Зеркало в ожидании

О"кей. Постараюсь и дальше держать его в неведении. Пусть со мной покончено - но и с ним тоже, если бы только мне удалось заставить его улететь. Когда ребята с Мониторной Станции прибудут сюда, обнаружат мой труп и записку, которую я постараюсь написать до того, как окончательно стемнеет, с Иллини и Ко будет покончено. Им никогда больше не доведется участвовать в бизнесе с похищением планет, и остаток дней своих они проведут на каторге. Причем все это произойдет так быстро, что никто и глазом моргнуть не успеет. Я поискал собственный голос, немного подул на него и крикнул:

- Ладно, Иллини, этот выстрел не в счет. Забирай своего парня и убирайся с планеты. Я буду следить за тобой. И локаторы Мониторной Станции тоже. Если ты еще раз попробуешь приземлиться, тебе придется им кое-что объяснить.

- Я все сделаю, как ты сказал, Улрик. Ты в своем праве. Мне... мне придется привязать что-нибудь к Подиаку, чтобы дотащить его до яхты.

На это я ничего не ответил. Не мог. Это обеспокоило Иллини.

- Улрик! Я доложу, что обнаружил все в полном порядке. Только, пожалуйста, не делай глупостей. Помни о миллионе кредитов, который тебя ждет!..

- Топай, топай, - выдавил я. Я смотрел, как он отошел на несколько шагов, повернулся и стал карабкаться по склону. Перед глазами у меня то вспыхивали, то гасли разноцветные огни.

Иллини вдруг снова оказался почти рядом с отсеком. Впрягшись в какую-то упряжь, он тащил безжизненное тело Подиака. В снегу за ними оставалась борозда. Когда я снова поднял глаза, их уже не было видно. И только тогда я отпустил то, на чем висел, и провалился навсегда в бездонную пропасть.

Когда я очнулся вновь, возле меня сидел Джонни Гром.

* * *

Он дал мне воды. Я выпил ее и сказал:

- Ты, здоровенный идиот! Что ты здесь делаешь? - мне показалось, что я произнес эти слова вслух, но изо рта у меня вырвалось только легкое шипение, как из проколотого мяча. Я лежал, прислоненный головой к стене - так, как он положил меня, - и смотрел в широкое изможденное лицо, на потрескавшиеся и кровоточащие губы, спутанные волосы, в которых застрял снег. Взгляд его ярких голубых глаз встретился с моим.

- Я пришел в себя и увидел, что тебя нет, Карл Паттон. - Голос его совершенно потерял звучность. Он говорил, как древний старик. - Вула привела меня сюда.

Я вдруг сообразил, что из всего этого вытекает, и чуть было не заулыбался. Конечно, записка, написанная кровью, может пробить дыру в планах Иллини, но ведь живой великан утопит их окончательно.

Я сделал еще одну попытку и ухитрился на сей раз издать довольно разборчивый шепот:

- Слушай меня, Джонни. Слушай внимательно, потому что второй раз объяснить все это у меня не хватит сил. Вся эта история - подделка, уловка, которая должна была погубить тебя. Потому что, пока ты жив, они не могут заграбастать твой мир. Люди, которые находятся здесь, в полной безопасности. По крайней мере, так должно было быть. Но в первоначальный план внесли изменение. Конечно, только после того, как позаботились бы о тебе. А раз ты жив... - я почувствовал, что мои объяснения становятся слишком сложными.

- В общем, все это чепуха, - продолжал я. - Ты перехитрил их. Перехитрил всех нас. Ведь, несмотря ни на что, ты остался жив. Теперь твоя задача и дальше оставаться в живых. Поэтому ты должен затаиться. Здесь есть отопление и аварийный запасы пищи - тебе вполне хватит до прибытия спасательного отряда. И тогда твое дело в шляпе. Ты заметил, что поврежден соленоид, понимаешь? Ты ведь знаешь, как выглядит соленоид, да? И ты поправил его. Ты спас людей. Ты будешь героем. После этого они не осмелятся и пальцем тронуть тебя.

- Ты тяжело ранен, Карл Паттон.

- Меня зовут вовсе не Карл Паттон, черт тебя подери! Меня зовут Улрик! Я наемный убийца, понимаешь? И явился я сюда, чтобы прикончить тебя...

- Ты потерял очень много крови, Улрик. Здесь есть какие-нибудь медикаменты?

