ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Холодное белое время Тальв распростерло над землей свои широкие крылья. Дух Света с золотым ликом покинул небосклон, и над заснеженными просторами повисла бледная луна, которую каждый день надкусывал злобный Огги. Ночь Страха окутала ламбины и ва-раки, накинула черное покрывало на вежи лопинов.

Старый Элльм не боялся Ночи. Он твердо верил в своего покровителя, небесного духа Сайво-Олмако, который питал его силой и в желтое время Чехч, и в белое Тальв.

Днем, когда Великому Аййку угодно было слегка разогнать темноту, Элльм вышел из вежи и стал горстями бросать в медный котел мягкий, как оперение гаги, снег. Потом он вернулся в вежу, сел на рогожу и поставил котел рядом с собой. Взгляд его устремился в угол, где стояла вырезанная из древесины кирре фигура Сайво-Олмако. Элльм щелкнул пальцами, и из-под ногтей вылетели искры. В пустом очаге, где не было ни Дров, ни хвороста, ни даже следов пепла, ярко вспыхнул огонь. Белесый дым потянулся в реппень, узкое отверстие в куполе вежи.

Элльм застыл в неподвижности, впитывая глазами блеск пламени. Так он просидел весь день и всю ночь. Только на следующее утро его душа вернулась в тело после блужданий по бескрайней тундре. Он стряхнул с себя оцепенение и подвесил котел над очагом. Огонь цепкой пятерней обхватил медное полушарие.

Огонь и вода - воплощение вечности, гармония противоположностей... Сайво-Олмако мог дать ответ на любой вопрос, но Элльм так и не решился спросить у него, почему человек может бесконечно долго смотреть только на две вещи: как горит огонь и как течет вода. В этом было что-то такое, что не давало Элльму покоя, но до сути чего он хотел добраться сам, без посторонней помощи. Зуд неразгаданной тайны он ощущал не только разумом и душой, но и телом - по коже пробегала мелкая дрожь.

Сзади, за его спиной, шумно отдернулась завеса из оленьей шкуры, прикрывавшая вход в вежу. Элльм услышал хриплое дыхание и, не оборачиваясь, проговорил:

- Здравствуй. Я ждал тебя.

- Как ты мог узнать, что я приду? - спросил вошедший голосом смертельно уставшего человека.

- Я видел каждый твой шаг и слышал каждое слово с тех пор, как ты ступил на берег земли Великого Аййка.

- Какой земли?

- Норманы называют ее Биармией, а руши - землей Тре.

- Ясно... И ты знаешь, кто я?

- Знаю.

Элльм наконец обернулся. У вошедшего были крутые плечи, лицо обросло густой бородой, и весь он был похож на медведя. Его рука напряженно лежала на рукоятке длинной палицы, висевшей у него на боку.

- Меня зовут...

- Тебя зовут Коста. Ты из великого племени руши.

- Руши? Пускай будет руши. Вообще-то я из Новгорода.

- Садись. - Элльм указал ему на свободное место.

- Некогда. Я не один.

- Твоего друга зовут Глеб. Он сейчас в пещере Арома-Теяле. Это опасное место, но мы заберем его оттуда.

- Он болен. Я боюсь, что он может...

- Теперь он не умрет.

Вода в котле готовилась закипеть. Элльм помешал ее деревянной палочкой.

- Ты говоришь на русском, как на родном, - сказал Коста. - Кто ты?

- Я нойд. Я могу говорить на любом языке, включая язык зверей и птиц.

- Вот как... Знавал я одного нойда.

- Тот, о ком ты подумал, - черный нойд. Его покровитель - Огги.

- А ты?

- Я белый нойд. Мое имя Элльм.

Коста скользнул глазами по стенам, отмечая про себя знакомые и полузнакомые предметы: бубен с нашитыми на него медными кольцами, тяжелую колотушку, деревянного идола со сложенными на груди руками, костяную шкатулку, несколько мешочков, расшитых жемчугом, чучело белой совы...

- Помоги мне сварить бурдух, - сказал Элльм, поднимаясь.

- Что сварить?

- Суп.

- А как же Глеб? Ты же сказал...

- Я сказал, что теперь с ним ничего не случится. Вода уже закипела... Принеси-ка вукс, он там, снаружи.

- Что принести? - Коста чувствовал себя последним болваном.

- Мешок, - терпеливо объяснил Элльм. Что-то заставляло Косту повиноваться этому странному старику. Он послушно вышел из вежи, нашел привязанный над входом мешок, отвязал его и занес внутрь. Элльм порылся в мешке и достал кусок мороженой пойды - оленьего сала. Мешок вернул Косте.

- Отнеси назад.

Потом Коста молча наблюдал, как Элльм изогнутым ножом мелко крошил пойду в котел, как добавлял туда сушеную воронику, как неторопливо размешивал... По веже растекся запах, заставивший Косту сглотнуть слюну. Элльм открыл шкатулку, достал из нее щепотку желтоватого порошка и бросил в кипящую воду. Оглянувшись, ответил на немой вопрос гостя:

- Это налэть. Рог священного оленя.

Когда похлебка была готова, Элльм накрыл котел крышкой и, щелкнув пальцами, погасил огонь.

- Теперь поедем за твоим другом.

Они вышли из вежи. Подмерзший за утро снежный покров хрустко прогибался под ногами. Элльм остановился, поднял вверх руки с раскрытыми ладонями и стал негромко бормотать заклинание. Коста глядел на него во все глаза и пытался разобрать слова, но до него долетали только непонятные сочетания звуков, похожие на щебет птицы:

- Чуввесь-чарньям... чуэз... мунн аллт...

Вдруг снег перед ними вздыбился и завертелся белым смерчем. Лапы елей, стоявших вокруг, заколыхались. В лицо Косте сыпануло колючее крошево, он зажмурился, а когда снова открыл глаза, в десяти шагах от вежи стояла пара красивых белых оленей, запряженных в обтянутую шкурами лодку - точь-в-точь как на той картинке, которую они с Глебом видели в пещере.

Коста ощутил, как из груди, толкаясь, стали подниматься удивление, восхищение и еще какое-то чувство, в котором он так и не успел разобраться, потому что Элльм подтолкнул его в спину и сказал с ноткой раздражения:

- Чего стоишь? Садись!

Мучнистое облако осело на землю. Оба оленя, проявляя нетерпение, одновременно стукнули копытами. Раздумывать было некогда, и Коста полез в лодку. Она была просторная - он удобно устроился в ней, привалившись спиной к корме и вытянув ноги. Элльм, усевшись впереди, издал горлом какой-то клекот, и олени сорвались с места.

Это было что-то! От скорости у Косты захватило дух, в грудь и лицо ударили тугие воздушные потоки, а елки справа и слева слились в сплошную, без единого просвета, изгородь. Элльм сидел не двигаясь и даже, казалось, дремал. Олени без понуканий мчались вперед, цокая копытами по снежной корке, и этот цокот был похож на барабанную дробь. Их шерсть - белая, с голубоватым отливом источала сияние, которое трепетало на ветру, словно тонкая кисея, и волнами растекалось в стороны. Лодка скользила по насту как по воздуху - сидя в ней, Коста не ощущал ни рывков, ни тряски, знакомой каждому ездоку. Только тут до него дошла вся гениальность этого изобретения: что по воде, что по снегу - все едино!

Путь занял считанные минуты, но за это время упряжка успела выскользнуть из леса, обогнуть скальные громады и подкатить к пещере, где Коста оставил Глеба. Олени замедлили бег, под днищем лодки заскрипели каменные выступы, и упряжка остановилась у входа в пещеру.

Коста выскочил из лодки, будто выпростался из теплого мехового тулупа, и, не дожидаясь Элльма, вбежал в пещеру. Внутрь проникали тусклые отблески угасающего дня. Глеб, скорчившись, лежал у остывшего очага. Коста подскочил к нему, перевернул на спину и, разодрав рубаху, приник ухом к посиневшей груди.

- Он жив, - спокойно сказал Элльм, войдя следом. - Отнеси его в кережу.

На этот раз Коста не стал переспрашивать и, подхватив Глеба на руки, отнес его в лодку. Элльм вышел, держа в руке новгородский меч.

- Возьми, пригодится.

Они сели в лодку. Коста устроил Глеба поудобнее, положил его голову себе на колени. Элльм не оглядываясь отдал оленям новый приказ, и они понеслись обратно.

- Послушай, - сказал Коста, глотая упругий морозный воздух. - Ты вроде бы все про всех знаешь. Этот чужеземец... Харальд... отчего он погиб?

- Мои знания тоже имеют границы, - сурово ответил Элльм. - Только Великому Аййку доступно все на свете... Но про этого чужеземца я знаю. Он был слишком любопытен и хотел заглянуть в Нижний Мир, но Арома-Телле не позволил ему туда проникнуть.

- Значит, эта пещера была входом в подземелье?

- Тебе не следует об этом спрашивать. Могущество Арома-Телле велико. Перед ним бессилен даже мой небесный покровитель...

Темнота сгущалась стремительно. К веже они подъехали уже в сумерках. Элльм поспешил развести огонь, а Коста осторожно уложил Глеба на подстилку.

- Что теперь?

- Сейчас... - Элльм подошел к Глебу и медленно провел рукой по его лицу.

Косте показалось, что на тонких пальцах нойда вспыхнули и тут же погасли крохотные огоньки. Тело Глеба пронизала дрожь, веки задергались и приподнялись, а из губ вместе с тяжелым выдохом выкатились слова:

- Где я?..

Варево, которое Элльм назвал странным словом "бурдух", обладало чудодейственной силой. Щеки Глеба покрылись румянцем, а в ослабевшие мускулы ручейками потекла прежняя мощь. Вдвоем с Костой они опорожнили котел и почувствовали себя родившимися заново. Элльм, сидя у очага, не сводил с них внимательных глаз, а в уголках его рта, прямого, как проведенная решительной рукой черта, таилась улыбка... или нет? Глеб и Коста были слишком заняты едой, чтобы подмечать такие тонкости.

Дождавшись конца трапезы, Элльм промолвил:

- Вам надо сменить одежду.

- Сменить? - Коста окинул взглядом рванье, которое едва прикрывало худые плечи Глеба. - Если это ты называешь одеждой, то, пожалуй, можно и сменить.

- Я дам вам новую, - сказал Элльм, принимая прежний суровый вид. - Но сперва...

- Что сперва?

- Сперва я должен спросить у Сайво-Олмако, что с вами делать дальше.

- Вот те раз! Мы думали, ты знаешь.

- Я получил только первую часть приказа: найти смелых руши и доставить их в землю Тре. Правда, я думал, что вас будет больше.

- Нас было больше. Остальных растеряли по дороге...

- Знаю.

- Значит, Пяйвия послал ты?

- Да. Он мой внук, у меня не было выбора.

- Пяйвий! - встрепенулся Глеб. - Где он? Он жив?

- Жив. Он сейчас далеко отсюда, ,но скоро вы его увидите.

Элльм поднялся, снял со стены бубен и колотушку.

- Ждите здесь.

Завеса над входом приподнялась, опустилась, и Глеб с Костой остались одни, под пристальным взглядом деревянного идола.

- Мне это не нравится, - признался Глеб, косясь то на чучело совы, то на чародейский огонь, который беззвучно горел посреди вежи.

- Мне тоже, - сказал Коста. - Но раз влипли, поздно каяться.

Он тихонько отодвинул пальцем край завесы.

- Что там? - шепотом спросил Глеб.

- Погоди, ничего не вижу... Ага! Старик стоит под елкой... там, где была упряжка. Больше никого.

- С кем он собирался поговорить, не помнишь?

- Какой-то дух, забыл имя... Стой! - Коста прижался к щели. - Кажется, начинается.

-Что?

- Старик стучит в бубен... Слышишь?

Снаружи донеслись мерные глухие удары и бряканье медных колец. Глеб подполз к Косте, но тот, увлекшись созерцанием невиданного зрелища, загородил собою весь вход.

- Дай поглядеть!

Глеб отвоевал себе небольшое пространство, глянул в щель и увидел Элльма, который с отрешенным выражением на морщинистом лице бил колотушкой в бубен. Рука его двигалась механически, а глаза были устремлены к небу, откуда холодным рыбьим оком смотрела луна.

У Глеба затекли ноги. Он оторвался от щели и машинально потрогал меч, лежавший рядом с очагом. Ощущение надежности, которое прежде исходило от оружия, исчезло - выпуклые глаза идола со вставленными в них черными жемчужинами пронизывали взглядом, от которого по коже пробегали мурашки. Глеб понял, что в этой стране все решает не грубая сила мышц и не твердость закаленной стали, а нечто, находящееся за пределами осязания и даже осознания. Мундус сенси-билис...

- Упал! - раздался негромкий возглас Косты.

- Кто?

- Старик. Уронил колотушку и носом в снег...

Элльм лежал неподвижно, уткнувшись лицом в наст и раскинув руки, в одной из которых был по-прежнему Зажат бубен. Колотушка, отброшенная последним судорожным движением, валялась поодаль. Над поляной стояла мертвая тишина.

- Что с ним? - спросил Глеб, уже не понижая голоса. - Может, выйти, посмотреть?

- Сиди, - одернул его Коста. - Сказано - ждать, значит, будем ждать.

- А вдруг с ним что-то случилось? Сердце...

- Не дергайся. Он еще нас с тобой переживет.

- Но почему он лежит?

