Пролог


Эту историю знает каждый: жил да был великий волшебник, который любил путешествовать в виде барса. Истинного его обличья никто никогда не видел, но предположений было множество: старик с пушистой бородой, великан, невиданное создание из мира волшебства или просто сущность без четкой формы. Книг о том, кто такой Барс и почему ему нравится притворяться огромным сияющим котом, было написано столько, что за всю жизнь не прочтешь, но лично я всегда считал, что изначального облика у него и вовсе нет. Когда-то наша земля породила вот такого странного говорящего зверя, а все эти невероятные легенды – просто выдумка.

Как выяснилось, я был не прав. Все были не правы, кроме малоизвестного мудреца по имени Фредерик Наивный, который в тысяча пятом году сочинил трактат «О великой тайне». Там он описал теорию настолько безумную, что после распространения его труда все отказались с ним разговаривать, и он умер в одиночестве, удалившись от мира в хижину, затерянную среди непроходимых лесов. Бедный Фредерик! Вот и говори людям после этого правду.

Насколько я знаю, единственная уцелевшая копия трактата «О великой тайне» хранится в королевской библиотеке (с возмущенной надписью «Какое вранье» на последнем листе, оставленной безымянным читателем сотни лет назад). Остальные экземпляры ушли на растопку печей в мрачную эпоху после потери Сердца, когда тепло и удобство люди начали ценить больше, чем философские сочинения.

Но давайте на время забудем о невероятной догадке Фредерика и вернемся к истории, знакомой каждому. В незапамятные времена Барс создал королевство, полное чудес, главным из которых было Сердце волшебства, наделявшее каждого жителя особым даром: играть на скрипке или с необыкновенной скоростью выращивать цветы, лечить прикосновением или чинить сломанное. И все было прекрасно, пока на трон не взошел злобный король Освальд, который мечтал стать бессмертным. Узнав, что Сердце может исполнять желания, он немедленно этим воспользовался, отчего Сердце ослабело и едва не погасло. Тут в истории появляется великий и могучий Сивард, который отправился в дальний путь и с помощью волшебника по имени Тис спрятал Сердце. Но и здесь Освальд все испортил: он послал вдогонку разрушителя, обладавшего даром уничтожать прикосновением все, до чего дотронется. Разрушитель и Сивард сошлись в битве, и оба погибли, Сердце осталось спрятанным неизвестно где, а королевство с тех пор влачило жалкое существование: люди рождались бездарными и ценили только деньги да старинные вещи, сделанные мастерами прошлого.

Триста лет люди пересказывали друг другу эту красивую и грустную легенду в которой героев так легко отличить от злодеев. Вот только на самом деле не было никакого разрушителя, дар огня был у самого Сиварда. Тис струсил и не стал помогать ему а затем дал Освальду волшебный меч, чтобы убить героя, которого дар огня под конец похода едва не превратил в чудовище. Освальд был отцом Сиварда и, поверьте, вовсе не желал ему смерти, а Барс, который мог все это остановить в любой момент, даже не шевельнул ради этого своей пушистой лапой.

Уверен: то, что случилось триста лет спустя, молва тоже превратит в поучительную басню, где безупречным героям противостоят жестокие злодеи. Но я знаю, что вы не из тех, кто принимает на веру любую выдумку. Вы – искатели правды, и именно ее я собираюсь рассказать.


Все началось, как это обычно и бывает, с матери. Я любил ее больше всех на свете, а когда мне было двенадцать, она заболела и умерла – такое случалось даже в королевстве даровитых мастеров. Ни один целитель, от рук которого зарастают порезы и ожоги, не возьмется лечить смертельную болезнь или рану: на это нужно столько сил, что целитель и сам вскоре умрет, – возможно, не сразу, но точно раньше отведенного ему срока. Мой отец был королем, и я на его месте угрозами заставил бы целителей спасти ее, – разве жизнь королевы не важнее их жизней? – но в стране мастеров каждый, увы, ценился одинаково, будь он монархом или сапожником. Вот тогда я и подумал о том, что нужно это изменить. Какой смысл править, если твои приказы не исполняют беспрекословно?

