Зеркало Вельзевула

– Слушаю вас! – Официантка приветливо улыбнулась и приготовилась записывать.

– Значит, сначала суп, вот этот, куриный…

– Лучше возьмите крем-суп со сливками и лососем, – перебила официантка, – он нашему повару очень хорошо удается.

Надежда слегка поморщилась при слове «сливки», но согласилась.

– Потом вот эту рыбу на пару… нет, тут рыба и там рыба… тогда, может быть…

– Котлетки куриные хороши… – подсказала официантка, – и на гарнир картошечка…

– Без гарнира! – решительно заявила Надежда. – Зелени немного можно положить. Потом кофе – черный, но не слишком крепкий.

– А десерт… – тоном заправской искусительницы промурлыкала официантка, – кекс шоколадный небольшой или вот песочный пирог с лимоном…

– Ох, слаб человек, – вздохнула госпожа Лебедева. – Давайте пирог!

Официантка ушла, Надежда снова вздохнула и уселась поудобнее. Зал ресторана был полупустой. Наверное, потому, что она пришла позже обычного обеденного времени. Третий час, а голодающие на ланч бегут к двенадцати. А что ей, Надежде, к двенадцати торопиться, когда она работу начинает в половине одиннадцатого?

Ну да, теперь Надежда Николаевна Лебедева работает. Подумав так про себя, Надежда фыркнула. Разве это работа? Так, баловство одно. Но все же…

На прошлой неделе Надежде позвонила старая знакомая, Лида Семицветова. Когда-то они водили дочек на танцы, жили в одном районе, даже отдыхать вместе ездили. Потом дочки выросли, и Надежда с Лидой как-то незаметно раздружились. Но перезванивались по праздникам, изредка встречались. В этот раз Лида позвонила, так сказать, не по плану. По ее голосу Надежда поняла, что у нее проблемы, и сразу спросила, что случилось.

– Надя, только ты можешь мне помочь! – взмолилась приятельница.

– Все здоровы? Говори толком! – забеспокоилась Надежда Николаевна, потому что в голосе Лиды было самое настоящее отчаяние.

Лида тут же скороговоркой выложила свои проблемы. У нее очень хорошая работа, она – помощница депутата Маргаритова. То есть это только так говорится, что помощница, а на самом деле просто сидит в офисе и отвечает на звонки. Тех, кто звонит с жалобами или с просьбой записаться на прием, записывает, спрашивая предварительно паспортные данные. Некоторые приходят лично, их тоже записывает. Письменные заявления и жалобы регистрирует и подшивает в папочку. С самим депутатом Лида почти не видится, потому что на приеме у него сидит другая помощница. Еще есть секретарша, которая отвечает за основные дела – встречи, заседания и так далее.

– А работа с избирателями разве не основное дело? – поинтересовалась Надежда.

– Надя, не ерничай, у меня и так все сложно! – отмахнулась Лида.

Далее выяснилось, что дочка Лиды лежит в роддоме на сохранении, а зять, этот безответственный человек, улетел в командировку.

– Надолго? – поинтересовалась Надежда, уже понимая, к чему клонит приятельница.

– На два месяца, – вздохнула Лида. – На полигоне где-то под Оренбургом они испытывают новую ракетную установку. Так что еще неизвестно, может, и на все лето там задержится.

– Мне ли не знать… – вздохнула в ответ Надежда, вспомнив, как проработала больше двадцати лет в оборонном НИИ.

Лида перевела дух и выложила, что внук-первоклассник остался на попечении двух бабушек. На Лиде – среда, суббота и воскресенье, а дочкиной свекрови достались остальные четыре дня. Она не работает, но ухаживает за больной не то теткой, не то двоюродной сестрой, так что у нее со временем тоже напряженка. А Лида работает помощницей депутата, ну да, про это она уже говорила.

– Короче! – отрубила Надежда, краем глаза посматривая на рыжего пушистого котяру, который в данный момент настроился спереть со стола кусок сыра. – Излагай уже просьбу-то…

В Лидином изложении просьба выглядела так. Она не может бросить работу, потому что не то чтобы она хорошо оплачивается, но есть некоторые льготы, опять же отпуск, и путевку в хороший санаторий всегда можно получить или там редкие билеты в театр. Депутату Маргаритову все время присылают билеты, а он не может всюду поспеть и вообще не любитель, так что даже ей, Лиде, и то перепадает, хоть она и самый младший помощник, после нее идет только офисная уборщица. И не Надежде рассказывать, как почти невозможно в нашем возрасте найти такую работу, потому что, во-первых, приходить нужно к десяти тридцати, а уходить в шестнадцать тридцать, во-вторых, ни за что в общем-то не отвечать, и в-третьих – отпуск, путевки в санаторий и на курорт, и еще много других вопросов, которые можно решить относительно легко, но про это она уже говорила. Так что если Надежда войдет в ее положение и будет работать каждую среду в течение месяца, то она будет очень благодарна, а иначе просто и не знает, к кому обратиться.

– Тут ведь еще такой вопрос… – призналась Лида смущенно, – попросишь случайного человека, а она и начнет интриговать, чтобы это место получить на постоянной основе. А насчет тебя, Надя, я уверена, тебе работа не нужна, тебя муж содержит, я знаю. И вообще не такой ты человек, чтобы у других за спиной интриговать.

– Ну, спасибо, – протянула Надежда. – Но точно только на месяц?

– Точно. За месяц дочка уж всяко родит, это закон природы, так что выпишут ее, и формат нашей жизни все равно изменится!

В общем, Лида ее уговорила, а затем уж Надежда уговорила своего мужа Сан Саныча. Точнее, убедила, что ей просто необходимо помочь подруге.

Муж у Надежды был второй и любимый. Общих детей у них не было, и они воспитывали кота совершенно разбойничьей рыжей породы. Кота звали Бейсик, и Надежда в сердцах упрекала мужа, что он и женился-то на ней из-за кота. Сан Саныч протестовал, но не слишком рьяно, так что Надежда с грустью убеждалась в своей правоте.

Несколько лет назад институт, где Надежда проработала много лет, выражаясь современным языком, накрылся медным тазом. Сократили сразу же едва ли не три четверти сотрудников, отобрали сначала половину здания, потом еще половину от половины, потом уже все целиком и перевели остатки института в такую даль, если не сказать хуже, что туда добраться не было никакой возможности. Это случилось уже без Надежды, их сократили всем отделом, один начальник остался. Но его тоже вскоре сократили – руководить-то стало некем.

Муж Надежды Николаевны такому повороту дела очень обрадовался, так что она теперь даже не заикалась о работе. Сан Саныч велел ей сидеть дома и лелеять кота.

Тут же ожили многочисленные знакомые и родственники, которым просто до зарезу понадобилась Надежда. Раньше-то можно было отговориться работой, а теперь Надежда часами ждала в чужой квартире сантехников, отвозила в ремонт бытовые приборы, встречала на вокзале посылки из далеких городов, отводила чужих внуков на плаванье и танцы и с тоской думала о тех днях, когда было нужно всего лишь ездить на работу в переполненном транспорте и нестись к проходной со всех ног. Истинно говорят: что имеем – не храним!

В общем, нынче, в первую среду, Надежда приступила к своим обязанностям.

С утра ничего особенного не произошло, только позвонил раздраженный мужчина с требованием срочно попасть к депутату. Как выяснилось, звонивший набрал не тот номер, и Надежда переадресовала его к секретарю. Затем пришла энергичная старуха, чтобы записаться на прием. Фамилия ее была Перескокова, и она фигурировала в списке особо рьяных жалобщиков, который оставила Лида. Перескокова жаловалась очень часто – то на шум, то на недостаточно теплые батареи, то на плохую работу лифта, так что Надежда записала ее на следующий месяц. Ничего, надо же и другим дать возможность высказать наболевшее.

Надежда разобрала еще почту, навела порядок на столе и отправилась на обед, думая, что не зря Лида так держится за это место. Работа и правда непыльная.

Ресторан находился в том же квартале, где и офис депутата. Назывался он «Верона», так что сразу становилось понятно, что ресторан итальянский. Лида велела Надежде обедать именно в «Вероне», потому что по договоренности с хозяином ресторана ланч для сотрудников офиса депутата был там бесплатный. То есть кто-то за него платил, но Надежда должна была только предъявить специальную карточку, и даже чаевые давать не обязательно.

Суп принесли быстро, в красивой керамической тарелке ручной работы – горячий и ароматный. Надежда осторожно попробовала и убедилась, что суп действительно вкусный, официантка не обманула. Народу в ресторане слегка прибавилось, за соседний столик села пара. Надежда не обратила бы на них внимания, если бы мужчина не разговаривал слишком громко. Причем он не орал, просто от природы у него был такой голос, что он смог бы перекричать полный стадион болельщиков.

Волей-неволей Надежда подняла голову и рассмотрела парочку.

Женщина была видна только со спины – так, ничего особенного, не худая и не толстая, не маленькая и не высокая, волосы не длинные и не короткие, вроде бы крашеные, но цвет какой-то непонятный. Одета в скромного вида курточку, под которой оказался такой же незаметный джемперок. И джинсы явно не от итальянского дизайнера.

Голоса женщины Надежда не слышала, потому что его заглушал баритон мужчины. Честно говоря, неприятный. В оперу с таким не взяли бы. Ну, что делать, это ведь ресторан, никогда с соседями не угадаешь.

И Надежда сосредоточилась на супе.

Мужчина между тем громко комментировал меню ланча, при этом вдрызг обругал сливочный суп с лососем.

– Они совершенно не умеют его готовить! – разглагольствовал он на весь зал. – Вначале нужно вымачивать рыбу в специальном маринаде с можжевеловыми ягодами, а они этого не делают, поэтому суп получается пресный.

«Нормальный суп, – обиделась Надежда, – очень вкусный, совсем не пресный…»

Аппетит Надежда Николаевна всегда имела отменный, но все же, когда тебе под руку говорят гадости про суп, который ты ешь, становится как-то некомфортно.

Мужчина тем временем перешел к остальным супам, потом – к салатам и вторым блюдам. Все ему не нравилось, к каждой строчке меню он имел претензии, которые излагал громко и четко. И как назло, вокруг не было никого, слушала все это одна Надежда. Ну, и еще его спутница. На ее месте Надежда давно задала бы своему визави вопрос: для чего тогда они пришли в этот ресторан, если ему все не нравится. Однако женщина молчала, только вскользь поинтересовалась, умеет ли он сам готовить.

– Да, я готовлю! Но не это, а действительно трудные блюда! – провозгласил он, небрежным жестом отбросив меню. – Экзотические! Например… ну, много всего… например, лосятину под соусом из лесных ягод и можжевельника!

«Вот и пригласил бы девушку домой на эту лосятину, чем людям попусту аппетит портить, – в раздражении подумала Надежда. – Хотя… что-то мне подсказывает, что молодой человек сильно подвирает. Где он лосятину-то найдет, охотник он, что ли? И потом, при чем тут экзотика? Лосей у нас в области много, это же не зебра и не жираф».

Она вспомнила, как когда-то давно они с мужем были в Эстонии, и в ресторане им предложили мясо лося. Она есть не стала – в детстве на Карельском перешейке сколько этих лосей перевидала, одна молодая лосиха на хуторе прямо к дому подходила, хозяйка ей обязательно хлеба с солью оставляла на ночь. Ночи светлые, Надя из окошка сколько раз ту лосиху видела, а потом вообще с ней подружилась. Нет, не может она лосей есть, это каннибализм какой-то…

Мужчина за соседним столиком, наконец, договорился с официанткой, и пара сделала заказ.

Надежда Николаевна скучала в ожидании котлет и рассматривала соседа. Не обращать на него внимания было невозможно. Он болтал без умолку, без передышки. Надежда узнала, отчего его спутница больше молчит. Оказалось, они познакомились в Интернете, и это их первое свидание.

Оторвавшись от меню, мужчина перешел на свою работу. Он сообщил, что много работает, начальство его очень ценит, скоро обещали повышение.

«Значит, сейчас зарабатывает мало», – сообразила Надежда. И тут же осадила себя – какое ей, в сущности, до этой парочки дело? Но он так орет – и не захочешь, так все равно полностью в курсе всех его дел будешь!

Принесли котлеты. Опять-таки на красивой тарелке, с зеленью, маслинами и помидорами. Надежда приободрилась, но тут мужчина за соседним столиком засмеялся так громко, что она от неожиданности уронила вилку. Да какой там смех, он просто заржал, как лошадь! И еще не всякая лошадь так громко ржет!

Пока официантка меняла приборы, Надежда злобно рассматривала соседа. Единственное, что было у него привлекательное, – это волосы. Густые, рыжеватые, и стрижка хорошая, хотя вряд ли он стригся в дорогом салоне. Просто такие волосы достались ему от природы.