- Он разговаривает с духами. Не мешай.

- А вдруг замерзнет?

- Не замерзнет. Колдуны - народ живучий. Время тянулось медленно. Элльм не шевелился и не издавал ни звука. Глеб поднялся и стал нервно ходить по веже - три шага туда, три обратно, но зацепил локтем сову и чуть не свалил ее в очаг. Коста дернул его за штанину:

- Сядь!

Глеб сел, но волнение бродило в нем, как пиво в бочке.

- А если духи наплетут ему, что нас надо принести в жертву?

- Стоило из-за этого тащиться в такую даль,. Я думаю, тут что-нибудь позаковыристее.

- Что именно?

- Спросим, когда вернется.

Прошла ночь, потом день. У Косты опять засосало под ложечкой, и он с сожалением взглянул на пустой котел.

- Я знаю, где лежит сало. Достанем?

- Иди ты со своим салом! - Глеб ударил кулаком по рогоже. - Как хочешь, а я...

Договорить он не успел - завеса взметнулась вверх. На пороге стоял Элльм. Он был похож на человека, чьи силы истощены до крайности. На щеках выступила желтизна, глаза с опухшими веками слезились, как после нескольких бессонных ночей, грудь вздымалась тяжело и часто. Над левой бровью запеклась кровь - падая, он ударился о наст.

Глеб с Костой замерли, готовясь выслушать страшное пророчество, но Элльм прошел мимо них, повесил на место бубен и колотушку и проговорил, будто извиняясь:

- Добраться до Верхнего Мира нелегко. Пока туда, пока назад...

Он поднял чучело совы - под ним лежало что-то плоское и круглое, завернутое в обрывок выскобленной нерпичьей шкурки. Протянул Глебу:

- Разверни.

Внутри оказался осколок слюды. Глеб положил его на ладонь, не зная, что делать дальше. Над его плечом склонился Коста и удивленно присвистнул:

- Гляди!

На бледно-зеленой поверхности возник яркий блик. Глеб подумал, что это отблеск пламени, слегка повернул пластину, но блик не исчез - наоборот, он растекся, как растекается капля вина, упавшая на скатерть. В середине образовавшегося пятна появилась прореха, розовая дымка стала быстро таять, и вскоре на слюдяном овале, как в темном зеркале, соткалось из разноцветных клякс размытое отражение человеческого лица. Но это было не лицо Глеба и не лицо Косты - с поверхности волшебной пластины на них смотрела женщина!

Через пару мгновений изображение стало четким - теперь его можно было рассмотреть во всех подробностях. Глеб сразу подметил узкий - как у всех в земле Тре - разрез глаз, широкие скулы и две маленьких серьги, сделанные из блестящих камешков, похожих на кусочки смальты. Женщина не походила на дикарку - ее взгляд был умным и проницательным... пожалуй, даже слишком проницательным. Нерусская внешность не мешала ей быть симпатичной - вот только волосы, черными змейками спускавшиеся на щеки, придавали ей какой-то странный вид. Глебу показалось, что нечто подобное он уже где-то видел.

- Кто это? - спросил Коста.

- Аццы, - ответил Элльм, произнеся начальное "а" как глубокий вдох и медленно выцедив двойное "ц". - Нечисть с гряды Кейв.

- Нечисть? А по виду не скажешь...

- В том-то и беда.

Элльм забрал у Глеба осколок, завернул его и накрыл чучелом совы. Потом откинулся назад и, прикрыв глаза, стал рассказывать:

- Земля Тре была избранной землей Великого Аййка, землей Света и Чистоты. Вы видели белизну снега? Такими были наши души. Вы видели прозрачность озерной воды? Такими были наши сердца. Мы не знали, что такое ложь, мы не умели красть и поднимали луки только затем, чтобы добыть себе необходимое пропитание... Но однажды охотник из погоста Паз ради забавы убил гирваса, и Великий Аййк разгневался. Сперва на нас обрушились морозы и снегопады, а потом черный Огги создал Аццы...

В голове у Глеба всплыло только что виденное лицо незнакомки, и память цепочкой потянулась в прошлое: Киев... княжеские посланники... поездка в Византию... древние развалины... фрески... Горгона!

- В жилах Аццы течет черная кровь, - продолжал Элльм. - У нее внешность человека, но душа паука, вернее, паучихи. Ее взгляд обладает магическим действием - он убивает душу. Тех, кто попал под него, называют наследниками Аццы. Даже я не знаю, сколько их сегодня живет среди нас. Может быть, сотни, может быть, тысячи... Они расходятся по земле, находят себе пары среди лопинов и продолжают размножаться.

- Что же тут страшного?

- Белый снег смешался с грязью. Народ земли Тре перестал быть непорочным, наши души и сердца запятнаны. Среди нас живут люди, которые, сами того не сознавая, сеют пороки. Из-за них лопины познали, что такое ложь и корысть, научились отнимать чужие жизни ради обогащения.

- Чем мы можем помочь? - спросил Глеб.

- Земля Тре уже никогда не станет землей Света и Чистоты. Но если наследники Аццы будут появляться и далее, наш народ просто исчезнет - он будет уничтожен пороками, как были уничтожены многие великие народы... Я не хочу этого. Год назад я попросил Сайво-Олмако посмотреть, что написано в Свитке Судьбы, который держит в руках Великий Аййк.

- И что же?

- Я получил ответ: Аццы смогут убить не лопины, Аццы смогут убить только смелые люди из племени руши. И тогда я послал Пяйвия на юг.

- Понятно... - Коста, скрывая волнение за привычной маской невозмутимости, взял булаву, переложил ее из одной руки в другую. - Значит, по-твоему, с этой нечистью должны разделаться мы?

- Так сказал Сайво-Олмако. Я верю, что вы сможете это сделать.

- А как же ее чары?

- На руши они не действуют.

- Подождите. - Сказанное Элльмом еще не до конца улеглось в голове Глеба, и он поднял руку. - Почему Пяйвий сам не рассказал нам об этом?

- Это было главное условие. Вы должны были узнать обо всем только здесь, в земле Тре. К сожалению, я допустил ошибку, и Огги послал в погоню за Пяйвием Аксана. Вы знаете, что случилось после...

На мгновение в веже установилась тишина, и Глеб услышал биение собственного сердца.. - Аццы... Как мы ее найдем?

- Раз в год все злые силы собираются на Элгорасе.

- Понятно.

Элльм взглянул на него из-под нахмуренных бровей, проговорил сердито:

- Ты не дослушал. Сайво-Олмако сказал мне, что в этом году Аццы не будет вместе с остальными - она проведет этот день у себя, на Безымянном Острове. Там вы ее и найдете. Я дам вам быстрых оленей, они доставят вас в погост Истертой Скалы, который находится возле устья Кремневой реки. Там вас встретят друзья и покажут дорогу дальше.

- Разве ты не поедешь с нами?

- Нет. Я должен остаться здесь.

- Хорошо. - По морщинам, собравшимся на лбу Ко-сты, было видно, как напряженно работает мысль. - Допустим, мы найдем ее. Чем ее можно прикончить мечом? булавой?

Элльм покачал головой:

- Если бы все было так просто... Ответ на этот вопрос я смогу получить только тогда, когда вы прибудете на место.

- Как же мы его узнаем?

- Я найду способ вам сообщить... И еще. Если над вами нависнет угроза, я появлюсь. Но это будет только в самом крайнем случае.

- И на том спасибо.

- Я уже говорил: мои возможности ограничены, - сказал Элльм, и в его голосе Глебу послышалась затаенная печаль.

- Этот день... когда он наступит?

- Это самый темный день в году, когда происходит борьба между черными и белыми силами. До него осталось ровно три недели.

- Успеем?

- До погоста Истертой Скалы олени донесут вас за несколько дней, а Безымянный Остров находится в устье Кремневой реки. У вас будет время, чтобы отдохнуть и осмотреться.

- Лучше не мешкать, - сказал Коста. - Сможем мы выехать сегодня?

- Уже поздно. Вы отправитесь завтра утром. Всю ночь Глеб проворочался на жесткой подстилке. Едва он закрывал глаза, как в воображении представала Аццы и волосы-змейки на ее голове начинали шевелиться. Он лежал, глядя вверх, и смотрел сквозь реп-пень на холодные звезды. Рядом как ни в чем не бывало храпел Коста.

Поутру Элльм накормил их жареным оленьим мясом и принялся прямо из воздуха ткать обещанную одежду. Он смотрел на гибкие языки пламени и шевелил пальцами, будто разматывал клубок, а за его спиной, на рогоже, появлялись каньги - короткие меховые сапоги с оборками - и ярры - непромокаемые рыбацкие штаны. Глеб глядел на чудо, раскрыв рот. Коста сидел со спокойным лицом - он дал себе слово ничему не удивляться. Когда последняя пара каньг шлепнулась на рогожу, он напомнил Элльму:

- Шубы...

- Не торопи, - пробурчал Элльм недовольным голосом и, протянув руку, извлек из пустоты заячью шубу.

Жестом заправского купца встряхнул ее, растянул на растопыренных пальцах и подал Косте. - Годится?

Шуба была пошита добротно - на зависть даже опытным мастерам. Коста провел рукой по густому меху, проверил застежки.

- А как она по-здешнему называется?

- Печок. Примерь.

Шуба пришлась Косте впору. Он запахнул ее, погрузил руки в глубокие карманы.

- Ладная вещь.

Элльм с привычной сноровкой сотворил второй печок - для Глеба. Проверил, нет ли в чем недостачи, и по обычаю положил в каньги пучки сухой травы - чтобы мягче было ходить. Подождал, пока гости облачатся в новое, и протянул им вукс с провизией.

- Здесь семга, пойда, оленье мясо... На дорогу хватит.

Все вместе они вышли из вежи. Упряжка, та самая, на которой Элльм с Костой ездили за Глебом, уже стояла у входа. Олени перебирали копытами, а волшебный свет, исходивший от них, ложился на снег неровными голубыми мазками. Коста положил мешок в кережу, пристроил рядом меч и булаву - так, чтобы в случае чего они были под рукой.

Мороз за ночь усилился. Глеб подышал на озябшие ладони.

- Вот память! - сказал Элльм с досадой. - Про койбицы забыл...

С этими словами он поднял руки и поймал две пары меховых рукавиц, упавших откуда-то сверху.

- Держите. Без них никак.

- Понятное дело, - отозвался Коста, натягивая кой-бицу на широченную ладонь. - Теперь все?

- Все. Садитесь в кережу, я должен сказать вам еще несколько слов.

Они сели в лодку: Коста спереди, Глеб сзади.

- Ваш путь прямо на север, - сказал Элльм. - Олени знают дорогу.

- На север? Еще дальше? - Глеб опять вспомнил Пяйвия и давний разговор в торопецкой корчме. - Я думал, это уже край света.

- Край света не здесь. Свет заканчивается у Вайды. Вам нужен погост Истертой Скалы, а это ближе. Олени могут бежать круглые сутки, и скоро вы будете на месте. Но... - Элльм сделал многозначительную паузу, и голос его стал твердым как камень. - Помните о том, что тундра полна злых духов, особенно сейчас. Поэтому дайте оленям волю и нигде не останавливайтесь.

Казалось, олени понимали эти слова и нетерпеливо переступали с ноги на ногу, стремясь побыстрее тронуться в путь. Коста придерживал их, а Элльм продолжал говорить:

- Огги сделает все, чтобы вам помешать. Но в вас есть сила... я чувствую ее...

Олени шагом тронулись с места и повлекли легкую, как гусиное перо, кережу по обледенелому насту. Элльм шел рядом и торопливо давал последние наставления:

- Если встретите Талу... если поймете, что уйти невозможно... обойдите три раза вокруг берлоги.

- Тала? Кто это?

- Слуга Огги. У Огги много слуг. А берлога... - Олени перешли на бег, и Элльм уже не поспевал за упряжкой. - Вы все поймете сами. Я верю в вас...

Коста попытался натянуть поводья, но олени неудержимо рвались вперед.

- А если встретите Адзь... - говорил Элльм, задыхаясь и отставая все больше и больше, - тогда...

- Кого? - крикнул Глеб, обернувшись назад.

- Адзь... Это...

Но тут из-под оленьих копыт взметнулись фонтанчики серебряных искр, и упряжка стрелой полетела по лесной дороге. Белый вихрь, вырвавшийся из-под кережи, скрыл из глаз маленькую фигуру Элльма, а его слабый голос утонул в шуме ветра.

Чудесные олени мчались по безбрежной тундре. Лес скоро кончился, и со всех сторон хлынула белизна. Она обжигала зрение, опаляла мозг, бурлящим потоком врывалась в сердце и, словно хмельное вино, растекалась по жилам. Не стало земли, не стало неба - не стало ничего, кроме белизны, заполнившей собою всю Вселенную.

Олени цокали копытами, кережа скользила по снегу, заячья шуба приятно согревала тело... Глеб задремал, опьяненный белизной, и очнулся только тогда, когда Коста, обернувшись, толкнул его локтем в плечо: .

- Проснись...

Глеб вздрогнул и заморгал сонными глазами,

- Где мы?

- Почем я знаю. Верст пятьдесят от берега отмахали.

Олени лихо перенесли кережу через скованную льдом речку и углубились в редколесье. По обеим сторонам замелькали тонкие деревца. Северная природа согнула их и превратила в уродливых калек. Глеб смотрел на скрюченные стволы, на выщипанные ветрами и придавленные тяжелым снегом кроны и чувствовал, как в сердце медленно и тихо заползает жалость...

