий горный кряж. За ним белели вершины более высоких гор. На западной стороне на скалистом берегу виднелись застройки неизвестного поселка. Дующий с западной стороны ветер приносил запах океана: соли и йода. С южной и юго-восточной стороны тянулись зеленые целинные поля с редкими группами деревьев. Далеко на юге сливались с небом горы.

— Здесь есть аборигены? — Капа показала на деревню.

— С ними все договорено, — успокоил отец.

Как они договаривались — отдельная история, попавшая в вечную хронику.

— Что договорено?

— Они отдали нам остров и замок в безвозмездное пользование.

— В какое пользование и как отдали? — удивились Капа и Анжела.

— Потом расскажу.

Я спустился к берегу и стал помогать загружать лодку. Вещей было немного, но больше обещанной дядиной нормы.

— И как называется эта земля? — вслед за мной осторожно спускались женщины.

— Атлантида, — отец не смог сдержать ухмылки. Под темно-зеленой ветровкой полосела тельняшка, на ногах у него были то ли пиратские, то ли рыбацкие высокие сапоги-ботфорты. Зеленый берет, как у лихого десантника, был сдвинут на затылок и непонятно как держался на голове. Трехдневная щетина ему также шла, как и Жоржу Майклу. Вид у папы был самый авантюрный, как у средневековых рыцарей удачи, отправляющихся за океан открывать и покорять новые земли. Если разобраться, за этим он и приехал.

— Где ты раздобыл эту одежду? — Капа рассмеялась. — У тебя сроду не было рыбацкого костюма.

— Брательник одолжил.

— Значит, замок наш? — Анжела по-хозяйски запрыгнула в лодку.

— Ваш, ваш, — пробормотал дядя и подмигнул племяннице. — Когда-нибудь приеду провести отпуск. А может, тоже эмигрирую, если достанут. Обустраивайтесь, у вас впереди вечность.

— Это что, действительно Атлантида? — не выдержав, спросил я.

— Конечно не платоновская, — отец оглянулся на остров. — Она будет наша — Журбиных. Мне здесь нравится, — объявил он и кивнул на замок: — Даже не мечтал о таком домике.

— Из грязи в князи, — сказала Анжела. Далеко в озеро что-то бултыхнуло.

— Хорошая рыбалка, — отец потер руки, хлопнул меня по плечу. — И ты давай, определяйся с пропиской. Приезжай, когда надоест наш старый выживший из ума мир.

— Не так все мрачно, — пробормотал я, думая о том, что место под солнцем семье досталось не плохое.

— Мрачно, еще как мрачно, — батя нахмурился. — Смотри, царство может Анжеле достаться.

— Оно уже мое, — сестренка захихикала и показала мне фигу.

— Этот остров размером с Гренландию, почти как материк, место всем хватит, но самый, как вы говорите кайф — быть первопроходцем, — сказал отец.

Мы крепко обнялись, я расцеловал маму, вылезшую из лодки сестру. Такие прощания мне нравятся — без слез и дрожи в голосе. Да и прощаемся не навсегда. На остров мне попасть, как на кухню выйти чай поставить. Я кинул на дно лодки пакет.

— Что там? — поинтересовался отец.

Я улыбнулся.

— Парочка общих тетрадок.

— Зачем? Письма писать?

— У всех капитанов есть бортовые журналы. Когда-нибудь потомкам будет интересно прочитать, как все начиналось.

— Я думал, этим ты займешься, как профессионал, но если не приедешь, на должность хрониста назначу кого-нибудь из местных. — Отец встал напротив брата. — Ну, что ж, большое спасибо. — Они обнялись. — Ты настоящий гений.

— Да ладно тебе, — дядя добродушно похлопал батю по спине. Воровато оглянувшись на меня, извлек из кармана белый сверток и что-то зашептал на ухо брату. — Сам понимаешь, случаи всякие бывают, — услышал я.

— Вот еще что, возьми один из браслетов-детонаторов, вдруг понадобится экстренная помощь.

— Спасибо, — сверток и браслет исчезли в просторном кармане куртки.

Я и дядя столкнули лодку в воду, отец схватился за весла, женщины сделали вид, что прижимают к глазам платочки и отчаянно замахали нам ладошками.

— Счастливых открытий и удачных завоеваний! — крикнул я, чувствуя, как голос ломается.

— Все будет хорошо, — прошептал рядом дядя. — Я даже им завидую.

— Завидуешь? — Лодка быстро отдалялась — батя усердно работал веслами, улыбаясь, говорил что-то женщинам.

— Интересное занятие быть первым.

— Ты помнишь, что случилось с Атлантидой?

— Эта — другая история; что случилось с одной, не обязательно повторится с другими. Пора возвращаться.

— Почему бы и тебе не эмигрировать, ты достаточно поработал на правительство.

Дядя лукаво улыбнулся.

— Мысль, конечно, интересная, — он оглянулся на уменьшающуюся лодку, — но я бы поселился в другом месте. — У него вырвался романтический вздох.

— Даешь каждому свой мир, — бросил я лозунг.

— Что поделать, и наша реальность принадлежит не всем, а небольшой кучке жучков-демагогов.

— Дядя, если ты из ученого превращаешься в политика, значит, дело плохо.

— У меня садовник как-то спросил, почему в кабинете до сих пор не висит портрет президента?

— А ты?

— Повесил икону Христа Спасителя. В университете продолжается сексуальная революция, в новом корпусе вывесили плакат: «Студенты, СПИД не спит, а просто дремлет!»

— Блеск! — воскликнул я.

— Поехали, активируй браслет, — дядя надавил зеленую кнопку.

…Пришло время, когда ко мне попали тетради отца. Боже, какой ужасный почерк и слог…