Все остальное было так себе. Глаза какие-то слишком светлые, маловыразительные, смех ужасный, про голос вообще лучше не вспоминать. Даже представить невозможно, как находиться все время с ним рядом!

Нет, на месте его спутницы Надежда ограничилась бы этим первым свиданием и бежала бы от такого кавалера тотчас после ланча. Еще и выжига небось – ланч-то в этом ресторане со скидкой! Слава богу, им принесли суп, хоть потише станет.

Но рыжий тип съел его очень быстро и снова принялся болтать. У Надежды уже шумело в ушах. Теперь сосед пересказывал правила какой-то идиотской, на ее взгляд, карточной игры. И зачем рассказывать правила, если никто не собирается играть?

«У него недержание речи, – поняла Надежда Николаевна. – Тяжелый случай. Поможет только оперативное вмешательство. Оттого и знакомится в Интернете – там-то это непонятно».

Котлеты остыли и стали немножко резиновыми. Или у Надежды от злости пропали вкусовые ощущения?

Кофе с десертом были хороши. Надежда Николаевна немного притерпелась к противному голосу мужчины, который теперь излагал, как здорово он отдохнул когда-то в Египте, из чего Надежда сделала вывод, что с тех пор он никуда не ездил. Туризм в Египет-то когда еще прикрыли…

В конце концов, поблагодарив официантку и все же оставив ей приличные чаевые, Надежда накрасила губы и отправилась на службу. Проходя мимо соседнего столика, она рассмотрела женщину.

Ну, так она и думала. Ничего особенного – обычное лицо, не слишком красивое и не слишком молодое. Со спины женщина казалась моложе. А по лицу видно, что за тридцать уже. Причем некоторые женщины в таком возрасте умудряются выглядеть если не на десять, то лет на пять уж точно моложе. А у этой все годы написаны на лице крупными буквами. Ну что ж, всякое бывает.

Надежда мысленно пожала плечами и поспешила на работу. Там у запертой двери ее уже дожидался сердитый старик с палкой, который не преминул выговорить, что обеденного перерыва ей не положено и что служащие депутата Маргаритова отвратительно относятся к его избирателям.

«Вот старый склочник!» – подумала Надежда, приветливо улыбаясь старику.

По старому петербургскому двору, тяжело, медленно ступая, шел высокий сутулый человек в куртке с низко опущенным на глаза капюшоном. Возле одного из домов он остановился и стал спускаться по выщербленной каменной лестнице, ведущей в подвал. Внизу, возле подвальной двери, копошился какой-то мальчуган лет восьми.

– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – протяжно, глухим голосом проговорил человек в капюшоне.

– Дяденька, у меня туда мячик закатился! – проговорил мальчуган и обернулся к незнакомцу.

Лицо его вытянулось и побледнело.

– Пошел. Прочь, – отчеканил человек в капюшоне.

И мальчика словно ветром сдуло.

Он взлетел по каменным ступенькам, прошмыгнул мимо незнакомца и бросился наутек – через двор, через улицу, дальше, дальше, как можно дальше…

Потом он и сам не мог объяснить, что его так напугало. Лицо того человека? Но он его даже не успел разглядеть…

А человек в капюшоне спустился по лестнице, подошел к двери, открыл ее большим ключом с фигурной бородкой, вошел в подвал и запер дверь за собой.

В подвале было темно, как и должно быть в подвале, где нет окон, но человека в капюшоне темнота ничуть не смущала, наоборот, она его вполне устраивала, она была его привычной средой обитания. Тем более в этом подвале, который он, видимо, знал как свои пять пальцев.

Человек в капюшоне достал из кармана коробок длинных каминных спичек, привычным жестом зажег одну из них, привычным жестом протянул руку в темноту – и от спички загорелись одна за другой три черных свечи в тяжелом серебряном канделябре.

Человек в капюшоне поднял канделябр высоко над головой, осветив подвал.

На первый взгляд это был самый обыкновенный подвал, каких сотни в старых домах по всему городу. Голые кирпичные стены, каменный пол, на котором кое-где тускло отсвечивала затхлая вода, какие-то ржавые трубы и провода. Из общего ряда выбивался только небольшой столик черного дерева – тот самый, на котором до сего момента стоял тяжелый канделябр. А еще в глубине подвала виднелась старая, изъеденная древоточцами деревянная дверь.

К ней и направился человек в капюшоне.

Он достал из кармана еще один ключ – такой же старый, как первый, вставил его в замочную скважину, открыл дверь и вошел во второе помещение.

Эта часть подвала разительно отличалась от первой. Кирпичные стены были завешены тяжелыми драпировками из черного бархата, тут и там на них висели зеркала в массивных темных рамах, гравюры и картины. Картины были странные. Они изображали сцены средневековых казней и пыток – женщина, корчащаяся в пламени костра; повешенный в петле; палач с поднятым мечом, собирающийся обезглавить очередного несчастного…

Посреди просторного помещения возвышалось нечто вроде алтаря из черного гранита, на котором лежал некий большой предмет, накрытый черной тканью. Некий предмет, отдаленно похожий на человеческое тело. По сторонам от него стояли четыре канделябра с черными свечами, похожие на тот, который держал в руке человек в капюшоне.

Он обошел алтарь по часовой стрелке, одну за другой зажигая свечи в канделябрах. В подвале стало значительно светлее, но свет был какой-то странный и зловещий.

Человек в капюшоне поставил канделябр на алтарь и подошел к большому кованому сундуку, открыл его очередным ключом, откинул крышку и опустился на колени.

Склонившись над сундуком, он извлек из него черную, отделанную серебром хламиду, странный головной убор из птичьих перьев, серебряную маску, два настольных зеркала, огромную книгу в потертом кожаном переплете и шкатулку слоновой кости.

Поднявшись на ноги, человек сбросил неказистую куртку и облачился в бархатную хламиду, надел маску и головной убор. Теперь вид у него был странный – фантастический, пугающий и одновременно величественный.

Он поставил зеркала на противоположные концы черного алтаря, между пылающими канделябрами. Туда же он положил книгу и поставил шкатулку.

Закончив эти приготовления, он открыл шкатулку, достал из нее хрустальный бокал, небольшой серебряный кинжал и флакон рубинового стекла. Отвинтил колпачок флакона и накапал в бокал несколько капель темно-красной жидкости. Затем закатал левый рукав хламиды, порезал запястье серебряным кинжалом. Из раны тонкой струйкой потекла кровь. Он подставил бокал и подождал, пока тот не наполнится на две трети. Затем добавил еще несколько капель из флакона.

Жидкость в бокале начала дымиться. Человек поднял бокал и сделал глоток. Затем снова поставил на алтарь, открыл книгу и начал читать глухим негромким голосом:

– Услышь меня, Аббадон, властитель бездонной, непроглядной тьмы, из которой мы пришли и в которую вернемся в конце времен! Услышь меня!

Словно ветерок пробежал по темному помещению, качнув языки пламени многочисленных свечей.

– Услышь меня, Абигор, черный всадник на черном неутомимом коне из конюшен ада! Всадник, который скачет в ночи, чтобы ни одна живая душа не избежала расплаты! Услышь меня!

И снова порыв ветра пробежал по помещению. Зеркала, стоящие на алтаре, помутнели, словно кто-то невидимый дохнул на них жарким и влажным дыханием.

Человек продолжал читать – и голос его с каждым словом становился все громче и громче, он наполнял подвал, гулко отдаваясь от холодных каменных стен.

– Услышь меня, Азазель, коварный и злокозненный демон преисподней, владыка мрачных, безводных пустынь и безлюдных, бесконечных просторов, повелитель смертельной, предвечной пустоты! Услышь меня!

И снова по комнате пробежал порыв ветра – на этот раз такой сильный, что закачались тяжелые бархатные драпировки на стенах, а свечи едва не погасли.

– Услышь меня, Адромелех, советник владыки тьмы, тот, кто ночами нашептывает в уши людей мысли о кровавых злодеяниях и убийствах! Услышь меня!

Каменный пол комнаты мелко задрожал, как будто под ним зашевелилось какое-то огромное создание, пытающееся вырваться на свободу.

– Услышь меня, Ахерон, злобное чудовище с пылающими, несущими смерть глазами! Чудовище, таящееся во тьме ночи и в пламени костров, пожирающих человеческую плоть!

Пол подвала снова задрожал – на этот раз медленно и ритмично, как от шагов исполина.

– Услышь меня, Бафомет, многоглазый демон, повелитель еретиков и лжецов! Услышь меня и ты, Валофор, покровитель разбойников и душегубов!

По подвалу в очередной раз пронесся порыв ветра, а в запотевших зеркалах проступила какая-то бурлящая тьма, словно в них отразилась бездна преисподней.

Человек читал все громче и громче, все быстрее и быстрее, будто ему не терпелось закончить страшный ритуал.

– Услышь меня, Зекар, лунными ночами доводящий женщин до исступления, до безумия, толкающий их на кровавые, чудовищные преступления! Услышь меня! Услышь меня, Дагон, ненасытный демон, пьющий теплую человеческую кровь и пожирающий живую плоть! Услышь меня!

Новый порыв ветра едва не погасил все свечи. Клубящаяся тьма заполнила зеркала и, казалось, вот-вот выплеснется из них, захлестнет все помещение.

– Услышь меня, Асмодей, владыка похоти, лишающий людей рассудка, застилающий их глаза багровым туманом! Услышь меня, Вельзевул, повелитель кусающих мух и жалящих скорпионов, властитель змей и сколопендр! Услышь меня!

Новый порыв ветра, новое содрогание пола и стен, но человек, казалось, ждал чего-то другого – большего.

– Услышь меня, Велиар, повелитель лжи, делающий белое черным и черное белым, делающий злое благим и благое злым, отводящий взоры и смущающий разум, услышь меня!

Он поднял бокал с рубиновой жидкостью и выплеснул его на накрытый тканью предмет, который лежал на алтаре.

– Услышьте меня все вы, демоны ада, демоны преисподней, слуги князя тьмы!

Должно быть, он ждал какого-то ответа, какого-то знака – но ничего не последовало, только новый порыв сквозняка пробежал по подвалу, колыхнув тяжелые драпировки на стенах, поколебав пламя свечей в серебряных канделябрах.

Человек в маске сорвал покров с лежащего на алтаре предмета… Нет, это оказался не бездушный предмет, а молодая женщина, еще живая. Грудь ее едва приподнималась, ноздри чуть заметно шевелились, но глаза были закрыты, она была без сознания.

Мужчина поднял серебряный кинжал, сжав его обеими руками, поднес к груди несчастной и с размаху опустил его, вонзив в беззащитную плоть. Женщина ахнула, по ее телу пробежала судорога, из раны брызнула кровь…

Человек в маске заторопился – схватил одно из стоящих на алтаре зеркал, поднес его к лицу умирающей так близко, что зеркало замутилось от ее предсмертного дыхания. Теперь человек в маске застыл, не сводя глаз с зеркала, словно чего-то ожидая.

Кровотечение скоро прекратилось: сердце несчастной перестало биться, перестало гнать кровь по сосудам. Женщина вытянулась, не подавая никаких признаков жизни.

Убийца выглядел явно разочарованным.

Он поставил зеркало на прежнее место, сглотнул и снова заговорил, почти закричал, едва не срывая голос:

– Услышь меня и ты, Марабис, безликий дух, повелитель смертоносных болезней, владыка чумы и лихорадки, владыка черной оспы и тропической язвы! Услышь меня, Мульцибер, обитатель заброшенных домов, вымерших деревень, поросших сорняками полей, караулящий там случайного путника, чтобы затащить его в пустой дом и прокусить ему шею своими острыми зубами! Услышь меня, Сабрах, властитель страшных насекомых, поселяющихся в человеческом мозге и выедающих его изнутри! Услышь меня и ты, Фурнафир, властитель непогоды, насылающий ледяной дождь и пронизывающий ветер, доводящий людей до отчаяния, до безумия и самоубийства!

И снова бархатные драпировки качнулись, потревоженные сквозняком, но не так сильно, как прежде.

– И ты услышь меня, Вольфилла, костлявый призрак, крадущийся в безлунной ночи, кривыми когтями разрывающий свежие могилы в поисках человеческой плоти, чтобы утолить свой бесконечный голод! Услышь меня, ответь на мой призыв! Услышь меня и ты, Бальзегор, демон, чье смрадное дыхание отравляет колодцы и наводит мор на стада! И ты услышь меня, Драгозанд, повелитель ужасных снов, наводящий на юношей и стариков ночные кошмары, от которых невозможно проснуться! Услышь мой призыв, услышь его и ответь, заклинаю тебя твоим тайным именем, каждой его буквой, каждым его тайным знаком, начертанным нечестивой кровью грешников!

И снова ветер в подвале резко усилился, но, кажется, каждый следующий порыв был слабее прежнего, и таинственный стук под полом понемногу затихал.