А хуже всего было то, что мой собственный дар, дар предвидения, говорил мне, что ничего не исправить. Я видел мамину смерть снова и снова, но все равно не терял надежду ведь в сказках вечно повторяли: если что-то очень сильно нужно тебе, так сильно, что ничего за это не жаль, попроси Барса, и он совершит чудо. Он ведь создал целое королевство – что ему стоит изменить будущее! И я звал его, умолял днями и ночами, но он не явился, и моя мать умерла.

Глядя на ее холодное тело, я понял, что не желаю превращаться во что-то подобное, даже если это написано на роду каждому на земле. К счастью, мы живем в волшебном королевстве, где возможно даже невозможное. И когда много лет спустя я исполнил свою мечту, стал бессмертным тираном и вместе со всеми в королевстве лишился дара, никаких угрызений совести я не испытывал, уж поверьте. Даже то, что пришлось убить Сиварда, меня не уничтожило, – я с двенадцати лет приучил себя не любить никого слишком сильно.

«И прежде чем навеки закрыть глаза, великий Сивард сказал: «Однажды эта игра продолжится»». Мой сын ничего такого не говорил, эту присказку выдумал Тис, но я точно знал, что Барс однажды решит вернуть людям Сердце и наверняка выберет своим новым героем юношу с даром огня, который исправит ошибки Сиварда. Все сказки нашего королевства бесконечно перекликаются, отражают друг друга, как лабиринт из зеркал, – то ли у Барса какая-то безумная мания повторения, то ли просто плохое воображение. И мне пришла в голову отличная идея: украсть такого ребенка, научить его управлять даром и во всем мне подчиняться. Изящный и простой план, но вы уже сами знаете, чем он закончился.

Я ждал, что следующий разрушитель родится едва ли не через день после смерти Сиварда, – не оставит же Барс свое драгоценное королевство без волшебства надолго! Но я ошибся: либо Барсу давно наплевать, что тут творится, либо он все проспал, а может, решил помучить людей, но мне пришлось ждать почти три сотни лет. За это время я в совершенстве освоил множество умений – от вранья и манипуляции людьми до шитья курток и охоты на оленей.

Чтобы не упустить момент, когда у ребенка, которого добрый Барс при рождении осчастливит такой прекрасной способностью, впервые проявится дар, мы с Джоанной, моей бессмертной подругой-волшебницей, заручились поддержкой грибня. Вы их помните из сказок: несуразные молчаливые существа, похожие на криво сшитых игрушечных медведей. Они чувствуют волшебство, и я знал: первое проявление дара огня будет вспышкой, которую они точно заметят.

Думаю, грибни получили свое название из-за шляп, которые они никогда не снимают, – у каждого в их племени она своего цвета и фасона. Тот грибень, который взялся нам помочь, был в облезлой соломенной шляпе с красной лентой, и Джоанна прозвала его Соломкой. Она пообещала его народу кое-что такое, от чего грибни не в силах отказаться. И вот однажды, когда я уже почти забыл про наш уговор трехсотлетней давности, Соломка забрался к нам в окно и потянул за собой.

Было ветреное майское утро, полное запахов и звуков, и я сразу же узнал место, куда мы переместились. В этом саду я играл все детство.

– У старого кота, видимо, с головой совсем плохо, – прошептала Джоанна. Она Барса тоже не жалует. – Еще один младший принц с даром огня? И как, интересно, мы его незаметно украдем?

Мы стояли за пышными кустами сирени, а Соломка указывал лапой в сторону пестро одетого мальчика, который лихорадочно закапывал что-то поддеревом, – видимо, прятал предмет, который чуть не спалил своим новообретенным даром.