- Стоп! - сказал вдруг Коста и дернул поводья. Олени строптиво зафыркали и замотали головами. Ветвистые рога звучно стукнулись друг о друга, и в воздух, как пух из разорванной подушки, поднялось облако мохнатых снежинок.

- Что там? - Глеб выглянул из-за плеча Косты и увидел впереди, прямо на дороге, темное пятно.

Олени пробежали еще несколько саженей и нехотя остановились. Коста выскочил из кережи, заскрипел каньгами по крупитчатому насту, и из его уст вырвалось невольное восклицание. На снегу, в луже заледеневшей крови, лежал человек. Его глаза стеклянно смотрели в небо, а тело... Видавшего виды Косту передернуло, когда он увидел лишенную волос и кожи голову (содранный скальп валялся тут же) и руку, вырванную из плеча. Он попытался приподнять тело, но оно крепко вмерзло в багровую наледь.

- Кто это? - спросил Глеб и поежился, словно шуба с теплым названием "печок" вдруг перестала греть.

- По виду лопин.

- Кто его так?

- Не иначе зверь... Гляди-ка, там, кажется, еще один.

Коста схватил рукой узду, и олени двинулись вперед, обходя замерзший труп. Снег впереди был разворочен, сизое ледяное крошево смешалось с алыми сгустками.

- Следы! - сказал Коста. - Медвежьи...

Они вывернули из-за сгорбленной березы и увидели еще одного человека. Он лежал на боку, а из ноги торчали обломки сломанной кости. Кровь дымящимся ручейком стекала на снег, протапливая глубокую лунку.

Коста склонился над ним, прикоснулся рукой к окровавленной щеке. Веки лопина медленно поднялись, приоткрыв голубые зрачки, в которых, как пламя в светце, угасал разум.

- Ты откуда? - спросил Коста.

Лопин не понял вопроса, а может, и не расслышал. Он уткнулся в Косту неподвижным взглядом, но, заметив что-то за его спиной, шевельнулся и прошептал бескровными губами:

- Тала... Чиррэ...

Это были его последние слова - веки опустились, и по изуродованному телу побежала предсмертная судорога. Коста посмотрел на продавленный снег, выпрямился и шагнул к упряжке. Олени тревожно вздрагивали и косились в сторону - на огромный сугроб с черной дырой, над которой вилась струйка пара.

- Вот она, берлога... - проговорил Коста. Из сугроба донеслось глухое рычание, рыхлый снежный покров на нем заколебался и с шуршанием потек вниз. Мгновение - и Коста увидел перед собой гигантского бурого медведя.

- Берегись! - крикнул Глеб. Медведь поднялся на задние лапы и косматой горой навис над Костой Он был раза в два крупнее тех медведей, что водились в новгородских лесах, а в его глазах, налитых густой желтизной, было что-то завораживающее. Они вонзились в Косту как два стальных бурава.

Коста сбросил печок и выхватил нож. Медведь сделал шаг и махнул многопудовой лапой, метя ему в голову, но Коста отскочил и нырнул под осиновый ствол, накренившийся, как колодезный журавль. Медведь зарычал, и под его лапами громко защелкал хрупкий кустарник.

Глеб нащупал рядом с собой меч и хотел выпрыгнуть из кережи, но Коста крикнул:

- Сиди! Сам справлюсь.

Медведь всей своей тушей навалился на осину, и она хрустнула, словно тонкая лучина. Глеб увидел, как из поднявшейся вверх снежной пыли вынырнула рука Косты, и широкое лезвие ударило медведю в бок. Удар вышел не слишком удачным - нож ширкнул по сбившейся в колтуны шерсти, и Коста, не удержавшись на ногах, кубарем полетел в снег.

Медведь отшвырнул от себя обломок ствола и оскалил пасть. Осколки ледяной корки, похожие на сахарные леденцы, брызнули из-под лап. Он бросился на упавшего человека, но Коста успел вскочить на ноги, и громадная бурая масса рухнула рядом с ним, разметав в стороны серебристое сеево. Коста занес над медведем нож. Когтистая лапа, взломав наст, ударила ему в голень. Нож описал сверкающую дугу и рассек медведю ухо. Кровь яркими, густеющими на морозе горошинами посыпалась на снег... медведь взревел... Глеб увидел, как Коста перелетел через медвежью тушу и зарылся в сугроб. Зверь выпрямился и поднял над головой передние лапы.

Коста перекатился с живота на спину. Разгоряченный поединком, стряхнул с рук койбицы и сжал рукоятку ножа взопревшей ладонью. Медведь упал на него, намереваясь вдавить в раздробленный наст, но Коста вывернулся и ужом скользнул в сторону. Нож вонзился в косматый загривок. Медведь с оглушительным ревом замотал головой, и нож, вырвавшись из пальцев Косты, погрузился в снег.

Глеб с мечом в руке выпрыгнул из кережи. Собираясь с мыслями, замер... Швырнул меч обратно в кережу и, проваливаясь в снег, побежал к берлоге. В голове хрустальными льдинками зазвенели слова Элльма: "Если встретите Талу... если поймете, что уйти невозможно..."

Отчаяние! Коста вдавил в медвежью спину кулак и удивился собственной наивности. Закрутил головой в поисках оружия. Дерево? Схватил руками корявый ствол, с надрывным стоном потянул на себя. Но корни чахлого деревца крепко вцепились в мерзлую землю - тонкая верхушка надломилась, и Коста упал прямо в медвежьи объятия.

"Если встретите Талу... Кто такой Тала? Слуга Огги. Слуга Огги..."

Медведь ударил Косту в грудь. Клочья кафтана, как увядшие листья, полетели на снег. Россыпь багровых капель оросила белизну. Коста каким-то чудом устоял на ногах и, качнувшись вперед, обхватил медведя длинными руками.

"У Огги много слуг. Если встретите Талу, обойдите три раза вокруг берлоги..."

Глеб, утопая в снегу, обошел вокруг берлоги один раз... другой... Ощутил, как сердце бешено колотится в груди, тяжким молотом ударяя в раздувшиеся легкие.

Медведь повалил Косту в сугроб и стал терзать огромными лапами. Коста, стиснув зубы, вжимался в снег, словно надеялся провалиться сквозь саженный слой, сквозь вечную мерзлоту и выскользнуть из-под смертельного пресса.

Третий круг дался Глебу очень тяжело. Ему показалось, что снег превратился в свинцовый расплав - ноги в каньгах горели от нестерпимого жара, он с трудом выволакивал их из рыхлого месива, чтобы сделать шаг... потом еще один... еще...

Круг замкнулся. Глеб, обессилев, ткнулся лицом в сугроб, но не почувствовал холода. С его телом происходило что-то странное - оно стремительно увеличивалось в размерах, раздаваясь в длину и в ширину. Кожа зудела, словно откуда-то изнутри, из глубины тела, в нее впивались мириады крохотных заноз. Глеб схватился рукой за лицо, и в щеку вонзились когти - его собственные когти! Он посмотрел на свою руку и увидел толстый обрубок с хищно загнутыми крючками. Этот обрубок прямо на глазах обрастал густой коричневой шерстью. Глеб заставил себя опустить глаза и увидел, что такой же шерстью покрываются ноги, живот, грудь...

Он чувствовал себя куском металла, попавшим под удары кузнечных молотов. Чудовищная сила корежила, выворачивала, растягивала его, безжалостно сминая прежние формы и творя что-то новое - большое и грубое. Плечи разъехались в стороны, спина выгнулась горбом, шея исчезла вовсе. Глеб сидел в снегу, ни жив ни мертв, и ждал, когда закончится это страшное превращение.

Громкий стон заставил его вспомнить о Косте. Он повернул голову круглую и тяжелую, как медный котел, - и сердце его сжалось. Тала с людоедским урчанием теребил бессильную, обмякшую, как тряпка, руку Косты. Снег вокруг быстро окрашивался в красный цвет и таял, как облитый кипятком сахар.

Глеб раскрыл рот - теперь уже не рот, а пасть! - и издал звук, от которого ему самому стало жутко. Это был не крик человека - это был рев огромного хищного зверя. Он вырвал себя из продавленной в сугробе ямы и только тут понял, что превратился не просто в зверя, а в медведя - в такого же бурого и косматого медведя, как тот, что на его глазах уродовал Косту.

Осознав это, Глеб почувствовал внезапную легкость. Зубы, едва умещавшиеся в пасти, неуклюжие лапы - все это могло стать оружием пострашнее меча и рогатины. Глеб ощутил, как в него с каждым ударом медвежьего сердца вливается та сила, та ловкость, то умение, которые настоящий лесной детеныш впитывает с молоком матери-медведицы. Он набрал воздух в исполинские легкие и зарычал, и от этого рыка в груди проснулось истинно животное ликование. Он толкнул лапой заиндевелую березу, и она с треском повалилась в снег. Толкнул другую, третью - они ломались, как тростинки. Забыв обо всем, Глеб размахивал лапами, разбрасывал зернистый снег и шалел от дикого восторга.

Сильный тумак вернул его к действительности. Он протер засыпанные снежной крошкой глаза и увидел Талу. Упоение собственной мощью разом улетучилось. Тала грозно зарычал и влепил противнику здоровенную затрещину. От такого удара любой, даже самый крепкий человек покатился бы со сломанной шеей, но для ставшего медведем Глеба это был лишь вызов на поединок. Он выбросил вперед обе лапы и повалил Талу на снег. Они сдавили друг друга, и под их огромными телами, слившимися воедино, затрещали кусты и деревья. Гигантский ком покатился к берлоге, потом обратно, потом закрутился на месте, ввинчиваясь в снег. Тала зубами поймал Глеба за ухо, стиснул могучие челюсти, и Глеб понял, что боль одинакова как для человека, так и для зверя. Из его груди вырвался полурык-полухрип, он одной лапой отпихнул Талу от себя, а другой ударил его наотмашь по окровавленной морде. Вряд ли эти движения были осознанными, но если б не они...

Тала, получив тяжелую оплеуху, на мгновение опешил, и Глеб, захваченный все тем же неосознанным порывом, схватил его зубами за горло. Что-то захрустело, словно ломались тонкие рыбьи кости. Глеб ощутил во рту горько-соленый привкус, от которого его едва не стошнило. На голову и спину посыпался град неистовых ударов, но он зажмурился и продолжал сжимать покрытый бархатистой шерстью кадык. Тала отчаянно вырывался, тянул его то вправо, то влево, но силы, а вместе с ними и жизнь, покидали его - он слабел с каждой секундой и в конце концов затих. Глеб сжимал челюсти до тех пор, пока громадное тело Талы не перестало вздрагивать, потом медленно расцепил зубы, окунул голову в чистый сугроб и стал жадно глотать снег.

Куда-то исчезло все - и мысли, и чувства. В душе - медвежьей? человечьей? - возникла гулкая пустота. Глеб глотал рассыпчатые комья, вгрызаясь все глубже и глубже, и опомнился только тогда, когда в нос больно ударила освобожденная из снежного плена ветка можжевельника.

Над истоптанной и забрызганной кровью поляной стояла тишина. В середине лежал мертвый Тала - на него плавно опускались снежинки, покрывая шерсть сединой. Поодаль лежал вдавленный в снег Коста, вокруг которого расплывалось большое красное пятно.

Глеб вскочил. Забыв, что вместо ног у него короткие кривые лапы, хотел шагнуть вперед, но пошатнулся и рухнул на спину. Взрывая лапами снег, подобрался к Косте. Тот лежал неподвижно, раскинув в стороны руки, из которых страшными клыками Талы были вырваны клочья мяса. На развороченной груди пузырилась алая пленка.

Глеб протянул когтистую лапу, чтобы шевельнуть казавшееся мертвым тело, но сообразил, что может покалечить его еще больше. Надо было срочно принимать прежний облик - но как? "Если встретите Талу, обойдите три раза вокруг берлоги... три раза..." Раздувая бока, Глеб побежал по цепочке собственных следов. Вот он - сугроб с черной дырой. Куда - вправо? влево? Когда превращался в медведя, заворачивал направо, теперь, должно быть, наоборот...

Передние лапы подогнулись, и он меховым шаром покатился вокруг берлоги. Кругов не считал - почувствовал только, как невидимые молотобойцы опять взялись обрабатывать спину, плечи, голову. Привалившись к сосне, закрыл глаза и открыл их лишь тогда, когда понял, что обратное-превращение совершилось.

В горле и желудке жгло от проглоченного снега. Болело прокушенное Талой ухо, ныли ребра. Глеб схватился рукой - рукой! - за сосновую ветку и, не чувствуя уколов хвои, поднялся на ноги - на ноги! Удивительное дело - после нескольких минут, проведенных в медвежьей шкуре, человечье тело показалось тесным, будто влез в сшитый не по размеру кафтан. Постоял, приходя в себя. Обвел поляну рассеянным взглядом и сразу забыл о чудесах.

- Коста!

Коста казался бездыханным. Глеб растопил в руке комок снега и провел ладонью по его лицу.

- Ты жив?

Коста открыл глаза. Взгляд его был на удивление ясным. Он увидел склонившегося Глеба и прошептал:

- Медведь... где?..

- Убит!

- Шкуру... с него... сними...

- Что? - Глеб подумал, что ослышался.