Человек в серебряной маске вытряхнул на алтарь последние капли из своего бокала и воскликнул:

– Услышьте же меня, слуги и подданные властителя тьмы! Услышьте меня, военачальники и командиры черного воинства! Услышьте мой голос, отзовитесь!

И снова – ничего, кроме нового порыва ветра. Тогда человек в маске схватил одно из стоявших на алтаре зеркал и заглянул в него, словно это было окно в другой мир. В глубине зеркала клубилась первозданная тьма, сквозь которую просвечивало пламя далеких костров, будто там, в этой тьме, разбили лагерь неисчислимые полчища диких кочевников. В какой-то миг ему показалось, что сквозь эту тьму проглянуло чье-то лицо – страшное и бесформенное, но тут же растворилось в клубящемся мраке, утратило даже зачатки формы, как теряют форму разорванные ветром облака.

Человек в ярости сбросил серебряную маску, прижался к зеркалу горячим лбом, словно надеясь охладить его, и забормотал жалким, безнадежным голосом:

– Почему вы не отвечаете мне? Почему не отзываетесь на мой зов? Почему вы остаетесь глухи к нему? Почему мне не удается провести священный ритуал? Почему не удается выделить чудодейственную субстанцию, которую выдыхают умирающие в последний миг своей жизни? Я сделал все, как сказано в этой книге! Я выполнил все в точности, как это делали до меня великие мастера прошлого…

Вдруг его лицо напряглось, словно человек к чему-то прислушивался, на него набежала тень.

– Да… – проговорил он наконец, болезненно скривившись. – Да, я выполнил все, как сказано в книге, но, должно быть, не смог достать одного элемента ритуала… одного важного элемента… да, в этом все дело… я понимаю – без этого элемента я не могу рассчитывать на успех, но где же, где мне его достать?

И тут в глубине зеркала снова проглянуло чье-то лицо – настолько страшное и бесформенное, что человек невольно отшатнулся. Но в следующее мгновение снова прильнул к зеркалу, словно к чему-то прислушиваясь. Он слушал долго и внимательно и наконец кивнул, как будто принял какое-то решение.

– Благодарю тебя… – проговорил он дрожащим голосом. – Благодарю тебя, владыка…

В следующую среду Надежда снова пошла в ресторан «Верона». Лида сказала, чтобы она не обращала внимания на скандальных избирателей, мало ли что не положен обеденный перерыв, ничего с ними не случится, подождут полчаса. Она, Надежда, тоже живой человек с нормальными потребностями. И вообще, построже с ними нужно. Но хамить ни в коем случае нельзя, а то есть такие личности… с виду – бабка, божий одуванчик, но на скандал спровоцирует ловко, а потом окажется, что она весь разговор на мобильный телефон записала. Внук ей свой дал и показал, как пользоваться. А потом в Интернет все выложил. Депутату, сама понимаешь, такая история ни к чему. Вон Лидину предшественницу за такое уволили, разбираться не стали, кто там прав, кто виноват.

Надежда обещала вести себя прилично и не поддаваться на провокации избирателей.

Она с удовольствием прогулялась до ресторана, а когда вошла внутрь, то увидела, что зал полон. В углу сидела большая компания сослуживцев, за парой столов солидные мужчины обсуждали за едой важные дела, дальше стрекотали две девицы, мама уговаривала шустрого мальчишку съесть суп, а он требовал мороженого… Надежда инстинктивно повернула в другую сторону, там был свободен только один столик.

– Прошу вас! – Официантка положила перед ней меню.

Надежда поблагодарила и села. И только теперь заметила, что рядом сидит парочка, и мужчина – тот самый, что доводил ее в прошлую среду громким голосом и ужасающим смехом. Ну да, это точно он, хотя сейчас молчит – рот занят супом. Что делать – все равно мест больше нет, ладно хоть спиной к нему села, глаза бы на него не глядели… Хорошо бы сейчас уши заткнуть…

Надежда заказала тыквенный суп и рыбу. От гарнира снова отказалась, но на десерт ее силы воли не хватило.

– Маленькая такая панакота, – мурлыкала официантка, – с малиновым сиропом…

Надежда мысленно застонала и согласилась, порадовавшись, что ходит на работу всего раз в неделю.

Сосед между тем доел суп и принялся болтать. Он снова говорил о том, как его ценят на работе, начальство без него как без рук, и скоро обещают повышение.

Надежда Николаевна удивленно поерзала на месте – слово в слово как в прошлый раз. Она чуть передвинулась и скосила глаза. Кажется, девушка не та. Ну да, Надежда поначалу толком ее не рассмотрела, вроде бы волосы по-другому причесаны, и курточка другая, ну так это же не показатель.

Пялиться в упор было неудобно, но все же Надежде показалось в лице девицы что-то знакомое.

Ей принесли суп, а за соседний стол – следующее блюдо. Мужчина болтал не переставая, дошел уже до карточной игры, которую упомянул вроде бы к слову, а до этого выяснилось, что познакомились они с его спутницей в Интернете и это их первое свидание.

Так, значит, девица и правда не та, думала Надежда, хлебая суп, который оказался еще вкуснее того, что подали в прошлую среду. Стало быть, та, первая, его бортанула, и этот пустобрех тут же нашел себе другую.

Что ж, с предыдущей девицей Надежда была совершенно согласна, удивительно еще, как она ланч с ним вытерпела. С другой стороны, настроилась девушка на свидание, так не уходить же сразу, так хоть поесть можно.

Принесли рыбу, и, повернувшись к официантке, Надежда Николаевна встретилась глазами с девицей за соседним столиком. Нет, точно она ее где-то видела.

Память на лица у Надежды всегда была хорошая, раз увидит человека – не забудет. Она напряглась, а может, помогла рыба, которая, как известно, способствует улучшению умственной деятельности. Так или иначе, но Надежда вспомнила, что девица эта работала вместе с ней в институте, только было это давно. И недолго.

Точно, уверилась Надежда, лет десять назад, а может, и двенадцать, работала у них в соседнем секторе лаборантка… как же ее звали… Людочка, Лерочка… ага, Леночка. Точно, Леной ее звали. И фамилия какая-то емкая – Коробкина, Корзинкина…

Она была полновата, и Валя Голубев, Надеждин приятель, все подшучивал, что фамилии своей она очень соответствует. Сейчас-то вроде похудела, но точно она это, Лена. И Надежду она узнала, по глазам видно. Однако виду не показала. И Надежда ей признаваться не станет, не тот случай. У девушки, может, личная жизнь налаживается, хотя… с таким типом вряд ли что получится.

Как бы в подтверждение ее мыслям, мужчина у нее за спиной радостно заржал. Надежда от неожиданности едва не подавилась рыбьей костью. Тьфу, пропасть!

После кофе в голове совсем прояснилось, и Надежда Николаевна вспомнила, что фамилия их бывшей лаборантки была Коробкова. Лена Коробкова.

Да, видно, не слишком хорошо у нее жизнь сложилась, раз в Интернете с мужчинами знакомится. Это уже последнее дело. И лет-то ведь по всему получается ей прилично за тридцать. Тридцать пять-то уж точно есть.

Надежда вздохнула – вроде бы ничего была девчонка. Не красавица, так разве замуж только красивые выходят? Но вот не сложилось. И с этим тоже ничего не сложится, сразу видно. То-то Лена все молчит, та, прошлая, хоть пыталась пару раз словечко вставить.

Она подозвала официантку, потому что рассиживаться было некогда. Опять придет какой-нибудь склочный тип, с Надежды-то как с гуся вода, а Лиде выскажут, зачем человека подводить.

На прощание Надежда забежала в туалет подкрасить губы и причесаться – и столкнулась у зеркала с Леной.

– Здравствуй… здравствуйте… – промямлила Лена, и Надежда вспомнила, что двенадцать лет назад никто еще не звал ее по имени-отчеству.

– Привет! – улыбнулась она. – Меня еще можно узнать?

– Очень даже можно, – Лена тоже несмело улыбнулась, – выглядите… выглядишь хорошо.

– Ты тоже… – начала было Надежда, но Лена только махнула рукой.

– Спасибо, что там, в зале, не призналась, а то неудобно, – сказала Лена, отводя глаза.

– Да я же вижу, что человек этот тебе мало знаком, так что же я буду мешать! – Надежда пожала плечами.

– В Интернете мы с ним переписывались, вот, решили встретиться, – вздохнула Лена.

– И как он тебе? – осторожно поинтересовалась Надежда.

– Да что тут скажешь. – Лена низко наклонила голову.

– Да уж… – согласилась Надежда. – Знаешь, – со смехом начала она, собираясь рассказать Лене, что этот болтун, который ржет хуже скаковой лошади, неделю назад в этом же ресторане встречался с другой женщиной, но Лена резко повернулась и посмотрела ей в лицо так, что Надежда лишилась дара речи.

– Знаю! – выдохнула она. – Думаете, не вижу ничего, совсем дура, да? А что делать, так хоть куда-то выйти, с кем-то поговорить. Не одной же по ресторанам ходить. Ну, нет у меня никого, так что теперь, так и куковать до старости? Вот, ищу в Интернете…

– Да что там хорошего можно найти? – не выдержала Надежда Николаевна.

– А мне хоть какого! – страстно ответила Лена. – Пускай дурак, пускай некрасивый, пускай небогатый, я сама не миллионерша. Не могу больше одна, свихнусь скоро!

– Однако… – пробормотала Надежда, – у тебя же вроде родственники были… родители…

– Мама была и брат. Мама умерла семь лет назад, брат в позапрошлом году погиб. Живем в одной квартире с бывшей невесткой и племянницей. Отношения плохие, невестка зараза такая… ну, что я вам рассказываю…

– Да, с невесткой, конечно, плохо вместе жить, – сочувственно согласилась Надежда.

У нее самой невестка была, что называется, неродная, жена сына Сан Саныча. Делить им было некого и нечего, поэтому с невесткой Надежда была в отличных отношениях, тем более что та с семьей проживала в данный момент в Канаде и возвращаться в ближайшем будущем не собиралась.

– Ох, что же я тут прохлаждаюсь, он ведь ждет! – Лена схватила косметичку и стала торопливо наводить красоту.

– Скажи, пожалуйста, а отчего для первого свидания вы выбрали именно ланч? – полюбопытствовала Надежда. – День будний, времени мало, на работу возвращаться надо, поговорить толком не удастся, разглядеть человека и то не успеешь.

А про себя подумала, что этого типа с первого взгляда видно, не то что ланч – чашку кофе с ним выпьешь и все поймешь. Но вслух ничего не сказала, чтобы Лену еще больше не расстраивать.

– А это по протоколу. – Лена насмешливо прищурилась в зеркале. – Тут ведь как полагается? Сначала девушку приглашают на завтрак… ну, это мы пропустили, потом на обед. И только потом уже на ужин со всеми вытекающими последствиями. Так что все рассчитано. Сегодня среда, он меня и пригласил на ланч, сказал, что где-то тут работает поблизости. А в следующий раз встретимся в субботу вечером.

– И?..

– Возможно, – холодно кивнула Лена. – Скорей всего или у него на ночь останусь, или у кого-нибудь из знакомых. Это уж его проблемы. К себе домой, разумеется, звать не стану, не хватало с невесткой еще проблем. Хотя она-то мужиков водит только так… Всего хорошего, Надя, рада была увидеться, пока-пока!

И Лена убежала.

«Кошмар какой, – вздохнула Надежда, – с этим противным типом… Да будь он хоть последний мужчина на Земле!»

Тут она строго одернула себя, что занимается ерундой. Разумеется, с ее колокольни этот тип выглядит убого. Но ведь Лена-то совсем одна и уже отчаялась найти себе кого-то приличного. На безрыбье ведь и рак рыбой покажется…

Тут Надежда спохватилась, что время идет, а она стоит перед зеркалом в бесплодных размышлениях, а там, может, люди ждут со своими заботами и проблемами.

Надежда Николаевна наскоро накрасила губы и тут увидела, что Лена забыла косметичку. Она выскочила в холл, но тех двоих уже и след простыл. В холле вообще никого не было. В этом ресторане обходились без гардеробщика, посетители просто вешали одежду в зале в углу. Надежда поискала в зале официантку, но та была занята с клиентами.

Тут в холл прибежала какая-то встрепанная девица и, уразумев ситуацию, сказала, что никаких неопознанных пакетов и предметов они взять не могут, что теперь правила на этот счет очень строгие, мало ли что. Так что нужно составлять акт, и Надеждины паспортные данные тоже потребуются.

Надежда взглянула на часы и поняла, что не может себе этого позволить. Если же она просто так оставит косметичку в туалете, ее, по выражению встрепанной девицы, тут же утилизируют.

Надежда наскоро просмотрела содержимое Лениной косметички. Ничего особенного, только косметика, причем недорогая. Однако все равно жалко будет, видно же, что Лена – женщина небогатая, лишних денег у нее нет.