Сотни лет мы следили за династией Олденов, и эта семья была хуже всех: слабый король, взбалмошная королева и двое бестолковых детей. Перед нами был младший, надоедливый болтливый слюнтяй, который вечно таскался за старшим, как привязанный, часто плакал, но еще чаще смеялся. Сивард с рождения был мрачным и серьезным, как будто на нем сразу лежала печать будущего дара. Предположить, что вот из этого толстощекого хохотуна вырастет разрушитель, было все равно что надеяться, что из кузнечика рано или поздно получится леопард. Моя идея внезапно показалась мне ужасно неудачной, но отступать было поздно.

– Роберт, я кому сказал: отдай меч! – раздался из-за деревьев крик второго ребенка. – Найду и голову оторву!

Мальчик, вытирая рукавом слезы, бросился к ручью около конюшни, отмыл испачканные землей руки и замер, глядя на них так, будто они чужие. Голос старшего приближался, но к тому времени, как тот выбежал на поляну, младший спрятался в зарослях ирисов. Если бы он просто дождался брата и рассказал ему правду, мой план провалился бы, но людей, даже маленьких, вечно подводит решение скрывать свои тайны.

В тот день мы с Джоанной дождались подходящего момента и выполнили то, что задумали. Мальчик все-таки вылез из укрытия, его нашли слуги, и он поехал с семьей на пикник в горные охотничьи угодья. Джоанна усыпила сонным порошком даму, приставленную смотреть за принцами, и сбросила ее тело в ущелье, оставив на камнях следы своей крови, чтобы все поверили, будто ребенок погиб. Старший, к счастью, был все еще обижен из-за своего драгоценного меча и бросил младшего в одиночестве, и тогда я поймал его, аккуратно, как дикого зверька, взял Джоанну за руку, и мы исчезли.

Она перенесла нас в хижину, которую я построил на севере, около деревушки Хейверхилл, и тут же вернулась назад, – мы решили, что, раз уж она может принять чье угодно обличье, пусть изобразит блондиночку, которая теперь покоится на дне ущелья. Джоанна обещала вернуться ночью, когда все уснут, – она могла сделать так, чтобы мальчик забыл, кто он и откуда, но для этого заклятия ей требовалось время. Мне надо было продержаться до ее возвращения наедине с шестилетним ребенком, и я собирался слегка ударить его по голове, если он будет слишком долго и утомительно ныть, но не пришлось.

Мы сидели в разных концах комнаты, я и он. За окнами пели птицы, доски пола нагрелись от солнца. Я надел на мальчика детские перчатки Сиварда, чтобы он ничего не сжег, связал ему руки за спиной и примотал веревкой к шкафу, а сам сел на пол и молча наблюдал, как он пыхтит в попытках сдвинуть шкаф с места. Конечно, он плакал, звал брата, мать, отца. Но недолго: понял, что они не услышат. Тогда он начал уговаривать меня отпустить его, пока не сообразил, что мне его не жаль.

– Тебе нужны деньги? – просипел он наконец. – Мой отец тебе заплатит, если вернешь меня.

Для ребенка, незнакомого с понятием выкупа, мыслил он здраво. А потом это сопливое существо удивило меня еще раз.

– Перчатки. Я такой, как разрушитель из сказки про Сердце волшебства, да? – выдавил он. – А ты король Освальд.

Не знаю уж, с чего он это взял, – наверное, в его крошечном мире я был единственным возможным злодеем.

– Я убью тебя, – прибавил он, плечом вытирая мокрое лицо. – Развяжи, и давай сразимся по-честному.

Глупость, конечно, но размах замысла мне понравился. А он продолжал говорить – торговался, упрашивал, пытался обмануть меня, подманить ближе, явно в надежде ударить или укусить. Все это было наивно, но, как говорится, «узнаешь волка по зубам волчонка». Отчаяние доводит слабых до истерики, но сильных оно делает умнее и спокойнее. И я понял, что он – из вторых.