- Говорю, шкуру... сними... быстрее...

Глеб вспомнил: старые охотники говорили, что нет лучшего лекарства от ран, чем медвежий жир.

- Сейчас! Ты только не... Сейчас!

Глеб, спотыкаясь, подбежал к запорошенной снегом туше и полоснул по ней ножом. Ради Косты он готов был еще раз обернуться медведем и содрать шкуру с самого себя. Олени Элльма как вкопанные стояли на краю поляны и переводили сверкающие глаза с Глеба на Косту, с Косты на Глеба...

- Готово!

Глеб расстелил на снегу сочащуюся кровью и жиром шкуру, помог Косте лечь на нее.

- Накрой, - попросил Коста.

Глеб накрыл его свободным краем, укутал, как ребенка - от подбородка до пяток.

- Плотнее... Еще чуть-чуть. Вот теперь хорошо. Коста в изнеможении уронил голову. Глеб поспешно подложил под нее шапку и койбицы. Шкура была большая - в нее можно было завернуть двоих, а то и троих.

- Лежи. Все будет хорошо...

Глебу очень хотелось верить в свои слова, но по опыту он знал, что такие раны затягиваются не скоро. Если вообще затягиваются.

- Зверя... сам убил? - спросил Коста.

- Сам, - ответил Глеб и тут же подумал: сам ли?

- Здоровый... Я таких не встречал.

Глеб в нескольких словах описал ему битву с Талой и свои превращения.

- Как в сказке, - проговорил Коста и зашевелился под толстой шкурой.

- Лежи спокойно, - сказал Глеб. - После поговорим. Коста замолчал, но через какое-то время снова заворочался, а на его переносице блеснула капля пота.

- Что с тобой?

- Печет. Как на вертеле...

Он выпростал из-под шкуры руку и стер с лица пот. Глеб уставился на него оловянными глазами.

- Рука...

Там, где только что трепетали разорванные вены и белела обнаженная кость, по нежно-розовой, как у младенца, коже тянулся тонкий голубоватый шрам.

- Не может быть!

Коста откинул край шкуры и увидел свою грудь, покрытую засохшими бурыми пятнами. Ни жутких ран, ни торчащих ребер... Все еще не веря в свершившееся чудо, он поднялся. С тела, как сухая глина, посыпалась сукровица.

- Если б кто рассказал, ни за что бы не поверил!

- Тала... - промолвил Глеб. - Слуга духа. Вот оно, волшебство.

- Давай-ка уберемся отсюда. И поскорее.

Глеб подал ему печок. Коста накинул его на голые плечи. Снег продолжал сыпаться из прохудившихся небес. Расстеленная шкура, огромная туша Талы и даже черная дыра в берлоге зарастали белой пеленой.

- Что у тебя с ухом? - спросил Коста. Глеб тронул ухо и нащупал сгусток запекшейся крови. Ему в голову пришла хорошая мысль - он нагнулся, отколупнул от медвежьей шкуры скользкий комочек жира и приложил к ранке. Она затянулась почти мгновенно.

- Пора ехать, - сказал Коста, усаживаясь в кережу. Глеб подобрал валявшийся на снегу нож и в последний раз оглядел место битвы. Ощущение нереальности всего, что произошло здесь несколько минут назад, не покидало его.

- Ущипни меня!

- Зачем? - Коста разбирал поводья и распутывал кожаные шлейки.

- Может, это сон?

- Ухо болело?

- Болело.

- Значит, не сон. Садись.

Глеб забрался в кережу, прикрыл ноги мягкой полстью.

- Поехали! - сказал Коста оленям.

Они тронулись с места - сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Лес кончился, упряжка вылетела на простор. В глаза опять хлынула сплошная белизна, закружила голову, заплескалась, закипела... Глеб не заметил, как заснул.

Его разбудил Коста. Над землей сгустились сумерки, но олени неслись, как два пылающих факела, освещая кережу и пространство на десятки саженей вокруг.

- Что-то случилось? - спросил Глеб, заметив в глазах у Косты тревожный блеск.

- Прислушайся.

Под копытами оленей негромко похрустывал наст. Сперва Глеб не услышал ничего подозрительного, но вскоре до его слуха донесся какой-то звук, похожий на комариный писк.

- Слышишь?

- Слышу. Что это?

- Не знаю. - Сжав в кулаке узду, Коста умерил бег оленей и весь обратился в слух. - Откуда?

- Кажется, из-под земли.

Непонятный звук шел снизу, просачиваясь сквозь пористый наст. Вот он стал громче... еще громче... раскололся на множество тончайших голосов, словно ке-режу окружила комариная стая.

- Опять какая-нибудь нечисть, - громко произнес Коста, и ему почудилось, что кто-то повторил эти слова.

- Тише! - сказал Глеб.

Сомнений не было - из нестройного писка стали мало-помалу вылепляться отдельные звуки, напоминавшие обрывки человеческой речи. "Ара-ра-ра! Ара-ра-ра! - отчетливо донеслось из-под снега. - Чахкли! Чахкли! Ара-ра-ра!" В эти странные слова, произносимые чирикающей скороговоркой, вплеталось еще что-то, похожее на детский смех.

- Это люди! - сказал Коста. - Чтоб мне с места не сойти...

"С места не сойти! С места не сойти!" - радостно запищали голоса.

- Если люди, - проговорил Глеб, - то очень маленькие. С ладонь, а то и...

"С ладонь! С ладонь! Очень маленькие!" Коста потянулся к булаве, и над тундрой взлетел

его зычный голос:

- Кто здесь?

"Кто здесь? Кто здесь?" - хором подхватили невидимки. Очевидно, им доставляло большое удовольствие повторять каждое услышанное слово.

Олени Элльма спокойно бежали по равнине, пофыркивая и потряхивая головами. Судя по всему, они не испытывали ни малейшей тревоги.

- Вряд ли это нечисть, - сказал Глеб. - Не похоже. "Вряд ли! Вряд ли! Не похоже!" - подтвердили снизу.

- Тогда кто?

- Мундус сенсибилис.

- Иди ты знаешь куда... - огрызнулся Коста и подхлестнул оленей. Н-но!

Глеб припомнил то единственное, но самое главное слово на языке жителей земли Тре, которое он выучил, общаясь с Пяйвием.

- Сейчас попробуем поговорить. Он приподнялся, держась руками за меховые бортики кережи, и во весь голос крикнул:

- Тиррв!

"Тиррв! Тиррв! Тиррв!"

- А теперь по-русски... Здравствуй! "Здравствуй! Здравствуй! Здравствуй!"

- Так-то лучше...

Глеба разобрало внезапное веселье.

- Мы из Новгорода. Из Новгорода! "Из Новгорода! Из Новгорода!"

- Не ори, - обернулся Коста. - Накличешь...

Голоса и смех окружали их до тех пор, пока олени не перенесли кережу через замерзшее озерко. После этого наступила тишина, лишь по-прежнему похрустывал снег под острыми копытами. Упряжка углубилась в густой лес, и со всех сторон ее обступили мрачные сосны. Олени пробирались между ними медленно и осторожно.

- Смотри-ка! Вежа, - сказал Коста, углядев впереди остроконечный холмик.

- Одна? В такой глуши?

- Ну и что! Вспомни Элльма. Глеб привстал и посмотрел вперед.

- Может, это погост Истертой Скалы? Может, мы уже добрались?

- Так быстро?

Они подъехали поближе. Вежа стояла под разлапистой сосной, окруженная сугробами. Вместо оленьих шкур она была покрыта мхом и дерном и выглядела убого.

- Нет, погостом и не пахнет, - уверенно сказал Коста. - Тут, пожалуй, верст на сто вокруг ни одной живой души.

- Но кто-то же в ней живет!

- Сейчас поглядим. Ну-ка, стойте!

Он потянул узду, но олени замотали головами и потащили кережу дальше. Незнакомая - или, наоборот, знакомая? - вежа пугала их. Глеб заметил это и тронул Косту за плечо.

- Давай не будем останавливаться... Мало тебе медведя?

Упоминание о медведе только раззадорило Косту. Намотав поводья на кулаки, он откинулся всем телом назад, и олени стали. Над вежей курился легкий дымок, но рядом с ней не было видно ни человечьих, ни оленьих следов.

Глеб потянул к себе меч.

- Помнишь, что говорил Элльм? "Огги сделает все, чтобы вам помешать, поэтому дайте оленям волю..."

- Помню. - Коста пружинисто выпрыгнул из кере-жи. - А еще он говорил, что в нас есть сила. Разве не так?

- Лучше не рисковать.

Коста взял булаву, сделал несколько шагов по хрустящему снегу.

- Чего ты боишься? Мы только заглянем. Если что - олени у входа.

Вдвоем они осторожно подошли к веже. Коста, держа булаву наготове, отдернул завесу и шагнул внутрь.

В лицо пахнуло затхлостью. Посреди вежи, в очаге, мерцал слабый огонь, возле которого, накинув на зябкие плечи затертую до дыр оленью шкуру, сидела древняя старуха. Увидев нежданного гостя, она часто-часто заморгала глазами цвета остывшего пепла, но на ее сморщенном лице Коста не прочел ни тревоги, ни страха. Больше в веже не было никого.

- Заходи, - бросил Коста через плечо и прицепил булаву к поясу.

Глеб шагнул через порожек.

- Тиррв!

- Тиррв, - ответила старуха скрипучим голосом. - Ке тыйй либпе?

Коста развел руками.

- Извини, бабуля, мы не местные.

- Ке тыйй либпе? - повторила старуха, не двигаясь с места. - Каст тыйй пудэт?

- Что она говорит?

- Откуда я знаю! - Глеб оглядывал затканные плесенью стены. - Наверно, спрашивает, кто мы такие.

Коста не церемонясь подсел к старухе и стал объяснять:

- Мы издалека. Из-за моря. Руши - слышала про таких?

- Руши? - Ее пепельные глаза задвигались. - Тыйй... руши?

- Кажется, дошло. - Коста сунул в огонь горстку березовой стружки, разбросанной вокруг очага, и пламя слегка приподнялось, осветив тесное жилище. - Ты нас не бойся. Мы не со злом. Мы отдохнем и поедем дальше.

- Ке тон лях? - продолжала допытываться старуха.

- Тьфу ты... Сказано, не понимаю. Глеб! Может, ты растолкуешь?

Глеб отмахнулся:

- Говори сам.

Смотреть в веже было не на что - ворох сухого ягеля, горка птичьих перьев и скомканная рогожа. Похоже, хозяйка - кто бы она ни была - жила в полной нищете.

- Бабуля, - сказал Коста ласково, - можно нам у тебя переночевать?

Он сложил ладони вместе и прижал к щеке, изображая подушку.

- Ночлег, спать... Понимаешь?

Старуха поняла и молча указала на ягель - мол, устраивайтесь. Коста встал и обрадованно хлопнул руками по коленкам.

- Аида за дровами!

Они вышли из вежи. Коста подошел к упряжке и достал вукс с провизией.

- Сейчас отогреемся, поужинаем... Заодно и бабулю подкормим - уж больно тощая.

- Коста, - сказал Глеб с тревогой. - Олени дрожат...

Олени пугливо озирались по сторонам и шаг за шагом отодвигались от вежи. Коста порылся в мешке, достал веревку, сплетенную из прочных корней (Элльм называл ее "хигна"), привязал к сосне и набросил петлю на рога одного из оленей. Потом положил ему на спину тяжелую руку и провел ладонью по искрящейся шерсти.

- Успокойтесь, глупые. Никого тут нет.

- Странная бабка, - сказал Глеб полушепотом. - Откуда она взялась? Почему одна?

- Вопросы интересные, - задумчиво проговорил Коста. - Я бы расспросил, да она по-русски ни бельмеса.

-Может, уедем?

- Неловко. Сперва напросились, а теперь бежать? Переночуем, а с утра пораньше тронемся.

Глебу хотелось сказать еще что-то, но Коста с мешком в руке уже зашагал к веже. Олени покорно замерли под сосной. Глеб вздохнул и пошел рубить ветки.

Сразу после ужина легли спать. Старуха устроилась возле очага, на рогоже, Глеб с Костой - под стенкой, на ягельной подстилке. От жаркого пламени заросшие инеем шесты внутри вежи оттаяли и покрылись крупными каплями, но из всех щелей тянуло ледяным холодом, и Глебу пришлось надеть койбицы. Обоим не спалось. Коста ворочался с боку на бок, поглядывая то на старуху, то на завешенный грязной тряпкой вход.

Задремали только под утро. Сквозь тонкую пелену беспокойного сна Глеб продолжал улавливать звуки, запахи, холодные прикосновения сквозняков. Сквозняки... По открытому лицу пробежала волна морозного воздуха, и Глеб проснулся.

Через реппень лился жидкий, как ряженка, лунный свет. Он падал на то место, где был очаг, и круглым пятном растекался по полу.

- Коста! - Глеб тряхнул друга за плечо. - Проснись!

Коста поднял голову и стал тереть кулаками сонные глаза.

- Что стряслось?

- Старуха исчезла! - прошептал Глеб, шаря глазами по веже.

- Как исчезла? - Руки Косты опустились, он сел и уставился на качавшуюся над входом занавеску. - Вышла?

- Тс-с! - Глеб на коленях подполз к занавеске и приподнял угол.

Снаружи доносились какие-то звуки - как будто хлопали крылья.

- Что там? - спросил Коста.