И она решила взять косметичку с собой, чтобы отдать ее Лене в следующую среду. Сказала же она, что этот ее знакомый работает неподалеку. Значит, и в этот ресторан часто ходит. А Лена, насколько поняла Надежда Николаевна, его так просто не бросит, так что они вполне могут встретиться здесь. Или Надежда к нему подойдет и попросит передать.

Уверившись, что поступает правильно, Надежда понеслась на работу. Ее ждали две интеллигентные старушки, которые не стали выговаривать за опоздание.

Следующая среда началась с радостного звонка Лиды. Ее дочка ночью родила девочку, как и ожидали. Роды прошли хорошо, мама и ребенок чувствуют себя прекрасно. Так что есть надежда, что через несколько дней выпишут. И зятю начальство там, на полигоне, пошло навстречу и разрешило прилететь домой дней на десять.

Надежда поздравила счастливую бабушку и засобиралась на работу, возможно, в последний раз.

Сегодня отчего-то было очень много звонков, Надежда едва не охрипла, отвечая по телефону. Потом пришла до того старая бабуля, что было непонятно, как она вообще дошла. Надежда приготовилась к худшему, но бабуля оказалась не в маразме, а совсем наоборот. Она принесла заявление, составленное правильно и без ошибок. Речь ее тоже была гладкой и живой.

Оказалось, бабуле уже за девяносто, о чем она сообщила скромно – чем там гордиться-то. Выглядела прилично – волосы тщательно завиты, и яркий шелковый шарфик на шее.

Она попросила стакан воды, и Надежда напоила бабулю чаем, хотя Лида строго-настрого наказывала ей этого не делать – повадятся, потом и не выгонишь, замучают разговорами.

Выпроводив симпатичную бабулю, Надежда решила, что пора ей передохнуть. Нужно обязательно перехватить того типа, что был тогда с Леной, а может, и сама Лена придет. Всю неделю Ленина косметичка валялась в прихожей на полочке под зеркалом и являлась Надежде живым укором.

Она вошла в знакомый ресторан и огляделась. Точнее, прислушалась. Ну, так и есть, на весь зал разносится знакомое ржание. Вон он сидит, этот коварный тип отвратительной наружности, как выражался незабвенный почтальон Печкин.

По инерции Надежда сделала шаг в ту сторону, но замерла на полдороге. Потому что спутница болтливого типа была явно не та. Не Лена и не предыдущая девица. Похожа на них чем-то неуловимо, но не та. Эта была подстрижена покороче и выкрашена перьями. И платье в крупных цветах.

На этот раз Надежде предложили столик довольно далеко от интересующей ее парочки. Пришлось надеть очки.

Очки Надежда Николаевна носить не любила, но была у нее небольшая близорукость, так что вдаль она видела не очень хорошо. В данном же случае требовалось рассмотреть все внимательно. Возможно, Лена до неузнаваемости изменила себя за неделю. Бывают такие случаи. Встретит женщина своего единственного мужчину – и меняется буквально на глазах.

Но нынешний случай явно не тот, поняла Надежда. Девица вовсе не Лена, а другая. То есть уже третья.

Подошла официантка, и Надежда Николаевна отвлеклась на заказ. На этот раз суп был томатный, с сыром и маслинами, а на второе – тоже рыба, но другая. Гарнир официантка уже не предлагала, но упорно соблазняла десертом. Скрепя сердце Надежда согласилась на лимонный торт.

Тип за столиком сидел далеко, но болтал так громко, что Надежда прекрасно его слышала. Насчет работы он уже все своей собеседнице рассказал и перешел к карточным играм.

«Неужели ему самому не надоедает нудить одно и то же? – думала Надежда. – Странный какой-то тип. Может, у него с головой проблемы? Нет, правильно Ленка его бросила. Хоть и настроена была очень решительно, но, видно, не выдержала. Да и какая нормальная женщина такое выдержит?»

Тип снова оглушительно заржал, смеясь своей шутке. Надежда только вздохнула.

Копаясь в своей сумке, чтобы отыскать карточку и чаевые, она наткнулась на Ленину косметичку. Вот что с ней делать? Нужно было оставить ее в туалете. Ну, пропала бы, да и бог с ней. А может, Лена спохватилась и прибегала в ресторан, искала косметичку, а от нее просто отмахнулись.

Нехорошо получается, в жизни Надежда чужого не брала, а теперь выходит, что прихватила. И теперь к этому типу не подойдешь. Раз Ленка его бросила, он и знать не знает, как ее найти. А если и знает, то назло не скажет. Ладно, будем действовать другими методами.

Выходя из ресторана, Надежда оглянулась и заметила на лице спутницы громко ржущего типа тщательно скрываемую скуку.

Так, с этой тоже ему ничего не обломится, с вполне объяснимым злорадством подумала Надежда.

Вернувшись домой, Надежда Николаевна первым делом набрала номер Милки Родионовой.

Как известно, знающие люди делятся на две основные категории: на тех, кто знает все о чем-то одном, и тех, кто знает обо всем понемногу. Первых называют узкими специалистами, вторых – эрудитами. Милка Родионова являлась живым нарушением этого закона природы: она знала все обо всем. Точнее – обо всех. Обо всех своих бывших и настоящих сослуживцах, обо всех, с кем училась в институте и даже в школе. Надежда подозревала, что Милка знала даже о тех, с кем ей пришлось ходить в один детский сад.

Даже если ее разбудить посреди ночи, Милка, не задумываясь, ответила бы, у кого из ее давних знакомых сколько детей, кто на ком женат, у кого есть собака или кошка, у кого с кем был роман в позапрошлом году и чем этот роман завершился.

Благодаря такому специфическому устройству памяти Милка Родионова была бесценным источником информации. Правда, у этой медали была и обратная сторона: Милка была до крайности разговорчива, прямо скажем – болтлива, и если уж она начинала говорить, остановить ее было почти невозможно.

Надежда с Милкой долгое время работали в одном отделе, Милка была секретаршей начальника. Потом уволилась, потому что ее бросил муж. Через два года муж вернулся обратно, но Милка уже нашла другую работу, а тут как раз институт начал разваливаться, так что возвращаться не имело смысла.

В свое время Надежда помогла Милке избавиться от серьезных криминальных неприятностей, и с тех пор Милка очень ее уважала. Связи они никогда не теряли, перезванивались довольно часто, так что сейчас Милка ничуть не удивилась звонку.

– Привет, Мила! – проговорила Надежда, услышав в трубке знакомый голос. – Это Надя, Надя Лебедева…

– А, привет! – отозвалась Мила оживленно и в то же время озабоченно. – А я как раз недавно про тебя вспоминала… как у тебя дела? Как Сан Саныч?

– Все в порядке, – торопливо перебила ее Надежда, чтобы не дать увести разговор в сторону. – Я тебя вот что хотела спросить…

– Постой, я только огонь убавлю, у меня мясо на плите тушится, так как бы не подгорело…

На какое-то время в трубке наступила тишина, затем снова раздался Милкин голос:

– Ну вот, огонь я убавила, теперь могу разговаривать! Так как Сан Саныч?

– У него все в порядке! – повторила Надежда строго. Она не собиралась обсуждать своего мужа с посторонними женщинами. – Я вообще что звоню-то. Ты ведь наверняка помнишь Лену Коробкову?

– Конечно, помню! – в голосе Милы прозвучал легкий оттенок обиды – как кто-то может сомневаться в ее памяти? – Конечно, помню. Она в третьей лаборатории работала, но ушла давно уже из института. Закончила курсы компьютерной бухгалтерии и в какую-то коммерческую фирму перешла. Замуж, по-моему, так и не вышла.

– Не вышла, – подтвердила Надежда, вспомнив, с каким типом видела Лену в ресторане. Будь у нее кто-то на примете, она бы с ним и минуты рядом не провела…

– Не вышла, – повторила Милка. – Какое уж тут… как говорят – ни красы, ни жилплощади. Кстати, у нее своей квартиры действительно нет, живет вместе с семьей брата, а невестка у нее такая стерва – врагу не пожелаешь! Кстати, там такая история ужасная с братом ее произошла, ты в курсе?

– Да нет, кажется, слышала, что он погиб… – неуверенно сказала Надежда.

– Да не погиб, а повесился! – объявила Милка так радостно, как будто Ленин брат выиграл в лотерею.

– Как – повесился? – ахнула Надежда.

– А по пьяному делу, – охотно объяснила Милка. – Там все как было… Значит, жили они все в трехкомнатной квартире – Лена с братом и с мамой. Потом брат женился, еще когда Ленка у нас работала, на невестку жаловаться начала. Попалась редкостная зараза, родила сразу же и брата скрутила в бараний рог. Мать, конечно, внучкой занята, брат ничего сказать не может, одна Лена пыталась как-то с ней бороться. Не преуспела. Потом мать тяжело заболела, потом умерла, тут невестка и развернулась по полной программе. Довела брата до полной ручки, стал он попивать. Ну не так чтобы много, но ей только повод дай – стала его к разводу подводить. Потом уже выяснилось, что нашла она себе мужика богатого. То есть не то чтобы богатого, но с положением. Солидный, женатый, но вроде к разводу склоняется.

– Милка, ты покороче… – вклинилась Надежда.

– Ага, значит, развелись они, а куда деваться-то? Квартиру менять – Лена против, да и как обычную трешку разменяешь? Ничего приличного не выменяешь. Невестка-то хотела бывшего мужа вообще из дома выгнать, чтобы он жилье снимал, но не тут-то было. Ленка его на путь истинный наставила – не вздумай, говорит, тогда вообще сюда не вернешься. Квартира наша, матери еще давали, а если этой швабре нужно – пускай она и снимает, ребенка, так и быть, себе возьмем. Так и жили в таком гадючнике сколько-то времени.

– Ну и ну… – вздохнула Надежда Николаевна, поглядев на настенные часы.

Часы эти подарила ей близкая подруга Алка, они представляли собой разбойничью морду рыжего кота. Цифры шли по кругу, в глазах была подсветка, стрелки в виде усов крепились к носу. Сейчас большой ус резко стремился наверх, а маленький – вниз. То есть на часах было шесть, и скоро вернется с работы муж, а у Надежды в смысле ужина конь не валялся. И вместо того, чтобы срочно заняться приготовлением пищи, она слушает Милкины истории про людей, которых она и знать не знает. Кроме Лены, конечно.

– Милка… – начала Надежда.

– Поняла-поняла, – перебила Милка, – закругляюсь. Значит, было это года два назад, как раз летом. Лена куда-то отдыхать уехала на выходные, дочку они тоже в лагерь в Болгарию отправили, сами живут как хотят. Невестка Ленкина все того мужика обхаживала. И договорилась с бывшим муженьком, что он на ночь куда-нибудь уйдет. А он закрутил на работе с девчонкой одной. Что уж она в нем нашла?.. Ну вроде что-то зарабатывал, подарки дарил. Короче, пришел он к ней ночевать, она с родителями жила, но в тот вечер они на дачу уехали. Ну, тут такое дело, только они устроились – родители с дачи приезжают. Что-то у них случилось, то ли воду отключили, то ли электричество, они и приехали. А тут у дочки – мужик посторонний обретается. Папаша и так на взводе был, на нем злость и сорвал. Бить не бил – все же пожилой человек, но из дому выпер в одних трусах и одежду ему из окна выбросил. У мужика – что?

– Стресс, – подсказала Надежда.

– А от стресса мужики лечатся чем?

– Выпивкой…

– Правильно, Надя, садись – пять! Значит, собрал он манатки, оделся, да и пошел в ближайший кабак. Но долго там не сидел, потому как деньги кончились. Дальше что делать? На улице ночевать не будешь, хоть и лето, а не жарко. Он и поперся по месту жительства. А там – жена бывшая с хахалем. Сама понимаешь, как они ему обрадовались. Ну, другие бы люди махнули рукой – пришел и пришел, иди вон спать да не мешай нам своим делом заниматься. Но хахаль-то этот у жены – человек с положением, видно, выразил неудовольствие да и ушел. Тут она и разоралась. Такого наговорила бывшему муженьку, что он пошел к Ленке в комнату, да там в платяном шкафу и удавился.

– Да ты что? В платяном шкафу? Как это? – ахнула Надежда.

– Конкретно, с техническими деталями тебе не скажу, но только удавился брючным ремнем насмерть. И главное, эта стерва утром встала да и пошла в парикмахерскую, потом – в кафе с подружками потрындеть, потом по магазинам. Вернулась вечером и тоже к Ленке в комнату не зашла, не хотела, видишь ли, с бывшим встречаться, настроение себе портить. Так что нашли его только на следующий день, когда Ленка из своего дома отдыха вернулась. Приезжает домой, сунулась в шкаф за халатом, а там такой подарочек…

– Ужас какой!