Потом он замолчал, глядя в одну точку, – наверное, мысленно просил Барса спасти его, и мне было приятно от мысли, что Барс разочарует его так же, как когда-то меня. Когда помощь не пришла, он не заплакал, только начал просить воды, повторяя, что ему жарко. Я видел по глазам: он все еще надеется меня перехитрить, и так к нему и не подошел.

Но за эти полдня, пока в семье короля все обвиняли друг друга в гибели ребенка, пока моя подруга плела вокруг них свою паучью сеть лжи, а перепуганный до смерти старший принц рыдал в своей комнате, что-то во мне неприятно изменилось. Солнце двигалось к закату, жители деревушки Хейверхилл, которые нас еще не знали, сажали петрушку на своих скудных полях, а я наблюдал за мальчиком и думал: когда он забудет, что ненавидит меня, мы поладим. Он похож на меня куда больше, чем на свою унылую семейку.

Джоанна вернулась глубокой ночью. Она была все еще в обличье придворной дамы, и я думал, мальчик бросится к ней, но фальшивая внешность его не обманула. Он просто затаился, выжидая момент, чтобы сбежать.

– Он не станет идиотом, если ты сотрешь ему память? – негромко спросил я.

– Не сотру, просто запру, – покачала головой Джоанна. – Я могу менять свойства вещей, а не сущность. Но если от заклинания он совсем отупеет, просто сверни ему шею, и будем ждать, пока родится другой.

Следующие полчаса прошли неприятно. Джоанна шептала что-то, железной хваткой держа ребенка за голову, тот кричал и вырывался, потом обмяк и лег на пол, тупо глядя перед собой. Джоанна встала и брезгливо вытерла руки о подол. Детей она терпеть не может, даже их запах вызывает у нее тошноту.

– Вот пара советов, – тихо сказала она, подойдя ко мне. – Держи его подальше от людей. Сделай вид, что вы жили тут всегда. Не употребляй при нем слова, которые могут вызвать воспоминания, вроде «дворец», «король» или «игрушка». Пусть его жизнь как можно сильнее отличается от прежней. И придумай ему какое-нибудь новое имя, чтобы старое не всколыхнуло память.

Джоанна исчезла, а я наконец подошел к мальчику. Он лежал и щурился, будто пытался что-то вспомнить. Слезы сползали ему в уши, и я сел рядом.

– Привет, Генри, – сказал я. – Я твой отец. Все хорошо.

Он долго смотрел на меня – заклятие Джоанны было сильно, но он даже сейчас боролся, – а потом кивнул и обнял меня. А я должен был оттолкнуть его, но вместо этого обнял в ответ.

Первые недели он всхлипывал и ворочался во сне, а потом забыл окончательно. Его блеклый взгляд скоро прояснился, но никогда не стал таким же живым, как в тот долгий день, когда он грозился вызвать меня на бой и отхватить мне голову мечом, – какая-то часть его личности была потеряна, но тот, кто не знал его раньше, этого и не заметил бы.

Я должен был притворяться его отцом, притворяться, что учу его чему-то полезному, но случилось кое-что непредвиденное. Мне захотелось, чтобы этот ребенок полюбил меня, и вместо подделки я сделал все по-настоящему.

Роберт Олден умер в тот день, и родился мой сын Генри. Как я уже говорил, любовь все усложняет – за три века я об этом подзабыл, и она застала меня врасплох. Как ни глупо это звучит, десять лет я был совершенно счастлив, пока на охоте мы с Генри однажды не увидели следы Барса. Все, что произошло дальше, вы знаете не хуже меня, и вот теперь, месяц спустя после того снежного дня, я стою на пороге новой жизни.

Я понял это, когда услышал за спиной мягкие шаги звериных лап.

– Ты хотел поговорить? – произнес низкий голос, от которого меня пробрала дрожь.