- Наши олени, кережа... Старухи нет!

- Погоди-ка. - Коста приложил ухо к стене. - Это, кажется, здесь.

Он тихонько проковырял пальцем дерн, заглянул в дырку, и его бугристые плечи напряглись. Глеб подполз к нему и, сгорая от нетерпения, ткнул кулаком в бок.

- Что видно?

Коста безмолвствовал. Пронзительно засвистел ветер, хлопанье стало громче, потом вдруг оборвалось, и наступила тишина.

- Все. - Коста отвалился от стены и потрогал пальцами покрасневший глаз. - Улетела...

- Как улетела?!

- На рогоже... Сказку про ковер-самолет слыхал?

У Косты был вид человека, которого только что огрели по голове чем-то тяжелым. Глеб вцепился в него и потянул к выходу.

- Идем! Скорее!

Привязанные к сосне олени рвались изо всех сил, дергая кережу и громко стуча рогами. Коста принялся второпях распутывать затвердевшую на морозе хигну. Пальцы стыли, он, ругаясь, дышал на них, растягивал ногтями обледенелый узел, но веревка не поддавалась.

Большая черная тень на мгновение закрыла луну. Глеб опять услышал хлопанье и увидел над крышей вежи старуху. Она вынырнула из ночной тьмы, как лемех из пашни, и медленно опустилась на снег. В ее руках, словно парус на рее, трепыхалась рогожа. Увидев Глеба и Косту, она завопила:

- Разнайке! Разнайке!

Коста выхватил нож и перерезал упрямую веревку. Но было поздно. Из-за сосны, прямо в переливы света, исходившего от оленей, выскочила росомаха. Глеб вздрогнул. Она была величиной со льва, которого он видел однажды в половецких землях.

Меч сам выскользнул из ножен и ткнулся рукоятью в подставленную ладонь. Глеб взмахнул им над головой. На лезвие, ничуть не потускневшее за месяцы странствий, упали отблески голубого сияния, и отраженный луч молнией метнулся в чащу. Глебу почудилось, что сосны закачались, а под ними замелькали бесформенные тени. Забыв об опасности, он повернул голову и тут же пожалел об этом. Росомаха бросилась на него и вцепилась зубами в запястье. От сильного толчка меч вывалился из ладони и ушел в глубокий снег по самую рукоять. Острые клыки прокусили толстый рукав и вонзились в кожу.

Глеб левой рукой схватил зверя за вздыбленный загривок. Началась борьба. Ему удалось просунуть ладонь в койбице под верхнюю челюсть росомахи. Цепенея от натуги, он стал разжимать железную пасть. Вершок... другой... Глеб перехватил освобожденной рукой нижнюю челюсть, и из горла росомахи вырвался сдавленный хрип.

- Берегись! - закричал Коста.

Глеб отшвырнул от себя полумертвую росомаху и увидел, как целая стая точно таких же зверей, словно прорвавшая плотину река, накатывается на упряжку.

- Разнайке! Разнайке! - надрывалась старуха. Коста с булавой в руке качался, как маятник, и рассыпал удары направо и налево. Росомахи остервенело кидались на него и огромными тряпичными мячами отлетали назад. Две из них прорвались к упряжке, но, наткнувшись на опущенные оленьи рога, с визгом покатились по снегу.

Глеб выдернул меч из сугроба и бросился на помощь.

- Сзади! - заорал Коста, словно на затылке у него были глаза.

Глеб обернулся и прямо в воздухе рассек на две части падавшую ему на плечи росомаху. Стая обступила упряжку со всех сторон. Глеб перепрыгнул через кережу, и меч замелькал в его руке, разбрасывая огненные блики.

Старуха перестала кричать. Теперь в этом не было необходимости росомахи, сотнями появлявшиеся из-за сосен, бросались вслед за теми, которые плотным шевелящимся кольцом сдавили упряжку. Они толкались, лязгали зубами, громоздились друг на друга и черными волнами обрушивались на чужаков. Глеб и Коста бились спина к спине - между ними была только узкая кережа, из которой летел выдираемый клыками олений мех.

Глеб раз за разом вскидывал глаза, надеясь, что этот дикий поток в конце концов иссякнет, но видел вокруг только алые пасти и горящие ярким рубиновым светом зрачки. Не видно было даже снега - росомахи слились в сплошное море, покрывшее собою все обозримое пространство.

- Надо прорваться! - закричал Коста охрипшим голосом.

- Как?!

Сразу две росомахи повисли на руках у Глеба, вцепившись зубами в печок. Он стряхнул их, но от сильного толчка в живот колени подогнулись, и он рухнул в кережу, ударившись затылком о спину Косты.

- Держись! - крикнул Коста и, бешено вращая булавой, ринулся в самую гущу звериной стаи.

Олени стояли, склонив ветвистые рога. Очевидно, их хранило заклятье Элльма - лишь две или три росомахи, щурясь от волшебного сияния, попытались подступиться к ним, но были отброшены.

Глеб потерял Косту из вида. Стоя в кереже, он отбивал атаки сразу с трех сторон. По лицу катился пот, суставы трещали, тело разрывалось на части от боли и усталости.

- Держись! - снова послышался голос Косты. Смяв передние ряды росомах, он оттеснил их от упряжки и хлестнул обрывком хигны по оленьим спинам. Упряжка сорвалась с места, как выпущенная из лука стрела. Глеб ничком упал в кережу и зарылся лицом в мех.

- Разнайке! - опять заверещала старуха, но ее голос утонул в скрипе снега и рычании, вырывавшемся из тысяч звериных глоток.

Глеб приподнялся и увидел Косту, который в окружении росомах бежал следом за упряжкой.

- Давай руку!

- Не надо! - Коста из последних сил прибавил ходу и, тяжело дыша, повалился в кережу. - Гони!

- Выносите, родимые!

Олени, сметая замешкавшихся росомах мощными рогами, мчались вперед. Лес поредел, вдалеке опять показалось широкое снежное поле.

- Выбрались? - прохрипел Глеб, сжимая в руке меч.

- Не торопись... Посмотри назад.

Росомахи не отставали. Некоторые из них бежали вровень с упряжкой, норовя вцепиться в меховые борта кережи. Одна, самая нахальная, оттолкнувшись от снега упругими лапами, прыгнула на Косту, но короткий встречный удар отбросил ее в сторону.

Глеба осенило. Он развязал мешок с провизией и швырнул росомахам шмат пойды. В рядах преследователей возникло замешательство - одни с жадным урчанием набросились на упавшее в сугроб сало, другие продолжали погоню. Глеб запустил руку в мешок и вынул кусок заиндевелого мяса.

- Нате, жрите!

Стая смешалась. Росомахи кинулись за подачкой и, вырывая ее друг у друга, сбились в огромную кучу.

- Еще?

Глеб бросил им мороженую рыбину.

- Хватит, - сказал Коста и положил руку на мешок. - Побереги, самим пригодится.

Большинство преследователей осталось далеко позади. За упряжкой бежал только десяток самых настырных, но версты через три все они отстали. Коста промокнул рукавом мокрый лоб.

- Вот теперь, кажется, все.

- Где твоя шапка? - спросил Глеб.

- Вспомнил! Там же, где и твоя. То-то старуха обрадуется...

- Знаешь, что я подумал?

-Что?

- Это, наверно, и есть та самая Адзь, про которую говорил Элльм. А мы, остолопы, не дослушали.

- Ладно. Чего теперь каяться... Обошлось. Олени замедлили бег, взбираясь на пологую сопку. Глеб закутался в печок и поднял воротник. Вскоре кережа покатилась под уклон, а вокруг опять разостлалась бескрайняя равнина.

- Теперь без остановок до самого конца. Так? Коста не отозвался - не хотелось зарекаться. Поерзав в кереже, он сказал:

- Ты как хочешь, а я вздремну. Умаялся...

Они мчались без передышки целый день. Мимо стремительно проносились сопки, заснеженные леса, спящие подо льдом реки и озера. Коста отпустил поводья, и олени, никем не сдерживаемые, легко бежали по безмолвной тундре. Глеб начал понемногу успокаиваться. По всем расчетам, они преодолели больше половины пути, победили Талу, удачно ушли от Адзи, и в душе появилась надежда, что оставшийся отрезок удастся миновать без приключений.

Оленьи копыта застучали по толстому ледяному покрову - упряжка пересекала какое-то озеро. Глебу почудилось, что лед светится изнутри слабым зеленоватым светом. Он хотел разбудить Косту, который мирно дремал, уронив голову на грудь, но в этот миг издалека, со стороны гор, окружавших озеро, донесся непонятный гул. Коста вскинул голову:

- Что это?

Глеб посмотрел на круглые вершины, и ему показалось, что снег на них зашевелился, как волосы на голове у человека, объятого смертельным страхом.

- Лавина?

Гул повторился, и по озеру - от берега до берега - прокатилась дрожь. Лицо Косты помрачнело.

- Хуже... Кажется, землетрясение.

Он схватил поводья и хотел подстегнуть оленей, но они и без того неслись как ветер, почти не касаясь копытами льда. Упряжка была как раз на середине озера.

- Не вовремя, - сквозь зубы процедил Коста. - Если лед не выдержит...

Фразу можно было не заканчивать - Глеб и сам понимал, какая участь ждет их, если упряжка провалится в ледяную воду.

- Быстрее, родимые, быстрее!..

После нового толчка поверхность льда покрылась тонкими трещинами. С вершины одной из гор широким языком пополз снег. Коста громко скрипнул зубами.

- Еще чуть-чуть... Ну!

Берег приближался. До него оставалось совсем немного - несколько десятков саженей, три-четыре мгновения. Глеб с шумом потянул в себя воздух, надеясь выпустить его уже на суше, но внезапно по льду пробежала узкая кривая полоса, и голубой панцирь раскололся, словно хрупкое стекло. Прямо перед оленями возникла черная пропасть.

- Стой!

Коста успел крикнуть и натянуть поводья, но оленей уже нельзя было остановить. Они взмыли над полыньей, кережу вместе с седоками рвануло вверх. Коста упал на Глеба и всей своей массой вдавил его в корму. Полет продолжался долю секунды - передние копыта оленей ударились о край ледового полотна... заскользили... и упряжка рухнула в воду.

Первым опомнился Коста. Он схватил нож и стал рубить постромки. Олени барахтались в воде, тщетно пытаясь зацепиться за лед. Помочь им было невозможно. Кережа ходила ходуном, волны лизали ее низкие борта, и Глебу казалось, что она вот-вот пойдет ко дну.

Перерезав последний ремень, Коста закричал:

- Назад! На льдину!

Кережа держалась на поверхности озера, как настоящая лодка, но вода вокруг утопавших оленей бурлила с неистовой силой, и Коста стал лихорадочно отгребать назад, к изломанному ледяному краю. Весел не было - гребли ладонями, вода прожигала руки холодом до самых костей.

Ледовое поле с оглушительным треском раскалывалось на части. Горы, берега, озеро - все качалось и подпрыгивало, будто где-то под землей ворочалось пробудившееся ото сна гигантское чудовище. Дрожало даже небо, из которого, словно из частого сита, сеялся на землю мелкий, как мука, снег.

Коста ползком выбрался на льдину, помог Глебу. Вдвоем они вытащили из воды кережу. Глеб натянул на онемевшие руки койбицы и обернулся. На его глазах две громадные льдины сошлись вместе, как витязи на поединке, и, столкнувшись, с грохотом рассыпались на куски. Там, где только что дробили воду олени Элльма, расходились в стороны широкие круги.

У Глеба заныло в груди. Оказаться затерянными в самом сердце чужой земли - что могло быть хуже? Оле ни были их единственной надеждой, и после того, что случилось, он почувствовал себя совершенно беспомощным. Коста стоял рядом, его лохматые брови были насуплены, а губы сжались в узкую щель.

Подземные толчки прекратились. Земля перестала трястись, но тяжелые потоки снега все еще сползали с покатых вершин, а льдины на поверхности озера продолжали колыхаться, сшибаясь и обламывая друг о друга острые края. Небо, словно по команде, очистилось, и из сумерек проклюнулись вечерние звезды.

Коста разжал слипшиеся на морозе губы и проговорил:

- Опять...

- Что опять?

- Опять обошлось.

Обошлось ли? Глеб огляделся вокруг. Льдину, на которой они стояли, медленно несло вперед. Ее края крошились, как перепеченный хлеб, и Глебу, чтобы не свалиться, пришлось отступить к середине.

- Надо выбираться, - сказал Коста. - Берег близко, проскочим.

Льдина застряла среди бесформенных глыб и остановилась. Коста смерил глазами расстояние и затянул потуже пояс, будто готовился к прыжку через бездну. От берега их отделяло шагов пятьдесят. Мороз окреп, и трещины быстро затягивались прозрачной сизой коркой.

Руки в койбицах отогрелись и распухли. Глеб сжал их в кулаки, снова разжал и, стряхнув с воротника снежинки, спросил:

- А кережа?

- Она теперь ни к чему. Возьмем оружие, провизию... Остальное придется бросить.

Коста достал из кережи вукс, опустевший за два дня пути почти наполовину, скрутил горловину в толстый жгут и обмотал вокруг запястья.

- Захвати мою булаву.

Глеб прицепил к поясу ножны с мечом, взял в руку булаву.

- Все?

- Все. Пошли.

Вода перестада колыхаться, нагромождения ледяных обломков замерли, и над озером снова повисла тишина. Глеб еще раз взглянул на брошенную кережу.