– Не то слово. Сама чуть в больницу не попала. Ну, тут, конечно, полиция – то, се, дело завели. На невестку Ленка здорово бочку катила, но та отмазалась – дескать, он на себя руки наложил. Дело закрыли, да только тот хахаль-то от невестки тут же свинтил. Ему там какое-то повышение светило, в криминал никак нельзя было замешаться. История-то некрасивая…

– Это уж точно. Все-то ты знаешь… – протянула Надежда.

– Ну, не то чтобы все, но кое-что, конечно… а у тебя к Лене Коробковой какой интерес?

– Да, понимаешь… – заюлила Надежда. – Никакого особенного интереса. Я с ней тут случайно встретилась, она обещала перезвонить, да все не звонит, а я ее телефон потеряла… так вот, не могла бы ты найти мне какие-нибудь ее координаты?

– А все же, какой у тебя к ней интерес?

– Ну, понимаешь… – Надежде не хотелось рассказывать Милке о встрече в ресторане, о разговоре, о потерянной косметичке. Ведь все, о чем узнает Милка, вскоре станет известно всему городу. Для чего Ленку позорить? И так человеку в жизни досталось. Шутка ли – родной брат в твоем платяном шкафу повесился. – Ты ведь сама говорила, что она занимается компьютерной бухгалтерией, так вот, у меня к ней несколько вопросов… насчет программ и прочего…

– Ну, не хочешь говорить – твое право! – фыркнула Милка. – В конце концов, мое какое дело?

– Так что – нет у тебя ее телефона?

– У меня – нет… – задумчиво протянула Мила. – Но она, Коробкова, дружила с Таней Веснушкиной, а Танина дочка учится в одной школе с сыном Ольги Царевой… а Ольгина мать – ветеринар, она лечит бультерьера Варвары Дмитриевны…

Надежда Николаевна не поняла, какое отношение сын Ольги Царевой, секретарши их бывшего начальника отдела, и тем более бультерьер некой неизвестной Варвары Дмитриевны имеют к Лениному телефону, но помалкивала, чтобы не сбить Милку с мысли. Это было нетрудно.

И оказалась права.

– Я тебе чуть позже перезвоню! – проговорила наконец Мила. – Позвоню Варваре Дмитриевне, мясо вот дотушу – и перезвоню! Не сомневайся!

Надежда поблагодарила Милку и повесила трубку.

Тут о ее ноги потерся Бейсик.

– Бейсик, тебе чего? – строго осведомилась Надежда Николаевна. – Есть хочешь?

Кот взглянул на хозяйку неодобрительно. Он хотел не есть, а общаться. Хотя, конечно, от чего-нибудь вкусненького не отказался бы… когда он отказывался?

Надежда прошла на кухню, заглянула в холодильник… И там ей на глаза попалась банка сметаны. На банке была отчетливо видна дата, из которой явствовало, что срок годности сметаны закончился вчера. На обед у Надежды были сварены щи, а какие же щи без сметаны? А подать мужу просроченную сметану – вещь невозможная и недопустимая. Сан Саныч к таким вещам относился строго. Значит, придется идти в магазин… Заодно купить чего-нибудь готового на второе. В конце концов, она работающая женщина, имеет сегодня право на послабление. Но в магазин нужно обязательно.

Только Надежда осознала этот неприятный факт, как ее телефон зазвонил. Это была все та же Милка Родионова.

– У тебя ничего на плите не стоит? – осведомилась Милка первым делом. – Если стоит – прикрути…

– Если бы… – вздохнула Надежда.

– Тогда слушай. Как я и думала, Варвара Дмитриевна дала мне телефон Ольги Царевой, но у той, к сожалению, не было телефона Веснушкиной, зато был телефон Люси Звонаревой, которая знакома с Лерой Васиной…

Через минуту Надежда окончательно запуталась в незнакомых именах и перестала слушать.

– Ты меня не слушаешь! – громко проговорила Милка.

– Что? Да… извини… я действительно отвлеклась… так ты узнала номер ее телефона?

– Конечно, узнала, но только домашний. Ты записываешь?

Надежда протянула руку за карандашом, но оказалось, что, пока она разговаривала, Бейсик сбросил его на пол и теперь в упоении катал по коридору.

– Скотина! – в сердцах воскликнула Надежда.

– Что?! – возмутилась Милка. – Это вместо благодарности? Удивительное дело!

– Да нет, что ты, это я не тебе, это я коту! – Надежда отняла у Бейсика карандаш и наконец записала номер.

Мила продиктовала не только номер телефона, но и домашний адрес – и Надежда осознала, что Лена Коробкова живет совсем рядом с ней, буквально в соседнем доме. Надо же, и как они раньше ни разу не встречались?

– Только помни, – напутствовала ее Милка, – если нарвешься на ее невестку – лучше сразу вешай трубку… кстати, ты помнишь Веру Барсукову из конструкторского отдела? Вот у нее тоже отношения с невесткой не сложились, так ей даже пришлось из-за этого за границу уехать, сейчас, правда, у нее все хорошо, она живет в Мексике и разводит чихуахуа…

– Извини, Мила, у меня суп выкипает! – Надежда еще раз поблагодарила Милку и прервала разговор.

Если дело коснется собак, Милка может говорить часами, у нее самой собака – красавица овчарка Сандра, так что собачья тема Милке очень близка.

Не откладывая дело в долгий ящик, Надежда тут же набрала номер Лены Коробковой.

Ответил ей совсем юный голос.

– Могу я попросить Лену? – проговорила Надежда серьезным официальным голосом. – Лену Коробкову?

– А ее нет, – ответила девочка. – А кто ее спрашивает?

Надежда не успела ответить, как в трубке раздался громкий недовольный голос:

– Лиза, опять ты по телефону болтаешь? Я же тебя просила сходить за сметаной!

– Да, мам, я уже иду… видишь, я одеваюсь!.. – проворчала девчонка.

– В «Звездочку» иди, там сметана свежее!

– Да, мама, в «Звездочку»…

И тут же из трубки понеслись короткие сигналы отбоя. Девочка – судя по всему, племянница Лены Коробковой – повесила трубку, не закончив разговор.

Надежда мрачно взглянула на телефон. Все ее усилия ни к чему не привели. Лены нет дома, и звонить еще раз, чтобы найти ее, нет смысла. Милка Родионова однозначно сказала, что с невесткой у Лены очень плохие отношения, а племянница ушла в магазин за сметаной…

И тут у Надежды созрел план.

Она знает, куда пошла Лиза – в супермаркет «Звездочка», до которого и самой Надежде рукой подать. И, кстати, ей тоже нужна сметана. Так отчего бы не соединить приятное с полезным? Точнее, полезное с полезным – купить к ужину свежей сметаны и поговорить с Лениной племянницей, хоть что-то у нее узнать…

Она быстро собралась и отправилась в магазин.

Только на полпути к магазину Надежда Николаевна осознала, что никогда не видела Ленину племянницу.

К счастью, в магазине было немного народу, да и среди этих немногочисленных покупателей девочки подросткового возраста составляли ничтожное меньшинство. Люди с работы заходили в супермаркет у метро, а старушки и домохозяйки отоварились утром. Надежда прямиком направилась к стойке со сметаной, выбрала баночку с небольшой жирностью и внимательно огляделась.

В это время к стойке, разговаривая по розовому мобильному телефону, подошла полноватая девчонка лет четырнадцати с оранжевыми волосами.

– Козел он, твой Филимонов! – говорила она в трубку. – Настоящий винторогий козел! Ну, ладно, насчет винторогого я не настаиваю, но козел – точно!

– Лиза! – окликнула девочку Надежда.

Та удивленно взглянула на нее, прикрыла трубку ладонью и спросила:

– Вы кто?

– Я с тобой только что по телефону говорила, про Лену спрашивала, твою тетю…

– Ладно, я тебе потом перезвоню! – Девочка спрятала телефон и уставилась на Надежду: – А как вы меня здесь нашли?

– Долго объяснять!

– Странно как-то… – протянула девочка, подозрительно разглядывая Надежду. – А все же, вы кто?

– Я с Лениной работы, – ляпнула Надежда, не придумав ничего более правдоподобного.

– Надо же! Ее вчера уже искали с работы… А что, она так и не появилась?

– Не появилась… – вздохнула Надежда. – Слушай, мы могли бы поговорить?

– О чем? – фыркнула девочка. – О чем нам разговаривать? И вообще, мне домой пора, мать ругаться будет!

Надежда Николаевна представила, какой видит ее эта девочка: странная немолодая тетка, которая лезет к ней с неуместными и глупыми вопросами… что у них общего? О чем им, действительно, разговаривать? Да у них просто нет общего языка. Они принадлежат не просто к разным поколениям, а к разным мирам, к разным цивилизациям! Может быть, даже к разным биологическим видам! Для Лизы она – что-то вроде инопланетянина…

И тут Надежда Николаевна перехватила взгляд, который Лиза бросила на соседнюю стойку, где были выставлены пирожные и торты. В этом взгляде было столько подавленного, загнанного в подсознание желания, что Надежда почувствовала острую жалость к этой девочке. Вот же то, что их объединяет!

Сама Надежда тоже временами мучительно хотела сладкого, но держала себя в руках, вспоминая о лишних килограммах и плохо сходящихся на талии юбках… Разумеется, до такого она давно уже не доходила – чтобы юбка не сходилась. Но весы, этот страшный враг каждой женщины, каждый день напоминали ей о ее слабоволии.

– Лиза, я бы сейчас чаю выпила, – проговорила Надежда нейтральным голосом, каким, наверное, соблазнял праматерь Еву змей-искуситель. – С пирожными… не хочешь ко мне присоединиться? Тут возле входа есть неплохое кафе…

– С пиро-ожными? – задумчиво переспросила Лиза, и глаза ее мечтательно затуманились.

– Я угощаю, – быстро добавила Надежда. – Ты какие пирожные больше любишь? Я – буше и эклеры…

– А я – наполеон! – оживилась Лиза. – И еще такое, знаете, с грибочком наверху…

– Аврора, – машинально проговорила Надежда Николаевна. – Хотя, кажется, оно теперь называется по-другому.

– И еще миндальный торт… – продолжала Лиза сонным мечтательным голосом. – И еще заварные булочки со сливками… и еще корзиночки, особенно если с вареной сгущенкой… и еще такое – половина черная, а половина белая… – Вдруг она вздрогнула и покосилась на Надежду: – Мать ругаться будет.

– А ты ей не говори. Скажи, в магазине была большая очередь.

Надежда понимала, что врать нехорошо, а учить врать ребенка – еще хуже, но перед ней стояла благая цель, а цель, как известно, оправдывает средства…

На миг мелькнула мысль бросить все и уйти. Ну, черт с ней, с косметичкой, купит Лена себе новую. Купила уже небось. Но Надежду терзало странное беспокойство. Она и сама не могла бы дать себе отчет, с чего она так волнуется. И дала себе слово поговорить с девочкой, и если ничего не выяснит насчет Лены, то отступиться.

– Ладно, пойдемте! – Лиза махнула рукой.

Возле входа в супермаркет действительно было небольшое, довольно уютное кафе.

Надежда Николаевна устроилась за угловым столиком, Лиза села напротив нее. Тут же к ним подошла официантка, положила на столик меню. Меню было особенно коварное – в нем были не только названия пирожных, но и их изображения, причем выглядели они ужасно соблазнительно. Надежда вспомнила очень нехорошую цифру, которую утром показали весы (вот они десертики-то), и тяжело вздохнула.

Однако на какие только жертвы не пойдешь ради дела!

– Мне вот это, – проговорила она, показав на безобидное с виду пирожное, что-то вроде сухой песочной полоски, – ну и еще вот это… а ты что будешь?

– Вот… вот… и еще вот это – можно? – Лиза просительно заглянула в глаза Надежде Николаевне.

– Можно! – та пренебрежительно махнула рукой. – Один раз живем! Нельзя же себе во всем отказывать! Постоянный стресс гораздо вреднее для молодого растущего организма, чем несколько лишних калорий! Или килокалорий…

– Вот бы вам с моей матерью поговорить! – вздохнула Лиза. – Она все время только и зудит – это нельзя, то нельзя… ее бы воля – она бы меня вообще голодом заморила!

– Ну, наверное, она тебе добра хочет… – проговорила Надежда, осознав, что ведет себя непедагогично.

– Может, и хочет, только мне от этого одни неприятности! Лучше бы она меня в покое оставила! Себя в пример ставит, а сама тощая, как жердь, и злая, как ведьма, не хочу быть на нее похожей!

В это время официантка принесла тарелку с заказанными пирожными. Глаза девочки загорелись, и она торопливо переложила к себе большой наполеон.

– А как Лена? Как твоя тетя? – Надежда решила начать допрос.

В самом деле, не пирожные же трескать она сюда пришла! Не килограммы лишние набирать!

– Лена… Ленка – она человек! – проговорила Лиза с набитым ртом. – С ней всегда договориться можно! Но моя мать – она ее гнобит и гнобит, буквально проходу не дает… хочет из квартиры выжить. Сейчас, когда Ленка ночевать не приходит, мать такая довольная! Как будто миллион в лотерею выиграла! Хоть бы, говорит, она вообще пропала! Меньше народу, говорит, больше кислороду!