Я медленно развернулся. Тот, кто за триста лет ни разу не удостоил меня появлением, смотрел так, будто знает мою жадную и запутанную душу лучше всех, но все равно не злится. Уж конечно, ему было известно, что я держу в руках, и я опасался, что он попытается убить меня или уничтожить предмет, который сулил ему такие неприятности. Но он просто ждал продолжения, и это убедило меня в том, что я прав: он не меньше меня заинтересован в том, что я предложу.

– Буду краток, – беззаботно начал я. – Предел существует, верно?

Я ждал если уж не смерти на месте, то хоть какого-то возмущения тем, что величайшая тайна королевства выплыла наружу, но Барс спокойно сел, обернув лапы хвостом. Я заговорил громче.

– Конечно, я попытаюсь сделать то, что тут сказано, а ты – помешать мне. – Я приподнял хрупкий от времени лист: несколько столбцов записей мелким витиеватым почерком. – Впрочем, я кое-что понял. Если бы ты сам мог туда добраться, ты бы давно это сделал. Но, кажется, в твоем королевстве лишь одно тебе не по силам: выйти за Предел. Само королевство защищает то, что там хранится. Готов поспорить, ты пытался попасть туда – кто от такого откажется? Может, даже помощью людей пользовался, но ничего у всех твоих избранных и героев не вышло. А вот у Генри всегда все получается.

Барс следил за мной взглядом, лениво похлопывая по земле кончиком хвоста, и я внезапно понял: ему нравится этот разговор.

– Ты уже не так силен, как раньше, да? – насмешливо спросил я. – Не знаю уж почему, но ты ничего не можешь со мной сделать. Не можешь убить меня. У тебя были сотни лет, чтобы попытаться.

Барс не ответил, и я засмеялся.

– Я давно понял: не такой уж ты добряк. Ты вручил Генри дар, который сводит его с ума. Не помог ему, когда я его украл, а за этот месяц так и не сказал ему, кто он на самом деле. Тебе ведь просто нравится смотреть, кто выплывет, а кто утонет. Мне ли не знать, как скучно бывает, когда живешь так долго! Для тебя все это просто игра. Как шахматы. – Он ничего не сказал, но я и так знал, что прав, и шагнул ближе. Пора было сделать свой ход. – Вот поэтому я тебе и предлагаю кое-что интересное: давай сыграем партию. По легенде, ты белый король, я – черный, но на самом деле разница между нами не так уж велика, правда? Нам обоим нужно то, что скрывает Предел, и Генри наверняка сможет нам помочь. – Я приподнял записку, которую держал в руках. – Пусть и дальше думает, что он белый ферзь, который защищает тебя и борется со мной. Тот из нас, кто выйдет за Предел первым, выигрывает партию и забирает то, что там хранится. Мы просто подтолкнем Генри в нужном направлении, а дальше он все сделает сам. Ну как, по рукам?

Барс неспешно кивнул. Он по-прежнему смотрел на меня этим невыносимым взглядом, полным любви, и я зло подумал: старый лицемер, он даже сейчас не может оставить свои штучки, даже сейчас продолжает прикидываться добрым. Он встал, по-кошачьи потянулся и уже собирался уйти, но я остановил его.

– Тут сказано, что самый главный секрет королевства – это то, кто ты такой на самом деле, без этого звериного маскарада. Предел хранит ответ и на этот вопрос тоже. Когда мы встретимся в конце партии, ты примешь свою настоящую форму, верно?

Я думал, мое любопытство его разозлит, но он дернул ушами и улыбнулся. На звериной морде улыбка смотрелась очень странно.

– Боюсь, мой истинный облик неприятно тебя поразит. Я бы на твоем месте не торопился его увидеть.

Пасть его не двигалась – голос, совершенно человеческий, исходил из глубины его мохнатого тела.