- Пошли...

Они направились к берегу. Коста, идя первым, осторожно пробовал ногой лед. Местами попадались широкие разломы, через которые надо было перепрыгивать. Кроме того, приходилось перелезать через торосы, поднимавшиеся один за одним, как зубья бороны, поэтому каждый шаг давался с трудом.

Наконец Коста добрался до обледенелой кручи и, бросив мешок под ноги, стал выдалбливать ножом ступеньки. К счастью, берег в этом месте был невысок, и вскоре они уже стояли на нем, переводя дыхание и оглядываясь по сторонам. На льдине одиноко темнела кережа.

Установившаяся тишина показалась Косте настороженной.

- Странное местечко...

Неподалеку он увидел выступавшие из-под снега большие камни. Они лежали на ровном расстоянии друг от друга, окружая озеро полукольцом. Берега и возвышавшиеся над ними горы выглядели пустынными - ничто не говорило о присутствии человека. Коста поискал глазами следы, но снежная гладь была девственно чиста.

- Тут, похоже, и зверье не водится...

Глеба волновало другое. Он отдал Косте булаву и спросил, не скрывая тревоги:

- Что дальше?

Коста сбил с волос снежный пух и сказал с расстановкой:

- Будем думать.

- Надо бы побыстрее. - Глеб потер щеки. - Холодно...

Костер можно было развести прямо здесь, на берегу. Коста присмотрел несколько низеньких березок, утонувших в снегу по самые вершины, и уже направился к ним, но тут в голову ему пришла новая мысль.

- Не найти ли нам пещеру?

При воспоминании о пещере Арома-Телле Глеб поежился, но другого выхода не было. Он посмотрел на горы.

- Идем.

- Постой...

Взгляд Косты снова притянулся к странным камням. Он подошел поближе. Камней было не меньше сотни - все они имели причудливые формы и напоминали то человеческую фигуру, то голову оленя, то колотушку нойда... Чем дольше Коста смотрел на них, тем больше убеждался, что они принесены сюда нарочно. Но зачем? И куда делись те, кто их принес?

Он приблизился к одному из камней. Тот был похож на старика, сурово глядящего из-под нахлобученной на голову снежной шапки. Коста присел напротив и позвал Глеба.

Глеб подошел с явной неохотой.

- Что ты там разглядываешь?

- Посмотри.

Глеб бросил взгляд на камень, и в душе опять зашевелилось тревожное предчувствие. Пещера Арома-Телле. Воспоминания о ней никак не отпускали его. Почему? Не потому ли, что этот камень, как и тот портрет на стене, напомнил ему Аксана?

- Гляди, тут что-то написано.

На темной поверхности камня были вычерчены какие-то знаки. Глеб наклонился, чтобы рассмотреть их. Сперва он подумал, что это варяжские руны, которые ему доводилось видеть в старинных книгах, но, приглядевшись, решил, что это скорее рисунки, чем буквы. Сквозь полупрозрачный иней проступали точки, крестики, ромбики, вычурные завитки. Камень был испещрен ими сверху донизу, но понять их смысл не представлялось возможным.

Глеб, сам не зная зачем, приблизил к камню раскрытую ладонь и тут же отдернул ее, будто наткнулся на иглу. От камня исходил поток чего-то необъяснимого - не тепла, не холода, а какой-то непонятной энергии, которую Глеб не ощущал ни разу в жизни. Движимый любопытством, он снова поднес руку к странным изображениям и почувствовал зуд в ладони и в пальцах, словно по коже забегали муравьи. Этот зуд тонкими струйками потек к запястью, потом к локтю, потом еще дальше - к плечу. Что-то мешало Глебу отвести руку, она запуталась в невидимых силках, и ее влекло только в одном направлении - к камню.

- Что с тобой? - спросил Коста, заметив неладное. Вместо ответа Глеб покачнулся, и его пальцы коснулись двух окружностей, нанесенных на переднюю грань камня, там, где у воображаемого старика должны были находиться глаза.

Все мгновенно изменилось вокруг. Звезды разом погасли, а луна стала багровой и разгорелась, как глаз разъяренного быка. Снова зашевелились обломки льда, которыми была усеяна озерная гладь, торосы рассыпались, как сахарные горки, а вода в разломах забурлила. Снежные покровы гор вновь пришли в движение, и по ним сверху вниз побежали яркие цветные полосы: красная, оранжевая, желтая, зеленая...

Коста схватил Глеба за плечо и опрокинул на снег.

- Что ты сделал?!

- Не знаю... - проговорил Глеб, шевеля отяжелевшим языком.

Вырвавшись из магических объятий камня, он пришел в себя, и его голова сразу наполнилась множеством звуков. Плеск воды, скрежет льдин, вой ветра, шум сходящих снежных лавин. Все смешалось, но из этой дикой какофонии вдруг выплыло слово, произнесенное громким свистящим шепотом: "С-с-сейд!.."

Коста дернул Глеба за руку.

- Бежим!

Подхватив вукс, они бросились прочь от ожившего озера. Глеб успел заметить, как стоявшие вдоль берега камни вспыхнули, словно зажженные факелы, но это было не пламя, а какой-то чародейский свет, похожий на тот, что исходил от оленей Элльма, только во много раз ярче.

"С-с-сейд!" - прошипело озеро им вслед. Под землей загрохотало, будто где-то в ее недрах перекатывались валуны величиной с гору. Глеб и Коста не разбирали дороги и бежали наугад, с трудом вытягивая ноги из глубокого снега.

Земля лопнула, как корка спелой дыни, и от скалы к скале, преграждая беглецам путь, пролегла бездонная трещина. Громадные сугробы в одно мгновение исчезли в ней, словно в алчной пасти, и она широкой черной полосой обозначилась на белой поверхности. Коста потянул Глеба в сторону.

- Куда?

- Там выход! Быстрее!

В мигающем свете, который источали горы, озеро, снег, Коста разглядел каменистую тропу, пробитую между двумя отрогами. Они бросились к ней. Коста бежал впереди, стиснув в одной руке булаву, а в другой горловину мешка. Глеб едва поспевал за ним, в каньги набился снег, ножны колотили по колену.

- Скорей!

Что-то громко хрустнуло, и землю прорезала еще, одна трещина, отделившая беглецов друг от друга. Чтобы не сорваться в пропасть, Глеб с размаху упал в снег. Поднялся, прохрипел что-то невнятное. Коста обернулся.

- Прыгай! Прыгай же!

Времени на раздумья не было. Глеб прихватил рукой ножны и, оттолкнувшись от края, перелетел через бездну. Они побежали дальше. Над их головами перекрещивались разноцветные лучи, отовсюду доносился треск и грохот. На тропу обрушился камень. Коста смахнул его булавой и взбежал наверх.

- Не отставай!

В груди у Глеба стучал молот. Легкие выворачивались наизнанку, ледяной воздух обжигал внутренности, проникая в голову, в сердце, в желудок. Глеб бежал, ничего не соображая, скользил, оступался, натыкался на скальные выступы. От ярких вспышек резало в глазах, голова гудела.

Когда миновали подъем, черная стена гор стала медленно подниматься за их спинами, отсекая все, что творилось позади. Шум стал постепенно затихать, лучи, длинными саблями кромсавшие небо, сделались тоньше и бледнее. Со всех сторон надвинулась тьма.

Глеб совершенно выбился из сил. Тело кренилось вперед, и он переставлял ноги механически, только для того, чтобы не упасть. На бегу развязались оборки, и, выволакивая ноги из сугробов, он думал лишь о том, чтобы не потерять каньги. Чувство опасности притупилось. После того, как спустились с перевала, он хотел крикнуть Косте, что пора бы остановиться, но из горла вырвался только сиплый выдох.

Кольцо гор осталось позади. Добежав до березовой рощицы, Коста рухнул на снег и раскинул крестом руки и ноги. Глеб в изнеможении упал рядом и вдавил лицо : в холодный сугроб. Минут пять они лежали а молчании, слышалось только, как клокотал воздух в распаренных легких.

Отдышавшись, Глеб поднял облепленное снегом лицо.

- Скажешь... опять обошлось?

- Заткнись, - попросил Коста, но это грубое слово прозвучало так слабо и беспомощно, что Глеб не выдержал и засмеялся.

- Ты чего?

- Ничего... Просто смешно.

Нервный хохот вырывался из груди вместе с приступами кашля. Коста пробурчал что-то под нос и засмеялся сам. Смех душил их, и они опять уткнулись лицами в снег. Немного погодя Глеб поднялся и, стирая мокрой ладонью пот и кровь с рассеченного о скалу лба, проговорил:

- А все-таки выбрались! Я думал, конец.

- Я тоже. - Коста сел и потер виски. - Что ты сделал с камнем?

- Ничего. Просто дотронулся.

- Руки бы тебе поотшибать, чтоб не лез куда не надо.

- А я знал?

Помолчали. Коста посмотрел на звезды, которые снова появились на небосклоне и засияли ярче прежнего.

- Где мы?

- Разве важно? Земля чужая - будем плутать в трех соснах...

- Не скажи. Старик говорил, что наш путь - на север. Пойдем по звездам, авось не собьемся.

- Пешком?

- Ясно, что не в карете.

- Далеко... Без лыж, по снегу...

- А что остается?

Коста предлагал единственное, что можно было предложить. Поразмыслив, Глеб и сам принял бы такое решение, но после того, как эти слова произнес другой, он стал невольно придумывать возражения. Хотя зачем их было придумывать? Без оленей, со скудным запасом провизии, в самом сердце земли, на которую, по совету Харальда, не следовало даже ступать, они не имели никаких шансов не только на то, чтобы добраться до погоста Истертой Скалы, но и на то, чтобы выжить. Глеб понимал это прекрасно, но прикусил язык.

Сотрясать воздух было бесполезно, потому что те же самые мысли крутились в голове у Косты. Они посмотрели друг другу в глаза, и необходимость в споре отпала сама собой.

- Что ж, пойдем, - сказал Глеб. - Завтра?

- Завтра.

Коста снова посмотрел на звезды.

- Стожары вверх полезли, время к ночи... Не развести ли нам костерок?

Это было сказано вовремя - разгоряченные тела остыли, и мороз уже заползал под шубы, но Глеб, увлеченный своими мыслями, вздернул плечами только после слов Косты.

- Пожалуй...

Они вошли в рощу, расчистили место для костра. Глеб отошел в сторону и стал резать березовые ветки. Нож плясал в дрожавшей от усталости ладони. Когда лезвие вонзалось в кору, по всему телу Глеба пробегала судорога, исходившая, казалось, от самой березы, а срезанные прутья трепетали в руках, словно живые. Кое-как нарезав небольшую охапку, он вернулся назад. С другой стороны появился Коста. Он бросил хворост на снег и утомленно выговорил:

- Руки трясутся, сил нет.

- У меня тоже...

Они развели костер, отогрелись и испекли на углях кусок оленьего мяса. Ели без аппетита, медленно двигая челюстями. Коста достал мороженую семгу и попробовал настрогать ее тонкими лепестками, как рассказывал Пяйвий. Лепестки были безвкусные и таяли во рту.

- Ерунда! - Коста сплюнул на снег.

- Так не едят, - сказал Глеб. - Подлива нужна.

- Где ж ее возьмешь?

Семгу оставили на потом. Костасунул ее обратно в мешок и поднялся.

- Куда ты?

- Веток маловато. Пойду нарежу еще.

- Помочь?

- Я сам. Спи.

Глеб прислонился спиной к березе, закрыл глаза и мгновенно провалился в сон. В голове возникла черная пустота, из которой, как побеги из плодовитой весенней земли, стали вырастать и распускаться диковинные цветы. Словно кувшинки на озерном зеркале, они закружились в плавном хороводе, расположились один под другим и стали медленно удаляться. Глеб увидел что-то похожее на зубья большого гребня, потом на перевернутую букву "М"... Потом цветы превратились в звезды, и на черном фоне золотыми крапинками выткалось созвездие, которое в Киеве называли Борона, а в Византии... На языке у Глеба вертелось красивое женское имя, но пока он вспоминал его, сжавшаяся гармошкой звездная цепочка распрямилась, а на ее конце образовалась петля. Миг - и на шее Глеба захлестнулась удавка. Он вскинул руки, захрипел, в груди забулькало...

- Глеб! Глеб!

Громкий крик распорол плотную оболочку сна, как острый клинок распарывает материю. Глеб открыл глаза... Сон? Явь? Шею по-прежнему обнимала жесткая веревка, а легкие судорожно вздымались, втягивая воздух через сдавленное горло. В глазах было темно, мельтешили только красные точки - то ли угли костра, то ли зрачки невидимых хищников.

Глеб попробовал подняться, но оказалось, что точно такие же веревки стянули и грудь, и живот, и руки. В спину давило что-то твердое - он догадался, что это березовый ствол. С усилием высвободил правую руку и стал ощупывать толстые жгуты, опутавшие тело. Под ладонью заскользила покрытая холодными каплями кора, и в голове вспыхнуло внезапное озарение. Ветки! Дерево вцепилось в него своими ветками и сдавливало все сильнее и сильнее.