- Ничего из того, что могло бы меня спасти. Мне прямо в бедро угодили из энергетического разрядника. Левая нога - просто месиво из осколков кости и окорока. Скафандр, конечно, немного помог... Можешь забыть об этом. Важно, что они не знают о том, что ты жив! Вот если они попытаются сесть сюда еще раз, на всякий случай, и обнаружат тебя раньше, чем прибудет спасательный отряд, тогда они выиграли. А они ни в коем случае не должны выиграть, понимаешь? Я им не позволю!

- В моем доме есть медицинская машина. Ее туда привезли доктора. После Болезни. Они сможет вылечить тебя.

- Конечно! Я в Медицинском Центре я бы начал танцевать "сомали" уже через тридцать шесть часов. А если бы я не сунулся в это дело, то не попал бы в такую переделку... Забудь обо мне и постарайся сосредоточиться на том, чтобы остаться в живых...

Тут я, должно быть, отключился, потому что следующим моим ощущением были удары в бок тупыми ножами. Я приподнял веки и увидел, что скафандр мой расстегнут, а там, под ним - много-много крови. Большой Джонни что-то делал с моей ногой. Я велел ему оставить меня в покое, но он продолжал пилить меня раскаленной добела пилой и лить на раны кипящую кислоту. А потом, через некоторое время, я словно вновь поднялся откуда-то из глубин - и снова увидел свою ногу, уже забинтованную до бедра лентой из аптечки первой помощи.

- В тебе еще много сил, Улрик, - сказал Джонни. - Ты боролся со мной, как морозный демон.

Я хотел сказать ему, чтобы он бросил это бесполезное дело и дал мне возможность спокойно умереть, но не смог издать ни звука. Великан поднялся на ноги, завернутый в зелено-пурпурный мех. Он нагнулся, поднял меня и направился к люку. Я снова попытался закричать, объяснить, вдолбить ему, что спасать он должен только себя самого, ради того, чтобы взять реванш, что он уже сыграл роль сенбернара, спасающего терпящих бедствие в горах, и что еще одна бессмысленная прогулка в снегах будет означать победу Домбека и Иллини, что все мои труды тогда пойдут насмарку. Но это было бесполезно. Я почувствовал, как он покачнулся, оказавшись во власти ветра, услышал, как щелкнул включившийся термостат скафандра, и затем меня с головой накрыло огромное одеяло.

* * *

На обратном пути у меня почти не осталось воспоминаний. Прибор, контролировавший процессы в организме, постоянно держал меня под наркозом - видимо, того требовали ощущения, возникавшие при путешествии на плече великана через ледяную пустыню, да вдобавок осколки костей старались выйти наружу через разможженные ткани бедра. Помнится, один раз я занлянул в огромное обмороженное лицо и наткнулся на взгляд замутненных страданием глаз.

- Оставь меня здесь, - произнес я. - Не нужно мне помощи. Ни от тебя, ни от кого другого. Я выигрываю или проигрываю только самостоятельно.

Он покачал головой.

- Но почему? - спросил я. - Зачем тебе это?

- Человек, - сказал он. - Человек... всегда должен... доводить свои дела до конца.

И он продолжал идти вперед. Он был трупом, но никак не хотел лечь и умереть.

Я инстинктивно ел и пил из подведенных ко рту трубок. Если бы я находился в сознании, то, наверное, постарался бы уморить себя голодом, чтобы не продлевать агонию. Иногда я приходил в себя, но не больше, чем на полчаса. И тогда я понимал, каково приходится куску мяса на крюке мясника. Остальное время я спал, и мне снилось, что я уже сдал вступительные экзамены в Ад. Несколько раз я чувствовал, что падаю и лежу на снегу, потом огромные руки с ворчанием поднимали меня, и я вновь сквозь боль ощущал себя рядом с измученным телом, продолжающим куда-то бесконечно брести...

А потом было еще одно падение, но только какое-то более окончательное, что ли, чем предыдущие. Долго я лежал на месте, дожидаясь смерти, пока, наконец, не сообразил, что скафандр не позволит мне так легко умереть. Питание и лекарства, которые позволили бы здоровому человеку благополучно продержаться с год, заставят помучиться умирающего ненамного меньше. Так что я остаюсь по эту сторону подземной реки, нравится мне это или нет. Я открыл глаза, чтобы сказать об этом великану, и увидел его дом, возвышающийся в сотне ярдов от меня под сенью огромных деревьев. Чтобы добраться до него, мне понадобился всего один день. Я проползал по тысяче миль зараз, преодолевая бескрайние пространства, усыпанные битыми бутылками. Дверь некоторое время сопротивлялась, но в конце концов я навалился на нее всем телом, и она отворилась, позволив мне рухнуть на дощатый пол. Мне потребовалась еще одна вечность, чтобы добраться до огромного медицинского кабинета, открыть его и вползти внутрь. Я успел услышать, как включился диагностический прибор, и ощутить, как сенсоры задвигались по телу, а потом я долго, очень долго не чувствовал ничего.