– А что, – вцепилась в девочку Надежда, – Лена уже несколько дней не приходит ночевать?

– Ну да, с субботы… как ушла тогда на свидание с тем придурком – так и не вернулась. Наверное, у него живет. Ну, это и правильно, чего ей у нас жить, только с матерью собачиться…

– С придурком? – ухватилась Надежда за ее слова. – С каким это придурком?

– А я знаю? Нашла какого-то козла, познакомилась с ним в Интернете… – Лиза доела наполеон и собирала теперь последние крошки с тарелки.

– А почему ты считаешь, что он придурок? – Надежда отставила свое пирожное, у нее пропал аппетит.

Лиза не успела ответить: зазвонил ее розовый телефон.

– Да, мам… – проговорила девочка, опасливо поднеся трубку к уху, как гранату с выдернутой чекой. – Ну да… я в очереди стою… ну да, мам… большая очередь… очень большая… ну да… так ты же меня сама за сметаной послала… конечно… ну да, как только, так сразу! – Она убрала телефон, заметно повеселела и повернулась к Надежде: – Тебя, говорит, только за смертью посылать… а можно мне еще вот это пирожное, с грибочком?

– Можно, – милостиво согласилась Надежда. – Так почему ты считаешь, что тот человек – придурок и козел?

– Какой человек?

– Ну, тот, с которым Лена познакомилась в Интернете.

– Ах, этот! Да кто же он, как не придурок? Разве нормальный человек возьмет себе такой ник – Супермен?

– Ник? – переспросила Надежда, но вспомнила, что ник – это имя, которое люди берут для общения в Интернете. Лиза, к счастью, не заметила ее недоумения. – Ах, ник…

– И кто он, как не придурок, – продолжала девочка, одновременно откусывая от следующего пирожного, – если телик смотрит? Он Ленке про какое-то ток-шоу заливал, которое смотрит. Нормальные люди сейчас телик не смотрят, только Сеть, и то не всякую… и музыку он какую-то отстойную любит…

– А откуда ты знаешь, что он смотрит и слушает? – заинтересовалась Надежда.

– Так он же про все это Ленке пишет. Еще про то, какой он весь из себя крутой и как его на работе ценят, начальство и все остальные, и как круто он в Египте отдыхал… По пустыне на джипе гонял, на верблюде катался!

Надежда Николаевна сделала стойку, как учуявшая свежий след охотничья собака. Отдых в Египте… похвальба отношением начальства… она вспомнила громогласного болтливого типа в ресторане. Да, точно, это он – тот самый Супермен, с которым переписывалась Лена. Надо же, какой ник себе выбрал. Ну, сразу было видно, что умом не блещет.

– Постой, – спохватилась она. – Но он же пишет про это Лене… откуда же ты все это знаешь? Ты что – тайком читаешь Ленину электронную почту?

– Ну, почему тайком? – Лиза ничуть не смутилась. – Ленка меня сама попросила проверить ее почтовую программу, у нее там что-то глючило. Ну, вот я и прочитала… случайно.

– Случайно? – переспросила Надежда, но тут же спохватилась. – Ладно, что я тебя воспитываю? Я тебе не мать… так, значит, ты говоришь, что она в субботу ушла на свидание с тем человеком… с Суперменом и с тех пор больше не появлялась?

– Не-а… – Лиза помотала головой. – Как в субботу ушла, так больше ни слуху ни духу. Я ей звонила, так телефон тоже не отвечает. Мать так обрадовалась… решила, что Лена себе кого-то нашла и наконец съедет от нас. Я тоже так думала, пока с вами не встретилась. Но вы говорите, что на работу она тоже с тех пор не ходит? Вчера звонила баба какая-то с работы, на мать нарвалась, они поругались, мать тогда и говорит – загуляла Ленка, с хахалем в постели до того докувыркалась, что и про работу забыла…

Надежда поморщилась, она не терпела грубостей в разговоре. И уж с ребенком-то в таком тоне говорить и вовсе не следует. Впрочем, говорила же Милка, что Ленина невестка – жуткая стерва, собственного мужа до смерти довела. Очевидно, о дочке она тоже мало думает.

– Не ходит она на работу, – мрачно подтвердила Надежда. – А ты уверена, что она в субботу ушла именно к нему, к этому Супермену? Может, она по другому делу отправилась?

– Уверена. – Лиза смущенно фыркнула. – Я в ее почте прочитала, что они условились встретиться в шесть часов около метро «Приморская». Ой, то есть не в шесть, а в полшестого – он ей потом еще раз написал и попросил приехать на полчаса раньше… ну вот, она из дома вышла так, чтобы к половине шестого успеть… Красоту наводила, в ванной на целый час заперлась, мать к ней ломилась, вечно ей все срочно…

– И куда они от «Приморской» собирались? – задала Надежда следующий вопрос. – В театр? На выставку? В ресторан? Лена – девушка разумная, она бы не пошла неизвестно куда.

– Нет, не в ресторан… – Лиза наморщила лоб, припоминая. – И уж точно не в театр – этот Супермен и слова-то такого не знает. Кажется, у него там какой-то друг живет, так вот, они собирались пойти к нему на день рождения. Точно. Он написал, что его друг живет недалеко от «Приморской», но без него ей будет трудно найти, так что он ее встретит возле метро, а дальше они пойдут вместе.

Лиза принялась доедать последнее пирожное, а Надежда Николаевна задумалась.

У этого доморощенного Супермена отношения с Леной явно не сложились, потому что он уже обхаживает следующую девицу, с которой тоже познакомился в Интернете. Ну да, это и неудивительно – в больших дозах его трудно выносить, особенно, как сейчас говорят, в офлайне. Такой голос, такой оглушительный смех, больше похожий на конское ржание, а особенно такую самодовольную глупость долго не выдержит ни одна девушка…

Да, но где Лена?

После субботы, когда она должна была встретиться с доморощенным Суперменом, ее никто не видел – ни дома, ни на работе, и телефон ее не отвечает… Насчет хахаля и постели явно не тот случай, поскольку хахаля-то как раз у Лены и нет.

В таком случае куда она вообще делась?

У Надежды Николаевны зародились самые нехорошие подозрения.

А у Лизы снова зазвонил телефон.

– Да, мам… но я же тебе говорила, что здесь очень большая очередь! Но теперь уже скоро, я уже к кассе почти подхожу, всего два человека передо мной осталось… ну да, отсюда – сразу домой, никуда заходить не буду! А куда мне заходить? – Закончив разговор, она повернулась к Надежде Николаевне: – Ну, все, мне бежать надо, а то мать уже на мыло исходит. Спасибо вам, все было очень вкусно! И уж извините, что я ничем вам не смогла помочь…

– Нет, отчего же, – ответила Надежда, – ты мне очень помогла… И… подожди еще две минуты. Знаешь, пирожные, конечно, – это хорошо, но ведь и фигуру нужно беречь… Постой! – заторопилась она, видя, что Лиза нахмурилась и собирается уйти. – Тут такое дело, если сладкое любишь, с собой бороться трудно, так что изредка можно себе позволять, не много, конечно. Главное, чтобы не каждый день. Изредка можно себя порадовать. Но вот с этим, – она показала на прозрачный пакет, где кроме сметаны лежали еще два пакетика орешков и упаковка картофельных чипсов, – с этим нужно кончать! Ты же ведь эту дрянь просто так ешь, от скуки. Вот попробуй: как захочется что-то в рот бросить – так выпей водички. Не лимонада, не колы, не сока, а простой воды!

– Думаете, поможет? – Лиза потопталась на месте.

– Обязательно поможет!

Глядя вслед девочке, Надежда подумала, что, возможно, ее слова дойдут. Известно ведь, что родителей подростки не слушают никогда, а посторонних людей – иногда бывает.

Недалеко от станции Удельная, за высоким забором, расположился комплекс из нескольких ветшающих деревянных и кирпичных зданий еще дореволюционной постройки. В этих зданиях расположена знаменитая третья городская психиатрическая больница имени Скворцова-Степанова, в народе называемая «скворечником».

В шестом часу пополудни со стороны железнодорожного переезда к воротам больницы подошел высокий сутулый человек в куртке с опущенным на глаза капюшоном.

– Куда собрался? – осведомился, оглядев посетителя, немолодой охранник.

– Родственника. Своего. Навестить, – ответил посетитель странным неживым голосом.

– Приемные часы закончились! – проговорил охранник, сделав при этом странный знак глазами – сперва подняв их к небу, затем поочередно скосив в разные стороны и наконец переведя взгляд на собственный карман.

– А можно. Эти часы. Продлить? – осведомился посетитель, и в то же время в его руке появилась не слишком крупная купюра.

В ту же секунду купюра перекочевала в карман охранника, и этот последний открыл калитку, проговорив рассудительным тоном пожившего и знающего жизнь человека:

– Отчего же нельзя? Все можно. Ежели, конечно, человек с пониманием.

Сутулый человек ничего не ответил. Он еще ниже опустил капюшон и прошел на территорию больницы. Охранник проводил его задумчивым взглядом знающего жизнь человека и проговорил, обращаясь исключительно к себе самому:

– Родственника навестить… самого бы тебя не мешало подлечить. Натуральный «скворец»…

«Скворцами», или птенцами гнезда Скворцова, охранник называл пациентов психиатрической больницы. Впрочем, он работал здесь уже много лет и за эти годы пришел к неутешительному выводу, что здешние пациенты весьма мало отличаются от всех остальных людей и что если копнуть первого попавшегося, с виду вполне нормального человека, обитающего во внешнем мире, за пределами «скворечника», у него непременно обнаружатся несомненные симптомы шизофрении или паранойи. Ну, в крайнем случае маниакально-депрессивного психоза. Взять даже его самого… чем не симптом выработавшаяся с годами привычка разговаривать с самим собой?

А человек в куртке с капюшоном прошел мимо трехэтажного кирпичного здания, миновал по узкой тропинке огороженный высокой металлической решеткой садик (так называемый загон, предназначенный для прогулок пациентов) и подошел к окруженному старыми липами одноэтажному домику.

Остановившись перед железной дверью, выкрашенной зеленой масляной краской, он постучал в нее кулаком.

– Чего стучишь? – раздался из-за двери глухой неприязненный голос. – Я тебе щас по лбу постучу!

– Открой. Николай, – проговорил сутулый человек. – Это. Я. Пришел.

– Ты? – донеслось из-за двери. – Вот радость-то!

Дверь тем не менее открылась, и на пороге появился здоровенный детина в несвежем, когда-то белом халате, с грубой небритой физиономией и маленькими пронзительными глазками.

– Пусти. Меня. К нему, – прозвучало из-под капюшона.

– Пусти! – передразнил посетителя санитар. – Ты тут не первый раз, порядок знаешь. Просто так никого не пускают! Справку полагается показать.

– Само. Собой. Вот. Твоя. Справка, – и в руке посетителя появилась очередная купюра.

– Прибавить бы надо! – проворчал санитар. В голосе его не было подлинной уверенности в своем праве, он просто играл привычную роль, действовал по принципу «не прошло – и ладно», поэтому посетитель никак не отреагировал на его слова.

Санитар отступил в сторону. Как только посетитель вошел, он запер за ним дверь и пошел вперед по узкому, тускло освещенному коридору.

В стенах этого коридора через каждые несколько шагов имелись железные двери с прикрепленными к ним табличками, на которых были написаны фамилии пациентов.

Санитар шел, шаркая ногами и не оглядываясь на своего спутника, – он не сомневался, что тот следует за ним. В руке санитара брякала при каждом шаге основательная связка ключей. Наконец он остановился перед очередной дверью. Дверь эта отличалась от остальных тем, что на ней отсутствовала табличка с фамилией.

Санитар остановился перед этой дверью, немного помедлил, перекрестился и отпер ее одним из ключей своей связки.

За отпертой дверью обнаружился тесный тамбур, в другом конце которого имелась еще одна металлическая дверь. На этот раз санитар обернулся, убедился, что его спутник вошел в тамбур, и запер за ним первую дверь. Только после этого он отпер вторую дверь и отступил в сторону, пропуская посетителя.

За этой дверью находилась небольшая комната, нечто среднее между больничной палатой и одиночной тюремной камерой. В этой палате (или камере, как кому больше понравится) имелось маленькое, очень высоко расположенное окно, через которое проникал тонкий луч света, узкая кровать и привинченный к полу стул. А еще – тощий полосатый тюфячок, больше похожий на собачью подстилку. Тюфячок валялся в углу, и именно на нем скорчился в позе эмбриона обитатель палаты.

Лица его не было видно, поскольку пациент лежал, уткнувшись носом в стену. У него были длинные, седые, спутанные волосы, тощая, как у цыпленка, шея и узкая спина.