В висках загнанно билась кровь. Дышать было нечем - силки перетянули горло, и лишенные свежего воздуха легкие охватила судорожная дрожь. Напрягшись, Глеб вырвал из пут вторую руку и схватил вдавившуюся в подбородок удавку. Послышался хруст, и аркан ослаб. Не теряя времени, Глеб стал разрывать жгуты, опоясавшие грудь и живот. Колючая кора ранила пальцы, но обращать внимание на боль было некогда - он чувствовал, что сверху, как щупальца осьминога, тянутся новые ветки, и, значит, мешкать нельзя.

Освободившись, он вскочил на ноги и выдернул из ножен меч.

- Коста!

На месте костра багровой россыпью дотлевала зола. Со всех сторон слышались громкие вздохи и треск - казалось, поляну обступили великаны, которые грузными шагами надвигались на чужаков. Луну то и дело заслоняли качающиеся кроны, с которых тяжелыми хлопьями падал снег.

- Коста!

- Я здесь! - донеслось из темноты.

Там тоже шла борьба. Глеб ринулся на голос и разглядел Косту, которого обвили сразу несколько толстых ветвей, тянувшихся от двух стоявших рядом деревьев. Эти деревья, как живые - да они и были живые! - нагнувшись, оплели Косту длинными корявыми пальцами и теперь медленно, со скрипом, распрямлялись, растягивая его в разные стороны. Коста ворочался, как медведь, на которого насели собаки. Могучие мускулы буграми вздулись под шубой, ветви трещали и лопались, но на смену разорванным тянулись новые, и Глеб видел, что силы Косты на исходе.

Он бросился вперед и отвесным ударом отсек ветвь-змею, которая обхватила Косту поперек груди и сдавила так, что хрустели ребра. Следующим движением он выхватил из-за пояса нож и стал резать ветки потоньше, те, что плотными кольцами сомкнулись на руках и ногах Косты. Когда была перерезана последняя, Коста стряхнул с себя шевелящиеся обрубки и занес над головой булаву.

- Этим не возьмешь! - закричал Глеб и протянул ему нож.

- Хрен! - выдохнул Коста и пошел крушить хищные сучья, тянувшиеся к нему со всех сторон.

Глеб сплеча рубанул по ближайшему оборотню, но из сугроба вынырнул сук, похожий на змеиный хвост, и, выгнувшись крюком, зацепил его за ногу. Глеб упал, ободрал щеку о какой-то пень. Не глядя, махнул мечом назад и, освободившись, кинулся на помощь Косте. Тонкие ветки с кошачьим шипением тыкались в лицо, царапали кожу, стараясь дотянуться до глаз. Глеб обламывал их свободной рукой и пучками швырял под ноги. Из тьмы доносилось громкое дыхание Косты - в запале он бил булавой наотмашь, расходуя гораздо больше сил, чем требовалось. Обломки сучьев веером осыпались вокруг. Глеб прорвался к нему, и они встали рядом.

Деревья продолжали раскачиваться, растопырив безлиственные кроны. Вдруг одно из них подалось вперед, сугроб, в который был погружен ствол, взорвался, как шар, наполненный греческим огнем, и из земли черными удавами полезли корни. Дерево сделало шаг!

- Вы что, взбесились? - крикнул Коста, ловя воздух широко раскрытым ртом.

Сугробы раскалывались один за одним, и вот уже весь лес пришел в движение - деревья, неуклюже переваливаясь, стали сходиться к поляне, на которой шел бой. Рассыпая удары направо и налево, Глеб лихорадочно соображал: куда прорываться - вперед или назад? Проще было отступить - ряды деревьев сзади были не так густы, как впереди. Но колдовская роща уже выстраивалась подковой и напирала на них с трех сторон, намереваясь прижать к скалам.

- Ну что... назад?

- Назад? - Коста сверкнул глазами и, словно дикий вепрь, вломился в сплетение ветвей. - Вперед!

Куда девалась его обычная невозмутимость и откуда взялась в нем эта нечеловеческая мощь? Деревья рушились под ударами булавы и с грохотом опрокидывались друг на друга. Глеб не отставал - меч в его руке взлетал и опускался, ветки отщелкивались от стволов и, извиваясь, падали на снег.

Бурный натиск принес удачу - густой заслон стал мало-помалу редеть, и они шаг за шагом продвигались вперед. Уже на выходе из леса какой-то юркий сучок, изловчившись, пырнул Глеба под колено. От острой боли, пронзившей ногу, Глеб скорчился, и на него всей своей тяжестью навалилось подкравшееся сзади дерево. Спасибо Косте - вовремя оглянулся и двумя ударами превратил трухлявый ствол в груду обломков. Помог Глебу подняться.

- В порядке?

Глеб кивнул, и меч в его руке замелькал с удвоенной быстротой. Лес, предвидя свое поражение, отчаянно тянул ветви, похожие на руки скелетов, остервенело рвал одежду беглецов, но исход битвы был предрешен. Коста одним махом снес последнее дерево, которое, ощетинившись, как еж, загораживало выход, и выбежал из леса. Два толстых сука упали позади него, как топоры на плаху, но Глеб пригнулся и успел проскочить под ними. Через мгновение он присоединился к Косте, и они во весь дух помчались по заснеженной равнине.

Сзади, не скрывая досады, стонал лес. Некоторое, время раздавался натужный скрип - деревья пытались преследовать их, но скоро отстали, и все звуки, кроме хруста снега под ногами бегущих, затихли. Глеб и Коста, не оглядываясь и не сбавляя хода, промчались версты три и рухнули на снег только тогда, когда сил не осталось вовсе.

- Огги... - задыхаясь, проговорил Глеб. - Его штучки-.. Элльм предупреждал...

- Кто знает, - отозвался Коста. - Может, и Огги, а может... В общем, мундус сенсибилис...

Глеб ответил ему тяжелым вздохом.

Надеяться в их положении было не на что. Мешок с провизией остался в лесу, там же они потеряли и рукавицы. Одежда, и без того изодранная росомахами Ддзи, превратилась после стычки с деревьями в жалкие лохмотья, не защищавшие ни от мороза, ни от ветра. Вокруг лежала безжизненная и ровная, как стол, тундра ни скалы, под которой можно было укрыться от ненастья, ни куста, который сгодился бы для костра. Они шли, засунув посиневшие от холода руки в дырявые рукава и еле переставляя ноги.

В пути молчали. Лишние разговоры на морозе отнимали силы, да и о чем было говорить? Глеб в сотый раз терзался мыслью: не совершил ли он непоправимой ошибки, решившись на это безумное путешествие? Не глупо ли поступил той осенней ночью, в глухом лесу, возле разведенного Костой костра, когда сказал во всеуслышанье: "Еду!"? Был ли прав, втягивая в это дело других? Вопросы роились в голове, и каждый из них был утыкан колючками, словно каштан. Глеб морщился от боли, но в воображении возникали переполненные горячей мольбой глаза Пяйвия, и сомнения исчезали, будто их и не было.

О чем думал Коста, неизвестно. Он шел чуть впереди и угрюмо сопел, шаркая каньгами по ноздреватому насту. Жаркое дыхание, вырываясь из груди, поднималось вверх большими белыми клубами. Булава висела На поясе и медленно раскачивалась в такт шагам.

Шли долго - пока не рассвело. Хотя что это был за рассвет? Небо слегка прояснилось и стало похожим по цвету на топленое молоко. Полярная звезда, в которую они упирались взглядами, побледнела и растворилась в морозной дымке.

- Привал! - объявил Коста и мешком повалился на снег.

Глеб молча опустился рядом, стал дышать на ладони. Потом костяшками пальцев проломил твердую снеговую корку, достал из-под нее белый рассыпчатый комок и припал к нему пересохшими зубами. Холодная влага струйкой потекла в горло. В желудке было пусто, и эта пустота постепенно распространялась на все тело, выдавливая из него тепло и жизненные соки. Глеб сосал снег и с тупым безразличием думал о близком конце.

...Часа через два с трудом поднялись и двинулись дальше, не обменявшись при этом ни единым словом. Действовало молчаливое соглашение - идти, пока останется хоть капля сил. Теперь уже Глеб шел впереди, а Коста за ним, стараясь попадать в вилявший из стороны в сторону след.

Уже смеркалось, когда путь им преградил занесенный снегом продолговатый бугорок. Споткнувшись, Глеб оперся на него рукой и разглядел клочок меха, торчащий из-под снега.

- Что здесь?

- Сейчас поглядим. - Коста медленным движением вынул нож.

Под ударами стального лезвия хрупкая белая скорлупа стала рассыпаться. Сперва Коста увидел хорей - шест, которым погоняют оленей. Потом показались ноги в каньгах... печок... застывшее лицо... Коста остановился. Перед ним в ледяном склепе лежал труп лопина.

- Еще один...

- Убит? - Глеб разглядывал окоченевшее тело.

- Ран не видно. Скорее замерз.

Глеб внутренне сжался - такая же участь была уготована и им. Совсем скоро эта бесконечная белая пустыня примет их в свое лоно, навеки замуровав в снежных саркофагах...

Наблюдательность не обманывала Косту - печок лопина был цел, на нем не видно было ни единого пятна крови. На лице с чистой, как у ребенка, кожей - ни шрама, ни царапины. Но что-то странное было в его позе, в широко раскрытых глазах.

- Замерз? - Глеб тронул хорей, зажатый в руке незнакомца. - А это? Он был на оленях!

На Косту эти слова не произвели никакого впечатления.

- Может, и так. Что с того?

- Где же упряжка?

Гаснущее небо тускло освещало равнину. Коста обвел ее глазами. Из-под тонкого слоя свежей пороши проступали оставленные оленьими копытами выбоины, за которыми тянулась узкая полоса - след от кережи.

- Вот тебе упряжка. Дело ясное - олени понесли, а погонщик вывалился.

- И сразу замерз?

- Может, и не сразу. - Коста раздраженно дернул плечом. - Какая разница?

Глеб с сомнением покачал головой. То, что сказал Коста, было самым простым и самым естественным объяснением, но Глеба смущало, что погонщик, упав, уже не поднялся - словно его поразила молния. По крайней мере человеческих следов на снегу не было...

Или были?

Первым их заметил Коста. Его взгляд зацепился за что-то необычное, он сделал несколько шагов в сторону и остановился, пораженный увиденным.

- Вот это нога!

На снегу ясно отпечатались следы босых ступней - круглая пятка и пять пальцев. Отпечатки были глубокими, словно вмятины от слоновьих ног. Пороша лишь слегка присыпала их, но нисколько не исказила размеров и очертаний. Коста присел, смерил следы ладонью и нашел, что неведомый гигант был ростом в две, а то и в три сосны!

Глеб потрясенно молчал. Коста раздумывал. Следы следами, но к снежному холму, под которым обнаружился мертвый лопин, они не приближались. Конечно, великан мог дотянуться до лопина рукой, даже стоя от него на большом расстоянии, но опять-таки - ран на теле не видно...

Гадать можно было сколько угодно - тундра хранила тайну. Исполинских следов было всего шесть: великан появился неизвестно откуда, потоптался на месте и исчез - словно растворился в воздухе. Глеб обошел вокруг разрытого холма, но больше ничего не обнаружил.

- Ладно. Не наше дело, - сказал Коста то ли ему, то ли самому себе.

Подойдя к лопину, он попытался снять с него печок, но тот накрепко примерз к телу. В карманах не было ничего, кроме обрывка хигны.

- Оставь, - сказал Глеб. - Пойдем отсюда.

- Куда?

- По оленьим следам. Вдруг они приведут нас к жилью?

На этот счет у Косты были сомнения, но следы вели прямо на север, и он не стал возражать. Засыпав холм снегом, они продолжили путь.

Началась метель. Сперва на землю неторопливо падали мягкие и даже теплые на ощупь снежинки, но потом дунул холодный ветер, и с неба посыпался белый песок - твердый и колючий. Он сек по щекам, забивал глаза и уши, застревал в волосах. Глеб попробовал прикрыть лицо рукой, но ладонь на морозе быстро онемела, и он поспешил спрятать ее в рукав.

Пройдя с версту, они наткнулись на перевернутую кережу. Передок был сломан, обшивка разошлась, обнажив деревянный каркас. Ветер трепал обрывки кожаной упряжи.

- Постромки лопнули, - сказал Коста.

- Сами по себе?

Коста указал на выбоину, в которую угодила неуправляемая кережа, и Глеб понял все без слов.

- А олени?

- Убежали.

Отпечатки копыт тянулись к горизонту и пропадали в густеющей темноте. Глеб хотел идти дальше, но Коста сказал:

- Торопиться некуда. Передохнем.

Он наклонился над кережей и стал ножом подпарывать швы. Вскоре полосы толстых шкур, из которых была сделана обшивка, отделились друг от друга, и Коста аккуратно разложил их на снегу.

- Садись.

Глеб опустился на посеребренный порошей мех, поерзал, устраиваясь поудобнее. Длинные ножны мешали - он отцепил их от пояса и положил рядом. В глазах у Косты блеснули огоньки - он взял меч Глеба и разрубил деревянное основание кережи на небольшие куски. Каждое движение давалось ему с трудом долгая дорога, голод и холод истощили могучий организм. Закончив работу, Коста отер вспотевший лоб, воткнул меч в наст, а обрубки кережи сгреб в кучу. Еще через минуту посреди покрытой мраком тундры запылал костер.

Глеб, не дожидаясь приглашения, придвинулся поближе, протянул руки к огню. В озябшее тело, через кожу ладоней и пальцев, начало просачиваться вожделенное тепло. Кровь разогрелась, стала остро покалывать в щеки, в колени, в ступни, зато пустой желудок, оттаяв, заныл еще сильнее. Глеб проглотил горсть снега, но легче не стало.