– Я не из пугливых, будь ты хоть монстр с пятью головами. – Мне не хотелось, чтобы он уходил, и я задал еще один вопрос: – Что в Генри такого особенного? Он смог найти Сердце, корону, убить лютую тварь, а теперь, может быть, и Предел найдет. Даром огня он не пользуется, а про то, что он принц, даже не знает. Как он вечно ухитряется выигрывать?

– Странно, что ты еще не понял, – махнул хвостом Барс. – Это совершенно очевидно.

И с этими словами он, конечно, исчез: старик не меньше меня любил эффектно являться и уходить.

Я обернулся. Хью был едва ли не в обмороке, даже Джоанна притихла. Они оба все утро уверяли меня, что Барс на мой зов не явится, а если и придет – немедленно поразит нас всех молнией.

– Думаю, можно приступать. У нас ровно половина шансов на успех в игре против Барса – неплохо, да? – весело сказал я. – Не трясись, Хьюго. Когда все закончится, получишь такие богатства и славу, что все от зависти загнутся. Ты же этого достоин.

Он выдавил улыбку – как же легко порадовать дурачка.

– Пообещай мне кое-что, – сказала Джоанна, тяжелым взглядом уставившись на меня. – Когда Генри больше не будет нужен, когда ты получишь то, что хочешь, избавься уже от него наконец. Барс тебе не помешает – сам видишь, вечно он его выручать не собирается.

Ее слова внезапно привели в чувство бледного Хью – он выпустил ножку стола, за которой пытался спрятаться последние полчаса, и встал.

– Я могу его убить, – встрял он, и я впервые понял, насколько сильно он ненавидит своего бывшего соратника по походу за Сердцем. – Дадите мне тот волшебный меч? Я могу. Я найду способ.

Будь у Хью хоть капля наблюдательности, он давно бы уже понял, что я никому не позволю тронуть своего сына: убить его могу только я, единственный достойный противник. Кстати, одно из прекрасных свойств Генри в том, что он учится у каждого, кого встречает, а вот Хью из тех, кого жизнь вообще ничему не учит.

– Ведь если он белый ферзь, тогда я, наверное, черный, – пролепетал Хью, увидев мое лицо.

Я с трудом подавил желание закатить глаза и похлопал его по плечу.

– Думаю, так и есть, Хьюго. Но с Генри я разберусь сам. Ты права, Джо. Хватит держаться за прошлое.

Но о главном я промолчал. После истории с чудовищем я уже не верю, что заклятие забвения, когда-то созданное Джоанной, долго продержится. Упрямства у Генри на десятерых, и что-то внутри его помнит правду: я же видел, как он смотрит на Эдварда. Смешно было видеть их вместе – такие похожие, одинаково пожимают плечами, одинаково смотрят исподлобья, та же привычка тереть рот рукой в задумчивости. Генри умен, скоро догадается – и возненавидит меня. Так, как раньше, больше не будет, и лучше уж я буду первым, кто уничтожит связь между нами.

– Начнем, пожалуй, – сказал я и повернулся к Джоанне. – Шаг первый: превращение.

Она прикоснулась к моей щеке, и я почувствовал, как мое тело меняется. Джо неоднократно меняла мой облик, помогая нам добиться своего, но никогда еще перемена не ощущалась так странно, как сейчас.

Увидев мое новое обличье, Хью невнятно вскрикнул.


Меня зовут Освальд Олден, и я злой король из прошлого, чьим именем пугают детей. Впрочем, скоро это закончится, и настанет время новых легенд, – ведь на этот раз мне будет сопутствовать удача. Откуда я знаю? Мне сказал об этом дар предвидения, который вернулся ко мне, когда Генри нашел Сердце волшебства.

Но все же перед вами – не моя история. Она снова о том, кого я всегда буду считать своим сыном, – принце и разрушителе, способном на невозможное. О странном мальчике, который вечно выигрывает.

Это – история того, как он проиграл.


Загрузка...