* * *

На этот раз я очнулся с ясной головой, испытывая вместо боли голод, и с шиной на ноге, которая почти не мешала мне ходить. Я огляделся в поисках хозяина, но оказалось, что в доме я один. В очаге не было огня, но, несмотря на это, в доме было тепло. Видимо, когда-то какие-то доброхоты установили здесь автоматическое отопление на тот случай, если очаг потухнет и великану станет холодно. На полках я нашел кое-какую снедь и впервые за много дней опробовал свои челюсти. Жевать было еще больновато, но вполне терпимо. Я включил коммуникатор и уже собирался было поведать Вселенной свою историю, но вспомнил, что нужно выяснить еще кое-какие подробности. Я подошел к двери, смутно надеясь увидеть как Джонни разминается колкой дров, но увидел лишь приглаженный снег, раскачивающиеся под ветром деревья и серое небо, низко нависшее над землей, подобно мокрому холсту. И скоро заметил кое-что еще: продолговатый сугроб на полпути между домом и опушкой леса.

Хруст снега у меня под ногами почти оглушал в окружающей тишине. Я шел к продолговатому сугробу. Да, он был там - лежал на спине, глаза его были открыты и смотрели в небо сквозь припорошивший их снег. Руки его были согнуты в локтях, а ладони открыты, как будто он держал на руках ребенка. Снег одеялом покрыл его, словно стараясь согреть во сне. Собака лежала подле него, замерзнув на своем последнем посту.

Я долго, очень долго смотрел на великана, и слова так и кипели во мне. Я очень многое хотел бы сказать ему, но для этого требовался другой голос, голос, который перенес бы слова через пропасть куда более широкую, чем пространство, - туда, куда он ушел. Поэтому я сказал только:

- Ты победил, Джонни. Мы считали себя умниками, но именно ты оказался человеком, который довел свое дело до конца.

* * *

Я нажал кнопку "Передача", готовый дать залп, который потопит Домбека и его команду, как консервную банку, но потом тихий мудрый голосок благоразумия принялся нашептывать мне в ухо. Прищучить их для меня будет равносильно самоубийству. Причем и после смерти на моем замерзшем лице останется торжествующая улыбка, а нос будет воинственно выглядывать из могилы. Быть может, еще имело смысл вывести их на чистую воду ради того, чтобы сохранить для Джонни Грома его замерзший рай, особенно если учесть, что они собирались провести меня тоже.

Но я-то был жив, а Джонни был мертв. А тот миллион по-прежнему дожидался меня. Там, в грузовом отсеке, не осталось ничего такого, чего нельзя было бы объяснить огромным нехорошим скорпионом, который слегка пожевал мою ногу.

Джонни будет героем, ему поставят памятник - замечательный памятник, где-нибудь в таком месте, куда не дотянутся ковши землеройных машин. Я сам прослежу за этим.

И в конце концов я поступил умно и очень-очень хитро. Я сообщил им то, что они хотели от меня услышать: люди живы, а великан погиб геройски, как и подобает великану. После этого я стал ждать прибытия спасательной шлюпки.

* * *

Я получил свои деньги и как бы ушел в отставку. Я хочу сказать, что твердо для себя решил больше никогда не браться ни за какие поручения. До самого последнего времени я проводил жизнь, путешествуя, любуясь видами, отдыхая на роскошных курортах, тратя часть дохода, причитающегося мне с той кучи денег, которые мне достались. Я ел и пил, путался с девками и испробовал, кажется, все на свете - начиная с воздушных лыж и кончая пешими прогулками по дну морскому, но меня не оставляет ощущение, что то, что я тщетно пытаюсь найти, я никогда не найду, и ни один бездельник и любитель острых ощущений не найдет тоже.

Вселенная бесконечна и равнодушна, а маленький человечек никак не хочет оставить попыток совершить подвиг, который позволит ему сравняться со звездами.

Но в мире, где когда-то жил-был великан, все мы навсегда останемся пигмеями.