Коста сидел напротив и подкладывал в костер оставшиеся деревяшки. Он был похож на скупца, вынужденного тратить накопленные богатства - каждый обломок он взвешивал на ладони, словно это был слиток золота, и только после паузы, со вздохом сожаления, клал в костер. В этот миг и для него и для Глеба любая щепка была ценнее самых дорогих сокровищ мира, и он не колеблясь предпочел бы поленницу обыкновенных березовых дров всем драгоценным камням и металлам, какие только существовали на свете.

- Коста, - произнес Глеб, сидя на меховой подстилке и задумчиво водя пальцем по густому ворсу. - А ты ведь не простой мужик... Правда?

- С чего ты взял?

Коста отвернулся и увяз глазами в темноте. Глеб давно подметил: как только разговор заходил о его прошлом, он сразу отводил взгляд и лицо его каменело. Что-то скрывалось за этим - но что?

- Осанка у тебя не мужицкая. Спину не гнешь, ступаешь прямо...

- И все? - спросил Коста с деланой усмешкой.

- Нет, не все. Булава...

- Что булава?

- Рукоятка ребристая, на конце не шар, а цилиндр. Восемнадцать шипов, в три ряда, по кругу...

- И шипы сосчитал?

- А как же!

- Ну и что?

- Такое оружие я видел за границей, у рыцарей.

- Хочешь сказать, что я басурманин? - Коста снова усмехнулся, но Глеб заметил, что левая щека, которую освещало пламя костра, подрагивает от волнения.

- Нет, ты русский. Это точно. Ты похож...

Сейчас, когда Коста сидел боком, его суровый профиль напомнил Глебу чье-то много раз виденное лицо. Или это был тот образ, который получился бы, если бы можно было соединить черты всех русских лиц? Глеб не мог определиться - догадки были слишком смутными. Но одно он знал наверняка: перед ним сидел не крестьянин.

- Ты похож на воеводу, - сказал наконец Глеб, не найдя лучшего сравнения.

- Подмораживает... - обронил Коста, но эта попытка перевести разговор в другое русло была слишком неловкой, и он не стал продолжать.

Глеб молчал, Коста перестал улыбаться. Не поворачивая головы, нахмурил брови и заговорил тихо, будто опасался, что его услышит кто-то посторонний:

- Ладно. Раз ты такой ушлый, скажу... Я ведь из знатных. Про Мала слыхал?

- Мал? Древлянский князь?

- Он самый.

- Который убил Игоря?

Коста кивнул и с неожиданной злостью швырнул через плечо последнюю щепку - она угодила точно в костер.

- Но при чем тут ты?

- Я его сын.

Глеб удивленно замигал глазами. В голове завертелись обрывки рассказа о гибели Игоря, слышанного от стариков: "Сдумавше же древляне со князем своим Малом: аще ся въвадить волк в овце, то выносить все стадо, аще не убьють его; тако и се, аще не убьем его, то вся ны погубить... И не послуша их Игорь, и вышедше из града древляне убиша Игоря и дружину его..."

- Почему же ты не сказал сразу?!

Коста усмехнулся - на этот раз с горечью.

- Что дальше было, помнишь?

- Помню. Мал предложил Ольге выйти за него, а она...

- Подсказать?

- Не надо. Я знаю... - Взгляд Глеба скользнул вниз и утонул в пламени костра. - Ольга убила его и сожгла Искоростень.

- Теперь понял?

- Понял...

Выходит, Коста все эти годы бродил по лесам, скрываясь от мести? Сын князя... Забрался подальше от Киева, в Новгородскую землю, от нужды подался в разбойники, взял в руки булаву...

- А булава откуда?

- От отца осталась. Он ее у какого-то печенега отбил, а уж как она к тому попала, не ведаю.

Глеб смотрел на огонь костра и представлял себе пылающий Искоростень. Ольга взяла его обманом: в знак мира попросила у древлян скромную дань - по голубю и воробью с каждого двора, а потом привязала каждой птице к хвосту горящую лучину и пустила назад. Говорят, Искоростень сгорел в момент - как соломенный сноп.

- Как же ты спасся?

- Повезло, нянька вынесла. Мне было-то - без году неделя.

Метель закружила сильнее. Угасающий костер шипел, давясь сыпавшимся сверху снегом. Глеб поджал грудь и плечи, чувствуя, как со всех сторон опять наползает холод.

- Но ведь Ольги давно нет.

- По мне что Ольга, что Святослав. Одна семья.

- Зря ты так. Если по справедливости...

- "По справедливости"! Помолчал бы... Поговорили, и будет.

Всем своим видом Коста показывал, что рассуждения о собственной судьбе ему неприятны. Глеб не стал допытываться, но в душе осталось ощущение, что всей правды Коста не сказал.

Красный лепесток огня, отчаянно дрогнув, сник и нырнул в золу. Испустив тонкую, как веревка, струйку дыма, костер угас. Пепельная россыпь тотчас подернулась белой кисеей - снег шел не переставая.

- Пойдем дальше? - глухо спросил Коста. Глеб вместо ответа поднялся. Затекшие ноги защипало. Он сделал несколько неверных шагов и обнаружил, что оленьи следы на снегу уже неразличимы - их замела метель. Оставалось одно продолжать путь на север.

Глеб оглянулся. Коста стоял на коленях и водил ножом по расстеленным на снегу шкурам.

- Что ты делаешь?

- Сейчас увидишь.

Он выкроил из меховых полос два больших квадрата. Один протянул Глебу:

- Накинь-ка.

Глеб понял его мысль. Набросил шкуру поверх рваной шубы и стянул обрывком хигны. Было не очень удобно, зато ветер уже не задувал в прорехи и стало теплее. Из второго куска Коста соорудил одеяние для себя. С сожалением посмотрел на оставшиеся обрезки.

- Тут и на варежки, и на шапки хватило бы. Жаль, нечем сшить.

- А ты бы сшил?

- В избе сошью так, что хоть на ярмарку. А здесь... Мне бы проколку да нить покрепче - стежок-другой, и готово дело. Лишь бы держалось.

Махнул рукой:

- Что тут говорить... Пошли!

Они побрели дальше, пригнув головы и продавливая плотную стену пурги. Путеводная звезда бледной мерцающей точкой проглядывала сквозь заметь. Чтобы не сбиться, Глеб время от времени вскидывал глаза, но потом перестал. Ощущение полного безразличия ко всему на свете проникло в душу, всосалось в кровь и наполнило каждую клетку тела чугунной тяжестью.

Так они шли почти всю ночь, загребая опухшими ногами снег, спотыкаясь и качаясь из стороны в сторону. К утру Коста совсем ослаб - железная воля уже не в состоянии была поддерживать измученную плоть. Пурга утихла, но тундру по-прежнему окутывала непроглядная тьма, и Глебу казалось, что она уже никогда не рассеется. С черепашьей скоростью они взобрались на пологую горку, и здесь силы окончательно покинули Косту.

- Все! - выдавил он и упал на снег. Ноги у Глеба подломились, он сел рядом и торопливо заговорил, перемежая слова с горячечными выдохами:

- Ничего. Сейчас передохнем... и пойдем дальше. Все будет хорошо...

Со страшной силой клонило ко сну. Они не спали целую вечность, но Глеб понимал, что сон для них сейчас равносилен гибели. Коста лежал, припав щекой к снегу. Его борода, облепленная сосульками, зашевелилась, и Глеб услышал:

- Мне конец. Иди один... если сможешь...

Эти слова обожгли Глеба, словно ушат кипятка. В горле затрепыхался кашель, но он подавил его и почувствовал, как лицо запылало от праведного гнева.

- Как ты сказал? Один?

Но Коста уже не отвечал. Глаза его были закрыты, жаркое дыхание вырывалось из полураскрытого рта, плавя снег. Глеб вцепился в него и стал лихорадочно тормошить:

- Вставай! Вставай!

Коста был недвижим. Глеба обуял дикий страх - страх потерять последнего товарища, остаться одному в ледяной пустыне.

- Вставай! Пожалуйста...

- Уходи, - прошептал Коста.

Глеб ухватил его за воротник и потянул за собой. Он и не знал, что человеческое тело может быть таким тяжелым. Одолев сажени две, разжал пальцы сил не было. Попробовал подняться, но ноги не держали. Конец... Верить в это не хотелось. Глеб распластался на животе и пополз, впиваясь ногтями в снег. На мгновение оглянулся.

- Подожди... Подожди немного. Я что-нибудь придумаю...

Сказал и сам себе не поверил. Что можно было придумать, когда на сотни верст вокруг не было ничего, кроме снега - белого, похожего на саван снега? Что можно было придумать, если мир, в который они попали, не подчинялся законам разума?

Но отчаяние гнало его дальше, и он полз, дрожа от напряжения. Руки одеревенели, он выбрасывал их перед собой, как две дубовые колоды, и, отталкиваясь коленями, продвигался вперед. Глаза заволокло туманом, грудь разрывалась. Еще чуть-чуть... еще... Неодолимая сила притянула его к земле, и он замер, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Опустошенным было не только тело, но и сознание: исчезло все - представление о пространстве, о времени, даже о том, жив он или мертв. Так продолжалось бесконечно долго, и вдруг чья-то большая ладонь мягким ласкающим движением коснулась его головы.

Это неожиданное прикосновение вернуло Глебу частицу утраченных сил - он смог приподняться и увидел прямо перед собой огромного золотистого оленя... или человека? Словно спросонья, Глеб протер глаза. На фоне тусклой зари вырисовывались мускулистые плечи, голова с копной вьющихся волос и обнаженный человеческий торс, плавно переходивший в грудь оленя. Оленя! Глеб снова вспомнил рисунки в пещере Арома-Телле. Перед ним стоял тот самый человек-олень и не сводил с него немигающих глаз.

Глеб хотел спросить, кто он и откуда, но язык отнялся. Ему почудилось, что пристальный взгляд незнакомца пробуравил его насквозь. Потом рука - рука, которая только что коснулась его головы! - медленно поднялась вверх и застыла в величественном жесте. Глеб мог дать голову на отсечение, что это существо способно повелевать тысячами жизней. Это был князь, но князь в облике животного с человеческой головой!

- Кто ты? - наконец выговорил Глеб. Рука опустилась. Незнакомец качнул головой, словно отказываясь от ответа, и вдруг из-под его передних копыт вылетели яркие искры. Глеб зажмурился, приготовившись к самому худшему, но когда снова открыл глаза, незнакомца уже не было. Нет, он не исчез - он ускакал, быстрый, как ветер, и беззвучный, как метеор. На снегу остались его следы, они слабо светились, словно были осыпаны мельчайшей золотой пыльцой.

Быстро перебирая руками и ногами, Глеб пополз назад. Коста лежал на прежнем месте, бессильно разметав руки. Жив ли?

- Коста! - осторожно позвал Глеб. Коста приподнял почерневшее веко и посмотрел на него мутным глазом.

- Ты еще здесь?

- Послушай! Я видел...

Глеб запнулся, не зная, каким словом обозначить того, кто только что возник перед ним.

- Я видел... духа.

Коста открыл второй глаз и уверенно произнес:

- Ты бредишь.

- Нет! - Глеб с досадой толкнул друга в плечо. - Я видел его! Он стоял совсем близко, а потом.... потом позвал меня за собой.

- Позвал?

- Мне так показалось... Коста со стоном сел.

- Ты можешь идти? - спросил Глеб.

- Нет.

Глеб без лишних слов взял его под мышки и потащил туда, где начинались светящиеся следы. Коста долго разглядывал их, потом вымолвил:

- Иди. Если спасешься, придешь за мной. Я постараюсь не умереть.

Глеб, не отвечая, поволок его по уходившей вдаль фосфорической дорожке. Коста не противился, помогал, как мог. Надежда на чудесное спасение придавала сил, и они ползли, расталкивая рыхлые сугробы и боясь только одного - новой метели, которая могла засыпать цепочку оленьих следов.

Вдруг на горизонте показалась темная точка. Она двигалась по белому холсту тундры, словно муха по слюдяному окошку. Глеб замер. От напряжения в глазах двоилось и прыгало. Коста по-гусиному вытянул шею, его бледные щеки порозовели, и он воскликнул:

- Упряжка!

Теперь уже и Глеб мог ее разглядеть. Пара серых оленей, запряженных в кережу, взрывая снег, мчалась по тундре. В кереже сидел погонщик и размахивал хореем над оленьими спинами. Попавших в беду он не видел - ехал прямиком к той горке, с которой они только что спустились, и по сторонам не глядел. Глеб оторвал неподъемное тело от земли и замахал руками, вложив остаток сил в отчаянный крик:

- Э-эй! Сюда!

Получилось сипло и слабо. Закричал опять, а внутри все сжалось при мысли, что упряжка проедет мимо.

Коста, багровея, приподнялся на локте и выдавил из себя хриплый горловой звук. Глеб сдернул с плеч меховую накидку, поднял ее над головой на вытянутых руках, и она заполоскалась на ветру, как стяг. Есть! Погонщик заметил их и круто развернул упряжку. Она стремительно приближалась, Глеб и Коста завороженно глядели на нее. Погонщик, держась за узду, привстал, над оленьими рогами показалась его голова, и Глеб радостно вскрикнул. Это был Пяйвий.

Загрузка...