– Ну, вот он… – пробормотал санитар неожиданно тихо. – Хотел увидеть – смотри… только было бы на что смотреть-то! Не шевелится, лежит, как собака, на полу… и лает, как собака! Положим его на койку – а он опять на пол сползает! Да что я тебе говорю, сам знаешь… в общем, смотри на него, да только не очень долго. А то доктор придет, ругаться будет!

– Сначала. Ты. Выйди, – отчеканил посетитель своим неживым голосом.

– Ты же знаешь, что не положено!

– Выйди!

И тут лежащий на тюфяке человек задрожал, шея его напряглась, и он громко, хрипло залаял.

– Выйди! – повторил посетитель. – Видишь. Он. Сердится.

Санитар поежился, но подчинился, вышел из палаты, причем на его лице при этом отразилось явное облегчение. Проскрипел замок – санитар запер за собой дверь.

– Здравствуй, учитель! – проговорил сутулый человек, оставшись наедине с пациентом. При этом голос его удивительным образом изменился – он не был больше мертвым и механическим, в нем звучало настоящее человеческое чувство.

И лежащий на тюфяке человек отозвался на этот голос.

Сперва вздрогнула спина, по ней пробежала короткая волна судороги. Затем он развернулся, повернувшись лицом к гостю. Стало видно его лицо – морщинистое, пергаментно-желтое, с большими бледно-голубыми глазами, уставившимися не на гостя, а на что-то, расположенное у того за спиной.

– Здравствуй, учитель! – повторил гость. – Я пришел, чтобы спросить у тебя…

Бледные глаза старика потемнели, в горле его что-то булькнуло, он захрипел, тощие руки зашевелились, кривые костлявые пальцы заскребли по тюфяку.

– Я сделал все, как ты велел, учитель! – продолжил гость. – Я нашел книгу. Я прочитал ее от корки до корки. Я провел ритуал, я призвал всех перечисленных в книге демонов – и ничего не случилось! Ничего! Я не смог извлечь сокровенную субстанцию! Что я сделал не так, учитель? Что я сделал не так?

Пациент снова забеспокоился, все его тело задрожало, в горле громко забулькало. Он широко открыл рот и замычал, словно пытался что-то сказать и не мог. Затем руки его снова задвигались, пальцы зашевелились, будто пытаясь что-то нашарить на тюфяке.

Посетитель догадался, что ему нужно. Он вытащил из кармана своей куртки блокнот, вырвал из него лист, нашел в другом кармане огрызок карандаша и вложил бумагу и карандаш в руки больного. Руки эти снова ожили, задвигались, как два отдельных живых существа, карандаш принялся водить по бумаге.

Эти движения казались хаотичными, бессмысленными, однако на бумаге возникли какие-то каракули.

Больной замер, расслабился, как будто закончил важное и трудное дело. Посетитель осторожно взял из его рук бумагу и карандаш, взглянул на листок.

На первый взгляд нацарапанные на нем каракули казались бессмысленными, однако сутулый человек знал, что следует делать – он достал из кармана маленькое зеркальце, размером и формой напоминающее кредитную карточку, поднес его к бумаге и прочел отраженное в нем слово: «Зеркало».

– Но, учитель! – воскликнул сутулый человек. – Я нашел два старинных зеркала… они сделаны в Венеции, как ты говорил… я сделал все, как ты мне велел!

Больной снова затрясся, задрожал всем телом, глаза его вылезли из орбит, рот перекосился, и из него снова вырвался хриплый, раздраженный лай. Гость отшатнулся, побледнел, поднял руку, словно пытаясь заслониться от этого лая, от этого гнева.

Больной же вытянулся на тюфяке и снова заскреб руками.

Гость вырвал из блокнота еще один лист, вложил в руки больного бумагу и карандаш. Костлявые руки снова задвигались, на бумаге появились каракули – на этот раз несколько слов.

Гость едва дождался, пока больной закончит писать, нетерпеливо выхватил у него листок, поднес к своему зеркальцу и прочитал: «Не то! Тебе нужно зеркало, которое сделал Он – Хозяин».

Гость скомкал листок и перевел взгляд на лицо больного.

– Но, учитель, разве такое зеркало существует?

Тело больного снова затряслось, из горла вырвался хриплый, злобный лай. Казалось, недоверие ученика сводит его с ума.

– Я верю, учитель, я верю! – поспешно проговорил тот. – Я не сомневаюсь в твоих словах! Но скажи мне, где же я найду это зеркало? Дай хоть какую-то подсказку!

И снова руки больного задвигались, пальцы зашевелились, заскребли по тюфяку. На этот раз гость не раздумывал, он торопливо вложил в трясущиеся руки карандаш и бумагу.

И снова руки ожили, заходили ходуном, и снова карандаш стремительно заскользил по бумаге. Но когда больной затих, расслабился, а его гость взял листок – ему не понадобилось зеркальце, чтобы прочитать написанное.

На этот раз на листке не было написано ни слова – на нем был рисунок. Неожиданно точно и тщательно нарисованное женское лицо. Лицо молодой женщины.

– У нее? – проговорил гость, холодея.

Больной снова задрожал и залаял, но на этот раз в его хриплом лае было согласие, он подтверждал догадку ученика.

Но ученик не обрадовался тому, что верно понял подсказку. Наоборот, на его лице отразилось отчаяние.

– Она… она уже была у меня в руках! – выдохнул он. – Она была в моих руках… но теперь уже поздно! Поздно!

Тело больного снова затряслось, из его горла вырвался хриплый, злобный, ожесточенный лай.

– Мастер! Мастер! – мальчишка-подмастерье окликнул хозяина, переминаясь на пороге мастерской.

Мастер Луиджи неохотно оторвался от работы, повернулся, недовольно проворчал:

– Чего тебе? Ты разве не видишь, что я занят?

– Мастер. – Мальчишка выглядел смущенным и даже, пожалуй, испуганным. – Мастер, там пришел какой-то человек… какой-то очень странный человек… он хочет видеть вас…

– А я никого не хочу видеть! – рявкнул мастер Луиджи. – Я хочу, чтобы мне не мешали работать! Разве это не понятно? Ты должен прогонять всяких посторонних… если, конечно, это не заказчик или не покупатель. Ты это понял? Тот человек – он похож на заказчика или покупателя?

– Нет, не похож… – признался мальчишка, ковыряя пальцем в носу.

– Тогда ты должен его прогнать и не беспокоить меня по пустякам!

– Так-то оно так, мастер, да только он не уходит… он непременно хочет с вами поговорить…

– Ох, намучаюсь я с тобой! – Мастер Луиджи был от природы человек добрый, и подмастерья этим беззастенчиво пользовались. Вот и сейчас, вместо того чтобы вздуть мальчишку или хотя бы изругать его последними словами, он вздохнул, отложил инструменты и направился к дверям мастерской, чтобы самолично разобраться – кто там пришел и чего он хочет.

Двигало им отчасти любопытство, отчасти же сомнения в способностях подмастерья – вдруг он не смог признать в незнакомце богатого заказчика.

Впрочем, увидев этого незнакомца, мастер Луиджи сразу же уверился, что мальчишка прав: тот ничуть не был похож на заказчика. По виду его запыленного плаща сразу было понятно, что пришел он издалека. Казалось, на этом плаще осталась пыль дальних стран и незнакомых городов. Мастер Луиджи вздохнул с сожалением: сам он всю свою жизнь провел в пределах Светлейшей Венецианской республики, а большую ее часть – в стекольной мастерской на острове Мурано, унаследованной от доброй памяти отца. Обычно он об этом ничуть не жалел и только иногда, провожая уплывающие в дальние страны корабли, представлял себе эти дальние страны, полные чудес и диковин.

Незнакомец был так плотно закутан в свой плащ, что мастер Луиджи смог разглядеть только его глаза – странные, отсвечивающие тусклым блеском, как старое, покрытое патиной зеркало.

– Что вам угодно, милостивый государь? – осведомился мастер, вытирая руки и оглядывая гостя.

– Я хотел бы поработать в вашей мастерской, хозяин! – проговорил тот хриплым, неприятным голосом, в котором слышался незнакомый акцент.

Мастеру Луиджи приходилось иметь дело с самыми разными иностранцами – и с болтливыми, легкомысленными французами, и с грубыми, неотесанными баварцами, и с рослыми, простоватыми саксонцами, и с надменными испанцами, и с работящими, вспыльчивыми хорватами, но речь этого незнакомца не была похожа на чью-то, слышанную им до сего дня.

– Поработать в моей мастерской? – переспросил мастер, еще внимательнее приглядываясь к наглецу. – А с чего ты взял, государь мой, что я подпущу тебя к своей мастерской? Это лучшая мастерская на всем острове, и работать у меня – большая честь! Ее нужно заслужить! Скажи-ка мне, государь мой, у кого тебе прежде доводилось работать?

– Я мог бы назвать тебе мастеров, у которых работал прежде, да только вряд ли ты про них слыхал.

– А коли я о них не слыхал, государь мой, так о них нечего и разговаривать! Все лучшие в мире стекольных дел мастера работают здесь, на острове Мурано! Оттого-то весь христианский мир охотно покупает сосуды, украшения и зеркала нашей работы!

– Прости, хозяин, не хочу с тобой спорить, но если ты дашь мне только одну ночь – я смогу показать тебе свое умение. Ведь ночью твоя мастерская не работает?

– Не работает, – согласился мастер Луиджи, хотя и не хотел ни в чем соглашаться с этим наглецом.

– Вот и пусти меня в свою мастерскую на одну ночь. Я сделаю для тебя зеркало – удивительное зеркало, каких тебе еще никогда не случалось видеть.

– Зеркало? – переспросил мастер.

Он как раз вторую неделю бился над зеркалом для маркизы Ченчи, и все выходило у него не так, как хотелось. Зеркало выходило то мутным, то кривым, то каким-то тусклым.

– Зеркало, – кивнул незнакомец, – я сделаю чудесное зеркало, которое не стыдно будет показать любому заказчику, будь то хоть граф или… или маркиза.

«Откуда этот наглец прознал про маркизу?» – подумал мастер. Вслух же сказал:

– Я могу пустить тебя на одну ночь в свою мастерскую, дабы ты мог убедиться, что сделать хорошее зеркало – непростая работа. Да только тебе ведь понадобятся все припасы для работы, и свечи для освещения мастерской, и серебро для амальгамы…

– Ты не пожалеешь о своих расходах, хозяин! – прохрипел незнакомец и шагнул вперед, как будто мастер уже дал ему свое согласие.

– Что ж, я дам тебе одну ночь, – кивнул мастер. – Поглядим, на что ты способен…

Вслед за хозяином незнакомец проследовал в мастерскую.

При этом он прошел мимо висевшего на стене деревянного распятия. Вместо того чтобы перекреститься, как следует доброму христианину, он зыркнул на распятие своими странными глазами и обошел его, как лисица обходит капкан.

Мастер Луиджи провел незнакомца к своим подмастерьям и велел тем накормить его с дороги. Тот, однако, сказал, что не голоден.

Вскоре стемнело.

Подмастерья отправились спать в общую комнату, мастер Луиджи – в хозяйскую спальню, под бок к своей доброй супруге госпоже Симонетте, незнакомец остался в мастерской. Прежде чем уйти, хозяин запер мастерскую снаружи на тяжелый засов – кто его знает, этого странного человека, может быть, он обыкновенный вор!

Неделя прошла в суете и повседневных делах. Надежда пыталась выбросить из головы Лену Коробкову, но косметичка валялась в прихожей и взывала к ее совести. Хуже того, Надежда начала ощущать небольшое покалывание в корнях волос. А это означало, что не все с Леной хорошо. Точнее, все нехорошо.

Надежда Николаевна Лебедева, интеллигентная женщина, средних, скажем так, лет, имела очень необычное хобби – она обожала детективы. Не романы в бумажных обложках и не сериалы про ментов, нет, Надежда Николаевна обожала детективы, так сказать, настоящие. Иными словами, Надежда вечно впутывалась в расследование всяких криминальных историй, которые с завидным постоянством происходили с ее друзьями, родственниками и просто знакомыми.

Все это началось, еще когда Надежда работала в НИИ, и продолжалось долгие годы после этого. Голова у Надежды всегда работала отлично, это все признавали, и без работы ей было скучно.

Постепенно среди знакомых поползли слухи о Надеждином увлечении, пару раз кто-то обратился к ней за помощью. Надежда такие вещи не очень приветствовала и свою деятельность старалась ни с кем не обсуждать. Не нужны были ей никакие известность и реклама, поскольку она очень боялась, что про ее расследования узнает муж.

Сан Саныч ее действия очень не одобрял, так как считал, что они могут привести к несчастью с самой Надеждой. Несколько раз брал он с нее честное-пречестное слово, что она бросит это опасное занятие. Первое время Надежда Николаевна честно пыталась, что называется, завязать. Но потом поняла, что это сильнее ее. И приняла решение мужу ни о чем не рассказывать. Ради его спокойствия и сохранения хорошего климата в семье.

Итак, косметичка взывала к действию, и Надежда, убедившись, что мобильный телефон Лены по-прежнему не отвечает, снова позвонила на домашний. Она специально сделала это днем, чтобы не нарваться на злодейку-невестку.

Ответила девочка, но не Лиза. На просьбу позвать Лену, она крикнула в глубину квартиры, чтобы подошла Лиза.

– Здравствуй, Лиза, это Надежда Николаевна, мы с тобой…

– А-а, это вы… – сегодня в Лизином голосе были раздраженные материнские интонации.

– Да, это я, – сухо сказала Надежда Николаевна, сообразив уже, что разговора сегодня не получится. – Я хотела спросить – есть новости о Лене?

– А вам зачем? – агрессивно спросила в ответ девчонка. – Что вы звоните в частный дом и людей беспокоите?

– То есть как это… – Надежда слегка растерялась, – я же тебе говорила…

– Ага, с ее работы, – Лиза фыркнула, – оттуда в понедельник звонили и сказали, что Лену уволили за прогулы. И никакая Надежда Николаевна у них не работает, вот! Так что вы все мне наврали!

В трубке послышались шум и хихиканье. Надежда воочию увидела, как девчонки одобрительно машут руками – правильно Лизка настырную тетку отбрила.

– Я действительно раньше работала с Леной Коробковой, – сказала она, – только это было давно. В оборонном институте.

– Ну, тетя, не заливайте, Ленка не такая старая, чтобы в институте работать! – Теперь Надежда слышала смех всех троих.

– Не надо хамить по телефону, – заметила она, – это обычно к хорошему не приводит. Читала «Мастера и Маргариту»?

– Что вам нужно? – Лиза малость сбавила тон.

– Твоя мать в полицию обращалась насчет Лениного исчезновения? Ведь больше недели прошло, сама же говорила, что раньше никогда такого за ней не водилось. Телефон выключен, на работу не вышла и дома не появляется.

– Да какое вам дело?

– А такое, что человек, может, в аварию попал, в больнице лежит в тяжелом состоянии, а тебе и горя мало! – закричала Надежда. – Матери твоей плевать, но тебе-то она тетка родная!

– А если будете ребенка запугивать, то можно и в полицию обратиться! – послышался другой девчоночий голос. – Мы свои права знаем!

– Права они знают, сидят там и пирожные трескают. Гляди не лопни там, Лизавета! – И Надежда бросила трубку.

Остыв немного, она поругала себя за несдержанность. Ясно, что Лиза не такая противная, просто перед подружками выпендривается. Но из разговора Надежда твердо уяснила, что Лена Коробкова пропала. В противном случае позвонила бы хоть на работу, опять же за трудовой книжкой приехала бы. Невестке ее исчезновение только на руку, но что же делать-то?

Надежда прислушалась к себе и уловила усиленное покалывание в корнях волос. Все ясно, Лена в беде. И нужно это дело обязательно выяснить. Нужно ее найти. Если еще не поздно.

Тут как раз позвонила Лида Семицветова, сказала, что дочку из роддома выписывают как раз в среду. Какие-то там были небольшие проблемы, оттого и задержали их на два дня. Так что Лида просит, нет, просто умоляет Надежду прийти в среду самый распоследний раз. Можно, конечно, на этот раз отпроситься, Лиде навстречу всегда пойдут – такой случай, не каждый день дочку из роддома встречать нужно. Но лучше не надо.

– Да не оправдывайся ты, приду уж! – вздохнула Надежда.

Ей дико осточертели жалующиеся избиратели и голоса по телефону, и даже сам депутат Маргаритов, которого она в жизни не видела, тоже осточертел. Но нужно Лиде помочь и заодно попытаться разведать что-то насчет Лены.

Входя в ресторан «Верона», Надежда едва не налетела все на того же противного типа. На выходе он чуть не толкнул ее дверью. Оказавшись на улице, громогласный кавалер пошел по самой середине тротуара, не обращая внимания на встречных. Поддерживая за локоток свою несчастную спутницу, он вещал в той же манере, что обычно:

– Меня в этом районе, я извиняюсь, каждая собака знает! То есть про собаку – это я так, это я пошутил, с собаками я не общаюсь. – Мужчина громко заржал, чтобы его спутница не сомневалась, что это была шутка, причем удачная.

Девушка, как тут же определила Надежда, была не та, что в прошлый раз, и не та, что в первый, и уж точно не Лена Коробкова.

«Где он их только находит, – с досадой подумала Надежда. – Ах да, в Интернете…»

Она тут же передумала идти в ресторан, который тоже здорово надоел за три посещения, сделала безразличное лицо и отправилась вслед за парой.

Навстречу им шла женщина с йоркширским терьером на поводке. Услышав оглушительный хохот ресторанного донжуана, песик испуганно тявкнул и попятился. Хозяйка подхватила его на руки и поскорее ретировалась.

А громкоголосый тип снова заржал, довольный произведенным эффектом, а потом повернулся к своей спутнице:

– Вон, смотри, как раз твоя маршрутка едет. Так что будем считать, что я тебя проводил. Значит, договорились – в пятницу я тебе позвоню… надейся и жди, как пели в одной старой песне.

И он снова оглушительно захохотал.

Девушка вздрогнула, испуганно кивнула и призывно замахала проезжающей маршрутке. Сейчас, когда на ее лице отразилось нескрываемое облегчение, она выглядела ничего себе. Нос, глаза на месте, фигура чуть полноватая, но, в общем, все в норме, волосы так себе, но тоже не лысая…

«Это до чего же нужно себя не уважать, чтобы общаться с таким чучелом! – подумала Надежда, глядя, как девушка забирается в маршрутку. – Или уж совсем на стенку лезет от одиночества… Но что-то мне подсказывает, что она тоже в субботу к этому уроду не придет. Впрочем, как знать…»

Проводив спутницу, донжуан заторопился и свернул к тому же офисному центру, в котором работала Надежда.

При этом с ним начала происходить удивительная метаморфоза. Только что он шел, с гордым видом выпятив грудь, вскинув подбородок и глядя на встречных сверху вниз, теперь же он ссутулился, опустил плечи и даже стал заметно меньше ростом. И чем ближе подходил к офисному центру, тем более жалким и незначительным становился.

Надежда вслед за ним прошла через вращающиеся двери бизнес-центра, вошла в холл и остановилась перед лифтом. В кабине они тоже оказались рядом. От ресторанного донжуана осталась едва ли четверть – он стал щуплым, тщедушным и невзрачным. Надежда вспомнила, как в школе писала сочинение «Образ маленького человека в русской литературе». Вот он стоит перед ней – тот самый «маленький человек», любимый персонаж Гоголя или Достоевского…

Но тут Надежда Николаевна вспомнила о пропавшей Лене Коробковой и взглянула на этого «маленького человека» другими глазами.

А он как раз нажал на кнопку пятого этажа, где, как уже знала Надежда, располагался офис крупной компании связи «Телесеть».

Надежда вышла на втором этаже и устремилась к приемной, где ее уже ждали многочисленные посетители. То за целый день два-три человека придет, подумала Надежда, а то целая толпа. И чего им дома не сидится?..

Первой в приемную вошла миниатюрная сухонькая старушка в допотопной соломенной шляпке, украшенной гроздью искусственного винограда.

– Безобразие! – воскликнула старушка с порога. – Сколько можно пропадать? Я вас тут целый час прождала, а у меня дома, между прочим, Василий Львович без присмотра оставлен! А он, когда один остается, очень нервничает!

Надежда отсутствовала всего минут двадцать – только до ресторана дошла и обратно повернула, даже кофе не выпила, но, наученная горьким опытом, решила не спорить с посетительницей, поскольку уже знала, что выйдет себе дороже.

– Но, извините, я вышла совсем ненадолго! – оправдывалась Надежда Николаевна. – В приемной никого не было, вот я и решила небольшой перерыв сделать.

– А если вы принимаете народ, вы должны его принимать без всяких перерывов! Почему я должна вас дожидаться?

– И, кстати, кабинет проветрить нужно! Даже по санитарным нормам. А то люди разные ходят, мало ли кто простужен! Инфекцию можете подхватить!

– Которые простуженные, те не к вам ходят, а в участковую поликлинику! – не унималась старушка. – Я, между прочим, дома те очки забыла, которые чтобы читать, на мне те очки, которые для улицы, знала бы, что вас долго не будет – вернулась бы за очками, а теперь Василий Львович нервничает…

– Ну, позвонили бы ему, если он такой нервный, поговорили, успокоили бы…

– Кому?! – Старушка взглянула на Надежду как на душевнобольную. – Василию Львовичу?

– Ну да, раз вы говорите, что он нервничает… вообще, давайте уже перейдем к делу. Вы торопитесь к своему Василию Львовичу, у меня тоже дела есть, и другие посетители в коридоре дожидаются. Вы по какому вопросу пришли?

– По какому вопросу? – Старушка наморщила лоб. – Вот, сбили вы меня с толку своими разговорами… я ведь даже записала, по какому вопросу, но вот куда я ту записку положила…

Она открыла большую кожаную сумку, проверила одно за другим ее многочисленные отделения, но нужное не нашла. Снова задумалась. Наконец ее лицо просветлело, она достала из сумки вышитую замшевую косметичку, расстегнула молнию, вытащила из косметички потертый кожаный кошелек, а из него извлекла сложенную вчетверо бумажку. С победным видом она продемонстрировала бумажку Надежде и провозгласила:

– Подальше положишь – поближе найдешь! – Затем развернула бумажку, склонилась над ней… и разочарованно проговорила: – Ох ты, у меня же не те очки надеты! У меня надеты уличные, а нужны те, которые чтобы читать!

– Ну, давайте, я сама прочитаю! – Надежда Николаевна потянулась за бумажкой.

Старушка явно неохотно ее отдала.

Надежда Николаевна громко прочитала:

– Сказать про яму.

– Ах, правда, я ведь про яму хотела рассказать! – обрадовалась посетительница. – Точно, а я-то думала – зачем шла… думала, насчет музыки, которая каждую ночь у соседей, но это в милицию надо, а не к депутату…

– Так, давайте по порядку! – проговорила Надежда, постепенно теряя терпение. – О какой яме речь?

– Известно, о какой! – с апломбом произнесла старушка. – О той, что у меня почти что под самой дверью. Я как выхожу с Василием Львовичем на прогулку – так прямо перед этой ямой оказываюсь. А он у меня такой любопытный, Василий Львович – ему непременно в эту яму нужно залезть, как будто там медом намазано! А мне потом как его вытаскивать? Мне самой его нипочем не вытащить, он знаете, сколько весит? Приходится мальчишек соседских звать… а они теперь такие – за просто так и пальцем не пошевелят…

– Постойте… – Надежда изумленно уставилась на собеседницу. – Я ничего не понимаю…

– А потом еще мыть его каждый раз – это тоже не так просто, в моем-то возрасте! Он в этой яме так изгваздается – никакого шампуня не хватает! А он знаете, сколько весит?

– Одну минуточку! – перебила старушку Надежда, в голове у которой затеплилась догадка. – Василий Львович – он вообще кто? Он ваш муж или…

– Какой муж?! – возмущенно воскликнула старушка. – Что вы такое говорите? Я, слава богу, замужем никогда не была! И вообще, мне никакой муж не нужен, от этих мужчин одни расстройства и неприятности! Мне с Василием Львовичем и так хорошо!

– Тогда кто же он – собака?

– Типун вам на язык! – Старушка поморщилась. – Не терплю собак! От них одни расстройства и неприятности! Василий Львович – котик! И такой красивый, такой ласковый! Кушает только много. Вы знаете, сколько он весит?

Тут же старушка полезла в сумку и достала из нее стопку фотографий огромного мордатого кота.

Кот был хорош, его разбойничья морда едва влезала в фотокарточку. Надежда, сама котовладелица, отдала ему должное, но ей некогда было любоваться фотографиями, у нее в коридоре дожидалось еще несколько посетителей.

– Так, – проговорила она строго, – заберите, пожалуйста, свои фотографии и скажите четко, в чем дело с этой ямой и чего вы хотите от депутата?

– Чтобы ее закопали! – твердо сказала старушка.

– Нельзя ли поточнее? Что это за яма и в результате чего она образовалась?

– Почему же нельзя? Можно! Они, значит, эту яму вырыли, чтобы до телефонного провода докопаться…

– Кабеля, – машинально поправила ее Надежда, еще не забывшая свое инженерное прошлое.

– И вы туда же! – возмутилась старушка. – А с виду – приличная, воспитанная женщина! Они, которые яму копали, тоже так говорили, но с них что возьмешь? Кобель – это неприличное слово и до собак имеет отношение, а я собак не люблю, от них все время одни расстройства и неприятности…